По воскресеньям мы ходили в церковь. Утром мама одевала меня в платье с подвязаной ленточкой, и бант на голову. Никогда не любила этот дурацкий бант. Брат с отцом надевали костюмы. Они выглядели так элегантно и так гордились тем, что они достойные джентльмены. Хотя джентельменского в моем брате разве что и был костюм.
В церкви священник рассказывал нам, как спасти свою душу, как искупить грехи. Я не слушала его, мой взгляд всегда был прикован к Джону Симонсу, сидящему через два ряда дальше от меня. Он всегда сидел неподвижно, внимая каждому слову проповедника, а мне так хотелось, чтобы он повернулся, и наши глаза встретились. И даже после службы он не смотрел на меня, а его лицо светилось, словно истина теперь живет в нем. Уже тогда я чувствовала, что это все ложь, что это место не для меня. Мне так хотелось сорвать с себя это платье, и поцеловать в засос Джона Симонса. Четырнадцатилетняя девочка в церкви…
Позже к нам на ланч приходили Симонсы. И Джон тоже. Правда, я не решалась с ним заговорить, потому, как мне казалось, что бы я ему ни сказала, он поднимет меня на смех. Капитан баскетбольной команды. В школе он был популярен. А я не могла сказать ему и пары слов, даже когда он каждое воскресенье проводил у нас.
Правда я всегда чувствовала, что во мне живет дух, который восстает против всего. Однажды я все же решилась заговорить с Джоном Симонсом. К моему удивлению он не поднял меня на смех. Мы с ним очень мило беседовали. Потом он спросил меня, почему я постоянно смотрю на него во время службы. Я отшутилась. Мне кажется, так надо говорить, правда лишь губит игру. Откуда я про нее узнала? Про нее знают все – игру, в которую играют мальчики и девочки лишь только научившись говорить. Так вот тем же вечером, он спросил меня, не хочу ли я прогуляться до заброшенного кинотеатра. Через пару минут мы перелезали забор. Тогда я чувствовала, что совершаю поистине что-то бунтарское, то, что всегда вырывалось из меня наружу. Вскоре мы были возле заброшенного кинотеатра. Иногда молодежь собиралась там, чтобы погулять и крутить фильмы на старых проекторах. После того, как мы перелезли через забор, и взобрались на крышу (я не без помощи Джона, он поддерживал меня сзади), мы пробрались в большой зал. Я спросила его, что мы будем делать. Джон подошел ко мне и вперил свои ярко-голубые глаза. Страх и любопытство пробудились во мне. Он подошел и обнял меня за талию и прижал к себе. Затем его губы коснулись моих, а руку он запустил ко мне в трусы. Я вырвалась. Это было совсем не то, что грезилось мне в мечтах. «Эй, детка, ты чего?» - Джон, усмехаясь, подошел. – «Это совсем не больно, а приятно». «Нет» - ответила я. – «Я лучше пойду». Он подошел ко мне снова и крепко схватил за руки. «Ты же так этого хочешь». Недолго думая я пнула его между ног. Не помня себя от страха, я выбежала на улицу и помчалась в сторону дома. Через пару минут я была уже на пороге. Джона нигде не было видно. Мама спросила лишь, где я так долго пропадала. Получив ответ, что я гуляла с Джоном, она велела мне идти спать.
Однако сон не шел в то воскресенье, потому что мои мысли были заняты Джоном, а внизу расцветало приятное тепло…
Я – Бетти Донован и именно тогда начался мой бунт.