Мальчик в кипе и пионерском галстуке читал наизусть Пастернака. Кавказские торговцы арбузами прохаживались и присаживались на корточки у стены, понимающе сплевывали сквозь золотые коронки. Жители окрестных домов придерживали за руку детей и внимательно прислушивались к выступлениям прибывших на Лахтинскую улицу многочисленных чужаков, которые пытались наперебой рассказать свою версию событий, приведших к крушению скульптурного изображения. Версии были красочны и разнообразны. В них фигурировали и православные священники, и люди в балаклавах, и тайные ордена, имеющие по словам рассказчиков покровителей в самых верхах. Упоминались высшие городские чины и их матери. Среди сказителей отчего-то большей популярностью пользовались две цыганки в цветастых юбках и с такими же цветастыми метафорами в своих повествованиях. Наименьшей - щуплый человечек с южным выговором и тонзиллитом, вынужденный часто прерывать рассказ раскатистым сморканием в скомканный платок.
Густой колорит одесской кухни выплеснулся на Лахтинскую из метро "Чкаловская" вместе со стихийными манифестантами, прибывшими точно к назначенному часу, и усилил аромат дворов-колодцев Петроградской стороны.
Все ждали тамплиеров или хотя бы Милонова. Но те опять ускользнули тайными тропами целовать в жопу своего бафомета.
Постановили, доверившись людям с умными и добрыми лицами, следующее: строящийся культовый объект решено общим собранием жильцов околотка передать для пользования ветеринарной лечебнице с арендной платой по ставке КУГИ с зачислением на счет пострадавшим от сталинских репрессий в годы брежневского застоя и путинского волюнтаризма работникам управления СМУ номер 666. Кресты демонтировать и переплавить в серп и молот, которые закопать в сквере. Деятельность РПЦ на территории микрорайона временно приостановить, о чем составить петицию Президенту, премьер-министру, а заодно и в Гаагский трибунал по Югославии. После политической обязательной части перешли к разделу "прочее".
Формулировку дорабатывали больше часа, чтобы ничего никому не забыть: у кого племянник скоро освобождается, у кого прибавление, а кто-то просто натерпелся и больше так не может, поэтому ему вдвое надо. Работа кипела. Непонятно откуда взявшиеся юристы составляли договор на услуги, собачники и автомобилисты размечали и метили территорию. Целая индустрия!
Пока писали, мальчик с хорошим лицом несколько раз вступал с Пастернаком снова, но на него уже шикали: "иди поиграй, Давидик. Видишь, бабушка занята", и диктовала по слогам "скороварка".
Как стемнело, избавившись от баласта - местных петроградских сибилл, жительниц флигелей с согнутыми спинами под тяжестью обвислых грудей-вериг и помойных ведер, костяк интеллигентов, наиболее тончайшей душевной организации, "всему земному суетному чуждых" людей двинул продолжать в ресторан СТД. Новицкий хвастал новой замшевой курткой, которую прислал брат из Бруклина (врал, конечно, его в ней Вишневский видел как-то еще два года назад), приставал к пришедшей с Вишневским студентке, восхищенно хлопавшей глазами и всё время оправлявшей юбку, шептал ей театральным шепотом всякие сальности, разошедшись, щекотал усами ухо и опрыскавал слюной, когда заходился смехом от своих шуток. Заказывал человеку "водки и грибков". Поэтесса Васильева налегала на котлеты с пюре и сельдь под шубой. Публицист Лазаренко хватал официанта за рубаху и называл его "антисемитом" за отказ принести пепельницу на стол и пытался расплакаться. Его успокаивали, сетовали на деспотичные идиотские законы нынешней власти, запретившей курить в СТД. Депутат Кобринский не поехал - нужно было смотреть квартиру для тещи, агент назначил на вечер.
Всё было, как в годы, когда интеллигенты были молоды, задиристы и готовы дать отпор любому тирану. Когда распавшиеся нынче семьи еще не были созданы, и всех бытовых сложностей было - объяснить маме, почему вернулся под утро.
Чистая, светлая, убаюкивающая атмосфера взаимопонимания близких духом людей, причастных к одному великому делу, немного омрачилась, когда принесли счет. Новицкий вышел в туалет и не вернулся. Компания загрустила еще больше. Шарили по карманам, пытаясь наощупь угадать купюру нужного достоинства, чтоб не засветить весь запас и не нарваться на необходимость покрыть недостаток. Студентку стошнило - чертов Новицкий подливал ей за разговорами весь вечер, и Вишневскому пришлось вызвать ей такси и отправить домой в университетское общежитие. Сам же пошел к метро, быстро простившись с остальными. Обострилась изжога, выругав себя, что не принял таблетку (студентки можно было уже не стесняться и не молодиться перед ней - напилась), перебежал Невский, едва успев на зеленый. На другой стороне пришлось постоять, чтобы отдышаться. Настроение улетучивалось с каждым шагом. "Дернул же черт! Мефистофель херов", - думал он. "Приду домой, накидаю материальчик. Может, пристрою в "сноб" или "слон", или еще куда... Хоть кабак отобью"
Последняя мысль придала ему уверенности и окрылила. Он прибавил шагу. Взойдя на эскалатор на "Маяковской", нетерпеливо приподнимался и опускался на носочках, мурлыча себе под нос единственную строчку из куплетов Мефистофеля, которую Вишневский знал наизусть "Люди гибнут за металл, люди гибнут за металл...."