См. краткое предуведомление http://www.proza.ru/2015/09/07/617
Быть гражданином (к юбилею Виталия Зеленского)
(Интервью продолжительностью в семь лет, с некоторыми пояснениями)
Сегодня, как никогда, литератор пописывает, а читатель почитывает, и между делом только жмурятся от тех ужасов, что кажут им на голубом экране. От литератора ничего такого уже не ждут, да и читателю нужно оно? Успеть бы отреагировать на зигзаги времени хотя бы рефлексивно, как медузе.
Быть самобытным художником, «диагностом общественных зол и недугов», каким по определению И.М. Сеченова был М.Е. Салтыков-Щедрин, сегодня, что называется, себе дороже. В романах и публицистике уже давно не ищут глубины и правды, так как их клонами переполнены телеканалы и газетные полосы, как водостоки мутной водой и пеной. То спонтанно борются с ростом цен на продукты питания, то с обнаженными частями тела Анфисы Чеховой. Забавно, право, когда с очередными ветряными мельницами борются за депутатскую зарплату и неприкосновенность, или за честное имя и рейтинг. Чего б и не побороться, не поворочать языком?
Редко кому из писателей или журналистов, не говоря уж о политиках и чиновниках, удается осмыслить многочисленные, очевидные для массы граждан факты и найти причины и структуру явлений. Для этого надо не только глядеть, но и видеть, не только пропускать через ум, но и через душу. Как говорили раньше, совесть иметь.
Но, оказывается, есть еще совестливые люди, и один из них – патриарх сибирской литературы, Виталий Иванович Зеленский, публицист, очеркист, общественный деятель, чье 80-летие отмечалось недавно в Новосибирске. В его статьях и очерках есть ответы на многие вопросы не только вчерашнего дня, но и сегодняшнего, и завтрашнего.
Мне посчастливилось работать с В.И. Зеленским в редакции «Сибирских огней» в бытность его главным редактором этого старейшего литературного журнала. Как-то я обронил фразу:
- Интересно, остались ли в России совестливые люди?
- Совестливые люди в России есть, - ответил редактор, - и они не переведутся до тех пор, пока ими правит бессовестная власть. Есть с чем сравнивать, и тут же привел массу интересных фактов, приправив их стихами Есенина, афоризмами Салтыкова-Щедрина, народными прибаутками и солдатскими шуточками, не теряющими свою остроту уже какой век.
В окололитературной жизни семь лет назад я был человек новый, наивный, и меня тогда интересовали многие, на сегодняшний взгляд, очевидные вопросы. Например:
- Трудно ли «руководить» писателями?
Зеленский улыбался:
- Писателями нельзя руководить, им надо помогать, а это очень трудно.
Сегодня-то я в полной мере оценил его слова, так как прекрасно вижу, что помогают писателю разве что домашние его, друзья да Господь.
- Кого из современных поэтов Вы могли бы причислить к когорте настоящих русских поэтов? – спрашивал я.
- Настоящие русские поэты кончились со смертью А.Т. Твардовского.
- А какая проза Вам больше нравится, деревенская или городская? Или сейчас она больше напоминает пригородную?
Зеленский не принял шутейности вопроса.
= Деление искусственное и устаревшее. Сегодня гибнет русская деревня, а вместе с нею историческая Россия, - с ожесточением произнес он. - Это тема для большой русской прозы. Надо чтобы это поняли все уважающие себя писатели. А славою сочтёмся как-нибудь…
Виталий Иванович постоянен и в своих мыслях и в своих пристрастиях. Сегодня он также нетороплив, основателен, не любит суеты и не терпит в людях резкой смены настроения и особенно резкой смены мировоззрения. Так как справедливо считает их даже не изменниками, а предателями. В эту минуту от него можно услышать и резкое, ненормативное словцо, которого, кстати, не найдешь ни в одном из его произведений, часто напоминающих чистые родники детства. Но часто они сродни бурному мутному половодью. Да разве сбережешь себя от половодья чувств, мыслей и слов, когда это половодье широкой волной захватило всю страну и сметает и уносит непонятно куда дома, людей, все живое?
Есть люди, которым веришь, и – которым не веришь. И что характерно, первые вовсе не настаивают на том, чтобы им поверили. Они живут и поступают так, что им нельзя не поверить, по совести.
- Вот ведь странно, - как-то не совсем тактично произнес я, - Вам я почему-то верю безоговорочно. Почему, сам не пойму.
- Почему? Да потому что такие, как я, плоть от плоти того времени, в котором и сегодня находились все мы, той эпохи, которая и посейчас владеет всеми нами, и той совести, которой хватило народу, чтобы не только выжить, но и утвердить себя во мнении других народов одним из самых жизнестойких.
Виталий Иванович одинаково любит рассказывать о годах детства, юности, зрелости – не потому, что они одинаково памятны его сердцу, а потому, что во все времена встречались ему хорошие люди, о которых он не может не рассказать, и случались события, о которых невозможно забыть.
Зеленский очень общительный, но не запанибрата человек.
- Необщительный человек, не принимающий участия в попойках, непременно должен быть неблагонамеренным и злоумышляющим, - хитро подмигивает он чуть ли не самому великому русскому сатирику.
Вот уже год, как Виталий Иванович отошел от руководства журналом. На вопрос:
- Уступают ли «Сибирские огни» другим «толстым» литературным журналам России? - отвечает:
- «Сибирские огни» сами по себе, их можно сравнивать только с «Сиб. огнями» минувших лет.
Целый год не покладая рук он готовил к печати книгу «Избранное», в которую собрал лучшие свои публицистические и прозаические вещи конца прошлого и начала этого века. Едва ли не треть книги составили материалы, написанные в прошлом году.
- Когда Вы поняли, что писательство – Ваш крест? - спрашиваю его.
- Вначале была любовь к литературе, к чтению, - стал вспоминать Виталий Иванович. - Это с детских лет. Писательство было для меня недосягаемым волшебством. Вот бы и мне научиться писать, стать писателем!.. То была отдалённая и неопределённая мечта. Прошло немало лет, которые вместили в себя военную службу, работу механизатором на целине, различные пробы пера, когда я своим умом постиг, что я не поэт, а доморощенный виршеплёт и что надо с этим кончать. Но тут случись у меня фельетон, с которым я пошел в ближайший печатный орган – районную газету «Коммунар». Там мой фельетон по политико-этическим соображениям редактора напечатан не был, но получил некую положительную оценку. Той же осенью меня пригласили на постоянную работу в редакцию в качестве зав. отделом писем. Районная газета была для меня прекрасной школой. Я мог писать, как мне бог на душу положит, на любую тему, ища свой стиль и выразительные средства – творчество районных газетчиков не знало границ. Через полтора года ударного труда был приглашён в краевую газету «Алтайская правда» – собственным корреспондентом по группе районов Центральной Кулунды. В этом былинном краю потянуло на очерк. Этот жанр вывел меня на журнал «Сибирские огни», в котором начал печататься с 1965 года. Здесь только понял, что писательство мой крест; из очерков, напечатанных в этом журнале, рождались одна за другой мои книжки.
И вот только что в Новосибирском книжном издательстве эта книга вышла.
- Что главное в ней?
- В ней я пытался соединить две не соединяемые вещи: лирику и публицистику.
Эта попытка ему удалась с блеском. И скорее всего, это произошло потому, что он и сам есть сочетание двух разных по темпераменту и мировоззрению людей: общественный деятель, борец за справедливость и тонкий, глубоко лиричный поэт. К сожалению, я не слышал от него ни разу его собственных стихов, но те стихи, которые он цитирует по памяти и собственные перлы, которые встречаются в его исторических очерках, воспоминаниях, публицистике, свидетельствуют о его тонкой поэтической душе.
В книге есть проверенные факты и статистика, без которых настоящему публицисту не обойтись, но прежде всего это внушительная подборка добротной прозы, полемичных заметок, остроумных замечаний и блистательных пассажей. Это действительно «Избранное», отвечающее самому взыскательному читателю и вкусу.
- Ваши любимые темы, Виталий Иванович?
- Я писатель одной темы, - не без гордости и не без чувства удовлетворения — сродни чувству крестьянина, засыпавшего в закрома весь хлеб без потерь, отвечает Зеленский.
Он прав: тема его произведений, действительно, одна — жизнь. Наша жизнь, которой живет все мы, и которой мы или восхищаемся или возмущаемся — это уж кому как на роду написано и у кого какая душа и какое сердце. Да и есть ли, положа руку на сердце, другая тема?
Достаточно прочитать в этой книге одну наугад выбранную вещь, и понимаешь, что Виталий Зеленский не только публицист, но и прозаик, и критик и, по большому счету, поэт. Практически все его произведения наполнены лиризмом и пронизаны мелодичностью, недаром он наизусть знает Сергея Есенина и еще сотни стихотворений других русских (и не только) поэтов, и сотни, если не тысячи песен. Его памяти и чутью на «настоящее» можно только удивляться.
- Вы столько знаете стихов! А, интересно, сколько?
- Да сколько угодно! - отвечает он и часами читает по памяти не только «Евгения Онегина» (что стало давно уже своеобразной визитной карточкой литературной образованности), но и написанные давным-давно поэтические строки, редко кем вспоминаемые сегодня, и они оживают и расцвечиваются светом дня сегодняшнего. Естественно, эта любовь к поэтическому наследию не могла не сказаться и на собственном творчестве писателя. Хотя и признается он, что «писателю-публицисту больше приходится читать чужие произведения, нежели писать что-либо свое», Виталий Иванович явно скромничает. «Своих» произведений у него вполне хватает — всем бы так.
Пишет ли В. Зеленский о годах своего детства, пишет ли о событиях юности, зрелости, о старинном своем знакомом или человеке широко известном, везде как наяву видишь необъятные просторы нашей земли, причем не только в ее пространственном выражении, но и временн;м. Именно этот — исторический, а еще вернее, историко-географический (по образованию В.И. Зеленский географ, окончил МГУ) — взгляд на вещи придает его произведениям объемность и стереоскопичность, и четкую привязку к годам и верстам. И этому есть простое объяснение: вглядываясь в прошлое, четко фиксируя в нем координаты места, лучше видишь будущее. Виталия Ивановича заботит всё: и место России в мире, и место Сибири в России, и собственное место в Сибири, России, мире.
- Помогает ли Вам географическое образование?
- Сибирскому литератору нельзя не быть географом, - признается он. - И, кстати сказать, историком. Иначе как объять этот необъятный край и понять значение и место Сибири в составе России.
И еще немаловажно — читая его очерки и публицистику, видишь не столько его самого (в отличие от подавляющего большинства пишущих современников), а людей, прежде всего, труда, людей чести, долга, совести. Видишь тружеников полей, на которых проходило все самое важное — и посев, и сбор урожая; видишь учителей и литераторов, военных и государственных деятелей, помыслы чьи были высоки, а дела чисты, которые отдавали себя целиком делу и людям, без всякой корысти и тщеславия. И понимаешь, что только благодаря таким людям стояла и стоит земля русская. Земля открытых людей, тружеников и не стяжателей.
- А что делать сегодняшнему интеллигенту?
- Сегодня чистому интеллигенту нет надобности пачкаться в грязи, — отвечает В.И. Зеленский, — демонстрируя свою близость к народу, не надо мельтешиться без толку в толпе. В мире произошло глубокое разделение труда. И если ты не пашешь в поле, не рубаешь в шахте уголек, не плавишь металл, не кладешь кирпичи на стройке, а работаешь умом, двигаешь науку, составляешь проекты, сочиняешь музыку, стихи, пишешь художественные полотна или ваяешь образы из вечных материалов, — твори и радуйся удачам, но будь с народом душой и помыслами своими, это уже много.
Зеленский признает только людей-сеятелей. Неважно, сеешь ты зерно или слово, главное — сеешь доброе и вечное. Как Николай Михайлович Ядринцев, герой очерка «Сибирь как колония» и яркого произведения «Великий радетель Сибири», положивший жизнь свою для признания и процветания Сибири.
- Так Сибирь колония или все же нет? - спрашиваю у него и слышу в ответ, что и должен был услышать, прочитай внимательнее его очерк:
- Сибирь – колония, плохо, бездарно управляемая метрополией.
Прочитав эту книгу, (кстати, читаешь ее легко; ирония, шутка органично присутствует в тексте) не можешь избавиться от ощущения, что побывал в краю, где царит разум и труд. Очерки о «простых» людях и общественных деятелях Сибири — это само собой разумеющееся, но даже если речь идет о «деятелях» думцах или членах правительства, дискредитирующих себя как словами, так и делами, то и там ясно видна сверхзадача: для очищения почвы и воздуха, во имя торжества справедливости.
Зеленский любит (и может) расставлять акценты и ставить точки над i. У него это получается лапидарно и беспощадно. Недаром его любимым автором является М.Е. Салтыков-Щедрин.
- А, если коротко, как Вы относитесь, Виталий Иванович, ко всему, что сегодня творится в «видимой миру» публичной сфере?
- Публичная – она и есть публичная. Мы этих искусников видим постоянно на экранах телевизоров. Молодые холеные красавицы и красавцы-мужчины «в соку», с настойчивостью и терпением новых апостолов, рассказывают мне, темному пожилому туземцу, как я жил все те годы, пока их родители искали друг друга, рожали, выкармливали будущих интеллектуалов, подтирали им сопли, а потом советская школа, университет и комсомол готовили оболтусов к интересной жизни в студиях и редакциях… «Нам семьдесят лет внушали не то, что надо», — слышатся звонкие голоса демократических петушков и курочек. — «В стране правил тоталитарный режим», «Мы пережили ужасы коммунизма» и т.п. Как же заманчиво, черт возьми, вывести подвид современного человека — Хомо свинтус! Жаль, что это едва ли произойдет в обозримом будущем, тогда как демократические реформы пора бы уже завершить.
- В 90-е годы народ обманули или он «сам обманываться рад»? – спрашиваю Виталия Ивановича.
- В упомянутые годы народ, что называется, «обзарился», - подобрал очень удачное словцо Зеленский, - в таком состоянии он беззащитен перед обманом.
Да, когда болтунам при власти, чего-то постоянно хочется, «не то конституции, не то севрюжины с хреном, не то кого-нибудь ободрать», они таки получают севрюжину с хреном, приправленную конституцией, а с народа сдирают последнюю шкуру.
На вопрос:
- Был бы сегодня популярен М.Е. Салтыков-Щедрин? - Зеленский резко отвечает:
- Популярен сегодня Жванецкий, ну и что? А Салтыков-Щедрин – он необходимый писатель, его читать будут, пока Россия не поумнеет.
Писатель всегда очень четко проводит разграничительную, демаркационную линию между похожими (на первый или на поверхностный взгляд) явлениями:
- Вот Вы спрашиваете про интеллигентов… - обращается он ко мне и цитирует самого себя: - Немолчные запросы жизни… Не это ли настоящий побудительный мотив, главный «заказчик» для честного русского интеллигента-творца на все времена! У писателей-шестидесятников позапрошлого века идеи служения истине, своему несчастному народу стояли на переднем плане и ценились превыше всех богатств. Возникшее во второй половине века двадцатого движение новых шестидесятников вдохновлялось иными помыслами, и следы творческой деятельности некоторых напоминают ржавые подтеки из прохудившихся труб.
Болью и гневом пронизаны все его слова и строки и – странно – они же дают заряд положительной энергии и надежды на то, что в России всё будет хорошо:
- Не кажется ли вам, граждане, - обращается он ко мне, как к одному из граждан России, - что приносить бесконечные жертвы ради низменных интересов меньшинства так же аморально, как и требовать этих жертв от заглотнувшего блестящую обманку большинства? Когда-то оно ее выплюнет…
Виорэль Ломов
2007