На пороге.
Впервые в жизни я попал в редакцию, находившуюся в высотном здании по улице Абая уже через несколько дней после встречи с Максимом Дмитриевичем.
- Зверев уже позвонил мне – с улыбкой встав из-за письменного стола пожал мне руку Тарасов после того как я назвал свою фамилию. – Да, старик хвалил твою повесть, я думаю, что у нас всё получиться. – После чего забрал рукопись и положил в верхний ящик своего стола – думаю, на днях прочитаю и позвоню.
Но когда, так и не дождавшись звонка через месяц, я снова пришел к Тарасову, он долго не мог вспомнить, по какому поводу мы с ним встречались, а потом, наконец, спохватился.
- Извини, пожалуйста, Валентин твою рукопись я передал моему заместителю Гуслярову. Ты можете найти его в Союзе писателей Казахстана. Но в тот момент меня мучил только один вопрос.
- Скажите, пожалуйста, а Вы прочитали мою повесть? – я с надеждой посмотрел на редактора. Но когда тот, отведя взгляд в сторону, неопределённо пробурчал.
- Да так… ты знаешь кое-что, посмотрел… - я уже хорошо понял, моей рукописи он даже не открывал.
…
С детства в центре города я видел это помпезное трёхэтажное здание, выстроенное в классическом Советском стиле, с громадными колоннами на входе в котором находится Союз писателей Казахстана. Но в тот день испытал настоящее волнение, впервые в жизни открыв тяжёлые двери с литыми бронзовыми ручками и переступая порог.
Гусляров Евгений Николаевич оказался человеком очень обаятельным и приветливым. Однако обладал удивительным свойством много говорить о чём угодно, но только не о том деле, ради которого я стал раз или два в месяц посещать его кабинет в Союзе писателей Казахстана. А когда через полгода мне это уже надоело я, однажды безобидно улыбаясь, задал ему вопрос о том, считает ли он правильным, что я для своей повести выбрал чёрного кота и не лучше ли будет, если он станет белым? – После моего вопроса Евгений Николаевич надолго задумался. А потом заявил мне, что пока не думал об этом. Конечно-же после этого ответа мне стало хорошо понятно, что Гусляров как и Тарасов не читали мою повесть о белом коте.
А ещё через месяц Гусляров сообщил, что моя рукопись теперь находиться у Виктора Мосолова и написал на бумажке его номер телефона. А когда я спросил, кто этот человек? Гусляров неопределённо пожал плечами.
- Он член Союза писателей работает в зоопарке и является одним из авторов сборника «Лик земли». Недавно Мосолов заходил ко мне, и я хочу сказать хвалил твою повесть. А ещё от него-то я и узнал, что кот-то на самом деле белый. – Рассмеялся Гусляров, шутливо погрозив мне пальцем, и я хорошо понял, что этот человек считает обман нормальным составляющим своей работы.
На следующий день по телефону мы с Мосоловым договорилась о встрече, и познакомились с ним в фойе Союза писателей. Это был мужчина лет на десять старше меня. Рядом с ним стоял ещё один человек постарше, небольшого роста с гривой седых волос и крупными чертами лица в синих прожилках, он только пожал мне руку, однако имени своего не назвал.
- Хочу сказать честно, – взглянул на меня с улыбкой Мосолов, держа мою рукопись в руках - твоя повесть мне понравилась, я прочитал её, не останавливаясь, конечно-же есть пара моментов, которые вызывают вопросы, но я даже не стал исправлять саму рукопись, а просто сделал закладки. Но в основном Максим Дмитриевич прав, повесть можно включить в сборник, и думаю от этого, тот только выиграет… – После этих слов Мосолов замолчал, потом внимательно посмотрел на меня. - Скажу по секрету, вчера здесь в кабинете журнала «Простор» состоялось заседание редакционной коллегии, большинство были согласны со Зверевым включить повесть в сборник и только одна женщина была категорически против.
- Но почему? – Удивился я.
- Да как сказать… - неопределенно пожал плечами и отвёл взгляд в сторону Мосолов. И я хорошо понял, что этот человек просто не хочет говорить всего, что знает.
- А кто эта женщина? – пытаясь разговаривать медленнее, задавал я односложные вопросы.
- Да ведьма она, настоящая! – Неожиданно громко рассмеялся стоявший рядом мужчина и, заметив как Мосолов, с осуждающим выражением лица взглянул на него, с улыбкой на лице шутливо замахал руками – молчу, молчу!
- Эта женщина член союза писателей Казахстана – отвечал, повернувшись лицом ко мне Мосолов. – Она поэтесса…
- Если Татьяна Леонидовна поэтесса, значит я Бриджит Бардо! – Снова громко загоготал гривастый. И в этот момент я понял, что этот человек был, как бы это мягче сказать, в общем, слегка пьян. – На самом деле - между тем продолжал тот, обращаясь ко мне. – Я совершенно случайно прочитал твою повесть от начала и до конца, и хорошо понял, у тебя как минимум есть чувство меры и прекрасного. Поэтому советую не пожалей денег, купи в киоске сборник «Лик земли», прочти стишки Татьяны Леонидовны Фроловской и я уверен, ты поймешь с кем имеешь дело. А ещё ты парень должен знать, что эту женщину приставили к Звереву в Союзе писателей секретаршей. Но на самом деле надсмотрщицей, поскольку считают, что раз человек дожил до девяноста лет, то он уже не может отвечать за свои поступки. Хотя на самом деле старик в своём возрасте умнее и талантливее их всех вместе взятых…
- Всё Фёдор хватит, это лишнее! – Снова запротестовал Мосолов. А потом с тревогой посмотрел мне в глаза. – Я надеюсь, Валентин этот экземпляр у тебя не последний? – показал он на рукопись. – Хочу предложить прочитать повесть одному человеку. – Я в знак согласия кивнул головой. – Да чуть не забыл, вот тут я написал телефон Татьяны Леонидовны, ты сам позвони и договорись о встрече, думаю, так будет лучше. - Мосолов протянул мне клочок бумаги с номером. Потом положив руку на спину своему другу и подталкивая его, даже не попрощавшись, заспешил к выходу из здания Союза писателей. Однако тот отвёл руку, быстро подошел и, приблизившись, обдав меня запахом алкоголя, тихо сказал.
- Берегись Фроловской, это очень жестокая и беспринципная женщина, – потом он ободряюще хлопнул меня рукой по плечу и вышел на улицу. Тогда я не придал словам этого пьяного, незнакомого человека большого значения.
В тот день для меня явилось настоящим откровением то, что оказывается Звереву в том году, исполнялось девяносто лет. Ведь я ещё очень хорошо помнил впечатление от нашей с ним встречи, как я с удовольствием принимал его шутки и тонко подмеченные детали в нашем разговоре. Если бы меня молодого человека в тот момент спросили, сколько лет может быть этому пожилому мужчине, я бы конечно-же затруднился ответить. Пятьдесят или шестьдесят но, однако, был уверен, что такой живой ум, память, чувство юмора и доброты, может быть только у человека в самом рассвете сил.
Таня + Толик …
По телефону Фроловская сразу же предупредила: человек она очень занятый и времени на долгие разговоры не имеет. Мы договорились встретиться в фойе редакции издательства на шестом этаже, где я прождал её около часа сидя на диванчике, глядя в окно на верхушки деревьев и думая о своём.
- Ты Валентин!? – неожиданно вернул меня на землю громкий и сильный женский голос. Вскочив с диванчика, я кивнул головой. Рядом стояла крупная дама на вид лет пятидесяти с совершенно невыразительными чертами лица. – А я представляла тебя совсем иначе и гораздо моложе. – Прищурив глаза и оглядев меня с ног до головы, тут-же бесцеремонно сообщила мне Фроловская, а потом продолжала говорить в той же доминирующей манере. – У меня совсем нет времени, обсудим наше дело прямо здесь. - Мы сели, но разговора как, то совсем не получилось, скорее это был допрос. Тут-же женщина, забрав у меня из рук машинописную рукопись и небрежно листая ее, стала напористо хамовато и развязано расспрашивать о том, что только приходило ей в голову и уж точно никак не имело отношения к нашему делу. Где живу, кто я по национальности, есть ли у меня родители и родственники. А когда узнала что работаю я крановщиком на стройке, только с усмешкой покачала головой. Но когда эта женщина спросила о том, сколько я зарабатываю, и получила ответ, её глаза заметно округлились от удивления.
- Зачем тебе заниматься литературой, ты ведь и без того имеешь денег больше чем мы вдвоём с моим мужем?! – Я слушал резкий грубый голос Фроловской, бесконечным потоком слов резавший слух и с тоской понимал, что на этот раз мне очень не повезло. Эта женщина оказалась полной противоположностью старой учительнице Екатерины Алексеевны и Максиму Звереву. Через десять минут я уже ничего не мог поделать с собой, Фроловская беспощадно раздавила мою хрупкую психологическую защиту заики, и недуг проявился в тот день как никогда. С судорогами на лице я уже с трудом отвечал на вопросы, но мне становилось ещё хуже, когда я видел на лице этой женщины едва заметную брезгливую усмешку и понимал, что она уже презирает меня именно за мой недуг. Фроловская нетерпеливо перебивала меня, когда я с трудом пытался говорить, и тут же швырялась в лицо словами.
- Мой муж профессиональный писатель не может опубликовать десять страниц. А у меня дома под кроватью два мешка стихов, из которых я напечатала только пару книжек. (Эти слова Фроловской я привожу дословно). А ты принёс свою повестушечку на целых сорок две страницы, но ведь тебя никто не знает. Скажу тебе откровенно, мы живём в этой среде только потому, что у нас с мужем много друзей мы все зависим друг от друга. – Эта женщина, совершенно не стесняясь, бросала мне в лицо слова, которые в те, ещё Советские времена вслух никто не говорил, чем окончательно повергла меня в шок.
По-видимому, Фроловская имела смутное представление о том недуге, которым я страдал, и посоветовала, что бы поменьше заикаться читать больше книг. Но когда я все, же смог сказать ей что люблю читать и перечитывать Гомера, Эсхила, Софокла, Еврипида, Плутарха и ещё все те книги, которые могу найти в библиотеках или в букинистических магазинах. Татьяна Леонидовна впервые с момента нашей встречи немного смутилась.
- Ну, тогда я не знаю… и вообще это неважно! – тут-же спохватилась она - В общем, я забираю эту рукопись для того, что бы прочитать. А через неделю позвоню, мы встретимся с редакционной коллегией и решим.
Через неделю мне действительно позвонила Татьяна Леонидовна и назначила встречу в Союзе писателей Казахстана, которая должна была состояться в кабинете редакции журнала «Простор».
…
Когда я зашел в кабинет, Максим Дмитриевич сидел на стуле возле стены, пожилой человек ободряюще улыбнулся мне как старому другу и встал, когда мы с ним поздоровались за руку. Татьяна Леонидовна и двое незнакомых мне мужчин сидевшие за столом посередине кабинета, которые не пожелали представиться, только слегка кивнули головой. Мне никто не предложил сесть на один из пустых стульев возле стола, и я так и остался стоять как первоклассник перед строгой учительницей.
- Максим Дмитриевич давайте решим эту проблему! Скажите же, наконец, своё слово, мы об этом уже много говорили. – Тем же резким, громким и грубым голосом обратилась Фроловская к пожилому человеку.
- Да, да я ещё раз хочу повторить – тихо заговорил Зверев, опять едва заметно улыбнувшись мне. – Я прочитал повесть Валентина Левцова с большим интересом…
- Но, мы сегодня собрались здесь не для того чтобы обсуждать достоинства или недостатки повести этого человека! – Не дослушав Зверева, неожиданно возмутилась Татьяна Леонидовна, вскочив со своего стула. Потом ходя по кабинету, она стала отчитывать Максима Дмитриевича как маленького мальчика, совсем не стесняясь ни меня, ни тех двоих мужчин, которые сидели за столом. Женщина говорила, что сборник писателей «Лик земли» не резиновый. И что кому–то из достойных и нужных людей, которых знают все, придется отказать. Затем всё сильнее загораясь, стала говорить то, что я уже слышал в день нашей первой встречи. - О своём муже профессиональном писателе неудачнике, который не может опубликовать десять страниц. А потом, о двух мешках стихов, что хранятся у неё под кроватью. Всё это время старый человек сидел, опустив голову, и глядел в пол, и у меня от жалости кольнуло сердце. Я слушал и думал о том, что когда хамит мужчина его всегда можно поставить на место, но оказалось, женщина хам - во много раз страшнее.
Наконец, после двадцати минут беспрерывного холодного словесного града на наши со Зверевым головы, Фроловская села на своё место. В эту минуту я, наконец, смог спросить у Татьяны Леонидовны - прочитала ли она как обещала мою повесть?
- Не читала, и читать не собираюсь! – Отрезала женщина. И я хорошо заметил, как после этих слов в её весело прищуренных глазах заплясали холодные беспощадные бесовские искорки. И тут же понял, что уже видел такие же в моём далёком детстве в глазах молодого маминого любовника Толика. После этого его изощрённый смех, снова зазвучал в моей голове.
В ту минуту ответ Фроловской, почему то настолько потряс меня и окончательно добил, что я уже не мог оставаться в этом кабинете.
- Простите меня, пожалуйста - с трудом выговаривая слова, повернулся я к Звереву – Максим Дмитриевич я поставил Вас в очень неприятное положение.
– Это ты Валентин прости меня, если конечно сможешь - старик, подняв голову, снизу вверх виновато посмотрел на меня и добавил, – только рассказ про орла всё равно напиши…
Именно таким я и запомнил этого человека на всю оставшуюся жизнь.
…
Этот небольшой, но, однако, очень жестокий опыт общения с людьми, которые в те далёкие годы работали в редакциях и решали судьбы людей, однако заметно отрезвил меня. Наконец я стал понимать, что мне простому человеку без связей и не умеющему их заводить, страдающему от недуга заикания и от этого не имеющего возможности вести полноценный диалог с другими людьми. Никогда не пробиться через эту бездушную, холодную, железобетонную стену безразличия.
Если честно в то время у меня уже даже не было желания продолжать, то дело, которым я занимался. Но на мою долю выпало ещё не одно испытание.
После того как я приехал домой из очередной трёхмесячной командировки. Мне пришлось ходить в Союз писателей по нескольку раз в месяц, что бы просто вернуть мою машинописную рукопись. В конце концов, Фроловская сообщила, что лично передала её секретарю. Но девушка, которая сидела в приёмной и постоянно стучала на пишущей машинке, категорически отвергла это заявление. Показав мне, журнал, в котором она регистрировала все рукописи поступающие к ней. Когда мне, наконец, с большим трудом удалось свести их вместе, Татьяна Леонидовна в своей грубой хамоватой манере заявила. - Что когда принесла эту злосчастную рукопись, секретарши не было на её рабочем месте, и поэтому просто оставила её на столе. - Но молодая секретарша оказалась Фроловской явно не по зубам тут, же отчитав её за, то, что она нагло переводит стрелки. Ну и конечно, та тоже не могла не ответить, отчего в приёмной произошел скандал, походивший больше на базарные разборки двух торговок. После этого я хорошо понял, что лишился ещё одной своей машинописной рукописи, которая так и сгинула в этом проклятом редакционном «бермудском треугольнике» Союза писателей.
Ещё одна рукопись оставалась у Мосолова и хотя тот номер телефона, который он оставил, не отвечал, но я знал, что этот человек работал в единственном в нашем городе зоопарке. Поэтому был спокоен, считая, что всегда могу его разыскать. Однако уже через полгода после нашей единственной встречи в фойе Союза писателей я решил забрать рукопись. Но когда, купив билет, пришел в небольшую контору зоопарка и назвал фамилию, мне сообщили, что этот человек у них больше не работает. На мой вопрос, где его найти начальник отдела кадров только пожал плечами.
- Я, кажется, слышал, что он вместе с семьёй собирался переехать на постоянное место жительство в Россию…
Таким образом, у меня остался только один экземпляр рукописи моей повести, в синей папке с красными завязками бантиками, который я хранил дома в шкафу. И уже наученный горьким опытом, я несколько лет не рисковал отдавать её в чьи либо руки.
Фариза.
Пришли такие времена когда у меня не было возможности купить даже старую пишущую машинку, или просто отдать рукопись для того что бы её перепечатали в нескольких экземплярах. По стране ломая и калеча судьбы людей, расползалась перестройка. Те не малые по тем временам деньги, которые я скопил на «чёрный день» когда ездил в далёкие командировки, превратились в копейки. Зарплату не платили по семь восемь месяцев. Надо было просто выживать, кормить детей, одевать, обувать их готовить к школе. Поэтому заниматься своим любимым делом просто не было возможности.
Но однажды по телефону мне позвонила незнакомая женщина, которая сообщила, что хотела бы поговорить со мной о моей повести «Ветер твоих гор», при этом попросив принести один экземпляр рукописи. Но я тут, же категорически отказался отдавать рукопись, в другие руки, мотивировав это тем, что она у меня единственная и просто положил трубку. Однако женщина оказалась настойчивой и тут же перезвонив, попросила меня просто прийти в её офис, что бы познакомится и поговорить, оставив мне номер телефона и адрес. Но в, то время мне, наконец, повезло с работой, я устроился подрабатывать на автостоянку по трое суток, затем сутки я отсыпался и снова заступал на трое. И поэтому свободного времени не имел. К тому же я получил уже достаточно поучительный и жестокий урок общения с людьми, работающими в редакциях, и поэтому об этом звонке постарался просто забыть. Но когда однажды пришел рано утром с автостоянки, жена сообщила, что вчера звонила, какая, то женщина, которая перезвонит сегодня вечером. Я проснулся от телефонного звонка только в шесть часов вечера. И услышал в трубке уже знакомый мне женский голос.
Скажу честно перемены, происходившие в то время, дезориентировали большинство всех простых людей. Никто не знал, как жить дальше и что делать, чтобы просто выжить. Приведу пример: сейчас для нас простое и обыденное английское слово офис в те времена поражало слух и казалось почти магическим.
Я поднялся на лифте, кажется, на девятый этаж отыскал нужный офис и вежливо постучав, вошел. В прихожей за небольшим столиком сидела молоденькая девушка. Я представился ей, и она улыбнулась в ответ.
- Мы уже давно ждём Вас Валентин Алексеевич, заходите, пожалуйста – девушка, вежливо встав, сама открыла дверь и я, войдя, оказался в очень большом светлом кабинете. Где спиной к громадным окнам за столом сидела маленькая уже не молодая женщина с приятными чертами восточного типа лица. Женщина встала и, подойдя по-мужски, протянула руку
- Будем знакомы Валентин Алексеевич, меня зовут Фариза я поэтесса, прозаик и сценарист – после чего предложила сесть на стул и села сама в своё кресло напротив. – Я собираюсь снимать художественный детский фильм о нашей горной природе и прочитала много всего, но никак не могу найти нужное мне произведение для сценария. Однажды я услышала о вашей повести, которая может быть интересна детям и взрослым и поэтому очень хотела бы прочитать её. Если Вы боитесь за то, что рукопись может пропасть, то я могу написать расписку.
Да, конечно же, я был очень удивлён этим предложением но, решил быть предельно осторожным.
- А кто тот человек, от которого Вы узнали о моей повести? – поинтересовался я.
- Он почему-то взял с меня слово не называть его имени – быстро заглянула в мои глаза женщина.
- Ну, тогда просто скажите этот человек мужчина или женщина? – настаивал я.
- Я думаю это неважно, ведь теперь Вы Валентин имеете дело со мной.
После этих слов я хорошо почувствовал, что мне опять не хотят говорить всего. И поэтому, извинившись и попрощавшись, просто встал и вышел из офиса.
Совсем неожиданно автостоянку, на которой я подрабатывал, закрыла милиция, поскольку та располагалась без разрешения, на школьном футбольном поле, и я опять остался без работы.
И когда однажды пришел домой после безрезультатных поисков, жена сообщила, что снова звонила та же самая женщина.
- Мы познакомились по телефону с Фаризой и долго разговаривали. Она утверждает, что уже нашла спонсоров для съёмки своего детского фильма. Ты бы попробовал… - с тоской посмотрела мне в глаза жена – Нам ведь в этом месяце даже за квартиру платить нечем…
В то время я и сам хорошо понимал, что действительно оказался в безвыходном положении и наконец, решился использовать этот шанс, согласившись дать прочитать рукопись Фаризе, взяв с этой женщины расписку. Хотя в то время имел очень смутное представление о том, как это делается.
На следующий же день она позвонила мне и восторженно воскликнула.
- Это было именно то, что я искала уже несколько лет!!!
С тех пор я стал часто бывать в её офисе. Эта женщина действительно обладала даром убеждения. И уже вскоре я на самом деле поверил ей и сам увлекся идеей о том, что по сценарию с моей повести будет сниматься фильм. Однажды узнав о том, что мою дочь как и главную героиню повести зовут Даша, она попросила познакомить меня с ней. Как она тогда объяснила, ей нужна маленькая девочка на роль в фильме. А когда я привёл в офис дочь, Фариза увидев ее, всплеснула руками.
- Да, ты настоящая красавица! – Но даже в, то время моя маленькая дочь уже отличалась от остальных детей независимым характером. На равных дралась с мальчишками и не испытывала зажатости или робости в разговоре с взрослыми людьми, как это часто происходит с большинством детей. Даша внимательно посмотрела на незнакомую женщину и выдала:
- Красивее бывают… – Этот самокритичный ответ маленькой девочки снова привел Фаризу в восторг и она долго смеялась. После чего с ног до головы оглядела мою дочь.
- А ты хотела бы сниматься в кино?
- Не знаю… – только на одну секунду задумалась Даша – ещё ни разу не снималась в кино, но могла бы попробовать.
- Вот это Даша правильный ответ – снова смеялась Фариза. Они долго разговаривали, а я стоял у громадного окна и думал о том что, наверное, на этот раз мне на самом деле повезло.
Потом эта женщина попросила принести несколько фотографий дочери что я, и сделал, выбрав, на мой взгляд, лучшие.
А уже вскоре меня по телефону вызвали в контору моей основной работы и предложили поехать в командировку, и я с радостью согласился. Из того далёкого степного посёлка где сутками без выходных дней я работал на кране с перерывами по два три часа на сон, мне не удалось позвонить домой ни разу. Когда я, наконец, заработав денег, через два месяца вернулся, домой обняв жену и детей, и спросил, звонила ли Фариза, жена только отрицательно покачала головой.
Уже на другой день, поднявшись на лифте в знакомый офис, я обнаружил его закрытым. После моего стука открылась дверь соседнего кабинета, и незнакомый мужчина сообщил, что офиса здесь не существует уже больше полутора месяцев. Поскольку люди, занимавшие эти две комнаты, полтора года не платили за аренду, а потом просто исчезли. На мой вопрос, не знает ли он, куда мог переехать офис, мужчина с улыбкой на лице пожал плечами.
- В эту дверь с таким вопросом стучаться многие! - Вот тогда я, наконец, понял, что могу потерять не просто свою последнюю рукопись, а целую повесть в работу, над которой вложил, столько, труда и несколько лет жизни. Только сейчас я понял, что в расписке, оставшейся у меня на руках, был указан адрес офиса, которого уже не существует и имя Фариза, фамилию этой женщины я тоже не знал. И поэтому искать её домашний адрес в городском справочном бюро, не было смысла. Однако я вспомнил, как эта женщина упоминала несколько имён и фамилий людей, которые имели отношение к Союзу писателей и немедленно бросился их разыскивать.
Я не стану утомлять читателя рассказом о том, сколько унижения мне пришлось пережить, разыскивая Фаризу. Адрес, которой только через неделю в обмен на бутылку Армянского коньяка мне написал на клочке бумажки один мужчина в Союзе писателей. Он попросил не называть его имени, а потом, рассмеявшись, внимательно посмотрел на меня.
- Наверное, Фариза задолжала тебе деньги?
- Хочу забрать свою рукопись, которая для меня дороже всяких денег.
- Тогда, наверное, я продешевил – пряча бутылку в карман плаща, пошутил он. – А вообще-то я хочу сказать, эта женщина попала в плохую историю и многие люди хотят увидеть её… – По-видимому, желая продолжить разговор, загадочным тоном говорил мужик.
Но меня это уже совершенно не интересовало и, попрощавшись, я поспешил выйти из здания Союза писателей, находится в котором в ту минуту, у меня больше не было сил.
Только через три часа я с трудом отыскал улицу, и небольшой частный дом в предгорьях Алма-Аты на котором был нужный номер. И вежливо постучал в железные ворота, хорошо заметив через щели деревянного забора, что занавески на одном окне в доме приоткрылись, и мелькнуло чьё-то лицо. Простояв так не меньше пятнадцати минут периодически стуча в ворота я, наконец, понял, что со мной просто не хотят общаться.
Но в тот день мои нервы уже были на пределе, я чувствовал, что не могу вернуться домой без рукописи или хотя бы что-то, не узнав о её судьбе.
Я потерял контроль над собой, став стучать в железные ворота изо всех сил руками и ногами. Грохот был такой, что на несколько километров вокруг в частном секторе поднялся громкий собачий лай. Это продолжалось настолько долго, что из ворот и калиток ближних домов по обе стороны улицы стали выходить соседи, которые громко ругались. А пожилой мужчина в майке обещал вызвать милицию. В ответ я попросил его сделать это как можно быстрее, поскольку не уйду до тех пор, пока не увижу нужного мне человека.
- А может быть, в доме вообще никого нет! – Громко возмутился он.
- Да нет, я видела как одна незнакомая мне, уже пожилая женщина и молодая девушка буквально полчаса назад заходили в дом, – вспомнила седая маленькая старушка. В этот момент, наконец, ворота приоткрылись, и в образовавшуюся щель проскользнула Фариза. Надо заметить в тот момент выглядела она бледной и постаревшей, а выражение её лица было очень испуганным.
- Это ты Валентин – увидев меня, почему то с облегчением вздохнула женщина, – а кто дал тебе мой адрес? – впилась она в меня взглядом.
- Этот человек, почему то взял с меня слово не называть его имени. – На этот раз без запинки сказал я именно те слова, которые услышал от самой Фаризы при нашей с ней первой встрече. А потом добавил, – я даже не могу сказать Вам, мужчина это или женщина. – По-видимому, Фариза тоже хорошо вспомнила сказанные ей слова, отчего на её скулах появился лёгкий румянец.
- Я попала в автомобильную аварию и долго лежала в больнице, где мне вставили выбитые зубы…
Но мне это было уже не интересно, поэтому я больше не стал выслушивать эту женщину. Сказав ей, что хочу немедленно забрать свою рукопись и фотографии дочери. Но Фариза с холодом в голосе ответила, что после переезда она не может вспомнить, где лежат эти бумаги, но если я приду через недельку, то возможно они и найдутся. После этих слов я хорошо понял, что прямо сейчас должен, что-то предпринять. И в этот момент вспомнил слова того самого мужика, который всего три часа назад за бутылку коньяка дал мне адрес дома, перед воротами которого я стоял в эту минуту.
Я с трудом, объяснял Фаризе, что очень долго искал её новый адрес. И мне совсем не хочется, приехав сюда ещё раз обнаружить, что она снова, куда нибудь переехали. Но, хорошо знаю, что разыскиваю её не один и, мне жаль тех людей, которые должны пройти через это. Поэтому если я прямо сейчас не получу свою рукопись, то не пожалею денег и дам на первой странице в вечерней газете объявление о том, что новый офис Фаризы находится по этому адресу. – Я показал рукой на написанные прямо на воротах названия улицы и номера дома. После этих слов впервые с момента нашего знакомства эта женщина посмотрела мне прямо в глаза, и я только на секунду заглянув в их глубину, ужаснулся, поняв, насколько она устала и опустошена. В эту минуту мне даже стало жалко её, но отступать я уже не мог, по-видимому, Фариза поняла это и поверила: я действительно сделаю, то о чём сказал.
Через две минуты она вынесла мне из дома охапку бумаг и небрежно бросила на скамейку возле ворот, и я сев стал разбирать страницы и складывать их в синюю папку с красными бантиками. Рукопись была растерзана, многие страницы порваны почти пополам, на некоторых проступали, какие- то полупрозрачные масляные пятна и отпечатки грязных пальцев. Но самое главное, что все сорок две страницы оказались на месте. Я взглянул на женщину всё это время стоявшую рядом, опустив руки и безучастно смотревшую куда-то вдаль. И попросил ее, чтобы она вернула мне фотографии дочери, которые я принёс в последнюю нашу встречу в офисе и рецензии на оригинальных цветных типографских бланках из журнала «Юность» и «Молодая Гвардия» …
- Их нет, я не знаю где и как они потерялись – после этих слов не желая больше со мной разговаривать и даже не попрощавшись, Фариза скрылась за воротами дома.
…
Всю дорогу с пересадками на трёх автобусах добираясь, домой я думал о том, что оказывается, совсем не знаю людей. Что движет их поступками? Почему работающие в редакциях или имеющие отношение к творчеству люди такие бездушные, необязательные и жестокие. И в этот момент вспомнил слова Екатерины Алексеевны. - Они злы на весь мир, потому что за долгие годы их не научили тому, чему оказывается нельзя научить. - Только сейчас я, наконец, начал понимать, что старая учительница знала жизнь, гораздо, лучше и, несмотря на то, что предупреждала меня, я всё равно оказался не готов к подобному.
Выйдя из автобуса, я пошел по тротуарам родного микрорайона домой. В этот момент с пятачка рядом с магазином, где по вечерам всегда собиралась наша компания, меня окликнули сразу несколько голосов. Я подошел к двум стоявшим напротив скамейкам под кустами сирени, прижимая к груди синюю папку с красными завязками. И стал здороваться с ребятами, которых в тот вечер было особенно много, хорошо почувствовав как рад видеть все эти со школы родные лица. И насколько всё последнее время мне не хватало простого общения с друзьями, которые меня никогда не предавали, сейчас мне хотелось только одного, просто поговорить. Но я хорошо знал свой коварный недуг и понимал, что те несколько дней напряжения и переживаний, когда я разыскивал свою повесть дали о себе знать. Я заика и проклятая пружина внутри меня сейчас распрямилась настолько, что вряд ли позволит просто нормально поговорить и пообщаться.
- Что-то тебя после командировки совсем не видно, – подвинулся на скамейке, чтобы освободить место для меня, улыбался Славян. – Извини Валентин, ты опоздал немного мы только, что последний пузырь распили.
И вот тогда я сделал то, за что потом в течение многих лет корил, грыз, презирал и ненавидел самого себя. Достав из кармана несколько крупных купюр, протянул их сидевшему напротив Сапогу.
- На все!
А уже через пять минут, открыв одну из принесённых Гришкой бутылок вина я, впервые в жизни не отрываясь, выпил её до дна.
Впоследствии я смог вспомнить только-то как, наконец, растекается по телу тепло, а пружина во мне начинает ослабевать. А потом сильнее прижав синюю папку к груди, откинулся на деревянную спинку скамейки и счастливо засмеялся…
Очнулся я от страшной головной боли ничего подобного до этого дня я больше не испытывал никогда в жизни и обнаружил себя в собственной постели лежащим в одних трусах. В комнате, почему-то была включена настольная лампа.
- Ну что, допился алкаш… - раздался знакомый строгий голос жены. Я с трудом повернул голову и увидел, что Люба сидит на стуле рядом с кроватью, а за окном только занимается рассвет нового дня. – Вчера поздно вечером я приехала одна хорошо, что дети остались в посёлке у матери на воскресенье и не видели тебя таким пьяным. Ты спал на кровати одетым, в ботинках. Да… Левцов таким я тебя ещё не видела никогда! Когда я снимала с тебя обувь, брюки и рубаху ты почти не подавал признаков жизни. А потом начал стонать и страшно хрипеть я даже хотела вызвать скорую помощь. Ты разговаривал во сне, плакал и просил чтобы тебе, наконец, вернули повесть… - После последнего слова сказанного женой в мой мозг неожиданно вонзилась мысль о том, где моя единственная рукопись. В эту секунду уже забыв о боли в голове, я вскочил с постели.
- Г…де м…оя с…ин…яя па…пка! – С трудом выговаривая слова, теперь я стоял перед женой, чувствуя, как меня качает и пол уплывает из-под ног.
- Я не знаю… – теперь уже испуганно смотрела на меня снизу вверх Люба. После этих слов я стал оглядываться по сторонам, ища свою папку глазами, но в комнате её не оказалось. Тогда я бросился в спальню потом на кухню. Не один раз в течение двух часов, разыскивая папку, я перерыл и переставил с места на место всё, что только можно было. А моя жена с испуганным выражением лица помогала мне изо всех сил. Но ведь папка с красными завязками бантиками, это не иголка в стоге сена. Так что мне, в конце концов, пришлось признать, в квартире рукописи нет. И тогда вспомнив, что вчера вечером пил на пятачке с друзьями вино я подумал, что возможно оставил папку на скамейке. И кое-как, одевшись, бросился из дома, но под сиренью возле скамеек её тоже не было. После этого я побежал к Сапогу, несмотря на то, что было только семь часов утра, я попросил его мать открывшую дверь разбудить Гришку.
- Буди сам, – мать провела меня в комнату.
Я хорошо знал, что Сапог даже с глубокого похмелья всегда помнил, где с кем и сколько выпил накануне. И стал расспрашивать его, Сапог глядел на меня оловянными глазами и долго не мог понять, что я от него хочу. Но надо заметить, он оказался предусмотрительным человеком. Достав из-под дивана бутылку Жигулёвского, Сапог открыл крышку о спинку стула и протянул мне. А когда я отказался тут-же опрокинул её в себя, а потом ещё долго тряс над открытым ртом капающую белую пенку. Через пять минут у похмелившегося Сапога, наконец, проявилось осмысленное выражение лица. И он постепенно начал вспоминать и рассказывать то, что было вчера вечером.
- Да, ты Валентин был в ударе, помню, что после первой бутылки вина ещё немного заикался, но уже читал стихи Пушкина, Гейне, Есенина, Роберта Бернса, а ещё свои собственные при этом, размахивая синей папкой, которая была у тебя в правой руке.
- А что, была ещё бутылка…? – (До сегодняшнего дня хорошо помню, как в тот момент после слов друга я с нарастающим ужасом в душе старался заглянуть в его глаза).
– И не одна, – ухмыльнулся тот в ответ.
Я стал расспрашивать, что же было дальше надеясь уловить хотя бы малейший след исчезнувшей папки, с надеждой глядя на друга.
- Хочу тебя поздравить, вчера ты по очереди на руках поборол всех ребят из тех, что были на пятачке, даже Быка! И совсем не казался пьяным.
- А где в это время была синяя папка? – настаивал я не отрыва я взгляда от лица Сапога.
- Я хорошо помню, когда боролся правой, то держал папку левой рукой и наоборот.
- А что было дальше?
- Тришка играл на гитаре и пел Высоцкого, - чуть помедленнее кони, чуть помедленнее - а ты плакал, положив правую руку ему на плечо, а в левой у тебя была папка…
А потом как-то сразу сильно опьянел, как будто тебя ударили по голове черенком от лопаты, если честно, таким я тебя ни разу не видел. Но, хорошо помню, что папку из рук ты не выпускал. А потом вдвоём со Славяном взяв под руки, мы повели тебя домой, и ты собственным ключом открыл двери квартиры.
- А где, где в этот момент была моя синяя папка?! – Уже не выдержав, так громко вскрикнул я, что мать Гришки с испугом заглянула в комнату. Сапог задумчиво почесал затылок.
- Кажется, ты держал её в руках, а может, и нет, этого я точно вспомнить не могу...
…
Не меньше месяца я расклеивал в своём микрорайоне написанные от руки объявления о том, что нашедшего и вернувшего синюю папку с красными завязками бантиками, ждет большое вознаграждение. Но всё оказалось безрезультатно…
Так однажды только по собственно вине я лишился единственной повести в работе, над которой впервые узнал и почувствовал, что такое настоящее творчество.
…
Летело время, но осознание собственной вины и, то, что я предал своё дело, настолько сильно меня угнетало что, по-видимому, это даже отразилось на моём характере. Жена начала замечать, что я стал задумчивым и ещё более неразговорчивым. Тогда мне ещё казалось, что со временем боль от этой утраты постепенно сотрется и утихнет. Но вопреки здравому смыслу, иногда тоска становилась настолько невыносимой, что превращалась в настоящую пытку. И тогда я жалел даже о том, что когда-то своими собственными руками сжёг на костре испорченные черновики.
В то время в редкие дни отдыха, я иногда запирался в своём подвале, пытаясь написать повесть заново. Но только тогда понял смысл поговорки - нельзя войти в одну реку дважды. А точнее - родить одного и того же ребёнка, ещё раз.
Связаться с автором можно по электронной почте: levanovus2014@yandex.kz