Друзья, я хотела бы рассказать сегодня о том, как непросто и как прекрасно быть учителем и поведать вам свою историю.
Если бы в детстве мне сказали, что я стану учительницей и 33 года проработаю в школе, я бы ни за что не поверила.
Когда я была ребёнком, то мечтала работать в газете или журнале. В 10-летнем возрасте я твёрдо решила стать акулой пера. Причём творить я собиралась не где-нибудь в районном центре, а в Париже или Риге. Эти города казались мне далёкими и прекрасными.
В 5-м классе, когда мы начали изучать французский, я влюбилась в него всей душой, и не было для меня предмета интересней, поэтому уже в 9-м классе я определилась с профессией.
Будучи юной и наивной, я видела себя переводчиком, и непременно синхронным.
В советское время обучиться иностранному можно было только в пединституте.
Пять студенческих лет пролетели незаметно, и в итоге я получила специальность "учитель французского и немецкого языков".
К тому времени мои иллюзии рассеялись, и я поняла, что меня вовсе не ждут со слезами на глазах ни в ООН ни в Совете Европы.
Кроме того, выпускники ВУЗов обязаны были отработать по специальности 3 года.
Французский был тогда достаточно востребован, но в городе сумели остаться лишь те, кто вышел замуж. Остальных разослали по деревням.
Я была седьмой по рейтингу, поэтому меня отправили в не слишком отдалённое селение.
Работать в 120 км. от города считалось большой удачей. Мне предстояло научить колхозных школьников немецкому языку.
До места я добиралась поездом. Четыре часа я провела в общем вагоне с прокуренными и обветренными бурильщиками, которые подмигивали мне и предлагали поесть вместе с ними селёдочки.
С каждым километром я становилась всё мрачнее. Куда я еду? Что меня ждёт?..
В унылом вокзальном ресторане я выкушала глазунью из 3-х яиц, и настроение моё как-то сразу улучшилось. А когда мне принесли стакан томатного сока с чёрным хлебушком, я поняла, что жизнь налаживается и бодро зашагала по полям. Пока я наслаждалась яичницей единственный автобус уже ушёл, и мне предстояло теперь пройти 6 км...
Утром я обнаружила, что жить мне придётся в деревянной избе, в кассе бывшего сельпо.
В других помещениях сельпА жили школьники из дальних деревень, которых свозили сюда на целых пять дней. Это был деревенский интернат.
Я вспомнила свою уютную квартиру на 7-м этаже и загрустила...Тогда мне и в голову не приходило, что по контракту мне обязаны были предоставить благоустроенную квартиру. А если нет, то можно было на законных основаниях уехать обратно.
Но я воспитывалась на книге " Как закалялась сталь" и была уверена, что человек обязан испытать лишения и, если повезёт, совершить подвиг: нарыть каких-нибудь нужных стране канав( лучше это делать под проливным дождём в рваной косоворотке) или в крайнем случае, спасти колхозный урожай фасоли.
Позже я узнала, что в предназначенное мне благоустроенное помещение противный мужичонка-завуч заселил свою тёщу...
Зато мне выплатили целых 70 рублей подъёмных, и я купила себе сапожки на каблуке.
Первая встреча запомнилась мне на всю жизнь.
Во дворе, возле поленницы на одной ножке прыгала девчушка-первоклассница и мелодично исполняла:
"Тра-ля-ля, тра-ля-ля, не получишь ни х...! Тра-ля-ля..."
Эта незатейливая песенка покорила меня раз и навсегда , а иногда мне хочется кое-кому её негромко напеть.
Так началась моя самостоятельная жизнь.
Я научилась растапливать печь, питаться плиткой "Пальма" и пользоваться удобствами во дворе. Кстати, юная певунья привязалась ко мне всем сердцем и отслеживала любое моё передвижение.
Стоило мне прокрасться в деревянную будку на улице, как крошка бежала за мной. Она прижималась ухом к перегородке и звонко кричала мне в щёлку между досками: "Марина Яковлевна, Вы там писаете или какаете?"
Я сидела затаившись, в надежде, что малютка, наконец, исчезнет. Но дитя было настойчивым, и в итоге мне пришлось решать свои проблемы по ночам.
Школа была деревянной, а в учительской по утрам терпко пахло навозом. В деревне тогда у всех было хозяйство, и до работы все "управлялись", т.е. кормили скот и пр. Люди трудились очень много, в том числе и дети.
Меня назначили классным руководителем 10-го класса. Никогда потом я не встречала таких ребят. Они были приучены к труду. Мальчика Андрюшу, который всё лето проработал пастухом, уважали все: и взрослые и одноклассники.
На остановке автобуса мама моей ученицы сетовала, что не успеет съездить в город, т.к. надо встречать корову. А дочь успокаивала её: "Ты не волнуйся, мама, я встречу и подою".
Это были неиспорченные дети.
Да, наверное, они использовали в речи нецензурную лексику, но после обеда посуду мыла не работница столовой, а сами десятиклассники. Убирать снег со школьного двора было для них привычным делом, и они брались за лопаты без напоминания.
Я была всего на пять лет старше своих учеников, и они любили приходить ко мне в "кассу".
Мне показалось странным, что директор и ещё четверо коллег посчитали необходимым поведать мне о бывшей "немке", которую уволили за связь с 10-классником.
Я не планировала строить любовь с воспитанниками, хотя мои парни были физически зрелыми и крепко сбитыми. Однажды, когда они гостили у меня в кладовке, рассевшись на кровати и на стульях, я поправила одному из них воротничок на рубашке, а он посмотрел на меня туманным взглядом и произнёс : "Ещё хочу"... Вот тогда я призадумалась и перенесла встречи в школьное здание.
Дети относились ко мне хорошо. С ними было забавно.
Они разговаривали на интересном языке, и по утрам девчонки стучали мне в дверь и спрашивали : "М.Я., Вы уже "пробудились?"
Мальчишки делали мне комплиметы: " Вы у нас такая "баскАя".
Они заботились обо мне и, наколов поленьев, бежали ко мне: ": М.Я.Заберите дрова! Мы их там, "на мосту" оставили. ( т.е. в сенях)
Один школьник как-то спросил у меня что такое "пурклопа" ( pourquoi pas). Я не сразу вспомнила о мушкетёрах. Дети не знали французского, мы учили с ними "Лорелею" на немецком.
Я потеряла их расположение, когда они узнали, что я не люблю частушки. Для них это было святое, и они регулярно их исполняли на переменах. Это были очень забористые песенки, и я нередко впадала от них в смятение.
Надеюсь , что сейчас деревенские школы хорошо оборудованы, а тогда мы обходились лишь учебником и тетрадью. Но мои десятиклассники старались изо всех сил, и я очень уважала их за это.
Целый год после выходных я добиралась в деревню на военных "уазиках", на каких-то мотоциклах в шлеме набекрень, в кузове грузовиков, набитых солдатами.
Иногда приходилось топать по полям морозными ночами, и я торопилась загадать желание,увидев упавшую звезду. Я тогда ничего не боялась, да и время было другое. И больше ни разу в жизни мне не довелось увидеть звездопад...
Питалась я один раз в день в школьной столовой, т.к. в моей каморке была лишь буржуйка. По субботам я не успевала на обед. Мой автобус уходил раньше. К концу недели меня шатало от голода, и, добравшись до вокзала, я хищно заглатывала кусок хлеба и и двумя глотками выпивала чай в станционном буфете, а потом в поезде всю дорогу предвкушала, как приеду домой и налопаюсь от души...
Как-то раз я проходила мимо школьной столовой и увидела в окошке на раздаче противень с запечёнными макаронами, приготовленными для учащихся.
Они чудесно пахли и слегка дымились, а рядом стояла кастрюлька с подливкой. Меня уже с вечера мучили голодные спазмы, а живот булькал, требуя еды.
Воровато оглянувшись, я перегнулась через окошко раздачи и, лёжа на животе, обеими руками захватила хрустящие пучки.
Запихав макароны в рот, я перемолола их за 2 секунды. Затем загребла ладонями ещё две порции и алчно заглотила их.
За спиной послышались голоса, и я метнулась к выходу.
С индифферентным лицом я прошла к остановке автобуса и обнаружила, что народ перешёптывается и поглядывает в мою сторону. В деревне ничего не скроешь...
Я почти смирилась с тем, что мне придётся трудиться в колхозе ещё два года, жить в раздолбанной комнатёнке сельского интерната, но то, что произошло потом, было последней каплей моего терпения.
Малышне в интернате не хватало родительского тепла, и они любили подластиться ко мне, прижаться. Мне было их жаль. Ведь они были такими маленькими и беззащитными.
Но вскоре после детских объятий у меня зачесались уши. Я думала, что это на нервной почве: ведь я страдала, одна, без любимого, замёрзшая и недокормленная.
Несколько дней я исступлённо раздирала голову, а однажды утром увидела у себя в волосах ромбовидное существо чёрного цвета. Догадавшись,ЧТО ЭТО, я похолодела...
Это были вши, которыми поделились со мной карапузы-первоклассники.
От ужаса я впала в состояние каталепсии, однако к концу недели пришла в себя, и, полная решимости, двинула в местный отдел образования.
Произнеся змеиным голосом: "Не хотите ли обнять меня, понежить, вспушить мою причёску?", я вломилась в кабинет районного начальника отдела образования.
Перейдя на местный диалект, я предложила ему "пошебуршить у меня в голове".
Истекая ядом и гневом, я шипела:"Быть может, Вы найдёте там сокровище", и подставляла ему под нос две своих макушки.
Функционер испуганно зашарил глазами в поисках подмоги.
А я была страшна в ярости. Напирая на него исхудавшей грудью, я вопила, что не для того пять лет училась, чтобы здесь опаршиветь и обовшиветь, что у меня квартира в городе, а я живу в хибаре без удобств, питаюсь конфетами "горошек" за 10 копеек и моюсь в ведре.
В кабинет вбежала секретарь, женщина с добрым лицом, и начала меня успокаивать.
Вдвоём им удалось угомонить меня. Я выдохлась, смирилась и покорно пошла на вокзал.
Дома моя сестра, узнав о проблеме, взяла меня за руку и привела в аптеку.
С порога она дикторским голосом зычно вопросила :
- У вас есть что-нибудь от ВШЕЙ?
Очередь встрепенулась и резко поредела.
Мне вручили какую-то мерзкую мазь, и через три дня я была, как новенькая. Правда мои золотые серёжки треснули от ядовитого серно-ртутного снадобья.
А в ночь на понедельник, уже непедикулёзная,я снова тряслась в душном вагоне...
Мне тогда действительно было трудно, но я закалилась, заматерела и приобрела свой первый учительский опыт.
Наверное, однажды я рухнула бы где-нибудь на полях, в и скончалась бы от голода в колосьях гороха, но меня спасла бабушка. Она пришла в ужас, когда вместо здоровой и весёлой внучки увидела отощавшую шелудивую овцу с печальными глазами.
Бабуля надела шляпку с вуалью и пошла в Гороно к заведующей.
Не знаю как ей удалось убедить чиновницу в том, что мне необходимо вернуться домой, но уже в мае я распрощалась с детьми и уехала навсегда.
Впереди у меня будут ещё тридцать лет, которые я проведу в школе.
Сейчас моим первым ученикам под шестьдесят. А мне не верится. Кажется, что это было совсем недавно...