Автор от всей души благодарит чудесного человека по имени Vorobeika, взявшего на себя труд вычитать и отредактировать текст романа. Спасибо, дорогая М.!
Глава 1. Миссия доктора Аверина
Стоило шагнуть за порог, как мягкий снег залепил глаза, запорошил и без того уже белые седые волосы. За пеленою снегопада смутно угадывался город: движение, ночь, слепые пятна фонарей. Тонкий аромат ладана, которым дохнул напоследок благоуханный храмовый полумрак, сделал запах снега острее и резче.
Николай Николаевич вздохнул, перекрестился, натянул перчатки и осторожно стал спускаться с высокого церковного крыльца. Он брёл, всё ещё зачарованный, к метро, не замечая вульгарной какофонии звуков ночной Москвы. О, как ранили его раньше бесцеремонно лезущие в уши грязные матерные слова, грубый животный смех и простенькие навязчивые мелодии – тынц-тынц-тынц – доносившиеся из машин и магазинов! Но годы настойчивых усилий сделали его внутренний покой практически незыблемым.
Покачиваясь в полупустом старомодно-жёлтом вагоне подземки, Николай Николаевич всё ещё слышал торжественные звуки хора, которые наполняли его душу одновременно ликованием и тишиной. Но когда он подходил к дому, в сознание вторглась посторонняя тревожная нота. Николай Николаевич ощутил лёгкое ноющее чувство в области солнечного сплетения и замедлил шаг.
Терпеливо переминавшийся с ноги на ногу мужчина возле подъезда, заметив его, радостно помахал рукой и, едва не поскользнувшись, бросился навстречу.
– Николай Николаевич! Не зря Вы так волнуетесь. У меня к Вам дело.
В свете фонаря блеснула ослепительная улыбка, за которой последовало крепкое рукопожатие. Мужчина был заметно моложе – чуть за тридцать – голубоглаз и кудряв. Всем своим существом он излучал бешеную энергию и оптимизм.
– Вообще-то я не волнуюсь. Просто, знаете ли, предчувствие… – по интеллигентному лицу Николая Николаевича скользнула тень тоски и лёгкого ужаса.
В ответ раздался здоровый счастливый смех, словно это была необыкновенно удачная шутка, и весельчак, подхватив собеседника под локоть, увлёк его к дому.
– Господи, у Вас когда-нибудь бывает плохое настроение, Павлуша? – стряхивая снег с воротника пальто, по-стариковски брюзжал Николай Николаевич в маленькой прихожей.
– А зачем? – гость одарил его лучезарной улыбкой. – Хандра выкачивает жуткое количество энергии. Это просто чёрная дыра. Элементарное чувство самосохранения должно удерживать человека от погружения в это опасное состояние.
Их взгляды встретились, повисла неловкая пауза.
– Чаю? – Николай Николаевич отвёл глаза, жестом приглашая гостя в кухню.
***
– Просто поверьте мне: за мальчиком необходимо присмотреть, – уже безо всякой улыбки внушал гость понурившемуся Николаю Николаевичу так, словно хотел загипнотизировать его. Тот лишь упрямо молчал, поглаживая ребристую поверхность фарфоровой чашки и сосредоточенно созерцая розовые цветочки и золотые завитки узора.
Чай был выпит, вазочка с печеньем и пастилой значительно опустошена, но дело всё ещё не сдвинулось с мёртвой точки. Разговор явно зашёл в тупик.
– Вы же сами говорили, что на пути каждого из нас однажды встретился тот, кто помог нам. Это просто наш долг. Помогая другим, мы всего лишь возвращаем долг. Они в своё время сделают то же.
Укоризненный тон, слишком очевидно рассчитанный на провокацию, не ускользнул от внимания Николая Николаевича, но он не позволил снова втянуть себя в утомительную дискуссию. Опять воцарилась тишина, нарушаемая лишь мерным тиканьем часов на старинном буфете.
– Что-то стало душно, Вам не кажется? – отдуваясь и оттягивая ворот свитера, устало спросил гость. – Можно, я открою форточку?
– Конечно-конечно, – пробормотал Николай Николаевич, всё ещё пребывая в оцепенении. Он с лёгкой неприязнью проводил взглядом своего энергичного спортивного друга, который аккуратно отодвинул тяжёлую гардину, отворил форточку и замер, вглядываясь в порхающий за окном снег.
– Глупо обустраивать свою каюту на тонущем корабле, – не оборачиваясь, неожиданно изрёк тот.
– Вы это мне говорите?! – поразился Николай Николаевич.
– Вам, Вам. – Гость быстро вернулся к столу, сел и вызывающе низко склонился к лицу шокированного Николая Николаевича. – Вы не хуже меня понимаете, что Вам придётся покинуть свою скорлупу. Скорлупа всегда временное прибежище. Глупо думать иначе. Я знаю, – он решительным жестом пресёк попытку собеседника возразить ему. – Я знаю, что Вы у нас уникум, и про забивание гвоздей микроскопом тоже всё знаю. До сих пор Вы выполняли очень тонкую и важную работу, с которой могут справиться единицы, но поймите, что в этом деле на Вас просто свет клином сошёлся! Можете гордиться своей незаменимостью…
– Никто не возьмёт на работу учителя в середине учебного года, – без особой надежды заметил Николай Николаевич.
Гость выпрямился и с облегчением рассмеялся. Лицо его снова просияло, и глаза заискрились весельем.
– Вы же доктор наук! Вы представляете, какой это подарок для обычной средней школы? А если Вас беспокоит наличие вакансии, то можете быть спокойны – учитель истории уходит в декрет.
На лице Николая Николаевича отразилось лёгкое замешательство. Гость вопросительно взглянул на него и чуть не рухнул со стула.
– Вы с ума сошли! Я бесконечно далёк от того, чтобы подобным способом расчищать Вам путь! – хохотал он. – А вот потенциальных конкурентов мы аккуратно отодвинули в сторону. Все они неожиданно для себя были вынуждены отказаться от этого места. Представляете, как будет рад Вам директор! Бедняга в безвыходном положении!
***
Было пасмурно, но школьный коридор, казалось, был наполнен светом. Обилие ослепительно белого снега за окном создавало волнующую иллюзию праздника. Даже потускневший под многочисленными слоями мастики паркет весело играл снежными бликами, и молочной белизной благородно отсвечивали шершавые, выкрашенные голубой краской стены.
Николай Николаевич проверил номер кабинета и без колебаний отворил дверь в класс. Не глядя на вставших при его появлении подростков, прошёл к учительскому столу, взял кусок мела, и лишь затем повернулся к ребятам.
– Здравствуйте, меня зовут Николай Николаевич Аверин, – он красивым, разборчивым почерком записал свои фамилию, имя и отчество на доске. – Я доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института всеобщей истории Российской академии наук. У вас я некоторое время буду преподавать курс истории России.
Он отвернулся, чтобы положить мел на полочку у доски, как вдруг ощущение, похожее на щекотку, волной прокатилось вдоль его позвоночника. Не оборачиваясь, он увидел луч, который подобно рентгену прощупывал его с ног до головы, и лицо мальчика, который просматривал его столь бесцеремонным образом. «Ну, юноша, надеюсь, ты просто не понимаешь, что делаешь», – недовольно сказал он про себя и направил ему в лоб такой мощный заряд энергии, что изображение мгновенно затуманилось и исчезло. Возможно, он перестарался, но Николай Николаевич был очень чувствительным человеком, и терпеть не мог бестактного вторжения в своё личное пространство.
Усевшись за стол и раскрыв журнал, он приветливо оглядел класс и отметил про себя темноволосого мальчишку с надменным профилем и тонкими нервными пальцами, который, подперев лоб рукой, низко склонился над партой.
– Продолжим наше знакомство, – Николай Николаевич назвал первую фамилию и вежливо кивнул девочке, поднявшейся со своего места. Так он дошёл до середины списка.
– Князев Роман, – прочёл он. Наконец-то поднялся обладатель гордого профиля, и глаза их встретились. Николай Николаевич неожиданно для себя развеселился: подросток выглядел таким рассерженным. «Ну ничего, дружок, – подумал он, любезно кивая ему, – придётся потерпеть. Нелегко в учении – легко в раю!».
В этот день он больше ни разу не взглянул в его сторону, а все силы приложил к тому, чтобы внедрить в сознание учеников представление о себе, как об исключительно обаятельном, лёгком в общении человеке, вызывающем искреннее восхищение своими безграничными познаниями. Он набрасывал на них сверкающую сеть своих самых положительных эмоций, с удовлетворением замечая, как рождается в их сердцах ответная симпатия. Похоже, что, получая не слишком высокую отметку, очарованные ученики готовы будут винить в этом неприятном происшествии только себя и даже корить себя за то, что посмели огорчить своего дорогого учителя, у которого против всех зол мира есть только четыре тонких шипа…