Детство в детском доме «Серебряные Пруды» с1947-1953гг.
Мы сидели на столе, в доме было темно, лампу не зажигали, потому что мы не умели это делать. Мы — это три сестренки, маленькие совсем. Гале было 6 лет, Томочке 5 лет, Люсе 3 года. Нам предстояло еще одну ночь пережить, а утром приедет папа и откроет дом, и привезет что- нибудь поесть, об этом думала каждая, и становилось не так страшно. Сначала, когда стемнело, было страшно, казалось кто-то ходит по двору и заглядывает в окна, но потом мы спускались со стола, ложились на одну кровать и потихоньку засыпали.
Отец наш работал машинистом на станции Столбовая, недалеко от Москвы и каждую смену он оставлял нас одних дома под замком, так как мама лежала в больнице.
Мама болела недолго, но не смогла выздороветь, так как не было лекарств, как сказал папа. Уже позже мы узнали правду, что мама не хотела больше иметь детей и сделала аборт на дому, а в то время было строго с этим. Ее спрашивали, чтобы она сказала, кто сделал, и тогда ей дадут лекарство — пенициллин, но мама молчала. Началось заражение крови, ее обрили — когда мы пришли в больницу, то мы ее не узнали. Наша мама красивая, кудрявая, а эта женщина лысая, худая, желтая. Побыли мы в больнице недолго и поехали домой. Папа всю дорогу вытирал слезы. Через неделю приехал папа и сказал, что больше у нас нет мамы.
Видно мы тогда не понимали, что такое нет мамы, потому что играли во дворе, а в доме стоял гроб, в нем лежала мама. Какие-то люди вокруг ходили, когда нас посадили за стол покушать, то Люся — ей три года, взяла тарелку с кашей и понесла к гробу и говорит: - Мама, тоже кушать хочет.
Я старшая сестра Галя, которая пишет эти воспоминания, вместе с сестрой Томой пошли в палисадник, нарвали много цветов — георгинов и положили в гроб. Всю жизнь с этими цветами у меня связаны воспоминания о смерти матери, это был 1947год.
После похорон, папа сказал, что приедут родственники из Урюпинска и помогут нам. Мы также играли, бегали от драчливого петуха и я не помню, чтобы мы плакали по маме. Я даже не помню, чтобы я плакала и позже, где- то, до четырнадцати лет, а потом только поняла, что потеряла самого дорогого человека. У нас после и семьи, как у всех не было, но об этом я позже напишу, а пока скажу — я сильный человек, никогда на людях не плачу, но по матери стала плакать по ночам или когда никто не видит вот уже более пятидесяти лет.
Сейчас я, и мама, и бабушка, у меня трое детей и 6 внуков, но на моей голове никогда не лежала рука матери, но я не позволила ожесточиться на жизнь, на ее обделенность. Отдаю любовь детям, хочу долюбить их и за себя, недолюбленную матерью, которая ушла от нас совсем рано.
Приехали родственники со стороны мамы, забрали маленькую Люсю и увезли в город Саратов, так сложилась судьба, что нас разлучили навсегда. Родственники со стороны отца взяли нас в город Урюпинск и определили в детприемник. Отца в это время не было с нами, его арестовали. Он работал машинистом и чтобы нас прокормить, купил что-то и хотел продать, а законом запрещено это делать и его посадили. Сегодня эта деятельность приветствуется.
Потом, как он рассказывал, его и еще одного парня посадили в комнату под замок, тот парень разбил окно и убежал, а отец говорит, куда мне от детей бежать и остался. За спекуляцию дали 10 лет, не пожалели нас сирот.
Тетя Клава и дядя Степа нас проведывали, но у себя оставить не хотели, хотя относились к нам хорошо, особенно дядя Степа — папин брат, у них своих детей не было. Помню, у них была корова, и мы втроем — тетя Клава, Тома и я ходили на луг её доить. Нам приходилось переходить 3 ерика, которые кишели пиявками, когда выходили, то от ног их отдирали по несколько штук, но это так, сильные детские впечатления. Жили тетя Клава и дядя Степа около церкви — это место в городе Урюпинске называлось "Опарохом", так как дальше были луга, торфяник, где мы сажали огороды, бахчи. Сейчас этот торфяник засыпан большим слоем песка при строительстве моста через Хопер.
Из детского приемника нас отправили в детский дом в станицу Зотовскую Алексеевского района. Пробыли и там недолго, так как детский дом решили перевести в Серебряные пруды под г.Фролово Волгоградской области
Когда мы приехали во Фролово, очень обрадовались, что будем жить в городе, но нас можно сказать, своим ходом (пешком) отправили в Серебряные пруды. Кто посильнее, шел сам, а слабые, как моя сестра Тамара иногда садились на подводу.
Серебряные Пруды — это место недалеко от города Фролово, там был небольшой поселок, но потом его не стало, видно переехали все в соседнее село. Главное — это усадьба графа, по слухам Воронцова, а может и другого.
Дом-усадьба был как терем, на самом верху смотровая площадка. На первом этаже располагались наши спальни, на втором всякие кружки. Столовая было отдельно, была и баня около пруда, в котором мы не купались.
Если ехать мимо, то вполне можно не заметить это место, потому что Серебряные Пруды расположены как бы в чаше и не видно с дороги. Три пруда соединялись между собой, система очищения естественная была, вода была очень чистой, а дамбы между прудами очень высокие. Вокруг росло много деревьев, которые видимо этот граф специально привозил из разных мест и сажал по всей территории. Пять лет мы провели в этом детском доме, плохого наша память не оставила ничего.
Учительница наша Мария Ивановна - старая женщина — очень много нам рассказывала, читала вслух, прививала нам поведение какое-то дворянское. Папа нам часто писал из тюрьмы, он сидел в городе Игарка, про северное сияние, про большие снега, про морозы, леса. Мария Ивановна все письма от отца читала в классе вслух и рассказывала про эти сияния подробно и про север вообще. У меня и сейчас, как увижу радугу или, что-то яркое на небе, всплывают воспоминания из детства.
Мы с сестрой благодарны своей первой учительнице за то, что она своим уважением к нашему отцу, не зная его, расположила наши чувства к нему в нужном направлении.
В детском доме было много детей совсем без родителей, у многих, как и у нас, родители сидели в тюрьмах. Кормили нас хорошо, одевали в то, что шили воспитатели или привозили из Фролова, красивые ситцевые платья. У нас сохранились фотокарточки, так как мы фотографировались, чтобы отправить папе в тюрьму.
Первый костер помню в Серебряных Прудах — это было зрелище — читали стихи, пели песни, танцевали. Было большое подсобное хозяйство, плантация, сад и мы в обязательном порядке работали там. Работали мы на плантации, пропалывали руками траву в помидорных и огуречных грядках, не помню, чтобы у нас были какие-то инструменты. Все лето собирали падалицы — яблоки, груши и относили в столовую для компота. Помидоры и огурцы собирали для столовой и для склада, где их солили. Склад - это странное сооружение с круглым потолком и такой толстый, как мы о нем говорили.
У нас был и свой, как сейчас бы сказали, бизнес. На всей территории росла бузина красная и черная. Нам предлагали ее рвать и вымывать семена. Еще раз хочу сказать, никто не заставлял это делать, а за семенами приезжал на лошади дядя, который производил оплату за сданные семена мячиками резиновыми и шерстяными, прыгалками, вязальными крючками и большими иголками. Потом все эти игрушки становились общими, так как все игры были общими, тогда это было настоящим сокровищем.
У нас была сцена, как потом я видела в Урюпинске в горсаду, только маленькая. Во время праздников на ней проводились выступления — танцы, хор. До сих пор помню песни патриотические и про Сталина.
В обычные дни мы играли на сцене в "выбивалки". Это когда несколько девочек были на сцене, а другие с земли кидали в них мячом, и если попадали, она уходила со сцены. Еще увлекательная игра с мячом — это головой бить по нему около стены, мяч попадал стену, отскакивал и снова головой и так кто больше сможет удержать и ударить в стену. Верхом совершенства — это сто ударов.
Плавали мы практически летом весь день в пруду. Все умели плавать. Воспитатели, как мне сейчас кажется, не глядели за нами, но это неверно, так как никаких несчастных случаев не было. Резиновых кругов не было. Нам шили сатиновые трусы на веревках снизу и сверху, мы их надували и плавали, как на кругах.
Пруды соединялись между собой большими проемами в дамбах, вода переливалась без конца из одного пруда в другой, мы боялись рядом плавать, чтобы не затянуло.
Деревьев было около прудов много, огромные ветки опускались до самой воды и мы днями с них прыгали, как сейчас назвали бы с "тарзанок".
В прудах водилось много раков, их некому было ловить, так как на территорию запрещено было приходить чужим людям. Раков ловили руками в корнях деревьев, которые росли у самой воды. Но самое интересное было смотреть, как рак хватался за комочек хлеба, завернутый в тряпочку и подвешенный на нитку, и вот, когда рак подплывет и хорошо схватится своими клешнями за этот комок, можно спокойно опускать руку в воду и брать его за спину — это безопасный способ лова.
Собирали нас на обед горном — была такая музыка, мы ее пели "Бери ложку, бери хлеб и иди на обед". После ужина была минута — построения, опускали с шеста флаг, а утром поднимали его. Все проходило в торжественной обстановке.
Обслуживание мы себя сами — убирали спальни, дежурили в столовой, убирали территорию около дома. Подальше от основных корпусов за прудами были луга, лес, поля и лесопосадки вокруг. Нам только это и запрещали — ходить дальше нашей территории, особенно когда приезжали люди на покос травы и на работу в поле. Мы и не ходили туда никогда, и даже боялись этих территорий. Вечером, когда становилось тихо, из леса слышались голоса и музыка, это еще больше усиливало страх. Уже взрослой я предполагала, что это от радио в естественной чаше образовывалось эхо.
Самое интересное, что когда я с сестрой приехала в последний раз посмотреть на наше маленькое детство, мы пошли по всем прудам, дамбам и когда подошли к запретной территории, одновременно повернули назад. Вот так сработал инстинкт, выработанный нашими умными воспитателями.
Слухи о том, почему пруды назвали Серебряными доходили до нас от воспитателей. Говорили, что граф Воронцов платил серебром рабочим, которые копали пруды.
А еще рассказывали, что граф давно уехал за границу, но спрятал клад в тереме между балками и мы часто его искали под крышами. Клад мы не нашли, зато много интересного обнаружили — старые журналы, одежду, посуду и разное тряпье, которое не представляло никакой ценности, как нам казалось тогда, а жаль. Видимо, самый большой его клад — это оазис, который он построил среди степей. Каких только деревьев и кустарников не было здесь. Непролазные терновые заросли, акации, шиповниковые, барбарисовые и масленка (не знаю название) листья и ягоды как жемчужные были и смородина. Боярышник, груши и яблоки росли особняком среди цветов, а дубы такие большие, что мы все в его тени умещались, а за прудами в самой низине - осины. Но самый любимый кустарник — это бузина разная. Я до сих пор готова обнять эти красивые кусты. Какая же она нарядная, мы только перед ней и фотографировались. Летом мы каждый день наряжались — плели венки из цветов, нанизывали бусы из желудей. Так как вокруг были степи, то здесь на прохладной и влажной земле скапливалось много змей и ужей. Весной ужи вылезали на дамбы погреться и ложились поперек, получалась как бы лестница с желтыми фонариками. Мы очень боялись их, а ребята брали в руки, сажали за пазуху и пугали девочек.
В детском доме нас обучили вязать и шить на швейной машинке простейшие вещи. Сестра моя Тамара отлично шьет и вяжет до сих пор салфетки, кружева, воротники. Я вышивала гладью, нитками-мулине, которых было мало. Мечта была иметь их много и разных.
Была у нас воспитательница очень красивая, а муж ее тоже красивый мужчина преподавал в школе. Но эти два человека, ухоженные всегда одеты нарядно, умные влияли на нас своим поведением и мы старались быть похожими на них. Мы ее всегда ждали как награду, чтобы идти на дамбу или в дикие сады, где она читала или просто рассказывала нам про Овода, графа Монтекристо, Казету, летчика Водопьянова и др. От нее пахло необыкновенными духами. Сейчас я бы спросила их, что их занесло в такую глухомань.
Я не помню ни одного вечера, чтобы нам не читали на ночь. Читала нам другая воспитательница в основном про войну, нам это тоже нравилось. Сказок я, почему-то не припоминаю.
Воспитатели и учителя жили в основном в Серебряных Прудах в домиках, которые построил уже не граф. Нас они к себе не приближали, с их детьми мы играли и все. Это было тоже правильно, как я сейчас думаю.
Кинофильмы привозили часто, и мы собирались в столовой, там большой зал и смотрели все подряд. Просмотренные фильмы я записывала в тетрадь, все так делали.
Мы дети, под руководством воспитателей и учителей посадили аллею роз от терема (усадьбы) до колодца, который был далеко внизу, там было темно и полного лягушек. Когда розы цвели мы их пересчитывали и укрывали травой, чтобы никто не рвал их из приезжих взрослых. Средний пруд из трех был предназначен для купания, а зимой ставили такие жерди в лед и мы катались по кругу на коньках, привязанных к валенкам.
Санок у нас не было, мы катались на банных чашках, они были круглые и хорошо скатывались с дамбы прямо на лед и катились почти до середины пруда. В других прудах мы не купались, они были мрачные и в них водились бычки, которые вечером издавали звуки.
Сторожем у нас был пожилой человек по фамилии Соломенцев. Жил он рядом с усадьбой. Соломенцев заведовал всей землей в Серебряных Прудах и хозяйственными работами. Он не был директором детского дома, но он был - самым главным. У него было ружье, но мы не видели, чтобы он стрелял, но зимой он уходил за дамбы говорил - по-зайцы. Мы знали, что он самый главный и доносили ему, если появится чужой на территории или ребята уходили далеко и жгли костры.
Один раз зимой мы проснулись от лая собак, посмотрели в окно, а там шли два человека с ружьями, но не к нашему корпусу, а к прудам. Мы всю ночь не спали, смотрели во все окна по кругу, где они, думали что воры. Утром нам сказали, что это охотники из соседнего села приходили пострелять зайцев. Мы весь день вместе с мальчишками ходили по следам охотников, как следопыты. Где они останавливались, садились в копны, мы проделали весь их путь, набрали полные валенки снега и еле успели к обеду. Страх после этого исчез.
Директор из города привез нам маленького поросенка и его временно поселили под веранду заднего двора дома. Мы стали все его кормить со столовой. И вот помню, уже было холодно, хотели его перевести в свинарник, но он вырос и в маленькую дверь не проходил. Это было зрелище, которое запомнилось, наверное, всем воспитанникам. Его вызволяли всем домом, пилили, выбивали кирпич, когда расширили проход до его огромных размеров, то он забился далеко в угол под веранду, и мы его еще несколько дней выманивали оттуда.
Как и все, дети, мы баловались — забирались в сад, где росли сортовые груши и яблоки — их прививали и размножали. Вот этот участок охраняла баба Дора, но мы вместе с мальчишками рвали эти яблоки, набивали запазухи ими и безопасно плавали в пруду, а баба Дора бегала по берегу и грозила нам. Нам было нипочем, яблоки не тонули, мы могли держаться, сколько надо, пока она уставала и уходила. Нас никто не наказывал, но объясняли, что это сортовые, очень хорошие яблоки, которых скоро будет много. Фрукты и овощи в нашей столовой были всегда.
Помню, нам давали какао, конфеты, конфитюр, шоколад и говорили, что это из какой то страны помощь детям, как бы сейчас сказали - гуманитарная помощь, но это было только несколько раз.
В памяти у меня остался неприятный случай, касающийся лично меня. Одна девочка - дочь учительницы, подарила мне белый фартук — для меня это, если перевести на сегодня, равноценен дорогое шубе. Я ждала праздник, чтобы надеть этот фартук. И вот наступил праздник. Мы нарядили свои спальни самодельными игрушками, выучили стихи, танцы. И то, что случилось, помню столько лет, я уже хотела надеть фартук и увидела его изорванным в полоски. Горе было огромное. С годами я поняла, что в таких учреждениях надо дарить всем или никому. Память моя сохранила этот случай, но зла нет. Свободного времени у нас было немного. Кружки, хор, спортивные мероприятия, походы за гербариями. С хором мы выезжали в Сталинград на праздник ПОБЕДЫ, выступали в театре с песней Москва- Пекин и другими. Вечером был огромный костер на площади Павших Борцов. С Крыши универмага стреляли из ракетниц ( гостиницы Интурист я не помню, наверно ее тогда не было), а мы хотели схватить угасающие искры от них на асфальте.
Со спортивными соревнованиями мы тоже приезжали в Сталинград. Многие завоевали какие-то места, получили призы, грамоты. Я участвовала в эстафете, это когда бегут и передают палочку через несколько метров другому. Мы пришли к финишу последними т.к. уронили эту палочку. Я бежала последней и мне до сих пор неловко за эти соревнования. Хотя нам дали всем подарки, я и тогда и сейчас чувствую какую-то вину что ли. Победить все не могут это понятно, а вот в душе, кто приходит последним остается рубчик, но это не про спортсменов, а про разовые в жизни соревнования. Может, я ошибаюсь.
Хочу сказать несколько слов о наших чувствах, когда мы узнали о смерти Сталина. Нас воспитывали, что у нас два отца один - Сталина, второй это наш родной. Мы были в этом уверены , и после извещения о смерти Сталина плакали все, занятий не было в школе. Некоторые говорят об этом дне по- разному, видимо в свете сегодняшнего сознания, но мы все плакали и взрослые тоже искренне.
Вот, спустя много лет, я думаю, а почему тогда в детском доме нам было хорошо. Может оттого, что закрытое от людей пространство, где мы никого не боялись, ходили, где хотели, в пределах этих прудов с их высокими дамбами, может люди, воспитывающие нас, были порядочными, может влияние послевоенной радости у людей.
Папу выпустили после смерти Сталина, и он приехал за нами. У нас даже не было и в мыслях остаться в детском доме, хотя об этом нам говорил директор, что есть выбор. На дорогу нам выдали, какую - то еду, одежду. Помню на верху машины мы ехали под дождем в Урюпинск к дяде Степе и тете Клаве, больше нет никого родней. Но им опять мы были не нужны. И были мачехи, мачехи, мачехи..., кому мы нужны две сиротки.
Но главное в нашей жизни был отец. Конечно, тюрьма его помяла, он остался прежним интеллигентным человеком, но со страхом в глазах. Про свои годы, проведенные в Игарке он ничего не рассказывал, только говорил какие умные, достойные люди там сидят. Он ни разу на нас не повысил голос. Работал машинистом на Урюпинском маслозаводе на турбине. Он с молодых лет играл на баяне и по его просьбе дядя Степа отправил в тюрьму баян. Когда освободился, играл на праздниках в детских садах, освоил профессию фотографа и подрабатывал в школах и в частном порядке. Любимый его вальс был "Разбитая жизнь". Огромная любовь его к нам и защита его, повлияла на наши судьбы.
Мы постоянно рассказывали отцу про детский дом. Он слушал, задавал много вопросов и так, было долго. Мне кажется сейчас, что он хотел прожить эти годы с нами через наши рассказы и, что бы эта часть жизни соединилась с прошлой и будущей
В Урюпинске мы стали учиться в школе, недалеко от церкви, учились хорошо и не ощущали отставания, видимо качество обучения в Серебряных Прудах было нормальным. После того как мы уехали из детского дома его вскоре перевели в город Серафимович, а на его месте открыли пионерский лагерь.
Этот небольшой кусочек детства или скажем жизни, наложил добрый отпечаток в душе. Во- первых, мы были внутренне свободны, нас никто не унижал, не обзывал, ведь там у всех были разные родители — враги народа, воры, спекулянты и другие. Но мы были все одинаковые в своем несчастье, и других среди и около нас не было, которые могли указать на нас пальцем.
Я никогда никому не говорила о своем детстве. Оказалось, что это правильное решение созрело в моей маленькой головке, т.к. вокруг были другие и другая жизнь. Некоторые сейчас могут сказать, что у вас все хорошо было, и даже Сталина любили и по нему плакали, а это он вас так наказал.
Что ответить мне - по одну сторону люди не дали пенициллина маме, и она умерла, папу посадили и не отпустили, узнав, что жена умерла и трое детей замкнуты в темном доме. По другую сторону можно сказать в это же время, обеспечили нам хорошую жизнь другие люди и вселили в нас доброту и совестливость, может эти чувства, и вредили нам в дальнейшей жизни, но мы с сестрой не переступали эту черту. Кого тут винить?
А дальше была другая жизнь, учеба, работа (упорный труд), замужество, дети, внуки, как у всех. И тут отец сыграл свою роль в нашей жизни. Он говорил постоянно - дочки учитесь, жизнь как лестница, каждое поколение должно быть выше на ступеньку. Умер отец от тяжелой болезни, но мы обеспечили хороший уход и до конца жизни были около него.
Сестра моя Тамара работала внештатным корреспондентом в Урюпинской газете, где ответственным редактором был Евтушенко Анатолий Григорьевич, он со временем взял ее в штат. Практически он обучил ее профессии, а также общению с людьми. Анатолий Григорьевич говорил, как различать людей, если сердце человека доброе - то общайся, а если злое - то держись на расстоянии. Он считал, что только по сердцу надо определять человека. Анатолий Григорьевич потом работал в городе Фролове, написал много книг, одну из них "Рыцари исчезнувшего острова" — место происходит в Серебряных Прудах Фроловского района Волгоградской области.
Тома, общаясь с Анатолием Григорьевичем, никогда не сказала, что мы там жили до тех событий, которые он описал в своей книге.
У нас много сохранилось дневников, записей, писем, и в памяти осталось. И мы решили описать этот красивый уголок в степи и нашу маленькую жизнь и написали.
Если бы отец был жив, то он был бы очень рад за нас всех. Мы живём дружно, оберегаем и помогаем нашим детям и внукам.
Когда я была беременна третьим ребенком, я вбила себе в голову, что надо побывать в Серебряных Прудах, тогда все будет хорошо. Мы с сестрой Тамарой поехали в мир нашего детства. Сначала нас не хотели пускать на территорию — там был пионерский лагерь, но мы объяснили, что это наша маленькая родина. Ходили по дамбам, деревья высохли, но стволы такие толстые, что вдвоем не обхватить, но все в запустении. Средний пруд (основной) пересох, зарос камышом, дети купаются около бани, там, где водились бычки и они рассказывали про них также как и мы в свое время. Аллея роз, кустарники высохли поросли травой. Красота сохранилась там где не тронул человек ничего — это полевые цветы за дамбами, травы и бабочки вокруг них миллионы. Я взобралась на смотровую площадку терема, посмотрела вокруг и сказала — вот и, слава богу, что приехала, теперь рожу спокойно. Как жаль что такое место, данное нам природой, как бы в подарок, среди степей так запущено. Но из памяти не выкинуть ту красоту, которая нас окружала более 60 лет назад.
Галина