(Quint Buchholz art)
Реагируя на явления внешнего мира, разум мой принимает формы, близкие к оригиналу, искажая их в сторону усиления для подчеркивания моего превосходства.
Вот вчера, например, я играл с котенком, становясь кошкой, умилялся, как это могут делать животные, отбивал атаки своего малыша мягко, даже был расположен к приему гостей, ибо мыл себя лапой за ухом.
А сегодня наехала на меня супруга… Что сказать? Стал я, вроде как, бабой базарной, вставил руки в бока, в сальной робе, с усталой спиной. Шо ви гаварите?! Я же всегда умела постоять за себя, отогнать смазливую тварь от своего мужика, и занять себя так, чтобы некогда было посидеть в тишине, и пустить слезу, размышляя о выросших детях, чувствовать, будто стою в наручниках, повернутой лицом к серой стене, видеть, как они повторяют твою судьбу, - и опять кинуться делать хоть что-нибудь.
Я ношу это зеркало перед собой на вытянутых руках. Я боюсь его отпустить. Вот вчера, например, я удачно поправил там и усы, и прическу, а сегодня слюнявил свой палец и потер им какое-то шелушение на щеке, я побрился, вглядываясь в родные глаза, которые не дано мне запомнить... Но когда что-то происходит не так, я откладываю этот серебряный щит, дабы не разглядеть за простенькой рябью своих бездонных предположений.
Людям надо летать. Ну, хотя бы в глубоком бреду обрывать свои связи. И мне снилось на днях, я не помню деталей, что живу над поверхностью вод, я задерживаю дыхание, как летучая рыба. А потом не могу отдышаться.
Этот мир становится чище и тоньше с годами. И, возможно, я скоро начну узнавать ангелов и чертей, вглядываясь в лица прохожих.
Я боюсь отпустить свою хватку, уронить, я боюсь, что исчезнет дистанция с вечным, что вернусь в океан, как прибрежные брызги. И, наверное, это случится, в день, когда встретится разом все то, что тут есть, и я брошусь его отражать…
Я стараюсь…