На нас напали ночью, что не удивительно.
Нападать на нас днём было самоубийственно, как, собственно, и ночью, но в темноте им казалось надёжнее.
Наш часовой, на удивление, отработал по полной. Он не только засёк момент атаки, но и, отстреливаясь, смог добраться до расположения, потеряв лишь мочку уха и мизинец правой руки.
Меня и тогда и потом удивляли эти бессмысленные наскоки. Самоубийственные, по сути.
У них было ворованное, или похищенное оружие, как и патроны к нему. Мы же следовали строго приказу: каждый третий патрон- трассер, каждый третий другой – бронебойный.
Они стреляли наугад, а мы точно провешивали путь трассерами, а затем уничтожали точку.
И, тем не менее, они лупили нас до рассвета.
Рассвет, если кто не был в горах, там начинается с неба!
А на земле ещё темно, но уже не стреляют.
Мы нашли один труп. Видимо, в темноте они не обнаружили его, и не утащили.
Парень показался очень знакомым. Знакомее некуда. Буквально пару дней назад он подавал нам мясо и рвал с нами хлеб.
Летёха становится неуправляемым. Для него, выросшего в этих горах, хоть и украинца, это высшая мера оскорбления.
Все на броню. Говорить ему что-либо сейчас бессмысленно – убьёт.
Он реально решил уничтожить всё село, или, как там это называется… Я против.
Дорога узкая. Справа скала, слева крутой спуск. Перед нами отара и пастух – древний, на вид, старик.
Все понимают, что это засада, и нам пи..ц. Никто не говорит ни слова.
Говорит старик.
Мы не слышим, а только видим, как летёха спускается к нему, по прежнему оглядываясь вокруг вместе с автоматом.
И вот тут, можете верить, а можете, нет, я слышу слова Старика: «Вы пришли брать жизни? Берите здесь!»
И мы взяли. Двух баранов.
И если кто-то готов сказать, что мы продешевили, пусть скажет лично мне.
А там посмотрим.