Ночевали Ефим и Манька у Ивана на тулупах прямо на полу.
Петербуржское утро постучалось в окно плотными сумерками и выхватило из пространства белый бок почти остывшей печки-голландки. Привыкшая к раннему подъёму Манька перед самым рассветом совсем замёрзла и всем своим упругим телом прижалась к боку Ефима, так что они оказались под одним тулупом. Согревшись сама и согрев своего "каторжника", она незаметно снова уснула и проснулась уже когда Иван вовсю возился с самоваром, а в голландке дружно трещали дрова.
- Что, проснулась, барыня-сударыня? Долго спать изволите, - весёлый тон Ивана смутил Маньку, тем более что она не увидела рядом с собой Ефима.
- Так это... я обычно рано встаю. Тут что-то заспалась с непривычки. А Ефимушко-то где?
- Пошёл Ефимушко твой на фабрику работу искать. Товарищи должны помочь. Жить-то вам на что-то надо.
- Ой, Ваня, а мне-то с работой можно пособить? Я ведь всё по хозяйству могу делать.
- Попробуем. Тут на первом этаже вдовая купчиха сдаёт квартиры, ну как наподобие постоялого двора, так ей туда нужна работница по уборке и стирке. Платит немного, ну да ведь вы не привередливы, сударыня? Тем более, что есть у неё там и комнатёнка недорого. Давай-ка умывайся, чаю попьём, и я тебя к ней сведу.
Манька согласно кивнула, поднялась, отряхнула и оправила платье, собрала за собой тулупы, сложив их в угол на сундук, и только после этого, под одобрительный взгляд Ивана, прошла уже за знакомую дверь.
К чаю у Ивана были вчерашние баранки, кусковой сахар. Манька, хоть и нечасто баловалась сахарком, а колоть его специальными щипцами могла ловко. Наколов щепоть и для Ивана, она плеснула чаю в блюдце, засунула кусок сахару за щёку и стала с шумом втягивать горячую жидкость внутрь вытянутыми губами. Ей казалось, что чем больше она производит шума, тем манернее и столичнее получается.
- Сударыня! - расхохотался Иван, - Вы эдак всех распугаете чаёвников, да и купчихиных постояльцев! Чай-то чем тише пьёшь, тем и лучше.
Манька покраснела и, словно в оправдание, сказала:
- Я так-то с одним куском могу шесть чашек кряду выпить."
- Не выпить, а выдуть, или, позвольте сказать, выхлебать. Тише, аккуратнее нужно. Ну-ка попробуйте-ка.
Манька сосредоточилась и поднесла блюдце к губам, скосив на его край оба глаза, и снова с шумом, но уже потише втянула в себя чай. Иван чуть не повалился со смеху от этих скошенных глаз и Манькиного старания.
- Сударыня, здесь не очень-то принято из блюдца; из чашки, может, сподручней будет? Здесь всё больше из чашек пьют, а чашку на блюдце ставят.
- Так ведь горячо!
- Горячо или нет, а уж придётся потерпеть, сударыня вы моя.
На пятой чашке у Маньки уже стало получаться тише и пристойнее, Иван одобрительно кивал головой, только удивляясь, сколько же чаю вмещается за раз в "этакий бутончик".
Покончив с чаепитием, они оделись и спустились к купчихе на первый этаж.
Дверь им открыла сама хозяйка, дородная женщина лет сорока. Окинув взглядом пришедших, коротким кивком пригласила в комнату. Обстановка тут была простая. Видно было, что хозяйка использует комнату и как приёмную, и как кабинет. В углу у окна стоял дубовый письменный стол со множеством ящичков, на столе - массивный малахитовый письменный прибор, стопка чистых листов, две большие книги для записей. У стола занимал своё место такой же массивный стул с резной спинкой. Посреди комнаты - большой овальный стол, покрытый белоснежной скатертью с чайными приборами и стульями в белых чехлах кругом стола. Знать, хозяйка за ним чаёвничала с гостями. У противоположной стены рядом с консолью было большое зеркало и вешалка для одежды, и дальше вдоль стены стояли стулья уже без чехлов, куда хозяйка и указала им сесть, не предложив раздеться.
- Чем обязана? - холодно спросила хозяйка, располагаясь за письменным столом, сразу придав деловой тон беседе.
- Позвольте представить, Мария Осиповна Жукова, - начал Иван, уже знавший хозяйку, хотя бы потому, что снимал именно ей принадлежавшую комнату и исправно за неё платил.
- Так. Что далее? - холода в хозяйкином тоне не убавилось. Она уже видела, что молодка - тетёха деревенская, неизвестно ещё кто такова и с каким характером.
- Ищет куда подрядиться. Приехали вчера с моим приятелем. Да и жильём интересуются. Не тревожьтесь, девушка аккуратная, всё может по хозяйству, и деньги у них на первое время есть на проживание.
- Вот как. С приятелем они супруги, что ль?
- Вроде того...
- Всё у вас «вроде того», добалуетесь с этим вольномыслием да новыми манерами. Старое легко рушить, да без него легко и пропасть. Ладно. Сегодня попробуй, девка, потрудись, а я к тебе присмотрюсь. Да сколько присматриваться буду, пока не скажу. Комнату дам для прислуги, тут же, в первом этаже. Пока будет платная, а если придёшься ко двору, то и без оплаты живите с "вроде того" супругом. Поняла?
Манька часто с готовностью закивала.
- Ну ладно, Иван, иди давай, а девку тут оставь.
Через неделю купчиха, Василина Степановна, была без Маньки как без рук. Манька оказалась не только вынослива, но и понятлива необычайно. Скоро она усвоила не только, когда и в каких комнатах производить уборку, но и выстирывала и крахмалила бельё так, что оно хрустело и пахло морозцем. И сама Манька, приодетая из гардероба прошлой купчихиной прислуги, сияла как медный пятак и дышала таким здоровьем, что на фоне серой Питерской зимы была просто своеобразным источником энергии, к которой тянулись жильцы, да и сама купчиха. Она за эту неделю успела перезнакомиться со всеми лавочниками в округе и своей безыскусной простотой и добротой снискала репутацию глуповатой, но хорошей девки. Все поучения и наставления Манька принимала с благодарной искренностью, так что каждый из охотливых "наставников" считал себя очень умным, сотворившим для Маньки неоценимое благо. Поэтому из всех лавок и магазинчиков Манька всегда доставляла самые свежие и качественные продукты по обычным ценам, к тому же её ни разу не обвесили и не обсчитали.
Только вот Ефима этого странного никак Василина Степановна не могла принять.
- Не пойму, девка, как ты с ним живёшь. Ни кожи, ни рожи, вечно насупленный, молчит, смотрит как вражина какой. Нет, девка, не пойму... Ты при своей-то дородности можешь себе такого мужичка привадить. Да хоть давай познакомлю тебя с Петром Ивановичем, тут же, на Литейном, живёт. Вдовец, приличный, приказчик у Леонтьевых. И молод, и лицом приятен. Добр, опять же, бить не будет. Да и зарабатывает пристойно.
- Ну что, Вы, Василина Степановна, я Ефимушку-то своего жалею, голубчика. Это он с виду такой нелюдим, а сердце-то у него доброе...
- Тьфу ты! Ничего ты, Маняша, в людях не понимаешь. Он даже и прилюдно тебя Манькой зовёт, как собачку какую.
- А кто же я? Я ведь Манька-то и есть. Правильно зовёт, - и Манька, желая уйти от неприятной беседы, сообщала о каком-нибудь деле и уходила из комнаты.
Купчиха с сожалением смотрела ей вслед и вздыхала: "Пропадёт деваха, ой, пропадёт..."
(Продолжение следует)