С Федором Михайловичем у меня какие-то особые взаимоотношения. В школе мы, как все ученики из моего детства, изучали и проходили "Преступление и наказание". Произведение мрачное и нагнетающие скуку в подростковом возрасте. Нас водили даже в кинотеатр смотреть фильм "Преступление и наказание". Черно-белое страшное визуальное творение. Главный герой ходил по каким-то мрачным закоулкам, валялся неодетым в грязной крошечной комнате и постоянно что-то бубнил себе под нос. Отвратительное впечатление. Читать Федора Михайловича совершенно не хотелось.
Но наступила вдруг другая пора - восемнадцатилетние. Наша семья уехала тогда жить из Москвы в небольшой городок Кишинев. По субботам и воскресеньям город пустел - прямо сонное царство. Идеальное место для самопознания. И я стал читать "Братья Карамазовы". Читал очень медленно, соблюдая все знаки препинания, повторяя вслух диалоги героев, запоминая необычные тяжеловесные обороты Федора Михайловича. После "Братьев Карамазовых" я одолел большую часть произведений Достоевского, включая дневники, письма и всю сопутствующую литературу. В конце этого долгого пути познания меня неожиданно осенило - Федор Михайлович очень плохо писал по-русски. Разве можно легко и быстро читать Достоевского. Его можно читать только медленно, спотыкаясь на каждой строчке, вдумываясь в каждую запятую и быть всегда неуверенным в прочитанном. Любить этого писателя как писателя нельзя. Его можно полюбить за структуру произведения, за откровенные пронзительные мысли, за смелость обнажать сокрытую человеческую суть, но никак за стиль изложения.
После Достоевского я решил изучить другой столп мировой литературы - Чарльза Диккенса. Это читать в русском изложение невозможно. Зубодробительный текст. Ощущение тоски и безвыходности. Не герои, а ходячие манекены. Но самое удивительное произошло позже, лет через пять, когда мной овладело желание читать авторов в подлиннике. Чарльз Диккенс на английском языке совсем другой писатель: необычайное чувство юмора, великолепный выверенный текст, герои - неподражаемые творения. А каков Достоевский на английском? Скажу откровенно, - очень хорош!
Удивительное явление: Достоевский на английском языке намного лучше, чем на русском; Диккенс же на своем родном языке блистателен, а вот переводной Диккенс - ужасное явление. Хотя не только этих авторов постигла участь двоякого отношения в различных национальных культурах: англоязычный Шекспир совершенно не похож на русскоязычного Шекспира, - поэт Пастернак до неузнаваемости изменил оригинальный текст; Пушкин - наш мэтр, едва известен за пределами нашей беспредельной родины, так как еще никто не смог передать певучесть и неуловимость русского поэтического слова в иностранном переводе.
Наверное, ни один автор не может войти в мировую литературу, не потеряв национальные черты, колорит своей культуры, особенность национальной мысли. В мировую культуру гений может войти лишь небольшой частью своего таланта, ибо мировая культура выбирает то, что объединяет людей, а не разъединяет их по национальным, расовым или другим признакам. Но признание таланта должно вначале быть на его родине, а затем выйти на мировые подмостки: любой писатель - это национальное явление. Прав французский философ Деллёз, когда говорит, что нельзя получить мировое призвания минуя национальное.
Федор Михайлович признан и обласкан во всем мире. В любой интеллигентной семье в Америке, Европе, Латинской Америке, Африке, Японии вы обнаружите на книжной полке "Преступление и наказание". И это совершенно другая книга, - не та, которую мне пытались объяснить в школе, а ее лучшая копия. Достоевскому повезло: блеск перевода улучшил литературный стиль произведений автора и сделал его поистине гениальным. А с другой стороны, если бы не было мирового писателя Достоевского, то может быть мы предали бы его здесь забвению, как сделали это с некоторыми писателями и поэтами, оставив их на растерзание небольшой по численности группе энтузиастов-филологов. Мировая культура спасает Достоевского и его идеи для нас, русскоязычных. В этом и заключается миссия мировой культуры - спасать и сохранять.