Прости из детства

Римма Надершина
—Надя,   вставай!
Окрик раздался для девушки, обработавшей две смены подряд и только что погрузившейся в тяжелый сон, как гром средь бела дня.
Возле кровати собрались все девчата. За долгие годы проживания в месте в этой уютной комнате девчат такого еще не было.
— Надя, кто был в нашей комнате?
—У нас пропали деньги, вещи.
—Где та девушка, которая приходила к тебе?
Раздраженные голоса, вопросы один за другим сыпались на голову ничего не понимающей, которая никак не могла проснуться.
—Деньги, вещи, господи, куда же они могли пропасть. Ведь и зарплату только вчера - сегодня получили девчата.
— Посмотри, все ли у тебя цело?
Надя посмотрела под подушкой, зарплата на месте. Чемодан под кроватью. При желании что-то из него взять, вор должен был поднять кровать вместе со спящей девушкой.
—Ты так крепко спала, что тебя могли унести вместе с кроватью. Посмотри и вещи в чемодане.
—Все   на   месте.
Все сели. Тишина окутала комнату. Все смотрели на Надю, сидящую в длинной ночнушке, босоногую. То, что это не Надя взяла деньги и вещи, у девчат не было никаких сомнений. Но то, что ее считают косвенной виновницей этого, Надя чувствовала всей кожей.
—Мы все остались без денег. В субботу собираемся домой. 8 Марта, а мы даже гостинцев не успели купить.
—Мы подозреваем ту девушку, которая  приходила к тебе. Где она живет? Чём занимается?
—Надя, ты должна ее найти, забрать наши деньги и вещи, пока они целы. Иначе мы идем в милицию. Тебе 2—3 дня.
—Господи, где же мне ее найти. Я знаю ее с раннего детства. Правда, последние 10 лет ее не видела. Но чтобы такое... Да и столько лет прошло после последней встречи.
—Ты говорила, что у нее где-то на окраине города тетка живет, может, там,— предположили вконец расстроенные девчата.
* * *
Грязный, вязкий снег под ногами неприятно хлюпает. Ходить по такому тяжело. Стемнело. Окраина—это тебе не центр. Идешь как по необитаемому острову, только собаки стараются добросовестно отработать свой хлеб. Ряды длинных бараков. Где-то здесь живет тетя Маша.
Девушка, всматриваясь в едва заметные номера, проходит мимо почти одинаковых дверей. В одной из дверей показалась лохматая голова мальчугана лет пяти, послышался окрик женщины:
—Ванюшка, ну-ка закрой!
Замерзшие пальцы нехотя вытащила из перчаток, постучала. На стук вышла женщина лет сорока.
—Тебе чего?
—Скажите, где-то здесь живет женщина-инвалид. Ее зовут Маша...
—А, тебе Кондратьеву... Постучи через две двери. Вроде дома была. Днем-то машинка  строчила...
Надя облегченно вздохнула: «Ну, слава богу, нашла».
Дойдя до нужной двери, постучала. Дверь открыли не сразу. Слышно было, как кто-то возится возле двери. Через какое-то время дверь тихо со скрипом открылась, пропуская в маленькую комнатушку клубы холодного влажного воздуха.
—Ну, чего стоишь, заходи, раз пришла. Дверь-то живей закрывай. Весь холод понизу,— сказал сильный, слегка скрипучий женский голос.
Только переступив высокий порог, я увидела хозяйку этого голоса. Она то ли сидела, то ли полулежала на полу возле пары черных лакированных костылей. Маленькие ноги словно переплетенные кренделями лежали как бы сами по себе рядом. Женщина сильными руками быстро подхватила костыли и, ловко ими манипулируя, встала на них.
—Проходи. Ты что? Из райсобеса? Нет... Садись…
Пока шла к стулу, бегло осмотрела комнату.
Комната была метров пять в длину и метра 2,5 в ширину. В переднем углу комнаты узкая железная кровать. Рядом старый с выпирающими пружинами диванчик. Впритык к ним удлиненный стол, на котором стояла ручная швейная машинка, разноцветные лоскутки ткани.
Сели. Женщина внимательно осмотрела хрупкую фигурку гостьи и, разряжая неловкую тишину, поведала небольшой эпизод из своей жизни.
—Вот говорят «инвалиды, инвалиды»... А я себя не чувствую инвалидом. Вот у моего мужа все есть, а он как ребенок немощный, ему все нянька нужна. А я самостоятельная женщина и горжусь этим. Пенсию получаю, зарабатываю шитьем. Всех соседей обшиваю. Как-то поехала в город. На остановке автобуса народ. Мне вызвался помочь один мужчина... Так его чуть костылем не огрела. Он на ногах еле стоит. И какая у такого сила в руках. Тьфу. Смотреть тошно. Мне руки служат и ногами, и руками. Вот так-то. Так ты говоришь не из райсобеса?..
Надя сидела едва живая. Ей было стыдно говорить этой женщине такое о ее племяннице. Ей и за себя было стыдно. И как она доверилась, как не увидела в подружке детства источник неприятностей? Ведь говорят же в народе: не тот грешен, что украл, а тот, что повод дал.
Проглотив ком в горле, откашлявшись, Надя тихо начала свое повествование. Девушка говорила и говорила. Она боялась, что ее остановят, не дадут досказать, прогонят прочь.
— Я не знаю, может быть это и не она... Ведь никто не видел, что она брала...
Но тетя Маша сделала резкий жест рукой:
—Нет, нет, даже думать нечего. Это она.
Надя впервые подняла удивленные, даже растерянные глаза на эту женщину. Стала вслушиваться в ее слова и ,почувствовав в ней друга, расплакалась. Девушка плакала навзрыд, слезы обиды, унижения так и брызгали из ее глаз.
— Ну, ну, чего реветь-то. Я помогу тебе... А я-то думаю, что это она не появляется. Денег не было, так она у меня сидела. Пока я за заказами бегаю, она вот на этом диване развлекала моего Ваську. Бесстыжая. Сиди и слушай. Пока деньги не кончатся, она ко мне не придет. У нее есть кавалер. Она как кошка за этим поганцем бегает. Я и адрес скажу, он без работы, ты его найдешь. Только имей в виду, он с полгода как вернулся из тюрьмы. Убил единственную родственницу, хозяйку квартиры — бабушку. Он ее без денег не принимает. Да, а как ты думала? Без денег-то она ему ни к чему. А деньги есть — они гуляют. Здесь неподалеку живут Анастасия Ивановна с Петром Григорьевичем. Она там тоже частенько бывает, они тебе помогут. А сейчас уже поздно, одна не ходи, страшно. Вон устраивайся на диване. Утро вечера мудренее.
Женщина оказалась словоохотливой, она много еще чего понарассказывала и о себе, и о племянницах, и о муже, и о том, что уж очень ей хочется дочку родить. И о том, что в те часы, когда Надя мучилась в поисках нарушительницы покоя, ее «подружка» с кавалером, от которого она была без ума, ходили в цирк, ресторан. Одним словом, гуляли.
Надя слушала женщину чуть ли не всю ночь. И от того, как долго слушала, становилось все страшнее. Когда не было денег, «кавалер» избивал подружку в кровь, с сотрясением мозга ее увозила «скорая». А когда он узнал, что она беременная, он бил ее до тех пор, пока не случился выкидыш. Истекающую кровью восемнадцатилетнюю женщину увозила «скорая». Добыв денег любым путем, счастливая женщина бежала обрадовать своего любимого. И тонула от счастья в объятьях своего  ненаглядного.
Надя в страхе думала:
—Неужели любовь бывает такой. Стало быть любовь — это чудовище. Господи, защити меня от такой любви.
Думая так, убаюканная голосом настрадавшейся без умеющего слушать собеседника женщины, девушка провалилась в тяжелый сон.
Какой никакой, а все ж таки сон, который дал силы встретить и прожить  новый день.
Утром, неловко перекрестясь на всякий случай, перешагнула порог жилища «кавалера».
Такого жилища она никогда не видела. Это достойно описания. Огромная пустая темная комната. Про себя  мысленно со страхом подумала: «берлога». В одном углу небольшой  стол. Рядом ровными рядами выстроились разного калибра бутылки. Комната напоминала средних размеров спортзал. У противоположной стены  единственная роскошь — железная кровать, покрытая серым солдатским  одеялом. Хоть на стук никто и не ответил, хозяин был дома. Он царственно  возлежал одетый на подушках. Ноги в огромных ботинках, которые вылезали чуть не на полметра меж железных решеток  кровати. Услышав незнакомый голос, он нехотя повернул голову к двери, но не произнес ни звука.
Надя себя чувствовала лягушонком в одной клетке с удавом. Спрятаться при всем желании было негде. Было уже понятно, что «подружки» здесь нет. Но на всякий случай, наивно полагая, что ее история тронет сердце этого «кавалера», она кратко поведала свою историю. Он молча смотрел в потолок. Казалось, ему все до фени. Выслушав жалкий лепет, едва скосив глаз на трепещущую девушку, на всякий случай державшуюся за ручку двери, готовую при первом же движении выскочить за дверь, он буркнул:
— Ее здесь нет.
Ее не пришлось упрашивать уйти. С каким удовольствием Надя вылетела на улицу. Судорожно глотая морозный воздух, она быстро удалялась прочь.
*   *   *
Анастасия Ивановна оказалась круглолицей, приятной наружности женщиной лет 50. Усадив за стол, внимательно выслушала. Ее умные глаза излучали тепло, давали надежду. Впервые за все это время Надя получила небольшую отдушину. Захотелось расслабиться. Наверное, и «подружка» приходила в этот дом за душевным теплом.
— Ну, девонька, ничего. Редкий день она ко мне не заходит. Помогу я тебе. Петя, а ты подежурь-ка возле двери, — проворковала она, выпроваживая мужа за дверь. — Погубила она свою молодую головушку. Разве можно так мужиков любить. Она ведь на все готова ради него. Совсем обезумела, с ума сошла. Молодая, красивая, здоровая, и чего она в нем нашла. Пугало огородное. Возомнил о себе черт те что. Ишь, пуп земли. Я ее всегда ругаю, говорю: «Езжай в деревню, к матери. Забудь его. Встретишь парня достойного». Так нет. Готова воду пить с его ног. Любовь-то женщине дается для силы, а не для позора. Жалко девчонку. И руки вроде б к месту пришиты, да, видно, бог нитки перепутал. Эх... жизнь.
Пили чай. Разговаривали. Стук в окошко заставил обеих встрепенуться, вернуться к  действительности. Анастасия Ивановна выглянула в окно.
— Ну вот, и наша красавица идет!
Надя побледнела.
—Ты чего это, девонька?
—Я боюсь.
— Это пусть она боится да бледнеет…
— Да боюсь я, мне стыдно, а вдруг не она.
— Ну, ладно. Иди за занавеску, сама разберусь. Иди.
Надя сидела, как мышка, втайне надеясь, что это не она подставила ее. Но, вслушиваясь в их речь, поняла, что соседки по комнате правы, она в комнату привела воришку, до корней волос влюбленную в чудовище.
—То, что на тебе, ты взяла там?
—Да.
—А деньги, где деньги?
Она порылась в карманах и вытащила последние 50 рублей.
— Сними все, принеси оставшееся. Дам тебе в попутчики Петра Григорьевича. Имей в виду, если не отдашь добром, будут таскать по милициям. Ты этого хочешь? В ноги ей поклонись, прощения проси, негодница!— выговаривала ей сердобольная женщина.
—Эх, Варька, Варька, когда за ум-то возьмешься. Жить-то, как думаешь?
Варька упорно молчала. Сняла всю одежду.  Анастасия Ивановна бросила ей  кое-какую свою одежонку. Одела пальтецо. И так, ничего не сказав, вышла за порог.
Надя села на корточки, перебирая снятые непутевой подружкой предметы женского туалета, приговаривала:
—Это Нинино, это Верино, это вещи Гульнары. Приготовив кипяток перестирала по десять раз каждую вещь. Все, что можно было, прокипятила. Высушила, выгладила...
—Примут ли девчата, не побрезгуют ли, ведь если не возьмут, нужно будет покупать. Хоть бы приняли. Ведь еще где-то денег достать нужно.
Все это время Варька молчала. Говорили в основном Анастасия Ивановна с мужем. Она же сидела безучастная ко всему. Как вроде бы и неживая.
Надя уложила стопками вещи подруг, нехитрые украшения. Поблагодарив радушных хозяев, переступила порог и вышла  счастливая на улицу. И только на подходе к остановке автобуса услышала истошный голос Варьки. Оглянувшись, увидела бегущую фигурку в распахнутом пальто. Она, словно подбитая птица, утопала в снежной жиже то одной ногой, то другой, скользя по остаткам наледи. Подошел автобус. Надя встала на задней площадке, возле окна.
Варька продолжала бежать. Надя всматривалась в черты удаляющейся девушки, отголоска далекого детства. Кто знал? Варька что-то кричала, лицо перекошено, лишь по губам можно было понять: «Прости, прости! Я дура!».
*     *     *
Прошло много лет. Как-то, совсем случайно Надя увидела на вокзале женщину на костылях. Рядом девочка-подросток.
— Ба! Тетя Маша, какими судьбами! Женщина, присев на скамейку, укладывала поудобнее свои ножки, она посмотрела снизу вверх, пытаясь вспомнить. Но, видимо, так и не вспомнила, но желание поговорить подтолкнуло ее к диалогу.
— Это моя дочь,— сказала она с гордостью. — Моя помощница.
Тетя Маша вся так и светилась счастьем. К ним подошел мужчина с рюкзаком.
—Вот отца провожаем в деревню за картошкой.
— Ну, мать, ладно, возвращайтесь, темнеет,— сказал он с ласковой требовательностью.
Надю распирало любопытство.
— Тетя Маша, а как Варя? Жива?
—Жива! А что ей сделается-то. Уехала из города, вышла замуж, растит двух дочерей. На стройке работает.
Надя с облегчением вздохнула.
— Ну и, слава Богу
*    *    *
Да! Любовь или она есть, или ее нет. Она не должна нести в себе зла. Просто надо уметь видеть ее, найти, настоящую, а не подделку.