Безграничны просторы зимы. На все четыре стороны — снега, снега, снега... Белые, как лебединое перо, слегка подсиненные. Снегами освещается день. Атласно светят они и в тусклой морозной ночи. Пахнут безоблачным детством.
...Мне казалось, что только в нашей деревне зима такая особенная. Еще темно. Закутавшаяся по самые глаза в большой клетчатый платок бабушка заносит в дом пахнущие лесом и морозом дрова и складывает их возле печи. На березовых, еловых, сосновых поленьях - снежинки. Они тают, сверкают и наполняют жилище морозным запахом, тревожа и взрослых, и детей.
Но вот затапливается большая русская печь. Отсветы пламени играют на стенах и промороженных окнах. Становится тепло и в доме, и на душе. Появляется ощущение, что и на проснувшейся улице так же хорошо.
Поставив тяжелую деревянную табуретку, сделанную деревенским умельцем, а на нее взгромоздив еще одну маленькую, я забираюсь на печку. Как же здесь уютно и пахнет хлебом! Но расслабляться недосуг. Собираю в охапку все свое богатство - мягкие самовалки, подшитые умелой рукой для тепла, едва успевшее просохнуть после вчерашней вылазки на улицу синее плюшевое пальтецо, шаровары с начесом, носки и варежки, связанные добрыми бабушкиными руками. И осторожно, чтобы не свалиться со своей пирамиды, ползу вниз.
Но как только ноги касаются пола, все пружинки, словно сидевшие до сих пор во мне без дела, тут же оживают. Вся куча одежды сама начинает крутиться, вертеться вокруг меня, и в считанные секунды нас с одеждой словно ветром выносит за ворота.
В моих руках -- новенькие санки. Какое это счастье — санки! В те годы они были не у всех. Поэтому деревенские мальчишки и девчонки катались кто на чем. Особенно шельмоватые умудрялись притаскивать втихаря от бабушек и мам даже корыта. Им завидовали. В ушке с дырочкой - веревка, чтобы было за что тянуть. Дно круглое --скользит корыто классно! Кто-то приспосабливал для катания лист фанеры... За день каждый, кто пришел на гору, мог покататься на всех видах ребячьего "транспорта". Здесь не было слез и обид. Снег нас объединял. Он словно для всех излучал одну только радость.
Накатавшись, насмеявшись вволю, уставшая донельзя ребятня уже поздно вечером расходится по домам. И я, найдя свои новенькие, в разноцветную полоску санки, горюя о том, что они стали такими тяжелыми, бреду к себе. Эх, думаю, и зачем это бабушкина изба стоит на горе! Вот был бы, как у Вали с Надей, дом под горой - я б уже за столом сидела.
Но открывается заветная дверь, я переступаю порог... Вот оно - большое счастье для маленькой девочки! Меня обволакивает теплом. Под самым потолком, блестя прозрачным стеклом, светит керосиновая лампа, на столе стоит кастрюля с дымящейся молочной лапшой. И бабушка - добрая моя бабушка, — склонившись над гуленой, охая и ахая, стягивает с меня задубелую одежду. Я прижимаюсь всем телом к теплой белоснежной печке. А бабушка, приговаривая что-то себе под нос, развешивает повсюду колом стоящую одежонку. И уже потом, с чувством исполненного долга мы обе чинно-важно садимся за стол. День прожит.
... Утопая в перине, прижимаясь к бабушке, я спрашиваю: есть ли у птиц и зверушек такие же теплые дома, где бы они смогли прятаться от злых ветров и морозов?
— Есть, конечно, — терпеливо отвечает наработавшаяся за день бабушка. — У зверей — норки, берлоги, у птиц — гнезда. Но сейчас эти, гнезда пусты, они давно остыли. Многие птицы улетели в теплые края.
— Эти гнезда доверху заполнил снег. Никто на эти гнезда и не глядит, их просто как бы и нет, — подхватываю я...
И только взрослым умом, гораздо позже, я осознаю, что птицы-то возвращаются в родные гнезда, а вот человек... И что только в детстве бывают такие теплые, такие мягкие снега!