«Соловей-разбойник (Одихмантьев сын, Рахманьевич, Рахматович) — в восточнославянской мифологии и былинном эпосе антропоморфный чудовищный противник героя, поражающий врагов страшным посвистом.
Изображается либо в виде человека, либо в виде загадочного громадного существа с птичьими крыльями, под которым сгибается дуб. Согласно былинам, у Соловья-разбойника крепкий двор и терем, в котором живёт его семья.» [1].
Рис. 1. Иван Яковлевич Билибин. Соловей-разбойник и Илья Муромец
Образу Соловья-разбойника в русской сказке также не повезло, как и Кощею Бессмертному (см. мою статью «Фразеологизм Кощей Бессмертный») и вот почему.
Легенда о происхождении образа Соловья-разбойника, найденная П. И. Мельниковым в одном из рукописных сборников XVII века от клички, данной человеку, имеет основательную почву. До христианства у мокши и эрзи были распространены имена птиц. А птичьи фамилии, которые произошли от кличек, распространены у русских не меньше чем у мордвы и рязанцев. Мне известна деревня в Ивановской области, где фамилии сплошь птичьи: Вороновы, Канарейкины, Воробьёвы, Лебедевы.
Соловей птичка вешняя, певчая, маленькая, её не видно среди пышной листвы деревьев и сравнивать её с антропоморфной чудовищной птицей, мягко говоря, не объективно. Это, конечно, может быть Див из «Слова о полку Игореве» (СПИ).
«Збися Див, кличет верху дерева, велит послушати земле незнаемой…». Див в СПИ птица-божество, враждебная, антогонистичная русичам, но до образа Соловья-разбойника в былинах не дотягивает.
Наиболее близок к истине был историк М. Забылин:
«М. Забылин (Москва 1880 г. «Русский народ его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия»): «…когда во времена св. Ольги и св. Владимира, Христианская вера проникла в Россию, то она не повсюду и не сейчас подавила славянское язычество, что видим из борьбы Ильи Муромца с Соловьём-разбойником, который, по сказаниям, был никто иной, как беглый жрец, скрывавшийся в лесах, что и могло случиться со многими жрецами и идолопоклонниками, державшимися упорно своего язычества и бежавшими от преследования…»» [1].
При археологических раскопках в Новгороде были найдены гусли в слоях XI века с надписью на деке «СЛОВИША», как констатирует Б.А. Рыбаков.
Рис. 2. Гусли гусляра Словиши.
«Не меньший интерес для нашей языческой темы представляют гусли, найденные в слоях XI в. южнее Детинца. Они в свое время были разломаны на части, и обломки были разбросаны.(Колчин Б. А. Гусли…, с. 361-364, рис. 2-2 и рис. 3. )
Эти пятиструнные гусли являются самыми архаичными из всех новгородских находок, так как музыковеды считают их пятиструнность соответствующей пятитоновому ладу русской народной песни.(Финдейзен Н. Очерки по истории музыки в России. М.; Л.,1928. ) Гусли гусляра, играющего на ритуальных русалиях (Старорязанский клад), тоже пятиструнные. Резное завершение окрылка здесь настолько стилизовано, что фигура ящера лишь угадывается. Самым исторически важным является наличие имени владельца на корпусе гусель СЛОВИША. В интерпретации этого имени публикатор ограничился только словами: "Вырезанное на корытце инструмента слово СЛОВИША значит - "соловушка", что вполне уместно и логично как имя-прозвище музыканта гусляра".(Колчин Б. А. Гусли…, с. 364. ) (Рис. 56).» [2].
«Исходя из верной расшифровки "словиша - соловей", привлечем исторические данные, сохраненные в труде В. Н. Татищева. Речь идет о сохраненной только в татищевской записи поздней Иоакимовской летописи, включившей в свой состав ряд древних преданий. Для нашей цели важен рассказ о крещении новгородцев Добрыней в 988 г. и переданный как бы от первого лица, как от очевидца, событий ("мы же стояхом на Торговой стороне").(Татищев В. Н. История Российская, т. I, с. 112. )
"В Новеграде людие, уведавше еже Добрыня идет крестити я, учиниша вече и закляшася вси - не пустити во град и не дати идолы опровергнут. И егда приидохом, они, разметавше мост великий, изыдоша со оружием. И аще Добрыня прещением и лагодными словы увещевая их, обаче они ни слышати хотяху. И вывезше 2 порока (метательных орудия) великие со множеством камения, поставиша на мосту, яко на сущие враги своя. Высший же над жрецы славян Богомил, сладкоречия ради наречен СОЛОВЕЙ, велъми претя люду покоритися. Мы же стояхом на Торговой стороне, ходихом по торжищам и улицам, учахом люди, елико можахом … И тако пребыхом два дни, неколико сот крестя. Тогда тысецкий новгородский Угоняй, ездя всюду, вопил: "Лучше нам помрети, неже боги наша дати на поругание!" Народ же оноя страны (левый берег Волхова, где был Детинец), рассвирепев, дом Добрынин разориша, имение разграбиша, жену и неких сродник его избиша … (военачальник Добрыни Путята переправился через Волхов) выше града (т. е. там, где Перынь) и вошел во град … Людие же страны оные, услышавше сие, собрашася до 5000 оступиша Путяту и бысть междо ими сеча зла. Неки шедше церковь Преображения господня разметаша и домы христиан грабляху … (Добрыня победил язычников) и а бие идолы сокруши - деревяннии сожгоша, а каменнии изломав, в реку вергоша; и бысть нечестивым печаль велика. Мужи и жены, видивше тое, с воплем великим и слезами просяще за ня, яко за сущие их боги …".(Татищев В. Н. История Российская, т. I, с. 112-113. )
В. Л. Янин считает, что разгром христианских домов и церкви Спаса происходил севернее Детинца на улице Розваже, где им установлен пожар 989-990 гг. (Янин В. Как и когда крестили новгородцев. - Наука и религия, 1983, № 3, с. 31).
Новгородцев-язычников возглавляли "предние мужи" во главе с боярином-тысяцким и "высшим жрецом" Соловьем. Могли ли принадлежать гусли с именем Словиши жрецу Соловью из предания в Иоакимовской летописи? Гибель гусель, разломанных на три части, относится по археологической стратиграфии к 1070 - 1080-м годам. Естественно, что их последним владельцем не мог быть тот Словиша, который действовал по легенде на сто лет раньше. Но сами гусли могли первоначально принадлежать кому-либо из действующих лиц 980-х годов. Найдены они близ древней Волосовой улицы, где, без сомнения (на месте церкви Власия XIV в.), в языческие времена находилось капище Волоса. По преданию, именно сюда, "выше града", и устремился противник Словиши Путята, крестивший Новгород мечом. Если гусли принадлежали Словише - Соловью, то они вполне могли передаваться по наследству и оказаться в 1070-е годы в руках его внука; степень изнашиваемости таких инструментов невелика. Их последний владелец был, по словам Б. А. Колчина, богатым новгородцем: в его доме найдены аметистовые и янтарные украшения и грамота-вексель (№ 526) на 16 гривен.(Колчин Б. А. Гусли…, с. 361. )
Уничтожение гусель (обломки которых оказались в разных частях двора) может быть связано с известным рецидивом язычества в 1060-1070-е годы: пророчества и действия волхвов в Ярославле, на Белоозере и в Киеве. В Киеве в 1068 г. был убит новгородский епископ Стефан ("свои его холопи удавиша"). В Новгороде около 1071 г. появился волхв: "творяся акы бог". Здесь тоже собирались убить епископа, и "людие вси идоша за волъхва". Только смелость и решительность князя Глеба Святославича, зарубившего языческого жреца топором, позволила восстановить положение, после чего вполне естественно предположить репрессии против язычников. Церковные писатели в это самое время писали о том, что русские люди "словом наречающеся хрестияне, а поганьскы живуще", дьявол переманивает их от бога "трубами, гуслъми, русальями".(Новгородская I летопись, с. 188. 1068 год. )
В предшествующем тексте явно ощущается наличие авторского предположения о том, что гусли принадлежали в конце X в. Словише-Соловью, а затем оказались у его потомка или наследника, сохранившего и во второй половине XI в. связь с волхвами. Предположение вполне вероятное, но, к сожалению, совершенно бездоказательное. Учитывая то, что имя Соловья почерпнуто из поздней легенды (а её позднее формирование явствует из упоминания пороков-катапульт, что не могло быть ранее XII - XIII вв.), можно допустить, что Словиша, живший близ Волосовой улицы в XI в., содействовал волхву, увлекшему за собою весь город, поплатился за это уничтожением гусель, и имя его попало в предание о языческих временах и о сопротивлении язычников церковникам, но оказалось сдвинутым в глубь десятилетий и несколько видоизмененным. Независимо от этих догадок, ритуальное значение гусель не подлежит сомнению. Былина о Садке вся пронизана этим особым, волшебным свойством гусель: играет гусляр на берегу Ильменя, и поддонный князь дарит ему небывалый улов рыбы; уклонялся разбогатевший купец Садко от уплаты дани морскому царю, и тот потребовал его к себе, в пучину, но волшебные гусли выручили принесенного в жертву купца; разбушевалось море от пляски царя и царицы Белорыбицы и порванные струны гусель внесли успокоение.» [2].
В имени Словиши характерно окончание с суффиксом Слови-ша. Точно такое же окончание мы встречаем в надписи на мече:
«Людоша коваль»
«слава людоше»
Рис. 3. Прорись надписи на мече из-под Миргорода
Чтение надписи на мече из-под Миргорода А.Н. Кирпичниковым:
«ЛЮДОША КОВАЛЬ»
Чтение надписи на мече из-под Миргорода В. А. Чудиновым:
«ЛЮДОДЬША КОВАЛЬ»
Рис. 4. Надпись на мече из Киевского музея
Чтение надписи на мече из Киева В. А. Чудиновым:
«СЛАВА ЛЮДОДЬШЕ»
моё чтение:
«СЛАВА ЛЮДОШЕ»
То есть – это клеймо автора изделия.
Точно также мы видим клеймо автора на скульптуре этрусской химеры:
«Тиниша ваял».
Славиша, Людоша, Тиниша – это славянские имена собственные изготовителей гусель, меча и скульптуры. Можно предположить, что гусли смастерил сам гусляр по имени Соловей.
Сходство фраз из разных славянских исторических источников
«tin; cvil - Тиниша ваял» - этрусский текст на скультуре «Химера»
«ESTE FRATRE CI MOT AR.SINS.A.CCC - «Кормил братство сияющее, слова рождённые Синиша царапал»/Игубинские таблицы, Tav. VIIb
«СЛОВНША – Славниша» надпись Х века на Новгородских гуслях
«Людоша коваль» - Прорись надписи на мече из-под Миргорода
«Слава Людоше» Надпись на мече из Киевского музея
«Игумен Пафнутий руку приложил» - Достоевский Ф.М. «Идиот»
На основании вышесказанного, можно предположить, что образ Соловья-разбойника попал в русскую сказку в результате гипертрофированного образа гусляра Словиши. Современные информационные войны имеют давнюю историю, когда ещё зачалось печатное слово. В них существует два способа уничтожить противника. Навсегда забыть, игнорировать антагониста, либо исказить представление о враге до неузнаваемости. Первый способ менее удачен, потому, что народ всё равно тяготел к своим сказителям. Другое дело, в печатном слове воспитывать новые поколения в ненависти к противнику.
Отрицательный образ Словиши-Соловья был искусно дополнен атрибутикой разбойника. Сладкогласые песни Словиши превратились в дикий соловьиный посвист, который сметает всё на своём пути. К имени Соловья-разбойника добавились тюркские родословные: Одихмантьев сын, Рахманьевич, Рахматович, что усилило неприятие врага.
Более того, языческий Перун превратился сначала в Илью Пророка («Илья Пророк час уволок» – начало августа – Перунов день), а затем уже в былинах трансформировался в воителя и героя Илью Муромца. Дядька Владимира Красное Солнышко – Добрыня, устраивавший крещения новгородцев, превратился в былиннного Добрыню Никитича, а поповский сын в Алёшу Поповича. Так православные богатыри стали охранять покой земли русской.
Садко
Удачно сохранившееся до нашего времени былинное сказание о Садко повествует о гусляре Садко и о богатом госте.
«Главной своей частью предание тесно соприкасается с новгородским циклом былин о Садке. Былины о Садке содержат два исторических слоя: древнейший слой связан с бедным гусляром, играющим на берегу Ильменя, а второй повествует о "богатом госте", похваляющемся скупить все товары Великого Новгорода, строящем церковь и посылающем огромный караван кораблей с товарами за море. Эту двуслойность былин о Садке хорошо определил еще Н. И. Костомаров: "Христианское начало входит сюда слабо и притом так, что языческая подкладка ясно видна из-под новой одежды. Миф о Садке, вероятно, один из самых общих".(Костомаров Н. И. История Новгорода, Пскова и Вятки во время удельно-вечевого уклада. СПб., 1868, т. II, с. 246. ) Более поздний слой хорошо связывается с конкретным историческим лицом XII в.:» [3].
Былине о Садко посвящены пассажи историков Б.А. Рыбакова и Г.Н. Базлова. Здесь уже Г.Н. Базлов не полимезирует с известным историком, а выдвигает свою оригинальную версию о путешествии гусляра Садко на дно морское.
Б.А. Рыбаков связывает былину о Садко с реальными новгородскими гуслями на деке которых он увидел изображения ящера и коня. Таким образом, был составлен лейтмотив легенды о Садко.
«Вся поэма о Садке построена на магической соотнесенности игры на гуслях и поведения водного божества: три дня гусляр играет на берегу Ильменя и божество награждает его небывалым уловом рыбы; пляску морского царя, вызывающую бурю, топящую корабли, можно прекратить, порвав струны на гуслях» [2].
Г.Н. Базлов связывает похождения Садко с обрядом инициации, с путём совершенствования души простого смертного в результате преодоления сложных препятствий и обстоятельств судьбы. В заглавии статьи поставлено сравнение имени Садко с санскритским термином s;dhu - «добродетельный человек» (санскр.), используется по отношению к личностям, которые отреклись от мира и сосредоточились на духовных практиках.
«Слово происходит от санскритского корня s;dh, который означает «достичь цели», «сделать прямым», или «возыметь силу над чем-то». Тот же самый корень используется в слове садхана (s;dhana), которое означает «духовная практика».» [3].
Нет сомнения в том, что санскрит имеет общие корни со славянским языком. Об этом ещё писал в своей популярной книге «Пять сенсаций» А. Н. Драгункин, приводя длинный перечень санскритских слов со славянскими корнями. Но в данном случае связь «садху» с именем Садко – это всего лишь предположение. Частое стремление соединять эпизоды русской сказки с обрядом инициации приводит иногда к непоправимым ошибкам в целом при анализе русского фольклора.
Я полагаю, что имя Садко, безусловно, имеет ключевое значении в определении фабулы сказания, как и многие имена богов и персонажей в древнегреческих мифах.
Имя Садко не связано с инициацией. Ответ, на самом деле лежит на поверхности в самом прямом смысле. Он лежит на поверхности «доски».
«Садко, подобно им, возвращаясь из похода с богатыми барышами, с такой речью обращается к своей дружине:
Ай же ты, дружина хоробрая!
Ай как сколько по морю ни ездили,
А мы морскому царю дани не плачивали.
А теперь-то дани требует морской-то царь в синё море. (II)
Они же (балтийские славяне) широко практиковали кидание жребия, для того чтобы узнать волю своих языческих богов. Мы упоминаем это лишь для того, чтобы напомнить, о том, что практики подобные описанным в былине о Садке, : кидание жребия, выделение части добычи с военного похода жрецам, широко практиковались именно на Южной Балтике и именно у славян.
Примечательно, что попадает к морскому царю, Садко, засыпая на доске, посыпается же он уже в Морском царстве. Опять же, проникновение в волшебный мир через сон, как через образ временной смерти, очень характерная для инициации черта.
А заснул Садко на той доске на дубовыи.
А как ведь проснулся Садко, купец богатый новгородский.
Ай в окиян-море да на самом дне,…
Описанная в былине дань морскому царю и последующая жеребьевка, не двусмысленно напоминают многие дохристианские обряды западных славян.
Ай же ты дружина хоробрая!
Ай возьмите-тко уж как делайте
Ай да жеребья да себе волжаны,
Ай как всяк свои имена вы пишите на жеребьи,
А спущайте жеребья на синё море…» [3].
Г.Н. Базлов вполне конкретно отвечает на этот вопрос. Садко был спущен на воду, чтобы стоять на доске. А что такое доска ?
Садко – sadko > dska – доска (слав.)(перест. s/d)/sudko > sudnshko – судёнышко (слав.)(пропуск nsh).
Здесь присутствует метафора, которая так часто применяется в русском фольклоре. Садко посадили на доску или лодку, чтобы отправить к морскому царю. Ему выпал такой жребий. Садко выпал жребий жертвоприношения морскому царю.
Здесь явственно прослеживается погребальный обряд викингов и русов, когда умершего клали на лодку и отправляли в свободное плавание на море или реке, а всё остальное – это только красивое обрамление к легенде.
Сокращения
СПИ – Слово о полку Игореве
ПВЛ – Повесть временных лет
Ссылки
1. Соловей-разбойник, Википедия
2. Б.А. Рыбаков, «Язычество Древней Руси», Москва, 1987 г.
3. Г.Н. Базлов, статья «Садху – инициация гусляра», http://www.buza.su/article/pogs/17-sadhu.html