(рассказ не про похороны; первые два абзаца – реальный в моей жизни случай, даже про «…подзаросла» - это услышанный мною диалог живых людей)
На кладбище я пришёл поздним утром, в начале десятого часа. Друзья, живущие ныне в Германии – попросили меня привести в порядок могилку их отца. Конечно же, я – с удовольствием согласился, так как хотелось помоч им, да и подобные места скорби меня всегда притягивали. Притягивали своим спокойствием, таинственностью, долей страха и ещё чем-то – не описать это просто так словами.
«Сделай всё – как для себя», - попросили друзья, но мне как-то странно было это слышать, ведь для себя могилку мне не хотелось приводить в порядок по двум причинам: во-первых – обладателю погребения как-то проблематично ухаживать за собственным захоронением, и во-вторых – оставлять этот древний мир я пока ещё не в состоянии; но понимая, что пожелание мне было сказано по привычке, автоматически – обижаться на просьбу было незачем, да и весело становилось при мысли, что в какой-то один день и час все погребённые поднимаются из могил, и начинают дружно, перебрасываясь друг с другом словами за жизнь – деловито и сноровиcто приводить свои места последнего упокоения в приличествующий вид, как например:
- Евграф Гаврилыч, что – подзаросла маленько, да?
- Да уж какой там – подзаросла, Марта Генриховна… заросла так, что минут сорок придётся тут марафет наводить…
Или вот такой диалог:
- Эйвальд Аристархович, а будьте любезны мне помочь памятничек поправить, а-то совсем покосился; чего доброго – на могильную плиту упадёт, и мне ещё сильнее на грудь будет давить землица-то…
- Да, да, Сурен Робертович – сейчас вам помогу, а-то ж придётся до следующего родительского дня вот так лежать. Кстати, а вам не показалось, что в этом году землица как-то посуше была? У меня кости почти не ныли в этот сезон.
- О, есть такое… я хотя бы согрелся, а-то в предыдущие года что-то не заладилось с погодой – постоянно дождик лил…
И вот так, за обычной бытовой покойницкой жизнью – проходила ночь, и наутро все погребения сияли свежей… нет, точнее бдет: «…оставались такими же – что и вчера…»
Прерываясь не отдых, чтобы заполнить свои лёгкие, вместившие испаpения краски - свежим воздухом, я прогуливался по кладбищу, внимательно рассматривая могилы. Вот старушка, семидесяти девяти лет. «Знатно прожила», - подумал я, ловя себя на в который уже раз возникшей мысли, что не так горько – когда уходят люди преклонного возраста, всё же – пожили много.
Вот так, каждый раз гуля по какому либо кладбищу, я невольно задумываюсь над судьбами упокоенных, причинами ухода… Вот трое мужчин, в соседних могилках, двум – не больше 35 лет, одному – 20 и все – в середине восьмидесятых. «Возможно – Афган», - мелькнула у меня мысль. Тут – три захоронения рядом, по всей видимости – сын, его отец и бабушка. А дальше – самая печальная могилка: девочка, шести лет – 1978-1984. «Моя ровесница», - понял я, и поспешил уйти подальше этого погребения.
Вдруг, уже поворачивая к подшефной мною могилке – я заметил, как среди деревьев стоит абсолютно лишённая краски оградка. Когда я подошёл ближе, то предо мной предстало красивое, мрачное зрелище: с соседних могил, образуя шатёр, нависали с двух сторон своими кронами берёза и ольхa. Рядом росли кусты, молодые деревья, и всё это образовывало некое подобие грота, в котором находилось погребение. Я стоял у его угла, и внимательно рассматривал то – что предстало пред моим взором: с противоположной стороны – едва заметная в зарослях калитка, напротив неё, в пределах ограды – холмик, густо заросший некогда живо травой, но сейчас сухие её останки лежали на могиле, и ни одой зелёной травинки рядом с нею не было. Во главе захоронения – крест… вернее – то, что от него осталось – вертикальна перекладина, с пустыми выемками для перекладин горизонтальной, и нижней – диагональной. Последняя лежала за крестом, у самого края ограды. «Странно – кому же это пришло в голову выдёргивать гвозди, снимать перекладины, и горизонтальную – куда-то утащить?», - думал я, разглядывая останки креста, и я понимал точно – испортил его – человек, ибо с гвоздей сами перекладины слететь не могли.
Я старался найти табличку, говорящую о погребённом, но её нигде не было. Судя по тому – что краски не было на оградке совершенно, а остался на ней только её прах, я сделал вывод, что красили её очень давно, да и само состояние захоронения говорило о том – что его очень давно не приводили в порядок: отсутствиe таблички, разобранный и некомплектный крест, поросшая сорняком сама могила. И это мне было интересно – некий зелёный навес, получившийся из кустов и деревьев. Всё выглядело очень необычно, красиво, и… мрачно…
«Надо обязательно привести в порядок эту могилу, и хотя бы что-то узнать про её обладателя», - решил я, и с этими мыслями вернулся про, чтобы закончить свою работу.
Следующие несколько дней я провёл в раздумьях… Они не отвлекали меня от повседневной жизни, нет: я работал, занимался приятными для себя делами, но мысли о обладателе странного погребения не давали мне покоя ни днём, ни перед уходом ко сну… «Кто это? Почему заброшена? Почему на кладбище, даже на заброшенных могилах – кресты в порядке, и даже кое-где видны следы того, что всё же кто-то порой заботится о них, а эта – в таком печальном состоянии?», - эти, и подобные таким мысли – одолевали меня. И чем больше я думал про захоронение – тем сильнее мне казалось, что обладатель его всё отчётливее, ощутимее находится рядом со мной.
Кода я нашёл время, и выбрался на место земного упокоения, то немедля принялся за работу. Когда я выдернул на могиле иссохшую траву, и стальной щёткой принялся чистить оградку от ржавчины – вдруг мне показалось, что кто-то неотрывно смотрит на меня! Я было подумал, что некто из посетителей сего скорбного пристанища дивится: «О, делать нечего – брошенную могилку в порядок приводит», но нет – на себе я чувствовал взгляд не по живому спокойный, страшный, и пронизывающий… В его сторону я резко повернул голову, и в этот момент там что-то чёрное с белым мелькнуло между кустов, в отдалении! Метнувшись в ту сторону, мне стало понятно – это две ленты с венка трепетали на ветру.
«Хватит, а?! Ты сам себе накручиваешь; выключи свою неуёмную фантазию, и работай!», - сказал я себе, но, тем не менее – присутствие чьего-то взгляда, холодно-мертвенного взгляда из ниоткуда, я ощущал каждой клеткой своего тела, и казалось – он пронизывает меня изнутри, постоянно изучая и следя за каждым моим движением – начиная от пульсации клетки моего организма, и заканчивая – размашистыми движениями моей руки с кистью.
Я не видел глазами, но я видел ощущениями это мертвенно-бледное лицо, в обрамлении чёрного платка… или капюшона – этого мои чувства не могли разглядеть точно. Бледное и сморщенное лицо, сощуренные в покое глаза которого следили за мной, неотрывно, и только лёгкий ветер качал края накидки на голове, отчего картина становилась ещё более пугающей, зловещей. В дополнение к этому я ярко ощущал взгляд глаз - два холодных, ледяных луча, ползущих хаотично по моей спине, и будто старающихся проникнуть в моё тело, во всю мою сущность и испепелить мертвенной стужей меня изнутри.
Чем я дольше работал – тем, казалось мне, ближе и ближе приближалось это Нечто, и вот оно уже стояло за моей спиной, дыша в затылок, и мои чувства теперь отчётливо видели ослепительно белое в своей мертвенности лицо, бескровные губы с запавшим ртом, и такие же запавшие глаза с щеками. Это Нечто смотрело на меня сзади, но меняло положение – из земли, сверху, с веток берёзы смотрело оно на меня, и только – сзади. Всё это меня нисколько не радовало, и внутренне я молил, чтобы быстрее довести работу до конца, и уйти с этого проклятого места.
«Господи, ну кто же тут лежит?!», - кричал я внутри себя, но… вместо ответа чувствовал разрывающий меня изнутри могильный холод, терзающий моё сердце, и вместе с неизвестно откуда взявшимся запахом сырой глины с землёй – душил меня, заставляя работать всё быстрее и быстрее. Несмотря на внутренний холод – внешне мне было очень жарко, руки мои тряслись, я покрылся испариной, и ветер обдувал мой разгорячённое тело. Горячее снаружи, и терзаемое могильной стужей – внутри.
К своему счастью, а возможно – и к спасению, я закончил эту страшную работу, наспех побросал инстрyмент с вещами в пакет, потом его – сунул в рюкзак, и поспешил удалиться подальше от этого невыносимого места. Я с детства привык, что от опасности нельзя бежать – так она обязательно тебя настигнет, поэтому шёл скоро, и чем дальше я отдалялся от этого страшного места скорби – тем меньше и меньше чувствовал на себе тот страшный взгляд, а вскоре это жуткое ощущение и совсем исчезло. Не знаю – почему, но я оглянулся на кладбище, и в этот момент в гуще его зелени мелькнула чёрно-белая лента…
Я долго не мог уснуть: ворочался, натужно дышал, и конечно же - меня одолевали мысли об увиденном мною; об увиденном мною - ощущениями, а не глазами. Я снова и снова прокручивал это, переживал заново эмоции и ощущения, что захватили мною тогда, но не мог найти всему этому объяснения – что это было? Жутко становилось ещё от того, что я не знал – кто там похоронен, почему могила заброшена и разобран крест. Кто, зачем, почему?.. все эти вопросы терзали меня и я, в муках раздумий – вскоре уснул…
Проснулся я от того – что кот сел на мою постель.
- Скотобаза, свали отсюда – достал ты меня… - сонным голосом протянул я, и попытался коленями, рядом с которыми примостился зверёк, спихнуть его на пол.
Толкнув ими – я почувствовал пустоту.
- Привет, - услышал я спокойный голос, и резко открыл глаза!
- А-а-а, твою ж ты мать, бл.ть! – что есть мочи – заорал я, когда в полумраке комнаты увидел сидящее рядом со мной на кровати Нечто – ту старуху с кладбища, и глядящую сейчас невозмутимо на меня запавшими глазами. – Ты чё, сука! – снова закричал я, и со всей силы пихнул ногой, целясь уродине в голову!
Моя нога, пройдя прямую траекторию – нигде не задержалась, и остановилась.
Нечто продолжало так же, со спокойствием сфинкса, смотреть на меня сверху – вниз. Тогда я соскочил на попу и, забившись в угол – поставил руки в блок. Конечно – с бесплотным существом было бы глупо биться обычными методами, но рефлексы взяли верх, и я принял привычную для меня позицию. «Блин, а и вправду говорят, что от страxa можно обделаться – я чуть в трусы не наложил!», - мелькнула в моём, бешено пульсирующем всеми клетками – мозге, мысль.
- Успокойся… - двигая запавшим ртом, так же спокойно сказало Нечто.
- Как, нафиг, мне успокоиться, когда ты ту появилось?! Ты, вообще – кто, чего тебе надо от меня, а?
- Ты уже знаешь...
Тут я решил себя взять в руки, и уже поддержал диалог более спокойным тоном:
- Ну, в общем-то – да. И раз ты ко мне пришло, - я специально выделил «о», да жене зная, кто предо мною – дух мужчины или женщины.
- Я – женщина, - как бы читая мои мысли – ответило Нечто, - и я пришла тебя поблагодарить.
- Да уж – мне очень-то этого хотелось, - я был сейчас исполнен сарказмом.
- Правда… и давай – без обиняков: я тебе не желаю, как и всем людям, зла… сейчас я – не в лучшем виде, как уж смогла – так и появилась…
- Спасибо, что не смердишь и не тянешь свои костлявые руки… - при словах «руки» усопшая, доведённым до привычки жестом - подняла кисти рук к глазам, и критически окинула их взглядом, как бы оценивая только что сделанный маникюр, - …к моему горлу. И так – ты мои вопросы знаешь, я думаю, и посему – ответь на них, будь добра…
- Хорошо… я, собственно ещё и с этим к тебе пришла, кроме выражения благодарности, - при этом покойница приложила свою с иссохшей кожей мертвенно-бледную руку – к груди, и в поклоне едва подалась вперёд, - меня всю жизнь преследовали люди…
- Ты – ведьма? – вырвалось у меня.
- Слушай, и не перебивай… - потребовала от меня усопшая. - Меня всю жизнь преследовали люди… почему? Просто я – не такая, не от мира сего. Я никогда никого не обижала, любила всех и вся, что вокруг меня, но, тем не менее – люди относились ко мне с опаской, и есть тому причины: всегда, когда меня кто-нибудь обидит – с теми что-то неизменно случалось несчастье, вплоть до гибели… до страшной, мучительной гибели… Меня боялись даже те люди, кто впервые видел меня, ибо я выглядела так… - покойница подняла руку, согнула пальцы руки, большой изогнула – вниз, а остальные – вверх, в виде полумесяца, и между ними возникла овальная картинка, с изображением… с изображением, как я понял – её, при жизни! Светлая кожа; чёрные, коротко стриженые волосы обрамляли лицо, на котором были большие, умные и до боли в сердце - грустные глаза, и такой глубины был их взгляд, что захватывало сердце… одета была она в странное, белое платье – без каких-либо украшений, ровное, но с невероятно огромным, казалось – воздушным, воротником. Но, несмотря на несколько эпатажный вид и красивую внешность – девушка на картинке источала какую-то потустороннюю, жуткую и огромную силу; это читалось и в её горьком взгляде, и в обстановке – в которой она была запечатлена. Это было нечто такое, что сложно объяснить умом, но это чувствовалось на животном уровне, на уровне инстинктов; чувствовалось звериной стороной натуры, и проникало вовнутрь, либо – пугая и заставляя благоговейно трепетать, либо – принималось, как часть себя, и сливалось с твоей сущностью, становясь частью тебя.
- Красивая… - задумавшись – сказал я.
- Что? – старуха встрепенулась и спросила, настороженно посмотрев на меня.
Я опомнился, но всё же повторил:
- Красивая…
Усопшая сделала вид, что не услышала, и продолжила:
- И так, дальше… постольку, поскольку мне не могли мстить – то меня остерегались, и я чувствовала ту чёрную энергию вокруг себя, когда появлялась на людях. Мне было невыносимо страшно от этого, и я постепенно замкнулась в себе. Шли годы… я уехала из своего родного села… Родители и вообще все родные - отреклись от меня, замуж, по понятным причинам – я выйти не смогла. И всё же природа брала своё – я хотела ребёнка…
- И вы родили? – с надеждой в голосе я спросил.
- Да… - как-то горько сказала старуха, и поникла.
Во мне возникла страшная догадка, но я не стал её озвучивать.
- Да, появился мальчик… обычный ребёнок - в отличии от меня. Он всегда тянулся к солнцу, радовался его лучам… - усопшая смолкла, посмотрела мёртвыми глазами куда-то - в воображаемую только ею даль, и продолжила: - … но в один день я случайно встретила односельчанина, и мой мальчик пропал… я его искала. Искала я долго – не один год, пока не обнаружила его останки в родном селе, за сараем этого самого соседа, которого я случайно встретила вдали от родных мест. Он его сжёг, и закопал. Когда я с ними пришла к нему – он сказал: «Твоё отродье получило по заслугам!», и во мне что-то сорвалось, я почувствовала в себе какую-то огромнейшую силy – и накинулась на убийцу, стала рвать его на части, топтать куски его ещё тёплой плоти… - старуха посмотрела на меня, и продолжила дальше: - Да, да – в буквальном смысле этого слова – разрывать его на части, отрывая его голову, конечности, и разламывая хребет с рёбрами. Прибежали соседи, все те – кто ненавидел меня, и стали кричать, что сожгут моё тело, и пепел выбросят в выгребную яму.
- И они тебя убили?
- Нет… я убежала от них, они побоялись меня схватить – трусы. Я забралась на строящееся здание, и оттуда - прыгнула в работающую бетономешалку, прямо с моим мальчиком, вернее – с тем, что от него осталось. Свою работу я выполнила: нашла своё чадо - мой некогда бывший моим смыслом, а дальше не было перспектив для жизни, ведь она у меня была – сплошная борьба, и ненависть от других.
- А кто тебя похоронил, а?
- Один сердобольный человек. Он в ту же ночь выкопал могилу, угнал бетономешалку со стройки, и вылил раствор со мной и моим мальчиком – в эту яму. Наутро он застыл, и уже никакая сила не могла вынуть наши останки оттуда. Ты, наверное, видел – шест креста не сгнил в земле? Так, это он тянется до дна ямы - в бетоне, и когда пришли сельчане – они не смогли его выдернуть, а просто сломали перекладины с него.
Я не переставал удивляться всему сказанному мне старухой.
- Послушай, вот ты такая старая – получается, что родила так поздно, да?
Покойница посмотрела на меня глазами девушки с фотографии, улыбнулась, и ответила:
- Милый мой… когда я была похоронена – мне было тогда тридцать восемь лет… - сказала молодая женщина, и мгновенно растворилась в воздухе, в ночной темноте моей комнаты.
Астана, 04.09.15
Музыка: MoozE
Изображение: кадр из к/ф «Фауст», 1926