Проснулись Ефим и Манька от того, что "серая бабёнка" трясла их поочерёдно за плечи.
- Чё спим-то?! Приехали!
Манька просыпалась с трудом, норовя снова провалиться в тяжёлый душный сон, но тут до неё дошла холодная морозная струя из открытой вагонной двери, и она, тряхнув головой, окончательно взбодрилась.
Ефим просыпался тоже тяжело. Всю ночь он спал сидя, к чему никак и нигде не мог привыкнуть. От неудобной позы тело затекло и было как будто ватным.
За окном был заснеженный Московский вокзал. С перрона покрикивали носильщики. Их голоса перемежались с зазывающими возгласами извозчиков.
Манька смотрела на большой город во все глаза. У неё перехватывало дух и от морозного воздуха и от обилия впечатлений.
Ефим, понимая, что его спутница находится в ошеломлении, крепко взял её за руку и повёл по перрону к тому месту, где было определено стоять извозчикам.
- Сколько до Литейного возьмёшь? - сердито спросил он у крайнего лохматого извозчика, также сердито осматривающегося по сторонам.
- Двои? За двоих 10 копеек дашь.
Ефим согласно кивнул и, подсадив Маньку, сел рядом с ней на пассажирские места в высоких санях и укрыл её и себя до пояса большим полушубком, лежащим в санях для этого случая.
- Но! - извозчик натянул поводья и взмахнул над парой лошадей кнутом. Те послушно тронулись и потом уже бежали так ладно, да ловко, что и вовсе не нуждались ни в каком понукании.
- Ой, Ефимушка, глянь, лошадки-то каковы! Умные, справные лошадки! И город-то каков! Сколько много здесь всего! - не могла удержать восхищения Манька, выворачивая шею то направо, то налево, желая рассмотреть всё и сразу. От этого у неё в голове все впечатления путались, не оставляя, в конечном итоге, совсем ничего, только один пёстрый шум.
Вскоре извозчик свернул направо на Литейный и там через три квартала остановился у пятиэтажного желтого дома с аркой.
- Стой. В арку не надо. - Ефим расплатился с извозчиком и помог Маньке выбраться из саней.
- Благодарствую, - буркнул мужик и тронул вверх по Литейному.
- Пошли, - скомандовал Ефим застывшей на месте Маньке, и она пошла за ним покорно, чуть сзади, будто овца на заклание. Вместо восхищения в её сердце как-то сразу прокрался страх.
- "И чё будет, куды идём?" - думала она, поднимаясь за Ефимом по железной лестнице на второй этаж.
В подъезде пахло затхлой сыростью. На лестничной площадке было три двери приличного вида, свежеокрашенные. И этот окрашенный вид так не вязался с затхлостью, что Маньке стало ещё страшнее.
Ефим дёрнул верёвку дверного звонка. Там где-то глухо звякнуло и молодой мужской голос за дверью отозвался:
- Сейчас, сейчас. Открою.
Затем что-то ещё погремело и звякнуло, и дверь отворилась. За ней стоял лет двадцати пяти черноволосый коротко стриженый молодой человек, который окинул пару весёлым взглядом.
- Ефим! Ты ли это?! - вскричал он и крепко, от души, прижал не успевшего ничего ответить Ефима к себе, да так крепко, что у того, казалось, сейчас лопнут рёбра.
- Да отпусти, Иван, разомнёшь всего. Худ, а обниматься горазд, как медведь!
- А то! Я же атлетикой занимаюсь каждое утро. Должен быть и результат! Дай-ко ещё тебя обниму, - и Иван снова попытался схватить теперь уже ловко увернувшегося от него Ефима.
- "Чисто мальчишки", - подумала про себя Манька, у которой весь страх куда-то исчез, и она поняла, что её здесь никто не обидит, а примут по-людски.
- А это что у тебя за красавица за спиной? Не пройдёте ли в комнаты, сударыня? - спросил Иван, давая всем войти и внимательно разглядывая незнакомку. Он увидел, подробнее, что она сероглаза, лицом кругла и румяна, статью крепка, о такой сказали бы пошляки высшего света: "Эдакий бутончик".
- Знакомьтесь, это - Маня, Мария Осиповна Жукова, потомственная крестьянка, можно сказать.
- Маня, - смущённо протянул руку "бутончик" в ответ на протянутую крепкую руку Ивана.
- Ну, будем знакомы! Я - Ваня, потомственный рабочий, можно сказать пролетариат.
- Пролетат? - переспросила Манька, с мучительным выражением лица, пытаясь выговорить незнакомое слово.
Ну, пока, можно сказать, пролетат, - засмеялся Иван. - Ничего, это дело мы поправим, политическую и всякую другую грамотность.
- Боюсь, что это будет некоторым образом затруднительно, - буркнул Ефим, раздражаясь на Манькину бестолковость.
Ну-с, чайку горяченького с дороги, обедец сейчас какой-нибудь соорудим. У меня картошечка да говядинка отварная имеется...
- Говядинка? Так ведь пост сейчас... - растерянно протянула Манька.
О-о-о... Да и впрямь будет затруднительно, - весело ответил Иван. - Мы, сударыня, никакие постники, можно сказать, не постничаем совершенно. Разве когда денег нет. - Тогда уж приходится.- Иван ловко доставал из буфета тарелки, приборы. Раздул самовар, на который ловко надел трубу, выводящуюся в печку-столбянку.
- А нет ли нужды с дороги помыться? Вода сейчас согреется. Вот тут у нас моются, сударыня, - Иван показал ей двери ванной и гостеприимно их приоткрыл.
Манька смущённо закашлялась и затопталась на месте.
- А до ветру ходют где здеся? - залилась она густой краской.
- О, не извольте смущаться, сударыня. Это - одна и та же дверь, там такой необычный белый предмет, на него садятся, а потом всё это смывают, дёрнув за ручку на цепочке.
Манька при этих словах готова была провалиться на месте, но, сделав над собой усилие, прошла в приоткрытую дверь и плотно её за собой закрыла.
Пока Манька разбиралась с новыми предметами её жизни, между Ефимом и Иваном состоялся вполне секретный партийный разговор.
(Продолжение следует)