рассказ
Ося и Леля Гринблат выехали из Минска на постоянное место жительства в Израиль, а через два года уехали в Канаду. Ося по Интернету рассылал резюме, по субботам ходили в синагогу. Постепенно появлялись знакомства и связи. Леля стала работать волонтиром у стариков. Некоторые относились к ней, как к родной, а некоторые помыкали, были придирчивы и капризны. Аллочке недавно исполнилось четыре годика, она хотела елку, подарки и Санта-Клауса. Ося ей объяснял, что Моисей вывел народ из пустыни не для того, чтобы евреи украшали деревья - им елка не полагается. Она слушала, сопела, потом начинала плакать и, сквозь рыдания, кричала, что любит Санту, который приезжает к хорошим детям с мешком подарков и не хочет сорок лет в пустыне есть манную кашу, чтобы опять попасть в Израиль. Обстановка накалялась. Перед сном она повесила у двери носок, и утром раздался страшный рев, когда выяснилось, что еврейским детям Санта ничего не дарит. Ося держался. Принести посереди зимы в дом дерево у прихожан синагоги считалось такой же дикостью, как ночью выть на луну.
Первой не выдержала Леля. Однажды ночью, когда за окном ветер с воем нес в темноте холодный снег, она сказала:
— Ося, ты не спишь? Я помню у нас на Новый Год всегда была елка. Для детей это был праздник. Я просыпалась с этим чувством, и уже с утра у меня было хорошее настроение, мы наряжали елку. Пахло хвоей, зажигали свечи, ели мандарины, мама пекла пирог, и ровно в двенадцать часов дети поднимали фужеры с морсом, а взрослые с шампанским. Зачем лишать ребенка этой радости? Ей же обидно. Она не понимает почему для кого-то праздник, а для нее — нет. Ты же не можешь объяснить это такой малышке.
— У нас тоже есть Новый Год, но в другое время. Наряжать дерево — это не кошерно, — сказал Ося. — Это варварский обычай.
— А плакать кошерно? Получается, что потому что мы евреи нам все время что-то нельзя. Или другие не дают или сами отказываемся. Зачем с детства внушать человеку, что он отличается от остальных и ему нельзя радоваться, когда все вокруг празднуют? По-моему, это неправильно. У тебя в детстве была елка?
— Отец покупал дерево, но он был ортодоксальным коммунистом и не думал, что это - гойский праздник. Если мы вернулись к еврейству, то надо быть последовательными.
— Если быть последовательным, не надо было уезжать из Израиля. В конечном счете, Земля Обетованная именно там. Теперь насчет гойского праздника. Иисус был евреем и все празднуют день Его Рождения, а мы нет. — сказала Леля.
— Не все. Индусы, например, не празднуют, китайцы, — сказал Ося.
— Мы не китайцы.
— Я знаю.
— Ты помнишь Деда Мороза, Снегурочку...— сказала Леля.
— Дед Мороз не еврей.
— А что ты хочешь? Дед Хамсин? Дед Ликуд? Зачем мы будем вести эти бесконечные споры! Скоро Новый Год. Давай нарядим елку, устроим ребенку праздник!
— Я не считаю, что это Новый Год.
— А я считаю. Хватит. В этом году у ребенка будет елка.
— Нет.
— Да.
Ося подумал и сказал:
— Я не собираюсь спорить из-за елки. Если тебе это так нужно — пожалуйста. Но я не хочу, чтобы люди об этом знали. С одной стороны, мы соблюдаем еврейские обычаи, с другой — танцуем вокруг дерева. Кстати, Голдблюм сказал, что у него есть идея по поводу работы.
Иосиф Голдблюм и его жена Рут были очень богатыми и бездетными чудаками. С ними Осю познакомил рав Зилберштейн.
После Кристмаса на елочных базарах можно было бесплатно взять елку. Вечером Ося подъехал, выбрал небольшую пушистую елочку и, озираясь, сунул в машину.
Леля и Аллочка были счастливы. Откуда-то, из лелиного детства, появилась старая коробка с лежащими в вате елочными игрушками, нитями серебрянного дождя, сверкающей канителью и, похожими на конфеты, хлопушками. Яркие, разноцветные, стекляные шары, красная звезда...
Когда елка была наряжена, появился Ося в ватной бороде и красном колпаке. Неожиданно в дверь постучали.
— Осип! Это мы с Рут, откройте! — раздался баритон Голдблюма.
В глазах у Оси мелькнул ужас. Он замер, потом бросился к елке, схватил ее, отнес в спальню, положил на кровать и накрыл одеялом. Аллочка онемела.
В прихожей Ося сорвал бороду, скинул колпак и спокойным голосом человека, который не видел никаких елок и не собирался ничего праздновать, спросил:
— Кто там?
Аллочка заплакала.
Вошли Голдблюмы. Бледный Ося помог Рут снять элегантное пальто, мельком взглянул в зеркало и незаметно снял со щеки кусок ваты.
— Она... Там! Лежит! — на иврите закричала Аллочка и показала на дверь спальни.
— Кто? — спросила Рут.
— Тетя. — сказал Ося. — Из Израиля. Сегодня прилетела. Прилегла.
— Мы ее украшали! — закричала Аллочка.
Голдблюм посмотрел на Осю.
— Тетя любит бижутерию, — пояснил Ося.— Леля подарила ей украшения...
— Она зеленая! — плакала Аллочка. — Я ее люблю!
— Еще бы! На автобусе из Бат-Яма до Бен-Гуриона, таможенный досмотр. В ее возрасте это не легко, — сказал Ося, скосив глаза на Лелю. Леля с открытым ртом смотрела на него.
— Это наше дерево! — рыдала Аллочка.
— Генеалогическое, — сказал Ося. — Тетя помнит всех родственников по линии мамы до седьмого колена. Леля, уведи ребенка. — он сделал ей страшные глаза.
— Может мы не вовремя? — неуверенно спросил Голдблюм.
— Нет, что вы! — дружелюбно улыбнулся Ося, ногой заталкивая за портьеру сделанную в Китае фигурку Санта-Клауса. — Очень, очень вовремя...
Он случайно задел кнопку и игрушка хрипло заорала:
- "Меррри Кристмас! Ай вишь ю а Мери Кристмас, ай вишь ю а Мери Кристмас энд хэппи нью ир!"