СУВОРОВСКИЙ АЛЫЙ ПОГОН
Роман
…Мы унесём с собою небо голубое,
Детства безоблачный светлый сон,
Суворовский алый погон
Из песни 18-го выпуска
Калининского суворовского
военного училища (1966 г)
Глава десятая
«Доигрался…»
Первое увольнение после «карантина». Да, определение причины почти трёхнедельного прекращения увольнений в город нуждается в кавычках.
Конечно, будут ещё и настоящие карантины, связанные с эпидемиями простудных заболеваний в городе, но это всё потом. Пока запрет был необходимым, ведь на то, чтобы улеглись страсти после побоища в Гор-саду, нужно было время.
Костя без происшествий добрался до своего двора, как всегда, пешком, хотя рекомендовали первое время всё-таки почаще пользоваться трамваем, особенно если путь лежал по улицам, не очень людным. Но у Кости маршрут в основном по центру города, да по Первомайской набережной немного.
Так ведь и от трамвайной остановки по улице этой предстояло до дома пройти и в светлое время, да и в тёмное.
Костя спешил, но спешил не домой, вернее, не сразу домой. Он спешил к Наташе, заранее подбирая слова, подбирая с трудом. Нелёгкое это дело объяснить, что ты вот такой добрый молодец, если сам себя укоряешь, что не смог переломить ситуацию на вечере. Вот ведь как человек устроен. Ясно, совершенно ясно, что никакого выхода не было, что плетью обуха не перешибёшь, а всё же кисловато на душе, потому что, по существу проиграл. Правда и Наумов не выиграл, но не нравилась Косте эта ничья, уж больно какой-то не боевой получилась.
Он взбежал по лестнице. Квартира Наташи тоже на четвёртом этаже, только в соседнем доме. Он никогда не был у неё в гостях, и лишь по расположению двери знал, что квартира двухкомнатная. Угловая дверь указывала на это.
Вот и звонок. Только бы была дома…
Дверь открыла сама Наташа.
– Здравствуй! – весело сказал Костя. – Я во всём…
– До свидания! – резко ответила она и с силой захлопнула дверь.
Что было делать? Костя некоторое время продолжал растерянно стоять у двери, размышляя. Позвонить снова? А смысл? Да и вряд ли она сама теперь откроет дверь. Скорее всего, это сделает кто-то из родителей. Что тогда? Как объяснить настойчивость?
Было совершенно ясно, что со стороны Наташи это никакие ни девичьи выпады, что это предельно ясный ответ. Всё кончено. Всё кончено, не начинаясь.
Он медленно стал спускаться вниз. Кулаки сжимались от мыслей об этом Наумове. Немного разве веселило то, как назвала его Наташа – «вонючий окурок». Да, курильщики частенько забывают, что даже стоять рядом с ними неприятно. А каково девушкам, каково им с такими даже общаться? А если ещё этакий «вонючий окурок» целоваться полезет! Правда, ежели курит представительница прекрасного пола, это ещё ужаснее, и такая барышня сразу превращается в представительницу не прекрасного, а просто противоположного пола.
Нет, конечно, Наумов даже близко не был конкурентом на амурном фронте. Впрочем, это не успокаивало, ведь победа Косте на этом фронте так и не досталась.
Костя шёл к своему дому, думал свои невесёлые думы, пытаясь хоть как-то себя успокоить. Он снова и снова вспоминал тот прекрасный вечер в училище. А ведь всё-таки на фоне того прекрасного, что начиналось, была и какая-то червоточинка ещё до столь обидной развязки. И вспомнил, что покоробило его. Покоробили то, как Наташа назвала Наумова – «вонючий окурок».
В тот момент Косте это даже понравилось – удар по Наумову, рвавшемуся в соперники. А всё же что-то было не так. Теперь шёл и размышлял о том, что не слишком хорошо звучат в устах девчонки, такие вот грубости. Даже и совсем не звучат. Хочется, чтобы из изящных уст выходили изящные слова, но не вылетали бранные, пусть даже и бранные относительно. Ведь не секрет же, что, порой, обычные ругательства, не относящиеся к мату, могут быть гораздо более обидными и противными. Так что лучше бы скверных слов не было и вовсе.
«Да, Лариса бы так не сказала!» – неожиданно подумал Костя, усовестившись, что даже письма ей ни одного не написал за всё время.
Действительно, Лариса была из очень приличной семьи, а потому хорошо воспитана. Ну а из какой семьи Наташа, он не знал, да и не интересовались такими вещами в то время. Лариса – другое дело. Она с родителями каждый год в деревне у бабушки отдыхала, а там – всё на виду.
Мысли о Ларисе несколько успокоили, и домой он пришёл уже не в таком удручённо настроении.
Ну а потом и вовсе отвлёкся. Отчим был большим оригиналом. Сначала он поставил Костю в дверях, велел приложить руку к головному убору, то есть прямо как на картине «Прибыл на каникулы». Потом принёс коробку с Костиными солдатиками, в которых тот играл чуть ли не до поступления в училище. Велел сесть на пол, расставить по шире ноги, так чтоб ботинки с подковками при фотографировании вышли огромными. После этого они вместе расставили оловянные фигурки на полу. Сделал снимок, который сразу, ещё до проявления плёнки и печатания, назвал: «Доигрался!»
Наконец, мама позвала за стол, и началось долгое застолье, достаточно скромное, но долгое. Отчим очень любил посидеть вечером за столом, даже если не было гостей. Привычка эта сложилась, очевидно, в Старице, в городке небольшом, где кинотеатр-то был всего один, и более никаких развлечений.
Телевизоры – КВН – тогда только появились. Экранчик был маленький, его увеличивали с помощью специальных линз с дистиллированной водой. Но и с этими линзами смотреть было не особенно удобно, причём сидеть надо было непременно перед самым таким экраном, напротив него, а чуть в сторонку отодвинешься, и сразу искажение изображения.
Вот и сиживали долгими вечерами за столом за неспешным разговором. Разносолов особых не было, в основном здоровая пища, ведь деревни ещё хрущеноиды разрушить не успели, а потому рынки ломились от недорогих продуктов, да и в магазинах полки не пустовали, даже в районных городках.
О чём говорили? Да разве мало тем?
Костя рассказывал о «карантине», об учёбе, а вот о случае на вечере, конечно, предпочёл умолчать.
Когда отчим вышел покурить перед чаем, Костя сел за письменный стол, за которым больше года учил уроки, и написал Ларисе короткое письмо. Попросил у мамы конверт, порылся в записной книжке, и нашёл адрес. Письмо решил бросить по пути, где-нибудь в центре. Тогда почтовых ящиков было достаточно много, и висели они во всех людных местах.
В училище возвращался, когда уже стемнело. Накрапывал дождь. Осень постепенно вступала в свои права. Срезать путь через городской сад не стал. При инструктаже увольняемых особо предупреждали, что бы пока старались не заходить туда, особенно в тёмное время суток. Какую бы работу в городе не проводили после побоища, а всё же обиженных среди городских ребят было достаточно много, ну а три недели не тот срок, чтобы всё забылось.
Костя торопливо шёл вдоль ограды городского сада, вот он уже поравнялся с серым зданием Драмтеатра, которое высилось на противоположной стороне улицы, и вдруг дорогу перегородили два дюжих паренька с намерениями явно не добрыми.
Вот и настал момент показать себя. Так трус или не трус! Драться? Конечно, любая драка после того, что произошло, безумна. Совершенно ясно, будешь ты виноват или нет, из училища вылетишь без звука. Командиры не уставали предупреждать о том. А их, в свою очередь, не уставал предупреждать начальник училища.
Трудная была миссия у командиров. Ну как же тут объяснишь, как расскажешь, что надо делать? Да не убегаться же? Не прятаться? Не-ет, и командиры рот, и офицеры воспитателей были в основном из фронтовиков. Они с настоящим врагом в настоящий бой ходили. А что же здесь? Разбегайтесь, ребятушки или умоляйте, чтоб не обижали вас? Да у кого ж сказать такое язык повернётся?
Здесь опять, так и хочется отвлечься от сюжета и сделать маленькое отступление. Буквально две-три недели назад мой сын (как, наверное, я уже упоминал – и суворовец, и кремлёвец) поехал со всей семьёй на море. Ну и первое сообщение – младший сын его, то есть внук мой, в первый же день успел подраться, а, если точнее, хорошо дать кому-то из сверстников сдачи, за что, естественно, был наказан.
Прочитал я смс, а тут звонок. Звонил мой командир роты, первой роты МосВОКУ в то время капитан, а ныне полковник в отставке Вадим Александрович Бабайцев. Ну и вопросы, как мой сын – он его по училищу знает. Живёт Вадим Александрович на улице Головачёва, за тыльной проходной нашего Московского ВОКУ. И о внуках вопрос?
Я и рассказал о первом «подвиге» внука. И что же вы думаете? Осуждение? Как бы не так!
– Ну, молодец, ай, да молодец! Умеет за себя постоять. Это по-нашему! – искренне порадовался мой ротный командир и командир, в своё время суровый, даже сверх суровый.
Так что же было делать Косте Николаеву на людной улице, когда перед ним оказались два далеко не хлипких, да и, как он сразу заметил, не робких парня?
А на кону вопрос – вопросов! И цена вопроса – учеба в училище или отчисление за драку, пусть даже самую пустяковую, пусть даже ту, что окончится самым лёгким синяком или незначительной ссадиной.
Костя приготовился к драке, хотя в очень тесной, ещё совсем не разношенной шинели, было бы это и не очень сподручно.
И тут он увидел впереди патрульный наряд, который шёл навстречу. В центре, как и положено, вышагивал офицер с нарукавной повязкой – специальных патрульных крабов для ношения на груди ещё не было в ту пору – по обе стороны солдаты, со штык-ножами на поясе и тоже с повязками.
Городские ребята начали задираться. Патрульных они не видели. Костя отступил на шаг, затем ещё на один, и внезапно рванулся вперёд, с силой оттолкнув этих двоих парней в разные стороны. От неожиданности один ударился о дерево, а второй сел на парапет чугунной ограды. Костя же стараясь держаться как можно спокойнее, пошёл вперёд, и даже, как это положено, хотя и никогда не выполняется, перешёл на строевой шаг перед патрулём и молодцевато отдал честь.
– Товарищ суворовец, стой! – услышал он оклик офицера.
Один из его недавних противников, видимо, сгоряча, видимо, не оценив обстановку, бросился догонять, не сразу, в азарте, обратив внимание на патрульный наряд и оказался в цепких руках патрульного.
А Костя вытянулся в струнку перед офицером.
– Что случилось? – спросил капитан – только сейчас Костя обратил внимание на знаки различия.
– Они что, приставали к вам? Сейчас передадим этого товарища в милицию.
Костя посмотрел на паренька. Тот застыл в ужасе.
– Нет, что вы, просто так, случайно засмотрелся и столкнулся с ним. Они не приставали.
Паренёк сверлил глазами Костю, видно, не веря ушам своим. Его не выдали, его нет сдали. А кто знает, каковы были причины страхов его перед милицией?
– Так что, отпустить? – спросил капитан, с прищуром посмотрев на Костю.
– Конечно.
Капитан приказал патрульному:
– Отпустите, пусть идёт своей дорогой.
– Спасибо я, я – да, я пойду, – забормотал паренёк и предпочел поспешить ко входу в городской сад, чтобы уж понадёжнее скрыться. Мало ли что, вдруг да передумают.
– Что ж, идите, товарищ суворовец. Молодец!
Костя вскинул руку к головному убору, сказал:
– Есть! – и продолжил свой путь в училище, пытаясь понять, почему вдруг офицер похвалил его, ведь наверняка понял, что он сказал неправду.
Он ещё не знал, что иногда и так бывает. Иногда неправда важнее правды, ибо правда, сказанная Костей, могли лишь усугубить обстановку в городе, а неправда наверняка заставила задуматься того самого паренька, которого отпустил начальник патруля, ну а переданная из уст в уста, способствовала снижению градуса противостояния между суворовцами и гражданскими ребятами.
Казалось бы, не много ли уделено времени описанию этого противостояния? Но что делать, нередко возникали конфликты между суворовцами и гражданскими ребятами. Кто знает – до этого вряд ли докапывались тогда – сами они возникали, вот так случайно, как из-за Наумова, или провоцировались чьей-то злой волей.
Тем более, о том не задумывались сами суворовцы, которые умели за себя постоять и постоять жёстко и… даже очень жёстко.
Увольнение осталось позади. А впереди новая неделя учёбы, неделя очень напряжённая, потому что до окончания четверти и октябрьских праздников оставалось совсем немного времени. А на октябрьские праздники Костя собирался в Москву. И отцу пора было показаться в суворовской форме – отцу, которому тоже досталось немало забот из-за споров с медициной, пытавшейся преградить Косте пусть в училище. Ну и навестить бабушек своих, и родственников.
И, конечно же, увидеть Ларису, предстать перед ней уже не просто мальчишкой, а суворовцем.
(Продолжение следует).