Главы из книги
Вернувшись к кафедре, Уолсингем так и не удостоил Ди взгляда. Было бы за что. Гороскоп для королевы или хоть для нищего – это просто тьфу, за это даже платить стыдно, не говоря про то, чтобы требовать за него деньги. Да и пресловутый план колониальной империи не ахти какая вершина мысли. Вполне себе рядовая утопия, которую, если кто и реализует, то уж никак не магические фантазёры типа королевского астролога, а конкретные ребята одного пошиба с Рэйли, Дрэйком – ну и самим Уолсингемом.
Работая в режиме повышенной скудости, сэр Фрэнсис не относил скупость к числу пороков. Нормальный и оправданный подход для ведомства, столь же скрытного, сколь бедного, чтоб его директор мог себе позволить платить за информацию слишком дорого.
Раскрутить на деньги королеву? Скорее бык родит антилопу. Вот и приходилось экономить, буквально, на всём, находя параллельные источники, зачастую, невещественные. Допустим, шантаж. А что? Не в пример честнее взятки или разврата. Да и человека куда проще ловить тёпленьким на мзде, а ещё лучше на чьём-нибудь теле. И очень скоро богатейший компромат на всё и вся стал жирным каналом пополнения ведомственной казны.
Пожалуй, во всём мире, не осталось такого рода занятий, которым бы погнушался сэр Френсис при поиске «своего человека». Армия и флот, королевский двор и купеческая контора, тюрьма и подворотня, овчарня и скотобойня, семинария и университет, сцена и литература... И неважно где: в Мадриде или Антверпене, Риме или Константинополе, Стокгольме или Москве, в рыбацкой деревушке или на удалённом маяке. Везде у лорда Уолсингема были осведомители.
Но больше всего министр полагался на дипломатов. Совершенно особый род существ, чью логику, иной раз, не понимал даже он. Да и как понять: блестящие обладатели титулов, замков и состояний, эти безумцы не щадя сил бьются за далёкую, но полную риска должность in the middle of nowhere*. Впрочем, шут бы с ними - был бы спрос, а уж сэр Фрэнсис заставит «счастливчика» долго ещё «благодарить» родное государство за оказанную честь. И ни разу ещё он не ошибся: королевские ставленники при заморских миссиях платили сторицей. Те же послы при турецком султане на свой страх и риск ссужали деньгами толковых туземных политиков, особенно в беспокойных провинциях, лишь бы последующая деятельность «протеже» отвечала интересам английской короны. И лишь в редких случаях, когда требовалось инвестировать восстание и заговор, к делу нехотя подключался лорд Сесиль – казначей Её величества.
***
Манко звякнул колокольчик. Уолсингем впервые глянул на Ди. Этого оказалось достаточно, чтобы понятливый маг упорхнул в левую дверь, пропустив парочку, которая легко бы могла разыграть комическую пантомиму, если бы не зловещее выражение лиц.
Первый был худ и высок, без единой мышцы, весь из жил. Несмотря на моложавый вид и должный возраст, он был почти плешив, а где не лыс, то сед, как лунь. Фрэнсис Миллс, незаменимый личный секретарь шефа секретной службы. Несравненным талантом Миллса была систематизация донесений. Сегодня, к примеру, он чётко рассортировал дюжину сводок от французских агентов, почти столько же из княжеств Германии, три из Голландии, четыре из Испании. Не говоря про веер итальянских avvissi: из Английского колледжа в Риме (чёртово логово иезуитов из числа оппозиционеров Елизаветы, подготовленных для диверсий в Англии), из Феррары, из Кремоны, из Савойи...
Непреходящая ценность Миллса состояла в том, что он в одиночку мог бы заменить целое министерство в более состоятельной стране.
Ровно двумя головами ниже, из-под локтя Миллса, выглядывало настороженное молодое личико, хотя это, наверное, тот самый случай, когда слово «морда» не напрашивается, а стучится. Всё в оспенных рытвинах, багровое мясо с парой желтоватых расплывчатых «угольков» обрамлялось огненно-рыжей, будто ни разу не чёсанной шевелюрой. Чуть сгорбленный, подслеповатый коротышка, но в кругах посвящённых имя его, Томас Фелиппес, внушало страх, почтение и зависть. Второй секретарь Уолсингема и первый секретарь Миллса.
Без всякого Тритемия*, этой азбуки шифровальщиков, лишь раз прослушав «приватный курс» Джона Ди, бывший чипсайдский «карманник» обнаружил феноменальные способности к языкознанию, криптографии и с той поры служил, как пёс - на слух и нюх. Меньше чем за пару лет Фелиппес настолько усовершенствовал свои природные навыки, что стал корифеем службы. А попрактиковавшись на континенте в качестве курьера, по возвращении заменил «штат» тайнописцев.
Фелиппесу было «раз плюнуть» воспроизвести по памяти герб или подделать документ любой сложности на любом языке. Не нарушив печати, бывший трущобный паренёк с лёгкостью вскрывал письма и, не оставляя следов, запаковывал их обратно. Кажется, не было такого шифра, ключа к которому он бы не подобрал за считанные часы.
***
Уолсингем смерил их взглядом. Миллс как всегда хранит монументальность. Фелиппес крысоват, но уверен в себе. И это, Уолсингем знал точно, будит в более опытном Миллсе ревность. Ещё пара лет, и дворовый выскочка, вчерашний «эй, малый, как тебя, ах да – Том» станет образцом благочиния и гражданской доблести. «Профессор без диплома» с уже обозначившейся залысиной.
- Что у вас?
Шеф, не мигая, уставился на подручных.
- Много чего, - взяв слово по праву старшинства, Миллс говорил степенно, с норовистой глушинкой: - Самое интересное из Италии.
- Там скучно не бывает, - зевнул Уолсингем.
- На этот раз почти все на один сюжет, с одним и тем же героем.
- Вот как? – сэр Френсис приподнял левую бровь, что означало край удивления. – Перевод?
- Частью перевод, частью – шифр. Но Том управился, - Миллс ножевым взглядом пырнул коротышку.
- Том у нас молодчина, - министр взял на себя труд щёлкнуть по сальной прядке рыжака. – Продолжайте.
- Я уже отредактировал, - с лёгким поклоном долговязый секретарь Миллс протянул широкий, как втрое увеличенная карточка, лист.
Уолсингем доверял интуиции работников. Уже сам факт, что они не поленились переписать иностранные депеши, свидетельствовал о важности информации. Но, даже доверяя, он всегда проверял. И после обязательно перепроверит всё. А сейчас время поджимало, впереди – отчёт для королевы...
***
За дверью что-то стукнуло, Уолсингем прильнул к смотровому отверстию. Приёмную пополнили два новичка. Один был высок, кряжист и расфуфырен, как попугай. Лицо известное – Иероним Горсей. Лет десять уже вертится при дворах королей, а вкуса ни на пенни. Купец, он, и есть купец.
Второй был юн, строен, не то чтобы наряден, но держался с врождённым изяществом. Длинные волосы обрамляет не легкомысленная беретка, а высокая узкобортная шляпа во вкусе солидных джентльменов.
Обернувшись к Миллсу, глава тайной службы скривился: кто?
Ответил не он, а, впервые за утро, Фелиппес.
- Молодой человек из хорошей семьи. При Дворе новичок, но больших способностей, - лисья речь лилась фальцетом. - Возможно, это тот, кто нам нужен для систематизации.
Сэр Фрэнсис сразу понял. Пребывая в перманентном поиске сметливых шифровальщиков, он изобретал оптимальную схему никому не доступной систематизации секретного архива. На своём веку Уолсингем повидал много архивов, и от каждого позаимствовал что-нибудь для собственной картотеки.
На миг лорд прикрыл глаза: «Зовите».
Вошедший был примерно одного с ним роста. И с двух шагов лицо уже не казалось юным. Кожа и румянец выдавали самое начало третьего десятка. Лишь глаза были не то, чтобы взрослыми, в них неуловимо посвечивала ранняя умудрённость.
- Вы знаете, кто я? – Уолсингем смерил «мудрого юношу» самым загадочным своим взглядом: чернильное жерло в молочном тумане.
- Как и я сэр Фрэнсис.
Без запятых, но мягко и с поклоном.
Уолсингем напрягся, туман кристаллизовался в корку льда. Непонятно! Во взгляде и манерах визави не было насмешки, напротив: почтительное ожидание. Но и что-то ещё – если не уравнивающее с тобой, то уж точно не уничижающее себя. Так равняет? Или всего лишь: «как и я, сэр, - Фрэнсис»?
Припугнуть что ли?
- Вы также племянник коменданта Тауэра, - опередил молодой наглец.
Вот это уже начало. Такого начала на моей памяти, пожалуй, и не было, отметил сэр Фрэнсис. Лёд растаял, не оставив капели.
- Разве это тот сан, с которого принято начинать? – не спросил, а вырезал кинжалом госсекретарь с кроткой усмешкой, впотьмах такой не разглядеть.
- Если по степени пиетета, а им человеку служит страх, то да.
Даёт, однако! И, поди, пойми тут: насмех или всерьёз?
- Остальное вам, тем более, известно.
- Да, и чем оно выше, тем больше внушает уважения, - с каждым словом голова юноши клонилась всё ниже.
Ловко выкручивается! Этакий элегантно обставленный, вкрадчивый нахрап! Удал не по годам.
- Далеко пойдёте, молодой человек, - похвалил Уолсингем и, когда тот чуть-чуть зарделся, сморгнул: - Если я не позову дядюшку Эдмунда.
Кровь мигом отхлынула от гладеньких щёк.
Ага! Пуля в яблочко!
***
…Пуля в яблочко!
- Аднумдэ укшюдяд увозоп ен ай илсе, - с лёгким хрипом, но без промедления выдал визитёр.
Тайный министр смешался, сломал брови. Признак то ли горнего удивления, то ли адского гнева.
Старину Миллса била мелкая дрожь.
Нимало ни смутясь, юный нахал приложил к груди руку, после чего взял с конторки чистую карточку, перо и размашисто начертал: «dnumde elIcnu llac i fi». Часть букв была странно деформирована.
Королевский министр, госсекретарь и член тайного совета трижды моргнул. Недобрый признак. Зубы монументального Миллса копировали нарастающий цокот копыт, а шейное всхолмие Фелиппеса напоминало прибой. Парни чётко сознавали: отвечать за «юное дарование», в первую голову, его открывателям.
И только «юный старичок», не теряясь, поднёс бумажку к серебряному бокалу справа от канделябра. В пузатом «зеркале» отразилось хромко, но вполне читаемо: «If I call uncle Edmund»*.
- Фокусы старика да Винчи, - догадался королевский министр.
Вслух. А про себя аж зацокал: «Реакция «перевёртыш», свойство прирождённого конспиратора. А ещё смелость или наглость, но под таким пряным соусом. Наличие совести и смелости в виду начальства – два редких качества агента. У этого, как минимум, есть второе. А без первого как-нибудь обойдёмся».
- Недурно, сэр…
- Фрэнсис, с вашего позволения, сэр.
Щелчок пальцев отослал секретарей за дверь.
***
Они долго стояли друг против друга, и Уолсингем с удовлетворением отметил, что взгляд юноши твёрд, но без признаков хамства.
- Скажите, сэр Фрэнсис, по жизни вас ведёт что: мысль или воля? - резко спросил Уолсингем.
- Свет мысли человека благодатен, но его слишком часто насилует воля физики, - не задумываясь, отчеканил тот.
- А стали бы вы сотрудничать с тем, кто имеет иную веру или живёт в стане врага? – переварив, продолжил визави.
- Смотря в чём. Но отчего бы и нет? Если «икс» не против нас, то уже с нами.
- Вот как? – член Тайного совета с любопытством разглядывал уникума. – Этак вы и границы отвергнете?
- Как и любые степени честолюбия, - чуть улыбнулся молодой человек.
- Выражайтесь яснее.
– Извольте, сэр. Пункт «А». Самая примитивная ступень честолюбия замыкается в своём отечестве. Если вы захотите большего, то распространите интерес на всё человечество. И это уже пункт «Б». Но для этого ещё лучше поставить себе на службу всю Природу. Пункт «В», ради которого я бы заменил кинжал на жезл герольда, неся девиз перемирия в толпу столько, сколько понадобится, пока та не поумнеет до того, чтоб не размахивать кулаком, но побеждать в споре.
Уолсингем снисходительно слушал, но «жерла» его медленно расширялись. Всё это начинало казаться не только дерзким и не столько странным, сколько интересным, обещая находку или даже, чем чёрт не шутит, открытие.
***
В голове помутилось. Он вдруг с ужасом представил, что бы стало с Англией, не будь Узкого моря*.
Нас ненавидят все, но вперёд других – Испания. Филипп II настолько могуч, что одним зевком герцога Альбы проглотил Португалию – европейскую державу посерьёзней Дании и Швеции, со вторым в мире флотом и огромными заморскими колониями. А это значит: ресурсы Лиссабона теперь пополнили колоссальную мадридскую прорву. Уже третий год Испания готовит десант в Англию, план его детально разработал ещё победоносный адмирал Хуан Австрийский. И не будь Узкого моря, от Лондона давно бы остались развалины… Англию бы уничтожили!
За сколько?
Испанцы… ну эти бы за неделю, не считая мелких стычек на болотах. Польше на то же понадобилось бы недели три. В месяц, и это край, уложится потрёпанная гугенотами Франция. Хотя и впрочем… Есть, пожалуй, одна нейтральная нам держава – Турция. И ещё одна не первый год напрашивается на дружбу – Московия. А ведь… если наш флот женить на русской орде… Чёрт возьми, а ведь… в словах этого юнца есть глубина, и она проницаема…
В мозгу выстраивались прямые и колечки, сплетавшиеся в цепочки. Цепочки в рисунки.
Вот красный ирис, как меч с разводами.
Вот золотой лев с мечом.
А вот кровавый крест*.
Флоренция, Венеция, Генуя.
Три маски политической мозаики Европы.
В молодости он жил в увитой цветами Падуе, но владела им падуанская юриспруденция, а пленяла флорентийская политическая теория в лице Макиавелли. Флорентинцы издавна пытаются влиять на Англию. Не теоретически, - материально. Достаточно вспомнить католический заговор против королевы, что лет 10 назад финансировал флорентийский банкир Ридольфи.
Поэтому уже здесь, в Англии, Уолсингем переключился на практику расчётливых венецианцев. Именно в эти минуты рандеву с юным вундеркиндом «венецианская шпага» вдруг нырнула в «генуэзский яд», и никто, никто не умер. Ибо в Англии хватало и «львов», и «крестиков» и «ирисов».
Венецианцы импонировали Уолсингему чёткостью намерений: везде и всем навяжем свою волю, чтобы, в конечном счёте, победить всех и усилить Светлейшую Республику Венецию. Принцип патриотизма в глобальном масштабе.
Генуэзцы в своих методах намного беспринципнее. Если Венеция, а за ней и Англия, опираются, пусть цинично, но безоговорочно, на собственные институты власти для достижения собственных же интересов, то генуэзцы всеядны. Вместо армий они делают ставку на «безродные деньги», поэтому мировая сеть банкиров-ростовщиков и торговцев-купцов для них родней каких-либо государственных принципов, границ, интересов и даже Бога. Генуэзские выходцы не раз пытались навязать свои воззрения некоторым английским политикам, но их с гневом отвергли практически все и, первым, сам Уолсингем.
А некоторое время спустя он вдруг с удивлением обнаружил, что генуэзская отрава нашла благодарный сосуд в лице английских торговых и финансовых компаний. И это не удивительно. Уж таково оно, подлое сословие купцов и толстосумов. Кровососущих не волнует судьба кормящего тела, лишь - собственная утроба. Не родина, но бизнес.
***
- Что-что? – Уолсингем встряхнулся. - Повторите-ка, и покороче.
- Низший уровень потребностей - отечество, средний – человечество, высший - Вселенная.
- Всевышний, - поправил нестрого старый педант.
- Если Вселенной… если Всевышнему безразлично отечество, Они могут ускорить его конец, - без сбоя подтвердил юноша.
- Или, если оперировать вашими категориями: то всего лишь прикончить уровень потребностей, ограниченный интересами столь глупого отечества, не так ли? – усмехнулся лорд.
- Или всего лишь увеличить потребности умного отечества, приблизив его к совершенству…
Уолсингем уже не слушал, хотя и слышал.
…Англия – одна, тут… Венеция - везде… Генуя – со всеми и, одновременно, против всех, чтоб - над всеми… И если мы выстроим отношения и связи так, что мир просядет под нашими чреслами, то, в самом деле, что такое какие-то Габсбурги? И что такое мрачный Мадрид? Тем более, растленный Париж? Миром правит Лондон. Весь мир – колония Англии… Подумать только, как удачно всё сходится: географические приобретения Гилберта, Дрэйка и Рэйли, проект Британской империи Джона Ди, и вот, пожалуйста, не признающая границ стратегия покорения Вселенной от «анонима» под кодовым номером «Фрэнсис сэр»... Карты ложатся, будто по указке свыше... Но разве такое так просто случается? Хотя и впрочем… Всякая встреча предопределена...
- Это почти универсальный код, - неожиданно для себя изрёк сэр Фрэнсис.
- Код и пароль – то, что требуется для перехода с одного уровня на другой…
***
Далее пошёл разговор профессионалов, то есть на таком «птичьем языке» и с таким восторженным со-пониманием, что из всего этого можно было извлечь лишь несколько членораздельных фраз.
- Каждый, кто занимается системой, должен для начала хотя бы сформулировать принципы. У вас есть принципы кодирования?
- Я ещё не разработал, но уже, как мне кажется, изобрёл систему. Она будет простой, средней и повышенной сложности, сэр. Но принципы её, надеюсь, вы сами в этом убедитесь, достаточно просты, универсальны и, поскольку это импонирует Вселен… Всевышнему, троичны. Шифр должен быть первое: немудрёным и несложным в применении, э-э-э…
Молодой человек остановился и потряс перед грудью перевёрнутыми ладонями с пухлыми, розовыми пальчиками.
- Лёгким! – скорректировал лорд.
- Совершенно точно! Именно лёгким. Второе непременное качество шифра, – ладони юноши «панцирем» сплелись на сердце, – надёжность и устойчивость перед дешифровщиком. Третий принцип: шифр должен не казаться шифром, - и он приблизил к глазам рогатку из пальцев, - лишнее подозрение лишь привлекает лишнее внимание.
- Сэр Фрэнсис, мне определённо нравится Код вашей мысли, - в тоне Уолсингема скорее «сквозило тепло, чем теплел сквозняк» - именно так он характеризовал себя в минуты позитива.
Отреагировав свойски на букву «к», юный сэр Фрэнсис как-то нервно подмигнул. Старый сэр Фрэнсис ответил тем же. Контакт был установлен. И вся дальнейшая беседа состояла лишь из череды странных междометий.
- Тра-та-та-чирик-чирик… Ну, а, положим, если берётся секретное сообщение особой сложности, сэр, чир-чир?
И это министр!
- Фьюить, фьюить… Совершенно не важно, сэр, какая сложность. Чирик-чирик… В любом случае для нас важнее правильно выбрать метод кодировки. Мы должны прописать канон, который бы определил на века, какой букве алфавита будет в точности соответствовать тот или иной комплект знаков. После этого останется придумать сообщение и зашифровать его… Чирик-чирик…
А это уже гость министра.
- И как же его расшифрует получатель, цвирк-цвирк? Ваше здоровье, сэр.
«Птичью трель» разбавил пьянительный плеск. Это из серебряного кувшина пролилась первая за утро струйка кларета.
- Благодарю, сэр… А так же! Всё просто. Ведь, придумав способ упрятывать новости, мы как бы сразу же задаём алгоритм, согласно которому символам сокрытого предложения отвечают определённые буквы алфавита… А-А… Б-Б… Позвольте перо…
Теперь в «птичий хор» вкрался бумажный шорох.
Две головы склонились под канделябром, едва не срастаясь макушками. Знак приобщения - редкая и счастливая минута, когда чопорные церемонии пасуют перед человеческой прямотой.
- И вот вам искомый текст, ха-ха!
- Отлично!
Хлопок по плечу…
***
Поняв, что дал лишку, Уолсингем нахмурился и подплеснул критики:
- Но, конечно, всё это пока ещё слишком громоздко и сложно. Нужна доработка. Не согласны? Ну как же. Вот в чём у вас главная идея? Что всякая буква сообщения должна заменять группу из пяти символов «A» или «Б», так?
- Ну а чем плохо? В силу последовательного… э-э… то есть последовательности из пяти двоичных символов шифровальщик будет способен закодировать 25 равно 32 (25=32) символа. И заметьте, в чём преимущество: открывается воистину простор для комбинаций, то есть способов кодирования.
- Да, это полезно, я же не спорю. Просто, и вы согласитесь… ваше здоровье… - Дзиньк! - Есть некие погрешности. – Бульк-бульк! - Согласитесь, что шифр только тогда выглядит безупречным, когда и конечный текст кажется осмысленным… я ясно выражаюсь?.. Благодарю… когда окончательный текст читается, как ясная фраза, а не абракадабра из случайно подогнанных символов. А у вас это пока и присутствует, то есть отсутствует. Некий, но огрех, ведь так?
- Безусловно, сэр, и над этим мне предстоит ещё думать и думать. Сделать фразу осмысленной, незаметной и не будящей подозрений – в этом весь фокус. И это не фокус да Винчи.
- Не отчаивайтесь. У вас всё когда-нибудь получится. Ваше полное имя, сэр?
- Фрэнсис. Фрэнсис Бэкон...
***
Ни о чём. Слишком молод, чтоб попасться на заметку. Хотя и впрочем… Не из тех ли Бэконов, чей папаша, Николас Бэкон, был лордом-хранителем Большой государственной печати, а дядя по матушке, - у министра вдруг расширились зрачки, – лорд Бёрли?
Сесил! Ну-ка, ну-ка. Ну, да, ну, конечно же… Бёрли, в самом деле, пару раз небрежно упоминал о бедном родственнике. Дескать, папаша умер, оставив сыну сущие гроши. Парень, кажется, отучился в Кембридже. Но потом выпал из поля зрения, ибо попал в свиту нашего посла в Париже.
Вот и выходит, что он, как и все, кто не дурак, бежал от нашего академического тривиума: риторика, логика, грамматика. Ну да, вот и Джон Ди не раз при мне твердил королеве, что: «Наша система образования слишком тривиальна и схоластична для того, чтобы соответствовать мировой империи. И так будет до тех пор, пока мы к гуманитарному тривиуму не добавим математический квадривиум: арифметику, геометрию, астрономию и гармонику, - неустанно втолковывал мастер Ди. - Пока этого не произойдёт, мы вынуждены работать здесь незримо – в невидимом колледже».
Или взять Падуанский университет – «опальный факультет» Болонского, приютивший беглецов, что порвали с болонским ректоратом. В Падуе всё было продумано до мелочей, учащиеся разбиты на земляческие группы: итальянцы с итальянцами, англичане с англичанами. Французы с французами, поляки с поляками. Но главное – это профили. Universitas Iuristarum учит гражданскому и каноническому праву, плюс богословию, а Universitas Artistarum - астрономии, диалектике, философии, грамматике, медицине и риторике. И этот Бэкон, стало быть, тоже учился там, за Узким морем. Хотя и впрочем, тот ли это Бэкон? Да неважно, мы в любом случае извлечём урок на будущее: в колледжах стоит покопаться и раскинуть сеточку. А малый, чую, далеко пойдет…
***
- Не стану лукавить, наше знакомство доставило мне целых три минуты наслаждения.
- Надеюсь, что не заблуждения. Обожествлять заблуждение – худшее из зол.
- Да вы, как я погляжу, мыслитель.
- Всего лишь думающий актёр, - улыбка актёра слишком приторна. - Философия и наука – это просцениум и мизансцена публичных подмостков. Равно как и жизнь идолов.
- Идолов?
- Ну, да, - юный Фрэнсис выжидающе смотрел на старого. - Идолы – те же заблуждения. Всё дело в масштабе природного характера и условиях полученного образования.
Юный философ начал возбуждённо мерить диагонали кабинета.
- Низшая личность – он же Идол племени - живёт по обычаю и не признаёт анализа. Фактически животный уровень. Затем идёт Идол пещеры – это уже, когда природные недостатки сдобрены приобретенными способностями. Ещё крупнее Идол рынка – это, когда все твои заблуждения - производные неоднозначности толкований, а если короче, – языка. Погрешности языка, в конечном счёте, отражаются на общей дефектности сознания. Но это пустяки, потому что высшее заблуждение исходит только от Идола театра – это, когда есть мысль, сформированная определённой школой. И школа Падуи сильно отличается от нашей кембриджской традиции. Об этом я могу уверенно сказать как начинающий, но думающий правовед. Чего уж говорить о законченных: даже Аристотель кончил тем, что разошёлся с учителем своим Платоном. Мне же, боюсь, вообще, никогда не сойтись с Аристотелем притом, что ему фанатически привержены итальянцы и, вообще, господа схоласты. И…
Но в этом месте Уолсингем поднял руку и сщелил левый глаз.
Свеча потухла. И парень сдулся на полуслове.
- Фелиппес, проводите, мистера Бэкона.
***
…Пожалуй, отныне я имею основание дополнить свой титул званием «племянник коменданта Тауэра». А юный агент Фрэнсис заслуживает честной и безобманной клички «Свинина», прошептал Уолсингем, как только дверь за молодым дарованием закрылась.
И тотчас в мозгу открылась ниша, откуда накатило такое!
От хлынувших перспектив захватывало дух и щемило сердце. Все эти годы и ты, и Сесиль, и ваши агенты лихорадочно, но тщетно силились сделать так, чтобы Англия элементарно выжила, чисто физически уцелев в борьбе с Габсбургами и Ватиканом. И вдруг всего-то несколько странноватых слов молодого нахала, а в голове выстукивает сверхразумный код…
Традиционно сумрачный взгляд Уолсингема на туманные перспективы Англии и Европы как будто обретал кристальную ясность, космическую широту и уносился к звёздам.
Это что же получается, сэр Фрэнсис, по-вашему, маленькая Англия способна одолеть гигантскую Испанию и идти своим путём?
Конечно, сэр Фрэнсис… А что нам Испания? И что нам Европа? Англия – это Космос, в котором - Всё.
Хотя и впрочем…
Уолсингем нервно почесал под усом: брр, вкрадчиво-наглый голос Фрэнсиса Бэкона внятно отдавался в ушах. Как будто бы всё здесь выдавало его незримое присутствие. Взгляд скользнул по бумажке с «леонардовской» абракадаброй: «Если я не позову дядюшку Эдмунда».
Хм, чем не пароль для моих наушников? Пожалуй, эта «Свинина» способна систематизировать всё, а не только карточки. Но, боюсь, что когда-нибудь он зашифрует Вселенную, если, конечно, Та из упрямства не позволит ему раскодировать свой смысл.
При любом раскладе, такие нам пригодятся в Парламенте. Попросим Фелиппеса навести справки.
Так-то, господа итальянцы… И лорд пригладил вольнодумно танцующую стрелку левого уса.
* In the middle of nowhere (англ.) – аналог русского «в тьмутаракани»
Ричард Ченслер (утонул в 1556) — английский капитан и, вероятно, тайный агент короля Эдуарда IV; в поисках морского пути через Северный Ледовитый океан на судне «Эдуард Бонавентура» доплыл до Белого моря, став основоположником торговых связей Англии с Россией
Иоганн Тритемий (1462-1516) - немецкий аббат-бенедиктинец, мистик, теолог, оккультист, изобретатель шифров, классик криптографии (труд «Стеганография») и наставник крупнейшего немецкого алхимика-универсала Генриха Корнелия Агриппы Неттесгеймского (1486-1535).
If I call uncle Edmund (англ.) - Если я не позову дядюшку Эдмунда»
Узкое море - пролив Ла-Манш.
Красный ирис, золотой лев, кровавый крест – гербы Флоренции, Венеции и Генуи.
Портрет Джона Ди
Фрагмент из романа "Московит и язовит", том 2, 2015.
Разворот выборочных глав: http://www.proza.ru/avtor/plotsam1963&book=31#31