Ранее: «Сиреневый букет» (стихи) http://www.proza.ru/2015/09/03/1348
Голубая краска, которой выкрашена стена беседки, пахнет так сильно и такая свежая – мягкая и блестящая, что её очень хочется отковырнуть. Непременно надо отковырнуть – прямо сейчас, прямо вот эту вот большую толстую каплю – и непременно съесть.
Но есть её нельзя! Конечно, нельзя – они никогда ещё не видели, чтобы кто-нибудь ел масляную краску... Ну тогда хотя бы пожевать – уж очень она притягательно-резиновая.
Но они, конечно же, и не жуют её, а просто мнут в руках: отколупывают и мнут, катают между пальцами, давя и приминая ногтями. Это очень интересно и занимательно – просто здорово!
Каждый год беседки красят – иногда в тот же самый цвет, иногда в какой-нибудь другой, – и каждый год не успевает краска как следует просохнуть, как дети начинают потихонечку отдирать от стен толстые, набрякшие потёки.
Дети – в лёгких курточках, шапочках и платочках на вечерней прогулке – малыши ясельной группы, в которую ходит Катя.
Беседка – деревянный помост, посередине которого, разделяя его на две половины, возвышается крашеная цементная стена. От неё в обе стороны крыльями поднимается навес, который опирается на круглые светлые столбы, стоящие по углам помоста.
У самой стены – лавочка. За стеной – другая группа, и они её слышат, но туда нельзя.
Да им и здесь хорошо! – тепло, светло и зелено – на дворе весна. И так хорошо и легко гуляется им – наконец-то! – без толстых шуб, шапок и валенок...
И так хорошо – легко! – отрываются от стены кусочки голубой краски.
За этим-то увлекательным занятием и застала их...
Впрочем, нет, никто никого не заставал, так и не застал – ни в тот раз, ни в другой, ни в третий – ни воспитательница, ни Катина мама, ни другая чья-нибудь мама, ни папа – просто это «важное» дело «вдруг», как это обычно и бывает, было прервано «неожиданным» Катиной мамы приходом. Это она пришла после работы Катю из яслей забрать.
Пришла нарядная: в красивом бежевом плаще – приталенном, с тонким кружочком позолоты на каждой из круглых плоских пуговиц – и в лёгких туфлях на небольшом каблучке – коричневых, лаковых, с маленькими замшевыми бантиками... Оттого-то и походка у мамы такая лёгкая.
И не просто так пришла, а с подарком – с цветами, которых Катя никогда в жизни не видела.
Они были чем-то похожи на росшие в лесу лютики – только гораздо, гораздо крупнее. Были они такими же, как и лютики, жёлтыми. Но и только.
Этот новый жёлтый был гораздо нежнее, благороднее. И в отличие от лютиков, совсем-совсем тонюсеньких и слабеньких, – и бутоны, и уже распустившиеся чашечки прекрасных незнакомцев – были большими и почти совсем круглыми; и держались они на толстых и сочных тёмно-зелёных стеблях с широкими «рваными» листьями.
– Это купальницы, – сказала мама и дала Кате в руки небольшой, но для девочки её лет весьма внушительный, крепкий и влажный букет.
Цветы пахли, как тогда показалось Кате, совершенно особенно: сильно и вместе с тем тонко – свежо.
Сам образ этих цветов, весь их облик и ощущение от прикосновения упругих стеблей и прохладных листьев к Катиным пальцам, нежная шелковистость тугих бутонов и томно полураскрытых лепестков – мгновенно очаровали её, зачаровали: ей захотелось закрыть глаза, зарыться в цветы лицом, чтобы лепестки их коснулись опущенных век... – и плыть, плыть, плыть... по волнам этого дивного запаха... благоухания... как какая-нибудь кувшинка... или Царевна-лягушка на кувшиночном листе. Ведь «купальница» – это потому, что она где-то «купается»? – в каком-нибудь лесном озере или даже болоте... тёмно-тёмно-зелёном.
Всю дорогу Катя несла букет сама – держа его в обеих руках и то и дело нюхая.
Стоял тёплый вечер – ясный и тихий, умиротворённый и умиротворяющий – когда нежаркое солнце гаснет, тонко и бережно золотя нежно-голубой небосвод.
Но кроме нежно-жёлтых соцветий в густой зелени перистых листьев Катя ничего не видела.
«Долго ли, коротко ли» шли они с мамой...
А когда наконец пришли домой, то поставили букет в наполненную водой невысокую и круглую керамическую вазу с глазурованными тёмно-коричневыми, бархатно-зелёными, болотными, кремовыми и каштановыми боками.
Катя то и дело подходила к вазе, подносила к цветам лицо, смотрела на них – близко-близко... и вдыхала источаемый ими волнующий аромат.
Стемнело.
Вечер из бледно-голубого и светло-золотистого незаметно стал тёмно-сиреневым: комнаты наполнились тенистым полумраком, а затем прохладным и глубоким-глубоким, почти чёрным – словно вода в сказочном омуте – сумраком...
Только шёлковые шарики купальниц волшебно светились в темноте.
«Купальницы... купальницы...» – шептала Катя новое слово.
Повторяла ещё и ещё раз – вслух и про себя, чтобы не забыть это своё новое знание, почему-то для неё теперь очень и очень важное, ценное.
Исчезли и ясли, и дети, и воспитательница, и «резиновые» капли непросохшей краски, которые так и хотелось отколупнуть... и все прочие открытия этого и других дней – таких же, как этот... и иных, совсем на него непохожих... и все их ежедневные большие и малые тревоги и радости – забылось всё. Остались только эти дивные жёлтые цветы.
Как могла она раньше не знать их?
И как бы жила без них – теперь?
«Купальницы... купальницы...» – повторяла Катя, засыпая...
Словно ласковое заклинание, отныне и навсегда открывающее всему сущему некую новую – извечную, но доселе тайную – жизнь; наполняющее всё и вся чудесной и, вне всякого сомнения, светлой силой.
______________________________
Иллюстрация: Светлана Голицына «Купальницы и Чехов»
Далее: «Сиреневое» (стихи) http://www.proza.ru/2015/09/03/1379