Персональная творческая архитектурная мастерская Антона Круглова с символическим названием «Сфера» постепенно разворачивала свою деятельность. Все рабочие места были оборудованы, предусмотрено даже два дополнительных стола и кульман. Купили пока один компьютер и принтер.
Неожиданной проблемой стало отсутствие городского телефона. Марша предлагала просто подключить на ее номер второй аппарат параллельно, но Антон никак не соглашался. У него была навязчивая мысль, что они лишили Маршу уединенности и личной жизни. И пусть Марша уверяла, мол, все можно устроить, Антон хотел сохранить в неприкосновенности ее право на конфиденциальные разговоры. Это привело к тому, что Марше пришлось продолжать работать в хозяйском кабинете, а заодно дежурить на телефоне.
Сегодня Антон был во флигеле один. Бархин уехал в командировку по области. Саша осталась дома с Лейлой, умудрившейся подхватить ветрянку от соседского мальчика, с которым даже толком знакома не была. Марша, как всегда, на своем посту, в доме.
Антон занимался проектом памятного знака к 50-летию освобождения города от немецко-фашистских захватчиков. Работу поручил ему мэр лично. Учитывая тот факт, что Антон у него в долгу, отказаться не представляло возможным. Эскизные предложения надо сделать, как всегда, срочно.
Мыслей по поводу образа у Антона не было совсем. И заниматься этим не очень хотелось. Придумать нечто оригинальное и новаторское опасно – такая серьезная тема. В голове возникали известные примеры многочисленных советских памятников, которые отчасти тиражировали друг друга в том или ином виде. Исключение составляли уникальные сооружения в крупных городах.
Антону нравился монумент Воину-освободителю в Берлине и комплекс на Мамаевом кургане. В Волгоград он приезжал с родителями в детстве и был очарован размерами статуи Родины-матери, ее динамикой. Маленький Антон никак не мог взять в толк, почему советский воин с автоматом в руках из скульптуры «Стоять насмерть» изображен раздетым, а не в военной форме. Он спрашивал у родителей. Они сказали, что воин символизирует русского богатыря, правда, его наготы это не объясняло. Общим художественным приемом такой подход было назвать нельзя, потому что на всех остальных скульптурах комплекса одежда присутствовала.
Когда Антон подрос и уже учился в художественной школе, преподаватель рассказывал детям, что Родина-мать, держащая меч над головой и призывающая на битву с врагом на Мамаевом кургане – это вторая часть триптиха. Первая – памятник в Магнитогорске, где русский умелец, выковавший меч для защиты Отечества, передает его воину. А третьей составляющей как раз считался монумент в Берлине, где советский солдат держит в одной руке девочку, а во второй опущенный меч, символ конца войны. Антону было приятно, что оба его любимых произведения вошли в этот триптих.
Как оказалось, монумент в Магнитогорске возводили в уже после смерти Вучетича, и автором там был другой скульптор, видимо поэтому Антону памятник казался излишне статичным и странным. Не эмоционально происходит передача меча, складывалось ощущение, что полусонный воин его не принял, а отобрал у рабочего, а тот так с правой растопыренной кистью руки недоуменно застыл. Ох уж эта стилизация 70-х годов! Одна рукоять меча чего стоит!
Размышляя обо всем этом, Антон провел полдня в творческих муках. Он закрывал глаза, пытался представить монумент, делал зарисовки на бумаге. Результата не было.
За окном разноцветно, в предчувствии приближающейся осени, красовался сад. Антон спустился во двор, помечтал – вот бы Марша увидела его в окно кухни и вышла поговорить. Но Марши не было. Он выкурил сигарету, вернулся в зал и заварил чай. Долго искал по настроению, какую музыку включить, выбрал King Crimson.
Антона внезапно охватила паника. А если он не сможет придумать? Мэр уверен в его способностях, не сомневается в результате, но творческий процесс дело тонкое!
Антон понял, что не с того начал, причем тут вообще сам памятник, ведь комплекс на Мамаевом кургане – не выставка статуй на тему победы, это цельная композиция, продуманный спектакль. Так и здесь надо начать с генплана участка, как обычно и делают архитекторы, проектируя здания или комплекс зданий.
Он пошел к кульману, стал рассматривать подоснову. Мемориал предполагалось разместить на въезде в город. Значит, его должно быть видно с трассы. Но заданное местоположение площадки не слишком удачное. При въезде монумент будет находиться с левой обочины, и поток машин, идущих из города, перекроет видимость.
Антон прихлебывал горячий душистый чай, вот именно такой он особенно любил, и смотрел на подоснову. Вдруг ему в голову пришла удивительно простая идея – поставить монумент между полосами движения, посередине дороги, а новые участки трассы пустить с двух сторон в объезд. Да, это повлечет за собой лишние материальные затраты, и немалые, но с композиционной точки зрения получается эффектно. Людей, въезжающих в город, памятник встретит с левой стороны, там можно организовать парковку и подход к обелиску. В непосредственной близости, справа и слева, расположатся остановки междугороднего транспорта и подземный пешеходный переход. У Антона сердце заколотилось от предчувствия. Он взял кальку, обвел нужный участок, попробовал схематично изобразить свои замыслы. В принципе, почти выходило. Правда, объезд получается затиснутым. Антон расстроился, он понимал, идея хорошая, и она настолько захватила его, что на другую ему не переключиться, по крайней мере, в ближайшее время, а сроки выделили смешные, на все про все – пара дней. Антон решил попробовать прочертить участок в точных размерах.
Результат обнадежил, но не совсем. «Хоть бы Женька пришел, посоветоваться нужно. Или Марша появилась! Что, в самом деле, с ней такое?».
Антон опять вскипятил чай, решил перекусить бутербродами. После обеденного перерыва он вышел покурить. Сад с небольшими проблесками желтой и красной охры в листве на фоне безоблачного неба приковал его взгляд: «Да, чудесное место! Невероятно, что у нас все получилось, хотя…».
Антон хаотично и отрывочно, не углубляясь, мысленно коснулся неприятной темы. Он пытался заставить себя думать о проекте, но опять возвращался к этой странной ситуации. Дело в том, что Антон привык по вечерам задерживаться на работе, все обдумать в тишине одному, без присутствия посторонних. Самые хорошие идеи посещали его именно в это время. С утра он долго раскачивался, обычно решал какие-то вопросы по телефону, обсуждал сделанное с коллегами, но творчески настроиться утром, в суете, было для него сложно. Когда они обосновались во флигеле, помня об этом, Антон установил свободный график работы, кому как хочется, главное, чтобы в течение дня все пересекались. Но получалось не очень складно.
Саше было удобно с утра, но не слишком рано, чтобы дать поспать Лейле и Любе. Бархин мог приезжать только после работы в тресте, то есть к вечеру. Марше вообще никуда не надо было ходить. Антон с удовольствием начинал бы с обеда, чтобы трудиться допоздна, но заказчики предпочитают делать ранние звонки и потом планировать свой день.
В результате Антон стал приходить вместе с Сашей к десяти, видимо, подразумевалось, что он с Сашей должен и возвращаться, но к вечеру Антона разбирало настроение работать. Хорошо, если являлся Бархин, Антон просто задерживался и все, а если тот не мог по какой-то причине, то Антон плелся домой с Сашей, по его меркам, в самое свое плодотворное время. Оставаться с Маршей в ее доме после рабочего дня Антон не решался, опасаясь реакции Саши.
Марша утром заходила во флигель поздороваться, узнать новости, получить задание, показать свои наработки, отчитаться по звонкам, а потом скрывалась в доме и была там словно в заточении под домашним арестом, она не отдыхала в саду, не отвлекалась на хозяйство, не уходила в магазины или к Ольге Викторовне. Она словно была на службе с утра до ночи, постоянно готовая, что ее могут позвать или придут позвонить. Конечно, впрямую никто от нее этого не требовал, но получалось именно так. Вот и сегодня он видел ее только утром.
Ну что же, пора трудиться. Докурив сигарету, Антон вернулся во флигель. Он устроился у кульмана и стал рассматривать подоснову. Топосъемка была сделана «с запасом». Антон автоматически опустил взгляд чуть ниже по линии дороги. Сердце застучало в предчувствии удачи. Метрах в пятидесяти от заданного места расположения мемориала, вдоль правой обочины, он увидел кривую линию оврага. Если по контуру оврага пустить полосу дороги, то и овраг удастся укрепить, и объезд справа от памятника тогда хорошо ложится на существующую топосъемку. Слева магистраль обрамляли кустарник и небольшая полоса из деревьев, а сразу за ними ровной линией шла частная застройка. Приближать дорогу к домам нельзя. Значит, сделать генплан симметричным не удастся. Но зато одну полосу трассы можно будет не трогать, а это огромный плюс.
Антон решил слегка видоизменить композицию, сохранив концепцию. Теперь справа дорога огибала по радиусу площадь с монументом, левая полоса шла прямо. Прослеживался такой сценарий: машины по пути в город, назовем их – гости города, вынуждены будут слегка сбавить скорость и объехать комплекс по полукругу, рассмотрев его не только спереди, но и сбоку. Такой получался почетный объезд. При желании можно будет остановиться и пройти к памятнику. Парковка прекрасно размещается. Машины, выезжающие из города, встречают тыльную сторону монумента, зато у них на первый план будет выступать вечный огонь. Такой камерный вид изнутри. В этом случае появляются два варианта: машины следуют транзитом или могут стать на парковке, а люди по подземному переходу пройдут к площади у монумента.
Антон загорелся. Как хорошо получился пешеходный переход рядом с остановками и памятником. Можно перейти просто на другую сторону, а можно будет свернуть в средней части вбок и попасть к мемориалу. У Антона заработала мысль: а что, если из подземного уровня перехода предусмотреть вход в музей воинской славы? Точно, а подсветить его сверху. Можно сделать светопрозрачный фонарь в виде пятиконечной звезды, к примеру, или как-то совместить с фонарем вечный огонь. А может, огня не будет? На всякий случай надо предусмотреть, убрать потом всегда легче. Вообще-то это уже не памятный знак получается, а нечто грандиозное...
Антон отрезал куски кальки и быстрыми уверенными движениями рисовал новые схемы, уточнял детали, радиусы и снова обводил начисто. У него пошло дело, он «словил мурашика». Музыка кончилась, но не хотелось отвлекаться даже на то, чтобы поменять бобину. Антон стал тихо напевать «Бьется в тесной печурке огонь…». Слова знал не все, но где не мог вспомнить текст, просто мычал мелодию.
Антон не думал, каким будет сам монумент. Он хотел, чтобы фронтально с дороги это были две высокие стелы, а при объезде массив памятника как бы разворачивался, превращаясь, к примеру, в знамя. Точно, знамя. Длинное полотнище, все изгибающееся, такими огромными складками. А на этих складках надо обязательно написать фамилии, вертикальными столбцами. Интересно, сколько потребуется места, чтобы увековечить десятки тысяч имен. Да и есть ли такие списки? А было бы здорово высечь их. Во-первых, это почесть павшим, а во-вторых – наглядная демонстрация потерь жизней и судеб! Ну ладно, про памятник подумаем, подключим скульпторов, да и сам предложения сделаю.
Антон не ощущал и не чувствовал время. Мельком взглянув на часы, он ужаснулся, было двенадцать ночи! Наверное, Саша волнуется, а он без телефона и позвонить забыл. Антон стал быстро собирать кальки, решил взять их домой, поразмышлять ночью на кухне. Уходя, он обратил внимание, что у Марши в доме не горит свет. «Спит уже, наверное», – подумал Антон.
Маршу с утра мучила головная боль. Работа валилась из рук. Настроения не было. По телевизору тревожный голос диктора читал сводку о крушении ТУ-134 в Иванове. Погибло восемьдесят четыре человека, самолет упал на здания. Марша расстроилась, не выключала телевизор и постоянно слушала новости про катастрофу. Еще она поджидала звонка от Виктории Эдуардовны, которая отдыхала в Сестрорецке и часто сама набирала Марше с междугороднего телефона-автомата. Но сегодня звонков ни от заказчиков, ни от хозяйки не было. Телефон молчал весь день.
Еле дождавшись вечера, приняв уже несколько таблеток разного цвета и вкуса, Марша решила просто лечь спать с надеждой, что утром все нормализуется. Уснула она сразу, возможно, помогли лекарства с незначительным седативным эффектом, которые в совокупности усилили это свойство и подействовали как снотворное. Ей показалось, что она проспала совсем недолго, когда резкий телефонный звонок сначала напугал ее, а потом вывел из состояния липкого, как кисель, сна.
– Але! Слушаю!
– Марша, это Саша, я что, тебя разбудила?
– Не знаю, я еще не поняла, – Марша никак не могла проснуться и начать соображать.
– Антон у тебя?
– Антон? Я не знаю. Почему у меня? Хочешь, посмотрю через кухню, есть ли свет во флигеле? Саша, але! Саша, зачем же ты трубку бросаешь?
Марша пошла в кухню, в саду было темно – значит, свет во флигеле выключен. Плохо соображая и вообще не проанализировав ситуацию, Марша рухнула в постель, укрылась с головой и погрузилась в бессвязное обволакивающее состояние почти беспамятства.
Уже светало, когда ее разбудили вновь длинные гудки междугороднего звонка.
Антон застал Сашу свернувшейся калачом в углу кровати, она плакала. Он сел рядом, гладил ее по голове и пытался попросить прощения:
– Прости, Саша, я заработался, ну прости, что со мной может случиться, у меня семь жизней в запасе…
Она пыталась движением головы скинуть его руку.
– Саша, ну скажи, что ты не сердишься, не молчи, пожалуйста, прости меня!
– Я никогда не думала, что это произойдет со мной, с нами! – Саша не могла спокойно говорить, она произносила слова отрывисто, задыхаясь, голос срывался и дрожал.
– Саша, а что с нами произошло? У нас все замечательно! Понимаешь, я потерял ощущение времени, работа пошла, мучился полдня, ничего не мог придумать, а тут все стало получаться! Плохо без телефона, был бы аппарат на глазах, я увидел и позвонил бы, да и ты могла сама набрать, а не переживать без толку.
– Я и набрала. Мне Марша стала врать, что не знает, где ты. Как это может быть, если ты с ней в одном доме находишься?
– Саша, ты звонила Марше, когда?
– Да вот, минут двадцать назад, у тебя как раз было время, чтобы сюда дойти, я не сомневалась, теперь уж ты быстренько вернешься.
– Ничего не понимаю, она тебе сказала, что не знает где я?
– Предложила через окно кухни посмотреть, горит ли свет во флигеле, а просто пройти по коридору в мастерскую нельзя да? Продумала, еще сказала, что не знает, спала она или нет. Как все противно! Я ей доверяла, всегда доверяла, сильнее, чем тебе, а она… Я не могу больше говорить об этом, вы меня убили сегодня, веру мою в людей уничтожили! Дома больная дочь, ты весь день не мог позвонить, узнать, о ее самочувствии, какая температура, может, помощь твоя нужна. Мало, что я из-за этого расстроилась, так ты с работы прийти домой забыл!
– Саша, я весь день один провел, Маршу видел утром, когда пришел, только поздоровались, она замкнутая была, сказала, что голова раскалывается, даже в зал не заходила. Вот посмотри, я кальки домой принес, чтобы на кухне еще доработать, пока настроение было соответствующее. Саша, Саша! Что же ты делаешь! Зачем изводишь себя? Ты ведь не такая! Я – дурак, не звонил, забыл, да и не хотел к Марше в дом заходить, сама же меня так настроила, мол, мы ее частную жизнь нарушаем. Мне знаешь, как сегодня вас не хватало, чтобы посоветоваться!
– Антон, не оправдывайся, все это на твоей совести, на вашей! Если между вами ничего нет, значит, нет, если есть, значит, есть! Меня это не касается. Мне все равно. У меня нет никаких эмоций. Сгорели.
– Саш, ты сама накрутила проблему, разбудила человека и еще хотела, чтобы она тебе вразумительно что-то говорила. Не могу представить, как ты теперь ей на глаза появишься! И я как?
Антон ушел на кухню, он почему-то не чувствовал вины. То, что Саша вдруг так несправедливо упрекала его, больно задевало самолюбие. Работать над проектом, конечно, он не мог, необходимое состояние покинуло, настроение ужасное. Он тихо прошел в комнату Лейлы. Глаза постепенно привыкли к темноте. Тусклый свет от фонаря за окном помог различить пятна зеленки на лице и ручках спящей девочки. Утром их было в два раза меньше, значит, высыпания продолжались еще и сегодня, а, следовательно, температура не снижалась.
Антон никак не мог понять, почему он вообще не вспоминал о том, что дочь болеет, настолько работа, идея его поглотила. Как же так получилось? Антон точно знал, Саша вела бы себя совсем по-другому. И она опять боролась за Лейлу одна. А его никогда нет рядом. Антону было горько от этих мыслей. До сегодняшнего дня они с Сашей вообще не ссорились.
Был только один случай, но его ссорой нельзя назвать, когда Антон и Марша навещали больного Бархина, а к Лейле приезжала скорая помощь. В тот раз он был действительно виноват, задержался, пошел провожать Маршу, правда, не зная, что Лейла заболела. Но теперь-то ведь знал. Они с Сашей утром искали новые прыщики – пузырьки на коже у Лейлы и вместе мазали их зеленкой. Поэтому он точно помнил, что на лице их было немного.
Он пытался шутить с Лейлой, а она только улыбалась, даже не отвечала из-за высокой температуры. Бедненькая! Такая терпеливая девочка! Лейла была главной ценностью в жизни Антона. Забыл! Про Лейлу он не забыл, она всегда есть в уголке его сознания, забыл про ветрянку. Идиот! Мужики – идиоты узколобые. Нет, Бархин бы никогда не забыл!
Антон казнил себя и казнил. Он лег на коврик перед кроватью Лейлы и никак не мог успокоиться. Одновременно он обижался на Сашу за подозрения. О чем она говорит и думает? Марша после того, как друзья подготовили флигель для работы, почти не попадается Антону на глаза. Она приходит утром, здоровается со всеми, если нет вопросов, идет в дом, как бы дежурить на телефоне. Уж быстрее бы все с телефоном утряслось.
Антон смог через всемогущественные каналы раздобыть свободный номер, на днях должны прийти мастера и подключить аппарат на блок с городским телефоном в доме. Марша не так много разговаривает, Антон тоже не собирался бесконечно вести деловые переговоры. Главное, ее не будут беспокоить звонками заказчики в нерабочее время. Да, точно, Марша вообще не бывала в последние дни с Антоном наедине.
Когда приходил Бархин, все менялось и было как раньше, они собирались втроем, пили чай, обсуждали работу, делились новостями. Ведь у них много заказов. Пока все идет нормально, в сроки они укладываются, только вот эта просьба мэра по поводу памятного знака неожиданно вклинилась. Он даже Саше про нее рассказать не успел.
Болезнь Лейлы смешала все карты. Дома они занимались больной дочкой, не до разговоров было. А потом Саша осталась присматривать за Лейлой и не пошла на работу. Какая-то череда недоразумений, прямо кино, приводит к подобным ситуациям. Правда, кино. В фильмах такое развитие сюжета кажется надуманным, а в жизни еще и похлеще бывает!
Антон размышлял о Саше. Почему она так? Никогда не предъявляла к Антону претензий. Он настолько свободно чувствовал себя в семье, делал то, что считал нужным, всегда ощущал Сашину поддержку и заботу, принимал это как должное. А сам, конечно, уделяет ей мало внимания. Именно лично ей.
Прав Бархин. Она – самодостаточна, может позаботиться о себе, заработать деньги и воспитать дочь. А он как статусное приложение. Толку от него ноль. Когда последний раз он что-то покупал ей или решал семейные проблемы? «Мелкие знаки внимания не требуют вложения сил и средств, но повышают настроение, как-то укрепляют семейные связи…», – вроде где-то читал об этом. Лейле он приносил игрушечки, блокноты, гелевые ручки, делал это с удовольствием, скорее, теша себя.
Ему стало неловко и стыдно, он вспомнил, как однажды шел мимо киоска с цветами, обратил внимание на крокус в маленьком горшочке и купил его. Очень понравился. Купил в квартиру, а когда пришел домой, Саша прямо руками всплеснула: «Это мне? Какая красота!» Антон быстро нашелся, сказал, что, конечно, ей. Она целый день светилась и сияла.
Он тогда подумал, что будет дарить ей цветы очень часто, но потом замотался, забыл. Цветы на день рождения и восьмое марта не в счет, в эти дни и чужие люди букеты дарят. Антону стало жалко Сашу. За что ей – такой я? За какие грехи и недоразумения? Недостоин он этого человека, не понял ее глубины, принимает как подарок – что поделаешь, повезло. А что ее волнует там, в недрах души, в сердце, как она хочет жить свою жизнь, чем заниматься, куда съездить? Он этого не знает, если предлагает что-то, она соглашается. Вот такая идиллия.
Он в курсе, что она его давно любила. Он это всегда знал и чувствовал. А сейчас? Прошло почти семь лет их совместной жизни, так ли она его боготворит, восхищается и уважает? Антону от этих мыслей стало не по себе. «Какой я бесчувственный эгоист! Дурак! Идиот! Ведь она меня предупреждала про дом Вульфов, про Маршу.
Почему он всегда все решает единолично, почему предварительно не посоветовался с ней, не прислушался к ее аргументам? Вот, к примеру, сняли бы они помещение где-нибудь в другом месте, он мог бы спокойно сидеть там вечерами, у Саши не возникало бы мыслей, что рядом спальня Марши. Бред какой-то. Какая спальня!»
Муки Антона продолжались еще долго, до тех пор, пока усталость не взяла верх, и он незаметно для себя уснул в позе младенца на коврике Лейлы.
Ранним утром его разбудил крик Саши:
– Антон, что с тобой? Тебе плохо? Антон, прости меня, пожалуйста! Я истеричка, но когда Лейла болеет, мне очень страшно!
Саша стояла перед ним на коленях, и трясла его руку. А он никак не мог понять, почему он лежит в детской на полу. Испуганная и взлохмаченная Лейла смотрела на него со своей кроватки:
– Папочка, ты что, упал?
Антон все вспомнил. Тоска и стыд накрыли его, он гладил ручку Лейлы, а сам смотрел на Сашу:
– Простите меня, девчонки мои дорогие!
Саша уткнулась лбом ему в плечо, потом переключила внимание на Лейлу и стала говорить, обращаясь сразу к обоим:
– Деточка, ты как себя чувствуешь? Я, бестолковая, выпила вчера снотворное, чтобы забыться, а про то, что к Лейле надо ночью вставать, проверять температуру, переодевать в сухое, не подумала. Утром вскочила, как ошпарили меня. Тебя рядом нет, испугалась, что-то с дочкой. Кинулась к ней в комнату, вижу: ты на полу валяешься без чувств. У меня калейдоскоп вариантов случившегося в голове за доли секунды пронесся.
– Ты вошла, я был парализован крепким богатырским сном, заснул под утро. А Лейла спокойно себя вела, дышала ровно. Я долго сидел, так что она нечаянно под моим контролем оказалась.
– Папочка, ты спал на полу! – Лейла от восторга запрыгала на кровати, – я тоже буду спать на полу!
– Будешь когда-нибудь, но только в спальном мешке, а отец валялся как бомж, просто на коврике. Это не гигиенично.
– Нет, нет, это очень гигиенично, так собачки спят и кошечки!
– По-моему, ей лучше, – Антон засмеялся от сравнения, – давай-ка посмотрим, есть ли новые прыщики. Вообще-то, Лейла, тебе сейчас только леопарда изображать. Надо что ли на мыльницу сфотографировать, вырастешь – обсмеешься.
Новых прыщиков у Лейлы не оказалось. Чувствовала она себя лучше, порывалась вставать, чтобы заниматься своими неотложными делами. Но Саша убедила, что надо хотя бы еще один день попробовать соблюдать постельный режим. Они с Антоном на пару опять намазали Лейлу зеленкой, а пока Саша готовила завтрак и пекла для Лейлы крошечные оладушки, размером с юбилейный советский рубль, Антон вызвался почитать дочери недавно купленную книгу «Хроники Нарнии».
Потом они накормили Лейлу и оставили ее наедине с игрушками, а сами пошли завтракать. Саша сказала, что посмотрела кальки Антона:
– А что это за проект? Я ничего не знаю о нем!
– Да, Александр Владимирович попросил эскиз сделать, времени два дня от силы на эту работу. Я тебе не успел рассказать, он в среду мне позвонил утром, а к вечеру его шофер подоснову привез. Просто Лейла заболела, не до этого было. Вот вчера мучился, ты же знаешь, памятники – это не мое, но мэр верит в меня, так и сказал. Вот пришлось отрабатывать доверие.
– Ты что же, это все вчера сделал, столько вариантов?
– Ну да, вариант, в принципе, один, просто он додумывался и уточнялся. Слушай, какие оладьи вкусные!
– Ага, это ты не ел сутки, конечно, все вкусным покажется.
– Ну да, обедал вчера часа в два бутербродами. А потом голый чай гонял.
Они оба старательно обходили неприятную тему и разговаривали, не смотря друг другу в глаза. Такие конфликты даром не проходят. Появилась трещина, эта рана моментально не зарастет. Антон примирительным тоном спросил Сашу:
– Хочешь, я останусь дома работать? Мне, правда, сегодня надо добить идею, оформить ее надлежащим образом.
– Да нет, мы тебя будем отвлекать. Но ты мне можешь какое-нибудь задание поручить, я помогу!
– Не знаю, прямо сейчас совершенно нечего дать для проработки, все сырое. Хочешь, я тебе свою мысль донесу, а ты покритикуй. И еще мне надо об образе самой скульптуры подумать. Я хочу, чтобы фронтально памятный знак выглядел как стела из двух вертикальных частей. Она будет видна с дороги, узнаваема. А сбоку это должно быть что-то протяженное, машины едут на скорости, и мне бы хотелось, чтобы боковую часть памятника можно было бы рассматривать, ну если не водителю, то хотя бы сидящим пассажирам. Я вот пока прикинул, может знамя. Но внутренний голос мне подсказывает, это не совсем то. Я хотел на складках высечь списки павших.
– По-моему, прекрасная идея. Можно, конечно, сделать так, чтобы знамя развевалось сначала, а потом переходило в фигуры – очень плотно стоящие, прижатые друг к другу, формирующие живую стену, щит. Мне кажется, изображения людей не помешают, а еще это можно интерпретировать, что часть людей погибла, а часть выжила и защитила город.
– Да я вообще-то думал, без человеческого присутствия лучше, но ты очень колоритно рассказала. Кстати, по-моему, в Волгограде есть что-то похожее с людьми, образующими стену?
– Правда? А я и не знала, не была там.
– Ну, ничего, ты прикинуть перспективку сможешь со своим видением? Если время позволит? Мне завтра-послезавтра надо отдать вариант. Не хочется показывать все такое недоделанное и сырое, но это пока первое рассмотрение. Да, слушай, совсем забыл, я ведь сместил положение памятника, еще его надо согласовывать!
– Давай, иди уже, работай! Не теряй время!
Антон быстро собрался и заспешил в мастерскую. Погода была прекрасная. Жаль, Лейла заболела, пропускает последние теплые летние деньки. Скоро сентябрь, а там начнется совсем другая осень, будет холодно, мокро и мрачно.
В пруду недалеко от дома плавали утки. Антон задержался на берегу. Вода казалась темно-синей. Вот скоро и птицы улетят куда-то в свои теплые страны. У пруда росла старая плакучая ива. Ветви склонялись к самой воде, рядом – покосившаяся скамейка. Антон присел на краешек, смотрел, как легкий ветерок морщит воду, и думал о том, что сейчас обязательно зайдет к Марше.
Продолжение (глава 44)http://www.proza.ru/2015/09/16/1478