1
- Как скоротечна и обманчива жизнь… не так ли, Приск?
Приск посмотрел на сказавшего это юношу с улыбкой, которую, правда, постарался скрыть, ибо этот юноша только что доказал, на что способен.
- Да, господин… Глядя на этих несчастных, приговорённых вами к справедливой смерти, невольно думаешь о том, что когда-нибудь и мы окончим свой путь… И, ощутив этот последний миг, нам, наверное, тоже покажется, что он наступил слишком рано… намного раньше, чем нам бы этого хотелось!
- Ну… чего это ты, Приск? Мы с тобой только что одержали блиста-тельную победу. Боги благоволят нам, и будь уверен, - они не дадут своим любимцам бесславно сгинуть в пучине ада, когда вокруг ещё столько вели-ких дел!
Приск опять посмотрел на юношу. Ему захотелось ответить что-то резкое, но какая-то сила вновь остановила его от необдуманного слова. Приск был стар; боевые походы, победы и поражения открыли ему жизнь во всех нелицеприятных красках. Пройдя по ней, он научился смеяться с комом тоски в горле и клясться в верности тем, к кому испытывал неутолимую ненависть. Он научился засыпать на голодный желудок и не обращать внимания на боль, посылать своих людей на верную смерть и принимать опасные дары от сильных мира сего. Но куда бы ни забрасывала его жизнь: на вершину славы или в грязное дно нищеты, - он всегда безошибочно определял людей, с которыми не стоит шутить, даже если они молоды и кажутся восторженно наивными.
- Вы правы, господин! У вас впереди ещё слишком много славных дел, чтобы можно было предаваться столь грустным мыслям, - благоразумно ответил он, и юноша, засмеявшись, направился вниз, туда, где по его приказу уже готовилось страшное действо.
Молодые, сильные ноги, ещё не знавшие ран и увечий, быстро несли его по острым камням, будто бы это были цветы, бросаемые перед ним восторженной толпой. Под легкими солдатскими калигами эти камни скрежетали: «скрип, скрап, скрап… скрип, скрап, скрап»… И только всевластное небо могло услышать в этих звуках многократно произносимое имя величайшего из полководцев всех времен и народов. И оно слушало этот скрежет, различая в нём победные возгласы отважных когорт и душераздирающие стоны поверженных врагов: «скрип, скрап, скрап… Гай… Юлий… Цезарь…»
2
- Что ты читаешь, Индеец?
Индеец вздрогнул, и недовольно посмотрел на своего товарища.
- Ты слишком громко разговариваешь, - ответил он, и хотел было опять погрузиться в чтение, но нарушенная Стрелком тишина всё ещё вибрировала в его сознании тонкими разорванными нитями и он тревожно прислушался.
Стрелок был с Большой земли. Армейское прошлое и авантюрный ха-рактер привели его сюда, в Зону отчуждения, в поисках острых ощущений и хорошей добычи. Он был смел и не прятался за чужие спины, но Индейцу он часто напоминал гору посуды, сваленную посреди кухни, что всегда так бойко откликается на каждое движение хозяйки веселым звоном тарелок и поварёшек. В такие моменты Индейцу хотелось убить Стрелка (он мог бы сделать это в одно мгновение), ибо никакая отвага в бою не могла оправдать столь беспечное поведение на куске земли, ставшим на долгие годы ареной смерти.
- Хорошо, я буду разговаривать тихо, - улыбнувшись, зашептал Стрелок, - только скажи, что ты так увлеченно читаешь?
- Это роман о жизни Цезаря…
- Что? Ты читаешь о жизни Цезаря? Ты, чьё имя бояться произносить на ночь глядя даже закалённые в боях солдаты?
Индеец лишь пожал плечами:
- А что же, по-твоему, я должен читать?
- Да, ничего! Убив стольких людей, я бы на твоём месте вообще ничего не читал, а радовался бы тому, что ещё жив и способен спать по ночам!
- Ты опять говоришь слишком громко…
Стрелок отмахнулся и замолчал, но Индеец знал, что вскоре его любопытство возьмёт верх: «…все они такие, с Большой земли: резкие, жадные до удовольствий… нетерпеливые»…
Индеец не ошибся. Пролежав ещё некоторое время в молчании, Стрелок заёрзал, что означало у него проявление нетерпения, и зашептал:
- Так, что там, Цезарь? Что он сделал?
- Много чего… Сейчас я читал о том, как в молодости он попал в плен к пиратам. Заплатил выкуп, вернулся в Рим, снарядил флот и внезапно напал на своих обидчиков, уничтожив всех, до единого.
- Да, ну? Всех?
Индеец кивнул.
- Он хотел всех их распять на крестах, но потом сжалился и приказал сначала перерезать им горло, а уже потом…
- Жестоко, - сказал Стрелок, замолчав. Он засопел и заворочался в своей лёжке, будто выведенный из спячки медведь и Индеец лишний раз удивился тому, как этому человеку удалось провести три месяца здесь, в Зоне, не получив пулю и как ещё он, Индеец, терпит такого напарника, а не бросит его к чёртовой матери, на произвол судьбы.
В самом деле, это было странно. Но, если вдуматься, то и вся жизнь Индейца была странной: путь, длинною в шесть лет, превративший его - скромного служащего с перспективой на спокойную старость в коварного и опасного убийцу, имевшего на своём счету не один десяток голов, вторгшегося на его землю противника.
Подумав об этом, Индеец успокоился, с удовольствием почувствовав, как греет спину вышедшее из-за туч солнце. Ему захотелось повернуться на спину, и как когда-то, в детстве, зажмуриться и широко раскинуть руки. Конечно, он никогда не позволил бы себе сделать такое, находясь в засаде, так что даже мысль об этом показалась ему кощунственной. И всё-таки, Индеец не оставил её, а какое-то время втайне наслаждался ею, как наслаждается свободой сбежавший с уроков мальчишка. Но тут его глаза различили движущуюся по дороге машину, и детские воспоминания вмиг вобрала в себя гигантская воронка времени.
3
- Салли, посмотри, у меня получилось!
Счастливый и возбуждённый от палящего солнца и свежего морского ветра, Брендон был похож на Ясона – покорителя античных морей. На его ровном золотистом загаре отчётливо проступала мускулатура; руки, держащие парус, казались крепкими морскими канатами.
- У меня получился поворот! – крикнул он и засмеялся.
Яркое солнце слепило глаза, и ему не было видно девушки, но он знал, что она находилась там, возле волнореза, о который вдребезги разбивались накатывавшие морские волны. Она была там, в своём обворожительном купальнике, в накинутом на плечи парэо, и в уголках её губ таились радость жизни и всегда неутолённая страсть.
Не видя её, Брендон теперь ясно представил, как она приподнялась на локтях и помахала ему рукой. Картина была настолько яркой, что Брендон на миг увидал её манящий живот и выпиравшую из-под купальника грудь, но ветер опять изменил направление, так что ему пришлось оставить приятное видение и вернуться к управлению яхтой.
Брендон был счастливый человек. Он и сам понимал это, прожив более тридцати лет и достигнув всего, о чём только может мечтать простой смертный. Получив неплохой стартовый капитал от отца, он сумел за несколько лет приумножить его, совершив ряд удачных сделок. Но Брендон не стал останавливаться на достигнутом. Оставив свой «мирный бизнес» на попечение младшего брата, - он занимался продажей удобрений, - Брендон начал вкладывать деньги в политику, сделавшись вскоре весомой фигурой среди тех, в чьих руках находились настоящие нити управления странами и народами.
Всё это казалось Брендону забавным. Сегодня он в узком кругу принимает решение о финансировании определённых «организаций», а спустя месяц в одной из стран вспыхивает настоящая революция, и вот уже беспокойные репортёры кричат о несоблюдении прав человека и прочей ерунде. А на экранах телевизоров толпы народа штурмуют правительственные здания, и сбитые, угрюмые отряды молодчиков прорубают себе путь дубинками и тренированными кулаками.
Прибыль от этого нового занятия была во истину баснословной, и вскоре Брендон уже действительно не знал, куда ему девать деньги, слетавшие на его счета со всех концов света. Была, правда, одна неприятность, беспокоившая поначалу его душу: слишком уж зверскими оказывались последствия его бизнес вложений, и мелькавшие на экране картины беженцев раздражали его, как назойливая комариная стая, не желавшая покинуть прикормленное местечко. Но его гибкий аналитический ум вскоре справился с этой проблемой, расставив по своим местам все, окружавшие его процессы и явления.
В самом деле, - подумал Брендон, - кто виноват в том, что некоторые народы так и не вышли на высшую ступень цивилизации? Кот виноват, что в то время как в Европе гремели революции, и неуклонно росло самосознание людей, - эти народы пребывали в тупом спокойствии, похожем на ленивое пережёвывание травы выведенной на выпас коровы? И что же теперь, - разве не имеют право эти цивилизованные народы улучшить свою жизнь за счёт другой части населения планеты, наставляя их на путь истинный? Конечно, имеют, - твердо ответил он, и после уже не задавался подобными вопросами.
- Осторожно, Брендон, там большая волна! – услыхал он голос Салли и повернулся в сторону прибоя.
Волна, действительно, была высокая. «И как это он не почувствовал усиления ветра?» Брендон напрягся; приближение опасности всегда так волнительно, ведь, чёрт возьми, - именно опасности делают жизнь такой интересной! Он сделал глубокий вдох; в голове его возникла знакомая пустота, - беспокойный ум быстро передавал бразды правления животным инстинктам, главным из которых Брендон всегда считал инстинкт самосохранения.
4
- Одна машина… совсем нюх потеряли…
Стрелок повернулся к Индейцу, и во взгляде его был такой задор, за который ему можно было простить даже ребяческое поведение в смертельно опасной Зоне.
- Подожди…
- А чего ждать? Что ты сидишь, как крокодил? Ждёшь, что дичь сама к тебе придёт?
В ответ на это Индеец указал пальцем на дорогу, где из-за порота появилась машина охранения.
Стрелок разочарованно цокнул языком.
- Слушай, их там человека три-четыре… всего-то.
Индеец молчал. В последнее время он заметил за собой тревожную привычку пренебрегать опасностями, и эта медлительность была чем-то вроде защитного барьера, выставленного его сознанием перед непростительной вседозволенностью его удачливого воинского счастья.
- Ну, что? – почти взмолился Стрелок, видя, как первая машина благополучно преодолевала добрую половину пути.
- Начинаем, - сказал, наконец, Индеец.
Легко поднявшись, он выбежал из-за кустов, быстро пересек дорогу и залег за искореженным автомобилем, сброшенным на обочину то ли взрывной волной, то ли проезжавшей воинской колонной.
В салоне стоял запах гари; на приборной панели были видны разводы засохшей крови. Лежавший на полу плюшевый мишка, видимо, скатившийся с заднего сидения, грустно уставил взгляд в прожженную крышу авто.
Индеец ляг рядом с ним, и стал смотреть через выбитые стекла на приближающиеся машины.
Первый выстрел сухим хлопком прорвал окружавшую тишь. При всей суетливости Стрелка, дело своё он знал хорошо, и первая машина, потеряв управление, выскочила на обочину, ткнувшись в канаву. Второй выстрел, как знал Индеец, предназначался для водителя второй машины, после этого Стрелок всегда менял дислокацию. Так, наверное, было и теперь, поэтому Индеец не особо встревожился после того, как из обеих машин был открыт яростный огонь по их кустарнику, из всех стволов, перепуганного близкой смертью противника.
Теперь моторы заглохли, и Индеец видел рассыпавшихся цепью солдат, - которых оказалось не трое, а семеро, - неторопливо приближавшихся к месту выстрелов. Двое из них шли по той стороне дороги, где лежала его машина. В это время остальные, шедшие по другой стороне, очень неудачно для Индейца выбились вперед, создавая ему серьёзную опасность окружения в случае открытого боя. Обогащённое опытом сознание услужливо показало Индейцу короткую сцену сражения, в котором он будет убит в течение нескольких секунд, начни он теперь перестрелку. Он даже увидел самого себя, лежавшего тут же, в нескольких шагах с простреленной грудью и сжатым в предсмертной агонии автоматом.
Солдаты приближались; ставшее ненужным, неприкаянным время, гулко стучало в висках, ощущаясь лишь ударами сердца. Не поднимаясь с полу, он начал стаскивать с себя снаряжение, рассовывая его по углам автомобиля. От этих движений в тело его закрался настоящий страх, будто бы он опять был обычным мирным жителем, застигнутым врасплох внезапно нагрянувшей войной.
Это состояние настолько захватило его, что он совсем по-настоящему побледнел, услыхав резкий окрик одного из солдат. «Не стреляйте!» - закричал Индеец, выбираясь наружу с поднятыми руками, с удивлением чувствуя, как дрожат его колени.
- Стой, не двигайся! – скомандовал старший и его английский прозвучал так резко и неприятно, будто это были слова фашистского фельдфебеля.
- Стою, не двигаюсь… - сказал Индеец, опустив глаза. Стрелок всё молчал, а ведь именно теперь ему следовало бы объявиться, чтобы хоть на секунду отвлечь внимание пленивших его солдат.
Черты лица подошедшего к нему солдата были грубыми и какими-то невоенными. Скорее он напоминал трактирщика, очень недовольного тем, что его оторвали от кружки любимого пива. Сказав что-то своему напарнику, он протянул руки для того, чтобы обыскать Индейца. Его умелые, толстые пальцы быстро прошли по ногам и почти добрались до пояса, когда послышался долгожданный выстрел.
Этот выстрел предназначался не ему, но вызванного им короткого за-мешательства хватило Индейцу для того, чтобы выхватить спрятанный за спиной нож, ударить им солдата, а затем расправиться и со вторым, выпустив в него очередь из автомата, висевшего на груди убитого. Колени его больше не дрожали; в теле чувствовалась привычная лёгкость, и каждое движение исходило откуда-то извне, словно продиктованное ему неведомыми богами войны.
Но солдат оставалось ещё слишком много, чтобы можно было праздновать победу, и Индеец, пригибаясь к земле, побежал к машинам. В него почти не стреляли, справедливо считая большей опасностью спрятавшегося снайпера.
«Держись, Стрелок!» - прошептал Индеец, падая на землю под очере-дью, сидящего у турели солдата. Благословенная земля приняла в себя, предназначенные для него пули, и он дал несколько очередей в ответ, одна из которых оказалась удачной.
В несколько прыжков Индеец достиг цели. Запрыгнув в люк, он одним движением добил раненого им стрелка, и тут же открыл огонь по оторопевшему от неожиданности противнику. Было довольно далеко, но Индеец был неплохим стрелком, и вскоре те вынуждены были укрыться от его очередей в высокой некошеной траве. Стычка принимала затяжной характер, игравший на руку их врагу, который, конечно, уже сообщил о нападении, вызвав подмогу. Поэтому Индеец вытащил пулемет и, двигаясь перебежками, стал подбираться ближе к противнику, понимая, что поразить их отсюда ему не удастся.
Но боги войны недаром занимают своё место на небе, даруя победу тем, кто менее дорожит жизнью. Не успел Индеец продвинуться и на полсотни шагов, как противник, испугавшись перекрестного огня, начал отступление. Видя это, Индеец прекратил стрельбу, зная, насколько опасен может быть человек, у которого отобрали шансы на спасение. Стрелок тоже замолчал, и солдаты, ощетинившись автоматами, начали отход в сторону реки.
Было уже далеко за полдень; нависавшая на западе туча сулила непогоду. Индеец тяжело дышал, чувствуя, как приятно забирается за ворот его куртки легкий осенний ветер.
5
Индеец отыскал Стрелка тяжело раненым. Сделав себе обезболивающий укол, тот сидел, привалившись к дереву, понимая, что этот мир больше не в силах удержать его здесь, среди этой жестокой, но, ставшей такой привычной, красоты.
Осмотрев рану, Индеец лишь покачал головой, чем вызвал усмешку старого воина. Желая отвлечься, Стрелок заговорил о трофеях; о том, что дарит свою долю сегодняшней добычи ему, и о том, чтобы он не забыл хорошенько обыскать обе машины, в которых их враги так любят прятать спиртное и награбленные у населения ценности. Потом он заговорил о своём доме; вспомнил оставленную им жену с ребенком… потом погрузился в воспоминания о детстве, и вскоре Индеец уже не мог разобрать, о чём тот говорил.
Порывы ветра качали верхушки деревьев, и Индейцу казалось, что это вздыхали все те, кому довелось знать Стрелка; те, кто знал его имя, фамилию, день рожденья и то любимое блюдо, что подавала ему в обед заботливая бабушка. Он же знал его, как Стрелка, а потому не мог присоединиться к этим вздохам, а мог лишь вернуться сюда ночью для того, чтобы похоронить его среди всей этой спокойной тишины.
6
Вот уже третьи сутки Индеец скрывался от погони. Видимо, среди убитых им был кто-то весьма значительный, если ради него едва ли не втрое было увеличено количество патрулей, контролировавших Полосу отчуждения – участок, шириной в десять-пятнадцать километров, отделявший оккупантов от непокорной Зоны.
Он попробовал было пройти через лес, край которого едва задевал Зону, цепляясь в нее своими топкими болотами, но был остановлен уже на подступах к нему мобильными патрулями и облавами. Осознав бесполезность усилий, он спрятался в зарослях кустарника и приготовился ждать.
Земля была ещё тёплой, и от неё исходил запах лесных ягод и свежей листвы. Достав из сумки оставшийся у него хлеб, Индеец аккуратно отрезал от него небольшой кусок, отмерив дневную норму. Он был голоден, но война изменила не только его характер, но и физиологию. И если там, за кордоном, на своей родной земле, он мог наслаждаться едой и крепкими напитками, то здесь – в логове врага, его потребности сводились к минимуму. За эти качества он и получил своё прозвище, да ещё за мастерское умение обращаться с ножом, в котором ему не было равных среди бойцов его отряда. Можно представить себе, каково было бы их удивление, если бы они узнали, кем был Индеец в своей прошлой жизни, и как далеко были его интересы от вылазок в тыл врага и дерзких нападений на его патрули и отбившиеся от основных сил группы.
Индеец и сам уже не верил в это. К чему сожалеть о прошлом? Ведь оно лишь тень, лишь отражение на глади озера, и стоит чуть отойти в сторону, как его завораживающая красота обернётся вдруг мутной, застоялой толщей воды…
Прожевав хлеб, Индеец запил его несколькими глотками воды и потя-нулся за книгой, - до ночи было ещё несколько часов, а спать ему не хоте-лось. Раскрыв её, он заметил на левой руке следы крови и старательно стёр её о землю. Свесившийся с ветки паук пробежал по потемневшим страницам, спеша по своим делам; где-то за рекой послышался лай собак, но Индеец старательно запутал следы и не опасался погони. Вскоре лай затих и он погрузился в чтение.
7
Как ни силён был Рим, среди покорённых им народов всегда находились смельчаки, готовые повлечь за собой людей против захватнической империи. В 52-м году до нашей эры таким героем был Верценгеториг из племени арвернов. Объединив народы Западной и Центральной Галлии на борьбу с Римом, он создал большую и хорошо организованную армию, которую повёл в бой против Цезаря, бывшего в то время наместником в галлийских землях.
Первая вспышка восстания произошла в самом начале года в Кенабе, где были убиты все римские торговцы, обнаруженные в городе. Узнав о восстании, Цезарь поспешил в Трансальпийскую Галлию. Собрав ударную группу, он успешно форсировал Кевеннский хребет, несмотря на то, что его перевалы были покрыты снегом и буквально свалился на голову противника.
Неожиданность была полной и римская армия несколько дней беспре-пятственно занималась грабежом на непокорных Риму землях, давая понять строптивым народам, где их место в этом мире.
В это время Верценгеториг окружил Горгобину, в котором стоял римский гарнизон, и приступил к её осаде. Узнав об этом, Цезарь со своими легионами двинулся к ним на помощь.
Усмирив все, лежавшие на его пути, враждебно настроенные города, он конфисковал там продовольствие и всех вьючных животных, которых только удалось найти. Одним из этих городов был тот самый Кенаб, который по его приказу был разграблен и полностью сожжён в наказание за убийство римских торговцев.
Наступление римлян убедило Верценгеторига прекратить блокаду Горгобины и двинуться навстречу римлянам. События быстро неслись по неумолимой оси времени, подводя своих героев к одному из самых замечательных сражений истории – осаде Алезии, показавшей миру, какие неслыханные победы может одержать тот, в ком кипит адская смесь из мужества, отваги и величайшего авантюризма.
8
В тот день Брендон и Салли играли в пейнтбол. С ними были ребята из компании Брендона – тоже весьма преуспевающие бизнесмены. Брендон любил эту игру. Отдавая дань мужскому началу, он всецело отдавался азарту игры, перекатываясь от укрытия к укрытию и поражая противников короткими и точными очередями. Гладкая, очищенная прилежными служащими земля, мягко пружинила об его упругое, тренированное тело, создавая в нём сказочное ощущение легкости.
Салли стреляла хуже, и Брендон сразу взял её под свою защиту, прикрывая от посягательств назойливых противников. Стрелковое снаряжение очень шло её фигуре, красиво очерчивая бёдра и возбуждая в Брендоне мысли о приятном продолжении этого вечера, что они проведут вдвоём, в постели, с бокалом марочного вина. А потом, под утро, она заснёт на его плече, разбросав свои прекрасные волосы – разгорячённая, довольная и счастливая…
«…И как, всё-таки, хорошо, быть молодым, здоровым и сильным!» - думал Брендон, легко перепрыгивая через искусственные преграды и умело заходя в тыл своим противникам, не ожидающим такой прыти от молодого человека невоенной профессии.
«Сейчас мы прижмём их к пруду и расстреляем в упор!» - закричал Брендон в свой микрофон, опьянённый близкой победой, как вдруг резкая боль обожгла его ногу и он вскрикнул.
«Чёрт, как же больно!» - прошептал он, непонимающе глядя на торча-щий из ноги гвоздь, неизвестно, каким образом, оказавшийся на чистой, как футбольное поле, траве.
- Что… Брендон… тебе больно? – подбежавшая Салли с тревогой взглянула ему в лицо.
- Что это?
Она лишь издала вздох, увидав, извлечённый Брендоном окровавленный гвоздь.
- О, боже… у тебя ведь будет заражение крови! Брендон, ты же можешь умереть!
Уже через минуту Брендона несли с поля его товарищи. Он держался молодцом, и только бледность лица выдавала тот ужас, который он ощутил, извлекая из своего тела длинный и заржавевший кусок железа.
- Уволь их всех, Брендон! Всех, до одного! – твердила Салли и от гнева лицо её несколько утратило красоту, правда, Брендону это могло просто показаться от того волнения, которое он испытывал.
9
…Теснимый легионами Цезаря, Верценгеториг отвёл свои войска к Алезии, где расположил их на выгодной возвышенности возле города. Наконец-то, за многие месяцы войны, все войска противника оказались сосредоточенными в одном месте. Кроме того, теперь у римлян имелось достаточно продовольствия, так что Цезарь, не колеблясь, приступил к блокаде города и лагеря мятежного вождя. Пока его легионеры строили линию укреплений, длиной, приблизительно в одиннадцать миль, римская кавалерия прикрывала солдат и принимала участие в стычках с неустанно атаковавшей их галльской конницей.
Хотя Верценгеториг устраивал отчаянные атаки, пытаясь помешать строительству укреплений, он так и не смог препятствовать её завершению. В одной из таких атак римские когорты оказались застигнутыми врасплох, и прорыв уже грозил опасностью для остальной армии, когда сам Цезарь, в своём ярко-красном плаще, ворвался в расстроенные ряды легионеров, и, схватив одного из бегущих, развернул его, закричав: «враг там»! Присутствие любимого всеми военачальника устыдило и ободрило солдат, и они отбили эту атаку, хотя и с большими потерями для себя.
Казалось, самое главное было сделало, и Цезарю оставалось только ждать. Но мятежный вождь успел послать весть о своём окружении, и вскоре Цезарю стало известно о собиравшейся по близлежащим галлийским землям новой армии, желавшей освободить своего предводителя.
По всем законам войны это должно было принудить Цезаря к атаке противника или снятию блокады, но он сделал по-другому. Этот демон войны приказал своим легионерам рыть вторую линию укреплений, обращённую наружу, к спешащему на выручку противнику. Эта линия была завершена в кратчайшие сроки, таким образом, Цезарь мог теперь смело встретить нового врага, не опасаясь окружения.
Тем временем, понимавший всю опасность положения Верценгеториг, приказал мирному населению покинуть город, чтобы сберечь продовольствие для воинов. Но Цезарь не пожелал пропустить беженцев, и всем им пришлось умирать с голоду на ничейной земле между враждующими армиями.
Прохаживаясь по стенам крепостного вала, Цезарь видел их, взывающих о милосердии. Иногда он даже останавливался и внимательно всматривался в обречённых им на смерть людей. Но затем, отворачивался и шёл дальше, или отпускал замечания своим адъютантам по поводу обвалившегося участка насыпи, строго наказывая исправить его в самое ближайшее время. А в палатке его уже ждали искушённые в мастерстве путаны и его любимая, всюду возимая с собой, огромная медная ванна…
10
Дремавший в полуразрушенном бомбёжкой доме, Индеец прислушался. Кто-то осторожно крался к нему, и был уже совсем рядом. Вот уже час он тщетно пытался уснуть, но схваченная им на болотах простуда жгла тело и стучала в висках дурной кровью. Преодолев лес, он был почти настигнут погоней, и, чтобы сбросить со следа собак, целый день простоял в воде, дрожа от холода.
Благодаря этому он был жив, но простуда могла сделать то, что не удалось его преследователям, ведь у Индейца не было с собой никаких лекарств, а бутылку с ядрёной деревенской настойкой он успел выпить, греясь ею долгими ночами, что теперь всё чаще выдавались холодными. До своих было уже недалеко, но лишь при условии, что он переборет болезнь, вцепившуюся в него своими железными когтями.
«Ну и что, - убьют, так убьют», - подумал он с равнодушием, прислушиваясь к тревожному шороху. «Всех нас когда-нибудь убьют… нельзя же вечно самому убивать других?» Эта по-детски простая мысль как-то сразу успокоила его, но рука, действуя независимо от сознания, нащупала заветный нож.
Так он пролежал ещё какое-то время, пока в дверном проёме не показалось грязное мальчишеское лицо, произнеся: «Кажется, спит…»
- Эй! – сказал мальчишка, уже громче, но Индеец не двигался.
- Может, мертвый? – спросил юный девичий голос.
- Нет, не похоже, - уверенно сказал мальчик и Индеец понял, что далее притворяться нет смысла.
Он приподнялся и сел, опершись на хрустящую штукатуркой стену, при этом мальчик не испугался, но благоразумно отодвинулся от проёма, готовый в любой момент убежать.
- Ты кто? – спросил он, глядя на Индейца не по-детски оценивающим взглядом.
- А ты кто?
- Я то? Здешний…
- Здешний? Это хорошо. Солдаты в деревне есть?
- Нет, – не сразу ответил мальчик. - Вчера были… искали кого-то, а потом ушли.
- Ушли, значит…
- Ушли. Не тебя искали?
Индеец уклончиво пожал плечами.
- Ты заходи, чего там стоишь?
- Я зайду, только ты не балуй!
В руках мальчишки Индеец увидал пистолет. Держал он его умело… и спокойно. Так, как держит оружие тот, кто готов пустить его в ход сразу, как только в этом возникнет необходимость.
- Много людей в деревне? – спросил Индеец, стараясь не смотреть в нацеленное на него дуло.
- Смеёшься? После недавней зачистки никого не осталось.
Индеец улыбнулся. О девочке его гость не сказал ни слова, и даже не смотрел в её сторону, хотя Индеец знал, что она также стоит у двери, сгорая от любопытства.
- Есть хочешь? – спросил Индеец, и, не дожидаясь ответа, полез в сумку.
- Бери! – сказал он, вытащив из неё банку тушёнки, случайно найденную им в одном из сгоревших домов.
Достав нож, он открыл её; вокруг распространился соблазнительный запах наивысшего воинского счастья, и мальчишка с трудом сдержался, чтобы тут же не броситься на предложенное угощение. Будто прося совета, он бросил взгляд в проём двери, чем окончательно выдал присутствие своего напарника.
- Давай, давай, и её зови… чего уж.
Мальчишку звали Егор. Они с Женькой остались последними в деревне после нескольких артналётов и теперь, на правах полных хозяев, распоряжались теми несколькими десятками разрушенных домов, что привлекли внимание Индейца, как место для ночлега.
- А что рассказывать, - говорил Егор, поверивший, наконец, в доброту намерений их незваного гостя, - днём мы с Женькой прячемся, - мало ли, кого по здешней дороге носит. А как ночь наступит, так мы выходим… На грядках ещё много всего осталось, нам пока хватит. Силки ставлю… недавно белку поймал, во-от такую! Мы тогда с Женькой целый пир устроили!
Егор засмеялся, то ли от приятных воспоминаний, то ли от ощущения счастья от вкушаемой им тушёнки. Он задорно толкнул в бок девочку, но та лишь улыбнулась, отчего на не по-детски серьёзном лице её появилось выражение того терпеливого спокойствия, с которым взрослые переносят необузданное веселье своих питомцев, не смея нарушить их состояние радости.
- Вкусно? – спросил Индеец, и она молча кивнула в ответ.
- А тебя как зовут?
- Индеец…
- Да ну? – от удивления Егор даже перестал жевать, и ложка в его руке застыла на полдороге.
- Слышишь, Женька, - это Индеец… ну, тот самый, о котором я тебе говорил, помнишь?
- Говорил, обо мне?
- Конечно! В прошлом месяце к нам приходили ребята из отряда; так они рассказывали о нападении на колонну людей из отряда Комиссара, и о том, что был там такой Индеец, что один зарезал нескольких солдат, и что его, будто бы, оттаскивали, а он всё убивали и убивал!
- Врут! – сказал Индеец, но мальчишка лишь лукаво улыбнулся, не желая расставаться с собственным кумиром.
- Всё врут, - добавил Индеец и закашлялся. – Послушай, у вас тут спирту не найдется, или чего другого?
- Спирта? – мальчик задумался.
- Мы же с тобой спрятали бутылку виски, - помнишь? – сказал девочка, и Индеец посмотрел на неё, как на спасительницу.
- Точно! Я сейчас!
И мальчик убежал, забыв на радостях даже своё оружие.
- Как вдвоём-то, не страшно? – спросил Индеец.
- Нет… привыкли уже.
Индеец вздохнул. Какая-то дикая тоска сдавила грудь; кольнула холодом безысходности. Почувствовав слабость, он опять лёг, и закрыл глаза. В голове шумело, и он никак не мог сосредоточиться и поймать единственно верную теперь мысль. И только когда уже засыпал, то понял, что этой мыслью была необходимость забрать с собой этих несчастных детей, сколь бы трудно это для него не было.
Прибежавший Егор, радостно поставил перед собой бутылку, но Женька сурово приставила палец к губам, предвосхищая его восклицания. И потом, когда Индеец уже спал, она заботливо укрыла его потёртым одеялом и вышла, аккуратно ступая по разбросанной по полу штукатурке. При этом Индеец что-то проговорил, и повернулся на бок, не желая расставаться с одолевшим его, долгожданным сном.
11
…Вскоре на помощь осаждённым галлам прибыла огромная армия. Она расположилась лагерем на возвышенности, на расстоянии мили от римлян. На следующий день она выстроилась на равнине и осаждённые могли отчётливо разглядеть её, полную твёрдой решимости спасти своих, попавших в осаду соплеменников.
Увидав это, Верценгеториг также вывел своих бойцов из лагеря и города, и они пошли на штурм римских укреплений, пытаясь прорваться к подошедшей им на помощь армии.
Всегда отличавшийся решительными действиями, Цезарь направил в бой свою кавалерию, и она бросилась на галльскую конницу, стараясь оттеснить её и нанести максимальный урон. Но враг был коварен, и скрытые между всадниками лучники и метатели дротиков нанесли им значительные потери. Закалённые в боях всадники падали один за другим, сражённые меткими выстрелами противника. Поле боя обагрилось кровью, но это было лишь начало, и она быстро впитывалась тёплой, щедрой на урожаи галльской землей.
Откатываясь под выстрелами противника, римская кавалерия собира-лась и вновь атаковала врага, пока галльская конница не была рассеяна, а прикрываемые ею стрелки полностью истреблены. Жаркий полдень прекратил битву и горевшие от волнения воины так и не сошлись в тот день, простояв до самого вечера напротив друг друга, каждый оценивая силу и выдержку своего противника.
В ту ночь Цезарь был мрачен. Лишившись сна, он бродил по крепостному валу, думая о ненавистных галлах, никак не желавших подчиниться его воле, уму и таланту, столько лет расточаемых впустую на этой забытой богами земле. Он думал о том, что ему было уже за сорок, и времени на покорение мира оставалось не так уж много; и о том, что, может быть, пройдёт ещё лет десять, и он будет придавлен к земле старостью и её вечными спутницами – болезнями, чья немощь наносит ущерб больше, нежели вражеские стрелы. Но тёмное галльское небо смотрело на него своими пустыми глазницами, оставаясь равнодушным и, как всегда, безучастным к страданиям великого гения.
12
- Какие красивые места, ты только посмотри, Брендон! – воскликнула Салли, глядя на живописные пейзажи раскинувшихся перед ней равнин, расцвеченных яркими полосками полевых цветов.
Была уже осень, но природа здесь, словно не желая подчиняться неумолимым законам, дарила свою красоту уставшей от войн земле, - бесхитростно и безвозмездно, как только и должна твориться настоящая любовь.
- Да, места здесь, действительно, красивые, - согласился Брендон, глядя через бронированные стёкла на чистые, первозданные краски безлюдной Зоны Отчуждения.
При виде всего этого богатства, его практичный ум рисовал заманчивые картины многоуровневых эстакад, ведущих потоки машин к выстроенным здесь же концернам и промышленным предприятиям, - штампующим, ткущим, собирающим… и делающим ещё, бог знает что ради его прибыли и торжества великой демократии.
- Как жаль, что такая красивая земля не может найти себе настоящего хозяина! – сказала Салли, словно читая его мысли.
Брендон улыбнулся. «Эта земля уже нашла своего хозяина… теперь он станет одним их них. Он, в скором времени, даст ей спокойствие и умиротворение, что неизменно наступает там, где люди получают пищу, кров и достойную для их уровня развития работу. Именно он, подобно всевластному богу Шиве, сначала разрушит эту землю, а затем создаст здесь новый мир, пригодный для жизни и спокойного счастья. И кто сказал, что всё в жизни есть лишь промысел божий? Он, Брендон, простой американский бизнесмен, тоже приложит свою руку к тому священному процессу, что называется человеческая история!»
В это время их автомобиль свернул с дороги, и поехал дальше, яростно подпрыгивая на ухабах.
- Что такое? Почему мы свернули с хорошей дороги? – недовольно спросил он у водителя, чья голова и «прикреплённая» к ней шея напоминали ему профиль питекантропа из школьного учебника истории.
- Туда нельзя… там была замечена активность партизан, - ответил водитель, тяжело двигая мощной нижней челюстью.
- Партизаны? Здесь? В двадцати километрах от границы? Это что, профессиональные диверсанты?
- Какие диверсанты! Обычные повстанцы…
Водитель повернулся и с удивлением посмотрел на него; косой шрам на щеке, вместе с выражением лица сказали Брендону достаточно, так что он отвернулся и больше не задавал вопросов.
- Так здесь опасно, Брендон? – забеспокоилась Салли.
- Не более чем в центре Нью-Йорка, дорогая! К тому же, в этой машине мы недосягаемы как боги…
Салли посмотрела на него с недоверием, но промолчала. Потом она заговорила о суровых российских зимах, о которых прочитала в интернете, и о том, что мама настоятельно советовала ей взять с собой побольше тёплых вещей, а она взяла лишь лёгкую кофточку, и теперь боится схватить простуду… но фразы её уже не были восторженными. Так, уколовшийся шипом розы ребёнок, долго ещё помнит обиду, что нанесла ему так опрометчиво воспринятая им красота.
Но на этом всё не закончилось. Через некоторое время им опять при-шлось остановиться, на этот раз – по требованию военного поста. После проверки документов, Брендон с удивлением услыхал, что и эта, с позволения сказать, дорога, также закрыта для проезда, и всё по той же причине – опасной активности партизан.
- Каких ещё партизан! – не выдержав, воскликнул он. – Вы оцепили здесь всё своими бронетранспортёрами и блокпостами! Вашей техники достаточно для свержения власти в средних размеров стране, и вы говорите, что я не могу проехать в бронированной машине туда, куда мне нужно! У вас там что, целый полк прорвался сквозь кордоны?
- Нет, не полк… - сдержанно ответил офицер, - Индеец, сэр… И не приведи господь вам с ним повстречаться!
День был испорчен. Они ехали обратно и всю дорогу Брендон молчал. Сейчас его лицо имело серо-землистый цвет (он знал это) оттого, что он дал так просто запугать себя этому молодому офицеру, возомнившему, что только военные могут идти на риск, а удел гражданских – покорно ждать, пока «смелые люди в камуфляжах» очистят для них территорию. «Почему он не возмутился столь наглым поведением? Почему не сказал, что в его жилах тоже течёт кровь воина, и он не станет робеть от того, что какой-то там Индеец убил пару пехотинцев и взорвал где-нибудь, никому не нужную водонапорную башню?»
Брендон был зол на себя, и не проронил ни слова до тех пор, пока они не вернулись обратно, на военную базу, где доброжелательный полковник Йенсен принес ему извинения за причинённые неудобства и клятвенно по-обещал справиться с террористическими группами в самое ближайшее время.
13
Индеец спал долго. Напряжение прошедших дней сковало его дикой усталостью, и проснулся он лишь оттого, что кто-то яростно тряс его за плечо.
Это была Женька. Выбившиеся из-под платка волосы и тревога в дет-ских глазах согнали с него сон, как отголосок автоматной очереди.
- Что случилось?
- Там… солдаты… - в глазах девочки застыл ужас.
- Егор где?
- Побежал оружие прятать…
- Что?
Индеец вскочил. Годы войны приучили его принимать действительность сразу, в каком бы ужасном виде она не предстала в своём неожиданном обличье. Это умение подчас поражало его самого; особенно потом, когда кризисная ситуация миновала, оставляя его среди живых. В такие моменты он даже не думал – сама война подсказывала ему единственно верное решение, будто бы он был её любимым сыном, - её единственной надеждой и опорой.
Уже через минуту он был готов к бою, и, приказав девочке оставаться на месте, осторожно выбрался из развалин дома.
Стояло тихое утро. Такое, словно до его уха вот-вот должен был донестись крик петуха, или мычание неспешно жующей траву, хозяйской коровы. Но вместо этого Индеец различил стоявшую у дороги бронемашину и возникший в его сознании сладостный морок тут же уступил место привычному чувству близкой опасности. Пригнувшись к земле, он побежал туда, где его слух различил обрывки чьих-то голосов. Выглянув из-за стены, он увидал Егора, тщетно пытавшегося вырваться из рук солдата, и смело поносившего его последними словами. Тот улыбался, следя за отчаянными движениями мальчишки, и Индеец отметил, что на лице его не было и следа той осторожности, что должна присутствовать на лицах оккупантов, даже если они идут в столовую при расположенном в глубоком тылу штабе. Это было хорошо, и на лице Индейца тоже появилась улыбка, не сулившая, впрочем, ничего хорошего державшему мальчика солдату.
Улучив момент, Индеец пробежал еще несколько метров, а затем – ещё, укрывшись за поваленным забором. Теперь от жертвы его отделяло не такое большое расстояние, и он мог оценить обстановку перед тем, как начинать атаку. В детстве, играя с мальчишками в войну, он всегда бывал раскрыт ими, и «расстрелян» из игрушечных автоматов, насколько бы тихо он не подкрадывался. Но взрослая война неожиданно оказалась для него проще, а, может быть, усвоенные им в детстве уроки, не прошли даром, потому что теперь никому не удавалось обнаружить его присутствие до тех пор, пока он сам не сваливался на голову своим врагам, подобно грому небесному.
Индеец напрягся, готовясь сделать последний бросок, но тут из разру-шенного дверного проёма появился другой солдат; в руке его был тот самый пистолет, которым мальчик вчера угрожал ему, и внутри у Индейца всё похолодело. Впервые за годы войны он растерялся как юноша-новобранец, увидавший серый лик смерти, смотревший на него с неотвратимой неизбежностью.
Он вылетел из укрытия, словно пущенная с небес молния, и направленное на него дуло автомата уже через миг безвольно ткнулось в землю, вместе с убитым им солдатом. Второй успел выстрелить, но Индеец в последний момент увернулся, как делал это уже много раз, ускользая от лап смерти. Лишь на миг он увидал побледневшее лицо своего противника, как широкое лезвие с хрустом вонзилось в его глазницу, погрузившись до самой рукояти.
- Так его! – услыхал он голос мальчика, схватил его за руку, и побежал прочь, давя, неизвестно откуда взявшуюся тошноту.
- Пистолет, мой пистолет! – кричал Егор, пытаясь вырваться, но Индеец держал его так крепко, что у него свело мышцы руки, и огорчённый потерей мальчик вскоре смирился со своей участью.
Они бежали втроём, и Индейца душили слёзы злости. Сейчас ему, как никогда прежде, хотелось убивать; без страха, без жалости, без пощады… Налившееся гневом тёмно-лиловое небо, как небо свободолюбивой Галлии, рвало ему душу своими тяжёлыми, мучнистыми облаками.