Маленькие рассказы
Москва 2015 г.
ПОДАРОК СУДЬБЫ
«Ты - Человек из моего карасса» - хочется повторить вслед за Куртом Воннегутом. Потому что Наташа – так же, как и я, осталась «книжной девочкой» и для нее все герои и героини всегда – рядом и все живые.
Но почему-то свою собственную жизнь, свой многосерийный голливудский сериал, она никак не хочет воспринимать - как благодарный зритель и читатель – доверчиво и благодарно.
То ли из почтительности к классикам. То ли из-за собственной лени, которую честно объясняет покорностью обстоятельствам.
А какие яркие киношные эпизоды возникали в моей памяти, когда она рассказывала про Дом Булгакова, поездку в Китай, в Канаду, в Испанию!
Она - блестящий рассказчик, «держит зал», не повышая голоса, просто одной магией несостоявшейся актрисы, в чем не признается никому и никогда.
И так же, как Актрисе, ей необходимы – аплодисменты, ибо недаром гласит японская мудрость: «Одной рукой не хлопнешь в ладони».
Жанна Гречуха
Вороны
Мы стояли на Большом Каменном мосту против Кремля и смотрели на ледоход. Из-под моста, вращаясь, выплыла круглая льдина, оседланная компанией ворон. Обыкновенные серые городские вороны. Они деловито расхаживали по льдине взад и вперед, наклонив головы и заложив крылья за спину, будто руки у озабоченных людей. Вороны пялились наглыми желтыми глазами на башни Кремля и негромко базарили между собой, и тогда изо рта у них шел пар.
На мосту рядом с нами был приезжий человек – толстый, кудрявый, с большим портфелем. Его, наверное, распирали восторженные чувства при столь близком виде Кремля и раскрепощающем душу треске ледохода. Ведь он запросто видит сокровенную святыню столицы нашей Родины, как видят это обыденные вороны на льдине. Он поднял руки вместе с портфелем и выбросил в воздух торжествующее «Ого-го-о!» Это, наверное, означало: — Эй, там, на льдине!
Самая матерая из ворон, по всему главная, задрала голову и раскатисто выдала ответную тираду. Ни у кого из нас не было сомнения в ее содержании:
— Эй, вы, там, наверху! Заткнитесь!
6 января 2004 г.
Как стать писательницей
Я научилась читать задолго до школы. Читала очень много. Была молчалива и застенчива (кто бы сейчас поверил!).
Я любила представлять, подражая стилю прочитанных книг, как бы я описала в книге разворачивающиеся передо мной события.
Мой молодой красивый папа подтрунивал над моей задумчивостью и мечтательностью:
- Ты у нас будешь поэтессой!
Я смущенно улыбалась в ответ и думала:
- Почему поэтессой? Я буду писательницей!
Но папе ничего не говорила.
21 Июня 2013 г.
Воронеж
Помню себя очень-очень рано. Я запомнила в подробностях крыльцо дома и двор, где мы с мамой были в эвакуации в Ульяновске, когда мне было 9 месяцев. Папе, который перевез нас с мамой туда, вырвавшись на три дня из-под Сталинграда, я много лет спустя рассказывала про высокое деревянное крыльцо, и пожилую хозяйку дома, и старую добрую собаку во дворе, и слово «Ульяновск» в моем сознании – и он все это с удивлением подтвердил!
Потом мы вернулись в свой разоренный разграбленный дом в Москве. Какие-то дяденьки клали в комнате печь из кирпичей, чтобы нам не замерзнуть. Но эта печь требовала много дров, и тогда посередине комнаты поселилась железная печка-буржуйка, которую топили газетами и щепками. Она была на четырех тонких железных ногах, похожая на домашнее животное. У меня отношения с печкой были напряженные, несколько раз я обжигалась об ее железные бока...
Да, так про Воронеж. По пути из эвакуации мы в него и попали. В поезде я всю дорогу смотрела в окошко. Вдоль дороги рядами стояли печи. Большие русские печи с зияющими устьями и с каменными трубами в небо. Ничего я не спрашивала, может, еще и говорить-то не умела. Но эта картина так и стоит у меня перед глазами. Многие годы спустя я поняла, что деревянные избы сгорели, а каменные печи остались...
Мы подъезжали к Воронежу. Военная разруха была везде и выглядела обычной. Но здание вокзала было нарядного желтого цвета! Может быть, уцелело от разрушения, а может быть, успели отремонтировать. Здесь в первый раз мои черно-белые воспоминания детства стали цветными. Слово "Воронеж" всегда связано у меня с радостным желтым цветом. И еще одно яркое воспоминание: безумно вкусный пшенный суп, которым накормили нас на вокзале, тоже ярко-желтый. Как же я была голодна, если сваренная на воде пшенная крупа оказалась такой незабываемо вкусной! Я потом много лет любила пшенный суп и пшенную кашу, как счастливое воспоминание об утоленном детском голоде. И всегда при этом вспоминала Воронеж.
Ехали мы из эвакуации со многими пересадками, на перекладных, и всю дорогу мама несла наши пожитки, да еще меня на руках. В людском водовороте войны она оказалась одна с маленьким ребенком. Мама была здоровая и сильная. Но как же ей было трудно и страшно! Помню, в дороге мы ночевали с ней на полу в какой-то избе, накрытые тяжелым тулупом. И помню чей-то разговор, что дальше идти нельзя, там волки. Недавно женщину с девочкой загрызли...
После всех передряг, которые мы тогда перенесли в пути, Воронеж был раем. Я всегда буду чувствовать к этому городу любовь и благодарность.
Много лет спустя я была в Воронеже в редакционной командировке. Вышла из поезда на тот же красивый желтый вокзал. Была ранняя весна, и я шла по центральной улице Воронежа, откуда был виден Дон, и опять чувствовала теплую живую благодарность к этому городу и к его людям.
16 февраля 2008 г.
Белый карандаш
Белый карандаш! Цветной карандаш с белым грифелем — невозможная мечта моего детства! Невозможная -потому что я знала, что белых карандашей не бывает.
Сейчас никто не поверит, что в нищее послевоенное время цветные карандаши продавались по одному. На базаре на земле была расстелена тряпица, и на ней разложены разные сокровища: один простой и два цветных карандаша, вырезанные из книжки картинки, два кусочка колотого сахара...
Мама великодушно покупала мне время от времени карандаш за карандашом, пока не собрались все цвета, кроме белого.
Однажды мы с мамой пришли в магазин под названием "Мосторг" (в моем восприятии это звучало как "Восторг"), и где-то на третьем этаже продавщица показала нам белый карандаш. Я бы не поверила, но он был заточен! Продавщица почиркала им на обороте сине-зеленой квитанции. Карандаш оставлял белые следы!
Не помню, чтобы я им рисовала. Листы в моем рисовальном альбоме были белыми. Но какая-то законченность была в этом мире: у меня есть белый карандаш!
9 Февраля 2010 г.
Как мама покупала деньги
Вот наблюдение из раннего детства: мама дает продавщице бумажную денежку, и та дает ей целую стопку бумажных денег.
Я думаю: Это мама покупает деньги!
И я заметила, что когда мама просовывала в окошечко кассы деньги, ей оттуда порой протягивали еще больше денег!
Вот я и поняла: «Чтобы было больше денег, нужно все время отдавать деньги». Не знала я, что уже давно Карл Маркс написал: «Деньги делают деньги».
12 августа 2010 г.
Черно-серо-белое
Я помню военное время. И только в черно-серо-белых красках.
Я так мала и легка, что мама предпочитает нести меня на руках, а не вести за руку. Поэтому я все вижу с высоты ее роста. И серые лица соседок, с которыми она встречается на улице, я тоже вижу совсем близко. Между ними и мамой часто повторяется один и тот же разговор, который я принимаю всерьез и пугаюсь:
— Ну, бабочки (мне так нравится это цветное слово), вот закончится война, мы тогда наедимся по сих пор (ладонью показывается под подбородком) и умрем!
И они весело смеются, молодые измученные женщины, давно не евшие досыта и одетые в старую убогую одежду, из-за которой окружающий мир видится, как черно-серо-белый...
28 октября 2010 г.
Я помню 9 мая 1945 года
Это одно из ранних воспоминаний жизни.
Мама нарядила меня в розовое платьице. И почему-то я сидела на столе в нашем деревянном домике на окраине Москвы.
День был солнечный, радостный. Я знала, что это День Победы. Все вокруг было пронизано небывалой радостью.
Мой папа тогда еще не пришел с войны. Он пришел намного позже. Именно пришел. Пешком. В пыльных армейских сапогах, в запыленной гимнастерке. И его яркие белые волосы (которые я унаследовала) навсегда как будто покрылись пылью войны.
28 октября 2010 г.
Родная кровь
Яркий солнечный день в начале лета, наверное, первый яркий цветной день в моих детских воспоминаниях. Мы с мамой что-то ищем в дощатом сарае во дворе нашего домика в Перово.
Сквозь щели в темноту сарая бьют ослепительно белые солнечные лучи. Мама прикладывает ладонь к самой яркой щели, и вдруг все кругом освещается чистым алым цветом. Я изумлена и восхищена, а мама радостно улыбается.
А ведь это тогда осветила мир мамина кровь.
Я всегда вспоминаю этот устроенный мамой праздник, когда перечитываю Гомера:
«Вышла из мрака младая с перстами пурпурными Эос…»
Может быть, только я одна знаю, почему у Эос были пурпурные персты.
12 июля 2015 г.
Люди на Мавзолее
Первые послевоенные годы. Детских книжек нет, и я разглядывала газеты. Разбирала крупно написанные заголовки, смотрела на газетные фотографии.
На первой странице часто печатали изображение Мавзолея с вождями наверху. Взрослые показывали мне: вот Сталин, Молотов, Ворошилов, Каганович... Эти фамилии были на слуху, они часто звучали по радио.
Но я искала на фотографиях знакомое лицо и не находила. И настойчиво спрашивала: — А где же здесь Пушкин?
Мне отвечали: здесь его нет, ведь Пушкин — не вождь.
Но из всех имен имя Пушкина и его стихи были для меня главными.
Пушкин – вождь!
23 ноября 2008 г.
В двухтысячном году…
Это был 52 или 53 год. Я жила в интернате Министерства иностранных дел, потому что папа был консулом в глухом уголке Китая и не мог взять меня с собой, там не было школы.
Жили мы в интернате хорошо и интересно. Этакий был Институт благородных девиц. К нам часто приезжали артисты, писатели и другие интересные люди и показывали свои уменья.
Однажды в концертной бригаде был куплетист, вылитый Велюров из фильма "Покровские ворота". Когда много времени спустя я увидела его в фильме, то сразу узнала! И интонации у него были точно такие, как у Велюрова, и стишки похожие, и тематика та же - про холодную войну. Нам, десятилетним девчонкам, особенно понравилась такая его песенка:
Под деревом на лавочке
В зеленом во саду
Сидят старушки-бабушки
В двухтысячном году...
Дальше в песенке было, о чем говорят бабушки в двухтысячном году - оказалось, все про нее, про холодную войну!
Про холодную войну мы пропустили мимо ушей, как надоевший шум, об этом постоянно говорили по радио и в школе.
А сама ситуация происходящего в двухтысячном году нам понравилась, и мы напевали эту песенку в спальнях, в столовой и по дороге в школу... Но мы даже не пытались представить, что сами доживем до двухтысячного года - это были абстрактные бабушки в фантастическом будущем...
Перебирала недавние фотографии - и вспомнила песенку из детства про бабушек в двухтысячном году. На фото уже две тысячи девятый год, и сидят эти бабушки под деревом на лавочке на берегу альпийского озера в Австрии. Это я и моя подруга.
Папа, ты говорил мне в детстве, что я обязательно доживу до двухтысячного года.
19 Марта 2010 г.
Мой день рождения в пятьдесят третьем
Меня в детстве страшило все непонятное и нелепое.
Я очень рано, в три года, научилась читать. Детских книжек было мало, и я читала «взрослые» книги из домашней библиотеки. В книгах мне почти все было понятно, а вот в окружающей жизни – нет. Люди вокруг часто думали одно, говорили другое, а делали – третье.
Я многого не понимала и боялась спросить: почему? Ведь никто вокруг не спрашивает, не удивляется. Значит, все всё понимают.
А я – не понимаю, и все тут! Наверное, я дурочка?
Иногда я все же задавала вопросы. Я еще не знала, как это опасно.
В пятьдесят третьем году я жила в школьном интернате МИД, мои родители были очень-очень далеко. Мы жили в старинном доме в Малом Татарском переулке. У нас были очень хорошие воспитатели, приятные интеллигентные женщины. Нас водили, построив парами, в ближнюю городскую школу. Остальное время мы проводили в интернате.
Однажды нашу группу третьеклашек повели в Музей подарков Сталину. Каких только портретов вождя там не было! И из зерен пшеницы, и из окрашенных зернышек риса, и из гороха разных сортов... Почему-то все съедобные материалы…
Был там чернильный прибор, вышитый бисером, и сделала его в подарок вождю женщина-инвалид без рук, она вышивала ногами...
А одна школьница прислала вождю свой табель с одними пятерками. Мои одноклассницы подбивали меня, чтобы я тоже послала Сталину свой школьный дневник, где были одни пятерки, но я отмалчивалась.
Какая-то нормальность в нас с детства заложена.
В нашем доме родители и их друзья никогда не упоминали Сталина. Никогда не произносили тосты за него за праздничным столом, как показывают это в старых фильмах.
Зато соседки в нашей коммуналке, вымыв добела дощатый пол на общей кухне и застилая его газетами, чтобы не натоптали, всегда тщательно проверяли – нет ли в газетах портретов Сталина? Любые другие портреты – можно класть под ноги. Но почему?
Сталин был просто портретом. И еще было много безвкусных неталантливых стихов о нем, которые нам задавали учить наизусть.
Рано утром 6-го марта, в мой долгожданный день рождения, в нашей интернатской спальне на 20 девчонок зажгли свет и сказали: - Девочки, просыпайтесь. Сталин умер.
В первые мгновения была тишина, потом девочки невпопад захныкали. А некоторые театрально зарыдали. Галка Красова на соседней кровати рыдала басом. Маленькая кудрявая Маша Скорюкова тоненько пищала. А я в первое мгновение почему-то улыбнулась. От удивления, что вездесущий портрет, оказывается, может умереть.
Потом я вспомнила, что у меня теперь не будет дня рождения. Не будет поздравлений от подруг, праздничного пирога в интернатской столовой. И я тоже заплакала.
В те дни трое из нас, и я в том числе, были «на карантине по скарлатине». Остальные девочки ушли в школу. Вернулись оживленные. В школе учили делать траурные нагрудные значки с портретиком Сталина. Маленький портретик разрешалось вырезать из школьного учебника. И еще им продиктовали письмо к празднику восьмого марта:
«Дорогая мамочка, поздравляю тебя с Международным женским Днем 8 марта! Но этот день печален. Нет с нами нашего дорогого вождя Иосифа Виссарионовича Сталина…»
Мои подруги, которые оставались на карантине, с воодушевлением переписывали это письмо, чтобы отправить мамам. А я не стала.
Наша воспитательница видела это и ничего не сказала.
05 марта 2013
Философия небытия
В раннем детстве меня занимали странные для маленького ребенка вещи.
Например, я спрашивала маму:
- А что будет, если не будет ничего-ничего?
Мама серьезно отвечала:
- Тогда будет пустое пространство.
Но я хотела знать не об этом.
- Нет, мама, если и пустого пространства тоже не будет?
Мама сердито молчала в ответ на глупый вопрос.
А я пыталась представить в мыслях это «ничего», крепко зажмурив глаза. Перед внутренним взором в темном поле плавали темные пятна…
Я просто хотела понять это "ничто" до «Большого взрыва», когда нашей Вселенной еще не было. Я уже читала, что наша Земля, Солнце, Луна и планеты мчатся в бескрайней пустоте. И не падают, потому что падать им некуда, кругом бесконечность. И никто не знает, как они появились...
А может быть, я просто хотела понять про небытие – про ту вечность, когда меня еще не было в этом мире.
05 марта 2013 г.
Обложка нового научного труда. Оказывается, и серьезных взрослых ученых в наши дни волнует этот детский вопрос
Телячьи щёки
Первого сентября к нам в класс пришла новая девочка Настя Лобанова. В нашем шестом «А» она всем понравилась. Она отлично отвечала на уроках, была со всеми приветлива и нисколько не «воображала».
Одета Настя была, как все, в коричневую школьную форму. В те времена у многих наших девчонок это было единственное платье. Но Настя всегда выглядела нарядно со своими отглаженными белым воротничком и манжетами, а «мальчуковые» полуботинки на шнурках она носила, будто бальные туфли. У нее были пышные рыжеватые кудри до плеч, серые глаза и большой добрый рот.
Настя была старше нас года на два, и она была по-настоящему женственна среди неуклюжих подростков-шестиклассников. Почему она отстала в школе на целых два года? Ведь она была умница и училась хорошо.
Я и не заметила, как мы стали подругами. Мы не сидели за одной партой и не списывали друг у друга. Просто после уроков мы вместе шли домой. Сначала через дорогу – к моему дому 35 на Большой Пироговской. Иногда заходили в нашу комнатушку на втором этаже, читали вслух книжки, болтали и порой спугивали соседку по коммуналке, которая подслушивала под нашей дверью.
А потом я провожала Настю до ее дома 11, тоже на Большой Пироговской, и это было довольно далеко, чтобы наговориться вдоволь. Мы говорили о любимых книгах, стихах, делились девичьими тайнами. Настя была влюблена в мальчика из параллельного класса, а я, не видя подходящего объекта, придумала влюбленность в литературного героя…
Дом, до которого я провожала Настю, был секретным институтом за высоким забором и под строгой охраной. Мама Насти работала в институте дворником, и там же Настя с мамой и маленьким братиком жили. Зимой мама не справлялась с уборкой снега, и Настя утром до школы помогала ей. Она приходила на уроки румяная от мороза, но всегда бодрая и веселая.
Некоторые считали Настю надменной. Она всегда держала прямую спину и высоко поднятую голову. А это были гены, о каких мы и не слыхивали.
Однажды Настя предложила послушать ее сказку. Она сбивчиво рассказывала про доброго короля, который был очень болен, а его любящая дочь ухаживала за ним и добывала лекарства… А потом король умер.
Я ничего не поняла и спросила, что за грустная сказка. Настя смутилась и ответила: - Я рассказала про себя.
В другой раз мы учили у нас дома урок по географии. Про сибирские реки Обь, Лену и Енисей в учебнике было написано мало и скучно. А у нас дома были тома Большой Советской энциклопедии. Я открыла статью про Енисей, и там меня поразили фотографии высоких отвесных прибрежных скал. Настя глянула и узнала это место. Она рассказала, как они с мамой плыли на барже мимо таких скал, называемых в тех местах «щёки». И самое опасное на реке место называлось «Телячьи щёки», об эти скалы когда-то разбилась баржа, перевозившая телят.
Настя рассказывала об этом лишь однажды. Я внимательно слушала и ничего не спрашивала. Почему ей довелось плыть по сибирской реке на барже мимо страшных скал с ласковым названием?
В те времена люди легко срывались с места, и то, что мы с Настей рассказывали друг другу о дальних краях – не слишком нас удивляло.
Еще Настя рассказывала про реку Обь и про то, как они жили в Омске. И папа был с ними, но он не выходил из своей комнаты, и на лице у него была марлевая маска, чтобы не заразить Настю и только что родившегося братика…
Я внимательно слушала, но не смела ничего спрашивать, хотя не получалось выстроить из этих эпизодов связную картину.
Мы учились вместе с Настей полтора года, а потом наша семья переехала в другой район, и я перешла в другую школу. Но мы продолжали дружить. Часто встречались и вместе гуляли по городу. Переписывались по почте, телефонов-то не было.
Однажды Настя написала мне, что их семье дали комнату от секретного института, и теперь я могу придти к ним в гости. Это было в старом особняке в соседнем переулке рядом с институтом. Я поднялась на второй этаж и оказалась в темной комнате без окон. Под потолком тускло светила слабая лампочка. У входа стоял дощатый кухонный стол, за ним обедали, а в другое время Настя раскладывала свои учебники. Дальний угол был отгорожен занавеской, и там на полу, громко дыша, спала усталая от тяжелой работы Настина мама.
Такой нищеты я еще не видела. А Настя радостно показывала мне комнату и стол, за которым она наконец могла делать уроки. Как же трудно они жили раньше - в подвальном общежитии…
Мы дружили и встречались до окончания школы. А после школы я надолго уехала из Москвы. Я писала Насте, но письма возвращались. Вернувшись, я наведалась к дому, где жила Настя. Там уже никто не жил, там было учреждение.
Я пробовала искать подругу, но ее фамилия распространенная, а отчества я не знала. А что, если она вышла замуж, и фамилия у нее другая…
Потом прошло много лет. Очень много. Пятьдесят или больше. В нашей жизни появился Интернет. Я листала Интернет-страницы, разглядывала цветные фотографии дальних краев. И вдруг увидела скалы на Енисее. Знакомая картинка, как в той энциклопедии. Я написала автору этих фотографий, знает ли он скалы под названием «Телячьи щёки»? Он ответил, что да, знает.
И тут все Настины истории выстроились в связную картину. Одну из горьких историй того времени.
Настя с мамой плыли на барже вниз по Енисею, мимо страшных, опасных в непогоду каменных «щёк», чтобы добраться до лагеря Гулага, где был в заключении Настин папа. Наверное, был он незаурядным человеком, раз так далеко его заслала тогдашняя власть. Ведь была видна порода в гордой умнице Насте и в ее красивой маме, изможденной дворницкой работой.
Потом они жили где-то поблизости от лагеря, и после тюремного свидания родился маленький Настин братик. Тем временем у ее отца развилась открытая форма туберкулеза, и лагерные власти отправили доходягу на поселение. Правдами и неправдами семье удалось осесть на время в Омске, где была хоть какая-то возможность лечения. Но отцу удалось прожить недолго.
А для Настиной мамы, как для жены врага народа, не было никакой работы и никакого жилья. Удалось устроиться дворником в секретном научном институте, там работали интеллигентные люди, которые понимали…
Почему Настя так настойчиво передавала мне свою историю? Это было начало 50-х годов, и называть вещи своими именами было опасно. Но она хотела, чтобы я поняла и запомнила. Мне одной она доверила свою историю.
Наверное, для чего-то мне многое в жизни было показано?
Теперь я публикую историю стойкой и гордой девочки Насти Лобановой.
Я считаю, что эта история по-прежнему важна для нас. Репрессии коснулись чуть ли не полстраны. А другая половина страны чинила эти репрессии - голосуя на собраниях, донося на коллег или соседей, веря во вредителей и врагов народа, сторожа заключенных в лагерях...
Хотелось бы думать, что люди смогли извлечь урок...
17 Июля 2015 г
Мечты столичной барышни
о Петропавловской тюрьме
Со школьных лет я привыкла к кочевой жизни. Мой папа-дипломат часто и надолго уезжал в дальние страны. Вместе с мамой. Когда я была маленькой, меня брали с собой. Но после четвертого класса это уже не разрешалось. А я не хотела и боялась жить одна в похожей на воровской притон нашей коммунальной квартире. Поэтому меня и пристраивали жить то в интернат, то к родственникам, а то и просто к добрым людям.
Я уже закончила университет и начала работать в одном «секретном» институте, когда мой папа уехал на пять лет Генеральным консулом в Канаду. Так получилось, что в то время мне негде было жить, и папа попросил своего брата приютить меня. (Папа так никогда и не узнал, что там с меня брали деньги). Мне отвели диван в шикарной гостиной напротив телевизора.
Это была семья, живущая как-то отдельно от времени.
В семьях, где я жила прежде, все работали или учились. Все просыпались рано утром, дружно завтракали за большим семейным столом и расходились – кто на работу, а кто на учебу.
А в этой семье никто, кроме дяди, большого начальника, никогда не работал. К девяти утра за ним приезжала черная служебная машина. Остальные домашние самозабвенно спали часов до двух дня. Мне нужно было уходить на работу чуть свет. Тихо-тихо, как мышке.
Вечером я приезжала с работы из своего «почтового ящика» - а они только что отобедали (или позавтракали?). Дядя, которого в шесть вечера служебная машина привозила домой, закрывался в спальне и досыпал свою норму. Потому что ложились в этой семье не раньше двух часов ночи. Каждый день гости, а если случался вечер без гостей, то допоздна смотрели телевизор.
А в моем «почтовом ящике» рабочий день начинался в восемь пятнадцать утра. Чтобы попасть к этому странному времени в проходную, охраняемую толстыми вооруженными тетками, я должна была встать в шесть утра, выпить чаю, собраться и ехать больше часа на метро с двумя пересадками.
Учитывая, что мне удавалось лечь спать не раньше двух часов ночи, я спала по четыре часа в сутки. Как Мартин Иден у Джека Лондона. Но у Мартина была важная цель, а у меня была лишь непонятно кому нужная работа в оборонном «почтовом ящике». И «доспать» после работы, как это делал мой дядюшка, мне не удавалось. Потому что, когда я приходила с работы, гостиная, где стоял мой диван, была оккупирована очередными гостями. И я занималась весь вечер ими, накрывала на стол, убирала посуду. А потом все смотрели телевизор. Каждая клеточка моего тела мечтала о сне и тишине, но мне нельзя было лечь на свой диван, пока все не разойдутся.
Иногда после работы я шла к одной из подруг. Наверное, им казалось странным, когда я просила разрешения полежать у них на диване. Мои ноги гудели от почти круглосуточного вертикального положения.
На ноябрьские праздники я с компанией друзей поехала в Ленинград. Поезд прибыл в «Северную Пальмиру» около шести утра. Для меня время привычное. Мы бродили по городу, и ни в один музей нельзя было протолкнуться, но зато мы увидели праздничный салют на Неве.
Все же в один музей мы попали. Благодаря тому, что он не пользовался популярностью. Это была тюрьма Петропавловской крепости.
Экскурсовод водила нас по тюремным камерам и, закатывая глаза, читала наизусть мемуары народовольцев, как им было плохо в этих одиночках. А я смотрела на тюремную кровать, застланную серым шерстяным одеялом, и думала:
- Вот бы мне такую кровать, на которую я могла бы прилечь, когда захочу! Я бы за это отдала на время свою свободу. – Тем более, что никакой свободы в моей тогдашней жизни не было. Зато в камере - стол, а на нем бумага, чернильница с пером и стопка книг. Уж я бы здесь точно не скучала…
Дядина жена приметила, что меня часто провожает с работы симпатичный молодой человек. Стараясь избавиться от обузы, какой я для нее была, она стала приглашать его в дом, чтобы он скорее попросил моей руки.
Вскоре мы поженились и стали снимать квартиру. Но телевизора в нашем новом семейном доме не было много лет.
12 июля 2015 г.
Игорь
Мне было шестнадцать, и был сон в весеннюю, полную истомы ночь. Луна светила в окно. По комнате гулял пахнущий весной воздух. Во сне кто-то показывает мне портрет в овальной рамке. На нем был лысоватый человек с добрым светлым лицом. Я озадаченно спросила: — Неужели это мой суженый?
Тогда появился второй портрет, и на нем был он.
Но и после этого знака было еще много времени, наполненного ожиданием.
Он появился не скоро, но я сразу его узнала. Была будничная обстановка в институтской лаборатории. За окном летели крупные хлопья первого снега. Он вошел, и на его ресницах были снежинки. Помню неповторимое движение этих ресниц.
Я в тот момент думала о чем-то прозаическом. Но в голове явственно прозвучало: «А вот и он!».
…Его звали Игорь. И он далеко не сразу вошел в мою жизнь. Он потом говорил, что впервые увидев меня в лаборатории, отметил про себя: «Ах, какая девочка!». Хотя тогда у него была девушка, с которой он встречался.
В маленькой комнатке лаборатории нас было четверо. Мы вместе пили чай, болтали о том, о сем, и он изумительно взмахивал своими ресницами.
Однажды за чаем мы говорили о маленькой газетной заметке: канадская учительница преодолела Ниагарский водопад в бочке, ко дну которой для устойчивости был прикреплен груз. Учительница уцелела чудом, потому что груз должен был вырвать дно бочки. Все восхищались смелостью и везучестью канадки. Из всех нас только он укоризненно сказал: «Наверное, у нее семьи не было!»
Его слова меня поразили. Я впервые видела ровесника, который обладал чувством ответственности. Я сама об этом не думала. Любовь, объятия, поцелуи, как в кино… А что дальше — воображения и здравого смысла не хватало. Наверное, поэтому я и медлила сказать «да» претендентам на мою руку. Никто из них, как мне казалось, не вызывал впечатления надежной опоры. И только он был намерен подставить свое плечо. Но пока неясно, кому…
Потом были совместные походы на байдарках, где он был капитаном, по норовистым речкам среди льдин, порогов и перекатов, тесная палатка, где мы спали целомудренным сном, и как дети, целовались по утрам.
Предложение капитанской руки и сердца. Скромная свадьба среди друзей.
Прошло много лет. Возраст нашей семьи давно перевалил за сорок.
Так что же такое — Любовь? О ней написаны тома прозы и стихов, сняты прекрасные фильмы и поставлены театральные спектакли. Но все это — описание частных случаев из жизни. Как говорят математики, это частные решения общего уравнения. Но ведь есть же общая Формула Любви?
Если эта формула и существует, не надо ее открывать. Не надо обнажать Любовь и препарировать ее на части. Пусть загадка Любви вечно будет.
11 апреля 2011 г.
Неудобная фамилия
Моя девичья фамилия – Сафонова. Старинная фамилия с греческим корнем, негромкая и в то же время таящая приглушенную музыку. Вот ведь и директор Петербургской консерватории во времена Чайковского был Василий Сафонов.
А еще эту фамилию носил мой папа, которым я очень гордилась. Мой всегда молодой, красивый папа.
Но со временем накопилось утомление от множества связанных с моей фамилией мелких неудобств.
Проблемы с нею начались уже в школе. В нашем классе училась девочка по фамилии Сафронова. Лида. Очень славная, миленькая, светленькая. Но училась она неважно. И порой ее тройки в классном журнале оказывались против моей фамилии, строчкой выше. Моя фамилия ближе, если смотреть сверху вниз, а разбираться, кто Сафонова, а кто – Сафронова, учителям было некогда.
И вообще мою фамилию постоянно перевирали. Большинство теток, вопрошающих: «Как фамилия?» (чтобы занести ее в очередной список, квитанцию или документ), норовили записать «Сафронова» или «Софронова». Наверное, они думали, что я не выговариваю букву «р».
Намаявшись с этими мелкими недоразумениями, я пыталась предвосхищать их, говоря: «Моя фамилия Сафонова. Без «эр»». И тогда одна ретивая администраторша записала меня через черточку: Сафонова-Безэр. Потомственная дворянка с примесью французской крови!
А тут пришло время выходить замуж. Я, не колеблясь, взяла фамилию мужа: Коноплева. Совершенно беспроблемная фамилия, ее легко четко выговаривать и невозможно сделать ошибку в написании.
Вскоре после свадьбы я зашла в мастерскую сделать заказ. «Как фамилия?» – вопросила монументальная приемщица. Я радостно и членораздельно произнесла свою новую фамилию. И приемщица старательно записала: «Кунаплева».
От судьбы не уйдешь.
10 марта 2004 года.
Красные бусы
Бывают дни, когда как-то по-особому светит солнце, и все мы совершаем только добрые поступки.
В такой летний день я зашла после работы в «Детский мир». Народу там было, как всегда – битком.
Пробираюсь через толпу по залу, и вдруг – «стук-стук-стук!» по полу вокруг меня. Оглянулась – это мои любимые красные бусы, заморский подарок папы, оборвались и рассыпались по всему залу.
Стою, держу обрывок бус в руке и чуть не плачу.
И тут подходит ко мне подросток и подает бусину. За ним другие люди стали подходить и подавать мне подобранные бусинки. Несколько бусин подобрала я сама.
Я всех от души благодарила. А один человек спросил, держа бусину и не спеша отдавать ее мне: - А из чего они? – Я ответила, что из пластмассы. Он тут же мне бусину отдал.
Дома я собрала бусины на нитку – она оказалась такой же длины, как была! Добрые люди собрали для меня все бусины в огромном зале «Детского мира», ни одна не потерялась!
Эти детские красные бусы из пластмассы теперь всегда напоминают о хорошем дне, когда вокруг оказалось так много отзывчивых и никуда не торопившихся людей.
80-е годы ХХ века.
Фарфоровая кукла
В мой день рождения утром раздался звонок в дверь. Это был курьер из редакции. Он вручил мне большую коробку и попросил расписаться на бланке.
В коробке была фарфоровая кукла в бархатном платье, с фиалковыми глазами и порхающими шелковыми ресницами. Подарок ко дню рождения. Мне бы радоваться, а я проводила курьера и расплакалась.
Это ведь было исполнение давнего сокровенного желания, и я ощутила себя счастливым ребенком, которому преподнесли страстно желанный подарок. Только грустно, что так долго…
В моем детстве я и не мечтала о такой кукле, настоящей, фарфоровой. Потому что даже не знала, что они бывают на свете. В моем военном детстве куклы были самодельные, тряпичные. Помню, как пришла посылка от тетушки из Средней Азии. Из ящика вынули сушеные фрукты, маленький резиновый мячик и куклу, сшитую из хлопчатобумажных чулок. Я ее очень любила и не догадывалась даже, что бывают и другие, настоящие куклы.
Прошло очень много времени, вся жизнь, прежде чем в магазинах появились настоящие фарфоровые куклы. Я подолгу любовалась на них в витринах, но не покупала. Не потому, что дорого, а потому, что не для кого. Купить желанную куклу себе – и в мыслях такого не могло быть.
И вот теперь у меня есть такая замечательная кукла, и она вернула ощущение детства и счастливые замирания сердца, которые бывают в ожидании новых чудес в этой непростой, но такой увлекательной жизни.
По совету своей доброй знакомой я дала кукле имя Прасковья. Так звали старую добрую женщину, у которой я жила, когда мои родители надолго уезжали работать за границу. Все называли ее тетя Паша.
Так в моей любимой редакции выполнили невыполнимое желание маленькой девочки Наташи.
Исполнение желаний – это то, что никогда не поздно.
27 апреля 2006 года.
Сестра Гришки Идлиса
Портрет французской актрисы Жанны Самари кисти Ренуара всегда будит во мне теплые воспоминания о давних временах.
Он висел над диваном в комнате моей подруги Аллы. Эту прекрасную репродукцию из магазина «Дружба» повесил здесь ее муж Левочка. А до этого картина висела в студенческом общежитии в городе Горьком в комнатке, где Лева жил вдвоем с приятелем Гришкой Идлисом.
Было самое начало шестидесятых годов. Импрессионизм был ругательным словом, портрет женщины с большим декольте, да еще так независимо глядящей, раздражал коменданта общежития и парторга.
- Кто такая? - возмущались при очередном обходе комнат комендант с парторгом.
- А это сестра Гришки Идлиса, - нахально отвечал Лева.
- Ну, если сестра, пусть висит. Хотя вид у этой сестры...
Я часто бывала у Аллы с Левой, они жили вблизи университета. Я любила смотреть на эту репродукцию Ренуара, и мне много раз рассказывали эту смешную историю про сестру Гришки Идлиса.
Гришка Идлис постепенно стал в моих глазах мифической фигурой. Но оказывается, он вправду существовал, и на одной пирушке с друзьями Льва я наконец его увидела. Это был уже солидный мужчина с библейскими чертами лица. Но что-то было в нем озорное, с подвохом. Недаром же он оказался братом такой сестры...
Потом Григорий эмигрировал. Не то в Израиль, не то в США.
Гриша, Гриша, знаешь ли ты, может быть тебе передадут, что жизнерадостная смешливая Алла умерла еще в 1988, а оставшийся с двумя детьми Лева однажды вышел на балкон и не увидел окружающего мира. Внезапно полностью ослеп.
Вот так-то, Гриша, веселый братец Жанны Самари кисти Ренуара.
17 Октября 2007 г.
Недавно я издала книгу стихов Аллы. Она называется «Алла Макаревич. Избранные стихи».
Наберите эти слова в окошке поиска в Интернете.
Наташино дерево
Самый лучший в моей жизни подарок достался мне так. Студенткой я гостила у родных в уютном южном городе. Была ранняя весна, и в одну ночь расцвели все фруктовые деревья. Они превратились в белые, розовые, фиолетовые облака. Это был незабываемый праздник! А тут подоспел мой день рождения, который застал тетушку и дядюшку врасплох.
- Мы не успели приготовить для тебя подарок! Тебе ведь нравится это цветущее абрикосовое деревце у крыльца? - спросила тетушка. – Так вот, оно теперь навсегда твое!
Так оно потом всегда и называлось: Наташино дерево.
Долгие годы, в пасмурные времена и в стужу, в дни обид и разочарований мне помогало жить мое цветущее абрикосовое дерево в далеком южном городе. С ним я была сильнее, богаче, красивее, оно согревало меня вечным весенним цветением. У меня была своя, важная тайна. У меня было то, чего ни у кого вокруг нет...
Прошли десятилетия, и я снова очутилась в этом городе, где росло мое цветущее дерево. Уже не было в живых тетушки и дядюшки, их уютный дом с садом снесли, а на этом месте выстроили несколько многоквартирных домов.
Я пошла туда в надежде найти хоть что-нибудь, напоминающее тетушкин дом и мое дерево. Во дворах играли дети среди молодых абрикосовых деревьев, на которых уже наливались плоды. Там не было моего дерева, но эти молодые деревца, может быть, выросли от его побегов или из зернышек с него?
Я не утратила свой подарок, он продолжился и умножился для многих других. И я по-прежнему рада ему и помню тот счастливый день...
Теперь там другое государство, а я – владелица недвижимости за границей. Можно же назвать недвижимостью цветущее абрикосовое дерево?
Когда вы будете пробовать первые в сезоне абрикосы, вспомните про мое цветущее дерево и примите от меня маленький подарок. Потому что ваши абрикосы могут быть с тех самых деревьев, которым дало жизнь мое всегда цветущее абрикосовое деревце…
1997 г.