Она испачкала платье. Бегала, споткнулась, упала.
Устала, и легла на руки тощего жилистого мужика, откинув голову. Сладко заснула, приоткрыв рот, как делают это только маленькие дети.
Мертвая.
Мальчишка, серьезный такой, сосредоточенный. В парадном костюмчике, чуть насупился, осознает важность момента. Первоклашка, готовится читать стихотворение со сцены актового зала.
Мертв.
Я сижу перед монитором, согнувшись, пытаюсь протолкнуть в себя воздух.
Горячий летний московский воздух. Пахнущий бензином и благополучием.
Застревает в горле, но я знаю, скоро будет легче.
Полегчает. Я смогу сосредоточиться на работе, закрыть страницу сайта, где отчаявшиеся люди собирают деньги, чтобы помочь тем, кому еще помочь можно.
Полегчает.
От этого еще гаже.
Не должно полегчать, после такого – не должно.
Но – полегчает.
Бессилие. Я ничего не могу сделать, чтобы это прекратилось. Я ничего не могу сделать, чтобы открыла глаза девочка, которую теперь вечно будет нести сквозь жаркое украинское лето усталый тощий мужик.
Она мертва.
Точка.
Воздух тяжелеет.
Золотятся на углу маковки храма. Небольшого, приземистого, пузатого, как сытый благодушный батюшка. Вкусно пахнет выпечкой от лавочки, что пристроилась рядом с храмом. Хотя бы, это. Хотя бы здесь. Может, хоть тут станет легче? Пусть, без креста, пусть, не зная молитв, но - я должен сделать хоть что-то.
В полумраке мирно, сонно горят свечи.
За здравие. Пусть будут здравы те, кто еще не там. Ну хотя бы дети. Пусть они откидывают голову только, чтобы уснуть.
Пусть они хмурятся только, чтобы вспомнить стихотворение.
Ну хотя бы это - можно?
Я смотрю в глаза той, что век за веком держит на руках младенца.
Хотя бы она должна это понять?
Ставлю свечку и закрываю глаза.
Нет у меня слов, кроме этих - Пусть будут здравы, те, кто еще здесь.
Снаружи лето. Голубое небо пробито золотом крестов.
Красиво.
Пахнет выпечкой.
Уютно.
Он молчалив, этот уют. Замкнут сторожевыми башнями церквей, накрыт куполом синего неба. В нем давно растворилась женщина с младенцем на руках. Она где-то там - под охраной храмов, берегущих ее покой.
… уткнувшись лбом в серый асфальт молится священник в насквозь промокшей рясе.
Застывший в молитве навсегда. Уткнувшийся лбом в мокрый от крови асфальт - навечно.
Моя свечка в том храме догорела.
Деловитый тихий человек осторожно взял огарок двумя пальцами и - что он сделал?
Может быть, бросил в чисто вымытую миску с водой. Чтобы не случилось пожара.
Чтобы сберечь покой небесной женщины с младенцем на руках.
А мертвый священник так и остался навечно.
Молиться за мертвых детей немым небесам.