Это черновик отрывка первой части (из двенадцати). Вариант рабочий, т.е.с ошибками, без пробелов и оформления. Роман задуман как проекция 12 библейских апостолов на современный лад.
Стук колес равномерно отстукивал свой привычный ритм. За окном был характерный для конца лета пейзаж: желто-зеленые деревья, солнце било лучами с горизонта из-за полоски деревьев, на небе был разбросан “взрыв” облаков. Темнело. Поезд был в пути уже около трех часов. Все форточки были закрыты по просьбе старушек и молодых мамочек "чтоб не продуло". Воздух стоял спертый, запахи пота, духов, дезодорантов, заваренной китайской лапши, копченой колбасы, уже въевшийся в стенки вагона запах табака, а из-за похлоповавшей двери к туалету, тянуло хлоркой и мочой. Кто-то уже похрапывал, но большая половина пассажиров пила. Поездки в поездах, как целый пласт современной культуры. Это целая обрядность, уже со своими стереотипами и традициями: курица-гриль в фольге, шлепанцы с носками, сумки на третьих полках, вечно закрытые туалеты и очереди у розеток, чтобы зарядить свои гаджеты, ну и конечно, алкоголь. Без этого никуда. Он главное связующее звено в налаживании отношений между новыми соседями. Этот вагон не был исключением, если не считать, что он был сидячий.
По середине вагона сидели четыре мужика. Один из них, грузный, но еще с прорисованным силуэтом лысый детина в очках. Второй неряшлевый, еще молодой, но уже с пролысиной, с глуповатым выражением лица, похож на опера. Еще один долговязый, с острым лицом, чернявый, создает впечатление "умного" гопника, такие все время лезут на рожон и давят вас аргументами, сильно, точно, до обиды и как правило за это и получают в морду. Четвертый из этой компании, мужичок лет пятидесяти, спал. Лысый достал бутылку вискаря, предложил своим соседям, те, конечно не отказались (кто у нас в стране, в поезде, отказывается от халявного пойла?), быстро сообразили стаканы, шоколадку и приступили. Достаточно было три-четыре "дежурных" тоста (за знакомство, за удачную поездку, за утро без похмелья и конечно за нашу необъятную), как новые друзья уже начали смелее и громче разговаривать, медленнее моргать, улыбаться и рассматривать проходящих мимо проводниц и соседок по вагону.
Ровно за ними сидели две подруги, обеим лет по тридцать пять - сорок. Довольно привычная глазу пара: две подруги возвращаются с отдыха, часто используя и делая акцент на соответсвующих словах: “здесь вагон-то похеровее, чем тот на котором мы из АДЛЕРА ехали...”, “...ага, бля, загоришь на даче как у МОРЯ” ну и т.п. Как ни странно бухающие мужички не обращали на них никакого внимания. На этом фоне (срывающегося “вагонного романа”), женщины поужинав, хихикая и как-бы втихаря (как им показалось) разлили по одноразовым стаканчикам дешевое белое сухое, начали набираться смелости.
Москва-Челябинск. Из князи в грязи. Из города вечных огней, быстрых и шумных машин, ярких витрин, улыбок туристов, вспышек фотоаппаратов, башен Москва-сити, больших парковок, пробок, денег, из города где время просто летит. Добраться до работы с утра, это встать за три часа, сесть на автобус, доехать до метро, проехать пять станций по одной ветке, пересесть, проехать еще три по другой, подняться из под земли и в лицо ударит прохладный московский воздух, а в затылок теплый воздух подземки, теперь еще километр пешком и вот ты в офисе, ах да, чтоб все успеть нужно все делать на ходу: курить, перекусить, позвонить, подумать, жить.
Ну этот вариант для большинства, а ведь можно встать, сесть за руль своего "фольца", ну как своего, еще полгода и уже совсем свой, выехать из двора, постараться никого не задеть, выехать на шоссе, постоять в пробке, потом еще в двух, покурить, заехать в мак за кофе, попить кофе, добраться до двенадцатиэтажного стеклянного ящика, найти место для парковки (правда его нет, пришлось оставить чуть-чуть на газоне), и смело бежать в лифт. Выйти вечером и узнать, что "фольц" уехал. На эвакуаторе уехал, я же его на газоне оставил (бля!). Да, в Москве время идет быстрее. Факт. Город в котором принимались судьбоносные для страны решения. Улицы по которым ходили первые Романовы, которые топтали и жгли солдаты Наполеона, ходили Окуджава, Высоцкий. Город история!
А сейчас, колеса отстукивают в сторону урала. Там нет этого лоска, машины дороже миллиона можно по пальцам пересчитать, отключают свет на улице после двенадцати, а центральные улицы в городах это пятьсот метров. Пятьсот метров относительного спокойствия, а вокруг дворы и темные, грязные, пропитые и обоссаные переулки. В темноте постоянно мелькают тени людей в капюшонах и огоньки сигарет. Провинция.
Поезд остановился, звуки в вагоне резко обострились, за окном темно и тихо, она проснулась, хотя она и не спала, так, дремала. Женский голос за окном пробубнил что-то вроде "абабабабаббббб второго пути". Она накинула толстовку, встала, прошла через вагон.
-Сколько стоим?
-Десять - равнодушно бросила проводница, глядя в другую сторону.
Вот еще один пласт, чисто русской романтики. Полустанки. Кто бывал на полустанках, особенно поздно вечером или наоборот, рано утром, тот поймет о чем речь. Есть в них, что то свое, завораживающее. Платформа в слабом свете фонарей, шипящий поезд, мертвая тишина вокруг, кажется, что мир вокруг умер и нет никого на свете, кроме пассажиров этого самого поезда. Люди в оранжевых манишках, постукивающие по тормозам вагона, как ангелы-хранители этого самого мира на рельсах, проводники, как херувимы, а где то там в тепловозе есть кто-то, кто ведет всех вперед, туда, к цели. Они где-то есть, но их никто не видел. Божества состава. Вот так несешся через всю жизнь, на таком вот составе, а кто-то ведет тебя, кто-то, кого ты даже не знаешь, но в душе благодаришь и время от времени, он тебя останавливает, чтоб ты вышел на таком вот полустанке, посмотрел в темноту и подумал, туда ли ты едешь, зачем ты туда едешь? Кто тебя там ждет? А может ты едешь не куда то, а откуда то? Может ты бежишь? И вот это божество из тепловоза, останавливает бегущую жизнь, он нажимает на какие то магические рычаги, крутит тумблеры и ручки и все замирает, ты стоишь среди ночи и с грустью в душе смотришь вокруг, и не понимаешь, идешь ты куда то или откуда то. Сколько человек стояло именно на этом месте и сколько разных дум было в голове у них. Кто-то жаждал скорой встречи с любимым человеком и мысленно гнал поезд скорее вперед и ругался, почему так долго стоим. Кто-то с веселой компанией стоял здесь и пил вино, играл на гитаре и пел, пел, потому-что ему было просто хорошо и ему было все равно куда ехать. А кто-то стоял с огромным камнем на душе, потому что бежал от проблем, но осознавал, что от них не убежишь, но все-равно бежал. Бежал и страдал.
Она спрыгнула с подножки, достала смятую пачку красного "винстона", спички, закурила. В голове заиграла юла, она резко закрутилась и закрутила вместе с собой голову. По рукам и ногам разбежалась теплая вата. Затяжка, еще, еще одна посильнее, выдох через нос. Хорошо, только желудок неприятно отозвался, он просил пищи. Но все-равно было хорошо, даже захотелось улыбнуться, но сдержалась, нельзя же эмоции показывать.
-Можно сигаретку? Она обернулась. Лысый в очках, с пьяными глазами, стоит улыбается.
-Нету. Еще че те дать? - это уже про себя подумала она - сигареты не роскошь. Потом подумала, что теперь нужно по-другому.
-Эй, слышь, на - она протянула одну.
-Мерси - лысый еще сильнее заулыбался - Игорь! - и он протянул руку. Она молча отвернулась и затянулась еще сильнее, юла в голове закрутилась сильнее, даже перрон перед глазами в сторону поплыл.
-Заходим, - громко сказала проводница.
Она вздрогнула, от резкого голоса и машинально бросила окурок на пол и вытянулась по струнке. -тьфу, - опять про себя подумала она и даже улыбнулась еле заметно. Люди потянулись в вагон. Вслед за лысым Игорем (который, кстати, даже половины не выкурил и выбросил, сука), к подножке подошла молодая пара. Обоим лет по двадцать шесть, не больше. Аккуратные, счастливые, у него шикарная улыбка, видно с отдыха домой едут. Наверное на море летали, а потом через столицу уже в родные заблеванные переулки. Она смотрела на них уже привычным холодным, злым взглядом, но где-то в глубине ее глаз, в самом дальнем уголке тлела нежность, любовь, а больше всего зависть. ведь она не намного страше них. Она тоже могла быть такой нежной и хрупкой, могла любить и смеятся, но он выбрал ее и теперь ей нести через жизнь, то что есть. Только она хотела схватиться за поручень, чтоб вскочить в вагон, как слева кто-то заорал -ПОГОДЬ! СТОЙ! УСПЕЛИ, БЛЯ! АХАХА, - молодая девушка, в очках (на улице же светло ночью. Дура), в короткой юбке, из под пояса вываливаются бока, сзади на пояснице торчат розовые стринги и набита бабочка, леопардовый топик, яркий (и кривой) макияж. Сует два билета и смеется. За ней становится видно мужика (угадайте в чем. В очках!) в костюме "адидас", сланцы с носками, через плечо висит огромная сумка. В другой руке держит за ручку маленькую девочку, та еле успевает, но от чего то веселится. Молодая российская семья. Оба родителя в ураган пьяны, по запаху понятно. С шумом гамом заваливаются в вагон, садятся рядом с ней. Не успела она сесть на место, как мамаша протянула ей руку (куча браслетов и колец, каждое рублей по тридцать) - Аленка. Другой рукой достала из сумки бутылку водки. Почему нет, подумала она и протянула руку - Ира. Поезд дернулся. Жизнь понеслась дальше.
1.
С шумной улицы, залитой июньским светом, Ира сворачивает в прохладную арку ведущую во двор. Такие арки есть в каждом городе. Как правило в его исторической части, из нее тянет подвалом и сыростью, а с противоположного входа яркий свет, и тополя. Очень много тополей. Ира любила тополя, с них летом летел теплый снег. А когда мальчишки его жгли, она плакала и просила не делать этого, они смеялись над ней и она убегала в свое укромное место. Она и сейчас туда шла. Она вышла из арки в свой тихий двор. Вокруг никого не было, она удивилась и пошла дальше. Сделав два шага она осознала что вокруг повсюду горит ее летний снег. Испугавшись Ира побежала через двор к заброшенному деревянному дому, который стоял в углу двора, казалось лет сто. Это и было ее убежище. Вдруг настала ночь. Иру затрясло от страха, она зашла в дом и начала звать маму. Никто не отвечал. Ее интуиция подсказывала, что мама где то тут, но никого не было. Задувал сильный ветер, скрипел пол, двери, стены ходили во все стороны, с потолка сыпалась штукатурка и пыль. Вдруг стало холодно и ее летний снег, залетавший в окно, превратился в настоящий. Она кричала во весь свой детский голос -МАМА! МАМА! МАМА! Но вокруг была только метель и темнота. Она пробежала через длинный коридор, ее глаза двигались как у рыбы - без остановки двигались во все стороны, дыхание частое, прерывистое. Резкий поворот влево, через лестницу вверх, еще один коридор, влево в комнату. Тут все утихло, ушло на второй план, посреди комнаты стоял диван, на нем улыбаясь сидел он. Ира не понимала, она такая маленькая, а он уже большой. Он увидел ее, улыбнулся, приветливо встал и протянул руку. Высокий, красивый, с шикарной улыбкой, в школьном костюме, который его папа привез из Чехословакии. Она обрадовалась ему, протянула свою ручку, сделала шаг вперед, но он не стал ближе. Еще шаг и еще, но он все дальше, стены стоят на месте, она шагает не двигаясь, переходит на бег, но он все дальше и дальше. -МАМА! - кричит она. -Ее здесь нет, - говорит он, оказавшись совсем рядом с ней, точнее напротив нее. Они стояли посреди толпы людей. Она смотрела на него щенячьими глазами, она вообще много лет смотрела на него так, она души в нем не чаяла и всегда следила за каждым его шагом, за каждым его жестом. Чтобы привлечь его внимание, она все время строила ему козни и получалось так, что она в его глазах выглядела ужасно. Но она любила его и знала его. Безумно, больше всех на свете. И вот, стоя среди толпы, напротив друг друга, они начинают кружиться и она его целует.
-Выглядит как предательство, - его улыбка ярко выделяется на фоне лица.
Вдруг он проваливается, вокруг все затихает. Она смотрит на свои руки, они в крови. Испуг, ноги подкашиваются, Ира падает на землю грудью.
Звук катящейся бутылки по полу, стук колес, мужские голоса. Удар ладонью по груди. Она вскидывает глаза. Человек в форме. Неужели опять?
-Вставай, ****ь! - низкий голос.
Ира встает, начинает осозновать, что нереально болит голова, все тело затекло.
-Давай, быстро собирай манатки и через 5 минут на выход.
Два человека в полицейской форме и проводница идут к выходу. Ира не стала задавать лишних вопросов: отучили. Взяла спортивную сумку, быстро рукой вслепую пробежала, вроде все на месте. Накинула куртку, медленно пошла к выходу. Почему всегда так происходит в жизни. Все идет само собой, будто мы в ней не учавствуем. А когда пытаемся влиться в этот поток и попытаться им управлять, то нам дают по рукам и выкидывают обратно, туда в зрительский зал. Сиди вот тут на месте, куда у тебя билет взят и смотри как ты живешь. Тебя несет поток событийи когда происходит что-то значимое, со сцены тебя спрашивают: как ты поступишь и вокруг все замирает, луч прожектора со сцены направляют на тебя и все вокруг смотрят и ждут твоего ответа. Ты говоришь: Вот так! И вокруг все кивают и смеются, а ты сам себе со сцены говоришь: “да я знаю, просто так спросил” и действо продолжается. И ты сидишь и смотришь и смотришь. Рядом появляются другие актеры, сменяются декорации, ты на сцене стареешь, но все щее несешься, время от времени выбирая направление, но почему то все знают твой выбор и всего смеются над тобой. И в конце концов тебе это надоедает и ты перестаешь выбирать, пусть мол играет как хочет, мне все равно. И над тобой перестают смеятся, но спектакль становится однообразными и скучным. Зрители расходятся, декорации сереют, актеров остается минимум, теб становится скучно и ты засыпаешь. Все, занавес. В жизни Иры занавес еще не упал, но скучно ей стало уже давно, и так же давно события шли сами по себе. Она перестала выбирать. Она просто смотрела что будет и ей было все равно, она покорно со всем соглашалась.
В тамбуре холодно, за окном темно, на небе только только начинал разгораться рассвет. Толстый в форме курил, второй стоял молча, только улыбался слегка. Ира начала осознавать, что ничего не помнит об этой ночи. Просто ей предложили выпить, а ей оказалось все равно и она кивнула. Помнит соседку Аленку, помнит что пили, помнит мужа Аленки Игоря. Еще помнит сидели на полу в тамбуре курили, смеялись. Алина! Маленькая девочка, дочка этих двух алкородителей. Бегала все по вагону, сидела с ними в тамбуре. Игорь ее подкидывал и хвалился какая у него дочь. Аленка все спрашивала у дочи -Алин, кто такие мужики? -Каслыыы, - и смеется. И все смеялись. Ей было жаль Алину, но она осознавала, что Алинин спектакль уже все покинули и смотреть ей его теперь одной всю оставшуюся жизнь. Ее привели не те родители и не на ту сцену. Ира в чем то узнавала себя в ней, хотя у Иры было и счастливое детство, в отличии от Алины. Еще Ира помнит бесконечный поток мата, водки, шума. За что же ее эти два повели на выход? Ира задумалась, хотела почесать шею и увидела сбитые кулаки. Драка. Не помню. Поезд резко затормозил. Через десять минут Ира смотрела в грязное окно опорного пункта милиции, в нем она видела как уезжает ее поезд.
2.
Через два дня Ира поворачивала в арку, в ту самую. Пять вечера. Небо хмурое. Выходя из арки она остановилась. Пятнадцать лет она не видела свой двор. Вместо тополей стояли пни, остался только один. В дальнем углу, где стоял дряхлый деревянный дом, стояла будка обшитая бело-синим железным листом, а над дверью была табличка "Продукты". Чуть правее стоял столик и две лавки. За ним сидели какие то ребята, на столе стояли две "полторашки" и семечки. Пацаны громко смеялись и курили. По всему двору понатыканы машины и железные гаражи, которых раньше не было. Тихо вокруг. Она повернула на право, подошла ко второму подъезду. Старая дверь висела на одной петле, вместо стекол на верху, черные дыры. Ира вошла в подъезд. Резкий запах и темнота. Она постояла пару секунд, пока глаза не привыкли к этой подъездной темноте. Два этажа вверх. Как же здесь все постарело. Стены облетели, перила перекосились, ступеньки прогибаются и жутко скрипят. Половины стекол нет. Вот она квартира "23". Она подняла руку, чтобы позвонить и не решилась. Отошла назад, села на ступеньки, закурила.
Как все потускнело, двор, подъезд, да и моя жизнь. Я же мечтала о другом. В моих мечтах сейчас, я должна была идти за младшим в садик, потом в большой светлой кухне, в чистом фартуке готовить мужу ужин. Он бы приехал и с улыбкой поцеловал меня. Он бы любил меня, а я его. У нее было много времени, чтобы подумать об этом и она мечтала часами напролет. Но иногда она злилась на что-то и думала, а может и хорошо, что так все вышло. Может он стал бы пьяницей и сидел бы целыми днями во дворе с такими же как и он и пил. Бесконечно пил. А она сидела бы дома с грязными оборванцами и им нечего было бы есть. А может она тоже пила бы как и он и их семья была бы как Аленка и Игорь с поезда? Может и хорошо, что все тогда закончилось так. Ведь когда пишут книги о любви со счастливым концом, никто не рассказывает как герои жили “долго и счастливо”. Начали они жить и все и конец. Хотя должно быть начало. Что за бред? Зачем так пишут? Она смотрела на свои грубые и грязные руки. А еще она бы носила серьги. Как она хотела носить серьги! Дверь тихонько скрипнула и из-за нее бесшумно вышел высокий исхудавшийся мужчина. У него были редкие волосы, не аккуратно побритый подбородок. Уголки рта немного приподняты, будто он всегда улыбался, глаза его были похожи на догорающие, безумные угольки, видно, что когда то они горели и согревали, но теперь дотлевали без дела. Она молча встала, сумка грохнулась на пол. Папа.
-Я ждал тебя,- он сделал шаг вперед и обнял ее.
Она разучилась плакать, но так хотелось сейчас зарыдать в голос. У нее все внутри переварачивалось и горело, голова кружилась вспышками в памяти. Давно она не испытывала подобного. Ее просто резали изнутри тысячи, сотни тысяч ножей. Папа. Картинки из детства. Карусель в парке, разноцветные кабинки быстро кружаться и сливаются с небом. Его усы испачканные в мороженном, голубятня дяди Миши, соседа, куда они лазали и смотрели как голуби клюют зерно, поход в палатке, когда папа был очень серьезным и в ее детских глазах выглядел как настоящий охотник, детский мир с его вечно счастливой аурой новых кукол и плюшевых медведей, розовое кружевное платье и пластмассовая блестящая корона на пятнадцать лет. Выпускной. Тот самый, судьбоносный выпускной и танец с ним, и его шепот на ушко "Я люблю тебя, моя маленькая принцесса". Ей казалось, что она не помнит ни одного момента, когда они ссорились. Но она не понимала одного, почему все пятнадцать лет он не одного раза не связался с ней. Может не знал как? Не может быть. Не хотел, но почему? Винил в смерти матери. Если только по этому. Он смахнул слезу -Пойдем домой. Она захлопнула за собой дверь, сняла кроссовки, прошла в квартиру. Ее охватило чувство, что она попала в другой мир. Везде было чисто, аккуратно, на окне в кухне стояли живые полевые цветы в воде, ими пахло, а еще пахло запеченной курицей и картошкой. Отец засеменил к духовке и что-то торопливо бурчал, он постоянно оглядывался, смотрел на нее, улыбался.
-Садись, садись дочка, сейчас я тебя накормлю, сголодалась, наверное с дороги, - он достал протвень, закрыл духовку, - сейчас я накрою, будем все ужинать, - снова заулыбался и она заметила что-то не здоровое в этой улыбке.
Она не контактировала с отцом все пятнадцать лет, почему, она сама не знала и хотела узнать, ее свербила обида, что отец с ней не общался, но больше всего она хотела пройтись по квартире, вспомнить ее. Память она не аморфна, как считается, память это не нейроны в голове. Память это ярлыки, которые разбросанны по земле. Это вещи, запахи, люди. Стоит задеть такой ярлык и перед тобой откроется сцена, которая построенна вокруг него. Так с помощью этих предметов-ярлыков оживает история. Оживает память. Ира зашла в комнату, где она жила. Ее глаза невольно открылись еще сильнее и немного приоткрылся рот. Здесь все так, как было в последний раз. Все было усеянно этими ярлыками. Их было так много, что у нее закружилась голова. Даже запахи и те сохранились. Пятнадцать лет ее не было здесь и вдруг все ожило, как и тогда. Один-в-один. В голове закружились воспоминания, детский смех ее и ее подруг, куклы, те самые из детского мира, настольная лампа и тетрадки для домашних заданий. Вот резко открываются занавески и солнечный свет просто затопил всю комнату, на фоне окна силуэт мамы, она улыбается
-Ирочка, вставай, сегодня едем в зоопарк.
А вот на ручке шкафа висит выпускное платье, его сюда повесила она сама, переоделась, не помнит во что, а потом ее отсюда увезли. Тогда она думала, что навсегда. Вот еще интересная особенность нашей памяти. На фоне значимых событий, затираются незначительные. Это как боль в теле, стоит ее перебить более сильной болью и та, маленькая, вроде как и не чувствуется. Она помнит, как пришла и сняла с себя выпускное платье, а во что переоделась не помнит. Вроде не столь важно, но теперь безумно интересно. Наворачивались слезы. Как она хотела вернуться туда, в то время и все сделать по другому. Но уже слишком поздно. Она вышла из комнаты, прошла через коридор, Господи как отцу удалось все так сохранить? Это был прямо дом-музей ее детства. Дом-музей. В нем можно смотреть, но нельзя ничего трогать, а тем более жить. Она осознала, ей здесь уже не место.
4.
На столе было накрыто на троих. Она села.
-Мы еще кого-то ждем?
-Нет, ты я и мама. Позови ее.
Иру пробило в дрожь. Ее мамы не было уже тринадцать лет.
-Ну сиди, я сейчас сам позову, - он все так же весело говорил об этом и улыбался глядя на нее.
-Ты видела как мама приготовила твою комнату к твоему приезду? Она так ждала тебя из лагеря. Она говорит, что третья смена самая хорошая.
Ира сидела и не могла ничего сказать. Отец наложил ароматной картошки и пошел в комнату звать маму. Ира не выдержала, одним движением скользнула в коридор, быстро влезла в кросовки, схватила сумку и выскочила за дверь. В один миг она уже стояла у стола во дворе
-Пацаны, закурить дайте. Один из них протянул ей сигарету. Она глубоко вдохнула.
-Давно дом снесли? - Ира ткнула на магазин.
-Да хер его знает, лет пять, семь. А ты отсюда? Ира задумалась.
-Да теперь не знаю даже, ладно, спасибо пацаны.
-Слышь, может пивка с нами? - один из них, самый мелкий протянул ей "полторашку" и хитро улыбнулся. Она посмотрела на него, взяла ее в руки, отпила больше половины под удивленный и насмешливый взгдяд пацанов, потом выдохнула, остатки вылида на пол.
-Делом лучше займитесь,-бросила бутылку себе под ноги, развернулась и пошла в сторону арки.
5.
Немного опьянев, она шла по улице и смотрела себе под ноги. Она не знала куда идти. Все рухнуло: ее прежняя жизнь, старый дом-убежище, тополя, папа уже не папа, а какой-то чужой мужчина. Уже почти совсем стемнело, когда Ира села на лавку в одном из парков. Идти было некуда. Оставался один вариант, очень сомнительный но вариант - дядя Миша. Через полчаса перед ней стояли большие железные ворота с табличкой “Ленина дом 14”. Она нажала на кнопку домофона, раздались звуки вызова, женский голос спросил “Кто там?”, она ответила -Мне дядю Мишу, домофон отозвался коротким “минуту” и замолк. Ира огляделась по сторонам. Аккуратный газон по сторонам, живой забор. Вокруг было тихо и темно, лишь она стояла под фонарем и что то ковыряла носком кроссовка. Послышались шаги за воротами, звук открывающихся ворот. Одна створка приоткрылась. Из нее вышел, мужчина лет пятидесяти, с густыми, седыми усами, широк в плечах, с большим животом.
-Ира?
-Здрастье дядь Миш, - каким то испуганным голосом ответила она.
-Здравствуй. Не ожидал. Как ты?
-Да нормально все, я попросить хотела…
-Дома была?
-Да.
-Ясно. Проходи.
И они пошли в дом. От ворот, через широкий двор, стоял большой дом из красного кирпича в три этажа. Они поднялись на крыльцо, зашли внутрь.
-Разувайся и пойдем, я тебе комнату выделю, в душ сходи, а потом познакомлю с домашними, - дядя Миша был очень бодр и даже весел.
-Вот. Спать будешь здесь, вон там белье и полотенца. Ты не думай, мы не готовились к твоему приезду, просто это гостевая комната, - как бы опережая лишние благодарности и вопросы, сказал он.
-Угу, - промычала Ира.
Она зашла в ванную, разделась и встала голая у зеркала. Не очень большого роста и худая настолько, что были видны нижние ребра, грудь свисла, хотя лет ей было не очень много, кожа дряблая - следствие плохого питания. По всему телу были наколки, синяки на руках и ногах. Печальное зрелище. Она приняла душ, обтерлась полотенцем, одела свои вещи обратно, присела на кровать и провалилась в сон.