На фотографии 1957 год. У нас во дворе. Толя и я.
Детские годы
С Толей Аринушкиным мы дружили с первого класса. Он жил по нашему Подколокольному переулку через дом, который остался еще от времен легендарной Хитровки. На этот рынок вместе с ночлежками Гиляровский приводил Горького, когда тот работал над пьесой «На дне». В одной из таких бывших ночлежек в доме 12 жила семья Аринушкиных. В квартире (если это можно назвать квартирой, а не проходным двором, где двери не запирались), его родители и он со старшим братом занимали две маленькие и к тому же тесно заставленных мебелью комнаты. Большую площадь занимала пианола (механическое пианино), которым Толя очень гордился. Это была настоящая диковина. А всего в этой коммуналке проживало пять или шесть семей. Практически в каждой из них кто-нибудь сидел. Возвращался после отсидки, а его место в колонии занимал следующий из членов семьи. Сажали за воровство, за хулиганство, за драки, понажёвщину, убийства. Соседу Толи шестнадцатилетнему пацану дали три года за «грабеж со взломом» - так было квалифицировано совершенное им преступление. Он сбил замок на чужой голубятне и забрал оттуда пару чистых - своих же, но подманенных другим голубятником птиц.
В детстве он был мелким, немного чудаковатым, скорее наивным. Учился средненько. Чудаковатость его заключалась в том, что он мог повиснуть на костюме нашей учительницы в первых классах и оторвать ей рукав. Неожиданно пропасть посреди урока и оказаться вдруг на другом месте. Он ухитрялся проползти под партами несколько рядов, пока его не выдавал кто-либо из одноклассников. Учительница никак не могла добиться от Толи, кем работает его отец. То он говорил, что папа у него банщик, то выходило, что учитель или завуч. Оказывается, что он имел в виду деда, родного отца и еще папу-крестного. Банщиком был Толин дед, а потом в «Сандунах» и родной отец Михаил Данилович, который также одно время работал завхозом в школе, а папа Лёня, так звали крёстного отца, работал учителем в школе, а одно время и ее директором.
Толя и ещё несколько ребят с Хитровки были допущены в нашу дворовую компанию - ребят из знаменитого дома, по сторонам большой арки которого и сегодня можно увидеть статуи - рабочего с отбойным молотком и колхозницы с винтовкой и со снопом. Этот дом можно увидеть во многих отечественных фильмах. Например, "Покровские ворота", "Змеелов", "Розыгрыш", "Холодное лето 53-го".Этот дом принадлежал Военно-инженерной академии им. Куйбышева. В большинстве квартир проживало по несколько семей преподавателей и слушателей Академии. Поэтому костяк компании составлял офицерские дети, а на всяких прочих хитровчан, за редким исключением, мы смотрели несколько свысока.
Мятеж в Венгрии
Когда мы учились в пятом классе в Венгрии вспыхнул мятеж. Туда для его подавления были посланы советские войска. Бои шли упорные с большими потерями с обеих сторон. Конечно, советская пропаганда эти события преподносила в искаженном свете. Поэтому всюду шли митинги солидарности в поддержку венгерского пролетариата, который, как потом оказалось, в большинстве был на стороне мятежников. Но были в Венгрии и сторонники коммунистической власти. Мы пионеры-ленинцы не могли оставаться в стороне от этих событий. Наш класс получил задание подготовить радиопередачу на Венгрию для венгерских пионеров. Я читал текст от ведущего, а также стихотворение Симонова «Генерал», посвященное генералу Лукачу (поэту и революционеру-интернационалисту, участнику боев за республиканскую Испанию - Мате Залка), Аринушкин – стихи Шандора Петефи. Я из них запомнил последнюю проникновенную строфу, которая живо мне напомнила историю с оторванным рукавом у нашей учительницы:
Я вошел. Навстречу мама!
Не сказав ни слова,
Я повис, как плод на ветке
Дерева родного
То, что эта передача не прошла в пустую, мы вскоре почувствовали, когда на радио стали приходить сотни писем от венгерских пионеров. Часть писем была передана в нашу школу, часть роздана в другие московские и немосковские школы.
Детские шалости
В восьмом классе мы с одноклассниками Толей Аринушкиным, Аликом Базароном и Вовкой Поляковым на первомайские праздники у нас во дворе распили две бутылки Фраги. В итоге Поляков бегал по скверу и радостно кричал: «Я не пьяный, я веселый!». Аринушкин вырубился совсем, и мной с Аликом Базароном было принято непростое решение отвести его домой. Непростое – потому что было совсем не ясно, как нас встретит отец Толика (мать у него недавно умерла). Но к нашему удивлению Аринушкин старший встретил нас, чуть ли не как героев. «Деточки, - причитал он, - какие вы молодцы, что не бросили его одного в таком состоянии». Это я запомнил на всю жизнь, и в дальнейшем старался не бросать, где ни попадя, пьяных товарищей.
В 1959 году мой двоюродный брат Олег Савин приехал во второй раз поступать в МАРХИ. Он жил у нас. Тогда же по каким-то своим делам приехал мой двоюродный - дядя тоже Олег, но Корщунов. Они оба оказались заядлыми картежниками, третьим был я, иногда к нам присоединялся Толя, который среди моих школьно-дворовых ребят по части карт был профессором. Часами до ночи мы просиживали за картами, резались в Кинга, Преферанс, Козла, Сику.
Кстати сказать, из-за карт мы с Толей разошлись на несколько лет. Он частенько заходил ко мне, особенно когда я болел и не приходил в школу. А бронхиты у меня зимой и по весне случались часто. В такие дни мы с ним сражались в шахматы и дулись в картишки. Для интереса играли и на деньги. В шахматах со мной ему было тягаться бесполезно. Я тогда выступал за наш районный Дом пионеров и прошел отбор в Центральный шахматный клуб. Но Толик предложил мне сыграть на спор (на 6 рублей) 20 партий. Если я выигрываю все, то деньги мои. Если я хотя бы одну проигрываю или играем вничью, то деньги с кона его. Я выиграл 18 партий подряд и был абсолютно уверен в успехе, но неожиданно в девятнадцатой в конце партии я зевнул фигуру. В результате партия закончилась вничью. Я пообещал отдать ему проигрыш на следующий день вместе с накопившимся карточным долгом – рублей пять или шесть, точно не помню.
Разрыв и снова вместе
Толя предложил мне еще перекинуться в картишки. Ему и в этот раз, как говорят попёрло. Но тут в какой-то момент я заметил. что он подменил карту. Ни слова не говоря, я бросил карты ему в лицо и молча указал на дверь. Через неделю я встретил его возле нашей, для меня уже бывшей школы. И молча протянул ему 6 рублей. «А остальные?» - спросил Толя. «Это за шахматы, а остальное – скажи спасибо, что я тебя не шарахнул канделябром, как поступают с карточными шулерами», - ответил я. После этого разговора мы надолго прервали отношения. Вновь встретились в феврале 1964 года, когда я на месяц вырвался из армейской учебки в Москву на спортивные сборы ЦСКА по фехтованию.
Я приехал в гости на улицу Благуша в деревянный (тогда еще) дом, где тогда жил Алик Базарон. Он был не один. Там собралась компания из человек пяти-шести, среди них был и Толя Аринушкин. Моя обида на Толю за его плутовство в картах, а может на то, что я лопухнулся в игре с ним в шахматы, давно прошла. За 9 месяцев армейской службы я страшно соскучился по родным и друзьям-товарищам. Поэтому искренне обрадовался ему, и с тех пор мы уже не сторонились друг друга, позабыв о нашей размолвке.
Во время службы во Львове в спортивном батальоне я довольно часто выбирался в Москву, поэтому мы продолжали встречаться - то у меня дома, то у Алика на Благуше. У Толи был магнитофон, и мы любили послушать записи Анчарова, Кукина, Клячкина, Окуджавы и особенно Галича. Один раз Толя навестил меня во Львове. Этот случай он особенно любил вспоминать. На вопрос, а служил ли он в армии, Толя хитро отвечал, что служил целых два дня.
Толя в спортбате
Шел третий год моей службы. Анатолий по какому-то случаю оказался во Львове. Остановиться было негде, и я предложил ему перекантоваться у нас в спортбате. Показал ход в воинскую часть через забор. В казарме мы Толика переодели в солдатскую форму, и два дня он вместе с нами выходил на общее построение, питался в столовой (благо всегда кто-нибудь из спортсменов-львовян отсутствовал), ездил с нами в спортивный клуб, где смог припомнить уроки фехтования пятилетней давности, там же поиграть с ребятами в футбол и в карты. Толя был большим специалистом по преферансу, но наши «пулеметчики» (прозвище преферансистов, образованное от слов расписать пулю) ему не уступали. Это приключение его радовало, а меня забавляло.
В Москве
После моей службы в армии мы с ним общались постоянно. Толя окончил МАДИ. Работал маркшейдером. Прокладывал метро не только в Москве, но и в столице Татарстана. В Казани работа шла с использованием вахтового метода. Бригады московских строителей сменяли друг друга каждый месяц. Тогда мобильников не было, и когда Толя звонил в Москву своим близким по рабочему телефону, то не застав своего абонента, шутливо просил передать, что звонил «сирота казанский».
Однажды по пьянке он мне исповедовался: «Понимаешь, я всегда тебе немного завидовал, ты и учился отлично, и знал много, самым сильным в классе был, а в институт не поступил. Я же был одним из самых замухрышек, а тебя и ростом обогнал, и в институт поступил с первого раза. Чем же я хуже тебя?» Но я его успокоил, сказав, что у настоящих друзей зависти не должно быть места, как и превосходства. Если это не так, то это уже не дружба, а шапошное знакомство. А его считаю своим другом. После сказанного Толя успокоился и больше этой темы мы не касались.
Первый поход в Крым
Нас с Толей во многом сплотила любовь к пешим походам. Мы заранее обдумывали и обсуждали маршруты наших путешествий. Знакомились с картами и путеводителями. Первое наше совместное пешее путешествие с палаткой и рюкзаками по Крыму состоялось в 68-м году. От села Заречное мы поднялись на горный массив Чатыр-Даг, где встретились с группой студентов МЭИ, чей спортивно-туристский лагерь был расположен недалеко от Алушты. Посидели с ними у костра, попели песни. На утро попрощались и пошли в разные стороны – они на трассу Семфирополь-Алушта, а мы на гору Эклизи-Бурун, откуда должны были спуститься в сторону села Изобильного и далее в Алушту.
Однако походы в горах без знания места и проводника – дело рисковое. Очень скоро мы сбились с тропы, которая вела на вершину горы и попёрли на нее в лоб. Короче говоря, вместо ожидаемого по времени подъема за час-полтора, мы добирались до вершины часов пять-шесть, где-то на четвереньках, где-то ползком вверх. Когда мы наконец-то взобрались на гору, то любоваться открывшимися видами у нас уже не было ни сил, ни времени. Надо было спускаться и искать место с водой для ночлега. Источники с водой в Крыму наперечет – это вам не Кавказ. Спуск в низину на обширную поляну прошел без приключений. Тропа была хорошо утоптана и серпантином резко вела вниз. Еще на середине спуска мы заметили внизу на поляне грузовик, что добавило нам скорости. Почти бегом мы добрались до грузовика, на который два человека укладывали ящики с собранным виноградом. « Вода, где вода?» - только что и смогли мы выдавить из себя, так были замучены этим безумным подъемом и скоростным спуском. Нам объяснили, что через пару километров эта грунтовая дорога должна вывести нас на шоссе, и, спустившись еще немного, мы найдем хороший родник. Так всё и случилось, менее чем через час мы добрались до прекрасного источника с чистейшей и прохладной водой, разбили палатку и занялись ужином. Надо было торопиться, в горах ночь приходила без раскачки. На следующий день мы дотопали до Алушты, сразу спустились к морю и в полной мере оттянулись на пляже.
Через пару дней мы отправились в лагерь МЭИ, куда были приглашены на праздник окончания смены. Вначале было что-то вроде концерта-капустника, а потом ему на смену были представлены шашлыки, в нагрузку к которым добавлялся стаканчик сухого местного вина. Шашлыки были замечательные и недорогие, но порции маленькие, поэтому наша компания шашлыки заказывала в большом количестве и исправно их съедала, а стаканчики с вином большей частью отставлялись. Чтобы добру зря не пропадать, я принялся их усиленно выпивать. Винцо было дрянное, слабенькое. Я совсем не пьянел и был, что называется, в ударе.
Мне приглянулась одна золотоволосая студентка, и после нескольких туров танцев, которыми наряду с фейерверком заканчивался праздник, мы уединились на свободной лавочке на одной из дальних аллей лагеря. Но, увы, молодое кислое вино, которого я выпил по моим подсчетам литра четыре, вдруг резко ударило мне в голову и потребовало выхода наружу. Я только и помню, как вскочил с лавки и шагнул к кустам. Очнулся я рано утром в какой-то палатке, а на меня сверху было наброшено несколько матрацев, чтобы не замерз. Ночью было довольно холодно. Как я оказался в палатке, кто обо мне позаботился – это так и осталось для меня тайной.
Умывшись, я отправился на поиски Анатолия и застал его с моей золотоволосой красавицей. Она была в фехтовальном костюме и шла на тренировку (это ведь был спортивно-туристский лагерь, о чем я уже говорил). Толя прикалывался, выражая полный восторг от вида рапир, которые он якобы видел вблизи впервые в жизни. Напоминаю, что он некоторое время занимался фехтованием в Доме пионеров. Я тоже решил ему подыграть, ведь надо было как-то реабилитироваться за столь неудачную ночную попытку ухаживания. Мы дошли до танцплощадки, где проходила тренировка. Я попросил тренерский нагрудник, маску, рапиру и изобразил неуклюжую позу. Моя несостоявшаяся подруга попыталась нанести мне уколы, я их все отбил, нарочито размашистыми движениями, а потом легко и изящно нанес несколько уколов подряд моей сопернице. Та опешила, попыталась атаковать, но теперь уже я продемонстрировал хорошую технику защиты с ответными уколами.
После чего снял маску и покаялся в этом розыгрыше, объяснив, что я мастер спорта по фехтованию, хоть и не на рапире. Эффект, конечно, был сильный. Мы распрощались, она на следующий день возвращалась в Москву, мы с Толей продолжили наше путешествие по Крыму. Хоть мы и обменялись телефонами, знакомство развития в дальнейшем не получило. Его перебил мой новый роман, завязавшийся вскоре.
После Алушты мы еще недели две побродили по Крыму. Из Ялты по Боткинской тропе, долго кружа, поднялись до знаменитого водопада Учан-Су. Оказалось, что не в сезон дождей, он практически пересыхает, и вместо мощного гремящего потока сверху струятся несколько тонких струек воды. Но зато там была довольно глубокая яма, наполненная свежей, но не ледяной водой, в которой мы с удовольствием побултыхались. Там же мы поставили на ночь палатку, чтобы утром перевалить через гору, войти в степной Крым и далее продолжить путь на Бахчисарай. Наступила ночь. Нас окружали темные контуры скал и высоких деревьев, а прямо над головой в небе зажглись яркие звезды. Тишина, затем застрекотали цикады. Было полное впечатление, что мы одни в этом первобытном мире.
Мы рано легли спать, но вдруг ночную тишину гор прорезал мощный звук оркестра. Музыка гремела где-то совсем рядом. Мы вскочили, закружили по ущелью, вглядываясь в сторону источника звука и поняли, что внизу метрах в 300 от нас находится ресторан. Потом мы узнали, что это вечерний ялтинский ресторан, весьма модный в то время. Полночи он изрыгал из себя модные хиты конца 60-х. Тишина наступила лишь часам к трем. Кое-как выспавшись, на следующий день мы дотопали до Бахчисарая.
Бахчисарай
В тот год в Крыму я был впервые. И, конечно, Бахчисарайский фонтан, воспетый Пушкиным, представлял себе несколько иначе. Тут еще масла в огонь добавил Толя, который был просто возмущен несопоставимостью увиденного своим ожиданиям. Потом позже после второго-третьего-пятого посещения Бахчисарая я постепенно проникался эстетикой знаменитого фонтана. Он уже не казался мне таким неказистым, как в первое знакомство. По-другому стала восприниматься и трогать за живое, плавающая в ванночке фонтана свежая благоухающая роза. Но это всё было потом. А тогда несколько удрученные мы покинули Бахчисарай и отправились в пещерные города-крепости Чуфут-Кале и Мангуп-Кале. Они нас не разочаровали.
Учкуевка
Закончили свой маршрут в ту поездку мы на пляже в Учкуевке под Севастополем. Там мы познакомились с тремя девицами. Аринушкину очень понравилась самая маленькая, мне Галя с косичками. Самая высокая оставалась без пригляда, и посему она постоянно ломала намечающийся флирт, а на Галю так просто шипела, предостерегая ее от безрассудных поступков, но уберечь не смогла. В тот роковой день мы полдня провели на пляже, а потом две девочки с Толей засобирались на танцы в пансионат, где наши три грации жили. Мы с Галей остались, несмотря на оказываемое на нас давление. У нас не было предварительного сговора, но было одно общее страстное желание, которое мы остро ощущали без всяких слов, - остаться наконец-то вдвоем…
По нашим с Галей счастливым и смущенным лицам было совершенно ясно, что произошло. Через день мы с Толей вернулись в Москву. А еще через три дня встречали девчонок на Савеловском вокзале. У них был какой-то странный поезд до Ленинграда, с почти часовой остановкой в Москве. Потом мы с Галиной еще несколько месяцев перезванивались по телефону. Но в ноябре я познакомился с Катей, и на какое-то время интерес к другим женщинам у меня пропал. Но «Чудо с косичками» нет-нет да и отзовется в памяти моей нежным и трогательным воспоминанием.
Второе путешествие в Крым
Следующее наше путешествие по Крыму состоялось спустя два года. В то лето мы начали поход также с Чатыр-Дага, но без штурма его вершин, а прошлись несколько дней по нескольким яйлам Крыма (нагорным плато), названий которых я не помню. Эти места практически безлесные и маловодные. Зато один раз нам удалось полакомиться свежатиной – молодым барашком, при нас забитым и приготовленным на костре пастухами. Потом мы поднялись на Северную Демерджи, откуда спустились по ущелью Хапхал к водопаду Джур-Джур. Здесь с нами приключилось одно памятное событие, которое показало, насколько опасны могут быть горы. На водопаде Джур-Джур мы расположились на ночевку. В отличие от Учан-Су этот водопад и в самое жаркое время представлял собой впечатляющее зрелище. Большой поток воды шириной до 5 метров перекатывался через каменный валик и падал с 15-и метровой высоты. Вода была холодной, но не ледяной, купание под струями воды бодрило и было чрезвычайно приятно в изнуряющую жару. Сброшена была усталость от непростого спуска по каменному ущелью.
Для ночлега мы выбрали каменную террасу, приподнятую над ложем водного потока метра на три. Разбили палатку, развели костер, приготовили ужин. Когда стемнело, легли спать. Среди ночи начался ливень. До этой ночи и после в Крыму было солнечно и жарко, но то, что обрушилось на нас, можно было определить библейским сказанием: и разверзлись хляби небесные. Через несколько минут наша палатка потекла. Она была новая, взятая напрокат, и как оказалось, не пропитанная специальным водоотталкивающим раствором. Мы фактически оказались в мокром мешке. Вода лилась и сверху и подтекала снизу. Нам ничего не оставалось делать, как раздуть костер, который, к счастью, не был залит водными потоками, поскольку он был изначально разведен в небольшом гроте в стене ущелья. В результате полночи мы у костра сушили свои быстро намокавшие вещи, переодевались и опять сушили.
Перед рассветом ливень прекратился и сразу стал слышен рев водного потока, который до этого был приглушен ревом дождя. Когда рассвело, нам сразу поплохело. Джур-Джур стал мощнее в десяток раз. Поток по дну ущелья поднялся почти до уровня площадки, на которой мы ночевали. Удобная площадка чуть ниже по течению, которую мы также рассматривали как место для ночлега, была почти на метр перекрыта ревущим потоком. Сам поток, еще вчера чистейшей хрустальной воды, сегодня превратился в буро-коричневую жижу. Мимо нас проносились палки, ветки и что было особенно страшно – множество змей. Но наконец выглянуло солнце и стало веселее. Мы обсохли, просушили свои вещи. Стала более или менее проходимой тропа вниз до села Генеральское. Далее автобусом мы добрались до Солнечногорска, где познакомились с тремя ребятами, путешествующими на Запорожце.
Солнечногорск
На берегу было что-то вроде необорудованного кемпинга. Стояли машины и палатки. Костры разводить запрещалось, а у ребят была бензиновая горелка. Мы предложили объединиться: ужин наш - горелка их. Так и познакомились. Съездили с ними в Алушту, где ребята "умыкнули" на базаре тент от солнца и дождя. На следующий день с тентом спустились к пляжу, заметили трех симпатичных девиц и водрузили над ними тент. Девицы завизжали, завозмущались, но не без интереса. Все они были из Таллина и отдыхали в пансионате. В один из ближайших дней пять мужиков с тремя девицами на коленях в Запорожце отправились в поселок и там на спортплощадке играли в баскетбол.
Запомнился мне заплыв с одной из них - Наташей, загребающей в ночную даль моря. Мы увязались за ней, но она плыла и плыла, словно русалка, завлекая нас в пучины морские. Брызги и ее руки при гребках фосфорицировали. В какой-то момент я перевернулся на спину, и стало страшновато. Огни пансионата, которые служили ориентиром береговой полосы, закрыл бугор. Везде чернота. И куда плыть? Хорошо, что ночь была звездная и луна указывала направление. Когда Наташа повернула, вздохнул с облегчением.
Потом ребята собрались дальше - в Новый Свет, а я остался, поскольку обещал сводить троицу на водопад Джур-Джур, но главное - чтобы объясниться с одной из них. В окружении четырех сердцеедов это сделать тактично и не привлекая внимания было не возможно. На следующий день после экскурсии на водопад и объяснения с моей пассией я на морском трамвайчике отправился в Судак догонять компанию.
Царский пляж
На площади перед старинной Генуэзской крепостью в небольшом кафе ребята меня уже ждали, попивая винцо и закусывая шашлычком. Они с восторгом рассказали, что поставили палатку в сказочном месте на Царском пляже в Новом свете. Это было километрах в десяти. Тогда еще никаких шлагбаумов, преграждающих въезд в Новый свет, не было. Мы оставили машину на мысе Пещерном в зарослях карликовых реликтовых сосен, а сами с бидоном воды спустились к Царскому пляжу по Голицынской тропе. В одном месте тропа обрывалась, и надо было выбирать, как продолжать путь. Можно было спускаться в провал и потом вскарабкиваться на продолжение тропы или же перепрыгивать через двухметровую расселину. Все предпочитали прыгать, мой рюкзак мы перебросили. Проблема была с двадцатилитровым бидоном с водой, поэтому Толе пришлось спускаться вниз и передавать его на ту сторону тропы.
На другой стороне бухты была ровная сравнительно небольшая площадка, где могли разместиться десятка два палаток. Но в тот раз их было совсем не много – пять-шесть. Оказывается, за два дня до этого на пляж нагрянули пограничники, которые устроили шмон. Они отобрали паспорта у туристов с обещанием вернуть их в Судаке при предъявлении обратных билетов из Крыма. Пребывание «дикарей» на Царском пляже было запрещено. Морской берег рассматривался как пограничная зона, и тогда в Крыму было отведено всего несколько мест, где можно было ставить палатки у самого синего Черного моря. Правда несколько человек, получив паспорта, тут же сдали билеты и вернулись на пляж. Нашу компанию разборка с пограничниками миновала, поскольку их в тот момент на пляже не оказалось. И им только срезали веревки, крепящие палатку.
Машина давала перспективу не быть привязанным к одному месту, какое бы оно прекрасное ни было. Это сейчас путешествия на собственных железных конях стали обычными для наших соотечественников. Тогда же большинство из нас с завистью оценивали возможность героев фильма «Три плюс два» отдыхать при своем транспорте. Троица с Запорожца была ориентирована на отдых с передвижением, мы с Толей хотели поплотнее осесть на полюбившемся месте. Но компромисс был найден. Мы несколько раз совершили вылазки в восточную часть Крыма. Побывали в Коктебеле, там прошлись берегом, где по камушкам, где частично вплавь, по бухточкам от Лягушачьей до Сердоликовой у подножья Карадага. Тогда никаких дельфинариев и аквапарков там не было и в помине. Народ всё больше собирал сердолики, а иногда и варварски выколачивал их из породы. Всё было диковато и прекрасно. Заезжали в Феодосию и Старый Крым, места связанные с жизнью и творчеством Ивана Айвазовского и Александра Грина. Это продолжалось с неделю, а потом двое из нашей компании – хозяин Запорожца и его приятель из Сибири попрощались с нами и рванули в Москву. Отпуск заканчивался. С нами остался Володя Прищепа. Тогда же мы познакомились и подружились с парой молодоженов, студентов МАРХИ Галей и Сашей Лебедевыми.
В Крыму мы с Толей любили одно общепитовское место - кафе «Крымский пирожок» на набережной в Судаке, где в книге отзывов оставили незатейливую запись: «Советуем тебе, дружок, отведать крымский пирожок». Мы там частенько подкармливались, поскольку были популярны у местных продавщиц, делавших нам некоторые скидки.
Поход в Карпаты
В 73-м, кажется, году мы с Толей отправились в отпуск в Карпаты. Добирались через Львов, и я решил навестить старого друга по спортбату – Феликса Свистунова. За прошедшие годы он развелся и женился во второй раз. Также ему удалось осуществить, правда, наполовину свою мечту поселиться в особнячке, коих еще с польских времен во Львове было великое множество. Почему наполовину? Дело в том, что свою и мамину квартиру на Жовтневой он смог разменять только на половину дома на улице Лиска. Это было недалеко от вокзала, Львов я знал хорошо, и мы отправились пешком.
На Привокзальной, около автобусной остановке какой-то мужик, явно поддатый, но не сильно, подставил ножку Толе, тот споткнулся, я шел впереди, поэтому, как это случилось, не видел, но скорее почувствовал, что это произошло не случайно: «Он тебе ножку подставил?» Толя кивнул. На нас были тяжеленные рюкзаки, и в этом случае подножка была подлянкой вдвойне. Я развернулся и начал стыдить мужика, но тот стал в боевую стойку, пришлось это сделать и мне.
Вдруг из ближайшего подъезда выскочило еще два парня и кинулись на нас. Первый мужик кружил вокруг меня, приговаривая: «Врешь, не попадешь». Но я сумел-таки ему пару раз врезать, хотя с двадцатикилограммовой ношей за плечами сделать это было не просто. В это время Толя отмахивался от наседавших на него противников. Я бросился ему на помощь, отвлекая на себя парней. Воспользовавшись паузой, Аринушкин сбросил с плеч рюкзак и вытащил из кармашка походный топорик. Что он был готов его применить, явно было видно по его озверевшему лицу. Но к счастью, стоявшие на остановке люди вмешались, и нападавшие отступили. Мы быстро ретировались, но Толя еще некоторое время держал топор наготове, периодически оглядываясь, не преследуют ли нас местные хулиганы.
Феликс из спортбата
Дом Феликса был одноэтажной постройкой с небольшим палисадником, одиноко стоявшей во дворе, окруженной пятиэтажками 60-70-х годов. Окна и застекленная дверь были наглухо зашторены. Мы долго звонили, пока шторка слегка ни отодвинулась, и из-за нее показалась встревоженная физиономия моего армейского товарища. Узнав меня, он распахнул дверь и пропустил нас в дом. Ни слова не говоря, он провел нас в кухню, где на плите стояло несколько здоровенных железных кастрюль с отводными трубками, спускающимися в подвал. А в подвале…целая система из змеевиков недвусмысленно указывала на конечный продукт. « А я никого не ждал, жена на работе, у меня сегодня выходной, решил заняться полезным делом, а тут тревожный звонок», - радостно объяснил он столь длительную реакцию на звонок в дверь. Феликс был вальяжен, расхаживал по дому в махровом халате и с удовольствием показывал свое хозяйство. Он занимал полдома в три-четыре комнаты – точно уже не помню, но главным своим богатством считал большой подвал со сводчатой каменной кладкой, где он для пользы держал самогонный аппарат и для развлечения - тир для стрельбы из пневматики. А еще у него в доме были две штанги от троллейбуса, с помощью которых он приворовывал электричество от уличной проводки. Он быстро нашел общий язык с Толиком. Их объединил пятидесятилитровый баллон с бражкой, которую Феликс только что заправил.
У нас с Толей была договоренность во время наших походов крепкие напитки по возможности не употреблять. Тому были основания. Несколько лет назад он крепко перебрал в Алуште, начал буянить еще в ресторане и в результате напугал двух симпатичны девиц, которых мы с большим трудом «склеили» днем на пляже. Чтобы его утихомирить, мне даже пришлось врезать ему поддых. А потом его еще с час успокаивала наша квартирная хозяйка. Он всхлипывал, называл ее мамашей, а она гладила его по непутевой голове, приговаривая, что всё будет хорошо.
Мы во Львове задержались на пару дней, и пока я навещал своих старых знакомых, Толя с Феликсом ухитрились практически опустошить весь баллон. Кстати, эти баллоны делали на заказ на Львовском РТЗ, где выдували телевизионные трубки. Феликс был весьма доволен жизнью. Он преподавал на полторы ставки физкультуру в школе, работала и жена Мария. Детей в этом новом браке у него не было. И хотя на Жорика - сына от первого брака он платил алименты, того, что у него оставалось, им с женой хватало. Но более всего его радовал этот особнячок почти в центре Львова, о чем он так долго мечтал.
Уход в прошлое
Во время нашего последнего путешествия по Крыму мы познакомились на Царском пляже с двумя девицами, отдыхающими в Новосветовском пансионате. Одна из них была из Ленинграда, другая из Паневежиса. Ленинградка Аня познакомила нас со своей подружкой по занятиям парусным спортом Ритой, которая после окончания ВУЗа была распределена в подмосковный город Видное. Сама Рита была родом из Омска. В Москве у нее никого из знакомых не было, и Аня вывела ее на нас с Аринушкиным. Рита была странная девушка. С одной стороны, она не всегда бывала адекватной, имела множество комплексов, часто впадала в депрессию, но с другой стороны, в какие-то моменты она преображалась и становилась чрезвычайно активной и коммуникабельной. Где и когда она познакомилась с француженкой Франсуазой, я уже не помню, но однажды они вдвоем заявилась к нам в дом.
Франсуаза (Фрося, как мы ее называли между собой) была высокой, худой и очень симпатичной (кто-то наверняка назвал бы ее красивой, в первую очередь из-за огромных глазищ). Она окончила Сорбонну и стажировалась на филологическом факультете МГУ. Во Фросю, как клещами, вцепился Валера Косушкин. Помимо того, что он был художником, он очень много читал, писал стихи - все больше мистического и религиозного содержания. Он показывал Фросе Москву - Булгаковскую, Москву - Достоевского. Фрося была в полном восторге. Она была очень искренняя, доброжелательная и немного наивная.
На пасху мы решили собраться у Толи Аринушкина на Хитровке, так как рядом был действующий храм Петра и Павла, а Франсуаза хотела увидеть крестный ход. Во время застолья Толя и Валера поцапались. Валера был о себе весьма высокого мнения, а Толя считал его выпендрёжником и со свойственной ему прямотой это высказал Валерке в лицо. Дело могло закончиться дракой, но кто-то в шутку предложил разрешить спор тем, кто кого перепьет. Парни вышли в другую комнату с пивными кружками, наполненными водкой. Минуты через три раздался грохот падающего тела. Все кинулись туда. Валера лежал на полу, полностью вырубившийся, а Толик смущенно оправдывался: «Мы только по одной успели, а он и упал». Потом мы отправились смотреть крестный ход. Это сейчас в крестном ходе участвуют все, кто пришел на службу. Тогда же вокруг церкви собирались толпы зевак, а в самом шествии принимали участие только часть собравшихся. Вдруг в толпе раздались крики, пошло движение, началась драка. Глаза Франсуазы одновременно выразили восторг и ужас:
- Скандал, скандал!
– Да разве это скандал? - флегматично заметил Аринушкин, - Вот года три назад здесь двоих зарезали, а одному голову трубой пробили . Тогда, можно сказать, был скандал, - закончил он.
В нашей компании вскоре появился француз Филипп и западный немец Альфред. Филипп стажировался в МГУ, а Альфред писал диссертацию по творчеству Платонова. Однажды пунктуальность Альфреда сыграла с ним злую шутку. У него с собой было несколько книг русских авторов, изданных за рубежом и соответственно запрещенных в СССР. На каждой из них стоял экслибрис с его полным именем. Естественно, что эти книги он давал нам почитать. Так получилось, что Толя по пьянке оставил в автобусе свой портфель, где у него лежал «Август четырнадцатого» Солженицина. Для Толи это, к счастью, обошлось без последствий, поскольку в портфеле у него не было идентифицирующих его документов, а для Альфреда, как мы потом поняли, это закончилось отказом в визе, когда он на следующий год пытался приехать в Союз. Других видимых причин в отказе визы не было.
В Карпатах
Во время очередного путешествия по Карпатам произошел забавный эпизод. Промежуточной точкой было легендарное озеро Синевир. Описание в путеводителях манило: «Высоко в горах озеро, в зеркальной глади вод которого отражаются вековые ели. Посередине озера – остров». На деле озеро оказалось крошечным озерком размером с бассейн Москва (кто его еще застал, может представить размеры), в центре которого торчал малюсенький клочок земли величиной с садовую клумбу, поросший травой. Еле-еле впечатление скрашивали мохнатые ели, которые действительно отражались в воде. Так вот на берегу этого озерка мы с риском для жизни ели грибы, которые я ранее никогда не собирал. На перевале по дороге к Синевиру мы встретили пенек, густо обросший грибами. По рассказам и внутренним ощущениям это должны были быть опята, но уверенности не было. Тем не менее мы их срезали - набралось два котелка. По дороге набрели на хату, где попытались у хозяина уточнить, съедобны ли грибы.
Хозяин был гуцул, который совсем не говорил по-русски, но кое-как мы смогли (опять же не со стопроцентной уверенностью) понять, что есть их можно. Кроме того мы купили у него кислого молока, чему он был бесконечно рад. И было отчего. Мы первые в жизни тогда увидели (не на пляже, не в бане) абсолютно голых босоногих ребятишек лет шести-семи. Хата была совершенно пустая, никакой мебели. Несколько деревянных лавок по стенам и все. Но при этом стены хаты украшали старинные тарелки времен Австро-Венгрии. Возможно, сегодня они бы составили приличное состояние. Но я отвлекся. На озере мы с Толей потушили грибы в кислом молоке. Выпили по 100 грамм, закусили грибами, помолились, на всякий случай попрощались друг с другом и легли спать. К счастью, как вы можете догадаться, все обошлось.
Толин совет
Один раз Толин совет помог мне не сбиться с, казалось, уже определившегося вектора жизни. В 1978 году мне в райкоме партии предложили поступить в Академию внешней торговли. Я вдруг как бы вернулся в пору юности, когда бредил дипломатией и внешней торговлей, и загорелся этой идеей. Прошел собеседование. Руководство Академией неожиданно для меня заинтересовалось моей работой в Филателии. Оказалось, что в системе Внешторга давно искали специалиста, знающего специфику этой продукции. Далее начались подготовительные занятия по русскому и немецкому языку, литературе, географии и истории. Но тут я от Толи узнал, что его старший брат Юрий, перейдя на работу в В/О «Межкнига», надолго застрял в Москве. За это время лишь один раз выехал в краткосрочную забугорную командировку.
При распределении выпускников Академии и при поступлении во Внешторг со стороны огромную роль имело то, какую должность они занимали до учебы. Юрий был всего лишь школьным учителем, я - старшим научным сотрудником, поэтому быстрая карьера с длительными командировками мне также явно не светила. Перебрав разные варианты, я решил отказаться от учебы в Академии и сосредоточиться на написании и защите кандидатской диссертации. Дальнейшие события показали, что мой выбор, благодаря Толе всё-таки оказался правильным. Почему всё-таки? Я недавно узнал от Марины, Юриной вдовы (Юрий тоже вскоре преждевременно ушел из жизни вслед за младшим братом), что карьера мужа состоялась. Он успел до выхода на пенсию поездить по многим странам. Но я по-прежнему считаю, что и без Академии сумел добиться максимум возможного.
Семейная жизнь
Личная жизнь у Толи не была идеальна. Он дважды официально женился и разводился. В первом браке с Ириной у него родился сын Саша. Толя им гордился: «Ты посмотри, какой у меня сын – настоящий ариец». Маленького Сашу я хорошо помню. Его к нам изредка приводила Ирина уже после развода. Уж, не знаю, что там у них произошло, но прекрасно помню, как красочно, темпераментно Толя описывал свои чувства к невесте, а потом и к жене. Ирина была жгучая брюнетка, редкой особой красоты. Внешне она казалась флегматичной, не особо разговорчивой, вещью в себе.
Во втором браке у Толи родилась дочка Катя. Вторая жена, Людмила была блондинка, тоже очень красивая, но более строгой правильной красоты. Она закончила Институт иностранных языков имени Мориса Тореза. Работала переводчиком. В отличие от Ирины Людмила с удовольствием, активно участвовала в общих разговорах, всегда имела свое мнение и не стеснялась его высказать.
С Татьяной Толя познакомился, когда она овдовела, но сблизились они не сразу. В какой-то момент даже на время расходились, но как мне потом рассказала Татьяна, он вернулся, в том числе и из-за любви к ее внучке, которую он помогал нянчить с самого ее рождения. В гражданском браке с Татьяной Толя прожил последние 16 лет. Жили они, что называется душа в душу. Татьяна закончила МОПИ имени Крупской, преподавала русский и литературу. Одно время занималась организацией международного туризма, что открывало возможность вдвоем побывать во многих уголках Земли. Их объединило еще и увлечение оккультизмом и магией, учением Рериха. Я вспоминаю, как однажды Толик заехал ко мне в гости и сообщил, что прошел обучение в школе Лонго и получил диплом магистра белой практической магии.
Конечно, это заявление было встречено с известной иронией. Но Толя был серьезен. На мой вопрос Татьяне, а был ли какой-то результат его магических действий, она улыбнулась и сказала: «Но он же меня очаровал, - и добавила – Когда я привела Толю к нам в дом, то после знакомства с ним мама мне сказала, что у него глаза необычные и что он меня околдует».
Толя Аринушкин был хорошим, надежным другом. Всегда готов был прийти на помощь. Помню один момент, когда у меня сломался замок в квартире на Хорошёвке, и мы не могли туда попасть, я ему позвонил и он через час приехал на своем авто с набором инструментов. Быстро вскрыл дверь, вытащил старый и поставил новый замок. А в это время у него уже начались серьезные проблемы со здоровьем, было обнаружено онкологическое заболевание. Со здоровьем у Толи были проблемы и раньше. В какой-то момент у него была открытая форма туберкулеза.
Конечно, многие неурядицы и в семейных отношениях, и со здоровьем, были связаны с алкоголем. У него бывали периоды длительных, но относительно легких форм запоя. Он мог неделями и месяцами постоянно находиться под шафе. Его ещё, видимо, разбаловала работа в Метрострое, поскольку он практически постоянно бесконтрольно находился на объектах, где проводились так называемые полевые работы: замеры, съемки и привязки к местности и всё, что там еще входило в круг маркшейдерских обязанностей. Частенько он уже к обеду освобождался от производственных дел и заканчивал день возлиянием Бахусу.
Но после обучения в школе магов Толя решительно и полностью отказался от спиртного. До этого он несколько раз пытался завязать, даже кодировался, но всё безуспешно. Толин «подвиг» повторил и его коллега по Метрострою, который тоже после нескольких занятий покончил с вредной привычки. Так что от «белой магии» может быть и большая польза.
Прощай друг
О смерти Толи я узнал совершенно случайно. Я с ним разговаривал месяца за полтора до этой вести. Он разыскивал сына и спрашивал, не знаю ли я телефона Ирины. Хотел оформить на него свою квартиру, так как был уже обречен (последняя стадия рака поджелудочной железы). Спустя какое-то время я ему позвонил, но ответа не было, потом еще пару раз. Я забеспокоился и набрал номер Людмилы. Та ахнула: «Так он же умер и похоронен». И рассказала мне, что Толя перед смертью Сашу разыскал, что похоронным ритуалом занимался он и Катя, что якобы мой телефон они в записной книжке Толи не нашли, и поэтому я не был извещен. Похоронили его на Калитниковском кладбище, где через пару лет похоронили моего другого близкого друга Сергея Бердяева. Попробовал тогда же найти по описанию Толину могилу, но не сложилось.
Как сказал мне Сергей, узнав о смерти Толи Аринушкина и тяжело вздохнув: «Старик, снаряды давно уже рвутся совсем близко, по очереди выбивая из наших рядов лучших». Увы, это так и есть. Пять моих самых близких друзей еще со школьных времен «Белая с косой» уже увела с собой. Посылая снаряды в цель слишком часто, смерть словно подает сигнал моему поколению: «Пока не поздно - отдайте все накопившиеся долги родным и близким, а если и были какие-то обиды и недоразумения простите и забудьте про них. Аминь!»
Как мне кажется, Анатолий Аринушкин перед кончиной успел это сделать. Да будет память о нем жива в наших сердцах. Надеюсь, в этом поможет этот очерк, он же - мой долг дорогому другу, дань его памяти.