Я стоял и пытался удержать солнце. Его лучи уже прожгли мою одежду и принялись за кожу, а я все никак не мог решиться бросить его на землю, оставить мое солнце на растерзание другим охотникам или… выпустить на волю. Солнце извивалось в моих руках, взывало к моей уже покойной и добросовестно отпетой совести и что есть мочи кричало, но округа была пуста. Я не зря выбрал это время – полдень, когда люди, опасаясь высокой температуры, забираются в свои соты и ожидают наступления вечера. Вечер теперь будет слишком долгим – даже, пожалуй, чересчур.
Я слышу взрывы. Это спохватились первые охотники… Совсем скоро по нашему уезду прокатится взрывоопасной волной новость: солнца больше нет. Кто-то рассмеется и проведет параллели с гоголевским Чертом, позарившимся на месяц, кто-то подаст заявление во всемогущие, но в то же время нигде-не-засветившиеся органы, а кто-то, как эти трое, чьи шаги я слышу уже неподалеку, возьмется за ружья, гранаты и бросится мстить. Они будут мстить не мне – друг другу. За то, что недосмотрели, недослышали, недолюби… Солнце, что с тобой? В твоей груди, кажется, забился, застонал странный орган, похожий на сердце. Но мы ведь давно уже живем без сердец – и это наше большое достижение! – прорыв позапрошлого века позволил нам раз и навсегда отказаться от этих легко уязвимых безделушек во славу надежных гаджетов. И я был, признаюсь, одним из первых, кто испытал эти гаджеты на себе. В лаборатории мне долго подбирали нужный прибор, путаясь в размерах и цветах, высчитывая нужное количество ударов в минуту и сходство с оригиналом. Мне не нужно было сходство – и я просил, чтобы меня от этого самого сходства избавили, но эскулапы были непреклонны. Одним из условий замены сердца на электронный аналог как раз таки и было его полное соответствие оригиналу.
«Эй, я слышал шорохи где-то в километрах пяти отсюда», – раздался голос одного из охотников. Пять километров – небольшое расстояние для нас, мы и поболе преодолеваем. Нет-нет, заменить и орган слуха тоже было не то чтобы моим собственным желанием, а скорее вынужденным поступком – в силу того, что теперь все мы жили очень и очень долго и разве что от жадности своей могли попасть в могилу, конкуренция возросла, изменились и условия обитания. Люди стали прятаться друг от друга, расселились на территории всей планеты. Подозреваю, что и близлежащие планеты кое-кто тоже освоил, но это уж не в моей компетенции, так что врать не буду. В общем, теперь мы слышим хорошо. Видим далеко. Чувствуем, как раньше. А как раньше?
Раньше мы мало чем отличались от нас сегодняшних. Разве что легкости было больше – вот, пожалуй, и все. Мы напивались до состояния поросячьего визга, мы устраивали самые ядреные посиделки в округе, да такие, что вся округа сливалась воедино в блаженном экстазе, и все ее члены, без разбора на цвет кожи и уровень интеллекта, брались за бубны, гармони, а кое-кто – и за рояль, и водили бесконечные хороводы вокруг нашего победоносного идола. Наша вера в него была настолько сильна, что мы боялись лишний раз побеспокоить собственный мозг, чтобы не нарушить в нем божественной иерархии и, в первую очередь, своего божественного идиотизма. Нам было слишком мало отмерено и пропорционально больше – дано. А сейчас я держу солнце в руках и боюсь шевельнуться.
Мои руки затекли, ноги впились в болотную грязь, и сам я превратился в эту грязь, отнявшую у меня последние силы. Я уже слышу вопли как-всегда-своевременных журналистов, щелчки их дорогостоящих и дурно пахнущих камер, остро ощущаю в глотке въедливый запах их ненасытных взглядов. «Сенсация! Солнца больше нет!», «Украсть солнце. Дубль один», «Он украл светило. Один день из жизни маньяка» и другие заголовки уже роятся в их падком на желтуху мозгу и даже более того – от этих роящихся заголовков и их укусов уже успели порядком распухнуть руки и ноги видеооператоров. Я стою с солнцем наперевес и впервые за долгие столетия улыбаюсь.
«Это он! Хватайте же его, хватайте скорее! Наручники, срочно! Ко мне, заберите у этого придурка солнце!» – слышится со всех сторон. Солнце снова покоится с миром там, где ему положено быть, а я лежу лицом вниз, что тоже вполне предсказуемо и совершенно не выходит за рамки выбранного мной жанра. Псевдосердце внутри меня противно сжимается, и я бы многое отдал, чтобы у меня отняло ноги в тот день, когда я все-таки пришел на операцию по замене моего настоящего органа. Я продался за вечность своим главным демонам – идее, способности мыслить, анализировать и делать выводы. Они сосали из меня кровь уже не первый десяток лет, они не оставляли меня, в отличие от тех, кем я пыталась заменить их постылое общество. А вдобавок ко всему по ночам меня посещала госпожа Вседозволенность и говорила-говорила-говорила… Я бросался лицом в подушку, закрывал уши, но хитроумное устройство так просто не заткнешь. Вот и теперь я брошен в подушку из грязи, и грязь мне еда, и она же – мой мгновенный, мой краткий покой. Уже скоро я буду распят на кресте общественной глупости, гордо именуемой мнением, и в ребра мои будут впиваться вилы чужого псевдоразума. На одно короткое мгновение мне удастся поднять голову наверх и увидеть мое Солнце, возвращенное на место и склонившее голову в попытке хоть немного восстановить украденную энергию. Взрывы возобновятся пуще прежнего, что будет означать только одно – на этот раз жизнь на планете точно не остановится. Людям снова было за что воевать.