Перейдя из одной реальности в другую, совершив прыжок во время из небытия, он оказался над планетой закрытой и немой. Немного пролетев над поверхностью, незримый спланировал и коснулся легко её ногами. Также легко он совершил свои первые шаги. Планета вышла ему навстречу, раскрывшись цветами и плодами. Теперь он был человек – видимый, плотный и разумный. Его лицо было бесстрастным, однако готовым к любым явлениям извне.
Как существо, пребывавшее вне жизни и вне смерти, он не испытывал холода и жара. Его не влекло к роскошным плодам, висевших на ветвях, он лишь зафиксировал виртуозные сочетания их ароматов и цветов. Не удивляла его и безмятежность, царившая вокруг. Он знал, всё это создано для человека, его совершенного тела и дремлющей души. Ещё более Ангелу захотелось быть похожим на него.
Пели райские птицы, журчали медовые ручьи, плескался тёплый ветерок. Этот мир был не вечность, он лишь вышел из вечности на миг. Ангел про это просто знал. Знал он и об истории, которая сейчас произойдёт, и сам захотел быть в этой истории, и в ней сыграть.
Начался акт первый: было время весны и лета. Раздвигая цветы, ползло чешуйчатое тело. Тело это словно было заковано в металл, но движения его казались изящны и легки. О чём-то опасном предупреждал узорчатый орнамент на спине. А венчала всё это тяжёлая, и мощная голова.
Созерцавший оцепенел от увиденной картины. Он был свидетелем начала, каких-то неведомых основ. Показалось ему, в небе мелькнули чьи-то руки. И кто-то слово произнёс, и стало видимым оно: только что прорисовалась картина спящих под деревом людей.
Кто-то пришёл, а кто-то сгинул, но Ангел увидел лишь исход. Став снова невидимым, он облетал сцену сна вокруг, всё более погружаясь в мысли Змея. Зависть и восхищение – вот что витало в тяжёлой чёрной голове.
Какие-то смутные предчувствия тревожили пришельца. Он вспомнил, что в сцене этой должно что-то рухнуть, и кто-то что-то обретёт.
Змей подполз к девушке и пощекотал её ушко своим раздвоённым языком. Она проснулась и удивлённо захлопала глазами.
– Что тебе, диво дивное? – певуче промолвили её уста. – Твои глаза как будто меня пронзили… и ходят, заблудшие, внутри.
– Вот дерево, вот его плод. Съешь этот премудрый плод, и узнаешь тогда, почему я любуюсь так тобой, – ласково проурчал Змей.
– Но нам запрещена подобная еда, – безмятежно глядя на Змея, девушка произнесла.
– Нет, нет, – увещевал густыми тягучими словами Змей. – Вы слышали слово, но не то. И этот плод сорвав, увидишь, что слово то, сказанное – ложь. Зато откроется истина – незрима и про вас.
Сорвала девушка спелый плод, надкусила его – и ничего вокруг не сотряслось. Только Змей исчез – будто и не было его. Тогда она разбудила юношу, дала попробовать ему. Во рту было вкусно, ароматно – и больше ничего.
Вдруг стало им невыносимо тяжело. Люди припали к земле, до этого они были легки и беззаботны, как цветы. Стали темны и смутны их тела, до этого они излучали чистый свет. К ним явилась первая боль, а отчего, им было не понять. С этим открылось время, и началась история про них.
Вздрогнули, встрепенулись их тела. Каждый из них ушёл в себя, стал искать защиты у себя. Мимика исказила, закрыла лица. Они перестали видеть друг друга, а время их неумолимо развело.
Так тысячи лет прошло – и снова они нашли один другого. И всё это свершилось случайно, в пустоте. Их тела научились играть, облекаясь в различные покровы, их лица отточили способность лукавить, смеяться, ужасаться – мгновенно сменяя одну маску, за другой. И вдруг они вспомнили свои первоначальные тела: когда-то всё было легко, беззапретно и светло.
Она подумала: «Не он ли мой создатель? Не он ли меня придумал и открыл? О, если бы он меня обвил – и много раз – кольцом!»
Он же в свою очередь трепетал: «О, эти ручки, с изгибом, подглядывающие из одежд, о, эти ножки, готовые ударить и убить! Я эту богиню словами буду заклинать, в ладонях буду нести, оберегать».
Оба вспомнили спелый плод и аромат его. Оба почувствовали, что безмерно голодны. Но эти люди не знали, что делать им с телами: то ли таить их друг от друга, то ли лелеять друг у друга, то ли убивать. Эти тела не ведали друг о друге и не хотели друг друга признавать.
А Змей, перевернув весь мир, извиваясь в беззвучном смехе, уходил из этой Вселенной прочь.
А кто-то хотел открыть ладонь и сотворить на ней огромный мир. Любовь, Вселенная и Человек были едины и замкнуты до очень маленьких вещей.
Воспарил над планетой Ангел и увидел, как шёл иной человек – один, на всю пустыню. «Что же за род сей, – думал пришелец, пролетая над головой у человека, – либо создание Его, и красотою, безмерностью Им оделён, либо случайность, нелепость, просто грязь? Откуда и зачем идёт, куда придёт?»
Ангел сделал вираж, опустился на землю, встал точно у человека за спиной. Он был по-прежнему незрим для смертных. Теперь было важно человека не переиграть. Возможно, и разгадал бы идею, возможно и вышел бы у человека впереди. Он повторял каждый шаг, каждый жест идущего в пустыне – и знал, сам не ведая, откуда, и кто идущий и что с ним сейчас произойдёт.
И вот пришёл человек сей в условленное место, где наступила ночь. И лёг он спать, положив свою голову на камень. И как уснул, открылось ему царствие во сне.
Оба, уснувший и незримый, увидели лестницу, ведшую прямо в небеса. И увидели ангелов на той лестнице к Нему. Одни из них восходили, другие нисходили. А на самом верху изливался слишком яркий свет. И Посвящённый увидел этот свет, а человек не увидел ничего. Посвящённый услышал, как зазвенели звёзды, много звёзд, а человек услышал Слово от Него: «Земля, на которой ты лежишь – теперь твоя».
Явился день, и отошло видение из сна. Проснулся пустынный человек и стал молиться со слезами. И все слова его были Единому, Ему.
И снова завладела ночь пустыней, и снова в царствие сна вошёл уже не бедный человек. И Посвящённый у изголовья его опять стоял незримо. Никто не выходил к человеку в этот раз и стал он взывать словами в пустоту. Много их человек произнес, и вдруг впереди вспыхнуло пламя – а в нём видение: одни из крылатых ангелов взмывали ввысь, другие сковывались и поглощались темнотой. И заключало место и время сцены слово, не человека, а с небес: «Маханаим».
И отошёл незримый пришелец от людей и удивился на их беззащитность, слепоту.
Вдруг всё озарилось: открылась и тут же захлопнулась в звёздном небе дверь.
Пришёл к нему День, и не узнал он этот День. Увидел, что День был обычный, и в нём обычная девчонка: смеялась и прыгала и были мечты у ней незамысловаты и светлы. И почему-то она попала в центр истории его.
Девочке было уже 14 и вошла она в эту истории фактически одна. Мать, вечно пропадавшая на работе, была на периферии сцены, отца не существовало вовсе. А сегодня произошла история смешная. Соседский мальчишка, всегда такой тихий, незаметный, вдруг привязался к ней со школы, и зачем-то, путаясь и заикаясь, рассказывал про какое-то кино. Ну разве не смешно всё это? Какой-то мальчишка, ей едва знакомый. Что ему? Между тем, ей стало весело, легко. Наверное, это весна давала выход своим грёзам.
Вдруг Посвящённый вспомнил: девочке этой осталось жить последние часы. И он воскликнул в сияющие небеса:
– За что Ты забираешь эту душу?! Зачем уводишь в пустоту?
Но было молчание в ответ. И Посвящённый знал, что это и есть ему ответ.
Девочка тем временем сделала уроки. Вскоре явилась с работы мать. Как всегда, они отужинали почти молча. Стемнело, приближалось время сна.
Возможно было ещё её спасти.
– Смотри же! – воззвал он снова в небеса. – Ещё ничего не произошло. Ты забираешь самое чистое, что есть среди людей. Кому ещё так наивно полюбить!
Вдруг всё исчезло: обыкновенная квартира на третьем этаже, тихий вечер, семейный разговор, а перед Ангелом возникло видение. И то видение само шло на него. Другая улица, далёкая эпоха, совершенно иные люди-существа.
Увидел пришедший две толпы. Одна, в которой пребывал и он, молчала затаённо, другая, пляшущая, вела человека избитого, презираемого всеми. Едва не закричал Посвящённый от вопиющей, голой лжи, но вовремя осознал, что видит сцену обнажённой он один.
И кто-то рядом, в толпе, прошептал тихо-тихо: «О, Учитель». И это единое слово другому передал – «О, Учитель».
И в следующий скачок он увидел Его крупным планом и знал уже, что человеческий образ был взят Им на себя.
И увидел ещё раз Его, в эпизоде третьем. Сидел Он среди двенадцати и взял дитя и поставил среди них. Обняв дитя, сказал Он своим ученикам:
– Кто примет одно из таких детей во имя Моё, тот примет и Меня.
Между тем первоначальная сцена продолжалась. Девочка улеглась спать, и сон не являлся к ней долго в этот раз. И вспомнился ей сон другой, недавний. Как приходил к ней кто-то в женском облике. Облачённая в ткани старинные, женщина та почему-то печально смотрела на неё. Девочка ей что-то шептала во сне, а образ женский смотрел долго, жалеючи её. Так и ушла, ни слова не сказав.
И только уснула, ушла далёко-далеко – в какую-то пустыню. И было очень тяжело идти одной в пустыне. И так наступили ночь. Она легла и ещё раз вошла в сон. Тогда явился к ней некто, невидимый, сам чёрный, в темноте. Постоял над девочкой беззвучно абсолютно, и подал руку ей. Ужас пронзил её, она поняла, кто это и зачем пришёл за ней. Девочка попыталась кричать, позвать маму, но та была очень далеко. И скованы оказались губы девушки, хотела она наложить на невидимого крест, но руки не слушались её. Только Ангел один вскричал в ночи – и никто, как всегда, его не услыхал.
Вдруг ужас смешался с восхищением – открылись запретные врата. Она подала в ответ руку, безропотно поднялась и с ним пошла. И некому было исчадие тьмы остановить. Любовь исчезла из мира в этот миг. И только Ангел её метался и кричал. Но был он призрак, бессильный вмешаться в течение столь незыблемых идей.
Только вдруг вывели его, стенающего из этой сцены и вбросили в другую, где был раскалённый душный день. Посвящённый увидел: Учитель был уже распят. А под распятием Его паясничала, отплясывала с невидимыми бесами толпа. А Он смотрел с выси и всех их, беснующихся, принимал.
И умер Он. Душа ушла, оставив образ за собой. Раскрылась в Картине надвое завеса – там, куда свет почти не проникал. И затряслась земля, возник самим собой огонь. Так начинался новый день – но без Него.
Девушку обняло невидимое тело. Она и не знала про такой восторг: быть двуединым телом. Губы, невидимые, жаркие, уже нашли её.
– Кто ты? – услышал Невидимый вдруг чей-то глас, – откройся, я не могу безымянного любить.
Девушка почувствовала, как вздрогнуло и отпустило её обволакивающее тело. С омерзением она ощутила всю липкость грязи, что осталась от него. Лукавый увидел, как девушка в ужасе отходит прочь, а из-за правого плеча её появился светлый лик. Ангел уже своим голосом сказал:
– Разве возможно Его кому-то оболгать?
Усмехнулся лукавый, но образ открыть свой не посмел. Сказал лишь:
– За грехи матери наказание, за её безмерный блуд.
– Я сам отпущу сии грехи! – воскликнул Ангел и зачеркнул бесноватого всесокрушающим крестом. Лишь что-то жалкое взвизгнуло во тьме, и улетел бесноватый искать себе подобных.
Девочка же вернулась в изначала сна. Вот появился соседский тихоня и никак не мог начать свой разговор. Но она сказала ему в этот раз:
– Ты не пытайся что-то говорить. Возьми меня молча за руку – и так иди.
Посвящённый тем временем поспешил в изначальную пустыню, дабы уйти, затеряться среди звёзд.