Наша с бабушкой история началась незадолго до моего рождения. Больше всего на свете она переживала, что родится внук, а не внучка, ведь рожали женщины в нашем роду очень тяжело и всего по одному ребёнку. Поэтому для неё было очень важно, чтобы на свет появилась именно девочка.
– Нинуся, - объясняла она дочке, - не нужно нам мальчишек! Ничего хорошего от них не жди: будешь растить полжизни, душу вкладывать, а он женится и уйдёт, про мать забудет. Никакой от них помощи и поддержки, а дочка - это тебе друг и поддержка на всю оставшуюся жизнь!
Когда на свет появилась я, бабушкиному ликованию не было предела. Она сразу взяла меня под своё крыло и полностью занялась моим воспитанием.
– Ты, дочка, езжай, учись, а я присмотрю за девочкой, - сказала она маме, когда та решилась поехать в столицу и получить высшее образование. Наверное, лучшего воспитателя и придумать было сложно, так умело она растила из меня человека.
Вот я, ещё совсем малышка, изнывая от скуки, разбросала игрушки по всей комнате, измалевала лицо фломастерами, пока бабушка вышла к соседке, и с азартом жду её возвращения. Бабушка открывает дверь, смотрит на весь этот бардак и совершенно спокойно идёт на кухню готовить. Я с детским любопытством жду её реакции. Она начинает мыть овощи, что-то готовит и невозмутимо спрашивает:
– Рита, хочешь, я расскажу тебе сказку?
– Расскажи, расскажи, а про что?
– Знаешь сказку про паршивую девчонку?
– Нет, расскажи, - просила я.
– Так вот, слушай. Жила была очень паршивая девчонка. В её комнате всегда был бардак: игрушки разбросаны, куклы поломаны…
– Да? – задумчиво спрашивала я, начиная что-то соображать, и тихонечко пятилась в комнату.
– Да-а, - подтверждала бабушка. – Платья у неё все были грязные, коленки разодраны… - на этом моменте сказки я уже шустро наводила порядок в комнате и прятала все игрушки в коробку.
– И такая, Рита, она была паршивая, что никто из детей во дворе не хотел с ней играть, – продолжала она мучить моё детское сознание, а я уже умывала лицо и мыла ноги.
– Бабушка, а была в этой сказке хорошая девочка?
– Конечно, была, как же без неё! По соседству с плохой девчонкой жила девочка хорошая. И такая она умница была: всегда чистенькая, аккуратно одетая, в комнате её царила идеальная чистота.
«Про чистоту упустила», - лихорадочно соображала я и бежала за половой тряпкой: важно было всё успеть, пока бабушка готовит на кухне.
Убедившись, что в комнате всё прибрано, я говорила ей:
– Идём в комнату, я тебе кое-что покажу.
Она шла со мной, и я, довольная своими трудами, вкрадчиво спрашивала:
– Бабушка, а я больше похожа на какую девочку из сказки: паршивую или хорошую?
Скрывая улыбку, она строго оценивала обстановку в комнате:
– Нет, ну теперь ты, конечно, больше похожа на хорошую девочку. Хотя там мусор лежит, под кроватью… даже не знаю, ведь паршивая девчонка…
Тут всё было ясно, я бежала за веником и выметала остатки мусора.
Она с детства готовила меня к благополучной, здоровой жизни.
– Квартиру, Риточка, я оставлю тебе: ты должна помнить всегда, что ты не абы какая невеста – а невеста с приданым, - говорила она мне, начиная лет с четырёх.
– В жизни самое ценное - это здоровье. То, что ты купила, могут отнять, а вот то, что съела – никто не отнимет. Знаешь, какая у нас прекрасная квартира была в Днепропетровске? Новенькая, двухкомнатная, с полированными мебелями. А как война началась, пришлось всё побросать и бежать. Вот только здоровье и осталось.
Родители развелись, когда мне было четыре с половиной года. Отец уехал в Россию, мама - в столицу. Построенный совместно с мамой дом папа продал и деньги увёз с собой вместе с вещами и даже моими санками. Бабушка очень по-доброму с ним простилась, и они договорились вести переписку.
– Бабушка, зачем ты с ним общаешься? Он не приезжает, не звонит, вообще забыл обо мне, - высказывала я иногда. - Лучше бы у меня вообще не было отца, чем такой, ведь хуже, чем он поступает со мной, не придумаешь! Я его единственная дочь, так почему он не ответил на моё письмо?! Кто так поступает? Только предатель, сволочь!
– Отец, Маргарита, большое дело, - спокойно отвечала бабушка. - Ты ведь у него одна, он тебя всегда примет, случись что. В жизни всякое бывает, я навидалась. А вдруг здесь война начнётся? Что ты будешь делать, куда бежать за помощью? К кому? А тут родной отец в России, он тебя с радостью примет, поддержит, ты же его дочь, не чужой человек. Представляю, как он тебе обрадуется: такая большая выросла, на него похожа. Он пишет письма, раз в году большое письмо на шесть страниц, возьми почитай.
– Ой, я не понимаю его закорючек, прочитай ты.
И бабушка принималась читать вслух новое письмо. Он рассказывал ей о том, как сложилась его судьба; куда ездил отдыхать летом; спрашивал, как дела у нас с мамой и приглашал переехать жить в Россию. Бабушка же всегда посылала ему мои фотографии, которые я, кстати, дарила ей на память.
– Ничего, Ритуля, я тебя ещё увижу, а ему же жутко любопытно, шутка ли: родная дочь!
До семи лет меня воспитывала она. Мы жили в её однокомнатной квартире в центре маленького провинциального городка. Каждый день гуляли, ходили за продуктами, а по вечерам я играла с друзьями во дворе. Развод родителей вначале сильно по мне ударил, и я два раза за год попала в больницу. Врачи путались в диагнозах и не могли определить, чем и почему ребёнок болеет. Бабушка бегала ко мне каждый день в больницу и всячески старалась поддержать. А в конце зимы, выписываясь из последней больницы, я чётко поняла, что больше туда не вернусь: полностью выздоровела. Тогда начались счастливые безоблачные времена. Мама приезжала редко, и была она для меня красивой тётей в зелёной искусственной шубе, а отец вообще не приезжал.
Бабушка заменила мне обоих родителей, с ней было тепло и спокойно. Мои воспоминания о детстве сопровождаются ярким солнечным светом, летом и радостью. Помню только одну зиму, когда мы встретили новый год с бабушкой. Она всегда что-то шила и перешивала, рассказывая при этом, что все женщины в нашем роду шили. Однажды я попросила её научить и меня. Она дала мне большую цыганскую иголку и кусочек ткани, и я медленно и неловко сделала свои первые стежки.
Когда мне исполнилось семь с половиной лет, мама забрала меня к себе, в новую семью. По её словам, ребёнок должен учиться в столице, а не в «забытой Богом» провинции. Как же мы с бабушкой плакали, расставаясь тогда впервые. Она не хотела отдавать любимую внучку, а я не хотела уезжать от своей счастливой детской жизни, из родного города. Приехав в столицу, я пошла в элитный лицей в самом центре столицы и снова начала болеть, уходить в себя. Весь год ждала лета: когда же начнутся летние каникулы, и я, наконец, поеду к бабушке. Никто и никогда в жизни так не радовался мне, как она. Бывало, не дозвонюсь ей и так приезжаю, стучусь в двери, она недоверчиво высматривает: кто там пришёл и, увидев меня, с таким ликованием двери распахивает: - Ритуля приехала!
Она сразу начинала суетиться, готовить, а главное, спрашивала: на сколько я приехала? И жутко расстраивалась, если я уезжала раньше назначенного срока. Слушала мои истории, сильно откорректированные, конечно, чтобы её не тревожить, потом говорила: «Как ты похудела! Вам бы надо в санаторий на море, отдохнуть! Совсем израбатывать себя нельзя. Буржуи, они же никогда ничего для народа не делают, только в свой карман всё гребут»!
Она единственная замечала, что я устала или болею, всегда была на моей стороне. Тёплые летние вечера мы проводили, читая книги и журналы. Больше всего я любила смотреть вместе с ней семейный альбом с фотографиями. Часами напролёт она рассказывала мне о судьбах тех или иных людей, чьи молодые улыбающиеся лица взирали на нас с пожелтевших от времени фотографий. Многих из них давно не было в живых: одни погибли ещё в войну, другие ушли недавно. «Совсем ещё молодая женщина – лет пятьдесят», - вздыхала бабушка, и мне, двадцатилетней девчонке, это казалось совсем древностью, а семидесятилетней бабушке – ещё молодостью. Я смеялась, когда она рассказывала о своём муже: так она его материла и выставляла полным ничтожеством. Плевала на его фото, говорила, что вышла замуж только ради того, чтобы родить ребёнка, и, видя мой смех, начинала пародировать его шепелявую манеру речи и горящий взгляд выпившего человека.
– Как хорошо, что я с ним развелась, - говорила она, - надо было, правда, это сделать раньше, не терпеть аж семь лет. Дура я была в молодости, наивная, терпела до последнего, переживала: а что подумают люди? Тьфу! Вспоминать противно.
Этот семейный альбом стал для меня олицетворением общения с бабушкой. В каждый приезд я доставала его с полки, давала ей и устраивалась поудобнее на стуле, приготовившись слушать семейные предания.
Я всегда старалась ей хоть чем-то помочь: купить вкусненького, принести родниковой воды, подмести на заднем дворе ветхую лестницу. Много лет назад, в юности, я придумала традицию: каждый раз, когда приезжала к бабушке, покупала ей новую кружку. Она их не выкидывала, все собирала. Вначале кружек было немного – три-четыре, но с годами их становилось всё больше.
Много лет подряд она водила меня в гости к соседке: «За хорошими яблоками». На все возражения, что легче купить яблок на рынке за три цены, чем по четыре часа слушать нудную, беспрерывно жалующуюся соседку, бабушка неизменно тащила меня к Анне Ефимовне, восхищалась её шикарным особняком, а по пути домой, неся домой два ведра яблок, говорила:
– Совсем одинокая женщина! Она же никому в этом мире не нужна, ни одной живой душе. Видишь, как плохо не иметь детей? Она вынуждена сидеть, забаррикадировавшись в своём доме, держать четыре собаки, чтобы отбиться от воров и претендентов отправить её поскорее на тот свет, чтобы захапать дом. Обязательно нужно родить ребёночка; с мужем получится или нет - дело десятое, а ребёнок - свой человечек в этом подлом мире.
В конце девяностых не стало прадедушки и прабабушки, и бабушка переехала жить в их дом, а квартиру сдала квартирантам. Через несколько лет её пришлось продать, чтобы купить нам жильё в столице. Мне было всего четырнадцать, когда мне сообщили, что продали моё приданое и уже ничего было не изменить. Там остались моё детство и все воспоминания.
Тогда бабушка твёрдо сказала:
- Квартира - маме, но мой дом, оставшийся от родителей, твой. Вот я уйду, и ты будешь здесь полноправной хозяйкой.
– Бабушка, да дело даже не в квартире! Дело в том, сколько счастливых лет мы там с тобой прожили! Для меня это место навсегда останется родным.
Каждый раз, приезжая к бабушке, я тайком бродила по той нашей улице, заглядывала в окна квартиры: кто там живёт теперь, счастливы ли? Ещё лет десять подряд заходила в подъезд и проверяла почтовый ящик. Я была уверена, что туда ещё приходит наша с бабушкой почта, и точно знала: должно быть письмо для меня. Но письмо так и не пришло.
Мне часто снились сны, в которых я прихожу в свой старый двор, поднимаюсь на второй этаж по лестнице, захожу в нашу квартиру, а там бабушка готовит обед. И в почтовом ящике, во сне, я всегда находила письма, неизменно ждавшие именно меня, но адрес отправителя было не разобрать, да и сам текст письма тоже. В этот момент я всегда просыпалась с ноющей болью в груди. И хоть виделись мы с годами всё реже: дела, дом, работа, всё меньше возможности было у меня проводить время с любимой бабушкой, - мы часто созванивались, и она неизменно была рада каждой новой встрече. Я так привыкла, что она всегда где-то рядом, ждёт меня, даст дельный совет или расскажет простой и действенный рецепт от всех в мире недугов.
– Маргарита, даже не вздумай печалиться, когда я уйду! – однажды сказала она. - Я свой век уже пожила, а у тебя всё впереди, тебе ещё жить и жить.
– Бабушка, ты что! У нас в роду все долгожители, тебе всего восемьдесят два, ещё минимум шесть лет! У тебя здоровье хорошее, не пьёшь, не куришь, может, ещё и до девяноста дотянешь, А что? Вот прадед – девяносто два года прожил! И не говори мне такие глупости!
Мне было всего тридцать, и мысль о том, что однажды моя дорогая, чуткая бабушка уйдёт навсегда, не укладывалась в голове.
От отца не было писем уже три года.
– Бабушка, я поеду к папе: нужно узнать, что с ним случилось. Сейчас как раз появилась такая возможность, приеду - всё тебе расскажу. Передам ему привет.
– Езжай, Рита. Но не переживай: жив он, просто ленится написать. Только будь очень осторожна, береги паспорт и деньги.
Мы обнялись на прощание, и я, сев в самолёт, полетела в Москву, а оттуда к отцу.
Я была в тысяче километров от дома, когда пришло сообщение: «У бабушки случился обширный инсульт. Её больше нет».
Она ушла, а я так далеко. Я еду к тому, кто уже несколько лет не пишет, кто знать меня не хотел... да и кто он в моей жизни? И кто для меня его мать, вторая бабушка? Та, что так ни разу и не приехала навестить внучку, не позвала к себе, слова доброго не сказала. Кто вообще эти люди?!
У меня не было ни сил, ни желания встречаться с отцом, но деваться было некуда и я, доехав, наконец, до указанного адреса, постучала в дверь. Вышла женщина, сказала, что квартиру отец продал три года назад и уехал. Куда уехал - она не знает.
Бабушкин уход выбил меня из колеи: почему? Почему единственный родной человек ушёл навсегда?
Я до сих пор не могу думать о бабушкином уходе. Горло перехватывает; странная боль сворачивается клубком и прочно оседает внутри. Я плачу, как маленькая; я не верю злым людям: они врут, что бабушки нет. Я знаю: она по-прежнему живет в маленьком провинциальном городе, ждет меня, рада мне...
Бабушка, я приеду.
Я просто сейчас занята, но когда-то настанет время – и мы обязательно встретимся.