Зубр и генсек. Политический детектив про Чернобыль

"ЗУБР И ГЕНСЕК"

Роман.



Все персонажи и события вымышленные – совпадения возможны лишь случайно, за что автор ответственности не несет.



Владимиру Александровичу Козлову – российскому иммунологу посвящается:



Есть много истин, правда лишь одна:
Штампованная, признанная правда.
Она готовится из грязного белья
под бдительным надзором государства.


Над горизонтом висел малиновый восход. Необычное, яркое зрелище зачаровывало. Всполохи временами гасли, и потом вновь бурлили в воздухе, словно пламя адского огня. Они, то носились, сбиваясь в кучу закрученными, как спираль облаками, то растворялись в тяжелом и густом апрельском небе. Восход был немного похож на малиновое варенье, которое пролилось на чистую свежую темно-голубую скатерть. Люди стояли и смотрели, замерев от жуткой реалистичности происходящего. Смотрели и понимали, совсем скоро этот малиновый восход начнет убивать, начнет преследовать их, выгонять из своих домов, и превратится в настоящий кошмар бытия, но это будет лишь в ближайшем будущем. А пока, пока это было так красиво, так адски красиво!


Часть I.
ПЕРВЫЕ ВСТРЕЧИ.

Российская Федерация. Красноярск.
2010 год.


Сквозняк. Неожиданный и какой-то тревожный.
Нет, не тревожный, а пугающий. Чувство неприятное.
Вдруг тебе становится немного прохладно. Просто прохладно и немного страшно от соприкосновения воздуха со щекой, с кожей.
Тихо и неопределенно от движения воздуха, от неизвестности. Неизвестность, она такая нежеланная, наверное, даже страшней самой неприятной и ужасной новости. Страшней тяжелой и мучительной определенности. Неизвестность – сама по себе уже есть мука.
 *Tаrvas —  эст. Зубр


Негромко хлопнула дверь, вернее она даже не хлопнула, а лишь тихонько скрипнула, словно пугаясь звуков. Пугаясь вообще нарушить что- либо: тишину, течение времени, но она скрипнула, скрипнула и застыла.
Мужчина невольно поднял глаза и оторвал взгляд от документов на столе. Он застыл в неудобной позе сидя за своим письменным столом. Как-то картинно приподняв локоть, словно замерев, в процессе детской игры. Ему двигаться не хотелось.
Вернее, он не спешил двигаться. Он замер на несколько секунд и даже не дышал. Перед ним на стуле  сидел человек. Как он появился в кабинете – хозяин не мог себе даже мысленно представить. Гость, словно возник из ничего,  именно его возникновение  и
сопровождалось еле заметным сквозняком. Движением воздуха, которое тут же исчезло, растворилось в глубине кабинета.
Человек, сидящий за столом, постепенно пришел в себя от неожиданности. Он старался не показать незнакомцу напротив - своё смущение, свою растерянность, но у него это не получилось.
Сглотнув слюну, человек за столом с трудом выдавил из себя:
–  Вы кто? Вы это что? Вы зачем тут?
Незнакомец на стуле – молчал. Он, положив ногу на ногу, пристально смотрел на хозяина кабинета. Смотрел странно: не злобно и не внимательно, не с жалостью или
удивлением, а как-то пристально-увлеченно, словно призывая человека за столом взглядом-рентгеном.
Но этот рентген был лишь исследовательский, безвредный.
– Вы кто? – повторил вопрос хозяин кабинета.
Его голос окреп. Вернулось самообладание. Мужчина немного расслабил галстук и расстегнул пуговицу на рубашке:
– Я сейчас охрану вызову. Я попрошу вас удалить, - не злобно, но внушительно уверенно, добавил хозяин кабинета.
Гость молчал.
Он даже не ухмыльнулся. Ни один мускул на его лице не дрогнул. Эта уверенность вновь заставила волноваться человека за столом.
– Вы, что не понимаете?! Я ведь не шучу! Кто вы такой?! – окончательно разозлился хозяин.
Гость вновь выдержал паузу, которая уже точно была лишняя, потому как напряжение, опять всколыхнуло воздух в кабинете.
– А вы эмоциональный, как я себе и представлял. Эмоции это хорошо. Без эмоций невозможно сделать то, что ты хочешь искренне. И это нам пригодится, вернее - вам пригодится.
– Что пригодится?! – совсем обомлел мужчина за столом.
– Ну, нашему делу пригодится. Немного эмоций и немного интереса, и все, будет, так, как и должно быть.
– Какого интереса?! Вы, что тут говорите?! Вы про, что говорите?! Перестаньте! Поверьте, мне очень не хочется вызывать охрану. Вы человек пожилой. Но, вы, правда, меня пугаете! – хозяин кабинета говорил искренне.
Он встал из-за стола и подперев бока руками, тяжело вздохнул. Наконец-то хозяину кабинета удалось рассмотреть непрошеного посетителя.
Суховатый мужчина с жилистыми руками, небольшой головой и немного нелепо длинными ногами. Лицо совершенно, искусственное, какое-то немного карикатурное, правильное и чистое. Но «чистое», не «от излучаемой доброты», а чистое от эмоций и теней: белесое, ровное, как инкубаторское яичко, глаза глубоко посажены, серые и совершенно равнодушные. Казалось, в них нет мысли, в них нет искорки жизни, в них ничего нет. Просто правильные серые глаза. Ровные губы. Немного бледноватые. Обычный нос и слегка подрумяненные щеки. Если бы не морщинки, которые вились на переносице и возле глаз, то могло показаться, что это человек без возраста.
А так…
Так хозяин кабинета, навскидку, дал этому мужчине что-то в районе пятидесяти семи, пятидесяти восьми лет.
– Мне шестьдесят девять, – словно прочитав мысли, сказал незнакомец.
Хозяин кабинета вновь вздрогнул:
– Да какая мне разница сколько вам?!!! Я просто зову охрану… и все, – обиделся  он. – Мне все равно, сколько вам  лет.
– Нет, не все равно. Вы думаете, что я очередной городской сумасшедший и со мной опасно оставаться один на один, хотя я агрессии не излучаю. Напротив, на всякий случай нужно позвать еще кого-то в кабинет. - Так вам дал рекомендацию один из психологов с которыми вы сотрудничаете на проекте про экстрасенсов. И вы ему поверили?! И правильно сделали, это хороший психолог, его рекомендации правильные. С нездоровыми психически людьми, не стоит оставаться один на один. И дело даже не в том, что они могут на вас наброситься и нанести физическую травму, а дело в том, что, оставаясь один на один с психически ненормальным человеком, можно легко запутаться в сознании, и начать сомневаться. То есть начать следовать его логике и потом ловить себя на мысли, что в принципе он может говорить истину. И еще не понятно, кто из вас не нормальный, поэтому лучше оставаться с психически больным в кабинете еще с кем-то. Так по крайней мере вас будет большинство. Это основы, правильные основы вашей психической безопасности.
Хозяин кабинета вдруг поймал себя на мысли, что полностью соглашается с убедительными доводами незнакомца. Ведь тот говорил настолько веско и уверенно, что хотелось лишь кивать головой и поддакивать. А гость, меж тем, продолжал свою мини лекцию:
– И еще -  вы боитесь, что я пришел высказывать вам претензии по поводу ваших репортажей, поэтому предпочитаете, что бы все претензии тоже звучали при свидетелях. Это правильно. И это разумно.
– Вы кто? – немного успокоился хозяин кабинета. – Экстрасенс, что ли очередной? Если да, давайте я правда позову редактора нашего проекта экстрасенсов. Она, правда, вам поможет. Более того, я сам хочу, что бы вам помогли, и может правда, вы поможете нам. Хороший экстрасенс на дороге не валяется, и он нам, ой, как нужен.
– Бросьте Петр Сергеевич, какой я экстрасенс?! Вы же видите, я на экстрасенса не похож.
Хозяин кабинета вновь задумался, он помассировал лоб и, сделав жест, что-то вроде: «добро пожаловать» – развел руки и тем самым, дав понять, что окончательно смирился с присутствием незнакомца:
– Чаю хотите, или кофе? – спросил хозяин и направился к тумбочке в углу.
На ней стоял красивый электрочайник. Рядом примостилась вазочка с сахаром и пару чашек.
– Кофе у вас нет. Растворимый я не пью – это гадость, шелуха пережаренная, а от чая не откажусь. Налейте, если можно, покрепче черного чая и без сахара, – бросил ему в спину незнакомец.
– Как скажите?! И все-таки вам, наверное, жарко, а вы в пальто сидите. И потом, сверток этот, ваш в руках, меня тоже немного волнует -  пробубнил Петр Сергеевич, разливая чай по чашкам.
– Мне не жарко. И вообще у меня нет привычки снимать верхнюю одежду в чужом кабинете. Это вне моих правил. Вы не об этом беспокоитесь, – Петр Сергеевич спиной чувствовал, что непрошенный гость, рассматривает каждое его движение.
– Ну, как знаете, мое дело предложить, – хозяин кабинета, поднес две чашки с чаем и поставил их на свой стол.
Он медленно пододвинул стул, что стоял у стенки и присел рядом с незнакомцем, словно посетитель в кафе. И лишь сейчас он позволил своему любопытству внимательно рассмотреть сверток в руках мужчины. Это был не сверток, скорее большой конверт из плотной серо-желтой канцелярской бумаги. Просто конверт похожий на письмо из далекого прошлого.
– Кстати, предлагать буду я. И я буду предлагать вам такое, от чего будет зависеть не только ваше нервное напряжение и равновесие, но и ваш успех, - ровным голосом сказал незнакомец – отпив чай. – Ваш личный творческий успех. А это ведь очень важно для творческой личности, такой как вы, Петр Сергеевич. Порой важней материальных благ и спорить не надо, я это знаю точно.
Хозяин кабинета усмехнулся:
– Может все-таки, давайте познакомимся? – робко спросил Петр Сергеевич.
– Давайте. Я про вас в принципе все знаю, - незнакомец вновь пристально посмотрел в глаза собеседнику. Он медленно отодвинул от себя чашку и вздохнув кивнул головой:
– А вы про меня можете знать, лишь, только имя отчество, больше я вам все равно ничего не скажу. Да и не надо вам больше ничего знать, поэтому, если вас устроит такая форма знакомства - готов! - четко и уверенно сказал гость, и не дав хозяину кабинета смутится, тут же добавил. – Итак, о вас: Петр Сергеевич Попов, сорок два года. Редактор телекомпании «Апрель». Образование высшее. Женат второй раз. От первого брака дочь, ей двадцать лет. От второго - две дочери, девять и семь лет. Не курит. Экспрессивен. Азартен. Осторожен. Увлекается футболом. Образование высшее - техническое. Пишет книги. Из женщин предпочитает брюнеток. Мечтает жить за границей. Сентиментален. Это о вас. Теперь обо мне.
Хозяин кабинета махнул рукой и устало прикрыл глаза ладонью:
– Началось, опять вот данные. Досье. Да я знаю, знаю, что вы там собираете на меня. В принципе, мне все равно. Нет не все равно, волнует конечно. Не каждому приятно, что про него собирают данные. Слушают телефоны, небось, но, тут такова игра. Вернее, правила игры. Вы пришли, сюда, чтобы давить на меня?! Наверное, и я знаю, что вы будете давить. Неприятно конечно, но я готов. Вы пришли чего-то мне предложить, от чего я не могу отказаться. Ну, что, начальство вам сказало, и вы будете это все равно делать. Я готов. Но я вам сразу в глаза скажу: я не очень люблю вас. Боюсь. Побаиваюсь, но не люблю. Да и за что вас  любить? Конечно, бояться вас нужно. Но вот я вас и боюсь. Неприятно конечно признаваться, но что сделаешь. Я даже знаю, какие козыри примерно вы будете вытаскивать из своего рукава. И готов к этому. И может даже, попрошу не вытаскивать их. Зачем? Мы и там договоримся. Потому как если с вами не договоришься – себе дороже будет.
– Вы закончили?! – бесцеремонно прервал Попова незнакомец.
– В принципе, да,… – растеряно ответил Петр Сергеевич.
– А вот величать меня будете Олег Викторович.
– Это вымышленное конечно словосочетание имени и отчества?! – не оставлял попытки уязвить собеседника Попов.
Он поймал себя на мысли, что как-то проникся к собеседнику, его манере, и невольно испытывает к нему некое любопытство. Вернее, даже сказать интерес, как к закрытому и малоизвестному герою, который может открыть для Петра Сергеевича новую очень важную страницу его жизни.
– Это для вас не имеет значения. Я Олег Викторович и все. Информация полная, усвойте ее в голове, - осадил его собеседник.
Но хозяин кабинета уже не обиделся. Попов растянулся в улыбке:
– Прям, инструкция для сексота или шпиона.
– Считайте, как хотите.
– Ну, так, Олег Викторович?! Я с нетерпением жду, что бы вы пояснили мне цель вашего визита! Ну и конечно жду когда вы, положите передо мной свой конверт. Честно говоря, уже сгораю от любопытства взглянуть – что же там! Попов покосился на конверт в руках гостя.
– Всему своё время. Начнем с простого, вы знаете кто такой Александр Владимирович Козин? Вам, что - нибудь, говорит это имя?
Попов задумался. Он нахмурил брови, и часто замигав ресницами, развел руками:
– Нет, а кто это? Не слышал никогда…
– Я так и знал…
Попов махнул рукой и улыбнулся:
– Может, хватит говорить загадками! Мало ли людей, которых я не знаю. И не узнаю никогда. Кто это такой Козин? И почему именно он становится главной темой нашего и без того странного разговора?
Олег Викторович вновь выдержал паузу. Он задумался и, посмотрев почему-то на большие часы на стене кабинета, загадочно произнес:
– У нас с вами будет три свидания. Три встречи. Больше я не могу ни себе не вам позволить, поэтому прошу вас быть очень сосредоточенным!
Попов тоже посмотрел на часы на стене. Он вдруг увидел, что батарейка в них села и стрелки застыли на цифрах без пятнадцати девять. Петр Сергеевич поймал себя на мысли, что не может определить, когда это «без пятнадцати девять»? Может вчера или позавчера часы остановились, когда этот загадачный кагэбешник зашел в кабинет? Мистика? Стечение обстоятельств?
Петр Сергеевич махнул рукой:
– Да я и так сосредоточенный, с первой секунды, как только вы появились в кабинете, я сосредоточенный!  – вскипел Попов. – Кто такой это Козин?! Давайте уж по существу. А-то право, мне уже надоедать начинает!
Олег Викторович согласившись, кивнул головой:
– Вы правы. Пора начинать. И так, что такое иммунология надеюсь, вы знаете? И что она представляет для человечества тоже? И насколько это сейчас важно. Но, я начну не с этого. Я начну с того, что у человечества был момент, когда оно могло и не пойти по нынешнему пути развития безопасности и изучения иммунологии. И это был очень, пограничный и крайний для всего человечества момент…. Вот с этого я и начну.
– А причем тут Козин? И кто он?
– А вот Козин, в нашей с вами истории, будет самым, как оказывается, главным героем. Причем, в прямом смысле этого слова.  Я сейчас вам расскажу лишь начало. И все будет зависеть от того как вы воспримите именно эту информацию. И самое главное, прежде чем я начну, вы должны осознать, что все, что я вам сейчас расскажу до этой секунды, является строгой государственной тайной первой категории, и все факты которые я вам сейчас предоставлю до сего момента, засекречены. О них знают лишь несколько человек в нашем государстве. Я специально делаю вам это заявление, что бы вы поняли всю ответственность, которую с этой секунды перекладываю и на вас.
Попов обомлел. Он молчал и даже не мог пошевелиться. Нет, когда это слышишь в сериалах, боевиках про тупых бандитов и умных шпионов задумчивых следователей и коварных политиков – это одно. К этому относишься как к какой–то нереальности, тебя не касающейся. Но когда это звучит тебе на полном серьезе, это совесм другое. Это прям какое-то угнетающее сознаниче чуство неведомой опасности.
Попов вспомнил, как однажды в детстве, когда он был пионером и великий и могучий Советский Союз был крепок и вечен, он провинился в пионерлагере. И хотя времена были брежневские, миролюбивые, стабильные и безликие, пионервожатая, построив его десятый отряд на плацу, заставила выйти его перед этим самым строем девочек и мальчиков в рубашках и красных галстуках, громко отчитывала пионера Попова и ругала его. А он, пацан, склонив голову хлюпал носом, делая вид, что ему страшно, вдруг услышал кошмарные для его детского сознания слова этой самой пионервожатой. Девица-студентка вдруг заорала:
– Да ты обманщик. Даже не враг, ты враг народа!
И это был перебор. Пионер Попов почувствовал ледяной удар. Затряслись коленки, руки стали ватными, во рту пересохло. На каком-то подсознательном уровне словосочетание - «враг народа», ввели Петю Попова в ступор, почти в коматозное состояние. Враг народа! Да, что он, пацан, мог знать о врагах народа?!!! Он вобще ничего не знал о Сталине, репрессиях и НКВД. Когда там они были эти «враги народа»?! И все-же! На подсознательном, на генетическом уровне, Петя Попов понял, что хуже этих самых «врагов народа», наверное, в мире ничего быть не может!
Сташно. И вот похожее чуство. Через много лет. Оно вернулось на подсознательном уровне. Заложене в генах? У нас есть этот  самый ген раба? Попов думал, вернее, понимал, что думает не о главном, не о том. О каком-то, совсем не важном сейчас. Что это за боязнь? Что это за чуство страха? Откудо оно берется? Сверху? От великого и ужасного… но кого? Мистика…
А это вновь и вновь зучит реверсом в ушах:
«Является строгой государственной тайной первой категории, и все факты которые я вам сейчас предоставлю, до сего момента, засекречены и о них знают лишь несколько человек в нашем государстве. Я специально делаю вам это заявление, что бы вы поняли всю ответственность, которую с этой секунды перекладываю и на вас!!!»
Зачем все это ему? Зачем все это нужно? Назад, не отыграть. Не отыграть назад, поздно…
Попов немного скис.
Олег Викторович выдержал очередную паузу, словно ожидая – когда Петр Сергеевич, переварит информацию. Он увидел: сметение журналиста может быть критическим и не к чему хорошему не приведет. И ему почему-то это понравилось. Понравилось потому, что он вноь понял, что еще умеет делать свою работу. Вернее, умеет еще распознавать людей.
Затем вновь спокойным голосом добавил:
– Но бояться не стоит. Никакого вреда вам и вашим близким это не принесет. Это вам я гарантирую. Я отвечаю за каждое свое слово. Но и у меня, как говориться, есть свой интерес, и он прост. Я специально поделюсь с вами этой секретной информацией, что бы вы ей грамотно распорядились,… а вы, я уверен, я проанализировал, обязательно грамотно ей распорядитесь… итак, вы готовы?
Попов невольно кивнул головой. Он вдруг вновь почувствовал себя мальчишкой из советского прошлого в ожидании, какого-то запрещенного иностранного фильма - для тех, кому за шестнадцать. Причем сеанс должен был состояться ночной…
– Если вам не трудно - закройте дверь на ключ изнутри, я не хочу, что, бы во время моего рассказа, нам кто - нибудь, помешал…
Ловушка захлопнулась. Вот так они умеют подчинять людей.
Петр Сергеевич, слово послушный солдат встал и порывшись в кармане, достал связку ключей. Через секунду щелкнул замок. Попов медленно прошел и сел на свое кресло. Он ждал, ждал когда, начнется рассказ…
Олег Викторович медленно положил большой конверт на стол перед Поповым.



Украинская ССР.
Где-то под Киевом. 1986 год. Апрель.
\


Инспектор ГАИ - старший лейтенант Олег Костюшко, продрог до самых костей. Он трясся как осиновый лист. Стоял и, кутаясь в форменный сине-серый плащ, то и дело переминался с ноги на ногу. Фуражку сдвинул козырьком на самые глаза. Олег пыхтел в воротник – пытаясь дыханьем, как-то поднять температуру тела, но тщетно ему это не удавалось. Хотелось спать. Злость и раздражение все больше стучали в виски. Кроме сна, хотелось выпить водки и закусить большим бутербродом  со слоеным, украинским салом.  А затем отправить в рот дольку белого ядреного лука! И закусить соленым огурчиком! У-у-у!!! Как хотелось! Слюни подкатили к горлу.
А потом! Потом завалиться в теплую постель и наброситься на жену, заставляя ее проснуться от сладкого сна. Отбросить ее локоны в сторону и уткнуться в пухлую хохлятскую грудь – услышав томный стон.
Олег чертыхнулся и смачно сплюнул. Надо же! В эти холодные минуты налезло в мозг столько желаний!
Непременно именно он этот самый черт, если конечно он есть – стимулирует эти мысли и желания!
 Полосатый жезл, привязанный петлей  и пропущенный за запястье его руки, болтался - как сережка на ухе у невесты во время первой ночи. Деревья с молодой зеленью на ветках, тоже дрожали от весеннего, раннего ветерка и нагоняли утреннюю прохладу, на едва смоченную росой, ровную дорогу. Асфальт зловеще блестел мелкими лужицами.
За спиной у инспектора стоял его служебный автомобиль – ВАЗ 2103, раскрашенный, как индеец – синими полосами по бокам и уныло крутил моторчиками, замысловатые синие всполохи маячков - на крыше кабины. Они, ворча, жужжали шестеренками, словно выражая недовольство - от пустой траты энергии аккумулятора на безлюдной трассе. За гаишным автомобилем, как пьяный журавль, над дорогой склонился деревянный шлагбаум – перегораживая проезд.
За шлагбаумом, на обочине стоял военный небольшой броневик противного грязного цвета хаки. БРДМ с маленькой круглой башней нелепо смотрелся в общем формате этого сельского умиротворенного пейзажа. В бронетранспортере, закутавшись в шинели, мирно похрапывали два солдата срочника с малиновыми погонами на плечах и блинами эмблем Химвойск ВС СССР в петлицах. Их лейтенант сидел на месте стрелка наводчика и строчил письмо матери. Он то и дело плевался в открытый люк – яростно зевая и открывая так широко рот, что казалось, он разорвется от натуги.
Гаишник раздраженно смотрел на БРДМ. Он понимал, что воякам-то совсем наплевать на этот наспех сооруженный пропускной пункт на дороге. И тем более им наплевать на то, как гаишник будет контролировать проезд. Им дана команда – в случае не повиновении – помочь сотруднику милиции.
И все!
Но какое - тут неповиновение?!!! Кто может не повиноваться старшему лейтенанту ГАИ МВД СССР на трассе?! Как такое вообще возможно?!!! Это же не Чикаго там, какое - нибудь? Любой водитель в штаны наделает, увидев гаишника стоящего у мигающей сигналками машины, да еще и с бронетранспортером с солдатами за спиной!
Ужас! Кто может остановиться и не подчиниться в такой ситуации?
Тем более, что трасса была пуста. По ней уже, два дня, как запретили всякое движение еще километров за двадцать до сюда! На трассу могут выехать с второстепенных дорог, лишь, жители местных сел на этом участке! Это и злило старшего лейтенанта Костюшко. По сути, всю самую противную и бесполезную работу спихнули на него. Тебе надо - ты и ходи возле шлагбаума, и мерзни!
Костюшко сначала хотел сесть в свои служебные «Жигули» и  включить магнитофон и главное – печку, что бы просто согреться. Но в его голове все еще звучали слова полковника Пусько – начальника районного управления, который, как загнанный кабан, с налитыми кровью глазами, во время развода и инструктажа, орал хриплым голосом:
– Суки! Сразу предупреждаю! Кто будет сидеть по машинам, кто потеряет бдительность, и главное - кто пропустит хоть один автомобиль мимо себя, сразу может срезать с себя погоны!!! И еще - готовить сухари! Готовить подштанники к долгой отсидке на зоне! Суки!!! Понимайте! Это задача государственной важности! Государственной!
Его подчиненные боязливо и уныло переглядывались, и не могли понять – отчего такое возбуждение и главное нервозность у начальника?! Обычно, он, очень выдержанный и спокойный, никогда не позволял себе матерки! Нет конечно, Пасько матерился, но не на таком массовом мероприятии - как развод и инструктаж всего личного состава ОВД! А тут?! Он, словно с цепи сорвался. Причем на разводе присутствовал какой-то мрачный тип в сером костюме, с хмурым лицом, который скромно и тихо сидел в углу на последнем ряду в актовом зале. Сидел и молчал. Среди личного состава прошел шепоток, что это человек из КГБ.
Но, что делает на обычном разводе сотрудник КГБ?! К тому же - судя по возрасту довольно в солидном звании! Милиционеры отдела вели себя настороженно. Но все равно, любопытство брало вверх. Они пытались задавать вопросы – зачем все эти временные посты на трассах и совместное патрулирование с военными группами и бронетранспортерами? Но тщетно! полковник Пусько отмахивался фразами типа:
– Не твое собачье дело! Тебе задача поставлена, вот и выполняй! Ты человек служивый! Родина тебе поставила задачу! Делай и не спрашивай! Совместные важные учения! Важные! Высокой, правительственной значимости! Оцепить район и чтоб муха не проскочила! Результаты будут оценены и проанализированы на самом высоком уровне! Не облажайтесь ребята! И делать свое дело, как вам положено! Не обосритесь! Иначе, иначе под суд! Суки, не спать и не зевать! Ребятишки, не подведите!
Все эти угрозы и уговоры помнил Костюшко. Он так же прекрасно понимал, что Пусько просто так истерить не будет. Он, матерый старый волк, давно работавший в органах и напускать жути на своих подчиненных – зря не станет. Костюшко слишком хорошо знал полковника. Но гаишника сейчас мучили совсем другие вопросы: что все-таки по-настоящему случилось у него в районе?! И, из-за чего весь этот маскарад с учениями и сыр-бор с патрулями и играми в особое положение?! Становилось совсем тревожно и страшно, а тут еще и этот чертов холод, и вояки под боком в своем БРДМе – просто и откровенно сливающие на него всю тяжесть патрулирования.
Вояки вообще народ противный. О сам ведь был солдатом и прекрасно помнил ту дембельскую поговорку: солдат спит, служба идет!
Костюшко подошел к бронетранспортеру и постучав жезлом по броне прикрикнул:
– Эй, лейтенант, откуда вас сюда перебросили?
Из чрева стального монстра послышался гулкий ответ:
– С Аральского моря! Там наша бригада стоит! Прямо на берегу!
– С Аральского моря?! Это шо, какой-округ-то?
– Краснознаменный Среднеазиатский! – гудел голос летехи изнутри.
Солдаты недовольно закряхтели и повернулись на другой бок. Им эти переговоры мешали сладко спать.
– А шо там у вас за бригада такая, эй лейтенант! Мотострелковая шо ли? – не унимался Костюшко.
Он просто хотел, что бы служивые, не спали в своем бронированном гробу. Ведь это несправедливо - он тут снаружи, а они там, в тепле «тащатся».
– Нее, не мотострелковая! Особая бригада химвойск особого резерва Главного командования!
– Ого! А шо это именно вас сюда? Всю бригаду? Шо никого поближе не было?
– Да не, ты что, у нас вообще одна бригада такая в союзе! Только мы можем особые задачи по обеззараживанию выполнять! А сюда конечно не всю бригаду! У нас вообще, часть секретная! Всех никогда не отправят в одно место! Только второй полк сюда, особый полк химзашиты! Нас подняли по тревоге. В полной боевой. Говорят особое задание! Вот и все! Мы сами не поймем! По полной выкладке с полным химснаряжением! Вот у нас все лежит! Только вот зачем понять сам не могу! У меня жена на сносях! Рожает! Я ее в Кемерово к матери отправил. А меня вот сюда! Правда, нормально тут на Украине, лучше, чем там у нас! У нас там уже жара!
– А шо, за особое задание-то?
– Да пока никто не доводил. Говорят, слухи ходят: большое, окружное химучение! Якобы заражение целой области! Вот сюда все спецчасти химиков и бросили! Я батальон спецразведки встретил! Они из Подмосковья! А это вообще главный резерв Генерального штаба! Их поднимают, я так тебе по секрету скажу, лишь в случае ядерной войны и химического, и биологического удара!
– Бачил, бачил, они це в комбинезонах таких смешных белых стоят.
– Да-да. Это они. Они очень важные. Пижоны. Они вообще не с кем  не разговаривают. Только вот я не пойму, что нашу химэлиту послали в Киев дороги патрулировать?!
Но гаишники не ответил. Он вдруг замер. Повернув невольно голову в строну пустой трассы - увидел странное  зрелище: по ней, как в сказке, как в каком-то фантастическом фильме двигалась целая колонна  автомобилей. И не просто колонна, а колонна особых черных авто. Это были длинные массивные черные лимузины. Они светились противными вспышками спец сигналов под радиаторными решетками. Машин было пять штук. Впереди них двигалась новенькая белая «Вольво», раскрашенная синими полосками гаишных татуировок. На «Вольво» светились два маячка – один красного цвета, второй синего.
Костюшко обомлел на несколько секунд. Его губы лишь прошептали:
– Шо це таке?!
Затем гаишник вздрогнул и принялся колотить жезлом по бронетранспортеру:
– Тревога! Тревога! А ну! Тревога!
Лейтенант от испуга выронил ручку и листок. Солдаты в ужасе поударялись головами о броню. Через несколько секунд они выпрыгивали из своего бронированного дома на колесах.
Колонна приближалась все ближе и ближе. Лейтенант судорожно поправил китель, надев фуражку, он прикрикнул солдатам:
– Бараны, ремни подтяните!
А колонна из черных машин приближалась, как клин-свинья рыцарей на Ладожском озере. Костюшко сделал несколько шагов вперед и непроизвольно вытянул жезл. Обычно, как он тысячу раз вытягивал, останавливая простые автомобили на трассе. Просто автоматически, так скомандовал его мозг он, протянул руку с полосатой палкой. Зачем он это сделал? В эти секунды Костюшко не смог бы дать ответ на этот вопрос. Инстинкт, заученные движения.
Колона подъехала уже совсем близко. Вот можно даже рассмотреть лицо майора, который сидит за рулем гаишной «Вольво» сопровождения. Костюшко стоял, замерев как стальной, как гранитная статуя. Его немного потрясывало от волнения, но зато стало непроизвольно жарко от напряжения. Да что там жарко – по спине побежали горячие струйки пота.
Тридцать метров. Двадцать, десять…
«Вольво» медленно начала останавливаться. На нее как вековые торосы льда сзади буквально начали давить своей громадиной черные лимузины. Казалось, вот-вот и они сметут легкую машину сопровождения. Но нет, черные махины тоже притормозили и остановились. Костюшко закрыл глаза от напряжения. Рука занемела. Она торчала как нелепый сук засохшего дерева. В эту секунду он услышал суровые слова майора-гаишника, который сидел за рулем  «Вольво». Он включил СГУ и в микрофон рявкнул через динамики громкоговорителя на крыше:
– Старший лейтенант, ну что стоим? Не видите, колонна правительственных автомобилей следует по трассе! Открыть шлагбаум!
Но Костюшко не сдвинулся с места. Он втянул воздух и открыв глаза опустил руку в которой держал жезл. Что делать дальше он не знал. В принципе, как говорила инструкция, он должен подойти к передней машине и спросить цель движения в запретную зону. Вежливо попросить документы, и заставить развернуться колонну. Но заставить развернуться эту махину? Эту кавалькаду черных лимузинов, в котором наверняка сидят полубоги! Нет, он не мог заставить себя делать эти движения. Совершать эти действия. Но и подчиниться команде майора из «Вольво» он точно не мог. Он помнил угрозы полковника Пусько.
Майор выскочил из «Вольво» и быстрыми шагами подбежал к Костюшко. Он тяжело дышал. От него пахло дорогим одеколоном. Он тоже нервничал:
– Ты что… ё…твою мать... – далее с губ майора сорвался отборный русский мат. – Не видишь, кто у меня за спиной едет?! А ну, открывать шлагбаум!!!
Костюшко неожиданно для себя пропищал:
– А кто у вас за спиной? Вы, кто такие?
– Да ты что? Урод! Как фамилия?! Открыть шлагбаум! - буквально ревел майор.
Лицо его налилось кровью. Костюшко зажмурился. Он почувствовал, что горячие слюни изо рта этого гаишника попали ему на щеки и подбородок. Костюшко как-то пригнулся, ссутулился, но не двигался с места. Он вдруг решил, что вообще не пошевелится. Если им надо - пусть сами открывают! Это самое разумное. А потом, потом он напишет рапорт, что они мол: самовольно. И это может спасти от увольнения. Выговор… да черт с ним с выговором!
И в это мгновение прозвучал незнакомый голос. Совсем рядом. Причем голос прозвучал как спасение. По крайней мере, в первую секунду, так показалось Костюшко:
– Спокойней майор! Спокойней. Старший лейтенант сейчас опомнится и откроет нам шлагбаум. Он же разумный человек. Но он ведь и офицер милиции, он поставлен выполнять задачу. он выполняет.
Костюшко октрыл глаза. Рядом с ним стоял высокий суховатый человек в сером плаще. Он добродушно смотрел на старшего лейтенанта. В его взгляде, Костюшко увидел сочувствие.
Незнакомец добавил:
– Я майор ка-гэ-бэ Ветров. Я старший группы сопровождения. Вот мое удостоверение, – незнакомец протянул в руке темно-бордовые корочки.
Он сунул удостоверение Костюшко прямо под нос. Старший лейтенант выдохнул и с некой легкостью, дрожащим голосом произнес:
– Это конечно да, но, но…
– Ах, да!!! – словно спохватился майор, вы хотите старший лейтенант знать, кого мы сопровождаем, кто следует в правительственной колонне? Да конечно. Хотя инструкции нам не велят говорить, но это особый случай, поскольку мы отвлеклись от маршрута и следуем в запретную зону, то я вам скажу. Мы сопровождаем супругу генерального секретаря цэ-ка ка-пэ-эс-эс  Ларису Максимовну Горбунову. Всё. Вы довольны?
Костюшко округлил глаза. Жена генсека, тут в черных машинах! В одной из них! Вот это да! Вот бы - рассказать кому ни будь! Нет, непременно, он расскажет коллегам! Что, вот так, остановил колонну с Ларисой Максимовной! Костюшко растянулся в улыбке.
Он невольно отжал честь, жезл, что висел у него на запястье – больно ударил по щеке.
– Ну, что стоишь, старшой? Открывай! – подбодрил его майор.
Он в мгновение превратился в добродушного толстячка. Улыбался и подмигивал, как будто не было того красномордого монстра секунды назад.
Костюшко кивнул и повернувшись направился к шлагбауму. Но через пару шагов он встал как вкопанный. Возле шлагбаума стоял лейтенант. В правой руке он держал свой табельный «Макаров». Рядом с летёхой стояли два солдата срочника. Они, широко расставив ноги, ощетинились своими АК 74. Стволы автоматов был направлены в сторону правительственно колонны.



РСФСР. Красноярск.
Центральная тюрьма. СИЗО№1.
1986 год. Май.




Контролер следственного изолятора №1 города Красноярска, старшина внутренний службы, Евгений Сичкин – терпеть не мог серых «Волг»  ГАЗ 24. И вовсе не потому, что давно и основательно сам мечтал завладеть такой вот машиной в личное пользование, а потому, что так уж получалось в его служебной карьере, что серая «Волга» прочно заняла место предвестника неприятностей и суматохи во время дежурства.
Эх, серая «Волга», серая «Волга» она сродни черному ворону!
Евгений это знал точно. Как только во внутренний двор тюрьмы въедет серая машина – жди не приятностей!
Вот и сегодня, вроде все так хорошо начиналось!
Майское утро. На небе – ни облачка. Краски насыщены. И хотя в тени еще прохладно, но уже чувствуется наступающее лето! Запахи свежи и особо навязчивы. Пахнет почками и свежей нераспустившейся зеленью деревьев.
Посреди внутреннего двора тюрьмы подметали асфальт – «бесы». Так называли осужденных, которым осталось совсем немного до «звонка» освобождения, и их отпускали работать по хозяйству без конвоя. Вот от этого произвольного «без» и родилось выражение «бесы» - квалификация самых послушных сидельцев. Ведь каждый из них знал – допусти он нарушение и уже почти свершившееся освобождение на волю, может затянуться и тогда не известно, когда скрипучие ворота центральной тюрьмы взвизгнут, на последок, за твоей вольной спиной?
Сичкин любил командовать «бесами». Они повиновались, как самые преданные слуги падишаха. Махнул рукой и «бес» уже летит выполнять. Пошевелил пальцем и «бес» готов угадать твое желание!
Причем, так заискивающе смотрит в глаза, с раболепством! Улыбается и вежливо бормочет комплементы.
Конечно, Сичкин понимал, любой «бес» была бы его воля – удушил его с удовольствием, но так уж устроен человек, в этот момент, роль проворного  раба прочно засела в сознание этих людей и выпрыгнуть из этого амплуа, каждый из них, ни за что не согласится. А раз так - нужно пользоваться!
Старшина надул щеки и заорал на одного из подметальщиков:
– Эй, шустрый, а ну давай промети под воротами и хорошенько смажь колесики на шарнирах солидолом! А-то как воротина открывается - такой скрип стоит! У меня, аж, мурашки по коже! А ну, метнулся  и смазал!
«Бес» резво зашагал в сторону ворот. На ходу он бросил:
– Гражданин начальник, я, конечно, смажу колеса, но на это время надо. А вдруг машина въезжать будет! Там тогда заминка, нам надо чехол снимать!
– Ты выполняй и не думай! Много будешь думать - голова лопнет! Давай крути, верти! А я уж за тебя подумаю! А то вас тут много думающих – работать некому! – разозлился старшина.
«Бес» пожал плечами и проворно юркнул в угол. Там стоял ящик с инструментами и банкой солидола. Осужденный ловкими движениями раскрутил крышку на углу ворот и принялся смазывать зубастые шестеренки механизма, который натягивал цепь раскрытия ворот.
Сичкин довольно наблюдал за этой идиллией рабочего процесса. Старшина напевал себя под нос какую-то мелодию. В руках, он крутил связку ключей и время от времени позвякивал ею в так музыки.
Когда процесс смазки уже практически заканчивался и раздался тот проклятый сигнал клаксона. Сичкин вздрогнул, он сразу опознал в звуке движение мембраны волговского динамика. И он не ошибся. В щель закрытых ворот он увидел силуэт серого ГАЗ 24.
Проклятье!
Это была она- предвестник неприятностей и головной боли! Серая машина. И не просто машина – а спецмашина! Это была колесница из краевого управления КГБ. Эту машину хорошо знали все контролеры тюрьмы. Эту машину они в долю секунды узнавали и на шумных улицах города! И хотя с виду она была обычной серой «Волгой», каких тысячи, но некая аура секретности и тревоги казалось, прикрепилась на ровном лаке покрывавшим корпус чекистского транспорта.
И хотя никаких секретных нормативов и указаний по поводу спец машин КГБ, которые временами приезжали в тюрьму не было, но вот государственные номера этого транспорта, внесенные в особый список, читались, как эти самые секретные нормативы и указания.
Каждый из контролеров понимал – обслуживать этих клиентов из управления ГКБ нужно с особым почтением и скоростью.
А тут, как назло раскручена коробка механизма открывания ворот и сейчас их растворить, просто невозможно. Сичкин понял, это опять его промах!
Он с ловкостью циркача подскочил к «бесу» и зашипел:
– А ну, давай, давай быстро-быстро все назад закрутить! Быстро  и что б мигом!
Бес испугался и засуетился. И это только усложнило процесс. Руки осужденного тряслись и не слушались его. Он с трудом попадал отверткой в позы для болтов крышки.
А там, за воротами, уже нетерпеливо несколько раз вновь подала сигнал проклятая серая «Волга».
Фаф-фаф!
Как урок, как признание нерасторопности!
Сичкин прикусил губу и метался возле ворот, как раненный зверь. Он натужно улыбался и заглядывал в щель между воротиной и стеной. Улыбался, реально думая, что те, кто сидят в машине, видят его напряженный оскал.
– Ну, быстрее, черт бы тебя побрал! Быстрей идиот! – шипел Сичкин.
В этот момент за спиной раздался уверенный и властный мужской голос:
– Старшина! Что происходит, вы что не хотите транспорт внутрь запускать? Особый прием, что ли сегодня?
Перед Сичкиным стоял высокий худой человек, в сером плаще и шляпе. Все как в обычном стандарте сотрудника КГБ. На вид ему было лет сорок пять, серьезное мрачное лицо, пустые глаза.
– Извините, но вот тут профилактика, сейчас, сейчас быстро! – оправдывался старшина.
Кгбшник ухмыльнулся и, вздохнув, покосился на осужденного, который ковырялся с отверткой.
Кгбшник увидел, что Сичкин в панике и вот-вот упадет в обморок, спокойно успокаивающе сказал:
– Отойдем старшина. Отойдем в сторону, - это звучало уже не  как приказ, а как сигнал к долгожданной паузе во время упорного боя на ринге.
Сичкин должен был немного успокоиться, но нет, он только еще напрягся. Ведь такое предложение отойти в сторону не сулило ничего хорошего. Разговаривать с сотрудником конторы вообще плохая примета. А тут, какие-то откровения…
– Слушаю,… – выдавал из себя Сичкин.
Кгбшник потянул его за рукав кителя и практически зашептал на ухо:
– Значит так. Я майор Ветров из Москвы. И у меня к вам специальное задание. Будите исполнять мои указания точь-в-точь. Понятно?
– Так точно! – вякнул Сичкин.
Боже, он не из краевого управления, а еще хуже… из Москвы!! С самой Лубянки!!!…
Чертова серая «Волга». Чертовы ворота! Чертов «бес»! – проклинал все на свете старшина.
– Короче так, старшина. Мне вас выделили. Ваш капитан Арбузов. Вы будите моим гидом и помощником в вашей крепости. Как вас зовут-то? –  майор говорил это голосом следователя на допросе…
– Так старшина внутренней службы Сичкин Евгений Иванович, – почти взмолился контролер.
– Вот что, Евгений Иванович! Это хорошо, что ваш бес гайки крутит. Пусть крутит. Не пугайте его. Но, как закончит, что бы тут на плацу перед входом ни одного беса не было. Никого! Вообще никого. Мы сейчас заедем во внутренний двор на своей машине и из нее выведем человека. Так вот, что Евгений Иванович, постарайтесь, что бы этого человека вообще никто не видел. Просто никто. И даже ваши коллеги. И потом, как мы зайдем вовнутрь, вы впереди нас идите и если кто будет в коридоре или в комнате для разговоров, то всех просите удалиться. Это особое задание! Вам ясно?
– Так точно! Все ясно! – отскочило от зубов у Сичкина.
Кгбшник вновь удалился. Он вошел в дверь проходной. Сичкин понял, в машине привезли какого-то особого задержанного. И секретность пребывания этого задержанного действительно очень высокая. Ведь не зря его привез никто нибудь, а майор из Москвы.
Ой, не к добру все эти серые «Волги», ой, не к добру!
«Бес» закончил смазку шестеренок буквально через минуту. Кожух был закрыт. Осужденный вытянулся и встал практически по стойке смирно, предано глядя в глаза Сичкину. Тот, нервно сжимал кулаки и бегая глазами то по воротам, то по плацу перед ними, что-то бормотал себе под нос. Наконец старшина собрался и гаркнул:
– Всем, всем убыть в хозяйственную часть! И что бы никого! И что бы даже метелок тут не было! Быстро! Живо пошли отсюда!
Тени, лишь тени бесов, метнулись мимо! Так все быстро,… а вот потом, потом, эти проклятые ворота открывались слишком долго. Вот показался силуэт «Волги». Ворота все отплывали и отплывали в сторону. Сичкину даже послышалось скрипение цепей средневекового замка….
Бастилии или еще какого…
Тррр-тррр – почти не скрепят свеже смазанные колесики.
Тррр-тррр…
И вот машина въезжает на внутренний двор. Сичкин так хочет посмотреть – кого же привезли? Но, это сделать практически не возможно. На заднем стекле «Волги» шторки. Сбоку тоже занавески. Важно лишь, что на заднем сиденье сидят трое…
Трое… ,а сколько там могут сидеть? Два конвоира и этот задержанный. Кто он? Кто этот человек!
Скрипкин заскочил внутрь и услужливо открывал двери перед задержанным и его конвоирами. Он все норовил обернуться, что бы рассмотреть лицо этого человека что привезли, но какая-то неведанная сила, перемешанная со страхом, мешала ему это сделать. Он лишь слышал шаги за спиной. И сопение. Какое-то упорное сопение.
Кто из них сопел – толи задержанные, толи кто-то из конвоиров, Сичкин не знал.
Несколько шагов по коридору. Он пуст. Сичкин с облегчение вздохнул. Выполнить приказ этого майора из Москвы. Лучше, чтобы все было так как он просит, как он требует, а иначе…. А иначе - зачем ему эти неприятности?!
Мало ли там кого привезли! Может это государственный преступник особого масштаба! Может он и есть главная угроза для всей страны! Сколько тут в тюрьме побывало разных важных людей. В качестве арестантов? И Сталин, сын Троцкого, актер Жженов, писатель Короленко, певица Русланова и Свердлов.
Да что там!
Красноярская тюрьма сама по себе история – мрачная, но богатая история страны. Маленькая капля всего, что творилось в царской империи и Советском союзе последние двести лет!
Так уж повелось в нашей стране – чем старей тюрьма, тем интересней ее история. Нет бы, просто быть домом для содержания арестантов и преступников, но как-бы не так! Так уж повелось в нашей многострадальной стране, тюрьма - это нечто большее, чем просто место лишения свободы!
Это целая философия сознания нации! Да, да, великая нация без тюрьмы не была бы великой, ка бы ни странно это звучало! Даже думая о том, сколько людей тут лишили жизни, заставляет стать философом. Мрачным реалистичным философом. Где тут граница между свободой и волей? Между жизнью и смертью? За замком железной дверью? За скрипучими смазанными воротами?
Тюрьма… она как королева сознания твоей никчемности в этой жизни. Ты пешка, ты пылинка, которую тут растворят и разотрут молохи-механизмы безжалостного и великого государства!
И вот очередной, очередной человек, который может быть сгинет тут,  в красноярской тюрьме, может это великий и могучий человек, но он готов закончить свой строптивый путь именно тут. Кто этот очередной узник, вступивший в тайные оковы секретного пребывания?
Сичкин, все-таки повернул голову и мимолетно рассмотрел этого человека. Это был коренастый мужчина. Жесткий бобрик волос, начинающая седина, волевое открытое лицо с большими грустными серыми глазами, и усы, мощные, какие-то завораживающе сильные! Слово сгусток энергии! Словно символ силы воли!
Сичкина почему-то впечатлили именно усы секретного узника.
Он мимолетно бросил взгляд на растерянного старшину. На этого странного человека, посвятившего себя тому, кто охраняет людей, запирает их в камерах, и командует арестантами. Почему? Почему он стал таким? Что заставило этого человека стать распорядителем чей-то украденной или ограниченной свободы. И вот он тут стоит как слуга, как раб, стоит и сам невольно привращается в узника?
Задержанного завели в комнату для допросов и кгбшиники закрыли за ним дверь. Майор махнул старшине, давая понять – к двери никого не подпускать. Сичкин тяжело вздохнул и став спиной, сурово насупился и уставился на грязное окно с толстой стальной решеткой между рам.
«Надо бы заставить бесов помыть стекла – а то не порядок, вон какая пылюка» – не произвольно посетила его мысль.
И все же! Любопытство - что там происходит в этой комнате? Кто это такой? Узнать, узнать… Это было выше силы воли. Сичкин вроде старался об этом не думать, но его внутреннее любопытство было сильнее любого самозапрета.
Старшина напряг свой слух, пытаясь уловить голоса…
Конвоиры завели арестанта и, переглянувшись, указали на стул возле стола. Убогая казенная обстановка комнаты заставляла напрягаться. Окно с решеткой в палец толщиной. Стены, покрашенные в темно-синий цвет, дешевой масленой краской, облезлые длинные деревянные столы со щелями меж досок, лавки, прикрученные к полу и кнопки звонков вызова конвоиров.
Мрачная реальность заточения советской тюрьмы.
Арестант огляделся. Еще раз посмотрел на своих конвоиров.
Странные люди. Они тоже посвятили свою жизнь надзору. Суровому и жестокому. Быть вот такими людьми, которые почему-то решили, что угнетать и ограничивать человека – их призвание. Странное желание. Непонятное и нелепое.
И все же надо уважать их выбор.
А может они сейчас мучаются, хотя вряд ли…
Но вот эта шутка, зэков, шутка советских зэков над вохравцами, над думками, над надзирателями: «начальник я сижу с этой стороны камеры, а ты с той, и вся разница между нами, я откинусь, звонок прозвонит, а у тебя срок пожизненный!! Начальник, а тебе это надо?»
Задержанный хмыкнул и понял – думает не о том, о чём сейчас надо. Потом он взглянул на майора Ветрова.
Тот, стоял и ждал.
Арестант расстегнул куртку и медленно сел на стул. Причем сел никак, обычно садится узник тюрьмы, робко и неуверенно, словно боясь, что ножки сломаются, а сел основательно, устало и брезгливо ко всему происходящему. Он показывал своим видом, что те, кто привел его сюда – его слуги.
Майор это понял и мрачно улыбнувшись, сказал:
– Александр Владимирович, может, пить хотите? Воды, чаю?
Арестант тяжело вздохнул и, прикрыв устало глаза ладошкой, ответил:
– Нет, не надо.
Никакого спасибо. Никакого ответного жеста благодарности за заботу! Только так. Кто они такие? Почему они решили, что они главные? Майор это понял. Вернее он знал, что так будет. Он знал этого человека - заочно, но очень хорошо.
– Может, есть какие-то пожелания? Говорите, не стесняйтесь, – уговаривал майор.
Арестант пристально посмотрел на кагэбшника и пожал плечами.
– Одно пожелание, что бы вы мне все объяснили. Все что происходит? И зачем меня привезли в Красноярск? Зачем? Надеюсь не чай пить в местной тюрьме. У нас в Новосибирске и свой чай вкусный. Хотя конечно вода в Енисее говорят вкуснее, чем в Оби, но все же, она кипяченая, по-моему, одного вкуса. Что вообще происходит?
– Я вам сейчас все поясню и объясню. У нас будет долгий разговор. Так что, зря вы от чая отказываетесь.
Но, арестант, не слушал его уговоров:
– Вы мне сначала поясните - я арестован?!
Майор задумался. Он медленно снял свой плащ, положил большую кожаную папку на стол, расстегнул на ней молнию и достал какие-то бумаги. Распахнул пиджак и порывшись во внутреннем кармане вытащил красивую шариковую ручку с золотым ободком.
Майор сел и уныло улыбнувшись, посмотрел на арестанта:
– Вы, Александр Владимирович, знаете,  что такое премия Вульфа?
– Хм, не понял?! – арестант недоуменно посмотрел на майора.
Кгбшник увидел, он искренен в ответе. Вопрос поставил его в тупик. Но, майор на всякий случай переспросил, пытаясь подтвердить свои наблюдения. Так учили его давным-давно в высшей школе КГБ.
– Да бросьте. Все вы знаете. И так вот играть со мной не надо.
Но искреннего возмущения от допрашиваемого он не услышал. Напротив арестант как-то вяло пожал плечами и хмыкнул:
– Мне нечего вам доказывать. Я искренне перед вами. Премия Вульфа. Слышать слышал, знать знаю, но подробности про нее никак не скажу. Да и зачем мне знать про нее подробности. Вы, наверное, и так лучше меня про нее знаете. Вы, за этим меня, в Красноярск привезли? И не просто привезли, а в тюрьму? Не предъявили никакого ордера. Просто выдернули с рабочего места. Привезли, в неведении, от жены, от семьи. Вы считает, что я тут задрожать должен? Так психологически трудней мне будет? Так, что ли?
Майор оценил поведения арестанта. Он, ему понравился. И не просто понравился, майор, как-то невольно проникся к нему симпатией. И хотя это было против правил первого допроса, Ветров поймал себя на мысли, что готов от них отступить.
– Хорошо Александр Владимирович. Я оценил ваш ход. Вы, человек, безусловно умный. И пытаетесь в начале нашей беседы показать значимость. Я ценю это. Но все-же давайте, вы будите соблюдать некие правила. Я вас спрашиваю, вы отвечаете. И все. Просто спрашиваю, вы просто отвечаете.
– Это допрос? – арестант вновь был хладнокровен.
Лишь усы немного шевелятся от напряжения, как показалось Ветрову. Майор вздохнул, но ответил корректно и тихо:
– Нет, это не допрос. Не допрос. Просто беседа.
– А-а-а, беседа. Раз это так называется. Хорошо. Только вот хочу вам заметить, что после этой беседы вы должны будите мне какую-то справку выдать об отсутствии на рабочем месте.
Майор ухмыльнулся:
– Хорошо. Это я вам обеспечу. Итак, про премию Вульфа вы знаете. Тогда второй вопрос, а знаете, кого - нибудь из оргкомитета этой премии?
Арестант уныло глядел в глаза майору. В них мелькнула искорка злобы. И это было хорошо. Ветров ждал хоть какую-то эмоцию.
– Вы хотите меня обвинить в связи с заграничными врачами?
– Я не хочу вас пока ни в чем обвинять. Просто спрашиваю, на всякий случай. И заметьте, без всякого протокола. Просто беседую с вами. Зачем вы сами себе ставите какие-то рамки, какие-то условия разговора. Пока все лишь в виде предварительной беседы.
Арестант вздохнул и посмотрел в окно. Он молчал. Наверное, собирался с мыслями. Майор его не торопил. Он ждал. Наконец мужчина перевел свой взгляд на него и сказал:
– Вы знаете, что самое обидное? Мы все, теряем время на какую-то ерунду. Мы все можем много полезного сделать. Но размениваемся на ерунду, которая только вредит, всем нам. И мне. И вам. У вас наверняка много другой важной работы. Ловить шпионов. И прочая секретная деятельность. А увы тут со мной беседы ведете. Бесполезные.
Майор ухмыльнулся:
– Давайте я сам буду оценивать – полезность вашего со мной разговора. Итак, про премию Вульфа вы мало знаете, организаторов не знаете, и ни с кем из них не общались?
– А если и общался, и что с того?! Откуда мне знать, организатор он премии или нет. Ко мне в Новосибирск, приезжает немало иностранных специалистов. Признанных авторитетов в своих областях. Новосибирск город открытый. И там бывают визиты очень интересных людей. Так, что конкретно ответить на ваш вопрос я не могу.
– Ну, это уже лучше!
– Для кого? Для вас или меня?
– Для нас обоих. Ладно, Александр Владимирович, давайте сначала, но перед тем как продолжим разговор, краткая справка: премию Вульфа, присуждают ученным и деятелям искусства, за выдающиеся достижения в области науки и искусства независимо от расы, национальности, вероисповедания, политических убеждений и гражданства. Фонд учредил, в тысяча девятьсот семьдесят шестом году - Рикардос Вульф, он скончался в восемьдесят первом, был изобретателем, дипломатом и филантроп. Второй учредитель - его жена Францискана Субрана-Вульф , так же скончалась в восемьдесят первом, Премию учредили с целью продвижения науки и искусства для пользы человечества. Премию присуждают ежегодно с семьдесят восьмого года в Израиле в шести номинациях, в том числе и в области медицины. Премия имеет настолько высокий авторитет, что часто рассматривается в качестве второй после Нобелевской премии. Премия Вульфа включает в себя диплом и денежную сумму – пятиста тысяч долларов США. Или по-русски полмиллиона долларов. Фонд премии является частной некоммерческой организацией. Вот так.
Арестант вздохнул и вновь посмотрел в окно:
– Интересная информация. А я-то, как ее касаюсь?
– Прямым образом, Александр Владимирович, прямым образом. Дело в том, что в этом году в области медицины есть свой лауреат. И он, никто иной, как… Козин Александр Владимирович, человек, который сидит, как я подозреваю… напротив меня. То есть, вы.
Повисла пауза.
Было слышно, как где-то за окном кричит один из вохровцев. Шум мотора автомобиля. И даже, как показалось майору, слышен скрип снега под валенками у бесов.
– Это ерунда какая-то, - первым подал голос арестант. – Ошибка. Мало ли в мире Козиных?
– Вот и я об этом подумал. И привез, поэтому, вас сюда. Поговорить. Об ошибках, – Ветров поправил листок на столе. – Ну, что официальную часть начнем? Что бы исправить, ну или исключить – эти ошибки?!
Арестант молчал. И хотя, внешне, он никак не изменился, майор понял, внутри у этого человека эмоции все равно закипели как в кастрюле на плите.  Они, как начинка у борща, переваривались и создавали в голосе некий аромат из мыслей и дум.
– Это провокация какая-то. Не может этого ничего быть. За что меня выдвигать на премию?!!! Бред какой-то, - спокойным тоном сказал арестант.
Майор улыбнулся. Впервые за все время. Ему вдруг стало легче. Пошло, пошло-поехало, так, как он хотел. Все будет теперь так как нужно.
Всем нужно!
Ведь майор был профессионалом. И он точно знал – больше всего стоит опасаться спокойных хладнокровных людей. Выдержанных и вдумчивых. Они принимают взвешенные решения. Они думают, прежде чем сделать, сказать. Они главные противники. Они могут быть опасны для него, а значит для системы. Ведь в принципе он – и есть система. Так его учили… так, он воспринимал свою миссию. И был этим доволен, более того, где-то внутри он гордился этим.
Его собеседник - кто он? Нет не личность, а внутренне состояние. Сначала майору показалось, что с ним будет трудно. Мало эмоций у человека. Это плохо. Но сейчас, сейчас он увидел, что его собеседник имеет эти самые эмоции. Конечно, он скрывает их. Но это будет длиться не долго….
Майор невольно улыбнулся… так еле заметно, но улыбнулся:
– Ну, почему же провокация. Вот я зачитаю официальный  заявочный релиз. Дословно: номинация медицина.  Козин Александр Владимирович. Гражданство: Советский Союз. Новосибирск. По результатам его исследований в тысяча девятьсот восемьдесят пятом году было зарегистрировано открытие: «Явление регуляции гуморального иммунного ответа гетерогенной популяцией клеток эритроидного ряда». Выделен иммунодепрессивный фактор, обладающий ингибирующим эффектом на пролиферацию В-клеток. Это открытие может повлиять не дальнейшее развитие всей современной иммунологии, а также на некоторые аспекты борьбы и методы лечения лейкемии, лучевой болезни и других форм онкологии спинного мозга. Вот такая вот заявочка. Я, конечно, читаю на русском. Это перевод. Но, могу вам копию показать на английском, немецком, французском  и на иврите, потому как, по требованиям фонда, заявка выполняется сразу на четырех языках. Да и главное, премия-то вручается в Израиле. А точнее в городе Тель-Авиве.
Вновь тишина. Майор покрутил в руках ручку и бережно положил ее на чистый листок бумаги. Арестант закрыл глаза. Он потрогал своё лицо ладонью. Словно проверяя свою маску. Маску, которая прикрывала его эмоции в это мгновение, как будто оставшись довольным проверкой – тихо ответил:
– Я знал, то дойдет до этого. Сам виноват. Сам подставился. Ну что ж. Сам и отвечу.
– А по конкретнее. Что значат ваши слова?
Арестант ухмыльнулся:
– Ключевым, как я понял тут была информация про Тель-Авив? Или про пятьсот тысяч долларов?!
Майор кивнул головой:
– И то, и другое. Вы верные выводы делаете. Я понимаю, вы ученый и умеет делать правильные выводы. И все-таки есть еще одно - но.
– И я догадываюсь, какое это - но. Это просто информация. Информация об конкретных данных на мое наблюдение. Так?
– Ну, не наблюдение. А на открытие. Что ж вы скромничаете? На открытие. Правильные выводы. Информация на открытие.
– И, что, по-вашему, тут не так?!
– Ай, бросьте Александр Владимирович! Открытие, которое вы совершили, принадлежит не только вам, как автору, но и всей советской науке. И не только науке, а всему советскому народу. И это не пафосные слова. Это правда, так. И вы не вправе один тут распоряжаться – кому предоставить эту информацию.
– Так, понимаю, это уже намек на статью о разглашении государственной тайны? – разозлился арестант.
Майор пожал плечами:
– Вы сами, так считаете?
– Вот оно что! Как том фильме: заметьте, не я это предложил. Хитрый ход, что бы я сам себе дело сшил? Хорошо работаете. Ну, что ж, этого и следовало ожидать. Я готов к вашему допросу. Но учтите, я буду говорить вам под запись, когда посмотрю официальное обвинение меня, в чем - либо. Пока, только все это пустые слова. Мало ли кто там, какую заявку написал! – окончательно разозлился арестант.
Майор оценил это. Он понял, противник готов сражаться, и это хорошо. Майор любил сражения. С ними не скучно, да и конечная цель значима. Ведь только сражение и победа заставляют уважать себя. А без уважения к себе – зачем жить?!
– Вы, Александр Владимирович Козин, подтверждаете, что совершили открытие в области иммунологии, подробности, которого передали третьим лицам, а точнее гражданам иностранных государств, завладев этими сведениями теперь могут их использовать?
Арестант внимательно посмотрел на майора. Нет, он не испугался. Он напрягся. Он вдруг начал вспоминать, что пошло не так в его жизни. Он никогда ничего не боялся. Нет конечно боялся, как и все люди. Но что бы вот так? Он даже не задумывался никогда в жизни о такой вот ситуации, в которой сейчас оказался. Ему сорокапятилетнему мужичку никогда не приходило в голову, что он может вот так оказаться в тюрьме. И за что? Если бы кто-то ему год назад сказал, что его повезут специальным транспортом в соседний город, заведут в тюрьму и будут допрашивать – он бы посчитал этого человека провокатором, паникером и фантазером. Он бы посчитал этого человека ненормальным.
За, что ему, Александру Владимировичу Козину, предъявлять какие-то обвинения? Он вообще никак и никогда в своей жизни не мог даже мысленно пересечь себя с криминалом, с какими-то незаконными делишками.
Нет, конечно, он не был свят, он не был идеален, он не был кристально чист, но, вдруг он и не чист, в понимании этого человека, этого странно кагэбэшника? Он вроде и не страшен. Он вроде и не враг, но аура опасности исходила от этого не очень приятного гладкого человека, с глазами без эмоций. И вообще, Козин не мог даже определить какого цвета у него роговая оболочка - серая, голубая, или бесцветная? Такое бывает? Глаза – альбиносы, что может быть страшнее?
Человек живет, он знает, что где, то есть эти люди с глазами альбиносами. Но они где то далеко. Не рядом в паралельной реальности. И тут, вот он рядом, этот человек из параллельной реальности, что от него ждать? Плохого? Опасности?
Конечно ничего хорошего. Конечно, вся тайная полиция и тайная канцелярия на Руси, всегда были направлены на подавление личности. У простых людей у знати, да и у царей, Государство превыше всего! Государство это даже не Я, как говорил Людовик, а ОНИ!
Страшно, когда ты начинаешь понимать, что эти люди вовсе не в параллельной реальности, а тут - на расстоянии вытянутой руки!
Как опыт, от которого ты много ждал. Он вроде получился, но ты в него пока не веришь, и главное не знаешь, что с этим делать!
Козин вспомнил, именно почему-то сейчас в эти мгновения его конфуз с Маяковским.
Он, успешный ученик, умница, он пятерышник и отличник так облажался на выпускных.
Когда это было? Давно, в другой жизни.
1957 год.
Далекий почти нереальный фантастический и счастливый 1957!
Как давно это было.
Козин даже почустовал запах этого года. Обустренные чуства всего нового! Новой жизни! Огромной и длинной, интересной, и главное – счастливой жизни! В той жизни в которой он - Сашка Козин, ученик 10 А класса, непременно будет хозяином! И вот на апогеи это фантастического года, все так печально, вдруг не закончилось.
Выпускные, пятерка за пятеркой. Учителя готовят ему золотую медаль и тут… тут эта чертова литература. Сочинение.
Нет. Сашка Козин не то, что не любил литературу. Напротив, он много читал. Много. Поразительно много. Особенно любил Тургенева. Почему? Не мог обяснить себе. А поэзия - Бёрнс. Почему Бёрнс? Да потому что он не мог себе представить этого человека, этого загадочного поэта с туманного Альбиона.
Саша Козин не мог вспомнить тот момент, когда он вдруг увлекся Бернсом? И почему? Но, увлекся! Да еще как….
Бернс. Он ему представлялся высоким статным красавцем - щеголем. Шотландцем! А чем отличаются шотландцы – от англичан, честно говоря, Саша Козин, не мог представить. Ну, шотландцы и шотландцы, ну англичане и англичане, вроде и те, и другие на одном и том же языке говорят. И что там разного? Как между русскими и украинцами? Да и это уже политика. Буржуазное враждебное и главное далекое гусударство. Зачем это советскому школьнику? И все-таки любопытство, детское, юношеское на подсознательном уровне…
Саша Козин, Саша Козин, о чем он только думал, о шатландце Бёрнсе, пацан, и все-таки, вспомнилось, про черту… тогда в 1957-ом!
Думалось, мечталось и размышлялось, причем, иногда вслух в комнате один на один:
– Ан, нет какая-то различительная черта, конечно есть. Вот за что англичане недобливают шотландев, а те напротив не в восторге от этих? Ведь есть за что то?!
И ответы самому себе:
Есть, конечно, есть! В представлении Саши Козина, в 1957 году – все шотландцы обязательно умнее и главное балгороднее. И еще! Еще - Бёрнс у них эталон! И почему то, Саше захотелось, чтобы так: в красивом костюме, обязательно с тростью. И обязательно разрушителем сердец красавиц – чопорных английских немного доверчивых и почему-то глуповатых красивиц. И это его:
Ты свистни - тебя не заставлю я ждать,
Ты свистни - тебя не заставлю я ждать,
Пусть будут браниться отец мой и мать,
Ты свистни, - тебя не заставлю я ждать!

Но в оба гляди, пробираясь ко мне.
Найди ты лазейку в садовой стене,
Найди три ступеньки в саду при луне.
Иди, но как будто идешь не ко мне,
Иди, будто вовсе идешь не ко мне.
Козин очнулся. Он в пустой комнате. С решетками на окнах, причем очень грязных и мутных окнах. Когад их мыли в последний раз? Между окон много метрвых мух и пчел. Трупики лежат так умиленно, свернувшись калачиками. Они уснули и умерли. Вот так. А знали ли эти насекомые что они тоже попали в тюрьму. Человеческую тюрьму и вот так тут сгинули. Стали навозом. Трупиками, которые кстати не гниют. Почему? Мумификация? Нет. Просто тут некому есть эти самые трупики. Муравьи сюда не добрались, они, наверное, умные… Бред. Этот человек -  Кагэбешник. Но он ведь тоже человек?
Козин вздохнул и сказал:
– Вы знаете, конечно, про вас и ваши методы ходят легенды. И я считал, что в большинстве своём, они надуманы. От страха. От прошлого. Но сейчас с ужасом понял, что я был наивен и ошибался. Все так и есть.
Майор вздернул брови:
– Что вы имеете в виду?
– Я имею в виду историю вашего существования. И деятельность вашу.
– Это упрек?
– Это констатация фактов.
Майор вздохнул и провел по лицу ладонью, словно вытираясь после умывания:
– Каких еще фактов?!
– Ну, хотя бы фактов, что указаны у Солженицына, в Архипелаге Гулаге.
– Вы читали этот бред? И верите этому иммигранту?
Козин рассмеялся:
– Я так и знал. Но вот я сейчас вас спрошу, а вы не ответите, потому что не знаете. Вы Бёрнса любите? Ну или хотя бы читали его?
Майор сдвинул брови домиком. Вопрос неожиданный и не по теме. Собеседник, что-то задумал не стандартное.
- Ай да молодец! Ай да сукин сын! Не ошибся, - нужно подыграть, майор это почувстовал:
– Бёрнса, причем тут Бёрнс?
–Так и знал, не читали. Да и зачем.
Майор улыбнулся:
- Роберт Бёрнс. Шотландский поэт, умер, по-моему, тысяча семьсот девяносто шестой или седьмой… честно не помню.
– Ого! Поражен. Похвально.
– Хотите еще. Вы, наверное, вспоминая Бёрнса все время в голове крутите эти его:
Ты свистни - тебя не заставлю я ждать,
Ты свистни - тебя не заставлю я ждать,
Пусть будут браниться отец мой и мать,
Ты свистни, - тебя не заставлю я ждать!
Козин затаил дыхание. Майор вновь улыбнулся:
– Банально Александр Владимирович, банально. А вот это, наверное, не читали!
Голос майор стал тихим и загадочным. Словно артист, он почти пел:
Нет в этой долине
Прекраснее Джинни.
Она хороша и мила, брат.
А вкусом, и нравом,
И разумом здравым
Ровесниц своих превзошла, брат...
Сестра ее Анна
Свежа и румяна.
Вздыхает о ней молодежь, брат.
Нежнее, скромнее,
Прекрасней, стройнее
Ты вряд ли девицу найдешь, брат.
– Я так и думал, так и думал, что вы это не скажите. Похвально! – искрненне удивился Козин. – И зачем это вам?
– Что, зачем?
– Ну, зачем работать вот тут, вернее там, тьфу ты у них или как там у вас?
– Александр Владимирович, вы опять, во враги режима нарываетесь, записываетеь? Вам-то зачем?
Козин прищурился. Так зло и упрямо. Он пошел на прорыв, на пролом:
– Вы знаете, может быть, лет пять назад я бы испугался и соврал. Но сейчас, сейчас я скажу честно – теперь верю.
–Так что на счет Солженицына? Считаете – врал? Вранье? А я читал! И говорю это смело! И верю!
Майор пожал плечами. Он понял, эту тему не стоит затрагивать. Она на руку собеседнику. И он тут имеет слабые позиции:
– А почему вдруг сейчас вы решили признаться? Что-то изменилось?
– Конечно. В стране все изменилось. И вы это тоже чувствуете.
– А что изменилось? Как вы считаете?
– Народ просто устал от вранья, от бредовых лозунгов. Народ устал сам себе врать и самого себя обманывать.
– И почему это вдруг он устал?
– Потому что устали даже вы, и ваше руководство.
– Странная позиция, нет логики.
– Считайте, как хотите, - Козин махнул рукой.
Устало и медленно осмотрелся по сторонам, как будто пытаясь найти взглядом что-то новое в этой полупустой комнате. Майор невольно повторил его визуальный осмотр, тоже посмотрел по сторонам.
– Александр Владимирович, вы же образованный умный человек. Зачем вам все это? Строить крепость из мнимых принципов, заявлений, ведь в душе вы все прекрасно понимаете, как все просто в этом мире, и как устроен человек. Наш человек.
– И как же? Мне долгое время твердили, что наш советский человек самый честный и порядочный. Формация такая есть, если мне не изменяет память. Формация такая – высоконравственная – советский человек. И вдруг мне сотрудник ка-гэ-бэ говорит немного другое.
– Ай, да бросьте. Я не для протокола вам все это говорю и не пытаюсь читать вам морали. Я вам говорю то, о чем вы знаете, и более того соглашаетесь. Вы прекрасно все понимаете.
– И что же я понимаю?
– Вы прекрасно понимаете, что если бы вам не дали эту возможность, вы бы так не говорили. Все ваши принципы зависят от уровня разрешения вам  так думать. Если этот уровень будет меньше, вы и думать будите по-другому.
Козин насупился:
– Зря вы так за меня решаете. Я думать буду, так как я хочу. Ведь, надеюсь, думать, вы мне не запретите? Говорить, может и да, но думать… Или вы уже придумали какой-то дьявольский прибор, который и думы контролировать будет?
Ветров рассмеялся. Он искренне вдруг испытал симпатию к собеседнику, такое с ним бывало редко:
– Вы демонизируете нас. И зря. Хотя честно признаюсь, я скептически отношусь к нашей интеллигенции - она фальшива и труслива. И то, о чем я говорю – правда. Разрешили тявкать, тявкают. Чуть прижмут и все, рот на замок. А так анекдоты по кухням, по кухням.
– Наша интеллигенция такая, какую вы сами ее и создали. И нечего на неё чего-то там примерять. Мне неприятно об этом говорить, тем более с вами. И вообще, я так и не понял, что вам от меня надо. Посудачить о моих убеждениях? Или вы все-таки ведете какое-то дело, расследуете какие-то нарушения. Говорите о деле, нечего меня прощупывать на благонадежность. Или это так вербовать вы меня пытаетесь? Если да, то зря.
Козину вдруг вноь вспомнилась школа. Когда он, Козин - родился, как говорит этот кагэбэшник, как Козин - интеллигент?
Тогда, в 1957 году?
Когда, он не смог написать сочинение про Маяковского?
Так рождалась присловутая «вшивая советская интеллигенция»?
Вот так, в сознании, что она может все и в тоже время, не могла написать сочинение про «пролетарского поэта»? А  мог ли он действительно написать - это чертово сочинение?
Мог? Или нет?!!!
Он не любил Маяковского, но за что?!!! Не понимал?! Считал его «подпевалой власти», или просто не хватало юношеского ума, осознать, что кроме «глашатая революции» - это действительно еще и был выдающийся поэт? Русский поэт! Нет, не советский, а русский! Но надо ли было ему тогда понимать? Нет. Нет, конечно, на кой черт семнадцатилетнему пареньку это самое:
Разворачивайтесь в марше!
Словесной не место кляузе.
Тише, ораторы!
Ваше слово,
товарищ маузер.
Довольно жить законом,
данным Адамом и Евой.
Клячу истории загоним.
Левой!
Мог ли тогда, Саша Козин, знать другого Маяковского?! Нет навероное, если б он знал хотя бы вот это:
Я сразу смазал карту будня,
плеснувши краску из стакана;
я показал на блюде студня
косые скулы океана.
На чешуе жестяной рыбы
прочел я зовы новых губ.
А вы
ноктюрн сыграть
могли бы
на флейте водосточных труб?
А если, знал бы и все может быть, пошло по-другому?! Но такого Маяковского, Саша Козин, не знал.
Да и не хотел.
Он просто любил играть в волейбол и шахматы. Был капитаном  команды. Саша Козин, был просто советским мальчишкой, которого готовили в интеллигенты. Это было тогда, или это он озознал сейчас?
Нет, наверное, сейчас!
И вообще, Александр Владимирович Козин, не мог разобраться с собой. С внутренним собой, почему он вообще вдруг решил, что он советский интеллигент? Зачем это ему? Он так решил, что решали все вокруг, что такие вот выпускники медицинского института, как Саша Козин, автоматически причисляются к касте советской интеллигенции. И он подддался этому коллективному решению. Просто поддался решению большинства, решению толпы - общества, называвшего себя пафосно – «великим советским народом». И гордившимся тем, что оно могло вот так, просто, присвоить непонятный титул человеку лишь за то, что он выполнил ряд условий этого самого общества, а именно, получив диплом в медицинском институте. Но правильно ли это? Правильно или нет? Александр Козин все время мучился от противоречий. С одной строны быть советским интеллигентом – это некая ответственность, перед другими. Ведь в это понятие закладывается опредлеленная база, в которую входят такие понятия как: образованность, порядочность, совестливость, тревога за общий результат и переживание за свое дело. Но Александр Козин понимал, что все эти красивые понятия в принципе не выполняет, ни один из людей в этой стране, называющийся – советским интеллигентом. Ведь с обратной стороны - практически все интеллигенты знающие, что власть врет – соглашались с этим, лишь бы власть позволяла им сохранять свой статус. Все они, в том числе и он, шли на согласие со своей совестью – понимая, что  в случаи бунта они потеряют все эти привелегии. Дачи, квартиры, хлебные места. Профессорские и специальные пайки, спецобслуживание. Да, что там это, они могли потерять свободу и даже жизнь, в крайнем случае! И они, в том числе и он – Александр Козин, послушно молчали, принимая варварские правила игры, придуманные этой властью,  кстати, брезгливо называющую саму себя: «народной, пролетарской», но никак не инлеллигентской, словно специально давая понять этой самой интеллигенции, что они даже если и «часть народа», то очень ущербная и какая-то странная. Нет, были конечно настоящие интеллигенты, которые вступали в открытую борьбы за эти самые «постулаты честности и порядочности». Были, но единицы. И что с ними стало? Вот поэтому, Александр Козин, и не любил это дурацкое понятие – «советская интеллигнция», и сейчас тут в тюрьме, ему было крайне противно и больно, что этот вот образорваный и начитаннй кагэбешник, который в принципе сам должен был считать себя «интеллигентом», таковым себя и не считал.
Александр Козин это понимал. Понимал, и ему было грустно, и печально. 
Тогда, в 1957, он написал сочинение «на тройку». Обидно и стыдно! Везде «пятерки», золотая медаль на носу и хороший средний бал, но «тройка»! «Тройка» «по Маяковскому»! И вообще – почему мальчишка должен был любить этого Маяковского? Что он ему мог дать? А вот «труд» – как школьный предмет, он любил. Любил занятия и любил учиться работать на токарном станке. Казалось бы, зачем будущему интеллигенту, советскому интеллигенту – навыки умения работы на токарном станке?!
Фи!
Уже тогда его дядя, родной дядя, готовил его, Сашу Козина, в доктора. Когда это было? По-поему в шестом классе. Козин точно не вспомнил. Но его дядя - родной, настырно и нудно, твердил и твердил, уговаривал пойти после школы в медицинский институт! В его родной новосибирский медицинский институт.
Легко сказать пойти?! Семнадцать, а то и двадцать человек на место! Но зато, это лифт, социальный лифт в советской империи. Настоящий врач – это настоящая советская элита! Но юноша - Саша Козин, тогда это точно не понимал.
Причем дядя тогда пообещал:
– Поступишь в медицинский институт, подарю тебе ружье и дорогие часы!
 Тогда это были настоящее состояние. Для мужика тем более. Ружье! Часы! Дорогие золотые часы – статус! Но, как ни странно Сашу, это не сильно вдохновило. Стимулом это не стало. Да, приятно, но ружье, зачем оно? На охоту он не пойдет, просто потому что ему не нравиться убивать животных. Знал бы тогда мальчик, Саша Козин, сколько ему за свою жизнь придется загубить невинных зверьков?
Почему, почему он все это вспоминает сейчас, гляда на этого странного кагэбешника. Скорее всего, важную птицу. Не простую, и не из родного Новосибирска и тем более - не из Красноярска. А из Москвы! Неужели, этот холеный оператвиник из Москвы, прилетел ради него?
Что он сделал советской власти? Он опасен?
Опять стало страшно. Ты стоишь перед бездной. Пропастью неизвестности. Тревожной, может даже страшной неизвестности.
И опять на глаза попались дохлые мухи, лежащие между стекол. Трупики, которые никому не нужны. В трудные минуты человек потенциально хочет стать философом. А ведь, что ему мешает быть им - философом в течение обычной повседневной жизни?
Ан, нет! Именно сейчас! На допросе!
В тюрьме!
Захотелось пить. Козин облизнул пересохшие губы. Майор кивнул – увидев его жест.
– Потерпите, сейчас принесут чай.
– Вы, меня вербуете? Вот так. Странно. Вербовать меня?! Я невыездной. Не ездил за границу. И контактов у меня с иностранцами по минимуму.
Ветров вновь рассмеялся:
– Вербовка дело серьезное. Да вы правы. Мы отвлеклись. Главная тема конечно – насколько много вы передали сведений за границу, и смогут ли они позволить заграничным коллегам применять ваш метод?
– Применять метод, странно все это? С каких это пор ка-гэ-бэ интересуется иммунологией? У нас в инстутуте даже ваших кураторов на нашей кафедре, насколько я знаю, нет. Это тема вам в принципе не интересна. Хот я конечно может я и ошибаюсь. Зачем вам это – ведь это сугубо мирный процесс? И направлен он в первую очередь, на то, чтобы помогать людям, лечить или избавляться от очень серьезных заболеваний, против которых сейчас медицина бессильна.
Ветров задумался. И затем словно встрепенувшись, спросил:
– Вот с этого места, подробней, пожалуйста.
Козин пожал плечами:
– Странно. Все это вы можете прочитать в документации или поручить разобраться вашим специалистам. Подозреваю, у вас есть и специалисты, которые кое-что понимают и в медицине.
Майор нахмурился и сказал фразу, которая очень удивили Козина:
– Есть, вы правы. Но пока рано их привлекать. Да и тема, о которой мы беседуем, в данный момент, не требует огласки. Даже в нашем ведомстве. Поэтому я и хочу, что бы вы просто были откровенны со мной.
Козин замолчал. Как будто воды в рот набрал. Сидел и дулся. Он думал. Такое с ним бывало. Причем тогда, когда его мозг осмысливал серьезные темы. Или в момент принятия важных решений. Вот, как отрежет все. Хочется молчать. Да и вообще – лучше в эту минуту никого не видеть. Ветров это понял и не торопил его. Он вдруг хлопнул в ладоши и крикнул:
– Старшина! Зайдите в кабинет!
Сичкин появился в помещении слово джин из сказки. Виновато улыбаясь, он сначала засунул голову в щель между дверью и косяком, а лишь потом медленно втянул свое тело. Услужливость, вперемешку с любопытством, мучали мускулы его физиономии. Сичкин успел за короткое время внимательно рассмотреть Козина. Майор это понял и прикрикнул на любопытного старшину:
– Чай, если можно, с бутербродами сделайте. И пожалуйста, сахар не забудьте. Можете организовать бутерброды?
Сичкин заулыбался и, виновато пожав плечами, затараторил:
– Постараюсь. Сделаю. Схожу в буфет при нашей столовой. Схожу. Мигом. Чё не сходить то.
– Нет. Товарищ старшина, как договаривались. Стоите у входа и никого что б, не пускать. Даже старшие чины. А в буфет, пожалуйста, отправьте, кого - нибудь из коллег, - майор посмотрел на Козина и добавил: – Вы ведь не будете, Александр Владимирович, против чая и легкого перекуса. Я вижу, вы проголодались, да и я, впрочем, тоже.
Он вспомнил Солженицына. «Архипелаг ГУЛАГ». Ужас, ужас  с которым читал роман. Читал его ночью, запоем. Закрывшись в ванной. Ночь напролет. Козин вспомнил, как он, дочитав до того момента, когда речь пошла о пытках голодом, ему вспомнился отец. Его папа. Тогда, в той ванной комнате, читая Солженицына, он вспомил папу!
Это был март пятьдесят третьего года. Не просто март, а пятое марта! Пацан Саша Козин, тринадцать лет, сидит и трясется. Трясется от напряжения. Трясутся, как казалось Саше - все в квартире. Мама, его брат, дядя. Шутка ли! Сегодня в школе ученик Саша Козин чуть не попал в ранг «врагов народ»! Он умудрился в этот печальный и трагический день на перемене подраться с одноклассником! А его учительница – любимый классный руководитель неожиданно для всех, чуть не предала простой мальчишечьей потасовке - привкус «политический акции»! Ужас! Как тогда все это удалось замять? Просто чудом! Саша Козин запомнил это на всю жизнь! Этот страх! Страх и бессилие! Тряслись все! Все, кроме отца. Отец спокоен, выдержан и строг. Почтителен. Лишних слов не говорит. Он ходит от окна к окну. Медленно, временами заглядывает в серое от мартовских облаков и почерневшего снега окно. Холодно там, снаружи. А тут тепло. Грустно и страшно. Но отец спокоен. На улице, где-то на железной дороге, то и дело надрывно гудят паровозы. Они прощаются с богом! «Бог» - умер! Тогда в марте пятьдесят третьего. Горе свалилось на огромную страну! На могучую империю! На оплот всего человечества! И прощаются все!
Как погибшие от бессилья грифы – висят черно-красные траурные флаги на фронтонах и стенах домов. Угрюмые прохожие. Март.
И спокойный отец. Он смотрит в окно.
И вдруг, вдуг идет к кухонному буфету, скрипя створкой, достает графинчик с водкой. Такой пузатый, прозрачный графинчик со стеклянной шишкой-пробкой, которая похожа на бочку, или шапку на голове у боярина из сказки Пушкина. Прозрачная, маленькая стеклянная шапка. Она, звеня, слетает с плеч графина. Папа наливает в рюмку водку. Молча пьет и, не закусывая, и словно опомнившись, произносит:
– Выпьем за кончину!
Затем вновь наливает водку и вновь пьет. Просто, как воду!
А ведь его отец практически не пил. Саша никогда не видел его напившимся. Его отец для него был загадкой!
Саша ничего и тогда не понял. И лишь, потом, читая Солженицына через много лет, в ванной, он осознал смысл слов папы. Его отец и его родной брат. Брат – просто герой, один из тысяч миллионов героев, этого антисоветского романа Александра Исаевича. Брат папы – дядя Степан, Степан Александрович Козин погиб, сгинул в трясине сталинского болота.
Почему погиб? Его убили. Бесчеловечно и хладнокровно обвинив в: «Измене Родине», просто расстреляли на одном из безымянных полигонов под Новосибирском. Подошли сзади и возможно элементарно выстрелили в затылок. А может и не в затылок, а в лоб. Кто теперь знает, как казнили тысячи невинных в то время?! Без могилы и памятника. А его папа? Он все эти долгие годы хранил эту боль!
Подумать только! Ходить на службу (отец работал на железной дороге,  и занимал он ответственный пост – был главным бухгалтером учебных заведений), слушал всякие пафосные хвалебные речи в адрес вождя и …. Терпел,… терпел,… терпел, знал, что на самом деле происходит со страной и терпел! Ради жены! Ради сына и дочерей! И смог немного расслабится лишь тогда в марте пятьдесят третьего, когда сказал сухую фразу:
– Выпьем за кончину!
А его сын - Саша Козин, осознал все это – лишь когда, читал втихоря, запрещенный роман ночью!
Не сразу узнал Саша Козин, что пережила его мама в 1937?! Это был настолько страшный год, о котором мама, даже через много лет рассказывала с трясущимися губами. После ареста брата отца, маме пришлось ходить к папе на работу, каждый день! Зачем? Работать? Нет! Она ходила к отцу на службу, чтобы удостовериться, что его не арестовали. И у них, словно у настоящих разведчиков в подполье, был свой условный знак – шляпа. Папа приходил в кабинет и вешал ее на гвоздь. В течение дня ему приходилось отлучаться по службе из кабинета. А к дому, где работал отец временами подъезжали «черные воронки» - увозя очередную жертву сталинской мясорубки. И вот именно шляпа была сигналом, что отец пока не арестован. Если она висит на гвозде – значит, он свободен и просто отлучился по делам. А вот если ее нет… то тогда, он, уходя под конвоем энкавэдешников, прихватит ее. И мама будет знать – отец больше не вернется домой. Он в тюрьме. Страшно, страшно себе это представить. С каким ужасом мама приходила в кабинет и с облегчение смотрела на эту чертову шляпу тогда в 1937?!
И вот сейчас племянник расстрелянного Степана Козина, через много лет, возможно, как и его дядя, тоже в тюрьме.
Круг замкнулся. А может, он должен был замкнуться?!
Майор заметил смятение Козина. Ему сейчас было не выгодно, чтобы Александр Владимирович, остался один на один с мыслями. Вообще, по правилам оперативной работы, есть два фактора когда – с одной стороны: очень выгодно, что бы потенциальный узник подумал все и осознал плачевность своего положения, и второй: когда не нужно давать время человеку, находящемуся на краю пропасти – все переосмыслить. Взвесить и принять обдуманное решение. Ведь иногда, оно, может быть верным. Сейчас был именно второй случай.
– Александр Владимирович, а может, вы хотите выпить? Коньяка. Я знаю. Вы любите коньяк.
Козин встряхнулся и удивленно посмотрел на Ветрова:
– Выпить? Вы, что, правда?! Мы, что, сюда приехали распивать, как два приятеля?
– Хм, почему нет? Может мы после определенного времени, мы ими станем? Ведь пути господни неисповедлимы? Правильно?
– Вы хотите сказать, что верите в бога? И сейчас спросите – верю ли в него я?
– Вы сами себе задаете этот вопрос. Как в том фильме, заметьте, я этого не говорил, - Ветров пожал плечами.
Козин задумался и грустно улыбнулся:
– Ловко, ловко, вы все делаете, действительно, руками самих ваших подопечных. Заставляете их врать, оговаривать и потом, вот так, пожимаете плечами, говоря, то они сами виноваты.
– Так они ведь сами виноваты. Это ведь факт, это результат, вывод. Если вы вниматено читали Архипелаг Гулаг – Солженицын там пришел к этому выводу. Он спросил сам себя, вернее читателя – почему, они, обреченные на смерть жертвы репрессий и  бесчеловечных пыток, не бросались на своих палачей и мучителей? И заметьте - не нашел ответа. Потому как, сам был таким. Сам признал себя таковым, как и большинство из тех миллионов. Так что…. И, еще Александр Владимирович, вы ведь ученый, а ученый верит только в факты и результаты опытов. Считайте, что это были опыты. Просто опыты. Вы ведь не жалеете своих крыс? Вернее, вам их жалко, но где-то в глубине души, вы понимаете, что не ставь вы над ними кошмарных в человеческом понятии, опытов, вы не пришли бы к нужным, жизненнонеобходимым для всех результатам. Так уж получается, Александр Сергеевич, в этой вечной игре добра и зла -  кто-то ученый, а кто-то крыса. И тут все жестко. Но это жизнь. И это нужно осознать, переварить и принять, как факт. Да и что бы вам было легче, я вам скажу одну фразу. Ее бросил один из людей, которые считают себя диссидентами, вообще я не люблю это слово. Я вообще не люблю непонятные слова. Но да ладно. Так вот, этот диссидент сказал правильную фразу, которая мне запомнилась: Сталин – палач? Я понимаю. Но не понимаю лишь одно – кто тогда написал четыре миллиона кляуз и доносов?
Козин молчал. Майор попал в точку. Крысы. Крысы. Эти чертовы и бедные, и прекрасные в одно время, крысы. Сколько он загубил их за все время своей научной деятельности?! Сколько невинных их, он отправил - в их крысиные ад и рай? Сначала издеваясь по их крысиным меркам! Заставляя терять кожу! Сношаться с матерью, или, наоборот – совокупляться с дочерью? Умирая в муках и страшной агонии? Он считал этих несчастных грызунов? А зачем? Зачем ему было считать, ведь он Александр Козин, сам решил, что делает нужное для людей дело, и ради этого дела, блага.  Для пользы миллионов людей, нужно загубить тысячи, десятки тысяч крыс. Просто пойти на эту жертву.
Александр Сергеевич закрыл глаза. Как все просто в этом мире.  Перед ним, сидит человек, которого он, Александр Владимирович Козин, советский ученый, в глубине души – брезгливо считает: «палачом и сатрапом». И этот «малютоскуратовец» говорит ему, ученому, «прописные истины: бытия советского общества», постулаты, которые действительно делает тоже-самое, но в другой форме.
Так жестокая жизнь? Так жестокая реальность? Но кто ее придумывает эту самую реальность, человек или бог?
Козин вдруг принял решения. Совершенно не уместное в это мгновение. В эти минуты. И в этом месте. Но, тем не менее, он его приял. Тут в тюрьме. Принял для себя - внутреннее, осознанное и внятное решение. Если все закончится хорошо. И ему будет позволено остаться таким, как он есть. Продолжить всё, чем он занимается, он создаст – «музей крыс». Да-да! Именно музей крыс! Именно в память тех существ, которые погибли, выручая своей крысиной жизнью, человечество! Нет, не только в память существ, а и самих людей. Люди бы приходили в этот музей и видели себя, какими они есть и могут быть в этом жестоком мире! Который «создают» сами эти «подопытные крысы», а кто не поймет – это их проблема! Александру Владимировичу, вдруг стало чуточку легче на душе. С ним, такое бывало, придет какое-то верное решение или идея в голову, и становится легче.
Козин, невольно не открывая глаз, улыбнулся. Ветров это заметил и облегченно вздохнул.


Старшина Сичкин торопился. Он хотел выполнить указание майора и побыстрее отвязаться от этого кагэбэшника. Кроме этого ему так хотелось побольше рассмотреть этого беднягу – тайного узника и затем побыстрее рассказать о нем, кому ни будь из приятелей. Нет, рассказать конечно не кому-то из своих коллег по работе. А там, на воле, за забором, за бутылочкой водки посидеть и рассказать новую легенду про нового узника его тюрьмы. Сичкин любил это делать. Он, не раз сидел со своими дружками собутыльниками и вбрасывал в их легкодоступные до невероятных слухов и небылиц уши - самые разные басни, легенды и случаи, которые узнал или услышал на своей работе. Нередко, в этих рассказах, конечно, была доля солидная правды. Но чаще все эти баллады Сичкина, приукрашивались старшиной Сичкиным до настоящих страшных романов. Такова уж была сущность старшины и синдром не общения, вернее невозможности поделиться новостью с коллегами. Разговаривать с коллегами, о каких т секретных и запрещенных темах в тюрьме вообще не положено. Откровенничать тем более. Чревато может быть для тебя.
Сичкин пришел в тюремную столовую для персонала и сотрудников. Тюремная столовая для сотрудников – это особое место в тюрьме. Называется она конечно формально – столовой. На самом деле это специализированный пункт питания больше похожий на ресторан. Где официантами работали заключенные женщины и девушки, а в меню были иногда такие блюда – какие не могли себе позволить столовые в крайкомовских и обкомовских буфетах. В тюремной столовой тоже все было сложно понимаемо по обслуживании. Вернее простому обывателю сложно. А тот, кто окунался в эту систему советского наказания четко знал – столовая – маленькая модель всего советского государства, где каждый может питаться и обслуживаться так, как положено его рангу. Старшие чины и руководство – по своим правилам, низшие чины и вольнонаемные по своим. Но каждый из них знал, что соблюдение этих правил главный закон этого пункта питания.
В столовой, Сичкина, встретила буфетчица - Вера Смолина, здоровенная сорокалетняя баба с пышной грудью и широкой задницей. Вера, как всегда томно дышала и понимающе покосилась на старшину:
– Что опять? Кто на этот раз?
– Да не опять. Не могу я Вера. Не могу. Секретная информация. Дай пожрать  на двоих. Чё нить там из закусок. Первого не надо. А вот перекус чтоб хороший. Дай рыбки красной и икры если можно. Колбаски. И еще из спец. фонда давай коньяк.
– Чё коньяк? Обойдешься! Коньяк! Там остался только пять звезд. А этот только для особых…
– Да я тебе говорю, пять звезд давай – как раз особый случай!
– Чё так все серьезно? – испуганно и удивленно в тоже время – спросила вера.
– Ой, чё то очень, очень серьезно!
Вера округлила глаза, но больше спрашивать ничего не стала. Она боялась начальника опер. части. Он бы точно смог бы вытащить из нее эту новость Сичкина. Датошливый «кум» - так на блатном жаргоне звали сотрудники - начальника опер. части, только этим и занимался, вытаскивал все сплетни, новости, слухи и прочую информацию из своих коллег, подчиненных ну и конечно сидельцев! Такова уж была его работа. А уж болтушка Вера, не смогла бы утаить эту новость и тогда, наверняка бы навредила Сичкину. А он, этот старшина, нравился буфетчице, ведь они не раз проводили прекрасные бурные ночи в его маленькой однокомнатной квартирке.
Поэтому вера вздохнула и сдержалась. Сичкин оценил ее мужество и удалился с аккуратным ящиком в руке, в который обычно и складывали «спец. обеды для спец. контингента». Этот «волшебный ящик», сотрудники тюрьмы между собой называли «скатерть самобранка». Ведь не редко, из его чрева, в камерах для допроса появлялись дефицитные в советском Союзе яства, начиная: от черной игры и заканчивая финским солями.
Для большинства жителей страны того времени, которые никогда не были в стенах тюрьмы, само по себе «понятие» тюрьма представлялось, как некое, суровое ограничение свобод и всяких связей с волей. С одной стороны, конечно это так. С другой – какой же среднестатистический советский человек без судимости, мог предполагать, что каждая тюрьма в Советском Союза жила в принципе, по своим законам. Также конечно она жила по законам некого блатного мира ну и правил администрации. В принципе в любой тюрьме если надо – и этому человек положено или разрешено, сиделец мог получить, как алкоголь или наркотики (про табачные изделия и чай, фрукты колбасу даже упоминать смешно), так даже в редких случаях и свидание с женщиной. Конечно, для обычного узника это просто фантастика, но для уголовной элиты и спец. контингента в виде посаженых по каким-то причинам за решетку бывших высокопоставленных чиновников или сотрудников силовых структур – исключения из правил обычная практика.
Так, что коньяк по заявки майора КГБ – в принципе не такие уж и особые условия. Так мелочь.
Через пару минут, Сичкин, вынимал из «скатерти самобранки» тарелки с бутербродами, салатом и блюдцем, на котором был разложен тонко нарезанный лимончик. Апофеозом его украшения стола, за которым сидели Ветров и Козин, стала бутылка армянского пятизвездочного коньяка. Правда рюмки была неказистые, толстые с граненными острыми боками. Эдакие маленькие стаканчики.
Козин с любопытством глядел на этот «полдник первого разряда» и невольно  потирал лоб. Сичкин меж тем умело пялился на Александра Владимировича, пытаясь как можно больше рассмотреть спец. узника и запомнить его черты. Ведь Сичкин конечно сам догадается – кто этот важный тип, которого привезли в их тюрьму, что бы распить перед заключением бутылку дорогого коньяка.
Ветров осадил любопытного старшину и, махнув рукой, устало бросил:
– Старшина спасибо. А вот сейчас если можно вообще нас на ключ закройте снаружи. И конечно именно сейчас чтоб никто не зашел в этот кабинет.
Старшина понял, что готов отдать полжизни, что бы услышать, что будет говорить секретному узнику этот майор КГБ.
Когда закрылась дверь, Козин, понял, что именно сейчас они дошли с майором до самого важного пункта их разговора. Александр Владимирович решил, что тереть время на упорство и ершистость сейчас не имеет смысла. Нужно наконец то услышать, что же от него хочет этот кагэбэшник. Ветров понял намерения Козина и слегка улыбнулся:
– Я все-таки вижу вы не против стопки коньяка и хорошей закуски. Угощайтесь, - сказал майор, разливая коньяк по рюмкам.
Козин сурово посмотрел на бутылку и мрачно добавил:
– Я пью сразу ударную. Люблю большой дозой.
– Вы выпейте я сразу налью вторую, - парировал его ответ Ветров.
Козин ухмыльнулся:
– Сервис хромает. Дефицитные продукты есть, а вот сервис. Стакана даже нет, - Козин взмахом руки подхватил рюмку, выпил и задержав дыхание – вытер усы.
Ветров тут же налил ему вторую. Александр Сергеевич выпил ее сразу. Ветров налил третью. Но Козин лишь пригубил на этот раз и принялся закусывать бутербродом с красной игрой.
Ветров посмотрел на его трапезу и тоже выпил коньяк. Крякнув, он покраснел и с брезгливым видом, принялся за лимон. Было видно, что майор пьет  редко. Он слегка покраснел и напрягся. Так обычно делает человек, которому в принципе алкоголь не приятен и его соприкосновение с полостью рта у организма вызывает чувство отвращения. Тем более что майор пил качественный коньяк. От которого, у знатока и любителя выпить, рвотного рефлекса в принципе быть не могло.
Козин догадался, майор пьет картинно. Что бы показать, что он такой же, как и его арестант. Козину это понравилось. Значит, сейчас этот человек и вправду будет говорить что-то важное:
– Я вас должен предупредить еще раз. Эта информация, которую я вам скажу, является действительно государственной тайной. И поэтому я хочу вас предостеречь, о неразглашении данных сведений. За разглашение предусмотрена уголовная ответственность.
Козин доел бутерброд, вытерев усы носовым платком, весело спросил:
– Насколько посадите? На пять, десть лет?
– Все будет зависеть от ущерба, который будет нанесен нашей стране.
Козин отмахнулся. Он устало вздохнул:
– Вы говорите. Как будто мне передаете секретную техническую информацию. Формулы, чертежи. Но как я понимаю, вы это не собираетесь делать? Информация, которую вы хотите мне передать, они ведь устная?
– Ну, допустим, - согласился майор, вновь,  разливая коньяк по рюмкам.
Козин хмыкнул и отправил третью дозу вовнутрь. На этот раз он просто закусил лимоном. Сморщился то ли от кислоты фрукта, то ли от ответа кагэбэшника:
– Устная, значит устная. Ну-ну. Как же устная информация может нанести вред стране? Я что запомню формулу новой водородной бомбы?
– Нет, конечно, но это детали, - буркнул майор и убрал бутылку со стола. – Пока больше мы не будем употреблять. Для аппетита и разговора, пожалуй, хватит. Информация будет очень серьезной. В некотором смысле, конечно - это бомба. Для кое-кого это настоящая атомная бомба, причем в буквальном смысле этого слова, как-то загадочно и мрачно сказал Ветров.
Козин внимательно на него посмотрел:
– А если я не хочу слушать, то, что вы хотите мне сказать.
– Придется, Александр Владимирович. Придется. Ведь я не зря вас познакомил с заявкой на присвоении премии Вульфа.  И сейчас я не зря вас предупредил о неразглашении. И последствие этого. И самое главное я вас не зря привез попить коньячку именно в Красноярск. Это все причинно следственные связи так сказать, - в голосе майора появились металлические нотки.
– Вы хотите сказать, что я распространил секретную информацию, опубликовав свое открытие в иностранных журналах? Хм, но допустим. Вред стране. Как оно может нанести, правда, я не понимаю. Оно может нанести только пользу. Ну, да бог с ним. А вот про Красноярск, я что-то не могу сообразить? Вы, на что намекаете?
Ветров принялся за бутерброд с красной рыбой. Он усердно медленно его пережевывал, при этом пристально смотря в глаза собеседнику. Козину как то стало не по себе. Очень тяжелый взгляд. И хотя Козин умел смотреть собеседникам в глаза и не отводил своих. Даже начальству всегда смотрел смело и открыто не пытаясь уклониться. А тут, как-то не получилось. Козин сник и потянулся за бутербродом. Ветров выдержал паузу.
– Я не понимаю вас, при чем тут Красноярск?
– Все просто Александр Владимирович. Все просто. Кто знает, что вы здесь?
Козин замер. Он вдруг вспомнил, как оказался в черной «Волге» на заднем сиденье. Стоял на автобусной остановке на Красном проспекте в Новосибирске. К нему подошли двое. Обычные мужчины. Причем даже  не в костюмах. Один в черном кожаном пиджаке и джинсах. Второй в куртке легкой такой песочного цвета. Он запомнил даже цвет одежды. Весело так непринужденно попросили отойти в сторону. Он как под гипнозом послушался. Даже не занервничал. А просто какой-то ступор. Просто какой-то синдром кролика перед удавом. Испуга не было. Нет, лишь любопытство», «что будет дальше»? И все. Дальше ничего не было. Черная «Волга со шторками на заднем стекле. Такими аккуратными, в складку. И два вежливых человека по бокам. В салоне чистой и приятной черной машине. Козин это вспомнил и обомлел. Ему опять стало страшно. Нет, не за себя. А за супругу и дочку:
– Вы хотите сказать, что?!…– выдохнул он.
Ветров сурово ухмыльнулся:
– Я ничего не хочу сказать. Вы домысливаете уже сами. Сами. Вы все прекрасно понимаете. Пропал человек. Просто попал. Это еще хуже, нежели… ну вы сами понимаете.
– Да ну это же…
– Вы, как-то меня раньше называли. И нас. И, мое ведомство. Тем более, что вы читаете умные книги. Очень умные и правдивые. Правда, читаете - украдкой. Что вы мне задаете вопросы? Вы ведь для себя на них давно ответили.
– Да, но я как-то думал, что… есть закон, есть там правила какие-то?
– Вы думали, что Сталин с репрессиями приходит, например, к кому-то конкретно. Как в романе. Кто-то вот пострадал. Там вон. Далеко. И давно. Ну, да и ладно. Жалко конечно. Но, что тут  сделаешь. Нет, дорогой друг. Система приходит ко всем. Одинаково. И ко мне, и к вам. Лично и быстро. Пришла и все. И это, к сожалению, ты начинаешь понимать только у следователя в кабинете на допросе. Как мрачно шутили в тридцатые – лежишь в собственной блювотине и моче и понимаешь. Система пришла ко всем. Без исключения. Вот так. Жестко, но зато очень реалистично и главное честно.
Козин тяжело дышал. Он закрыл глаза. Ветров его не торопил, он ел очередной бутерброд.
Неужели, правда – таких, как майор большинство? Неужели наше общество настолько больно? В далекие шестидесятые, когда дух свободы туманил разум, пьянил. Ему казалось, что народ очнулся и больше никогда не позволит издеваться над собой сталинистам и прочим любителям твердой руки! Козин молодой ученый был просто убежден в этом! Ведь после всех мук, после миллионов невинно погибших, мечтать о тоталитаризме будет только сумасшедший! Как он ошибался. Какой он был наивный. И «первую пощечину» от сталинистов он получил в 31 декабря 1966.
Он хорошо запомнил тот новогодний вечер, когда они с женой, друзьями и коллегами пришли праздновать наступление 1967 к заслуженному человеку, летчику-испытателю на его московскую квартиру. И все было хорошо, до того момента, пока Саша Козин, не додумался предложить тост:
– Выпьем, что бы в новом тысяча девятьсот шестьдесят седьмом – никогда не повторился – тридцать седьмой!
И тут произошло неожиданное. Хозяин, заслуженный летчик-орденоносец, как сорвавшись с цепи, налился кровь и заорал:
– Немедленно покиньте мой дом! Я не желаю, чтобы в моем присутствие пятнали имя Великого Вождя!
Все были в шоке. Саше и его супруге пришлось собраться и уйти. Просто в ночь, уйти пораженным в своём заблуждении. Сталин – «жив»! В душах и мыслях! И вытравить это очень трудно! Кстати, тогда вместе с четой Козиных ушли и их друзья и коллеги – ушли  в знак солидарности, не смотря на статус и уважительную фигуру хозяина московской квартиры.
Стали – «жив»! Не просто жив – дело его живет! И ты это понимаешь, тут сидя напротив следователя или оперативника из КГБ. КГБ, НКВД – какая разница как все это называется?!
Александр Владимирович сосредоточился и, нахмурившись, сказал:
– Налейте мне еще!
Ветров ухмыльнулся:
– Это значит, что вы готовы услышать информацию? И принимает правила игры? – он поднял с поля бутылку и налил стопку Козину.
Свою стопку майор отодвинул пустой.
– Зачем вы задаете вопросы, на который сами понимаете ответ. У меня нет выхода.
– Не лукавьте перед собой, Александр Владимирович. Выход есть всегда. Причем у вас их два. И вы их знаете. Вы просто выбрали этот.
Козин вновь закрыл глаза и сжал кулаки. Затем выдохнул воздух из легких и поднял рюмку. Он выпил коньяк и не закусил. Просто сморщился и задержал дыхание. Слегка стукнув ладонью молвил:
– Я слушаю. Говорите вашу информацию. Я все понял. Я принимаю ваши условия.
Ветров улыбнулся и облегченно спросил:
– Вы что ни будь знаете об аварии на Чернобыльской атомной электростанции?
– На Чернобыльской атомной? Причем тут это? На Украине? Под Киевом? Недавно, недели три назад? Это там пожар был? Я в газете читал. Там вроде пожарные погибли. Два человека. А что тут такое и при чем тут я?
– Понятно, угрюмо ответил Ветров, – значит, ничего не знаете. Но тогда слушайте. И пока просто слушайте не перебивайте. Вопросы будете задавать чуточку позже. А я вам задам кое-какие вопросы.
Козин опять нахмурился и посмотрел в окно. Эти дохлые мухи между стекол…




Украинская ССР.
Где-то под Киевом. 1986 год. Апрель.




Солдаты были испуганны. Но, тем не менее автоматов они не опустили. На их лицах смешалось все – растерянность, злость, непонимание и надежда на лучшее. Эдакий - винегрет чувств и эмоций. Лейтенант же напротив -  был как не странно спокоен и стоял неподвижно. Его глаза светились уверенностью и  непреклонностью.
Майор Ветров говорил громко, но спокойно.
 – Лейтенант. Вы что? С ума сошли? Это ж государственное преступление! Это тянет на высшую меру! Опомнитесь лейтенант. Вы же здравомыслящий человек!
Ветров внимательно следил за лейтенантом, понимая, что если тот сделает какое то резкое движение, то подпишет себе приговор. Псы сопровождения из девятого управления ГКБ конечно сделают из него решето. Оперативники даже не будут ждать команды. Они начнут стрелять лишь при малейшем движении этого отчаянного летёхи.
Ветрову почему-то стало страшно за этого еще почти пацана. Худощавый, он выглядел немного жалко. Малиновые петлицы с эмблемами Химвойск немного напоминали капли крови. Отсюда, с расстояния десяти метров лейтенант выглядел как отчаянный смертник-камикадзе.
– Лейтенант. Еще раз, повторяю, что бы дошла информация. В колонне супруга руководителя нашего советского государства. Колонна должна проследовать в пункт назначения. Колонна имеет статус с литером А.
– Колонна не зарегистрирована в дорожной карте передвижения. Мне никакой информации, о ее передвижении на разводе не доводилось до личного состава. Более того, я запросил по рации о колонне. Мне дана четкая и строгая команда пресечь и пресекать всякое движение. Команду дал генерал майор КГБ Аристов. Он, является, непосредственным руководителем и куратором спец. положения на этой территории, а я дал подписку под особыми инструкциями и нормативами, - спокойно ответил лейтенант.
Костюшко обомлел. Так этот летёха имеет свои какие-то особые указания. И он, он ему даже ничего не сказал?! А значит, гаишник, как дурачок стоит тут с палкой и выполняет просто роль пугало? А они, они вояки тут несут свою службу. У них свои оказываются, какие то секретные задачи. Костюшко невольно попятился назад. Он понял, сейчас можно произойти то, после чего его жизнь кардинально изменится. Причем не в лучшую сторону. Гаишник решил, что лучше просто быть свидетелем в этой ситуации.
– Лейтенант. Я майор Ветров даю вам новую вводную. Этот картеж вы должны пропустить в пункт назначения. Пункт назначения город Припять. Я беру на себя всю ответственность с нарушением и изменением передвижения колонны по спецучастку территории с особым положением. Могу написать вам письменно подтверждения, что бы у вас не было неприятностей перед генерал-майором Аристовым.
– Я не могу нарушить инструкции. Я не могу распространять секретную информацию и причину моего отказа пропустить вашу колонну. Поверьте, это тоже дело государственной важности, и мне очень непонятно, мне вообще не понятно, почему супруга главы нашего государства находится в этой колонне и пытается проехать  в город Припять? Если вы являетесь ответственным за ее безопасность, то вам должны были довести эту информацию, что передвигаться сейчас в город Припять просто опасно. Больше я вам ничего сказать не могу. Мне не позволяет инструкция.
Ветров на секунду смутился. Как он майор и старший группы сопровождения Ларисы Максимовны Горбуновой – супруги генерального секретаря ЦК КПСС не знает каких то серьезных вводных по Припяти.
Он вдруг сразу вспомнил свои неприятные ощущения от этих требований Ларисы Максимовны – «Непременно завести ее к родственникам в Припять! Когда она еще с оказией сможет к ним заехать? Никогда. Да и вообще может она в этот городок никогда не заедет, а он ей дорог, часть жизни она провела тут. Небольшую, но часть, еще, когда ее муж не был главной государства, а был лишь третьим секретарем в Киевском обкоме партии. Нет, она непременно должна на часок другой заглянуть к родне. К родной сестре. К брату. Увидеть  племянников. Ведь она сама выбивала им новенькие квартиры в этом уютном городке. Сама устраивала их на хорошие должности в городской администрации. Сестра, брат. Они так ей благодарны за это! Да что тут сложного? Ее визит в Киев на майские праздники просто немного разнообразится поездкой к родне в Припять!»
Уже тогда Ветров почувствовал, что этот незапланированный крюк в Припять станет для его судьбы и карьеры – каким то особым звеном и точной отсчета. И вот он понял, предчувствия его не обманули.
– Давайте так, лейтенант, я сейчас подойду к вам и из вашего бронетранспортера я свяжусь с генералом Аристовым. Я думаю это самый разумный выход в этой не простой ситуации. А потом мы забудем о этом инциденте. Более того, я напишу рапорт, что бы вас премировали отпуском и солдат ваших – за бдительную и четкую службу.
–Ничего не надо майор! Никаких уговоров! Если нужны прямые распоряжения, так лейтенант сейчас и получит! – прозвучал властный женский голос над утреннем шоссе.
Всем послышалось эхо. Вроде как даже кусты отразили этот голос.
Это была она! Она стояла, кутаясь в воротник своего модного кашемирового полупальто. Эффектная стрижка на голове, а красивые бриллиантовые сережки, пусть и не большие зловеще блестели в мочках ее ушей.
Взгляд сосредоточен, она немного щурилась. Она рассматривала этого выскочку лейтенанта и пыталась понять -  зачем все это ему надо. Но злости к офицеру не было. Напротив, некое любопытство. Эффектные полусапожки на высоком каблуке. Эти каблучки отозвались цокотом, когда она медленно двинулась в сторону лейтенанта.
– Лариса Максимовна, не положено! – попытался остановить ее один из громил девятого управления.
Но она так властно зыркнула на него, что шкаф, в черном костюме, невольно опустил свой Стечкин.
Лариса Максимовна шла к лейтенанту – медленно, но уверенно. Он замер. Он невольно опустил пистолет. Солдаты вообще испугались, как не пугались никогда в жизни! К ним идет жена генерального секретаря ЦК КПСС!  Просто вот так идет, и что делать не знает никто.
Горбунова подошла почти вплотную к патрулю и спокойным тоном спросила:
– Почему вы так переживаете за эту дорогу. Учения это лишь учения.
Лейтенант дрогнул. Он тяжело вздохнул:
– Я не могу до вас доводить эту информацию. Это государственная тайна!
– Хм, государственная тайна?!!! Что ж такого вы не можете довести до главы государства, если это государственная тайна выше, чем она может позволить себе знать?! Вам самому не странно?!
– Извините, это государственная тайна,…. – вновь пробубнил лейтенант.
Он, опустил глаза и было понятно, что он смерился со своим положением. Майор Ветров непроизвольно облегченно вздохнул. Солдаты тоже испуганно попятились назад. Их автоматы безвольно сникли вниз стволами. Напряжение немного спало.
– А вы отчаянный лейтенант. Я обязательно скажу своему мужу, что бы он отметил ваш поступок. Не каждый может вот так выполнять приказ. Молодец. Как ваша фамилия?
– Иванов, лейтенант Иванов.
Лариса Максимовна улыбнулась. Было видно, что ей все больше и больше нравится этот парень с эмблемами Химвойск в петлицах.
– Как мило. Иванов. Какая красивая фамилия. Ну, что ж, лейтенант Иванов, думаю, в ближайшем будущем старших лейтенантов Ивановых в Советском Союзе станет больше.
– Извините, я не ради этого--- - смутился лейтенант.
– Я поняла и оценила ваши усердия и вашу преданность делу. А сейчас я все-таки предлагаю компромисс - майор Ветров свяжется с вашим этим генералом ка-гэ-бэ, вы останетесь дальше нести службу, а мы проедем. И поверьте, никто не пострадает. – Спокойно сказала Лариса Максимовна и, повернувшись, кивнула Ветрову.
Тот, понял, сигал и в три прыжка заскочил на БРДМ и, открыв люк, залез внутрь.
Лейтенант печально посмотрел в след майору и тихо и как то обреченно сказал:
– Конечно, вы вправе отменить приказ, и генерал Аристов наверняка это сделает. Но я бы вам просто как человек не рекомендовал ехать туда. В Припять. Поверьте, это ни к чему хорошему не приведет.
Лариса Максимовна с удивлением вскинула брови. Она покачала головой и ухмыльнувшись развела руками:
– А что ж там такого, что может быть для меня опасным? Там война не идет. Мирный городок. Моя родня живет. Я просто хочу ее навести.
– Я вам сказал свое мнение. Извините. Больше ничего я говорить не буду. Все остальное государственная тайна. Если генерал и другие важные чины захотят, вас посвятить в эту секретную информацию они сделают. Я не имею права. Простите.
Лариса Максимовна рассмеялась. Но в ее смехе прозвучали металлические нотки раздражения. Горбунова немного разозлилась:
– Что может быть такого, что знает лейтенант химвойск и не знает первая леди страны! – это из ее уст прозвучала как-то театрально, не естественно.
«Первая леди страны» - звучит, как то по-буржуйски. Лейтенант никогда не слышал, что бы так раньше называли жену генерального секретаря ЦК КПСС. Но она сама себя так зовет! И это еще больше удивляло!
В это время из бронетранспортера вылез майор Ветров. Он был бледен. Он был немного растерян. Он внимательно посмотрел на лейтенанта, затем на Горбунову и тихо сказал:
–Лариса Максимовна, мне конечно очень жаль, но лейтенант выходит прав, мы не можем ехать в Припять.
Горбунова на секунду замерла, затем на ее лицо наползла маска подозрительности и злости. Ее глаза сузились, она противным голосом пискнула:
– Что за ерунда?
 Я еду в Припять! И если этот лейтенант или еще кто ни будь встанет у меня на пути я приказываю решить все силовым путем! Все я больше ничего не хочу слушать! – Горбунова резко развернулась и пошла быстрым шагом к своему лимузину.
Ветров попытался семенить вслед и что-то говорить на ходу. Но Лариса Максимовна лишь отмахивалась. Лейтенант лишь услышал ее нервный окрик:
– Майор вы мне надоели! Все скажете мне, что хотели, после моего визита в Припять! А сейчас мы едем в Припять и упаси бог вас хоть кого-то меня останавливать!
Через полминуты испуганный старший лейтенант ГАИ Костюшка провожал эту кавалькаду растерянным взглядом. Возле шлагбаума стоял печальный лейтенант Иванов и сжимал веревку - удерживающую этого полосатого деревянного журавля. От напряжения и давления у него на руках выступила кровь.
Лейтенант Иванов еще долго смотрел в даль уехавшей правительственной колонны и лишь потом покачал головой и пожав плечами бросил странную фразу:
– Пусть потом  не удивляются, что некрологи пойдут на последних полосах газет…




РСФСР. Красноярск.
Центральная тюрьма. СИЗО№1.
1986 год. Май.




Козин молчал. Думал. Вновь эти чертовы дохлые мухи попались на глаза. Трупики, которые будут тут лежать, может не один год. А может десяток лет. Кто будет вскрывать эти пыльные – все в паутине окна? Ведь посредине двух рам – толстая решетка! Она, как символ всего этого здания. Там за пыльным окном – воля, тут тюрьма! А между ними эти чертовы дохлые мухи и осы. Они, словно приговорили себя к пожизненному, да что там пожизненному – посмертному заключению! Ведь их там не едят даже вездесущие муравьи коллективные убийцы, обычно так любящее поедать мух и ос.
Козин еще раз тяжело вздохнул.
– Зачем вы все это мне рассказали? – спросил он устало у Ветрова. – Подумаешь, капризная супруга первого человека в государстве устроила разнос бедным солдатам. И что? Что тут такого? Мало ли у нас партийная номенклатура и их супруги, дети и родственники – куда ездят в запретные места?
– Вот вроде вы ученый, но иногда правильных выводов не делаете. И тем более не выстраиваете нужную цепочку из информации, - немного обиженно ответил майор. – Уж, пора, наверное, понимать и привыкнуть, что люди из моей организации просто так информацией, как старушки во дворе, не делятся.
Козин развел руками. Он взял очередной бутерброд и вновь принялся лениво его жевать. Ветров не торопил его. Майору не хотелось инициировать любопытство врача. Наконец, Александр Владимирович, спросил:
– Ну, да, да я хочу знать, зачем? И зачем она туда поехала? Что там секретного?
– Вопрос поставлен не верно.
– Хм, но мне действительно хочется знать, зачем туда поехала супруга генсека?
– Нет, вопрос нужно ставить иначе, почему ее туда не пускали? - поправил его майор.
– Ну и почему ж ее туда не пускали?! Вновь тайны?! Слушайте у вас, куда не плюнь – всюду гостайна! Туда нельзя, об этом не говорить! А дышать-то можно без секретов? – насмешливо спросил Козин.
– Зря вы так. Все и вправду очень серьезно. Причем не только для вас.
– А, что и для вас?! – удивился Александр Владимирович.
– И для меня, - мрачно буркнул Ветров.
– Странно, вы вроде тут как гончая, я как лиса. Вы гоните. Я бегу.
– Гончей тоже могут управлять. Те же охотники,  – загадочным тоном ответил кагэбэшник.
Козин напрягся. Он почувствовал, что в этот момент их беседа, или такой вот странный допрос коньяком и бутербродами, переходит в какую-то другую фазу. Более неформальную. И что интересно, даже коньяк как-то не мог смягчить этой беседы, растопить лед официоза, но вот сейчас…
Ветров это тоже уловил. Он отточенными движениями расстегнул свою кожаную папку и извлек из нее листок бумаги. Но это был необычный листок. Даже издалека было видно красная полоса сверху и большой государственный герб СССР - в правом верхнем углу.
– Это секретная справка правительственного уровня.
– Что это значит? – Козин пытался говорить непринужденным тоном.
– Это значит, что эту информацию могут читать даже не все кандидаты в члены политбюро, и не все члены правительства эс-эс-эс-эр.
– Такое бывает?!
– Такое бывает. Иногда министру рыбной промышленности  - не нужно знать оперативных информаций с Лубянки.
– Это с Лубянки? Вы меня, правда, начинаете пугать.
– Это не просто с Лубянки. Это справка для узкого круга лиц. И прежде чем ее вам показать, пришлось, как вы понимаете, провести соответствующую подготовку. И пройти кучу согласований.
– Подождите!!! Подождите! А зачем?!!! Зачем врачу иммунологу знать то, что должен знать только генсек?!!!
– Значит, есть повод вас посвятить. И есть причины посвятить вас в некие подробности и госсекреты. И вы должны это ценить, и главное помнить об ответственности.
– Опять! Я, правда, не хочу. Мне, правда, не надо это. Зачем вы все время затягиваете меня в какие-то свои шпионские дела и сети? Мне не хочется быть посвященным!
– Александр Владимирович, мы же уже обговаривали вашу ситуацию. Уже назад давать ход поздно. Будьте ответственным человеком. Причем, ответственным, не только за себя. Но и за семью, родных, близких, друзей, да и вообще за многих людей, за страну в конце концов. За Родину, если конечно для вас Родина не пустое слово.
– Вот, черт возьми, как мне противны эти ваши пафосные угрозы и моралите! Бьете под дых!
– Ладно. Не время сейчас перепираться и мне вас убеждать. Не время. Поверьте. Итак. Читайте. Читайте и когда возникнут вопросы, по мере возможности, я на них отвечу.
Козин неохотно взял из рук кагэбэшника листок с красной полосой и гербом. Он был как будто горячим. По крайней мере, так показалось Александру Владимировичу. Он медленно, словно боясь повредить бумагу, развернул листок. Дыхание участилось.
Шутка ли! Не каждый день читаешь важные правительственные секреты! Иногда так хочется знать эти самые секреты! Что там читают и чем, какой информацией владеют – «сильные мира сего» ?! Правители и вершители человеческих судеб?! Как это происходит? Это так интересно!
Но вот когда тебе предлагают завладеть этой информацией, неведомый и неожиданный страх ответственности невольно тебя отталкивает от нее!
Козин все же принялся читать документ:
«Совершенно секретно. Литер доступа класс А.

15 мая. 1986 год. Москва. Кремль. 

Справка оперативной обстановки.

Авария на Чернобыльской АЭС Украинская ССР. 26 апреля 1986 года.

Разрушение 26 апреля 1986 года четвёртого энергоблока Чернобыльской атомной электростанции, расположенной на территории Украинской ССР.
Разрушение носило взрывной характер, реактор был полностью разрушен, и в окружающую среду выброшено большое количество радиоактивных веществ. Точное количество и объем пока не установлены. Сейчас ведутся замеры и подсчеты. По предварительным данным и замерам, радиоактивное облако в виду атмосферного фронта, двигалось в течении первых трех суток в направлении Северо-Запада, Запада, Юго-Запада. По анализу и оперативным данным радиоактивное загрязнение может быть зафиксировано на территории других государств: Польской Народной Республики, Финляндии, Швеции, Норвегии, Германской Демократической Республики, Федеративной Республики Германии, Бельгийского Королевства, Королевство Нидерланды.
По оперативной информации разведслужбы стран НАТО и США, делают оперативные замеры радиоактивной обстановки в некоторых местах Северной и Западной Европы. В некоторых странах послы СССР вызваны в МИД. Им вручены соответствующие ноты и запросы. 
По предварительным данным аналитического управления ГКБ СССР и оперативной группы РАН СССР  - авария расценивается как крупнейшая в своём роде за всю историю атомной энергетики.
В течение первых двух недель после аварии погибло 15 человек, еще 25 находятся в тяжелом состоянии. Диагноз и прогноз – категория С.
По предварительному анализу, как по предполагаемому количеству погибших и пострадавших от последствий аварии на четвертом энергоблоке, количество пострадавших и скончавшихся граждан может увеличится до 200 человек, 134 человека уже получили лучевую болезнь той или иной степени тяжести.
По экономическому ущербу пока ведутся подсчеты. Он может составить 25 миллионов рублей.
В настоящее время эвакуирована из зараженной зоны около 25 тысяч граждан. Еще более 100 тыс. человек из 30-километровой зоны, будут эвакуированы, в течении месяца.
Еще 300 тысяч человек планируется привлечь для  ликвидации последствий аварии в ближайший год.
Для ликвидации последствий были мобилизованы значительные ресурсы, более 300 тыс. военнослужащих Хим. Войск и других родов войск ВС СССР

Первый заместитель председателя КГБ СССР
Начальник III оперативного Управления КГБ СССР
генерал полковник Ревкуц М.А.»

Александр Владимирович, даже открыл рот от удивления. Ветров ухмыльнулся. Его взгляд, почему-то, стал совсем грустным. Козин это уловил, справившись с первым шоком после прочитанного, спросил:
– Это сценарий каких-то новых учений?! Или специальная дезинформация для ваших противников из западных спецслужб?
Ветров опустил глаза:
– К сожалению это правда. Это настоящая достоверная информация. Причем как я подозреваю, даже слегка облегченная и завуалированная. Что бы совсем не чернить ситуацию.
– Как это?!
– Ну, на самом деле, скорее всего все еще хуже. Все еще печальнее.
– Подождите вы хотите сказать, что половина нашей европейской части страны заражены радиоактивными выбросами?
– К сожалению это так.
– Постойте, а как же безопасность? Как же просто атомная электростанция? Она же надежная.
– Были отклонения от проекта, в виду экономии. И вот эта экономия вылилась боком.
– Постойте, но ведь в официальном сообщении говорилось о небольшом пожаре? И двух погибших?
Ветров усмехнулся и ничего не ответил.
– Понятно, опять побоялись правды сказать народу. Опять побоялись скандала. Но ведь это не может укрыть настоящей правды, и вот, те люди, которые ее не знают, они ведь могут серьезно пострадать!
Ветров стал злым. Он, резким движением, поднял бутылку коньяка с пола и разлил по рюмкам. Сам, не предлагая Козину выпить, и не дожидаясь, когда он возьмет свою рюмку, тяжело выдохнул и отправил дозу коньяка в рот. Козин удивленно посмотрел на него:
– Никогда не видел пьющего кагэбэшника.
– Теперь видите. Вообще-то я  не пью. Вообще. Тем более на службе. Но сейчас мне… - Ветров осекся. – Короче, Александр Владимирович, я не за этим привез вас сюда за восемьсот километров от дома. Я не за этим рассказывал вам про Ларису Максимовну.
Козин замер. Он непроизвольно вновь открыл рот. С его губ слетело:
– А-а-а! Ах, да, да начинаю понимать! Раиса Максимовна, она…. Вы хотите сказать, что она поехала…
– Вы догадливый. Не просто поехала. А поехала в самое пекло. Туда куда ехать нельзя было. И  к тому же поехала с кучей народа. И возглавлял всю эту свиту-не биту никто иной, а майор Ветров. То есть я!
– Да, да. Вы! И вы?!!!
Козин совсем опешил. Он сидел как восковая фигура из музея «Мадам Тиссо». Ветров нахмурился:
– Сейчас не до сантиментов. И удивления. Счет идет на дни. Может даже на часы. И теперь я окончательно расскажу зачем вы нам нужны. Короче, по предварительному диагнозу, Лариса Максимовна Горбунова, получила очень сильную дозу радиации. Очень сильную. Ее окружение тоже хапнула прилично. И я в том числе. По предварительным заключениям врачей и цэ-ка-бэ, Лариса Максимовна, получила такую дозу, что позволило спровоцировать рак спинного мозга. Врачи, профессора и академики, конечно, сейчас делают все возможное. И разрабатывают план лечебных мероприятий, и сейчас приглашены в Москву специалисты самого высокого уровня из Германии. Ведутся переговоры о приезде американских врачей. Возможны переговоры через третьих лиц, так как у нас пока нет дипломатических отношений – даже с врачами из Израиля. Тем более как вы понимаете, почти все они бывшие наши граждане. Но, но по оперативным заседаниям и консилиуму, а также по рекомендации аналитического нашего отдела. Одними лечебными стандартными мероприятиями не обойтись. Нужен какой-то нестандартный и эффективный новый шаг. Новый метод. И мы нашли новый ход. Возможно он позволит смягчит ситуацию и вывести ее на нейтральный уровень. Короче наши аналитики путем перелопачивания и анализа всех последних открытий в разных областях и направлениях медицины, пришли к выводу, что именно ваше открытие и ваш метод в иммунологии позволит не просто купировать заболевание супруги генсека, а и полностью вылечить Ларису Максимовну. Ну и конечно всех, кто получил с ней облучение. И я в том числе.
Козин закрыл глаза. Он помассировал лоб ладонью. Погладил его, словно как Алладин пытался, вызвать Джина из лампы. Затем потрогал пальцами свои усы.
Усы, в этот момент, почему-то подумалось о них. Усы. Его усы, он всегда гладил свои усы во время самых волнительных ситуаций. Радостных и тревожных. А как они появились? Он напряг память. Да, наверное, тогда в институте, на первом курсе, когда он был совсем еще салажонок, но старался казаться взрослей, чтобы иметь успех у женщин! Он отрастил волосы, длинные, настоящие патлы и усы. И начал еще к тому же курить. Курить сигареты и папиросы. Не просо курить, а дымить, как паровоз - по две пачки в день! Сначала курил как пижон: «Север», даже «Беломор» - в то время дорогие и малодоступные. Но потом скатился до «Памира». «Нищий в горах» так прозвали его друзья и он пачку дешевых сигарет, за то, что на титульном месте был нарисован какой-то мужик с палкой на фоне высоких гор. Путник. Да, усы, волосы и сигареты. Они, они сделали из него, как казалось Козину – взрослого человека! Как давно это было! Почти тридцать лет назад! И ведь он бросил курить. Когда ему было тридцать три. Просто бросил. Потому что было лень ходить в курилку. Курил, курил человек пятнадцать лет и вот взял и бросил! Расскажите еще, что это сделать просто так не возможно!
Козин отвлекся от своих мыслей. Он увидел, что Ветров смотрит на него с надеждой. Александр Владимирович покачал головой и сказал:
– Да печальная ситуация. А вас, как я понял, послали ее разрешать. Мол, ты сам наделал дел. Не уберег, Ларису Максимовну, вот езжай и разруливай! Наверное, так?!
– Давайте не будем искать подробности моего появления у вас и тут в Красноярске. Есть задача, которую нужно решить. И такая задача стоит не только у меня, передо мной. Но и у других сотрудников. Поверьте, причина, вовсе не только в Ларисе Максимовне, хотя конечно она основная подоплека, но и дело в других людях. Как вы прочитали в записке, сотни, тысячи, а может и десятки тысяч пострадавших может быть! И нужно решать эту проблему!
– Да! Теперь героически нужно решать. А, что нельзя было просто сначала прийти ко мне и  просто предложить использовать мой метод?
– Нельзя. Есть и основные другие причины. Мы не хотим, что бы ваш метод стал вот так сразу достоянием для других стран. Пока не хотим. Это преждевременно. И хотя у нас объявлен курс на разрядку, пока некоторые технологии, все равно нужно сохранять в секрете. В том числе и открытия в иммунологии. Это перспективные направления. За ними будущее. Так уверяют наши аналитики. И поверьте, среди них не менее талантливые учение – чем вы. Это так. Для справки. Так есть академики, есть и малоизвестные и перспективные врачи.
– Да я верю, – грустно ухмыльнулся Козин. – Как я могу не поверить. Вот только, то есть, вы загнали меня в тюрьму в ситуацию из которой, по сути есть только один выход, и вот сейчас хотите, чтобы я вам посочувствовал? Что за система у вас?! Ну, ей богу! Честно не пойму! Противно!
– Давайте не будем отвлекаться, мне нужно ваше согласие и ваша подписка, о сотрудничестве вашим методом и о неразглашении.
Козин задумался. Он, наконец-то решился выпить налитый ему Ветровым коньяк. Посмотрев на рюмку сказал:
– Дайте-ка, я догадаюсь, по совету врачей, по рекомендации, чтобы выводить дозу облучения, вы должны теперь пить спиртное?
Ветров, не ответил, лишь кивнул головой. Он смотрел сурово и сосредоточенно. Козин пожал плечами:
– И не меньше грамм триста-четыреста, так я думаю. Ну, что ж дедовский, но метод. Ладно, махнул он рукой. – А если вот я откажусь - просто встану в позу?! Ну, не хочу я вот так участвовать в вашей спецоперации.
– Это другой выход из этой ситуации, и вы вправе его выбрать.
– И тогда вы законопатите меня сюда. В тюрьму. И будет мстить мне за то, что я непокорный вот так не стал с вами сотрудничать. Все понятно.
– Давайте не будем обсуждать ваши мысли и домыслы. Просто мне нужно знать. Сейчас и тут. Время очень мало. Да или нет?!
Козин рассмеялся:
– Вот никогда не думал, чтобы вот так обсуждать свою будущую судьбу, сидя в тюрьме!
Ветров аккуратно убрал секретную записку обратно в папку, а из нее тут же извлек еще один листок. Он посмотрел на него и протянул Александру Владимировичу.
– Вот, это надо подписать, - сказал майор, совершенно равнодушным тоном.
Козин хмыкнул. Он покосился на бумагу и покачал головой:
– Как все просто. Вот так подписать. Себе новый курс в судьбе. А вы знаете, давайте придем к соглашению.
Ветров вскинул брови. Он уже щелкнул шариковой ручкой и положил  ее на листок, в предвкушении, что Козин поставит подпись. Но тот не торопился это делать:
– Я ведь понимаю, что происходит. Но и вы должны меня понять. Конечно, это выглядит вызывающе. Но все же. Я сделаю это. Я конечно поражен той информацией, что вы мне предоставили. И конечно сочувствую тем людям. Пострадавшим. Как я понимаю из-за разгильдяйства. И конечно я согласен, как могу помочь. А что вы могли от меня услышать. Я врач - Советский врач. И готов сделать все от меня зависящее. И конечно буду рад, если мой опыт и главное мои открытия смогут помочь и людям, и стране. Поэтому, я выполню все что вы попросите, но у меня свои условия.
Ветров насторожился. Мало кто, в его практически оперативной работе, так смог сказать. Обычно люди – «его объекты», были рады, когда после подготовительной работы и определенных мероприятий, им делали вот такие предложения, от которых как он сам считал, мало, кто мог отказаться. Но вот сейчас! Это случилось. Ветров оценил это. Улыбка наползла на его мало эмоциональное лицо.
– Что вы хотите?
– Я не-то, что хочу. Я просто так сказать наоборот, не хочу. Я не хочу ничего подписывать. Я просто не хочу стать вашим сексотом. Потому как считаю, что, даже дав, подписку о неразглашении, тем самым, я подпишу некий договор о сотрудничестве, о неком секретном соглашении. А я знаю, чем это может закончиться. И вы знаете. И вы понимаете, о чем я хочу вам намекнуть.
Ветров ухмыльнулся:
– Понимаю, вы хотите сказать, что – не хотите с нами иметь, общих дел и тем более документов. Ну, что ж. Это ваше право. Скажу честно. Меня, конечно, за это по голове не погладят, когда я пойду к руководству докладывать, но обязан буду про это тоже сказать. И понимаю, что это будет расценено, как моя недоработка, как слабина. И возможно я, понесу некое наказание. Но я готов, готов пойти на это.
Козин внимательно посмотрел на майора. Тот тоже глядел ему в глаза. Они сидели друг напротив друга и молчали. Просто молчали. Сколько длилась эта немая пауза, они даже не могли себе представить. Может несколько секунд. А может минут. Нарушил ее Ветров:
– Согласие ваше получено. Теперь о наших планах и действиях. Сейчас мы едем в аэропорт, затем летим в Москву. И там нас ждет встреча. Вернее две очень важные встречи. Первая с генеральным секретарем цэ-ка ка-пэ-эс-эс  Николаем Сергеевичем Горбуновым. А после нее уже будет принято решение. Он выслушает ваш доклад о вашем открытие и перспективе вашего метода, затем сам примет решение. Если решение будет положительное, а я уверен оно будет положительное, то вас ждет вторая самая трудная и важная встреча с Ларисой Максимовной – супругой генсека.
Козин опять помассажировал лоб ладонью и погладил пальцами усы. Важные в жизни минуты могут наступить вот так, невзрачно! Он вновь покосился на пыльное зарешеченное окно. Опять трупики мух и ос. Александр Владимирович закрыл глаза.
Мысли. Память. Она лучший советник! В такие минуты нужно вспомнить себя. Свою жизнь. И не торопиться. И не паниковать. Думать, думать…
И думалось…


Вот интересное существо – человек! Он всех норовит посадить в клетку. Невольные параллели нынешней ситуации. Тюрьма для человека, как ни странно, начинается в детстве. Александр Владимирович с грустью и какой-то иронией  вспомнил себя в детстве. Его двор. Уютный и тихий в центре Новосибирска, недалеко от «Красного факела».
Да! Его родной и любимый Новосибирск!
Вообще, у Новосибирска, есть своя философия города, как и другого крупного города страны. Новосибирск, в отличии от того же соседа Красноярска, хоть и был самым крупным городом на Уралом, но почти не имел своей истории. Что там 100 лет? Ерунда! Еще, в конце XIX века, Новосибирска и в помине, как-города-то не было.
 Была деревушка, точнее слобода Краснощёковская, к 1893 году в ней проживало всего-то 685 жителей. Когда стало ясно, что Кривощеково будет уничтожено, потому что по нему проляжет Великий Сибирский Путь (первое название Транссиба), кривощековцы стали расселяться по близлежащим деревням, а некоторые перебрались на правый берег. Позднее окажется, что это поселение откроет новую страницу истории правобережья, потому что, 30 апреля 1893 год сюда прибудет первая партия рабочих для строительства вахтового посёлка, в котором должны будут жить мостостроители. Правда Транссиб мог и не прийти в Краснощёковскую слободу. Ходят легенды, что дремучие томские купцы, узнав, что тянуть ветку будут именно через их город по слухам вроде как дали взятку строителям и те проложили железнодорожный путь южнее через Краснощёковку. Хотя многие говорят, что все это ерунда и слухи. Но, тем не менее, родился Новониколаевск, в последствии переименованный большевиками в Новосибирск. А Томск, как самый крупный и фортовый город Сибири, зачах и захирел и сам превратился в провинцию. Новосибирск рос и процветал, и когда Саша Козин был еще мальчиком, в его родном городе проживало уже почти миллион человек!
Саша любил свой город, любил свой двор. Уютный и тихий, он, если можно так выразиться - позволял пацану с ловкостью ловить птиц петлями. Ловить и сажать их в клетку. Таково уж было увлечение Саши Козина. Знал бы он тогда, что сажать в клетку животных вообще не хорошо. Может получится так, что и тебя кто-нибудь позже посадит в клетку. Об этом подумалось сейчас, здесь в красноярской тюрьме.
Александр Владимирович, вновь грустно улыбнулся своим воспоминаниям. Да уж. Птицы и клетки. Его петли. Как-то он поймал щеглов. Это было настоящей удачей для мальчишки. Ему все завидовали, и эта чертова зависть наверняка сделала своё черное дело – птиц кто-то украл. Саша Козин себе место тогда не находил. Надо же! Но эта неудача стал и толчком его нового увлечения. В сарае, во дворе, он придумал держать голубей. Нет, не породистых (ну откуда у простого мальчишки деньги на хохлатых почтарей?) так, держал обычных городских дворовых сизарей. Но зато, у него их было аж, сорок штук! Все они сидели у него в том сарае-голубятне. Мог бы они представить тогда, что для них это была клетка, и на волю он их выпускал, когда приходил, открывал створку и бросал голубя вверх, свистя и махая руками!
Клетка? А может это был для них дом? Дом и клетка, как все рядом стоит. Надо же! А Саше Козину, тогда так нравилось смотреть, смотреть, как голуби выписывают круги, поднимались все выше и выше, все выше и выше от грешной земли. И вот их уже почти не видно. Лишь маленькие точки, а потом, потом пятнышки сливались с голубизной и облаками в небе! Это нужно видеть! Это завораживает!
А иногда, Саша проводил душещипательный эксперимент. Отпускал голубя ввысь, под самые облака, а затем выносил самку, его любимую голубку – как приманку. Выносил. И случалось чудо! Сверху, буквально из неоткуда камнем в низ летел ее суженый! Ее голубок! Он падал к своей любимой, стремясь и обжигая о воздух крылья! Лишь быть рядом со своей голубкой! Все как у людей! Как в жизни!
Ну, надо же - все как у меня! Подумалось вновь с грустью Александру Владимировичу. Если смоделировать ситуацию он сейчас тоже падает камнем вниз, к той приманке что зовется его семья! Его любимые люди!



Ветров не торопил его. Он видел, нужно дать время этому человеку, от которого может зависеть многое – просто подумать. Побыть наедине со своими мыслями. Козин это оценил.
– Я должен буду уговаривать, убеждать сначала генсека, потом его жену?
– Нет, не верно. Вы будет просто должны рассказать генсеку. Поверьте, он совсем не такой человек, как вы его себе рисуете. Он совсем иной. И я уверен, вы друг другу понравитесь. А вот с Ларисой Максимовной тут сложнее. Тут, правда, сложнее. Но пока давайте не будем об этом. Ближе к встрече с ней я кое-что вам расскажу. А пока не будем торопить события. Нас ждет дорога и перелет.
Ветров встал и застегнул папку. Он немного засомневался, засмущался. Но все равно после паузы сказал:
– Я вам скажу просто так, просто как человек - спасибо. И я рад, что вы приняли мое предложение.
Козин отмахнулся. Он грустно улыбнулся в свои ершистые усы.

Контролер следственного изолятора №1 города Красноярска, старшина внутренний службы, Евгений Сичкин - маялся. Мучился. Нравственно. Тихо и незаметно.
Ах, какие рассуждения! Какая философия захватывала его сознание!
Таинственный узник. Этот незнакомец. Чувство уважение и какой-то зависти невольно накрывало старшину, когда он мельком видел этого человека. От него исходила энергия и могущество! От него накатывало гордостью и самообладанием. А главное, главное за какую-то долю секунды, Сичкин уловил, что разум сознание этого человека гораздо объемнее, гораздо могучее – его собственного. И это немного злило. И все-таки…
Любопытство, оно ведь тоже делает многое с человеком.
Таинственные узники были всегда. Не одно уважающее себя государство не может позволить их не иметь. Иначе, иначе такого государства просто нет! Как это так – таинственный узник, враг власти или напротив - ее спаситель, непременный атрибут. Непременный. А люди, люди которые содержат этого узника, заковывают его в кандалы, или даже умервщляют его в мрачных казематах – тоже непременные  и неповторимые персонажи истории, и не просто истории, а мировой истории. И быть таким человеком с одной стороны стыдно, и подло, а с другой? С другой – ну кто-то, эту самую работу, должен выполнять? Кто ее будет делать? Ведь государство… оно ведь совсем как дитя. И его нужно, нужно ублажать.
Таинственный узник. Конечно этот мужчина с бобриком волос, с ершистыми усами, он конечно какой-то очень важный человек. Может опасный для страны, но важный, и ему старшине.
Сейчас, когда, судя по всему, стало ясно, кагэбешник закончил свой допрос и вот-вот решится – куда он будет определять этого узника, решать его судьбу и дальнейшее пребывание в тюрьме, Сичкин невольно поймал себя на мысли, что обязательно хотел бы познакомиться с этим человеком. С этим непростым арестантом. И может быть подружиться с ним. Стать его связующим звеном с волей. И хотя чувство собственной безопасности заставляло все-таки отказаться от этих мыслей, Сичкин все равно, упорно ждал мгновения, когда он, именно он - Евгений Сичкин, тоже станет неким звеном в этой истории.
А может ему доверят опекать и охранять этого человека, с ершистыми усами? И тогда Евгений войдет, непременно войдет в историю.
Ветров вышел в коридор с загадочным видом. Сичкин смотрел на майора и глазами показывал, что готов услужить. Так, как он, никто не услужит. Этот блеск угождения, немного не понравился кагэбешнику. Ветров понимал, услужливые, так же легко предают.
– Старшина, похоже для вас, сегодня один из важных дней в жизни. И поверьте, все ваши действия я оценю. Вернее, ваше начальство оценит, но чуточку позже. Но сейчас мне нужна еще одна ваша услуга. Причем не просто услуга, а исполнение конкретной задачи, – майор говорил ровно и уверенно, как Багира наставляла Маугли.
Сичкин надул губы. Его порадовало, вернее его польстило такое вот заявление Ветрова.
Тот не дождавшись ответа старшины, похлопал его по плечу:
– Нужно сделать так, чтобы, когда мы выйдем во двор к своей машине, там по максимуму никого не было. Даже ваших случайных коллег. Ведь кто-то из них может просто проходить по службе. Обеспечьте пожалуйста особо незаметный выезд из тюрьмы нашего автомобиля. Я потом сообщу вашему начальству, что у вас был особый приказ на эти действия и за последствия можете не беспокоиться. Причем я понимаю, режимность объекта, но нужно сделать, так что бы, когда мы выйдем и сядем в машины с моих гостем, нас никто не заметил.
– Как?!!!... как… а разве…
Ветров ухмыльнулся:
– Вы ждали, что этот человек останется тут, у вас. Не всегда, поверьте, старшина, те кто приезжает в тюрьму - должен здесь остаться. Поверьте - это не всегда хорошо. Причем и для тех, кто тут работает, многозначительно и загадочно сказал майор.
Сичкин расстроился. Он конечно не подавал виду, что эта новость просто убивает его от досады. Вот так сейчас, он ничего и не узнает об этом человеке. С ершистыми усами и не покорным взглядом, и постулат «Меньше знаешь, крепче спишь» - тут, точно не работал. Нет, не работал, а лишь мешал, мешал!
Сичкин тяжело вздохнул. Спрашивать что-то у майора вовсе не хотелось. Ну и зачем все вопросы.
Ветров добавил:
– Через пять минут мы выйдем и через пять минут, пожалуйста, проконтролируйте, максимально незаметный выезд нашего автомобиля.
Старшина развернувшись, направился по коридору. Ему не хотелось смотреть назад. И даже слышать, что происходит за спиной. Просто уйти прочь.
Во дворе стояли два помощника майора. Они ничего не стали спрашивать Сичкина, словно зная, что ему сказал Ветров. Один из мужиков в сером костюме кивнул водителю в «Волге», тот завел автомобиль и подал его так к крыльцу, чтобы открытая задняя дверка едва-едва не касалась ступеней.
Просто какая-то невероятная секретность. Даже тут во внутреннем дворе тюрьмы нужно принимать меры к секретности. Кто вообще может знать, что - либо о серой «Волге» и каком-то мужике, с ершистыми усами? Да и кому это надо. Но Сичкин понял –надо. Значит из таких вот мелочей и складываются секреты государства. Его тайны. Особые тайны. И на душе стало немного легче, а ведь он тоже звено в этой цепи. Маленькое, но важно звено.
Старшина подошел к боковым воротам, и оглянувшись, посмотрев по сторонам, защелкнул их на засов. Ворота открывали путь во второй внутренний двор. Сейчас, старшина перекрыл движение, как и просил майор. Через минуту, Сичкин стоял возле клетки с дверью, ведущей к выходу за ворота тюрьмы - наружу. Предварительный коридор, который вел напрямую к дежурному по выезду. Старшина уже знал, что скажет сейчас своему коллеге. Знал и был уверен, что тот его поймет.
Еще через десять минут мало чем приметная «Волга» выехала из ворот красноярской тюрьмы. Прохожие практически не обратили внимания  на этот автомобиль. Он растворился в суматохе большого города.



РСФСР. Новосибирск.
Май. 1986 год.




По весенней улице шла встревоженная женщина. Уверенная  и слишком быстрая походка выдавали напряженность ее состояния. На ее шее развевался красивый фиолетовый шарфик – он как флаг, на корме корабля, испуганно бился в порывах майского ветерка. Красивое слегка округлое лицо – немного печально. Но главное каждый мускул сосредоточен. Брови в разлет и слегка румяные щеки, дополняли тревожный вид. Женщина постукивала каблучками темно-бордовых туфель об асфальт, давая сигналы прохожим, чтобы они, не становились на ее пути. Люди невольно расступались, понимая – этот человек сейчас очень торопится.
Нила Петрова Козина, на самом деле, очень торопилась домой. Пару часов назад позвонили из института, где работал ее супруг - Александр Владимирович Козин и поинтересовались как его здоровье. Коллеги были уверены, что Козин не вышел из-за болезни. Простыл или еще что… В общем позвонили супруге и справились – в какую поликлинику направился Козин и нужна ли ему какая-то помощь?
Нила Петровна был очень удивлена – муж сегодня утром уехал на работу здоровым и в хорошем расположении духа. Что могло с ним случиться?  - она даже не могла представить!
Цок-цок – каблучки по асфальту.
Цок-цок.
Длинная улица. Любимый Красный проспект. Бульвар посредине. Распустившиеся деревья, запах почек и свежей новорожденной зелени сегодня не радовал. Щебетанье птиц и светло-голубое небо. Отражение прохожих в маленьких чистеньких пока лужицах.
На женщину смотрят дома с большими окнами. Сочувствуют. Окна как глаза поблескивают отражением стекол. Окна напоминают большую плитку дорогого шоколада. Конструктивизм.
И правда - центр Новосибирска это модный в двадцатых годах столетья конструктивизм. Тогда, на заре Советской власти, из Сибирской столицы, попытались сделать третью столицу СССР. Центр застраивался модными и просторными  домами в стиле Конструктивизм. Вот самый знаменитый дом – Дом с часами.  Ее город, мог стать этой самой третьей столицей, но, что пошло не так. И даже не помогла громадина оперного театра, его купол так и остался самой большой достопримечательностью Новосибирска. А сам город, превратился в обычный советский провинциальный город - матушки России.
Недостроенная Москва – как грустно шутили про Новосибирск жители других сибирских городов.
Да, ее родной Новосибирск действительно похож на один из спальных районов столицы.
Но, Нила Петровна, об этом подумала лишь вскользь. Причем ее, почему-то разозлили эти мысли. Что сейчас думать об улицах. Почему такая мысль пришла именно сейчас?
Они с мужем жили в просторной сталинке на третьем этаже. Обычная коробка четырехэтажки, снаружи, была стандартной, но внутри это были очень просторные, хотя и типовые квартиры. Двухстворчатые двери – напоминание о Сталинском Ампире. На его излете, Хрущев, приказал «убирать излишества архитектуры». Различные пилястры и фронтоны, полуколонны и бортики, эдакую псевдопомпезность. И убрали. И получилась лишь голая коробка. Безликая побеленная известкой  - коробка. Но да черт с ним! Главное что внутри – большие просторные квартиры с высокими потолками! Это тебе не хрущевки, со смежными комнатами!
Они гордились с мужем своей квартирой. И очень любили ее. Как и их дочери! Их квартира, правда, была их крепостью – можно сказать родовым замком!
Ведь они, с Сашей, в принципе и познакомились совсем не далеко от этого дома! Они жили поблизости, конечно каждый со своими родителями. Потом поступление в медицинский институт и там уж знакомство! Кто бы тогда мог знать, что и жить вместе они будут рядышком с отчими домами.
Уютный небольшой дворик. В углу примостилась старенькая голубятня. Она как гигантский скворечник стояла на одном из гаражей.
Нила Петровна вспоминала – Саша частенько косился на эту голубятню и что-то ворчал. Ей все не было дело спросить - что ему не нравиться. Ну, стоит эта заброшенная голубятня?! И что?! Пусть позвонит в ЖЭК приедут и снесут.
Но, как выяснилось позже – Саша мечтал ее отремонтировать!
Нила Петровна была в шоке! Отремонтировать эту рухлядь? Насмотрелся что ли фильм «Любовь и Голуби»? Да и когда ему заниматься голубями? Он же весь в работе! Сутками пропадает в своем институте. Опыты, опыты, бескрайние и изнурительные!
Саша это понимал, поэтому и ворчал что-то в свои колючие и щетинистые усы. А потом он признался жене, что в детстве был ярым птицеловом и голубятником! Ловил щеглов, и держал аж сорок голубей!
Нила была вновь поражена. Она, конечно, знала – ее супруг нестандартный человек, но что бы голубей!
Она как-то неловко пошутила:
– Раньше ты разводил голубей, теперь крыс. Романтика в тебе пропадает Сашенька. А может и вовсе пропала!
Он обиделся и долго не разговаривал с ней. Он был вообще обидчивый, когда дело касалось его личного или правды, за которую он готов был стоять горой!
Вот поэтому он, до сих пор, не академик! Вот поэтому, он не может подняться по карьерной лестнице! Слишком прямолинеен и не уступчив. Не знает, в какой момент совершит маневр!
Нила с ужасом поняла, что думает о муже в каком-то прошедшем времени! Ее воспоминания слишком академичны!
Что это? Неужели какая-то беда случалась!
Женщина буквально вбежала по подъездной лестнице. Ключ долго не хотел попадать в замочную скважину. Тряслись руки. Оборот щелчок, дверь нараспашку…
Она замерла. Тишина словно ударила в лицо коварной неизвестностью. Простая квартирная тишина.
 Нила Петровна стояла и не двигалась. В горле совсем пересохло от напряжения. Но, через несколько секунд  она все же сумела выдавить из себя:
– Саша! Саша ты дома….
Ответа нет. Лишь где-то вдалеке, на кухне, на стене тикают ходики. Это его подарок ей на день рождения. Ходики. Она как то призналась, что хочет старые часы с кукушкой. И он подарил…
Ходики… тик-так.
Тишина.
Нила Петровна неуверенно вошла в квартиру. Нелепый и необоснованный страх, окутал ее тело. Она не могла заставить себя ходить по комнатам. А вдруг; вдруг, он, вот так, лежит на полу, мертвый и холодный! Инфаркт. Сердце остановилось, и никто не смог помочь. И он лежит один  - одинокий и холодный. А она? Она сможет это перенести?
Страшно, как страшно!
Нила Петровна поняла в эту секунду, что она не сможет без него прожить! Она так срослась с ним в единое целое, что его смерть может стать и смертью ее!
Они вместе уже столько лет! Они даже не заметили, что, правда, стали единым целым.
И хотя в любви признаваться он не любил, но она чувствовала  - как он её обожает!
Нила Петровна тяжело дышала. Шаг, еще шаг. В маленькой комнате у детей никого. Пусто. В спальне пусто. В зале тоже все тихо. Остается ванна и туалет. Скрипнула туалетная дверь. Нила потянула за ручку смыва бочка унитаза и непроизвольно сплюнула. Стало немного легче. Приторная тошнота отступила. В пустой ванной она включила кран. Холодная вода приятно освежила. Лицо горело. Она, наклонившись, стала хлебать прямо из-под крана ледяную воду. Сделав пять-шесть глотков, Нила окончательно успокоилась.
Господи! Откуда эти мрачные, эти страшные мысли. Эти представления его смерти? Нила Петровна скинула туфли, сняла плащ и бросилась к телефону. Набрала номер его работы.
– Алло! Алло! Дома никого! Александра Владимировича дома нет! Что мне делать?!
– Не волнуйтесь вы так, Нила Петровна. Будем выяснять! Мало ли чего?! Может куда-то по работе поехал, просто нам не сказал, - успокаивал голос на том конце провода.
– Как уехал и не сказал? Вы же знаете, он так не делает! Может в милицию! Я пойду в милицию!
– Успокойтесь Нила Петровна, в милицию пока рано. Давайте хоть до вечера подождем! Успокойтесь. Пока выпейте чаю. Я перезвоню часа через два три! Вы на роботе отпросились?
– Да, да в все в курсе. Я отпросилась. Я буду ждать! Вы обязательно звоните мне!
– Договорились, - трубка противно запикала….
Нила Петровна прошла на кухню. Включила плиту и поставила чайник. На стене тикали ходики. Она села за стол и уткнув голову в руки, смотрела в окно. Там за стеклом проехал трамвай. Нила любила смотреть  - как они ездят. Она вообще любила трамваи, с детства.
Сразу вспомнилась и первая вечерника с Сашей. Они только познакомились в институте, и он пригласил ее отмечать Новый Год вместе, к нему домой. Его родители куда-то уехали за город, и квартира осталось в его полном распоряжении. Ведь тогда в начале шестидесятых, главная проблема молодежи была в том, что негде было собираться! Вот и проходилось ютиться по подъездам да беседкам во дворе! А вот так, что бы квартира! Да еще и в распоряжении молодых без присмотра и контроля взрослых! Это же настоящая мечта! Это удача! И он, конечно, созвал студенческую тусовку. Он вообще был мастером собирать тусовки. Он был центром компании. Стройный, волосатый и усатый. Хиппи. Красавиц с третьего курса! Она сразу влюбилась в него! В него нельзя было не влюбится. Он учился на одном потоке с ней. И был очень, очень заметным! Прям - Ален Делон, какой-то! Плейбой! Мачо! Он выделялся своей харизмой. Но как согласиться прийти и встречать новый год, вот так? А если что? Мало ли, что он от нее хочет?! Вернее, может просто он ее позвал «для антуража»? Что бы смазливых девчонок было побольше? И все-таки она пришла, и поняла, что ей еще придется побороться за него. На вечеринке было несколько девчонок не против пококетничать с красавцем - Сашкой Козиным. Они веселились. Она сначала была очень скованна. Нила немного злилась и не знала как себя вести. А потом, потом алкоголь ей подсказал правильный ход!
Он помог ей расслабиться, после пятого или шестого бокала вина, она притворилась жертвой советского виноделья!
Она сымитировала, что ей стало совсем плохо. И он правда испугался. Пригласил однокурсницу и вот так напилась девчонка. Он скакал вокруг нее, как курочка - наседка над цыпленком. Ей было приятно. Ей нравилось.
А она вошла во вкус, и пробормотала, что бы он вывел ее во двор, так мол, ей легче на свежем воздухе станет!
И это сработало! Он не просто помог выйти ей на свежий воздух, а вынес на руках в дворовый садик! И там он нежно за нею ухаживал! Он помог ей прийти в себя. Она попросила слепить ей снежок, и долго мяла в его руке. Она сжимала свою руку поверх его и это была так романтично!
Они сидели вдвоем, в той зимней беседке и он приобняв ее нежно за плечи, ждал, когда она немного протрезвеет. А потом, потом был первый поцелуй. Его колючие усы, Нила даже не могла представить, что целоваться с усатиком  - так неудобно!
Господи как давно это было! Нила Петровна закрыла глаза. За окном вновь проехал трамвай. На плите запищал свистком чайник.
Она долго пила чай. Потом сидела в тишине. Не двигалась и смотрела в окно. Ждала.
За окном уже начало вечереть. Густые краски майского дня.
Тик-так. Часики идут. И неопределенность. Эта страшная пустота незнания. Колодец холода и неизвестности.
Тик-так.
Нила несколько раз подошла к молчавшему в коридоре телефону. Смотрела на него как на живого, думала, что вот-вот он дернется внутренностями и зазвенит надеждой сигнала, но тщетно. Пустота ожидания.
И вдруг…. Вдруг звонок в прихожей разорвал эту муть беспросветного тумана неведения...
Да! Как она ждала его! Да! Это он! Он просто войдет сейчас и все. Сделает немного глупое и обиженное лицо и пробубнит:
– Ну, ты мать даешь! Такое устроила! Ты, что же делаешь? Позоришь меня на работе! Теперь все коситься будут!
А она, она будет чувствовать себя виноватой… и поделом.
Нила Петровна бросилась к двери, распахнула ее и…
Незнакомые суровые лица. Нет, не злые просто суровые и сосредоточенные. Перед ней стояли два незнакомца в штатском. Стояли и внимательно смотрели. Неожиданно один из них высокий и статный, с зачесанным назад волосами улыбнулся и сказал:
Нила Петровна Козина?
– Да… выдавила она.
Ком подкатил к горлу. Она осознала, что вот-вот – ее жизнь поменяется окончательно.
– Мы из комитета государственной безопасности,… – высокий вежлив.
Улыбка сползла с его лица, когда он протянул ей под нос бордово-красные корки удостоверения.
Козина молчала. Услышать именно эти слова она не ожидала. Хоть, что, самая страшная новость, но не это…
– Мы можем пройти внутрь?
Нила Петровна бессловесно отступила, пропуская в дом визитеров. Они вошли аккуратно, по-кошачьи и огляделись по сторонам. Второй визитер, зачем-то, заглянул в маленькую комнату слева.
Инициативу на себя вновь взял высокий, скорее всего он был старшим:
– Нила Петровна мы бы хотели с вами побеседовать. Где бы мы могли это сделать?
Она пожала плечами. Она не могла говорить.
– Вы одна дома? – высокий настойчив.
Нила Петровна кивнула головой вместо ответа.
– Может быть на кухню? Там можно поговорить спокойно; –  улыбнулся высокий.
Козина шла на кухню как под гипнозом. Они по-хозяйски сели за стол и картинно положили руки на стол – словно студенты в аудитории за партами. Все это выглядело вежливо и все равно как-то подленько. Нила Петровна молчала. Она боялась, что-либо сказать.
Пусть, уж, они первые! Пусть уж так!
Начал тот, который высокий с зачесанными назад, волосами. Прям, как актер  Юматов из фильма «Офицеры»!
– Вы потеряли своего мужа?
Только сейчас, Ниле Петровне, удалось выдавить из себя ответ:
– Да… Что с ним?!!!
«Юматов» улыбнулся:
– Нет, ничего такого, что бы могло вас так огорчить.
– Что значит огорчить? Он пропал, его нет на работе. Дома. Человек просто пропал! – у Козиной по щеке покатилась горячая слеза. Она обожгла кожу соленым раствором и юркнула в складки губ.
«Юматов» стал серьезным. Даже суровым. Искорка злости мелькнула в его глазах:
– Нила Петровна. Я вас убедительно прошу! Не надо ходить в милицию! Звонить и тревожить коллег, Александра Владимировича, по работе – не надо!
– Что значит не надо? – Козина окончательно расплакалась. – Вы пришли ко мне? Просто так, что ли?! Он пропал! Скажите мне, что с ним?! Он, что, арестован?! Он что?
«Юматов» расплылся в улыбке:
– Ну, что вы так? Голубушка? Что значит арестован? Нет! Не нужно уж так пугать саму себя…
– Ко мне приходят из ка-гэ-бэ! Мой муж пропал! – Козина почувствовала, что сейчас сорвется в истерику.
Ее голос стал тонким, ресницы часто замигали, разбрасывая слезы:
– А вы меня пытаетесь успокоить? Где он? Что с ним?
«Юматов» вытянул вперед руки словно военнопленный при сдаче:
– Спокойно, спокойно Нила Петровна, выпейте воды. Все нормально! С вашим мужем все нормально! Он не арестован! Он просто неожиданно уехал в командировку! И все! И мы пришли вас успокоить и предупредить, что Александра Владимировича, не будет в ближайшие дни! И что бы, вы не переживали! И что бы главное, не поднимали панику! Она не зачем! И все!
Козина тяжело дышала:
– Какая еще командировка! Где он? Что с ним? Что вы с ним сделали?
«Юматов» немного осерчал. Он нахмурился:
– Нила Петровна, возьмите себя в руки! Ваша истерика никому не принесет пользы! Тем более, Александру Владимировичу! Он просто уехал в очень важную правительственную командировку! Понимаете?! Важную правительственную командировку!
– Кто его туда отправил?! – Козина немного успокоилась и смахнула платком слезы.
– Мы его туда отправили! По нашей просьбе, по просьбе комитета государственной безопасности он уехал в важную командировку. Он уехал на несколько дней!
– Вы?! Что может быть у Саши, общего, с вами? Вы, его шпионом, что ли, сделали?
– Нила Петровна! Перестаньте! Возьмите себя в руки! Александр Владимирович нам понадобился лишь, как специалист своего дела! Но сейчас он выполняет важное правительственное задание! Да-да! И это не шутка! А вот, о подробности его командировки я вам рассказать, к сожалению, не могу! И все! И главное, мы пришли вас успокоить и настоятельно рекомендовать – не обращаться с заявлением в милицию и не поднимать шума на работе Александра Владимировича! Все! Если вы не хотите ему навредить, сделайте, как я сказал! А через несколько дней он вернется живой и здоровый! Прошу вас! Пойдите нам на встречу, и прислушайтесь к нашим рекомендациям!
Нила Петровна недоуменно спросила:
– А, что я теперь скажу на работе у Саши? Что скажу? Я ведь уже была там! Мне обещали перезвонить!
– Ничего никому не звоните, и не с кем не разговаривайте! Если позвонят - ответьте что Саша, оказывается, неожиданно уехал в деревню к родне. Там, мол, кому-то стало плохо. И все! И еще у нас к вам просьба - не нужно никому говорить о нашем визите и нашем разговоре, просим, не нужно это говорить. И Александру Владимировичу это тоже, очень поможет.
– Да но…
– А все остальное мы сами уладим! – «Юматов» улыбнулся.
Нила Петровна тяжело выдохнула и в бессилии опустила голову. Она закрыла глаза и почувствовала, что сейчас упадет. Но больше всего ей захотелось, что бы эти люди немедленно ушли. Она очнулась, лишь, когда хлопнула входная дверь, где-то там далеко, в прихожей. Нила Петровна стояла на кухне одна. Она вновь разрыдалась…



ЧАСТЬ  II

ДУМАЙ О СМЕРТИ - ТОГДА И ЖИЗНЬ ПРИЯТНЕЙ БУДЕТ!


РСФСР. Подмосковье.
Военный аэродром в Монино.
1986 год. Май.




Серебристый Ил-18, надрывно гудел винтами, плавно покачивая крыльями, катился по рулежке аэродрома. С виду - обычный пассажирский лайнер, все-таки выглядел чуть-чуть не так для пристального взгляда. Его традиционная бортовая раскраска «Аэрофлота» заканчивалась на хвосте не красным флажком - а пятиконечной  звездой. А на боках у хвоста и у кабины, красовался номер «13». И это говорило знатоку, что данный самолет не принадлежит министерству гражданской авиации, а находится в собственности у военного ведомства. Ну, или еще какой-то закрытой силовой организации, никак не связанной с «Аэрофлотом».
Да и тут в Монино, вообще не было пассажирских самолетов. Нет, конечно, они стояли: Ил-18, Ту-104, Ан-24 и Ан-12, но на всех их бортах красовались красные звезды. На этих самолетах, обычных пассажиров, никто не перевозил.
Ил вновь загудел и как океанский кит, поворачиваясь боком утыкался мордой, в один из стояночных загонов. У самолета неспешно ходили люди в военной форме и слегка помахивали пилотам – направляя их действия.
Козин всматривался в большой круглый иллюминатор, упершись лбом в холодное стекло. Он вновь думал о себе самом, почему-то, в третьем лице.
Ну, вот жил человек, работал, и в один прекрасный момент – раз, и стал спец пассажиром, спецборта, спецрейса! На полупустом самолете, его, как очень важную шишку, привезли сюда, на закрытый военный аэродром под Москвой. Как все-таки судьба может издеваться над человеком?! А может  и не издеваться?! Может, с рождения у него был заложен этот спец перелет?! Кто знает?!
Он учился в медицинском, флиртовал с девчонками, пил дешевые, но вкусные, как ему тогда казалось - портвейны:  «Солнецедар», «Золотая осень», «Агдам» или «777», слушал музыку! Интересно, что он в свое время не увлекся тем же «Beatles» или Rolling Stonеs», а полюбил почему-то «ABBA» и отечественный ВИА «Ареро». Он, по несколько раз смотрел и любил «Кубанские казаки», наперекор своим сверстникам и однокашникам, которые увлекались зарубежными фильмами, зарубежными голосами и исполнителями, почему-то любил некоторое патриархальное - советское. За те же «Кубанские казаки», друзья хихикали над ним, рассказывая сплетни про пырьевские продукты из папье-маше на съемках, а он все равно любил этот фильм! За мечту! За красивые картинки и сцены! Просто за мечту, о красивой и справедливой жизни. И все же он понимал, что это пока просто мечта. И не более, красивая киносказка. Он не слушал ни «Голос Америки», ни ВВС, но все же догадывался, что в стране что-то не так. Что-то фальшиво, но Саша Козин, никогда в политические игры не лез, из себя диссидента-антисоветчика не корчил. И что? Что из этого?! Он, в принципе, лояльный власти человек, оказался тут - на спец борту, в качестве специального пассажира.
Вместо стюардессы на борту, немного суровый человек в форме, с пагонами офицера ВВС. Старший лейтенант молча без всяких эмоций открыл дверь. И хотя трап еще не подвезли, старлей высунулся в проем и что-то крикнул людям на летном поле. Было немного зябко. Надрывно гудели винты самолетов. Где-то рядом проехал по рулежке Ан 12. На этом военном аэродром, во всю кипела жизнь. Самолеты поднимались и садились на бетон взлетной полосы. Возможно каждый из экипажей имел особое свое правительственное задание.
Наконец подали трап. Это был вовсе не удобный электромобиль с традиционной широкой лестницей с перилами какие обычно подъезжают к самолёту, в гражданских аэропортах. Нет, это была просто железная сремянка на меленькимх колесиках, с крутой лестницей, которую подтащили несколько солдат к открытой двери в борту. На военном, тем более, секретном аэродроме, не до шика!
Козин осторожно ступил на трап. В нос ударил свежий воздух и запах авиационного керосина. Немного заложило уши. Было зябко. На небе серые противные тучи заволокли все голубое пространство. И хотя дождя не было, какая-то мелкая холодная капельная пленка, покрыла лицо и руки. Александр Владимирович медленно спустился на бетон аэродрома. Он огляделся. Покрутил головой по стронам. Самолеты, самолеты.. какие-то военные машины. Грузовики, УАЗики, невдалеке, у ангара даже стоял БТР, правда без крупнокалиберного пулемета в башне.
Сладом спустился майор. Ветров похлопал по плечу Козина, и нагнувшись к уху, чтобы тот смог его расслышать из - за гула винтов прикрикнул:
– Сейчас машина подойдет, и сразу едем!
Козин пожал плечами и съежился. Тело окончательно продрогло. Он неожиданно страстно захотел курить. Просто вот взять сигарету, а лучше сигару и глубоко затянуться. Полость рта даже наполнилась липкой слюной от этого желания.
Наконец, из-за ангара выехал большой черный лимузин. Это был ЗиЛ 117. На таких ездили только члены правительства и высокопоставленные чиновники. Черный автомобиль медленно и вальяжно двигался к Ил-18. Фары его горели как глаза у тигра во время охоты. Козин невольно приоткрыл рот. На ЗиЛе, на бампере красовался госномер «13-00 МОС». Такого, Александр Владимирович, не ожидал, что бы вот так его везли еще и на правительственном авто! Номер «13». Козин невольно повернулся  и  посмотрел на самодет. На бортах и хвосте, тоже красовались цифры «13».
Александр Владимирович грустно ухмыльнулся. Ему сразу вспомнилось все что касалось вроде бы этого, как говорят несчастливого числа.
Кому как, а для Козина, тринадцать стало напротив – знаковым, счастливым числом. Когда он поступал в новосибирский медицинский институт, там было тринадцать человек на место. В юности он прочитал фантастическую повесть его земляка, новосибирского писателя Михаила Михеева: «Вирус В 13» и уже тогда, задумался о медицине и иммунологии. Затем 13, сново фигурировало в его жизни, когда он готовил кандидатскую диссертацию и апробировался в лаборатории №13.  И вот теперь. Самолет под номером 13 и правительственный лимузин под номером 13! Вот так штука!
Дверь в лимузин открыл ему один из сопровождающих. Ветров подтолкнул его вовнутрь. Козин нырнул в просторный салон и сел на заднее сиденье. Майор примостился рядом. Хотя сказать примостился – неверно. На сиденьях было просторно и удобно. Дорогая кожа и ковры на полу. Ореховое дерево и лакированные подлокотники. Блеск и лоск дорогого убранства.
Два сопровождающих уселись впереди. Ветров видимо не пустил их в заднюю часть салона. Возможно, майор хотел что-то сказать Козину, и не хотел, что бы это слышали другие. Лимузин плавно тронулся. Как работает двигатель - слышно не было. Тяжелый корпус сглатывал все неровности бетонного поля рулежки. Ветров оглянулся, посмотрел на самолет, на котором они прилетели. Козин тоже не произвольно повернул голову. Ил стоял как брошенный дрессировщиком дельфин. Ветров вздохну и нажал на кнопку на подлокотнике. Посредине салона зажужжал моторчик и толстое стекло медленно поднявшись – отделило их от водительского салона. Стало окончательно тихо. Просто картинки немого кино за окном. Ничего не слышно. Полная изоляция звуков. Лимузин медленно выехал с территории аэродрома и повернул на шоссе. Не спеша, набрав скорость, правительственный ЗиЛ покатил по трассе. Козин молчал. Ветров посмотрев на него тихо сказал:
– Александр Владимирович, прежде чем вы предстанете пред генеральным секретарем, я бы хотел вам кое-что сказать. Так специально для вас.
Козин не отреагировал. Он слушал майора, отвернувшись и разглядывая пейзажи за окном. Ветров понял, что Козин ловит каждое его слово, просто не хочет это показывать.
– Дело в том, что генеральный секретарь очень эмоционален, когда дело касается  его семьи. Он вообще очень сентиментальный человек. Но, когда дело касается безопасности его жены, он очень, очень чувствителен.
Козин молчал. Майор вздохнул и продолжил:
– На самом деле, ситуация очень сложная. Очень. Я имею в виду ситуацию в Припяти и Чернобыле. Там ситуация такая, что просто необходимо предпринять какие то эффективные меры. И то, как вы поведете разговор, может стать для страны в целом решающим фактом. Поверье это не просто слова.
– При чем тут Припять? И ситуация там? Ведь главная цель как я понимаю, все-таки здоровье супруги генсека? – спросил, не поворачивая головы Козин.
–  В принципе, да. И да, и нет. Здоровье супруги генсека, конечно очень, очень важно! Но, я вам говорю и другую информацию. Именно то как отреагирует генсек на ваш рассказ, позволит нам применить ваше открытие и для других людей. У нас нет времени, доказывать, даже нашему начальству - об эффективности вашего открытия. Его просто нет. Причем, как вы сами понимаете, у меня лично нет этого времени. Я тоже как вы понимаете рискую своим здоровьем. Но с начало, сначала мы, все таки, должны попробовать применить ваш метод, именно на супруге генерального. Именно!
– Не понял, а почему не на других, обычно…
– Так складываются обстоятельства. Именно так. Вы поймете потом почему?! Сейчас я не могу вам этого сказать. Не могу. Но поверьте, пока я ничего не могу сделать, кроме как вывести вас сначала на генерального секретаря. Поверьте, без меня тоже есть, кому анализировать  и докладывать о ситуации нашему руководству, и  генеральному секретарю. Поверьте. Не все я вам могу сказать. Но это именно так.
– Ничего не понимаю. Ничего.
Оба замолчали. Каждый думал. Смотрел за толстое бронированное стекло лимузина и думал. Серая махина пролетала мимо стройных березок и массивных елок. Красивый подмосковный лес. Изредка попадались свороты второстепенных дорог. Все как-то выглядело необычно. Практически пустое шоссе. Встречные машины почти не попадались. Минут через десять лимузин свернул с широкой дороги на более узкую. ЗиЛ слегка накренился и подминая мелкие камешки на асфальте повернул и остановился. Дорогу перегораживал шлагбаум. Откуда-то, из леса, вышел офицер с синими петлицами на кители и таким же околышком на фуражке. Сзади него шел солдат с автоматом. Оба подошли к лимузину со стороны пассажирского места. Сопровождающий что сидел на переднем сиденье открыл стекло и протянул офицеру какие-то бумаги. Затем, показал свое удостоверение. Офицер долго рассматривал бумаги, потом взглянул на красно-бордовые корки кагэбэшника и отдал честь. Поразительно, но заглядывать в салон он не стал. Так повернулся и вновь исчез где-то в придорожных кустах, словно партизан, словно диверсант-разведчик какой - то. Солдат тоже растворился в лесных ветках. Скорее всего у них была четкая инструкция – в салон не заглядывать и не интересоваться – кого перевозят в таких лимузинах.
Все это может быть гостайной, поэтому, лишнее любопытство, может быть просто опасным.  Через несколько секунд, шлагбаум медленно поднялся, открывая путь на узкую дорогу. Лимузин медленно поехал по ней вдаль. Ветки почти касались стекол. Было видно, что дорога предназначена всего лишь для одной машины и разъехаться тут, двум будет сложно. Козин понял эта дорога односторонняя – по ней машины могут ехать только в одном направлении. Значит есть другая дорога, по которой можно ехать только обратно! Как все замаскировано. Как все засекречено! Скорее всего дорога сделано такой узкой, что бы ее не было заметно с самолета или вертолета.  А может быть и из космоса. И это понятно, дорога ведет к какому-то совсем засекреченному правительственному объекту и такая вот маскировка тут не помешает.
– Скажите, а генеральный секретарь боится за свою безопасность? – неожиданно спросил Козин.
– Все люди бояться за свою безопасность. В том числе и генеральный секретарь. Вы ведь тоже боитесь за свою безопасность? – хмыкнул Ветров.
– Да, я, конечно боюсь. Но я не уверен, нужно было вот так, вот такие меры предпринимать? Неужели вы там, в кагэбэ, считаете, что у нас в стране существуют люди, которые готовы принести вред генеральному секретарю? Или вот убить его?
Ветров молчал. Он не сразу ответил. Пауза, возможно, была что бы как можно точнее обдумать ответ:
– В любой стране есть сумасшедшие и неадекватные. И конечно они могут нанести вред.
– Это понятно и все же! Не так вот ведь маскировать! Не думаю, что сумасшедшие и неадекватные могут перелезть через ту же кремлевскую стену.
– К чему этот упрек? – немного зло спросил Ветров.
– Это не упрек. Это замечание. Вам  самим не кажется, что власть слишком оградилась от народа. Это ведь не очень хорошо. Обратной связи нет.
– Вы так, правда, считаете?
– Правда.
– Любая власть, когда бы, то ни было, ограждается от народа. Такова суть власти. Она не может быть полностью открыта. Иначе, государство может просто рухнуть.
– Мне кажется это ошибка. Кстати вы сами декларируете – что власть у нас народная. А значит должна быть в гуще народа. Мне просто так кажется.
– Вы идеалист. В жизни не всегда должно быть так, как хочется.
– А если так быть не должно. Может быть, что-то в нашей жизни не правильно?
– Вы сейчас не о том рассуждаете. Все гораздо серьезней. Сейчас лучше подумать, именно, о безопасности государства, а не о его открытости. Поверьте, вы, правда не в том направлении сейчас рассуждаете и думаете.
– Как я могу думать о безопасности государства? Я ведь не могу обеспечить ее безопасность? Я слишком не та фигура по весу.
Ветров вздохнул и пожал плечами:
– Как знать, как знать Александр Владимирович. Иногда человек вообще даже не может предположить - насколько он может стать значительной фигурой и как повлиять даже на безопасность государства.
– Вы это серьезно?
– Вполне. Я знаю случаи, когда человек, простой человек становился настоящим стратегически  оружием.
Козин задумался. Он вдруг вспомнил, что уже слышал подобную фразу. Тогда, много лет назад…



РСФСР.  Новосибироск.
1965 год. Июнь.



Утро было ясным, но прохладным. На небе бегали одинокие белые облачка. Влагу асфальта, который основательно обмыли поливальные машины одинокие прохожие, в столь ранний час, пытались отрясти со своих подошв, усердно перепрыгивая маленькие чистые лужицы. У гостиницы «Центральная», на улице Ленина, практически не было людей. Лишь одинокая фигурка швейцара – хмурого пожилого дядьки, в смешной фуражке с желтым кантом над козырьком, то и дело сутулилась около стоящих на входе мусорниц-плевательниц. Было около восьми утра и швейцар Петр Сергеевич Сухов, никак не мог накуриться своего любимого «Беломора». Мужчина ходил возле двери и пыхтя папироской, то и дело плевался в урны. Он кашлял и краснел, как рак от напряжеия. Петр Сергеевич был в скверном расположени духа, сегодня так хотелось поехать на рыбалку, но проклятое дежурство на входе и в фойе гостиницы, заставило его в ранний час прийти сюда и надев фуражку, встать на страже свободного прохода внутрь.
За свои пять лет работы, на этом поприще, Сухов, уже давно научился различать людей, которых следовало останавливать, а которым напротив - лучше сделать почтенный поклон, подержать перед ним дверь и услужливо улыбнуться. Швейцар в СССР - это конечно вам не лакей на «проклятом капиталистическом Западе». Швейцар — это работяга – пролетарий, который с достоинством должен охранять покой постояльцев советской гостиницы. Но, в то же время, работа шевейцара - это своеобразная игра в услужливого человека, который за свое услужение, мог еще и помимо мелкой подработки в виде рубля, а то и трех, в качестве чаевых, получить «приличное знакомство с нужным человеком». А при советском дефиците и блате – это не последний козырь. Вот почему, Петр Сухов, считал не зазорным стоять тут на входе, в фуражке с желтой полоской, и корчить из себя «главного распорядителя движения» постояльцев и «нужных людей».
Но вот беда, сегодня, в воскресенье, Петр Сергеевич, вряд ли бы получил запланированные в будни чаевые, или мог познакомиться с нужным человеком. Сегодня, в июне, гостиница, как не странно, была полупустая, что бывало очень редко, вообще для советской гостиницы, тем более, в таком крупном городе, как Новосибирск. Мест в советских отелях, в виду их малого количества - никогда не было. Но, вот сегодня… сегодня…. случился казус! Гостиница «Центральная»  была полупустой. Возможно лето, а возможно межсезонье различных совещаний и конференций – заставило командированных и просто путешественников - освободить номера. Новая же партия постояльцев, почему-то пока не заехала. Это тоже злило Петра Сергеевича.
Сухов достал очередную папиросу и подкурил. Внутрь фойе, ему идти не хотелось. Пока было прохладно, он решил подефилировать тут,  на крыльце. Петр Сергеевич сморщиля от солнца и увидел, что к входу гостиницы по полупустой утренней улице, идет молодой мужчина. Это был человек среднего роста, средней комплекции. Длинные волосы спадали на его плечи. Щетинистые усы торчали упрымым знаком над губой. В руках межчина нес папку с документами. Он был одед в светлую рубашку и серые брюки.
Сухов нахмурился. На командировачного этот человек похож не был. На случайного визитера ресторана – тоже. Да и ресторан в гостинице открывался не раньше двух дня. Мужчина поднялся на крыльцо и уже практически взялся за ручку двери, как его остановил Сухов:
– Любезный, далеко вы направились?!
Усатый оценивающе взглянул на швейцара. В его глазах, Сухов, увидел решительность и раздражение:
– Мне нужно пройти в номер к профессору Ремову Петру Викторовичу. Он остановился в этой гостинице.
– Э-э-э, любезный!!! А вам вообще назначено? Вы кто?!
–Я выпускник новосибирского медицинского иснтитута. Моя фамилия Козин. Александр Козин. Я бы хотел встретится с профессором медицины Ремовым. Я ему подготовил кое-какие документы. Я бы хотел показать кое-какие научные исследования. Могу я пройти?!
Сухов, с ног до головы, еще раз осмотрел наглого визитера, выбросил папироску в урну, схватился за ручку двери.
Швейцар, злорадно растянулся в улыбке и покачав головой ответил:
– Э-э-э, мил человек! Нет! Так не пойдет! Сначало нужно знать, что профессор Ремов вас ждет! Так - не положено! Тревожить ни с того, ни с сего, уважающих гостей нашей гостиницы! Нет! Звоните с телефонного автомата. Догваривайтесь. И лишь тогда можете прийти и требовать с ним встречу! Вы кстати, знаете номер, в котором он живет?
– Нет, я знаю, что он живет в этой гостинице,… - расстеряно ответил Козин.
–  У-у-у, мало ли кто тут живет! А может, тут вообще он не живет?! А вы тут будите ходить! Нечего тут ходить! Идите и звоните сначала профессору. Если он захочет вас видеть, тогда милости просим! А так…
Козин зло посмотрел на швейцара. Тот понял, этот визитер еще та штука. Упрямый и наглый, и просто так все эти препирания не закончатся.
– Вы вообще кто? – неожиданно спросил Александр у Сухова и покосился на его нелепую фуражку.
– Я?!!! Да….я, я тут, я тут…- замялся от неожиданности Сухов.
Он давно не слышал таких вопросов. Он вообще никогда не слышал таких вопросов. Ведь ему мало кто их задавал. Что спрашивать швейцара – кто он такой.
– Я не понял, вы кто такой? Вы что тут себе позволяете? Я сейчас милицию вызову! – напирал Козин.
– Да, как ты… смеешь, смеешь, ты… мне,… - задыхался от возмущения Сухов.
Кашель начал душить ео горло. Он стал красным. Глаза едва не выкатились из орбит от напряжения. Козин стоял и ждал. Он пристально смотрел на швейцара и ухмылялся.
– А вот курить вам надо бросать любезный, бросать, вижу вам плохо, бронхи не к черту. Вот вам на лекарства! – Александр протянул швейцару смытую бумажку.
Сухов, кашляя с удивлением узрел в руке этого молодца смятую трешку. Швейцар невольно потянулся к ней, но тут же отдернул руку. Он решил немного поиграть в четсного и неподкупного. Козин, увидев это, ухмыльнулся и оглядевшись по сторонам, бросил купюру в три рубля, на бетон крыльца так небрежно, словно обёртку от конфеты. Сухов с удивление увидел, как смятая зеленая трешка, вот-вот упадет под дверь. Сухов посмотрел злыми глазами на Козина. Кашель продолжал душить его. Швейцар невольно нагнулся и, дергаясь подобрал купюру. В этот момент, Александр, оттолкнул Сухова и вошел вовнутрь. Он быстрым решительным шагом прошел к стойке администратора. За ней сидела полная тетка в белой блузке с крашеными, хной, волосами. Ярко-красная помода на губах говорила о том, что постояльцы нет-нет да привозили ей дефицитную косметику. Тетка неожиданно приветливо улыбнулась:
–  Слушаю вас? Если вы по поводу мест, то их нет, - дежурно сказала она, зная, что половина гостиницы пустая.
– Такая очаровательная дама, и огорчает постояльцев. Нет спасибо! – учтиво сказал Козин. Я пришел подарить вам просто шоколад! - Александр протянул администратору плитку «Аленки».
В этот момент сзади возник раскрасневшийся Сухов. Он потянул наглова визитера за рукав:
– А ну, пошел отсюда!
Козин отмахивался от него, как от надоедливой мухи и продолжил:
– Извините, мне просто нужно пройти в номер к профессору Ремову Петру Викторовичу. Я принес ему документы! И все! А этот, этот с меня вон трешку, взял, и еще не пускает!  - пожаловался Александр дежурной.
Та улыбнулась и, убрав плитку шоколада со стойки, прикрикнула на Сухова:
– А ну, Сергеевич! Хватит тебе в неприступного истукана тут играть! Не видишь, парень по делу!
Сухов понял, что дежурная, встала на сторону этого наглеца, и ослабил хватку. Он хотел, что-то сказать возмущенное, но  дежурная, шлепая крашенными ярко-красными губами, перебила его:
– Все, иди, покури, надоел ты мне!
Сухов обиженно надул губы и, развернувшись, двинулся к выходу. В руках, он расправлял мятую трешку. Козин благорадно улыбнулся дежурной и спросил:
– Могу я пройти?
– Вообще-то у нас с девяти посещения гостей. Ну, ладно, иди, так и быть, номер триста шесть. Третий этаж. Да и не шуми. Спят еще многие. Воскресенье, как-никак!
На третьем этаже, было совсем тихо. Красная ковровая дорожка, приглушала шаги. Несмотря на утро, небольшой полумрак в коридоре, обеспечивали плотные шторы на окнах. Козин медленно и осторожно ступал по дорожке, разглядывая номера на дверях. Сердце взволнованно стучало.
Тук-Тук.
Александр почувствовал, как от напряжения пот выступил  на лбу. Смахнув холодные капли, Козин, остановился возле двери с цифрами:  три-ноль-шесть.
Тишина.
Козин огляделся по сторонам. Он задержал дыхание и сжав ладонь в кулак, слегка постучал костяшками пальцев. Тишина. Неколько секунд не было слышно никаких звуков. И вот, наконец – скрипнула щеколда и дверь открылась.
На Козина, смотрел не высокий мужчина - лет сорока. Моложавое лицо, открытый лоб с ранними залысиными, зачесанные назад волосы, немного пухлы щеки, внимательные серые глаза. Хозяин номера был одет в футболку, и синее спортивное трико с белыми лампасами. На шее полотенце. Видно, он только что, закончил ванные процедуры.
– Что вам угодно? – негромко спросил хозяин номера у Козина.
– Простите, вы  профессор Ремов Петр Викторович?
– Да. С кем имею честь? - Ремов внимательно рассматривал нежданного гостя.
Длинные волосы, спадавшие патлами на плечи и щетинистые усы – вызвали у него непроизвольную улыбку.
– Меня зовут Козин. Александр Козин. Я выпускник местного медицинского института. Я получил распределение. И готов уехать. Но, прежде я бы хотел вам показать свои наброски и исследования. Мне было бы очень интересно, что вы скажите о моих мыслях! Я узнал, что вы приехали в наш город читать лекции по иммунологии,… и вот пришел,… – Козин протянул Ремову папку.
Тот удивленно наморщил лоб и, пожав плечами, отступил в  сторону – предлагая Козину пройти вовнутрь.
Александр, сделал этот шаг!
Номер был довольно просторным. В углу стоял буфет с посудой. Два кресла, торшер над ними, маленький журнальный столик, возле них. В противоположном углу – широкая кровать, тумбочки по обе стороны. Рядом письменный стол. Антураж однокомнатной уютной квартиры. На стене две репродукции. Одна над кроватью. На картине улица большого города. Возможно, его родного Новосибирска. На второй, что висела над креслами и столиком – изображен натюрморт.
Козин немного неуверенно сел в кресло, но назад не откинулся. Посчитал, что такая вольготная поза может немного разозлить Ремова. Но, тот, пока не обращал внимания на гостя и подошел к буфету. Он спросил, его не поворачиваясь:
– Как насчет чашки чая, молодой человек? У меня есть хороший дефицитный индийский чай! Знаете, я ведь любитель чая! Походил тут по вашим магазинам, но хорошего чая нет! А вот коллеги, угостили меня пачкой индийского!
Ремов достал из буфета два стакана и заварник. В стаканы он налил воды из графина. Опустил в один из стаканов маленький кипятильник. Козин с любопытством наблюдал за этой суетой профессора.
– Значит,… вы выпускник… новосибирского медицинского? Похвально! – Ремов разговаривал сам с собой. – Знаете, я очень люблю… Новосибирск. Считаю, что именно тут в Сибири… можно найти талантливых людей. И институт ваш очень люблю. Знаете, не испачкан… столичным снобизмом и пафосом. Так, что какие-то очки, вы уже передо мной заработали.
Ремов повернулся, бросив полотенце на кровать – прошел и сел напротив Козина в кресло. Профессор улыбнулся, покосившись на папку Козина, что лежала на столике, спросил:
– Ну, молодой человек! Чем обязан?!
– Знаете, я еще раз повторюсь. Я выпускник новосибирского медицинского. Вот. Получил распределение. И вот мы с женой едем в небольшой поселок тут у нас в области. В местную районную больницу. Вместе едем. Моя жена тоже закончила наш институт. Она училась со мной на одном курсе. Как говорится, там же и познакомились. Вот, вдвоем едем. Вернее втроём. У нас дочь недавно родилась. Так сказать молодые специалисты. Молодая семья. И в принципе мы довольны. Практика на периферии - для врача, очень важная вещь. Но, не в этом дело. Не подумайте, что я не хочу в районную больницу. Боюсь трудностей. Мол: городской чистоплюйчик и маменькин сынок. И все такое. Не в этом дело. Нет, интересно конечно поехать в районку. Там тоже врач, как бог нужен. Но вот у меня тут родились кое-какие мысли. Кое-какие опыты даже начал делать. Кое-что даже начал, как говориться, понимать. Не все конечно получилось. Но все же. Я просто боюсь, что пока буду по распределению работать в районной больнице, не смогу в полном объеме опыты свои вести. Нет там базы. Да и некогда будет. Практика врачебная сама по себе понимаете, предполагает занятость. Ответственность, так сказать.
Ремов внимательно смотрел на Козина и слушал. Не перебивал. Он, то и дело, косился на папку на журнальном столике. Александр немного заволновался. Ему показалось, профессор не доверяет его словам.
– Знаете, я не сказал главного.  Считаю, что именно иммунология это главное направления ближайших лет, во всей мировой медицине… и вот тему выбрал - биохимия иммунного ответа,… сам так сказать, придумал себе…
Ремов хмыкнул. Покачал головой и наконец, спросил:
– Вы, что ж опыты по иммунологии проводили?  По биохимии?! Вы, что ж иммунологией увлечены?
– Ну, как увлечен, я считаю, что это будет основной мой профиль, как врача.
Ремов задумался. Он почесал лоб и улыбнулся:
– Ну, что ж похвально, похвально. Приятно для меня. А от меня вы что хотите?! Чтобы я посмотрел ваши работы?!
– Ну да, считаете, что слишком… нагло? – боязливо спросил Козин.
Ремов ничего не ответил, он встал с кресла и подошел вновь к буфету. В стакане уже бурлила вода. Профессор достал из него кипятильник, и засунул его в другой стакан. А в тот, в котором был кипяток - налил заварку. Ремов почесал голову и, задумавшись, посмотрел,  как коричневая масса растворяется в воду. Ремов вернулся и поставил стакан с чаем перед Козиным. Тот напряженно молчал.
– Пейте, это настоящий индийский,… - загадочно сказал профессор.
– Спасибо, но я не могу пить горячий. Пью, когда немного обычно остынет.
– Значит говорите. У вас есть кое-какие мысли по иммунологии. И даже есть какие-то результаты опытов. Интересно, интересно! Ну что ж, что, я знал, что когда - нибудь, когда - нибудь, именно молодые люди начнут, - сказал вновь он загадочно. – Ну, что ж молодой человек, давайте вши документы! Посмотрю! – Ремов протянул руку.
Козин вложил ему в ладонь свою папку. Александр задержал дыхание от волнения. Он понял сейчас может решится его дальнейшая судьба.
Сколько прошло времени - Козин не знал. Но как показалось – целая вечность. Ремов сидел, опустив голову и внимательно смотрел, и читал его бумаги. Он, то и дело ухмылялся и бормотал что-то себе под нос. Александр невольно увидел, как в буфете плещется кипяток в стакане. Вода бурлила и проливалась на полировку. Козин решил не отвлекать профессора от чтения и сам встал, подошел к буфету и выключил кипятильник из розетки. Александр стараясь вообще не издавать звуков, вернулся назад в кресло. Он сел и замер – разглядывая, как профессор увлечен чтением. Наконец Ремов закончил. Он тяжело вздохнул, захлопнув папку с бумагами, закрыл глаза. Откинулся назад на спинку кресла и замер. Несколько секунд, он сидел неподвижно. Наконец, он вздрогнул, посмотрев внимательно на Козина тихо сказал:
– Это вы сами пришли к таким выводам?!
– Да, - робко ответил Александр.
– Интересно, интересно, интересно, скажите, пожалуйста! - Ремов вновь закрыл глаза. – Говорите,… получили… распределение в глубинку…. Ну что ж. Хорошо. Хорошо…
Козин не переспрашивал Ремова. Ему показалось, что профессор говорит сейчас сам с собой.
– Значит, говорите… выпускник. И жена тоже едет с  вами. Ну что ж, что ж. Хорошо. Хорошо! Биохимия иммунного ответа! Скажите, пожалуйста! Ну, надо же! Биохимия! Ну, надо же! - продолжил, словно медитацию,  профессор.
И вновь пауза. Козин ждал. Ремов молчал и не двигался. Наконец то, хлопнул по спинкам кресла ладонями и взбодрившись напористо сказал:
– Вот, что молодой человек! Я почитал ваши мысли. Почитал. И понял, понял одно! Вы должны поехать со мной в Москву! Поехать и точка! И решить вы должны это прямо сейчас! Вот прямо тут!
Козин опешил:
– Да,… но…
– Никаких - но! Вы должны решить, что сейчас вы  либо убьете свою идею, либо будете ее воплощать в жизнь! И все! Никаких сентиментов! Ни каких полутонов отказа!
– Да, но, я по распределению…
– Плевать! Глубинка обойдется без молодого специалиста! По крайней мере, на ваше место направят другого выпускника! А вот та идея, которая родилась у вас, умрет без кропотливой работы и опытов! Без этого она умрет!
– Да, но я ведь с женой…
– Что вы как мямля заладили с женой … распределение! К черту! Это мелочь! Я обещаю вам, что решу все эти мелочи по вашему распределению! И жену, пусть едет с вами! Сделаем и ей вызов! Пусть учится в аспирантуре! Но главное, главное ваша идея! Она, только она, может стать самой главной целью в вашей жизни! Идея! А, я, помогу, помогу вам добиться результатов!
– Вы считает, что есть перспектива?!
– Я мало, что считаю, твердил. Но, тут,… – Ремов вновь взялся за бумаги.
Он перелистал страницы и покачал головой:
– Я ждал, ждал, что так будет. И оно получилось! – вновь пробормотал он сам себе под нос.
Затем захлопнул папку и спросил:
– Так, как насчет Москвы? Едите?!
Козин тяжело вздохнул, он испугался, испугался этого напора и такой реакции столичного профессора. Александр надул щеки и, словно выпустив из себя, пар ответил:
– Думаю, у меня нет выхода, как говорится! Я согласен!
Ремов вдруг стал мрачным, он буравил глазами Козина и играл желваками на скулах:
– Да и еще, добавлю, как говорится без протокола…. Ваша идея… Мне стало понятно, и немного тревожно. Я самое главное должен вам сказать. Если все, что вы замыслили - получится, это будет иметь еще и побочный эффект и вы должны это знать тут. Сразу! И когда это произойдет – не сильно удивляться этому и принять это как должное!
– Что вы имеете в виду?! – насторожился Козин.
– Я имею в виду, что если все получится, у вас и у меня, то возможно ваше открытие может сыграть в вашей судьбе и негативную и очень тяжелую роль. Вы должны быть к этому готовы.
– Не понимаю вас?!
– Я вам не могу сказать точно, но может наступить такой момент, когда ваше открытие, может стать оружием, которым заинтересуется, кто-то очень сильный в этом мире…
– Каким еще оружием?!….
Но Ремов ничего больше не сказал. Он сидел хмурый и мрачный.



РСФСР.  Подмосковье.
1986 год. Май.



Контрольно-пропускной пункт на дороге – появился неожиданно. Словно вынырнул из-за поворота узкой дороги. Небольшое здание из серого кирпича с затемненными окнами и вместо шлагбаума автоматические ворота в виде подвижного забора с частыми как у расчески зубья – перегородками. Посреди этой преграды – большой красный знак «STOP». Лимузин медленно подъехал к воротам и остановился. Как не странно, но к машине никто из часовых и дежурных по КПП не вышел. Ветров вздохнул и, открыв дверь, вышел из ЗиЛа. С переднего сиденья вышел и его помощник. Они переглянулись и двинулись к зданию с затемненными  окнами. Козин огляделся. Влево и вправо от КПП,  в глубь леса, уходили столбы с натянутыми на них - колючей проволокой. Эдакая, невидимая госграница верховной власти. И хотя никаких охранников и часовых среди деревьев и кустарников видно не было – Александр Владимирович, чувствовал, что за ними из этой лесной глуши пристально следят. За каждым движением, за каждым вздохом.
В здании контрольного пункта, Ветров и его помощник, пробыли несколько минут. Вышли они в сопровождении человека в военной форме с погонами майора. Синие петлицы и фуражка с полоской такого же цвета. Майор подошел к лимузину, открыв заднюю дверь, заглянул в салон.
Он пристально посмотрел на Козина и спросил:
– Назовите вашу фамилию, имя, отчество!
Козин удивленно смотрел на кагэбешника.
Надо же! Тот не попросил ни документов, ничего, а вот фамилию спрашивает! А что если взять и сказать какую-нибудь другую. Что будет? Не пустят? Но Александр Владимирович решил не искушать судьбу. Взгляд майора был таким, что шутить, как-то не хотелось. Тем более, что из-за его спины очень мрачно смотрел еще и Ветров с помощником.
– Козин Александр Владимирович…
– Назовите количество континентов на планете земля?
– Пять,… ой, простите, шесть, еще ведь и Антарктида есть, правда там, никто не живет,… – непроизвольно  ответил Козин.
Майор еще несколько секунд пристально посмотрел в глаза Козину и кивнув головой развернулся и двинулся назад к КПП. Через несколько секунд он исчез за затемненными стеклами. Ветров и помощник сели обратно в лимузин. Через полминуты ворота дернулись и отъехали в бок. Дорога была свободной. Лимузин, шурша шинами, практически без звука урчания мотора, медленно поехал в лесную неизвестность.
Козин покосился на Ветрова и спросил:
– А что, это пароль – количество континентов?
Ветров ухмыльнулся:
 – Александр Владимирович, вы въехали на территорию, где должны быть исключены любые возможности непредвиденной ситуации. Просто исключены на самой ранней стадии. Вот и все. Вопрос о количестве континентов  - это просто тест. Ведь нельзя допускать  к первому лицу государства человека неадекватного и лишенного чувства рельности.
– Так вы ведь меня сначала вроде как тестировали. Вам, что не доверяют?
– Доверие и система безопасности не должны пересекаться. Одно от другого состоит отдельно.
– То есть, лишний раз подстраховались…
– Не лишний раз. В безопасности нет лишнего раза. Все взаимосвязано.
Козин пожал плечами:
– Эта какая-то другая жизнь и реальность. Нам простым людям, наверное, ее не понять. Все слишком сложно.
– Все не сложно, просто бремя власти, причем бремя такой власти какую имеет глава нашего государства – не позволяет применять обычные стандарты гражданского общества. И дело тут вовсе не в боязни, а в ответственности за это самое общество. За государство. За мир, за планету, в конце концов. Ведь даже из самой малой оплошности и упущения может разразиться настоящая неконтролируемая катастрофа.
– Вы какие-то страшные вещи говорите. Мне все равно их не понять. Да и не хочу я их понимать. Хотя внутренняя кухня ваша конечно интересна. Но все так сурово и сложно.
Ветров улыбнулся:
– Вам кажется. Да и вам не нужно вникать в суть. И вообще я бы рекомендовал вам забыть все, что вы видели. Шутка. А если серьезно, то мы уже практически подъехали и я вам дам последние наставления. Так сказать инструкцию. Сейчас вас примет генеральный секретарь. Рекомендую, лишних вопросов не задавать. Хотя запрещать не могу. Тем более, что Николай Сергеевич - человек открытый, добродушный, душевный. Но все же. Рекомендую лишних вопросов, не касающихся темы, не задавать. Говорите вежливо. Старайтесь не перебивать. Говорите по существу. Лучше, если вы будите сначала слушать, потом думать и отвечать. Вот в принципе и все. У вас есть какие-то вопросы?
Козин задумался. Он грустно улыбнулся и ответил:
– Скажите, вы сейчас сами-то волнуетесь?
Ветров вздохнул, но не ответил. Козин понял, что майор не просто волнуется, он висит на волоске, вернее его судьба висит на волоске. Причем не только судьба, а его жизнь! И это не пафасные слова. Это суровая реальность. Александр Владимирович оценил выдержку Ветрова. Ни один мускул на его лице об этом не выдавал. Вот, что значит  высшая школа КГБ! Зомби, а не люди!
В это время лимузин совсем замедлил ход и повернул налево. Узкая дорожка и вновь ворота и небольшое здание КПП. Козин понял, они добрались до места назначения! Правда, на этот раз, Ветров, выходить из автомобиля не стал. Он сидел молча и ждал. К ЗиЛу медленно подошел человек в штатском. Серый строгий костюм. Равнодушное суровое лицо и рация в руке. Охранник мельком взглянул на людей на переднем сиденье, затем подошел к задней дверки. Ветров нажал на кнопку и стекло медленно опустилось. Человек в штатском наклонился и кивнул головой Ветрову. Он краем глаза покосился на Козина и тихо сказал майору:
– Олег Викторович, надеюсь, вы проинструктировали гостя?
– Все в порядке Сергей Ильич. Гость проинструктирован.
– Значит, сейчас подъедите и во второй вход. Там вас встретят. Но немного надо подождать, Николай Сергеевич занят пока. У него встреча важная. Но, потом он к вам выйдет. Все, согласно расписанию.
– Хорошо. Принято,  - кивнул головой Ветров.
Охранник тоже кивнул головой и отошел немного от лимузина назад. Затем сказал, что - то по рации. Через несколько секунд ворота дернулись и отехали в сторону. Путь открыт. Черная большая машина медленно въехала в охраняему территорию. Козин испытывал странные чувства. Он вдруг ощутил, что волнуется. Адреналин резко увеличился в крови. Сердце усилено застучало.
Шутка ли! Не каждый день ездишь в гости к генеральному секретарю! Александр Владимирович, поймал себя на мысли, что рассматривает все окружающее - как в кино. Некую картинку не из реальной жизни. Вот ухоженные маленькиме елочки. Вот дорожки из брусчатки. Все чисто и как-то не реально. В жизни так не бывает. Какой-то чрезмерный, показательный порядок. А с другой стороны, ничего такого особого в окружающем нет. Обычный лес, обычные дорожки, лавочки, беседки, и обычное небо над головой. Может человек сам себе внушает исключительность в чем-то запретном и недоступном?! Ну, обратил ли он такое пристальное внимание, на какой - нибудь парк, при ведомственном закрытом доме отдыха для ученых под Новосибирском? Нет, конечно, возможно, там не меньше порядка и лоска, но вот само по себе понятие – это резиденция генерального секретаря, место, где обитает  и отдыхает глава могучего супергосударства, человек с практически неограниченой властью,  делает ощущение окружающего каким-то не реальным! Исключительным и чересчур красивым.
– Скажите, а почему этот человек у ворот, не провел тест со мной, как тот предыдущий?
Ветров качнул головой и, отвернувшись от Козина, бросил:
– Чрезмерная бдительность тоже враг безопасности. Чрезмерной бдительностью можно нарушить важный процесс, - ответил он немного обиженно.
–Трудно понять вашу логику и систему безопасности. Какая-то абракадабра.
Ветров ничего не ответил на эту колкость.
Лимузин обогнул большой двухэтажный дом из серого кирпича с большими окнами и просторными витражами, верандой на первом этаже, и подъехал, судя по всему, к заднему входу. Остановился возле небольшого крыльца. Серая железная дверь над ним. Она тут же открылась и вышел еще один человек, на этот раз в черном костюме. Светло-синяя рубашка и темный галстук. Козин удивился – зачем на загородной резиденции генсека, охранники ходят одетые как на банкете?
Ветров открыл дверь машины и вышел. Он наклонился и сухо бросил Козину:
– Прошу, и помните, что я вам говорил. Да! Не нужно охране задавать дурацкие вопросы, вы все равно их не смутите и ничего такого никому не докажите.
Козин хмыкнул и вышел из лимузина:
– Я и не собираюсь ничего никому доказывать. Я все уже доказал, что хотел.
Майор укоризнено посмотрел на медика. Охраник оценил Александра Владимировича, окинув с головы до ног - суровым взглядом и негромко сказал:
– Следуйте за мной! – скомандовал человек в костюме.
Они зашли за дверь. Козин еще больше разволновался. Довольно узкий коридор, пол устелен мягкой серой дорожкой. Полумркак. Тусклый свет боковых светильников на стенах. Затем еще одна дверь полу стеклянная. За ней довольно просторная комната с большим окном и плотными шторами на гардинах. Мягкие кожаные диваны и кресла посередине. Между ними журнальный, стеклянный – довольно большой столик. В углах, в катках, комнатные причудливые большие цветы. На стене несколько картин с пейзажами «а-ля Айвазовский». Сами стены серые, но выглядят они не как в казарме, видно, что на них какие-то дорогие, модные обои. Все просто и в тоже время со вкусом. Козин остановился в нерешительности.
Ветров посмотел на него и кивнул на кресло:
– Вы пока присаживайтесь, – покосившиь на охранника, майор добавил. – А можно нам кофе и будерброды? Мы в дороге ничего не ели.
Тот квинул головой и изчез за боковой дверью. Александр Владимирович сел в кресло и тяжело вздохнул. Волнение не проходило. Нет, он не боялся, нет, просто ощущение значимости момента заставляло его нервничать. Но он старался не подавать вида. Он попытался вспомнить образ генсека, каким он видел его на экране телевизора и на фотографиях в газете. Ему стало интересно, а совпадет ли этот образ с реальным?
Через несколько минут вошла горничная. Она вкатила передвижной столик на колесиках. На нем – большой форфоровый чайник, хлеб, различнные закуски: ветчина, колбаса трех сортов, нарезанное вареное мясо. В узкой соуснице – соус темно-красного цвета, сливочное масло, горчица, печенье и в маленькой вазочке варенье. В плоских, низеньких баночках разлиные джемы – по цветам: вишневый и абрикосовый. И главное, в двух вазочках – икра: черная и красная. Козин непроизвольно сглотнул слюну. Он проголодался и конечно - такой вот аппетиный натюрморт только усилил выделение желудочного сока.
Александр Владимирович посмотрел на Ветрова и спросил:
– А руки-то можно вымыть, перед приемом пищи?
– Конечно, проводите гостя в уборную, - бросил он охраннику.
Уборная тоже выглядела довольно солидно. Дорогой кафель  на стенах. Такой кафель просто рядовой житель союза никогда коненчо не купит в магазине! Да какой там! Он не купит его даже по великому блату. Кроме кафеля – дорогая, как понял Козин, финская голубая сантехника. Унитаз - на который приятно садиться даже от одного внешнего вида.
Александр Владимирович включил воду – повернув два блестящих барашка хромированного - импортного крана. Почти бесшумно полилась вода. Козин нахмурился. Лезли какие-то нелепые и неуместные мысли. Типа: интересно, а генсек бывал когда-нибудь в общественных привокзальных туалетах и садился там на унитаз?
Бред! Хотя, почему бред… глава государства – которое называется народным и советским, в принципе, должен тоже хоть раз справить нужду в общественомп сортире!
Они ели молча. Горничная стояла с краю и то и дело подливала Козину и Ветрову чай в чашки из форфорового чайника. Александр Сергеевич, решил снять царскую пробу -  специально намазал себе толстым слоем хлеб, сначала красной, а зетем черной икрой. Икра была и вправду вкусной. Ветчина и колбасы тоже были, судя по всему - не из ближайшего районного гастронома. Аромат свежего мяса и чеснока заставляли поглащать пищу немного не скромно – торопясь.
Ветров косился на Козина и то и дело вздыхал. Что он думал в эти минуты, Александр Владимирович, даже не хотел знать! Пусть думает себе - что хочет! А этикет тут не причем! Они не сильно-то соблюдали этикет – выхватив его на улице в Новосибирске, и затолкнув в свою служебную «Волгу»!
Еще через пару минут Козин почуствовало, что сыт.
Он откинулся на кресле, взяв салфетку со стола – вытер рот:
–  Конечно, хорошая здоровая пища стимулирует и хорошую трудовую деятельность, - сказал он негромко.
Его реплика ни к кому не относилась. Он сказал это – словно самому себе. Ветров никак на нее не отреагировал. Горничная тоже. Она равнодушно укатила передвижной столик за дверь. После трапезы захотелось пить. Козин облизнул губы. Словно кто-то неведомый и могущественный услышал его желание! Как по мановению волшебной палочки, в комнате, вновь появилась горничная. Она несла в руках поднос, на котором стояли два бокала и две бутылки дефицитной «Пепси Колы». Козин вновь скпетически улыбнулся. Американский напиток шипел и пенился. Пить его было прятно!
Генсек пьет зарубежную газировку? А почему не «патриотичный»: квас или морс? Хотя, хотя может это только для гостей…
Козин налил себе Пепси в стакан и выпил. Приятный напиток освежил полость рта. Александр Владимирович понял, что хочет спать. После такого сытного перекуса глаза сами по себе закрывались. Голова стала тяжелой. Захотелось расслабиться. Козин взглянул на Ветрова, затем на охраника в углу и откинувшись на спинку кресла закрыл глаза. Он положил ладонь на лоб, почему то не хотелось, что бы эти люди видели, что его глаза закрыты.
Полудрема окутала мозг. Тело расслабилось, мышцы стали ватными. Алекасндр Владимирович понял, что не может сдерживать себя ото сна. Как-бы не нелепо это было, но захотелось хоть на пару минут отключиться и уснуть, уснуть…
Почему-то вспомнились строки из Гамлета…
Причем в переводе почти запрещенного сейчас Пастернака:
…Уснуть... и видеть сны? Вот и ответ.
Какие сны в том смертном сне приснятся,
Когда покров земного чувства снят?
Вот в чем разгадка. Вот что удлиняет
Несчастьям нашим жизнь на столько лет.
А то кто снес бы униженья века,
Неправду угнетателей, вельмож
Заносчивость, отринутое чувство,
Нескоры суд и более всего
Насмешки недостойных над достойным!
Козин вдруг вспомнил как чуть не стал актером! Да! Его юношеская мечта – стать актером! ИМ тогда, тогда может все бы пошло не так! Тогда в 1957 он грезил сценой! Он грезил театром! Никакая медицина не могла сравниться с его желанием выступать! Он, учил английский! И уже тогда разбирался в отличие перевода Гамлета Лозинского и Пастернака! А зачем? Что бы знать – кто из них как трактует бессмертное произведение! И именно монолог принца-датского от Шекспира мог расставить все точки над i. Ведь каждый может перевести себе эти строки как он сам, лично понимает:
…Devoutly to be wish'd. To die, to sleep;
To sleep: perchance to dream: ay, there's the rub;
For in that sleep of death what dreams may come
When we have shuffled off this mortal coil,
Must give us pause: there's the respect
That makes calamity of so long life;
For who would bear the whips and scorns of time,
The oppressor's wrong, the proud man's contumely,
The pangs of despised love, the law's delay,
1957 год. Молодой Саша Козин на сцене! Да-да на сцене! Он занимался в театральном кружке и участвовал в постановках! Ему доверяли роль! И какую! Сейчас, в эти мгновения это кажатся мистикой, но он играл властьпредержащего вельможу! - генерал-губернатора Иркутска в спектакле «Русские женщины»! Тогда, он в силу своих способностей, старался исполнять роль этого человека, который, не смотря на запреты царя Николая I, разрешил Екатерине Трубецкой – супруге декабриста, поехать к ссыльному мужу в Забайкалье! Ему вспомнились слова его роли, которые Саша Козин, произносил со сцены так сокровенно:
Я вас старался напугать,
Не испугались вы!
И хоть бы мне не удержать
На плечах головы
Я не хочу, я не хочу
Тиранить больше вас…
Я вас в три дня туда домчу…
Эй! Запрягать сейчас скорей!
Козин вспомнил это, с каким-то сожалением. С какой-то горечью! Так получилось. Так получилась его роль. Настоящая роль – в настоящей жизни. Как говорил Шекспир: «Весь мир театр - а люди в нем актеры! И вот он сыграл свою, настоящую роль – Александра Владимировича Козина, на сцене – как в жизни. А ведь тогда, в Новосибирске, в 1957, ему просто не хватило смелости. Он, не мог признаться самому себе, готовил документы в школу-студию, работающую при новосибирском театре «Красный  факел», но не смог! В последний момент он побоялся! Стыдно признаться самому себе?! И вот результат, вот результат, а ведь возможно он бы тогда не сидел тут в приемной загородной резиденции главы советского государства!
Козин вздохнул. Сон немного отступил, но глаза открывать не хотелось. Память почему-то упорно выводила его на рассуждения о совпадениях и странных стечениях обстоятельств! Он родился таким, что бы быть именно тут? Тут у генерального секретаря ЦК КПСС? Или его предназначение в жизни инное!
Мистика или закономерность. А может - знак судьбы?!
Его отец иногда говорил ему:
– Саша - ты избранный! Ты сделаешь в жизни то, что пригодится всем людям! Ведь не зря ты сделал меня хромым?!
Отец рассказывал ему историю его появления на свет, когда в день его рождения. Да именно в день его рождения, папа организовал перевозку мебели. Ему хотелось, чтобы его жена с новорожденым пришла в обновленную уютную квартиру. Отец руководил в тот день погрузкой и помогал поднимать тяжелый писменный стол. Рычал автомобиль, дрожал корпус «полуторки», и водитель готов был нажать на акселиратор, как в этот момет из подъезда выбежал сосед, узнавший важную новость по телефону и, радостно крикнул:
– Владимир Александрович! Поздравляем! У вас сын родился! Сын родился!
Отец привстал в кузове - опешивший от радости. Он потерял концентрацию и вдруг, вдруг водитель дернул «полуторку»! Папа потерял равновесие и выпал из кузова на асфальт. Все обернулось тяжелым переломом бедра! А потом, потом был плохой доктор. Отец попал в руки неумелого костоправа – травматолога. Он неумело организовал лечение и кости срослись некорректно. Горе-хирург решил ломать кости заново – но толку это не дало. Более того, неумелые действия врача вылились в пожизненное увечье. Одна нога папы стала короче другой, и до конца жизни он был вынужден ходить с тростью. И косвенной причиной  Александр Владиимирович – считал себя! Своё рождение! Ну, как после этого ему не суждено было не стать врачом?!
Папа, папа милый папа! Он был таким акуратистом и педантом! Мама называла его «графом»! За высокий рост, гордую осанку и благородный профиль. И однажды «граф» чуть не сел за растрату. Бухгалтер - Владимир Александрович Козин, допустил серьезную ошибку в расчетах и на него повесили долг. Тюрьма была неменуема. И тогда, тогда семья обречена на голод и возможно на смерть! Но, папа нашел выход, он продал семейную реликвию – дорогое антивкарное пианино! И хотя это был болезненный удар по самолюбию отца, он пошел на это. Причем позже, отец попытался исправить эту ошибку. Он купил другое дорогое фортепьяно! А ведь тогда в семье музыкой никто не занимался!
Глупо?! Именно сейчас, тут, перед встречей с генеральным секретарем ЦК КПСС, вспоминать это?
Александр Владимирович вздохнул, вновь на сознание накатила полудрема. Открывать глаза не хотелось. Сколько прошло время, он не знал. Пол-часа, час…
Вдруг в комнату вошел еще один охранник он негромкол сказал:
– Николай Сергеевич осовбодился и готов принять вас. Прошу сдедовать за мной!
Козин непроизвльно вздрогнул. На него внимательно смотрел Ветров. Он утвердительно кивнул головой – давая понять, что нужно выполнять команды охранника. Александр Владимирович встал и двинулся за человеком в сером костюме.
Они вышли в небольшой коридор, затем в просторный холл. В холле была широкая винтовая лестница, которая вела на второй этаж. Охранник шел не оглядываясь. Козин двигался за ним. Почти след в след, за Александром Владимировичем, шел Ветров. За майором поднимался еще один охранник. Козин смотрел невольно под ноги переднему конвоиру. Тот, поднимался по мраморным ступеням, покрытыми толстой ковровой дорожкой. Пириллы из красного дерева и хромированые балки перегородок сбоку. Лестница вела на широкий балкончик, на который выходили боковые двери. Перед одной из них, охранник остановился и обернувшись, посмотрел на Козина и Ветрова. Затем конвоир легонько постучал в дверь. Ответа слышно не было. Но через мгновение охранник заглянул внутрь. Он засунул в помещение лишь голову и потом выпрямившись, и обернувшись, кивнул Ветрову и Козину чтобы те заходили в кабинет.
Сердце у Козина окончательно взбесилось. Оно билось в бешеном темпе. Ту-ту-тук. Как у голубя. Козин вдруг вспомнил, что когда в юности держал голубей в руке, прежде чем запустить их в небо – чустовал как сердце у птиц буквально вырывается наружу. Тук-тук-тук – мелкой дробью.
Вот и сейчас у него – тук-тук-тук!
Александр Владимирович переступил порог кабинета. Он вошел внутрь и затаил дыхание.



РСФСР. Новосибирск.
1986 год. Май.




Женщина крадучись зашла в кабинет. Тихо закрылась дверь. Женщина медленно, как, как пантера села на стул что стоял у стены. Дама внимательно смотрела на хозяина кабинета, который был увлечен бумагами на его рабочем столе. Мужчина читал документы и что-то бормотал себе под нос. Он, то и дело почесывал макушку и всхлипывал от удивления, словно маленький ребенок при просмотре мультфильма. Женщина притаилась. Она ждала. Она не двигалась. Она окончательно стала похожа на хищницу. В глазах - хладнокровная жестокость и решимость.
Наконец хозяин кабинета отвлекся от бумаг и медленно поднял голову. Он увидел женщину и вздрогнул и нелепо улыбнулся. Его испуг ей понравился. Она удовлетворенно кивнула головой.
– Нила? Что ты делаешь тут? Что случилось?
Женщина хмыкнула и зло ответила:
– Вот пришла посмотреть на твое настроение. Как тебе работается?!
– Что значит пришла посмотреть на мое настроение? Что случилось? Я вижу, ты не в себе? – мужчина еще сильней заволновался.
– Нет, я в себе. А вот ты?!!! Ты в  себе?! Вернее хочу посмотреть, на тебя, когда ты перестал быть самим собой!!!
– Нила?! Что все это значит?! Что случилось?!!
Женщина покачала головой и грустно сказала:
– Не думала, что ты, вот так, через двадцать лет - будешь мстить ему!!! Вот так, подло и мерзко!
Мужчина вскочил с кресла:
– О чем ты говоришь? Что произошло? Что-то с Сашей? Что произошло? Где он? Ему плохо? Он в больнице?
Женщина зло отмахнулась:
– Перестань разыгрывать тут театральную пьесу! Это вы с ним в институте в студенческом театре хорошо играли. А сейчас ты фальшивишь! Ты фальшивишь самому себе!!! Мне хочется кричать – не верю! Не верю!
Мужчина заходил по комнате, подскочив к подоконнику, схватил графин с водой, что стоял там и сделал несколько глотков прямо из горлышка. Причем струйки воды пробежали мимо рта и облили рубашку и галстук.
– Да, Олег, как ты мог. Как ты мог?! Я сразу поняла, что это ты его предал и сдал?
– Да о чем ты?!!
– Ты знаешь. Тогда в шестьдесят четвертом, ты же клялся мне, что никакого зла не держишь, и все понимаешь. И понимаешь, что я люблю Сашу. Что я люблю именно его и хочу с ним жить! И я тебе поверила! Тебе, настоящему, как я тогда считала мужику – Олегу Бередееву! Будущему врачу и профессору! Настоящему советскому врачу Олегу  Федоровичу Бередееву!
Олег Федорович отмахнулся и раздраженно ответил:
– Перестань Нила! Перестань! Я уже давно забыл эту историю! Ты Нила Петровна, носишь фамилию Козина - уже больше двадцати лет! И я давно с этим смирился! Более того! Я уже давно забыл о том времени!
Козина кивнула головой и грустно улыбнулась:
– А я вот считаю, что ты не забыл! Я поняла теперь, как ты расправился и отомстил ему за то, что он увел меня у тебя!
Мужчина нервно рассмеялся:
– Нила, тебе приятно через много лет разбередить ту старую рану и причинить мне боль?! Напомнить мне о моём любовном фиаско?! Не ожидал я от тебя! Не ожидал!
– А я не ожидала от тебя!!!
Мужчина устало сел на стул напротив Козиной. Он, внимательно посмотрел на Нилу Петровну.
Она изменилась. За двадцать лет она стала солидней. Нет, она не постарела, она все так же привлекательна. Она просто стала женщиной. Красивой сорокалетней женщиной. Все тот же очаровательный румян лица и брови в разлет. Слегка пухлые щечки и внимательные глаза, в которых можно утонуть. Боже, как он сходил  от нее с ума! Тогда в шестьдесят четвертом! Она просто заполнила весь его внутренний мир! Все его сознание. Нила, Нилочка Турышева - очаровательная сокурсница из параллельной группы. Он на переменах бегал мимо аудитории, где сидела ее группа – что бы мимолетно увидеть ее. А она, она даже не замечала его. Она была увлечена другим. Он это знал. Она была увлечена его товарищем, его одногруппником Сашкой Козиным! Этим повесой и бабником! Этим усатым мачо, который менял девчонок, как перчатки и ни с одной не заводил серьезных отношений. Дерзкий и прямолинейный, Сашка Козин, просто выводил его. Он бесил его своим умением вскружить голову девчонками. И главное он бесил его тем, что Нила Турышева, Нилочка, так была влюблена в этого усатого баламута. Но Сашка Козин был его друг! И Олег Федорович понимал, что дружба все–таки дороже всего! Даже любви! Он не мог предать друга! Он не мог ради девушки поссориться с Сашей Козиным только потому, что она выбрала его! Но, где-то в душе, где-то в  глубине души не погас огонек. Тот, маленький беззащитный огонек пылких безответных чувств! Олег все же надеялся на то, что Нила обратит на него внимание. Ведь, Саша Козин, ее, как бы не видел. Усатый повеса не собирался строить с Турышевой никаких серьезных отношений. Олег Федорович это чувствовал и знал. Время шло. И однажды случилось чудо! На студенческой вечернике, в тот день были танцы. На них пришла и Нила Турышева. Грустная и как показалось Бередееву, какая-то одинокая. Она стоял в углу, когда все танцевали под запрещенные официально звуки зарубежных ансамблей и групп.  И тогда он решился! Он подошел и пригласил ее на медленный танец! Он впервые прижал ее к себе. Она положила руки ему на плечи и молчала. Он был тогда на вершине блаженства! Нила! Его мечта и любовь! Рядом, вот так! А потом, потом была ночь. Они гуляли до утра. Взявшись за руки и рассказывали друг-другу, о себе. О своих планах. Нила была немного разочарованной, но все же какой-то откровенной. Она говорила ему, как хочет жить! А он, он ловил каждое ее слово. Они расстались ранним утром у ее подъезда. Олег Федорович решился и поцеловал ее. Она не сопротивлялась. Напротив, она ответила ему поцелуем. И после этого у них начался роман. Какой-то наивный и немного детский. Он дарил ей цветы  и шоколадки. Она смеялась и легкомысленно опаздывала на свидание. Но, Олег Федорович был счастлив. Он знал, что свяжет с Нилой всю свою оставшуюся жизнь! Близился их выпуск из института, госэкзамены и самостоятельная настоящая врачебная практика! Бередеев сделал Ниле предложение - выти за него замуж. Он боялся, что она не согласится, но она, дала согласие - не колеблясь! Олег Федорович даже не верил, что все это происходит! Он купил обручальные кольца и рассказал обо всем своим родителям! Пришла пора готовиться к свадьбе. Но, дальше случилось то, что Бередеев не любил вспоминать. Его лучший друг и коллега Сашка Козин, как взбесился. Узнав о том, что Олег сделал Ниле предложение – Козин пошел «в атаку». Что это была за атака, Бередеев не мог понять дол сих пор! То ли это была атака из-за ревности и ущемления мужского самолюбия. Толи действительно Козин влюбился в Турышеву. Но, так или иначе, Сашка Козин встал на его пути. Он не давал прохода Турышевой, докучая ее своими ухаживаниями. Нила первое время держалась и не отвечала на настырные подкаты усатого мачо. Но в какой-то момент Турышева все же сдалась! Не выдержало девичье сердце могучих накатов козинских любовных посылов! Нила капитулировала! А Бередеев понял, Турышева все еще любит этого повесу и бабника – Сашку Козина. К тому же Нила устроила из их любовного треугольника настоящую викторину. Она пришла в сою группу на занятия и объявила какой-то общий совет ее любовных пристрастий! Спросила у своих одногруппников совета – за кого ей выходить замуж?! К тому моменту практически весь старший курс института следил за этой любовной историей Козин – Турышева - Бередеев. Однокашники, к сожалению, были на стороне Козина! Все считали, что Ниле нужно выти замуж именно за Сашку! Бередеев понял, что лишний и отступил. Причем у них с Козиным состоялся настоящий мужской разговор. Без кулаков и оскорблений. Просто разговор. Они поговорили жестко, но честно. Бередеев дал слово, что никогда не будет укорять своего друга, что тот расстроил ему свадьбу. А затем Олег Петрович пришел и попрощался  с Нилой, забрал обручальные кольца. Ей он так же пообещал, что в дальнейшем, что-бы не произошло в жизни -  не будет держать на нее обиду. Турышева даже расплакалась от чувств и сказала, что считает Олега Федоровича - настоящим мужиком! Такая вот любовная мелодрама.
Но, как давно она была - больше двадцати лет назад!
Бередеев смотрел на Нилу Петровну, и грустно улыбался. Возможно, она все это тоже вспоминала сейчас. Правда, как он видел по ней, никаких меланхоличных чувств она сейчас к нему не испытывала! Напротив - в ее красивых глазах горела неподдельная искренняя уничтожающая злоба, ненависть!
– Нила успокойся и расскажи, что все-таки случилось?!
Козина, ошарашила его ответом:
– Сашу арестовало ка-гэ-бэ. Он в тюрьме.
Бередеев обомлел. На его лицо наползла растерянность и смятенье:
– Что?! Не может быть?! Нет, нет, это не может быть!
Козина покачала головой и добавила:
– Может, может, они ко мне приходили. Они приходили ко мне!
Бередеев тяжело дышал. Он всматривался в лицо Нилы пытаясь понять, что это не правда!
– Нила, скажи, что ты так шутишь?! Нила! Это неправда?!
– Правда, Олег. Правда, и ты это знаешь!
– Я?!! – Бередеев вскочил.
Он, с ужасом смотрел на Козину, понимая, что сейчас она обвиняет его в самом страшном, наверное, для него поступке – в предательстве!
– Я?!! По-твоему, я причастен к его аресту?!
Козина немного смутилась. Она растерялась - видя побледневшее лицо Бередеева. Нила Петровна засомневалась, что он так искренне может сыграть удивление. Нет, конечно, они с Сашей отчаянно и талантливо играли в студенческом театре, они ловили и имели успех и они были настоящими актерами-любителями. И все-же, все-же так профессионально сыграть удивление и возмущение?!
Козина засомневалась. Ее взгляд потух и искорки ненависти сгорели где-то в глубине ее сознания. Нила Петровна вздохнула и спросила:
– Ты хочешь сказать, что никак не причастен к его аресту?
– Я?! Нила! Как ты могла?! Как ты могла! Я ведь дал тебе свое слово! Свое настоящее слово! Тогда двадцать лет назад! И я никогда ни на микрон его не нарушил! Когда я его нарушил?! Скажи?! И почему сейчас я должен его нарушать?! Тем более Сашка мой друг! Он мне настоящий друг! И у меня семья! Нила, как ты могла так подумать?! Как ты могла?!
Нила опустила голову и разрыдалась. Она ревела, ее спина дергалась от судорог и отчаянья. Бередеев бросился к окну, схватил с подоконника графин и стакан, налил воды:
– Нила, Нилочка успокойся! Вот выпей воды и расскажи мне все, что ты знаешь! Вот выпей!
Нила непроизвольно потянулась к стакану и сделала несколько глотков. Она нечаянно расплескала воду на пол. Он поднял ее со стула за плечи и прижал к себе. К груди, близко-близко. Она рыдала, ее колебания передавались его телу. Он гладил её по спине и приговаривал:
– Нила, Нилочка! Упокойся, расскажи, что ты знаешь, и мы подумаем - что делать! Мы подумаем и обязательно поможем Сашке!
Нила Петровна еще несколько секунд душила в себе рыданья. Она сдерживалась. Дергалась как от приступа кашля. Наконец, она немного успокоилась и посмотрела на Бередеева. Но это уже был взгляд без ненависти. Напротив это был взгляд с надеждой.
Бередеев вздохнул. Он помог ей сесть обратно на стул. Нила Петровна достала из кармана носовой платок, утерев слезы, дрожащим голосом сказала:
– Они пришли ко мне и сказали, что бы я, не поднимала шума. Молчала. Просто молчала.
– Они сказали тебе, что он арестован? Они тебе угрожали?
– Нет, они сказали что, мол, он выполняет какое-то правительственное задание. И все. И скоро он вернется. Но когда не сказали. Сказали, что бы я просто молчала и ждала и не кому не говорила.
Бередеев задумался:
– Может правда, он выполняет какое-то задание? – неуверенно сказал он.
Нила Петровна укоризненно посмотрена на Олега Федоровича:
– Олег? Ты, правда, так наивен? Ну,  какой из Саши шпион?! Он, что, шпион по-твоему? Отправлять его на задание?! Да и он терпеть их не может! Он ненавидит их! За отца! За дядю! Он не мог согласиться! Он просто арестован! Они, наверное, что-то хотят от него! И не говорят мне! Они мне ничего не сказали! А задание, задание это просто прикрытие! Они арестовали его, Олег!
Бередеев стал мрачным. Желваки ходили на его скулах. Олег Федорович опустил голову и молчал. Козина всхлипнула, вновь вытерла слезы и продолжила:
– Нужно, что-то делать! Нужно, что-то сделать! Я не знаю – что, но если мы будем молчать, они его погубят! Они его погубят! Я просто не могу понять, зачем он им?
– Вот и я не могу понять,… что такого он мог сделать, что бы они им заинтересовались? Какое еще правительственное задание? Мне вообще ничего не понятно. Нила, нужно действовать осторожно! Я попытаюсь узнать через свои каналы. Что же все-таки произошло? Ну не может вообще ничего никто не знать. Какие-то следы должны быть! И потом, потом решим что делать! Я соберу всех ребят! Мы, мы решим - что делать! Ты, главное - сама сейчас не паникуй! Еще пока ничего не ясно! И паниковать не нужно! И конечно, конечно пока не поднимай шум! Мне кажется если, сейчас, не зная ничего, никаких подробностей - поднять шум, только ему хуже сделаем! Расскажи - как все произошло?
Козина вздохнула, новь непроизвольно утерла слезы, хотя она уже не плакала и успокоилась:
– Рассказывать нечего, он утром встал. Он просто позавтракал, как всегда и ушел на работу. И все. Его больше никто не видел. На работу он не пришел. Мне позвонили и справились – не заболел ли он? Я сразу заволновалась. Стала его искать. Отпросилась с работы. Прибежала домой. Ждала. Ждала и тут…. Тут пришли они. Они были вежливы. Но ничего толком не сказали. Несли какую-то ерунду про задание. Вернее говорил один человек. Второй молчал.
– Кто это был? Ты запомнила фамилию, звание и должность?
– Откуда?! Я была в шоке! Он показал мне свое удостоверение и все! У меня как пятно в глазах! Я даже не смотрела на его фамилию! И все!
Бередеев задумался. Он стал совсем мрачным:
– Да, дело плохо! Как теперь искать этого визитера, что приходил к тебе? Не ясно. Ладно, скажи, а Саша тебе вообще ничего не говорил? Может о планах каких? Может об идеях? Может, говорил тебе о каких-то знакомствах новых?
– Нет ничего он мне не говорил, он как всегда сам себе на уме. Читал по вечерам статьи. Ты же знаешь его принцип – не ложиться спать пока две-три статьи научные не прочитаешь! Он ведь весь с головой в своей работе! В своих мышах! В своих опытах!
Бередеев тяжело вздохнул:
– Чует мое сердце, что эти мыши его и опыты как раз-то и привели в организацию, с которой он не хотел общаться! Ой, чую именно опыты. Ладно, ладно, ты знай Нила, мы с тобой и все, что надо, мы сделаем для него! Мы его освободим!
Нила вновь заплакала. Она понимала, что Бередеев успокаивает сам себя.









РСФСР.  Подмосковье.
1986 год. Май.



У окна стоял невысокий мужчина. Он был одет в брюки и светлую рубашку. Немного коренастая фигура была похожа на силуэт спортсмена штангиста. Мужчина стоял и пристально смотрел в окно, оперившись руками в подоконник. Его лысый череп слегка блестел в отблесках стекол.
Козин сморел на этого человека с любопытством и некой боязнью. Страх слегка сдерживал дыхание. Александр Влаимирович неволольно облизнул засохшие губы и помассировал усы пальцами. Так он делала всегда, когда волновался.
Мужчина уокна обернулся, внимательно посмотрел на гостей и решительно двинулся к ним. Слегка круглое моложавое лицо. Внимательные глаза. Темные брови и румыне щеки. Он выглядил гораздо моложе своих лет. Лысина посредине черепа даже молодила его. Правда, волосы сверху ушей уже блестели сединой. Козин невольно сравнивал его реаьный  образ с газетной фотографией. Генеральный секретарь ЦК КПСС - Николай Сергеевич Горбунов в жизни выглядел так же, как на агитационных плакатах!
Александр Владимирович невольно улыбнулся. Глава государства в рубашке без галстука был похож на директора театра. Да-да! На директора театра!
Горбунов подошел вплотную к Козину и протянул руку. Его лицо было сосредоточенное хмурое – но не злое. Озабоченность и какая-то отреченность от реальности. Генсек пристально посмотрел в глаза Козину и сказал:
– Здравствуйте, рад знакомсту.
Как-то все просто и без особого пафаса. Козин пожал руку Горбунову и ответил:
– Я тоже. Тоже рад.
– Вы уже, извините Александр Владимирович, вот ждать вас заставил. Но ничего не поделаешь, руководство государством такое дело хлопотное. Протокол тут не всегда как говорится правит бал.
Козин смутился. Генсек знал его по имени отчеству. Как будто они были давно згнакомы. Глава государства, как показалось - был очень прост в общении и заставлял невольно оправдываться собеседника.
– Да ничего, в принципе,  я мог и подождать, - пробормотал Александр Владимирович.
Горбунов лишь сейчас выпустил руку врача, обернувшись, указал жестом, на два больших кожаных кресла в углу:
– Прошу, давайте сядем. Там будет удобней говорить. Тема серьезная и разговор, как я понял, будет долгий. И важный.
Козин послушался и прошел к креслам. Охранник встал в углу и скрестил руки на животе. Ветров тоже стоял неподалеку. Горбунов словно не обращал на них внимания. Их словно не было в кабинете у генсека. Тени. Призраки. Николай Петрович сел в кресло напротив Александра Владимировича, и тяжел вздохнул. Он внимательно смотрел на врача и буравил его своими темно-коричневыми  глазами. Взгляд генсека был тяжелым. Нет, не злым, но каким-то пронизывающим и испытывающим собеседника на прочность. Козин виновато улыбнулся.
Горбунов покачал головой и спросил:
– Надеюсь, вас покормили  с дороги?
– Да конечо, конечно, спасибо.
Генсек удовлетворенно кивнул головой и сказал:
– Ну, что ж перейдем тогда к сути, - его голос был низким и слегка хрипловатым. – Вы, как я понял, уже в курсе трагических событий на Украине?  - легкий южный  хохляцкий говор в произношении.
– Да в курсе.
– Ну, тогда, тогда перейдем к вопросам. Я вам задам несколько вопросов. И мне нужно, что бы вы в доступной и понятной форме мне дали пояснения. Это очень важно Александр Владимирович.
– Конечно, я понимаю, - Козин успокоился.
Он, вдруг почувствовал уверенность. Перед ним сидел обычный человек хоть и наделенный безграничной властью. Но, это лишь человек и не более. Причем человек с проблемами обычных смертных.
– Я хочу, товарищ Козин, что бы вы были со мной предельно искренним! – в голосе генсека Козин все-таки уловил нотки угрозы.
Хотя, лицо Горбунова было добродушным, серьезным, но в тоже время добродушным. Александр Владимирович ждал. Генсек сделал паузу. Он отвлекся от гостя и посморел в окно. Пауза слегка затянулсь. Наконец Горбунов вновь посмотрел в глаза Козину, сказал:
– Очень серьезная ситуация. Очень серьезная. Запад уже истерит. Очень гнусные обвинения в наш адрес. Все в один голос говорят о нашей преступной халатности. В мире - истерия в отношении нас. Чернобыль конечно нам сильно навредил. Но, даже не в этом дело. Люди. Люди пострадали. Много людей. Наших советских людей. И нам нужны кардинальные меры. Координальные действия. И не стандарные решения. Вся надежда на врачей и ученых. На наших советских ученых и врачей. Александр Владимирович, вы, один из тех, кто может предложить это нужное нам решение. Мне доложили именно так.
Генсек замолчал и вновь задумался. Козин хотело было промолчать, но неожиданно для себя сказал:
– Просите Николай Сергеевич, но вы возможно переоцениваете мои возможности и мое открытие.
– Я никогда ничего не переоцениваю. Я стараюсь принимать взвешаные решения. Это мой принцип. Да и моя должность не позволяет делать мне ошибки, - ответил Горбунов сурово. – Мне доложили о вашем открытии вкраце. Справкой. Маленький доклад был. В ка-гэ-бэ есть тоже свои эжксперты. У них есть тоже солидные консультанты. Не думаю, что бы они стали предлагать вашу кандидатуру и ваше открытие, не проведя некую аналитику. Ведомство серьезное. Поэтому давайте без сантиментов и прочей деликатности. Расскажите мне о вашем открытии.
Козин задумался. Рассказывать первому лицу государства некие научные постулаты трудно. А, что если он просто не поймет?! А что если он элементарно не понимает сути проблемы и сути фундамента темы.
Горбунов уловил смятение гостя и грустно улыбнулся:
– Я вижу, вы сомневаетесь. Вы считаете, что генеральный секретарь может заниматься политикой и решением административных проблем и управленческих системных ходов. Но поверьте – генеральному секретарю нужно быть в курсе всех тем. Поэтому я стараюсь изучать все темы. Мне приходится решать и сталкиваться с разными вопросами.
Козин развел руками:
– Я не считаю, что глава нашего государства не достаточно компетентен. Просто даже специалисты не всегда могут понять сути темы. Либо они не хотят ее понять. Либо просто не воспринимают, как верную.
– Вы рассказывайте, а я уж пойму точно. И почуствую верность темы. И направление темы, - заверил генсек и манул рукой.
И все-таки  - его южный говор был забавен.
– Начнем с основы. Что такое костный мозг? Это основа. Основа нашего организма. Ствол, так сказать. Если человек дерево, то косный мозг ствол,  – начал осторожно Козин.
Генсек внимательно смотрел на него. Александр Владимирович решил, что будет говорить так, как думает. И к черту эти просветительские отступления. Все будет, как в при научном докладе. А уж, что поймет важный собеседник – то поймет! Это его проблема.
Козин уверенно заговорил:
– Раньше, все рассматривалось по-другому. Я имею в виду кровь. Рассматривалось, что кровь делиться на красные и белые тельца. Красные несут кислород. Белые - лейкоциты, защищают организм от всего чужого… тромбоциты - обеспечиванют гемостаз. Они обеспечивают свертываемость, что бы с одной стороны - она была жидкая, а с другой строны она могла нормально свернуться. Это дело клеток, стволовых клеток, которые обеспечивают регенерацию нашего организма, которые могут превращаться в любые другие по потребности организма. Так вот, раньше они рассматривались все отдельно! Я доказал путем опытов и исследований, что это чуточку не так. Есть взимосвязь красной и белой крови. Все взаимосвязано. Одно влияет на другое! Регулируя одно - мы регулируем другое. Это не разрозненная – это единая общая система. Это дает управляемый подход к клеточным технологиям. Определить дезрегуляцю.  Главная задумка моего метода - заставить кровь перераспределить красные и белые тельца. Заставить костный мозг восстанавливаться.  Сделать его ругулируемым! Причем я считаю, что костный мозг, можно восстановить при  любой, даже самой серьезной травме и даже при любом самом серьезном поражении или заболевании. Как это сделать?
Козин увидел, что в глазах генсека загорелся огонек любопытства. Даже не любопытства, а заинтересованности.
Александр Владимирович продолжил:
– При травме или поражении мозга. Той же радиации, можно все исправить. Как? Я предлагаю такой метод  - полностью уничтожается весь костный мозг. С помощью цитостатики.
Горбунов вздохнул и вытянув руку прервал Козина:
– А вот тут поясните. Пока все было понятно, но вот тут уже не очень. Что такое цитостатика?
Александр Владимирович кивнул головой:
– Цитостатика – это специальные препараты. Так вот, при радиации допустим,  лекарствами мы убиваем клекти костного мозга. Он перестает делиться. А потом производим имплантацию. И все. Вот такой метод.
Генсек кивнул головой и задумался. Он опустил взгляд. Козин понял, что немного сумбурно рассказал ему, о своем открытии.
Горбунов ухмыльнулся и спросил:
– А мне говорили, вернее, докладывали, что якобы с помощью вашего открытия в принципе можно вообще множить органы? Фантастика какая-то! Что скажите?
Козин немного растерялся. Он не ожидал услышать такое. Но взяв себя в руки ответил:
– Видно, что ваши эксперты из ка-гэ-бэ действительно в курсе ситуации. Да, правда. В принципе – любой орган можно вырастить заново! Берутся клетки, перепрограммируются под определенный орган и выращиваются!
Генсек вновь пристально смотрел на Козина:
– И что, по-вашему, вообще можно вырастить искусственного человека?!
Александр Владимирович задумался, развел руками и тихо сказал:
– Немного не так.  Искусственного человека можно собрать, но он без мозгов будет…Можно создавать запасные части…так сказать.
Горбунов покачал головой:
– Да, я понимаю, душу уж никто ему не вставит. Но все же! Он, этот ваш искусственный человек, конечно, будет без мозгов. Но, когда у тебя заболит печень…
Козин согласительно кивнул:
– Именно так. У нас постоянно происходит регенерация ткани. Одни клетки отмирают. Постоянно погибают.  И тут я вот и дошел до неких мыслей. Суть такова. Из костного мозга стволовые клетки попадают во все органы, становятся такими, какие есть вокруг. Например –  пришли в печень, они становятся клетками печени. Пришли в сердце, они становятся клетками сердца. Стволовые клетки – это и есть палочка выручалочка! Потому, что от ствола, ствол… ствол, пошли ветки листочки – а костный мозг — это основа. Почему происходят болезни?! Потому, что не может восстановиться организм человека! Например, инфаркт миокарда – часть мышцы отмерла, инсульт, инфаркт, травма все можно восстанавливать…
Горбунов вновь согласительно кивнул головой:
– А вы владеет этими технологиями?
Козин  удивленно посмотрел на генсека:
– А вы не знаете? Вы должны знать. Если уж вам ка-гэ-бэ докладывает. В принципе, пока этими технологиями никто не владеет. Это пока теория. Теория, переходящая в практику. Пока все на уровне опытов над мышами. Я лишь предлагаю метод. А все остальное пока что в разряде перспектив.
Генсек удовлетворенно кивнул:
– Да уж… пока мы с вами говорим о фантастике. О будущем, так сказать, медицины. Но, я ведь вас позвал сюда говорить не об этом. Это все хорошо.  Но, мне-то доложили о другом. О более реалистичном, уже о имеющемся. Вы не догадываетесь о чем я?!
Козин насторожился. Генсек стал окончательно суровым:
– Пока я не сильно понимаю, о чем вы хотите меня спросить? – Александр Владимирович сказал это совсем тихо.
– А я думаю, вы догадываетесь товарищ Козин. Я думаю, вы понимаете, что вас сюда привезли именно говорить о конкретном и реальном решении очень важной и очень трудной проблеме. Опасной, я бы сказал проблеме, которая поставила безопасность государства на грань.
– Честно говоря, пока не очень понимаю. Как я могу чем-то помочь с безопасностью целого государства.
Горбунов вновь посмотрел на окно. Вновь пауза. Козин почувствовал, что опять волнуется. Тон генсека стал совсем мрачным. Даже угрожающим. Пауза затянулась. Минута, другая. Затем Горбунов кивнул охраннику в углу:
– Попросите, что бы нам принесли кофе, – посмотрев на Козина, генсек добавил. –  У меня бессонные ночи. Кофе выручает. Вы, не против?
– Нет, выпью с удовольствием, - осторожно ответил Александр Владимирович.
Горбунов откинулся на спинку кресла и вздохнул. Он постучал кончиками пальцев по подлокотникам, неожиданно сказал:
– Я хочу, что бы вы все-таки сами рассказали мне о своей вакцине. Хочу, чтобы сами. Не хочу задавать вопросы. Просто прошу – о вакцине, расскажите?
Козин замер. Дыхание прервалось. Лицо покраснело. Александр Владимирович почувствовал, что даже потемнело в глазах. Ветров, только теперь он понял игру этого кагэбэшника – майора Ветрова! Задержали ученого врача на улице! Конечно, не просто так. Привезли в другой город, в тюрьму. Допрашивали. Причем, так допрашивали аккуратно, ждали, когда врач сам расскажет о своем открытии. Не рассказал. Повезли к генеральному секретарю, что бы тот сам спросил. Ничего не скажешь – тонкая оперативная игра. Ветров - Ветров! Волк - а не оперативник!
Козин посмотрел на майора. Тот издевательски кивнул головой. Ловушка захлопнулась. Они все знают! Они все давно знали! Александр Владимирович понял, что теперь все зависит от него самого. Как он себя поведет в этой ситуации.
– Товарищ Козин, мне, правда, нужна ваша помощь. Причем мне лично. Вы знаете о ситуации с моей супругой. Кроме этого помощь нужна еще тысячам обычных советских людей. Тысячам! – Горбунов поднял вверх указательный палец. – Как же так? Почему вы скрываете информацию о вакцине.
Козин нахмурился. Он потрогал усы пальцами. Сложность момента. Не просто сложность, а сложность на уровне судьбы дальнейшей!
– Я ничего не скрываю. Я ничего не утаиваю. Во-первых, вакцина еще не утверждена и до конца не опробована. Она сырая, так сказать, а во-вторых вы, ответили на свой вопрос. Во второй половине. Вакцина нужна всем советским людям. Да что там советским людям, считаю, что вакцина нужна, если она удачная – всему миру. Всему человечеству, как бы, не пафосно – это звучало. Всем! А не только узкому слою номенклатуры и высших работников партии и правительства. Вот поэтому я и придержал о ней информацию.
Горбунов вздохнул и посмотрел на потолок. Он молчал и, это не нравилось Козину. Александр Владимирович понимал, генсек думает, как поступить с гуттаперчевым врачом.
– Давайте пока про все человечество не будем. Пока. Я понял ваше стремление. Но прежде всего, должна у вас быть боль за Родину! За нашу Родину! А уж потом за человечество… ладно. Расскажите мне о вакцине. Что там вы на придумывали и на получали?
Козин вновь покосился на Ветрова. Горбунов поймал его взгляд и тоже посмотрел на майора. Тот стоял как памятник. Ни движения. Ни один мускул не дрогнул.
– Понимаете Николай Сергеевич, моя вакцина, вернее наша вакцина она ведь пока лишь образец.
– Это я все знаю. Расскажите суть. Мне интересна суть, - отмахнулся генеральный секретарь.
– Хорошо. Начнем с мышей. В лаборатории были опробованы десятки тысяч разнообразных методов и, например, видов лечения. Десятки тысяч! Методика работы со стволовыми клетками формировалась постепенно. Стали выяснять какое количество стволовых клеток нужно ввести, чтобы добиться положительного результата. Если мыши вводили большое количество стволовых клеток, она выживала. Стали снижать количество стволовых клеток и при вскрытии обнаруживали на селезенке каждого зверька загадочные новые образования. Странные бугорки, своего рода выпуклые пупырышки. У тех мышек, которым вводили, к примеру, десять стволовых клеток, обнаруживали десять бугорков. Соответственно кому доставалось двадцать клеток – двадцать бугорков. Выяснилось, что каждое новое образование вырастало из одной стволовой клетки. Нам повезло! С мышами повезло! Потому как если бы мы это все делали на собаках, ничего бы нельзя было обнаружить. У мышей маленькие селезенки позволяющие провести связь между введением стволовых клеток и появлением новообразованных бугорков. Это позволило нам все основные человеческие заболевания, которые изучает иммунология моделировать на мышах. И самое главное! Завершена расшифровка генома домовой мыши. Выяснилось, что он почти на восемьдесят процентов совпадает с геномом человека! Длина генетического кода мыши немногим меньше человеческой, а количество генов сравнимо с числом генов у человека. Это дает возможность изучать функции генов у человека. Это дает возможность изучать функции генов человека на лабораторных мышах, блокируя им различные гены. И вот мы пришли к главному. Именно мыши и помогли при разработке этой самой противораковой вакцины. Для приготовления противораковой вакцины мы используем опухолевые клетки самого больного, либо их отдельные соединения. Мы разработали принципиально новую вакцину из опухолевых клеток лабораторных мышей!
В этот момент раздался звон чашек. Козин замолчал. Горбунов повернулся и привстал с кресла. Рядом с горничной стояла женщина. Идеальный костюм деловой женщины, скорее всего французский, роскошная прическа. Безупречный макияж. Взгляд усталый и немного сердитый. Брови в разлет делали выражение лица первой леди страны немного злым. Это была супругу генерального секретаря – Лариса Максимовна. Горбунова внимательно смотрела на Козина. Лишь небольшая нездоровая белизна на щеках. Горбунова вздохнула и указала горничной на стол. Та поставила две чашки с кофе и сахарницу.
– Лариса, позволь вот тебя познакомить с профессором Козиным. Он из Новосибирска, - генсек подошел к супруге и взял ее за руку.
Козин невольно тоже встал с кресла. Горбунова кивнула головой и негромко сказала:
– Николай, это очередной чудо лекарь?
– Ну, зачем ты так? Я просто ищу выход из ситуации.
– Я поняла. Очередной лекарь. Ладно. Я уже поняла, что он работал с мышами. Я слышала его рассказ.
Козин догадался – Горбунова зашла в кабинет тихо и возможно просто стояла в углу, чтобы ее не видели.
– Продолжайте. Продолжайте. Я послушаю, - капризным тоном добавила Лариса Максимовна.
– Лариса! Может, ты пойдешь к себе и приляжешь? А после мы поедем в больницу.
– Я хочу слушать. Хочу услышать, что предлагают наши чудо врачи, - уперлась Горбунова и, высвободив свою руку, из ладони супруга, прошла и села в кресло, справа от Козина. Тому ничего не оставалось, как тоже опуститься на свое место.
Горбунов был немного растерян неожиданным появлением супруги, как показалось Козину. Генсек развел руками и тоже сел напротив Александра Владимировича. Лариса Максимовна  пододвинула к Козину чашку с кофе и приказным тоном сказала:
– Пейте!
Генсек виновато улыбнулся и попытался немного разрядить обстановку:
– Александр Владимирович, понимаете ситуацию. Прошу вас, продолжайте!
Но, Горбунова его вновь перебила:
– Ты уже почти всему Союзу разболтал о моей проблеме и болезни. Николай, прошу тебя впредь, дозируй информацию!
– Лариса! Я делаю все, что бы решить твою проблему. И никакой болтовни нет! Прошу тебя! Давай успокоимся и будем решать твою проблему!
Лариса Максимовна скривила губы и, вздохнув, ответила:
– Просто, позвони Рейгану и он поможет решить тебе эту проблему! Ну, или Гельмуту Колю позвони! Немцы и американцы быстро решат эту проблему! И не надо искать у нас самоучек, выскочек, которые режут мышей!
Горбунова вызывающе посмотрела в глаза Козину. Но, тот ни одним мускулом на лице не отреагировал на ее выпад.
– Лариса! Прошу тебя! Если уж ты пришла - давай послушаем! Хотя бы выслушаем человека!
Горбунова вновь скривила губы:
– Говорите уж,… – бросила она Козину.
Александр Владимирович пожал плечами:
– Мы остановились на том, что разработана вакцина, новая вакцина из опухолевых клеток лабораторных мышей. Опухолевые антигены мышей очень похожи на человеческие, и вместе с тем чужеродны для человека. Этот метод возможен даже на поздних стадиях развития болезни, когда опухоль уже значительно подавляет собственный иммунный ответ организма. Нормальный человек, погруженный в повседневные проблемы и житейские радости не должен задумываться о том, что он постоянно живет с опухолевыми клетками. Люди считают свой организм неизменной структурой, однако значительная его часть находится в динамике: старые клетки умирают, им на смену приходят новые. Красные кровяные тельца системы кровообращения в среднем живут сто двадцать дней. Поверхностный слой кожи, эпидермис обновляется раз в две недели. Печень взрослого человека обновляется за четыреста дней. Возникают в организме человека и опухолевые клетки, у каждого их можно найти миллионы! Однако по статистике при нормальных ситуациях только один из восьми человек – заболевает раком. Остальных семь спасает иммунная система, распознающая и уничтожающая переродившиеся клетки, так что человек даже не подозревает, что справился с зарождающейся опухолью. Если защитная система оказывается бессильна, рак все атаки развивается. Это, например - происходит при сильном облучении. Благодатное поле для раковых клеток. Для их развития. Для их наступления на здоровые. Вот задача нашей вакцины именно в том, что бы помочь иммунитету победить эти самые раковые клетки!
Козин замолчал. Он посмотрел на Горбунову. Та сидела без движения. Она переваривала информацию. Возможно, некоторые слова просто были не знакомы для супруги генсека. Горбунов погладил гладковыбритый подбородок и спросил:
– Это все у вас?
Козин поднял со стола чашку с кофе, сделав несколько мелких глотков – поставил её на место. Затем откинулся н спинку кресла и развел руками:
– Нет, не все. Но, если вам непонятно, я могу прекратить.
– Нет, мне все понятно. Продолжайте! – генсек покосился на супругу.
Та сделала вид, что не обращает на него внимание.
– Видите ли! – продолжил Козин. – Опухолевая клетка для организма ничем не отличается от вируса, или бактерии. Она несет признаки генетически чужеродной информации. И так же отличается от нормальных клеток своими поверхностными структурами антигенами, по которым иммунная система распознает их и убивает. Цель противоопухолевой иммунотерапии – формирование в организме долговременной защиты. Это и делает наша новая вакцина.
– Вы придумали лекарство от рака? Как забавно! – фыркнула Горбунова. – Американцы не придумали, немцы и евреи не придумали, а вы придумали! Браво! Ты веришь в это?! А, Николай?!  – капризно  и недоверчиво спросила Лариса Максимовна.
– Лариса, погоди ты делать выводы! Дай человеку закончить, потом будешь вопросы задавать! – отмахнулся от нее генеральный секретарь.
– Если позволите? – продолжил Козин. – Никакого лекарства от рака. Мы разработали вакцину для стимуляции иммунитета, которая помогает организму просто стать сильней и самому уничтожать раковые клетки. Даже в ситуации очень сложной. Ну, например, как я понимаю – в вашей ситуации! – Козин грустно улыбнулся и кивнул Горбуновой. – И еще! Вы призываете мужа договориться с лечением, как я понял в Америке или Германии. Может в Израиле. Но, я так понимаю, вы хотите лечиться традиционным методом. А именно - химеотерапией. Но, наша вакцина и наш метод в отличии от химиотерапии – это специфическая иммунотерапия. Она подразумевает возможность уничтожить все опухолевые клетки в организме без тяжелых побочных эффектов. Облысения, например. Вы должны знать, что при  химеотерапии выпадают волосы. У нашего метода это исключено. И это важно.
Козин дал понять, что закончил. Горбунов задумался, он поглаживал подбородок ладонью. Лариса Максимовна тоже молчала. Наконец она подала голос:
– Вы предлагаете, чтобы я выпила вашу чертову вакцину и выздоровела?
Козин подал плечами:
– Я ничего не предлагаю. Я просто рассказываю о вакцине. По просьбе вашего мужа! И все. Да! И вакцину не пьют. Ее принимают, вернее, вводят внутривенно.
 – Вы хотите меня колоть этой ерундой испытанной на мышах?
– Извините Лариса Максимовна, я не собираюсь вас ничем колоть. Тем более, это не мой профиль.
Горбунов встал с кресла и подошел в окну. Лариса Максимовна тоже поднялась и приблизилась к мужу.
– Николай, нам нужно обратиться за помощью к Колю или Рейгану! Перестань выдумывать свои чудо способы! Я устала Николай!
– Лариса! Иди, отдохни! Иди! Через час мы едем в цэ-ка-бэ! А пока нам нужно закончить разговор! – неожиданно резко ответил генеральный секретарь.
Лариса Максимовна вздрогнула и заплакав – быстро вышла из кабинета. Горбунов еще пару минут стоял и смотрел в окно. Затем, не оборачиваясь, тихо сказал:
– Вы должны ее понять. И простить. Она на нервах. Она знает свой диагноз. Рак спинного мозга. И я не знаю что делать. Конечно, я сделаю, что она просит. Но как говорят аналитики и мои советники, профессора и академики – даже лечение в Америке и Германии не даст гарантии, что все можно исправить. Поэтому вот я и ищу альтернативный метод. И скорее всего ваша вакцина пригодится.
– Да, но она пока не опробована на людях. И в этом может быть риск! – ответил Козин.
– Я понимаю. Я понимаю, я знаю. Мне все доложили уже. И тут есть тоже выход. У нас есть люди, которые будут рисковать! – Горбунов повернулся и посмотрел на Ветрова. – Тем более, у этих людей, у самих нет выхода. Им просто нужно рисковать в силу их собственно положения! Да и допущенные ошибки нужно исправлять!
Козин понял, генеральный секретарь так укорил майора и указал, что именно он виноват в болезни супруги. Именно майор виноват, что Горбунова смогла попасть на зараженную территорию и схватить там гигантскую дозу радиации, стимулирующую рак спинного мозга у Ларисы Максимовны. Да и сам Ветров «хапнул» дозу. Поэтому именно на нем и будут испытывать вакцину. Строго, жестоко, но справедливо? А, справедливо, ли?
Может ли глава государства так распоряжаться судьбой пусть и допустившего ошибку – оперативника? Козин вздохнул и ответил:
– Я это понял, но тут есть еще один момент. У меня, товарищ Горбунов, есть своё условие на использование вакцины.
Генеральный секретарь с удивлением посмотрел на Александра Владимировича:
– У вас есть условие? Какое же?
– Прежде чем вы получите вакцину, я хочу, что бы вся информация о ней была опубликована в зарубежной научной прессе.
– Что?!!!  – поразился генеральный секретарь. – Что вы хотите?!
– Я хочу, что бы подробную  информацию о составе вакцины опубликовали в иностранной прессе! – твердо заявил Козин.
– Но, зачем?! – удивлено воскликнул Горбунов.
– Я хочу, что бы вакцину могли использовать не только у нас в стране. И не только узкий круг. Судя по вашим же, спец сообщениям из Украины, пострадавших тысячи и в других странах. И я хочу, что бы моя вакцина, если кто захочет, могла быть полезна и тем пострадавшим заграницей.
Горбунов стал совсем мрачным. Он пристально посмотрел в глаза Козину. Тот выдержал этот тяжелый взгляд. Генеральный секретарь вздохнул:
– Вы даете себе отчет что требуете?
Александр Владимирович кивнул головой в ответ:
– Да отдаю.
– И не боитесь?
– Боюсь. Но это мой принцип. Однажды я сам  себе дал слово! И я его выполню.
Горбунов ухмыльнулся и покосился на Ветрова. Майор почти незаметно кивнул ему в ответ.






РСФСР. Новосибирск.
Май. 1986 год.



Машина скорой помощи ехала по полупустой улице. И хотя, движению белого РАФика с красной полосой и крестом на боку, практически никто не мешал, на его крыше мигал синий маячок. Водитель, то и дело озабоченно почесывал затылок. Рядом с ним на переднем сиденье сидел мужчина в белом халате. Короткая стрижка с сединой  на висках. Волевое лицо и немного квадратный подбородок. Врач скорой, был сосредоточен и уверенно смотрел на дорогу. Шофер вздохнул и покосившись на пассажира, негромко сказал:
– Николай Сергеевич! А нам не попадет. Вроде как вот машину-то могут заметить, что ездим по своим делам. Попадет мне потом. Выговор влепят! А там прощай премиальные и прогрессивка!
– Олег! Не ной! Не попадет нам! Я Петровичу бутылку коньяка поставил. Он, что, зря нам липовый путевой выдал? Все чики-пики! Ты меньше ной! Да и делов-то! Сейчас вот съездим и можешь сам вон тещу отвезти на дачу! Никто ничего не скажет!
– Ага! Тещу… сдалась она мне! Вредная как мегера!
Врач покосился на шофера и улыбнулся:
– Мегера не вредная! Мегера  завистливая! Это древнегреческий эпос! В древнегреческой мифологии, Мегера, самая страшная из трех эриний, богинь мщения, дочь Эреба и Нюкты!
Водитель тяжело вздохнул:
– Ну, завистливая! Она, то, точно завистливая! Как у нас с Валькой все нормально – вечно припрется и начнет ей на меня капать! Самая вредная точно! Не знаю каких там богинь, а вот, что страшная – в точку! Мегера!
Врач вновь улыбнулся. Водитель продолжил:
– Я вот чё хочу спросить, Николай Сергеевич! Если, коль вы мне разрешаете поехать куда я хочу, то я никуда не поеду! Лучше я к гаражу приеду и для своего Москвича можно солью бензин? А в путевке поставлю километраж! А себе двадцатку солью! Мне вон для своей ласточки бензин пригодится! Мы с мужиками на рыбалку собрались в выходные! А, Николай Сергеевич?! Можно?
Врач ухмыльнулся и махнул рукой:
– Да можно Олег! Можно! Делай, чё хочешь! Мне все равно! Мне главное, что бы ты меня до места назначения доставил!
Водитель ухмыльнулся и весело пристукнул руками о руль:
– Это, мы завсегда, пожалуйста! Доставить доставим! Только чё это вы в Коченево? Что там вам? Чемодан свой пристроить больше негде?
Врач, Николай Сергеевич Сафронов - стал суровым и зло бросил на водителя пристальный взгляд:
– А вот это, Олег, уже не твоего ума дело! И еще раз прошу! Ты ничего не видел! Просто отвези мен в Коченево! Надеюсь, ты знаешь, где там районная больница?
Олег вздохнул и обижено ответил:
– Да знаю я, Николай Сергеевич! Знаю! Ездил не раз! Просто бензин жалко!
– А ты не жалей халявный бензин! А то все потеряешь! И еще раз прошу язык за зубами! И что бы ты фамилию Сафронов вообще не упоминал, если кто спросит куда ездил!
Олег удивленно нахмурил брови:
–Так я чё, сам по себе ездил что ли? Без вызова и бригады?
– Ты ездил в Коченево по поручению Евгения Петровича Полозкова, завгара подстанции - забрать диски сцепления в гараже местной районной больницы! Их дефицит у вас в гараже! А вот Петрович выбил! Договорился с завгаром в Коченево! И всё! Понял?! И что б  никому! Даже жене! Я на тебя могу положиться?!
Водитель скорчил гримасу, словно обиженный ребенок:
– Ну конечно! Чё за вопросы? Могила!
РАФик между тем выехал за пределы Новосибирска. В пригороде встречные машины практически перестали попадаться и Олег потянувшись рукой, ткнул кнопку на панели приборов и выключил маячок на крыше. Скорая покатила по практически пустой трассе. Над горизонтом садилось уставшее от суетливого дня солнце. Его темно-алый диск уныло касался макушек деревьев на горизонте. Небо стало темно-синим и сиреневыми немного мрачными облаками.
Николай Сергеевич вздохнул и откинулся на сиденье. Он повернул голову и посмотрел в темнеющие придорожные кусты и сумрачный лес неподалеку от дороги. Сафронов задумался. Он вспомнил, почему то, в эти минуты далекий тысяча девятьсот шестидесятый год. Вспомнил Сашку Козина. Вспомнил их репетицию в театре миниатюр, которым руководил известный новосибирский актер Анатолий Суховерцев. Сашка Козин не утратил свою тягу к сцене и поэтому с удовольствием занимался в этой студии, будучи уже студентом-медиком. Пошел в этот театр миниатюр и Коля Сафронов. Они вместе разрабатывали номера для парного конферанса и в тоже время играли в пьесах. Сашке Козину почему-то всегда доставались роли каких-то графов и вельмож! А он, Коля Сафронов играл – оборванцев, нищих и неудачников! Вот так и в жизни получилось, Сашка Козин стал медицинским графом – профессором иммунологии, а он Колька Сафронов врачом скорой помощи.
Николай Сергеевич грустно улыбнулся. Ему, почему то показалось, что в кабине запахло вареной картошкой в мундире и соленой рыбой. Сашка Козин был чудак. После репетиции они укрывались иногда в каморке возле сцены, и пили там «Солнцедар». Крепкий портвейн обязательно нужно было закусывать. Так вот Сашка таскал с собой на репетицию именно вареную картошку и соленую рыбу. И не спроста! Просто был случай, когда он принес банку кильки в томате и  железную банку кабачковой игры, который они так и не смогли открыть. Пришлось пить и закусывать одной карамелькой, которую Коля Сафронов случайно обнаружил в кармане. После этого случая, Сашка Козин, решил носить именно вареную картошку в мундире и соленую рыбу. Он вообще признавался – что именно картофан и рыба его любимые блюда! А под стаканчик крепленого портвейна – это вообще мечта любого студента!
Сашка-Сашка! Вляпался в историю! Где он сейчас? Что думает? Что делает? И вообще может, что с ним делают?
Николай Сергеевич вспомнил их разговоры. Пусть юношеские, но такие взрослые и серьезные! Все, как правило, начиналось с анекдотов сначала про Хрущева, потом про Брежнева. Козин был мастер их рассказывать. Актер! Хохотали, а потом, потом говорили о том, как несовершенно государство! Как много вранья! Как власть говорит одно, а на деле совсем другое и как в таких условиях заниматься медициной? Разговоры? Пустые? Нет, в таких разговорах рождались убеждения. Убеждения настоящих мужиков и людей, любящих свой народ и свое дело! Свое призвание! Быть неравнодушным! Сашка был всегда неравнодушным! Уже став профессором сокрушался о мышах! Об этих маленьких героях его опытов!
Скорую качнуло на ухабах. Олег выругался и немного сбросил газ. РАФик накренился и повернул, впереди засветились огни небольшого городка. Пятиэтажки вперемешку с деревянными одноэтажными частными домами. Где то, за заборами, лаяли собаки. Городок был симбиозом города и деревни. Асфальтированные центральные улицы пересекались обычными проулками с земляным покрытием. Лужи на обочинах и канавы у дороги. Лавочки у заборов. На которых нет-нет, виднелись фигурки местных старушек, вышедших посудачить на закате с соседкой о местных провинциальных новостях.
Коченево, был большим поселком городского типа, со своим центром, традиционным памятником - Ленину и зданием районной администрации. Красный флаг, на трехэтажке, небольшой сквер перед ней, сбоку отдел милиции, почта и одноэтажный бетонный универсам с выбеленными известкой стенами. Эдакий, советский захолустный городишка образца восьмидесятых годов, двадцатого века.
Неподалеку от центральной площади, находилась и районная больница. Два двухэтажных корпуса из красного кирпича и зеленым железным забором вокруг них. Сбоку примостилась кочегарка с невысокой черной, железной трубой, которую поддерживали четыре распорки, в виде тросов. РАФик скорой, свернул с центральной улицы, прошуршал шинами по гравийке переулка  и, подъехал к больнице с тыльной стороны. Олег остановил машину и посмотрел на Николая Сергеевича:
– Тут куда?
– Вон видишь за кочегаркой боксы гаражей. Туда подъезжай и спросишь там Гиви Гасторидзе. Запомнил? Гиви Гасторидзе. Это местный завгар. Он тебе диск сцепления даст. Ты за это ему вот это отдашь!
Сафронов протянул Олегу сумку, которая брякнула стеклом бутылок. Водитель заглянул в нее и охнул:
– Ого! Литр армянского пятизвездочного коньяка?! Ничего себе! Может бутылкой обойдется этот грузин?
Сафронов покачал головой:
– Не жадничай халявщик! Не жадничай!
– Понял, - разочаровано пробубнил Олег.
Николай Сергеевич вышел из РАФика, опасливо оглядевшись по сторонам, открыл дверь салона скорой и достал из-под носилок для пациента, белый, квадратный пластмассовый чемодан, с маленьким красным крестиком на боку. Затем поднял боковое сиденье фельдшера и вытащил из-под него черный портфель с двумя блестящими пряжками замков. Захлопнув дверку скорой ногой, Николай Сергеевич двинулся во двор больнице. В одной руке он нес белый пластмассовый ящик. В другой портфель. Сафронов шел медленно и озираясь по сторонам, он старался нырять в полумрак и тень деревьев, чтобы его не было видно. Благо двор больницы, в этот вечерний час, был пустой и лишь два одиноких фонаря на столбах боролись с темнотой во дворе районной лечебницы. Сафронов повернул налево, обойдя кочегарку, подошел к одноэтажному небольшому кирпичному дому. Рядом с коричневой деревянной дверью на черной вывеске виднелась надпись:
«Министерство здравоохранения РСФРСР.
Коченёвская центральная районная больница.
Морг. 
Часы работы с 10:00 до 17:00.
Перерыв на обед с 13:00 до 14:00»

Сафронов покосился на табличку и поставив портфель на землю потянулся к кнопке звонка, что торчала слева от двери. Надавив на кнопку, Николай Сергеевич вновь опасливо огляделся. Где-то невдалеке лаяла собака. Судя по низкому басу – здоровый, матерый кабель. Ему в ответ как на перекличке отзывались псы в других дворах возле больницы.
Дверь открыли не сразу. Сафронову пришлось стоять и ждать пару минут, пока щелкнул замок. В проеме появилась голова мужчины. Он пристально посмотрел на Николая Сергеевича и отворил дверь. Сафронов юркнул в нее с чемоданом и портфелем.
– Что так долго? Я думал, что вот заметят!
– Быстро только у вас там, на грешной земле, а у нас тут в подземелье царства Аида все не спеша и размеренно. Суета мирская тут излишне, – ответил невысокий коренастый мужчина в белом, скорее даже сером халате.
– Петька! Ты все философствуешь тут, среди трупов?
– Да какая там философия! Тут вдали от суеты все видится по-другому!
– Петя, ты тут либо сопьешься, либо с катушек двинешься! Может хватит тут пенсию зарабатывать? А? Пора на свет божий?
– Эх, Коля сразу видно ты никогда патологоанатомом не работал. Ни дня! Ни один патологоанатом не променяет свой мрачный врачебный профиль – на более звучный и более бестолковый!
Сафронов улыбнулся, похлопав приятеля по плечу сказал:
– Веди меня в своё царства тишины и покоя!
Тот, которого звали Петр, повернулся и двинулся по коридору. Сафоронов, проследовал за ним. Николай Сергеевич слега поморщился, в помещении стоял не очень приятный запах, который свойственен таким учреждениям. Петр остановился в конце небольшого коридора и открыл очередную дверь. За ней была лестница, ведущая вниз. Они медленно начали спускаться. Сафронов почувствовал внутренний дискомфорт. Нет, он не боялся трупов и покойников, но ощущение того, что где - то рядом много мертвых тел, все равно заставляло волноваться. Смерть, пусть и в каком-то абстрактном, даже мистическом виде словно довлела в этом доме на посетителей. Когда они спустились то уперлись еще в одну дверь. Она была похожа на старый холодильник образца 60 –ых годов. Большая ручка как у холодильника «ЗиЛ» с полукруглыми дверками. Петр потянул ее и обернулся.
– Тут холодно, не простынешь?
– Нет, веди, – недовольно буркнул Сафронов.
– Ну, как знаешь? – хмыкнул патологоанатом и прошел вовнутрь.
 Они оказались в просторном зале с бетонными колоннами посредине, стояло несколько железных столов. На них лежали мертвые тела мужчин и женщин. Их было не так много, да и откуда в районном центре множество мертвецов? Так, самая малость. Кто скончался во время операции, или просто умер по старости. Убитых и покалеченных не было. Они тут редкость – не то, что в морге большого города.
Сафронов поежился. Было действительно холодно, изо рта даже шел пар. Николай Сергеевич покосился на покойников и спросил:
– Ты среди них, что ли прятать будешь?
– Коля, обижаешь, - хмыкнул Петр. – Идем, там есть специальное помещение.
Они прошли в самый угол большого холодильника и вновь уперлись в дверь. Петр порылся в кармане халата и достал связку ключей. Щелчок и дверь раскрылась. Патологоанатом включил свет и радостно воскликнул:
– Вот моя обитель - мини лаборатория. Так сказать гордость! Для особых клиентов!
Это было помещение больше и вправду похожее на лабораторию. Письменный стол, с микроскопом. Какой-то прибор и большой белый шкаф с квадратными ячейками похожими на створки духовки кухонной печки,  в углу. Петр подошел к шкафу и потянул за ручку одной из «духовок». Она оказалось большой выдвижной ячейкой, в которой лежало тело молодой женщины. Шкаф – холодильник для покойников!
Сафронов вздохнул:
– А тут, кто у тебя хранится?
– Тут, особые клиенты, по которым требуется особая судмедэкспертиза. Кто с убийства, или смерть какая-то загадочная. Следователь прокуратуры требует вот, например, на эту дамочку, – патологоанатом кивнул на мертвую девушку в ячейке. – Специальное заключение дать. Красотка умерла после странного дня рождения. Подозрение – что её отравил ревнивый муж. Вот так. Это хороший морозильный шкаф! Импортный! Правда, всего на шесть персон, но мне хватает! – цинично похвастался Петр.
– Да Петя, кому что! Вернее - каждому своё! Правы были фашисты в Бухенвальде! – грустно заметил Сафронов и поставил на стол портфель, и белый пластмассовый чемодан. – Вот это! – Николай Сергеевич кивнул на чемодан, – Нужно хранить в холоде. При минус четырех.
– Что, там, в ящике?!
– Тебе лучше не знать. Меньше знаешь – дольше спишь. Это некое лекарство для планеты, так сказать. И его никто не должен видеть. Никто! Не то, что видеть, знать никто не должен, что оно тут у тебя! Только я и ты!
– Понятно, опять играете в освободителей мира и вселенной, - пробубнил Петр. – Не наигрались все! Кончите плохо. И возможно тут, у меня!
– Типун тебе на язык Петя! Сделаешь?!
– Угу…
– Ну, а бумаги, бумаги тоже спрячь подальше. Они еще важнее нежили пробирки в этом ящике! – добавил Сафронов.
Петр вздохнул и, взяв портфель, открыл верхнюю ячейку. Она оказалось пустой. Патологоанатом положил туда портфель и задвинул ячейку на место.
– Доволен? Тут надежней, чем в банке! И главное – никто не проболтается, мои клиенты не сильно-то разговорчивые! Так ведь красотка? – обратился он к мертвой девушке. – Вот, молчит! – Петр задвинул ячейку с ней.
– Циник ты Петя. И правду говорят, что у вас после пяти лет тут работы – крыша едет! Вижу и вправду.
– Ладно! Правдоборец! –  махнул рукой Петр. – Пить будешь?!
– Можно по пять капель. Холод тут у тебя собачий!
Патологоанатом достал из ящика письменного стола бутылку водки и два стакана. Разлил, причем налил почти больше половины. Сафронов недовольно покосился на такую большую дозу:
– Ты монстр Петя. Пить по сто пятьдесят! я давно так не глотал…
– Ну, закуску не предлагаю. Тут мало кто хочет закусывать. Ну, с богом! – Петр залпом выпил свою дозу.
Сафронов взял стакан и мелкими глотками тоже выпил. Водка оказалось совсем не противной. Николай Сергеевич занюхал рукавом и сказал:
– За удачу нашего предприятия! Чтобы  все получилось!
– Да получится! Еще выпьешь?
– Нет, мне еще домой ехать.
– Ну как знаешь. Ладно, я один! – Петр налил себе еще сто пятьдесят водки и опять залпом выпил.
Сафронов поморщился:
– Ладно, алкаш. Веди меня на выход. А то, наверное, мой водитель заждался уже. Да и светиться мне не резон!
Через пару минут Сафронов вышел в темный двор больницы. Лаяли собаки. Николай Сергеевич почувствовал, что водка ударила в голову. Он опьянел. Некая удовлетворенность и бесшабашность завладели сознанием. Сафронов не совсем уверенной походкой направился к воротам. Выйдя в переулок, он увидел машину скорой. РАФик словно притаился на обочине. Николай Сергеевич отрыл переднюю дверку. Олег, мирно дремавший за рулем, вздрогнул:
– Фу! Напугали! Я уж тут заснул!
– Как тебе удается засыпать в любых ситуациях? На пять минут тебя оставишь – ты сразу храпака даешь! – ухмыльнулся Сафронов, садясь в кресло пассажира. – Поехали!
Олег протер глаза и завел двигатель. Он покосился на Сафронова и спросил:
– Удачно?
– Рули и помни, что я тебе сказал! Ты взял диск сцепления?
– Помню, взял…
РАФик выехал на центральную улицу Коченёва. Еще через пару минут скорая свернула на пустую трассу и помчалась в сторону Новосибирска.
РСФСР. Подмосковье.
Специальное лечебное учреждение КГБ СССР.
Июнь. 1986 год.



В чистой ухоженной палате на кровати сидел человек. Он читал книгу. Иногда прерываясь, поглядывал в окно. За стеклом ничего кроме куска газона и высокого серого забора с колючей проволокой наверху видно не было. Вернее немного было видно деревья, там за забором, но они казались из-за стекла какой-то далекой декорацией к спектаклю в театре. Если бы не прутья решетки, нависшие за окном, можно было принять окно за киноэкран. Правда, фильм на нем шел скучный – пейзаж без движения. В палате кроме кровати стоял стол и два стула. В углу тумбочка на которой примостился небольшой черно-белый телевизор «Рассвет 307». Шкаф со стеклянными створками в противоположенном углу и рядом раковина умывальника, с зеркалом над ним. В другом углу возле двери за невысокой перегородкой - унитаз с бачком. Эдакий плохенький гостиничный номер со всеми удобствами.
Тишину в номере нарушила клацанье затворов. Железная дверь с небольшим стеклянным окошечком посредине – растворилась. В комнате появился человек в белом халате – санитар, с хмурым лицом. Он внимательно посмотрел на человека, читавшего книгу. Тот  никак не отреагировал на появление медработника. Санитар кивнул головой и отступил в сторону. В палату вошел человек в сером костюме, белой накрахмаленной рубашке и светло-голубом галстуке на груди. Он покосился на санитара и сказал:
– Спасибо, я вас вызову, когда надо будет.
– Но главврач сказал, чтобы обед - не сдвигали, чтобы пациенты вовремя питались. Накажет сказал, если распорядок нарушим.
Человек в сером костюме тяжело вздохнул и ответил:
–Эту проблему я как - нибудь решу с главврачом. И особенно с этим пациентом. Спасибо. Можете не переживать. Вас не накажут.
Санитар повернулся и вышел. Через секунду клацнул затвор. Человек в сером костюме прошел к столу и, взяв стул – поднес его к кровати. Медленно сел и улыбнувшись, спросил у того, что читал книгу:
– Читаете Эмиля Золя, Александр Владимирович? Нравится? Или в первый раз?
Козин покосился на майора и, хмыкнув, ответил пренебрежительным тоном:
– Думаете, врач – иммунолог, только в тюрьме может приобщиться к мировой литературе?
Ветров пожал плечами:
– Ну почему же. Нет, конечно. И почему в тюрьме? Это специальная больница.
– Знаю я вашу больницу. Спецпсихушка. Значит, тут вы диссидентов пытаете таблетками?!
Ветров ничего не ответил. Он встал со стула и подошел к окну. Долго смотрел на забор за стеклом:
– У вас жалобы есть? Просьбы? Как с вами обращаются?
– Жалоб нет, и просьб. Книги вроде дают, какие заказываю. Хотя медицинскую литературу почему-то не приносят. Еда тоже вроде сносная. А вот требование одно – чтобы меня выпустили, в конце концов!
Ветров ухмыльнулся:
– Выпустили, наивный вы человек. Вы же понимаете, что пока вы не передадите нам, все документы по вашей разработке вакцины, мы не можем вас выпустить. И как я подозреваю, вы и опытную партию спрятали. Ну, что ж, вы затеяли неравную игру. Вернее даже не игру – бессмысленный бунт. Пошли против государства. Причем даже не против государства, а против его главы. Какие-то странные условия выдвигаете. И еще вон своих сообщников под удар поставили. Коллег и приятелей. Мне передают из Новосибирска, что там не все гладко в вашем институте и лаборатории. Документация нарушена. Часть пропала. Опытные образцы пропали. Вернее, как я подозреваю, вы их спрятали. Ну, что ж, Вы сами решили.
– У меня не было выбора. Кстати, я никого не подстрекал прятать документацию и тем более вакцину. Видно это сделал кто-то сам. По своей инициативе.
– Ай, Александр Владимирович, бросьте! Все вы прекрасно понимаете!  – майор говорил это, смотря в окно. – И понимаете, что мы все очень скоро найдем. И всех тех, кто вам помогал – привлечем к ответственности! К уголовной ответственности! Ведь это не шутка – секретные документы и биоматериалы похищены! Подумайте! Подумаете об этих людях, пока не поздно!
Козин закрыл книгу и отложил ее в сторону. Он, пристально посмотрел на майора вернее, на его спину, возле окна:
– Вы конечно можете это сделать. Можете и меня тут заколоть препаратами, так что бы слюна текла, и рот не закрывался. Можете и друзей моих посадить. Но только вот вы, должны знать, что вакцина эта как я еще раз говорю – предназначена для всех людей! Для людей всех стран! Для всего мира, а не только для узкой группки сотрудников ка-гэ-бэ и высших чиновников партийного аппарата!
Ветров покачал головой и развернувшись прошел и сел на стул напротив Козина. Он внимательно посмотрел на иммунолога и сказал твердым тоном:
– Как вы не поймете? Кроме того, что вакцина жизненна нужна больным, и в том числе супруги генерального секретаря, она еще может быть козырем нашего с вами государства, как вы не поймете?! Каждое государство, тем боле такое могучее как наше, должно иметь тайные козыри и в медицине! Тем более, вы знаете, что с восемьдесят третьего года, когда был открыт новый вид болезни человечества – борьба с этим вирусом стала, наверное, основной против рака на медицинском поприще! И первое государство, которое найдет лекарство от этой болезни, станет главным в мире! Будет иметь такие козыри – которые, никому не снились еще в истории!
Козин пожал плечами:
– Вы имеете ввиду институт Пастера и институт рака в сэ-шэ-а, которые описали вирус синдрома иммунодефицита? И вы собираетесь воевать вот таким способом? Иметь вакцину от этого заболевания и никому ее не давать? Ну, что ж, ваши методы понятны. И тем более понятно то, что вы хотите! Но, причем тут моя вакцина?
– А притом! Тут уже замешана политика! И не просто политика, а геополитика! Политика мирового масштаба! Хотите, что бы я вам лекцию прочитал?! Пожалуйста. Наши эксперты имеют должности профессоров и звания академиков! Они очень тщательно работают по этому направлению! Так вот,  с тех пор, как вирус этот чертов, распознали, тратятся огромные средства на фундаментальные исследования! Но, пока никакого толку! Миллионы людей во всем мире, как заражались этим вирусом, так и заражаются! Умирают пачками! Десятками тысяч!
– А политика-то тут при чем?!
– Причем! Да при том, что иммунология может остановить этот сраный вирус иммунодефицита! И вы это знаете! Так вот, на Западе, уже давно объявили и трубят, что это экспериментально биологическое оружие! И разработана оно не, где - нибудь, а в империи зла – как назвал нашу с вами страну господин - американский президент! Западные политики твердят, что мол, это мы разработали и пустили по миру, этот чертов вирус!
– У них есть основания так предполагать?
– Что?!!! – Ветров обернулся и подошел вплотную к кровати Козина. – Это почему вы так считаете?!
– Да потому, что нашей стране давно доверия нет. Наше государство издевается над собственным народом. Вон, Сталин, что творил? А Вы, ну вы со своими психушками, что делает? Кто поверит вам? Вы вот меня законопатили сюда! За что? Вот на Западе и считают, что вы вполне могли разработать, этот чертов, как вы говорите - вирус. И я их понимаю.
– Вы совсем переступили черту. Совсем. Не любить Родину. И такое говорить. – Ветров покачал головой и сел на стул рядом с Козиным.
– Родину, то я как раз люблю. Я не люблю систему нашего государства, когда ради его величия страдают простые люди вот и все. Поэтому у нас с вами понятия о  любви к Родине, разные.
– Может быть. Может. Но что вы думаете, что у них там все тоже честно и никого в психушках не держат?!!!
– Как там у них я не знаю. Я там не жил. Я знаю, что у нас. Вижу и ощущаю.
– Ладно, хватит нам о политике в таком ракурсе. Давайте все же о политике в  научном направлении. А вот вдруг они там кричат, а на самом деле они и разработали этот вирус? Может они просто пока его на Африке обкатывают, так сказать. А потом к нам на территорию закинут. Такое развитие событий вы не просчитали? Они что, по-вашему, ангелы все там? Они нас, тоже хотят уничтожить. И таким вот методом. И некоторые наши учение придерживаются и такой версии. Так что…
– Истины пока никто не знает. Но я вам скажу, что я думаю по этой теме. Природными резервуарами, скорее всего, стали африканские обезьяны. Вот поэтому и с Африки начиналось. Правда, не ясно, каким образом. Но не столь важно это. А вот как,  посылка от обезьяньих родственников, доставлена человеку в человеческую популяцию? И почему вирус стал так стремительно циркулировать? Вот это загадка века, и как я предполагаю будущего - двадцать первого! Ведь вирус этот чрезвычайно гибкий, так сказать. И высокую изменчивость имеет. Скорость генерации новых штаммов оказалась настолько высока, что в природе, вероятно, нет двух абсолютно идентичных геномов вируса иммунодефицита. Вот поэтому такие особенности не могут позволить выработать единую стратегию в выработке эффективной вакцины. К сожалению, больные этим вирусом, будут умирать, пока не найдут вакцину.
– Вот вы сами все и рассказали. И, как я понял, вы работали и в этом направлении. И наши эксперты оказались правы. Вернее, они дали заключение, что ваша разработанная вакцина может быть полезной и тут при борьбе с вирусом иммунодефицита. Перспективной так сказать. Поэтому, Александр Владимирович. Но к чему эти упорства? Поверьте, мне вы искренне симпатичны и я бы не хотел…
Козин махнул рукой и рассмеялся, перебив Ветрова. Тот зло смотрел на иммунолога.
– Вы бы не хотели пытать меня… да. Понимаю, время идет и вам тоже нужно лечение. Понимаю. Но условия мои вы знаете.
– Хватит! – Ветров впервые прикрикнул и повысил тон. – Хватит! Как вы не понимаете - вас перемелет система! Против системы нельзя идти в одиночку, как ссать против ветра!
Козин вновь рассмеялся:
– Ссать против ветра - говорит майор Ветров! Я бы использовал это в своей сценической миниатюре на сцене театра! Жаль я не увлекаюсь больше самодеятельностью!
Майор, стал совсем злым. Он молчал и буравил Козина взглядом.
Александр Владимирович, пожал плечами и продолжил:
– Мы, кажется, начинали наше с вами общение с того, что вы мне предъявили обвинение в том, что я якобы передал сведения заграницу, вернее опубликовал их в зарубежной прессе. И после этого меня, якобы, выдвинули на получение премии Вульфа в Израиле? Так?
– Ну, допустим, допустим. И что?
– А то, гражданин майор! Представьте себе ситуацию. Когда там, за границей, появиться информация, что профессор Козин, выдвинутый на соискание премии Вульфа - сидит в психушке, у ка-гэ-бэ? Это добавит очки нашему государству?! И в том числе генеральному секретарю цэ-ка ка-пэ-эс-эс?!
Ветров закрыл глаза. Козин подумал, что это его заявление окончательно смутило майора.
Но, тот вздохнул и тихо сказал:
– Я вас расстрою, уважаемый, Александр Владимирович. Запад ничего не узнает про то, что профессор Козин находится в застенках ка-кэ-бэ, как вы выразились: за разработку некой волшебной вакцины для укрепления иммунной системы человека. Ничего он не узнает. Да. Может быть, проскачет информация, что некий профессор Козин сидит у нас. Но сидит ли? А может правда профессор Козин просто болен. И он лечится. Ну, с кем не бывает? Тут все очень шатко и вяло, уважаемый, Александр Владимирович.
Корзин немного смутился:
– Это ж почему они не узнают?!
– Да потому, что не было никаких публикаций в западной прессе! И западных журналах! Не было!
– Как не было?!!!
– Так не было! Вот скажите мне, вы их видели?!
– Нет, но…
– Вот в том-то и но! Их не было! Просто, вам сказали, что они были, но их не было…
– Ах, сука…. Вы хотите сказать, что меня обманули, что он меня обманул? Да, но я видел газету, на английском…
– Газеты на английском печатаются и у нас в стране. Вон в киосках в свободной продаже Юманите и Монинг Стар! Газеты французских и английских коммунистов!
Козин взялся за голову и побормотал:
– Вот сука! Вот сука!
– Да, уважаемый, Александр Владимирович. К людям, окружающим вас, нужно иногда относиться с осторожностью! И знать, кому доверяешь! Вот так!
– Вот он сука! Ублюдок!
– Ну, хватит. Проигрывать нужно уметь! Давайте нормально поговорим.
– А премия Вульфа? Что это тоже утка?! Это тоже ваш розыгрыш?!
Ветров подтвердительно покачал головой.
– Сволочи,… - выдавил из себя иммунолог.
– Ладно, хватит ругаться. Давайте все-таки придем к разумному решению. Вы все поняли. Я был с вами предельно откровенен. И вот теперь, давайте уж и вы, будьте предельно откровенны со мной! Мне нужно знать, где основные документы по вакцине и сама экспериментальная партия. К сожалению наш с вами общий друг не успел нам все это передать. Уверяет – все пропало. Я надеюсь, вы мне сейчас скажите, где все находится?!
Козин удивленно посмотрел на майора:
– Но, я не знаю, о чем вы говорите?! Я ничего не прятал! Все находится в сейфе в лаборатории и в холодильниках лаборатории! Я ничего никуда не прятал!
– Александр Владимирович! Хватит! Хватит! Говорите – где все находится?! Вы же понимаете, мы восстановим, все ваши эксперименты и всю документацию! Но время! На это нужно время, которого у нас нет! Каждый день на счету! Но, если мы все восстановим, тогда точно – вы себя погубили! Говорите, где все находится?!
Козин вскочил с кровати и замахал руками:
– Но, я, правда, не знаю! Я ничего не прятал, ничего не брал! И кто это сделал, я, правда, не знаю!
Ветров сидел немного растерянный:
– Вы хотите сказать, что кто-то пришел и без вашего ведома, похитил все?!!!
– Я ничего не хочу сказать, я хочу сказать только лишь то, что вы мне говорите, что кто-то выкрал и спрятал документы и экспериментальную партию вакцины! И всё!
Ветров вскочил со стула и подбежал к двери. Он яростно забарабанил по ней кулаком:
– Санитар! Срочно! Санитар! Мы закончили!
Козин сел на кровать  и улыбаясь - качал головой. За окном на газоне появился человек в белом халате, он подметал мусор у высокого серого забора с колючей проволокой.



РСФСР. Новосибирск.
1986 год. Июнь.



В небольшом, но уютном, зеленом скверике, на лавке, сидел мужчина. Он пил лимонад прямо из горлышка бутылки, щурился от яркого июньского солнца и косился на играющих в большой песочнице ребятишек. Была прекрасная летняя погода. На небе лишь изредка появлялись белые небольшие облака. Мужчина поставил бутылку рядом с собой на землю и достал из портфеля газету. Развернув страницы, он беглым взглядом осмотрел заголовки и абзацы. Усмехнувшись, принялся читать большую статью на второй полосе. Но, погрузиться в тему, ему не позволил мужской голос:
– Читать советские газеты поутру вредно для здоровья, как пишет классик в запрещенном у нас в стране, романе!
Мужчина с газетой вздрогнул, и недовольно сложив листы, сказал:
– Виктор! Ты вечно подкрадешься, как шпион, и напугаешь! – в голосе обиженного мужчины едва улавливался акцент иностранца.
– Поль, кто бы говорил про шпионов! Сотрудник буржуазного издания!
– Буржуазного, научного издания! – поправил собеседника тот, которого звали Поль. – Как мне кажется политика и наука – разные вещи.
– Перестань мне говорить фразы, которые ты должен говорить наших кгбшникам, которые маскируясь под старших научных сотрудников, временами, ведут с тобой сердечные беседы, на банкетах и конференциях! Оставь свои заготовки именно им! А мне эта туфта не нужна!
– Туфта?! Что есть туфта? Ваш чертов великий и могучий язык, имеет столько неклассических понятий, что я путаюсь! – как маленький ребенок, капризным голосом, спросил Поль.
– Туфта – это лажа, это же – фуфло, это же – порожняк! Понятно?! –  смеясь, ответил тот, которого звали Виктор.
Поль покачал головой и махнул рукой:
– Понимаю, что туфта – это блеф. Ложь. Как ты там сказал… порож…
– Порожняк и лажа! Это феня Поль!
– Феня – это разговорный жанр  советских  уголовников?! Так?
– Ты делаешь успехи комарадо!
– Порожняк, лажа…надо записать, - Поль достал из внутреннего кармана пиджака небольшой блокнотик и ручку и принялся писать.
– Да брось ты писать эту фигню!
– Фигню?! – подхватил его Пол. – Фигню,… интересное слово. Это значит – плохой товар, наверное?!
– Поль, перестань! – рассердился Виктор. – Я обещаю достать тебе специальный словарь блатного жаргона. Есть у меня знакомый полковник, в уголовном розыске! Сейчас давай о другом! О более важном! Ты, пришел сюда, точно чистый?!
Поль, посмотрел на Виктора внимательно и, оглядевшись по сторонам, ответил:
– Да, я старался Виктор. Старался. Думаю, я чист. Я менял три раза автобус. И перебегал перед самым носом автомобилей. Два раза чуть не сбили. Я уже научился временами уходить от ваших агентов кагэбэ.
– Хорошо. И, не от наших! А просто – от агентов. И не надо мне врать, что ты просто научился. Наверняка тебя, там, инструктировали.
– Я ученый и немного журналист и не должен уметь уходить от слежки, - надул губы Поль.
– Ай, да брось ты! Не надо мне вашей это каши про невинность от политики! Я не об этом. Мне нужна твоя помощь. Причем, помощь именно, как журналиста. У тебя, как ты говорил, есть связи на радио Свобода и радио Свободная Европа?
Поль, вновь опасливо огляделся по сторонам и ответил:
– Говорил, значит есть. Кроме этих станций еще и на Голос Америки.
– Ты на них работаешь что ли?!
– Нет, мы сотрудничаем.
– Ясно, подрабатываешь, сливаешь иногда информацию.
– Ну, что-то вроде этого…
– Хорошо! Мне надо, что бы ты не просто слил информацию, а пообещал, мне, что на этих станциях выйдет в эфир эта информация. Пообещал! Не просто пообещал, а гарантировал!
Поль развел руками и сказал:
– Как я могу гарантировать? У нас свободная пресса. Свобода слова, в отличие от вас. Это вы можете гарантировать статью в газете: Правда или Наука и Жизнь, а у нас, все на усмотрении редакции. Посчитают нужно выпустить в эфир, значит выпустят. К тому же нужны какие-то веские подтверждения от разных источников информации, если тема серьезная и скандальная. Это основы журналистики. Как вы ее называете – продажной, западной!
– Ой, разговорился! Раскаркался! Ладно! Знаем мы наши больные места! И надеемся дожить, когда и у нас будут такие принципы! Но, что бы это случилось, мне и нужна твоя помощь!
– У тебя есть скандальная тема, которую можно слить на эти радиостанции? – скептически спросил Поль.
– А почему столько недоверия в голосе?  – ухмыльнулся Виктор.
Поль пожал плечами и сощурившись от яркого солнца, вновь покосился по сторонам. Потом посмотрел на игравших в песочнице детей и ответил:
– Просто раньше Виктор, ты мне давал исключительно те темы, которые можно было освещать с разрешения вашего руководства. Ты был очень острожным, Виктор. И вот сейчас, ты хочешь, мне как я подозреваю какую-то скандальную темы предложить. Не пойму я твоей перемены. И как ты понимаешь, я могу подозревать в этом провокацию. Иногда бывают такие случаи, когда журналистов используют при распространении нужной кое-кому информации. Кое-кто у вас в стране это, как правило, ка-гэ-бэ. И мне не очень приятно стать журналистом, который пусть даже случайно работает на эту организацию, поверь, репутация ка-гэ-бэ в мире очень и очень плохая.
Виктор ухмыльнулся:
– Можно подумать, ваше сраное цэ-рэ-у, лучшая организация и репутация у нее лучше?!
– Цэ-рэ-у, тоже имеет плохую репутацию. С ней тоже никто не хочет связываться. Но, поверь, у ка-гэ-бэ все еще хуже. Цэ-рэ-у, не убивало миллионы безвинных людей.
– Эй, эй!!! Ка-гэ-бэ тоже никого не убивало!
– Ка-гэ-бэ раньше называлось эн-ка-вэ-дэ. И та, организация, участвовала в терроре против собственного народа. Это четко написано у Солженицына.
– Да уж Солженицын,… –  печально вздохнул Виктор.
– Я подозреваю, что скандал тоже связан с ка-гэ-бэ? Так ведь? Если да, то почему ты защищаешь эту организацию?
Виктор задумался и ответил не сразу. Он, долго водил желваками на скулах, и смотрел куда-то в одну точку, перед собой. Поль не торопил его. Виктор несколько раз тяжело вздохнул и только потом ответил:
– Да, наверное, ты прав. Но и меня ты тоже должен понять. Конечно, я могу бравировать. Но, никому не хочется в нашей стране связываться с ка-гэ-бэ.
– Ну, так не делай этого! Я не хочу, что бы у тебя были неприятности! Мне наши дружеские отношения дороже той сенсации, которую ты хочешь мне, как это говорится у вас – слить.
Виктор вновь тяжело вздохнул:
– Да и мне не хочется. Но, я должен это сделать. Должен. Понимаешь, мой друг попал в беду. И я не могу его бросить. Даже если мне придется иметь дело с ка-гэ-бэ. Может это конечно для тебя покажется смешным и наивным. Но, я за этого человека готов сделать этот шаг.
– Почему мне должно показаться это смешным?!!! Ты считаешь, что у нас, как вы говорите, на загнивающем Западе, не умеют рисковать ради друзей?! Что у нас все лживо?!
– Нет, я так не считаю.
– Считаешь, считаешь, – скептически ответил Поль. – Ладно, говори, что там у тебя? Я готов тебе помочь, если конечно могу. Обещаю, помочь.
– Нет, так не пойдет! Ты должен мне помочь! Мне нужны гарантии, что все, что я тебе расскажу и покажу, вся эта история и информация – появится в эфире радиостанций и западных газет!
На этот раз задумался Поль. Он ухмыльнулся. Покосился на Виктора и ответил:
– Надо же! Раньше мы готовы были многое отдать, что бы владеть информацией скрытой вашими официальными властями. И вот ты, мне предлагаешь какую-то информацию, а я осторожничаю. Странное творится. Ладно. Я обещаю тебе, что сделаю все, что бы эта информация появилась в эфире. И в газетах.
Виктор удовлетворенно кивнул головой. На этот раз он осмотрелся и пододвинулся поближе к своему собеседнику:
– Слушай. И лучше запоминай, а не записывай. Потому как документы и записи могу изъять. А вот память твою никто не сотрет.
– Ну, ладно, ладно! Ты уж сильно сгущаешь краски, как говорится у вас. Ты, что мне секрет новой атомной советской бомбы расскажешь?
– Нет, не атомной, но бомбы! Поверь!
Поль вновь ухмыльнулся, но в глазах у него все же загорелся огонек любопытства. Нет, даже не огонек! Сверкнула вспышка интереса! Настоящего профессионального, матерого интереса!
Виктор улыбнулся:
– Ты знаешь профессора - Александра Владимировича Козина?
– Да конечно, много раз встречался с ним. Мы как-то даже на рыбалку ездили. Водку пили.
– Вот и хорошо! А чем занимался Саша, знаешь?
– Ну, так поверхностно. Он, все время уходил от ответов. Говорил: пока не время, будет результат, тогда обязательно все расскажет. Но в общих чертах говорил, что разрабатывает какую-то вакцину для борьбы с опухолевыми заболеваниями и даже от облучения. Но если честно, я очень скептически отнесся тогда. Думаю, он работал над чем-то другим.
– Значит, Сашка проболтался тебе по пьянке, – грустно ухмыльнулся Виктор. – Ладно, слушай. Он не врал тебе. И не обманывал. Он и в правду в своей лаборатории работал над этой темой. И у него есть очень хорошие результаты.
– Хм, очень хорошо. И что дальше? Ты об этом мне хотел рассказать?
– Нет, я тебе хотел об этом не только рассказать, но и показать. И документы и еще кое-кого.
– Кое-кого?! Человека?!
–Да-да! Человека! В общем, так, Поль. Александр Владимирович Козин похищен сотрудниками ка-гэ-бэ и сейчас находится где-то в Москве, в одной из их секретных тюрем. Вот так!
Поль внимательно посмотрел на собеседника и сказал:
– Ты мне сейчас делаешь, как это говорится, большой интерес к теме?
– Вот ты недоверчивый! Я тебе заявляю! Со всей ответственностью! Я Виктор Сергеевич  Иластиков, доктор медицинских наук, профессор, заявляю! Мой друг -Александр Владимирович Козин, сейчас незаконно арестован ка-гэ-бэ и находится у них в тюрьме!
Поль потер свой лоб ладонью. Затем пощупал подбородок и переспросил:
– В тюрьме? Но за что? Что он такого сделал?
– Вот именно  – что такого?! Он сделал, вернее, добился, кстати, и с нашей помощью, себя тоже хвалить надо, иначе – кто похвалит, так вот, мы тоже ему помогали и ты это зафиксируй, мы это: я и еще два моих друга -  Сергей Иванович Колончук и Олег Петрович Бередеев, которых ты тоже прекрасно знаешь! Так вот! Мы помогли ему разработать ту самую вакцину, которая может стать прорывом в области иммунологи и лечения рака и лучевой болезни! Вот так!
Поль глядел на Виктора и непонимающим тоном спросил:
– А за что его в тюрьму?
– Вот это и есть та самая сенсация, которую я тебе обещал и которая как ты мне обещал должна появиться в эфире и в газетах ваших чертовых радиостанций и на страницах журналов и газет! Слушай внимательно! Сашка Козин – романтик! Он хотел разработать эту вакцину и внедрить ее по всему миру! Что бы она всем пользу доставляла! Всем помогала! И все! А его скорее всего кагэбэшники упекли потому, что хотят засекретить эту вакцину! Вот так! И его держат там, что бы он им передал все сведения, по вакцине! Вот такие пироги!
– Пироги? При чем тут пироги? – недоумевал иностранец.
– Так говорится! Пироги, значит печь, печь историю выпекать! Вот почему пироги!
– Хм, пироги… ну допустим это так. Допустим, Козин сидит на Лубянке. В Ка-гэ-бэ. Но, где гарантия, что сидит он именно за это? И вообще что именно там сидит?
– Он пропал! Почти месяц как! Пропал человек! Как в тридцатые годы при Сталине! Понимаешь?
– Может его машина сбила, утонул?
– Типун тебе на язык! Утонул. К жене его приходили кагэбэшники и угрожали ей. Вернее предупреждали, что бы она бучу не поднимала!
– Бучу? Что такое буча?
– Шума не поднимала! Не время сейчас мне тебя всяким словам из жаргона учить! Шума чтобы не поднимала! – разозлился Иластиков.
Поль кивнул головой:
– Ну, если к жене приходили говоришь. Ладно, допустим. Но почему ты взял, верне почему ты решил, что именно из-за вакцины?
– Поль! Да я с ним работал над ней! Помогал! Конечно, основную часть опытов он вел! И идеи его! И упорство его! Но и я кое-что ему помогал! И Колончук помогал! И Бередеев! Вот так! Документация по ней вся у Козина в сейфе была! Понимаешь? В сейфе! – зашипел Иластиков, придвинувшись вплотную к иностранцу и боязливо озираясь по сторонам.
Поль немного напугался. Он тоже осмотрелся по сторонам и спросил:
– Так, что, документация пропала? Так?!!!
Иластиков ухмыльнулся и улыбнулся – словно волк перед атакой на оленя. Эдакий: оскал хищника перед смертельной схваткой.
– Вот поэтому я тебя сюда и позвал! Вот поэтому! Я хочу показать тебе эту документацию! И еще кое-кого!
Поль совсем обомлел. Он замер и внимательно посмотрел в глаза Иластикову:
– Показать мне? Вы что… ее выкрали?!!!
– Мы ее спрятали… - хмыкнул Виктор.
– Спрятали,… это так называется? Вы хотите меня вовлечь в государственное преступление?! Против Советского союза? Что бы меня в Сибирь отправили на рудники? В Гулаг?
– Ты и так в Сибири если что! А рудников нет никаких. И Гулага тоже больше нет! Это вымыслы западной пропаганды, - ухмыльнулся Иластиков. – Слушай Поль, что ты как баба? Если боишься, зачем в журналисты пошел? Тем более в такую страну закрытую поехал? Ты будешь освещать эту тему? Или кишка тонка?
– Моя кишка нормальная. И врач говорит, что с кишечником у меня все в порядке. Но связываться с государственными секретами,… есть, есть, еще у вас этот чертов Гулаг. Просто теперь он по-другому называется. И секреты ваши государственные они Гулагом пахнут,… как написано у Солженицына.
– А кто тебе сказал, что это государственный секрет? Пока грифа не присвоили! Не успели! В том-то и изюминка!
– Изюм? Сушеный виноград… причем тут сушеный виноград? Что значит изюминка?!
– Ай, да хватит! Надоел ты мне уже с эти жаргоном! Потом все объясню! А пока о деле! В том-то и есть главное недоразумение для властей и ка-гэ-бэ в этой истории! Они не успели засекретить работы по вакцине. И не успели на нее гриф секретности наложить! И вот, теперь, пытаются исправить эту ошибку! Но у них ничего нет! Документов нет! И главное опытной партии нет!
– Вы еще и опытную партию похитили?! – в ужасе прошептал Поль.
Иластиков встал с лавки и посмотрел на иностранца сверху в низ. Презрительно посмотрел. Потом достал пачку сигарет из кармана. Закурил. Выпустив дым вверх, он сурово спросил:
– Послушайте господин Метью! Если вас эта тема не интересует, я обращусь к другим журналистам. Благо Новосибирск, не закрытый город и здесь работают еще парочка корреспондентов! Удачи!  - Иластиков повернулся и зашагал по аллее.
Поль еще некоторое время сидел на лавке. Он посмотрел на детей играющих неподалеку в песочнице. Толстенький карапуз усердно катил по желтому песку большой красный паровоз. Второй мальчик так же усердно загружал в кузов игрушечного грузовика кубики. Иностранец махнул рукой и вскочив с лавки зашагал быстрым шагом за удаляющейся фигурой Иластикова. Ему удалось нагнать профессора почти у дороги:
– Ладно, ладно я согласен!
Иластиков, вздохнул и остановился. Покивав головой, он пристально посмотрел сначала в глаза Поля, затем опустил взгляд на портфель иностранца, снисходительным тоном ответил:
– Надо же, одолжение сделал. Это тебе хороший гонорар принесет! Еще спасибо скажешь! Надеюсь, ты магнитофон свой портативный взял?
– Да, а что?
– Интервью будешь записывать с одним типом.
– С каким еще типом?! – вновь заволновался Поль.
– Увидишь! Поехали! Нас машина за углом ждет!
Они перешли через центральную улицу по пешеходному переходу и свернули в небольшой переулок. Там за углом дома стояла машина скорой помощи. Поль увидев белый автомобиль, на котором придется ехать, забормотал, как в бреду:
– I knew it! I knew it! My mom, I said! Paul, baby! Do not go there, where you do not ask! Do not go! I did not listen to my mom! My dear good mom! Why did I not listen to you?! These crazy Russian exactly to draw me into the story! I just get to the Gulag!*



РСФСР. Новосибирская область. Коченёво.
Июнь. 1986 год.



На улицах городка загорались огни в окнах. Коченево готовилось ко сну. Длинный, летний вечер, постепенно умирал в сумерках наступающей густой ночи. Редкие лампочки на придорожных столбах, словно боясь тьмы, изредка вздрагивали накалом вольфрамовых нитей от небольшого перемены напряжения в сети. На улицах все реже можно было увидеть силуэты прохожих. Хотя кое-где, по лицам, нет-нет да пролетали мотоциклисты, оставляя за собой шлейф сизого дыма выплюнутого из серебристых глушителей. Где-то в вдалеке звучала музыка. Местная молодежь веселилась в предвкушении теплой и короткой июньской ночи. Лаяли собаки, но не зло, а так для проформы, словно устраивая перекличку между собой.
Со стороны Новосибирска, крадучись въехала белая машина с красными полоскам на боках. РАФик «скорая помощь», медленно двигался по дороге, опасливо подсвечивая перед собой желтыми фарами на бампере.
Повернув с главной центральной улицы налево, неотложка запрыгала по ухабам проулков.
Затем вынырнула на небольшую площадь и вновь скрылась в глубине узкой темной улочки. Впереди, за заборами, показался основной корпус местной районной больницы.
РАФик остановился. Фары потухли, двигатель перестал урчать. Несколько секунд тишины нарушал только собачий брех из дальней подворотни. Пес лаял негромко и лениво, пытаясь, наверно, просто напугать непрошеных гостей.
Из РАФика вышли трое мужчин. Один из них, в правой руке держал портфель. Через несколько секунд их силуэты нырнули в дыру в заборе. Затем, три тени замелькали по больничному двору. Возле одноэтажного здания морга, они словно растворились. Через какое-то мгновение троицу осветила узкая полоска света из раскрывающейся двери. Еще через мгновение три силуэта юркнули внутрь помещения.
– Как тут у вас? Тихо? – спросил Петр Сергеевич Сафронов.
– Да тихо все, все спокойно, как в морге! – грустно пошутил патологоанатом.
Это был Петр Савченко. Коренастый, он стоял в своем неизменном бело-сером халате и внимательно вглядывался в лица двух других гостей.
– Вот, Петя, познакомься! Это - Виктор Сергеевич Иластиков. Ну, ты его заочно знаешь!
– Уж не тот ли, Витька, который пытался по пьяне рояль из банкетного зала в гостинице утащить в номер? Ну, ты рассказывал, где-то в Геленджике, они вроде как
*(англ.) – Я так и знал! Я так и знал! Моя мамочка, мне говорила! Поль, детка! Не лезь туда, куда тебя не просят! Не лезь! Не слушал я свою мамочку! Моя милая добрая мамочка! Почему я тебя не слушал?! Эти сумасшедшие русские точно втянут меня в историю! Я точно попаду в ГУЛАГ!
рояль перли с другим твоим корешом по лестнице, ну не смогли так и бросили! У-у-у хохма! Ржал, я.
– Да он! – хмыкнул Сафронов, немного смутившись
– Ты, что это про нас с Сашкой и тут рассказал?! – спросил обиженным голосом Иластиков.
– Да ничего такого я не рассказывал! Так перекинулся воспоминаниями! – виновато отозвался Сафронов. – Петя! Хватит тут воспоминания устраивать!
Но, Петр не обратил на это внимания. Он посмотрел на третьего мужчину и спросил:
– А это кто? Очередной профессор? Вас тут слишком много становиться!
– Нет, это журналист. Корреспондент американского популярного журнала  Уорд Эксперт, Поль Метью, - Сафронов кивнул на иностранца.
Поль протянул руку Петру. Тот, ухмыльнулся и пожал ладонь журналиста:
– Смелый парень. Обычно руки патологоанатомам не подают. Брезгуют. Бояться. Думают, мы заразим трупным ядом. Дураки!
Поль немного смутился и опасливо посмотрел на руку патологоанатома. Тот крепко сжал ладонь Метью.
– Ладно, Петя! Ты часами можешь тут байки свои трепать. И разыгрывать людей! Веди нас. Они все там?
– Все, – устало мыкнул Савченко.
– А этот урод?
– И урод…
– Жив?
– Жив, но напуган. Сам увидишь. Как бы не пришлось его в холодильнике оставить! – пошутил Петр.
Но его шутку Поль не понял. Он стал совсем грустным.
– Ну, что Поль?! Ты первый раз присутствуешь в русском морге? Ужасы будешь писать? – Сафронов хлопнул Метью по плечу.
Тот окончательно смутился:
– Первый, да… но, но надеюсь… последний!
– Молодчина! Вижу, шутишь! Но, как говорят у нас в России – от морга и парторга… не зарекайся! – Сафронов расхохотался.
Петр поддержал его смех. Он тоже засмеялся и махнул рукой:
– Ну, ты Сергеевич, как чё ляпнешь! … ха… ха… Надо запомнить: от морга и парторга!… ха… ха… я, кстати, партийные взносы нашему парторгу до сих пор не сдал… он сука боится сюда заходить… а я только его у кассы и вижу… вот урод!... ха… ха…
Поль с удивлением посмотрел на Петра:
– Вы член партии коммунистов?
Савченко удивленно зыркнул на иностранца:
– У нас дружок все тут члены… и одной партии… нет других! Партий-то! А ты, что думаешь, в советском морге, не должен советский патологоанатом – быть членом ка-пэ-эс-эс?!
– Нет, но,…  –  смутился Метью.
– У нас даже среди трупов – члены ходят! И лежат тоже частенько! Во! Шутку слышал? Сергеич? Среди трупов – члены! – ухмыльнулся Савченко.
– Шутник… твою мать! – выругался Сафронов.
– Вы б не сильно то веселились. Дело-то серьезное,… – грустно заметил Иластиков. Мы, пойдем уже?
Патологоанатом махнул рукой и пошел вперед, призывая остальных следовать за ним. Петр, шел по коридору. Все трое брели за ним, как крысы за мальчиком с дудочкой – в одной из сказок. Все трое гостей вынужденно морщились, не приятный запах усиливался все больше в глубине коридора. Наконец Петр остановился и открыл дверь. Лестница, ведущая вниз, выглядела в полумраке зловеще. Шутки и игривое настроение улетучились. Все трое медленно начали спускаться за патологоанатомом. В просторном зале с бетонными колоннами посредине. На железных столах лежали мертвые тела. На этот раз все они были прикрыты простынями. В помещение было холодно. Гости ежились. Петр следовал в самый угол большого холодильника к дальней двери. Савченко толкнул ее и дверь раскрылась. Патологоанатом встал рядом и указал рукой:
– Прошу, вас ждут!
Сафонов, прошел смело. А вот Иластиков и Метью неуверенно вошли в помещение. Поль  невольно рассмотрел обстановку. Письменный стол, с микроскопом. Большой белый шкаф с квадратными ячейками. Возле него на стуле сидит человек. Его руки заведены назад за спинку. На голове у человека: толи черный мешок, толи длинная, черная, вязаная шапка, которая скрывает его лицо. Рядом с ним стоят еще двое. Мужчины выглядят немного усталыми и настороженными. Их взгляды прикованы именно к Метью. Поль догадался, что с остальными эти двое знакомы хорошо и внимание обратили лишь на незнакомца.
Сафронов хлопнул иностранца по плечу:
– Вот привел!
– Тсс! – те двое, что стояли у сидящего на стуле человека, прижали указательные пальцы к губам и зашипели как змеи.
Поль понял, что они не хотят, что бы Сафронов говорил о том – кого он привел. Сафронов тоже догадался и, кивнув головой, добавил:
– Вот привел вам следователя. Пусть он все запишет. И уж там все решит. Все будем решать через суд. Пусть наш советский суд все и решает.
Услышав эти слова, человек на стуле вздрогнул и попытался встать. Но, двое что стояли рядом, надавили на его плечи и буквально впечатали в стул:
– А-а-а! Это незаконно! Я требую, я требую, что бы меня отпустили! Если рядом следователь, почему вы скрываете мне лицо?! – орал узниц сквозь черный мешок.
Его голос был глух из-за ткани.
Иластиков дернул Метью за рукав и вывел назад за дверь в большой зал с трупами. Здесь он наклонился к уху Поля и сказал:
– Сыграешь следователя прокуратуры. Ты из Прибалтики. Специально прилетел сюда. Подыграй нам. Он будет тебе все рассказывать. А ты вроде как записывай в протокол. На лист. И еще записывай и на магнитофон. Получится у тебя репортаж с признанием и подтверждением. Короче так. Сценарий таков. Ты приехал в Красноярск расследовать убийство Козина. Его тело найдено в Вильнюсе. Подозреваемые по этому делу двое. Один из них сидит сейчас как бы на стуле. Ты приехал его допросить. Мол: к нему тянутся нити. К нему именно, потому как он вроде общался последним. И еще он вроде как ухаживал за дочерью Козина и мог убить его потому, что отец не хотел, чтобы его дочь связывалась с этим человеком, ну, который сидит на стуле. И ты ведешь расследование. Проверяешь алиби. В процессе, как бы допроса у тебя и родится интервью. А для уверенности ты записывай все на свой магнитофон. Потом мы покажем тебе и документы по вакцине! И саму вакцину!
Поль посмотрел на Иластикова. Иностранец тяжело вздохнул и пожал печами:
– Вообще-то под давлением никто не берет интервью. Если он обратиться в суд. То сведения будут считаться недостоверными. Такой у нас закон.
– Бл…ь это у вас такой закон! В какой суд?!!! Он не выездной и никогда не поедет не то что, в твою страну. А в Болгарию!
Поль тяжело вздохнул. Он понял, что у него просто нет другого выхода.
–Поль, прошу! На кону жизнь моего друга! Сашки Козина!
Метью покачал головой и ответил:
–Вы меня тоже в тюрьму посадите! В ваш ка-гэ-бэ, с вашими заговорами! Ладно, пошли!
Иластиков улыбнулся и открыл дверь кабинета Савченко. Метью деловито подошел к столу, положил на него свой портфель, достал оттуда маленький, кассетный магнитофон и микрофон с подставкой. Извлек чистые листы  и, уверенно пододвинув стул сел, приготовился писать.
Сафронов, увидев это, кивнул головой тем, что стояли возле узника на стуле. С него тут же сняли черный мешок. Мужчина зажмурил глаза, видно, что его давно держали в темноте. Всклоченные волосы, щетина на щеках, испуганный почти безумный взгляд который ищет в окружающей обстановке элементы спасения. На вид узнику было чуть больше тридцати лет. Смуглый, черноглазый, с большим крючковатым носом. Поль догадался, скорее всего – это был уроженец советского Кавказа.
– Вы следователь? Вы следователь? – закричал кавказец глядя на Поля. – Покажите документы! Покажите документы!
Неожиданно для всех Поль достал из внутреннего кармана красные корочки. Что это были за корочки, никто не понял, но Метью уверенно сказал:
– Я следователь прокуратуры города Вильнюс. Моя фамилия Митькаускас. Арнольд Миткаускас.
Сафронов буквально обомлел. Иластиков тоже стоял в замешательстве, он не ожидал, что журналист-иностранец так уверенно будет играть роль прокурорского работника.
– Мне не видно ваше удостоверение! Не видно!
Поль тяжело вздохнул и ответил:
– Значит, вы мне не доверяете. Жаль, я думал, наш разговор состоится. Без условий. Хорошо. Извините товарищи, я пойду. Я вынужден прислать сюда местных милиционеров. И все пусть они тут работают с этим товарищем!
Метью встал и начал убирать магнитофон и листы в портфель. Увидев это, узник заорал:
– Нет, нет хорошо! Я готов! Только не оставляйте меня наедине с этими людьми! Они грозятся меня убить! И я просто не доживу до того момента, когда приедет милиция! – в голосе узника слышался акцент.
Полю это понравилось, значит, он не будет обращать внимание на его собственный акцент. Метью сел вновь на стул, достал назад листы и магнитофон. Включил его. Зажурчала мини-кассета. Лента побежала по валикам. Поль достал шариковую ручку и приготовился писать:
– Вы знаете Александра Козина? – Метью понял, что совершил ошибку, но было поздно.
Кавказец смутился, он посмотрел на Поля, затем на остальных в кабинете:
– А почему, почему вы не спрашиваете, как меня зовут? Моё имя, фамилию?!!! Так вроде ведется протокол?!
Метью замер. Но, тут на выручку пришел Сафронов:
– Вот ты сученок! Товарищ следователь все про тебя знает! Что тебя зовут  Арменак Шахферян! И что ты, ты гаденыш, причастен к убийству Козина! Ты, ты работал у него, и ты ему делал пакости! А еще, ты ухлестывал за его дочерью! И ты, ты можешь знать все!
– Бред! Бред! Я ничего не знаю и я никак не причастен к этому убийству! А что его правда убили? Александра Владимировича, правда, убили? – Шахферян завыл как волк. – У-у-у, видит бог, я не хотел его смерти! Не хотел! Я ни в чем, не виноват!
– Ты расскажи лучше, как ты его предал! – сказал мужчина, что стоял рядом с Шахферяном справа.
Поль между тем записал, что-то на листе.
– Я его не предавал!
– А стучать, стучать на начальника? Это как называется? Рассказывай сука! – грубо крикнул второй мужчина слева.
– Это к делу никакого отношения не имеет!
Поль понял, что это и есть изюминка. Это и есть, почему суда привели этого несчастного кавказца. Метью надул губы и спросил:
– Гражданин… Шах…ш…ферян… - с трудом выговорил иностранец. – Давайте я сам буду решать, что имеет значение, а что нет. Что имеют в виду эти люди?
Шахферян сник. Он заплакал и опустив голову затрясся как в припадке:
– Вы пожалеете об этом! Пожалеете! Ничего я не скажу! Никакой вы не следователь! Вы не следователь! И вы все пожалеете!
Поль посмотрел на Сафронова, затем на Иластикова. Те немного растерялись. И тут неожиданно подал голос патологоанатом Савченко:
– Чё вы с ним нянчитесь?! Давайте его в ячейку с трупом засунем. Прям, один на один положим связанным. Лицом к лицу. И пусть эту ночь полежит. Выживет – отпустим. Ну, а нет… закопаем… пропал и всё!  Есть тут местечко,  там яма. У меня известь есть негашеная. Засыплем и через сутки, ничего не останется, даже костей! Как не было!
Петр, подскочил к кавказцу и схватил его за плечи. Шахферян с ужасом смотрел на патологоанатома. Савченко закричал:
– Поднимайте этого козла! Давайте его в морозильник!
Те, что стояли по бокам, сначала сами опешили, но потом пришли в себя и тоже схватились за Шахферяна. Сафронов понял, что его друг патологоанатом тоже решил поучаствовать в спектакле.
Николай Сергеевич подхватил вопли Савченко:
– А-а-а! Суйте его в холодильник! Пусть лежит там, пока не согласится говорить! Суйте эту суку в холодильник!
Шахферян задергался как в параличе. Обезумевшие глаза. Перекошенный от ужаса рот. Всклоченные волосы. Поль  понял, что этот человек вот-вот сойдет с ума от страха. Кавказец дико завыл:
– О-о-о! У-у-у! Не надо-о-о! Не надо-о-о! Я боюсь покойников!
Савченко эти вопли только раззадорили:
– Очень хорошо! Очень хорошо! Вот и будем отучать тебя от этой болезни! – визжал  от удовольствия патологоанатом, продолжая крутить руки бедному Шахферяну.
Тот окончательно обезумел и забился в судорогах так часто, что Сафронов испугался. Поль вообще сидел шокированный от увиденного и не шевелился. Иластиков стоял бледным в углу с открытым ртом.
– Я всё-ё-ё скажу… всё-ё-ё! Что вам надо!  Всё-ё-ё!!!
Сафронов заметил, что штаны между ног кавказца потемнели. Струи мочи непроизвольно прыснули на брюки. Шахферян почувствовав этот позор, зарыдал. Сопли и слезы на лице, сделали его образ совсем беспомощным и жалким.
И тут вступился Иластиков:
– Хватит! Отпустите его! Он все скажет! – прикрикнул Виктор Сергеевич. – Отпустите его! Олег, Сергей! – Обратился он к тем двоим, что стояли по бокам Шахферяна.
Кавказца отпустили. Петр Савченко, как ни в чем не бывало, отпрыгнул от узника, и подошел к шкафу.  Патологоанатом деловито открыл створку и достал бутылку водки. Сделав пару глотков, прямо из горлышка, он протянул в руке стеклянную посудину и спросил:
– Кто - нибудь, будет?
– Петя! Отвали! Нашел время! – прикрикнул нервно Сафронов! – повернувшись к Шахферяну он,  зло бросил: – Значит так! Это твой последний шанс! Рассказываешь всё, что нам надо и идешь отсюда! Идешь живой и здоровый!
Шахферян продолжал рыдать. Он с ужасом смотрел на свои мокрые штаны и трясся от бессилия и беспомощности.
– Значит так! Вопросы буду задавать я! – сурово сказал Иластиков.
– А ты записывай! – буркнул Сафронов Метью.
Поль покосился на магнитофон и убедился, что пленка крутится, и красная лампочка записи «REC» горит. Поль взял ручку и приготовился писать.
Шахферян продолжал плакать, он склонил голову почти до груди. Сафронов нахмурился и сказал:
– Дайте ему воды. А то сейчас ничего не выговорит!
Один из мужчин, что стоял сбоку, прошел к столу и налил из графина воды. Принес стакан кавказцу и приставил его к губам. Шахферян начал судорожно пить. Вода плескалась от ударов стекла о зубы! Иластиков видя это крикнул:
– Да развяжите ему руки! Он никуда не убежит! Олег!
Тот, которого звали Олег, склонился за спиной у кавказца, и распустил веревку. Шахферян положил освобожденные руки на колени. Наглаживая одну ладонь другой, он покосился на всех присутствующих по очереди, как загнанный волк смотрит на охотников.
Иластиков хмыкнул и спросил:
– Ты готов говорить?
– Да… выдавил из себя кавказец.
– Хорошо. Все что ты говоришь, мы записываем на пленку.
– Зачем? – пробубнил Шахферян.
–Что бы у тебя не было соблазна идти в милицию…
Тишина в ответ.
– Итак, говори. Ты следил за Козиным.
Шахферян не ответил. Он вновь склонил голову к груди.
– Я повторяю вопрос, ты следил за Козиным?
– Ты что сучок, не слышишь? – вмешался Сафронов.
Шахферян не отвечал.
– Петя готовь холодильник! – пробасил Петр Сергеевич.
– Не надо! – вскрикнул Шахферян.
– Тогда отвечай на вопросы, сволочь! – прикрикнул Сафронов.
– Ты следил за Козиным? – повторил вопрос Иластиков.
– Да… – выдавил из себя Шахферян.
– Зачем?
– Мне приказали…
– Кто приказал?!
Шахферян замер и через секунду ответил:
– Александр Викторович…
– Кто такой, как фамилия?
– Вы знаете…
– Назови фамилию и имя отчетов полностью!
– Труфанчиков Александр Викторович…
– Вот сука! Вот гнида! Так я и знал! И не зря мне Козин все время жаловался и подозревал, что эта гнида Труфанчиков его съедает! Зачем он приказал следить за Козиным?
Тишина. Шахферян вновь замолчал. Иластиков видя это твердым голосом сказал:
– Значит так, Арменак, если ты не начнешь сам рассказывать, мы больше уговаривать не будем. На этот  раз действительно положим с покойником в ячейку. До утра. А потом… Ты понял?!
– Да…
– Тогда говори, сука, сам! – прикрикнул Сафронов.
Шахферян хлюпал носом. Поль решил, что запись его голоса будет  слишком тихой и поднес магнитофон с микрофоном поближе, положил его на стул рядом с кавказцем. Увидев аппаратуру Шахферян совсем сник.
– Говори! Не испытывай наше терпение!  – напирал Сафронов.
Он окончательно разозлился и то и дело поглядывал на Петра. Савченко потихоньку отпивал из бутылки водку. Он уже порядком захмелел и довольный – улыбался. Сафронов показал ему кулак.
– Так, Арменак. Говори лучше все сам. Считаю до трех! Раз,… два,… – железным тоном пригрозил Иластиков.
Кавказец, покосился на патологоанатома в углу, затем посмотрел на шкаф-холодильник для покойников и начал говорить:
– Это было давно… Я не помню когда! Ко мне подошел Труфанчиков… и сказал, что меня, скорее всего - уволят… и аспирантура моя кончается. Я бездарность и лентяй. Такие, не нужны в науке. В общем,… он напугал меня. Я совсем не хотел уходить из института. Не хотел. Я начал его умолять. Он сказал, что бы я попросился к Козину младшим научным сотрудником. В лаборатории. Я спросил, зачем это надо? Он не ответил. Сказал, что не моего это ума дело. Он сказал, что бы я внимательно следил за всеми опытными темами, над которыми работает Александр Владимирович. Труфанчиков требовал, что бы я писал ему отчеты. И по темам, и по опытам. Я это делал. Я просто не мог отказаться! А потом,… потом, года через два… пришел еще один человек. И Труфанчиков там был.
– Какой человек? Ничего не понятно. Говори толком! – потребовал Иластиков.
– В общем, Козин уже во всю работал над вакциной. Он уже многое сделал. И все вроде шло нормально. Я не хотел ничего ему плохого делать. Но пришел этот тип. И все.
– Что все?!!! – заорал Сафронов.
– Петр Сергеевич! Давай тише. А то опять обоссытся… - вставил свои три копейки Савченко.
Сафронов и Иластиков сурово посмотрели на патологоанатома. Тот, хоть и был уже пьяным, но все равно понял, что сморозил, глупость и отвернулся. Шахферян тоже бросил гневный взгляд на Петра. В этом взгляде было всё: и ненависть, и боль, и затаенная месть.
– Арменак, продолжай!
– Этот тип,… – Шахферян вновь покосился на магнитофон. – Он потребовал не только отчетов Труфанчикову, но и ему. И заставил меня написать заявление…
– Какое заявление? – насторожился Иластиков.
– Ну, это заявление…
– Так, этот тип был из ка-гэ-бэ?
Шахферян вновь сник. Он молчал, опустив голову.
– Он был из ка-гэ-бэ? – повторил вопрос Иластиков.
– Да,… – совсем тихо ответил кавказец.
– Как его зовут? Фамилия? Должность? Звание?
– Я не знаю!!! – вспылил Шахферян.
Он дернулся на стуле, но стоящий рядом Олег, придавил его.
– Я не знаю! – в глазах огонек злости. – У них правило! Только - имя  и отчество! Его звали Сан-Саныч!
– А заявление, как сексота? Тебя заставили  написать заявление, что ты хочешь стать секретным сотрудником? – вновь пробасил Сафронов.
– Да! – на этот раз Шахферян тоже прикрикнул.
– И что? Ты в заявление-то писал на имя кого? На имя кого заявление?
– На имя начальника новосибирского управления ка-гэ-бэ. И все! Все общее! А Сан-Саныч встречался со мной только на своей конспиративной квартире! Квартира в центре, на Красном проспекте.
– Хорошо! Понятно! Дальше-то, что с Козиным? Почему они интересовались Козиным?
– Они сразу почувствовали, что он работает над перспективной вакциной. Они, почему-то именно про нее спрашивали. Но, я долго им толком ничего дать не мог. Козин все прятал в сейфе и не показывал никому. А потом он начал вообще документы домой некоторые уносить. Я доложил об этом.
– И что они?
– Они, наверное, поняли. И отстали на время. Думали, что потом все получить. Но, потом, потом Сан-Саныч меня вызвал на квартиру и дал команду написать заявку.
– Какую заявку?
Шахферян внимательно посмотрел в глаза Иластикова и ответил:
– Он приказал Труфанчикову и мне, написать заявку в международный комитет премии Вульфа. На выдвижение кандидатуры Козина и его разработки вакцины, как открытия. Вот и все. Мы написали.
Сафронов совсем помрачнел. Иластиков тоже нахмурился:
– Так,… а зачем им было это выдвижение?
– Не знаю! Наверное, они хотели так шантажировать Козина! Его тоже завербовать! И вакцину себе все разработку забрать! Засекретить! Но, не успели что ли!
– Понятно всё! Теперь понятно,  почему его арестовали!
– Так он не убит? Он жив? – взвизгнул Шахферян.
Иластиков зло посмотрел на него, но не ответил. Сафронов спросил:
– Так Труфанчиков, эту бумагу состряпал?! Он, что, тоже сексот?!
– Да…
– А, что потом? Вы реально отправили эту бумагу?!
– Хм, вы что?!! – изумился Шахферян. – Не знаете, что премию Вульфа выдают в Израиле? У нас с Тель-Авивом даже нет дипломатических отношений! Это сравнимо предательству!
– Так,… начинаю понимать,… – негромко сказал Иластиков.
– Что понимать?! – прикрикнул Сафронов.
– Понимать я вот, что начинаю...  кгбшники, с помощью Труфанчикова, и этого Шахферяна, слепили бумагу вроде как официальную, наверняка подпись директора и членов Академии Сибирского отделения РАН были, подписали…  подделали, и потом, потом никуда ее не отправили! А когда они арестовали Сашку, то ему наверняка втюхивали на допросах, что бумага ушла! И более того, я подозреваю они начали ему врать, что мол он – лауреат! Его наградили! Наверняка показали ему что-то! А Сашка, Сашка-то наверное поверил,… эх, Козин, Козин!
– Да?! Вот суки! Вот суки, что задумали!
Иластиков, только сейчас вспомнил про Поля. Он посмотрел на Метью. Тот, что-то писал на листе бумаги. Иластиков покосился на магнитофон и спросил журналиста:
– Ну, что Поль, как тебе сенсация?!
Поль в свою очередь, покосился на Иластикова, бросил шариковую ручку на лист бумаги, сжал кулак и вытянув большой палец вверх – показал его Виктору Сергеевичу.
– Вот и отлично! Теперь я передаю все тебе! Поль можешь задавать ему вопросы! – воскликнул Иластиков.
Журналист задумался и после паузы робко спросил:
– Скажите, пожалуйста, а сотрудники ка-гэ-бэ они именно вакцину, которую, разрабатывал Козин, хотели? Именно ее, или просто за Козиным следили?
Шахферян пожал плечами и ответил:
– Я не знаю. По-моему и то, и другое.
– А этот вот ваш… Труф… руф…
– Труфанчиков,… – Шахферян ухмыльнулся и продолжил. – Что хотел Труфанчиков я не знаю. Вернее догадываюсь. Он хотел просто сжить Козина. Посадить его в тюрьму. А если не получиться в тюрьму, просто выжить из института. Он в Козине соперника видел. Вернее видит. Он понимает, что Козин его точно затмит. Придет время именно Козин будет ведущий иммунолог. И ведущий ученый. А он, он,… он просто завидует. Вот и все.
В помещении, повисла тишина. Было лишь ели-ели слышно - как мотается лента в кассетном магнитофоне. Сафронов покосился на Поля. Тот смотрел на Иластикова. Иластиков в свою очередь - буравил взглядом Шахферяна.
– Он, больше тут нам не нужен. Запись есть. Признание есть. Все! – сурово заявил  Виктор Сергеевич. – Уведите его!
– Мы его отпускаем? На все четыре? А не боишься?! – спросил Сафронов и покосился на Шахферяна.
– Нет, не боюсь, потому как, он, тут нам наговорил много такого, что если вот это услышит его куратор Сан-Саныч – мало не покажется! И еще! Если про это, в институте узнают, все, ему там не работать. А даже если его кураторы оставят его в институте, что коллеги просто не дадут ему там житья! Вот и все! Так что в твоих интересах Арменак, все – забыть и молчать! – железным тоном сказал Иластиков. – Ты понял?
Шахферян насупился и пробубнил в ответ:
– Понял, я понял…
– Ну и хорошо!- Иластиков покосился на патологоанатома.
Тот задремал на стуле в углу.
– Петя!
Савченко вздрогнул и проснулся. Он виновато посмотрел на Иластикова. Тот продолжил:
– Петя! Хорош спать и пить! Твою мать… уведи отсюда этого! И дай ему … сухие штаны! Найдешь?
Петр встрепенулся и бодрячком вскочил, как ни в чем не бывало со стула. Видно закалка сотрудника морга – заставляла быстро отходить от алкоголя и полудремы. Профессиональный инстинкт так сказать! Савченко подошел к двери и, открыв ее, прикрикнул Шахферяну:
– Ну, пошли тебе портки искать! Что сидишь?
Шахферян все еще слабо верил в свое освобождение, но, тем не менее, встал со стула и неуверенной походкой направился к двери. Когда они вышли, и она захлопнулась,  Иластиков посмотрел на Поля и сказал:
– Ну, а теперь господин Метью – самое главное, в твоем интервью! Сейчас ты увидишь то, что не видели кгбшники! Увидишь саму вакцину и документацию по ней!  - Иластиков покосился на Сафронова и добавил. – Виктор Сергеевич, доставай доказательства! Пора их представить мировому сообществу! И пора начать компанию по освобождению нашего друга, талантливого советского иммунолога - Александра Владимировича Козина! Всем все понятно?
Все присутствующие в помещении заулыбались. Сафронов подошел к шкафу-холодильнику и открыл ячейку…




РСФСР. Подмосковье. Госдача «Барвиха-4».
Неофициальная резиденция генерального секретаря ЦК КПСС.
1986 год. Июль.



Генеральный секретарь медленно ходил по своему кабинету. В углу, в большом глубоком кожаном кресле сидел человек в черном костюме. Лысый череп. Бледное круглое лицо и блестящие квадратные очки в золотой оправе на носу. Пустые, серые глаза, увеличенные призмой линз, выглядят немного страшновато. Взгляд пронизывающий. Генеральный секретарь старается не смотреть на этого человека. Он всем видом показывает, что посетитель ему не приятен. Но, мужчина в черном костюме на это внимания не обращает. Он зорко следит за фигурой главы государства, как тигр в зоопарке следит за силуэтом оленя в соседней клетке.
Горбунов подошел к окну. Пейзаж за стеклом лишь картинка. Генсек почесал подбородок и сказал:
– Вот ты  Виталий Егорыч, председатель ка-гэ-бэ, объясни, почему твои люди не могут мне доложить толком, как все это могло произойти?!
Человек в черном костюме не отвечает, молчит. Он ждет. Горбунов это чувствует и немного нервничает:
– Я бьюсь тут как рыба об лед, стараюсь и Рэйгана и Тэтчер убедить, что мы максимально открыты в вопросе устранения последствий на Чернобыле! Даже готовы пустить наблюдателей! И что?!!! Что взамен?! Они узнают, что за спиной генсека, так выходит, сотрудники ка-гэ-бэ упекли в психушку талантливого иммунолога Козина, который якобы разработал лекарство от лучевой болезни? Так?!
Наконец председатель КГБ подал голос. Он ровный и тихий:
– Нет, не  совсем так. Никто талантливого иммунолога, профессора Козина в психушку не засовывал. Это все поклепы вражеских голосов, Николай Сергеевич. Профессор Козлов находится в закрытом институте под Москвой, где и продолжает работать над вакциной помогающей организму человека, бороться с лучевой болезнью, онкологией. Вот так.
Горбунов насторожился. Он замер и внимательно посмотрел на председателя КГБ.
– Ты уверен? Что в твою версию они поверят?
– Николай Сергеевич.  Я не уверен, но попробовать можно.
– Хм, мне этот Козин завил тут в кабинете, что вообще он диссидент! Что мол он, специально, для мира, разрабатывал эту вакцину!
– Так оно и получилось.
– Хм??? Не понятно? Что получилось?
– Ну, так и получилось.
А это?! – зло спросил генсек и кивнул на журналы и газеты, что лежали на столике перед кгбшником.
Председатель КГБ пожал плечами:
– Там свободная пресса. У одних может быть вот такое мнение и версия. А у других - другое.
– На, что ты Виталий намекаешь? Вот журнал… как там его??…  уорд эксперт, мать его! Четко пишет не только, что Козин у вас в застенках, но и публикует некоторые результаты опытов Козина и даже формулы какие-то – черт бы их побрал! А Голос Америки, что говорит? А Свободная Европа?
– Я слышал, все слышал Николай Сергеевич…
– Как вы вообще все это упустили! Разведчики мать вашу! Как все вообще довели до утечки? Как документация за границей оказалась? Как все это вывезли? Вы, что, совсем охренели? – Горбунов рассвирепел.
Он заходил по кабинету от стены к стене. Председатель КГБ невозмутимо смотрел на генсека. Когда тот немного успокоился, ответил:
– Виновные наказаны. Меры приняты.
– И что? – скептически буркнул Горбунов.
– Мы уходим от темы, Николай Сергеевич.
– Вот, что ты предлагаешь? Что? После этого,… – генсек кивнул на журналы на столе. – Козин, готов сказать, что он, работал все это время в лаборатории под Москвой?
– Возможно и такое…
– Ну, почему?
– Просто нужно ему предложить то, от чего он не может отказаться.
Генсек замер, он покачал головой и пригрозил председателю КГБ пальцем:
– Ой, Виталий, ой, Виталий! Ведешь ты свою игру. Ведешь. Чую, в один прекрасный момент, ты и против меня сыграешь. Ой, Виталий!
– Ну, что вы Николай Сергеевич? Зря вы так.
– Зря? А почему ничего не докладывали? Почему только сейчас?
– Мы ждали результатов.
– Каких еще результатов?!
– Группа Ветрова,  что допустила оплошность с вашей супругой она прошла тестирование с этой вакциной. Вся.
– Ты и это мне не говоришь?! Я тут ночами не сплю! Ларису Максимовну в Германию отправил! Кое-как Коля уговорил, что бы все тихо было – без прессы! Она химиотерапию проходит! А ты?
– Я все знаю. Я все контролирую. Но, я ждал результатов. Вы знаете принцип  комитета госбезопасности, мы ничего не даем без подтверждения результатов!
Горбунов махнул рукой и отвернулся вновь к окну.
Вздохнул и спросил:
– И, что это, Ветров и его группа?
– Предварительные результаты положительные. Динамика в плюс. Вакцина действительно может помочь.
Горбунов задумался. Несколько раз тяжело вздохну. Он, словно рассматривал какую-то деталь, там, за стеклом. Председатель КГБ ждал. Он не торопил генсека – зная его привычки делать паузы.
– Ты вот лучше скажи мне, что мы будем делать с Козиным?
– Выпускать его будем и все. Тут выхода другого нет.
– Выпускать, его же предъявить надо миру… западным журналистам. Что он скажет? Что?!!!
– Он ничего не скажет. Ничего. Он скажет только то, что нам надо. И ему.
– Это почему?
– Ну, это уже мои заботы. Мои. Я сделаю ему предложение, от которого, он не сможет отказаться!
Горбунов вздрогнул и посмотрел на председателя КГБ. Покачал головой, и вновь пригрозив пальцем собеседнику, заявил:
– А вот это, не надо! Эти твои сталинские методы! Это не надо! Не вздумай!
Кгбшник пожал плечами  и ответил:
– Никаких сталинских методов. Я вам обещаю.
– Знаю я тебя! И твоих волков! Перестаньте! Угомонитесь! Хватит уже играть в кровавые игры! Народ устал от вас! Устал!
Председатель КГБ немного опустил голову и смотрел на генсека из-под лобья. Горбунову вновь стал неприятен его взгляд.
– Значит так! Виталий Егорыч! Отпусти этого, Козина, и чтоб, не один волос с его головы не упал! Слышишь! Я лично проверю…
– Я обещаю вам.
Горбунов вновь вздохнул и повернувшись к стеклу посмотрел в окно. Председатель КГБ, встал с кресла и подошел поближе к генсеку. Кгбшник сказал негромко:
– Хотите знать моё мнение насчет Ларисы Максимовны. Я вижу, вы больше в этой ситуации за нее переживаете.
– Говори, –  грустно ответил генсек.
– Вы зря ее доверяете иностранцам. Вакцина, Козина, вполне может исправить ситуацию.
– Исправить… исправить. Да я уже не знаю, что может исправить ситуацию! Лариса сама наотрез отказалась, тут, в стране нашей лечиться! Наотрез! У нее, знаешь, какие были срывы и припадки? Знаешь, какие она скандалы закатывала? Ее приходилось привязывать к кровати!!!
– Я все знаю…
Горбунов вздрогнул и подозрительно посмотрел на председателя КГБ.
– Твои волки докладывали,… я же просил их – никому. Никому! Даже тебе! Они суки у тебя! Они вообще ничего человеческого не понимают! Суки! Просил же!
– Они не могут по-другому…
Генсек обернулся и внимательно посмотрел в глаза кгбшника, после короткой паузы спросил:
– А ты, ты Виталий Егорыч, можешь по-другому? По - человечески?! Можешь?!
Кгбшник ухмыльнулся:
– Я всегда поступаю по-человечески. Всегда.
– Не вижу я в тебе ничего человеческого… взгляд у тебя Виталий… пустой,… - генсек отвернулся к стеклу.
– Взгляд у меня нормальный. Вы, Николай Сергеевич, слишком сильно эмоции свои выражаете. Не дало. И еще. Я не хотел этого говорить…
– Да говори уже…
– Разговоры пошли.
– Какие еще разговоры?
– Что вы, Николай Сергеевич, только своей женой занимаетесь. Что страна, вот в такой ситуации, а вы только женой.
Горбунов закрыл глаза. Он сжал пальцами подоконник, на который оперся:
– Лариса, она самое дорогое, что есть у меня. Лариса, я не могу не решать ее проблемы! Пусть не болтают! Вот, ты бы, Виталий, смог бы ради государственных проблем, пожертвовать здоровьем и жизнью своего самого близкого человека?!!! Смог бы?!
Председатель КГБ пожал плечами. Ответил равнодушно:
– Это же вопрос из теста при приеме в высшую школу КГБ.
Горбунов повернулся и с удивлением посмотрел на Виталия Егоровича.
– И что? Как ты ответил? Как?
– Смог бы, – ухмыльнулся кгбшник. – Только вопрос в тесте звучит даже сильней.
– А как он звучит?
– Он звучит примерно так: смогли бы вы, ради безопасности Родины, убить своих родителей?
Горбунов сощурился и покачал головой:
– Вы ненормальные. Вы ненормальные…
– Мы нормальные, Николай Сергеевич. Не будет нас, не будет государства. И ради государства кто-то должен уметь жертвовать даже родителями.
Горбунов тяжело вздохнул:
– Ладно, иди,… устал я от твоих разговоров. И прошу тебя, сделай все по-человечески, без крови, психушки и тюрьмы. Прошу…
– Все будет сделано в интересах государства, – ответил председатель КГБ и последний раз, пристально взглянув в глаза генсека,  он повернулся и направился к выходу.
Генсек остался стоять один в кабинете. Он еще долго смотрел в окно.









Часть III.
ТАРВАС.

Российская Федерация. Красноярск.
2010 год. Декабрь.



Поздний вечер окончательно накрыл зеленый купол здания железнодорожного вокзала. Лев – символ города, что примостился на высоком столбе на привокзальной площади, словно боясь темноты, как- будто жался к центру. Большой фонтан, был закрыт стеклянными панелями на зиму, и больше напоминал пирамиду возле Лувра в Париже. Одинокие дворики и маленькие шустрые четырехколесные мини-уборщики шерстили площадь от мусора. Снега почти не было, хотя была середина января. Снега в этом году в Красноярске практически не выпало и город был похож на замерзшего гуся, который по каким - то причинам не улетел на юг, а коротал зиму возле полыньи небольшого озера.
На пироне было многолюдно. Возле фирменного поезда «Красный яр» Красноярск- Новосибирск, суетились пассажиры и провожающие. Суетились носильщики. Лишь проводники стояли возле вагонов неподвижно и надменно взирали на круговерть человеческих тел, чемоданов на колесиках и тележек с сумками. У входов в вагоны выстроилась очередь, потому как проводники проверяли паспорта и сверялись с данными в билетах. И хотя на пироне было светло от больших фонарей, проводники все равно тыкали в документы своими маленькими фонариками.
Лишь у вагона СВ, никого не было. Видно ехать в нем с повышенным комфортом за весьма внушительную сумму до Новосибирска,  желающих не нашлось. Проводница СВ-вагона, миловидная девушка,  уже было хотела зайти вовнутрь, но тут увидела, что по направлению к ней идут двое мужчин. Один высокий, худоватый, второй обычного телосложения. Тот, что высокий был одет в длинное черное пальто, на голове черный картуз. Его спутник в дубленке и норковой шапке. Оба подошли к проводнице и протянули паспорта. Девушка вздохнула и грустно улыбнулась:
–А я уж думала одна в вагоне поеду. Скучно будет.
–С нами скучно не будет. Но и хлопот мы не доставим, - ответил тот, который в дубленке.
–Мы до конечной, вот билеты, – сказал суровым тоном его попутчик.
Проводница попыталась рассмотреть лицо высокого, но наткнувшись на колючий пронизывающий взгляд – тут же опустила глаза в билет.
– Попов, Петр Сергеевич? – проводница посмотрела  на того, что в дубленке и шапке.
– Да…
– Ваше место номер два,… – проводница протянула ему билет.
Со вторым билетом девушка замешкалась. Она, что - то рассматривала. Но буквы видимо ей были плохо видны. Не помогал даже свет фонарика.
– Что - то не так? – подозрительно спросил высокий в пальто.
– Ветров Олег Викторович? – по инерции спросила девушка.
–Так точно, там написано. В паспорте, тоже все ясно. Что-то не так?
Проводница вдруг почувствовала волнение. Взгляд… этот  пронизывающий взгляд… стало некомфортно и как-то тревожно. Проводница постаралась улыбнуться, но получилась лишь виноватая гримаса:
– Все в порядке, проходите. У вас первое купе. Думаю, больше вообще никого не будет. Дорогие билеты у нас в эс-вэ, – зачем-то виноватым тоном оправдалась проводница.
– Вас как зовут? – спросил то, что в дубленке.
– Даша….
– Принесите Дашенька, нам после того как мы тронемся, сразу чайку, и чтоб в подстаканниках с ложечками! Хочется детство вспомнить, – весело сказал тот, что в дубленке.
Оба пассажира зашли в вагон. Проводница еще пару минут постояла возле входа и поднялась в тамбур. Она смотрела на пирон сверху. Ее коллеги уже начали прикрикивать на провожающих, чтобы те освобождали вагоны.
В купе было тихо. Полумрак нарушали два тусклых фонарика над кроватями возле окна. Плотные шторы и жалюзи прикрытые наполовину. За окном беззвучно суетились люди на пироне. Ветров снял пальто, аккуратно повесил его на плечики. Попов плюхнулся на свою полку и довольный вытянул ноги:
– Давненько я на поездах не ездил. Всё самолеты, да самолеты. Помню в детстве каждое лето ездил к родне в Анапу. Чух-чух, целых четверо суток! Вот романтика была. А вот вы майор, почему решили на поезде ехать?
Ветров сел и сложив руки перед собой на столике, пожал плечами:
– Это практично. В полночь отъедем. В полдень на месте. И в центре города. Никакой суеты. А на самолете, нужно сначала в аэропорт доехать, затем регистрация, затем отсидеть в накопителе. Затем полет, затем опять аэропорт, потом путь до города. Суета. То на то и выходит по времени. Зачем? Если можно тихо и с комфортом.
Попов кивнул. Он снял свитер и остался в рубашке и брюках. Достал из сумки домашние тапочки, ботинки аккуратно поставил под полку. Майор тоже снял пиджак и галстук. В рубахе с расстегнутой пуговицей, он был похож на простого пенсионера. Петр Сергеевич засуетился и достал из сумки сверток из фольги. Оттуда извлек нарезанную ветчину, вареные яйца, хлеб и два огурца.
– Вот набор путешественника железнодорожника, – хмыкнул  Попов.
Ветров улыбнулся. Это была редкая, но искренняя как показалась Петру Сергеевичу улыбка. Майор нагнулся и достал из своего портфеля бутылку дорогого французского коньяка. Попов довольный всплеснул руками:
– Вы правы, веселей ехать. Я тоже немного припас. Но не такой солидный как у вас. Вот не решался. Вы вроде не пьете.
– Хороший напиток не вреден в разумных дозах. Я на ночь по пятьдесят граммов этого напитка могу себе позволить, – Ветров извлек из портфеля еще и лимон аккуратно завернутый в салфетку.
Поезд почти незаметно тронулся. Сначала показалось, что двигается пирон, никакого звука, затем едва слышно стало, как постукивают колеса. Провожающие помахивали руками. Кто-то повернувшись зашагал прочь к выходу с пирона. Поезд набирал ход. Оба пассажира молчали. Когда вагон нырнул в темноту ночи, Ветров прикрыл штору.
– Не люблю я проводы. Не люблю. Словно частицу чего-то оставляешь там позади, - сказа майор загадочно.
– А вы романтик, – ухмыльнулся Попов.
В этот момент в купе постучали. Дверь открылась и показалась Даша-проводница. Она была без пальто. В фирменном костюме с юбкой, с белой блузкой и ярко красным галстуком девушка выглядела эффектно.
– Вы чай просили! – проводница невольно посмотрела на стол с едой и бутылкой.
– Дашенька, а два чистых стаканчика можно?
Проводница улыбнулась и, поставив на столик два стакана чая в подстаканниках, ответила:
– Зачем стаканы, у вас как я вижу благородный коньяк. Могу и бокалы принести, под коньяк. У нас же фирменный поезд!
– Будьте добры!
Проводница удалилась. Ветров смотрел на стаканы с чаем и слушал, как побрякивает ложечки внутри.
– Вот, Олег Викторович, вы могли бы представить, что в советском поезде проводница принесла бы вам бокалы под коньяк?
Майор ухмыльнулся. Попов разложил ветчину по кусочкам хлеба и сказал:
– Угощайтесь…
– Я сыт.
– Вы не хотите есть? А я вот проголодался.
Ветров отвернулся и посмотрел в почти черное окно. Там где - то далеко за стеклом, мерцали огоньки переездов и домиков. Поезд покачивало. Проводница принесла бокалы, она поставила их на столик и спросила:
– Может еще что? Может прессу нужно? Может журналы? Что хотите. Сбоку наверху на полках телевизоры. Если что надо – вызывайте меня. Кнопки вызова возле ночников. Приятной дороги!
Девушка удалилась, закрыв за собой дверь. Попов вздохнул:
– Вот, сервис! Уже на совок не похоже!
– Вы, так ненавидите Советский Союз?! – спросил Ветров. – Вы же в нем родились! Откуда это у вас?!
– Я ненавижу Советский Союз. Но, родился я не в нем. А у себя на родине. И мое детство прошло при полном дефиците и закрытости от внешнего мира. Моя юность прошла тоже в таких условиях. Моя служба в армии - тоже напрасная трата времени. Почему, я должен любить Советский Союз?
– Хотя бы за то, что там вам пришлось научиться жизни?
– Разве за это можно любить государство?
– Государство любить не надо. Надо его уважать.
– Я всегда говорю. Наше государство уважать не за что. У нас так всегда было. Простой человек ненавидит государство. Хотя конечно и боялся его.
– Я вот, никогда государство не боялся.
Попов рассмеялся:
– Вы и есть государство! Карающий его меч! Вы, не можете сами себя бояться?!
Ветров открыл бутылку коньяка и, разлив напиток по бокалам, молча выпил. Попов тоже отпил. Потянулся за лимонной долькой. Ветров сурово спросил:
– Вы все внимательно изучили. Если да, прошу вас вернуть  мне папку.
– Конечно, конечно, – Попов достал из сумки кожаную папку и протянул ее майору. – Вам, наверное, попадет, когда эта книга выйдет в тираж. Не боитесь? Я слушал в вашем ведомстве, строго карают за утечку информации.
Ветров пристально посмотрел в глаза Попова:
– А когда она выйдет?
– Я думаю к лету. К лету. Осталось последняя глава. Но написать ее я могу лишь, когда сам познакомлюсь с Козиным… да и финал мне пока не понятен.
– Понятно. У вас есть вопросы?
– Конечно. У меня много вопросов. Первый: почему в его личном деле значится псевдоним - Тарвас? Тарвас – это что, или кто?
– Тарвас – это зубр. По-эстонски.
– По-эстонски?! Интересно, забавно! Причем тут эстонский?
– Не причем. Это лишь способ позывных. Мы брали просто слова с разных языков. По преимуществу европейских. И просто давали человеку тот псевдоним, который он заслуживал. Козин заслужил псевдоним – Зубр. Но так как у нас был уже объект с псевдонимом Зубр, пришлось перевести на эстонский, чтобы не путаться.
– Зубр, зубр… да, есть что-то в этом человеке, зубриное. Напролом, не побоялся ни вас, ни генсека. Вот, скажите майор, только честно, вы хотели его сгноить? Ну, стереть в порошок, за его эту выходку?
Ветров не ответил, он вновь отпил коньяк и, откинувшись назад на стенку, покачал головой. Попов налил еще коньяка по бокалам и вновь переспросил:
– Вы не хотите отвечать. Вы  мне сказали, что будете искренне и ответите на любые вопросы, честно и откровенно.
– Я мог стереть его в порошок. Но не хотел.
– Правда. А мне показалось, что после того как информация ушла в западные газеты и журналы, после того как по радио рассказали о Козине, вы хотели его стереть в порошок.
– Нет.
– Почему?
– Потому, что объект мог принести больше пользы в дееспособном состоянии. Это первое. И второе. Моя жизнь и здоровье зависело от Тарваса.
– Тарвас, звучит, конечно, необычно, и что Тарвас - вас вылечил?!
– Он ничего и никого не лечил, но его метод и вакцина сделали свое.  Я и моя группа пролежали в спецбольнице полгода. И вышли полностью здоровыми. Многие из моей группы до сих пор живы. И это все благодаря Тарвасу.
Попов задумался. Вновь отпил коньяк. Он не видел четно лица Ветрова. Так, полутона, полуобраз. Тени и полумрак купе скрывали черты человека напротив.
– Признайтесь честно, майор. Вам стыдно сейчас за себя?
– Почему вы так решили?
– Я вижу. Вижу.
Тишина. Ветров не ответил. Он сначала долго смотрел в окно. В ночной мрак за стеклом. Потом откинулся и закрыв глаза думал. Попов его не торопил. Он еще сделал пару глотков и принялся за ветчину с яйцами.  Запивая еду остывшим, холодным чаем, Петр Сергеевич временами косился на кожаную папку. Наконец, не дождавшись ответа от Ветрова, спросил:
– А папку эту куда? Вы  ее вернете в архив? Как это сделаете? Как это происходит? Это ведь совсем секретные документы. И даже если это произошло двадцать пять лет назад, навряд ли, гриф снят.
– Это не ваше дело. У вас есть, есть вопросы? – послушалось из полумрака.
– Есть майор. Есть вопросы. Вот зачем вы едете со мной к Тарвасу? К Козину, зачем едите? Ну, отправили бы меня. И всё. Я бы показал ему документы.
– Мне надо его увидеть. Еще раз. Ответ понятен? – металл в голосе.
Попов понял, Ветрову неприятно говорить об этом. Но все равно, Петр Сергеевич спросил:
– Вы чувствуете за собой вину. А что вообще потом было. Тут ничего не сказано. Все обрывается на выходе Тарваса из вашего спец учреждения. Дальше пустота.
– Дальше. Дальше все пошло самим собой. Было соглашение, мы не трогаем людей Тарваса, его семью. Он не поднимает волну интервью в западных газетах. Мы предоставили ему лабораторию на два года. И все. Он уехал в Ленинград. Вернее под Ленинградом был.
– И он вот так согласился?
– Да, он на это согласился. Был еще один пункт. Пункт мы обещали ему создать специальный институт иммунологии, тут, в Новосибирске. Выделить средства, из госбюджета.
– И, как я понял, ничего такого, не было сделано.
– Во-первых, институт должен был создан после того, как жена генсека прошла курс реабилитации и лечения.
– А она?
– Вы что не знаете, что она умерла? Это знают все.
– Ну, она ведь умерла не из-за вакцины?!
– Нет, там все сложнее. Там семейные разборки генерального секретаря с супругой. Время был упущено, да и сама Лариса Максимовна чудила. Не хотела у нас тут на родине курс проходить. Доверяла только зарубежным специалистам. Те купировали проблему, но не решили. Купировали на время. И потом, потом было – поздно и, спасти ее, не удалось. А там перестройка, там бардак и итог - август девяносто первого.
– Все забыли про Тарваса?
– Да, так вышло. Никому не было до него дела. Я вспомнил о нем лишь в конце девяностых. Но тогда со средствами плохо было. Он сам что-то там бился, открыл клинику, потом институт свой. Но это было не то. Размаха, на который Тарвас способен, он не смог выйти. Вот так. Единственное что я помог ему открыть так это музей.
– Музей? Музей чего?! Вакцины что ли?!
– Нет, музей мышей. У профессора и Академика Козина, сейчас самый лучший в России музей, посвященный лабораторным мышам. Он просто одержим, был этой идеей. И я смог ему помочь.
Попов ухмыльнулся и вновь разлил коньяк по бокалам. Ветров выпил. Взял папку и посмотрев на Петра Сергеевича, сказал:
– Вы хотите знать, как я и куда положу эти документы?
– Да хотел.
– А я не куда не хочу их класть. Не куда.
– Как это? И что вы с ними сделает? Сожжете?
Ветров выпил еще коньяку и улыбнулся. Было видно, что он захмелел. Майор закусил лимоном.
– Я вас попрошу о последней услуге.
– Какой еще услуге? – насторожился Попов.
– Я попрошу вас об услуге доделать то, что не доделали мы.
– Кто это мы?
– Ну, мы…
– Вы хотите сказать…
– Я хочу сказать, что это папка теперь ваша! – Ветров кинул папку с документами на полку,  рядом с Поповым. Тот с удивлением смотрел на майора.
– Да, да ваша! И я прошу доделать то, что не доделали мы,… – добавил Ветров.
Попов вздохнул:
– Надо же! Вы это называете, недоделали. Вы же просто провоцировали. И все! Имитировали.
– Это сейчас не вам решать! Я прошу вас доделать. Сможете?
Попов смутился. Он задумался и, покосившись на папку, лежащую рядом с ним, ответил:
– Ну, не знаю, надо попробовать…
Вагон пошатывался. Поезд набрал максимальную скорость. Где-то за стеклом, пролетал зимний пейзаж бесконечных сибирских полей и лесов.



Российская Федерация. Новосибирск.
2010 год. Декабрь.



В кабинет директора, Новосибирского Института Иммунологии, вошли двое. Высокий седой человек и  мужчина средних лет и среднего роста. Директор, профессор находился в этот момент в комнате отдыха, дверь, которая была сразу за огромным письменным столом,  заваленным, различными книгами папкам и бумагами.
Посетители встали в нерешительности посредине кабинета. Профессор, усадив их, оторвался от монитора компьютера. Один из мужчин, что пониже и моложе, был сильно удивлен, увидев, что академик работает за компьютером стоя, а стол под монитор больше напоминал этажерку из музея Ленина в Шушенском. Там тоже был похожий секретарь, за которым работать с бумагами, можно было лишь стоя. Академик, увидев удивленный взгляд незнакомца хихикнул:
– Что сделаешь, спина. Годы не те. Работать могу только вот так!
Затем профессор перевел взгляд на высокого седого мужчину. Они посмотрели друг на друга и ухмыльнулись. Академик воскликнул первым:
– Ну, здравствуй, что ли, майор…
– Здравствуйте, Александр Владимирович…
Ветров шагнул навстречу Козину и они, пожав друг другу руки – обнялись. Для оставшегося стоять в стороне Попова, это было неожиданностью. Петр Сергеевич всмотрелся в лицо академика. Щетинистые усы и глаза. Большие открытые добрые глаза.
Козин отстранился от майора и протянул руку Попову:
– Александр Владимирович Козин…
Попов пожал руку профессора и посмотрел на Ветрова. От поняв представил гостя хозяину кабинета:
– А это, Александр Владимирович, человек, который должен помочь мне сделать, то, что я не сделал двадцать лет назад!
Козин внимательно посмотрел в глаза майора. Тот ухмыльнулся:
– Ладно, ладно все узнаешь позже. А пока, пока отведи гостя в свой легендарный музей…
Козин улыбнулся и покачав головой ответил:
– Вот хочешь, возьму тебя экскурсоводом? Ты ведь на пенсии?
– На пенсии, на пенсии! Веди уж в музей. И еще скажи секретарю, что часа три тебя бы не трогала. Нам  много о чем поговорить нужно. И послушать много чего! Ведь, Петру Сергеевичу, предстоит очень деликатная и главное кропотливая работа…
– Какая еще работа? – насторожился академик.
– Исправлять историческую несправедливость!




Израиль. Тель-Авив.
 2011 год. Июль.



Огромный концертный зал был полон народа. На зрительских местах не было свободных кресел. Дамы в шикарных платьях. Мужчины в строгих черных костюмах и смокингах. Все они смотрят на сцену, на, которой стоит высокая красавица в темно-бордовом платье. Она  достала белый конверт из небольшого ящичка который держал ее партнер - высокий стройный мужчина во фраке с черной бабочкой и безупречной белозубой улыбкой. Красотка в бардовом громко объявила на весь зал. Через микрофон и динамики, ее голос звучал особенно торжественно:
– Richard Wolf Prize in the field of immunology for two thousand eleventh year is awarded to scientists for outstanding achievements in the field of immunology, regardless of race, nationality, religion, political opinion or nationality. This year, by the decision of the High Commission and the organizing committee of Richard Wolf Prize in the category of health, immunology - awarded to Alexander Kozin, Academician of the Russian Academy of Medical Sciences, Director of the Novosibirsk Institute of Immunology. Russian Federation.
Грянули аплодисменты. На сцену не спеша поднимался коренастый мужчина в смокинге с черной бабочкой Его седые усы торчали вовсе стороны щетинисто и вызывающе. Пока это человек подходил к центру сцены к красотке-ведущей в бардовом платье, ее помощник в смокинге быстро заговорил  на иврите:
    ;;;';; ;;; ;;;; ;;;;; ;;;;;;;;;;;; ;;;; ;;;;;; ;;; ;;;; ;;; ;;;;; ;;;;;;; ;;;;;;; ;;;;; ;;;…–; ;;;;; ;;;;;;;;;;;;, ;;; ;;; ;;;;, ;;;;, ;;, ;;; ;;;;;;; ;; ;;;;. ;;;; ;;, ;; ;;; ;;;;;; ;; ;;;;;;; ;;;;;;; ;;;;;;; ;; ;;;';; ;;; ;;;; ;;;;;;;; ;; ;;;;;;, ;;;;;;;;;;; - ;;;;;; ;;;;;;;; Kozin, ;;;;;;; ;; ;;;;;;; ;;;;;; ;;;;; ;;;;;, ;;;; ;;;;; ;;;;;;;;;;;; ;;;;;;;;;;;. ;;;;;; ;;;;;.
И вновь аплодисменты. Некоторые в зале встали и приветствовали лауреата. Человек подошел к красотке. Там вручила ему невысокую золотую статуэтку и конверт. Вновь грянул аплодисменты. Мужчина немного засмущался. Красотка, указала ему на центр зала, где стояла невысокая трибуна с двумя микрофонами. Мужчина подошел к ним и начал говорить:
- My father, Vladimir Kozin, was born in one thousand eight hundred and ninety-third year, in the nineteenth century! My mum - Galina Shiryaevкaya, was born in the early twentieth century. Today it is difficult to imagine a huge distance - separates us from that time. But the very people it was my parents, I am grateful for what I got and I'm - at this stage! When I talk about the difficulties of today, I think about my parents, and I understand. How hard was the life! That's why all his work, I want to dedicate - all people, all people living - on planet earth! And of course I want that my work would be a useful just for them! ....
Где-то в глубине, на самой галерке огромного зала сидел седой мужчина. Он внимательно пытался всматриваться  в силуэт человека на сцене, говорящего в микрофону. На глазах у этого человека выступили слезы.
– Все возвращается, справедливость возвращается, - прошептал седой.
Зал вновь зашелся аплодисментами. Человек на сцене продолжал говорить. В его руке гордо поблескивала золотая статуэтка.


© Ярослав Питерский.

Красноярск – Новосибирск.
Январь – март 2015 г.