В маленькой кофейне, куда раньше по воскресеньям приезжала госпожа Тильда с детьми, сидел старший из них, строя из палочек пастилы башню. Молоденький официант с обреченностью наблюдал, как пустеет чашка гостя, подумывая, не поменять ли ее на пивную кружку. У него ныли ноги, а впереди предстояла еще не одна прогулка до занятого столика: молодой джентльмен обложился документами и, похоже, был намерен прочитать их до последней строчки.
Когда к джентльмену присоединился его друг, мальчишка едва не разрыдался.
Освальд Стоун диктовал свой заказ с легкой улыбкой всепонимающего человека, но облегчать жизнь бедняге не собирался. В конце концов, Реджинальд оставит ему приличные чаевые.
— А ты паршиво выглядишь, — сообщил он удовлетворенно, когда официант, страдальчески прихрамывая, удалился в кухню. — В вашей конторе многообещающие кадры сдаются в аренду пожилым миссис? Или просто рабство узаконили?
Сэр Реджи, не отрывая взгляда от документа, продемонстрировал пробелы в своем воспитании посредством неподобающего жеста и откусил половину от палочки пастилы. Последнее, пожалуй, заставило Освальда успокоиться: если его самодовольшество налегает на сладкое — все в порядке, вмешательства не требуется.
Расстегнув пальто, молодой экзорцист устроился со всеми удобствами, растирая замерзшие даже в перчатках руки. Крепкий горячий чай оказался благословением небес, а так как торопить Реджи и бессмысленно, и малоприятно, нужно просто ждать и греться.
Он выпил две чашки чая и расправился с весьма объемной булкой, прежде чем решился на воровство. Дождавшись, когда друг перевернет лист отчета — один из сотни тысяч, должно быть — и потянется к пастиле, он ловко выхватил с его тарелки последний кусок.
"Это рыцарское возмущение удивительно похоже на детское. Интересно, у всех так, или только у этого недотепы?"
Недотепа вздохнул, поджав губы, и отложил документ.
Вид у него и правда был отвратительный. Казалось, что сэр Реджи не спал не меньше недели, а о еде вспоминал от случая к случаю: глаза запали и покраснели, руки подергивало.
А еще...
Освальд глубоко вздохнул, прикрыв глаза. В отличие от Реджи, остротой нюха способного соревноваться с ищейкой, он не обладал даром так тонко чувствовать Искусство. Но здесь, здесь и сейчас, на этом, дьявольщина, самом месте, его обоняние — и что-то иное внутри — ощутило легкий терпко-сладкий привкус. Смерть, жертвенная кровь и почему-то клевер.
Ему захотелось ухватить друга за острый подбородок и заставить отчитаться, глядя в глаза, обо всех сотворенных им глупостях. Останавливало только то, что после такого можно и пальцев не досчитаться.
— Насмотрелся? — без малейшей симпатии поинтересовался Реджинальд, жестом подзывая официанта.
— Пожалуй, что да. — Улыбаясь пареньку с добродушием родного дядюшки, Освальд дождался, когда тот уберется, и с этой же гримасой уставился на Реджи. — Может, пусть это несчастное существо сразу принесет нам последнюю партию выпечки и больше не страдает? Ты жрешь со скоростью... даже и не знаю, кто так умеет.
— Я знаю, но не скажу. Поговорим о Джен.
— Только после того, как поговорим о тебе. Отведи глаза ребенку, будь любезен, — попросил Освальд, приподняв брови. Ему самому, чтобы остаться незамеченным, нужно было или просто вести себя как обычно, или призвать сонм духов, но рядом с таким соседом это становилось невозможно. Запоминающаяся хмурая рожа с аллергией на теневую сторону Искусства вынуждала прибегать к неприятным мерам.
К просьбам.
И эту просьбу исполнили — легко, почти небрежно, тут же впиваясь зубами в кусок принесенного кекса. Да, тот случай, когда истощение можно диагностировать по чавканью... если бы этот благовоспитанный чурбан хотя бы в такой момент позабыл о манерах.
— Ты лез в нашу сферу, — наглядевшись на кекс в трясущихся руках, протянул Освальд лениво. Попивая чай, он все же вытянул руку, приподнимая голову друга и разглядывая получше его глаза. — М-да. Вроде потомок благородного рода, а такой болван. Все трезвомыслие досталось твоей сестре.
— И ей не досталось, — дернул головой Реджинальд, с усилием проглотив очередной кусок.
— Что бы сказали поколения твоих носатых предков на такое позорное деяние? Вот было бы смешно, загнись ты в подвале от своих экспериментов и недостатка кексиков.
На этот раз мужчина был настороже и отбил атаку на свой заказ, после чего до отвращения театрально укусил толстый ломтик. Кекс был влажным, тяжелым и темным, пропитанным ромом и пестрящим вкраплениями вишни. Наверняка вкуснее стащенной пастилы.
— Скажи хотя бы, чего ты добился, — решил вернуться к прежней теме экзорцист. Есть ему больше не хотелось, но зависть — странная штука. — Кроме того, что решился спустить наследство на выпечку и дешевый кофе.
— Я видел ее, — буркнул Реджинальд, и друг, нахмурившись, не потребовал продолжения.
Зависть — странная штука, но не более, чем сам человек. Некоторые из одаренных, особенных, имели способности чувствовать мир немного иначе. Одни, как Дженевра и ее брат, слышали каждое живое существо, а при желании и должном таланте могли подействовать на него. Другие держали в кулаке существ мертвых — тех, что порой выползали на поверхность, и тех, что прячутся глубоко внизу. Встречались и совсем уж необычные дарования, но сам Освальд принадлежал к тем, кто находился на пограничье: кое-что чувствовал, кое-что видел, но действовать напрямую не мог.
Ритуалами пользовались многие, даже совершенно бесталанные люди. Но одно дело, когда за призыв берется человек нейтральный, и совершенно иное — обладатель прямо противоположного дара.
— Я видел мать, — повторил Реджинальд тише, и от выражения его лица стало совсем тошно. — И я могу увидеть снова. Ради Джен.
— Да ради себя, — с досадой хлопнул ладонью по столу Стоун. По башке бы дураку... — "Ой, я великий чародей, наплюю-ка я на младшую сестру и полезу рисковать жизнью ради своих великих страданий".
Взгляд, брошенный на него, был сумрачным, но не агрессивным.
— Ты, болван без специализации, хоть себя со стороны видел? — понизил голос Освальд, наклоняясь через стол. — Да, ты чего-то добился. Молодец. Только что бы ты ни думал...
— Я сделал все, как нужно: запечатывание, очищение, уничтожение следо...
— Реджи, дорогой мой Реджи, — проникновенно произнес экзорцист, ощущая себя и старше, и мудрее. — Тебя спасла только твоя рассеянная сила. Думаешь, что все обошлось? — На короткий и слишком поспешный кивок он улыбнулся вроде и насмешливо, но горько. — От тебя несет, как... как от меня. Может, ты и дальше сможешь заглядывать за грань, врать не буду, но только ты один.
— Не совсем понимаю.
— Наследников будем вымаливать у Дженни на коленях вместе, и если она решит, что лучше обойтись без этого бремени — ищи себе приемышей. И благодари бога, что отделался этим, а не жизнью.
Дернув краем рта, Реджинальд поглядел на остатки кекса. Организм продолжал требовать глюкозы, но после такой новости к горлу подкатила тошнота.
— А ты уверен?
— Что вижу, то и говорю. Но я не врач, хотя... в таком состоянии врачи тебе то же самое скажут, готов поспорить. Может быть, — скривился Стоун, — если ты больше не будешь лезть в опасные места, восстановишься, то и шанс на наследника появится. Кто же знает наверняка? Сходи к своим, — посоветовал он, — тонкие материи не по моей части.
Реджи благодарно кивнул, и его друг просто не смог удержаться:
— Но стать королем шотландским тебе точно не светит. Слушай, а может, все дело в твоих любимых юбочках? Национальная гордость — это хорошо, но когда интимные места отморажива-а-ай!
— Прошу прощения, — вежливо произнес Реджинальд, поспешно убирая со стола свои бумаги, чтобы не запачкать в кофе. — Я такой неловкий. Все дело в юбочках, несомненно. Салфетку?
— Засунь ее в свою благородную задницу, — ругнулся Освальд. Пятно на его штанах остывало, но выходить в таком виде на мороз — ничем не оправданный мазохизм.
— Надеюсь, ты не пострадал.
— Куда меньше, чем ты. Не беспокойся, нашего первенца мы назовем в твою честь. Даже если это будет девочка.
— Бедное дитя. От такого поколения наших предков точно восстанут из мертвых.
Освальд заулыбался, промакивая пятно. Трудно напугать экзорциста разобиженными духами, даже если их наберется несколько сотен. Особенно если до этого он ухитрился справиться с упертым старшим братом своей невесты.
— Завязывай заигрывать с другой стороной, — посоветовал он почти благодушно. — Ради Джен, если уж не ради себя. Она с ума сойдет, если ты пострадаешь.
— В нашей семье у всех крепкие нервы. И я завяжу. Если ты найдешь себе новую подружку.
— Ну, — развел Освальд руками, лукаво щуря глаза, — тогда прилетай, когда тебя выпотрошит какая-нибудь адская тварь.
— Ада нет.
— Но твари-то есть.
Реджинальд пожал плечами, поднимаясь, и сунул руку в сумку, отыскивая кошелек. Удивительно, но пользовался он не спорраном*, а портмоне, заплатил за двоих и чаевые оставил действительно щедрые. Официант, "прозревший" сразу, как молодой мужчина, сложив бумаги, принялся собираться, заторопился к столику со свежесваренным кофе. Видок у него был донельзя растерянный.
— Благодарю, сэр, хорошего дня, — вежливо кивнул ему Реджи. Чуть более теплый взгляд достался Освальду — теплый ровно настолько, чтобы облитые штаны не покрылись инеем. — И тебе, Стоун. Беседу о Дженевре мы перенесем на несколько дней.
— Сходи к своим! — бросили ему в спину. — И учись прилежно, не дури! И к сестре зайди, чтоб тебя, она же ждет!
Застегивая куртку, прежде чем выйти в холод, Реджи только тряхнул головой и вскинул руку, всем видом показывая, что нравоучения от дураков ему не нужны.
Когда он ушел, Освальд обернулся к пареньку, облокотившись на спинку стула и подпирая кулаком щеку.
— Ну, вот он нас и оставил. — Официант моргнул. — Да. Так что мне, будьте любезны, еще чаю и пастилы — она же еще осталась, верно? И, может быть, — улыбнулся Освальд, взяв очередную салфетку, — новые штаны?
_________________________
* Спо;рран — небольшая сумка, выполненная из натуральных материалов, которая крепится к килту при помощи ремешков или цепочек. Является обязательным элементом шотландского национального костюма.
Спорран не только украшает килт, у него есть и функциональное назначение — это сумка-кошелек, что очень актуально, ведь килт или большой плед не имеет никаких карманов. Исторически у споррана было также еще одна функция: в боевых и военных условиях эта небольшая сумка защищала от поражения одно из самых слабых и уязвимых мест горца.