Удивительные вещи порой происходят с человеческой памятью. Вдруг ни с того ни с чего вспомнится эпизод из далекого детства, и начинаешь задумываться, а не компьютер ли наша голова, которая удерживает в своей памяти, произошедшие с вами случаи семидесятилетней давности. Прежде, чем перейти к эпизоду из дальнего детства, напомню случай, произошедший в городе тридцать лет тому назад.
На авиационном заводе испытывался новый самолет. Вели испытание два опытных летчика. Неполадки с машиной случились на подлете к аэродрому. Пилоты не смогли справиться с управлением, и самолет должен был рухнуть на густонаселенный район города. С огромным трудом удалось приземлиться… на площадке детского комбината. Никто не пострадал кроме пилотов. Самолет ушел под землю на несколько метров. То ли ничего нельзя было сделать из-за отказа машины в управлении, то ли летчики намеренно, что мало вероятно, решили посадить самолет на детской площадке, приходится только гадать. Но случай этот перенес меня в далекое детство.
Было мне тогда семь лет. Военное детство провел я в Гороховецких лагерях. Жили мы в военном городке недалеко от деревни Золино. Шли последние годы Великой Отечественной войны. С раннего утра слышали мы гул моторов учебных самолетов. Ежедневно проходили плановые занятия с пилотами, которых готовили к стрельбе по воздушным целям. Что это такое? А вот что. Один самолет тащит за собой на длинном тросе гондолу из фанеры, а летчик – курсант другого расстреливает ее в воздухе, стараясь не подстрелить ведущего. Больше того, стрелок должен заботиться о том, чтобы пули, выпущенные им, не полетели в сторону населенного пункта.
Однажды прошел слух, что самолет упал на территорию склада горюче-смазочных материалов (ГСМ). Я с ребятами побежал смотреть на невиданное зрелище. Территория, обнесенная колючей проволокой, охранялась часовым. И самое интересное – никто не пострадал кроме пилота, самолет которого ушел на несколько метров под землю. Комиссии был представлен один фрагмент, оставшийся от летчика – ботинок с отрубленной стопой. Даже хоронить было нечего.
Много лет спустя сидели за столом, празднуя победу «Девятого мая» мои родители, я и, пришедший в гости, мой… впрочем, по-порядку. Как и положено, выпили за победу, и начались воспоминания. А вспомнить было о чем. Отец мой был начальником штаба учебного полка, готовящего за два месяца молодых, необстрелянных ребят к боевой обстановке. Работа сумасшедшая. Каждые два месяца поступал очередной контингент, не умеющий ни стрелять, ни плавать, ни на лыжах кататься, ни преодолевать препятствия типа колючей проволоки и многого другого, без чего солдат не солдат.
- Был у нас в полку случай, - вспомнил мой отец. – Упал с неба самолет, да прямо на склад ГСМ. Понаехали генералы, посмотрели и всё спустили тихо на тормозах. Так ничего мы и не узнали, хотя, мне, как начальнику штаба полка, на территорию которого свалился самолет, следовало бы знать причину аварии. Но времена, - адресовался он к родственнику, - сам знаешь, какие были. Лучше всего, когда ты ничего лишнего не знаешь, кроме положенного знать.
- Да уж, - поддакнул Борис.
Мы с матерью были слушателями этого разговора, хотя, лично я бегал с ребятишками посмотреть на глубокую яму в середине охраняемой территории, и мы собирали обрывки фольги, что используется в конденсаторах. А для чего фольга используется в самолетах, нам ребятам это было недоступно. Своими воспоминаниями я поделился с Борисом, которого считал своим дядей, но, как оказалось, он приходился мне двоюродным братом, и был на восемнадцать лет меня старше.
- В обшивку самолета для экранирования помещались пласты из фольги и прозрачной кальки, - пояснил мне Борис, обучающийся на таких самолетах. Он-то и был участником этого происшествия. – Я ведь, сестренка, - обратился он к моей матери, - частенько пролетал над вашим домом и махал крыльями, приветствуя вас.
- Какая же я тебе сестренка? – удивилась моя мать. – Ты мне племянник. От тебя всю жизнь скрывали смерть твоей мамы. Но сейчас, когда мои родители умерли, хранить тайну я считаю бессмысленно. Старшая моя сестра - твоя мать, звали ее Анна, вышла замуж в семнадцать лет за молодого комиссара, только что окончившего какие-то курсы и, направленного в Сибирь в действующую армию для ликвидации колчаковцев. Там в глухой тайге ты и родился. Однажды вечером твой отец пришел домой и Анна, как он потом рассказывал, встретила его, обняла, чтобы поцеловать, и в этот момент звякнуло полутемное окно. Пуля, предназначавшаяся комиссару, попала прямо в сердце Анны, и та повисла не руках мужа. Через полгода он приехал к нам, привез тебя, окровавленные вещи Анны и рассказал о случившемся. Мы договорились сохранить тайну от тебя, а мама усыновила своего внука – мальчика, чего ей бог не дал за многие годы супружеской жизни. Ведь нас было шесть сестер, и появление тебя в нашем семействе было праздником.
Обескураженный Борис долго смотрел на мою мать, силясь понять услышанное.
- Вот так-то, братишка, - улыбнулся я Борису. – Не дядя ты мне, а брат, правда, двоюродный.
- Ну и ошарашили вы меня на праздничек. Вот так подарок.
- А чего, собственно, изменилось? Можешь считать себя моим братом. У меня от этого не убудет. – Заключила моя мать.
- Ну, тогда откровение за откровение. Самолет, что упал на склад ГСМ, сбил я. Готовили нас по ускоренной программе, и, порой в небе на небольшой акватории оказывались три пары. Одни тащат гондолы, другие стреляют. Потом меняемся на аэродроме местами. И так от зари до зари. Однажды, когда я должен был открыть огонь по воздушной цели, солнце оказалось у меня на мушке. Я был ослеплен, но знал, что цель поражу. Нажав на гашетку, я выпустил большую очередь, чтобы больше было попаданий. Развернув машину, и открыв глаза, я понял, что сотворил что-то непоправимое, запрещенное инструкцией. В семистах метрах от меня пролетала другая пара и одна из пуль зацепила летчика. Куда она попала, так никто и не узнал. От летчика остался один ботинок, и комиссия решила, что у самолета кончилось горючее, так как взрыва при падении не было. Всю жизнь я ношу этот моральный груз на своей совести, хотя порой и убеждаю себя в правоте комиссии.
Вот и разрешился мой спор с самим собой, благодаря откровению брата. Я никак не мог понять, то ли обстоятельства так складываются, что самолет при аварии падает в самые неподходящие места, то ли летчик в последние секунды жизни решает забрать с собой на тот свет побольше людей, как будто они виноваты в его смерти. Но по прошествии многих лет понял всю кощунственность подобных мыслей. Подвиг Гастело повторяли многие летчики во время войны. Даже есть мнение, что и до Гастело этот подвиг имел место. Но то была борьба с врагом, и все оправдывалось, а в мирное время…