Именно так надо теперь писать, упоминая братскую страну: БелАрусь, заменив русскую "О" на белорусскую "А". Меня несколько раз белорусы поправляли, когда я говорила «БелОруссия». Тем самым подчёркивая, что это уже другая страна. Да, действительно, страна другая. С другими законами, другим порядком и другими людьми.
Только земля та же самая – с мягким приятным климатом, с обилием влаги и растительности, множеством цветов, с ярким голубым небом и неярким солнцем. Все, кто хоть раз побывал в Беларуси, согласятся со мной. И все,кто недавно побывал там, подтвердят – чисто, уютно, спокойно. Почти, как в Европе! Так оно и есть! Но это внешний взгляд туриста.
Я же, в последней своей поездке, попыталась посмотреть на неё глазами той белорусской девочки, которую родители увезли в детстве в Россию, и которая каждое лето проводила у бабушки в Белоруссии. Эти детские воспоминания, сформировавшие мою душу, оказались важнейшими в жизни. Больше всего я запомнила и полюбила её людей. Это были мои родители и их родственники: мои дедушки и бабушки, мои дяди и тёти, мои братья и сёстры. Все они перенесли тяжелые испытания в войну, многие из них погибли. А те, кто выжили, были просты, отзывчивы и душевны. В деревне можно было зайти в любую хату и тебя приветливо встретят, накормят, напоят и спать уложат, ничего не требуя взамен.
... Одно из давних ярких воспоминаний. Когда однажды в 80-е годы я приехала в воскресный день в Витебск, то не застала никого из родных дома. Мне объяснили, что сегодня Троица и все уехали на сельские кладбища (могилки). Пришлось и мне с большим трудом достать билет на автобус и уехать в глухой лесной край, где была похоронена моя любимая бабушка.
…Уже подходя к кладбищу, я была поражена многолюдьем и праздничностью обстановки. На всех памятниках и крестах висели нарядные бумажные веночки, а прямо на могилках были разостланы белые скатерти с различной снедью, выпивкой и обязательной кутьёй, сваренной из пшеницы. Люди сидели, разговаривали, пили, ели, переходили от могилки к могилке, здоровались и целовались в губы. Было шумно и даже как-то весело. Нашла и я своих – дядю и его семью. Они мне очень обрадовались, дали ложку кутьи, налили вина и стали меня представлять другим людям на кладбище. Причём, называя меня не собственным именем, а по принадлежности к покойной бабушке: Рипкиной (мою бабушку звали Агриппина) Маруси (моей мамы) дачкА (дочка). Оказалось, что все они тоже мои родственники. Среди них я узнала моего умственно отсталого троюродного брата Ваську, который тоже полез ко мне целоваться.
Меня не оставляло чувство нереальности происходящего. Сидели мы, молодые и пожилые, старики и дети, больные и здоровые на земле среди родных могил как древние язычники, спрятавшись от цивилизации. Только вчера я была в шумной Москве среди множества чужих людей, а теперь сидела здесь в лесной тишине среди небольшой кучки своих кровных родственников. И одновременно чувствовала необыкновенное единство и защищённость. Наверное, так же чувствовали себя те, кто сбивался в кучу на кладбище в войну.
Когда-то в войну местные жители считали, что немцы до них не доберутся - вокруг были непроходимые болота и густой лес. Но они добрались… Мама мне рассказывала, что когда в их деревню пришли каратели, все почему-то побежали на кладбище. Там их и убивали, там они и наскоро закапывали своих свежих покойников. Оттуда, уцелевших забрали в концлагерь.
Я подняла голову – вверху печально шумели высокие сосны, среди них едва виднелось бледное небо. Немного освоившись и охмелев от вина, я почувствовала прилив какой-то странной радости и вспомнила: «У Бога все живы!». Мы, действительно, здесь были все живы и рады друг другу! И мне показалось, что даже бабушка на фотографии весело улыбается нам...
Я знаю, что это абсолютно не христианский обычай, но откуда взяться здесь благочестивому христианскому поминовению, если ближайшая церковь находилась за 60 км в Витебске. Многие храмы были разрушены ещё до войны, а после войны в Белоруссии не был восстановлен ни один православный храм. И только на кладбищах стояли кресты как символ христианства. Именно тогда я впервые почувствовала себя частью небольшого трагического народа – белорусов. Мне казалось, что всё случившееся с ними в войну, происходило со мной.
Мне они были бесконечно близки и дороги. Даже Васька. Я угощала его привезёнными из России шоколадными конфетами, он их жадно ел, пуская слюни, и смотрел на меня преданным собачьим взглядом. И он не был противен мне, он был моим братом. Я знала, что родила его моя тётя Нюшка сразу после войны, вернувшись из концлагеря, и назвала Васькой в честь погибшего брата. И что, когда он был ещё маленьким голубоглазым мальчонкой, возила его в Витебск, к врачам. Но их диагноз был неумолим - синдром Дауна. Помню, что он в детстве играл и бегал с нами, но один раз снял штаны и навалил кучу прямо посреди тропинки, чем сразу вызвал наше резкое осуждение. И мы его больше не принимали в свои игры. Так и сидел он один на скамейке возле дома, не спуская с нас своих добрых голубых глазёнок.
Пробыв там пару часов и, по приглашению дяди, посетив несколько соседних могил, я стала понемногу разбираться в родственных связях. Наконец, поминальная тризна закончилась и все побрели по домам, потащив на себе пьяных. Уже дома за столом я стала расспрашивать дядю, о родственниках и их судьбах. Впервые у меня возник большой интерес к своему роду. Он подробно рассказывал, кто мы и откуда. Мы сидели и говорили с ним до поздней ночи. И когда я, уже совсем расслабившись от выпитого и съеденного, со слезами попросила дядю похоронить меня на этом кладбище. Он тоже со слезами обнял меня и сказал: «Что ты, дачушка! Живи долго и приезжай к нам почаще!» И так мне было хорошо и тепло от его добрых слов и рук.
Давно уже нет дяди, и он похоронен на том же кладбище рядом с бабушкой. Нету и моих родителей, но они похоронены здесь в России на большом городском кладбище. Я редко бываю на их могилках – далеко и неудобно добираться. Ещё реже я бываю там в Белоруссии. Но в каждый приезд обязательно посещаю родные могилки.
В этот приезд я с удивлением узнала, что за время моего отсутствия умерли мои родные дядя и тётя с папиной стороны. И ещё большее удивление у меня вызвал тот факт, что мне никто об этом не сообщил. Связь с ними оборвалась, когда все перестали поздравлять друг друга с праздниками почтовыми открытками. Но ведь ещё работают почта, телефон и есть Интернет! Просто они и сами не знали, потому что редко общаются друг с другом. Мои молодые родственники живут в городе, работают, растят детей. Уже нет деревень, где росли и проводили детство не одно поколение наших родственников. Именно деревня хранила все семейные традиции и помогала держаться нас вместе и помнить, кто мы и откуда. Именно в деревне ещё говорили «па-беларуски», пусть не чисто, на трасянке, мешая русские и белорусские слова. И в городе ещё можно было услышать твёрдый белорусский говорок с «чэканьем, гэканьем и дзеканьем». В этот раз я не услышала родной мовы ни разу. Русская речь абсолютно вытеснила из городского обихода белорусский язык. Остались только музыкальность речи и восклицательные интонации.
Оказалось, что я теперь старшая в роду. Я привезла с собой большую генеалогическую схему, которую начал составлять ещё мой отец. Разостлала её на столе и показала своим младшим родственникам, кто где на ней находится и кто кому «сват и брат», заодно рассказывая всё, что когда-то мне рассказывали мои мама, папа и дядя. Они внимательно слушали, некоторые даже сфотографировали схему, но большого интереса у них это не вызвало. Наверное, он придёт позже, но тогда уже, возможно, не будет меня. Или я не смогу приехать к ним. Не осталось центрального ядра – родового гнезда, хранящего всё это.
Вот так и закончится наш белорусский род. Народ, не знающий своего языка, своих корней и традиций обречён на вымирание. Есть одна мощная хранительница нашей духовности – это русская православная церковь, к которой принадлежали и белорусы. Но советское воспитание и отсутствие церкви сделали своё дело. Православные белорусы в церковь не ходят. Ни молодые, ни старые. Я была на службах в нескольких новых церквях. Народу удручающе мало, хотя храмы большие и помпезные.
И батюшки подтвердили, что да – в костёлах народу полно, а в церквах даже в воскресные дни – мало. Зато полно народу на Славянском Базаре, который считается главным событием года. Как было полно народу на 100-летии свадьбы Марка Шагала и Бэлы, который праздновался в моё присутствие там. И это в городе с тысячелетней историей, лежащем на «пути из варягов в греки»! В городе, который по преданию основала сама Княгиня Ольга! В городе, где в войну было самое мощное партизанское сопротивление в стране!
Известно, что беды и скорби делают человека мягче и добрее, если он переносит их с христианским смирением. А как можно было белорусам по-другому относиться к постоянным войнам, развязанным другими народами, но ведущимся на их небольшой территории? И первая мировая, и вторая не обошли их стороной. Их разрешения на это никто не спрашивал и их интересов никогда не учитывал. Ну, судьба такая у народа – жить на пути «из варягов в греки», с запада на восток! И они смиренно приняли эту судьбу, поднимаясь и возрождаясь из очередного пепелища. Смирение же порождает и жизнестойкость! И огромную любовь к миру и порядку. Это и есть определяющие черты белорусского народа. Такими они были и остались. Но кое-что изменилось. «Мы, белорусы — мирные люди, сердцем отданные родной земле.» - так сейчас начинается Государственный гимн Беларуси. А раньше он звучал так: «Мы, белорусы, с братскою Русью, вместе искали к счастью дорог.»
Что требовать от народа, если самый Главный белорус назвал себя «православным атеистом» и с раздражением говорил, что не понимает, что такое «русский мир»? Русский мир, уважаемый Президент, – это наши духовные ценности: религия, история и культура. Это наша духовная общность. От «русского мира» пытается отколоться Украина, объявив себя частью Европы. Не знаю, получится ли у них? А вот у белорусов точно получится, если они решат оторваться от России. Они законопослушны, трудолюбивы и неамбициозны. И будут у Европы белые послушные рабы, которые согласятся на любую роль в Евросоюзе. Уже сейчас большое количество молодых белорусов живут и работают за границей – в Европе, Америке, России. И белорусские девушки охотно выходят замуж за иностранцев.
Видно, как сильно обуржуазилось население Беларуси. Как забота о материальном благополучии вытеснило из них не только духовность, но и душевность, за которую русские всегда так любили белорусов! Которой было пронизано всё его искусство и культура – кино, книги, песни! Всё это давала им их земля, природа, деревня, связи с которыми сейчас практически потеряны. Ну разве что теперь у них есть дачи на месте прежних деревень…
Я ни в коем случае не виню за это белорусов. Это процесс глобальный и вовлечены в него все. В том числе, и в России. Я просто констатирую факт: да, это уже не Белоруссия, это Беларусь. Мне уже чужая и неинтересная. Где несвободно, по-советски примитивно и по-местечковому скучно. Где все заняты материальными хлопотами и где мне уже никто не обрадуются, что я просто из их рода и будут спрашивать, чем я занимаюсь и какие в России цены, зарплаты и пенсии.
Россия больна не меньше, а скорее больше, Беларуси. Дух стяжательства и бездумного потребления глубоко поразил её. Но Россия – огромный мощный корабль, который может самостоятельно выплыть из этого тухлого болота, и ещё вытянуть за собой другие народы. У России огромный потенциал и материальный, и духовный.
В русских православных церквях народу ещё много и я, верю, будет ещё больше.
Огромный сонм Святых, Новомученников и Исповедников православной веры стоит во главе её духовного воинства. Великий старец Серафим Саровский предрёк, что все эти «бытоулучшательные партии – есть истинное антихристианство, которые приведут к разрушению Христианства и отчасти Православия и закончится воцарением антихриста над всеми странами мира, кроме России, которое сольётся в одно целое с прочими славянскими странами и составит громадный народный океан…» Дожить бы до этого…
…На кладбище, куда меня на своей иномарке свозил молодой родственник, всё также тихо и сумрачно. Рядом с бабушкой теперь лежит мой дядя Коля. Недалеко похоронен и Васька со своими родителями. Много заброшенных могил с покосившимися крестами, и ни души… Деревни, что стояла рядом уже нет, и хоронить здесь больше некого. А из города сюда не возят.
В этом году я выполнила важную для себя миссию. Разыскав через Интернет место захоронения моего дедушки, погибшего под Ржевом в декабре 1942 года, я перед поездкой в Беларусь съездила на его братскую могилу, набрала там немного земли и разбросала её на своих могилках. Пройдут дожди, и русская земля окончательно смешается с белорусской «зямелькой». И будут они снова все вместе: и бабушка, и дедушка, и дядя. Не знаю, когда я ещё приеду сюда и приеду ли вообще. В Беларуси, кроме родных могил, меня теперь никто не ждёт.
Август 2015.