Йонас с рождения был глухонемым, так он думал. В садик ходил глухонемым, ходил в школу для глухонемых и работал там, где слух лишь мешал. На войне его бы смело назначили артиллеристом. Зачем наушники тому, чей слух ничто не в состоянии потревожить? Впрочем, тогда весь артиллерийский расчёт должен был бы состоять из глухонемых. Иначе они бы просто не смогли эффективно объясняться. Читать по губам Йони со временем научился, но это требовало повышенной концентрации внимания.
Зато он много читал и кое-что понял. Люди, сталкивающиеся с абсолютной тишиной, боятся её, сходят с ума. Он же таким родился. Никогда и ничего не слышал. Йонас не слышал шум, но не слышал и всего хорошего, связанного со звуками. Тогда у него впервые зародилась идея обрести слух. Йони хотел слышать человеческий смех, а не только видеть, как рот раскрывается, оголяются зубы и дёсны, словно у человека приступ удушья, выталкивающий воздух наружу. Хотел слышать сообщения для всех и только для него. Хотел слышать заверения, хотел, чтобы по телу шла дрожь, когда девушки шепчут ему на ухо глупости. Хотел, чтобы и сам он мог говорить девушкам глупости. Хотел слышать музыку и пение. Быть может, он бы и сам смог петь. А пока изо рта Йонаса вырывалось лишь непонятное никому гугуканье и нечленораздельные звуки: он никогда не слышал слов и не мог точно подражать звукам.
Когда Йони был подростком, он даже занимался изучением человеческой артикуляции. Хотел научиться передавать звуки такими, какими они должны быть, будто он их слышит. Он очень старался научиться говорить и делать это правильно. Всякий раз Йонас часами бился над укрощением собственных губ и языка. Результатом были лишь огорчённое покачивание головы со стороны мамы. Она единственная терпела гугуканье сына без явного раздражения и во всём помогала Йони. Однако в душе надеялась, что сын когда-нибудь сдастся… И он сдался.
Однако Йонас был не одинок в своём горе. Он попробовал себя в нескольких профессиях ещё когда был подростком. Иногда сталкивался с другими глухонемыми и чувствовали с ними некоторое родство, но это длилось до смены работы. Никто не оставался в его жизни надолго, пока он не познакомился с Агнешкой. Это произошло при очередном посещении курсов переподготовки. Агни сидела впереди, через одну парту от него и внимательно смотрела на преподавателя. У неё были огненно-рыжие волосы- такую девушку было трудно не заметить. Но не только цвет волос делал Агни особенной. Казалось, что Агнешка светится изнутри и этот свет выходит прямо через глаза. Йони влюбился с первого взгляда и не отдавал себе отчёт в том, что делает. Во время первой встречи Йонас лишь проводил Агнешку до остановки. А во время второй перешёл в кавалерийское наступление, и… Агни ответила взаимностью. Йонас провожал её до дома, воровал цветы с клумб, а она плела венки из цветов и веток ивы. Впрочем, Йони всегда отнекивался от ивового венка, требуя терновый.
Со временем, Йонас и Агни стали очень близки. Тогда-то он и узнал о причине потери слуха. Агни раньше была оперной певицей и перестала слышать из-за силы собственного голоса. В прямом смысле слова это и глухотой-то нельзя было назвать- тугоухостью. Только каково быть певицей, которая не слышит своего голоса? Для Агнешки это стало серьёзным ударом. Около месяца она пробыла в депрессии. Не пила, но и не жила. Стоило Агни попасть на курсы по переквалификации, и она встретила Йонаса. Оказалось, что девушка была очарована его непосредственностью во время рискованного броска и оттого только согласилась. В противном случае его, как и многих до него, ждал бы неминуемый отказ. Агнешка была когда-то популярна и знала цену славе, как хорошей, так и дурной.
С этого момента началось увлечение Йонаса пением. Сам он петь не мог, слушать песни тоже не мог, зато мог наблюдать за пением часами. Агни пела ему, а Йони наслаждался выразительной артикуляцией. Лицо и губы любимой выражали собой такую степень блаженства, что Йонас и сам проникался им. Иногда Йони плакал от пения Агнешки. Эмоции захлёстывали через край. Особенно, если песня была грустная. Лицо Агни выражало каждую эмоцию, вложенную в строки Однако проводить концерты приходилось за городом на заброшенной пристани, чтобы никому не мешать. Агни не была уверена, что поёт хорошо. В самых громких моментах она слышала лишь отдалённый шёпот собственного голоса.
В те счастливые дни Агнешка и намекнула Йонасу, что стоит сходить к врачу. Он отказывался под предлогом, что и так всё знает. Раз глухота врождённая, то и вернуть слух нельзя. Агни отвечала, что этого он знать не может и стоит попробовать. Прошли месяцы прежде, чем Агнешке удалось добиться прорыва- обследования. Обречённый Йонас вошёл в кабинет отоларинголога одним человеком, а вышел другим: ему подарили надежду.
Доктор сказал, что глухота кондуктивная, и хирургическая операция позволит Йонасу снова слышать. Со слухом Йони мог воплотить все свои мечты, услышать то, чего никогда не слышал. Услышать пение Агнешки. Тогда он ещё не задумывался о причинах своей глухоты. Агни обратила внимание, что глухота приобретённая, но ничего не сказала. Йони слепо верил, что всегда был глухим, родился таким. Однако верил и что сможет услышать когда-нибудь. Пускай, это будет больно и потребует денег. Йони с Агнешкой найдут деньги. Доктор лишь развёл руки и ничего не обещал. Случай был запущенный, и успех никто не гарантировал. Тем не менее Йони был готов работать, как проклятый, чтобы прикоснуться к тайне.
Несколько месяцев Йонас и Агни работали в две, а то и три смены. Йони вкалывал на заводе, Агнешка занималась переводами. Был введён режим тотальной экономии, так что даже сладостями они себя баловали преимущественно по выходным. Использовалась всякая возможность для накопления средств, будь то переработка или экономия на себе. На войне все средства хороши. По планам Йонаса это было только начало. Потом они бы в авральном режиме заработали на возвращение слуха Агнешке. Она лишь растерянно улыбалась на такие слова: ни один мужчина, ни один человек так об Агни не заботился.
Когда они с Агни накопили денег, успокоили маму и оплатили услуги- состоялась операция. Решено было использовать тиринтопластику. Сколько времени ушло на обретение слуха, Йони не знал. Его это не беспокоило. Месяцы мучений и переработок, невыполненных желаний меркли в торжестве момента. Йони вот-вот услышит! Он вот-вот получит тот дар, которым обычные люди обладают с рождения! Йонас сможет, наконец, услышать голос своей Агнешки. Йони был так счастлив, что улыбался сквозь действие наркоза. Хирург удивлённо посмотрел на это и незаметно улыбнулся под маской. Операция шла без музыки, чтобы не ущемлять Йонаса. Так решил сам хирург, доктор Доус. Улыбка Йони и доктор Доуса расслабила медсестёр. В ушной проход по очереди вводили специальный микроскоп с кожной заплаткой для перепонки. Кожные лоскуты взятые над ушной раковиной приладили к барабанным перепонкам обоих ушей и закрепили с двух сторон, чтобы закрыть отверстия. Детали перфорации врачи уточняли заранее, но Йонас ничего не мог сказать по этому поводу. Тем не менее доктора сделали то, что должны были- восстановили целостность перепонок Йони. Вернули ему слух. Всё прошло как надо.
Очнулся Йони в больничной палате уже утром, хотя не мог сказать наверняка, сколько дней провалялся. На тумбочке лежал распечатанный отчёт врача об операции. В нём кратко подводились итоги и упоминалось, что слух начнёт возвращаться постепенно. Нужно было лишь разрабатывать его, слушать и стараться не сморкаться, резко не вдыхать, не чихать с закрытым носом. –О первом можно было не писать,- усмехнулся Йонас про себя. Йони впервые слышал. Звук казался чем-то вязким и объёмным, таким, что ещё чуть-чуть и можно будет потрогать. Чудаковатая улыбка скользнула по лицу Йонаса. Казалось, что он отчётливо чувствует каждое колебание барабанной перепонки и это само по себе завораживало. Йонас готов был наслаждаться даже капелью из крана. Настолько чудным, странным и наполненным казался ему мир. Как маленькие дети осматривали свои ручки и ножки, так он слушал всё вокруг. Йони привлекали любые звуки- он не только слушал, но и подслушивал. За стенами, за дверью было неисследованное пространство, ожидающее своего завоевателя.
Йони тайком покинул палату и в накидке рыскал по коридорам. Он старался не показываться на глаза медсёстрам и врачам. Звучание постепенно усиливалось, как и хулиганистость. Йони ещё не знал что ему можно слышать, а чего нельзя. Он и сам не заметил, как добрался до кабинета врача, который проводил операцию- доктора Доуса. Имя хирурга он помнил ещё с момента как его на каталке завезли в операционную. Этот человек стоял возле раковины и проводил Йони сосредоточенным взглядом. Йонас уже хотел постучаться, когда слух стал ещё чуточку сильнее и он услышал: «С ним что-то не так. Я не готов взять на себя ответственность, доктор Доус.»
- Хотите свалить всё на меня? Диагностику проводили вы, Филс, не я. Если нарушения и были, то не по моей вине. Операция проведена успешно. Что ещё вам нужно?
- Хочу, чтобы вы снова лишили Йонаса слуха. Поступила новая информация от его матери.
- Что?! Вы с ума сошли, Филс? Подарить слух, чтобы затем отнять?! Я никогда в жизни этого не сделаю! – кто-то крикнул и звук болезненно ударил по барабанным перепонкам Йони.
- Тогда он убьёт себя сам,- отрезал второй. Филс.
Йони был огорчён высказыванием доктора Филса. Доктор осматривал тогда ещё глухого Йонаса и лишь развёл руками. Доктор Филс не говорил ему того, что сказал хирургу. Что-то пошло не так, и Йони никак не мог, да и не хотел понять, что именно. Доктор Доус и доктор Филс что-то скрывали, но обретший слух Йони не хотел этого слышать.
Он открыто брёл по коридорам больницы. Скрываться больше не было нужды. Йони хотел, чтобы его вернули в палату. Шлёпанье босых ног по ламинату становилось всё громче. Он долго пытался понять, что же за звук его преследует. В какой-то момент Йони испуганно обернулся: думал, что за ним идут. Каково же было удивление, когда оказалось, что шлёпает он сам. Звук продолжал усиливаться. Волнами новое чувство накатывало на сознание Йони, едва способное справиться с таким потоком информации.
Он решил отправиться прямиком к дежурной медсестре, чтобы та кого-нибудь выделила и помогли Йонасу найти палату. Позади него справа хлопнула дверь, и от шума Йони ощутил боль в ухе. Это показалось ему немного странным, но Йонас не предал боли значение. Он брёл дальше по коридору. Он прислушался и различил гудение светодиодных ламп под потолком, шорох кондиционера. В конечном счёте, парня снова оглушили. Уборщик с тележкой хотел проехать, а Йони шёл ровно по середине коридора. Стало ещё больнее, чем прежде.
Где же дежурная медсестра? - думал Йонас. Кажется, он ходил кругами. Когда медсестра всё же нашлась, то Йони пожалел об этом. Она оказалась источником невыносимого, просто неописуемого шума, от которого хотелось лезть на стену. Зрелая медсестра внушительных габаритов тяжело дышала, пилила ногти и крутилась на скрипучем стуле, который едва выдерживал её зад. Поворот стула в сторону Йони оглушил его снова. Слух по-прежнему усиливался, и парень уже не мог сказать нормально ли это. Возле стойки дежурной толклось ещё несколько человек- пара медсестёр и уборщик. Они производили такое количество шума, что рассудок Йони ненадолго помутился. Он вынужден был заговорить. Впервые за многие годы.
- Зат…- начал он, но язык не поддавался,- Зат… Зат…- выходило тихо и блекло, невыразительно,- Заткнитесь! - крикнул он всю глотку. На Йони обратили внимание. Медсёстры смотрели во все глаза, отчего вся их привлекательность куда-то пропала. Уборщик выглядел так, будто ещё немного и разговор перейдёт в прикладное русло. Дежурная с оглушительным скрипом повернулась на стуле. Она хотела что-то спросить, но вдруг зазвонил телефон. Мерзейший писк на свете сводил Йони с ума. Дежурная медсестра смотрела на него, трясущегося, и пищащий телефон, не зная, что и предпринять. Боль нарастала. В какой-то момента она стала настолько сильной, что Йони сорвался с места… Он оторвал телефон с привязи проводов и швырнул в стену. тот с треском разлетелся на куски, произведя ещё больше шума. Однако телефон, наконец, заткнулся, чему Йонас был несказанно рад. Уборщик что-то громко спросил, а медсёстры начали возмущаться. Йони ничего не смог различить: они говорили слишком громко. Йонас чувствовал себя так будто проваливается куда-то, мягко и ненавязчиво, а затем отключился.
Очнулся Йонас уже в палате. Рядом с ним на кровати сидел тот самый хирург,- Доус. Крылья носа у него были чуть красноватые. Для Йонаса это не могло значить ничего хорошего.
- Здравствуй, Йони. Как ты?- спросил доктор. Звук быть на удивление терпимым.
- Нор-маль-но,- говорил парень по слогам, как умел.
- Ничего, что я без приглашения? - шутил Доус. Йони невольно улыбнулся и помотал головой.
- Не знал, что ты умеешь разговаривать,- Йонас улыбнулся. - Не возражаешь если задам тебе пару вопросов?
- Нет.
- Почему ты разбил телефон на посту дежурной медсестры? Не слишком похоже на тебя. Когда мы в последний раз виделись, ты даже улыбался. Что случилось, Йонас? - голос Доуса становился всё более давящим. Дело было не в интонации, а в самом звуке. Он словно доносился прямиком из ада, тысячекратно усиленный.
Йони судорожно подбирал слова, которые умел произносить. Ему не пришло в голову ничего лучше, чем сказать: «Гром-ко».
- Там было слишком громко для тебя?
Йони быстро закивал. Доус хмыкнул и отклонил голову немного назад. Затем последовал быстрый вдох и оглушительный взрыв. Йони никогда не слышал как люди чихают. Теперь его перепонки разрывались от колющей боли, настолько это было громко. Рот Доуса открывался и закрывался. Йони с трудом сумел прочесть по губам, что доктор извинился. Он пытался спросить ещё что-то - безуспешно. Йони ничего слышал. Теперь он понимал, что значит оглохнуть. Достучаться до слуха Йонаса сумела лишь безумно раздражающая мелодия на высоких нотах. Казалось, она доносится отовсюду сразу. Доктор Доус достал из кармана телефон, что-то нажал, и безумная какафония прекратилась. Однако даже сам голос доктора причинял боль. Доус что-то сказал, положил планшет с прикреплённым листом и карандашом на тумбочку, затем вышел.
Йони даже не прислушивался, но всё равно слышал безумный ор Доуса, чудовищно громкую капель из крана, шорох ветра за стеклом, собственные пульс и дыхание. На мгновение он задумался, как будет жить своей прежней жизнью. Вспомнил удары пресса… Звук, как уже понял Йони, создаёт вибрацию. Чем сильнее звук, тем сильнее вибрация. От пресса же вибрация была такая, что всё тело парня и весь цех содрогались. Вспомнил он и что голоса женщин гораздо выше мужских, а Йони не мог выносить даже голос доктора Доуса. Он не услышит пения Агнешки. Точнее не сможет его вынести. С таким слухом он не сумеет даже поговорить с Агни, не сможет слушать музыку или петь, потому что сойдёт с ума от невыносимого, абсолютного шума. Так и сейчас мелкие для обычных людей звуки заполняли всё его сознание. Йони лишь гадал как долго сможет притворяться нормальным прежде, чем оглохнет снова или убьёт себя. Он много читал слуховом аппарате и понимал, что рано или поздно такие чувствительные барабанные перепонки как у него, не выдержат и лопнут. Теперь это был лишь вопрос времени.
Йони вынырнул из омута мыслей полный решимости. Нужно было что-то предпринять раньше, чем он оглохнет или умрёт. Решение было под самым носом. Взгляд Йони остановился на тумбочке, планшете, карандаше… Он взял карандаш, отточенный и острый, как игла. Что-то щёлкнуло в его голове и вернуло старый образ. Лицо мамы, руки, она держит тонкие куски проволоки… Нет. Это спицы. Йони разрывается от криков. Колющая боль в ушах. Тишина. Что сделано однажды повторится вновь. Уверенность лишь укрепилась. – Прости меня Агнешка,- подумал Йонас и с силой воткнул карандаш в левое ухо, протыкая барабанную перепонку. Боль была невыносимой, но Йони зажал зубами кусок простыни, чтобы никто не услышал сдавленный крик. Он бы никогда не подумал, что сам лишит себя слуха, как только его обретёт. Однако другого выхода не было.
Доктор Доус нашёл Йони мёртвым спустя пять минут, как только договорил по телефону. Пациент лежал совершенно расслабленный. На его лице читалось облегчение. Из его левого уха стекала струйка крови, а в правом ухе торчал карандаш. Как было установлено позднее, Йони проткнул свои сверхчувствительные перепонки и слишком сильно вогнал карандаш в правое ухо. Никто так и не узнал, что абсолютный шум, наполнявший здание, заставил его руку дрогнуть. Движение вышло слишком сильным, карандаш вошёл слишком глубоко. Йонас этого не планировал. Для него границей между абсолютной тишиной и абсолютным шумом стала смерть.
Доктор Доус долго вспоминал смерть Йонаса и был близок к отказу от врачебной практики. Его удержало лишь мнение миссис Доус, которая верила в своего мужа. Однако образ Йонаса периодически всплывал во снах и во время операций, нарушая концентрацию.
Агни глубоко скорбила по поводу смерти Йонаса. Разговор с его матерью, Розой, чуть не довёл Агнешку до истерики, потому что та искалечила собственного сына. Однако, как утверждала Роза, сделала это ради него самого. Агни так и не сумела определить отношение к тому, что сделала мама Йони, но возненавидела Розу.
Мать Йонаса так и не сумела себя простить. Её нашли повешенной через трое суток после самоубийства Йони. Во время обыска на столе была найдена записка, в которой Роза просила прощения у сына и Агнешки. Однако Йонасу было уже всё равно, как, впрочем, и Агни. Лишь в самом конце записки говорилось, что слух Йонаса был слишком чувствителен в сравнении с человеческим. Даже сквозь беруши любой резкий звук воспринимался болезненно. Он не в состоянии был привыкнуть к абсолютному шуму мира, в котором жил. Мать Йонаса поняла это в первые два года его жизни. Однако само по себе это не давало Розе право калечить и уж тем более обманывать сына. Защищая сына она перешла черту между правдой и ложью, которая граничит с предательством. Предав Йонаса, Роза предала и саму себя. Жаль, что она это осознала лишь, когда правда уже не имела для Йони совершенно никакого значения.