Каждый рассказ имеет свойство заканчиваться. Каждая история имеет свой фиал. В данном случае финал имеет всех нас. Во всяком случае, многих из тех, о ком рассказала Ирина. Тридцать четыре хронологических рассказа, множество исто-рий, событий, случаев. Этот – тридцать пятый. Как довоенный год прошлого века.
Вспоминая события, Ирина снова почувствовала, как подкатывает ком к горлу, как немеют пальцы на левой руке, как взгляд непроизвольно коснулся осколков от снарядов, аккуратно разместившихся на полочке у компьютера. Она жива, все родные живы, знакомые помнят её, иногда наведываясь на личную страничку в интернете. Жизнь, слава Богу, продолжается.
Только, что же не даёт покоя? Война. Война проклятая не даёт покоя. Всё продолжается, всё рядом, всё страшно. И никакого просвета, словно в замедленном кадре плывут события за событиями.
- Ирина Ивановна, я боюсь, - услышала она дрожащий голос в трубке.
- Галочка, милая, всё обойдётся. Это не в первый раз. Это – каждый день.
- Я всё равно не могу к этому привыкнуть. Ну как можно привыкнуть к обстре-лам?! Тем более, я чётко слышу прилёты.
Ирина, как всегда, начинает нести всякую белиберду, пытаясь отвлечь подругу от страшного душевного состояния. Макеевская «Гвардейка» вместе с Донецком принимает снаряды.
- А давай мы поговорим о море, - ляпнула вдруг Ирина.
- Не хочу. Знаете, я хочу узнать, что произошло с теми людьми, о которых вы на-писали рассказы.
- Ты шутишь?
- Нет, вполне серьёзно говорю.
- Рассказов много, а историй ещё больше. Разве тебе интересно столько выслушивать?
- Конечно интересно. Тем более, за окном бомбят…
Ирине стало неловко от того, что отмахнулась от просьбы. На «Зелёном» только слышимость, а «Гвардейка» принимает…
В кабинете стоит глубокая тишина, за окном сверчки надрываются, Трубка теле-фона становится тёплой от ладони.
- Слушай, Галочка. Слушай, родная. Я всё расскажу. Помнишь рассказ «Буме-ранг»?
- Помню. Это об освобождении Славянска.
- Его так и не освободили. Пока не освободили. Сколько было дебатов, ругани и проклятий по этому поводу, но скажу тебе основной аргумент: просто решили спасти город от полного разрушения и полного уничтожения народа и армии. Пусть, не огромных масштабов армии, но это люди. И они обязаны жить и выжить в этой мясорубке. Город жив. Пусть пока оккупирован, но он жив, и осталось дело времени – вернуть его Донецку. Ты веришь?
- Конечно, верю. А что с Олегом? Помните, он носил косынку?
- А Олег был контужен. Он пока на лечении. Долго выходит из состояния конту-зии, но всем говорит, что вернётся в строй. Мы ему верим. Он – воин.
- А что произошло с Сарой, у которой сын погиб в Иловайске?
- Здесь особая история. У Сары произошло небольшое помешательство, как гово-рят соседи. Или просто озлобилась, потеряв сына. Она выгнала невестку с ребён-ком из дому. Выгнала не куда-нибудь, а в Авдеевку.
- Так ведь там…
- Да-да, Галочка, там оккупация. И никто не знает, как молодая мамочка живёт в Авдеевке. Сердце рвётся у соседей. Они часто заводят разговор с матерью о том, что надо бы вернуть невестку назад, но в ответ слышат стенания, слёзы и всхли-пывания… Что они могут поделать? Это чужая семья, хоть и привыкли говорить, что чужой боли не бывает. Наверное, бывает. Всё так перевернулось с ног на голову, что все постулаты и приметы вывернулись наизнанку. Но жизнь продолжается, не смотря ни на что. А знаешь, я не буду больше рассказывать тебе о людях, которые по рассказам и хронике стали нам родными.
- Это почему, - услышала обиженный голос подруги Ирина.
- А пусть это временно побудет тайной. До конца войны. Ладно? Понимаешь, мне вчера звонил молодой человек, прочитавший хронику событий. Он признался, что плакал. Он, мужчина, плакал. Он очень хотел, чтобы я завершила некоторые истории. И не просто завершила, а сделала такой счастливый финал. Не буду этого делать. Не будет счастливым. Сколько судеб исковеркала война. О каком счастье можно говорить?
Некая читательница прямым текстом обвинила меня в том, что я не вывезла свою семью в Киев, что я сама виновата в том, что мои внучки вздрагивают от «бахов», что нехватка денег лежит именно на мне, а не на войне.
Вот это послание:
«А мне лично вас жаль! Вы как те Лыковы из тайги, как мурены, которым своя норка, подводная расщелинка и небольшая акватория вокруг них дороже целого пространства, которое и страшит, и в тоже время вызывает зависть - там ведь интересный мир живет своей беззаботной жизнью, а тут, видите ли, при-вычная среда, приятная атмосфера, и главное, смысл жизни. Поэтому лучше жить в своей расщелине, ругать и проклинать весь мир за то, что ты выбрал именно этот способ существования.
Мне вас жаль потому что вы выбрали вышеописанный смысл жизни и способ су-ществования. Ну да же, зачем менять свои убеждения? Нет, лучше винить в собственных лишениях целый мир, чем себя. Но ведь вы же выбрали этот смысл, не мы, не весь мир, ВЫ! Так чего обижаться на тех, кто пытается до вашего сознания донести? На себя надо бы обижаться, на себя, милочка! В таком возрасте, а ведете себя как дитя! Хотя бы ради внучек и дочерей изменили своим убеждениям и псевдопатриотизму какой-то псевдореспублики, которую на любой кухне можно организовать, лишь собери на пьянку свою братию.
Еще раз напишу, что мне вас жаль! Вы вызываете жалкое зрелище! И жаль ва-ших внучек, которым вы выбрали именно этот путь: путь лицезрения и пережи-вания войны. Правильно, раз я вижу эту войну, то пусть ее видит и навсегда за-помнит ребенок! Психику поломаю ребенку, но не изменю убеждениям!
Даже немцы после ВОВ постыдились и покаялись, а вы...
Как-то наша омбудсмен Лутковская была удивлена, отчего все были поражены, что после освобождения Славянска местное население плакало, узнав, как за их освобождение боролся весь мир. Они жили в своем вакууме, как те мурены, и не знали всей правды из-за информационного давления агитпрома Кремля. Вы тоже на той стадии, от какой они были освобождены. И пенсии получают, и даже просят прощения. Но вы же не такая. Вы же выбрали один только путь, и никак не хотите ему изменять... Ну и не изменяйте и не изменяйтесь! Таким образом, вы будете вызывать жалость у нас и у той стороны своих поклонников, чьи жи-летки вам приятнее. Плакаться многие любят, но зачем?»
Грязно и мерзко на душе стало. Грязно, словно вываляли в болоте.
Прошу, не втаптывайте в грязь.
Я там давно, а вы поодаль
В меня бросаете, смеясь,
Не комья грязи, - жижу, воду ль.
Я обтекаю, но смеюсь,
О, вы, потомки междометий,
Молюсь в сердцах о вас,
Молюсь, но вам не избежать
Отметин.
А я отмечена давно,
Но вам не ведом
Образ пришлый.
Я позабыта вами. Но!
Вас не забуду.
Так уж вышло.
Ирине очень хотелось ответить этой даме, но она вспомнила опыт общения с другими людьми, бурно настроенными против Донбасса, и поняла, что это пустая трата времени. А времени должно пройти еще слишком много, чтобы растаял, рассыпалось ядро чёрствых мыслей.
Рано ставить точку. Напряжение нарастает волнообразно. С каждым утром всё новые и новые сводки о разрушениях, ранениях, смертях. Слова проклятий не долетают до ушей властьимущих Киева.
Руководство города последовательно, планомерно наводит порядок в местах бом-бёжек и не только. Город, напряжённый город, видит, как трудно приходится вы-искивать резервы из никакой казны, как изо всех сил выискивает средства для материальной помощи беженцам, как открывает новые торговые точки, как в ускоренном темпе ремонтирует школы, в которые завезены новые столы, окна, линолеум, учебники, ранцы. Жизнь продолжается, не смотря ни на что.
Она обязана продолжаться.
*
На этом я бы закончила все хроники простой жительницы города. Обычного шахтёрского города Макеевка, но последнее письмо повергло меня, повидавшую много на своём веку, в лёгкий шок. Некая дама упрекнула меня в том, что я пишу всё под своим именем, не скрываясь под псевдонимом.
И вот теперь и здесь я хочу сказать, что Ирина Ивановна – это я. Собственной персоной. Очень хотелось обобщить под именем всех макеевчанок, но так уж вышло, что скрываться больше нет смысла. Не стану менять имена в рассказах. Всё останется так, как было задумано: где-то выдумка, где-то подлинные имена.
Я пригласила даму к нам, в Макеевку. В Горловку было бы совсем не по - человечески. Куда уж ей с тонкими нервами!
Естественно, она не ответила. Мы с ней по разные стороны Майдана. Она никогда не спала возле унитаза, где более-менее безопасно во время бомбёжек. Она никогда не слетала пулей в подвал в одной ночнушке, не успев прихватить приготовленные документы и золотую цепочку в носовом платке. Она никогда не стаскивала фрагменты Тузика с забора. Она не поднимала с развороченного асфальта кисть руки. И не надо тут мне устраивать допрос с пристрастием, а делала ли я это. Не дождётесь. Мне не о чем с вами разговаривать.
Мантра
Не боюсь за свою
квартиру,
За себя не боюсь -
успею.
Повторяя, как мантру:
"Мира!"
Я войной целый год
болею.
Вперемешку пожар
с зарницей,
Нет межи между двух
бомбёжек.
Взгляды жёстче, чернее
лица,
Новый залп я встречаю
лёжа
Не в постели. Есть
поукромней
Уголок - возле
туалета,
Но скажу: нет любви
огромней,
Мне по сердцу любовь
вот эта.
Где Донбасс затерялся
в розах,
Терриконы где - словно
горы,
Где любому осколок
роздан,
Но стоит величаво
город.
Он в ответе за нас
с тобою,
Только мантра на горло
давит.
Надо мною снаряды
воют,
В знак "любви" между
городами.
*
А закончить книгу я бы хотела не пафосно, не надуманно, а по-человечески тепло и уютно. Да-да, именно уютно. И тому послужило грандиозное событие в военные дни Донбасса: День города и День шахтёра. Кто не верит – милости прошу к нам. Увидите всё своими глазами: красоту аллей, чистоту парков, яркую белую разметку на дорогах, молодых мамочек с колясками. И пусть их не так много, как до войны, но они есть. Они живут. Они верят в победу и тишину.
Школы готовы принять учеников, детские сады подремонтированы от попаданий снарядов, кое-где заколочены окна в витринах магазинов, но ни одно фанерное полотно не зарисовано краской дворовой шпаны. У нас больше нет шпаны. У нас мужиками сразу рождаются.
На Донбассе, в Макеевке умеют работать, защищать, освобождать, скрипеть зуба-ми от боли и злости и в то же время создавать праздничное настроение. Жизнь продолжается, не смотря ни на что.
*
- Бабушка, посмотри, а вон там, на витрине, твоя книга, - радостно подбежала к стенду моя внучка Лизавета.
- Где ты её видишь? – удивилась я.
- Да вот же, посмотри. Люди знают тебя.
- Возможно, знают, если эта книга стоит в одном ряду с замечательной подборкой авторов нашего Донбасса. Давай пройдемся по аллеям, дорогая моя. Погуляем, посмотрим, как наш город умеет чтить тяжелый труд шахтёров.
- А мой папа тоже был шахтёром, - вдруг выпалила Лизавета, - только он сейчас не здесь.
- Ты что-то знаешь? – повернулась я к внучке.
- Знаю. Только я об этом не буду говорить. Я просто буду гордиться своим папой. Мне мама об этом сказала.
- Гордись, моя хорошая. Ты гордись, а я буду молиться.
- А это поможет?
- Верю, что поможет. Иначе быть не может. Ты видела иконки у меня в квартире?
- Видела! На каждом окне. Это они помогли?
- Я не знаю, дорогая, что тебе сказать, посмотри, лучше, какой красивый у нас город.
- Бабушка, а ты любишь наш город?
- Люблю.
- Я его тоже буду любить.
- Мы все вместе будем его любить. Он сильный, город наш. И люди, живущие здесь, сильные.
- А мне через три дня в школу, - вдруг обрадовано повернулась ко мне внучка.
- Вот и славно.
- Бабушка, а в этом году мы вовремя пойдём в школу?
- Надеюсь, что вовремя. Наш город всё для этого делает.
- Бабушка, отведи меня в библиотеку.
- Зачем?
- Я хочу много читать.
Жизнь продолжается…
Я знаю, какие книги буду рекомендовать своей малышке, чтобы в ней крепла лю-бовь к городу, стране, Родине, родителям. А ты, мой город, будь уверен, растёт новое крепкое поколение твоих горожан.
30.08.15