…Дорогой читатель! История России могла бы быть другой, если бы в 16 веке русские войска дрогнули под Москвой перед полчищами татар Крымского ханства. История Руси писалась бы на татарском языке, а муэдзины зазывали бы нас на очередные намазы…
***
Богат Крым историей. Её памятники сохранились здесь ещё со времён палеолита, неолита и эпохи бронзы.
В древнегреческих мифах и землеописаниях немало места уделено Тавриде и омывающему её берега Понту Эвксинскому . Здесь промышляли (или грабили) известные нам аргонавты в поисках золотого руна. В те далёкие времена жили в этих краях многие народности, в том числе – киммерийцы, тавры, скифы. Скифские цари жаждали подобраться поближе к греческим городам Боспорского царства и Херсонесу, те, конечно, сопротивлялись. А ещё готы, сарматы, аланы, греки, итальянцы… Шли войны, войны.
В тринадцатом веке на землях Тавриды появилась Золотая Орда, и она навёла на благодатных землях относительный порядок. Порядок этот просуществовал дольше других, но и он стал затухать: влияние золотоордынцев слабело. Свято место пусто не бывает – на землях Тавриды сформировалось татарское ханство, и опять ненадолго. Как не пытался крымский хан Хаджи Гирей сохранить самостоятельность – с середины пятнадцатого века татары попали под протекторат Османской империи. Вместе завоёвывали территории, народы, делали опустошительные разбойные набеги на соседние страны. Через сто лет они вместе попытались захватить Москву...
Крымское ханство. 16-ый век.
…Весна 1571 года в Крыму выдалась ранняя, а главное, – без обычных для этого времени года гроз. Под лучами солнца снег на равнинах и частично в горах растаял, земля парила, насыщая воздух ароматами просыпавшейся после зимней спячки природы. Многочисленные ручейки бежали вниз по известным только им горным тропинкам; шум журчащей воды, щебетанье птиц, нежный, сочно-зелёный цвет распускающихся на деревьях листьев и всходы разнотравья… всё говорило об окончательном приходе весны. И пусть на склонах горы Беш-Кош и отвесной гряды Бурунчак с ровным как стол плато на вершине, ещё виднелись кое-где пятна снега, но и они с каждым днём сморщивались, чернели, и потихоньку исчезали. У подножья пещерного города Чуфут-Кале, там, где сходятся четыре ущелья, вытянувшись узкой полосой в два километра в окружении скал, расположилась живописная долина Биюк-Ашлама-Дере.
Когда-то, основатель независимого Крымского государства Хаджи Гирей I в начале 15 века для своей резиденции выбрал именно эту долину, построив там столицу Крымского ханства… Но шли годы, в середине того же века, Крымское ханство попало под протекторат Турции. Могущество Высокой Порты позволило татарскому ханству окрепнуть, территория его разрослись. Хан-Сарай и долина становились тесными. И вот уже в первой трети шестнадцатого века, правящий к тому времени в Крыму хан Сахиб I Гирей, принял решение о строительстве новой столицы, - турецкий султан не возражал. Выбор пал на берег реки Чурук-Су, что берёт своё начало в урочище Биюк-Ашлама.
Одновременно со строительством на левом берегу реки ханской резиденции, на правом начал строиться город, названный Бахчисараем. Дворец и окрестности окружали леса и прекрасные сады. Собственно, Бахчисарай и означает «дворец в саду». В 1532 году случайный пожар уничтожил большую часть строений. Пришлось всё начинать сначала.
Известные иностранные архитекторы и мастера строили Бахчисарай долго, качественно, и дорого.
…Опираясь рукой на плечо сына, Девлет Гирей медленно, часто останавливаясь, поднимался по крутому склону ущелья долины Ашлама-Дере. Подобные восхождения крымский хан делал не часто, только по особым случаям, когда хотел принять важное решение. И там, глядя вниз с вершины горы на остатки бывшей ханской резиденции, где ещё витал дух великих ханов, мысленно посоветоваться с предками о своих планах, затем обратить взор к небу, прошептать молитву, и получить одобрение Аллаха. И вот такое время пришло. Потомок Гиреев упорно поднимался вверх.
Осторожно наступая на вырубленные в скале ступеньки, Девлет Гирей крепко сжимал плечо сына. Ощущая его упругие мышцы, он чувствовал крепкое, сильное тело своего наследника, и очень хотел верить, что после смерти старших сыновей Ахмета и Ходжи, сын не предаст отца, как предавали до него многие родственники из его династии. Кровью этих родственников пришлось залить путь свой прихода во власть.
«Власти личной все хотели…, – в который раз за последние годы, с ненавистью думал хан. – А кто же её не хочет? – тут же оправдывал он своих родственников. – Хотят все, да не всем она даётся. Султан Сулейман остался доволен мною».
Девлет Гирей остановился, посмотрел наверх, прислушался. Беззаботное щебетанье птиц, шарканье ног и тяжёлые вздохи приближённых позади его успокоили: они не нарушали ход мыслей.
– В прошлом году во время моей молитвы ветер сильный с дождём был, промокли тогда, помнишь Мухаммад? – отдышавшись, произнёс хан. – Зато поход на Москву удачный оказался, слава Аллаху. Москву спалили, только царские покои –Кремль, и остались.
Мысленно представив горящий город, губы хана растянулись в злорадной ухмылке.
– Огромный полон взяли: завалили все рынки русскими рабами. Не скоро москвиты поднимутся. Ты, Мухаммад, мыслишь правильно – добивать надо их в этом году, нельзя медлить.
– Самое время, отец. Царь московский слаб сейчас, войну ведёт с Европой, неурожай, голод. В Поволжье волнения. Не будем, отец, на этот раз время терять на обманные маневры. Пищи для людей и корма для лошадей мало после нашего прошлогоднего набега у москвитов осталось, – пожгли мы тот раз много. Напрямую пойдём на Москву. Великий визирь Мехмед-паша согласие султана на наш поход получил, да светится имя его на небесах. Помимо конницы, семь тысяч янычар с пушками послал к нам: вот-вот появятся. Янычар-агаси , старый твой знакомый, думаю, не подведёт. Ногайцы, адыгейцы и поляки опять хотят потешиться, как год назад. Не устоять Москве на этот раз.
Девлет Гирей ответил не сразу, – задумался.
– Наверное, ты прав. Голод может возникнуть на пути, коротким путем идти надо. Затем вознёс руки к небу и вздохнул.
– Пусть будет так! Всё в руках Аллаха, а мы – дети его. Пойдём дальше, Мухаммад.
Наконец, они достигли вершины. Внизу, окружённая со всех сторон горами, раскинулась огромная долина. Её расширяющийся к югу контур имел клиновидную форму и вдали сливался с другой долиной – Иософатовой, вдоль которой тянулась узкая ленточка проторенной веками дороги, берущей своё начало в бывшей ханской резиденции. Даже с огромной высоты развалины дворца производили унылое впечатление. Простые люди не селились в этих святых местах, и время не щадило бывшую столицу Крымского ханства – строения разрушались.
Хан с замиранием сердца вглядывался вдаль. Лёгкий, прохладный ветерок приятно обдувал разгорячённое лицо.
Чуть поодаль, стояли Мухаммад и ханский военноначальник Дивей-мурза. Недалеко от них расположилась группа приближённых. Все молчали, разглядывая расстилавшийся перед ними необозримый простор.
– Оставь меня, сын, – чуть слышно произнёс хан.
Долго стоял грозный хан на краю плато. На фоне безбрежной дали его фигура с поднятыми к небу руками казалась застывшим каменным изваянием. Девлет Гирей что-то шептал.
Лёгкий ветерок раздувал похожие на крылья полы его золочёного халата. Казалось, вот-вот, хан взмахнёт крыльями, поднимется в небо и словно ястреб, высматривающий добычу, полетит над бездной.
Сложив руки на груди, сын терпеливо ждал: отец общался с духами предков, просил Аллаха о победе в предстоящем походе на Москву – нельзя мешать.
– В совете предков я не сомневаюсь, как и в благословлении Аллаха. Как думаешь, Дивей-мурза, удачным поход будет? – обращаясь к ханскому военноначальнику, произнёс Мухаммад.
– Войска собраны, и много – более ста тысяч, не считая обозов и слуг. Поход на москвитов дело решённое. Но всё в руках Аллаха и хана нашего, да ниспошлёт Всевышний ему здоровья, – смиренно ответил мурза, склонив почтительно голову.
Где-то очень далеко за горизонтом громыхнуло. – Дождь будет… значит к удаче! – произнёс Мухаммад.
– Шпионы доносят, что черемисы и башкиры восстали, Мухаммад. Не хотят под москвитами быть, нам на руку это. Недолго русскому царю править осталось. Не зря, узнав о нашем новом походе, царь Иван грамоту прислал высокопочтимому хану – отцу твоему: Астрахань в обмен на мир с нами он отдаёт обратно. Там и Казань на очереди…
– Поздно, год назад надо было ему соглашаться, теперь сами всё возьмём. Ты, уважаемый Дивей-мурза знаешь об этом не хуже меня, – по лицу наследника пробежала усмешка.
Хан на мгновение прервал молитву, тревожно посмотрел в сторону громовых раскатов. – Аллах услышал меня, и даёт знак мне… но какой? – прошептал он. – В том году грома не было, только дождь... Хм… Так и цели стоят теперь другие, – успокоил он себя.
Спуск тяжелее подъёма. С двух сторон хана поддерживали слуги, сын шёл спереди.
Нет, в свои шестьдесят лет Девлет Гирей не чувствовал себя старым и немощным. Наоборот, он был ещё полон сил и желаний укрепить своё могущество. Все двадцать лет правления хан жестоко карал своих врагов, усмирял завистников, пока не объединил все бейские роды ханства. Страну не сотрясали внутренние смуты и распри: относительный мир царил на благодатных землях крымского ханства. Однако, подогреваемая турецким султаном и польским королём крымско-татарская знать желала повторить успешный прошлогодний набег на Московию. Но Девлет-хан на этот раз хотел большего.
Хан жаждал покорить русских, сделать зависимыми от крымских татар. Он хотел царствовать над ними. А ещё, в отличие от хана Бату , навсегда покончить с христианской религией. И месть… месть за сыновей Ахмеда и Хаджи убитых в битве с русскими летом 1555 года близ деревни Судьбищи. Долго ждал Девлет Гирей удобного момента, и это время пришло.
Перед тем, как сесть на коня, сложив руки в молитвенной позе, хан произнёс:
– Предки благословили меня на поход. Я захвачу Москву и сам править буду. Не будет колоколен, не будет звон колоколов мешать муэдзинам звать мой народ на молитвы. Раздам мурзам русские уезды и города; купцам отпишу ярлыки на торговлю по рекам, заставлю неверных платить дань нам – татарам: мы покончим с Русью. Высокая Порта и Султан Селим будет доволен нами.
Приближённые почтительно склонили головы.
– Никому пощады не будет, – угрожающе добавил Девлет Гирей. – Аллах свидетель.
Дождь так и не пошёл. В раздумьях о предстоящем походе, хан не придал этому значение. К тому же, плачевная картина пустынных и разрушающихся строений бывшей столицы ханства произвели на него удручающее впечатление – не до капризов природы.
– Да простит меня Аллах, но время не щадит и святые места. Всё приходит в запустение без рук человеческих – на всё нужна воля Аллаха, – грустно прошептал стареющий повелитель Крыма.
Девлет Гирей устало взмахнул рукой, и ханский кортеж медленно тронулся в обратный путь.
Последние звезды на чёрном небосклоне погасли – забрежил рассвет. Нагретая жарким днём крымская земля за ночь несколько остыла и гнилостный запах, доносившийся со стороны мелководного Сиваша к утру практически исчез.
Выстроенная на восьмикилометровом перешейке в 1509 году крымским ханом Менглет I Гиреем крепость Ор-Капу , окружённая глубоким рвом, надёжно защищала со стороны материка единственный сухопутный проход в Крым. Не раз стены северных ворот крепости останавливали неприятеля, не пропуская врага на территорию Крымского полуострова. Эти ворота, как правило, были закрыты и открывались редко – в исключительных случаях. Такой случай наступил.
Начало июля 1572 года.
Уставшие, разморенные жарой стражники с трудом открыли скрипучие тяжёлые Северные ворота перекопской крепости. Крепостной подъёмный мост плавно опустился на противоположный край рва.
Зафиксировав ворота, один из стражников дал кому-то в глубине двора отмашку – путь свободен.
Шум на небольшой площади перед воротами усилился. Недалеко от ворот стояла группа военноначальников, в центре которой Дивей-мурза о чём-то спорил с предводителем отряда Большой ногайской орды мурзой Теребердеем. Последний был явно чем-то недоволен: требовал от ханского военноначальника должного уважения к своему войску: его отряды должны выступать первыми. Усилившийся шум раздражал Дивей-мурзу, но он терпеливо выслушивал претензии соратника. Как опытный военноначальник, Дивей-мурза понимал ногайца: первым отрядам всегда достаются не разграбленные селения, много еды, много корма для лошадей…, и, как мог, сдерживался. На все яростные нападки Теребердея, отвечал спокойным, но твёрдым голосом: – Повторяю, уважаемый Теребердей-мурза: есть укоренённый годами порядок выступления войск, и даже я – командующий, не вправе его изменить. Первыми пойдут крымские полки, затем турецкие сипахи и янычары , потом ногайцы, затем, – остальные.
Сигнал стражника прервал спор. Дивей-мурза с облегчением отвернулся от настырного ногайца, поднял обе руки над головой: шум прекратился. Наступила тишина, прерываемая лишь позвякиванием уздечек, всхрапами и ржаньем лошадей. Дивей-мурза дал знак: заскрипели петли противоположных южных ворот крепости и, с тем же знакомым скрипом, они открылись.
Войска пришли в движение. Мерный цокот конницы и колёсный стук обозных телег, глухо разнёся по окрестностям. Войска плавно втягивались в южные крепостные ворота, а из северных выдавливалась бесконечная шеренга всадников и телег, длинной, извилистой лентой уходящей далеко к горизонту… Путь предстоял не близкий – на Москву. Сто- двадцатитысячное войско покидало Крым.
Ближе к вечеру и южные, и северные ворота крепости закрылись. И только серые многочисленные пятна кострищ, горы мусора, коричневые лепёшки лошадиного и прочего экскремента, над которым жужжащими стаями роились мухи, напоминало о недавнем присутствии здесь огромного количества людей и животных.
Лето стояло сухое, знойное. Камни, глиняные заборы и стены – всё раскалилось, дышало ленивым жаром, и пот, смешанный с пылью, на лице высыхал раньше, чем его успевали вытереть.
Словно полчища саранчи, татары двигались к Москве, оставляя за собой выжженные города и деревни.
И вот, в конце июля 1572 года передовые отряды Девлет-Гирея подошли к Оке…
Обескровленная прошлогодним набегом татар, Русь готовилась к сражению. Во главе войска царь Иван Васильевич поставил лучших воевод, - князя Михаила Воротынского и Дмитрия Хворостинина. На окский рубеж ратников собирали «с миру по нитке», но и этих сил не хватало.
Иван Васильевич покидал Москву: обоз с царской казной ожидал его у стен Кремля, – царь отбывал в Новгород. Толпа шумела на площади.
Служба закончилась: тревожный набат колокола Собора Покрова Божией Матери затих.
Митрополит Московский и всея Руси Антоний вместе с государем вышел после службы на парадное крыльцо храма: стоявший над толпой шум вдруг смолк, будто волны Москва-реки разом затопили всю площадь. Но, через минуту-другую, в группе князей и воевод, толпившихся у крыльца, прокатился лёгкий ропот.
Одет государь был в простую одежду, и без царского облачения казался обычным простолюдином, случайно забредшим в храм. Выглядел он уставшим: поникшая фигура, отрешённый взгляд, говорили о тяжёлом душевном состоянии самодержца. Иван Васильевич знал: не все князья да бояре согласны были с его решением покинуть Москву в этот трудный час. Одни – поддерживали, другие – молчали, боясь наказания, но были и те, кто в открытую осуждал бегство государя в Новгород.
Стоявший в первом ряду князь Воротынский, предваряя выкрики не согласных, громко, дабы слышали все, произнёс:
– Езжай с Богом, государь. Негоже царю быть в столице нынче. Животы свои положим на защиту Отечества, да как дело обернётся, поди, – одному Богу известно. Государству московскому без царя никак не можно. Русь велика, найдёшь силы государь, ежель что, и прогонишь басурманов. Не быть татарам в Москве, не будем вассалами у Порты османской.
В глазах царя блеснули слёзы. Он низко поклонился князю, и медленно опустился на колени.
– Други мои! Срамно государю вашему бежать в сей грозный час, да видать судьба царская такова. Нельзя царя русского в полон брать, нельзя веру христианскую погубить. Судьбу Руси вручаю вам, как дитёнка малого – защитить её надобно. Ты, князь Воротынский, – царь вторично поклонился в сторону князя, вы, князья и воеводы, сотоварищи мои: Одоевский, Долгоруков, Хованский, Лыков, Шуйский, Репнин, Хворостинин; и остальные, кого не узрел из-за слёз, устлавших очи мои. Каждому кланяюсь я, каждого прошу живота своего не жалеть, – спасите Отечество наше, не посрамите Русь! За вас молиться буду дённо и нощно.
Царь встал с колен и, поворотясь на Храм – перекрестился. Митрополит протянул государю крест для поцелуя, троекратно его перекрестил, громко произнеся: – Во имя Отца, Сына и Святаго духа, яви Бог милость свою. Аминь! Езжай царь-батюшка с Богом! Да воздаст Спаситель наш – Иисус Христос, каждому по заслугам…
Ночью, через Сенькин брод, татары форсировали Оку, опрокинули сторожевой полк Ивана Шуйского, обошли русские позиции, оставив их в тылу, и по Серпуховской дороге устремились к беззащитной Москве.
Cобрав свою конницу, Воевода Хворостинин бросился в погоню. Разгромив арьергард, которым командовали ханские царевичи, он вцепился вражеским войскам «в хвост» в надежде оттянуть их назад.
Основные силы татар уже дошли до реки Пахры, что возле Подольска, – путь на Москву был совсем свободен. Однако, тревожные вести от царевичей заставили Девлет-Гирея остановить движение войск. Хан приказал Дивей-мурзе направить в помощь родственникам до двенадцати тысяч конницы из числа ногайцев. Отряды Теребердей-мурзы атаковали войска Хворостина, завязался кровопролитный бой и, неся потери, русские не выдержали – покатились назад, татары бросились в погоню.
Немногочисленная русская пехота и артиллерия за это время подтянулись к деревне Молоди и на холме, прикрытом рекой Рожайкой успели укрепиться, поставив «гуляй-город» .
Русские войска под натиском ногайцев стали отступать, но отступали как-то странно: не спешили оторваться от преследователей. Всякими уловками Хворостинин подвёл увлечённых погоней ногайцев прямо под батареи и ружья «гуляй-города».
Стрельцы, казаки, и прочие защитники укреплений огнём сбрасывали врага со стен, обливали кипящей смолой, кололи копьями, рубили саблями… труппы татар устилали землю у стен «гуляй-города».
Гонцы доложили хану о гибели тысяч воинов, и взбешенный позорным поражением ногайцев, не дойдя до Москвы всего сорок вёрст, Девлет Гирей повернул татарские орды обратно, намереваясь с тылу ударить по русским войскам. Наступила ночь.
На следующий день на подступах к «гуляй-городу» кровавое сражение продолжилось.
Другой большой отряд татар обрушился на немногочисленные русские полки, прикрывающие подножье холма деревни Молоди. Почти три тысячи стрельцов полегло на подступах к холму, а конница Хворостинина, неся огромные потери, отступила в «гуляй-город». Теперь уже сам Девлет Гирей начал осаду крепостных стен русских укреплений.
Долго продолжалась сеча. Враг понес большой урон, но, так и не взяв укрепления русских, отступил. Наступила временная передышка: татары группировали свои силы. Положение русской армии было тяжелым. Она оказалась заперта в укреплении почти без еды и фуража, отрезана от воды.
Яростный штурм вскоре возобновился. Татары и турки рубили стены укрепления саблями, расшатывали руками, силясь перелезть или повалить, «и тут много вражих войск побили и руки поотсекли бесчисленно много». Деревянные укрепления выстояли.
Под покровом ночи князь Воротынский скрытно вывел свою конницу оврагами в тыл неприятеля. При очередном штурме укреплений защитники «гуляй-города» подпустили неприятеля под свои стены и мощным залпом из всех ружей и пушек покосили татар, затем покинули укрепления и бросились в контратаку.
В это время конница Воротынского ударила сзади Девлет-Гирею. Атакованный с двух сторон враг дрогнул.
Кровавая битва длилась несколько дней. Ногайский мурза Теребердей, трое мурз, сын и внук Девлет-Гирея были убиты, а сам Дивей-мурза взят в полон. И татары побежали, бросая орудия, обозы, имущество. Их гнали и рубили до самой Оки – здесь прижали к берегу, и снова пошла сеча… Спасшиеся татары бросились в реку. Многие из них утонули при переправе через реку…