Глава двадцать первая
Первый суворовский отпуск
СУВОРОВСКИЙ АЛЫЙ ПОГОН
Роман
…Мы унесём с собою небо голубое,
Детства безоблачный светлый сон,
Суворовский алый погон
Из песни 18-го выпуска
Калининского суворовского
военного училища (1966 г)
И Костя, и его друзья буквально считали дни до отпуска. Лето! Впервые они проводили его вот так, в трудах ратных – на стрельбище, в наряде по роте, на занятиях в поле.
Был последний перед каникулами выходной. Костя собирался на стадион, где намечалась игра в футбол между командами выпускных рот. Да, представьте, именно выпускных. После того, как в училище отгремел выпускной вечер, десятиклассники стали называться выпускниками. Тем более, все оценки за год они уже получили. Кроме, конечно, военных предметов, но тут особая статья.
– Николаев, на переднюю линейку! Родители приехали.
Команда не означало, что надо выйти непосредственно на переднюю линейку. Так команда эта просто звучала, а выйти надо было на линию, где обычно строилась рота, или даже подойти к грибку дневального по роте.
Костя, уже направлявшийся на стадион, бегом вернулся к палаткам.
Как и положено, родители отпросили своё чадо до обеда. Дольше не разрешалось – на обеде все суворовцы должны быть в училище, несмотря на гостинцы, которые привозили родители. Гостинцы потом приносились во взвод и делились поровну.
Костя далеко не всех посвятил в то, что у него разведены родители, и что мама приезжает к нему со вторым своим мужем. Да и сам он немногое знал о товарищах. Правда, о проблемных суворовцах приходилось знать больше чем, о других. Всё-таки комсомольский секретарь! А комсомольское бюро роты не бездействовало. Как умели, так и принимали участие в воспитании своих товарищей.
Ну а у Кости свои проблемы. У мамы он дважды жил по полтора, два года. Это было в Старице. А потом и в Калинине учился чуть больше годы. Дважды за эти годы жил и у отца в Москве. Называть мужа мамы отчимом он постепенно привык ещё в Старице, а вот жену отца мачехой так и не стал называть. Какая ещё может быть мачеха при живой маме?! Да и слово какое-то неприятное. Не соответствовало оно жене отца, с которой сложились очень хорошие, доверительные отношения.
Костю отпустили, и он тут же сел в машину. Выехали на берег речушки и остановились на том самом месте, где обычно проходили тактические занятия.
Мама сразу заговорила о планах на лето:
– Мы собираемся в Симферополь. Ты с нами поедешь?
Достаточно было сказать – Симферополь – и уже нужды не было уточнять, к кому в гости собираются они. Там жила мамина подруга детства с мужем, там жила и перебравшаяся к дочери первая учительница Кости. И там жила его подруга детства Наташа.
– Конечно, поеду, – обрадовался Костя.
Отец Наташи был офицером-танкистом. Помотались они по свету всей семьёй, и вот, наконец, оказались в Крыму, в Симферополе.
– Ну, я же говорил, что с удовольствием поедет, – сказал отчим Костиной маме. – и, обращаясь уже к нему, прибавил: – Так мы тебя в Москве и подхватим?
Он предпочитал путешествовать только на машине, только за рулём.
– Не надо меня подхватывать, – возразил Костя. – Мне положен бесплатный билет на поезд. И я хочу проехаться самостоятельно. Как раз завтра будут собирать списки, кто и куда едет, чтобы выписать отпускные билеты и воинские требования.
– Ну что ж, похвально, одобряю, – сказал отчим.
– Так что встретимся там уже в Симферополе, – сделала вывод Костина мама. – Ты хоть Наташе-то писал?
– Редко, – сознался Костя.
Да, когда-то они постоянно играли вместе. Наташа часто приезжала к бабушке в деревню, а Костя, пока разводились родители, и мама устраивала свою жизнь заново, жил там постоянно. Потом Костю увезли в Старицу, а Наташины бабушка с дедушкой перебрались в Симферополь.
Родители уехали перед самым обедом. Костя принёс всякие сладости – мамины кулинарные чудеса. Их решили оставить на после обеда. С собой в столовую брать ничего не разрешалось.
Костя шёл в строю и думал: «Сколько же лет прошло?! Какая она теперь, Наташа?»
Она была прежде подругой и только подругой, тем более, на два с лишним года моложе его. Он играл с ней, а влюблялся в других девочек, больше, конечно, в приезжих, чем в сельских. Да и какие уж там влюблённости в первом, втором, третьем классах!?
Каникулы по плану начинались с 18 июля. Отпускали же обычно, по возможности, накануне. И вот в пятницу 17 июля с утра суворовцы приступили к разборке лагеря. Одни упаковывали палатки, другие грузили имущество.
Ещё утром во время построения на завтрак командир роты задал вопрос:
– Кто желает выехать уже до обеда, чтобы разгрузить машины в училище, два шага вперёд.
Костя быстро прикинул, что лучше: ехать в училища и разгружать машины или остаться в лагере. Тут же вышел из строя, так и не решив, что лучше. Потом понял, что, конечно, зря. Понял, когда ребята рассказали, как весело было плыть на катере до города всем вместе. Но катер-то всего один, а рот в лагере четыре. Конечно, у тех, кто поехал на разгрузку, всё прошло буднично.
Колонну из загруженных имуществом машин возглавлял училищный автобус. Свежий ветерок врывался в окна и гулял по салону. Все были одеты в летнюю форму – белая гимнастёрка и белая фуражка с алым околышем. Только брюки оставались чёрными с алыми лампасами.
Ну и понеслось… Разгрузка, поездка на трамвае до вокзала, электричка. И вот Москва, летняя Москва, особенная и неповторимая. Тележки с мороженым и с газировкой, дразнящей тёмными колбами с сиропом. Автоматы – тоже с газированной водой. Шум и гам на тротуарах, гудки машин на улицах. Звуковые сигналы в ту пору ещё не запретили.
Все родственники на дачах. В Москве только бабушка, что на Покровке. А оттуда до Курского вокзала, если идти прямиком, по небольшим улочкам рукой подать.
Утром отправился за билетом. Курский вокзал, ещё старый, небольшой, уютный. Сразу к воинским кассам. По требованию нигде иначе более билета и не возьмёшь. Но на вокзале кассы суточные. Отправили Костю в предварительные, что за Садовым кольцом. В воинскую кассу очередь была небольшой. Прошла довольно быстро, и Костя протянул воинское требование.
Кассирша спросила, на какое число нужен билет и тут же пояснила:
– Есть место в купе скорого поезда. Но требование у вас на пассажирский поезд.
– А что же делать? – растерялся Костя.
– Доплатить один рубль пятьдесят копеек.
– Да, да, я сейчас. Конечно, доплачу, – он достал из кармана деньги и протянул в окошечко.
Суворовцам давали воинское требование на место в купе, но не скорого, а пассажирского поезда. Пассажирских поездов было не так много, да и скорым веселее ехать. Доплата же за скорость была действительно мизерной. Странное распределение. Суворовцам купе, но пассажирского, курсантам плацкарт, но скорого. И только младшим офицерам купе скорого.
И вот билет в кармане. Отъезд через два дня. И ощущение какой-то необыкновенной радости, уверенности в себе, ответственности за свои действия. Да, ответственность ощущалась не только в училище, она ощущалась всякий раз, когда Костя надевал форму. Впрочем, говорить надевал не верно. Он ведь её практически не снимал с того момента, как ему её выдали в конце августа прошлого года.
А потому всегда был проникнут этой ответственностью, внутренней ответственностью за свои действия, а не свободой действий. Так учили в суворовском училище, так учили вообще при социализме.
Как же хорошо, как же славно идти по перрону вокзала к своему вагону, чувствуя себя совершенно взрослым, да ещё и военным человеком.
Вот и вагон. Протянул билет проводнице и вошёл в коридор. В купе уже были пассажиры. Целая семья. Отец, мать и девочка моложе Кости.
Костя вошёл, поздоровался и спросил, какая полка свободна?
– Так у вас же в билете указана ваша полка. Вот эта, нижняя, – сказал отец семейства.
– Нет, нет. Я нижнюю полку уступаю. У нас две дамы – для них нижние. А мне и наверху отлично будет.
Попутчики оказались весёлыми и компанейскими. Глава семейства представился Николаем Ивановичем. Было ему на вид лет сорок, не более. Подтянут, подвижен, разговорчив. Лицо волевое, но в то же время доброе, открытое. Супруга примерное его возраста, разве что несколько моложе. Миловидна, стройна. Дочь тоже весьма привлекательна, разговорчива, улыбчива. Может, конечно, смелости в общении придавало то, что родители были рядом, а, может, такова манера поведения всегда.
Костя, впрочем, давно уже заметил разницу в поведении девушек, скорее здесь всё-таки подходит – девочек – из провинции и москвичек. В седьмом классе ему пришлось дважды сменить школы. Из Старицы он приехал в Москву раньше мамы с отчимом, чтобы не ломать четверть. Отчим собирался перебраться в столицу в течении одного-двух месяцев.
Привела Костю в школу хорошая знакомая родителей, которая прежде там преподавала, а потом ушла куда-то на повышение, в РОНО что ли. И вот только она решила все вопросы в дирекции, только успел кто-то из дирекции спросить, выглянув в коридор:
– Есть кто из седьмого «В»?
Как тут же две девчонки подхватили Костю за руки и с весёлыми возгласами: «Новенький, новенький» – потащили в класс.
Общаться с ними было легко и просто. В Старице всё-таки не так или не совсем так. Да и в Калинине, где он начал учиться в четвёртой четверти, девушки были немного скромнее.
Соседями же по купе оказались коренные москвичи. Они ехали отдыхать в Крым, в санаторий Фрунзенское, что близ Алушты, а потом путь лежал через Симферополь.
Николай Иванович представил жену – её звали Екатерина Петровна – и дочь Ирину. Костя тоже назвал своё имя.
Поезд слегка качнулся, скрипнули рессоры, и перрон медленно поплыл назад.
– Ну вот, слава Богу, поехали – сказал Николай Иванович и достал бутылку яблочного сидра.
Был в то время такой очень дешёвый заменитель Шампанского. Костя сначала сказал, что суворовцам пить не положено, а ехал он, конечно же, в суворовской форме, в белой гимнастерке и с белой фуражкой – разве можно было иначе ехать к подруге детства.
Николай Иванович рассмеялся, пояснив, что это почти что газированная вода, и что они в семье вообще крепких напитков вообще не употребляют, в уж это исключение – отпуск всё-таки.
– Ну, если так, то, отчего ж, – пожал плечами Костя. – Наверное, немного можно.
Но едва Николай Иванович открыл бутылку, как почти весь сидр оказался в потолке. Не удивительно – июль, жара.
Посмеялись, вытерли то, что оказалось в сидре, ну и разлили по стаканчикам, которые тоже были припасены главой семейства, буквально капли, оставшиеся в бутылке.
Настроение у всех было отличное. Конечно, стали расспрашивать Костю о жизни суворовской, об учёбе, потом Николай Иванович стал вспоминать свою службу в армии, фронт.
Оказалось, что воевать ему довелось водителем.
– Слышал, наверное, – обращался он к Косте, потому что уж жена и дочь слышали не раз, – о наших славных «Катюшах»? Так вот я всю войну был водителем на такой боевой установке. И так она мне полюбилась, что после войны женился на Катюше.
Все засмеялись, может, ещё и потому, что смеяться в той обстановке начала отдыха – ведь отдых и начинается с поезда – хотелось почти по любому поводу.
За окном проносились пригородные дачные постройки, монотонный перестук колёс периодически взрывался особым грохотом железнодорожных мостов и мостиков, переброшенных, где через реки, где через ручейки или овраги, а где и через автомобильные дороги. Но эстакад, нависающих над дорогами, было в ту пору совсем немного, и даже такая трасса как Симферопольское шоссе, изобиловала шлагбаумами, перед которыми выстраивались небольшие ещё в ту пору вереницы машин.
Проводница пришла собрать билеты, деньги за постель и, предлагая чай, сказала:
– Какие молодцы! Всей семьёй на море!
Когда она вышла, все снова рассмеялись.
– Вот видите, Костя, вас приняли за нашего сына, – сказала Екатерина Петровна.
И вдруг Ирочка пошутила весьма дерзко для своего возраста:
– Почему же за сына? – спросила она игриво. – А может быть за зятя.
– Ну, зятёк, а, может, действительно махнём с нами в Алушту? – поддержал шутку Николай Иванович.
– С радостью, но… В гости еду. К своей первой учительнице.
– Так вы из Крыма?
– Нет. Я москвич. Просто в первом и втором классе начинал учиться в сельской школе. В Тульской области. Скоро проезжать будем станцию, с которой частенько пешком ходил до деревеньки. Учительница моя переехала к дочери в Симферополь. Муж её дочери – офицер. Перевели не так давно в Симферополь.
О подруге детства Костя упоминать не стал. Посчитал неловким в свете безобидных шуток о том, что он не сын, а зять…
– Ты учился в деревенской школе? – спросила Ирочка, без церемоний перейдя на «ты», – Интересно. Как там?
– Чудеса! Расскажу, не поверите, – начал Костя. – Детей было совсем мало. Да и школа-то – один класс, да комната сторожихи, в которой и пособия кое какие хранились. Даже учительской не было. Да и зачем? Варвара Павловна, учительница моя, жила в двадцати метрах от школы. Классов было четыре. В утреннюю смену занимались первый и третий классы, в вечернюю – второй и четвёртый.
– Как же в одном классе? – спросила Ирочка.
– Очень просто, – продолжил Костя. – В первом классе у нас было очень много, ну очень! Шесть человек. Самый большой класс. Ну а в третьем – три человека. Варвара Павловна занималось сразу с двумя классами. То к нам подойдёт, то к третьеклашкам. Они уже были для нас большими, важными. А после обеда так же занималась со вторым и четвёртым.
– И долго ты так учился?
– До второй четверти третьего класса. Мама вышла замуж – я ведь и жил в бабушки в деревне пока родители разводились – так вот, когда мама вышла замуж и переехала в Старицу, небольшой районный городок на Волге в Калининской области, меня туда и забрали. Она вышла замуж за друга своего двоюродного брата. Он был фронтовиком, парторгом курса, медалистом, и его сразу после института главным врачом районной больницы направили работать. Так что я учился и в крохотной сельской школе, и в школе районного городка, и в двух столичных школах, когда перебирался к отцу, и в школе областного города Калинина. Ну а теперь, ка видите, в суворовском военном училище.
– Как интересно! – сказала Екатерина Петровна. – Вот уж впечатлений сколько!?
– Да, есть что вспомнить, – согласился Костя.
– Родители развелись? Как это, наверное, ужасно?! – сказала Ирочка.
– А-а! – отмахнулся Костя от этого одновременного и вопроса, и утверждения. – Не забиваю себе голову такими мыслями.
– Отец военный? – спросил Николай Иванович, желая увести разговор от неприятной темы развода.
– Нет, отец писатель, – ответил Костя. – Был, конечно, военным, ну то есть на фронте был, получил ранение, после которого попал на службу в Коминтерн. Даже в Тегеране довелось побывать, когда там переговоры шли. Но и только вот, что знаю. Знаю, что после войны окончил Литературный институт и Высшую дипломатическую школу. Работал в «Известиях», в «Комсомолке», даже готовил документы на длительную зарубежную командировку. А потом неожиданно, как сам говорил, рука потянулась к перу, а перо к бумаге. И уехал в деревню, где написал роман о колхозе. Здесь вот, в Тульской области писал. Я потому и жил у него урывками, что он то в Москве, то в деревне. Сейчас тоже домик построил в Рязанской области, и пишет новый роман.
– Как интересно. Ты тоже будешь писателем? – спросила Ирочка.
– Я буду офицером, – возразил Костя.
– Так, молодой человек, одно другому не мешает, – сказала Екатерина Петровна. – Все наши лучшие писатели были военными. И Лев Толстой, и Достоевский, и Лермонтов, и Лесков, и Куприн….
Она сделала паузу, вспоминая и другие имена, а Ирина, воспользовавшись паузой, пояснила:
– Мама литературу в пединституте преподаёт. Так что у нас тема писательская в доме на первом месте. Могу добавить, что и Фет был военным, ну, понятно, и Денис Давыдов, это уж всем известно. А, между прочим, Лесков и Куприн к тому же ещё и кадетами были.
Конечно, Костя всё или почти всё это знал, но посчитал, что не стоит встревать и демонстрировать эти знания. Только лишь упомянул о том, что хороший знакомый отца, советуя поступить в суворовское училище, как раз и говорил о том, что почти все знаменитые русские писатели были офицерами.
– А вот сейчас будут мои родные места! – воскликнул Костя, глядя в окно. – Вот, мостик в низине, справа озерко, а там, куда ведёт большак, слева машинотракторная станция. А теперь взгляну на саму станцию. Она с той стороны.
И он поспешно вышел в коридор. Буквально через секунды проплыло за окном небольшое станционное строение.
Ирина вышла вслед за ним и проследила за его взглядом.
– Так интересно. Мне никогда не приходилось бывать на крохотных вокзалах. Мы служили в Германии, в группе войск. Я и не помню ничего. Маленькой была. А потом отец окончил академию, его оставили в адъюнктуре, ну и после окончания её назначили преподавателем.
– Так твой отец военный? А где преподаёт? – спросил Костя.
– А вот догадайся?
– Каким же образом?
– Сделай вывод из того, что слышал.
– Так, он рассказывал о службе в гвардейских миномётных частях.
– Не в миномётных. Он же был водителем «Катюши», – поправила Ирина.
– Дочка офицера, а не знаешь, что «Катюши» как раз и назывались гвардейскими миномётами, – пояснил Костя.
– Точно, слышала. Ты лучше про вокзальчик маленький расскажи.
– А что про него рассказывать? И не вокзальчик это вовсе, а станция. Был внутри этого здания. Там всего-то, как войдёшь, зал ожидания с обшарпанными лавками, ну и, конечно, окошечко билетной кассы. Уезжал однажды с этой станции. А вот приезжать, не приезжал. Всё больше на машинах привозили из Москвы.
– Мне всегда интересно, вот как люди в таких посёлках живут. В деревнях знаю, тоже ведь у бабушки отдыхаю. А братишка мой младший и сейчас у бабушки. Родители решили, что маловат для такого путешествия. Мы ж в санаторий едем. Папа с мамой по путёвке, ну а со мной что-то придумают. Мы уж там отдыхали так же вот.
– Надо же, папа твой офицер. Как я не догадался?
– Он после войны в училище поступил. По-моему, в сорок пятом. В артиллерийское, ну так в артиллерии и служит. В «дзержинке» теперь преподаёт.
Костя уже знал, что между собой так и говорят «дзержинка», а не выговаривают «Военная инженерная академия имени Ф. Э. Дзержинского», то есть не произносят полного наименования, присвоенного академии в 1963 году.
– А ты, Костик, в какие войска собираешься? – спросила Ирина.
– Ещё пока не думал.
– Вот к моему папе и иди. Поможет.
Костя улыбнулся:
– Для того, чтобы направили в академию, нужно получить золотую или, в крайнем случае, серебряную медаль.
– Ну а ты?
– Он постарается!
Ирина засмеялась. Она уже, видимо, знала об этой присказке «он постарается», которую многие брали из кинофильма «Ко мне Мухтар!», только-только вышедшего на экраны. Костя смотрел фильм в лагере. Кинофильмы там показывали по субботам и воскресеньям.
– Да, уж пусть постарается и приходит в «дзержинку». Я даже телефон тебе оставлю, чтоб как будешь поступать, позвонил.
Костя посмотрел на девчушку. Сколько ей? Тринадцать? Четырнадцать? Он чувствовал, что нравится ей. Даже подумал, что вот добрая душа, свой человечек, офицерская дочка, которая прекрасно понимает, что офицерами не рождаются. Тоже, кстати, фраза не случайна. Переделана немного из названия романа Константина Симонова «Солдатами не рождаются». Костя прочитал все романы – и «Товарищи по оружию», и «Живые и мёртвые» и «Солдатами не рождаются».
– Куда пропали, молодёжь? – спросил Николай Иванович, приоткрыв дверь.
– Мы здесь, товарищ полковник! – отрапортовал Костя.
– Ну, негодница, уже выдала. Ладно, заходите, сейчас чай принесут.
– Он сам догадался, – с улыбкой сказала Ирина и прибавила: – Билеты и мы, и Костя брали в одной кассе, в воинской. Так что военные…
Костя вспомнил фразу «мы служили в Германии» и подумал: «А ведь действительно служат не только офицеры, с ними служат и их семьи. Недаром говорят, что семья – тыл офицера».
А Ирина продолжала:
– Я сказала Косте, чтобы обязательно позвонил, когда будет поступать к тебе в академию.
Она достала из сумочки блокнотик, написала телефон, вырвала листок и подала Косте.
– Спасибо, – сказал Костя, – но я ещё не думал, куда буду поступать. Да и вообще нам рекомендуют общевойсковые и танковые командные училища в первую очередь.
Когда Ирина протянула листок с телефоном, родители с удивлением переглянулись. Разгадали они манёвр дочери или нет, Костя не знал, но вот в том, что сам разгадал, был уверен. Просто девочке очень захотелось не терять его. Но она понимала, что если даже такое её желание взаимно, Косте будет сложно попросить у неё номер телефона при родителях. И к тому же она сделала всё очень хитро, совсем не навязывая своего знакомства, а напротив, как бы желая помочь Косте поступить в академию, хотя, конечно же, не знала, может чем-то помочь её отец или нет.
Ну а, вручив телефон, она оставила дальнейшее на решение самого Кости. Захочет, позвонит, не захочет – взятки гладки.
Дорога в хорошей компании пролетает незаметно. Через сутки, в самом лучшем настроении Костя вышел из поезда и ступил на платформу Симферопольского железнодорожного вокзала. Какая-то особая атмосфера царила вокруг. Может быть, придавали эту особенность пирамидальные тополя, тянувшиеся к небесам, к солнцу, может быть, слишком лёгкие по сравнению с Москвой наряды прохожих, всех сплошь загорелых, от которых резко отличались бледнолицые пассажиры поезда, пришедшего из Москвы, в одеждах, далеко не курортных, причём обязательно хотя бы с лёгкими, но курточками в руках.
Костя огляделся, отыскал будочку горсправки, чтобы узнать, как доехать до улицы, на которой жила Наташа. Нашёл, остановился возле неё, даже задал вопрос, но… осёкся. Он забыл название улицы. Помнил лишь то, что дом номер один. Вот так фокус! Проделать такой путь и оказаться в совершенно безвыходном положении. Ни в Симферополе, ни вообще в Крыму у него других знакомых не было.
(Продолжение следует)