- Что до меня касается, то я убежден только в одном..., - сказал доктор…, - в том…, что рано или поздно в одно прекрасное утро я умру.
- Я богаче вас, - сказал я, - у меня, кроме этого, есть еще убеждение - именно то, что я в один прегадкий вечер имел несчастие родиться.
М. Лермонтов, «Княжна Мери».
Что касается до меня, по заверению доброй матушки моей, родился я утром, и я почему-то уверен, что несчастие это произошло утром прегадким, однако убежден и в другом (или так уж сильно мне этого хочется): утром, днем иль вечером настигнет меня моя смерть, - мгновенье это будет прекрасным. Отрезок времени, заключенный меж этими двумя эмоциональными происшествиями, называется нашей жизнью, а описание её – биографией. Подчеркиваю – биографией, а не автобиографией. Автобиография есть изложение не фактов и событий, так или иначе связанных с данным индивидуумом, автором, но изложение содержания его, лично его мозга, обнаруживающее к событиям и фактам отношение весьма косвенное, условное, во-первых, и, во-вторых, не имеющее ничего общего с истиной. Очень точна мысль одного героя Оскара Уайльда: «Мозг высокообразованного человека – это нечто страшное! Он подобен лавке антиквария, набитой всяким пыльным старьем, где каждая вещь оценена гораздо выше своей настоящей стоимости…», то есть именно так и выглядит любая автобиография. Биография же…, биография, если кому и приходит в голову искренняя (чаще меркантильная) идея ее написать, - тоже мало чем похожа на правду, ибо всегда пишется с некой целью, пишется в угоду неким интересам, пишется с чужих текстов, слов и мнений, пишется с претензией или, как сказал бы Гоголь, с покушением на литературу и, самое грустное, пишется для библиотек.
Но мы отлично помним, как обошелся со всеми библиотеками первый император Китая; как поступили римляне с библиотеками Карфагена и Александрии; мы видели, как переписывались наизнанку при большевиках библиотеки России; и мы видим, как верстаются сегодня библиотеки, к примеру, Украины. Если с биографиями эпох и народов поступают так, то что ждать от биографий малых сих, к коим принадлежит и всяк из нас, незаметных? Что напишут о нас люди? Чем, какими характеристиками отметят, какими эпитетами расцветят потомки вехи жизни нашей, заключенной меж двух дат рождения нашего и смерти нашей? Давайте заглянемте в ближайшую библиотеку, что неизменно, неистребимо наличествует при каждом городе – на городское кладбище. Сколько книг! сколько биографий! Иные фолианты в переплетах драгоценных, обласканных рукою архитектора и содержащихся в пристойности оплаченным библиотекарем; другие книжицы поскромнее, по дизайну из каталога, но хоть раз в год ухоженные живыми пока соглядатаями; третьи, в совсем обветшавших переплетах, но на которых можно еще разглядеть название, четвертые… М-да… Однако что же читаем мы во всех, без исключения, бесчисленных биографиях этих? А читаем мы только имя, дату рождения, дату смерти, изредка редакционную ремарку типа «Помним, любим, скорбим» и… тире, ничтожный знак препинания, дефис между числами незаметных происшествий, когда в один прегадкий вечер имел несчастие родиться человек и когда в одно прекрасное утро он умер.
Нельзя исключать, разумеется, что о ком-либо из этих героев своего времени где-либо написано и побольше, но и в книжках библиотеки Ваганьковской или Новодевичьей мы найдем не более описания, нежели тире, дефис, прочерк – биографий честных, искренних, объективных. Глядя на такой чужой коротенький знак препинания, невольно начинаешь задумываться и о своем; оглядываешься, вспоминаешь, все вдруг начинает казаться важным, огромным, значительным, имеющим высокий смысл и дивные последствия и так хочется написать правдивую автобиографию, даже садишься уже за стол и, одухотворенный эпической музой, начинаешь уже писать, как вдруг... Вдруг, с горькой, страшной, апокалипсической ясностью понимаешь, что вся твоя жизнь действительно ни что другое, как тонкий длинный прочерк, что ничего не добился, ничего не создал, что даже ежели есть в твоей биографии сын, дом и дерево, то это все равно ничего не значит, ибо прах все и в прах возвратится, и что жизнь твоя, царь Соломон ты или смерд безродный, есть суета сует и томление духа, лишь лавка антиквария, набитая всяким пыльным старьем, где каждая вещь оценена гораздо выше своей настоящей стоимости, лишь короткий, выбитый на медной табличке, прорезанный в мраморе или граните прочерк…, прочерк…, прочерк…
Аминь.