Фантом. Главы 13 и 14

Александр Гребёнкин
ФАНТОМ
или записки молодого человека ХХ века

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ АНГЕЛЫ И ДЕМОНЫ МОЦАРТА

Мы сидели в уютной беседке, укутанной стеблями вьющегося винограда, и смотрели друг на друга.
Был тихий и в меру знойный выходной день. И все чувствовали огромное желание расслабиться и отдохнуть, тем не менее, в сторону речки никто не мог сделать и шагу, потому, что в центре нашего треугольника находилась красивая девушка, которая старалась изо всех сил держать ситуацию в равновесии, а мы, это я, ваш покорный слуга, и скрипач Володя (милостиво снявший монокль), глядели друг на друга в некотором смятении.
 
Уже около часа мы обсуждали ситуацию, пытаясь найти выход из нее.
Мы говорили об отце, его судьбе, судьбе наследия Щедрова и о моем физическом отце, который пока что скрывался за завесой тайны.

Все поиски письма отца ни к чему не привели. Странный больной Лавренович, который, кстати, и зафиксирован - то не был в больничных анналах, загадочно исчез вместе с письмом. И его ухода не заметил никто – ни случайные больные, которые могли попасться ему в коридорах, ни дежурная медсестра, ни санитарка.
Он будто испарился, вылетел в окно вместе с похищенным письмом, оставалось лишь радоваться тому, что я, еще тогда, на даче, сделал из исповеди отца некоторые выписки.

Вывод напрашивался сам собой: Лавренович был из той же компании, что Лягушин и его подручные. Видимо, не имея возможности силовым методом разрешить ситуацию, они вынуждены были пойти на похищение, каким –то образом узнав, что письмо со мной. Я подозревал, что Лавренович – это и есть тот самый человек «с головой орла», который когда-то, в далеком сорок шестом, присутствовал при допросе отца, а потом предлагал ему выведать у Щедрова местонахождение его архива! И вот, спустя годы, уже основательно состарившись, он продолжает свою охоту за бумагами ученого.
Обращаться в милицию по поводу охотников за чужими старыми архивами не было смысла, в эту ситуацию вряд ли кто серьезно поверит, особенно, если стражам порядка рассказывать о фантомах, призраках, превращениях и вещих снах.
Но и отказываться от поисков своего «папочки» мне не хотелось.
Наташа, побывавшая в библиотеке, сыпала фамилиями, как из рога изобилия. Но, чем больше она их называла, тем ощутимее было убеждение, что все это напрасный путь.

Тут вмешался Володя.
Привычно чуть ухмыльнувшись, он предположил, что нам может помочь музыка, в частности – его чудесный инструмент.
Мы с Наташей воззрились на него:
- Но как?!
- Как? Да очень просто. Во всяком случае – можно попытаться, - сказал он. – Музыка создаст нам ЗОВ! То есть, попросту – позовет! В каждом имени человека сконцентрирована его личность! Она - то в каком-либо виде и должна прийти на зов!

Я хотел скептически пройтись по этому совету, но все же промолчал. Ведь в последние дни жизнь не раз переворачивала все привычные представления с ног на голову!
- Да, но какая личность? Кто, конкретно? – спросила Наташа.
- Если этот человек стремится найти Юрия, его энергетическая составляющая давно уже здесь! Можно сказать – он давно здесь душой, только не является. Попробуем мы ему в этом помочь!

 Тогда мне показалось это чистейшим бредом! Но – экспериментировать – так экспериментировать!
 Мы решили согласиться! Энергия и очарование скрипки позовут сюда моего «отца»!

***
Акцию мы провели уже на следующий день, благо была суббота, и можно было не спешить на работу.

Мы пришли на условленное место к памятнику рыцарю Благородному Альфреду, когда - то в одиночку вышедшему на защиту нашего города от полчищ кочевников. Никто не верил в него, все прятались за стенами города, когда рыцарь Альфред нанизал на пику монгольского багатура, которого ранее никто не мог победить. После этого копье и шлем Альфреда засияли небесным светом, источая лучи, и войско степняков отступилось от города, не разграбив его.

Первыми пришли к памятнику мы с Володей. Стояли, перебрасываясь отдельными фразами. Нам явно надо было что-то сказать друг другу, но мы так и не решились, да и перепалку устраивать перед нашей акцией не хотелось.

Когда примчалась и Наташа в своем лучшем белом платье, Володя, смущенно почесав свою черную бороду и, улыбаясь для создания впечатления уверенности, достал из футляра свою скрипку, взмахнул смычком, и полилась мелодия.
Я спросил, что он . Володя ответил, что скрипка повествует об ангелах и демонах в каждой душе, и что пьеса написана великим Моцартом.

 Мы шли по городу, укрытому пыльным бархатом лета, и ветер пронесся по улице, сплетясь с мелодией, которая возносилась фонтанами до черепичных крыш и опадала дождем до шахматной брусчатки.

 Поначалу будто ничего и не происходило. Только автомобили стали как-то тише проноситься по улицам, а изумрудные ветки деревьев летали вверх-вниз словно крылья, в такт музыке.
 Птицы повернули за нами, и порхали, совершая круги и кульбиты: ласточки, голуби, воробьи, стрижи…

 Люди на кухнях и балконах перестали ругаться, греметь посудой да бутылками, и смотрели нам вслед жадными до сенсации глазами.
Простыни, наволочки и рубашки слетали с бельевых веревок, словно привидения, нижнее белье порхало мотыльками, а носки и чулки свивались единым винтом, словно вожделея друг друга.
 Журналы и газеты из киосков запорхали, пытаясь покинуть насиженные места, и киоскерши не успевали их ловить.
 За нами, словно на демонстрации, шли люди, околдованные очаровательной музыкой. Коты заулыбались, словно чеширские, псы виляли хвостами и повизгивали в тон мелодии, белки юрко прыгали вокруг, и радостно принимали с рук лакомства.

 Володя удлинял пьесу, варьируя ее на разные лады.

 У набережной, заметив увеличившиеся волны, и беспокойно загремевших якорями кораблей, скрипач закончил играть .

И мы обернулись, и увидели одухотворенные лица, порхающий и постепенно оседающий предметный мир, и все, зааплодировав чудесному музыканту, стали расходиться. Вещи, почувствовав финал представления, стали улетать в свои места, и лишь один голубой журнал в глянцевой обложке остался в руках у Наташи.

Журнал рвался из рук. Но Наташа силилась его досмотреть, а затем произнесла:
- Смотрите. Журнал «Огни». Главный редактор Роман Тайн.

***
Уже спустя полчаса я звонил из дома в редакцию журнала, находящуюся в городе Пустоозерске. Вежливая дама мне ответила, что редактор принимает по личным вопросам по средам, и вся следующая у него уже расписана от и до! Но сегодня была только суббота, и ждать до среды мне не хотелось. Я набрал номер вокзальной кассы и заказал билет на Пустоозерск.

- Думаю, что этот Роман Тайн - именно тот, кого вы ищите, - сказал Володя.
- Ты ни в коем случае не должен ехать один, - сказала Наташа, беря мою руку в свою.
- Нет, это мое дело, - сказал я решительно, вырывая руку. – Поеду один. Мне так будет легче. Тем не менее – благодарю за помощь, - и я кивнул Наташе и Володе.
Наташа вздохнула, и ее воловьи глаза увлажнились. Но мне было не до сантиментов!
- Не хотелось тебе говорить, - сказала она нерешительно, но вот заметка за прошлую неделю - появилась, пока ты лежал в больнице.

И Наташа вынула из белой сумочки местную газету.
Я быстро взял ее и начал читать - «Завод перевыполнил месячный план» и тут же вопросительно глянул на Наташу.
- Да не там, на последней странице, - сказала Наташа. – В самом уголке.
И она показала пальчиком.

«Из зоопарка во время кормления сбежал степной орел. Птица, до сих пор достаточно спокойного поведения, сбив с ног служителя, вылетела из клетки и поднялась на воздух…»

Я тут же вспомнил птицу, которая укусила меня при кормлении. А вечером того же дня моего отца нашли мертвым. Совпадение? В нашем зоопарке содержался лишь один степной орел. Значит именно он и сбежал.

- Помнишь, ты говорил, что отца допрашивал человек, похожий на орла…
Я задумался.
- Ты хочешь сказать, что это тот самый оборотень?
- Ну да, а в компанию его помощников входят еще и Лягушин, и двое его подручных.
- Возможно. И теперь они умчались в Еловск, где возможно еще остался тайник с бумагами Щедрова. Если, конечно, отец не забрал его. Ведь конца его письма мы так и не нашли…

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. ДВОЙНИК

И вновь подо мною постукивают колеса, а за окном мелькают маленькие, как будто игрушечные поселки, леса и перелески, поблескивают реки, грохочут мосты.
В тягучую и жаркую пелену вагона врывается свежая прохлада синей и глубокой реки. Я смотрю с полки на серебристую рябь волн, и вижу в них, как в зеркале, лицо отца. Одновременно мысли проносятся и о физическом моем отце.
Почему он так поступил? И каким образом ему удалось это сделать? Зачем он скрылся под загадочным псевдонимом Роман Тайн?

Кто же он? Я вспомнил Мельмота Скитальца, вечный образ, созданный гением писателя Чарлза Роберта Метьюрина.
Искушенный дьяволом, Мельмот был обречен творить зло против воли. Он был проклят, а избавиться от проклятия он мог лишь в том случае, если удастся искусить другого человека, точно так же, как в свое время искусили его. Мельмот вынужден скитаться по свету в поисках жертвы, но никто не решается продать свою душу…
Есть ли что-то общее у Мельмота с моим «отцом»?

Чтобы как-то отвлечься, я вынимаю первую попавшуюся под руку книгу из отцовской библиотеки, взятую в путь. Это оказывается очень старое издание «Удольфских тайн» Анны Радклиф. Но - комнаты с призраками, бароны и рыцари меня увлекают лишь на несколько минут. От волнения я не могу сосредоточиться, захлопываю книгу, и жаркий пот заливает мое лицо.

***
Поезд пришел поздно вечером.
Пустоозерск был синий, а затем синие тени сменялись черными, как будто неведомая сила распростерла над городом свой длинный плащ.
Улицы оделись в сиреневые кафтаны, редкие автомобили сновали привидениями, а высверки молний блистали в ажурных стеклах окон.

Ветер несся с бешеным шумом, трещал ветками и развеивал листья, вертел в воздухе мотыльки газет, шляпы, полотняные навесы лотков, носовые платки, сохнувшие рубахи с бельевых веревок, и последние чем-то напоминали безголовых призраков.
Гром сотрясал землю, и носились в панике птицы. А некоторых из них губил вихрь, вознося и ударяя о землю.

Спасаясь от зарождающейся грозы, наглотавшись пыли и жгучего воздуха, я влез в единственное на вокзале такси, в то время, как другие сошедшие пассажиры героически ждали трамвая.

В поисках самой простой и недорогой гостиницы мы уже прилично наездили, но безуспешно – все они были заняты.
С небес уже стал срываться дождь, когда водитель - похожий на крокодила здоровый малый, в черных, словно адская бездна, очках, сказал:
- Предлагаю квартиру. На одну ночь возьмут – недорого. Иначе на вокзале ночевать придется, а то и вовсе – под деревом, под проливным дождем…

Потемнело так, что казалось, мы въехали в длинный тоннель, и лишь блики молниевого света доказывали, что мы все-таки находимся в нашем грешном мире.
«Волга», освещая фарами снопы свалившегося с небес дождя, мчалась в темноте, даже не ехала – летела, куда-то на окраину.

Молниевые разряды освещали серые пятиэтажки, песочницы и заливаемые дождем грибки, а затем -  разноцветные частные домики, частоколы заборов, и огромные дуплистые деревья, стряхивающие ветками воду.
- Долго вы еще меня возить вздумали? – спросил я нетерпеливо, всматриваясь в кромешную мглу, в заливаемое речным потоком стекло автомобиля, и, жалея, что не захватил с собой зонтик.
- Почти приехали, - провел в ответ басом крокодилоподобный водитель, так и не сняв своих черных очков.

Наконец-то мы вышли в мутную и влажную мглу, с запахом дождя, электричества, мокрых веток, листьев и цветов.
Прикрыв голову джинсовой курткой, я метнулся к багажнику за сумкой, а, когда он захлопнулся, надо мной летучей мышью развернулся зонт.

Я уже хотел было поблагодарить внезапно услужливого водителя, но передо мною, в темном плаще стояла старуха высокого роста.
- Пойдемте, - сказал она хрипловатым голосом, вручая зонт, и я, еще раз оглянувшись на прощально посветившую фарами отъезжавшую «Волгу», пошел по дорожке, мимо мокнущих кустов.

Дом был достаточно большим, в два этажа, сквозь водяные струи виднелись два освещенных окна.
Старуха отвела меня в большую, со вкусом обставленную комнату. Ее с разных сторон освещали три лампы.
Я вежливо поблагодарил ее, подумав о том, во сколько же мне обойдутся эти апартаменты, не лучше ли было переночевать на вокзале? Но за окном лил дождь, бушевала серая буря, и этот фактор отмел все сомнения.
Вскоре старая женщина вновь появилась, спросила скрипучим голосом, буду ли я ужинать. Я попросил чаю и постель.  Все это было мне принесено, и уже через двадцать минут я с удовольствием растянулся на мягкой кушетке, предварительно пройдясь по большой комнате и потушив все горевшие лампы.

За окном шумел дождь, постукивая по стеклам, сотрясал окна ветер, и ветки деревьев били тонкими пальцами в стекло.
Под лопотание капель я стал постепенно засыпать.
Сквозь сон я ощутил свет лампы, увидел склонившегося ко мне отца, но его лицо было как-то несхоже с его привычным обликом, я повернулся на другой бок, чтобы морок сновидения покинул меня, а потом резко вскинулся и проснулся.

В комнате было темно и тихо, похоже и дождь утих, засыпая, утратив свои силы за окном.  Я посидел на кровати, вдыхая откуда – то доносившейся запах дождевой влаги и воска горевшей свечи.

«Может где-то открыта форточка? Или, пока я спал, старуха заходила за чем-то в комнату?»
С этими мыслями я вновь улегся и старался уснуть, но сон не возвращался ко мне. Я думал о том, как я завтра постараюсь добиться встречи с главным редактором, и что я примерно скажу, представлял различные варианты, но к единому решению так и не пришел.

 В коридоре послышались крадущиеся старческие шаги, как будто кто-то поскребся в дверь, но потом все замерло, и шаги удалились.
«Не спится старой», - подумал я, но в голове мелькнуло, что шаги были достаточно тяжелыми для сухонькой старушки. Вздохнув, вынул из сумки и пожевал печенье, запив водой из фляги.

Потом, тихонько приоткрыв дверь, попал в другую комнату. В темноте стали удаляться быстрые шаги. Свет мелькнул в переходе, в глубине дома и пропал,  лишь в черном мраке желтый свет на мгновение выхватил голову с длинными космами волос.
«Какой-то жуткий дом», - подумал я, продолжив свое путешествие. Спустя пять минут я вернулся в свою комнату, листал книгу Радклиф, но заснуть так и не смог. Наверное, этот роман – не самое лучшее средство для засыпания. «Ты бы еще Эдгара По или Лавкрафта с собой взял», - пронеслось в голове.
Лишь только утром я смог забыться тяжелым сном.

***
Проснулся я, когда солнце уже залило комнату, озолотив окружающие предметы. Было свежо, пахло лужами и мокрой травой.
 «Надо будет попросить горячей воды, да и уходить», - подумалось мне. Идти в редакцию журнала небритым мне не хотелось.
Вкусно пахло кофе. Так и есть: на столе - поднос с дымящимся кофейником, сахарница, чашечка с блюдцем, бутерброды, печенье.
«Ничего себе квартирка! Сервис на уровне», -  немного грустно подумалось мне.  Понятно было, что за такие услуги денег сдерут порядочно!

Перекусив, я выглянул из комнаты и увидел старуху, сидящую на стуле неподалеку. Она держала в руках большую книгу, вероятно Библию, и смотрела на меня поверх круглых очков.
Я смущенно поблагодарил за предоставленный завтрак и попросил горячей воды.
- Не за что, - ответила старуха своим скрипучим голосом. – Пойдемте, я проведу в ванную.
Когда я, вымытый и выбритый, спросил, сколько должен за услуги, старуха ответила:
- Ничего!
Крайне удивленный, я хотел было тут же откланяться, когда она вдруг сказала:
- С вами хотят встретиться.
«Вероятно в доме есть еще хозяин, который - то и назначит настоящую плату», - подумалось мне, когда я шел в темно-зеленые покои в глубине дома.
Дверь в одну из комнат была отворена.

У стола стоял приземистый человек, внешность которого скрывал полумрак помещения.
Он шагнул ко мне. Свет упал на его лицо. И я едва не вскрикнул, но сдержал себя.
Передо мной стоял отец! Нет, нет, не отец, как я после разглядел, но весьма похожий на него человек!

Ростом он казался ниже отца. Лицо его густо избороздили мелкие морщины, голова была лысой, а длинные и тонкие паутинные волосы седыми космами вольно ниспадали на плечи темного пиджака.
- Ну, Юрий, здравствуй… Пора, наверное, представиться, – сухим голосом сказал двойник отца. Я Роман Тайн.  А точнее – Роман Геннадьевич Шаров.  Знаю, ты искал меня. Вот мы и встретились.

Я стоял молча, будто сраженный громом. Глотнул слюну.
- Ну, подойди же, сын, - сказал Роман Тайн и, не дождавшись, сам сделал шаг. В следующий момент морщинистые руки прижали меня к старческой груди.