Исповедь цыганки

               

Уставшая, я долго блуждала по вокзалу в поисках свободного места. Зал ожидания - переполнен, и только рядом с цыганкой и двумя её дочерьми-подростками было свободно. Видимо, людей не прельщало столь близкое соседство. Мне было все равно, лишь бы быстрее присесть, и я опустилась в свободное кресло. Цыганка что-то громко говорила детям. Те, сидя на узлах, торопливо отвечали ей по-своему.
Вдруг цыганка заплакала. Девочки стали ее успокаивать. Выплакавшись, она устало взглянула на меня и предложила:
Давай погадаю, красавица. Не веришь? - И не дождавшись ответа, продолжила: - И правильно делаешь. Не верь, дорогая. Не всем это дано. Если б цыгане могли предсказывать судьбу и то, что с людьми  будет, то разве б такое со мной случилось?
И она снова заплакала.
- Издалека едешь? - успокоившись, поинтересовалась она. - Не побоялась к цыганам присесть. Полдня сидим, все обходят нас, боятся, думают: если цыгане, так обворуют.
Её не столько интересовала я, сколько, видно, ей хотелось облегчить душу.
- Из-под Казани мы, домой возвращаемся. Приезжали за товаром. Торгую я или, как сейчас говорят, коммерцией занимаюсь. Только одни ради наживы, а я - чтоб детей поднять, на кусок хлеба заработать. В деревне живем. До перестройки всё неплохо было: трудились, хозяйство своё, а теперь колхоз развалился, работать негде. А у меня их четверо. Двое - вот они, со мной, а те, что поменьше, дома. Муж больной, инвалид. А тут еще деверь умер, брат мужа. А в наследство оставил жену и троих маленьких  ребятишек. У нас как, у цыган: брат обязан помочь детей поднять. Вот и посчитай, десять ртов получается. Как жить? Воровать - закон не велит. Живём своим трудом. Езжу на рынок, покупаю товар и продаю. Хожу по сёлам в мороз, в жару, в грязь и в холод, с сумками на плечах. Да разве это объяснишь?
А сегодня обворовали нас, сумку украли. Там на все деньги товар куплен. Около ног поставила, пока куртку дочке примеряла, кинулась, а сумки нет. Кому скажешь, что цыганку обокрали, не поверят.
И она невесело усмехнулась.
- Как теперь быть, что дома скажу, глядя в глаза голодным детям... Не знаю, что и делать.
У её ног стояла сумка, где на чистой салфетке были разложены продукты. Видимо, цыгане собирались обедать.
Отломив кусочек батона, женщина молча стала есть. Напротив нас сидел молодой солдатик, совсем мальчик, в новенькой шинели, и неотрывно смотрел на еду. Заметив его голодный взгляд, цыганка, отломила полкурицы, часть батона, добавила пару яблок, подошла к солдату и положила всё ему в руки:
- Поешь, дорогой, может и моим детям кто подаст...
Солдат украдкой посмотрев по сторонам, принял еду, и стал, торопливо есть.
- Ты думаешь, сколько мне лет? - спросила она, садясь рядом. - Мне ведь ещё и тридцати пяти нет, а видишь, на кого похожа, что жизнь со мной сделала? А ведь и я была молодой и красивой. И она замолчала. А я задумалась над её исповедью.
- И всё-таки, давай погадаю, красавица, - словно сквозь сон услышала я её голос.
И, гордо подняв голову, цыганка рассмеялась легко и завораживающе.