В далёкой северной стране вечной мерзлоты высоко-превысоко в горах зародился волшебный человек, прародитель всех шаманов севера Айунгхтыр Йонгхтль. Жилы рек Земли несли свои животворящие соки, током протекая чрез сердце шамана. Небосвод кружился в его голове, и всякий раз во время прогулки он оказывался, всенепременно, внутри самого себя. Он был столь вечен, что от повелений Айунгхтыра рожь в поле ложилась строго по направлению Силы его, достигая неимоверных размеров даже на почвах, где отродясь не росла никогда ранее. Он ведал язык зверей и смыслы птичьих криков, ничто ему никогда не угрожало и ничто его, казалось, не могло остановить или нарушить планов воли его и намерений энергии его.
К шаману тогда начал стекаться народ с просьбами о помощи, и он никому не отказывал в помощи, всем людям помогал. В один из прекрасных весенних вечеров, на закате, с последними лучами солнца, танцевал шаман в колосьях пшеницы потоки гармоничных линий и нитей, вычерчивая специально пропитанными губками, надетыми на ногах вместо калош или лаптей, таинственного свойства символы посредством собственных телодвижений и поворотов навыверт. Эти символы понимал только он сам. Веретено извивающегося тела шамана плавало по стыкам и склейкам пространств, открывая вечный, но ранее никем не замеченный, невидимый не разделяемый никакими потоками рисунок плетения жизни, как корзины. Шаман, достигая состояния плетения себя собою изнутри, принимался распадаться на мелкие крошащиеся части лучей солнечной колесницы, катаясь на ней в разные участки неба, как на космическом корабле.
Его бескомпромиссно и непререкаемо безупречная вибрирующая энергия перекосилась в такт волеизъявлениям намерений мира, приобретая форму лестничных ступенек. Шаман, точно из подвала, подобрался по нитям информационных картинок, карабкаясь постоянно лишь вверх да вверх, пульсируя по подобию окружающей атмосферы всего, становясь совершенно невозможным в этом синхронизированном соотношении с пластами чуждых самоотражений. Попадая в стробоскопический такт волокон, он успевал заранее зацепиться за внешние ниточки, привнося единую несущую частоту сути вещей в ход нашей естественной истории, формирующий мир вокруг на вековечной ленте времён, закрученной сферой разнонаправленности.
Волшебный человек Айунгхтыр пробирался всё выше и выше, пока не оказался на самой вершине трубы, там, где высочайшее биение золотистых и янтарных линий превращается в единые и неразделимые в своём целостном гуле вибрации, переходящие в пронзительно яркий и чистый белый свет, всепроникающий в каждый касаемый им угол объединения и всепоглощающий собственными объятиями контуры полос восприятия при погружении в пучины крутящихся калейдоскопически перекатывающихся цветастых иллюзий.
В распластанной выси пронзительно чистого света шаман увидел существо, подобное солнечному шару с множеством человеческих рук, трепетно подскакивающих, будто бы резиновых, тянущихся к нему всеми тетивами внутренних сухожилий. Тогда он осознал, что не может по природе происхождения принадлежать ни к одному месту на планете. Если он решит остаться на том месте, где привычно живёт, то Сила его будет неполной и односторонней, ибо нужен шаман всему миру, он - гражданин всея Земли и её проекционных теневых отражений, а потому, чем больше по миру будет Айунгхтыр путешествовать, тем более велика станет его Сила. Спустился он в просветлении от собственного осознания на земную гладь, преисполнившись рисунчатой пустотой пушистых световых ковров и судьбоносных ниточек, упруго накатывающихся вьющимися цветами гуттаперчевых волн из будущего в прошлое, собрал необходимые пожитки и отправился в поход за собственной Силой.
Первым на пути шамана попался древний старец, стоящий посреди дороги с двумя вёдрами воды и пытающийся сдвинуть с места корову. Бурёнка упрямилась и наотрез отказывалась сдвигаться с места хоть на миллиметр. Старик же всё лил да лил под неё воду из ближайшего колодца в надежде, что корова, оказавшаяся посреди большой, просто огромной лужи, размером почти что уже с целое озеро, обязательно поскользнётся и, встав с новыми силами, захочет продолжить путь подальше от этого мокрого места. Однако же логика старика не совпадала с логикой коровы, и та не двигалась вовсе, тогда как неугомонный старик продолжал непримиримо и неустанно предпринимать свои многосотые по счёту безуспешные и ни к чему не ведущие попытки лить воду из вёдер под корову.
Шаман тогда согнал все планетарные ветры рукавами, пропустив через собственные поры тела торнадо и ураганы, сконцентрировав воедино порывы со всех мировых направлений, стран и сторон света. Созданные и собранные отовсюду ветры планеты надавили на земную поверхность, заскользила магма под планетарной корой, наспех взорвались вулканы извержениями, прошли мощные цунами по океанским побережьям на всём восточном континенте, сдвинулась земная ось, и тогда только корова, не выдержав инерции, порождённой импульсами землетрясений, галопом со всех тонких копытчатых ног заскользила тотчас же в направлении собственного коровника, оставив далеко позади пританцовывающего от счастья хозяина-старика. Шаман встал посреди поля, всё разгоняя и разгоняя ветерок, расправляясь и расплющиваясь, подобно покрывалу гигантского полчища саранчи, в своём распространении трепеща по образу качественного смычка из конского волоса или уподобившись яркому перу из хвоста павлина, приподнятому вдруг от испуга, испытанного при виде ритуально торчащих из ближайшего куста острых куриных когтей.
Всё это время вокруг шамана расходились шарообразные пузыри раскалённого вулканами жара, а Айунгхтыр Йонгхтль всё знай себе пританцовывал да прыгал, крутясь игрушечным электромоторчиком в неистовствующем буйстве эгрегориального экстаза. На него снисходили лучшие осознания, он объединил свой разум с вечными осями Бытия, десятками тысяч чужеродных рассудков, видений и поведений. И эти маленькие самосознания жили на толстом теле шамана лунно-дымчатой пеленой, уплотняя его оболочку, законопачивая его кокон и ощущая влияния на жизнь даже в самых отдалённых уголках недосягаемой невообразимости парадоксов, не забывая издавать звон конвульсивных волн, вздрагивающих подобно дисковидной рыбе, вытащенной из воды на поверхность воздушных масс.
Жужжание гулких вибраций уносило волшебного человека вдаль, передаваясь из ниоткуда синхронизмами приоткрытых каналов, словно бы соединённых круговертью колец сознаний всех форм разума, доступных в космосе. Шаман просто поймал волну, он забрался на острие проталины из чисел и смыслов мира в многозначный грохот разума всех существ, одним общим великим осознанием объединившись в мозаику из их иллюзорных лабиринтов частичной проявленности естеств, тогда как все черепичные, тропические и переливчатые пространства вобрали в себя связующие их цепи исконных архитектур, которыми выстраивалось внеочередное понимание колдовского времени и пространства. Проекция безграничных возможностей без разума, мир абсолютной свободы, которой далеко не каждый человек знает, как и в каком направлении распорядиться.
После собирания себя вникуда шаман направился дальше. По дороге ему встретился ещё один человек. Человек был очень смелым и в котелке, а за спиной, конечно же, он носил ранец, ежесекундно напоминавший, что человек должен быть обижен на целый мир и, не умолкая ни на секунду, обязан постоянно жаловаться на всё подряд, причём даже ночью во время бурления каши из сумбурных, спутанных и беспокойно увлечённых снов. Айунгхтыр согласился, что природа человека и впрямь обидела, раз тот обижается на целый Космос во всех проявлениях многообразия, а также и на всё своё существование. Но обидела его природа всего лишь одной-единственной вещью: обделила гибким разумом и живым чувством.
Попытки разума всё-таки зародиться в черепной коробке человека в котелке делали этого человека ещё более несчастным, чем обычно, а то единственное, на что человек оказывался способен в результате чуда самозарождения разума в голове - так это концентрироваться на себе и только на себе самом - и больше ни на ком другом никогда и нигде. Даже в том случае, если он переживал за кого-то другого, эти переживания всегда были отражениями его самого, сопоставленного с ситуацией другого человека или животного. Достичь действительных эмоций других существ человек оказался неспособен, ибо остров его чувственных восприятий и умозаключений всегда был темницей, лишь маскирующейся под светлицу.
Шаман заявил, что так уж и быть, одарит человека с ранцем счастьем и радостью от процесса целой жизни, проводимой в борьбе. Произнёс так - и лишил, пожалуй, самого печального жителя планеты даже тех немногочисленных остатков крошечного разума, которые этому любителю декаданса принадлежали от природы. Человек увидел перед собой насквозь сияющие врата всеохватного познания и, наконец-то, впервые за свою жизнь, он улыбнулся, обретя покой и просветление в обмен на мелочно мельтешащий здравый рассудок. Новоявленный миру пророк стал окончательно внеземным и отправился проповедовать новое учение о спасении, только что накарябанное им на скорую руку кривыми загогулинами поверхности мятой клетчатой бумажки блокнотика. Счастье существования имело своё укромное местечко две недели, искажая линию жизни пророка, научившую его отныне искать множественные завитки и узоры троп, искусно ведущих в бесконечную вечность Бытия для никого.
В дальнейшем путешествии к восхождению Айунгхтыра Йонгхтля по сучковатым извилистым толстокорым ветвям Мирового Древа, пропахшего окаменением древности, шаману попались люди, жившие на озере. «Наши дома затопило», - пожаловались они метафизическому кудеснику, и тогда тот призывал к исполнению предначертанных обязанностей своё резиновое надувное многорукое солнце с глазами. Оно ослепило бурную воду в озере, обратившемся в пар, и те воды тогда, поднявшись в стратосферу в виде размазанного перьевого облака, улетели за далёкий горизонт в поисках новых людей, новых наводнений и новых достижений. «Всё пребывает в неостановимом движении. Неугомонность - вот незыблемое ядро мира. Реальность вечна, ибо ничто не вечно в Реальности», - поняли люди и ушли кочевать, заняли Дешт-и-Кипчак, создав несокрушимую орду.
Айунгхтыр Йонгхтль обратился тогда в хрупкую керамическую пустыню, повсюду растрескалась почва его сухой и морщинистой кожи из фаянса. Стал он обиталищем для целых народов, слившись с природой их государств. Новые люди опять принялись жаловаться, что нет у них воды отныне да нет рыбы, ни питья, ни еды, всей жизни у них нет теперь. «Так что же вам всем нужно-то?» - удивился Айунгхтыр. - «Научитесь уже ценить то, что имеете, да только используйте это с умом», - с этими словами шаман подарил людям золотые Весы Мартышек, предназначенные, как известно, для уравновешивания мозгов картошкой, и тотчас же растворился в воздухе. Ветер уносил всё дальше и дальше его шаткие молекулы, зародившиеся миллиарды лет назад в ядерных пучинах звёздной плазмы на заре ещё молодой Вселенной, вскоре после Большого Взрыва.
Прослышал однажды волшебный человек, что гигантский кракен разбивает вдребезги суда в море. Тогда шаман, решив помочь бедолагам справиться с водным чудовищем, отрастил себе монструозный клюв и длинные щупальца, бросившись на изучение образа жизни гигантских кальмаров. Когда на горизонте показывалось судно, то он обязательно самым первым среди всех гигантских кракенов старался разбить в щепки это судно об острые каменистые скалы, всегда опережая любого кальмара, даже самого сильного, быстрого и смелого, ведь давалось это отчаянное занятие Айунгхтыру легко и приятно. Оно и понятно: он же шаман.
Корабли досками взвивались с морскими брызгами в выси вышние да дали дальние, рассыпаясь об острые камни, точно яйца крокодила, зато шаман всегда имел возможность ознакомиться со всем содержимым, годами сокрытым внутри кораблей, а теперь вот вспученным с морской пеной на острые гребни волн. Увидевший такое дело настоящий гигантский кракен испугался, отступил, уменьшился в размерах и, самую малость похудев от огорчения потери первенства на море, превратился в обычного вкусного промыслового кальмара. Конечно же, этого маленького кальмарика люди практически сразу же выловили, законсервировали в баночку, и кто-то из нас, возможно даже съел его в салатике на ужин или в квасе с йогуртом - это уж кому как больше нравится, абсолютно не подозревая о том, что в консерве был заключён тот самый ужасный и многозначительный гигантский кракен, гроза морей и океанов, некогда ранее бывший самым крупным из кракенов на всей Земле.
Псевдо-кальмар по имени Айунгхтыр после одержанной победы - да и разве могло у него быть как-то иначе? - выпрыгнул на берег, прицелился щупальцами, как трезубцем Нептуна, в землю и крепко-накрепко врос в неё. Постепенно, его вклиненная между гранитов материковых плит туша обрела покой и дубовую неподвижность, глаза превратились в зацикленно-округлые пихтовые сучочки, щупальца открыли новые функции в виде корней секвой. Так появилось магическое кальмаровое дерево, вторя эху Мирового Древа, к вершинам кроны которого шаман карабкался всю свою сознательную жизнь с самого раннего детства, пока сам не стал деревом. Его новое морщинистое туловище проросло сквозь горы и леса, вгрызаясь корой через кору земную, магму и плазму вглубь планеты - и так до самого ядра Земли, превращаясь тропами волевого движения некогда кальмаровой тушки в разнообразные неведомые и невидимые силы, а то и скалы, а то и необыкновенные явления, аномальные зоны и геопатогенные разломы.
Преобразования всех видов и форм существования шамана виделись стороннему наблюдателю нескончаемыми, пока не оказалось, что естество Айунгхтыра пронизывает вообще всё подряд на планете, все направления и все ландшафты, как по параллелям, так и по меридианам, как по земным, так и по внеземным. Деревянный шаман, пребывая в новой инкарнации и наслаждаясь ей, ежесекундно праздновал взаимопроникновение в каждую каплю озёр и рек, в каждую жилу зверя, в каждый цветок и каждый камень, в каждую пылинку тумана и каждое ночное уханье филина. Во всё вообще.
Шаман расстался со своими нитями, прорастая через материю ко времени, как через тернии к звёздам, и все люди тогда поняли, что этот престарелый кальмар с корнями вместо щупалец - это то единственное, что осталось настоящим в жизни каждого человека на Земле и всё, что, по сути дела, любой человек оставит после себя в качестве результата всей своей не такой уж и долгой жизни по сравнению с жизнью мирового кальмара, дерева и шамана, единого в трёх своих ипостасях.