О чем речь…
Село Тыци расположено… Ага, так я вам и сказал! Дорогое моему сердцу местечко храню в тайне, которую ни за что не выпытать, даже если на солидный бутыльброд в дорогой забегаловке потратить деньги жаба не задавит. А все потому, что девственный мир, в котором живут мои герои, хрупок и беззащитен. «Да кто на него нападать собирается?» - спросите вы. Возможно, и никто. Но тем и страшна ситуация, что чистый воздух и экзотические животные обычно манят к себе бездельников, которых хлебом не корми, а дай сунуть свой праздный нос туда, где ещё не напачкала цивилизация. И нагрянут они в кепочках, шортиках, с темными очками на носу, увешанные фото- и видеоаппаратурой и поселят в чистых душах односельчан сомнение и зависть. А уж огненная вода в ярких упаковках, табачный дым да галлюциногены враз собьют мозги набекрень. Но и это ещё не самое страшное. Представьте себе, что в разгар веселья или деловой беседы за бадейкой гугуми пришелец, добрая душа, чихнет гриппозным носом и – нет благословенного села Тыци. А вы клянетесь – божитесь, что только одним глазком, что только туда и сразу назад, что спиртного – ни-ни, и медицинский контроль, и благотворительные акции! Нет уж, дудки! Все, что могу для вас сделать, это рассказать о Тыци и его обитателях…
Про Хинтю
Жил Хинтя на краю деревни, лохматый такой, правда, чуть-чуть хромал, а так – Хинтя, как Хинтя. Обыкновенный. И любил он вечерами в местной забегаловке наш всем известный напиток глушить. Ну, прям бадейками. Закажет себе гугуми бадейки две и балдеет. И вот как-то в божественный праздник всеми почитаемого Зюсли, сидел Хинтя, любовно оглаживая шершавый бок очередной порции гугуми, и подсел к нему Крякейро из гномьего племени. Их теперь часто можно видеть в заведениях не слишком строгих правил приличия. Так вот этот кракозябл Крякейро стал досаждать почтенному Хинтя: мол запах у твоего гугуми не очень, и как только как ты терпишь, что тебе, всеми уважаемому почтенному Хинтя смеют подавать гугуми, с запахом, который не очень.
А Хинтя сидит себе, пьяненько улыбается и совершенно игнорирует своего соседа. И равнодушием своим довел кракозябла до исступления, стал Крякейро размахивать конечностями и смахнул со стола бадейку гугуми, нечаянно смахнул, если честно. Но заработал затрещину, от которой гул пошел словно в буканю грохнули. Смеялись завсегдатаи, так что чуть с хозяином расплатиться не позабыли. Разобиделся Крякейро и решил отомстить обидчику. Стал он по ночам в поле Хинтя листья с чатыки многоплодной обрывать, чтобы на период лёта пакушей на острова остался невежа Хинтя без запасов и провианта. Только чем больше бесчинствовал в поле мститель, тем больше и крупнее плоды на чатыке зрели. Откуда было знать кракозяблу Крякейро как растут и плодоносят в здешних краях чатыки? Зря мучился ночами на поле, только лентяя Хинтя сделал богатеньким, в тот год чатыки мало у кого уродили. А все потому, надо делать плохое не то, что тебе было бы во вред, а знать, что не по нраву будет врагу твоему. Вот так-то!
Кунь и Фуся
Встретились на ярмарке Кунь и Фуся. А где бы им еще встретиться? Хоть и родственники они были дальние, а редко виделись, все дела, да и дома их разделяла река, через которую не во всяк день переправишься. С норовом речка. Но для тех, кому надо на ярмарку попасть преград не существует. К тому же свояки к друг другу очень уважительно относились. Страстишка у каждого была. Если Кунь все свое свободное от поля время проводил у клетки с кукорямбой хитроклювой, то Фуся в загоне у быстробежки многолапой не уставал порядок наводить. А в минуты отдыха, усевшись на бревнышке под загородкой, Фуся любил пятки щеточкой натирать - от этого быстробежка взвизгивала от удовольствия и всеми лапами норовила Фуся за коленки обнять. Вообще, идиллия сельская, на которую жена не уставала ворчать, что как на её – так внимания ноль, а этой твари многолапой, так, пожалуйста! Кунь же свою кукорямбу боготворил, сам не съест, своей любимице ломоть с солью в клетку сунет. Да еще после клюв тряпочкой почистит, чтоб блестел, как полированный. Ну и на ярмарку, естественно, без своих подопечных нечего появляться, тем более, что ни кукорямб, ни быстробежек у народа близ лежащих сел не было. От того и ходили они именинниками. По прибытию на ярмарку у каждого дел хватает, и продать кое-что из запасов, и приобрести для хозяйства всегда нужда есть. А уж потом свояки душу отводили в общении. И, конечно, каждый взахлеб о своем питомце рассказывает, какие понятливые, какие быстрые да сильные какие. Тут и до споров недалеко – чей лучше. Спорить спорят, да вокруг поглядывают. А тут и сам Хинтя лохматый идет, дорожную пыль ногами загребает. Глазки щелочками от удовольствия, выгодно перекупщикам урожай чатыки сбыл. У Фусиной быстробежки на тот момент брюхо зачесалось, видать насекомое, что в шерсти обреталось, укусило знатно. И такую позу тварь многолапая приняла, что Хинтя со смеху, чуть телегу не опрокинул. Тут бы Фусе обидеться за свою животинушку, только стал он хвалится, что ставит свой дом в деревне против бадейки гугуми, что обгонит быстробежка кукорямбу и что кукорямбе ни в жисть не тягаться с его многолапушкой. Кунь на то отвечал солидно, что принимает ставки от почтенной публики и всем имуществом своим гарантирует победу своей любимушки хитроклювой. Народ-то посмеивается, а Хинтя прибыль свою утроить решил и поставил против кукорямбы все, что за чатыки выручил. Прикинул любитель дармовщины, что быстробежка, если ей колючку под хвост пристроить, в скорости будет непревзойденной, потому как интерес у неё будет личный первой к финишу прийти. А произрастала в тех местах Фестовка липучая вся в шипах с загогулинами мелкими. И неприметна вроде, и не мешает, прицепившись в обросшие волосами ноги поденщиков, что за чатыками и сузузей в поле спину гнут, а только по прошествии некоторого времени зуд от нее нестерпимый, и досаднее всего, что отыскать её шип не просто, а выдернуть и того хуже. Вот и пристроил Хинтя шип в место надлежащее, коварно в душе ухмыляясь, а того и не видел, что Фуся его шип быстробежке на одну из средних лап пристроил. Посмотреть гонки пол-ярмарки сбежалось, еще бы, про такое событие можно потом всю зиму дома родичам рассказывать, поглядывая на них сверху вниз, пропустивших эдакое зрелище. А когда помчались на перегонки кукорямба с быстробежкой, то зрители орали от восторга так, что потом полдня на пальцах объяснялись, осипши до невозможности. Тем более, что быстробежка рванула вперед подскакивая и по-спортивному подвывая, а кукорямба степенно, но по-марафонски быстро, перебирала своими ходулями в след. Только на середине пути стала быстробежка как-то странно лапами перебирать, на ходу средние лапы вперед просовывать и покусывать. А потом и вовсе отползла на обочину и по очереди стала лапы ощипывать и скулить жалобно. Кукорямба не спеша перешагнула через соперника и так же чинно до финиша дотопала. Фуся перед всем народом свой проигрыш Куню вручил и помог Хинте от кошелька избавиться, так как от потрясения Хинтя не мог рот закрыть, не то чтобы кошель отвязать. А когда пришел в себя стал лохматость свою рвать на груди и макушке, только дело-то сделано, народ свидетель. А у нас не забалуешь, не только кошелька, но и ребер не досчитаешься от ревнителей справедливости. Свояки в харчевне за бадейкой гугуми монеты Хинти поровну поделили, да про себя посмеивались. Им-то ведомо было, что жадность и лень об руку ходят, а подлость да глупость им дорогу освещает, от чего ж не воспользоваться.
Волшебная тестомеска
Соседкой в селе, где жил Фуся со своей быстробежкой многолапой, была тетушка Вабла. Да кто ж тетушку не знает?! А, если чирик на неудобном месте вскочит или, к примеру, молотком по пальцу метко попадете, к кому побежите? Вот то-то! Тетушка Вабла в таких случаях первый помощник, ну, и если что другое посерьезней приключится, то без её участия и вовсе не обойтись. Ведуньей она была по рождению, милейшей женщиной по доброте душевной, а по наукам, коим сумела усвоить, то и колдунья. Ну, в этом деле, колдовском, она не слишком преуспела, да и нужды особой не было. К слову сказать, быстробежкой многолапой Фусь был ей обязан, так как при окоте прирученной зверюги тетушка малость переколдовала, перестаралась из-за страха от воя и воплей несчастной роженицы. Так из троих родившихся слепышей у одной и появились несколько пар дополнительных лапок. Чувствительный Фусь к жертве доморощенного волшебства сердцем прикипел и на репутацию тетушки Ваблы этот случай ни как не повлиял. А выхаживать малышей и кормить беспомощных комочков молочком помогала младшая дочь тетушки – Тарика. Симпатичная девчушка подрастала. Фусь хоть и женился не так давно, а глазами соседскую девочку и сзади и спереди нежно оглаживал. Но рукам воли дать – даже и помыслить не мог. Ярким примером возможных последствий была его быстробежка многолапая. Теплым погожим деньком стоял как-то Фусь у общей ограды, что разделяла его и тетушки дворы, и любовался, как Тарика ловко тесто месила. Работа не из легких, тут сила и терпенье необходимы, а караваи тетушкины славились далеко за пределами села. Даже поговорка такая была: «Мягкая, как у Ваблы булка!». Тарика смахивала со лба упрямую челку из каштановых волос, за одно и пот утирала. Ей сосед Фуся своим видом вдохновения в работе добавлял. А что, очень даже симпатичный мужчина и к животным вон, как заботлив. И длились минуты взаимного ощущения присутствия, пока сказать что-либо для сохранения пристойности положения не возникла острая потребность. Вот и, прокашлявшись, Фусь и выдал первое, что на язык подвернулось:
- А почему бы тетушке не сотворить волшебную тестомесильную ступку с печкой, чтоб и легче было, и караваи быстрее пеклись? Ведь пока тесто подойдет да испечется, от ожидания одного устанешь, а тут нежным ручкам столько работы. Неужели тетушке такое не под силу?
Сомнение в тетушкиных способностях – это было бестактно. Зря он это сказал.
- Да, тетушке это на раз! – От возмущения у Тарики в глазах чертики заплясали. Не зря все вечера она просиживала под свечками, перенимая трудную науку сельской магии.
- Мне самой даже это под силу, вот только чан для этого нужен подходящий. Такой, как у тебя за конюшней стоит.
Разве жалко ржавого чана? Вот только почистить, да дугу для ручки сверху приладить. Тяжелый, однако! На загривке из своих ворот в тетушкины Фусь тащил посудину, внутренне чертыхаясь и кляня себя за глупый язык. Но ожидание чуда, которое собиралась совершить Тарика, скрашивало гнев на самое себя. Таринка тоже чувствовала, что попала во власть обстоятельств, и нервничала. Но все необходимое стояло среди двора, и молодая волшебница принялась за дело. Так, прежде всего для ступки - печки тепло надо подать, это просто. От домашней печки к чану энергетический рукав провести да пару фильтров от угольков да золы поставит, какое тут заклинание надо?! Самое важное, что тесто живому существу подобно, растет, дышит и до поры огнем пытать, все дело можно испортить. Первые магические действия не произвели ни какого движения, вроде и не было ни чего. Фусь уже было рот открыл, чтобы прокомментировать ситуацию, только Тарика в подтверждении своего реноме руками вверх взмахнула и как бы оттуда, с высоты тесто погладила. Реакция белой влажной мучной массы была истинным порождением волшебства. В чане тесто захихикало, выглянуло за край с одной стороны, потом с другой и начались внутри процессы, которые внешне очень странно проявлялись.
Будто кто-то дразнил все и всех подряд и лепил рожи из теста, одну смешней другой. То вот она, Тарика, нос чешет и он вытягивается и укладывается кольцом вокруг головы, а Фусь возникал следом из чана таким, что ни с кем не спутаешь. Только рук и ног, как макаронин, не пересчитать. По очереди вытягивались изображения грустной кобылы из Фусиной конюшни, быстробежки многолапой, тетушки Ваблы, даже пролетавшая ворона была удостоена чести быть отображенной в тесте. Тут Тарика пришла к выводу, что процесс замеса завершился, и прошептала скороговорку, губы в трубочку вытянула да на тесто дунула. Все в чане успокоилось, улеглось и задремало. Теперь замес подойти, созреть должен.
- Тетушка Вабла скоро домой вернется? Вот ей каравай готовый сюрпризом будет!
Тарика покачала с сомнением головой. – Не успею…
- Но ты же волшебница, что тебе стоит, с твоими-то способностями, с магическим талантом!
А, вот это он зря сказал. Про способности и талант. Все равно, что охапку соломы на горящую спичку бросил.
Тарика только бровь домиком вздернула, будто взглянула на Фуся сверху вниз.
Энергетический канал, передающий тепло от печки, что горела в доме и готовилась жаркими углями принять в себя будущие булки, был практический готов. Тарика немного подправила его изгибы, проверила очищающие фильтры и подвела к чану. По стенкам прошел парок, быстро испарились влажные пятна и на дне появились цвета побежалости. Это значило, что выпечка началась.
- Ы-ы-ы….- тесто выгнулось дугой над чаном, и короткий отросток яростно почесал место, которое соприкасалось с днищем. Словно босой ногой оно несколько раз пробовало сунуться во внутрь и, обжегшись, соскочило на землю.
- Уйдет ведь! Держи его, Тарика! – Фусь метнулся к бесформенной массе, на которую уже успело налипнуть изрядно щепок, и сгреб в охапку. Но, не тут-то было! Тесто перетекло за Фусину спину и попрыгало к дому как поросенок, хрюкая и взвизгивая. Перепуганная живность металась по двору в поисках подходящей дыры в заборе и сарае.
Тарика стояла рядом с чаном, который нагрелся так, что пылинки и сор, поднятый суматохой, сгорал над ним, и вверх тянулась сизая струйка дыма. Она настолько растерялась, что не могла вспомнить ни одного подходящего заклинания, и не известно чем кончилось бы магическое действо, если бы в это время не вернулась домой тетушка Вабла. Тесто белым зайцем прыгнуло ей в руки, замурлыкало и успокоилось. Фусь, прогибаясь в пояснице, несколько раз поздоровался с соседкой и проскользнул из калитки на улицу. Поэтому он не знал, как все в доме тетушки Ваблы устаканилось и образовалось. Только вечером Тарика, смущаясь и краснея, передала от тетушки Ваблы гостинец – румяную, ароматную булку. Фусь тоже был изрядно смущен. Он-то понимал, что в этой истории он кругом виноват. С амбициозными подростками за своим языком следить надо пуще ока. Добро, что все без пожара кончилось.
Пыдыл
Напротив дома, в котором жила Тарика, стоял роскошный по сельским меркам особняк. В нем, вы можете не поверить, на чердаке были жилые комнаты с балконом. Мансарда – называется. Это архитектурное чудо сотворил еще покойный дедушка Лилины, подруги Тарики. Правда подругами их назвать не совсем верно, Лилина была лет на семь старше, но магические способности наследницы волшебного дара тетушки Ваблы делали контакты соседские прочными и частыми. То помочь отыскать затерявшуюся пару к дорожным туфлям, то предсказать погоду к поездке на ярмарку, да мало ли вопросов, связанных с выбором вариантов, кто их только выдумал. Это же с ума можно спрыгнуть, решиться предпочесть одно другому, особенно, если все по большому счету «чёрте что».
Вот и четко была протоптана тропинка от дома к дому через улицу наискосок. Улица сама по себе представляла широкую зеленую поляну, которая тянулась через все Тыци. Жесткая невысокая трава между калитками вдоль и поперек была расписана коричневыми шнурами тропинок в затейливое кружево с осевой колеей от тележных колес. Красивое село Тыци. Рядом, как уже упоминали, протекает река, плавная, неширокая, с галечными перекатами, с заросшими ивняком и вербами берегами и чуть зеленоватой прозрачной водой. И рыбка водится, не крупная, но с рыбацкой удачей надергать за вечер с полведра можно. И, если ты не лентяй, то голодным у реки не останешься. Правда, по весне вся эта идиллия звереет, и речной поток, подобно хищнику, пощады не знает. К счастью, паводки сельчан не достают, и буйный нрав тем и мешает, что переждать надо. К тому же дворы тетушки Ваблы и Лилины далеко от реки расположены. А во дворе все как в селе одно и тоже, только расставлено по-другому. Если, к примеру, домашнюю живность Тарика выгоняет на пастбище через улицу, то хлев у ворот недалеко, а как Лилине тоже самое сделать надо, то на задворках, со стороны огорода дорога протоптана. Там и сено, и ботва чатыки в копны сложены, и навозные ямы оборудованы, чтобы удобрение прело перед тем, как на поле вывезти. Запахи, конечно, не очень, ну, да свежий сельский воздух имеет множество оттенков, и не всегда приятных. Зато всяческому ушастому, хвостатому и пернатому хозяйству здесь раздолье. Хлопотное это дело – всех накормить, выгулять да почистить за всяким, который съесть норовит вкусненькое, а после себя оставить мерзость всякую. Правда, когда эта живность на сковородке шкварчит поджаркой в румяной корочке, все прощается. Не всем, к сожалению, такая участь уготована. У Лилины, например, жил Пыдыл. Несъедобный, а исключительно для украшения гостиной. В светло-коричневых тонах зала от гардин на окнах, накидках на диванах и мягком, как каракуль, ковре, Пыдыл своим розовым мехом, длинными ушами и широким плоским хвостом был как нельзя к месту. По крайней мере, в этом Лилина была убеждена, и Тарика тоже не раз восхищалась светлым пятном на обоях, каким казался спящий Пыдыл. Может кто и не знает, что собой представляет этот довольно-таки распространенный зверь в деревне Тыци, то поясню: это нечто среднее между собакой и козой. Представили? Ну, шерстью и мордой – молодая козочка, без рожек, а в остальном спаниеля напоминает. Лилина обожала этот мешок из шерсти и утверждала, что это такая умница – все понимает, только говорить не может. Ну, то, что многое понимает – доказательств предостаточно. Спал он обычно на Лилиной кровати, так как понимал, что на другой огребет пинка безо всякой снисходительности. И прыгать, раскидывая розовую в колечках шерсть, мог только тогда, когда Лилина оставалась дома одна. Соображал, что другие члены семейства за такое поведение и на цепь посадить могут. Вот только свобода и безнаказанность сыграли с Пыдылом злую шутку. Пропал Пыдыл. Когда к вечеру хватилась Лилина своего любимца, то мохнатое чудо не выпрыгнуло привычно из цветочной клумбы, которую вытаптывало с методичностью садиста, какие бы меры защиты цветов не принимали. Судорожные поиски то в доме, то в на прилежащих улицах ничего не дали. Предполагалось даже самое страшное, что его похитили лицедеи из балагана, которые остановились между двух селений на поляне с редкими, но раскидистыми деревьями. И когда надежда истончилась до тоненькой плёночки, вспомнила Лилина о подружке. Бог мой, да она же ведунья! Тарика же враз отыщет пропавшего. Только глубокий вечер да необходимость идти по темноте через улицу, освещать которую не то что небесным светилам, но и редким окнам было лень, удержали хозяйку. Как не рвалось сердечко, а отложила Лилина поиски до утра.
На следующий день, еще только-только начал сереть горизонт, мчались две подружки к исходной точке, от которой можно было бы почувствовать блудного сибарита. Тарика, зная подленькую натуру Пыдыла, влезла на цветочную клумбу, втиснула каблучки в следы
подружкиного любимца, закрыла глаза и развела руки в стороны. В утренней тишине явственно услышала она то ли плачь, то ли стон. Да жалостный такой, что сердце защемило. И направление верное – на задворки. Взяв Лилину за руку, Тарика шаг за шагом двигалась на звук, и с каждым мигом уверенность в правильном направлении росла. Еще пару десятков шагов, и Лилина сама услышала скулеж. Да вот же он горемычный! В навозной яме, из плотной массы только одна голова и видна. Уцепившись за ухо медленно, под визг, причитание и непечатные комментарии тянула Лилина вверх любимчика и жертва собственной глупости вновь обрела свободу. Контраст проведенной в холодной жиже ночи, когда тонкий нюх терзают запахи свирепее липкой массы, что сдавливает бока, с возможностью согреться, бурно выражая свою радость дикими прыжками – вот счастье жизни. Пыдыл возблагодарил свою спасительницу тем, что прыгнул Лилине на грудь навозными лапами и облизал все лицо. Секундой позже он повернулся к ней боком и тряхнул изо всей силы своей шкурой, веером рассыпая налипшее добро ямы. Девочки стояли в ступоре под наркозом неожиданной благодарности, и цвет их лиц и одежды стал мгновенно одинаковым с цветом радостного зверя. И пока они приобретали снова дар речи, Пыдыл успел сбегать в дом, пробежаться по коврам, вытереться о постель и утолить жажду в ведре с водой. Тарика тут же убежала домой, пока на улице еще не появились прохожие, приводить себя в порядок, а Лилина …
По негласному уговору Лилина и Тарика об этом случае речь никогда не заводили. Даже намеком. Да и повода не было. Живности, развлечения ради, не заводили. А Пыдыл исчез. Знающие этого Лилинского сибарита односельчане утверждали, что что-то похожее видели у скоморохов на цепи под телегой. Но подробности никого не интересовали.
Трактир
В другой местности, как утверждают знатоки-путешественники, в селах центром всех событий обычно является дом старейшины. Он, по сложившимся традициям, располагается ближе к середине села и выходит фасадом на поляну, разрисованную тропками вдоль и поперек. Тыци не был исключением. В благословенной Тыци между тропками зеленел травяной ковер, аккуратно стриженный козами и свидетельствующий о том, что бурных собраний сельчан уже давно не было. Другое дело – местный трактир. Площадка перед славным заведением была истолчена в толстый слой пыли, который равнодушно хранил оттиски копыт, босых ног, причудливых каблуков и чей-то нетрезвой пятерни. Все это упиралось в три каменных ступени, ведущей к широкой веранде и далее в самое питейное заведение через, практически всегда открытую, массивную дверь. Сам трактир был сложен из местного серого камня, возведен основательно, с толстыми стенами и узкими окнами, что не раз спасало от разрушений и во время стихийных бедствий и коллективного мордобоя, что так же к стихии может быть приравнено. А вот и владелец заведения, его господин и раб в одном лице. Личность весьма популярная, так как можно не вспомнить имени пятого апостола святого Зюсли, но Колбача усатого поминали и по делу, и просто к слову.
То, что у трактирщика имелись усы, само собой понятно. Приметные усищи, веером по обе стороны крючковатого носа. Пучком брови над почти черными глазами, впалые щеки и общая худоба, высокий рост и низкий голос – приметы, по которым не спутаешь Колбача ни с кем. Перечень блюд и напитков не афишировался, так как испокон открытия этого заведения здесь подавали всегда одно и тоже. Не привередливые посетители не требовали разнообразия, зато не страдали желудком от недожаренного, пересоленного или
чего-либо не свежего. Местный напиток – гугуми то же был, если и не безупречен, но и в сравнении с конкурентами вполне ничего. Вечерами здесь бывало шумно, людно и прибыльно. А когда случалось проезжему путнику остановиться у Колбача для восстановления сил, то уж будьте уверены, из него вытрясут все новости. На то и хозяин, и завсегдатаи были мастерами.
Разные истории звучали под сводами тыцинского общепита. Правдивы или нет – вопрос другой, но что интерес к ним был неизменным, на то талант слушателей был высочайший. Нет, вареную солому на уши раскладывать никто не позволял. А зерно истины, перл мудрый с мусором не выметут. И мнения своего каждый высказать вправе, от того и в мозаике суждений и вырисуется правдоподобная картина. А время да случай и вовсе на место все поставит. Тому не раз примеры были, честь – не перечесть. Да вот хотя бы случай с Сявой Кудрявым, или нет … Приключение Лимы, который прошлым летом у Колбача неделю на конюшне отрабатывал обед и ужин, все же поинтереснее будет.
А дело, припоминается, было так …
Как ни странно, а касалось оно фирменного блюда, коим славился трактир. Его-то и поминали часто вместо замысловатого названия. Так и говорили: - ради «Мутакко» к Колбачу и за пять миль прийти - не далек путь. Тайны в приготовлении «Мутакко» владелец заведения не делал, но и повторить изысканный вкус блюда практически не удавалось никому. Казалось бы, ничего хитрого: тонкие ломтики мяса местной рептилии, добродушной и ленивой и оттого всегда легкой добычи, вываливались в смеси специй, лимонного сока и давленного чеснока и слегка поджаривались на пальмовом масле. После сверху высыпали всевозможные, мелко нарезанные овощи, и все заливалось кокосовым молоком. Уже тогда от кухни разносились запахи, которые как магнитом поворачивали носы проголодавшихся в нужную сторону. А когда к блюду добавляли орехи, кружочки лимона и рубленную зелень, ноги точно знали куда нести своих владельцев. Тем более спешил на запахи Лима, плут и пройдоха, которых на белом свете, наверное, специально равномерно распределяют, потому что везде подобную харю увидеть труда не составит.
Где его только не носило, но в Тыци он осел на долго и, возможно, прежде всего, потому, что умудрился обедать и ужинать у Колбача «на халяву», да еще и терроризировать хозяина свом мерзким шантажом. Ничего нового Лима не придумал и пользовался способом, который запатентован жуликами во всех краях. Он ловким, почти неуловимым движением, хватал сидящее на стене насекомое и бросал в горячее «Мутакко» и тут же начинал вопить, что почтенную публику кормят гадостью да еще и дерут втридорога. Растерянный Колбач лично уговаривал нахала не портить имидж заведения, менял ему блюдо, да и денег не брал. Знал подлую натуру Лимы, а сделать ничего не мог. Порой сразу предупреждал, что обед или ужин за счет заведения. И грустно глядел из-за стойки как изысканное «Мутакко» исчезает в наглой пасти проходимца.
А тем временем произошло событие, которое ни коим образом не интересовали ни Колбача, ни Лима. На ярмарке, той самой, где соревновались Кукорямба с Быстробежкой, встретилась Тирика с Кноком. Рослый, с каштановыми волосами Кнок проходил мимо рядов с конной сбруей и в три удара сердца был заполнен нежностью к встреченной девчонке. Зацепились друг за друга голубыми глазами и разошлись в разные стороны, растягивая сердечную нить, впечатывая в память каждое мгновение.
Крепче стального каната оказалась для Кнока эта нить. Слепое сердце в любви лучший поводырь. Привело оно парня в Тыци, в трактир к Колбачу, где еще можно узнать о девчонке, которую видел минуты, а знал, как казалось, всю жизнь. Тут и стал он свидетелем гнусной выходки Лима, которая обеспечивала ему бесплатный харч. Глядя на огорченное лицо усатого хозяина, пришла к нему мысль, намного облегчившая ему поиски Тарики. Расплатился с Колбачем за обед, пошептался минуту с владельцем и вышел на залитый солнцем двор. А когда сытый Лима выволок свое пузо из трактира, вернулся к Колбачу и сумел поднять ему настроение выше среднего. Давно у трактирщика не было такого душевного подъема, никогда не ждал с таким нетерпением проклинаемого в душе Лима.
Завсегдатаи потом рассказывали о последнем ужине Лима разное. Но суть была неизменной. Особенно ярко и красочно выглядела в их изложении кульминация вечера. Когда вальяжно развалившемуся за столом Лиму принесли вместе с «Мутакко» счет за заказ, у того глаза на лоб от удивления полезли. Как?... Ему?... Счет?... Да я вас… Да вы у меня… Привычным движением смахнул со стены нечто похожее на насекомое и выбросил пальцы над горячей тарелкой. Только вместо крылатой твари брызнула кровь из разорванной о торчащий гвоздь ладони. Лима сначала и не понял ничего. Даже когда прыснули в неудержимом смехе посетители за столиками, он еще надеялся на привычное развитие событий. Но схвативший его за ухо Колбач не оставил иллюзий. Кое-как наскреб Лима в карманах нужную сумму и ушел, как говорят, «не солоно хлебавши». Есть закапанное кровью блюдо он не стал, а на другое денежек не было. А чтобы и дальше в трактире мог заказать скромную похлебку, отработал неделю на конюшне. Больше не смог, одолели насмешки…
В тот вечер Фортуна была в дружбе с богиней Любви. Иначе чем объяснить, что тетушка Вабла пришла в трактир с Тарикой по делам как раз в тот момент, когда Колбач взахлеб расхваливал Кнока за подсказку с гвоздем в стене.