Минуты жизни

               
От автора
В жизни каждого человека когда-то наступает момент, когда ему вдруг очень захочется узнать больше о своих предках, о своих корнях, узнать как они жили, как любили, как боролись. Тогда человек начинает искать документы о своих предках, старые фотографии, письма, расспрашивать еще живущих. Но иногда это бывает  слишком поздно, спросить уже не у кого. Живых свидетелей уже не осталось.
Так и автор этой книги задумался об этом, когда ему перевалило уже за 60. К этому времени уже не было на этом свете многих живущих, у которых он мог бы узнать   много подробностей о их жизни. В первую очередь, конечно, о жизни родителей. Остались только письма, фотографии и семейные рассказы и легенды, да еще детские воспоминания автора. Поэтому автор поставил  перед собой целью в этой книге донести до потомков все, что .он помнил и знал о жизни своих предков и о своей жизни.
Первоначально книга была задумана, как хроника военной жизни автора и первое название было “От мая до марта через 30 лет”, но затем во время написания книги возникла мысль рассказать еще и о родителях и о своих детских годах. По мере того, как собирался материал, авирп решил продолжить жизнеописание  и после демобилизации, поэтому было изменено название книги на “Моменты жизни”. Почему “моменты”? Потому что всю жизнь в хронологическом порядке нельзя описать, да и не все может быть интересно читателю.  В памяти остаются только самые яркие, самые запоминающиеся моменты.
У читателя может возникнуть вопрос: “Если книга автобиографическая, так почему автор назвал себя Вадимом?”  Во-первых, книга не совсем автобиографическая, автор оставил за собой право на некоторый художественный вымесил. Во-вторых, удобнее всего вести разговор о себе в третьем лице.
События в этой книге заканчивается в тот момент, когда Вадим возвращается домой после окончания службы. Единственным исключением является последняя глава  “Последняя встреча”, которая хронологически  не совпадает с предыдущими главами, но она органически связана с ранее описанными событиями, поэтому автору пришлось ее включить в эту книгу.

Часть первая. Родители, детство, школа.

Потомкам моим нынешним и будущим                посвящается.

Глава 1. Родители. Отец.         

      Вадиму не спалось, в памяти возникали отрывочные картинки детства, родители. Что он знает о своей семье, о своих предках? К своему стыду, он знал очень мало. Почти никаких документов не осталось, поэтому ни подтвердить, ни опровергнуть события и факты из истории семьи, уже не было никакой возможности. Все,  что сохранила память из детских воспоминаний, рассказов и семейных легенд – это всего лишь тонкая ниточка, связывающая его с прошлым.

О семье отца Вадим знал очень мало. Отец родился 22 августа 1907 года в городе  Могилеве  в  семье адвоката.  При рождении дали ему имя Арон. Позже он сменил свое имя на имя Аркадий.  Кроме него в  семье  был  еще один сын,  о существовании которого за всю свою жизнь, пока жив был отец, Вадим ничего так и не слышал. Отец сам очень мало помнил о своей семье. В 9 лет он остался без отца, дед Вадима Исаак умер в возрасте 63 года. Это было смутное время. Шла Империалистическая война. Война, еврейские погромы на Украине, в Белоруссии. Аркадию было 12 лет, когда его мать повторно выходит замуж и уезжает в Америку, оставив детей. Возможно, она их оставляла не на совсем, возможно, надеялась еще вернуться за ними.  Но мальчишки остались беспризорными.  Беспризорного раненного маленького Аркадия подбирает полк Красной гвардии, и после выздоровления он становится сыном полка.



В своей автобиографии отец пишет:
«В 12 лет я лишился родителей. Будучи беспризорным, был подобран в 1919 году в г. Белгороде одной из частей Красной Армии (3-й Воздухоплавательный дивизион). Я стал воспитанником Красной Армии, участвовал в боях с белогвардейцами, был тяжело ранен, но выжил. Меня учили ремеслу токаря. В Красной Армии в 1922 году вступил в комсомол».

Затем  был комсомол, общественная работа, установление Советской власти на Украине, вступление в Коммунистическую партию. В апреле 1932 года по направлению партии был направлен в  органы ГПУ, и был назначен оперуполномоченным Секретно-Политического отдела Киевского облуправления ГПУ.

Там он работает несколько лет. Здесь же, в Киеве, он встретил свою будущую жену Нонну. В семье Вадима почему-то очень мало вспоминали об их встрече, об их жизни до появления Вадима. Из отрывочных воспоминаний матери осталось только несколько эпизодов.

При первой встрече внешне Аркадий Нонне совсем не понравился. Он был невысокого роста (одного роста с ней), спортом не занимался. Ее идеалом мужчины были такие, какими были отец и брат: высокие, крепкие, сильные.  Но в Аркадии была какая-то большая внутренняя сила. Поражал ее он тем, что буквально мог читать на расстоянии ее мысли. Ничто не ускользало от его взгляда. Нонна вспоминала случай, когда они были еще едва знакомы, шли вдвоем по городу. Навстречу им попался давний ее друг еще со студенческих лет, которого она давно не видела. Ей очень хотелось увидеться с ним, но при Аркадии ей было неудобно его останавливать. По старой студенческой привычке, она показала ему жестом пять  пальцев и еще полпальца. Старый друг ее понял. Это означало, что они встретятся в половине шестого. Ей показалось, что Аркадий ничего не заметил. Но он тут же говорит ей : «В половине шестого ничего не выйдет.   В  это время мы будем в гостях у моего друга». Его проницательность во всем буквально шокировала ее. Встречались они несколько лет. Как и когда их брак был оформлен -  этого история не сохранила. Но при регистрации брака Нонна оставила свою девичью фамилию Сисмеева. Судя по ее рассказам, вышла замуж она в 26 лет. Скорее всего, это был 1936 год.

От управления ГПУ молодой семье дали двухкомнатную квартиру в самом центре Киева, на Крещатике в доме на втором этаже. Теперь они все парады и демонстрации могли наблюдать из окна своей квартиры.

Супруги очень хотели ребенка, но долгое время у них ничего не получалось. Для Нонны это было настолько  большой моральной травмой, что она буквально готова была наложить на себя руки. И только весной 1937 года она почувствовала в себе начало новой жизни. Беременность протекала спокойно. Аркадий, мечтавший о дочке, буквально пылинки сдувал с жены. Нонна в это время работала врачом в самом престижном ресторане Киева – «Динамо». Из-за ее плотной фигуры никто не замечал ее беременности. Друзья, поглядывая на нее, мысленно посмеивались, считали, что она поправилась на ресторанных харчах. Даже тогда, когда она оформлялась в декретный отпуск, ей никто не верил. Ни интоксикации, ни пигментных пятен на лице, выдающих беременность, у нее не было заметно. И пристрастие к пище не изменились за исключением одного случая. Уже во время декретного отпуска Нонна приготовила на обед голубцы. Тогда рис был большой редкостью, и голубцы, в основном, на Украине готовили из пшена. Приготовила большую кастрюлю сразу не несколько дней. Получились они очень вкусными. Едва дождалась мужа на обед. Во время обеда пару раз подкладывала себе в тарелку добавки. Прилегли отдохнуть после еды. Она не могла дождаться, когда муж уйдет снова на работу, чтобы добраться до кастрюли с голубцами. Как только он ушел, она пока не прикончила всю кастрюлю, не успокоилась. Очевидно, любовь к голубцам, и именно приготовленным с пшеном, привилась Вадиму еще с тех пор.  Накануне Рождества Нонну увозят в роддом. Ребенок был крупным, и роды были тяжелые. Принимал роды ее учитель, профессор, который преподавал им в институте акушерство и гинекологию. И только в 4-30 утра 6-го января появился на свет мальчик, которого потом назовут Вадимом. Весил он 4,5 кг. Ребенок был большой, и ему было тесно в утробе матери. Из-за этого родился он со склоненной к правому плечу головкой, и пальчики левой ноги касались голени, а пяточка остро торчала вперед. Мать была в ужасе – родила калеку. Но профессор ее успокоил: будете купать и массировать ножку, головку поправлять – и через месяц забудете обо всем. Так оно и случилось. И головка выровнялась, и ножка выпрямилась. Счастливые родители радовались своему первенцу. Но в марте месяце они едва его не потеряли. Солнечным весенним днем мать вывезла ребенка в коляске погулять на улицу.  Гуляли они по тротуару вблизи дома. Солнце хорошо припекало. Мать шла, везя за собой коляску со спящим ребенком. Вдруг она услышала сзади какой-то грохот.  Это полутораметровая сосулька, сорвавшись с крыши шестиэтажного дома, рухнула на асфальт буквально в нескольких сантиметрах позади коляски. Так судьба сберегла Вадима в первый раз. Ребенок рос крепким и здоровым, хоршо и вовремя равивался. Родители никак не могли нарадоваться на своего первенца. Но они оба работали, поэтому пришлось для сына нанять няню. Няня Оксана была приходящей, она очень хорошо заботилась о малыше и родители были ею довольны.

Летом отпуска они проводили у родителей Нонны в Малой Виске в доме Ивана Ивановича и Марии Васильевны. Дом был просторным и малышу  было приволье, было где побегать и порезвиться. Дедушка и бабушка души не чаяли во внуке. Баловали его, как могли. Вадим был вторым внуком для них. Первым был Евгений, сын Игоря и Надежды. Он на несколько месяцев был старше Вадима. Но для дедушки и бабушки он был далеко. Игорь служил в Приморье, и часто видеться с родителями не мог. Поэтому вся любовь стариков досталась Вадиму.

Вадим очень любил отца. Аркадий, когда у него была возможность  (а  его  работа  отнимала  у  него  очень  много  времени), все свободное время посвящал сыну. Он в шутку учил сына: “Когда в мое отсутствие к маме придет чужой дядя и будет ее обнимать, то ты кричи “ Люди, люди, чужой дядя маму обнимает!” Нонна сердилась: “Не учи ребенка глупостям!”. Но посеянные зерна дали свои плоды. Как-то с работы Аркадий позвонил жене: “Нонна, мы с ребятами зайдем к нам, приготовь что-нибудь, надо кое-что отметить”. Вскоре в квартиру ввалилась шумная компания друзей и коллег Аркадия. Бутылка хорошего вина  в запасе всегда была в доме, а Нонна умела приготовить что-то вкусненькое за даже такое короткое время. После шумного застолья завели патефон, и один из друзей пригласил  Нонну на вальс. Молодая жена прекрасно танцевала, и остальные с завистью поглядывали на танцующую пару. Вадим же, все время наблюдавший за происходящим, заметил непорядок и решил вмешаться. Он выбежал из свой комнаты, подбежал к танцующим, вцепился кавалеру в штаны, да так, что разорвал карман, и завопил: “Люди, люди, чужой дядя маму обнимает!” Все присутствующие  покатились от смеха, а отец был доволен. Сын защитил честь отца. Вадиму шел тогда четвертый год. Этот забавный случай остался в памяти семьи.

  Начинается страшное время нашей истории. Страну потрясают репрессии. Большевиков, видных деятелей партии, судят, как врагов народа. Тех, кто устанавливал с отцом Советскую власть на Украине, привлекают к суду за измену Родине.  Ему приходится их допрашивать. А в те поры к врагам народа относились соответственно. В органы проникает «теория»: «с врагами нужно поступать по-вражески». Ничуть не стесняясь, выколачивают из них признание даже в том, что они не совершали. В Киев приехал сам Ежов и лично показал следственным работникам, как нужно работать с подследственным. Старого большевика, члена ВКП(б), еще ленинского призыва, он лично “размазал” по стенке камеры. Аркадия часто критиковали товарищи за то, что он “работает в белых перчатках”, т.е. не применяет пыток при допросах. По своему характеру отец был человек мягкий и тактичный. Ему претило все это, но человек однажды попав в эту систему, оттуда сам добровольно выйти уже не может. И еще в это же время Сталин высказал мысль о том что “если враги народа проникли практически во все структуры страны, то они могут проникнуть и в органы ГПУ”. И тут началось... Происходят чистки среди органов. Доносы, малейшее подозрение - и нет человека. Заседает “тройка”, выносит решение, и приговор приводится в исполнение. Свои же бывшие товарищи допрашивают “с пристрастием”. Сопротивляться  бесполезно, это только продлевать мучения. Оправдательного приговора человеку, попавшему туда, никогда не выносили. Аркадий чувствовал, что придет и его черед. Он предупредил жену, что такое может случиться. И действительно, это произошло. В феврале 1941 года по личному распоряжении Берии  отец Вадима был арестован и осужден «за нарушение революционной законности», и приговорен к расстрелу. Непонятно по каким причинам, его держали в застенках несколько месяцев. Ему инкриминировали измену Родине и работу на английскую разведку “Интеледжес сервис”. Он в то время даже это название выговорить не мог. Но, тем ни менее, расстрел был назначен на конец июня 1941 года. От исполнения до приговора его спасло начало войны. Ему заменили расстрел штрафным батальоном. Так для него началась война.




       Глава 2. Родители. Род Сисмеевых.

По материнской линии Вадим располагает неполной информацией о шести поколениях его предков. Выходцами они были из села Глодосы Елизавеградкой губернии (нине территория Денепропетровкой и Кировоградкой областей), украинцы, по фамилии Сисмий, из крестьянского сословия, род занятия - кузнецы. Как ему стало известно, его самый древний пра- пра- прадед Даниил Михайлович появился в Глодосах вместе с кочующим табором цыган. Там он от них отстал, осел и организовал в селе свое кузнечное дело. Был у него сын Иссай Даниилович, продолжатель фамилии и главы ветви его рода. Следующим был  его прадед Иван Иссаевич, далее - дед Вадима Иван Иванович и его дочь мать Вадима. На старинном снимке, относящемуся к 1912-1913 году  изображены две хаты, в одной из которых  жили Иван Иссаевич с Феодосией Михайловной. На снимке Ивана Иссаевич держит под узцы лошадь, а Феодосия Михайловна кормит курей.

Прадед Вадима Иван Иссаевич родился в 1854 году в городе Елизаветграде (ныне Кировоград), детство свое провел в селе Злынка. Из Злынки семья переехала в Глодосы в 1880 году. Прабабушка родилась в селе  Злынка в 1855 году.

Иван Иссаевич воевал с турками на Шипке в составе русской армии, отстоявшей в августе 1877 г. от ударов группировки войск Сулейман-Паши этот знаменитый перевал. Тем самым заложив свой маленький вклад в большой успех  победы  всей  Русско - Турецкой войны 1877-1878 гг. За этот подвиг прадед был награждена солдатским “Георгиевским крестом 4-й степени”. Эта маленькая награда давала ему многие важные льготы, Она давала право перейти из сословия крестьян в сословие мещан и получить паспорт, а это означало обрести свободу перемещения.

По этим льготам он имел право отдать на учебу за собственный кошт своих детей. Но самой главной льготой, которую весьма чтил Георгиевский кавалер, было то, что в “День Шипки”  - 31 августа (14 сентября нового стиля) согласно Государевому указу он имел право напиться в любом шинке за Державный счет, и самое главное, при этом полиция не могла его в таком состоянии ни бить, ни забирать в острог, а была обязана “оказывать содействие”.

Этого “святого дня“ прадед Вадима Иван Иссаевич и еще один его друг, шипкинский герой, ждали, как манну небесную. Лишь только забрезжит рассвет, два героя-воина, одетые в чистые рубахи с прикрепленными на них “Егориеями”, заявлялись в шинок и требовали от “жида Берка” выдать им бесплатно “положенное по Государевому указу”. Часам к семи утра их обоих аккуратно выносили из шинка и укладывали рядышком на травку. Околоточный, обходя по утру свои владения, и обнаружив такой непорядок, спящих  пьяных героев Шипки, принимал срочные меры, и оказывал им, предписанное “содействие”. Он останавливал первый попавшийся под руку запряженный воз, организовывал их погрузку и доставку по домам.

Представьте картину. По едва пробудившемуся селу движется процессия: спереди чинно шествует околоточный, за ним, пережевывая жвачку, медленно движется пара волов, везущая на своей упряжке пьянющих героев, замыкает эту процессию дядька-хозяин упряжки, молча проклинающий и околоточного, и героев, и самого себя за то, что попался не вовремя на глаза, а теперь уже опаздывающий на базар со своим нехитрым товаром.

Процессия приближается к плетню родного подворья. Околоточный громким голосом зовет бабку: “Феодосия, а Феодосия! Принимай  Георгиевского кавалера!”.

Приходит бабка с габаритами значительно большими, чем размеры щупленького деда. Забрасывает его бездыханного на плечо и несет в хату, укладывает на лавку и начинает воспитывать. А воспитывать первым, что попало под руку, ухват - ухватом, коромысло -  коромыслом. После этого Аника-воин, лежа на печи, неделю зализывает побитые бока и жалобно скулит: “ Ты не жинка! Ты Ирод. Царь-батюшка в этот день забороняет нас трогать, а тебе даже Государев указ - не указ”. Так повторялось из года в год и все по одному сценарию. Умер прадед в 1916 году в Глодосах на 63 году жизни от ущемления грыжи (возможно, заворота кишок). Прабабка умерла в 1932 году в селе Краснополка на 77 году жизни от старости. При получении паспорта украинская фамилия Сисмий была русифицирована писарем управы и стала их ветвь рода, в отличие от своих собратьев, носить фамилию Сисьмеев.

Дед Вадима был тринадцатым ребенком в семье. До него прабабушка рожала только девчонок. А каково было прадеду-кузнецу не иметь наследника?

Семейные придания доносят следующую историю появления на свет Ивана Ивановича. Осенью 1885 года, когда собрали уже весь урожай, через село Глодоссы шли паломники молиться в Киевскую Печерскую Лавру. В пути их сердобольные крестьяне снабжали, кто чем мог: кто молоком, кто хлебом, кто куском сала. Шли они мимо кузнецы. Прабабушка Феодосья вынесла им крынку масла. Одна из монахинь обратила внимание на то, что по двору ходят одни только особы женского пола.

- А в тебэ, що, хлопцив нэма? – обратилась она к хозяйке.
- Нэма. Одни дивкы.
- А скилькы их у тэбэ?
- Дванадцять.
- Ой, лыхонько, як жэ так?
- Выдать, нэ дае Господь за грихы мои.
- Ходим з намы до Лавры, помолымся, можэ Господь и дасть хлопця.

Оставила прабабка хозяйство на старших дочерей, и отправилась пешком молиться в Киев вместе с монахами. Как и что было там дальше, история об этом умалчивает. Но спустя немногим меньше года в сентябре 1886 года на свет появился мальчик Иван, сын Ивана Сисьмия, тринадцатый ребенок в семье.

Учиться его отдали в церковно-приходскую школу там же в Глодоссах. Учителя в то время обращались с учениками достаточно жестко. По рассказам деда Вадима, в каждом классе стояло ведро с соленой водой, в котором были замочены розги. За каждую провинность учеников секли розгами. Каждое нарушение наказывалось по-разному. За опоздание на урок – одно количество розг, за не выученный урок – другое, за разговоры на уроке – третье, и т.д. Учитель постоянно ходил с длинной деревянной линейкой в руках и за посторонние занятия на уроке нещадно бил учеников по рукам. Были и другие наказания: виновников ставили в угол на колени, а то еще пострашнее, на колени на горох или кукурузу.

В школе существовала 12-ти бальная система оценок. Лучшим из лучших ставили 12. По его словам, дед Вадима учился, в основном, на 11. Но в классе у них были и круглые отличники.

Хотя прадеду – кузнецу нужен был наследник, продолжатель его дел, он все же единственного сына  решил «вывести в люди», дать ему, по возможности, хорошее образование.

Второй Государственной льготой прадед воспользовался, отдав своего сына Ивана  Ивановича в киевскую Военно-фельдшерскую школу. Начальная церковно-приходская  школа не давала необходимых знаний для поступления в Военно-фельдшерскую школу, поэтому Ивану пришлось готовиться самостоятельно и сдавать экзамены за семилетку экстерна.

И вот четырнадцатилетний мальчишка из глухой деревни едет учиться в Киев. Из дому его снабдили, чем могли: справили нехитрую одежку, дали поесть на первое время, наскребли несчастные гроши, которые смогла выделить  большая семья. Отец сколотил ему небольшой деревянный сундучок, оббитый железом, во что он погрузил свои пожитки. Благословили его в дорогу и отправили в Киев на поезде. И нужно было такому случиться, чтобы у этого деревенского паренька в первой же поездке украли этот сундучок. Он сразу же лишился всего: и одежды, и еды, и книг, которые ему достались таким трудом. Как он добрался до этой военной школы, и как он поступал – трудно сказать. Но все же, он поступил. Но этот случай оставил глубокую психологическую травму в его душе, и всю оставшуюся жизнь он боялся воров, и почти в каждом видел потенциального вора.

Военно-фельдшерская школа была устроена по типу бурсы – закрытого учебного заведения, где бурсаки (так раньше назывались курсанты) жили и учились на закрытой территории школы. Спали они в казарме. Помимо школьных предметов в старших классах и медицины, они изучали военное дело и языки (латынь, немецкий и французский).

В отличие от современных военных училищ, в школе большое внимание уделялось выправке, умению вести себя в обществе, на улице, за столом. Им давали хорошую физическую подготовку и занимались закаливанием. Их приучали спать раздетыми до пояса, укрываться короткими одеялами, прикрывающими только нижнюю часть тела. И эта привычка осталась у Ивана Ивановича на всю жизнь. Сколько Вадим помнит своего деда, тот всегда ложился спать с оголенным торсом и укрывался только до пояса. Такое закаливание приносило свои плоды. Никогда дед не страдал ни насморком, ни простудными заболеваниями.

По окончанию военно-фельдшерской школы Иван Иванович поступил на биофак Киевского Императорского университета имени Святого Владимира.

Жизнь крестьян в те времена, как и сейчас, становилась с каждым годом все труднее и труднее. За два семестра до окончания деду из дому пришло письмо, в  котором говорилось, что родители по своей бедности больше не могут оплачивать его учебу. В расстроенных чувствах, студент-медик, сообщил своим однокашникам, что учебу в университете придется бросить из-за отсутствия средств. Один из студентов предложил ему обратиться за помощью к известному киевскому меценату  - сахарозаводчику Терещенко И.Н.

Дед в своем письме описал ситуацию, в которой оказался и попросил о помощи, уповая на то, что не сбудется его мечта стать доктором и вернуться в село, лечить простых людей.

Через неделю его вызвали в деканат и объявили, что просьба его господином Терещенко удовлетворена, что меценат оплатил  наперед  за оставшийся срок обучение и обеды в учебные дни. Вот таким был этот “мироед сосущий кровь из тела пролетариата”. Совершенно ничего не зная о крестьянском парне, помог ему стать народным врачем. За все доброе пролетариат с позиций “своей диктатуры”, отблагодарил его, разгромив и разворовав все созданное им и старинным казачьим родом.

По окончанию университета выпускники получали воинское звание подпоручик медицинской службы и направлялись в войска полковыми лекарями.

Обучение в школе и университете, естественно, велось на русском языке. Вадима часто занимал вопрос: почему, живя в центре Украины, практически полностью окруженными людьми, говорящими на украинском языке, в семье разговаривали на чисто русском языке. Очевидно, сказались традиции военной школы и встреча с Марией Васильевной, будущей женой Ивана Ивановича, в семье которой тоже говорили только на русском языке.

По окончанию военной школы, Иван Иванович до начала Империалистической войны 1914 года служил в Киеве. Там он познакомился с  Волошиной Марией Васильевной, тогда курсисткой Киевского института благородных девиц.

Она была дочерью машиниста поезда Санкт-Петербург-Киев. Надо сказать, что должность машиниста поезда в те времена была почетной и довольно хорошо оплачиваемой. Во всяком случае, будущий тесть Ивана Ивановича получал в несколько раз больше, чем он, полковой врач. Это и позволило ему, выходцу из небогатой польской дворянской семьи отдать дочь в Институт благородных девиц. Отец Марии Васильевны, шляхтич (польский дворянин) в свое время женился на украинке).

Институт благородных девиц, конечно, название слишком громкое. По нынешним меркам, образование, которое им давали, было, скорее всего, на уровне техникума. Но предметы, которые они там изучали, и сейчас нужны и полезны буквально для каждой женщины. Они изучали: медицину, педиатрию, педагогику, музыку, кулинарию, рукоделие, кройку и шитье, и «изящное искусство». Впоследствии из них выходили прекрасные сестры милосердия, которые работали в госпиталях, акушерки, гувернантки, учителя, учителя музыки в младших классах гимназий, закройщицы модных ателье, повара элитных ресторанов.  Они изучали также: психологию, этикет, танцы и пр. Это позволяло им прекрасно держаться в любом обществе.

Мария Васильевна была на 4 года старше Ивана Ивановича. Ему пришлось четыре раза делать ей предложение руки и сердца, прежде чем она приняла это предложение. Разница в возрасте или то обстоятельство, что дед был происхождением из простой крестьянской семьи, мешало ей сразу принять его предложение. Но он был настойчив и добился своего.

Судя по фотографиямтех лет, Мария Васильевна была весьма интересной девушкой с типично украинской внешностью и светлыми волосами. После женитьбы Иван Иванович с Марией Васильевной жили в Киеве. По воспоминаниям матери Вадима, они жили в одном подъезде, и даже на одной площадке с родителями Марии Васильевны. Это было удобно для обеих семей, во всяком случае, для молодой семьи. В 1910 году у них родилась дочь. Назвали ее Нонна. Когда она немного подросла, мать ее, закутав в шаль, отправляла через площадку к бабушке. Эти мгновения сохранились в памяти Нонны с младенческих лет. В 1912 году родился у них  сын Игорь. В семейных архивах случайно сохранились несколько фотографии Ивана Ивановича в военной форме. Эти фотографии в годы советской власти просто сжигали. Для большевиков он был белым офицером, подлежащим уничтожению, и такие фотографии могли стоить ему жизни. Из всех фотографий, сохранившихся с тех пор, осталось только несколько, где Иван Иванович в военной форме с женой  и детьми.  На ней Нонне лет 6, а Игорю 4.

Потом была Империалистическая или Первая мировая война, на которую дед ушел дипломированным военным врачом. О дне его убытия на фронт красноречиво и трогательно рассказывает календарный листок, датированный 25 июля 1914 года, приклеенный к хранимой Вадимом фотографии, на которой изображены его дед и бабушка с малолетними детьми. На листке красивым женским почерком написаны такие слова: “ Дети. Сегодня наш папочка, Ванечка, уехал на войну”. Что было на сердце этой молодой женщины в момент написания этих строк, оставшейся с двумя маленькими детьми, перед завесой неизвестности остается только догадываться.

В Голиции  при артналете  на госпиталь дед был серьезно контужен и присыпан в траншее замлей. Все находящиеся с ним рядом погибли, а его случайно откопал похоронная команда через несколько часов.

  Вернувшись с Империалистической войны в Киев, он забрал семью, и, действуя по принципу “Лучше быть первым на селе, чем последним в городе”,  и уехал на свою малую родину лечить простой народ.

В те годы Украину терзали все: белые, красные, зеленые, немцы, махновцы, Петлюра. Захватив село, каждая новая власть начинала «шмон»: обыски, грабежи, погромы. Как-то пришли красные, сделали обыск в их  хате и нашли офицерские погоны полкового врача. «Белый офицер!». И повели расстреливать в бурьян за домом. Едва-едва местным жителям удалось отбить своего «дохтура».Потом пришли белые. «Дезертир!» И тоже повели расстреливать. Опять его селяне спасли.

Закончилась Гражданская война, и он остался работать в  сельской больнице. Потом его направили в районную больницу в Малой Виске Кировоградской области, где буквально до самой войны он оставался единственным врачом во всей округе.

При старой дореволюционной больнице был большой дом врача. Так в этот дом в средине двадцатых годов приехал Иван Иванович со своей женой Марией  Васильевной, дочерью Нонной и сыном Игорем. Семейные рассказы о жизни семьи доносили до Вадима скупую информацию. В своих воспоминаниях его мать и дядя больше рассказывали о своей жизни в Глодосах, где они гостили у родителей Ивана Ивановича, и очень мало о жизни в Виске. За все свои годы жизни Вадим ни разу от них не слышал ни разговоров, ни воспоминаний о жизни других дедушки и бабушки, родителях Марии Васильевны.

У дяди Игоря во время жизни в Виске было много друзей, добрые и товарищеские отношения, с которым он сохранил до глубокой старости. В ту пору он увлекался голубями, и даже имел свою голубятню на чердаке небольшого глиняного домика, используемого семьей под туалет. Как и в основном на Украине, туалетов в домах не было. Все «удобства» были во дворе. Воду носили ведрами из колодца. На всю больничную территорию был только один колодец. В тех краях водоносные слои располагаются на глубине 25-30 метров. Обеспечивать водой весь дом, таская ее из такой глубины, было делом нелегким. Поэтому воду там берегли и ценили. Для технических нужд летом часто использовали дождевую воду.  Под каждой водосточной трубой стояла бочка, куда стекала дождевая вода. Чистую воду использовали для мытья головы, а более грязную для поливки деревьев и грядок.

Увлечения Игоря голубями было очень серьезное. Он держал их около полусотни. Ему нередко доставалось от отца за его увлечение. Часто он вместо уроков «гонял голубей». Мария Васильевна очень любила сына и прощала ему буквально все. С дочерью у них сложились более сложные отношения. Отец ее любил очень, а мать, мягко говоря, была к ней просто равнодушна. Дочь воспитывали почти в пуританском стиле. С детства ей внушали, что она дурнушка, что ей нечего заниматься своей внешностью, а нужно думать об учебе. Отец постоянно внушал ей: «Диплом – это лучший муж». Конечно, это не могло не наложить отпечаток на ее характер. Всю жизнь она придерживалась, по ее словам, английского стиля в одежде, строгого и не вызывающего. Хотя, нужно отдать должное, она была весьма недурна собой, и многие мужчины обращали на нее внимание. Возможно, такое воспитание и привело к тому, что замуж вышла она поздно, уже в 26 лет.

По примеру отца Нонна выбрала его жизненный путь – пошла учиться в медицинский институт. Но в те годы детей «бывших» на лечебный  факультет не принимали. Пришлось ей довольствоваться стоматологическим отделением. Закончила она его и несколько лет работала в Киеве. Через некоторое время ей удалось все-таки добиться своего, она снова поступила в медицинский институт, но теперь уже на лечебный факультет. Прививаемый в 30-е годы коллективизм нашел свое отражение и в институтах. Студенты образовывали группы-бригады, которые изучали учебный материал вместе. Сдавать зачет посылали одного. Если тот сдавал успешно, зачет ставили всей бригаде. Это устраивало многих, особенно лодырей. К счастью, такой просуществовал недолго.

В те годы разрешалось учиться сразу в нескольких институтах одновременно. Наиболее способные учились сразу в трех институтах: каком-то основном (медицинском, инженерном или химическом), физкультурном и институте иностранных языков.

Мать Вадима тогда увлекалась физкультурой и спортом, посещая занятия в институте физкультуры. Круг ее интересов был широк: парашютный спорт, конная выездка, мотоциклетные гонки и фехтование. Кроме того, она хорошо играла в гандбол и волейбол. В фехтовании она добилась больших успехов. В одной из книг семейной библиотеки сохранилась вырезка из газеты, где под ее фотографией в фехтовальном костюме стоит подпись: «Сисмеева Нонна, победительница всеукраинского первенства на рапирах среди женщин».

По ее словам, поклонников у нее в те годы было немало, но замуж выходить она по каким-то причинам не спешила. Все летние студенческие каникулы она проводила в доме отца, в Малой Виске. Держали ее там в строгости. В десять часов вечера, и не минутой позже, обязательно  должна была быть дома. Обязательно работа по дому. Вымыть полы во всем доме два раза в неделю делом было нелегким. И если строгая мать обнаруживала, хотя бы пятнышко где-нибудь под кроватью, дочери приходилось перемывать пол во всем доме. Марии Васильевне удалось привить дочери любовь к кулинарному искусству. Сколько себя помнит Вадим, его мать прекрасно готовила. Очевидно, знания, полученные курсисткой, в Институте благородных девиц, не пропали для семьи даром.

Детские воспоминания Вадима восстанавливали в памяти, как его бабушка пекла наполеоны и бисквиты. В просторной кухне стояла большая русская печь, в которой регулярно пекли хлеб для всей семьи на всю неделю. А к праздникам бабушка пекла торты. Формы для коржей наполеона были огромные, величиной с целое блюдо. Коржей пеклось много, поэтому наполеоны получались высокими и большими. А о вкусе и говорить не приходилось. В то время о маргарине и понятия не имели. Все готовилось из натуральных свежих продуктов: масла из домашнего молока, яиц от собственных кур, варенья из ягод собственного сада.

Бисквит готовили из сотни яиц. Взбивали их в серебряном ведерке для шампанского огромным венчиком. Содержимое выливалось в большие формы, от чего бисквит получался пышным и влажным. Запомнился случай, когда готовился бисквит из 100 яиц, и одно из последних яиц оказалось тухлым, тогда все это содержимое серебряного ведерка бабушка отправила в помойное ведро. Она спокойно вымыла ведерко и все начала делать снова.

Высокие требования к себе и принципы, заложенные еще в институте, сохранились у Марии Васильевны на всю жизнь. После замужества она ни дня не работала. Всю свою жизнь она посвятили дому, мужу и детям. У нее были строгие принципы. Чем бы она  ни занималась, но к часу дня, к моменту возвращения мужа на обед, она снимала с себя халат, надевала чистое платье, белый передник, причесывалась, подкрашивала губы, накрывала на стол и ждала мужа к обеду. Но стоило ему задержаться на 15-20 минут, тут же разыгрывалась сцена ревности. Дело в том, что во всей больнице из мужчин кроме него были только старый завхоз и хромой конюх. Остальной весь медперсонал составляли женщины. Иван Иванович был мужчиной здоровым, крепким, статным, да к тому же, еще и моложе своей супруги. Это было причиной почти патологической ревности бабушки к любой женщине, хотя супруг не давал ей ни малейшего повода для этого.

Несмотря на их разное отношение к детям, приезд дочери или сына в отчий дом для родителей был всегда большим праздником. Нонна приезжала домой регулярно на каникулы, Игорь же бывал дома реже. После семилетки он пошел учиться в автошколу. Во время учебы он в обществе ОСОВИАХИМ  (позже ДОСААФ) увлекся парашютным спортом, а потом пошел учиться в школу летчиков-истребителей. В 30-е годы авиацией увлекались все. Спасение челюскинцев, перелет Чкалова через  Северный полюс, все новые и новые рекорды дальности и скорости полетов  будоражили умы молодежи.

Игорь Иванович окончив летную школу, стал летчиком-истребителем и получил назначение на Дальний Восток. Теперь видеться с родителями он стал реже. Хотя детей видеть родителям приходилось сейчас редко, скучать им не приходилось. Иван Иванович был практически единственным квалифицированным врачом во всей округе (если не считать фельдшеров в сельских медпунктах). Кроме того, он был еще и главврачом районной больницы. Кроме операций и лечения больных, на его плечах лежали заботы по обеспечению больницы всем необходимым: медикаментами, перевязочными материалами, постельными принадлежностями, питанием, топливом, фуражом для лошадей, коров и свиней. Жил он постоянно, можно сказать, на военном положении. Редкая ночь обходилась без стука в окно. Чаще всего так. Стук в окно: «Иван Иванович, у Волонцях жинка помырае. Лье з нэи, як з видра». Иван Иванович поднимается, одевается, берет свой походный саквояж, и ночь-полночь, дождь не дождь, снег не снег, трясется на телеге за десяток километров к больной. К утру возвращается и весь день проводит в повседневных заботах.

А на Марии Васильевне был весь огромный дом. Все нужно было успеть, все вымыть, приготовить, постирать. Летом и осенью заготовки. Вадим любил вертеться около нее, когда она варила варенье. Варила она его обычно на улице перед домом. Существовала такая круглая тренога, на которую ставили огромную, литров на 7-8  глубокую медную сковороду с деревянной ручкой. Под ней разводили огонь и варили варенье сразу на 2-3 трехлитровые банки. Топили щепочками или еловыми шишками, чтобы огонь был не слишком большим, но постоянным. Поручали следить за огнем Вадиму. За это ему полагалась пенка от варенья. Как правило, варили много варенья: вишневого, клубничного, малинового, из крыжовника, слив и абрикос. Варенья получались очень вкусные, и могли храниться всю зиму, а иногда и на следующий год оставались,  и при этом нисколько не портилось и не засахаривалось.

Из воспоминаний о бабушке у Вадима в памяти осталось гадание на святки. Это было в самом начале 1944 года. Шла война. После Сталинграда немцы отступали. Фронт приближался к Украине. В старом украинском городке-мистечке царила все та же патриархальная обстановка, что и до революции. То ли в ночь перед Рождеством, то ли в ночь под старый новый год в семье решили устроить гадание. Гадали старинным способом – по тени от свечки.

На темной кухне горела только одна свеча. Каждый брал лист бумаги, комкал его, как хотел, загадывая желание,  а потом лист бумаги поджигал на свечке. Зажженную бумагу бросали на блюдо, где она догорала, образуя какую-то обугленную фигуру. Блюдо подносили к свечке, и обгоревшая бумага отбрасывала на стену тень причудливой формы. У каждого фигура получалась разная. Эти фигуры вызывали в каждом какие-то ассоциации. Каждый воспринимал ее по-своему, связывая с тем желанием, которое было загадано. В памяти Вадима не сохранилось, что в тот вечер сулило гадание каждому. Кроме одного. Когда Мария Васильевна поднесла блюдо к свечке, все увидели на стене четкое изображение рака с угрожающе поднятой клешней. Вздох изумления пронесся по кухне. Ничего другого по этой тени представить было невозможно. Рак, и только рак.

Как и все здравые люди, к гаданию в семье относились с большой долей скептицизма. О том гадании вскоре все постарались забыть, но последующие события заставили вспомнить об этом злосчастном предзнаменовании.

Как это все началось, никто уже не помнит. Но у бабушки началось чесаться все тело. Вначале не придавали этому большого значения.  Но дальше зуд становился все сильнее. Мальчишка помнил, как бабушка, сидя на кровати в одной  рубашке, расчесывала себе почти до крови спину металлическим алюминиевым гребешком. Болезнь у нее все прогрессировала. В условиях оккупации и небольшой больницы трудно было установить настоящий диагноз. В конце концов, подтвердился диагноз, который поставил дедушка сам – лимфогнануломатоз. Это рак лимфатической системы. Мрачные предсказания сбылись. В течение двух месяцев бабушка буквально сгорела. С каждым днем ей становилось все хуже и хуже. Последние дни она уже не поднималась с постели.

В ночь с 5 на 6 марта Вадима разбудили среди ночи. Было это около трех часов утра.

- Бабушка умирает, - подойди к ней, - сказали ему.

Он едва только отошел ото сна и стоял растерянный у ее кровати. Дедушка сидел на стуле рядом с ее кроватью, держа ее за руку и  разговаривая с ней. Больная слабым голосом, с большими паузами говорила:

- Ваня, ты переживешь меня на 4 года… Береги детей …

Потом она говорила еще что-то, но разобрать было уже не возможно. Она уже бредила. Дыхание становилось все более прерывистым. Потом она резко дернулась и затихла. Дедушка продолжал держать ее за руку. Потом он отпустил руку, и она безжизненно упала на постель. Дедушка закрыл ей уже невидящие глаза. Все вокруг стояли в оцепенении в глубокой скорби с красными глазами. Никто не плакал. Мальчика отвели снова в его кровать. Ложась в постель, он думал о том, что такое смерть. Он еще не представлял, что это такое, но уже ясно понимал, что бабушки больше не будет. Вадиму было обидно, что тогда, когда он был около ее кровати, она не обратила на него никакого внимания, словно его там и вовсе не было. Вскоре он уснул.  Проснулся утром. В доме полным ходом шла подготовка к похоронам. Мужики шли рыть могилу. По ее завещанию, похоронить ее должны были в могиле с нишей. В могиле у самого дна делалась в сторону ниша, в которую должны были поместить гроб, чтобы земля и камни не сыпались прямо на гроб. Был март месяц, земля еще полностью не оттаяла, была мерзлой и сырой. Ниша все время обваливалась. Об этом слышал Вадим от взрослых.

Одели бабушку в черное шелковое платье с желтой или золотой оторочкой по краям ткани. Всю ее одежду дедушка опрыскал серной кислотой. Он очень боялся вандалов-гробокопателей. К сожалению, были и такие. В это трудное время находились люди, которые раскапывали могилы и раздевали покойников. Иван Иванович постарался сделать так, чтобы знали все, что он опрыскал кислотой платье. Со временем оно полностью придет в негодность.

Открытый гроб стоял в столовой на столе. Прощаться с бабушкой приходили ее подруги и знакомые. А знакомых у нее было не мало. Они с дедушкой прожили в Малой Виске более 20 лет, и дедушка был человеком известным во всем районе.

Мальчику хотелось хоть что-нибудь сделать для своей бабушки. Он знал, что в гроб кладут цветы, но где можно было найти цветы в самом начале марта, даже на Украине? Бродил он  по двору возле дома, тщетно пытаясь разыскать хотя бы что-нибудь на клумбах. На одной из клумб ему удалось найти несколько маленьких бутонов подснежников. И эти нехитрые цветы положил в изголовье гроба.

В памяти запечатлелся отрывок разговора, услышанного от присутствующих в комнате. Дедушка ходил расстроенный, опущенный весь и поникший, и все твердил про себя: «Марусенька, зачем же ты меня покинула?». А кто-то в это время говорит: «Вот мы сейчас все здесь говорим, а она лежит и ничего не слышит. А может быть слышит, но не может реагировать?» Эти слова поразили мальчишку. Как могут мертвые слышать?

Наступили минуты прощанья. Все домочадцы подходили и целовали бабушку в лоб. Подошел к ней и Вадим. Его поразил холод мертвого лба. Это ощущение осталось у него на всю жизнь. Гроб заколотили и повезли на кладбище. Был серый, сырой и туманный день. Ноги вязли в мягкой глине. Ниша в могиле обрушилась окончательно, и гроб пришлось опускать прямо на дно могилы. По его детским впечатлениям, могила была очень глубокая, во всяком случае, в полтора-два человеческих  роста. Могилу зарыли, поставили крест, и все разошлись по домам.

Потом, уже летом Вадим забрел на кладбище. Там было два кладбища, разделенные дорогой. Справа было христианское, на могилах там стояли кресты, а слева - еврейское, могилы здесь венчали огромные каменные плиты, покрытые уже стертыми от времени какими-то непонятными символами.  Оба кладбища не было огороженными, и ребята любили в этом  районе играть. Грустные кресты навивали тоску на ребят, и здесь было больше свежих могил, поэтому мальчишки чаще предпочитали еврейское кладбище. Оно было старым, могильные плиты из серого песчаника уже давно обросли травой, на них было удобно лежать, греясь на солнышке, и совсем не было страшно. Вадим прошелся по христианскому кладбищу, и вскоре вышел к могиле своей бабушки. Потемневший от времени крест и скупая надпись: «1882-1944, Мария Васильевна Сисьмеева» – вот и все, что осталось от бабушки.

К счастью, бабушка ошиблась. Дедушка пережил ее не на 4, а на 20 лет. Оставшись один, он долго тосковал и не мог придти в себя. Через месяц Малую Виску освободили части Красной Армии. Вадиму запомнилось то серое раннее утро 13 апреля 1944 года. Ранним утром его разбудил дед, поднес к маленькому окошку и стал показывать на какие-то серые тени, которые бежали, падали, поднимались и бежали снова.

- Смотри, Вадим, это НАШИ! – твердил взволнованно дед.

Кроме этих серых теней, едва различимых в утренней мгле, ничего не было видно. Все окно было забито толью, только вверху оставалось стеклянное небольшое  окошко, через которое можно было смотреть на мир. За месяц до этого наш бомбардировщик сбросил огромную авиабомбу на сарай в соседнем дворе, стоящий в метрах ста от их дома. От взрыва бомбы в доме вылетели все стекла, а на месте ее падания вместо сарая образовалась огромная воронка. Бомбу потратили зря. В самом местечке немцев практически не было. Из всех военных объектов там был только аэродром, располагавшийся с другой стороны населенного пункта. Именно этот аэродром и доставлял больше всего хлопот местному населению.

Наши войска он интересовал в первую очередь. Они все время пытались его уничтожить. Как-то к нему прорвались наши истребители.  Навстречу им вылетели немецкие самолеты, и в небе закружилась боевая карусель. Любопытные мальчишки высыпали  на открытые места, чтобы наблюдать это интереснейшее зрелище. Самолеты кружились в воздушном бою, стреляя из пушек и пулеметов друг по другу. Одна очередь прошлась по земле в нескольких десятках метров от того места, где стоял Вадим.  Пули только подняли фонтанчики земли, никого не задев. Испуганные взрослые быстро увели детей под крыши зданий. Немцам удалось подбить один наш истребитель. Он задымил и начал падать, оставляя за собой шлейф черного дыма. Вадим вместе с другими мальчишками сорвались и помчались к месту падения самолета. Бежать пришлось далеко, километра три. Запыхавшись, они подбежали к месту падения. Летчик был смертельно ранен, но он изо всех сил старался посадить искалеченную машину. От удара сломалось одно шасси, и самолет уткнулся в землю согнутым винтом и как-то неестественно задрал хвост. Летчик безжизненно висел, перегнувшись через борт кабины. Весь шлемофон его был в крови. Немцы подъехали на машине, издали, убедившись в том, что летчик не подает признаков жизни, развернулись и уехали. Местные жители вытащили тело летчика из кабины и похоронили его там же, в поле, недалеко от самолета.

Через несколько дней ранним утром в местечко прорвался танковый десант. Проделав путь в несколько десятков километров, пять наших танков ворвались в населенный пункт и огнем своих орудий пригвоздили к земле десятки вражеских самолетов на аэродроме. Сонные немцы выскакивали из домов в одних подштанниках,  и палили из автоматов во все стороны. Наконец, им удалось  собраться, и они таки сумели организовать оборону и уничтожить нападающих. Все пять танков остались на улицах мистечка.

Мальчишкам было ужасно интересно лазить по этим танкам, с каждым днем все глубже врастающим в землю.

От воздушных налетов все, кто был в доме, прятались под кровати. Считалось, что так можно избежать сильных травм,  если дом рушится от взрыва. Так было и в тот день, когда упала бомба на соседний сарай.  В тот момент Вадим был уже под кроватью. Ему запомнился страшный грохот и звон выбитых стекол по всему дому.

А где во время войны можно было достать стекло? Знакомый Иван Ивановича столяр сделал дополнительные вставки в рамы  окон . Теперь вместо одного большого стекла можно было вставить четыре маленьких. Стекольщик выкроил из разбитых  кусочки и вставил, где это было возможным. А там, где не хватило стекол, забили окна толью. От этого стало намного темнее в доме, но зато сохранялось тепло. В доме было печное отопление. Каждая печка отапливала 2-3 комнаты. Печки рассчитывались в свое время на отопления дровами, но на Украине с дровами всегда было плохо, е во время войны тем более. Топить приходилось, чем придется: углем, кизяками (коровий помет, смешанный с соломой в специальных формах, высушенный на солнце), соломой, кукурузными и подсолнуховыми стеблями, шелухой от семян подсолнуха. Чаще всего топили соломой. Но сколько ее было нужно,  чтобы хорошо натопить печь! На одну топку нужно было 2-3 матраса соломы. Наволочки от матрасов набивали соломой и эти «дирижабли» тащили в дом. Топить нужно было осторожно, так как, если сразу набить полную печку соломой, она может «шугануть», т.е. взорвавшись, выплюнуть назад огонь с остатками недогоревшей соломы. Так и до пожара недалеко. Поэтому во время топки от печи не отходили, подкладывая в огонь небольшие порции соломы. Это все долгое и утомительное занятие. Ведь в доме протопить нужно было 2-3 печи. А сколько пыли с каждой топкой тащили в дом!

С приходом наших в семье начались новые беды. Об отце по-прежнему ничего не было известно. Нонна Ивановна во время оккупации «тянула» на себе всю больницу и всю семью. Ее знание немецкого языка позволили сохранить не только больницу, но жизнь и здоровье нескольким десяткам человек.

Дело в том, что с началом оккупации всякие поставки медикаментов, перевязочного материала, продовольствия, белья и фуража в больницу прекратились. Немцам никакого дела не было до этой местной больницы. Но ведь люди болеют и рожают всегда. И медицинская помощь им нужна всегда.

Об эвакуации Иван Иванович даже не думал, как он мог оставить своих больных. С приходом немцев весь медперсонал остался на своих местах и продолжал выполнять свою работу. Никто, естественно, им денег за их работу не платил. Люди жили на собственных запасах и своих огородах. Нонна Ивановна, вернувшаяся с сыном в дом отца, активно помогала ему в работе по больнице. А тут, как на грех, зимой 1942 года Иван Иванович, поскользнувшись на скользком крыльце, упал и сломал ногу. Перелом был тяжелый, рентгена в больнице не было, и начались осложнения. С гипсом он провалялся долго. Пришлось дочери взять на себя управление больницей. Так или иначе, чтобы больница могла существовать, приходилось решать какие-то вопросы с администрацией мистечка. А администрацией тогда была немецкая комендатура. Пригодились ее познания немецкого языка, который она изучала еще в институте. Жизнь заставила изучать этот язык  глубже и на практике. Когда интеллигентная женщина входит к коменданту и говорит с ним по-немецки, отношение к ней сразу же резко меняется. Ей тут же предлагали присесть и внимательно выслушивали ее просьбы. Блондинка, с крупными чертами лица, пышной, но аккуратной фигурой, она напоминала им их «фрау», которые остались дома в Германии. Нередко они ей шли навстречу, помогали доставать медикаменты и перевязочные материалы. Например, они разрешили забрать все, что смогут найти в санитарной машине, которую подожгли наши танки. Кабина, колеса и все снаружи в машине сгорело, а в металлическом фургоне практически все осталось целым. Выздоравливавшие больные помогли медсестрам вытаскивать оттуда целые упаковки бинтов, марли и коробки с медикаментами.

Благодаря этому, стало возможным под видом больных из местного населения, лечить раненых партизан и бойцов Красной армии, которых прятало население. Конечно, это был смертельный риск. Стоило бы кому-нибудь донести, тут же последовал бы концлагерь или расстрел.

Уже накануне освобождения немцы все-таки что-то пронюхали, и собирались нагрянуть с проверкой. Знакомый писарь из комендатуры ночью прибежал к ним домой и сообщил о готовящейся акции. Уже к утру на заборах, на дверях и стенах больницы на русском и немецком языках огромными буквами буквально кричали надписи: «Внимание! Осторожно! Тиф!!!».  Немцы, как огня, боялись этого заболевания, вызывающего страшные эпидемии. Теперь в больницу они даже нос не  совали.

Конечно, со стороны никто не знал всей этой «кухни». Но когда пришли наши, на Нонну Ивановну тут же донесли за ее «связь с немцами». Пришли ночью, был обыск, и она оказалась в тюрьме. Вадим помнит, как десятки людей по своей собственной инициативе приходили к ним домой, и предлагали написать заявление или выступить в качестве свидетеля защиты на суде. Они атаковали прокурора и следователя, защищая своего доктора.  К счастью, прокурор Фунтов (Вадим до сих пор помнит его фамилию) оказался очень порядочным человеком. Он внимательно изучил все это дело и до суда не довел. Просто отпустить ее он не мог. Тогда это было не принято. Он направил ее в «лагерь для перемещенных лиц» в город Енакиево на Донбассе. Туда попадали люди, лояльность которых требовала проверки. Они работали по восстановлению шахт. Нонна Ивановна работала там по специальности лагерным врачом.  Условия, в которых она содержалась, были немножко лучше лагерных.

После ареста матери Вадим остался вдвоем с дедом.  «Старый и малый», - как говаривал Иван Иванович.

На обратной стороне фотографии Иван Иванович писал: « Милый мой внук, Адеьнка (так Вадим сам  себя называл в детстве)! В память  нашего «одиночества» в Малой Виске с 15 апреля 1944 г ... тяжелого для нас времени ...без мамы ... и без бабушки, которую мы лишились 6/III-44 г., дарю  тебе скромную нашу фотографию, где изображены считай: два друга старый и малый – дедушка Сисьмеев на 59-ом году и его родной любимый внук  на 7-ом году. Фото 29/X 44 г


К счастью, помогать им по дому приходила Анна Ивановна, одинокая женщина, ровесница деда. Она замужем никогда не была, и, казалось, всю свою жизнь провела в больничной аптеке. Добровольно брала на себя заботы по дому, по всему его большому хозяйству. Трудно сейчас судить, возможно, она имела какие-то виды на Ивана Ивановича, но, во всяком случае, Вадим этого не замечал.

С  уходом немцев работы в больнице прибавилось. На местах боев осталось много военной техники, не взорвавшихся мин, гранат, снарядов и других боеприпасов. Любопытные вездесущие мальчишки то и дело становились новыми жертвами войны. Сколько ровесников Вадима жестоко поплатились за свое любопытство! Они остались без глаз, без рук, без ног, а иногда родителям и хоронить то нечего было.

Сам Вадим был всего на волоске от смерти. Спас его случай. Вместе с друзьями-ровесниками, они отыскали старый глубокий заброшенный колодец и начали туда сбрасывать неразорвавшиеся мины, снаряды, гранаты. Колодец был сухой и глубокий. Боеприпасы туда падали с глухим грохотом, но не взрывались. Это щекотало нервы: взорвется или не взорвется? Колодец постепенно заполнялся, а взрыва все не было. В тот день Вадим принимал активное участие в этой опасной забаве. Мальчишки собирали по огородам, садам, дорогам, канавам снаряды и тащили к этому колодцу. Очередная партия была уже сброшена, оставалось сбросить еще только две противотанковые мины. В это время Иван Иванович шел к центру местечка к знакомому парикмахеру Яшке-Косому подправить виски. Заодно он решил подстричь и внука. Заметив Вадима в группе ребят, он требовательно позвал его. С большой неохотой мальчишка бросил это интереснейшее занятие и подбежал к деду. Не успели они отойти и пятидесяти шагов, как раздался страшный взрыв. Это, наконец, взорвались боеприпасы в колодце. Огромный столб огня, земли, досок и металла взметнулся к небу метров на сто. И к своему ужасу, среди этого хаоса, они увидели человеческую ногу, которую подбросило взрывом, и она упала недалеко от них. Это была нога Витьки Яворского, инициатора всех этих забав. Взрывом его буквально разнесло на куски.

Изо всех сил дед с внуком бросились к колодцу, вернее к тому, что от него осталось. Теперь на его месте зияла огромная, метров десять в диаметре воронка. Рядом с ней корчились полузасыпанные  землей товарищи Вадима. Они получили серьезные повреждения, но, во всяком случае, остались живы. Дед тут же оказал им первую медицинскую помощь и на первой же телеге отправил в больницу. Стрижку в тот день пришлось отменить. Этот случай настолько потряс Ивана Ивановича, что он решил теперь глаз не спускать с внука. Но как это сделать, если ты с утра до вечера находишься на работе? Не запирать же дома мальчишку на ключ? И тогда он решил брать его с собой в больницу, чтобы он был постоянно у него на глазах.

Большинство детских воспоминаний Вадима связано с больницей. В свои шесть лет он многое уже знал о медицине. Он знал, как нужно мыть руки перед операцией с мылом и щеткой, знал название  и назначение почти всех хирургических инструментов. Крови он не боялся совсем и мог с интересом наблюдать, как дед делает операцию. В большой и светлой операционной кроме хирургического стола, в углу стояло гинекологическое кресло. Вот на нем мальчишка и устроил себе наблюдательный пункт. Ставил не него табуретку, забирался наверх. Теперь все поле операции у него было, как на ладони. Со своего НП он посмотрел ни один десяток операций.. Одна операция ему запомнилась особо. Из соседней деревни привезли мужчину, всего буквально изрешеченного пулеметной очередью. Это мальчишки нашли немецкий пулемет с боеприпасами и возились возле него. Мужики увидели это дело и постарались  прекратить это безобразие. Один из них, приблизившись к ребятам, приказал отдать эту опасную игрушку. Но мальчишкам было очень жаль  расставаться с настоящим пулеметом. Мужчина стал силой отнимать у них оружие. В пылу возни один из мальчишек случайно нажал на  гашетку пулемета, и мужчина получил очередь в живот из 10 или 11 пуль. Его в больницу привезли без сознания, истекающего кровью. Тут же его приготовили к операции. Вскрыли ему брюшную полость, и на столе оказались все его внутренне органы. На его счастье, если это можно было назвать счастьем, ни одна пуля не задела ни позвоночника, ни почек, ни печени. Но весь кишечник был изрешечен. Приходилось осматривать его буквально по сантиметру. Для этого пришлось его размотать по всей операционной. Медсестры вчетвером стояли и держали в руках этот человеческий орган, размотанный, как канат, а Иван Иванович ходил между ними с хирургическими ножницами в руках и вырезал наиболее поврежденные участки. Пришлось выбросить несколько метров. Остальное все аккуратно сшили, уложили на свое место, и зашили живот.

Шансов, что человек выживет, было не более одного из ста. Особенно в тех условиях, когда еще не было антибиотиков и сильных обезболивающих лекарств. Несколько суток он находился без сознания. Силы в нем поддерживали только с помощью уколов глюкозы. Но человек выжил! Он поправился и через месяц выписался. Через полгода он навестил Ивана Ивановича, и в благодарность за спасение жизни привез целый бочонок меда. На вопрос, как он себя чувствует, ответил, что прекрасно, только есть стал намного больше. Вот такую операцию Вадиму удалось увидеть своими глазами. И это послужило ему, как бы подготовкой, к операции, в которой он и сам принимал участие.

Это было летом 1945 года. После войны транспорт ходил очень плохо. Пассажирские поезда ходили редко и были всегда переполнены. Народ приспособился, и как во время войны, продолжал ездить в товарных поездах. В тот день товарный поезд шел от станции Новомиргород до станции Помошная. Поезд направлялся в Одессу. Часть вагонов была загружена металлическими коробочками для вазелина. Ряд вагонов были пустые. В этих вагонах и ехали «зайцами» несколько десятков человек. На перегоне Новомиргород-Виска есть небольшой подъем и спуск. По какой-то причине шесть задних вагонов поезда на подъеме отцепились. Вначале они отстали, но потом, преодолев по инерции подъем, стали догонять основной состав. На спуске они набрали большую скорость. Раздался страшный удар, и вагоны полезли друг на друга, ломая и круша все. И в это месиво попали несчастные «зайцы».

Об этом медперсонал узнал, когда машинами и подводами стали доставлять раненых в больницу. Пострадавших класть был некуда. Все койки в больнице были заняты. Пришлось прямо на улице возле больницы стелить брезент и укладывать пострадавших. Многим из них требовалась срочная операция для спасения жизни. Но что делать, если во всей больнице был только один врач и менее десятка медсестер? А пострадавших привезли более шести десятков. Вот тогда и потребовалась помощь Вадима.

Иван Иванович знал, что Вадиму известно назначение почти всех хирургических  инструментов, и  что он сможет их подать по требованию хирурга, делать зажимы и промокать тампоном место операции. Короче, он в какой-то мере мог бы на некоторое время заменить операционную медсестру. Медсестра сейчас была нужнее там, на улице около раненых. Им срочно нужно было оказывать первую помощь. Тогда он принимает решение.

- Мой руки со щеткой, - потребовал дед.

Вадим, как положено, под рукомойником 15 минут мыл руки с мылом и щеткой, затем надел на лицо марлевую повязку и подошел к операционному столу.

- Будешь подавать мне инструменты, будь внимателен, и смотри, не путай.

Они приступили к операции. У мужчины была смята и раздроблена нога чуть выше колена. Все, что было ниже, представляло собой кровавое месиво. Больной был без сознания. Ему сделали укол и дали наркоз.

Предстояло отрезать поврежденную ткань, отпилить ровно кость, кусачками  убрать острый край кости и специальным хирургическим напильником сделать его гладким, чтобы потом острые края кости не травмировали молодую ткань.

Гордый собой, Вадим изо всех сил старался помочь деду. Обычно Иван Иванович, работая за операционным столом, был вспыльчив, нетерпелив и орал на медсестер, если те делали что-то не так. Но на этот раз к внуку он проявлял терпение, и дело у них спорилось. Вадим стремился угадать, какой очередной инструмент понадобиться хирургу, чтобы вовремя вложить ему в руку. Все шло нормально, только доставила хлопот основная вена, кровотечение из которой долго не удавалось остановить. Вместе с дедом они пилили кость, обрабатывали ее напильником и зашивали оставшуюся культю.

С тех пор прошло уже более полувека, но Вадиму до сих пор кажется, что, если бы жизнь заставила, он бы и сейчас смог повторить все, что он видел тогда в детстве.


                Глава 3. Возвращение отца

В начале 1945 года объявился отец Вадима. С  момента, когда ему было предоставлено последнее свидание с женой в начале 1941 года, он ничего не знал о судьбе своей семьи. Ему заменили расстрел штрафным батальоном,  и послали на передовую.  Под Вязьмой он был ранен и санитарным поездом отправлен в госпиталь на Урал. Когда он пришел в себя, то узнал, что Киев уже оккупирован немецкими войсками. Что произошло с его семьей, ему не было известно. Успела ли Нонна с сыном эвакуироваться или нет, и вообще живы ли они, на это никто не мог дать ему ответ. Сейчас их, возможно, разделяла линия фронта. В штрафных батальонах считалось, что если тебя ранили, то ты кровью уже смыл свою вину. После госпиталя Аркадия Исааковича направили в линейную пехотную часть.

В  конце 1944 года под Кенигсбергом Аркадий Исаакович был ранен повторно. И уже из госпиталя он написал письмо старому доброму другу Ивана Ивановича аптекарю Астраханцеву. К этому времени Малую Виску уже освободили от немцев. Прямо писать домой у него не хватило духу. Он боялся узнать  самое худшее.

И вот в один из зимних дней января 1945 года,  старый друг появился перед глазами Ивана Ивановича. Заперлись они в его кабинете, и гость достал  из кармана солдатский треугольник. Через несколько минут дед вылетел из своего кабинета с криком: «Аркадий жив!». Его глаза, даже через очки, сверкали радостью и счастьем. Он подхватил Вадима на руки и затряс  крича: «Твой папка жив!» Радость его была огромной.  Отец писал, что сейчас лежит в госпитале, ранение было не очень серьезным, скоро его выпишут, и возможно, дадут отпуск на несколько дней. А там и война, даст Бог, уже закончится. Наши уже в Германии. Он просил Астраханцева сообщить, что ему известно о его семье. На треугольнике был только номер полевой почты.

После ухода друга Иван Иванович сел писать письмо. Горько ему было писать, что за время войны он потерял супругу Марию Васильевну, что Нонна находится в лагере «за связь с немцами». Но обо всем во время военной цензуры не напишешь. Пришлось обойтись небольшим письмом. Через месяц получили радостное, восторженное письмо от отца. Отец писал:

«Уже несколько дней, когда я твердой поступью шагаю обеими ногами. Меня охватывает чувство радости от того, что благополучно закончилось лечение, а главное то, что я шагаю по немецкой земле. С каждым днем  все ближе и ближе к Берлину двигаются наши солдаты. Мы все просыпаемся с мыслью о Берлине, и с этой мыслью засыпаем. В немецких городках, где все нам чужое, мы с тоской  думаем о наших улицах, о наших любимых, и каждый из нас знает, что неся тяжелое бремя войны, он сражается за ту улицу, за ту девушку, которую он оставил далеко на востоке. Я спешу быть здоровым, чтобы быть в числе тех, кому выпало счастье быть в Берлине»
(Из письма отца от 2 февраля 1945 года)

Вадим как-то спокойно воспринял весть о том, что отец жив. Отца он совсем не помнил, когда он видел его последний раз, был еще слишком мал. После смерти бабушки самыми близкими людьми для него остались мать и дедушка. Дед любил внука, но был с ним суров. Боясь, что внук вырастет неслухом и баловнем, держал его в строгости. Он был сторонником жестких мер воспитания. За провинности полагалась порка, или, как он называл «экзекуция». Это мероприятие всегда назначалось на вечер.  За ужином суммировались все «грехи», а вечером проводился «разбор полетов» и начиналось время «экзекуции». И страшна была не сама процедура порки, а ожидание предстоящего наказания, что заставляло в страхе сжиматься детское сердце весь вечер.

Мать наказывала его редко. За непослушание или проделки он получал розгами по икрам ног. При этом, плача и прося прощения, он сам искал подходящую розгу. Тонкие и ломкие прутья тут же браковались, и  приходилось искать средство для наказания снова и снова. Этот процесс поиска действовал куда сильнее, чем сами болевые ощущения от наказания. Удары по этой части тела, хотя и очень болезненны, но не могут принести серьезного вреда ребенку.

Дед же предпочитал пороть внука ремнем. Во время «суда» определялось, сколько ударов заслужил «обвиняемый». Затем его провожали на кушетку, клали лицом вниз. Дед не спеша, вынимал ремень из брюк и шел приводить в исполнение «решение суда». Бил не сильно, но чувствительно, дав перевести дух и поплакать после каждого удара.  «Я больше не буду – у – у», орал внук, но  дед никогда не отменял приговор. Наказание всегда было неотвратимым.

До одного случая штанишки снимать не заставляли. Пытливая мысль рационализатора с этих лет подсказала маленькому Вадиму, как облегчить страдания во время порки, сделать его не таким болезненным. Получив команду от деда идти на кушетку, Вадим быстро сунул себе в штанишки любимую книжку «Почемучку» (Б. Житков «Что я видел»). Книжка была в твердом картонном переплете и хорошо держала удары. Нет бы, мальчишке быть последовательным до конца, симулировать боль, кричать бы и плакать, как всегда. Может быть,  и сошло бы ему все на тот раз. Но нет же, при каждом глухом ударе по книжке он не мог сдержать смех и тихонько хихикал. Подслеповатый дед, который к тому же был еще и туг на ухо, не сразу понял, почему наказание вызывает у внука такую реакцию. Когда все выяснилось, за сообразительность внука помиловали. Иван Иванович, прежде всего, в людях ценил ум и смекалку.

Вадим постепенно стал привыкать к мысли о том, что у него есть отец, и что он, как и все мужчины, воюет на фронте. От отца приходили письма, в них писал он о своих последних боях под Кенигсбергом, что он сам уничтожил несколько фашистов. Сердце мальчишки наполнялось гордостью за отца, но какой он, мальчик себе еще не представлял. В своих воспоминаниях о войне отец писал:

 «Осенью 1944 года в Латвии в I Прибалтийском фронте в  районе Вайнод мы давно уже не видели ни одного клочка голубого неба. Под нами слякоть, вверху дождь. Ужасная была эта латвийская осень. Ноги тонули в какой-то вязкой массе, откуда их было трудно выхватывать, а выхватишь – комья грязи в пуд весом пристают. Целые дни густой туман лежал на голых и мокрых полях, сменяясь только холодными брызгами дождя. Мы в это время находились в палатках, сквозь которые с диким свистом проносился тот же ветер. Мы лежали в грязи на промокших снопах соломы, покрытые своими шинелями. Проходившие мимо шлепали сапогами прямо по этим лужам, не было нигде сухого места. Точно спасаясь от наводнения, от вихря, от жуткой осени, под солому заползали серые полевые мышенята, рыжие облезлые крысы. О! Это было время, которое трудно забыть. Все мечтали только об одном – скорее бы в бой. Наконец, нас перевели в траншеи. Теперь по ночам в тумане красными пятнами мигало пламя, выбрасываемое сталь стальными жерлами неприятельских орудий. Снаряды минометов высоко проносились над нами и разрывались где-то далеко, далеко … это немцы били по тылам нашим. Каждый день убитыми и раненными выбывало из строя 30-40 человек. Лужи крови стояли в траншеях. Земля уже не впитывала их, видимо, напиталась досыта. Между нашей и немецкой траншеями гнили трупы … Было скверно, голодно, холодно …»
(Из дневника отца 18 мая 1945 года)

Вернулся отец домой внезапно. Это было 30 апреля 1945 года, всего за 10 дней до Победы. После госпиталя ему дали месяц отпуска для восстановления здоровья. Время близилось к обеду, и Вадим вместе с друзьями играл на пыльной улице рядом с домом. Был теплый погожий солнечный день. Мальчишки так увлеклись игрой, что Вадим не сразу заметил, что к ним подошел солдат в офицерской шинели с пуговицами и долго наблюдал за ними.

- Вадим! – тихо позвал военный.

Мальчик, скорее сердцем, чем умом понял кто это.

- Пап-ка-а! – заорал Вадим и изо всех ног бросился к отцу. Они обнялись, и на глазах у каждого были слезы. Отец долго не мог прийти в себя. В его памяти застыл тот трехлетний голубоглазый светловолосый мальчуган. А сейчас перед ним стоял коротко остриженный с челкой подросток, уже почти первоклассник. Обнявшись, они пошли вместе в дом.

«30/IV …. «Я как будто бы снова возле дома родного» … С трепетным волнением я вошел в дом, где находился сын моей крови, где жила моя любимая Мусенька, которых я не видел 4 года, и  которых я оставил в жесточайшие минуты и дни моей жизни. Расставаясь тогда, я не рассчитывал их больше видеть. И коль скоро судьба привела меня к дому родному, и я заключил уже в свои объятья моего соколика сына, значит, счастье будет и впредь  меня сопровождать. А когда я увижу мою страдалицу любимую Мусеньку»
(Из дневника отца от 30 апреля 1945 года)

Весь день мальчишка не отходил от отца,  хвостом следовал за ним, слушал его с любопытством, заглядывая в рот. Он даже обиделся на деда, когда тот сказал, что ему нужно поговорить с Аркадием с глазу на глаз.

Многое должен был рассказать Иван Иванович своему зятю, и часть из того, что внуку знать было не положено. Эту горькую правду было тяжело слушать фронтовику, а самое главное, поверить.

Суть всего заключалась в том, что когда мать не успела эвакуироваться и осталась в оккупированном фашистами Киеве, она сделала все возможное, чтобы спасти жизнь своему ребенку, т.е. Вадиму.

Слухи о том, что немцы делают с евреями, дошли до Киева раньше, чем немцы успели его захватить.  Уже во время оккупации слухи о Бабьем яре просочились, и об этом говорил весь Киев. Будучи женой еврея, она не столько беспокоилась за себя, (она сохранила свою девичью фамилию), сколько за сына, который носил фамилию отца. И стоило бы кому-нибудь донести на них, ее бы вместе с сыном, или  ребенка одного отправили в концлагерь, или сразу в газовую камеру. Спустя неделю после оккупации Киева немцами, она собрала чемодан,  взяла трехлетнего Вадима за руку и на перекладных отправилась к отцу в Малую Виску. А осенью, оставив ребенка деду и бабке, она едет в Киев. Там она обращается к своему давнему и очень хорошему другу, профессору, заведующему кафедрой, на которой она училась, с необычной просьбой. Профессор был пожилым человеком, настоящим фанатом своего дела. За всю свою жизнь семьи он так и не приобрел. И он охотно согласился на просьбу своей бывшей любимой студентки заключить с ней фиктивный брак, усыновить Вадима, чтобы дать ему новую украинскую фамилию Чернай. Этот брак они оформили в Киевской управе. Таким «фиговым листком» мать пыталась защитить сына, хотя подлинное свидетельство о  рождении Вадима она сохранила.

Через несколько дней произошло самое желанное событие: наступил день Победы. Вадиму запомнился этот день. Было ясное майское утро. Он проснулся, как всегда, и вышел на крыльцо дома. Было как-то необычно шумно в больничном городке. Люди бегали, суетились. Вдруг воздух прорезали автоматные очереди. Это стреляли два солдата, которые были явно пьяные. Они шли, обнявшись, о чем-то громко горланя, и время от времени стреляя в воздух. Лица их были радостными и счастливыми, а по темным небритым щекам катились слезы.

- Что случилось? – спросил Вадим у пробегавшей мимо санитарки.
- Ты что не знаешь? Победа!!! – радостно выкрикнула женщина.

Незнакомые люди с радостью сообщали друг другу счастливую новость, обнимались, целовались, как давние знакомые или родственники.

«9/V В 3 ночи Гриша Васильченко разбудил стуком в окно и сообщил: «Кончилась война». Какая радость, не описать ее мне. Был на митинге в мистечке, все торжествующе поздравляют друг друга. Какая-то старуха и меня поздравила и поцеловала в щеку. Выпили мы с папой, с  сыном за Победу и за нашу Носеньку»
(Из дневника отца 9 мая 1945 года)

В этот день Иван Иванович достал из буфета заветную бутылочку, которую он хранил «до победы». Обычно дед практически не пил. Во всяком случае, Вадим не мог вспомнить ни разу о том, чтобы дед когда-нибудь прикладывался к бутылке. Самое большее, что он мог себе позволить, это выпить по праздникам рюмку за обедом.  Иван Иванович любил рассказывать, как он чуть не стал алкоголиком. В то время обессиленным больным давали кагор для аппетита.  Для этого больница закупала это вино. Главному врачу полагалось ежедневно снимать пробу пищи, предназначенной больным. Услужливые медсестры вместе с пищей преподносили своему начальнику рюмочку кагора. Так продолжалось несколько месяцев, до тех пор, пока он не почувствовал, что это уже становится для него не только желанным, но и необходимым. Тогда он резко прекратил эти выпивки.

  Но в этот день они прикончили ту бутылку вместе с отцом. Они пили за победу, за то, что выжили. Вначале лица их были счастливыми и радостными, но потом невеселые мысли нынешнего бытия погасили эту радость. Лица их стали серьезными и грустными. Каждый думал о своем. Горесть потерь и  лишений затмили эйфорию радости от победы. Что сулит им эта новая мирная жизнь?

Разрушенное войной народное хозяйство, миллионы унесенных жизней, сотни тысяч калек, разрушенные дома, заводы, искалеченные семьи – вот что принесла людям война.  В какой-то мере война пощадила семью Вадима. За эти годы они потеряли только бабушку, но ее смерть напрямую не была связана с войной. Остальные выжили. Отец отделался двумя ранениями. Мать еще находилась в лагере.

Аркадий Исаакович еще числился в отпуске. К концу мая он отправился в военкомат, чтобы узнать, нужно ли ему возвращаться в свою часть. Там, естественно, никаких указаний еще не получали. Посоветовали ему пока подождать. Тогда он отправил официальный запрос в свою часть. К концу отпуска его письмо вернулось с пометкой: «Адресат выбыл». С этим письмом он отправился в военкомат. Что дальше делать он не знал. Пришлось оставаться на месте. Солдат – не солдат, дезертир – не дезертир. На всякий случай, стал на учет в военкомате, оставил им свой адрес.

Ему предстояло начинать гражданскую жизнь. Сколько он себя помнит, он всегда был в форме. Вначале носил форму, как сын красногвардейского полка, затем как солдат этого полка, потом форма работника ОГПУ, и, наконец, форма красноармейца. Теперь же ему даже не было во что переодеться. Ему пришлось, как и всем фронтовикам, просто отпороть погоны с кителя, и ходить в том, в чем пришел с войны.

«У меня даже нет белья для смены. Аркадий в прошлом франт – дожил ты до чего.»
(Из дневника отца 6 мая 1945 года)

У Ивана Ивановича были костюмы еще довоенные, но для зятя они были слишком велики. Аркадий был почти на голову ниже своего тестя. Купить что-нибудь из одежды после войны было просто не реально. Все стоило баснословно дорого, а денег брать было неоткуда. Большинство жителей этого мистечка  жили буквально натуральным хозяйством. Покупали только соль, спички и керосин для ламп.

Даже швейная игла не для всех была доступна. Просто ее негде было купить. Если предприимчивые фронтовики тащили с собой из Германии пианино, аккордеоны, охотничьи ружья и все прочее большое и громоздкое, то Наум-портоной  прихватил в качестве военного трофея несколько тысяч швейных игл. Весь его товар мог поместиться в кармане, а продавал он каждую иглу по 10 рублей за штуку. Для сравнения скажу, что большая буханка домашнего хлеба тогда стоила 200 рублей, хороший костюм – 1000, а трофейный аккордеон – 500.

Аркадию Исааковичу не хотелось долго сидеть на шее у тестя. Нужно было искать работу. А что он умел делать? Кроме 7 классов образования у него не было никакого. Сын полка, потом комсомольский и партийный работник, далее следователь НКВД – вот и весь его послужной список. Наибольшие познания его были только в юриспруденции. После снятия судимости из всех документов у него была только справка о реабилитации, что он «был осужден ошибочно». Но с такими документами на работу устроиться  было трудно.  Но помогли друзья-фронтовики. Фронтовое братство было большой объединяющей силой. Устроился он работать на сахарный завод. К счастью, от войны завод пострадал мало. Работать он начал сразу же после освобождения  Малой Виски частями  Красной Армии. Работать Аркадий Исаакович стал в ОРСе, в снабжении продуктами рабочей столовой и магазина. Это помогло выжить семье в трудные послевоенные годы, особенно в 1945 и 1946 годах.

На работу нужно было ходить далеко. Сахарный завод находился с противоположной  стороны мистечка на расстоянии 6-7 километров. Никаких автобусов в то время не ходило, и все жители этого небольшого городка добирались на работу пешком. В хорошую погоду этот путь занимал 1,5-2 часа. Хуже всего приходилось в дождливую осеннюю пору и весеннюю распутицу. Только центральная улица была выложена булыжником. Остальные улицы были просто грунтовыми. В период дождей украинский чернозем превращался в непролазную грязь. Ноги вязли по щиколотку, скользили по вязкой глине. От движения транспорта центральная часть такой улицы становилась несколько ниже ее краев, и таким образом, получалось корыто, на дно которого стекалась жидкая грязь. Пешеходы старались держаться самого края дороги, но постоянно сползали к средине. Самой приемлемой обувью в этих условиях были резиновые сапоги. Но порой не спасали и они. Грязь попадала на брюки почти до паха. Но, к счастью в Центральной  и Южной Украине дождей было не так уж много, так что в таких условиях жители оказывались не так уж часто. Аркадий Исаакович уходил на работу рано, когда в доме все еще спали, а возвращался поздно. Работа в сфере снабжения требовала поддержания постоянного контакта с «нужными людьми». А эти контакты поддерживались, как везде было принято, с помощью «могорычей» и застолий. Не пить в этих условиях было просто невозможно. К тому же, военная привычка к «наркомовским 100 грамм» приводила к тому, что отец все чаще приходил домой навеселе. Теперь, оглядываясь в прошлое с высоты прожитых лет, Вадим пытается понять отца. Положение у него было незавидное. Работа его не устраивала. Он занимался совсем не тем, что ему хотелось, и тем, что он умел делать. Работа не приносила ни больших денег, ни удовлетворения. Жил он у тестя «в приймах» и на птичьих правах. Конечно, Иван Иванович ни словом, ни намеком никогда не показал ему, что настоящим хозяином в доме является именно он. Но Аркадий постоянно чувствовал это. Мужской работы по дому у него практически не было никакой.

Осенью 1945 года вернулась из лагеря Нонна Ивановна. По документам она была реабилитирована. Никакой вины за ней не числилось. За что же ее  столько месяцев держали в лагере? Встретила ее семья с радостью и любовью. Вопрос о работе для нее не стоял. Отметившись в райздравотделе, она тут же вышла на работу в больницу. На некоторое время в доме воцарилось мир и согласие. Но постепенно их стали нарушать разговоры о выпивках Аркадия Исааковича. Из-за этого в доме все чаще случались скандалы. Все пережитое до и во время войны начинало сказываться теперь. У отца обострилась язва двенадцатиперстной кишки. Боли становились все сильнее, и только водка иногда помогала снять ее на некоторое время.

К тому же и мать Вадима заболела. Болезнь жены делала их близость невозможной. Эта болезнь  и похоронила навсегда  мечту отца иметь дочь. У Нонны Ивановны стала развиваться миома – доброкачественная опухоль в районе матки. Ей сделали операцию, и вместе с опухолью удалили и трубы. Теперь детей она уже больше не могла иметь. А отец всю жизнь мечтал о девочке с бантами и в кружевных панталонах.

О возвращении в Киев в то время не приходилось и мечтать. Квартира была потеряна, на прежнюю работу вернуться было нельзя, да он и не хотел больше заниматься этим. И прожить в провинции было легче, чем в большом городе. В это время на Украине был голод. Десятками людей привозили в больницу опухшими от голода. Их в больнице откармливали 10-14 дней, чем могли, и выписывали существовать дальше. В памяти Вадима до сих пор перед глазами стоят люди с опухшими, как ватными ногами и впалыми голодными глазами.

В то время Вадим начал делать свой «бизнес». В больнице хорошо готовили фасолевый суп (мяса то практически не было), который мальчишка любил больше всего. Семья Вадима держала корову. Из молока в домашних условиях делали масло, сметану, сливки и творог. Когда творог отжимался, оставалась сыворотка, которая практически никуда не использовали. Больные-дистрофики с удовольствием меняли полтарелки фасолевого супа на кувшин этой сыворотки. Вот Вадим и приспособился менять сыворотку на любимый суп.

В этих условиях жила семья Вадима после войны. Как-то еще выжить можно было. А что ждало бы их в Киеве – неизвестно. Вот поэтому после войны семья и не вернулась в Киев.

Выпивки отца мать переживала очень болезненно. Но Вадим не помнит ни одного случая, чтобы отец приходил домой, качаясь, или чтобы он ругался или грубил. Приходил тихонько, как мышка, так же тихо ел на кухне свой ужин или поздний обед, и шел спать на диван, часто даже забыв раздеться. Мать негодовала, обзывала его «пропащим», «пьяницей» и «алкоголиком». Иван Иванович, как мог, защищал зятя, всегда принимая его сторону.

Вадим очень переживал за отца, но постоянно держал сторону матери. Как ему хотелось, чтобы отец не пил! Казалось, он был готов на все, чтобы только отучить родителя от этой пагубной привычки. Как-то он услышал от женщин, что можно отучить мужчину пить, если положить на ночь пятак в рот мертвецу, а потом настоять его в стакане водки и дать выпить пьянице. Вадим стал уговаривать мать сделать это с отцом, но мать категорически отказалась.

Постепенно жизнь в семье стала нормализоваться. После операции выздоровела мать. Отцу удалось достать путевку в Железноводск на курорт. Оттуда он вернулся и забыл о своей язве. Страна поднималась из руин, улучшалось благосостояние людей, и в том числе семьи Вадима. Отменили продовольственные карточки, в магазинах  стали появляться товары. Каждую весну люди ждали очередного снижения цен. Отец стал работать юрисконсультом на заводе. Вадиму запомнилась первая большая покупка семьи. Аркадий Исаакович съездил в Киев и привез  оттуда мотоцикл «Киевлянин». Это был легкий мотоцикл, вернее даже веломотоцикл, выпущенный в Киеве на сборочной линии полностью вывезенной из Германии. Изменили только название, прикрепили новую марку, а все остальное осталось немецким.

Теперь отцу на работу стало добираться легче. Аркадий Исаакович придерживался железного правила: если выпил – за руль не  садись. Случалось, что он
 

           Аркадий Исаакович на работе в завкоме.

приходил домой пешком, значит, на работе пришлось выпить. Мотоцикл оставался на работе под замком. На следующее утро приходилось «выгонять хмель», топая пешком на работу. Это было тяжело и неприятно. И теперь  все реже и реже приходилось это делать.
Но это все было позже. Когда отец вернулся, Вадим все размышлял, чем же для него теперь обернется жизнь вместе с отцом. Жизнь его изменилась. Страх перед «экзекуциями» деда отпал. Его воспитанием теперь занимался отец. Он не был сторонником физических наказаний, поэтому читал сыну «аморали». Ох, уж эти лекции! Честное слово,  легче было выдержать порку ремнем деда, чем слушать эти нравоучения отца. Последний делал это вполне профессионально, доводя сына до горьких слез. После этих лекций мальчишка чувствовал себя полным ничтожеством, ни на что ни способным, и что его существование призвано приносить только боль и страдание окружающим его близким людям.  Он глубоко раскаивался в своих проступках. Отец сумел ему внушить, что, если он не исправится, то его ждет колония несовершеннолетних преступников. Этого Вадим боялся больше всего.

Как-то Вадим поделился своими опасениями со своим другом. Друг был старше и опытнее. Он сумел убедить Вадима, что отец его просто пугает. После этого разговора сын несколько осмелел и стал держаться  с отцом более независимо. Но очередная «лекция» отца поставила все на свои места. Сын больше не сомневался в том, что избежать подобного наказания ему просто не удастся.

Когда вернулась мать из лагеря, она стала играть главную роль в воспитании сына. Отец реже вмешивался в этот воспитательный процесс. Но в тех случаях, когда он все же вмешивался, его роль была вполне ощутимой.

Вадим, как и все мальчишки в том возрасте, 6-7 лет начинал учиться курить. Он тихонько воровал папиросы у отца и прятал их в своем тайнике. В дальней части дома после взрыва авиабомбы, когда в доме вылетели все стекла, окна частично были забиты толью. В одном месте толь немного оторвалась, образовав хорошее потайное место, которое Вадим сделал своим тайником. Для отца, бывшего чекиста, не стоило большого труда обнаружить этот тайник. И вот как-то вечером, в присутствии матери, отец достал портсигар, закурил, и как бы невзначай предложил Вадиму:

- Закуривай, сынок.
- Да, я, я не курю …
- Бери, бери, не стесняйся. Ты ведь теперь у нас большой, давно уже куришь.
- Я не курю …
- Не стесняйся, бери, я же знаю.

Мать с интересом и укоризной наблюдала за мужчинами. Вадим робко взял папиросу. Отец дал ему возможность прикурить от своей. Сын вначале робко, потом уже смелей, попыхивал папиросой, глубоко не затягиваясь. Видя, что его не ругают, а якобы даже поощряют, совсем осмелел. Сел в кресло, закинул ногу за ногу и с гордым видом курил, «как взрослый». Когда папироса догорела до мундштука, он небрежно бросил ее в пепельницу. Отец пододвинул к нему портсигар снова.

- Бери еще.
- Мне хватит. Я уже накурился.
- Бери! – в голосе отца послышались угрожающие нотки.

Вадим робко взял вторую. Закурил. Если первую он курил для форса, и, скорее для интереса, то вторую курить было уже неприятно и даже противно. Едва докурил он ее до конца.

- Бери еще!
- Не хочу – у-у!
-       Бери!

Курить третью было уже мучением. Во рту было горько, голова кружилась, начинало тошнить. Когда закончилась третья папироса, мальчишка сидел бледный. Отец снова открыл портсигар, но тут уже вмешалась мать.

- Хватит с него.
- Нет, пусть уж накурится вдоволь.
- Я  больше не буду-у-у!

Его отпустили. Он выскочил на улицу опустошить желудок. Голова кружилась, постоянно тошнило. Ночь спал плохо, утром совсем не было аппетита. Отошел только к вечеру. Этот урок запомнил он надолго. Несмотря на то, что все время, пока он жил дома, мать и отец курили постоянно, он же курить так и не научился. Просто он не успел попасть под никотиновую зависимость. И, к тому же, немного повзрослев,  старался воспитать в себе человека «без слабостей». А зависимость от табака, по его мнению, была уже слабость.


            Глава  4  Вадим школьник

Трудно сейчас сказать, какими соображениями руководствовался Иван Иванович, когда решил отдать в учебу своего внука в 6 лет. Шла еще война. Украину только что освободили от немцев. Школа еще не работала. И для того, чтобы занять мальчишку и отвлечь его от опасных дел, решил занять его учебой. Заниматься с ним начала учительница на дому. Возможно, это было еще и потому, что в мистечке школа была украинская, а дома все разговаривали по-русски. Нужно было хорошо адаптировать мальчика к украинской школе. На бытовом уровне в общении с друзьями - ровесниками он прекрасно владел разговорным украинским языком. Но для школы нужны были другие знания. Сшили ему сумку из материала старого матраса в бело-синюю полосу. Нашлись кое-какие учебники. И стал ходить он по утрам к учительнице на дом.

Учила она его писать палочки, крючочки, крестики, нолики. Дед строго контролировал его учебу. Особенно доставалось ему за каллиграфию. В ту пору в первом классе писали чернилами металлическими перьями № 86. Это специальное перо позволяющее писать с нажимами то тонко, то толсто. Бумага была плохой, перья ее царапали, брызгали чернилами, оставляя кляксы на страницах тетради. За кляксы ругала его и учительница, и ругали дома. Палочки нужно было писать не только ровно, но и еще с одинаковым нажимом. А это удавалось далеко не всегда. Дед требовал идеальной каллиграфии. Сам же он, пройдя старую школу, писал красиво и разборчиво. И это несмотря на то, что врачам приходится писать очень много, от чего почерка у них становились отвратительными, он всегда мог показать внуку,  как правильно и красиво писать палочки. Чтобы получить хорошие результаты, мальчишке приходилось дома устраивать дополнительные занятия. А это ему не очень нравилось.

Вскоре учительница предупредила, что будет ставить оценки за его домашние задания. Новоиспеченный ученик еще толком не понимал, что означают  эти оценки. Когда же за работу по математике ему поставили двойку, ему это не понравилось, и он к оценке дописал впереди единицу, а после нее цифры 3,4,5. Двойку, написанную красными чернилами, он обвел фиолетовыми. Теперь было уже невозможно прочитать, какую оценку он получил. Деду очень не понравилась эта выходка внука, и вечером он получил очередную порку.

Занятия продолжались, учительница готовила его по индивидуальной программе, и за несколько месяцев они прошли программу первого класса. В следующем году (1945) его в семилетнем возрасте отдали сразу во второй класс. Ребята, проучившиеся вместе уже один год, неохотно приняли в свои ряды новенького. Во время войны многим негде было учиться, школы не работали. А после освобождения Виски от немцев некоторые из ребят оказались уже переростками. Во втором классе были дети в возрасте от восьми до десяти, и даже до одиннадцати лет. В своем классе Вадим оказался самым младшим.

Рос он в сравнительно обеспеченной семье. Во всяком случае, он не голодал, был одет, быть может, не слишком роскошно, но вполне нормально для школьника. Дома для занятий у него были неплохие условия. Многие не могли похвастаться и этим. Если почти всем родителям и удавалось накормить ребенка, то одеть и создать дома нужные для занятий условия удавалось далеко не всем. Целый год после войны электричества в местечке не было. Дети учили уроки по вечерам при керосиновой лампе, а, еще хуже того, при «каганце». Это нехитрое устройство делали из гильзы крупнокалиберного пулеметного патрона. В него заливали керосин, а в сплющенную верхнюю часть вставляли фитиль. Света давали они мало, но зато чадили сильно.

Когда запустили местную электростанцию, в местечке был праздник. Дизельный двигатель крутил динамо-машину, которая постоянным током обеспечивала небольшой круг потребителей. Работала она 3-4 часа по вечерам. Перед выключением свет трижды мигал, предупреждая, что через 15 минут его погасят,  и что пора уже ложиться спать.  Электрические лампочки были в большом дефиците. К счастью, у Ивана Ивановича сохранились еще с довоенных  времен несколько лампочек. Они были цилиндрической формы, с длинной спиралью и острым соском внизу на баллоне. Но зато они светили , как сразу несколько керосиновых ламп. Так хорошо стало и удобно. Теперь, когда идешь на кухню или в спальню не нужно было тащить с собой керосиновую  лампу. Это  была уже настоящая цивилизация. И уроки готовить стало уже веселей.

Школа работала в две смены. По утрам света не было, и первая смена зимой начинала учиться, когда становилось светло. Заканчивала работу первая смена в два часа дня. С половины третьего начало занятий было у второй смены. Заканчивалась смена в 8 вечера. В это время поздней осенью и зимой на улице было уже совсем темно. В классе под самым потолком горела лампочка ватт на сорок, едва освещая класс. И когда по каким-то причинам свет отключали, радости ребят не было предела. Иногда они сами себе доставляли это удовольствие, особенно, если ожидалась контрольная. А делалось это просто. Во время перемены выкручивали лампочку и в патрон затискивали мокрую промокашку. Затем лампочку вкручивали на свое место. Урок начинался, лампочка горела, как и прежде, но через 10-15 минут промокашка высыхала и лампочка гасла. Восстановить освещение удавалось не сразу, а только спустя 20-30 минут, а то и более. Пока разбирались, урок срывался, а именно это и нужно было шалунам.

Возвращаться домой в кромешной тьме было настоящей пыткой. Школьники брели по грязным топким грунтовым не освещенным улицам. Электрический фонарик был большой редкостью. Более доступным был фонарь типа «летучая мышь». Он не гас на ветру и в дождь. Но купить его могли позволить себе далеко не все.  Отец сделал Вадиму настоящий подарок, когда привез из командировки небольшую «летучую мышь». Теперь можно было брести домой при свете фонаря. Но, так или иначе, к постоянным проблемам  с чернильницами-невыливайками прибавились проблемы с керосиновым фонарем. К пятнам чернил на одежде, книгах и тетрадях теперь прибавились пятна от керосина. Едкий его запах был повсюду. Но даже фонарь не мог спасти от вечной грязи по пояс. После школы приходилось в корыте отмывать резиновые сапоги и сушить брюки на печке.

Вадим был самым младшим в классе, и ему часто доставалось от старших мальчишек. Как у всех ребят в этом возрасте, свое право утверждал сильнейший. Таких в школе было немало. Некоторые из них были злыми и агрессивными. Вадим же был мальчиком домашним, драться его никто не учил, и ему далеко не всегда удавалось постоять за себя. Одноклассники обижали его редко. Но вот появилась у него одна беда. На полпути от дома к школе жил Мишка, по прозвищу «Кацап». Как только он встречал Вадима, то считал своим долгом намылить ему шею. Единственным спасением для него был друг Гришка Забудько. Мишка его боялся, и когда Вадим шел с другом, то даже и не подходил к ним. Но стоило Вадиму оказаться одному,  как Мишка был тут как тут со своими кулаками. Вадим уже начал панически бояться его. А что в нем было такого грозного? Ростом был он немного меньше Вадима, разве только плотнее телосложением. Самое главное, он был воспитан на улице и был агрессивным и злым.

Это продолжалось довольно долго, пока однажды Вадим не заметил своего недруга уже возле калитки своего дома. Тот успел перерезать ему путь. Вадим подошел к калитке, а тот начал свои придирки, а затем стал отвешивать ему тумаки. Мальчик защищался, как мог, а потом вскипел и несколько раз носком ботинка ударил обидчика по заду. Тот еще больше взбеленился, и хозяину досталось пуще прежнего. Но уже в нем произошел какой-то перелом. Он почувствовал, что может как-то противостоять Мишке, в какой-то степени защитить себя. Всю ночь он мысленно избивал своего обидчика, просто размазывал его по земле. На следующий день он пошел по дороге в школу сам, что прежде никогда не делал. У Мишкиного дома специально задержался. Вот вышел Мишка и увидел Вадима. У него сегодня, очевидно, было хорошее настроение, и драться ему не хотелось. Он стоял у своего дома и не собирался подходить к Вадиму. Тогда Вадим положил портфель на землю, и решительно пошел на Мишку, засучивая рукава. И случилось чудо. Враг его быстро ретировался в дом.  Противник бежал с поля боя. Вадим праздновал победу. И с тех пор Мишка больше к нему не подходил.


         Глава  5  Друзья и первые увлечения

К этому же времени можно  отнести первое увлечение Вадима. Когда он учился во втором классе, ему очень нравилась девочка одноклассница Нина Шпак. Зимой она носила серую шитую шапочку с ушками вверху, как у кошечки. Он даже сам не понимал, чем же ему нравится эта девочка. И когда мать его спросила, почему она ему нравится, он ответил, потому что у нее шапочка с ушками. Свою привязанность он сохранил к ней на многие годы. Он никогда не был в нее по-настоящему влюблен, они были просто добрыми друзьями до самого отъезда Вадима из Виски.

Близкими друзьями Вадима кроме Нины позже стали еще Павел и Виолетта Нина вместе с ними могла приходить запросто к нему домой, даже тогда, когда его не было дома. Друзьям Вадима всегда была рада его мать. Она их встречала приветливо, им было не скучно с ней даже в отсутствие Вадима. Нина была надежным другом, эдаким «своим парнем». С Вадимом она могла делиться своими сердечными тайнами. Так накануне его дня рождения она попросила пригласить в их компанию Николая Попова, который очень нравился ей. Он учился в параллельном классе, и они не были знакомы. А приглашение на день рождения было прекрасной возможностью познакомиться поближе. Вадим был с ним тоже мало знаком, но для Нины сделал это с радостью.  В компании они познакомились, но дальше их отношения не стали развиваться. Нина тоже прекрасно знала о увлечениях Вадима, но это нисколько не влияло на их дружбу.

И все-таки, это было не самое первое увлечение юноши. Подсознательную тягу к прекрасной половине человечества он испытал гораздо раньше. Он еще даже не ходил в школу, а по настоянию деда целыми днями торчал в больнице. Запросто посещал мужские и женские палаты, присутствовал на операциях, торчал в аптеке, где готовились лекарства, вертел ручки центрифуг в лаборатории, помогал в процедурных. И вот однажды в палату положили молодую женщину. Сколько ей было лет, он не знал. Может ей было 18, а может и 25. С высоты его лет оценить это было трудно. Но она была красива, насколько может быть красива  больная женщина в больничном одеянии. С чем ее положили, он не знал. Теперь, где бы он ни шатался по больнице, обязательно появлялся в этой палате. Его просто тянуло туда. Она не разговаривала с ним, даже не смотрела в его сторону, просто не замечала его. Ему доставляло удовольствие просто смотреть на нее, любоваться ее   красивыми волосами, приятным лицом, красивой грудью  и руками. И вот однажды, когда после обеда она  спала, и остальные женщины тоже дремали, он осторожно подкрался к ней. Она спала на животе, подложив обнаженные руки под голову. Вадим, став на колено, тихонько прижался губами к ее руке выше локтя. Она не проснулась, но его маневр заметила рядом лежащая женщина.

-Ты дывысь, якый малый, а вжэ жыныхаеться. 
      
Посрамленный влюбленный бежал из палаты и больше туда не решался заходить.

В возрасте 12-13 лет у мальчишек наступает какой-то дурацкий период. Начитавшись произведений Пушкина, а особенно Лермонтова, воображают себя эдакими Печориными. Объектами своего внимания выбирают даму сердца. И при этом совсем неважно, как она к ним относилась. Ходят они обычно важно, с видом человека уставшего от этой жизни и увлечений, разочарованного в любви. Они оказывают знаки внимания своим избранницам, но в то же время делают вид, что презирают их. Любимым их девизом становятся слова Пушкина: «Чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей». В воображении они нагнетают свою страсть, и нередко даже дерутся из-за дам своего сердца.

Не избежал этой участи и Вадим. В пятом классе дамой его сердца стала Валентина Гонец, его одноклассница. Это была длинная худая девочка. Она ничем особым не отличалась от своих сверстниц. Но у нее была какая-то особенно приятная улыбка. Возможно, она и зажгла сердце молодого рыцаря. Поддавшись романтическому настроению, он мог часами торчать на улице у ее дома, чтобы только увидеть знакомую фигуру хотя бы издали. Но при этом 6-7 часов, проведенных с ней в одном классе, ровно ничего не значили. В школе он мог ее просто не замечать, как и других девчонок. А дома в своих романтических фантазиях он  представлял ее в образе Прекрасной Дамы. И от нее ему не было абсолютно ничего нужно. Даже совсем было не обязательно, чтобы она обратила на него внимание. Лишь бы она была, и все. Все его друзья знали о его увлечении, об этом говорили и сплетничали.


Глава  6 Начало творчества и другие увлечения

К этому времени относится и первая проба пера Вадимом. В отличие от многих ребят, которые начинают свою «литературную деятельность» с поэзии, Вадим начал … с драматургии. Скорее всего, решающую роль в этом сыграло то, что они в школе в это время по обеим литературам проходили пьесы Островского и Корнейчука.

Вадим написал пьесу на целую ученическую тетрадь. Героями пьесы стали его одноклассники, только под вымышленными именами, и конечно, главтной героиней пьесы была дама его сердца.  Не успел он дать почитать свое произведение близким друзьям, как тетрадь выкрали, и через день-два ее прочитал весь класс. Так впервые он приобрел своих читателей, далеко не всегда благодарных. Его дразнили, смеялись над ним. По пьесе, его соперник, изображенный им в весьма нелестном виде, воспринял это для себя очень близко к сердцу. Обиженный Петька Сокуренко  с дружками встретил драматурга после школы, и автор был бит своими героями.

Кроме увлечения литературой у Вадима было еще два сильных увлечения: фото и радио. Ими заниматься он начал почти одновременно. Увлечение фотографией началось у него с момента, когда в шестом классе отец ему подарил его первую фотокамеру «КОДАК». Это была простая широкопленочная камера 6 Х 9 с фиксированным объективом, тремя размерами диафрагмы и двумя скоростями затвора.

С большим энтузиазмом Вадим взялся за новое для себя дело. Где только удавалось достать книги по фотографии,  с упоением читал  их и буквально впитывал в себя новые знания, осваивал химические процессы. Но условий для занятий фотографией вначале не было никаких.

Пленку, проявитель, закрепитель можно было купить в магазине. Но кроме этого из всех фото принадлежностей были  только тросики и штативы. Ни бачков, ни кювет, ни красных фонарей купить было негде. Свою первую отснятую пленку он проявлял в консервной банке в погребе. Каждую минуту бегал к закрытой крышке погреба, слегка приподнимал ее головой, чтобы при слабом свете контролировать процесс проявления. Естественно, проявляемая без коррекса, пленка во время проявления слиплась и частично засвечивалась.  На ней не было видно даже делений на кадры. Вторую пленку он уже «купал» в тарелке, держа за края. На третий или четвертый раз все же что-то получилось. На этой пленке уже можно было уже что-то различить. Теперь стал вопрос о фотопечати. Красного фонаря у него не было. Пришлось керосиновую лампу обмотать красным галстуком, который горел и вонял. Печатал он контактным способом. На лист фотобумаги 6х9 клал негатив, прижимал его куском обыкновенного оконного стекла. Брал 5-10 спичек, складывал их вместе и зажигал одновременно над негативом. Получалась вспышка, которая экспонировала фотобумагу. Потом в тарелках шло проявление и закрепление. Но, так или иначе, уже первые фотографии получались. Постепенно обзавелся бачком для проявления пленки, ванночками для проявления бумаги, красным фонарем.

Фиксированный объектив фотоаппарата не позволял делать хорошие портретные снимки. Следующим его фотоаппаратом стал тоже широкопленочный аппарат 6х6 «Любитель-2». Он позволял делать хотя и меньшие размером снимки, но уже можно было наводить резкость и работать с выдержкой и диафрагмой. Теперь получались снимки уже совсем неплохие.

Другим не менее сильным его увлечением стало радиолюбительство. Вадим уже даже и вспомнить не мог, что послужило толчком к началу этого увлечения. Но как-то летом после 6-го класса он начал с увлечением мастерить детекторные приемники. Радиодеталей катастрофически не хватало, но зато было огромное желание, ни с чем не сравнимое, создавать самому аппараты, которые могли бы работать. Создавал он их достаточно много, но работали только единицы.

Первый свой детекторный приемник он соорудил в коробке из-под обуви. Катушки сделал из фанеры в виде дисков с прорезями. Между этими прорезями намотал медную изолированную проволоку. Эти лепестки-крылья «бабочки» крепились к «шасси» с помощью шарниров,  сделанных из оконных петель. Сдвигая и раздвигая эти «крылья бабочки», можно было настраиваться на радиостанцию. Сколько труда было положено, чтобы соорудить такие катушки! А еще больше труда понадобилось, чтобы достать этот провод. Первый его провод был в хлопчатобумажной изоляции. Паяльника, естественно, у него не было. Все соединения он выполнял методом скручивания. Монтажной схемы у него не было, а в принципиальной электрической схеме он ничего еще не понимал. Схему он собрал, а как катушки подключать, он не знал, так и остались они к схеме не подключенными. Вот приемник был уже собран, подключил антенну, заземление, надел наушники, и с замиранием сердца стал прислушиваться. И, как ни странно, в наушниках Вадим услышал среди шорохов эфира тихий звук какой-то радиостанции. На настройку приемник, естественно,  не реагировал (катушки-то ведь и подключены не были). Но он работал! Все дело оказалось в антенне. Она проходила недалеко и параллельно радиотрансляционной сети. В ней возникали низкочастотные колебания, которые и слышал в наушниках Вадим.

Увлечение его было настолько сильным, что он даже пошел на преступление.  Как-то любопытство привело его к дедушкиному книжному шкафу. Дед не разрешал ему лазить  в этот шкаф, но это только подогревало его любопытство. Среди медицинских книг и различных коробок он увидел коробку, на которой было написано «Фотографическiя пластинки» старым дореволюционным шрифтом. Коробка была хорошо заклеена со всех сторон. В темной комнате при красном свете Вадим потихоньку вскрыл ее.  И каково его было удивление, когда вместо пластинок он обнаружил … деньги. Деньги были в сотенных купюрах, аккуратно собранные в пачки. Вадима это конечно удивило. Как могли оказаться деньги в коробке для фотографических пластинок?! Тогда он аккуратно заклеил коробку и потихоньку поставил ее на свое место. До поры до времени он забыл о ее существовании. Но, когда в магазин «Культовары» привезли фабричные детекторные приемники «Комсомолец», память тут же подсказала ему где можно было достать деньги, чтобы  заполучить столь вожделенную вещь. Стоил приемник семьдесят рублей. Деньги в то время это были немаленькие.

Казалось все так просто. Подойди к шкафу, возьми деньги и будешь обладателем такой нужной тебе вещью, о какой может быть он мечтал всю жизнь. Искушение было настолько сильным, что он убедил себя, что дед когда-то положил туда деньги и, скорее всего, просто забыл о них. Он просто никогда не вспомнит о них. И тогда он решился. Деньги добыты, коробка снова заклеена. С замиранием сердца отправляется он в магазин. И долгожданная вещь уже у него в руках. Он в своей комнате. Усилием воли заставил себя вначале сделать уроки, а только уж потом заняться приемником.

И вот … Коробка вскрыта, приемник перед ним. Он красиво поблескивает черной пластмассой. Подключена антенна, заземление, вставлена вилка наушников  в свои гнезда. Он надевает наушники, крутит ручку от упора до упора, но  в наушниках мертвая тишина. Прочитал инструкцию. Она предполагает одной из возможных причин может быть неправильно выбранная точка в детекторе. Юный радиолюбитель крутит отверткой шлиц настройки детектора, но результат все тот же. Горе и разочарование его, казалось, не знало границ. Он уже был просто уверен, что ему достался неисправный приемник. На следующий день из заветной коробки исчезает следующая сотенная. Старый приемник отправляет под кровать, с замиранием сердца берется за второй. Но и этот приемник молчит. Что-то подозрительно легко вращается ручка настройки. Вскрыл заднюю стенку. Так и есть, катушка оторвана и перемещается вместе с сердечником настройки. Снова разочарование. Но как же получить  удовлетворение за свои страдания?

И из коробки деда исчезает третья сотенная бумажка. Третий приемник, наконец, заработал, но работает тихо и берет только одну радиостанцию, да и ту, которую транслируют по сети. И стоило так рисковать, стоило переживать и волноваться?

И тут начались неприятности. Родители обнаружили приемник и, естественно, возник вопрос: откуда он у него. Пришлось сочинять «сказку про белого бычка», что ему дал попользоваться его одноклассник Петр Ткаченко. Родители потребовали, чтобы он вернул приемник и привел друга для подтверждения его слов. Вадим начал вертеть, что тот болеет, в школу не ходит, а адреса его он не знает.

И вот однажды 19 октября (это число он запомнил на всю жизнь, и с тех пор стал считать его своим несчастливым числом), входит дед в комнату, где сидели мать с Вадимом, и обращаясь к матери говорит:

- Нонна, я должен тебе заявить, что твой сын вор. Он укал у меня 300 рублей.  Пусть он сам расскажет, как он сделал это.

Следует немая сцена. Для  матери, да и для самого Вадима, это сообщением было, как гром среди ясного неба.

Вадиму вдруг захотелось, чтобы это все оказалось просто страшным сном, что этого ничего нет, просто ему снится, стоит проснуться и все это исчезнет. Никто ни о чем не знает и не вспомнит об этом.  Но это было на самом деле, это был свершившийся факт. Он разоблачен. Он вор.

Последовало долгое разбирательство, пришлось все рассказать начистоту. И тогда Вадим впервые в жизни принял свое взрослое решение. В присутствии родителей он заявил деду:

- Прости меня, дедушка. Клянусь, что с первых заработанных мною денег, с первой взрослой получки, я верну тебе твои деньги.

Это устроило всех. И, самое главное, поверил дед. Настолько уверенно, по-взрослому, серьезно заявил об этом двенадцатилетний мальчишка, что ему поверили.

И он сдержал свое слово. Из первой же своей лейтенантской получки он выслал деду переводом 300 рублей (получал он тогда на руки 1120 рублей). Он был горд тем, что исполнил свое обещание, очистил свою душу. Но этот урок он запомнил на всю жизнь.

Но, тем ни менее, все произошедшее не отбило его желания заниматься радио. Он читал книги, журналы, изучал радиодело,  и насколько это было возможно, мастерил своими руками. В магазине радиодеталей было катастрофически мало. Для того, чтобы получить нужный номинал резистора или конденсатора, приходилось их связывать в целые цепочки или подсоединять параллельно целыми гроздьями. А некоторых деталей вообще невозможно было достать.

Однажды он попал для себя в сказочное царство. Разрешили ему родители вместе со знакомым съездить в областной город Кировоград. Выделили ему на его нужды 25 рублей. Собираясь, он написал себе огромный список необходимых ему резисторов и конденсаторов.  Но его надежды на большой ассортимент деталей в областном магазине культтоваров не оправдались. Их было не на много больше, чем в их сельском. Разочарованный, он уходил из магазина. Но коллеги радиолюбители посоветовали ему сходить по одному адресу. Там жил техник, который работал на аэродроме по радио на самолетах-истребителях.

Вадим зашел по указанному адресу. Перед его глазами предстало сказочное царство, каким его только мог себе представить радиолюбитель. Это было время, когда на самолетах-истребителях переходили от коротковолновой связи к ультракоротковолновой. Все снятое оборудование списывали, и этот техник тащил его к себе домой. Жил он один в частном доме, который был просто завален этим оборудованием.  У мальчишки просто глаза разгорелись при виде такого богатства. Техник внимательно посмотрел на список, который ему дал Вадим, и подошел к огромному комоду, стоящему у стены. Выдвинул верхний ящик. Там доверху он был наполнен несколькими тысячами выпаянных или откусанных резисторов.

- Знаешь цветную маркировку?
- Угу.
- На всякий случай, я запишу тебе. Первая цифра – корпус, вторая - первая полоска, третья – вторая полоска и т.д. Цвета: черный – ноль, красный – единица, зеленый – пять и т.д. Знаешь?

Он выбрал все, что было указано в списке Вадима, и протянул их ему.
- А на обороте там еще конденсаторы.

Хозяин выдвинул второй ящик. Там лежали сотни бумажных конденсаторов. Они также же, как и резисторы, были выпаяны или вырезаны из списанной аппаратуры. Пока  техник подбирал конденсаторы по списку, Вадим лихорадочно подсчитывал, хватил ли ему денег расплатиться с ним за это сказочное богатство. Получив детали, он робко протянул 25-ти рублевую бумажку.

- Где же я тебе возьму сдачи? – засуетился хозяин.
- Не надо сдачи. А можно  деталями? ...
- Пожалуйста, - обрадовался техник.

С первого ящика он горстью набрал резисторов, сколько могла взять рука и протянул их мальчишке, потом столько же конденсаторов отвалила ему щедрая рука хозяина. Опешивший мальчишка не знал, куда их девать. Он подставил полу рубашки, куда их и высыпал хозяин. На радостях гость выскочил из дома, даже не поблагодарив хозяина. Он боялся, что хозяин опомнится и передумает, лишив его этого богатства.

Любовь к радиоконструированию у него  росла с каждым годом. Элементная база все увеличивалась. Теперь  он мог уже делать более сложные вещи.


                Глава  7  Новый дом

История не сохранила память о том, кому первому в голову пришла мысль купить дом Шакуна, который был по соседству с больничным комплексом. Необходимость в этом давала себя знать все больше с каждым годом.

До войны, когда дед Вадима Иван Иванович был единственным врачом во всем  районе, никаких вопросов для него с жильем не возникало. Жилой дом врача, хотя был и большой, но его по праву занимала семья врача, и никто это право не оспаривал. Преимущественное большинство людей в этом населенном пункте имели свои частные дома. и вопрос жилья ни у кого не возникал. Правда перед самой войной приехала врач-инфекционист Депина, которая возглавила инфекционное отделение больницы. Но она вскоре купила себе довольно большой дом,  и на дом врача при больнице никто не претендовал.
 
Во время войны к Ивану Ивановичу добралась двоюродная сестра Аксюта с мужем Виктором. Их дом в Донбассе разбомбили и они, собрав свой оставшийся скарб, пешком с деревянной тележкой отправились к двоюродному брату в Виску искать крышу над головой. А путь-то был не близок. Иван Иванович разместил  их в дальней комнате со стороны  парадного подъезда дома. Теперь семье пришлось немного потесниться. Детей у них не было, и своим присутствием они мало стеснили хозяев.

Но уже в сорок восьмом году на стажировку в прокуратуру приехала девушка или молодая женщина будущий адвокат. Гостиниц в местечке не было, казенных квартир тоже, поэтому в исполкоме мягко, не настойчиво попросила приютить студентку в казенном доме врача на   время ее стажировки. Пришлось выделить ей комнату. Девушка оказалась такой милой и обаятельной, и  так легко и свободно вошла в их семью, все так быстро к ней привыкли, что ее отъезд после окончания стажировки вызвал грусть у всех членов семьи. Особенно опечалил этот отъезд Вадима.  Он привязался к ней, как  к старшей сестре. Привыкший постоянно чувствовать любовь и заботу матери, теперь во время ее болезни и операции, он резко почувствовал свое одиночество, и появление молодой, красивой и очень интересной женщины в их доме скрасило его существование.  С ней было очень интересно. От нее он узнавал так много нового и интересного. Вечерами, когда темнело, он шел к ней в комнату, и они интересно проводили время. Ей, как молодому специалисту, нужно было тренировать профессиональную память. Для этого ей нужен был ассистент. И таким ассистентом оказался десятилетний Вадим. Она усаживалась в кресло в глубине комнаты, а он садился за стол у настольной лампы. На листе бумаги он чертил квадрат, стороны которого делил параллельными линиями на несколько частей. Получалась таблица с ячейками от 4 до 64. Эти ячейки он заполнял двузначными числами. Потом он медленно диктовал их девушке, а она, ничего не записывая, старалась их запомнить. В уме она как бы фотографировала эту таблицу. Потом они проверяли, как она все запомнила. Вначале она называла все числа по порядку, затем в обратной последовательности, потом через одно, потом стороны квадрата, затем по диагонали и т.д. Память у нее была изумительная. Она очень редко ошибалась. Постепенно они довели количество чисел до 64. Потом перешли на шахматы. За столом Вадим двигал фигуры, а она сидела в кресле с закрытыми глазами и держала всю обстановку на шахматной доске в памяти. Это все очень интересовало и удивляло мальчишку. Ему очень нравились эти занятия. Он многое в жизни почерпнул от общения с ней.

Вскоре практика ее закончилась и она уехала. На память Вадиму она подарила игрушечный пистолет, совсем как настоящий. Он долго грустил, вспоминая свою старшую подругу.

Спустя месяц после ее отъезда в больницу приехал новый врач Карпенко с семьей. Другого жилья в больнице не было, и пришлось Ивану Ивановичу с его семьей потесниться. Уступили им одну большую комнату, где раньше жил Вадим с матерью и отцом. Этот дом для таких общежитий не был приспособлен, и сразу все почувствовали неудобства коммуналки. Вадим со своим детским максимализмом оценил это подселение, как ущемление его личных интересов. Он лютой ненавистью воспылал к семье нового врача и его сыну Владику, ровеснику Вадима. Казалось бы, что может быть лучше: друг, ровесник с тобой под одной крышей. Но дружба у них не сложилась.

Так или иначе, но подходило время, когда нужно было покидать этот дом. И возможность такая представилась. На этой же улице в 50 метрах от больничного двора пустовал целый дом Шакуна. Дом этот пользовался дурной славой. Интересна история этого дома.

Все началось еще в средине позапрошлого  века. Село Малая Виска, которое уже после, в советское время стало районным центром, тогда принадлежало помещику Энгельгарту, т.е. тому самому, крепостным которого был Шевченко Тарас Григорьевич. Помещик вел разгульный образ жизни. Разъезжал по России, Европе, и где-то подхватил сифилис. Началось  долгое и изнурительное лечение. И где только он не лечился! Ничего не помогало. Болезнь все прогрессировала. Он уже опустил руки. И вдруг в его же селе малоизвестный местный фельдшер Шакун предложил ему лечение народными средствами под его руководством. Тому делать было нечего, и он согласился. И, самое интересное, фельдшер сумел его вылечить. В благодарность за это помещик выделил ему землю в деревне и построил дом.

Придание гласит, что в тот момент, когда семья Шакуна готовилась к новоселью, во двор вошла цыганка просить милостыню. Хозяин, ожидавший с минуты на минуту приезда своего благодетеля, прогнал непрошеную гостью, ничего ей не дав. В сердцах цыганка прокляла его и впредь всех хозяев этого дома. Тогда, естественно, никто не придал никакого значения ее словам. Но, когда по прошествии некоторого времени, ее мрачные проклятия стали сбываться, вспомнили о них. В том же году Шакун попадает в Одессе под трамвай, ему отрезает ноги, и он вскоре умер. По наследству дом перешел его старшему сыну, белому офицеру. В 1918 году красные расстреляли его во дворе собственного дома. Дом теперь достался среднему сыну. Он служит в банде Махно. Банду разгромили, он раненный вернулся домой и умер от заражения крови. Дом  уже достался младшему сыну. Во время немецкой оккупации Виски он сотрудничал с немцами и стал полицаем. После освобождения села Красной Армией, его арестовади, и больше о нем никто никогда уже не слышал. Очевидно, в  лагере он погиб.

Дом достался каким-то дальним родственникам Шакуна. После войны в нем никто не жил, дом пустел и ветшал, усадьба приходила в запустение. Так они пустовали около пяти лет, прежде чем обрели новых хозяев в лице деда и отца Вадима. На семейном совете было принято решение о покупке этого дома. Дом купили на деньги Ивана Ивановича. Они у него были. Он копил их всю жизнь. В суеверия и проклятия никто не верил, все относили к простым совпадениям. А почему оформили на двух хозяев сразу? Потому что вся усадьба занимала участок в 32 сотки, а занимать более 15 соток одному хозяину тогда не полагалось.

Но интересно продолжение истории этого дома. Единственным исключением из этой цепи трагической гибели наследников этого дома по мужской линии, пожалуй, был Иван Иванович. Он на семьдесят восьмом году жизни умирает своей смертью. Хозяином дома становится сын новой жены Ивана Ивановича Олег. Непутевый мужик, он никогда не имел постоянной работы, гулял и пьянствовал. Пропивает все, все, что только может, тащит из дома. На этой почве у него постоянные скандалы с матерью. Во время одной из таких ссор он с топором бросается на мать и разносит ей голову. Суд приговаривает его к высшей мере наказания – расстрелу. Приговор был приведен в исполнение.

Кому потом достался этот дом, Вадиму было неизвестно, да он и не очень интересовался этим. Кто знает, как бы сложилась его судьба и судьба его семьи, если бы они тогда в 1954 году не уехали из Виски?

Но тогда сколько интересного сразу ворвалось в жизнь мальчишки с приобретением нового дома! Чем-то таинственным и загадочным веяло от этой  старинного дома и всей усадьбы. Ему казалось, что дом, построенный еще до революции, наполнен какими-то тайнами и чудесами. Начитавшись книг о замках и приведениях, Вадиму все чудилось, что в доме должны быть тайные двери, подземные ходы и прочая атрибутика приключенческих романов. Во время ремонта он изучал и обстукивал все стены, проверял их толщину и внимательно вглядывался в пол: нет ли там люков в подземелье.
А сколько тайн должен был нести в себе чердак! С замирание сердца он поднялся по лестнице, открыл люк и проник на чердак. Там было темно и тихо. От раскаленной на солнце железной крыши веяло жаром. Пахло пылью и мышами. Сквозь пыльное и грязное слуховое окно струился слабый свет. Постепенно глаза стали привыкать к темноте. Он уже стал различать стропила, перекладины и балки кровли. Всюду было полно пыли и паутины. Вместо тайников и сокровищ на чердаке валялись какие-то пустые ящики, обручи от бочек и прочий ненужный хлам. Но все же поиски его увенчались успехом. В углу он нашел какой-то полубочонок с каким-то механизмом и цилиндром внутри. К нему было приделано чугунное колесо с ручкой. На чердаке рассмотреть находку не представилось возможным, назначения ее мальчишка не мог понять. С большим трудом  ему все же удалось спустить ее вниз. Там с помощью взрослых установили ее назначение. Это был старинный агрегат для изготовления мороженного в домашних условиях. Внутри  деревянного бочонка с помощью передаточного механизма вращался цилиндр емкостью литров на 5-7. Внутри его была неподвижная гребенка-мешалка. Цилиндр приводился в движение с помощью ручного привода с  колесом и ручкой. В бочонок в пространство между его стенками и цилиндром закладывался лед, посыпанный солью. Цилиндр заполнялся специально приготовленной смесью, из которой потом получалось мороженое. Ручку крутили, цилиндр вращался, мешалка перемешивала смесь, которая, охлаждаясь, превращалась в мороженое.

За долгие годы бездействия механизмы поржавели и покрылись грязью. Вадим так обрадовался этой находке, что не пожалел труда, и всю неделю отчищал ржавчину, отмывал в керосине механизмы, смазывал их, отчищал шкуркой цилиндр. Потом он начал приставать к матери, чтобы она приготовила смесь для мороженого. Нужно сказать, что в то время мороженого дети почти и не видели, поэтому Вадим с  большим энтузиазмом взялся за такую возможность получить в домашних условиях мороженное да еще в таких количествах. Когда отец впервые после войны привез Вадима в Киев, а Вадиму тогда было лет десять, он первый раз попробовал мороженое. Оно ему так понравилось, что он никак не мог остановиться. Отец дал ему возможность, что называется, «отвести душу», съесть его столько, сколько захочет. Вадим ел целый день: и в стаканчиках, и в брикетах, и эскимо, и из вазочки в кафе-мороженое. Из всех воспоминаний тех лет о Киеве самым ярким осталось только воспоминание об этом сладком продукте. А теперь мороженое можно было делать дома! Для этого можно не жалеть никаких усилий.  И наконец, мать согласилась. В одно из воскресений приготовила смесь из молока, яиц, сахара и ванилина. Смесь залили в цилиндр и установили в бочонок. Загрузили лед из ледника, посыпали его солью. Мальчишка с усердием начал вращать ручку. Это было нелегко, но мальчишка старался изо всех сил. Прошло полчаса. Заглянули в цилиндр. Никаких результатов. Смесь пока даже не думала густеть. Закрыли цилиндр и снова стали крутить  колесо. Прошло еще полчаса – результат все тот же. Уже начинали болеть плечи и руки. Казалось, что смесь никогда не застынет. На помощь сыну пришел отец. Еще через час по краям цилиндра стали образовываться небольшие сгустки. Крутили еще два часа. Смесь в цилиндре немного загустела, но до консистенции мороженого ей было еще далеко. Тогда решили крутить ручку не все время, а периодически. Теперь смесь продолжала остывать, а уставать стали меньше. Прошел еще час. Внутри цилиндра уже было мороженое, как жидкая сметана. Дали всем попробовать. Вадиму показалось, что вкуснее ничего он не ел. Минут через сорок лакомство было готово. Тяжелый труд был вознагражден. Наелись сами и угостили всех, кто принимал участие в этом деле, и даже соседей и знакомых. Вадим удовлетворил свое желание, но почему-то снова заниматься этим ему уже больше   не хотелось.

Что представляла собой дом и усадьба? Усадьба дома Шакуна находилась в северной части села, почти у самой его окраины. Дальше были только двор инфекционного отделения больницы со своими хозяйственными постройками, небольшое поле и дальше было кладбище. С южной стороны к ней примыкал двор ветеринарной лечебницы с хозяйственными постройками, домом врача и садом. Слева и справа двор ограничивали улицы: одна большая улица Горького, и другая улочка, которая даже не имела своего названия. Площадь усадьбы составляла 32 сотки. При оформлении покупки дома приехали землемеры и лишнюю площадь «отрезали». Внутри огражденной усадьбы на расстоянии 3,5 метра от забора забили два колышка и сказали, что этой частью земли пользоваться они не имеют право. Несколько лет там ничего не садили, а потом колышки эти сгнили и о них вообще забыли.

Дом, по меркам села, был довольно большим. Он имел пять комнат, кухню, две прихожие, кладовую, веранду и погреб. Кроме парадного входа со стороны улицы, был еще так называемый «черный» ход со стороны кухни. Из дома в сад можно было также попасть через двери веранды.

О центральном отоплении жители тех мест и понятия не имели. Дом отапливался тремя печами: на кухне, в столовой и в зале. На Украине всегда было трудно с дровами, поэтому топили  углем, брикетом, кизяком и даже соломой и стеблями кукурузы и подсолнуха. Впервые Вади увидел центральное отопление в клубе сахзавода. Он очень удивился: неужели эти трубы могут обогреть такое помещение?
В зимнее время для экономии топлива «холодную» половину дома закрывали и не отапливали. Не отапливаемой оставались парадный вход, одна прихожая, кабинет и зала. И, несмотря на это, места хватало всем. Иван Иванович жил в своей комнатушке. Дверь из его комнаты выходила в столовую. Столовая была комнатой с пятью дверями. Из нее можно было попасть в залу, на кухню, в комнату, где жил Вадим с родителями, в комнату деда и на веранду. Зимой было немножко тесновато, но зато летом было приволье. Весной расклеивали дверь на веранду, и по вечерам на ней собиралась вся семья. Ужинали, обменивались последними новостями, читали газеты или просто отдыхали. Летом веранда, густо обросшая диким виноградом, была для них шестой комнатой.

Прямо из веранды, сразу попадаешь в сад. Перед тобой простирается широкая аллея, образованная двумя рядами кустов сирени и жасмина. Аллея давно уже заросла барвинком и ландышами. Очищать аллею и уничтожать эту красоту не поднималась рука. Так и оставили ее в этом виде. Ходили только по узкой тропинке, стараясь не мять эти цветы. Посредине аллеи возвышалась огромная сосна, единственная сосна во всем селении. Она была достопримечательностью во всей округе.
Позже Вадим с матерью у веранды в самом начале аллеи посадят розы. Этот розарий стал предметом их забот и увлечений.  Каких только роз здесь не было! И низкорослые чайные, и огромные белые, и темно-красные, почти малиновые. Но больше всего было обыкновенных, розовых. Они росли здесь, как сорняки. Стоит только год зазеваться – они уже по пояс. Что только с ними не делали. И вырубали, и корчевали их – ничего не помогало. Они росли снова и снова. Тогда Вадим решил их окультуривать.  Весной он подрезал ростки диких роз и прививал к ним «благородные» сорта. Поэтому на огромных кустах можно было увидеть сразу несколько сортов. Вечерами они благоухали, и их запах доносился до веранды и даже в открытые окна дома. Веранда выходила на восток, а к северной части дома примыкал сад, образованный огромными старыми деревьями: кленами, осокорями и липами. Осокори росли только в этой усадьбе. Это были удивительные деревья, с почти белой, как у березы корой, и  с листьями, с верхней стороны зелеными, а с внутренней серебристыми. Это было южное растение, в сильную жару листья поворачивались к солнцу  серебристой стороной и отражали жаркие солнечные лучи.  Почти в центре сада рос огромный куст орешника. Внизу все пространство между деревьями было покрыто густой зеленой травой, которая не выгорала на солнце до глубокой осени. Летом между деревьями вешали гамак, на котором можно было отдыхать в тени. Дальше в саду, где земля была вскопанной, стояли старые яблони и груши. Они еще плодоносили, поэтому уничтожать их не хотелось. Вадим вместе с Иваном Ивановичем решили их облагородить. В то время Вадим по ботанике изучали плодовые деревья, и теперь работа в саду была для него хорошей практикой. Старый и малый носились по всему району в поисках хороших сортов яблонь и груш. Они так увлеклись садоводством, что через год у них в усадьбе было уже 99 плодовых деревьев. Старую грушу мальчишка сделал своим исследовательским полигоном. Груша была дикой, но росла чудесно, не боялась ни морозов, ни вредителей. Вадим срезал ее ветки и на их место прививал черенки различных сортов «благородных» груш. Через несколько лет из 16 привитых на одном дереве сортов принялись 9. Удивительно было наблюдать, как на одном стволе среди темной листвы висят груши различной формы и цвета.

С запада между домом и забором было пространство метра три шириной. На этом участке земли Нонна Ивановна с сыном разводили цветы. Здесь были тюльпаны, желтые лилии, пионы, георгины и хризантемы. С этой же стороны от калитки к парадному подъезду дома шла небольшая аллейка из кустов желтой акации. И вся усадьба по всему периметру была как бы обнесена живой изгородью из кустов сирени, желтой акации и боярышника.
В доме долго никто не жил, и вся усадьба и дом пришли в запустение. Дом требовал капитального ремонта. Построен был он в средине прошлого века, и ему уже было почти сто лет. Многие его детали пришли в негодность. Требовалась замена оконных рам, некоторых дверей и частично пола.

Летом 1952 года начался ремонт дома. Для Вадима наступило интересное время. Он часами мог торчать возле столяра, не пропуская ни одной мелочи в его работе. Он успел выучить назначение каждого плотницкого и столярного инструмента, учился технологии обработки дерева. Столяр иногда доверял ему постругать какую-нибудь несложную деталь. Мальчишке очень нравилось работать с деревом, и он на всю жизнь сохранил любовь к этому теплому и податливому материалу.

Но интереснее всего было работать с маляром. Маляр оказался очень интересным человеком. По сути дела, он был не маляром, а неудавшимся художником. Учился он в Одесском художественном институте. Злые языки говорили, что его выгнали из института на последнем курсе. Для дипломной работы выпускники должны были представить картины современной городской жизни. Пока его однокурсники корпели над своими полотнами, он валялся на пляже и проводил  время в пивных. За последнюю неделю опомнился и быстро написал полотно. Писал легко и быстро. На картине было изображена трамвайная остановка и как одесситы с боем берут трамвай. Здесь была изображена драка, где в ход шли  и зонтики. Говорят, что полотно было написано просто талантливо. Но комиссия работу не приняла, и его исключили из института за клевету на советскую действительность. Он вернулся домой в Виску, работы по специальности не было, и он подрабатывал малярством. Но у него была душа художника, и он не мог просто тупо делать свою работу. Казалось бы, чего проще, крась себе пол, и все. Нет же, красил он пол, не как маляр, а как художник. В зале вначале выкрасил весь пол красной половой краской, затем в полуметре от стен провел тонкую желтую полоску, и эту полосу вдоль стен выкрасил под дерево. Получилось очень красиво, создавалось впечатление, что красный палас лежит на деревянном полу.

Двери красил он тоже с  душей. Вначале всю дверь покрыл белой краской,  затем филенки красил серой. Тонкой кистью по серому фону делал несколько мазков  белым, черным и красным цветом. Затем широкой кистью в слабой серой краске все слегка смазал. Получилось полное впечатление текстуры мрамора.  Вадим не отходил от него ни на минуту. Ему все, что мастер делал,  было так интересно.

Когда этот маляр брался за эту работу, он поставил условие: кроме буквально смешной цены, которую он запросил за работу, к обеду должны ему поставлять «чекушку» водки. Эта забота теперь легла на плечи Вадима. Каждый день он бегал в сельмаг за бутылкой и доставлял ее работнику. Тот во время обеда не спеша раскладывал  на газете свою еду, наливал в стакан водку. Пил не торопясь, закусывая хлебом, салом и луком. После этого впадал в какое-то блаженное состояние. Сразу становился добрым и разговорчивым. Многое о своей жизни он поведал Вадиму. Мальчишка не все понимал, о чем говорил ему собеседник. Тот говорил об интригах, завистниках, конъюктурстве и подхалимах. Говорил о несправедливости общества, не признанности гениев и серости общей массы населения. Постепенно речь его становилась все тише, он уже что-то бормотал себе под нос, и вскоре засыпал, также сидя, только привалившись спиной к стене. Спал он с полчаса, потом просыпался, становился хмурым и неразговорчивым и снова брался за работу. Юный помощник рядом с ним учился малярному искусству. В последствие эти уроки, полученные в детстве, пригодились ему и во взрослой жизни.

К концу лета, в основном, ремонт был закончен, и семья переехала в новый дом. К сожалению, все детали переезда бесследно испарились из памяти Вадима. Дальнейшие его воспоминания относятся к периоду жизни в этом доме.

Без подсобных построек жить стало трудно, поэтому на следующее лето около дома начали строить сарай. Прежний был разрушен авиабомбой во время войны. Строили сарай из шлака, заливая его смесью гашеной извести с песком.

Глава  8  Дедушка Иван Иванович

Иван  Иванович,  отец  матери, который  овдовел  еще  в  1944 году, решил жениться во второй раз. В ту пору  ему было уже 67 лет, а его избраннице Екатерине - 36. Старик он был крепкий, сильный  и,  самое  главное, достаточно богатый. Последднее и привлекло молодую женщину. Она без мужа воспитывала 14-тилетнего сына. Работала вместе с  Иван  Ивановичем  в больнице операционной медсестрой. Сотни операций они  провели  вместе,  она ассистировала ему на каждой операции и сумела изучить все его привычки, слабости и недостатки. Постепенно их отношения переросли в служебный роман.


Его   в   какой-то  мере  можно  было  понять.  Пожилому  мужчине, овдовевшему  10  лет  назад,  безусловно,  хотелось  иметь рядом с собой еще достаточно  молодую женщину, которая могла бы заботиться о нем. Он жил в семье вместе  с дочерью, зятем и внуком, но этого было недостаточно. Очевидно, хотелось еще женской ласки и внимания.

Но  что, кроме материальной выгоды могло интересовать эту женщину в  старике?  Это прекрасно понимали все окружающие и всеми допустимыми и недопустимыми  способами  старались препятствовать этому браку. Но Иван Иванович  был тверд и непреклонен. Дочь, зять и Вадим категорически были против того, чтобы в их совместный дом вошла  эта авантюристка.

Был   собран   семейный  совет.  Для  этого даже вызвали  сына Ивана Ивановича Игоря. Естественно, на этот совет Вадим приглашен не был. Но, используя  технические  средства,  он  слышал  все,  о  чем  говорили  в столовой.  В столовой, где проходил этот совет, был еще ранее установлен динамик, по которому Вадим обычно транслировал  музыку со своей комнаты. Он  подключил  этот  динамик  ко  входу  усилителя, теперь он выполнял роль микрофона,  а  с помощью наушников  слышал  все,  о чем говорили взрослые, не вызывая подозрений, что он подслушивает.

   На  семейном  совете  дети  выступили  единым фронтом и поставили старику ультиматум: или мы - или она. А он ответил им резонно: “Если вы, дети  мои, дошли до того, что ставите такое условие мне, вашему отцу, то мне ничего не остается, как выбрать ее”.

И  этим было сказано все. На следующий день Игорь Иванович уехал. Дом  разделили  на  две  половины.  В летней его части стала жить семья Вадима,  а  в зимней - дед с молодой женой. Шла молчаливая конфронтация, семьи  не  разговаривали друг с другом. Продолжать жить в таких условиях было дальше нельзя,  поэтому  отец  Вадима  начал  искать себе работу в другом городе.  Вскоре  такая  работа ему нашлась в Купянске Харьковской области,  и  он  уехал  пока  туда  один  с тем, чтобы, получив квартиру, забрать  семью.  Было это  осенью 1953 года,  Вадим  в  то время учился в девятом классе.  Квартиру  отцу  дали  в начале зимы. Домашние решили, что Вадим поедет  к  отцу во время зимних каникул после окончания второй четверти. Нужно  было  успеть  адаптироваться в новой школе, чтобы это не делать в десятом,  самом  ответственном  классе. Жить они будут вместе с отцом до весны, а весной заберут мать со всем домашним скарбом.

С этим домом у Вадима связаны самые лучшие воспоминания детства. Чаще всего он вспоминает лето 1953 года. В это время Вадим после отъезда отца как-то еще больше духовно сблизился с матерью. Нужно сказать, что Нонна Ивановна играла в его жизни значительно большую роль, чем отец. Она воспитывала сына так, что он мог всегда с ней поделиться самым сокровенным. У нее даже по этому вопросу были разногласия с Игорем Ивановичем. Брат считал, что нельзя воспитывать в мальчишке потребность постоянно делиться самым сокровенным с другими. Это может ему повредить во взрослой жизни. Люди могут воспользоваться его откровенностью во вред ему. Но Нонна Ивановна считала, что лучше воспитывать ребека, постоянно «держа руку на пульсе». Так легче его уберечь от всего дурного.

 Этим летом они много времени проводили вместе. Мать читала Вадиму вслух интересные книги. Сам же Вадим читать не очень любил, а вот слушать, как читает мать, ему нравилось. Потом они обсуждали прочитанное. Мать воспитывала в сыне любовь к прекрасному, развивала у нег хороший вкус. Книги из школьной программы далеко не всегда отвечали вкусам молодого человека. Он читал их только потому, что это нужно было по программе.  Ему больше нравились романтические произведения. Он был просто влюблен в тургенеских героинь. Любимыми его авторами были  такие  разные писатели как Тургенев и О’Генри. Мать иногда читала ему и любовные романы, умело пропуская пикантные сцены. Так они летними вечерами подолгу засиживались за чтением у окна, пока на улице не становилось совсем темно.

А то лето изобиловало частыми и сильными грозами. До сих пор перед глазами Вадима стоит картина июньской ночи. Тогда они за чтением засиделись до темноты. А темнеть стало раньше, потому что с запада подошла огромная черная туча, закрыв собою полнеба. Уже слышались далекие раскаты грома. Гроза все приближалась. Вот уже упали  первые крупные капли дождя. После жаркого дня в открытое окно повеяло свежестью и прохладой. С каждой минутой становилось все темней. Вот уже молния расколоса небо прямо над головой и почти сразу же раздался грохот грома. Дождь полил стеной. Закрывать окно не хотелось. Они, как зачарованные, не могли оторавать взгляд от этого  буйства стихии. Стало уже совсем темно. Молнии сверкали  через каждые 5-10 секундр, тут же раздавался оглушительный грохот грома. Вспышки молний выхватывали из темноты чудесное видение. На фоне черного неба слева и справа от окна зеленые мокрые листья кустов цветущего жасмина и сирени казались изумрудными. Свет молний на их фоне подчеркивал белые цветы жасмина и темно-фиолетовые кисти сирени.  А внизу между кустами цвели  розы темно-бордовые, белые, чайные и обыкновенные розовые. Последние росли, как сорняки, их приходилось выкорчовывать. Не успеешь оглянуться, как их ростки  уже снова на клумбе. Это продолжалось до тех пор, пока Вадим не научился прививать к ним черенки благородных сортов.
Теперь перед их глазами вспышки молний озоряли целый розарий. А гроза все продолжала бушевать. И продолжалась она почти всю ночь. В детстве он слышал, что такие ночи почему-то называют «воробьиными».

И сейчас, уже спустя много лет, у Вадима перед глазами, словно фотография стоит картина той ночи, когда он был рядом с мамой.

Когда вся семья Вадима совсем покинула Малую Виску, Иван Иванович остался со своей молодой женой полным хозяином  всего этого дома. Вначале все шло нормально, а потом Екатерина начала «показывать коготки». Она потребовала, чтобы полдома он переписал на нее. Чего не сделаешь для молодой супруги? Он ее требование выполнил. Дальше - больше. Она потребовала, чтобы он прекратил всякую связь с сыном и дочерью. Связь между ними все же поддерживалась через знакомых. Они доставляли ему письма от дочери и внука.  С каждым днем его семейные отношения ухудшались. Она уже, не стесняясь сына, орала на старого человека, как на мальчишку, всячески унижая его. Он крепился, сколько мог, но потом в тайном письме к дочери он написал: «Доченька, забери меня отсюда, я уже больше не могу». Как отреагировали на это родители Вадима? Конечно, они не могли оставить старика в беде. Аркадий Исаакович поехал в Виску и буквально выкрал Ивана Ивановича из дому, когда Екатерина была на работе.  В то время он уже не работал  несколько лет, был на пенсии. Исполнилось ему тогда 70 лет. Взял с собой старик только самое необходимое, в надежде, что потом заберет остальное, когда обживется на новом месте.

Дорогу перенес он неплохо, дома встретила его дочь. Они создала ему условия для жизни, на сколько это было возможно в той квартире. Вначале старик радовался, даже плакал от счастья – настолько хорошо ему было среди родных людей. Но вот прошло несколько дней. Дочь и зять целыми днями были на работе, возвращались только к вечеру. Целыми днями Иван Иванович был один. Квартира не позволяла выделить ему отдельную комнату. Ему приходилось приспосабливаться к новым условиям, к новой обстановке. Всю свою жизнь он привык жить так, что он знал всех вокруг, и люди все знали его. А здесь вокруг были все чужие, он никого не знал, и его никто не знал. За день не с кем было обмолвиться словом. Много читать он уже не мог – глаза не те. Телевизор смотреть он не любил, да и днем не было хороших передач. Оставалось ему только лежать, глядя в потолок, или сидеть со своими мыслями. И он затосковал. Смертельно затосковал по Виске, по дому, и даже по сварливой жене. Он просто уже не выдержал. Если бы хотя Вадим был дома. Тогда ему было бы легче. Но Вадим в это время учился в училище. И старик  бежал … Уехал так же тайно, как уехал из Виски.

Конечно, по возвращению его ждали не медовые пряники. Екатерина теперь поставила  условие: если собирается жить с ней, он должен переписать на нее весь дом, все имущество, и все, что у него на книжке. Что оставалось делать старику? Он повиновался. Случилось именно то, что предсказывали ему дети и все знакомые, стараясь уберечь его от этого брака. Но он поступил по-своему. И теперь приходилось расплачиваться за все. Последние годы его были достойны сожаления. Она его лишила всего. Знакомые писали, что целыми днями одиноко сидит Иван Иванович на лавочке у дома смотрит на дорогу. Прохожие спрашивают его:

- Ждете кого, Иван Иванович?
- Может дети или внуки заедут …

Но у детей и внуков были свои заботы, своя жизнь. Никому старики не нужны. Умер он в возрасте 78 лет в начале июня 1964 года. Похоронили его рядом с могилой Марии Васильевны. Их расставание длилось чуть более 20 лет. На похороны ездила одна Нонна Ивановна. О смерти деда Вадим узнал только от матери, когда через несколько дней после ее возвращения с похорон приехал в отпуск с женой и дочкой. Не довелось Ивану Ивановичу увидеть свою правнучку.

Стоит старое деревенское кладбище на окраине небольшого украинского мистечка. Кресты на могилах гниют и падают. Нет давно уже в живых его дочери, нет уже и сына. А внуки уже тоже старые. Они где-то далеко, у них уже свои внуки. Никто больше не приходит на могилу стариков …

Но это оказалось не совсем так. В 2006 году Вадим приехал в Малую Виску на  празднование 50-тилетия выпуска его класса. Встретиться ему удалось с 18 одноклассниками, среди которых была Нина Шпак (в замужестве Борджакова), самая близкая подруга его школьных лет.  У нее он и остановился на эти дни.  Вместе с ней он посетил старое кладбище, где среди заросших бурьяном и давно не ухоженных могил нашел могилу Ивана Ивановича. Рядом с ней должна была быть могила и Марии Васильевны. С Ниной они привели в порядок могилы и на следующий год с помощью своей доброй подруги восстановили крест и фотографию Ивана Ивановича на могиле. Добрая память о старом докторе живет в памяти благодарных односельчанах.  Его любили при жизни и помнят до сих пор. Через год общественность мистечка отмечала 100-летие старой больницы, и в местной газете была большая статья, в которой много добрых слов было сказано о докторе Сисьмееве И.И.


Глава  9  Павел Журавленко

Когда Вадим вспоминает друзей своих школьных лет,  мысли его в первую очередь обращаются к самому близкому другу детства Павлу Журавленко, или просто Павлуше.

Не зря говорят, что самая крепкая дружба начинается с драки. Так получилось и у Вадима с Павлом. Нет, конечно, в прямом смысле этого слова драки не было, но пострадавший был. Им оказался Вадим.

Случилось это в третьем классе. Во время перемены младшие классы носились по двору школы, и занимались, кто чем хотел. Рядом со школой были руины здания райкома партии, разрушенного во время войны. Мальчишки часто играли на этих руинах, и любимой игрой мальчишек того времени была война. И чаще всего, эта война сводилась к тому, что одна группа «бойцов» швыряла камни в другую. Одни оборонялись, а другие нападали. И вот во время одного такого боя Павел запустил очередной снаряд – кусок красной черепицы в атакующих, и попал в голову Вадима. Острый конец черепицы рассек до крови кожу на голове пострадавшего. Вадима тут же отвели в медпункт школы и наложили повязку. Домой Вадим вернулся перевязанный, а бдительная учительница вызвала в школу мать Павла. И в тот же вечер мать виновника пошла с  извинениями к родителям Вадима, прихватив с собой Павла. Мать Вадима очень спокойно отнеслась к этому происшествию: виноваты оба, швыряли камни оба. Умеешь бросать – умей и уворачиваться. Она вовсе не была в обиде на свою гостью, а даже наоборот,  очень рада была новому знакомству. Они очень мирно побеседовали за чашкой чая. А в это время мальчишки играли в комнате Вадима. Их матери очень быстро нашли общий язык, а о мальчишках и говорить не приходится. Так они и подружились. Эта их дружба прошла через все школьные годы, и даже тогда, когда Вадим уехал из Малой Виски  и через год поступил в военное училище, а Павел в институт, они продолжали поддерживать дружеские отношения. Жаль, конечно, что жизнь их развела в разные концы, и они почти потеряли связь друг с другом.

Но в школьные годы у Вадима не было лучше и преданней друга, чем Павел. Друг его был невысокого роста, светлый, скорее даже немножко рыжеватый. Он обладал чудным общительным характером. Принадлежал он к той категории людей, которых все любят и у которых практически не бывает врагов. Павел прекрасно играл на гитаре, очень даже неплохо пел, поэтому он часто бывал душей любой компании. Девчонки его обожали, но из-за его небольшого роста относились к нему, как к чудной игрушке. Никто всерьез его, как парня, не воспринимал. Конечно, это его обижало и доставляло ему много огорчений.

Семья Павла жила в небольшом собственном доме на  берегу реки. В семье у них, кроме Павла, была старшая дочь Галина. Кроме того, с ними жил еще дед. Отец Павла Иван Николаевич Журавленко был прекрасным механиком. Буквально не было вещи, которую он не смог бы сделать или починить. Во время войны он был оружейным мастером, чинил пушки, минометы, гаубицы, ружья, автоматы и прочую военную технику.

Естественно, его любовь к оружию не могла не сделать его охотником. Еще до войны он славился как один из самых заядлых охотников. Многие из его друзей-охотников вернулись с войны с прекрасными трофеями – охотничьими ружьями лучших европейских марок. А Иван Петрович привез с собой из Германии только ствол.

Вадим был невольным свидетелем той первой встречи после войны друзей-охотников перед охотой по первой пороше на зайца.

Гордые и важные шли охотники со своими прекрасными трофейными двустволками, хвастаясь друг перед другом марками своих ружей. А над Иван Петровичем посмеивались, из-за плеча у него торчал один ствол, а он только помалкивал. Но, когда они вышли на линию огня, и поднятый собаками заяц понесся перед ними по полю, началась беспорядочная стрельба. Бах-бах из одного ружья, бах-бах из второго, а заяц все бежит. Бах-бах с третьего, бах-бах с четвертого. А заяц все бежит.  Доходит черед до Иван Петровича. Бах – бах – бах, и заяц свалился. Охотники, забыв про зайца, со всех концов спешат к Иван Николаевичу, открыв рты от удивления. А он преспокойно прячет в чехол свою одностволку. У всех на лицах один вопрос: как можно из одного ствола кряду сделать три выстрела? Ответ был прост: Иван Петрович из своей немецкой берданки сделал пятизарядный автомат со сменными обоймами на 5 патронов. Ствол длиннее и легче, чем у двустволок, ружье стреляет лучше. И здесь Иван Петрович наколол всех.

Вадим помнит много охотничьих историй, рассказанных в кругу друзей Ивана Петровича. Как правило, это были веселые истории.

В их компании был бухгалтер Иван Семенович Макуха, добрейшая душа, толстяк и непоседа. Носил он огромные линзы очков.  Без них он ничего не видел. И всей их компании почему-то доставляло удовольствие подтрунивать и подшучивать над ним, а иногда и разыгрывать.

Снаряжать патроны для своего ружья Иван Семенович не любил и не умел. Всегда он просил кого-нибудь сделать это за него. Вот мужички и  решили подшутить над ним. В несколько патронов они вместо дроби засыпали двойную порцию пороха и забили по два войлочных пыжа. При выстреле с таким патроном получается очень сильная отдача.

Итак,  Иван Семенович отправляется на охоту на уток. Дело было уже в самом конце лета, ночи были уже прохладные, да и вода в реке тоже. И вот плывет на рассвете лодка с охотниками среди густых камышей. Иван Семенович сидит на корме лодки, на заднем борту. Туманный рассвет, вокруг тишина. И вдруг шум крыльев, и пара уток проносится над лодкой. Охотники вскидывают свои  ружья и палят в воздух. Иван Семенович тоже стреляет дуплетом. И, как на грех, он вставил в ружье именно те патроны без дроби. Звучит выстрел, ружье дает сильный обратный толчок.  Бедный охотник кубарем вместе с ружьем летит в воду. Бедолагу-охотника вытащили сразу, в вот за ружьем пришлось нырять полдня в совсем не летнюю воду.

В другой раз пошли они на зайца. Зная о плохом зрении Иван Семеновича, решили над ним подшутить. Заготовили сразу две шутки. Один из охотников прихватил с собой из дому кошку и шкуру зайца. Пока Ивана Семеновича отвлекали разговорами, он натянул на бедное животное шкуру зайца и привязал его к дереву на длинной веревке. Остальные охотники, зная обо всем, специально увлекли Иван Семеновича за собой. Сделав круг, подошли к этому же месту. Идут цепью, и вдруг наш охотник видит за деревом зайца. Палит в него из своего ружья (а патрон-то опять без дроби). И вдруг этот заяц срывается с места и с криком «мяу» карабкается на дерево.  У Иван Семеновича от удивления отвисла челюсть. Вся компания катается от смеха. Первая шутка удалась.

За ней последовала вторая. Уже убитого зайца посадили аккуратно за пеньком, как живого, строго на пути у нашего героя. На этот раз он сам осмотрел все свои патроны, и выбрал кондиционные.  Снова охотники  растянулись в цепь, и гонят следующего зайца. Опять видит Иван Семенович зайца за пеньком. Целится в него, стреляет. Заяц не реагирует. Стреляет снова. Заяц падает на бок. С криком радости бросается охотник к своей добыче. А на груди у зайца табличка: «Иван Семенович, за что же ты меня убил? У меня же жена и дети …» Снова хохот и грустные глаза Семеновича.

Об этом всем вспоминал Вадим, когда думал об отце Павла. Золотые руки ружейного мастера были хорошим примером и для сына. Он привил ему понимание того. что любую вещь можно исправить, нужно только найти нужный инструмент и материал. И уже Павел всегда старался не отказываться от ремонта сломанной вещи, а пытался ее починить. Эти навыки и умение рядом с другом осваивал и Вадим. И это часто  его выручало.

Самым большим увлечением ребят в те годы в зимнее время  были коньки. О специальных ботинках с коньками никто даже и представления не имел.  У многих коньки были самодельными, и крепили их к той обуви, которую носили, кто что имел.  У некоторых счастливчиков были заводские коньки «снегурки» с широким лезвием. Но крепить их к обуви была целая проблема. Что только не придумывали мальчишки! Привязывали их ремнями и веревками, но все равно они держались плохо, постоянно съезжали в сторону, на них нельзя было сделать крутой поворот или резко затормозить, а тем более, играть в хоккей. Особенно трудно было крепить пятку конька к каблуку, она то и дело норовила съехать в сторону. Настоящей революцией в креплении стало изобретение   штыря в виде гриба с приплюснутыми боками на пятке конька и уголковых «лапок» впереди. Теперь достаточно было в каблуке ботинка или сапога сделать отверстие, которое потом закрыть металлической пластиной с овальным отверстием, а пластину надежно прибить к каблуку. Конек вставлялся штырем в  отверстие пластины, поворачивался и «лапками» крепился к подошве. Специальным ключом «лапки» прижимались к подошве с двух сторон, обеспечивая надежное крепление конька.

Отец откуда-то из командировки привез Вадиму коньки «снегурки». И, к тому же, вдоль их полозьев была прорезана бороздка для более устойчивого скольжения. Вадим был вне себя от счастья. В тот же день он помчался к своему другу Павлушке, и они из латуни вырезали пластины для крепления коньков к ботинкам. Ему так не терпелось опробовать свои новые коньки. И вот они уже укреплены на ботинках, и друзья спускаются к реке на лед. Еще  мгновение и он уже несется по гладкому льду. Можно делать резкие повороты, тормозить и вертеться, как хочешь, не опасаясь, что крепление подведет.

В те времена на Украине зима, как правило, начиналась без снега. В декабре постепенно морозы сковывали вялотекущую реку Высь, превращая ее в многокилометровый каток. По всей реке можно было видеть мальчишек с раннего утра до позднего вечера носящихся по речному льду. Во многих местах река густо поросла камышом, образуя целые лабиринты из островков, бухточек и заливчиков. Как хорошо было в них играть в догонялки, прятаться, устраивать засады на девчонок. Но такое раздолье иногда длилось недолго, до тех пор, пока не выпадал глубокий снег. По мелкому снегу еще можно было еще как-то на «снегурках» носится по реке, можно было так же  еще расчистить площадку и устроить на ней каток. Но если снега выпадало много, то ребятам оставалось только кататься по дорогам, где снег был укатан шинами автомобилей.

Если же снега долго не было, то лед постепенно покрывался пылью, которую ветер приносил с полей. И тогда стоило только упасть, что случалось весьма нередко, как тут же твоя одежда покрывалась грязными пятнами. А тогда дома уже нагоняя не миновать.

Вадим, словно молодой теленок, вырвавшийся на волю, носился по льду на своих новых коньках. Рядом с ним бегал Павлуша, у которого коньков не было, только стараясь  кататься на ботинках. И тут Вадим вдруг увидел подернуты грустью глаза друга.

-  Пойдем сделаем и тебе пластинки, - предложил Вадим.
                -    Зачем?
                -    Будем кататься по очереди.

Друзья побежали в сарай к тискам делать пластинки и для Павла. И вскоре каблуки ботинок друга засияли латунными пластинками. Теперь ребята катались по очереди. Павел делал большие успехи. Благодаря небольшому росту и крепкому телосложению, у него хорошо получались различные фигуры на льду. По сравнению с ним Вадим был долговязым и неуклюжим.

Коньками тогда увлекались буквально все мальчишки. Вскоре у большинства из них каблуки ботинок стучали металлом по мраморному полу в школе. Вадим почти не расставался со своими коньками,  таскал их с собой в школу, за что нередко ему попадало как в школе, так и дома.

И вдруг произошло у него несчастье. На одном из коньков сломался задний штырь, очевидно, он был  некачественно приварен. Для мальчишки это стало настоящей трагедией. Но выручил его, как всегда, друг. Он тут же сообразил, что в том месте можно просверлить отверстие, нарезать в нем резьбу, а потом по этой  резьбе подобрать болт. Болт расклепать и напильником придать необходимую форму. Затем закрутить болт по резьбе, он и будет играть роль штыря заднего крепления конька. Друзья, реализуя эту идею, провозились все воскресенье, но зато конек они починили.               
                Глава 10 Комсомольские годы

Если с учебой в школьные годы Вадим особенно не блистал, то в общественной жизни всегда принимал активное участие.  Еще с пионерских лет он мечтал стать комсомольцем. Это было почетно и патриотично. В комсомол принимали с 14 лет, а 14 лет ему исполнялось только после нового года в седьмом классе. Его одноклассников, которые почти все были старше его, уже давно приняли, а он все еще ходил с пионерским галстуком. В комсомол принимали только достойных, которые хорошо учились, хорошо знали устав ВЛКСМ и принимали активное участие в общественной жизни школы. Ему так хотелось влиться в эту дружную активную семью, но возрастом он еще пока не вышел.

Иногда ему удавалось попасть на открытое комсомольское собрание школы. Там ему нравилось все: и сама обстановка собрания, и выборы президиума, и яркие зажигательные выступления комсомольцев, и смелая критика своих товарищей и даже учителей.

Уже с начала второй четверти он стал готовиться к вступлению в комсомол. Во-первых, он подтянулся по учебе, во-вторых, выучил почти наизусть устав ВЛКСМ и ответы на  все вопросы по политике по опроснику. Например, там был такой вопрос: «Какие должности занимает Сталин?» На этот вопрос он мог четко ответить: «Четыре. Первая – Секретарь Политбюро ВКП(Б). Вторая – Председатель Президиума Верховного Совета СССР. Третья – Председатель Совета Министров СССР. Четвертая – Главнокомандующий Вооруженными Силами СССР». Кроме того, нужно было знать фамилии всех членов Политбюро ЦК ВКП(б) и их должности. Устав ВЛКСМ и все политические вопросы учил так, как учат уроки.

Ему удалось попасть в группу, которую принимали в самом конце 1951 года. Он очень волновался, когда шел на открытое комсомольское собрание школы. К тому времени ему еще не исполнилось 14 лет, он боялся, что его могут не принять из-за возраста. Но он рассчитывал, что к моменту получения комсомольского билета ему уже будет полных 14 лет.  Принимали на том собрании 7 человек, рассматривали каждого персонально. Рекомендации дали ему его старшие товарищи, с которыми он раньше учился. И вот он вышел перед всем залом. Вначале он рассказал свою автобиографию. По ней вопросов не было. Затем комсомольцы стали задавать ему вопросы из устава и текущей политики. На все вопросы он ответил правильно и уверенно. Потом начались прения. Комсомольцы выступали, рассказывали о нем, делали кое-какие замечания и высказывали пожелания, чтобы он исправил эти недостатки. Голосовали открытым голосованием. Все прошло гладко, вопросы были легкие, выступавшие его хвалили, недостатки отметили незначительные. Проголосовали за него единогласно. Возвращался домой он счастливым. Обо всем он дома рассказал только матери, отцу решил сделать сюрприз в свой день рождения. Через несколько дней его с большой группой кандидатов принимали в райкоме комсомола. Здание райкома комсомола находилось в двух шагах  от школы, поэтому туда он пришел прямо с уроков. Поступавших собралась большая группа. К своему удивлению, Вадим отметил, что в этой группе были парни и девушки значительно старше его. Некоторым уже исполнилось лет по 20. Особенно много было таких из колхозов. Теперь им придется платить большие комсомольские взносы. Работающие в то время платили 1% от своего заработка.  Учащиеся платили тогда по 2 копейки в месяц. Ожидающие толпились в приемной первого секретаря райкома. Вызывали в кабинет секретаря по одному.

Вадим волновался как перед экзаменом. И вот наступила и его очередь. Робея, он вошел в кабинет. За столом, накрытым красной материей сидели трое. В центре сидела женщина лет двадцати пяти – двадцати восьми. Она и была первым секретарем комсомола. Своих кандидатов представлял секретарь комсомольской организации школы Нина Шпак, первая школьная симпатия Вадима. Но сейчас ему было не до этого. Молодая женщина просмотрела его заявление, автобиографию и задала пару пустяковых вопросов типа: на какой стороне груди носят комсомольский значок. Вернее, она это хотела спросить, но в ее устах это прозвучало так: «На какой груди носят комсомольский значок?», что очень удивило Вадима. Но он быстро сообразил и ответил правильно. Все прошло гладко. Чуть позже ему вручили комсомольский билет с изображением профиля Ленина на обложке.

Это был один из самых счастливых дней  Вадима. Случилось это в канун нового года. А через неделю 6-го января, ему исполнилось 14 лет. И утром, когда отец подошел к его кровати, чтобы его поздравить с днем рождения, он с гордостью показал отцу  свой комсомольский билет. Для отца это была большая радость. Несмотря на все, что ему довелось пережить, и те несправедливости, которые он испытал по отношению к себе, он сохранил патриотизм, веру в партию и народ. В таком же духе он воспитывал и сына.

Вступление в комсомольские ряды оказало положительное влияние на Вадима. Это отметил даже его классный руководитель. Он стал собранней и стал лучше учиться.

Его активность в общественной жизни не прошла незамеченной. Уже в 8-ом классе его  избирают в комсомольский комитет школы, заместителем секретаря комитета. Нина Шпак оставалась бессменным секретарем, а он стал ее замом. Теперь на всех активах, собраниях они бывали вместе. Если Нина была серьезной, вдумчивой, собранной и деловой девушкой, то у ее заместителя было еще много детского. Например, ему доставляло  большое удовольствие прогулять уроки по уважительной причине: он был на комсомольском активе района. Но комсомольские поручения он выполнял добросовестно, поэтому ему и давали серьезные комсомольские задания.

Одно из них особенно ему запомнилось. Учился он тогда в 8-ом классе. Как-то в один из осенних непогожих дней вызвали комсомольский актив в райком комсомола и дали им серьезное поручение. Была уже глубокая осень, а в районе плохо шла вывозка кукурузы с токов. Секретарь райкома вызвала комсомольский актив  района, вручила им комсомольские мандаты и направила поднимать молодежь на помощь колхозам в уборке урожая.

Вадиму досталось соседнее село Злынка, километрах в двадцати от Малой Виски. Добраться до него можно было только поездом. И вот в один из таких осенних дней Вадим вместо школы отправляется рано утром на станцию и на каком-то попутном товарняке добирается до станции Капустино, рядом с которой  деревня Злынка. Это было русское поселение на Украине. Жили они уже здесь давно, но с местным населением почти не смешивались, сохраняли свой язык и свои обычаи. Свое название деревня получила то ли от украинского «злыдень», что по-русски означает бедный, то ли от русского слова «зло». Свое название деревня оправдывала. Жили они бедно и были достаточно агрессивны к чужакам. И вот в это село и приехал комсомольский комиссар с мандатом для поднятия молодежи села на помощь колхозу по вывозу кукурузы.

С большим трудом Вадиму удалось добраться до правления колхоза и найти там комсомольского секретаря. Им оказался огромный рыжий детина, лет 22-24, флегматик и увалень, с виду настоящий русский парень из старинных былин. Перед ним 15-тилетний комиссар выглядел школьником младших классов.  Но после убедительных доводов Вадима парень согласился собрать комсомольцев колхоза.  Пришли парни и девки, которым было уже за 20 и с недоумением уставились на чужака. Но пламенная, зажигательная речь на русском языке посланника райкома помогла убедить несколько человек оставить свои домашние дела и отправиться на ток. Правление колхоза выделило еще 2 грузовые машины под погрузку кукурузы. На одной из этих машин отправился и сам Вадим. С ним поехал еще один худощавый паренек неопределенного возраста, то ли ему было 17, то ли 20.  Достался им новый 5-ти тонный ЗИС.

Приехали они на ток. Там в огромных буртах была свалена кукуруза в початках. Средств для ее погрузки не было никаких.  Просто машина задним бортом подъезжала к куче, и ребята руками набрасывали початки в кузов. Вадим старался своим энтузиазмом заразить своего напарника, но его прошибить чем-то было трудно. Ему уже настолько осточертела эта колхозная работа, что он теперь все делал лениво и нехотя.

Часа три они грузили эту машину. Еще часа два ушло на доставку груза на станцию по осенним разбитым дорогам. Машина вязла, приходилось слезать, толкать ее, помогать вытаскивать из грязи, бросая початки под колеса.

Так целый день без еды, только на одном энтузиазме сделали они 3 рейса. Вторая машина успела  сделать только два. Не знаю на сколько эти 15-17 тонн помогли выполнить план, но Вадим возвращался домой с чувством выполненного долга и безмерной гордости за себя. В его мандате правление колхоза отметило, что благодаря его усилиям дополнительно было вывезено 10 машин кукурузы. Смертельно уставший и голодный поздней ночью он вернулся домой. Но вернулся довольный, потому что ему, пятнадцатилетнему удалось добиться такого результата. Тогда он уже почувствовал уверенность в себе.


                Глава  11 В агитбригаде

Менее тяжелыми, но более приятными были поручения, связанные с поездками агитбригад. При районом доме культуры была создана агитбригада, которая ездила по колхозам и давала небольшие концерты для тружеников села прямо в поле или на току.

Возглавлял эту бригаду художественный руководитель дома культуры Пал Палыч. Это был человек уникальный. Бывший разведчик, десантник, он прекрасно играл на баяне, гитаре и имел неплохой голос. И, самое главное, он умел заразить людей на любое дело. По его инициативе при доме культуры был создан духовой оркестр, и от желающих учиться играть не было отбоя. Нашлись и для этого и учителя музыки. Когда он организовал парашютный кружок, молодежь хлынула в него толпой. Готовил их он сам. Потом добился, чтобы для практических прыжков выделили им самолет.

Человек он был настолько обаятельным, что молодежь к нему просто липла, а все девчонки были от него без ума. Но в свои 35 лет он почему-то не спешил жениться.
 
В художественную самодеятельность при доме культуры таланты он собирал буквально по крупицам. Как-то, будучи в школе на вечере, он услышал, как Вадим читает стихи. Ему понравилось, и он пригласил его посещать кружок художественного чтения при доме культуры. Без особой охоты Вадим согласился, но после посещения нескольких занятий увлекся этим делом.

Так он и попал в эту агитбригаду. В одну из поездок с ним поехал лучший его друг Павел Журавленко. Он хорошо играл на гитаре и неплохо пел.

В бригаде было несколько солистов, исполнителей сатирических куплетов и народных танцев. Аккомпанировал всем и вел концерт сам Пал Палыч.

Первый раз бригада отправилась в турне на несколько дней по селам    района в конце августа. Дома с большой тревогой отпускали Вадима, но узнав, что руководителем едет с ними Пал Палыч, успокоились. Они знали, что с ним сына отпускать можно,  это человек надежный.

Для агитбригады выделили небольшой старенький автобус и бригада отправилась в путь. Ездили они по селам, давали концерты в поле, в сельских клубах, или просто на площадях в деревнях. Встречали их всегда хорошо. В те времена публика не была избалована телевизорами. Радиоточки в деревнях и те были не во всех домах. Хорошо, если заезжий киномеханик раз в неделю крутил кино. А тут приехали «живые» артисты. Народ на эти концерты валил валом. Как правило, вечером после концерта в клубе были танцы. На вечерние концерты продавали билеты. У Пал  Палыча для этого была целая книжка таких билетов. Деньги от вырученных билетов шли на пропитание бригады. Ночевали в деревнях у местных жителей по 2-3 человека в хате. Кормили их от колхоза, как правило, отменно. Колхоз выделял сметану, мед, яблоки,  груши, домашнюю колбасу, пышный домашний хлеб. Остальное добавляли хозяйки со своего огорода.
 
В один из вечеров заехали они в уже знакомое Вадиму село  Злынка. Днем они успели дать несколько концертов, а вечером, как всегда, был концерт и танцы в местном клубе. В клуб пытались прорваться без билетов трое подвыпивших здоровых парней, очевидно, гроза всей деревни. Но Пал Палыч оказался непреклонным – без билетов он никого не пустил. Парни пригрозили ему, что после концерта они с ним посчитаются. Концерт и танцы прошли нормально, Пал Палыч с Вадимом и Павлом спокойно вернулись в хату, где они собирались ночевать. Казалось, что парни забыли о своей угрозе. Но вдруг раздался грубый стук в дверь. Ввалился здоровяк.

- Выйди, поговорить надо.

Павел, игравший в это время на гитаре, перестал играть и повернул ее так, чтобы можно было ею воспользоваться для защиты. Вадим потянулся за бутылкой от шампанского.

- Спокойно, ребята, сидите, я сам, сказал Пал Палыч и вышел вместе с непрошенным гостем во двор.

А ребята прильнули к окнам. Было темно, и им видны были только силуэты стоящих во дворе. Разговора не было слышно. Они только увидели темные фигуры, которые надвигались на Пал Палыча с трех сторон. В руках у каждого было по ножу с выбрасывающимся лезвием. Пал Палыч стоял спокойно, скрестив руки на груди, пока они не подошли к нему вплотную. Они что-то орали, но ребята ничего не могли разобрать.

Внезапно Пал Палыч сделал, как показалось ребятам, одно резкое движение, и все трое, как подкошенные, свалились на землю. Через минуту Пал Палыч вошел в избу, на ходу складывая ножи, и спокойно сказал ребятам:

- Пойдите, помогите им.

Павел с Вадимом потом долго спорили, пытаясь восстановить в памяти, что же произошло во дворе. В конце концов, они сошлись на том, что Пал Палыч правой рукой свернул челюсть стоящему слева от него парню, левой рукой ударом в солнечное сплетение направил в нокаут стоящего справа, а ударом ноги в пах завалил стоящего впереди. Бывший десантник проделал это все вполне профессионально.

Когда ребята вышли во двор, они увидели следующую картину: один из парней, стоя на коленях и корчась от боли, тщетно старался вернуть челюсть на место; другой, лежа на спине и держась за живот  и дышал, как  рыба, вытащенная из воды, хватая ртом воздух; третий страшно орал, катаясь по земле и держа руки между ног. Пал Палыч вышел из хаты с ведром воды и подошел к последнему.

- Расстегните ему штаны, - скомандовал он ребятам.

Ребята расстегнули пояс и стащили с него штаны. Пал Палыч вылил ведро воды ему на трусы, от чего последний орать перестал. Потом он подошел к другому и резким ударом ладони вернул челюсть на свое место. К этому времени шок от удара в солнечное сплетение прошел, и третий парень со стонами покинул поле битвы. Последним уполз с мокрыми штанами парень, который задирался больше всех. Так закончилась эта короткая битва. Рано утром они уехали дальше из этого села, и потерпевшие не успели взять реванш за свое поражение. В память об этом случае в качестве трофея у Вадима остался немецкий нож с выбрасывающимся лезвием. Это происшествие еще выше поднял авторитет Пал Палыча в глазах у ребят. А через день его авторитет поднялся еще выше, когда он стал учить ребят плавать в водоворотах реки.

В этот день они попали в один из отдаленных колхозов уже на самой окраине района. В поле концерт они успели дать еще во время обеденного перерыва, а до вечернего концерта оставалось еще уйма времени. Поэтому они решили воспользоваться такой возможностью и выкупаться в местной реке. Скорее всего, это был один из притоков Южного Буга. Река здесь была хотя и не широкая, но довольно быстрая. Она текла в каменистом ущелье, часто меняя направление. От этого в некоторых местах образовывались водовороты, вода в ней была чистой и прохладной. Здесь река была совсем не такой, к какой привыкли ребята. Река Высь, где постоянно купались ребята, была тихой, с почти незаметным течением и вся покрытая густыми водорослями. Здесь же вода неслась в каменистых берегах, журча и пенясь.

К этому времени ребята уже неплохо плавали, но им еще не приходилось плавать в реке с быстрым течением. Пал Палыч выбрал место у огромного камня, на котором можно было расположиться и прыгать с него в воду. За этим камнем река делала крутой поворот и расширялась. У самого камня течение было самое быстрое и была заметна постоянная воронка водоворота. Вадим много слышал о водоворотах, знал, что его сверстники часто тонули в таких местах, и инстинктивно боялся заплывать в такие места. Пал Палыч, наоборот, считал, что ребята должны уметь выплывать из таких водоворотов, и собирался на практике научить их делать это. И вот он первым решил испробовать воду. Даже не проверив глубину воды у камня, он, разогнавшись, нырнул в реку вниз головой. Камень возвышался над поверхностью воды метра на три. С большой скоростью он вошел в воду, и, казалось, едва погрузившись, он тут же оказался на поверхности. Глубина на этом месте оказалась вполне достаточной, чтобы прыгать с такой высоты. Он отфыркался и стал плыть по течение. Течение его сносило в сторону водоворота. Ребята заметались на берегу, не зная чем ему помочь. Но он спокойно плыл к воронке водоворота, широко раскинув руки и ноги. В самом центре водоворота его стало затягивать вниз. Он не делал никаких попыток воспрепятствовать этому, спокойно погрузился в темные воды. У ребят сперло дыхание. Они стали лихорадочно раздеваться, хотя совсем не были уверены, что решаться броситься в воду. Но не прошло и двух десятков секунд, как Пал Палыч появился на поверхности в нескольких десятках метров от водоворота, и энергично поплыл к берегу. Ребята облегченно вздохнули. Когда он поднялся на камень, они поделились с ним своими страхами.

- Нечего бояться водоворотов. Нужно только соблюдать спокойствие, уверенность в себе, следить за дыханием, и никакие водовороты вам не будут страшны.  Сбегайте к хозяйке, возьмите у нее бельевую веревку метров двадцать или более, и я научу вас плавать в реках, где есть водовороты.

Павлушка вызвался сбегать за веревкой, а Вадим сидел на камне и думал над этим предложением. Заманчиво, конечно, но все же опасно. Но ничего, стоит попробовать, с веревкой, в крайнем случае, вытащат, - думал он.

Вскоре появился Павел с длинной фитильной веревкой, метров 40. И Пал Палыч начал объяснять ребятам.

- Главное, не  нужно паниковать. Плывешь, чувствуешь, что тебя несет к водовороту. За оставшееся время постарайся определить сторону, где вода спокойнее. В последний момент набери       побольше воздуха в легкие. Вот тебя уже затянуло течение. Не дергайся, прислушивайся, как оно тебя несет. Водоворот не бесконечен, в каком-то месте он стихает, скорее всего, у дна. И, как только почувствуете, что несет тебя уже  помедленнее, делайте резкий рывок в намеченную сторону, греби  , что есть сил, выбирайся на поверхность. Схвати воздуха и, если чувствуешь, что  тебя засасывает вновь, повторите попытку. Она будет удачнее, потому что ты уже не в центре водоворота.  Понятно? Ну, кто первый?

Первым вызвался Павлушка. Пал Палыч обвязал его веревкой вокруг талии. Другой конец веревки намотал себе на руку. Предупредил: «Если не будет получаться, дерни два раза».

И вот Павлушка прыгает в воду, появляется на поверхности, и, отфыркиваясь, плывет к водовороту. Его начинает туда затягивать. Он энергично сопротивляется, пытаясь удержаться на поверхности.

- Воздуха набери, и не дергайся, - звучит команда сверху.

Вот он уже скрывается под водой, и только веревка показывает направление, куда он исчез. Пал Палыч тихонько травит веревку, пытаясь не пропустить сигнал. Но сигнала не было. Метрах в пяти от воронки появилась голова смельчака.

- Получилось! Здорово!!! – орет он из воды.

Следующим идет Вадим. Чувствовал он себя, словно перед прыжком с парашютом. Разгон, короткий полет и погружение. С непривычки холодная вода обожгла тело, но придала какую-то бодрость. Он вынырнул и потихоньку поплыл к водовороту, чтобы ощутить этот момент затягивания. Так же, как Пал Палыч широко раскинул руки и ноги. Течение ускорялось, началось вращение и плавное погружение. Оно было не сильным, при желании, казалось, можно было ему противостоять. Но он решил эксперимент провести до конца. Набрал побольше воздуха в легкие и стал погружаться. Открыл глаза. Солнечный свет конусом уходил вверх. Больше ничего видно не было. На всякий случай, проверил, крепко ли завязана веревка на талии. Крепко, в случае чего, вытащат. Течение по-прежнему влекло его вниз с одинаковой скоростью, и он терпеливо ждал момента, когда же оно, наконец, ослабеет. Прошло секунд двадцать. В первую попытку он так и не дошел до этого момента.  Увидев под собой дно, он опустился пониже, а потом резко ногой оттолкнулся ото дна в сторону, и легко выплыл на поверхность.

Потом они с Павлушкой сделали еще по несколько попыток с веревкой. Затем инструктор разрешил им поработать без страховки. Получилось все прекрасно. Ребята почувствовали уверенность и перестали бояться водоворотов. Много лет спустя, Вадим уже сам обучал дочку плаванью в реке с течением, хотя уже там водоворотов не было. И при этом он часто вспоминал уроки, полученные им в юности от Пал Палыча.

 
               Глава  12 Трудовое воспитание               

В те годы учеба в сельской школе значительно отличалась от городской. И дело совсем не в том, даже не столько в том, что где-то учителя лучше, а где-то хуже. Все дело в специфике сельской жизни. В селе дети с детства приучены к работе по дому, огороду. В 6 лет им уже доверяют пасти корову, или козу, помогать родителям в их нелегком крестьянском труде на земле. Это касалось и школ. В 40-е и 50-е годы на Украине прошлого века редко когда сельские школы учились нормально в сентябре-октябре. В сентябре по 10-15 дней школьники привлекались к работе  на полях. Не была исключением стала и Маловисковская школа №3, где учился Вадим. То и дело школьников снимали с занятий и посылали то на прополку посевов кукурузы, то на уборку кукурузы, подсолнечника, сахарной свеклы, а иногда даже уборку арбузов и дынь. Последнее особенно нравилось ребятам.

И мало того, на лето давалось задание: каждый школьник за каникулы должен отработать определенное количество трудодней в колхозе. Разумеется, бесплатно. Старшеклассникам полагалось отработать по 15 трудодней, школьникам средних классов – по 10.

С наступлением летних каникул школьники, как правило, напрочь забывали о полученном задании. Футбол, рыбалка, купание в речке, танцы заставляли их забыть обо всем на свете. Большинство вспоминало о своем задании только в августе, когда до школы оставалось всего ничего.

А отработать в колхозе даже один трудодень было совсем не так просто. Для этого нужно было выполнить определенную норму: то ли собрать какое-то количество початков кукурузы, то ли погрузить на машину и количество центнеров зерна. Работа везде была рассчитанной на взрослых труженников. И, несмотря на то, что за такую работу ничего не платили, приписками учетчики не занимались. Сколько заработал – столько и запишут. Бывало за весь день, с 8 до 20 часов удавалось заработать максимум 1,2 трудодня.

И вот тем летом перед девятым классом. Вадим что-то долго  загулял. Уже перевалило за вторую половину августа, когда он вспомнил о своем школьном задании. Уж очень не хотелось расставаться со свободой, гулянием, купанием в речке, поездками на велосипеде, танцами по вечерам на веранде под радиолу с друзьями и подругами. Но сколько не гуляй, час расплаты приближается. Нужно было отрабатывать положенные трудодни. А оставалось до школы меньше двух недель. Не хотелось последние дни «вкалывать, как папа Карло». Нужно было что-то придумать, чтобы освободиться побыстрее. От ребят он узнал, что больше всего трудодней можно заработать на вывозке зерна. За сутки можно заработать 4, и то и более трудодней.

Понадеявшись на свои молодые силы, вместе со своим другом Игорем Фоминым отправляется в зерновую бригаду.  Она работала на току. Пришли ребята на работу к 8 часам утра. Работа здесь уже давно кипела.

Бортовые машины подвозили зерно от комбайнов, и это зерно выгружали на ток. Женщины деревянными лопатами разбрасывали это зерно по территории всего тока для просушки. Другие такими же лопатами постоянно перемешивали его, чтобы оно равномерно подсыхало. По краям тока работало несколько веялок. Просохшее зерно ведрами засыпали в бункер веялки. В движение веялки приводились вручную. По две женщины крутили ручку веялки. Зерно из бункера медленно высыпалось на подвижные решета, вращающаяся крыльчатка создавала поток воздуха, который сдувал полову, солому и прочий легкий мусор с сыплящегося зерна. Чистое зерно сквозь решета попадало в нижний бункер. Уже очищенное зерно ведрами носили на огромную кучу. Это уже была продукция, готовая к отправке.

Ребята попросили бригадира определить их на такую работу, где бы они могли поскорее отработать свои 15 трудодней. Он пообещал им после обеда устроить на вывозку зерна на элеватор. Бригада из 3-х человек загружает носилками трехтонку, отвозит зерно на элеватор, и там машину разгружает. Вся эта операция оценивается в 4 трудодня. Одна поездка – и каждый получает по 1,3 трудодня.

Ребята оживились. Подумаешь, думали они, за сутки сделаем 5 рейсов, и вот уже в кармане 6,5 трудодней. Сутки отдохнем, потом еще 6,5. Потом  еще немножко и полный порядок. За неделю отработаем, и еще неделю гуляй до самой школы.
Но пока машины не было, бригадир поставил их ворошить зерно. Вместе с бабами они деревянными лопатами, едва передвигаясь почти по колено в зерне, лопатили пшеницу. С непривычки даже от такой простой работы они к концу дня они уже успели устать. И только к вечеру на ток приехала зеленая трехтонка ЗИС. Бригадир назначил им старшего. Им оказалась бойкая молодуха, женщина незамужняя, лет 25-28. Но с точки зрения пятнадцатилетних мальчишек, она была уже «старухой».

Машина подъехала задом к куче уже чистого зерна. Открыли задний борт, поставили сходни, и маленькая бригада приступила к погрузке. Женщина лопатой насыпала зерно в носилки, состоящие из большого ящика с ручками по бокам, а ребята тащили эти носилки по сходням на машину и там их опрокидывали, высыпая зерно, потом шли вниз и все повторялось с начала. За один раз они переносили килограммов по 30 зерна. Их математические головы тут же подсчитали, что им придется сделать не менее 100 таких рейсов. Это очень долго. Как сократить время погрузки? Сообразили. Тут же достали вторые такие носилки. Пока они одни носилки тащили наверх и там разгружали, их напарница насыпала зерно в свободные носилки. Они возвращались, и помогали ей догружать вторые носилки. Так дело пошло быстрее. Но все-таки эту трехтонку они грузил больше трех часов. Когда было все готово, они накрыли зерно брезентом, и разбудили водителя, сладко спавшего в кабине. Женщина села к нему в кабину, а они забрались наверх, в кузов, где удобно расположились на еще теплом зерне. Машина тронулась в путь. Дорога вначале шла по полю, потом по неровной пыльной грунтовой дороге. Машину то и дело бросало, и наши работнички цеплялись за передний борт кузова, чтобы не слететь за борт. На ухабах машину подбрасывало так, что зерно просыпалось на дорогу. И весь путь от тока до элеватора был усеян зерном нового урожая. Путь до элеватора занял около часа. У ворот собралась целая очередь машин в ожидании своей очереди на весовую. Ребята нервничали, чувствуя, что теряется много времени зря. Так много трудодней не заработаешь. Подошла лаборантка и взяла несколько проб зерна на влажность и сорность. Для них самое важное качество зерна – влажность. Если влажность в норме – машину ставят на разгрузку.  Там, открыв боковой борт легче разгружать прямо в  бункер со шнеком. Если влажность выше нормы, ставят на штрафную площадку. Там дело похуже, приходится разгружать машину вручную лопатами. На это уходит значительно больше времени.

В первом рейсе им повезло: влажность оказалась в норме. Машину направили на разгрузку к специальному разгрузочному месту, длинной в  несколько десятков метров,  бункеру со шнеком, который постоянно вращался, подхватывая сыплющееся с машин зерно и увлекая его куда-то вниз под здание элеватора. Одновременно здесь разгружалось около десятка машин. Они становились боковым бортом к бункеру, борт открывался, и зерно сыпалось вниз. Оставшееся в кузове зерно лопатами сбрасывали в бункер. На всю разгрузку ушло еще часа полтора.

Опустевшая машина резво помчалась снова в поле. Когда они подъехали к току, уже начинало темнеть. На первый рейс ушло почти 6 часов. За весь день они успели поесть только перед началом погрузки. Съели по бутерброду и выпили по бутылке молока, которые захватили с собой из дому. Этот рейс отнял у них уже много сил, ребята устали, но нужно было продолжать работать. Впереди их ждала еще трудовая ночь.

И снова носилки, погрузка, вверх с зерном, вниз с пустыми носилками, снова сыплется пшеница в носилки, снова вверх на машину.  Бесконечная вереница работы, однообразной тупой физической работы, которую легко могли бы выполнять механизмы. Но их не было, использовалась только человеческая сила. От такой работы перестаешь думать, ощущать все вокруг. Перед глазами только пшеница, носилки и машина. Наконец, уже до самого верху загружена машина. Теперь снова в дорогу. Уже совсем темно, только на току горят яркие ламы, вокруг которых роем вьются мошкара и ночные бабочки. Взревел мотор, и машина тяжело двинулась с места. Ребята лежат на брезенте на согретом дневным солнцем зерне и наслаждаются отдыхом. Ничего, что машину бросает, зато можно спокойно лежать и не двигаться. Болят руки, плечи, спина. Но расслабляться нельзя. Впереди еще почти вся ночь.

Второй рейс прошел тоже благополучно. Зерно оказалось сухим, и машин на очереди было меньше. Сгрузили быстро и отправились за зерном снова. На этот раз учетчик послал их набирать зерно с другой кучи. Опять напряженная тяжелая трехчасовая погрузка. Наконец, последние носилки опрокинуты. Можно стелить брезент и растянуться на нем. С таким наслаждением они делают это.

- Эй, вы там, школяры, не замерзли? – спросил шофер.
- Нет, нет, - дружно ответили ребята.

После напряженной погрузки им было даже жарко, хотя ночь уже была прохладной. Но они пока не замечали этого.

- Возьмите мой ватник, - сказала женщина, - или ладно, я сама  к вам полезу.

Ребята за руки подхватили женщину и вытащили ее на машину.  Шофер бросил им ватник. Они легли на брезент за кабиной, животами вниз, женщина посредине, ребята по краям. Женщина на всех троих набросила ватник.

- Подвигайтесь поближе, ребята, грейтесь.
- Да мы не замерзли.
- Поедем, будет прохладно.

Они пододвинулись к ней поближе. От близости молодого крепкого женского тела ребята немного  смущались. Она это почувствовала и стала подтрунивать над ними.

- Ребята, вы, наверное, еще даже и не целовались с девчонками?

В ответ они что-то промычали  невразумительное.

- Ну и, конечно, еще ни одной женщины не знали? Да?

От такого прямого вопроса Вадима бросило в жар. Хорошо, что ночная тьма скрыла его смущение.

- До чего же вы, слабаки! Рядом с вами лежит молодая симпатичная женщина, готовая на все, а вы даже никаких попыток не делаете. Вот посмотрите, там время зря не теряют, - при этом она головой показала на впереди идущую машину.
          
Свет фар их машины иногда выхватывал из темноты какую-то непонятную картину. Впереди идущая машина была от них метрах в пятидесяти и что там делается в кузове, разглядеть было трудно из-за пыли, клубившейся за ней. Но в какой-то момент Вадим успел различить при свете фар на сером фоне брезента белые  голые ягодицы мужика в какой-то непонятной позе. На передней машине грузчиками были мужик лет сорока, и молодуха лет двадцати пяти.

- Ну, видели? Так что я зря сюда к вам залезла.

От такого откровенного цинизма Вадим совсем опешил. Он просто не знал, как вести себя в такой обстановке. Игорь сделал какую-то слабую попытку взять ее за ногу. Она хохотала и визжала. И было не понятно, то ли она отбивается от них, то ли только подзадоривает. Они поняли, как последнее. Это придало им уверенности, и они стали действовать решительнее.

- Да что вы, ребята, вы и всерьез подумали? Шуток не понимаете? Так ведь это не делается. Спите лучше. До рассвета еще много работы.

С этими словами она повернулась на спину и по-матерински обняла их. Они все вместе по-братски накрылись ватником и сладко дремали до самого элеватора. Но здесь их ждало разочарование. Влажность зерна в этой куче оказалась выше нормы. Пришлось разгружаться на штрафной площадке. Они почти два часа деревянными лопатами разгружали всю машину. За этим занятием и встретил их рассвет. Было как-то несправедливо. Работы было больше, а за не сданную машину на элеватор платили только половину, хотя вины их в этом не было никакой.

Пошатываясь от усталости, в 8 утра Вадим возвращался домой. Мысленно подсчитывал, сколько он заработал за эти сутки. До обеда на ворошении зерна – 0,6 трудодня,  за 2 рейса по 1,3, это 2,6, а за рейс с влажным зерном 0,65. Итого за сутки 3,85. Не густо, судя по усталости. Дома он попил молока с яблочным пирогом и завалился спать. Проснулся в конце дня. Поел, немного пободрствовал, и снова свалился спать. На следующее утро его ждала снова тяжелая работа. В общей сложности за 10 дней он выработал нужное количество трудодней. В школу принес справку о выполненной работе. Так еще с юношеских лет он узнал, как достается крестьянину кусок хлеба.


Глава  13  Пионерский лагерь Черноморка.             
            
Для Вадима стало настоящим сюрпризом, когда отец в конце лета 1953 года вдруг неожиданно для всех принес ему путевку в пионерский лагерь в Черноморку под Одессой. Эту путевку ему предоставили в завкоме завода.

Вадим уже вышел из пионерского возраста. Ему шел уже пятнадцатый год. Но лагерь просто по привычке назывался пионерским. Организаторы, на мой взгляд, очень разумно разделили детей по сменам.  В первую смену отдыхали школьники младших классов, во вторую – средних, а в третью – старшеклассники. В этом был свой смысл. Ребята приблизительно одинакового возраста чувствовали себя в этой среде более комфортно. Там не было старших, которые могли бы обижать младших.

Третья смена в лагере начиналась с 1-го августа, и до отъезда у Вадима оставалось целых 2 дня. Все, что он считал необходимым взять с собой, он уже собрал. Успел предупредить своих друзей, что он уезжает в Одессу. И делал он это не без чувства хвастовства. При этом ему даже самому не верилось, что он так скоро увидит  море, будет в нем купаться, побывает в легендарной Одессе.

Время до отъезда тянулось ужасно медленно. Он даже днем пытался уснуть, чтобы побыстрее прошло время.

И вот, наконец, наступил день отъезда. Пункт сбора школьников был в вестибюле заводоупрвления сахарного завода. Время сбора – 7 часов утра. И для того, чтобы успеть к назначенному времени, Вадиму пришлось встать в 5 часов утра. Но встал он легко, с предвкушением чего-то радостного, что ожидало его впереди. Быстро позавтракав, и запихнув в уже и без того набитый до отказа рюкзак приготовленные бутерброды, он пешком вместе с отцом отправились на завод. Путь к заводу занял у них немногим более часа, и часы показывали 6-45, когда они вошли в  вестибюль. Здесь уже сидело человек 15 сонных школьников с родителями. Вадим нашел свободный стул и сел на него, положив рядом с собой свой рюкак. Отец отправился в профком узнать, как там обстоят дела с отправкой школьников.

От нечего делать Вадим стал смотреть по сторонам. Вестибюль был большим с колоннами и мраморным полом. У колонн традиционно стояли ящики с фикусами и какими-то еще южными растениями. У стен стояли ряды стульев, скрепленных вместе. На них сидели отъезжающие школьники и провожающие их родители. Рядом с Вадимом оказался незнакомый ему мальчишка, его ровесник. С самого начала он ему почему-то очень не понравился. Что-то было в нем отталкивающее, а что именно, Вадим и сам не мог никак понять. Возможно вид его головы. Коротко подстриженные волосы под бокс обнажали лоснящуюся от жира кожу на голове. Сам он был не полным, но голова его казалась жирной.

Вадим как-то недружелюбно посматривал на своего соседа. Он тогда не знал, что встретил Игоря Фоминова,  в последствии своего доброго хорошего друга, дружба с которым пройдет у него через многие годы.

Прошло полчаса. Успели уже собраться все опоздавшие, а из профкома никто не выходил. Родители то и дело ныряли туда, но о результатах никто не говорил. Оказалось, что задержка происходит из-за автобуса. Его куда-то вчера посылали, вернулся он поздно, а водителя никто не предупредил, что сегодня нужно ехать в Одессу. Он задерживался, потом не хватило каких-то путевок. Время шло, телефоны накалялись до бела, школьники и родители томились в ожидании в вестибюле. Наконец, приняли решение: выделили бортовую машину. Загрузили ее до половины соломой и погрузили туда школьников. Вместо  7-30 выехали в 10. Путь был не близким. Ехали они весь день, и уже, когда начинало темнеть, издали увидели море. Оно  было огромным, спокойным и уходило до самого горизонта.

Пропетляв еще около часа по пригородным дорогам Одессы, машина со школьниками подъехала к лагерю. Было уже совсем темно, только ярко светила полная луна над морем, освещая каким-то загадочным светом старинное здание лагеря.
Он стоял на высоком берегу моря и представлял собой что-то среднее между средневековым замком, пансионатом и имением какого-то крупного помещика. Суровые контуры зданий с остроконечными крышами придавали лагерю какой-то сказочный вид.

Едва машина остановилась во дворе лагеря, ребята стали прыгать с высокого борта, разминая затекшие от долгого сидения ноги. Пока старший вел переговоры с руководством, несколько ребят, в том числе и Вадим, помчались к морю, посмотреть его поближе. Море тихо плескалось о песчаный берег. Лунная дорожка уходила до самого горизонта. Небо и море казались абсолютно черными, и на их фоне луна и лунная дорожка были сделаны словно из серебра. Вадим подбежал к воде поближе и сунул руку, а потом облизал пальцы. Ему хотелось самому убедиться насколько вода в море соленая.  Эта первая его встреча с морем оставила в  душе неизгладимый след. Когда они вернулись, старший уже распределял ребят по отрядам и палатам. Получилось так, что он случайно пропустил в списке Вадима. И когда всех распределили, то оказалось, что места для него в палатах не хватило. Тогда решили его временно поместить в комнате для администрации лагеря. В ней жил старший пионервожатый, физрук, аккордеонист и радист. Одна койка в их комнате была свободной.

Предполагалось, что Вадима поместят туда на одну ночь до завтра, а потом найдут ему место в палатах. Но как часто  и бывает, это временное оказалось постоянным, что вполне устраивало Вадима. При его немного индивидуалистическом характере, ему трудно было жить в общежитии. Одно дело учиться, играть, заниматься чем-то, а другое дело жить. Любому человеку нужна своя индивидуальная “берлога”, где хотя бы какое-то время он мог бы побыть один сам с собой.

Вадима устраивало и то, что он не был под неусыпным глазом воспитателя  и старшего отряда, и что команды «подъем» и «отбой» не касались его непосредственно. Он жил со взрослыми по их распорядку.  А в первую ночь он уснул мгновенно, как только добрался до кровати.

На следующее утро он проснулся от звуков музыки. Это радист включил свою радиолу, и звуки веселой пионерской песенки раздавались над лагерем. Отряды уже строились на зарядку, после чего строем бежали к морю. Зарядку делали на берегу. С утра было прохладно, с моря дул свежий ветер, накатывая на берег небольшие волны. Утром все казалось совершенно другим, чем вчера вечером. Освещенный ярким солнцем берег и зеленовато-голубое море были совершенно не похожими на то, что он увидел вчера. Аккордеонист играл веселую музыку, а ребята без большого энтузиазма делали упражнения. Только свежий ветерок их заставлял шевелиться энергичнее, чтобы не замерзнуть. Стоя в заднем ряду, Вадим мог хорошо рассматривать ребят и девчонок своего отряда. Несмотря на то, что они все были старшеклассники, ребята были какие-то щуплые, худые, невысокого роста. Девчонки были поплотнее. Некоторые из них уже вполне оформились и выглядели настоящими девушками.

После зарядки был туалет и завтрак. Завтрак показался. Вадиму слабоватым. Небольшая порция манной каши и кружка почти несладкого чая с белым хлебом показалась ему явно недостаточными. За столом Вадим успел обрести новых знакомых. Особенно ему понравился Яшка Кричевский. Он был родом из Одессы и вполне соответствовал представлению Вадима о жителях этого славного города. Небольшого роста, живой и энергичный, с черными курчавыми волосами он сразу стал душой всего отряда.

Через пятнадцать минут после завтрака отряды отправились к морю. Ребята с удовольствием подставляли свои тела под ласковые теплые лучи утреннего солнца. Несколько человек решили искупаться. В их числе оказался и Вадим. Ему не терпелось искупаться и поплавать в море.  К тому времени он уже вполне прилично плавал и даже прошел практику, как вести себя в бурных речках с водоворотами. Большими прыжками с разбега он влетел в воду. Море встретило его немного прохладной, чистой, прозрачной и слегка зеленоватой водой. Он нырнул, тщательно закрывая глаза. Ему казалось, что соленая вода будет резать глаза. Проплыв метров пятнадцать под водой, он вынырнул, и только тогда открыл глаза. Набежавшей волной ему ударило по лицу, так, что морская вода попала в глаза и рот. К своему удивлению, он понял, что вода, хотя и соленая, но ничуть не раздражает глаза. И он поплыл. Какое-то странное это было ощущение. На большой глубине на дне был виден каждый камушек. Волны то поднимали, то опускали его. Было как-то непривычно в этом зыбком и прозрачном мире.

- Поплыли к сейнеру, - предложил Яшка.

До сейнера было метров двести. На такое расстояние плавать Вадиму еще не приходилось. Правда, он переплывал речку Высь в самом широком месте, но там было метров сто не более. И назад плыл, отдохнув на том берегу. А здесь расстояние было значительно больше. Но он почувствовал уверенность в себе и поплыл за Яшкой.  В море было плыть легче, чем по реке, соленая вода пловца держит лучше, чем пресная. По началу Вадим карабкался на каждую набежавшую волну, на что уходило много сил, но Яша подсказал, что под волну нужно подныривать, тогда не так устанешь. Но все же, когда они подплыли к этому суденышку, усталость давала уже о себе знать. Они сделали круг около сейнера. Похоже, что на нем никого не было. По якорной цепи они взобрались на палубу. Заглянули в несколько помещений. Остальные двери были закрыты. Позагорали немного, полежав на палубе. Потом Яшка предложил прыгать с борта и подныривать под килем на другую сторону. Он прыгнул первым. Вадим за ним. Немножко было страшно прыгать. От поручней до поверхности воды было не меньше четырех метров, и несмотря на приличную глубину, дно хорошо просматривалось, от чего казалось что расстояние до него совсем небольшое. В воде открыл глаза. Вокруг было зеленое царство, солнечный свет конусом уходил вверх, а рядом темнела подводная  часть корабля. До киля еще было далеко, пришлось нырять глубже. Это было нелегко. Едва достигнув киля, помчался вверх, что было сил.  Путь до поверхности казался бесконечным. Едва хватило воздуха. Отдышавшись, взобрались снова на палубу. Сунули нос на камбуз. Там ничего, кроме засохшей половинки черного хлеба и какой-то сушеной рыбины не обнаружили, но зато разбудили спящего там кока.  Он погнал их с корабля страшными ругательствами. На этот раз раздумывать долго не пришлось, прыгали в море прямо с борта уже без всяких колебаний. Поплыли к берегу. Отсюда, с моря, берег казался ужасно далеким, плыли, плыли, а он все не приближался. Яшка учил Вадима отдыхать, лежа на спине с широко раскинув руки и ноги. В море это делать легко. Соленая вода держит на плаву лучше, чем вода в реках и озерах. Лежишь на спине, только нос и глаза на поверхности. Волны качают тебя, солнце слепит глаза, и слегка кружится голова. Но тело отдыхает, набираешься сил. Так, отдыхая,  они добрались до берега. Уставшие, но довольные, они бросились на теплый песок и пролежали на нем до самого обеда.

Пообедав с аппетитом, Вадим отравился в свою комнату на тихий час. Здесь ему удалось поближе познакомиться со своими  соседями.

Вначале его внимание привлек радист. Это был парень года на два-три старше его. Он окончил школу и работал в каком-то ателье по  ремонту радиоаппаратуры.  Вадим сразу нашел с ним общий язык. Быстро освоил работу с радиоузлом, и уже к вечеру мог при необходимости заменить его на вечерах танцев. У парня была девушка, и помощь  Вадима была ему какраз кстати. Он встречался с ней по вечерам, а Вадим в это время крутил пластинки.

Аккордеонист был человек внешне совсем непримечательный, это из того типа людей, на которых взглянув один раз, через минуту ничего не можешь вспомнить о нем. Когда посмотришь второй, третий и четвертый раз, только тогда начинаешь замечать какие-то отличительные особенности в его лице и фигуре. Все стандартное, все обычное, голос тихий, спокойный. Только глаза какие-то потухшие. Но когда он брал в руки инструмент, он весь преображался. Длинные пальцы бегали по клавишам, и казалось, что он весь сливался с инструментом, и звучали они оба, как одно целое. Он играл удивительно легко любую вещь от классической музыки до популярных песенок и танцевальных мелодий. Человек он был малообщительный и о себе почти никогда ничего не рассказывал.

Среди всех обитателей комнаты самой примечательной фигурой был физрук Анатолий Иванович Дырянов. И не только потому, что он выделялся своим высоким ростом и атлетической фигурой, а еще и потому,  что обладал каким-то внутренним обаянием, которое буквально приковывало к нему человека, который хотя бы раз с ним общался. Чем больше Вадим узнавал его, тем больше он влюблялся в этого человека. С каждым днем он открывался для него с новой стороны. А такая возможность у него была каждый вечер. Но об этом чуть позже.

В первую очередь он приковал к себе внимание своими внешними данными. За всю жизнь Вадим не встречал человека, который был бы  так гармонично развит физически. Обычно самые известные атлеты больше специализируются в каком-то одном виде спорта, или двух-трех смежных. Но Анатолий Иванович, казалось, был развит всесторонне. Он имел первый спортивный разряд по волейболу и борьбе, фехтованию и футболу, баскетболу и бегу на короткие  и длинные дистанции, по плаванию и гимнастике, а также по шахматам. А норму второго спортивного разряда, казалось, он мог выполнить по любому известному виду спорта.

Лицо его было некрасиво, и к тому же, несколько обезображено шрамом на левой щеке от ожога. Но эти дефекты внешности замечаешь только в момент знакомства, а потом, пообщавшись с ним в течение часа, перестаешь их замечать, настолько у него красивый и богатый внутренний мир. Постепенно, слушая его рассказы о жизни, Вадим узнавал о его нелегкой судьбе.

До войны он был военным летчиком и служил  в одном из полков на территории нынешней Молдавии. С началом войны в первых же боях был сбит и приземлился удачно на уже оккупированной территории. Ни немцы, ни румыны найти его не смогли. Благодаря своей внешности (а он был похож на молдаванина), ему удавалось скрываться среди местных жителей. Долгое время он работал в Молдавии, Румынии, партизанил. И уже во второй половине войны ему удалось перебраться к своим. Самолет ему больше не доверили, войну закончил он в пехоте. Имел два ранения, несколько раз был награжден орденами и медалями. В 1947 году демобилизовался и стал преподавать историю и физкультуру в Кировоградском педагогическом училище. И ежегодно он летом во время каникул приезжает сюда, в Черноморку поработать и отдохнуть. В один из первых же вечеров перед самым отбоем Анатолий Иванович обратился к своим соседям:

- Ребята, если перед сном каждый вечер  у меня на тумбочке будет стоять стакан вина,  то я после отбоя буду рассказывать вам одну-две главы из интереснейших книг, которых вы нигде не достанете, и тридцать анекдотов ни разу не повторившись.

Конечно, это предложение заинтриговало всех, и они решили по очереди покупать вино, чтобы каждый день заканчивать так интересно. И в этот же вечер, когда по лагерю прозвучал сигнал отбоя, и комнате администрации, наконец, погас свет, Анатолий Иванович начал свой рассказ.

Конечно, сейчас в век телевидения и видео такие развлечения кажутся детской забавой, но тогда для молодых людей хорошая книга или интересный рассказ были большой радостью и вызывали огромный интерес. Все слушали рассказчика с большим вниманием. Это было что-то из рыцарских романов с приключениями и прекрасными дамами.  И, конечно, рассказчик обрывал на самом интересном месте. Сколько ни упрашивали его слушатели, он был непреклонен. Затем следовало тридцать анекдотов, и все засыпали в прекрасном настроении. И так это все продолжалось до самого конца смены.  Анатолий Иванович успел рассказать  им несколько книг. А иногда он рассказывал случаи из своей жизни. Один из них особенно запомнился Вадиму, возможно, потому, что тема в то время была запретной.

- Хотите, я расскажу вам о том, как в Румынии я побывал в доме терпимости? – однажды вечером предложил Анатолий Иванович.

Слушатели замерли в ожидании чего-то интересного. И он начал:

«О домах терпимости до войны мы знали только из книг зарубежных авторов. Поэтому у каждого из нас жил какой-то нездоровый интерес к этому, как к запретному плоду. В то время я жил и работал в Бухаресте. Работал в авторемонтной мастерской и получал неплохие деньги. Во всяком случае, я мог позволить себе такое развлечение. Долго я не решался, а потом все-таки преодолел себя. Нельзя было не воспользоваться такой возможностью.
 
И вот в один из прекрасных дней я подхожу к большому дому на одной из центральных улиц и захожу в парадное. Встречает меня приятная женщина, провожает в комнату для гостей. Там никого нет, только на столах лежат альбомы с фотографиями жриц любви в парадном и обнаженном виде с описанием их достоинств. Каких только там женщин разных национальностей не было! И француженки, и испанки, и египтянки, и шведки, и немки, и даже негритянки – все были представлены в этой коллекции. Я долго выбирал, и остановился, наконец, на итальянке. Хозяйка проводила меня к доктору, а сама пошла предупредить мою избранницу. Доктор заставил меня раздеться, внимательно осмотрел, и заставил сделать марганцовую ванночку. Потом отправил в ванную комнату. Там стояла шикарная ванна уже наполненная  водой с пышной пеной. Как только я погрузился в воду, вошла моя итальянка в легком халатике и соблазнительном эротическом белье. Она, действительно, была прекрасна. Изящными движениями она помогла мне помыться, после чего дала мне купальную простыню и накинула на меня махровый халат. В таком виде мы отправились в обеденный зал. Там стояли столы с закусками и напитками. На них были вино, ром, коньяк и прочие напитки. Все это уже входило в стоимость посещения. Мы мило поели, при этом она принесла  еще и горячее. Но так, как в выпивке меня никто не ограничивал, я надрался коньяком настолько, что почти забыл, зачем я сюда пришел. И, когда, наконец, мы отправились в ее комнату, и занялись делом, у меня ничего не получалось. Я уснул. Но, когда я проснулся, потребовал отвести себя в душ. Принял холодный душ и протрезвел.  Дальше все получилось, как следует. Не мог же я посрамить казачество. Утром мы позавтракали, и она мило предложила мне уплатить за следующие сутки. А плата была совсем не высокой, раза в полтора больше платы за обыкновенную гостиницу в сутки. И это с питанием и обслуживанием! И я остался еще на сутки. Она спросила, не хочу ли я  сменить партнершу. Я отказался, уж очень меня устраивала эта.  Вышел я оттуда, как мартовский кот, но впечатления остались на всю жизнь».

Рассказчик умолк. Слушатели слушали его, затаив дыхание. Настолько эта информация для них была нова и необычна. Особенно для Вадима. Молодая кровь уже будоражила его тело, и он живо все представлял себе, словно сам побывал там. Он еще долго находился под впечатлением этого  рассказа.

Анатолий Иванович из  ребят лагеря постепенно подобрал хорошую волейбольную команду. В нее вошел и Вадим. Стали тренироваться. Был устроен чемпионат между ближайшими пионерскими лагерями. Участвовало 26 команд. Играли по олимпийской системе: проигравший выбывал. Оставшиеся 4 команды играли по кругу. В конце концов, победила команда Анатолия Ивановича. В общем-то в этом не было ничего удивительного. В команде играл и сам Анатолий Иванович и  члены команды были постарше своих соперников.  Но ребята загордились: они чемпионы! Но судьба тут же им преподнесла хороший урок.

В соседнем лагере физруком была женщина. Лет тридцати пяти - тридцати восьми, плотная, но жилистая и мускулистая. Она не играла со своей командой, а когда первенство закончилось, предложила  чемпионам сыграть с ними партию, одна против всей команды. Ребята снисходительно улыбались: женщина против команды  чемпионов. И позволили себе сделать такую милость. Она разделась, оставшись в коротких спортивных трусах и тенниске, и вышла на площадку. Потом поставила условие: разрешить ей на своей площадке делать три удара по мячу и попросила не делать явных покупок (например, бросать мяч под самую сетку, когда она находится в дальнем углу площадки). Команда согласилась на эти условия и вышла на площадку. Подачу уступили женщине. Первая подача. Она становится боком, левой рукой подбрасывает над собой мяч и с силой правой рукой бьет по мячу. Мяч с огромной скоростью летит в каком-то сантиметре от сетки и приземляется  в углу площадки. Команда не успела даже среагировать. 0 : 1. Вторая такая же подача. Вадим рванулся к мячу, но не успел. 0 : 2.

- Все, ребята, взялись!

Снова крутая подача. Яшке удалось подставить руки, но мяч улетел далеко от  площадки и  вернуть  его не смог  помчавшийся за ним игрок. 0 : 3! Четвертая подача. Прямо на Вадима.  Мяч словно прилип к рукам. Свисток судьи. Двойной удар. 0 : 4! Пятую подачу принимает Анатолий Иванович. Розыгрыш. Удар. Женщина спокойно принимает мяч, выбрасывает себе над сеткой и, высоко подпрыгнув, “гвоздит” его посреди площадки ребят. 0 : 5. Женщина меняет тактику подачи. Теперь она, разбежавшись, издали бьет по мячу и мяч со свистом проносится над сеткой и  приземляется у самой линии на площадке ребят.  0 : 6!

- Ребята, хватит, собрались. Взяли подачу!

Но подачу удалось уже взять только на счете 0 : 10.  Партию они проиграли с позорным счетом 1 : 15. Посрамленные чемпионы не согласились так уйти с площадки. Предложили сыграть еще одну партию. На этот раз им удалось немного посопротивляться. Но все же и  эту партию они проиграли, хотя уже не с таким разгромным счетом  9 : 15. Уставшие и расстроенные ребята покидали площадку. С тех пор Вадим стал с большим уважением смотреть на женщин-спортсменок.

Кончалось лето, подходила к концу третья лагерная смена. За это время Вадиму удалось два раза съездить в Одессу, побродить по городу. Он был очарован этим прекрасным приморским городом и на всю жизнь сохранил к нему любовь и привязанность. Ему удалось купить две самые любимые пластинки: «Голубку» в исполнении Клавдии Ивановны Шульженко и вальс «Амурские волны». В то время эти вещи были настоящими хитами. Во всей Малой Виске ни у кого не будет этих пластинок, а у него будут! Он повезет их домой, как самый лучший подарок.

И вот прощальный вечер. Завтра утром ребята начнут уже разъезжаться по домам. Был огромный костер на берегу моря, были танцы. Весь вечер Вадим протанцевал со своей новой знакомой Юлей из Мариуполя. Он давно уже поглядывал на эту скромную девочку с печальным взглядом, но подойти к ней никак не решался. В ней было что-то трогательное. Она казалась такой робкой и беззащитной, что рядом с ней чувствуешь себя рыцарем и мужчиной. После танцев они пошли бродить по берегу моря, потом сели отдохнуть на перевернутую лодку. Было прохладно, с моря дул свежий ветерок. Вадим рискнул обнять ее за плечи. Она не сопротивлялась. Они продолжали мирно беседовать о чем-то  далеком: о звездах, о других мирах. Вадим пододвинулся к ней поближе и плотнее прижал ее к себе. Она доверчиво положила ему голову на плечо.  Какое это было приятное чувство! Кровь играла в его жилах, но он не мог решиться сделать какой-то следующий шаг. В голове пронеслись рассказы ребят, о том, что они уже добивались всего, и рассказывали такие подробности, от которых просто кружилась голова.  Но на такое Вадим еще никак не мог решиться даже в мыслях. В такой позе они просидели больше часа. Тело все уже затекло, но, казалось, он этого не  замечал. Потом пошли в лагерь. На прощанье она сказала ему: «Как жаль, что мы так поздно с тобой познакомились. Столько времени упущено …» Эти ее слова музыкой звучали в его ушах. И так закончился его первый курортный роман.  Они пару месяцев еще переписывались, но потом переписка заглохла как-то сама по себе.

На следующее утро весь лагерь был занят хозяйственными делами. Сдавали постели, разбирали кровати, выносили тумбочки, собирали свои вещи. Один за другим  к лагерю подходили автобусы, ребята их заполняли и шумно прощались с новыми друзьями через открытые окна автобуса. А полудню уехали все, кроме маловисковских школьников. Их автобус почему-то задерживался.

В  ожидании автобуса они провели  всю вторую половину дня, и когда начало темнеть, поняли, что сегодня за ними уже никто не приедет.

 Быстро темнело, и не только потому, что солнце садилось за горизонт. Оттуда откуда-то с запада подходила огромная черная туча, которая вскоре заволокла весь горизонт. Она приближалась медленно и грозно. Где-то там в глубине сверкали молнии, но грома пока еще не было слышно. Ребята собрались в одной комнате с окнами на запад и, как зачарованные, смотрели на эту грозу над морем.

Приближалась ночь но их автобус так и не приехал. Кровати все уже разобрали и вынесли в сарай, постельные принадлежности все сдали тоже. В их распоряжении оставалась только гора матрасов, сложенных в углу палаты почти до потолка. На них и придется им провести эту ночь. Они забрались наверх, и лежа любовались грозным зрелищем над морем. Тучи все приближались, молнии сверкали почти непрерывно, уже начали доноситься раскаты грома.

Море стало совсем черным, только на вершинах волн белые барашки отражали вспышки молний. Тучи закрыли все небо. Стало совсем темно. И в этот момент резанул ливень. Казалось, с неба обрушилась стена воды. Из-за ливня стало плохо видно, что делается над морем. Сквозь сплошной шум дождя доносились раскаты грома, который раздавался уже почти одновременно со вспышками молний.

Гроза бушевала уже более часа, и, казалось, и не собиралась заканчиваться. Ливень по-прежнему шумел за окном, молнии ежеминутно полыхали над морем, и гром громыхал непрерывно. Ребята, сидя на матрасах почти под самым потолком, приутихли, очарованные этим видом грозной стихии. Вскоре им начало надоедать сидеть просто так и ничего не делать. Они вспомнили, что с обеда ничего не ели. Обед был ранним, чтобы успеть накормить отъезжающих, а ужин  уже не готовили. Никто не рассчитывал, что на ужин кто-то еще останется в лагере. Игорь вдруг вспомнил, что в каком-то полукилометре от лагеря находится большой колхозный виноградник. Днем его уж очень хорошо охраняли. Злющий сторож с дробовиком грозил ребятам, что, если они только сунутся, то получат заряд крупной соли. Но сейчас, в такую грозовую ночь, он наверняка носа не высунет из своего шалаша. Хорошо было бы воспользоваться этим, и перед отъездом полакомится таким прекрасным виноградом. Но уж сильный дождь идет.

И как только дождь немного утих, они разделись до трусов и маек и тихонько выскользнули из  лагеря через дырку в заборе. Дождь по-прежнему лил, как из ведра. Ребята мгновенно стали мокрыми с ног до головы, но они на это не обращали внимания. Сейчас дождь играл им на руку. Было совсем темно. Они едва различали дорогу и окружающие предметы.

Вот уже и забор виноградника. Несколько ловких движений, и они уже за забором. Шатер сторожа темнел в углу у самого забора. В нем не было света, и не доносилось оттуда ни звука.

Тихо, стараясь не хлопать босыми ногами по лужам, они нырнули в виноградник.  Редкие вспышки молний выхватывали из темноты  густые зеленые листья винограда и огромные янтарные гроздья спелых ягод. В народе его называли «Дамский пальчик». Вначале голодные мальчишки набивали ягодами себе рот, а потом Игорь подал ребятам пример. Он снял с себя майку, связал ее внизу, получился мешок с ручками. Теперь он стал наполнять этот мешок кистями винограда. Ребята последовали его примеру. Вскоре мешки были полными и еще в руках они несли большие гроздья. Теперь они двинулись к выходу через ворота мимо сторожа. Один из мальчишек тихонько подобрался к шалашу и заглянул внутрь. Сторож спал мертвецким сном. Рядом с ним лежал его дробовик, а на табуретке коробка с патронами. Неслышно ступая мальчишка пробрался внутрь  и тихонько потянул к себе ружье. Солома тихо зашуршала. Он замер. Сторож так и не проснулся. Тогда он смелее потащил к себе ружье  и вытащил его наружу, вынул из него патроны и зашвырнул их далеко в виноградник. Ружье прислонил  снаружи к шалашу, а сам юркнул в шалаш снова. Через мгновение он появился с коробкой патронов. Они последовали за их собратьями. Теперь ребята осмелели, двинулись к выходу с песнями. Но это не помогло. Сторож не просыпался. Тогда один из проказников швырнул в шалаш довольно таки большой камень.  Сторож, наконец, проснулся и, не обнаружив ружья, струхнул не на шутку. Выскочил из шалаша, наткнулся на ружье и заорал:

- Стойте! Стрелять буду! Я вас сейчас …

Ребята заорали и заулюлюкали, а потом помчались к выходу. Сторож поднял ружье, и они услышали вместо выстрелов два сухих щелчка курков. Радуясь своему успеху, они помчались обратно в лагерь, а сторож что-то еще орал, но им уже было не до него.

Насквозь промокшие, но довольные они забрались на свои матрасы и до глубокой ночи объедались виноградом. Машина пришла за  ними ранним утром, и они покинули лагерь, море и Одессу.
 

         Глава  14  Первая встреча

Весной 1953 года Вадиму было суждено встретить свою первую настоящую любовь. Она ему явилась в образе соседки, милой девушки с чудным именем Виолетта. А было это так.

В  тот год, когда ему исполнялось 15 лет, родителями решили перенести  празднование  его  дня  рождения  на весну. Дело в том, что у Вадима  день  рождения  был в январе, в холодную пору года. А в это время для экономии  топлива  половину  дома  они  закрывали  и жили в относительно тесной второй половине. Друзей у Вадима было много и хотелось пригласить их всех  и отпраздновать день рождения как следует, не только застольем, но и играми, танцам, песнями. Зимой это сделать в тесной половине дома было достаточно трудно. И чтобы не комкать это мероприятие, решили перенести его на весну, на праздничные майские дни.

     Вадим  продолжал  дружить  со  своими  бывшими одноклассниками. В четвертом   классе   он  заболел коклюшем и пропустил почти целую первую четверть.  Мягко  говоря,  отличником  он  не  был, и догнать пропущенное  надежды  было  мало,  и  поэтому родители приняли решение оставить его на второй  год  в  четвертом  классе.  Тем более, что в классе он был самым младшим.  В  школу  он  пошел  в  первый  год после войны, и в его классе оказались  много  ребят  переростков.  Теперь его друзья учились классом старше,  но  дружбу  с ними он не прекращал. Они любили бывать у него, в его  большом  и  гостеприимном  доме.  Летом  дом  просто  превращался в молодежный  клуб.  Мальчишки, девчонки собирались вместе и танцевали под радиолу  на  веранде,  играли  в  волейбол во дворе, просто болтали или читали  книги,  которых  в  этом  доме было видимо-невидимо. Мать Вадима любила  быть вместе с молодежью и придерживалась мнения, что лучше пусть все  с  сыном  происходит  у  нее на глазах, чем где-то. Вечерами, когда молодые  играли  в  волейбол,  она и сама нередко выходила на площадку. Умела  привлечь ребят старинными играми в фанты, шарады. А иногда просто читала  вслух  интересные  книги. Надо сказать, что делала это она почти профессионально.  Ее любили слушать и даже часто отказывались от танцев, чтобы посидеть и ее послушать.

  И  эта обстановка молодежного клуба продолжала царить даже тогда, когда  Вадим летом уехал почти на месяц по путевке в молодежный лагерь в Черноморку  под Одессой. Его друзья по-прежнему продолжали собираться у него дома, играла радиола, слышались удары по мячу.

 И  как  было  не  собрать  всю  эту  компанию на день рождения? И кого-то не пригласить было просто нельзя. Вот и решили сделать перенос.   
   
К  дню  рождения  готовились  заранее,  угощения были хорошие, но особенно  этому  значения не придавали. Больше внимания уделяли тому как занять гостей, как интереснее провести время. Казалось бы продумали все, но  уже  в  тот момент, когда гости начали уже подходить, вспомнили, что одному  мальчику  не  хватает  пары  для  танцев.  У его друзей уже были взаимные  симпатии,  но  четкого  деления на пары еще не происходило, во всяком  случае, когда они были вместе. Но было бы обидно одному мальчику скучать в то время, когда другие танцевали. И  тут  Нина Шпак,   самая   первая    подруга    Вадима    еще   со   второго класса предложила   сходить  и  пригласить  новую  соседку  Вадима  - Виолетту. Она переехала из Киева в Виску вместе с родителями всего полгода назад и поселилась  в  доме  ветврачей ветеринарной больницы, территория которой примыкала  к  двору  Вадима.  Она  училась  с ребятами в том классе, где раньше  учился он. Юноша не раз уже видел ее и имел с ней так называемое “шапочное знакомство”.

Немного   поколебавшись,  Вадим  отправился  к  соседям.  Девочка приняла  приглашение  с  энтузиазмом, узнав, что в компании будут все ее одноклассники. Она  только  извинилась  и  сказала,  что  будет немножко попозже, как только успеет собраться.

Гости  были уже все в сборе, и собирались сесть  за стол, когда открылась  калитка  сада  и  на  дорожке появилось голубое платьице. Все невольно  повернули  голову  в  ее  сторону. Ребята привыкли ее видеть в школьной форме, а здесь короткое голубое платье, голубые банты в светлых волосах так прекрасно шли к ее небесно-голубым глазам.

Она   поздравила   Вадима   и   преподнесла   сверток,  аккуратно перевязанный   ленточкой.  При   этом  она сделала небольшой реверанс. В свертке оказались несколько пластинок и книга. Пластинки были в то время большой  редкостью,  тем  более  с танцевальными мелодиями. А здесь были танго “Брызги шампанского” и “Утомленное солнце”.

По  сравнению  с остальными ее столичное воспитание чувствовалось во  всем:  и  в том, как она разговаривала, и в том, как она ела, и в том как  она  вела себя за столом. Ей потребовалось менее получаса, чтобы за столом стать хозяйкой, вытеснив прежнюю хозяйку - Нину. Все были просто очарованы  этой  новой  гостей. Мама Вадима старалась, как можно меньше мешать  молодым  людям,  больше  наблюдая  за  ними со стороны. Ей новая девочка  очень  понравилась. Понравилось ее умение держаться в обществе, за столом и со старшими.

Когда  после  застолья  начались  танцы,  все мальчишки наперебой приглашали  новую  гостью.  И  нужно  сказать, танцевала она лучше всех. Сказалось  то,  что  в  Киеве  она  посещала хореографический кружок. Ее грациозный реверанс после окончания танца изумлял буквально всех. Время  летело незаметно. И, несмотря на то, что они собрались еще в  четыре  часа  дня,  темнота  подкралась и   уже быстро наступила  ночь.  А  расходиться  никак не хотелось. Еще играли в фанты, шарады,  танцевали,  пели  под аккомпанемент двух гитар. Вадим вместе со своим закадычным другом Павлом отрепетировали несколько хороших пьес для гитары и аккомпанемент популярных песен.

Но  больше  всего  молодежь  любила танцевать. Особенно нравилось всем новые танго, которые принесла Виола. Расходились  уже  после  одиннадцати.  Создали бригаду мальчиков, которые  провожали  всех  девочек  до  дому.  В этой бригаде был конечно Вадим, который извинялся перед родителями девочек за позднее возвращение их  чад.  Так  как  Виола  жила ближе всех, ее провожали последней. Пока ребята  разводили  девочек  по домам, она беседовала с мамой Вадима. Они нашили  очень  быстро  общий  язык.  Девочке  очень понравилась огромная библиотека семьи Вадима и то как вышивает его мама.

На следующий день новая знакомая после школы забежала к ним сама. С  мамой  они  долго обсуждали рисунок какой-то вышивки и какой-то новый роман,  только  что опубликованный в “Роман-газете”. И с тех пор соседка стала  постоянной  гостьей  в дома Вадима. Они вскоре очень подружились. Девочка  была  на  полгода старше Вадима и училась уже в девятом классе, тогда  как  Вадим  был  только  в восьмом. Это давало ей моральное право относиться  к  нему  с  некоторым  покровительством,  хотя  внешне он не выглядел моложе ее. Он занимался спортом и был неплохо развит для своего возраста  и  почти  на целую голову выше ее. Вместе смотрелись они очень неплохо.  Их  объединяли  общие  интересы.  Оба они любили много читать, ездить  на  велосипеде,  играть на гитаре, играть в волейбол и, конечно, танцевать.

Как-то  ему  попалась  в  руки  книга  “Шхуна Колумб”, которую он буквально  “проглотил”,  и тут же дал прочитать подруге. Книга была очень интересной,  в  ней  говорилось  как  молодой  парень и девушка, случайно оказавшись  в плену у немцев в подводной лодке, сумели объединить усилия для  того, чтобы вырваться, только благодаря знанию азбуки Морзе. Теперь под  впечатлением этой книги Вадим с Виолой стали изучать азбуку Морзе и   вскоре овладели ею настолько, что могли переписываться и вести дневники,  не  боясь,  что  посторонние  смогут узнать их секреты. Вадим выбрал себе позывной “Сокол”, а Виолетта - “Голубка”.

Наступили  каникулы и молодые люди стали видеться довольно часто. Никаких чувств, кроме связывающей их дружбы, казалось, они не испытывали друг  к  другу.  Вместе  они  ходили  купаться  на  речку,  катались  на велосипеде, играли в волейбол, часами могли просиживать в темной комнате при  красном  свете,  печатая фотографии. Сидя в темноте рядышком друг с другом, и занимаясь общим делом, они как-то духовно сближались. По вечерам они часто танцевали на веранде под радиолу. Особенно им нравились медленные танцы типа танго.

Впервые  Вадим почувствовал  к  своей подруге нечто большее, чем просто  дружба,  когда  к  ним  приехал брат матери дядя Игорь вместе со своей  семьей.  У  Вадима  было два двоюродных брата: Евгений, ровесник Вадима  и  Игорек  -  первоклассник.  Женька,  как постоянно звали его в семье,  был  симпатичнее  Вадима.  Темные  волосы,  глаза чайного цвета, спокойные сдержанные движения и такой же спокойный и мягкий тембр голоса очень  привлекали девчонок. Он быстро влился в дружную компанию Вадима, и у него нашлось много общих интересов с Виолой. Но приехали они не надолго, и вскоре подошел день их отъезда.
.
За  время,  пока  двоюродные  братья  были у них, они “нащелкали” много пленок и теперь перед отъездом нужно было отпечатать все фотографии. Накануне дня  отъезда  Вадим  с  Женькой  почти  на  весь день заперлись в темной комнате,  занимаясь  фотографией.  Теперь  работу, которую обычно делала Виола  -  проявляла  фотографии,  тогда  как  он  сидел  за увеличителем, выполнял  Женька.  И  вот  во  время  работы он вдруг, отложив пинцет, с горечью сказал:

- Мне так не хочется уезжать...

Вадим  понимающе  кивнул, приняв это на свой счет, что брату было хорошо у них.

-  Ничего,  на следующий год приедете еще, - постарался успокоить его.
-  Да  не в том дело. Ты знаешь, мне так понравилась Виола, что я просто  не могу уехать. Никогда со мной такого не было. Она просто стоит у меня перед глазами. Она мне даже ночами сниться. Я просто не смогу без нее. И  он начал делиться с братом своими переживаниями. Вадим отложил работу, внимательно слушал влюбленного юношу. С таким жаром он говорил  о  своей  любви к ней, с такой болью о предстоящей разлуке, что невольно тронул   душу  собеседника.  В  его  глазах  чайного  цвета,  еще  более высвеченных  красным фонарем, блестели слезы. Слезы первой любви, первой разлуки.

Сочувствия у Вадима он не  вызвал.  И  мало  того,  когда  на  следующий день, когда братья уже уехали,  при встрече с Виолеттой он по-дружески передал ей содержание их разговора  с  Женькой. Рассказывал это он немного с юморком, подтрунивая над чувствами брата. И каково же было его удивление, когда она вдруг ему заявила:

- Чего  же  ты мне раньше не сказал? А еще друг называешься... У тебя адрес его есть?

При  этих  словах он впервые почувствовал что-то наподобие жгучей ревности, и после этого стал по-другому относиться к девушке.

Но  вскоре  это  забылось  и  все  стало на свои места. Женька не писал, а Виола первой не рискнула ему написать.

Второй раз ревновать ему пришлось в том же году в конце лета, уже почти  перед  самой  школой.  Как-то вечерком забежала к нему Виолетта и попросила  дать  ей  велосипед  покататься.  Ничего особенного в этом не было,  она  делала  это довольно часто. Учитывая их разницу в росте, ему приходилось  часто то поднимать, то опускать седло велосипеда. И на этот раз  он  пошел  в  сарай  за велосипедом и увидел своего хорошего друга Игоря  Фоминова,  который  стоял  с  велосипедом  за воротами и дожидался Виолу.  Жил  он  в  другом  конце  городка и не было еще ни разу случая, чтобы,  оказавшись  в этом районе, не зашел к другу. Что-то здесь было не так.  Значит,  они  договорились  покататься  вместе  на велосипедах, но скрыть это от Вадима.

Он  молча  кивнул  на приветствие Игоря, когда вывел велосипед на улицу,  помог Виолетте сесть в седло. И вот уже через минуту они рядышком покатили вместе, мило беседуя. Вскоре они скрылись в конце улицы.

Горькое чувство ревности снова подкатило к горлу Вадима. Оно было таким  нетерпимым, что  заставило его пойти на решительный шаг. Он бросился  в  сарай,  где  стоял  мотоцикл  отца.  Отца  не  было, он уже несколько  недель  был  в  командировке,  и мотоцикл был свободен. Без спроса  Вадим  еще  не  разу не брал мотоцикл. До этого ему 2 или 3 раза пришлось  покататься  на нем, да и то больше по двору. А сейчас он нужен был  ему  позарез.  Несколько  минут ушло на то, чтобы проверить есть ли бензин в баке, прокачать  карбюратор, протереть мотоцикл от насевшей пыли. И вот  уже  старенький  “Киевлянин”,   взревел под Вадимом, и понес его  по  дороге  вслед  за  беглецами.  Еще  несколько минут и он их настиг.

Виолетта рот открыла от удивления.

- Ты на мотоцикле?
- Хочешь покататься? Тогда садись.
- Игорь, подержи велосипед, мы с Вадимом немножко прокатимся.

Еще  мгновение  и она уже сидела позади Вадима, крепко держась за него.  На  этом  легком  мотоцикле  не  было  предусмотрено ни ручки, ни второго  сидения.  Был только плоский багажник, на котором было не очень-то удобно сидеть.

Снова  взревел  мотор и они помчались по грунтовой дороге. Дорога была не очень ровной, порой петляла, да и Вадим был еще не очень опытным водителем.  Их  то  и  дело  бросало,  и  при каждом броске она все крепче прижималась   к   нему.  Он  впервые  ощутил  тепло  ее  тела и приятные объятия  ее  рук.   Приятнее   этих  объятий,  наверное, не было ничего на свете.  Ему  хотелось,  чтобы  это  длилось  вечно. Вот так бы мчаться и мчаться вперед всю жизнь, чувствуя за спиной тепло ее тела.

Они  успели  отъехать довольно далеко и спутница начала проявлять беспокойство.

- Давай поворачивай обратно, хватит уже.
- Еще немножко, здесь негде развернуться.

Проехали еще пару километров, дорога нигде шире не становилась.

- Ну, поворачивай же! - тормошила она его.

е  сбавляя  скорости,  он  начал  разворот,  дороги не хватило, и мотоцикл съехал в неглубокий кювет и заглох. Вадим незаметным движением перекрыл  бензиновый  краник и на ее глазах начал предпринимать энергичные попытки запустить мотоцикл. Но тщетно. Он пару раз чихнул, но заводиться не  стал.  Юноша начал возиться с мотором, а девушка сидела рядом с ним. Начало  постепенно темнеть, времени прошло уже довольно много с тех пор, как они оставили Игоря одного с двумя велосипедами.

Наконец, посчитав, что этого уже достаточно, парень открыл краник и запустил  мотор.  Они  покатили  по  сумеречной  дороге  со  светом фары обратно.  Снова  она  была  за  спиной, снова она крепко обнимала его за туловище.  И ему казалось, что во всей вселенной они сейчас только одни. Догнали  Игоря  уже  почти  у  самого  дома.  Бедняге пришлось несколько километров  вести  оба  велосипеда. Их дружба от этого не пострадала, но подозрения остались.

ечером,  засыпая, он попытался восстановить те ощущения, которые он  испытывал  при езде на мотоцикле со своей подругой. Но у него ничего не  получалось.  Нет, это еще не было любовью. В этом возрасте возникает потребность  любить,  страдать,  искать  любовь, и каждый молодой человек готов  проецировать свои мечты, свои чувства на мало-мальски подходящий объект.  В  этом возрасте скорее любят свою мечту, свой созданный образ, чем реальный объект.

Грустные  струны  его  души  отзывались  на музыку неаполитанских песен  Александровича  из  тех  немногих пластинок, которые были у них в доме.  Он  слушал “О мое солнце”, “Вернись в Сорренто”, “Скажите девушки подружке вашей” и страдал и томился любовной тоской вместе с их героями.

Но,  пожалуй,  самым  точным определением его чувств можно было выразить словами  песни:  “Буду  любить  я  образ  твой  нежный,  не для любви ты создана”.  Все свои чувства и переживания он доверял дневнику, в котором писал  азбукой Морзе. И все свои признания, и свои чувства посвящал Сокол Голубке.

о вскоре молодым людям суждено было расстаться. В семье у Вадима нарастала  напряженность. Шла  учеба в школе. Вадим встречался с Виолеттой, в основном,  по  выходным.  У  каждого  из  них  были  свои  заботы,  свои увлечения.   Но   дружили  они  как  добрые  товарищи,  хотя  Вадим  был по-прежнему  влюблен  в  созданный  им самим образ с чертами и обличием Виолетты.  Но это не помешало ему увлечься Валентиной, десятиклассницей, весьма  разбитной девицей. В школе они виделись часто, знали друг друга, но  как-то  в  клубе  оказались почему-то рядом. В тот вечер Вадим был в ударе, шутил, острил, был душей компании. И, возможно, поэтому Валентина обратила  на него внимание. Пару недель они встречались, ходили вместе в кино,  гуляли,  он  провожал  ее  на  другой  конец города, что очень не нравилось Нонне Ивановне.  Но вскоре Валентине наскучил этот юнец, который даже  не  сделал  ни  одной  попытки ее поцеловать, и они расстались без сожалений и угрызений совести.

Виолетта  была  верным  хорошим  другом.  А у него даже хватило ума рассказывать  ей о своих увлечениях и “плакаться в жилетку”, когда получил отставку.  Но  эти его откровения нисколько не повлияли на их отношения. Скорее  всего,  это  было  потому,  что она видела в нем только хорошего товарища и  не более. Наступила  зима,  заканчивалась  вторая  четверть,  близилась  их разлука.  Об  этом  стал  чаще  задумываться  Вадим.  Теперь он все чаще садился  за свой дневник и все чаще Сокол открывал Голубке свои чувства. Для себя он принял решение, что отдаст этот дневник ей при расставании.

Уже  назначен  был  день  отъезда.  Решено  было,  что  свой день рождения  в  январе он отметит еще в Виске со своими друзьями и уедет на следующий день.

И  в тот январский день собрались друзья, чтобы поздравить Вадима с его шестьнадцатилетием  и  проводить его. Весь вечер прошел с каким-то налетом  грусти.  Расставаться  всегда грустно, прощальный вечер был печальным. Игры как-то не шли - не то  было настроение, только танцевали и беседовали. Как было договорено, гости  уходили  по одному.  С  каждым  Вадим прощался индивидуально. Они заходили  в  его  комнату  и  минут пять беседовали. При этом говорилось самое  сокровенное, открывалась душа. На прощанье Вадим каждому дарил на память какую-нибудь безделицу со значением.

Виолетту он попросил уйти последней. Прощание было трогательным и печальным. Свой дневник он передал ей, как самое ценное свое сокровище. Ему тогда казалось, что как только она прочтет его пламенное признание в любви,  то  тут  же воспылает к нему ответными чувствами. На прощанье он попросил  разрешения  ее  поцеловать.  Она  молча кивнула. Юноша неумело чмокнул ее куда-то не то в щеку, не то в ухо. И она ушла. А на следующий день он уехал.


Глава  15  В Купянск, в новую школу.

Зима 1953 -1954 гг. на Украине была на редкость суровой, снежной и морозной. И этой зимой в январе в конце зимних школьных каникул Вадим отправился впервые самостоятельно в столь дальний и нелегкий путь. Какая была в этом необходимость? Он рассуждал так: 10-й класс самый важный и ответственный, его нельзя ничем осложнять. Менять школу в такой момент нежелательно. Прийти новичку в 10 классе в новую школу – значит подвергать себя сложностям. Нужно привыкать к новой школе, к учителям, к новым требованиям. Взвесив все это, на семейном совете решили, что после зимних каникул Вадим отправится в Купянск, к  отцу, куда осенью отец получил новое назначение, после того, как семья решила покинуть дом деда. Отец уже получил квартиру. Туда к нему приедет сын, и вместе они будут жить там до весны. Весной заберут мать. За это время Вадим освоится в новой школе, где третью и четвертую четверть будет учиться в девятом классе. А в 10-й класс он пойдет уже без помех.

И вот на следующий день после своего шеснадцатилетия Вадим уезжает в Купянск. Точную дату приезда отцу не сообщили, он знал только, что сын приедет в конце каникул. Вадим решил сделать отцу сюрприз, приехать самостоятельно. А добираться из Малой Виски в Купянск было не так просто. Прямых поездов в этом направлении не было. Нужно было делать две пересадки: в Помошной и Харькове.

Мать провожала Вадима в эту нелегкую дорогу. Поезд Москва-Одесса приходил в Виску уже ночью. До железнодорожной станции их подвез на полуторке знакомый водитель. В кабине место было только одно, и, естественно, Вадим, как настоящий мужчина, уступил это место матери. Сам же он полез наверх в кузов. Январский мороз к ночи крепчал, к тому же, подул такой резкий и неприятный ветер. Путь до вокзала был не близок, более получаса нужно было трястись на этой полуторке по дорогам городка. Вот и пришлось ему пройти первое испытание холодом. Одет для такой погоды он был довольно легко. Зимы на Украине до этого были теплыми и мягкими. Вадим даже мог, немного бравируя, всю зиму проходить в своем фланелевом лыжном костюме с начесом без пальто. Но эта зима была исключением из всех. На нем было демисезонное пальтишко, из которого он уже вырос,  а на голове какая-то шапчонка. Перед тем, как полезть в кузов, мать сняла с себя шарфик и повязала ему на шею, невзирая на его сопротивление.

Как только машина тронулась, Вадим сразу же ощутил все недостатки своей одежды. От встречного ветра он защитился, присев на корточки за кабиной. Но ветер и мороз доставали его там. Они забирались снизу под пальто, хлестали по щекам, студили руки. Полчаса езды превратились для него в пытку. Мальчишка тер побелевшие щеки варежками и прыгал по кузову, стараясь согреться. Когда подъехали к станции, окоченевшие ноги не хотели слушаться, и ему едва удалось слезть с машины.

В маленьком зале ожидания было тепло, и он быстро согрелся. О чем они говорили с матерью перед прощанием, он  уже не помнил. Запомнился только момент прощания. Мать обняла, поцеловала сына, сняла с его шеи свой шарфик (зачем ему женский шарф?) и слегка подтолкнула к вагону. Он быстро взобрался по ступенькам в вагон.

И именно этот шарф стал для матери поводом для горьких терзаний.  «Зачем я сняла с него этот шарф? – корила она себя. Ведь ему будет в пути так холодно». К этой мысли она возвращалась снова и снова, вспоминая о сыне. Материальное положение семьи в те годы не позволяло одеваться не только хорошо, но и даже более ни менее прилично. Во-первых, денег едва хватало на питание, и, во-вторых, приличных вещей просто негде было купить. Отец донашивал свою военную форму, споров с нее погоны. Костюм же ему пошили из довоенного костюма тестя. Целым событием был в семье появление у отца кожаного пальто, уже не нового, купленного где-то на рынке. Он очень следил за ним, берег его, постоянно подкрашивал какой-то специальной краской для кожи, сильно пахнущей грушевой эссенцией. Вадим же несколько лет ходил в пальтишке, пошитом из военной шинели отца. Из одежды мать себе могла редко позволить купить какое-нибудь крепдешиновое платье. Этот материал впервые появился после войны.

Но в те годы вопросы одежды очень мало занимали Вадима. Лишь бы было тепло и уютно. Желание нравиться с желанием хорошо одеваться он еще не связывал.

Поднявшись в вагон, он тут же забыл о шарфике и, если бы ему о нем потом не напомнила мать, забыл бы этот момент навсегда.

Несколько часов в общем вагоне пролетели незаметно. Ему было интересно все. Впервые он ехал сам. Это было начало новой жизни. К полуночи добрался до Помошной. На поезд Одесса-Харьков билет удалось достать только в общем вагоне. Ждать несколько часов ему не хотелось, да и не было гарантии, что в следующем будут плацкартные места. Лучше уж плохо ехать, чем сидеть и ждать, - решил он.

Вагон был полон, ему едва удалось найти боковое местечко в проходе. Слабый фонарь едва освещал сидящих и спящих людей, тюки, чемоданы и сумки. За окном было темно и неинтересно. Изредка мелькали огоньки или созвездия огней населенных пунктов. Вначале спать не хотелось, несмотря на то, что было уже около двух часов ночи. Вадим мечтал о новом месте, новой школе, новой жизни. Постепенно усталость начала брать свое. Глаза стали слипаться. Откинувшись назад и привалившись к стене, стал дремать. По проходу то и дело ходили люди то в туалет, то покурить. Они задевали спящего мальчишку, но он уже не реагировал на это. Хотелось очень спать, ночь казалась бесконечной. Он то и дело смотрел на карманные часы – подарок деда на четырнадцатилетие. Но стрелки, казалось, примерзли к циферблату. Прошелся по вагону, стараясь отыскать свободную третью полку, но, к сожалению, они были все заняты. На них уже спали люди. И только к четырем часам утра на одной из станций сошел один пассажир из соседнего купе, который до этого спал на третьей полке. Вадим тут же растянулся на ней. Жесткая полка показалась ему царским ложе. Но спать долго не пришлось. Около 6 утра поезд прибыл в Харьков. Вторая столица Украины встретила мальчишку еще большим морозом и ветром. После теплого вагона не выспавшемуся юноше  показался здесь еще холоднее и неуютней. В справочной узнал, что поезд до Купянска отправится только в 3 часа дня, а приедет в Купянск к восьми вечера. Это Вадима не устраивало. Приехать в незнакомый город вечером – это рискованно. Да и сидеть в Харькове еще 9 часов – тоже не хотелось. Бывалые люди посоветовали ему поехать на восточный вокзал Харькова, откуда ходят пригородные поезда в сторону Купянска. Так можно было сэкономить несколько часов. Он решил так и сделать. Для этого ему пришлось на двух трамваях добираться до восточной окраины города. Оттуда восьмичасовым пригородным поездом поехал до станции Граково. Поезд шел медленно, подолгу останавливаясь на каждом полустанке. Вадим дремал в полупустом вагоне. Около 11 часов пришел поезд в Граково. Здесь было тоже холодно и неуютно. Спрятаться от мороза и ветра было негде. Кроме будки с билетной кассой поблизости ничего не было. Следующего пригородного поезда до станции Булацеловка (ныне Шевченково) нужно было ждать часа полтора. А ехать-то нужно был с полчаса не более. Снова ожидание на платформе. И наконец, подошел трудовой поезд до Купянска. Трудовым его называли потому, что он возил железнодорожных рабочих из Купянска на работу.

Добрался он до города только часам к 5 вечера, когда уже совсем стемнело. И что он выиграл, ввязавшись в эту авантюру? Вышел он на остановке где-то в средине города. Ему сказали, что отсюда кратчайший путь до сахарного завода, где жил и работал отец. Не зря поговорка говорит: «Язык до Киева доведет». Вадим не стеснялся спрашивать людей, и вскоре добрался до дома под номером 10, где отцу дали квартиру.

Когда-то это одноэтажное здание строилось на две семьи. Сейчас же в нем проживало уже 5 семей. Основную часть дома с северной стороны занимал главный бухгалтер завода Чебуренко. В восточной части две комнаты снимала Рома Марьяновна со своим братом Эдуардом Марьяновичем. С запада одну комнату и кухню занимала семья Кравченко. Южную часть дома разделили отец и «баба Наташа». Квартира, которая досталась отцу, состояла из двух комнат. Выход на улицу из комнаты прикрывал деревянный тамбур в виде пристройки к дому.  В квартире не было ни кухни, ни прихожей, не говоря уже о туалете и ванной. В общественный туалет нужно было бегать метров за 100 от дома. Мыться ходили в заводскую баню, которая, к счастью, была недалеко. Но об этом он узнает позже. Сейчас же он стоял перед этим домом, который показался ему  таким убогим после того, в котором он провел свое детство.

На улице было уже совсем темно. Дом номер 10 ему показали, а вот в какую квартиру стучаться, он не знал. Чутье ему подсказало, что нужно вначале постучаться в квартиру с деревянной пристройкой. На его счастье, дверь в пристройку оказалась не заперта, и отец был дома. Он искренне обрадовался приезду сына, хотя, конечно, этот приезд сильно осложнял его быт. Сын ввалился в комнату вместе со своими сумками и чемоданами. Вместе с ним в комнату ворвались клубы пара и морозного воздуха. Деревянная пристройка нисколько не защищала от холода. Но в квартире было достаточно тепло, хотя очень убого.

Квартира состояла из двух смежных комнат метров по 15. Вход в первую комнату был прямо с улицы, вернее с деревянной пристройки. В комнате слева был два огромных окна, выходящих на веранду. Справа была дверь во вторую комнату. В ней было только одно окно, выходящее во двор. В этой комнате когда-то напротив окна была дверь. Но теперь вместо нее был проем, заделанный кирпичом и тщательно заштукатуренный.

Кроме казенного стола, двух кроватей и нескольких табуреток в квартире ничего больше не было. Одежда висела на вешалках на гвоздях, вбитых прямо в стены. В первой комнате слева у входа была раковина, но воды  в ней не было. Зима в этом году была такая морозная, что перемерзли все трубы, и во всем заводском поселке водоснабжение не работало. За водой приходилось ходить к единственной работающей колонке, которая была у самого заводоуправления, на расстоянии около  полукилометра от дома. Под потолком висела лампочка без абажура с патроном типа «жулик» (в нем была встроена розетка), так как электрических розеток в квартире не было. Под лампой посредине комнаты стоял стол, на котором была электроплитка. На ней отец готовил себе еду. Этот стол первое время служил им и обеденным и письменным до тех пор, пока отец не привез  еще один письменный стол, который они поставили в другой комнате.  Теперь он служил сыну для занятий. Вадима нисколько не огорчали эти трудности быта, его вполне устраивала его нынешняя жизнь. Отец целыми днями был на работе. Виделись они по вечерам, но каждый занимался своим делом. Вадим после школы делал уроки, отец готовил еду, а потом читал газеты или отдыхал. Каждый имел свои обязанности по дому и старался добросовестно их выполнять.

На следующий день отец отправился в город, чтобы выяснить в какую школу определить сына. На Заосколье, где был расположен сахарный завод со своим поселком, была своя семилетняя школа № 2. Она была рядом с домом, где теперь жил Вадим, и его окна выходили прямо во двор школы. Но эту школу только в прошлом году преобразовали в среднюю, и в ней еще не было девятых и десятых классов. Приедь Вадим сюда на год позже, в школу ему выходить пришлось бы за минуту до звонка. В городе были еще  две украинские школы №1 и №4 и русская школа №6. Ближе всех была русская школа, но после 8,5 лет учебы в украинской школе, переходить в русскую было рискованно. Расстояние до первой и четвертой школ было приблизительно одинаковым, но почему-то большинство ребят из Заосколья предпочитали школу №1. Именно туда и отнес документы Вадима его отец. Сына определили в 9 «а» класс. В школе было два девятых класса: «а» и «б». В «а» классе было 24 ученика, а в «б» – 28. Это и определило выбор директора школы.


 В этой школе старшеклассники учились во вторую смену, что вполне устраивало Вадима. И вот на следующий день новый ученик оказался у здания школы. Здание было великолепным, построенным еще до революции. Здесь раньше размещалась гимназия. По сравнению с маловисковской школой №3, где раньше учился Вадим, эта школа показалась ему дворцом с колоннами на входе, мраморной лестницей парадного подъезда, огромным вестибюлем с раздевалкой и широкими коридорами, просторными светлыми классами с огромными окнами и большим актовым залом, где могли поместиться все ученики школы.

Немного робея, он подошел к кабинету директора. Директором школы была немолодая учитель истории Капленко. Высокая, худая женщина немного со странностями. Она еще раз взглянула на документы нового ученика, посмотрела внимательно на него поверх очков и повела к девятому «а» классу. По всему чувствовалось, что в школе ее боялись. Ученики при виде ее сразу останавливались и довольно подобострастно здоровались. Учителя и те уважительно приветствовали директора. У дверей класса они встретили классного руководителя 9 «а» Марию Никитичну Лебеденец, учителя английского языка. Ей директор школы и передала новичка. Хотя первый урок был не ее, но она вместе с учительницей математики вошла в класс и представила коллективу класса новенького. Все с интересом рассматривали его. Вадим тоже огляделся вокруг. Класс был большой и просторный с окнами до потолка. Парт в классе было много, и часть учеников сидели на них по одному.

Как правило, мальчишки занимали отдельную парту. Вадим был довольно высокого роста, и ему  предложили занять свободную парту третью сзади в правом ряду позади всех. Это была «галерка», а это вполне его устраивало. Отсюда можно было, не вертясь, наблюдать за всем классом, а самому быть  не на виду.

Первым уроком в этот день был урок математики. Вела урок молодая учительница Мария Михайловна, женщина – сплошное очарование. Все мальчишки без исключения были влюблены в свою учительницу.  Трудно, конечно, было оценить качество преподавания молодого педагога, но мужская часть класса была просто обречена на любовь к математике. Не избежал этой участи и наш герой.

Опросив домашнее задание, учительница объяснила новую тему.  Потом она для закрепления вызвала несколько учеников к доске. Эту тему по математике Вадим проходил еще в прежней школе, и она ему была хорошо знакома. И вдруг:

- К доске пойдет новенький.

Вадим вышел к доске и довольно легко справился с заданием.

- Садись, пять. Давай свой дневник.

Новичок был ошарашен. В старой школе он учился неплохо, но пятерка для него была событием довольно редким, как кстати и тройка или двойка. В основном, он был «хорошистом». И вдруг пятерка на первом же уроке.

Урок закончился, и вместе с толпой одноклассников вышел в коридор. Ребята подходили к нему и знакомились. Их оказалось не так много. Из двадцати четырех учеников в классе было только восемь мальчиков. На каждого мальчика приходилось по две девочки. Теперь он нарушил это «равновесие».

Если память у Вадима хорошо держала цифры, формулы и даты, то имена и фамилии никак не держались в ней. Ребята представлялись, называли свои имена, которые он тут же забывал. У каждого из них была своя кличка: «Мороз» (Морозов), «Печа» (Шестирко), и другие. Позже он получит и сам кличку «Телевизор» за свою любовь к радиотехнике. Клички запоминались лучше.

Стоит новичок у окна в коридоре напротив двери своего класса, окруженный толпой ребят. И вот к ним подходит симпатичная девочка Валя Кошелева, и так с иронией и улыбкой вдруг заявляет:

- Вы, ребята, не смотрите, что он такой лоб, (Вадим был в классе вторым по росту после Мищенко), - а у него вот такой, я по опыту знаю, -  и показывает полмизинца, и так вызывающе улыбается.

На секунду у мальчишки перехватило дыхание. Еще ни разу в жизни ему не приходилось слышать от девчонок  подобного. Висковские девчонки не могли себе позволить такого, они были намного скромнее. Это была явная провокация, его проверяли. Но он все же нашелся и в тон ей ответил:

- Ну, такой – не такой, а тебе вот так хватит, - и провел ребром ладони по горлу. Ребята дружно засмеялись, оценив находчивость новичка.
- Это еще как сказать, - ушла от дальнейшего разговора Валя.

Прогремевший звонок прервал эту «задушевную» беседу, после которой он еще долго не мог придти в себя. «Какие здесь девчонки наглые. А может быть не только на словах ?..» – думал он.

Остальные уроки прошли без особых приключений. Возвращался он домой с группой школьников из Заосколья. Среди них была дочка директора школы Лара и сын главного инженера завода Виктор Эмме, ровесники Вадима. Благодаря этому обстоятельству, завод иногда выделял машину для школьников.  Это была грузовая машина с будкой вместо на кузове. Путь от завода до школы был не близок: пешком около часа, а зимой и того более. В обед школьники добирались кто как мог, а вечером машина приходила к концу шестого урока и уходила через 15 минут после его окончания. Задержался или опоздал, или остался на кружок после уроков – топай домой пешком.

Компания заосколян была дружной и веселой, они хорошо знали друг друга, хотя и учились в разных классах. Вечно шутки, подколки, розыгрыши. Больше всех в этом преуспевал Виктор Эммэ, сын главного инженера завода. На каждый случай в жизни у него были припасены побасенки, присказки. Как-то поскользнулась и упала Лара. Он тут уже как тут: «Подвинься и я лягу» и т.д. Его даже побаивались за его острый язычок.

Вечером Вадим поехал вместе со всеми. Ему уже в первый день досталось от этих шутников. Но он не обижался, шутки были не злобные, хотя довольно смешные. Пришел домой он в хорошем настроении. Он очень удивил отца, объявив, что уже получил первую пятерку. Почин был сделан. Весь вечер сын делился с отцом впечатлениями о новой школе, хотя об инциденте с Валентиной, он умолчал. Не хотелось портить впечатление.

Полученная первая пятерка, да еще у такой милой учительницы, заставила его больше уделять внимание математике. Он добросовестно учил теперь все, и даже читал вперед то, что будут завтра объяснять на уроке. После пятерки было уже стыдно показывать худшие знания.

Следующий раз его вызвали на уроке украинской литературы. Нужно было читать наизусть стихотворение Т.Г. Шевченко. В прежней школе Вадим ходил в кружок художественного чтения, который вел профессиональный руководитель из районного дома культуры. Он уже не раз участвовал в концертах агитбригад, которые разъезжали по району. Голос у него был поставлен хорошо, стихи он любил и хорошо их запоминал. Поэтому на уроке отрывок из поэмы прочел с выражением и чувством. Класс весь замер, слушая новичка. Они уже привыкли к монотонному чтению только для оценки. А здесь было художественное чтение. Когда он закончил, учительница даже крякнула, показывая всем своим видом: «Ну, не надо уж так, это все-таки в классе, а не на сцене». Конечно,  за такое чтение нельзя было не поставить пятерку.

Следующая пятерка оказалась по физике. Здесь тоже материал был же пройден ранее еще в той школе. Ему пришлось его только повторить. Ответил урок он блестяще у доски.

Потом посыпались пятерки по логике, по астрономии и даже по химии. Он даже удивлялся сам себе. У него в той школе за всю четверть не было столько пятерок, сколько он успел нахватать за первые две недели в новой школе. За ним стала укрепляться репутация отличника. В этой школе случай был вообще уникальный. Школа привыкла, что отличниками могут быть только девчонки. Уж так повелось. Мальчишки и не стремились, и не лезли из кожи. В девятых классах была одна отличница в «А» классе, другая в «Б». И все. Мальчишки, как правило, учились на тройки. Исключение составлял, пожалуй, Сергей Сабина, который учился на четверки.

Первым остановил победное шествие отличника урок английского языка. Вадим добросовестно приготовил  школьное задание, сделал перевод, выучил новые слова, ответил на вопросы, разобрал предложение. Когда же его вызвали к доске читать отрывок, класс был изумлен. Произношение было у него ужасным. Его почти не поняли. На вопрос учительницы: «Кто заметил ошибки во время чтения?», поднялся лес рук. А Виктор Цыба вообще сказал: «Он все читал неправильно». Так Вадим получил первую тройку в новой школе. Конечно, вины его в этом не было никакой. Его так учили. Преподавать иностранный язык в школе №3 начали в пятом классе. В классе, где учился Вадим немецкий язык преподавала очень старая учительница Ксенья Карповна. По крайней мере, ей тогда было лет семьдесят, а то и более. Класс полгода учил иностранный язык, а потом в средине учебного года Ксенья Карповно внезапно ушла на пенсию. Заменить ее в школе никого не нашлось.  Полгода иностранный язык никто не преподавал. Когда они перешли в шестой класс, в школу приехала выпускница Кировоградского педагогического института преподавать украинский язык. Но преподавателей украинского языка в школе было достаточно, и чтобы не оставлять молодого специалиста без работы, предложили ей учить детей иностранному языку. Но в пединституте она учила только английский язык. Ее утвердили на должность учителя иностранного языка с условием, что она будет заочно учиться в институте иностранных языков.

И вот молодая учительница вошла в шестой класс и поздоровалась с учениками на английском языке. Не знаю почему, но ее слова вызвали в классе гомерический смех. Так непривычно для них звучала английская речь. После полугода изучения немецкого языка им пришлось переучиваться на английский. О каком хорошее произношении могла идти речь? Тогда не было ни лингвистических кабинетов, ни магнитофонов, ни пластинок с записями уроков английского языка. Где они могли послушать настоящую английскую речь? В то время даже приемников с коротковолновыми диапазонами не было. Да и разе можно было разобрать хоть одно слово в скороговорке дикторов, если бы даже и услышали англоязычную волну. И еще как сказать, на сколько добросовестно изучала язык сама учительница в своем институте. В результате у класса выработалось английское произношение со среднеукраинским акцентом. И теперь Вадиму пришлось начинать все с начала.

 Следующий удар по его репутации нанесло сочинение по русской литературе. На дом было задано написать сочинение по Тургеневу.

Он так старался и писал сочинение, столько труда и души вложил в него! Но Ривекка Израильевна все его труды свела к нулю, вернее к двойке. Она раздавала проверенные  работы с короткими комментариями. Когда дошла очередь до тетради Вадима его она ошарашила:

- Содержание раскрыто хорошо, два.

Весь класс обернулся в сторону Вадима. Весь его  имидж отличника рухнул окончательно. Реагировали на это ребята по-разному. Рима Попова – отличница, сухарь и недотрога, облегченно вздохнула: соперник устранен. Для ребят троечников Вадим стал своим, таким же, как и они.

Вадим раскрыл тетрадь. На последней странице было написано красными чернилами: «Тема раскрыта. Содержание хорошее 17/4-3» и крупная цифра “2”. Это означало, что в сочинении на 10 страницах было 17 орфографических, 4 синтаксических и 3 стилистических ошибки. Страницы пестрили исправлениями красными чернилами. Обиднее всего было то, что все ошибки были по-дурацки простыми. Редко встречались ошибки на правописание. Чаще всего либо были пропущены буквы, или буквы менялись местами. Это все было чисто по невнимательности. Увлекаясь мыслью и содержанием, он забывал про грамматику. Проверять свои сочинения он никак не мог. Но достаточно было только пальцем указать на слово, в котором была ошибка, от тут же ее находил. Но так или иначе, за сочинение он получил двойку. Он мог получить бы тот же результат, если бы вообще не писал сочинение.

Ривекка Израильевна Стильбанс была прекрасным педагогом с многолетним стажем. Если бы не болезнь, ее можно было назвать красивой женщиной. Но болезнь обезобразила ее тело. Сверху до пояса тело ее было прекрасно и гармонично. Но от пояса и ниже болезнью все было раздуто до безобразия почти вдвое. Ягодицы и ноги были словно накачены изнутри. Создавалось впечатление, что человек состоит из двух разных половинок. Ходила она, с трудом переставляя столбовидные ноги.  Но при этом она была прекрасным человеком, хорошим учителем, отлично знающим свой предмет, учителем, который умел привить любовь к русскому языку и литературе. Она обладала чистейшим русским произношением без всякого акцента, литературным и абсолютно грамотным. О ее грамотности говорит такой случай. Уже в десятом классе после очередной двойки за классное сочинение Вадиму дали возможность исправить  эту двойку. Учитель предложила написать ему домашнее сочинение. Старался он изо всех сил. Получилось прекрасное сочинение. И, чтобы избежать грамматических ошибок, мать отдала его сочинение на проверку учительнице русского языка в медицинском техникуме, где она преподавала акушерство и гинекологию. Учительница нашла несколько ошибок, которые подчеркнула карандашом. Вадим их исправил и в полной уверенности, что сочинение будет на «отлично», или хотя бы на «хорошо», сдал его учительнице. Но каково же было его разочарование, когда Ривекка Израильевна нашла еще 15 ошибок! И  это после проверки сочинения другим учителем!

Так в новой школе Вадим стал, в общем-то, учиться лучше, чем в прежней. Математика, физика, астрономия, анатомия, история, устная литература украинская и русская, логика, физкультура и военное дело устойчиво шли на «отлично». Немного отставала химия. Хуже всего было с языками: русским и украинским письменно, а с английским в произношении.

В таких колебаниях прошла третья четверть девятого класса. На весенние каникулы он решил навестить мать в Виске. Уехал на два дня пораньше, не успев получить табель за третью четверть. В Виске душа его не выдержала, забежал в свою старую школу навестить ребят со своего класса. Попал как раз на классный час. Друзья стали его расспрашивать про новую школу, о том, как он там учится. Он с гордостью сказал, что по многим предметам у него устойчивые пятерки. По всему было видно, что ребята не очень верили ему. Знали они его давно, и не могли поверить, что за такой короткий период можно было так резко измениться. Табеля с собой не было, и ничем подтвердить сказанное у него не было возможности. Но, тем ни менее, смена школы пошла ему на пользу – учиться он стал лучше.

Переезд в город, хотя и небольшой, открыл для Вадима сразу новые возможности. Здесь была спортивная школа, были фото- и радио- кружки. Ему хотелось заниматься этим всем сразу.

Надо сказать,  что для своего возраста физически он был развит хорошо. Спортом заниматься он любил и достиг неплохих результатов. Когда ему в седьмом классе только исполнилось 14 лет, и его допустили к сдаче норм БГТО (Будь Готов к Труду и Обороне), он выполнил нормы III ступени ГТО.  Бегал отлично, прыгал,  бросал гранату, лазил по канату и преодолевал препятствия. Но в Виске не было ни одной спортивной секции, где бы он мог использовать свои возможности.

А в Купянске была целая спортивная школа, стадионы. С таким рвением он ринулся в новую жизнь. Спортивная жизнь в городе и в его школе била ключом. Даже в его классе трое из восьми ребят имели I спортивный, разряд по боксу, а двое занимались в секции классической борьбы. Две девочки были кандидатами в мастера спорта по спортивной гимнастике. Несколько девочек ходили в секцию легкой атлетики.

Одно удовольствие было смотреть на них на уроках физкультуры в спортивном зале, на их ловкие сильные тела, когда девочки работали на спортивных снарядах.

В городе регулярно проводились соревнования по различным видам спорта, и школы боролись между собой за звание лучшей школы по спорту. Его  школа №1 устойчиво держала первое место по спортивной гимнастике и боксу. Ребята ездили на областные соревнования в Харьков и даже на республиканские в Киев.

Конечно, такого уровня Вадим достичь уже не мог. Поэтому для себя он выбрал легкую атлетику, стал посещать секцию бега с барьерами.

Сейчас перед ним открылись широкие возможности. И тогда, пожалуй, впервые в жизни он почувствовал, что на все, что хочется, просто не хватает времени. 

Отправляясь в Купянск впервые, он не захватил с собой радиодетали. Ему пришлось и так много тащить с собой в первую поездку. А теперь ему в новых условиях так не хватало его увлечения. И вот во время весенних каникул он  потащил свои радиодетали в новую квартиру. Здесь заниматься радиолюбительством было одно удовольствие. В его распоряжении была целая комната. Не обязательно было каждый раз убирать все со стола, когда уходишь в школу, или гулять. Истосковавшись по любимому делу, Вадим буквально набросился на свои детали, и мастерил, мастерил. Он теперь просто разрывался между школой, спортивной школой и радиолюбительством.

В школе он организовал радиокружок, и вместе с друзьями-радиолюбителями они радиофицировали всю школу. Для этого пришлось заниматься всем: и монтировать усилитель школьного радиоузла, мотать трансформаторы, тащить проводку через всю школу, бегать по магазинам и закупать динамики. Все это делалось с удовольствием, с юношеским энтузиазмом. За его любовь к радиоделу он получил кличку «Телевизор». Эта кличка так и приклеилась к нему. Он реагировал бурно на нее. Тогда он был горяч и несдержан. В те годы очень популярной была песня:


«В телевизор я гляжу,
  В  голубую даль,
  Никому не расскажу
  Про свою печаль …»

И вот как-то на перемене, глядя на Вадима, его одноклассник, Толик Вишневский насвистывал мелодию этой песни, словно дразня его. Вадим бросился на своего обидчика, свалил его с ног, и опомнился только тогда, когда его начали ребята оттаскивать от несчастного Толика. Тот  лежал на  полу, Вадим сидел на нем и душил его за горло. Вадим и сам не ожидал от себя такой ярости. С тех пор он уже старался как-то сдерживать свои эмоции, а ребята  стали его  побаиваться.

Новая обстановка открыла в нем даже ранее  не существующие таланты. Обладая посредственным музыкальным слухом и почти полным отсутствием голоса, он начал руководить классным хором, а затем и школьным. На районном смотре самодеятельности школьный хор под его руководством занял первое место. В этом была не заслуга его музыкальных способностей, а огромная активность и недюжинные организаторские способности.

Он писал сценарии для юмористических сценок на школьных  концертах и вместе со своим другом Алампьевым исполнял их.

Естественно, такую его активную жизненную позицию заметили в школе и вскоре его уже избрали секретарем комсомольской организации класса и членом бюро комсомола школы. Многочисленные собрания, комитеты, активы, посещения райкома комсомола занимали дополнительно массу времени. Но его хватало на все. Такой бурной жизнью он еще не жил. А, если еще прибавить к этому, что ему приходилось посещать репетитора, которого наняли  родители, чтобы его подтянуть по русскому языку, то приходится просто удивляться, как он  мог все это успевать.

Его успехи не могли не вызвать зависти. Нашлись ребята, которые различными кознями старались ему навредить. Таким оказался Владимир Малявко. До приезда Вадима он считался лучшим радиолюбителем в школе, но для школы он не делал ничего. Вадим же со своей неуемной энергией взялся делать для школы радиоузел в основном из своих собственных деталей. Только часть деталей пришлось докупить. Малявко был рядом с Вадимом, помогал ему. По простоте душевной Вадим считал его своим хорошим другом. Он старался не замечать вывихов  психики Владимира. К примеру, тот считал, что получать хорошие оценки – это «выпендриваться». Принципиально он учился на одни тройки. Считался он и воинствующим женоненавистником. Был уверен в том, что мальчишки и девчонки должны учиться в разных школах. Вадим даже не мог допустить, что его друг пустит про него какую-то грязную сплетню, якобы он присваивал себе школьные деньги, полученные им для закупки деталей для радиоузла. Эти сплетни дошли до учителей и директора, и он вдруг почувствовал, что к нему стали относиться как-то по-другому.

Прошло много времени, прежде чем развеялась эта сплетня, и к нему восстановилось доброе отношение. Сам же Вадим узнал об этом уже после выпуска из школы.

Любовь к математике, привитая прелестной Марией Михайловной, прочно закрепилась в душе юноши. Вскоре любимая учительница вышла замуж и уехала в другой город. Ребята очень переживала ее уход. Особенно переживал Виктор Морозов. Новая учительница была старше, строже и требовательней прежней. Сколько ей обструкций устраивали ученики! Но у нее хватило выдержки и терпения все это преодолеть и поставить все на свои места.

Математика в девятом и десятом классе по той программе была достаточно сложной, и не всегда была по силам среднему ученику.  9-й «а» класс разделился на две далеко не равные половины. В классе было 4 отличника по математике, несколько «хорошистов», а основная масса  не знала и не любила математику. Домашние задания списывали, ничего не понимая в них.

Среди отличников были Виктор Морозов, Неля Оситковская, Вадим и «круглая» отличница Римма Попова. Если первые трое  были отличниками благодаря своему таланту, то последней математика давалась очень тяжело. Она брала, как ученики говорят, «попой». Дочь директора соседней школы, она была отличницей с первого класса. Ей иногда ставили  оценки «по инерции».

Первая тройка, далеко опередив своих одноклассников, соревновалась между собой. Сложные задачи, особенно по геометрии с применением тригонометрии, каждый из этой троицы решал по-своему. Еще на перемене перед уроком математики у них начиналось выяснение  отношений. Зачастую урок они превращали в доказательство своей правоты. В конце концов, Екатерина Дмитриевна делила доску на три части и вызывала их писать свои варианты решений.  А в это время она опрашивала домашнее задание у остальных. Вскоре учительница обнаружила что одна часть класса  решала задачи точно так, как решал Виктор, другая часть так, как решала Неля, а третья, как решал Вадим. Но самое интересное, что из класса объяснить свое решение никто не мог. В результате в классном журнале ставились три пятерки, а остальным вызываемым ставились двойки.

Любимым предметом Вадима была и физика. Ну, как ее не любить, когда в 10-ом классе проходили электричество. А для радиолюбителя электроника и радиотехника – основа знаний. К тому же учитель был просто душка. Пришел он к ним сразу же после института. Высокий, статный с приятным открытым лицом, он сразу завоевал любовь не только девчонок в классе, но и мальчишек. Но через 2 месяца, когда его призвали в армию, провожать его ушел весь класс. В этот день были сорваны все уроки.
 
Теперь у них физику преподавал Павел Петрович, мужчина 35-37 лет, холостяк. Он был явно не равнодушен к девчонкам. Ему доставляло удовольствие издеваться над девочками маленького роста. Вызовет такую «кнопку» к доске и заставляет написать сегодняшнюю дату. Девчонки тогда носили школьную форму с короткими юбками. Вот напишет такая кроха число посредине доски, а он заставляет стереть и написать повыше. Она напишет повыше, он снова требует, чтобы число было написано на самом верху доски. Вот она тянется вверх, становится на цыпочки, пока из под подола юбки не покажутся трусики. Вот тогда он успокаивается. Это продолжалось до тех пор, пока в десятом классе он не вызвал к доске Валентину Кошелеву. Бой-девка, детдомовская, сообразительная и острая на язык. Роста она была среднего. Вышла она писать число на доске. Он свое: пиши повыше. Тогда она стирает свою запись, двумя пальчиками приподнимает юбочку, а потом пишет число на том же самом месте. Класс замер, ожидая реакции учителя. Но тот спокойно отослал ее на свое место и продолжил урок. Но больше этим он не занимался.

Вскоре его сменила учительница с большим опытом преподавания физики Ефросиния Иосифовна. Она отлично знала предмет, хорошо объясняла и достаточно строго спрашивала. Но уроки у нее были какими-то обыденными, стандартными, поэтому их не любило большинство в классе. Но это не помешало классу хорошо подготовиться к экзаменам по физике на аттестат зрелости.
Любимцем мальчишек  был преподаватель военного дела Водопьянов. Бывший пехотный капитан, отвоевавший все 4 года на фронтах Великой Отечественной, он всю свою любовь к военному делу вкладывал в мальчишек. Гонял их нещадно, и за прически, и за неряшливый внешний вид, и за выправку, даже на переменах.  Увидев его в коридоре, ребята тут же расправляли плечи (а то получишь по спине за сутулость). Ребята не только маршировали, стреляли в тире из мелкашки, учились собирать и разбирать стрелковое оружие, но и преодолевали полосу препятствий, бегали кроссы. В дождливые или холодные дни пролеживали на полу спортзала  за специальными тренажерами, обучаясь прицеливанию. На межшкольных соревнованиях допризывников 1-я школа всегда брала призы по всем видам. Именно благодаря Водопьянову, Вадим получил путевку в военную жизнь.

Классным руководителем в 9 “А” классе была учительница английского языка Мария Никитична Лебеденец. Строгая и справедливая она в “ежовых рукавицах” держала этих 25 учеников с далеко непростыми характерами. Ей было лет 35-40, а может быть и меньше, но для мальчишек и девчонок с их колокольни она была старухой, или, по крайней мере, женщиной без возраста. Они уважали и побаивались ее. Вадим на всю жизнь сохранил к ней уважение и любовь, как одной из самых любимых своих учителей. И уже будучи взрослым, каждый раз, когда он приезжал в отпуск в Купянск, обязательно посещал свою родную школу и своего классного руководителя. В память врезался небольшой эпизод, связанный с учительницей. Это было как раз в то время, когда Вадиму нравилась Нинель Оситковская. В тот день она пришла в школу в светлом платьице с бантиком сзади на талии. Вадим во время урока думал о ней, а руки сами по себе чертили на листке это платьице с бантиком. На перемене подошла к нему Мария Никитична, посмотрела на его рисунок и сказала многозначительно: “Это платье тебе совершенно не подходит”. Она прекрасно знала Нинель, поэтому говорила с полной ответственностью, конечно, не о платье. Вадим ее понял.


Глава  16  Первые девушки

Конечно, этот новенький и такой активный и энергичный ученик, не мог не обращать на себя внимания девчонок 9-го “а” и других классов. Но именно на девчонок-то у него и не хватало времени. Вначале ему никто не нравился. Он продолжал вздыхать и думать о своей Виолетте.

Новое  место,  новая  школа,  новые  знакомые  на некоторое время отвлекли  его  от романтических чувств. После своего устройства на новом месте он написал  подробное письмо Виолетте и стал с нетерпением ждать от нее  ответа.  Больше  всего  он  рассчитывал  на то, что она прочтет его дневник, узнает о его чувствах к ней и ответит ему взаимностью. В письме он  спрашивал, прочла ли она его дневник.

Прошло почти три недели, которые показались ему годом, прежде чем он   увидел   долгожданный  конверт.  Первым  же  порывом  было  тут  же распечатать  его  и прочитать немедленно. Но он взял себя в руки, решил, что  вначале  сделает  уроки,  потом,  оставшись  один  в своей комнате, прочтет  ее послание, чтобы ничто не отвлекало его от полного восприятия этого священнодействия.

И  вот, наконец, письмо вскрыто. К его сожалению, письмо оказалось коротким.  Виолетта  писала о последних новостях в школе, о знакомых и в конце, отвечая на его вопрос о дневнике, сообщала, что в связи с большой занятостью  в  школе  и  дома  еще  не успела прочитать его. Письмо было просто  дружеское  и  даже  несколько холодноватое. Во всяком случае, он ожидал совсем другого.

Тут  же  под  впечатлением  нахлынувших  чувств  он сел писать ей письмо.  Писал  долго, о том, что он чувствует, как вспоминает то время, когда  они  были вместе, как он сейчас скучает по ней. На следующий день письмо  было  отправлено,  и  снова началось томительное ожидание ответа. Новое  письмо  пришло  снова тоже  только  через  три  недели. Оно еще больше разочаровало  молодого человека. Подруга писала, что с трудом читает его дневник,  что  там  встречается  много ошибок, которые сильно затрудняют чтение.  А  что  касается  его  чувств  к ней, то ей сейчас ему ответить нечем.  Что  если  бы  они  продолжали  встречаться, то может быть, у них что-нибудь   и  получилось бы.  А  сейчас  нужно  думать  об  учебе,  о поступлении в институт. И что в любовь по переписке она не верит. Вадим  обиделся  и  долго  ей  не  писал.  Ему  казалось,  что он наказывает  ее своим молчанием за такой холодный рассудительный ответ. И только в мае он поздравил ее открыткой с днем рождения. Она ответила ему письмом,  хорошим письмом, словно ничего и не было между ними размолвки. Но в нем не было и намека на их отношения.

Затем их переписка прервалась надолго. Виолетта закончила школу, и готовилась к поступлению в медицинский институт, и ей было не до писем, а Вадим  в новой школе с новыми друзьями и подругами постепенно отвыкал от нее.   Только  в  затаенных  уголках  его  памяти  хранились  прекрасные воспоминания  о  его  чудном  увлечении. Почему-то, когда он вспоминал о ней,  память восстанавливала одну и ту же картину. На невысокой земляной насыпи  для  прыжков  в  воду  на берегу реки стоит девушка и готовиться прыгнуть  в  воду.  Она  в голубом закрытом купальнике, стройная, словно статуэтка,  замерла,  подняв кверху руки. Вадим видит ее снизу, из воды, где  он  ждет  ее,  когда  она  прыгнет,  и они вместе поплывут на другой берег.  Этот  образ  волнует и тревожит его. До малейших подробностей он помнит  все  детали  этой  живой  картины.  Стройные ножки, узкая талия, высокая   небольшая   грудь  и  светлые  кудряшки,  выбивающиеся  из-под синенькой купальной шапочки. Но все это были уже только воспоминаниями.

В  десятом классе в новой школе у него появились новые увлечения. Вначале ему понравилась одноклассница Светлана Лубянко. Стройная, высокая, почти одного  роста  с  ним,  она была хорошей спортсменкой, увлекалась легкой атлетикой.  Она  бегала  лучше  всех  в  школе  и готовилась поступать в физкультурный  институт. Но это увлечение было недолгим. Кроме спорта ее практически  ничего  не  интересовало, духовный мир ее был очень беден, и юноша потерял  к ней всякий интерес.

Многие  его  одноклассники  уже  встречались  с  девушками по-настоящему, и по их откровенным разговорам уже жили с ними, что далеко не всегда соответствовало истине,. Вадима даже еще не и целовала ни одна девушка.

Увлечения увлечениями, а образ Виолетты остался в глубине его души, как истинный образ первой любви. Время шло, но этот образ оставался в его душе неизменным. Временами казалось, что пройдут годы и все само собой пройдет. Но после ее письма, в котором она писала, что в любовь по переписке она не верит, и что ей на его чувства ответить нечем, он долго не мог придти в себя. Потом прошло и это. Постепенно он стал присматриваться к окружающим его девчонкам. Нравилась ему рыженькая девочка из параллельного класса, отличница и недотрога. Он даже не мог осмелиться подойти к ней. И каково было его разочарование, когда он от подруг, спустя несколько лет, узнал, что она в то же время “сохла” по нему.

Постепенно его внимание привлекла  одноклассница Нинель Оситковская (или просто “Осыка”). Прекрасно сложенная и развитая спортсменка, кандидат в мастера спорта по спортивной гимнастике, она чем-то ему напоминала его первую любовь Виолетту. Тот же рост, та же фигурка, тот же цвет волос, та же улыбка “с хитрецой”. Но вариант похуже. Вся школа знала, что она увлечена Дубовиком, парнем, окончившим школу в прошлом году и поступившим в Харьковский институт коммунального строительства. Туда же готовилась поступать и она. Так оно потом и вышло. Поступила в институт, через год вышла за него замуж, родила дочку. Но жизнь у них не сложилась, они разошлись. Судьба помотала ее по свету. Повторно вышла замуж за кубинца. Он увез ее на Кубу. Там оказалось, что он женат. Держал он ее где-то в подвалах, как рабыню. Едва удалось вырваться, случайно познакомилась с немцем из ГДР, который женился на ней, и увез в Германию. Но это все было позже.

А сейчас рядом с ней был Вадим, который не спускал с нее глаз. Она была лучшей его партнершей в танцах на школьных вечерах и танцплощадке в парке культуры. Легкая, спортивная, она прекрасно чувствовала каждое движение партнера. Танцевать с ней было одно удовольствие.

Запомнился Вадиму последний его день рождения в родном доме. Ему тогда исполнилось 17 лет. Происходило это в январе во время зимних каникул. Он тогда пригласил к себе своих лучших друзей: одноклассников двух Викторов, Нинель, соседку Киру Ильвовскую и соседа Юрку Кравченко.

Обсуждая с матерью меню праздничного стола, Вадим настаивал, чтобы купили хотя бы одну бутылку водки. Оба Виктора были ребятами достаточно взрослыми, им уже давно исполнилось по 18. В своих рабочих семьях они уже давно пробовали “беленькую”. Но мать категорически возражала.

- Ты, что хочешь, чтобы было весело, и ребята немножко расковались?
- Да, конечно. Но вино для них совсем слабенькое, они уже давно пьют водку.
- Это, смотря как вино подать.
- Как это?
- А вот так. Купим мы крепких вин, таких как “Мадера” и положим на батареи. Посмотришь, как действует теплое вино.

Так и сделали. Январский вечер был холодным и морозным. Ребята с города немного опоздали, и все вместе дружно ввалились в теплую квартиру. Сразу же сели за стол. Немного саркастически улыбаясь, они  разливали в бокалы темное вино, которое еще минуту назад лежало на теплой батарее. Но уже через 15 минут они почувствовали его действие. То ли с мороза, то ли от вина лица у ребят раскраснелись, голоса зазвучали громче. За столом стало шумно и весело. Начали танцевать. Девчонки, утратив скованность, смело выкладывали руки на шеи ребят и танцевали, крепко прижавшись к ним. Вадим танцевал с Нинель. Она что-то приятное шептала ему на ухо, руки ее лежали у него на шее, на его плечах. Он ее обнимая, сладко плыл в облаке музыки и близости девушки, которая ему нравилась. Но действие подогретого вина было недолгим. Через полчаса чувство приятного опьянения прошло.

Тогда в ход была пущена следующая шутка-розыгрыш. Вместе с мамой Вадим приготовил глинтвейн. Этот замечательный напиток готовится из красного вина, сахара, корицы, гвоздики и лимона. Подается он в горячем виде в чашках на десерт.  Действие его удивительное. После крепких напитков не все даже замечают присутствие алкоголя в нем. Пьют медленно горячим, часто с тортом или печеньем. Сразу после этого становится жарко, настроение поднимается, голова остается ясной. После него хозяин (не злоупотребляющий сам этим напитком) приглашает гостей потанцевать. Гости пытаются встать со своих мест, но у них ничего не получается. Ноги абсолютно не слушаются. Создается такое впечатление, что нижнюю половину тела просто выключили. Хохот, подколки. Длится это минут пятнадцать. Затем все проходит и остается только хорошее настроение.

Подарки друзей были скромными. Все жили тогда очень небогато. Нинель подарила Вадиму очень симпатичную коробочку  сувенирного домино  с прекрасными пожеланиями. Их тянуло друг к другу, но тогда дальнейшего развития их отношения не получали. Она не скрывала, что любит и хранит верность своему другу Дубовику.

Глава  17  Десятый класс

Повзрослевшие ребята-десятиклассники решили отметить праздник 1 Мая вместе. Родители Виктора Мищенко уехали куда-то на время, и оставили в распоряжение сына целый дом. Вот в этом доме и решили ребята 10 «А» класса погулять все вместе. Собрали деньги на продукты. Договорились, что каждая девчонка принесет бутылку вина 0,75 литра, а ребята по бутылке водки. Согласились участвовать  в этом мероприятии все, за исключением отличницы Поповой. После обязательной демонстрации в честь 1 Мая, на которой участвовала вся школа, весь класс дружно отправился на Харьковскую улицу в дом Мищенко.  Стоял дом почти на окраине города, был он простым, деревенским, но зато просторным и светлым. Разместились все в большой комнате за столами на лавках. И началось застолье. Молодые люди все же не рассчитали своих сил. Такого количества спиртного было слишком много. Несмотря на хорошую закуску (приготовили целый казан картошки с мясом), все быстро  опьянели. И началось … Алкоголь развязал языки,  и каждый говорил о том, о чем никогда бы не сказал в трезвом состоянии. Сели за стол около полудня, а к 5 вечера всех уже совсем развезло.

В то время Вадим встречался с девочкой из 8-го класса соседней школы. Даже трудно сказать, какой характер носили их отношения. Очевидно, в этом возрасте нужно мальчишке для порядка иметь “свою девочку”. Так было положено, чтобы не выглядеть белой вороной среди остальных. Вот и завел он себе такую девочку. Познакомили их друзья в какой-то компании, и оставили наедине. С тех пор они так и встречались один-два раза в неделю. Обычно уходили в какое-нибудь укромное место, стояли или сидели, тесно прижавшись друг к другу. При этом молчали или вяло беседовали о чем-нибудь. Говорить ему с ней было просто не о чем. Что их связывало? Трудно ответить. Чувств никаких в нем она не вызывала. Один раз, стоя в кустах в темной аллее парка, он сделал попытку поцеловать ее куда-то в щеку возле уха. Она обиделась, ушла, и целую неделю они не виделись. Но в его классе все знали, что у Вадима есть своя девочка.

Собираясь на совместный праздник, весь класс договорился, что уходить будут все вместе, после того, как перемоют посуду и уберут после себя, чтобы хозяину одному этим не заниматься.

 К вечеру, когда все уже напились, наелись и стали неуправляемыми, Вадиму захотелось побыстрее уйти отсюда. Он договорился вечером встретиться со своей девочкой. Время поджимало, а загулявшие ребята и не думали расходиться. Вадим нервничал, пытался ускорить сборы, но у него ничего не получалось. Нинель заметила его попытки, и стала всячески препятствовать его усилиям. В конце концов, она ему шепнула на ухо: “Можешь сам отправляться к своей “б…”. Что это было? Ревность или просто позиция “собаки на сене”? Это никак не вязалось с поведением девочки, увлеченной своим парнем.  Скорее всего, и она все таки питала какие-то чувства к Вадиму.

Гуляние продолжалось. Школьники разбрелись по углам. Кому-то было плохо от выпитого, кто-то буянил. Виктор Цыба с Тамарой Пруновой целовались в углу коридора. Шаповалов с Канивцовой зажимались в прихожей, и он все время пытался залезть ей под юбку, а она сопротивлялась и визжала. Закончилось это тем, что все переругались и разбрелись по домам. На следующий день многие даже не помнили, что было накануне.

Об этом можно было бы не вспоминать, если бы дальнейшие пути Нинель и Вадима еще не пересеклись дважды.

Первый раз это случилось во время выпускного вечера. После вручения аттестатов зрелости и чаепития, наплясавшись вдоволь, и набегавшись по школе, Вадим вышел во двор школы подышать свежим воздухом.  В темноте он рассмотрел знакомую фигурку. Это была Нинель, она тоже вышла подышать. Он подкрался к ней сзади и внезапно обхватил ее руками. Девушка вздрогнула от неожиданности, но, повернув голову, узнала Вадима.

 - Як ты мэнэ налякав. Видпусты.
    -    Нэ видпущу.
    -       Видпусты.
   -       Нэ видпущу.

Так продолжалось долго. Пленница пыталась освободиться силой. А сила была у нее немалая. К своим семнадцати годам она уже одиннадцать лет занималась  спортивной гимнастикой. Девушка накачала себе мышцы. Но и Вадим был не слабак. Он на голову был выше ее и мог вполне справиться с ней. Попытка силой вырваться не удалась. Тогда она сменила тактику. Вместо того, чтобы вырываться, она сделала попытку повернуться к нему лицом. Парень ослабил руки, и дал ей возможность это сделать. Девушка оказалась лицом к нему в его объятиях. Опасаясь, что она вырвется, он держал свои руки сзади ее на замке.  Ее руки были плотно прижаты к ее телу. Он держал ее плотно и ощущал своим телом каждый изгиб девичьей фигуры. Это забавляло и возбуждало его. Ему еще не приходилось так плотно прижиматься к девушкам. Все это пока выглядело в виде шутки.

- Видпусты.
- Нэ видпущу.

Попытки вырваться слабели, нарочито  гневное “видпусты”  становилось все мягче и тише.  Теперь ее голова, упиравшаяся в его шею,  откинулась, и  ее губы оказались напротив его губ.  Зажмурив глаза, он неумело поцеловал их, а сам весь съежился, ожидая гневной  реакции девушки. Но этой  реакции не последовало.  Вместо этого он почувствовал, что эти губы отвечают ему на поцелуй. Руки его тут же разомкнулись и обняли ее плечи, а вскоре ее  руки легли ему на шею. Так они целовались пока не начал светлеть восток. Обнявшись, они пошли на высокий берег Оскола, где и встретили свой рассвет новой жизни.

Первые поцелуи были очень приятны,  и очень волнующие для юных сердец. Однако дальнейшего развития их отношения не получили. Никаких обещаний друг другу они не давали. Это была просто их ночь, ночь прощания с наивной юностью. Они стояли на пороге новой жизни, и у каждого был свой путь. На следующий день она уехала в Харьков к своему Дубовику, а он остался и серьезно начал готовиться к поступлению в военное училище.



                Глава  18  Выбор жизненного пути          

А еще до этого февральский день 1955 года, последнего года учебы в десятом классе, почти до самого вечера не был ничем особенно примечательным для Вадима. Шли уроки второй смены в средней школе №1. Все было как всегда. Среди них был самый любимый его урок - урок математики, геометрим с применением тригонометрии. Этот предмет получался у него лучше других. Он не только хорошо его знал и умел прекрасно решать сложнейшие задачи, но и всегда искал способы как лучше, как проще и даже, скажем, красивее решить задачу.  Для себя он усвоил истину: только тогда будешь в совершенстве владеть предметом, когда сможешь не только решать любую задачу, но и научишься сам составлять подобные задачи и решать их. Больше всего нравились юноше задачи на вращение сечений сложных фигур, таких как цилиндры,  призмы, пирамиды, параллелепипеды.

Кроме него в классе было еще двое отличных математиков, его закадычный друг Виктор Мороз и девочка, которая нравилась ему больше всех в классе - Нинель Оситковская. И между ними происходило постоянное соперничество. Как правило, одну и ту же задачу из домашнего задания каждый решал по-своему и почти каждый урок сводился к разбору решений этой задачи у доски. Каждый предлагал свое решение и доказывал, что оно самое лучшее. Остальные ученики только “хлопали ушами” и рады били до смерти, что у них не проверяли выполнение домашнего задания.

Последним уроком в этот день было военное дело. На этот раз вместе с их военруком в класс зашел военный. На нем была общевойсковая форма и на погонах блестели по 4 звездочки. Мальчишки, а их было в классе всего  9 человек, с любопытством уставились на гостя. Военрук представил им вошедшего как офицера военкомата и предоставил ему слово.

-  Дорогие друзья, - обратился к ребятам капитан, - есть самая прекрасная профессия для мужчины - защищать свою Родину. Наша Конституция обязывает каждого юношу отслужить в рядах Вооруженных Сил или Военно-Морского Флота 3 или 4 года. Но этому занятию можно посвятить и всю свою жизнь. Для этого нужно поступить в военное училище, получить офицерское звание, специальность и прекрасную работу.

Говорил он увлеченно, с яркими живыми примерами. Глаза мальчишек заблестели. Их прежний внутренний настрой: “ в армию - да никогда” постепенно начал разрушаться. Каждый из них уже мечтал о чем-то определенном. И эти мечты были довольно устоявшимися. Кто-то мечтал об институте, кто-то о техникуме, кто-то решил сразу после школы идти работать. О том, чтобы посвятить свою жизнь армии из них не мечтал никто. Не мечтал об  этом и Вадим. Все его помыслы были связаны с его увлечением радио. Им начал он увлекаться еще с 6-го класса. Свое будущее он не представлял без радио, без связи. Для себя он твердо решил поступать в Таганрогский институт связи и стать инженером-связистом.

Вы получите прекрасную специальность, - продолжал капитан, - военные училища дают не только военное образование, но и гражданский диплом о высшем или среднем специальном образовании. Кроме того, хорошая форма, питание и распорядок дня обеспечат вам хорошее здоровье до преклонных лет.

Вы только взгляните на офицеров, когда они идут по городу. Ни одна девушка или молодая женщина не пройдет мимо, не взглянув на них.

Воображение школьника заработало живо. Он уже представил себя в форме офицера, как он пройдет по родному городу, и как все девушки, которые нравились ему, но были с нему весьма равнодушны, сразу обратят на него внимание. Но он пройдет гордо, словно не замечая их.

- И более того, - говорил дальше офицер, - вы будете служить в войсках, располагающих самой современной техникой, о которой гражданские не могут еще и мечтать.

И здесь он попал в самую точку. С детских лет Вадима тянуло к самой  современной технике, ему хотелось работать на новеющих средствах связи, сделанных по последнему слову науки и техники. И именно в этот момент в его планах  что-то поколебалось.

Как закончился урок, он уже не помнит. По дороге домой, которая была довольно длинной, он отстал от группы своих сверстников, которые жили  на Заосоклье, и шел, погруженный в свои думы. А что, если в самом деле поступить в военное училище, - думал он. Капитан говорил, что военкомат дает направление и рекомендации для поступления. Для этого нужно написать заявление, пройти медицинскую и мандатную комиссию в военкомате, где они проверять все твои данные и только тогда можно получить путевку в военную жизнь. Может быть все-таки попробовать? Срок подачи заявления истекает через месяц. Можно еще подумать и попытаться. Ночью он долго ворочался с боку на бок. Мысли, словно пчелы, роились в его голове  и не давали  уснуть. Вадим  пытался все взвесить и прийти к какому-то определенному решению. И все-таки молодость и романтика сделали свое дело. Выбор был сделан.  Он решился - попробую поступить в военное училище. В какое именно он еще толком себе не представлял. Главное, чтобы иметь дело с радио, со связью, а в каких войсках ему служить для  него в то время значения не имело.

Через несколько дней о своем решении он сообщил родителям. Как и следовало ожидать, оно было вначале встречено в штыки. Мать и слышать не хотела. Нет, это опасно, это всегда далеко от дома, и всю жизнь  козырять и закабалить себя на всю жизнь, - возражала мать. Отец больше молчал и слушал. Вадим жарко и убежденно защищал свою позицию. И последним его доводом было то, что он сохранит преемственность в семье, продолжит военную династию. Его прадед по материнской линии был Георгиевским кавалером, воевал в Турецкую войну под Шипкой. Дед был военным врачом, воевал в Гражданскую. Отец уже перед Отечественной носил на петлицах две “шпалы”, что по нынешним временам соответствовало званию майор. Его дядя, родной брат матери, служил и сейчас, летал, был заместителем командира дивизии. Доводы юноши были серьезными, и родителям пришлось согласиться. Пусть попробует, не получится, будет поступать в институт.

На следующий день он зашел в военкомат и отдал рапорт с просьбой зачислить его кандидатом в военное училище.

К концу срока приема заявлений было подано рапортов более трехсот. Хорошо поработали вербовщики военкомата, тем более, если учесть, что мест было всего шестнадцать. Конкурс получился вполне серьезным. Все должна была решить медицинская комиссия, а затем и мандатная.

Медицинская комиссия при военкомате состоялась сразу же после майских праздников. В актовом зале военкомата, откуда были вынесены все ряды со стульями, установили столики для врачей по кругу вдоль стен. Там они расположились со своими приборами. Волонтеров вызывали по списку. Каждый должен был перед входом в актовый зал раздеться догола и, в чем мать родила, предстать перед врачами, а затем и перед мандатной комиссией.

Наступили очередь и Вадима. Немножко, еще по-детски комплектуя, стесняясь своей наготы, он вошел в зал. У каждого столика врача стояли новобранцы, врачи их осматривали и результаты записывали в медицинские карты. В составе врачей были в основном женщины, но люди в белых халатах не вызывали в нем стыда за свою наготу. Чувствовал себя он вполне превосходно. Занятие спортом, ежедневная зарядка сделали свое дело. Тело его было хорошо развито, кожа чистая и чувствовал себя он абсолютно здоровым. Переходя от столика к  столику, в  своей медицинской карте Вадим получал одну и ту же запись: “Здоров, годен”.

Самым последним этапом этого мероприятия был доклад мандатной комиссии. Она располагалась на возвышении, которое служило сценой в  актовом зале. Там  за столом сидело несколько человек, и возглавлял ее сам военком - полковник с красным лицом и красными петлицами. За столом еще находились уже знакомый капитан, представитель горздравотдела и представитель от горкома комсомола Елизавета. Вадим ее прекрасно знал по совместным комсомольским делам. Она только в прошлом году окончила их школу и стала работать в горкоме комсомола вначале секретаршей, а затем ее избрали не то вторым, не то третьим секретарем горкома. Вадиму она нравилась.  И вот сейчас ему предстояло подняться на эту сцену для доклада полковнику и появиться перед ней в обнаженном виде. От одной мысли об этом он уже покраснел до ушей.

Еще в то время, когда он ждал своей очереди в коридоре, к ним вышел полковник и несколько грубовато по-армейски предупредил: “Подниметесь на сцену, остановитесь в одном шаге перед столом и докладывайте: “Товарищ полковник, кандидат такой-то для прохождения мандатной комиссии прибыл”. И не закрывайте свое хозяйство документами, а положите их на стол. Не подходите вплотную к столу, а то выложат свой прибор на стол, а нам любуйся. Я  уже заметил, как у кого маленький, так прячет его, как может, а у кого приличное хозяйство, так гордится им, красуется.  Стали, руки по швам и докладывайте”.

Настала очередь Вадима предстать перед мандатной комиссией. Слегка хрипловатым от волнения голосом он отдал рапорт полковнику. Полковник поверх очков посмотрел на кандидата, взял из его рук медицинскую карту и начал изучать остальные документы. Вадим покосился на Лизу. Та сделала вид, что не узнала его, за что он был ей весьма признателен.

- В своем рапорте вы указали, что хотите поступать в высшее подводное училище связи в Петродворце? - спросил военком.
- Так точно.
- Высшее предложить вам не могу, у вас в табеле за третью четверть тройка.
- Так она же по украинскому языку. Мне в училище украинский язык не понадобится.
- Тройка говорит об общем развитии и  отношении к делу. По здоровью вы подходите, могу предложить среднее - Харьковское военное авиационное училище связи. Вы согласны?

Времени на размышление не было. Он прекрасно  понимал, что при таком конкурсе отказаться означало выбыть совсем.

- Согласен, - прозвучал тихий ответ.
- Не слышу!
- Так точно!
- Вы зачислены кандидатом в Харьковское военное авиационное училище связи. За документами зайдете 25 июля. Свободен! Идите!

Вадим вышел из военкомата ошеломленный. Он уже в мечтах представлял себя моряком-подводником. Какая техника должна была быть на подводных лодках, чтобы на таком удалении и под водой поддерживать устойчивую связь с родной базой! И высшее образование ... А теперь среднее... Всего навсего лишь техникум. И все из-за этой злосчастной тройки по украинскому языку. Во всем виновата эта “Бомба”.  Так за глаза школьники звали учительницу украинского языка за ее маленький  рост и большую полноту. Украинский язык шел у него неплохо, но получилось так, что задержавшись в горкоме по комсомольским делам, он опоздал на ее урок. А в самом начале урока “Бомба” предупредила, чтобы к субботе все сдали домашнее сочинение. А Вадим этого не слышал и, естественно, к  субботе сочинение не написал. Когда в субботу все сдавали тетради, Вадим подошел к учительнице и попытался оправдаться, но она с явным удовольствием поставила ему в журнал жирную двойку. В понедельник он принес это злосчастное сочинение, за которое она ему поставила четверку, но в результате получилась за четверть роковая тройка. И она сыграла свою роль в жизни юноши. Вместо высшего училища было избрано среднее. Вместо моря - авиация, вместо Ленинграда - Харьков. Но как говорят в народе: “Что Бог не делает - все к  лучшему”. В тот же год училище перевели из Петродворца в Комсомольск-на-Амуре. А Харьков был рядом, от дома всего в 120 километрах, в трех часах езды.

Глава  19  Лето перед поступлением в училище

Лето накануне поступления в училище было заполнено занятиями и подготовкой к вступительным экзаменам. В течение 10 лет учебы в школе все предметы Вадим изучал на украинском языке. Теперь все определения, теоремы, аксиомы по математике, законы по физике нужно было учить заново, так как в военных училищах экзамены принимались на русском языке.  Ежедневно по несколько часов в день он упорно работал над книгами, решал задачи по математике, разбирал конкурсные задачи по физике. Но все дни напролет, да еще и летом заниматься невозможно. Нужно было делать перерывы для отдыха. И вот такая возможность представилась.

Как-то Вадим, проезжая вместе со своим другом Виктором Эмме на велосипеде мимо здания заводоуправления, был остановлен спорторгом завода. Он предложил ребятам поехать в Харьков на межобластные соревнования общества “Пищевик” и принять участие в велосипедных гонках за родной завод, потому что от завода ему просто некого было выставить.  А за неучастие в каком-то виде спорта команда получает штрафные очки. И не так важно, какие результаты будут достигнуты, только бы не получить “баранки”. Нужно было защищать спортивную честь родного завода. От них требовалось только проехать на их собственных дорожных велосипедах 25 километров.

Вадим задумался. Никогда раньше ему не приходилось проезжать на велосипеде больше 16 километров сразу. Да и то это расстояние он ехал не спеша, делая остановки. А на соревнованиях нужно было выкладываться до конца.  Сумеет ли он? Спрорторг “мягко стелил”, обещал “золотые горы”. Обещал, что будут жить в лучшей гостинице, кормить их будут в  ресторане, туда и обратно повезут на заводской машине. А дистанцию как проедут, так и проедут. Предложение  было слишком заманчивым, и они согласились. Еще, конечно, хотелось немного развеяться, отдохнуть от занятий.

Отъезд был назначен через день. За день до отъезда Вадим привел велосипед в порядок, снял с него все лишнее, смазал все узлы, подтянул гайки, убрал лишние люфты. Все было готово к соревнованиям.

Уезжали рано утром. Завод выделил для спортсменов бортовую машину и автобус. На машину погрузили велосипеды и другой спортивный инвентарь. В автобусе вместе с заводской командой поехали Виктор и Вадим. Заводские спортсмены были действительно рабочими этого завода. Они в свободное от работы время занимались спортом и достигали неплохих результатов. Это только Виктор и Вадим были “самозванцами”. Им только накануне дня отъезда выписали удостоверения членов спортивного общества “Пищевик”.

Приехали в Харьков они в средине дня. Вначале заехали на спортивную базу, разгрузили спортинвентарь, а потом уже поехали в гостиницу. Поселили их на четвертом этаже гостиницы “Москва”, одной из  лучших гостиниц города. До этого Вадиму не приходилось жить ни в гостиницах, ни в таких многоэтажных домах.  Ему здесь было интересно все: и сама гостиница, и питание в  ресторане, и вечерняя жизнь города. Одуревшие от большого города, мальчишки начали просто хулиганить. Они делали кульки из газет, быстро заполняли их водой, и бросали на головы идущих по тротуару прохожих, а сами прятались. Трудно было определить с какого этажа, и с какого окна свалилась эта “бомба”. Делать это было ужасно весело.

Вечером долго не могли уснуть. Все мешало: и разговоры соседей по номеру, и шум трамваев за окном, и уличное освещение. В большом городе было куда интереснее жить, чем в их маленьком провинциальном городке.

На следующий день начинались соревнования. Оказалось, что в программу соревнований включены две дистанции: 25 и 50 километров шоссейных гонок на дорожных велосипедах. В первый день – дистанция 25, а на следующий – 50. Начальник команды записал Виктора на первый день, а Вадима на следующий. Откровенно говоря, Вадима испугало это. Ни разу в жизни он еще не ездил даже на 25 километров, а теперь предстояло ему проехать 50. Да еще не просто проехать, а гнать изо всех сил. Но теперь уже отказаться было нельзя.

Весь этот день Вадим находился среди участников соревнований, болел за своих. Он видел, с каким трудом Виктор преодолел эту дистанцию. Завтра ему предстояло в два  раза большую. Соревнования закончились около 4-х часов дня. Вадим решил воспользоваться возможностью  посмотреть на свое училище, куда он собирался поступать. На двух трамваях он доехал до Павлова поля и нашел то, что искал. Высокий каменный забор отгораживал от внешнего мира территорию воинской части. За забором виднелись трехэтажные здания из красного кирпича. Территория была огромной. Она тянулась несколько кварталов вдоль улицы до самого конца города. И вглубь она простиралась на добрый километр. На боковую улицу выходили широкие ворота, украшенные красной звездой и летной эмблемой. Рядом с воротами  была проходная. На ней стояли курсанты, которые проверяли пропуска у входивших и выходивших офицеров. Вадим залюбовался их голубыми погонами с желтыми полосами. Они так хорошо смотрелись. Откуда-то изнутри территории раздавалась строевая песня. Вадиму очень понравилось это место и само училище. Он твердо сказал себе: “Я буду тут учиться”.

Вечером  они всей командой сходили в кино. Ночью Вадим спал тревожно, его беспокоили мысли о завтрашнем старте. Старт гонки на 50 километров был назначен на 10 утра на Минском шоссе. Место старта было выбрано на мосту через какую-то безымянную речушку, почти ручеек. Старт давался раздельный, т.е. участники уходили на дистанцию по одному через каждые 30 секунд. Число участников было около пятидесяти. По жребию Вадиму достался номер где-то в средине. Только когда уже раздали стартовые номера, он узнал, что по условиям соревнований на дистанции 25 и 50 километров должен выставляться один и тот же участник.  После вчерашней гонки и речи не могло идти о том, чтобы сегодня  Виктор участвовал в соревнованиях. Руководитель группы в протокол соревнований включил Виктора, а за него должен был выступить Вадим.

Подошло время старта. На стартовой черте он занял исходное положение. Отмашка флажка, рывок, и под колеса велосипеда покатилось серое полотно асфальта. Первых несколько десятков метров дорога шла под уклон, и велосипед летел, как на крыльях. До сих пор Вадиму почти не приходилось ездить по шоссе. Дороги в Купянске были выложены булыжником, или вообще были грунтовыми.  И он привык ездить по ним. А здесь гнать велосипед по гладкому асфальту было одно удовольствие. Казалось, что он летел сам.

Он энергично нажимал на педали. Впереди показался участник, который стартовал на полминуты раньше.  Небольшой нажим – и он уже позади. До следующего расстояние было тоже небольшое. Еще нажим – и соперник сзади. Дальше еще. Его охватил спортивный азарт. Оказывается, это так легко. Чуть-чуть нажал и обогнал соперника. Сердце работало, как мотор, сильные ноги легко крутили послушные педали.  Еще один участник обойден, за ним еще, потом еще. Он не замечал усталости, ему стало интересно испытать свои силы. Когда он обошел десятого или двенадцатого участника, он сзади услышал голос.

- Ты что делаешь, парень. Так тебя и на 10 километров не хватит.

Вадим удивился, ничего не ответил, но темп гонки все же снизил. Теперь он стал держаться рядом с окликнувшим его парнем. Они обменивались короткими репликами. Разговорились, на сколько это было возможно в условиях гонки. Теперь они стали держаться вместе, помогая друг другу, шли один за другим, поочередно лидируя, тем самым уменьшая сопротивление встречного потока воздуха. От напарника он узнал, что тот уже опытный гонщик и даже имеет II спортивный разряд по шоссейным гонкам, правда, на спортивном велосипеде. Вадим теперь твердо решился держаться его. Они  шли в хорошем темпе, иногда обгоняя других участников. Несколько участников обогнали и их.

Трасса соревнований была размечена так, что участники должны были по Минскому шоссе проехать 12,5 километра у одну сторону, вернуться обратно и еще раз пройти этот маршрут. Первый участок туда Вадим прошел очень легко, почти не замечая усталости. Обратный путь дался тяжелее. Солнце припекало, дыхание становилось отрывистей и тяжелей, во рту пересохло. По совету опытных гонщиков он захватил с собой таблетки глюкозы с витамином С. Таблетки таяли во рту, кисловатый вкус витамина освежал рот, но от этого пить хотелось не меньше. Трасса проходила мимо какого-то села. Любопытные мальчишки с интересом наблюдали за ходом соревнований. Иногда они даже помогали спортсменам: то сунут в руку пару кислых яблок, или бутылку с водой,  то обольют с ног до головы из ведра водой. Кислые яблоки уменьшали жажду.   Вода смывала пот и охлаждала тело. Пить не рекомендовалось, прополоскать рот – другое дело, а вдоволь напиться, только ослабить организм.  Постепенно преодолели половину пути. Поднялись на мост к месту старта. О, как не хотелось поворачивать обратно! Путь туда не был уже таким веселым и радужным, как прошлый раз. На все тело будто бы навалилась свинцовая тяжесть. Ноги тупо крутили педали, сердце бешено колотилось в груди, и порой казалось, что ему слало мало там места.  После последнего поворота наступила какая-то общая тупость. Мозг больше уже ничего не воспринимал. Ноги все крутили и крутили педали, а перед глазами ползла все та же серая лента асфальта.

Наконец, вдали показался долгожданный финишный мост. Напрягая последние силы, энергичней закрутил педалями. У напарника, очевидно, сил осталось побольше. Он оторвался и ушел вперед. Но у Вадима по сравнению с ним была фора в несколько минут. Ой, как тяжело давался последний подъем на мост к финишу! Последний рывок, и финишная черта осталась позади. С велосипеда его буквально стащили свои же ребята из команды. Велосипед нужен был для старта женщин.

- Бегай, бегай, не останавливайся сразу! – командовал тренер.

Вадим автоматически выполнил команду, продолжая бегать трусцой  здесь же у старта. Переутомленные ноги не слушались. Стоило только согнуть их в колене, как они тут же выпрямлялись самостоятельно, словно на пружинах. Наконец, сердце немного успокоилось. Тогда он спустился под мост к воде. Речушка под мостом была совсем мелкой, по щиколотку, а где-то чуть поглубже. На дне был чистый светлый песок с мелкими камушками. Вадим как был в спортивной форме, так и лег в эту чистую прохладную воду. Так и лежал он, отдыхая в воде. Казалось, что вода, омывая его, уносила боль в мышцах и усталость. Полежав так около четверти часа, почти полностью пришел в норму.

Только когда закончились соревнования, удалось узнать свой  результат. Он прошел эту дистанцию за 1 час 42 минуты, выполнив норму II спортивного разряда, и занял 17-ое место. Неплохо для новичка! Виктор вчера выполнил норму  III разряда. К сожалению, сегодня Вадим выступал под чужим именем. Полученный им результат будет записан на Виктора. Но это сейчас его мало волновало. Ему важно было то, что он сумел преодолеть себя и добиться такого результата. Конечно, в глубине души ему было немножко обидно. Ему совсем бы не помешал этот красивый значок II спортивного разряда. Но ничего не поделаешь. За эту поездку он  немного  отдохнул от занятий, пожил интересной жизнью, и посмотрел на “свое” училище.

Казалось, что после такой нагрузки к вечеру он будет трупом. Но ничуть не бывало. К вечеру успел отдохнуть, и даже вместе со всей командой отправились на танцы. На оставшиеся деньги от талонов на питание купил домой большую фирменную коробку шоколадных конфет “Красная Москва”. Домой возвращался, чувствуя себя победителем.

               
Часть вторая. Военное училище ХВАУС.

Глава  20   Путь в новую жизнь

И вот за спиной остался аттестат зрелости, незабываемый выпускной вечер, короткое лето, когда приходилось не только отдыхать, но и по несколько часов в день готовиться к поступлению в училище. Во время конкурса в военкомате Вадим познакомился с Генрихом, парнем из соседней школы, который получил также направление в ХВАУС. Летом они встречались и иногда готовились вместе. От Генриха он узнал, к своему удивлению, что кроме школьных учебников по математике существуют еще учебники Маденова и Антонова с подробным разбором конкурсных задач по математике, предлагавшихся для участников математических олимпиад, а также на вступительных экзаменах в ВУЗы. Вот по одному из таких учебников они и готовились вместе.

В военкомате они узнали, что сбор всех кандидатов в училища назначен на 15 часов 25 июля. Договорились встретиться у входа в военкомат без десяти три. К этому времени у здания военкомата собрались все 16 кандидатов. Наступило назначенное время, но никто их не приглашал для беседы. Попытались узнать у дежурного, но получили краткий ответ: “Ждите - вызовут”.

Здание военкомата фасадом выходило на центральную улицу города Первомайскую и представляло собой старое одноэтажное строение с очень толстыми кирпичными стенами и узкими окнами, похожими на бойницы. Так как здание было построено на склоне, то со стороны улицы это было одноэтажным, а со стороны двора - двухэтажным. Трудно было найти в городе более удачное место для этого учреждения. В глубоких прочных подвалах можно было разместить солидный арсенал оружия и небольшой гарнизон мог защищаться  длительное время. Но ожидавшие на улице ребята об этом сейчас вовсе не думали.

Прохожих в это время было немного, время тянулось медленно и, чтобы хоть чем-то занять себя они начали забавляться. Если шла мимо симпатичная девушка, двое-трое ребят пристраивались к ней сзади в колонну по одному, и строевым шагом топали за ней. Вскоре к ним присоединялось еще несколько человек из этой команды. Как правило, девушки, почувствовав за собой такой “хвост”, смущались и убегали на другую сторону улицы, а ребята, довольные своими шалостями, покатывались от смеха и искали следующую жертву.

За этим занятием и застал их вышедший дежурный. Он слегка их пожурил и отвел в уже знакомый актовый зал. И снова ожидание.

В представлении Вадима армейская организация была чем-то совершенным,  четко отлаженным и организованным механизмом. И офицер в его представлении был неким совершенством, приблизительно таким же, каким изображают шпионов и диверсантов. Прекрасная физическая подготовка, знание нескольких языков, умение плавать, нырять, прыгать с парашютом, бегать, владеть всеми видами оружия, водить практически все виды транспорта, знать радио, фото, шифры и т.д. Именно это представление об офицерах привело его на  этот нелегкий путь. И сейчас это непонятное ожидание, эта несогласованность во времени была ему непонятной. Зачем вызывали на 15 часов, когда уже было начало пятого, а еще ничего не происходило? Здесь он впервые встретился с армейским проявлением бюрократизма и плохой организацией.

Притихшие ребята сидели в актовом зале, и, казалось, до них нет никому дела. Прошло еще некоторое время. Они уже успели  перечитать все плакаты на стенах по несколько раз, а к ним так никто и не выходил. И только спустя почти час к ним вышел начальник строевого отдела, который начал им выписывать предписания и воинские требования на железнодорожные билеты. Наконец, получили свои документы Генрих и Вадим. Договорились выезжать вместе. В предписании было сказано, что они обязаны были прибыть в Областной военкомат в Харькове, который находится на площади Конного рынка, 30 июля в 15 часов.

По своей мальчишеской неопытности они решили выехать раньше, за сутки, чтобы все лучше разузнать на месте и быть первыми при сдаче документов.

Их родной город от Харькова находился в трех часах езды на автобусе, и большинство жителей пользовались этим видом транспорта. До Харькова можно было добираться и поездом, но поезда на Харьков проходили в неудобное время. Прибывали они в областной город, как правило, вечером. Правда, ходил еще один поезд, который делал большой крюк через Белгород и был в пути более 6 часов, но приходил он в Харьков ранним утром. Вот именно его и выбрали  для своей поездки наши будущие офицеры.

Сборы были недолгими. В военкомате их предупредили, чтобы ничего лишнего с собой не брали. Во время сдачи экзаменов их будут кормить, а в случае поступления вся гражданская одежда будет отправлена по почте домой. Взяли с собой немного поесть, запасное белье, чистую рубашку и, конечно, учебники.

Свой отъезд они особенно не рекламировали, и провожали их только родители. Поздний летний вечер, малолюдный вокзал, слабо освещенный зал ожидания и тянущая за душу грусть расставания. Вадим впервые так надолго уезжал из дому, пионерские лагеря и культпоездки, конечно, были не в счет. И в этот момент он как-то по-новому взглянул на родителей. Они ему показались какими-то маленькими, постаревшими и одинокими. Комок подкатил к горлу, и на глазах навернулись слезинки. Но молодость долго грустить не любит. Сразу же мысли убежали вперед, в будущее. Он уже был в завтрашнем дне. Хотелось поскорее приблизить это будущее. Жизнь - вперед!

Томительное ожидание, когда уже все сказано, когда все уже решено, наконец закончилось. Из-за поворота показался поезд и устало отдуваясь остановился у вокзала. Скорое прощание, быстрые поцелуи. Из всего этого он только запомнил грустные глаза матери, смотревшие на него, как будто в последний раз. Позже, вспоминая об этом, всегда на ум приходили слова украинской песни: “Рiдна мати моя, ти ночей не доспала, i водила мене у поля край села, i в дорогу далеку ти мене на зорi проводжала ...” Вот поезд уже тронулся, мальчишки устроились в свободном купе общего вагона, уложили свои пожитки на полки и стали смотреть в окно. Поезд покидал их родной город. Куда-то назад, вдаль, в темноту, вместе с последними домами, огородами, садами уходило их детство. Впереди их ждала новая жизнь.

Вагон был освещен слабо, спать еще не хотелось, да и негде было, разве только на третьей полке. Через несколько остановок к ним подсел капитан небольшого роста в форме танкиста. Он был слегка навеселе, в хорошем настроении и весьма  разговорчивым. Когда он узнал куда собрались ребята, начались разговоры на военные темы. Из всего, о чем они говорили, в памяти у Вадима остались два совета капитана, которые в дальнейшем помогли ему в его армейской службе. Капитан говорил: “Не пытайтесь в армии добиться справедливости. И армии тот прав, кто имеет больше прав”.  И военная жизнь Вадима не раз подтвердила эту истину.

“И еще, - продолжал капитан, - не принимайте очень близко к сердцу разносы начальства. Постарайтесь относиться к этому спокойно, как к неприятной необходимости. Если начальник тебя  ругает, постарайся как-то отвлечься.  Смотри на него преданными глазами, делай серьезный понимающий вид, а сам думай о том, на сколько можно раздвинуть безымянный палец и мизинец на ноге, смогут ли между ними поместиться 2 карандаша или коробок спичек и пытайся раздвинуть эти пальцы. Это тебя отвлечет, и ты избежишь сильных переживаний”.

Советы запомнились, но в молодости мы далеко не всегда пользуемся всеми советами, которые нам дают старшие. А зря... Мы все стараемся полагаться на свой опыт, а его еще не так уж много. И мы снова и снова повторяем ошибки наших родителей и старших товарищей.

И вот и на этот раз наши герои совершили ошибку. Поезд пришел в Харьков ранним утром 29 июля. Им нужно было явиться в военкомат на площади Конного рынка только 30  июля в 15 часов. Измотанные, после почти бессонной ночи наши герои пытались устроиться в гостиницу, но мест нигде не было. Они были одни в почти незнакомом городе.

К  средине дня им удалось добраться к цели своей поездки - в облвоенкомат, но там с ними никто не стал разговаривать. “Сказано завтра - прибудете завтра” - вот все,  что им удалось добиться. Больше им ничего не удалось узнать.

Со  своими вещмешками они бродили по красивому, шумному современному городу, любуясь и удивляясь почти всему увиденному. После патриархального тихого районного городка жизнь большого индустриального города, бывшей столицы  Украины впечатляла.

Кое-как перекусив на ходу, вечером они сходили в кино, побродили еще по вечернему городу до смертельной усталости в ногах. Надвигалась ночь, но крыши над головой они себе так и не нашли, и ничего не оставалось делать, как провести эту ночь под открытым небом на скамейке в Парке культуры и отдыха имени Горького. Мальчишки бодрились,  убеждая себя в том, что они должны привыкать к трудностям и лишениям воинской жизни, но  несмотря на это,  после домашних кроватей парковая скамья казалась им достаточно жесткой. Благо погода стояла прекрасная. Было тихо, тепло и сухо. Утренняя прохлада и предрассветная роса подняли их рано. Они, сидя в парке на скамье, встретили рассвет нового дня, который нес в их жизни большие перемены.

К трем часам  дня на площади Конного рынка у облвоенкомата собралось около шестисот вчерашних школьников. Генрих и Вадим затерялись в этой толпе. Никто ничего не знал. Указанное время наступило, но ничего не происходило. Просочились слухи, что здесь собрались кандидаты во все училища Харькова: в КВАТУ, в ХВАУС, в Роганское штурманское, в Чугуевское танковое. Стоял галдеж, какой  бывает всегда, когда собирается много молодежи, была полная неразбериха. Ходили разные слухи, что это все напрасно, что в этом году с гражданки вообще никого брать не будут, будут брать только солдат.

И вот наконец, без четверти  четыре на плацу перед военкоматом появился подполковник. Громовым голосом он начал командовать.

- Смирно!!! Слушать команды! Кто в танковое училище собраться у забора. Кто в ХВАУС - строиться у ворот. В КВАТУ - строиться здесь. В Роганское - у серого здания.

Толпа постепенно рассосалась по группам. Появились еще офицеры, и каждый  из них подошел к своей группе. Прозвучала команда:

- В две шеренги становись!

Суетясь и толкаясь, будущие курсанты занимали свои места в этом строю. Перед строем, в котором оказались Вадим и Генрих, оказался капитан с авиационными нагонами. Голос у него был высокий и слегка визгливый.

- Группа, смирно! - скомандовал капитан.   
   
Большинство из ребят, стоявших в строю, в школе проходили военную подготовку.  Немного нехотя, но на сколько это позволяла обстановка, выполнили команду, хотя где-то на левом фланге продолжались разговоры, ребята делились своими впечатлениями.

- Команда «Смирно» была! - повторил капитан. Разговоры умолкли.
-Товарищи кандидаты в курсанты! Вы прибыли для поступления в училище. Отныне название училища не должно произноситься вслух, существует войсковая часть 77904 или часть полковника Ушахина. Мы с вами должны научиться хранить военную тайну. Сейчас свои вещи вы погрузите на бортовую автомашину, которая стоит у выхода, и налегке пойдем в училище. Меня зовут капитан Жупанов. Помогут мне вести строй сержанты Захаров и Набережный. Вопросы есть?

Где-то из строя раздался вопрос: «А на трамвае можно? Я знаю куда ехать.»
- Нет, это исключено. Порядок для всех один.
- А попрощаться можно?
- Можно, пока  будут грузить вещи на машину.

В это время к капитану подошли два рослых сержанта с погонами авиационных курсантов.

- Внимание, смирно! По порядку рассчитайся! С правого фланга начался вялый  отсчет: «Первый,   второй,    третий ...»
- Отставить! Что вы как сонные мухи. Четкий поворот головы налево и громко, чтобы слышали остальные производить отсчет. Ясно? По порядку рассчитайся!

На этот раз получилось более четко. В строю оказалось 156 человек. - Сороковой, поднимите руку! Это будет первый взвод. Первый взвод, шаг вправо шагом марш! Сержант Захаров, командуйте взводом. Остальные - второй взвод. Сержант Набережный, принимайте взвод. Сержанты четким строевым шагом направились к своим взводам и стали на правом фланге.
-  Командиры взводов, командуйте!

  Вадим и Генрих оказались в одном взводе, хотя по росту Генрих был несколько ниже Вадима. Рядом с Вадимом стоял парень в яркой тенниске и с  рыхлым женским лицом с постоянной какой-то ехидной улыбкой. Он все время отпускал едкие замечания по поводу строя, ребят и новых командиров.
- Внимание, взвод! - обратился к ним сержант Захаров. Сейчас подойдем к машине, погрузите на нее свои вещи, и мы отправимся в училище. В строю не разговаривать, держать дистанцию и не растягиваться. Взять свои вещи, взвод, разойдись!

Ребята взяли свои пожитки, и вышли за ворота, где стояла машина. На машине в кузове было еще два курсанта, которые весело принимали вещи, которые бросали им снизу. Те, кто успел уже погрузить свои  рюкзаки, мешки, чемоданы, отошли в сторону. Некоторых ребят провожали родители, девушки, друзья. Через несколько минут раздалась команда: «Первый взвод, в колонну по четыре становись!» Еще неумело ребята стали строиться в колонну. В строю последний ряд оказался незаполненным. Одного человека не хватало. А должно было быть 80 человек. В строю не оказалось соседа Вадима, парня с женским лицом. Подождали еще несколько минут, и прозвучала команда: «Взвод, смирно! Шагом марш! Последний ряд заполнить!»

Какое-то приподнятое чувство овладело Вадимом. Он ощущал себя причастным к какой-то  большой организации, которая олицетворяла собой всю армию, и он уже являлся ее членом, хотя впереди было много неизвестного, и самое главное, еще нужно было сдать вступительные экзамены. Но это сейчас его не волновало, сказывались молодость и неистребимый оптимизм.

Строй шел плохо. Далеко не во всех школах была хорошо поставлена военная подготовка. В школе, где учился Вадим, военрук был буквально фанатом своего предмета. Изучение оружия, уставов, строевой подготовки, стрельба - все делалось  по высшему классу, с  полной нагрузкой. Ребята хорошо умели ходить строем, на городских соревнованиях  по стрельбе их школа традиционно занимала первые места. Но сейчас в строю были ребята, которые совсем не умели ходить строем, они то и дело путали ногу, наступали впереди идущим на пятки, толкали рядом идущего локтями. В начале на это не обращали внимание, но путь был длинным, даже очень длинным. От площади Конного рынка до центра города, Пролетарской площади, было около пяти километров. Более часа колонна двигалась в сторону центра. Некоторые уже стерли себе  ноги и здорово устали. Начались злые окрики на нерадивых, кто мешал нормально идти.

- Разговоры в строю, подтянись, не растягиваться! - командовал сержант, который, как ни в чем не бывало шел рядом со строем. Впереди Вадима шел толстый неуклюжий белорус, который постоянно путал ногу и при ходьбе раскачивался из стороны в сторону. Уже несколько раз Вадим наступал ему на пятки, от чего он поворачивал к нему красное от пота лицо и цедил сквозь зубы: «Нэ грыбы лапямы». Несмотря на то, что августовский день уже клонился к закату, было довольно жарко, ребята вспотели и шли молча и угрюмо, только иногда переругиваясь между собой.

Взвод шел мимо домов, скверов по крупной брусчатке по трамвайным линиям. Их обгоняли машины, трамваи, а ребята все шли и шли. Казалось, что дороге не будет конца. От прежнего  приподнятого настроения Вадима не осталось и следа.  Усталость давала себя знать, две последние почти бессонные ночи сказывались. Нельзя сказать,  что Вадим был неженкой, маменькиным сыночком. Еще прошлым летом, отрабатывая положенные 15 трудодней за лето, он работал в колхозе на вывозке зерна сутками. Сутки отдыхал, а потом шел еще на сутки работать.  Но сутки между работами он почти все спал. И спал дома, в своей кровати. А нигде в мире так хорошо не спится, как в своей кровати в родительском доме. А сейчас было совсем другое дело. Наступило какое-то тупое оцепенение, сон не сон, бодрствование не бодрствование. Ноги двигались сами по  себе, а мысли почти отсутствовали.


Глава  21  В училище

Вдруг впереди началось какое-то оживление. Первая шеренга увидела  цель своего пути - ворота училища. Оцепенение сразу спало, все оживились. У проходной среди зевак-прохожих стоял уже знакомый парень с женским лицом. Он приехал к училищу на трамвае. Пока проходили ворота, он незаметно юркнул в строй. В каждой шеренге было по четыре человека, он попытался протиснуться в шеренгу по своему росту, но ребята недовольно вытолкали его в предпоследнюю неполную шеренгу, где соседи были ему едва не по пояс.

Колонна прошла по улице мимо учебных зданий, казарм из красного кирпича на стадион и только там, у ряда палаток, остановилась. Сержант  взвод повернул  налево и осмотрел строй.
               
- А вы, молодой человек, откуда здесь взялись? - сразу обратил внимание на него сержант. - Вас во время движения здесь не было. Как Ваша фамилия?
- Мэвэ  … Виктор,  у меня нога болит, я приехал на трамвае.

Ребята возмущенно загалдели, с ненавистью поглядывая на молодого «сачка» . Слово «сачок» в авиации расшифровывают по-разному. Одни говорят, что это абривиатура определения «Самый Авиационный Человек Особого Качества». Но так или иначе, оно означает лодырь, увиливатель, человек, избегающий чего-то Слово «сачок» в авиации расшифровывают по-разному. Одни говорят, что это абривиатура определения «Самый Авиационный Человек Особого Качества». Но так или иначе, оно означает лодырь, увиливатель, человек, избегающий чего-то неприятного за счет других. В данном случае оно очень подходило к этому нарушителю общего порядка.

- Предупреждаю. Еще одно нарушение - и сразу отчисление.

В это время к строю подошел майор. Сержант доложил ему о прибытии первого взвода и сказал, что второй взвод прибудет через  несколько минут. Действительно, они обогнали второй взвод минут на десять.

Когда прибыл второй взвод, майор добрых полчаса рассказывал им о порядке в карантине. Оказалось, что они прибыли в «черный» карантин. Здесь они будут находиться до тех пор, пока не сдадут экзамены и будут зачислены в училище. Уже зачисленные в училище попадут в «белый» карантин.  О том, чем они отличаются друг от друга, вновь прибывшие пока себе    еще не представляли.

- А сейчас сгрузить свои вещи с машины, сложить их аккуратно в одно место. Среди вас парикмахеры есть?

В строю нашлось несколько человек, которые умели держать в руках машинку. Им поставили задачу: подстричь всех под «ноль». Вот те на! Еще даже не приняли документы, а уже стригут наголо! Усталые ребята, дожидаясь своей очереди к парикмахеру, разлеглись на траве. Кое-кто достал свои пожитки и в одиночку в сторонке уплетал домашние харчи. Вадим с Генрихом уже все свои запасы съели, и только поглядывали на ребят, отрезающих большими ломтями  куски сала или жующие домашние пироги. Настала очередь стричься и Вадиму. За всю свою сознательную жизнь он ни разу не стригся наголо. У него были хорошие, слегка вьющиеся светло-русые волосы, предмет его гордости. А сейчас, стряхнув с себя мелкие волоски, он взглянул на себя в маленькое зеркало , и не узнал. Ему показалось, что в лице его появилось что-то среднее между критином и уголовником. Грустно и печально как-то стало на душе. Но на этом трудности этого дня не закончились.

- Рота, строиться! - скомандовал майор.
- Взвод, становись! - подхватил сержант.

Уставшие ребята вновь поплелись в строй. Когда все построились, майор вышел перед строем.

- Сейчас вас отведут в баню. Мы не можем допустить, чтобы при такой скученности у вас появились вши или еще какая-нибудь зараза. Командиры взводов, выделите по два человека получить у старшины карантина мыло и полотенца.

Эта операция заняла около получаса. Снова построение и снова в путь. Снова та же дорога до Пролетарской площади, где находилась баня,  дорога в шесть километров в один конец. Измученные ребята шагали почти автоматически. День заканчивался, солнце садилось за горизонт, а они все шагали и шагали. Снова дорога, снова строй и снова долгий путь. Если в начале пути Вадим еще смотрел по сторонам на медленно проплывающие мимо дома, парки, улицы, трамваи, троллейбусы, проходящих мимо девушек, то сейчас он отрешенно шагал, опустив голову, и мысли его были далеко отсюда. Ему припомнился дом, который всего только двое суток назад он покинул, грустные глаза матери и девушку, с которой он встречался последнее время. Серьезного там ничего не было, она ему просто нравилась, и скорее это было больше необходимостью с кем-то из девчонок встречаться, чем глубокими чувствами. О том, что это было просто дружбой и не более, говорило то, что перед его отъездом в училище она на несколько дней уехала к бабушке в деревню и даже не пришла провожала его. Но сейчас она ему казалась такой милой и дорогой, какой никогда не была прежде. Юношеское сердце тосковало в разлуке.

- Не растягиваться! Подтянись! - слышался голос сержанта. Задние шеренги ускоряли шаг, догоняя идущих впереди рослых ребят. На несколько секунд это отвлекало Вадима от его мыслей, после чего он снова возвращался к ним.

Взвод остановился у бани. Баня была старой, еще дореволюционной постройки. Ее серое четырехэтажное здание замыкало угол Пролетарской площади. К ней примыкал небольшой сквер с низкой чугунной оградой, на которой, словно птицы разместились уставшие путники, когда сержант распустил строй и направился узнавать когда настанет их очередь заходить мыться. Уже совсем стемнело, шел девятый час вечера. От усталости даже говорить уже не хотелось, ребята сидели молча понурые и нахохлившиеся. Время шло.

Наконец, появился сержант и повел взвод мыться. Навстречу им вышел банщик в застиранном когда-то белом халате, и объявил, чтобы все вещи, которые они снимут с себя продели в специальные металлические кольца и повесили в сетчатый металлический  контейнер. Вадим сразу догадался, что они попали в настоящий санпропускник, вещи их будут прожаривать, чтобы ликвидировать всяких возможных насекомых. Деньги, часы, прочие мелкие предметы из карманов они оставили еще в училище в своих вещах под присмотром дневального.

Когда ребята разделись и повесили свои вещи на кольца, узнать никого практически было невозможно. Все стриженные, голые, все одного возраста и практически одного телосложения, казались все одинаковыми. Только подойдя ближе и взглянув в лицо, можно было кого-то узнать.

Разобрав шайки и получив по четверти кусочка банного мыла, ринулись в помывочный зал. Мылись долго, с наслаждением смывая с потом и грязью усталость этого дня. И действительно, вода вернула силы.

Вышли в предбанник, и еще долго пришлось ждать, пока из помещения с железной дверью покажется контейнер с их вещами. Будущие воины столпились и стали хватать свои вещи. А смеха сколько было! Дело в том, что под влиянием высокой температуры все пластмассовые детали одежды расплавились. Еще не так страшно это было, когда это была рубашка, но вот когда на брюках не осталось ни одной пуговицы - это уже было интересно. Выходили из положения, кто как мог. Хотя они уже вместе делили первые тягости военной службы, это еще не был воинский коллектив.  Это была еще группа единоличников, каждый друг в друге ощущал соперника. Конкурс есть конкурс. По самым скромным подсчетам на одно место претендовало 3-4 человека. Сейчас никто из них не помышлял о взаимовыручке или помощи друг другу. Неприятность другого или несчастье вызывало только злорадные улыбки. И даже тот, кто мог поделиться с другим булавкой или брючным ремнем, чтобы выручить товарища, пока об этом даже не помышлял.

Еще пройдет немало времени, прежде чем эти ребята, или вернее те из них, кто поступит в училище в дальнейшем станут буквально братьями, друзьями на всю оставшуюся жизнь, готовыми отдать другу все. Армейская дружба - одна из самых сильных видов мужской дружбы. Но сейчас эти вчерашние школьники были каждый сам по себе.

Одевшись, ребята вышли на улицу. Было приятно ощущать прохладу вечера после жаркого дня и жаркой бани. Но долго им прохлаждаться не пришлось. 
               
- Взвод, в колонну по четыре становись! - прогудел голос сержанта.
  Равняйсь, смирно! Шагом марш! 
               
И снова дорога длинной в шесть километров до училища. Усталость опять подступает стеной, возникает какая-то тупость и безразличие ко всему. Не хочется ничего: ни разговаривать, ни думать, ни смотреть по сторонам. Шли, преимущественно молча, и даже сержант, который шел рядом со строем, перестал покрикивать на отстающих.

Вернулись в училище почти в одиннадцать, когда было совсем уже темно. Над головой не было у них ни крова, ни крошки во рту. Кое-как почти в полной темноте разобрали свои пожитки.

- Получать наволочки для матрацев и подушек! - раздалась команда карантинного старшины.

У старшинской палатки выстроилась очередь. Старшина выдавал каждому по старой уже выцветшей и даже с дырами наволочке для матраса и поменьше для подушки.

- Сейчас вас сержант отведет к стогу соломы на хоздворе. Там набьете соломой наволочки и подушки, - объяснил старшина.

Шли к стогу толпой почти в полной темноте. Окружили его, стали дергать клочки соломы и запихивать в наволочки. Молчали, было тихо, только шуршала солома, и слышалось сопение. Назад поплыли дирижабли матрацев и подушек.

- Взвод, строиться! - снова командовал сержант.
Выстроились в полутьме у командной палатки, слабо освещенной лампочкой на столбе. Сержант разбил взвод по 12 человек на каждую палатку и назначил старшего.

- Палатки ставить умеете? - спросил он у стоящих в строю.
- Умеем, умеем, - раздались из строя неуверенные голоса.
- Разбирайте палатки.

Свернутые полотнища палаток лежали кучей рядом с командной палаткой. Столбы и колья лежали рядом. Быстро расхватали мотки палаток и потащили их к неглубоким ямам специально подготовленных для установки палаток. Начали устанавливать, и оказалось, что толком никто не умел это делать, и ребята едва не передрались. Каждый считал себя лучшим специалистом в этом деле, командовал и тянул полотнище за веревку в свою сторону, а в результате все рушилось  и приходилось все начинать сначала.

Выручил их старший. А старшим их группы сержант назначил солдата Виктора Радченко, который приехал поступать в училище наравне с гражданскими ребятами. Высокого роста, спокойный и уравновешенный, по возрасту немного старше остальных ребят, он уже отслужил один год в какой-то авиационной части,  и по ее направлению приехал поступать. Он невольно вызывал уважение у остальных ребят, и ребята почти безропотно повиновались ему. И вот и сейчас с его помощью, и по его командам им, наконец, удалось установить палатку. Забили колья, закрепили растяжки. Теперь можно было внести свои вещи и матрасы. Матрасы уложили на деревянные решетки на земле по 6 штук в ряд слева и справа от прохода. Вадиму досталось место в правом ряду на предпоследнем месте. Не раздеваясь (одеял-то не было), благо ночь была теплая, уставшие будущие воины свались, и через пять минут все уже спали. Над палатками стояла тихая звездная украинская ночь. Так закончился для Вадима первый день в училище.

День второй. Как он спал, и что ему снилось Вадим не помнил. Разбудил его звук трубы, игравшей подъем. Старший выглянул из палатки, а затем вышел узнать обстановку. Подъем играли для “белого” карантина, т.е. для тех ребят, которые уже поступили и были зачислены на первый курс. Оказывается, прием в училище шел уже несколько недель, и первые счастливчики уже чувствовали себя курсантами. Процесс приема шел непрерывно, и приемной комиссии предстояло отобрать около 700 человек на три факультета первого курса. Поступать же приехало в общей сложности более 2000 человек буквально со всей страны. Вместе с белорусами, украинцами, узбеками, якутами были ребята из Москвы и даже Игарки. Приемная комиссия работала постоянно. Группы сдавали экзамены, проходили медицинскую и мандатную комиссии и тех, кто успешно проходил эти испытания, зачисляли на первый курс, переодевали в военную форму и переводили в “белый” карантин”.

В этом карантине они уже жили в новых палатках с кроватями и одеялами по 8 человек, кормили их лучше, и они уже носили курсантскую форму. Поэтому все обитатели “черного” карантина стремились как можно быстрее попасть в “белый”. Во-первых,  это уже было поступление, во-вторых, они жили в лучших условиях настоящей армейской жизнью, ходили в форме и уже покрикивали на гражданских ребят. Вот и сейчас подъем был для них. А до вновь прибывших с самого утра, казалось, никому не было никакого дела. Они лежали на своих соломенных матрацах, кто дремал, кто тихо переговаривался друг с другом.

-Кормить сегодня нас будут? - раздался голос из угла палатки, - или будет как вчера?
- А черт его знает, может старший сейчас узнает, - ответил ему второй голос.

Вскоре вернулся старший.

- Никаких команд пока не было, поднимайтесь, умыться можно будет за палатками, там же недалеко и туалет. А на счет завтрака узнаю попозже.

Поднимались нехотя, потягиваясь и почесываясь выходили из палатки. Стояло серое прохладное утро, моросил мелкий дождик. А на стадионе делали зарядку обнаженные до пояса будущие курсанты первого курса.

Выйдя на свежий воздух, Вадим поежился. Усталость вчерашнего дня еще давала о себе знать. Гудели ноги после долгих переходов. Короткий ежик волос не защищал от мелких капель дождя. Он невольно провел рукой по непривычно голой голове. Да, необычно и неприятно.

Настроение было слегка угнетенное. Плохая погода, усталость, дальнейшая неопределенность, мягко говоря, не шикарные условия жизни - вызывали необъяснимую тревогу и не способствовали хорошему настроению.

Но будущий курсант отбросил хандру, разделся до пояса и с бодрым видом выбежал на беговую дорожку стадиона. В свои 17 лет он уже успел усвоить истину: в здоровом теле - здоровый дух. К себе применительно это означало: хочешь иметь хорошее настроение - дай физический заряд бодрости своему телу. И уже одно то, что он преодолел свою лень, нежелание своего тела в прохладное утро под моросящим дождем раздеваться и делать упражнения, давало ему повод гордиться собой, думать о себе лучше. Сделав два круга по беговой дорожке, он расположился в двух десятках метров от группы новых курсантов, занимающихся зарядкой, и стал повторять их движения.

На зарядку кроме него из всех вновь прибывших вышел только один, невысокий парень из их группы. Вадим его запомнил еще со вчерашнего дня по заметному большому шраму от ожога на правой стороне лица. Словно кто-то горячим утюгом прошелся по его лицу. Он с большим упорством наматывал круги вокруг стадиона.

Закончив зарядку, Вадим весь разгоряченный и с заметно поднявшимся настроением отправился умываться. Умывальником служила длинная труба с врезанными в нее через каждых полметра кранами, под которыми был приделан большой жестяный желоб. Вода тонкими струйками бежала из кранов и у них, сменяя друг друга, умывались молодые ребята. Некоторые из них уже брились, приспособив куда-нибудь зеркальце. Лица Вадима  уже коснулась бритва, но брился он не часто, раз в 5-7 дней скорее не по необходимости, а для солидности. Холодная вода, брошенная горстями на разгоряченное тело, еще больше подняла тонус.

Когда с утренним туалетом было покончено, можно было подумать о завтраке. Со вчерашнего обеда Вадим практически ничего не ел. Домашние запасы с Генрихом они прикончили еще вчера. Но кормить их похоже никто не собирался. Но это было не так. Пройдясь вдоль палаточного городка, он обнаружил за палатками летнюю столовую под открытым небом. Она состояла из двух десятков длинных столов и скамеек,, сбитых из грубых досок и врытых в землю.  Столовая огорожена   была, словно ринг, канатами. Сюда выстроилась уже большая очередь желающих покушать. Вадим тоже стал в эту очередь. Прошло с полчаса. Очередь двигалась медленно. Появился комендант карантина, краснощекий майор, комендант училища, гроза всех курсантов. Он объявил, что завтракать будут по группам, а сейчас необходимо разойтись по  своим палаткам, там построиться и организованно прибыть на завтрак. Все разошлись по палаткам и стали строиться. Среди них оказались те, кто уже поел и те, кто еще не успел это сделать. Старшие повели свои группы опять к столовой. Группа, в которую попал Вадим, имела 20-й номер. Подошли к столовой и стали в затылок к девятнадцатой группе. Долго стояли и ждали под моросящим дождем.

Подошла и их очередь, вошли они за ограждение и бросились занимать места  за столами. Каждый стол был рассчитан на 12 человек. Столы были мокрые, скамейки немного посуше от мальчишеских штанов ранее здесь сидящих. На столах стояли только плоские коробки от консервов с крупной и уже мокрой от дождя солью. Ребята в, с позволения сказать, белых халатах, так называемый хознаряд, стали разносить бачки с кашей, хлеб, ложки, кружки и чайники с горячим чаем.

На завтрак было ячневая каша, должно быть с маслом, но это обнаружить было чрезвычайно трудно, “пайка” черного хлеба, и алюминиевая кружка с чаем.. Старший поручил одному из ребят раздать кашу. Тот половником стал раскладывать дымящуюся кашу в алюминиевые тарелки. Глаза проголодавшихся ребят зорко смотрели за тем, чтобы все порции были одинаковыми.

Застучали ложки, и даже те, кто дома не ел не только ячневой каши, но и даже каши вообще, сейчас уплетал ее за обе щеки. Чай был жидким и почти не сладким. Покидали они столовую с чувством  легкого голода. Но некоторые уже похвастались, что это их уже второй заход в столовую.

После завтрака, вернувшись в палатку, каждый был предоставлен самому себе. Покидать территорию палаточного городка категорически воспрещалось. На улице шел дождь, и ничего не оставалось, как сидеть в своей палатке на своем матраце и готовиться к предстоящим экзаменам. Кто-то упорно читал  учебники, кто-то болтал друг с другом, а сибиряк Якутин уже сладко посапывал, свернувшись большим калачиком.

Вадим тоже сел за учебники. Ребята входили, выходили, приносили новости. Вадим еще сам не знал толком кем он станет, окончив училище. Знал он твердо только одно: он будет авиационным офицером-связистом. Из слов ребят он узнал, что сейчас принимают на два факультета: КРВ - командир радиовзвода и АЭ - начальник связи авиационной эскадрилье. Последняя  была летная специальность. Начальник связи авиаэскадрилье летал в экипаже командира эскадрильи в качестве стрелка-радиста на бомбардировщике. На этот факультет принимали максимальное количество курсантов. В училище это была на то время профилирующая специальность. Средина пятидесятых годов. Начало “холодной войны”, весь мир интенсивно вооружался. Рассвет реактивной авиации. На смену винтовым бомбардировщикам приходили реактивные: фронтовой бомбардировщик ИЛ-28 и только что поступивший на вооружение бомбардировщик - новейшее достижение Туполева Ту-16. Ими вооружались целые полки, воздушные дивизии. Для них сейчас и ковались кадры. И начальников связи эскадрилий и готовило ХВАУС. А это летно-подъемный состав.  Он должен быть абсолютно здоровым. И это было главным критерием отбора. Даже оценки в аттестате и оценки, полученные на вступительных экзаменах, не имели такого решающего значения, как летное здоровье. Но тогда об этом Вадим еще не знал. Летная романтика его не прельщала. Хотя до этого он ни разу не поднимался в воздух, ему не хотелось связывать свою жизнь с летной профессией и, к тому же, он не был полностью уверен  в своем здоровье.

Хотя никаких отклонений в своем здоровье он не чувствовал, но у него сомнение вызывали его почки. На них он никогда не жаловался, но почему-то анализы во время медицинской комиссии в военкомате показали наличие белка в моче больше нормы. Его матери, работающей в больнице, удалось упросить лаборанта выдать нормальный анализ. Для него и его матери такой результат анализа  был полной неожиданностью. Это могло произойти только от простуды, но на сколько он помнил, он нигде сильно не простужался.

Единственным объяснением мог служить только тот зимний случай. А было это в январе. Во время школьных каникул юноша зашел за своей школьной подругой, жившей по соседству, Кирой Ильвовской. Они еще раньше договаривались во время школьных каникул сходить покататься на городском катке. Городской парк зимой  превращался в каток. Все дорожки и аллеи, площадь вокруг танцплощадки заливали и превращали  в места для катания на коньках. Хорошо было скользить по некогда тенистым дорожкам, сидеть на заснеженных парковых скамейках или кружиться вокруг танцплощадки. Ребята любили этот каток, да и многих взрослых можно было увидеть по вечерам на коньках в этом парке.

После его звонка Кира с коньками его уже ждала. Они сразу же отправились в город. Путь их шел по территории заводского поселка, по заснеженному зимнему лугу, пойме  реки Оскол. Был ясный солнечный день с небольшим морозцем. Они шли и весело болтали на школьные темы. Протоптанная тропинка петляла между сугробов и заснеженных холмиков луговых кочек, а далее выходила на лед замерзшей реки, а затем сворачивала на дорогу, ведущую к мосту через реку. Эта зимняя дорожка сокращала путь в город на добрых полчаса, поэтому, когда лед на реке  становился достаточно прочным, жители заречного поселка часто пользовались этой тропой.

Но к городскому парку можно было пройти еще более короткой дорогой, если идти не через мост, а пересечь реку и подняться по крутому берегу. А оттуда уже рукой подать до парка. И молодые люди выбрали короткий путь. Лед под ними был гладкий и темный солидной толщины, он даже не потрескивал под ногами. Вадим разбежался и проехал на ботинках несколько метров. Кира последовала за ним. Так смеясь и катаясь, они подошли почти к самому берегу. Здесь лед был шершавым и пористым, очевидно, когда вода замерзала течение в этом месте было самое сильное. Если по центру реки на гладком льду ветер снег сдувал, то здесь он лежал до самого берега. Когда уже до берега оставалось не более пяти шагов, случилось непредвиденное. Сделав очередной шаг, Вадим мгновенно провалился обеими ногам в воду. Здесь было мелко и ноги его достали дна и он оказался сидящем на люду с полностью погруженным ногами в воду. Мгновенно среагировав, он выскочил назад, но было уже поздно, ботинки его были полны воды и спортивные фланелевые брюки с начесом успели уже хорошо пропитаться водой. Делать было нечего, на каток в таком виде идти было нельзя, и пришлось молодым людям вовзращаться домой. Юный герой не захотел волновать родителей и поэтому охотно согласился на приглашение Киры обсушиться у нее дома. Несмотря на то, что молодые люди шли очень быстро, обратный путь домой занял у них не менее получаса. Хотя мороз был небольшим, но промокшие брюки на его ногах успели заиндеветь, а ноги в мокрых ботинках солидно замерзнуть. Хотя родителей Киры дома не оказалось, он ни за что не согласился при девушке снять брюки, а только снял ботинки и носки и так в тапочках на босу ногу и мокрых брюках просидел у едва теплой батареи несколько часов. Это время они пили чай, болтали и слушали пластинки. Брюки подсыхали медленно и пришлось дождаться сумерек, чтобы по внешнему виду не возможно было отличить мокрое от сухого,  и только после этого уже возвращаться домой. Дома о своем происшествии он никому не рассказал, брюки и ботинки высушил на батарее. И на следующий день у него не было даже насморка, но длительное пребывание в мокрой холодной одежде, очевидно, сделали свое дело. Во всяком случае, другого объяснения простуженных почек Вадим найти не мог. Поэтому, зная, что плохой анализ мочи может повлиять на его медицинские показатели, он даже и не пытался претендовать на летную профессию.

Для себя он выбрал специальность - КРВ - командир радиовзвода. Большое количество самой разнообразной и самой современной техники связи будет в его ведении, он во всем этом сможет самостоятельно разобраться и сам  работать на этой технике. Разве это не мечта для молодого радиолюбителя? Но жизнь повернула все по-своему. Но об этом позже.

Второй день пребывания в “черном” карантине и несколько последующих мало чем отличались друг от друга. Обязательными были только подъем, построения на завтрак, обед и ужин и отбой. Все остальное время ребята были предоставлены сами себе. Каждый занимался, как умел. Выходить за территорию училища и даже “черного” карантина категорически запрещалось. Нарушение грозило немедленным отчислением. Несколько ребят, нарушивших этот запрет жестоко поплатились - были отчислены еще до сдачи экзаменов. Об этом было доведено до всех остальных на общем построении.

Хуже всего было то, что они чувствовали себя словно на пороховой бочке. После завтрака по палаткам бегал посыльный из числа уже зачисленных с длинным списком и вызывал фамилии:

- Захарчук! - молчанье.
- Петров! - молчанье.
- Одинцов!
- Я.
- На экзамен по математике. Третий корпус, аудитория 217, начало в   10-00.
- Миронов! - молчанье.
- Болотов!
- Я.
- На экзамен по физике. Второй корпус, аудитория 104, начало в  12 - 00.
- Михайлов!
- Я.
- На экзамен по русскому языку. Третий корпус, аудитория 313, начало в 10-00.

И так далее. Отлучиться было нельзя, так как можно было прозевать этого юного бога Гермеса. Никто не знал, когда он мог появиться. Экзамены шли до обеда и после обеда и по субботам и по воскресеньям.

День проходил за днем, а Вадима все не вызывали. В своем рапорте с просьбой о допуске к вступительным экзаменам он указал специальность “КРВ”, а похоже было на то, что в первую очередь принимали тех, кто собирался на “АЭ”. Некоторые ребята из тех, кто прибыл с ним, уже сдали по одному, а то и по два экзамена, прошли медицинскую комиссию, а свою фамилию из уст посыльного он так пока и не услышал. Двое из их группы решили забрать свои документы, они передумали поступать в это училище. Ребята над ними шутили: приехали постричься в Харьков за сотни верст. Двух отчислили сразу же после медицинской комиссии, а одного выгнали за нарушение режима. Он без разрешения ушел в самоволку в город.

Путаница стояла страшная. Никто не знал к какому очередному экзамену готовиться, а готовиться сразу ко всем было бессмыслицей.


Глава  22  Поступление

Но вот наконец, только 5 августа навели порядок. Построили весь “черный” карантин, развели по будущим специальностям, разбили снова на группы и вывесили расписание экзаменов по группам. Расписание было очень плотным:

-  8 августа - экзамен по математике (письменно);
-  9 августа - экзамен по математике (устно);
- 10 августа - медкомиссия;
- 11 августа - экзамен по физике;
- 12 августа - экзамен по русскому языку (диктант) и в этот же день экзамен по русскому (устный);
-15 августа - мандатная комиссия.

Это все подстегнуло кандидатов. Стали готовиться теперь более целенаправленно. Желание поступить возросло снова, потому что, глядя ранее на всю эту неразбериху, возникали сомнения в правильности выбора жизненного пути. Теперь же все постепенно приходило в норму. Курсантский фольклор донес уже и до них самодельные стихи про авиацию:

    «Расплавленный стирая воск,
Сказал Икар, сжимая веки:
“Предвижу, в этом роде войск
Бардак останется навеки”.

Желание все же поступить в училище у Вадима прибавилось после того, как он посмотрел уроки физподготовки курсантов второго и выпускного курсов, которые проводились у него на глазах на стадионе. Видел как старшие ребята хорошо бегали, как ловко преодолевали полосу препятствий, как красиво работали на снарядах. С нескрываемым восторгом и завистью смотрели на них молодые. Для них они казались опытными, зрелыми и уже почти стариками. Да и что говорить , в их группе, состоящей, в основном, из выпускников школ, 17-тилетних мальчишек, кроме старшего группы, прослужившего уже целый год в армии, был один “старик” которому было уже (!) 19 лет. Он и держался соответственно.

Незаметно проскочили последние три дня перед первым экзаменом. За это время удалось узнать какие задачи были на экзаменах по математике и физике. Ребята начали делать шпаргалки.  Но каждый делал это не для своей группы, а только для себя. По-прежнему это были волки-одиночки. Дружба сохранялась только между теми, кто вместе приехал поступать. И именно в это время  сказалась уже военная моральная подготовка старшего группы. Год службы в армии уже научил его кое-чему. Он предложил ребятам своей группы держаться вместе, помогать друг другу. Мест в училище еще много, давайте, помогая друг другу, всей группой постараемся поступить. Сегодня мне поможешь ты, а завтра помогу тебе я.  Вместо того, чтобы топить друг друга, давайте выручать и помогать друг другу. И эти добрые зерна упали на благодатную почву. Ребята поддержали своего командира. Через день их группу уже нельзя было узнать. Сидели вместе разбирали задачи, повторяли правила, объясняли тем, кто что-то не понимал. Через своих знакомых, кто сдал экзамены раньше, узнали почти все билеты и задачи и дружно их разбирали в своей палатке. Теперь они держались вместе и стали чувствовать себя куда увереннее. И, забегая вперед, скажу, что это возымело свое действие. Двадцатая группа сдала экзамены значительно лучше других. Спасибо тебе, наш незабвенный командир Виктор Радченко.

Все добытые задачи для Вадима не представляли никакой трудности. И это вскоре заметили ребята во время разборов и подготовки к экзамену. Он решал задачи быстро и умел объяснить тем, у кого это получалось хуже или вовсе не получалось. Авторитет его заметно вырос в этом маленьком коллективе. Теперь он уже не столько готовился сам, сколько объяснял другим, помогал, натаскивал. И надо сказать, что он от этого не страдал, а только оттачивал свое мастерство, «шлифовал» свои знания.

Подготовка у ребят была разная. Чего греха таить, далеко не все из них были отличниками в школе. Поступление в военное училище для большинства из них было шансом в жизни, так как в институт поступить с такими знаниями могли далеко не все. Но тем ни менее, были исключения. В их группе был парень из Москвы Юрий Одинцов, который окончил школу с золотой медалью. Здесь действительно человеком двигало его призвание. Ехать из Москвы в Харьков с золотой медалью, чтобы поступить в среднее училище - это уже было подвигом.

Его школьная подготовка ни у кого не вызывала сомнения, он готовился к экзамену вместе со всеми, но делиться своими знаниями с другими он не спешил.  Когда приступали к разбору очередной задачи, он быстро записывал ее условие, потом, сделав пару вычислений и поняв, что эту задачу он может решить, отходил в сторону и занимался своими делами. В обсуждениях и разборах участия не принимал. Ребята относились к нему с прохладцей, короче говоря, просто игнорировали его.

Среди кандидатов были ребята даже очень слабые. Например, сибиряк из Якутска, который по странному совпадению носил фамилию Якутин. Знания у него были настолько поверхностными, что ребята просто удивлялись, как ему вообще удалось получить аттестат зрелости. И кроме того, после школы он уже год успел поработать в зверосовхозе, где растерял даже то, что знал в школе. Большой, ленивый, неуклюжий, постоянно с грязными и рваными носками и трусами, он явно не укладывался в представление Вадима о будущем офицере. И даже тогда, когда группа усиленно готовилась к экзамену, он предпочитал дремать на своем соломенном тюфяке.

И вот наступил день первого экзамена по математике письменно. Сразу же после завтрака старший построил группу и повел их на экзамен в третий корпус. За день до этого они уже были здесь на консультации. Вадиму очень понравилось здесь все. Прекрасно оборудованные классы, просторные светлые помещения. Во всем чувствовалась армейская строгость и организация. На консультации их строго на строго предупредили, что на экзамене запрещается пользоваться не только книгами, тетрадями и шпаргалками, но даже и брать с собой бумагу для черновиков и ручки. Ручки и листки бумаги с печатями выдадут  в классе. Но несмотря на это, ребята весь день накануне экзамена писали шпаргалки.

Зашли в класс, уселись за столы так, как договорились заранее. Если будут  варианты по рядам, то на каждый ряд посадили по сильному математику. Экзамен принимала преподаватель математики женщина со странной фамилией Кадынэр, внешне очень напомнившую Вадиму ненавистную со школы “Бомбу”. Когда она вошла, ребята зашушукались, ожидая, что гражданский преподаватель не будет предъявлять обещанных армейских  строгостей. Но не тут  то было.

- Прекратить разговоры! - раздался грозный окрик, явно не вязавшийся с мягкой доброй внешностью пятидесятилетней женщины. - Малейшее нарушение - удалю из класса.

Из сумочки достала пачку листочков с заданиями, прошла по рядам и самостоятельно раздала их каждому.

- На экзамен дается два часа. Никаких черновиков, все вычисления делать на этом же листке. Можно зачеркивать, исправлять, нам важно оценить ход ваших мыслей, а не конечный результат. Сейчас 10-15, а в 12-15 все должны сдать экзаменационные листки. Никаких хождений, никаких разговоров!

Вадим углубился в изучение задания. Четыре из пяти были знакомыми, вместе с ребятами он их разбирал накануне. Пятое было новым, но такого типа задачи он уже решал. Дав себе минутку успокоиться, приступил к выполнению задания. Преподаватель ходила между рядами и заглядывала в листки экзаменующихся. Пользоваться шпаргалками не было никакой возможности. Ребята вели себя по-разному. Кто-то лихорадочно что-то писал, а кто-то тупо сидел, уставившись в листок с заданием, кто-то пытался заглянуть к соседу или через ряд.

Спустя минут десять Вадим обернулся и увидел на многих лицах растерянность. Впервые в нем проснулся настоящий дух коллективизма, он почувствовал тревогу за ребят.

К началу второго часа первые четыре задания были отработаны и аккуратно записаны. Начал работу над пятым. В этот момент ему сзади подмышку сунули бумажку. Улучив момент, когда преподаватель была к нему спиной, развернул листок бумаги. Сосед сзади просил помочь. Сдвинув в сторону свои листки, стал решать чужую задачу. В принципе она была подобной его задаче, только с другими числами. Быстренько набросал план решения и вернул листок сзади сидящему товарищу. Снова приступил к своему заданию, но уже впереди сидящий подбросил записку. Помог и ему, опять взялся за свою пятую задачу, и снова просьба. И так еще раза три. К счастью, преподаватель ничего не заметила. Наконец удалось ему справиться со своей пятой задачей, записал ее в листок, но тут возникли сомнения. Можно ее было решить по-другому, проще и даже красивее. Подумал и написал: “Вариант второй” и новое решение. Только закончил писать, прозвенел звонок. Экзамен закончен. Все сдали свои работы, вернулись в палатку и до конца дня шел разбор. Группа сдала экзамен неплохо. Двойки получили только Напрасный и Якутин. Но пока их отчислять не торопились. Основным критерием была медицинская комиссия.

Следующим экзаменом была устная математика. На следующий день группа №20 в количестве 24 человек уже в 10 часов сидела в той же аудитории. Вошла преподаватель, старший доложил ей о прибытии группы на экзамен.

- Сейчас три человека останутся в классе, а остальные будут ждать за дверью. Есть желающие сдавать первыми?

После некоторого раздумья Вадим поднял руку. Поднял руку и Одинцов. Больше желающих не нашлось, тогда она назвала первого по списку Женьку Агаркова. Когда остальные покинули класс, самостоятельно проверила первые три стола на отсутствие книг и шпаргалок, а только после этого выложила билеты на стол.      Первым пошел тащить билет Юрий Одинцов, за ним Вадим.

- Товарищ преподаватель, кандидат Одинцов для сдачи экзамена прибыл! - четко отрапортовал юноша.

Вадим с самого начала недолюбливал Юрия, а за что именно он даже сам не мог объяснить. Возможно, за высокомерие москвича и медалиста перед провинциалами, возможно, за нежелание делиться с ребятами своими знаниями, а, возможно, где-то подспудно он ему завидовал и чувствовал в нем соперника в вопросе влияния на ребят. Ведь авторитет Вадима среди рябят группы заметно вырос за время подготовки к экзамену. Но все же, уровень знаний москвича-медалиста был, естественно, выше. Там, где у Вадима случались заминки, Юрий легко находил решения. Но все же он не спешил рассказывать ребятам, как он это делает. Это ребята чувствовали и тянулись к Вадиму больше.

Юрий первый ринулся в бой. За ним шел Вадим. Билет ему достался довольно простой. Он быстро решил задачу, доказал теорему и решил уравнение. Теперь можно было оглянуться по сторонам. Юрий продолжал что-то писать в своем листке, а Женька Агарков сидел тупо уставившись в билет. На листке у него ничего не было. Помочь ему не было никакой возможности.

Заметив, что Вадим начал смотреть по сторонам, преподаватель спросила: “Готов?” Он утвердительно кивнул головой.

- К доске! - по-военному прозвучала команда.

Юноша вышел к доске, но она усадила его рядом с собой, проверила билет и листок. Из стопки вчерашних работ достала его работу. Он покосился на свою работу и с удовлетворением увидел жирную пятерку и восклицательный знак возле второго решения последней задачи.

- Почему вы сделали два варианта решения?
- Второй оказался проще.
- А почему сразу не решали вторым? Некогда было подумать, помогали другим, я же видела.

Парень только пожал плечами. Задав пару несложных вопросов, она поставила ему пятерку, и отпустила. Окрыленный успехом, Вадим как на крыльях вылетел из класса. Позади уже два экзамена и оба на пятерки.  Настроение было прекрасным, и он всю энергию направил на помощь ребятам и проторчал с ними до конца экзаменов.

На этом экзамене потери были больше. Пять человек получили двойки, и многие получили тройки. Пятерки были только у Вадима, Юрия и еще одного парня из Белоруссии Бештейнова Юрия. Получившим две двойки грозило отчисление. На следующий день двадцатой группе предстояло пройти медицинскую комиссию. С самого утра, еще до завтрака группу отправили сдавать анализы. Требовалось сдать кровь с пальца и мочу. Зная свой недостаток, Вадим схитрил. Он попросил друга наполнить баночку, так как он якобы не знал и помочился еще до самого подъема.  Ничего не подозревающий друг исполнил его просьбу.

В училище медицинская комиссия была более строгой, чем в военкомате. Это было естественно, потому что им предстояло отобрать годных для летного обучения курсантов. Комиссия была общей для всех, независимо от того, кто собирался летать или работать на земле. Всех проверяли по одной программе: на пригодность к летному обучению.

На этот раз организация работы комиссии была другой. Кандидаты по очереди заходили в кабинеты врачей, где их осматривали и испытывали на различных приборах и установках.

Вадим, как и все остальные, проходил по очереди кабинет за кабинетом. Вот уже хирург, окулист, невропатолог были уже позади. В его медицинской карте были одни и те же записи: “Годен к летному обучению”. Посмотрел результаты анализов - все в норме. Оставалось пройти только ЛОР. Он подошел уже к его кабинету, но его внимание привлек у кабинета невропатолога возбужденный расказ Джана Батюшкова, парня из Москвы.

- Понимаете, она меня начала оскорблять, - возмущался весь красный от волнения юноша. Какими только словами она меня ни обзывала. И “недоносок”, и “кретин”, и “недоделанный”, “полуумок”. Я не выдержал и ответил ей, а она мне написала: “Повышенная возбудимость”.

Речь шла о невропатологе. Среди всей команды врачей она была самой молодой и привлекательной. Шел август месяц, и харьковское лето было сухим и жарким. Молодой врач надела белый халат из не очень плотной ткани только на трусики. Он очень выгодно подчеркивал ее весьма соблазнительные женские формы.

Многим ребятам в этих условиях было не до женских прелестей, да и к тому же, женщина в белом халате не было олицетворением женственности. Они даже себе не могли представить, как видеть в человеке в белом халате женщину. Но Джан был другого сорта, он был из тех мужчин,  о  которых Шолохов бы скзал: “Злой до баб”. И, несмотря на свою молодость, молодой врач оказалась опытным специалистом, она сумела заметить его взгляд и специально спровоцировала его на этот инцендент, чтобы проверить его реакцию.

Вадим вспомнил, что действительно машинально отметил в памяти пышную грудь молодой женщины, выглядывающей из выреза халата, когда она наклонялась, чтобы постучать молоточком по его коленям. Но не более того.

Последним в списке врачей у Вадима был ЛОР. Осмотрели внешне его нос, уши, горло, проверили слух, проверили спирометрию. Он сумел выдуть почти 6000 кубических сантиметров, что говорило о хорошем состоянии его легких. Хороша была динамика при вдохе и выдохе. Но вдруг неожиданно для него ему предложили сесть на “вертушку” - кресло Барани, прибор для проверки вестибулярного аппарата. Вадим не готов был к этому, ведь он не собирался летать. И на качелях он себя чувствовал себя недостаточно хорошо, да и в машине его иногда укачивало.

Но делать было нечего, пришлось сесть в кресло. Оборот, оборот, еще оборот, еще много-много оборотов. Весь кабинет с его обитателями, мебелью и установками слились в одну бегущую полосу. Парень закрыл глаза, опустил голову на колени. Но от этого легче не стало. И вот кресло, наконец, остановилось.

- Встаньте прямо! Он встал. В глазах продолжало все кружится и клониться вправо. - Пройдите по одной половице к двери!

Он шагнул. Все кружилось и валилось набок. Доска уходила из под ног. Собрав всю волю, он дошагал до двери. Ему казалось, что шел он наклонившись в сторону. Но все он дошел.

- Подойдите ко мне. Врач осмотрел зрачки Вадима, взял его медицинскую карту и к удивлению юноши написал: “Годен к летному обучению”.

Когда он выходил из кабинета, голова еще кружилась, поташнивало и мутило. На фоне этого самочувствия даже не возникло чувство радости, что уже преодолен один из самых сложных этапов. До самого обеда парень провалялся на своем довольно похудевшем соломенном тюфяке. Только получасовой сон после обеда снял неприятное чувство головокружения. Долго валяться было некогда, завтра экзамен по физике.

К физике относился он неоднозначно. Все, что касалось электричества, света и оптики он знал хорошо. Что же касалось механики, движения, сил трения - знал хуже и поэтому недолюбливал эти темы. Но любишь не любишь - нужно учить, повторять. Снова пришлось до вечера засесть за учебники.

Вечером после отбоя ребята тихо беседовали, лежа на своих матрасах. Было странно, почему до сих пор никто не был отчислен. Были среди них те, кто уже успел получить по две двойки и те, которых забраковала медицинская комиссия. Окончательно все решала мандатная комиссия.

На следующий день экзамен по физике прошел гладко. Задача и вопросы оказались достаточно простыми. Вадим ответил на все вопросы. Преподаватель не задал ни одного дополнительного вопроса, выслушал спокойно, поставил пятерку и отпустил.

Итак, три экзамена и медицинская комиссия уже были позади. Но завтра сложный день: два экзамена сразу русский письменный – диктант, и русский устный. С письменным русским приемная комиссия не стала мудрствовать лукаво, не стала терять время на проверку сочинений  кандидатов, а решила просто - писать диктант. Кто грамотный - тот напишет, а кто не грамотный - видно будет сразу. А литературу можно проверить и на устном.

Наступил последний решающий день 12 августа. В небольшой уютной аудитории собралась группа. На сей раз не годились ни книги ни шпаргалки. Вошла преподаватель русского языка одной их харьковских школ. Как обычно, старший доложил ей о прибытии группы на экзамен. И все началось сразу с места в карьер.

- Взяли листки, в правом верхнем углу написали номер группы, свою фамилию, инициалы и дату.
- Все написали? Тогда начали.

Диктовала она быстро, внятно и достаточно четко. Хорошо угадывались знаки препинания. Вадим писал легко, но вдруг в памяти заело. Почему-то в слове “Петербург” он вдруг засомневался, после буквы “П” буква “е” или “и”? Предательски память подсказала слова Маяковского: “Ленин приехал в Питер...” Так и написал “и”. Диктант длился минут двадцать. Дочитав последнюю фразу, преподаватель сразу же скомандовала:

-  Дописали? Сложить листки на край стола. Старший, собрать работы. Ни на какую проверку времени не даю. Что написали, то написали. Встали, все свободны.

Через час в этой же аудитории начнется экзамен по литературе. Ребята отдыхали в курилке во дворе возле учебного корпуса. Они любовались как четко и слаженно подходили на занятия классные отделения старшекурсников. Они уже научились различать курсантов второго и третьего курсов. Курсанты второго курса только что вернулись из отпуска и получили новое обмундирование х/б гимнастерку и брюки. Третий курс донашивал свое старое обмундирование. Оно выцвело и выгорело от солнца и стирок. В то время считалось особым шиком стирать свое х/б так, чтобы оно становилось почти белым. Новички с нескрываемой завистью  в глазах  смотрели на счастливых, по их мнению,  курсантов, которым оставалось только сдать выпускные экзамены и надеть заветные лейтенантские погоны. Но для них это было все еще так далеко впереди.  А пока им предстояло преодолеть последний рубеж.

Экзамен начался в 11 часов. К этому времени были проверены уже все диктанты и выставлены оценки. Вадим сдавал экзамен в первой пятерке. Билет состоял всего из двух вопросов: образы офицеров в романе Л.Н. Толстого “Война и мир” и отрывок из поэмы Маяковского “Хорошо”. Вопросы были легкими и почти не требовали подготовки. “Войну и мир” он проработал хорошо и начал свой ответ строить распространенно, показывая глубокие знания материала. Но преподаватель не дала ему особенно распространяться, стала задавать конкретные вопросы. На них он отвечал легко и свободно. Отрывок поэмы Маяковского читал с выражением. В школе участвовал в самодеятельности и не раз выступал с художественным чтением перед большой аудиторией и поэтому его ответ на экзамене произвел хорошее впечатление. Пока он читал отрывок, преподаватель достала  его листок с диктантом. Заглянув в него через ее плечо, Вадим увидел четверку и одну ошибку в слове “Петербург”.

За последний экзамен ему поставили пятерку. Итак, теперь все. экзамены сданы. Все, что от него зависело, он сделал. Группа вернулась в палатки. Делать больше было нечего. Теперь готовиться уже было не нужно. Мандатная комиссия еще через три дня. Те из ребят, кто сдал экзамены неплохо, просто ждали, предвкушая победу. Те же, кто получили двойки, ждали с тревогой и надеждой. Поговаривали, что берут даже с двумя двойками, но с летным здоровьем.

Целыми днями ребята валялись на своих тюфяках с уже протертой соломой или загорали на стадионе в ожидании очередного обеда или ужина.

Теперь, когда экзаменационные тревоги были уже позади, Вадиму припомнился его сон накануне поступления в училище. Снилось ему, что он находится в толпе ребят, пытающихся преодолеть через каменный забор чуть повыше человеческого роста. А сверху по нему ходят какие-то люди и наступают им на руки, не давая подняться наверх и перелезть через забор. Кое-кому это все же удается. И когда Вадим пытается это сделать, какой-то человек наверху говорит другому: “ Этот пусть лезет”. И он очутился на другой стороне. Что было за тем забором, он не помнит, но помнит, что очень туда стремился. И вот этот сон оказался для него вещим.

За эти дни ожидания своей участи ему удалось встретиться со своим земляком Владимиром Самариным, который в этом году уже выпускался. Когда- то они учились в одной школе, только Владимир был на три года старше. А увидел он его в строю, когда его отделение шло по территории училища. Вдруг в строю выпускников мелькнуло знакомое лицо. Долго он рылся в своей памяти, прежде чем его осенило - это же Вовка Самарин. Встречались они в радиокружке при городском Доме пионеров. Но это все было еще в прежней школе, еще до того как родители Вадима переехали на новое место. Значит, они не виделись уже добрых четыре года.

Владимир порядком подзабыл уже Вадима, но тем ни менее, был рад их встрече.  Нигде так, как в армии, приятно встретить своего земляка, даже если ты его не знал лично до этого. Всегда в разговоре найдутся общие знакомые. И такая встреча всегда, как свидание с родиной или свидание с детством.

Старший товарищ рассказал младшему очень много интересного, и к сожалению,  развеял некоторые иллюзии Вадима о его будущей курсантской жизни. Подробно рассказывать не стал – поживешь, все узнаешь сам. Через две недели у Владимира начинались выпускеые экзамены. Он только что вернулся из стажировки. Они летали стрелками-радистами на Ил-28. Поведал много интересного из летной жизни боевого полка. Вадим слушал его с открытым ртом. Владимир не одобрил выбора Вадима - стать командиром радиовзвода. Если уж носить авиационные погоны, то летать в небе обязательно. Он считал, что начальник связи авиаэскадрильи куда более интересная и романтическая специальность. Эти слова не поколебали решение Вадима, но все же в душе появилось какое-то сомнение.

Несколько  дней до мандатной комиссии ребята провели в отдыхе и развлекались кто как мог. Любимым занятием были всяческие розыгрыши, порой грубые и даже жестокие. Вадим не был сторонником жестокости, но подшутить над товарищами он любил, и  часто сам был заводилой таких развлечений. Чаще всего спящего мазали  зубной пастой или привязывали за что-нибудь к палатке. Один раз даже удалось вынести из палатки спящего вместе с матрасом на улицу и только утром он это обнаружил.

Благодаря  своему  чуткому сну Вадим избегал подобных розыгрышей над собой. Практически невозможно было подойти к нему спящему,  чтобы он это не услышал. И вот как-то утром перед подъемом, когда отдохнувшие за несколько дней безделья ребята лежали и тихо переговаривались между собой, а остальные еще  дремали, решили  подшутить и  над ним. Он продолжал дремать чутким предрассветным сном. Шум тихих разговоров не мешал сну. Но вдруг все разговоры стихли разом и стало как-то тревожно и непривычно тихо. И среди этой тишины стали слышны шорох соломы и чье-то усердное сопение. Не открывая глаз, Вадим через ресницы осторожно осмотрелся. К изголовью его постели приближался Юрка Бештейнов с отрытым тюбиком зубной пасты.  Ладно, пусть паста, это не опасно, - подумал дремавший юноша. Он слегка запрокинул голову и приоткрыл рот, как будто во сне и немного отвернул голову от непрошеного гостя. Юрке пришлось наклониться над ним, чтобы выдавить содержимое тюбика в рот Вадиму. Делал это он с наслаждением, высунув от удовольствия язык. Ребята приподнялись на своих матрасах, ожидая развязки. Но развязка получилась самая неожиданная. Все ждали, что сонный Вадим вскочит и начнет плеваться и  размазывать пасту по лицу, как обычно до него делали многие. Но вместо этого, когда почти все содержимое тюбика оказалось во рту юноши, он как бы во сне сочно выплюнул его, и резко повернулся на бок, изображая спящего. Плевок пришелся точно в нос нападавшему, и был таким неожиданным, что Юрка схватился рукой за нос, и размазал всю пасту по своему лицу. Грохот смеха чуть не снес палатку. От него проснулись две соседние палатки, и даже к ним заглянул дневальный. Обиженный Юрка сразу полез в драку, но ребята его остановили: спящего не тронь, сам виноват.

Более жестокую шутку устроил Одинцову Якутин, который его, так же как и Вадим, весьма недолюбливал. А шутка эта называется “велосипед”. Заключается она в том, что спящему человеку между пальцев ног осторожно закладывают полоску бумаги, и поджигают ее. Спящий просыпается от боли и начинает судорожно мотать ногами. Здесь и страх и испуг и непродуманные действия. Окружающие весело смеются, а потерпевшему конечно не до смеха. При этом серьезных ожогов получить нельзя, так как бумажка узкая и тонкая, а кожа на ногах, как правило, достаточно толстая. Но, в общем-то, вещь для потерпевшего неприятная.

Обиженный Одинцов отплатил Якутину на следующее же утро еще более жестоко. Как уже говорилось раньше, Якутин  ходил в вечно рваных носках и трусах и во время сна “светил” своими мужскими достоинствами. Этим и воспользовался Одинцов. Взяв длинную нитку, он сделал из нее петлю, и через дырку в рваных трусах тихонько накинул ее на мошонку спящего Якутина. Другой конец нитки он привязал к чьему-то ботинку 45 размера и тихонько поставил на грудь спящего перед самым его носом. Потом легонько, как бы невзначай, толкнул его. Проснувшись, и обнаружив на груди своей чужой ботинок,  он резко выругался ,и с размаху швырнул ботинок на улицу через раскрытую дверь палатки. Ботинок, пролетев полпути, резко дернул нитку, привязанную к интимному месту спящего. Раздался громкий вопль. Это от боли взвыл Якутин. Все свидетели этого события катались от хохота, а пострадавший до самого завтрака зашивал свои трусы.

Наступило 15 августа - день мандатной комиссии. В этот день мандатную комиссию проходило сразу несколько групп. Двадцатая группа была одной из первых. Комиссия проводилась в первом корпусе, главном корпусе, где находился штаб училища, и где было Знамя части. Возглавлял комиссию сам начальник училища полковник Ушахин. Он сидел в своем большом кабинете, а члены комиссии сидели за столами по обе стороны от стола начальника. Вызывали по одному. Входящий докладывал, зачитывалось его личное дело, присутствующие задавали ему вопросы, и председатель комиссии принимал решение. 

Наступила очередь и Вадима. Он вошел в кабинет и четко отрапортовал. Впервые он видел начальника училища. Это был грузный полковник лет пятидесяти пяти, небольшого роста с крупным лицом, на котором как-то неуместно громоздились очки. На его груди было много боевых орденов и медалей. Надо отметить, что шел 1955 год, и всего десять лет прошло после войны и большинство офицеров училища воевали на фронте, имели боевые ордена и медали. А это высоко ценилось и их коллегами и особенно курсантами.

Полковник поверх очков взглянул на вошедшего, взял в руки его личное дело и начал читать вслух.

- Аттестат без троек. Экзамены сдал с одной четверкой по русскому языку. Годен к летному обучению. - читал председатель комиссии и вдруг, взглянув на рапорт кандидата резко спросил:
- Почему на “КРВ”? Почему не хочешь летать?
Вадим замялся, потом начал неуверенно:
- Я  плохо переношу полеты. Хочу служить на наземных радиостанциях.
- Ерунда все это! Пойдешь на “АЭ”? Если да, значит, зачисляем, если нет - отчисляем. Ну, как?

И полковник взял ручку и выжидательное посмотрел на кандидата. Парень задумался. Сейчас, уже много лет спустя, вспоминая эти мгновения, до него дошло, что его просто “брали на пушку”. Никуда бы его не отчислили с такими знаниями и здоровьем. Просто нужно было стоять на своем. Но он не выдержал и поддался.

- Зачисляйте. - хмуро согласился он.

Полковник подвел итог:

- Вы зачисляетесь на первый курс на факультет со специальностью “Начальник связи авиаэскадрильи”. Вопросы есть?
- Нет.
- Идите!
- Есть.

Вышел он из кабинета начальника училища с радостью и тревогой. Он уже зачислен! Он уже курсант! Главные тревоги позади. Факультет, правда, не тот, но там будет видно. Жизнь покажет.


                Глава 23 “Белый”  карантин

Зачисление на первый курс означало для курсантов автоматический перевод в “белый” карантин, хотя юридически они еще не являлись курсантами. Курсантами они становились только после приказа Министра Обороны, а для этого еще должно было пройти определенное время. Да и в казармах им пока жить было негде. Третий курс, выпускники, еще сдавали экзамены, выпуск намечался только в начале октября. А до этого времени оставалось еще недели три. Но уже “белый” карантин приносил им значительное улучшение жизненных условий. Несмотря на то, что они пока продолжали жить в палатках, условия содержания их изменились. Во-первых, их уже переодели в военное обмундирование, пусть пока в б/у (бывшее в употреблении). Во-вторых, они уже спали на кроватях с ватными матрасами, простынями и одеялами. Кровати стояли по 4 в ряду, и на каждые две кровати была тумбочка. В-третьих, их уже кормили не по 5-ой солдатской норме, а по 9-ой курсантской. Значит, на завтрак им уже давали белый хлеб с маслом и кусочек сыра. Обо всех этих благах они мечтали все время в “черном” карантине.

Палаточный городок “белого” карантина находился рядом с “черным”, но отличался исключительным порядком, чистотой и новыми палатками. Дорожки между палатками были чисто выметены и посыпаны светлым песком. У командной палатки стоял дневальный у тумбочки с телефоном. В каждой палатке было уже электрическое освещение. По сравнению с “черным” карантином это было уже значительным прогрессом.

На следующий день после мандатной комиссии с утра их повели в баню. Это был в их жизни последний строй в гражданской одежде. И снова была дорога длинной в шесть километров. Но на этот раз в баню их вел старшина роты старшина Ищенко. Мужчина лет сорока пяти, плотного телосложения с крупным украинским лицом и шикарными черными усами. На его гимнастерке над левым карманом ярко выделялись колодки с военных наград. Курсанты его любили и немного побаивались. Считалось, что легче заслужить уважение и быть на хорошем счету у  ротного, чем у старшины. Старшина знал про тебя все. На этот раз в баню шли как-то с легким сердцем. Все главные испытания были уже позади, впереди их ждала заря новой военной жизни.

После помывки старшина сам выдал каждому трусы, майку, гимнастерку, брюки, сапоги и портянки. Это было все б/у. Пилотку и ремень выдал новые. Там же в бане старшина провел первый урок как правильно наматывать портянку с тем, чтобы не терло ногу и нога была словно в носке. Впервые они там же в бане учились подшивать подворотнички к гимнастерке. Дело у многих не ладилось , иголка не слушалась, нитка путалась, подворотничок морщился или вылезал. Вадим вспомнил с благодарностью своего отца, который с детства заставлял его делать для себя все самому: и гладить свои брюки, и пришивать пуговицы, и стирать свои трусы и носки. А уж иголкой он владел совсем неплохо. Когда он еще учился в младших классах, он часто любил время проводить рядом с матерью. А мать в это время увлекалась вышиванием гладью и крестом. Как-то он решил и сам попробовать, и вскоре у него получилось совсем неплохо. В доме даже сохранилась его работа - вышивка гладью яблони. И это все пригодилось ему сейчас. Он быстро и ловко подшил подворотничок, может быть не так красиво как уже у бывалых воинов - вчерашних солдат, но все равно значительно лучше, чем у начинающих. Лучше всех это умел делать это их старший группы Виктор Радченко. В любом деле, в этом процессе были свои секреты, с которыми ему еще предстояло познакомиться.

Как и после первой бани, опять никого нельзя было узнать. Все были в одинаковом выцветшем от времени и стирок обмундировании, в одинаковых новых пилотках и были до ужаса смешными и похожими друг на друга.

Обратно в училище шел уже воинский строй, хотя до настоящего строя им было очень далеко. Пройдет несколько месяцев, прежде чем они научатся мало-мальски прилично ходить строевым шагом. Но, тем ни менее, на них в городе уже смотрели как на военных.

В училище после бани было построение. Всех поступивших построил командир батальона подполковник Климчук. В этом году выпускался   4-й батальон, и комбат набирал новый состав 10-й, 11-й и 12 рот. 11-я и 12-я роты готовили начальников связи авиационных эскадрилий. И именно в 12-ю роту были зачислены Вадим и Генрих. В этой роте оказалось много ребят из 20-й группы, наиболее успешно сдавшей вступительные экзамены. Среди них были и золотомедалист Одинцов, и слабак Агарков, и хорошисты Вадим и Генрих, и неуклюжий белорус Шинкаров, и вечно неунывающий балагур-весельчак одессит Кричевский, и двоечник сибиряк Якутин. Конечно, как-то было обидно Одинцову и Вадиму, успешно сдавшим экзамены, оказаться в одном строю со слабаками и двоечниками. Но что поделать, для того времени и тех условий здоровье будущего летного состава имело большее значение, чем их школьные знания. Система подготовки курсантов была организована так, что научить могли буквально любого, даже малограмотного молодого человека.

Командир батальона построил батальон и представил личному составу командиров рот. После короткого вступительного слова он передал поступивших в распоряжение командиров рот. 12-й ротой командовал майор Трахунов Иван Матвеевич.  Ротные командиры развели свои роты и разбили на взводы и классные отделения. Первым взводом командовал старший лейтенант Тагунков. Генрих и Вадим попали в первый взвод, но в разные классные отделения. Генрих в 122-е, а Вадим в 123-е классное отделение. Командиры взводов приступили к назначению сержантского состава. Помощником командира взвода (помкомвзвод) автоматически был назначен младший сержант Овчинников, который пришел из строевых частей и уже там получивший это воинское звание. Зачислен он был в 122-е классное отделение.

Интересно было наблюдать, как командиры взводов назначали командиров отделений. Командир взвода выстроил взвод по росту и, рассчитав на “первый-второй”, разбил на два классных отделения. В 123-ем классном отдалении, куда зачислили Вадима, был только один служивый - бывший солдат Виктор Радченко. Его назначили командиром второго строевого отделения. В первом отдалении, где числился Вадим, солдат не было и командиру взвода предстояло выбрать из состава отделения командира. Для этого он построил строевое отделение по росту. На правом фланге стоял высокий и тощий парень из Харькова Виталий Близнюк, рядом с ним его земляк Косолапов Валентин, за ними по росту шел Вадим, а за ним уже   Виктор Красиля. Замыкал отделение Николай Усков, парень, про которых говорят “метр с кепкой”, с крупным лицом взрослого мужчины, которое уже давно привыкло к бритве.

Старший лейтенант прошелся перед строем, внимательно всматриваясь в лица и фигуры новобранцев. Мысленно каждый считал себя достойным стать командиром отделения. Но взводный подошел к средине строя и указал пальцев на одного из стоящих.

- Вы.
- Миронов. Курсант Миронов, - поправился парень.
- Два шага вперед шагом- марш! Кру-гом!

Молодой человек молодцевато вышел из строя, повернулся к строю лицом. Он был среднего роста. Гимнастерка с аккуратно подшитым подворотничком была подвернута под ремень, который блистал начищенной бляхой, галянищи кирзовых сапог лихо сосборены в гармошку, а пилотка лихо осажена на правое ухо. Он сразу производил впечатление лихого парня.

- Поправьте пилотку, - приказал взводный.

Миронов снял пилотку и не спеша аккуратно почти так же как и раньше снова надел ее.

- Не надо на лихвацкий манер. Наденьте прямо.

Курсант выполнил команду.

- Товарищи курсанты, - обратился теперь командир взвода ко всем стоящим в строю. Голос его был высоким и подчеркнуто вежливым. Этим он резко отличался от  офицеров батальона. Все офицеры, за исключением только его и лейтенанта Вотрина, только в этом году закончившего общевойсковое училище и до сих пор еще носившего красные погоны и петлицы, воевали на фронтах Отечественной войны и в их отношении к курсантам было что-то простое и немного по-мужски грубоватое. Тагунков отличался от них как-то и внешне и внутренне.  Тонкая талия, мягкие, почти женские черты лица, высокий мягкий нежный голос, женская вихляющая походка, вежливое обращение делало его совершенно не похожим на остальных. За это его не любили ни командиры, ни курсанты. Между собой ему дали обидное прозвище “Целка”. Эта кличка так и закрепилась за ним до самого конца учебы.

- Товарищи курсанты, - снова повторил взводный,- курсанта Миронова назначаю командиром первого строевого отделения. Отныне все его приказы и распоряжения для вас являются законом. Это касается не только строя, но и всей вашей жизни в училище. Вы не имеете права отучаться, куда бы то ни было без разрешения вашего командира. За все, что будет происходить в отделении, я буду спрашивать с него. А он будет требовать от вас. Ясно?
- Курсант Миронов!
- Я.
- Стать в строй.
- Есть.
- Отставить. Отныне ваше место в строю на правом фланге. Стать в стой!

Миронов стал в строй на правом фланге отделения рядом с высоким Виталием Близнюком и вместе с пилоткой едва доставал ему до погона. Каждый из стоящих в строю мысленно задавал себе вопрос: почему выбрали его, а не меня? Было обидно, что такой же как и ты с сегодняшнего дня будет тобой командовать, указывать тебе что можно делать, а что нельзя. Это острое чувство несправедливости было первой реакцией на начинающуюся новую военную жизнь. К этому нужно привыкнуть, осознать, сжиться с этой мыслью, научиться считать это правильным и необходимым. Для того, чтобы хорошо командовать, нужно научиться хорошо подчиняться. Это древнейшая истина всех служивых людей. Но это дается не сразу.

Надо еще отметить, что выбор командира взвода был ошибочным. Через несколько месяцев уже младший сержант Миронов был уличен в краже личных вещей курсантов, был арестован, отправлен на гауптвахту и отчислен из училища. Это было сделано быстро с тем, чтобы избежать справедливой расправы товарищей. Его вызвали с занятий, и больше его в казарме никто не видел. Вместо него командиром первого отделения был назначен курсант Ковалев, парень из Торжка с коренастой квадратной фигурой и таким же волевым квадратным лицом.

Глава 24  Работа перед учебой

Весь первый день после переодевания у них ушел на благоустройство. Наводили порядок в палатках и вокруг них. Буквально выщипывали траву с дорожек и между ними, посыпали свежим песком. Свои гражданские вещи упаковывали в бандероли и подписывали адреса. Старшина отвез их на почту и отправил по домам. Курсантам запрещалось на службе иметь гражданскую форму одежды. А служба у них была 24 часа в сутки.

Со следующего дня их начали привлекать на работы. День начинался с подъема в семь часов. Через пятнадцать минут на зарядку, полчаса  зарядка, затем туалет, завтрак и построение на очередную работу. Вначале строили тир в самом училище. Выполняли земляные работы. Одни копали, другие грузили землю на носилки, третьи носили эти носилки на высокий бруствер. Каждому отделению ставилась своя задача, давалась своя норма работы.

Отношение ребят к общей работе было разным. Были ребята, которые честно трудились, стараясь сделать все, что им было поручено, сделать быстрее и лучше, но были и такие, которые явно ленились, стараясь переложить свою работу на  других. Из-за этого возникали порой между ними стычки. Вадим относился к первой группе, и у него в первый же день возникла стычка с Близнюком, самым высоким и худым курсантом в их отделении. Виталий учился и вырос в Харькове и, как всякий житель крупного города, был более искушенным в житейских делах. Мальчишки из провинции бывают более наивными, чем их сверстники из столичных городов. Если Вадим все еще жизнь воспринимал по-книжному, то Виталий уже многое узнал по-настоящему.

Вдвоем они носили землю носилками на бруствер. Работало 5 носилок, а остальные работали лопатами. По очереди, по кругу одни носилки за другими подходили к месту, где их наполняли землей, потом эта вереница топала на бруствер, высыпала землю и снова шла наполняться. Сделав всего несколько ходок, Виталий сел якобы вытряхивать землю, попавшую к нему в сапог. Делал это он не спеша. Свою очередь они пропустили, воткнулись между другими. На них начали ворчать. Виталий ответил грубо. Завязалась перебранка. Потом был перекур. Когда уже все приступили к работе, Виталий все еще сидел и курил. Вадим его подгонял, ему было неудобно перед ребятами числиться среди самых ленивых. Он торопил товарища, а тот не спешил приступить к работе. На этой почве они сцепились. Дошло дело до грудков. Разнял их командир отделения, пригрозив наказать.

И благодаря стараниям добросовестных ребят, свою норму до обеда они выполнили раньше. И каким ударом было для них то, что когда пришел старшина тира, и заставил их помогать второму отделению, которое работало спустя рукава и едва выполнило половину нормы. После этого жизнь их научила. На следующий день оба отделения работали одинаково, больше уже никто не стремился перевыполнять норму.

После обеда им полагался часовой отдых. Тяжело наработавшись физически, поев, молодые ребята валились в кровати и с удовольствием засыпали. Послеобеденный подъем был тяжелым. Их снова ждала работа почти до ужина. Затем был ужин, короткое личное время до вечерней поверки. Это время они использовали по-разному. Кто валялся на траве возле стадиона, кто писал письма домой или знакомым девушкам, а кто-то просто болтал в курилке. Все с нетерпением ждали вечерней поверки, чтобы скорее добраться до своих кроватей.

Так несколько дней они строили тир, а затем их вывезли в город. Недалеко от их училища прокладывали новую трамвайную линию 25-го маршрута на Павлово поле и для проведения земляных работ привлекали будущих курсантов. И снова были лопата и носилки и тяжелый труд землекопа. Так физически закалялись будущие офицеры.

Следующим местом их работы  был ХТЗ. Привезли их на завод специально выделенными автобусами и поручили погрузку траков со складов в вагоны. Траки - это детали тракторных гусениц. Эта чугунная деталь весит 5-6 килограмм. Механизация погрузки этих деталей предусмотрена не была. Лежали они горой сваленные на складе, а склад находился метрах в тридцати от железнодорожных путей. Подогнали крытые шестидесяти тонные вагоны и поставили задачу: каждому отделению погрузить по одному вагону. И ребята взялись за дело. Первое отделение  работу выполняло так: каждый заходил на склад, брал несколько траков и нес их в вагон, где укладывал в ровные ряды. Вначале пытались брать по 4-5 траков, а затем все начали носить по два, по одному в каждой руке.  Монотонная работа, 50 шагов - взял траки на складе - 50 шагов - положил траки в вагоне - снова 50 шагов, снова взял траки и так, кажется, бесконечно. Длинная вереница 15 человек друг за другом кружится в этой карусели. Здесь снова начались проблемы. Кто-то потихоньку отлынивал от работы, стараясь меньше сделать, чем другие. Но активные ребята замечали это и лодырю доставалось.

Второе отделение грузило по-своему: они стали в цепочку и передавали друг другу по одному траку. Это конвейер, здесь кому-то сачковать было нельзя - это сразу заметно. Они берегли ноги, но руки уставали больше. В результате первое отделение справилось с работой раньше, и они сидели, отдыхали, дожидаясь обеда,  и поглядывали на ребят второго отделения, которые продолжали работу своего конвейера. Пришел кладовщик, работой он был недоволен, высказывал, что они даже на обед себе не заработали. Лейтенант Вотрин, который командовал этой группой приказал первому отделению помочь отстающим закончить работу. Для ребят это был удар ниже пояса. Они лезли из кожи, чтобы скорее выполнить норму, а теперь помогай нерадивым. Ворчали, но делать было нечего - приказ пришлось выполнять. Правда, нашлось несколько правдолюбцев, которые стали доказывать взводному, что они уже свое сделали, но он отрезал коротко: “Должна быть взаимовыручка. Выполняйте!”

Примерил всех обед. Повели их в заводскую столовую на фабрику-кухню. Разрешили брать все, что было на раздаче. Это был для них праздник! После училищного питания это меню им показалось ресторанным. Близнюк и Волков взяли себе по две тарелки первого, Криволапов три котлеты и два гарнира. Кто-то брал булочки, кто-то несколько компотов. Вадим всегда любил выпечку и с компотом съел целых три пирожка с яблоками и повидлом. После такого обеда грузить следующие вагоны было уже не под силу. Отдохнуть им дали с полчаса, после чего пришлось продолжить работу. Больше уже никто из кожи не лез. Едва к концу работы, к шести часам закончили погрузку еще двух вагонов. По возвращению в училище на ужине из них почти никто не притронулся к гороховому пюре,  часто которое давали им на ужин.

Хотя такая работа была довольно тяжелой, но все же на нее ехали с большим удовольствием, чем оставаться работать в училище. Здесь приходилось весь день работать с метлой и граблями. Выезд - это новые впечатления, новые места и, возможно, хорошая кормежка.

Через несколько дней их отправили в колхоз копать картошку для училища. Колхоз был далеко от Харькова, поэтому поехали туда на неделю вместе с палатками и полевой кухней. Выехали на картошку взводом - двумя отделениями. Командовал взводом тот же лейтенант Вотрин. С ними же поехал и их ротный старшина Ищенко. Расположились в живописном месте на опушке леса у самого картофельного поля. Стояла чудная погода  начала сентября. Их лагерь был разбит не очень далеко от деревни. Колхоз обеспечивал их продуктами и рабочим инструментом. Копали картошку лопатами, выбирали, грузили в мешки, которые потом укладывали на училищную машину.
 
Многие ребята из взвода были родом из сел, и поэтому для них  сельскохозяйственный труд был делом знакомым и близким. Особенно уборка бульбы было делом родным для Семена Шинкарова, который родился и вырос в белорусской деревне возле Бобруйска. Толстый увалень среднего роста имел характер подстать своей внешности. Над ним часто ребята любили подшучивать. Больше всего смешил его белорусский акцент с твердыми гласными после буквы “р”. Ребята передразнивали его: “Мокрой трапкой по бруху”. Но чаще всего ему доставалось от одессита Кричевского Леонида. И внешне и по характеру он был явным антиподом Семена. Небольшого роста, с темными курчавыми волосами, с живым веселым характером он был любимцем любой компании, настоящим одесситом в лучшем понимании этого слова. Его нескончаемые рассказы и анекдоты всегда веселили публику. Он это делал почти профессионально, изображая в лицах.

Как-то во время перекура на уборке картошки вокруг него снова собралась группа ребят. Леня опять “травил” что-то интересное. Ребята громко смеялись. Этот смех привлек внимание Семена, и он не замедлил подойти к этой группе. Когда Леонид заметил его, он плавно перевел разговор на другое и как бы невзначай подошел к белорусу.

- Как-то иду я поздно вечером по пустынной улице, - “травил” рассказчик, - а навстречу мне выходят трое. Подходят они ко мне и спрашивают: “Который  час?” и берут меня за нос вот так.

При этом он берет в кулак нос Семена и сильно ударяет второй рукой по своему кулаку. Семен вздрагивает, но терпит, ему интересно.
\
- Я отвечаю, что нет у меня часов, - продолжает Леонид, - а они спрашивают далее: “А деньги у тебя есть?” и снова берут меня за нос.

Он опять берет за нос наивного парня и снова бьет себе по руке. Нос у Семена уже немного покраснел, и глаза стали влажными. Ему больно и неприятно, но он продолжает терпеть. Уж больно интересен рассказ.

- Нет у меня денег ребята, говорю я им, а один вынимают нож и говорит мне: “Выворачивай карманы”, а второй берет меня снова за нос.

И снова он демонстрирует это на носу Семена. Слушатели уже поняли его замысел и с интересом наблюдают, чем это закончится. Нос у бедного увальня покраснел и распух, с глаз уже катятся слезы, но он все же продолжает терпеть. А тон рассказчика становится все таинственней и загадочней. И только после четвертого раза он, наконец не выдержал.

- Показывай на ком-нибудь другом.

Ребята покатились от смеха. Леня мог еще рассказывать эту историю бесконечно долго.

В колхозе работалось  легко и хорошо. Питание было отменным. Колхоз только поставлял продукты, а готовили сами в полевых кухнях. Среди ребят нашлись двое, которые умели хорошо готовить. Делали это они почти профессионально под руководством старшины роты.

Юные воины и так не страдали отсутствием аппетита, а здесь, на свежем воздухе после тяжелой физической работы, еда им казалась особенно вкусной.

На второй день, когда они работали в поле, неожиданно из картофельной ботвы выскочил заяц. Он был еще небольшим, почти подростком, и бежать ему по высокой ботве было трудно. С криками, с улюлюканьем ребята бросились его ловить. Они самоотверженно бросались на него, как вратари на мяч, но беглецу все же удавалось ускользнуть от них. Заслышав шум, прибежали ребята второго отделения, которые работали неподалеку. Теперь уже человек пятьдесят  гнали несчастного зайца. Он мчался к лесу, увертываясь от бросавшихся на него ловцов. Вот уже картошка позади, небольшая опушка, а за ней спасительный лес. Но что это? Со стороны леса выскочило еще двое в белых куртках и белых колпаках на голове. Куда деваться? Выход один - в эту темную нору. В это время спавший в палатке старшина проснулся от необычного  шума и криков, доносившегося со стороны поля. Застегивая на ходу ремень, он поспешил на выход, и в этот момент что-то серое врезалось ему в живот. От неожиданности он так и сел на пол, а это что-то шмыгнуло в приподнятый днем полог палатки и помчалось к лесу. Сердце у зайца и у старшины колотились в бешенном темпе. Разочарованные ребята расходились по местам своих работ.

Неделя работы заканчивалась. Все шло хорошо, но в предпоследний день произошло событие, сильно омрачившее их настроение, и многим оно запомнилось на всю жизнь.

А случилось вот что. Недалеко от  места, где курсанты разбили свой лагерь, было животноводческая ферма. Ребята пронюхали, что там работали молодые девчата. И вот уже трое смельчаков со второго взвода ночью отправились в самоволку искать приключений. И они их нашли. Вернулись они под утро и, как рассказывали их друзья из их слов, втроем трахнули одну молодую доярку.

Утром, после завтрака, вместо построения на работу было объявлено общее лагерное построение. Причем в строй поставили не только поваров, но и дневальных с дежурным. Построили всех в одну шеренгу. Ребята недоумевали: к чему это все?

И вот перед строем появился взводный лейтенант Вотрин в сопровождении двух особ женского пола. Одна была лет 25-28, плотная, в черной юбке и широкой белой украинской кофте, вторая была совсем юной, лет 15-16, некрасивая, в выцветшем ситцевом платье, которое покрывало ее бесформенную фигуру. О таких обычно мужики говорят “куль соломы”. Старшая шла впереди и буквально тащила за руку за собой младшую, которая прикрывала рукой заплаканное лицо. За ними вдоль строя шел взводный с каменным лицом. Попытавшегося отпустить какую-то шутку он грозно одернул. Старшая постоянно твердила младшей: “Гарно дывысь!”

Они прошли уже больше половины строя, когда младшая указала на стоящего высокого курсанта.

-   Оцэй,- тихо пролепетала она.
- Два шага вперед шагом марш! - скомандовал резко лейтенант.

Парень вяло вышел из строя. Процессия двинулась дальше. Прошли они еще немного и она указала еще на двоих.

- Разойдись! Приготовиться к построению на работу! - скомандовал старшина, а взводный посадил в машину трех виновников и увез их в училище. Их арестовали,, и через несколько месяцев был показательный трибунал. В клубе училища собрали несколько сотен курсантов. Ребята шутили, смеялись, их забавлял этот необычный спектакль.

Начался допрос потерпевшей и свидетелей. Потерпевшая под шушуканье и смех зала, переполненного молодыми жеребцами рассказывала:

- Затяглы воны мэнэ пид стиг сина, двое дэржалы, а третий стяг з мэнэ трусы и полиз на мэнэ. Шо вин там робыв, я ничого не почула, а другый як впер, так у мэнэ в очах потэмнило, а шо там трэтий робыв я тэж уже не чула.

При этих словах зал взорвался хохотом. Председатель суда седой полковник с малиновыми петлицами грозно встал со своего места.

- Прекратить шум и смех! Вы находитесь в зале суда, где рассматривается уголовное дело ваших товарищей. Попрошу тишины.

Дальше шел допрос свидетелей. Выступал колхозный сторож, который видел, как это все происходило.

- Хлопци воны  молодии, им же хочеця, а дивка цыцяеста хоть и нэ гарна. А им же всэ одно, було б кого ... Ось  воны и поглумылысь над дивкою. Хай тэпэр хоть один женыться.

Зрители хохотали до слез, по своей наивности не зная, чем это грозит их товарищам. Приговор поразил их, как гром среди ясного неба. Виновники получили на троих ... 48 (!) лет лишения свободы. Когда ребята покидали зал, улыбок на их лицах не было. Они для себя запомнили на всю жизнь: это удовольствие слишком дорогое.

Конец августа и весь сентябрь 12-я рота провела на работах на различных объектах. В основном, работа была тяжелой и грязной. На заводах приходилось убирать территории, разбирать горы строительного мусора, перетаскивать с места на место доски, ящики, грузить готовую продукцию. В училище чистили овощехранилище от прошлогодней гнили и занимались заготовкой овощей на следующий год, строили тир и постоянно убирали всю территорию училища.

К концу сентября ночи становились все прохладнее и в палатках под фланелевыми одеялами ребята мерзли. Приходилось ночью натягивать на себя недавно выданные старые шинели. Плотно закрытая вечером палатка к утру изнутри покрывалась капельками росы, которая мелким дождиком обрушивалась на спящих при малейшем прикосновении к палатке. И по сигналу “подъем” так не хотелось вылезать из согретой за ночь постели и выходить на улицу, где по утрам было уже достаточно прохладно. Но командиры взводов и старшина требовали, чтобы после команды “подъем” через 45 секунд уже все  курсанты стояли в строю. После этого через 15 минут начиналась зарядка. Зарядку делали при любой погоде. Благо, в это время на Украине стоит золотая сухая осень. На их счастье, в том году за весь сентябрь были всего один или два дождливых дня.

Тяжелая физическая работа и постоянное чувство голода, и недосыпание приводили ребят в такое состояние, что их можно было в любое время суток положить спать - они будут спать, посади их есть - будут есть. Это было особенно заметно в воскресенье. В этот день роту на работы не привлекали, подъем был на час позже и зарядка не проводилась. По распорядку дня после завтрака было личное время. Разрешалось, разобрав кровать и аккуратно сложив обмундирование, спать вплоть до обеда. Большинство ребят пользовалось этой возможностью, после завтрака рота погружалась в сонное царство. Спали до самого обеда.

Так в одно из воскресений сентября Вадим, как и все ребята, разобрав кровать и сложив аккуратно свое обмундирование на тумбочку, юркнул под одеяло. Приятно было полежать в постели, когда не нужно было никуда идти, никто не заставлял тебя что-то делать. Он закрыл глаза и погрузился в сладкую дрему, пытаясь уснуть. Но сон не шел. Ведь подъем был на час позже и, очевидно, он все-таки успел выспаться.


Глава  25  Приятные  воспоминания

Подниматься не хотелось никак, лучше уж полежать и помечтать, ведь нигде так сладко не мечтается, как в кровати. О чем может мечтать молодой человек в его возрасте и в его положении? Конечно, о доме, о девушках, о еде. О доме он мечтал и вспоминал постоянно. О девушках мечтал как-то в общем, у него не было еще конкретной девушки, о встрече с которой он мог бы постоянно мечтать. И он вдруг поймал себя на мысли о том, что последнее время все чаще мечтает о еде, и все его приятные воспоминания, так или иначе связаны с едой. Вот и сейчас услужливая память подсунула ему воспоминание из детства, опять-таки связанного с вкусовыми ощущениями. И ему ужасно захотелось свежего домашнего хлеба с настоящим украинским салом и спелыми мясистыми помидорами. И нахлынули волной картинки из детства.

Было ему тогда лет десять-одиннадцать. Жили они тогда на Украине в Кировоградской области в небольшом районном центре Малая Виска. Ежегодно в сентябре месяце семья заготавливала помидоры на зиму. Солили в бочках, а для этого требовалось сразу много, отборных, хорошего сорта. Самыми лучшими в их округе были помидоры в деревне Мануйловка, километрах в пятнадцати от районного центра. Как правило, за ними собиралось сразу несколько семей. Они нанимали арбу с волами и на ней вместе отправлялись на рынок в эту деревню. Арба - это огромный деревянный воз с решетчатыми сторонами, предназначенный для перевозки соломы. Запрягают в нее двух волов. А волы животные медлительные и ничто, ни кнут, ни понукания возницы не может заставить их передвигаться быстрее. Базары на Украине начинаются рано, почти с самым рассветом. Люди спешат “отбазарювать” еще до завтрака, чтобы еще многое успеть  сделать по дому в этот единственный выходной день. Поэтому выезжали за помидорами  очень рано, еще с ночи.

Узнав, что родители собираются за помидорами, Вадим напросился с ними. С вечера он был переполнен этим желанием, но когда ночью его стали поднимать, вставать ужасно не хотелось, и он уже был готов отказаться от поездки, но жажда чего-то нового в жизни заставила его все же подняться. Подошли соседи и стали ждать возницу с волами. Вскоре раздался скрип арбы и мерный топот волов. Погрузились и поехали. По дороге за селом у ближайшего стога настелили соломы на дно арбы, покрыли ее рядном (домотканый коврик) и удобно расположились. Арба была большая, всем хватило места удобно растянуться на мягкой ароматной соломе. Взрослые тихо переговаривались между собой, а Вадим дремал уютно свернувшись под ватником отца. Арбу слегка потряхивало на выбоинах, и кочках грунтовой дороги и лишь изредка тишина нарушалась окриками возницы, но от этого дремать было еще приятнее.

Прошло несколько часов в пути. Начинало светать. На востоке оранжевой полоской засветилась заря, и спустя некоторое время появилось солнце. Стало хорошо видно все вокруг. Грунтовая дорога шла по бескрайней степи. Пшеница и рожь были уже давно скошены, и только огромные стога соломы, которые встречались то там, то здесь,  напоминали о них. Не убраны были еще подсолнухи. Сейчас они дружно повернулись своими солнцелицыми головами на восток, встречая солнце. Головы были огромные, семечки в них крупные и сочные. Пройдет еще недели две и начнут убирать и их. На полях еще попадалась неубранная кукуруза, которая тоже ждала своего часа. Зеленели огромные поля сахарной свеклы. Ее только что начали убирать и возить на ближайший сахарный завод. Солнце уже поднялось повыше, когда они увидели в лощине небольшой речушки, скорее ручья, цель своего путешествия деревню Мануйловка. Это была типичная украинская деревня на 40-50 дворов. Беленькие мазанные хатки под соломенными крышами утопали в вишневых, сливовых, абрикосовых садах. Трудно было объяснить, почему именно здесь выращивали самые вкусные, самые сахарные помидоры. Со всей округи люди приезжали сюда, чтобы на базаре из них выбрать самые-самые. Эти помидоры лучше всех подходили для засолки.  И несмотря на то, что их солили совершенно спелыми, они даже весной сохраняли  свою плотность и сахаристость, не расквашивались и не становились водянистыми и мягкими.

По воскресеньям, на окраине села на “майдане” (площади) собирался базар. Мануйловский базар был известен всей округе. Сюда съезжались с ближайших деревень не только за помидорами, но и предложить что-то и свое на продажу. Чего здесь только не уведешь! Горы желтых и огненно-оранжевых тыкв и ярко-желтых дынь чередуются с зелеными шарами арбузов, среди которых попадаются и полосатые. Десятки сортов яблок и груш поражают своим разнообразием и красотой желто-красной палитры. Яблочный спас уже позади и яблоки повсюду: и в ведрах, и на возах и просто на земле на аккуратно расстеленном рушнике, сложенные кучками по 5 штук. А о ценах и говорить не приходится. Дешевле разве что задаром.  За ведро яблок, к примеру, просят  50 копеек. За эти деньги можно купить, скажем, две с половиной буханки хлеба или четыре школьных тетрадки. И то покупатели торгуются, шутят: Если отдашь с ведром - возьму”.

В мясном ряду глаза разбегаются: свинина, говядина, баранина - представлены в любом ассортименте. Десятки сортов колбас, преимущественно домашнего изготовления кольцами нанизаны на длинные палки, окорока разрезанные и целиковые лежат на прилавках бело-розово-сиреневыми  глыбами. Особо представлен  ряд сала. Сало является гордостью Украины. Нигде я не видел такого сала, как на Украине. Здесь его чтут, на него молятся, им измеряют свои покупки. Так, например, можно услышать в книжном магазине: ”Тьфу на неи, на цю кныжку, за ци гроши можно купыты тры кило сала”. И, действительно, здесь его прекрасно готовят. И не только свежее сало, как его здесь рекомендуют “аж трусыться”, которое так прекрасно подготовлено к продаже, что просто невозможно пройти мимо, но и соленое сало представлено десятками сортов, от тонкого “со шкуркой” до толстого, нарезанное и цельное, вареное и копченое. И даже старое сало, сало пролежавшее без холода несколько месяцев. Мне кажется, что нигде, кроме Украины не знают как можно использовать старое сало. Моя мать, к примеру, небольшой кусочек сала секачом измельчала и вместе с зеленью укропа и петрушки  добавляла эту заправку в украинский борщ. От этого он приобретал неповторимый вкус и аромат, не сравнимый ни с чем.

Плавно мясной ряд переходил в молочный. Здесь молоко продавали в больших бутылках по два с половиной литра. За всю жизнь я в продаже не видел ни разу этих бутылок, но на любом рынке на Украине можно встретить молоко в таких бутылках. Где их берут, самому Богу только известно. Творог в развернутых марлевых платочках разложен на белых рушниках, сметана в глиняных глечиках и стеклянных банках с неизменной деревянной ложкой для пробы покупателям. А предлагают попробовать целую ложку. Так, не покупая, можно пройти целый ряд, пробовать у каждой бабки и до самого вечера кушать не захочется. Творог лежит весь желтый, сделанный  из цельного молока. Особо ценится тот, который большими комьями, а не тот, который рассыпается на мелкие крошки. А ряженка, приготовленная в печке в глиняной крынке из топленого молока! Где еще такие яства можно встретить? Масло желтое, словно подкрашенное, продают так называемыми “фунтами” - продолговатыми кусками в форме большой котлеты или шницеля граммов по четыреста.. У гурманов особым спросом пользуется масло, изготовленное в домашних условиях из топленого молока. Однажды попробовав, вкус этот забыть нельзя всю жизнь.

Кончаются столы, дальше продавцы выстраиваются рядами, расположив свой товар на земле. Здесь нет своей спецификации. Здесь можно увидеть старушку, продающую бутыль молока и два десятка яблок рядом с мужиком, продающим старую швейную машинку “Зингер”. Рядом с ними может стоять бойкая девица, предлагающая всем дамам помаду из Одессы, а за ними может  одноногий дед расположить на земле свои глиняные горшки. И так далее, много много рядов. И откуда берется столько народа? Село то само насчитывает меньше трехсот жителей, а на рынке собираются тысячи.

Далее за людскими рядами выстраиваются ряды возов, арб и машин. Машин, правда, мало. Несколько трехтонок ЗИС-5, пару полуторок и какая-нибудь заграничная редкость “Студебекер” или “Шеврале”. Выстраивают возы и машины к покупателю задим бортом, чтобы ему удобнее было рассмотреть предлагаемый товар. А товар здесь продают не на вес, а ведрами и мешками. На возах и машинах картошка, кукуруза, пшеница, яблоки, арбузы, дыни, огурцы и помидоры.

Наши путники, оставив свою арбу на краю базара в ряду таких же возов и арб, отправились осматривать базар. В первую очередь решили купить самое главное, за чем ехали сюда - помидоры. Помидоры покупали здесь же рядом на возах. Ходили, присматривались, пробовали на вкус. Хозяева охотно предлагали свой товар, давали пробовать, отрезав кусок от самого красивого плода. А на вкус они были действительно великолепны. Крупные, величиной с кулак, ярко-красного цвета, плотные и сахаристые, при разрезе оставались, практически, сухими. Даже при засолке сохраняли свой вкус  и плотность. Выбор был огромен. Больше двух десятков возов были наполнены прекрасными плодами, и остановить свой выбор на каком-то одном было чрезвычайно трудно.

Но все же выбор был сделан. Наполнили корзины отобранными помидорами и отнесли их на свою арбу. Основная задача была выполнена, но покидать базар не хотелось. Попутно купили домой хлеба, сала, арбузов и дынь.

Для многих жителей здешних мест базар был не только местом, где можно приобрести продукты или продать свой товар, но и местом, где можно пообщаться, встретить знакомых и местом развлечений. Сюда по воскресным дням от местного сельпо выезжал буфет, и крикливая буфетчица бойко торговала пивом и водкой. Многих мужиков, как мух на мед, тянуло к этому месту. Здесь можно было “обмыть” удачно сделанную покупку, или “поставить бутылку” за оказанную услугу, а то и просто “раздавить на троих” пока их благоверные совершают покупки.

Но иногда встречались вещи и поинтереснее. Так случайным свидетелем такого события и стал Вадим. Пока его родители докупали все необходимое для дома, мальчишка с любопытством рыскал по базару. Его внимание привлекло необычное оживление на самом краю базара. Там, немного в стороне от остальных стояли возы цыган. Около одного из них толпилась большая толпа мужиков. Они были чем-то возбуждены, шутили, смеялись. В центре толпы находился молодой цыган. Он жестикулируя что-то доказывал толпе. Мужики не верили и смеялись. До мальчишки доносились обрывки фраз:

... за видро водкы...
- Брэшэш!
... пры усих на вози?..
- Так, ось видро, налывайте!..

Мужчины начали бегать к буфету, покупать бутылки с водкой, приносить их к цыганской арбе и выливать в поставленное ведро. Желающих было достаточно и вскоре ведро наполнилось. Тогда цыган подошел к группе стоящих невдалеке цыганок и что-то начал им говорить яростно жестикулируя, и все время показывая  на воз с полным ведром водки. Потом взял одну молодую цыганку и повел ее к возу, где стояли любопытные мужики. Она яростно ругалась, сопротивлялась, но он крепко держал ее за руку и неуклонно вел к возу. Толпа расступилась, пропустив их внутрь. Мужики плотной стеной обступили место действия, и сколько Вадим не пытался пролезть поближе, но те, словно сговорившись, дружно отталкивали и прогоняли его. Любопытство его раздирала все больше, но ему не удавалось ничего увидеть.  Он заходил с разных сторон, но везде получал дружный отпор. Попытался даже влезть на в стороне стоящий воз, чтобы посмотреть сверху, но оттуда ничего тоже не было видно. Видны были только голова и плечи цыгана. Он лежал на возу и ритмично двигался, а цыганки не было видно совсем. Мужики в толпе вели себя по-разному.  Кто-то стоял с открытым ртом, зачарованно глядя на эту сцену, кто-то смотрел с брезгливостью, кто-то с интересом, кто-то взирал равнодушно.

В те времена увидеть такое эротическое действие можно было крайне редко. Поэтому плата - бутылка водки - была невысокой, тем более, что бутылка водки с сургучной головкой стояла всего 21 руб. 12 коп. Правда, за эти деньги можно было купить 4 килограмма сала или 4 ведра слив или абрикосов.

Вадим так и не понял, что же именно происходило там на возу. Он рассказал об этом матери, когда они сели кушать после всех рыночных забот, но она как-то, ничего не объяснив, перевела разговор на другую тему. С утра они ничего не ели, и теперь все, что они на ходу приготовили себе на завтрак, было особенно вкусным. Там же, на арбе они постелили чистый рушник, нарезали крупными ломтями пышную паляницу, тонкими пластинками соленое сало и половинками помидоры. До чего же вкусным было это сочетание! Хлеб мягкий и душистый, только утром из печи, сало толстое и мягкое, помидоры сладкие и сахарные. Хотя с того времени прошло уже больше семи лет, Вадим как сейчас чувствовал во рту этот самый приятный вкус своего детства. Постепенно мысли и воспоминания утратили свою ясность, стали путаться и он вскоре уснул.


Глава  26  Перед учебой

Здесь, в училище, конечно, ни домашней паляницы, ни сала с помидорами он купить не мог. Он, как и все ребята из его окружения, любили в личное время, сбегав в магазин военторга, купить себе сайку или французскую булку и 100 граммов сливочного масла и, намазав это масло на разрезанную вдоль булку, смаковать этот огромный бутерброд. Он им казался вкуснее любого пирожного. Но это можно было делать не каждый день. Как правило, у большинства денег едва хватало на самое необходимое.  Переводов из дому они не получали, так как паспорта у них отобрали при поступлении, а служебные книжки им выдадут только после поигяьия присяги, которая будет только через два месяца. Деньги же, которые дали из дому, уже заканчивались. Харьковские ребята были несколько в лучшем положении. В увольнение никого не пускали, но в воскресенье разрешалось посещение родными. Свидание происходило в вестибюле главного корпуса.

Перед учебой Вадима посетил отец. Юноша уже сильно соскучился по родным и поэтому приезд отца для него стал настоящим праздником. Он поделился с отцом своими сомнениями на счет выбора будущей специальности. Отец выслушал его внимательно и поддержал в том, что нужно учиться, а там будет видно.

В этот день накануне выпуска старшекурсников отделение Вадима вернулось с работ часам к шести вечера. В училище их ожидало необычное зрелище: вся территория училища была заполнена офицерами. В обычные дни офицеров увидеть можно было не так часто. Большинство из них были преподавателями и постоянно находились в учебных корпусах. На территории же и в казармах можно было увидеть только командиров рот и взводов, так что на каждые 25-30 курсантов приходилось едва ли по одному офицеру. И вдруг к этому количеству сразу прибавилось человек 600 лейтенантов. Они были повсюду: и у казарм, и около учебных корпусов, и в военторговской столовой, и в магазине.  Растерянные новобранцы  не успевали отдавать честь молодым лейтенантам. Но те, в свою очередь, важно отвечали им на приветствие, так что прошмыгнуть, не отдав чести, было как-то неловко. Они тремя годами учебы и муштры заслужили это право.

Когда отделение прибыло в расположение своих палаток, поступила команда к переселению в казарму. Завтра с подъемом начнется великое переселение. Этого момента они ждали с нетерпением. На дворе был уже октябрь, и ночью в палатках было уже холодно.

Собрать свои пожитки каждому курсанту не составляло большого труда. На это ушло не так уж много времени. Потом они толпой стояли у края стадиона, и как завороженные, наблюдали за молодыми офицерами. Завидовали ли они им? В какой-то мере, да. Для тех все эти годы учебы и муштры были уже позади. Новобранцам казалось, что теперь выпускников ждет новая прекрасная безоблачная жизнь, полная радости и удовольствий.

Забежал навестить Вадима его земляк Самарин. Он получил назначение в бомбардировочный полк где-то на Волге. Курсант не спускал глаз с новенькой парадной формы лейтенанта. После зеленой х/б, синяя форма с белой рубашкой и темно-синим галстуком, синей фуражкой, разукрашенной кокардой золотым галуном и листьями, и, особенно, кортик, казались Вадиму нарядом принца.

Кортики для парадной формы в авиации ввели недавно. По выпуску их не давали. Но большинство курсантов последний год учебы сами мастерили их. В ход шел темный эбонит и различные латунные изделия. Вечерами в свободное время они пилили, точили, шлифовали свои изделия. И все это делалось только для того, чтобы щегольнуть на прощанье в парадном строю на выпуске. Возбужденный лейтенант рассказывал курсанту подробности выпуска: как читали приказ, как передавали свое оружие, что делалось в казарме. Пообещав написать ему с нового места службы, он удалился. Вадим еще долго оставался под впечатлением от этого посещения.

На следующее утро прямо с подъема без зарядки, приступили к  демонтажу своего палаточного городка. Выносили и вытряхивали матрасы, одеяла и подушки, сворачивали и укладывали палатки, убирали территорию.

После завтрака, захватив свои нехитрые пожитки, строем отправились в казарму. Казарма 12-ой роты располагалась на третьем этаже трехэтажного корпуса.  Здание было старым, сложенным из красного кирпича. Наверх вела широкая лестница из темного камня. В казарму поднимались строем по классным отделениям. Строй не распускали, только в помещении казармы перестроились в две шеренги. Каждому взводу, каждому классному отделению было отведено свое место. Точно так же, как они стояли в строю, разместили их по кроватям. Но это было чуть позже. А сейчас молодые вертели головами, с интересом разглядывая свое новое место жительства, где они проведут целых три года. Что же  представляла собой их казарма?

Сразу при входе в помещение с лестничной площадки попадаешь в коридор, в котором прямо перед входом стоит дневальный у тумбочки с телефоном. Справа вход в помещение канцелярии роты, далее вход в умывальную комнату и туалет, рядом с дневальным с одной стороны вход в ленинскую комнату и с другой стороны вход в каптерку, царство старшины. Слева в конце коридора находилась дверь в спальное помещение казармы. Оно занимало огромное помещение, практически почти весь этаж. Перегородок в нем не было, потолок поддерживали только колонны. Окна казармы с одной стороны выходили на запад на улицу, а с другой стороны,  на восток, во двор училища. Вдоль западных окон от входа и до самого конца помещения располагался широкий проход, место для построения роты. Справа от прохода и до самых восточных окон казармы простиралось именно спальное помещение. Оно было заставлено ровными рядами двухэтажных металлических коек, покрытых одинаковыми темно-синими суконными одеялами. Кровати были заправлены так ровно и аккуратно, словно это делали одни руки. Между каждой парой двухэтажных кроватей стояли также в два этажа тумбочки, по полтумбочки на брата. На  кровати в ногах висела бирка со званием, должностью, фамилией, именем и отчеством курсанта. В конце прохода у дальней стены стояли пирамиды с оружием, всегда напоминающие ребятам, что они относятся именно к Вооруженным Силам Советского Союза.

Дав общие указания, командир роты майор Трахунов приказал командирам взводов разместить курсантов в казарме. Первым взводом командовал старший лейтенант Тагунков. В состав взвода входило 3 классных отделения: 121-ое, 122-ое и 123-е. Вадим попал в 123-е  отделение. Отделением командовал младший сержант Дроздов, бывший солдат.

Теперь командир взвода долго и нудно объяснял молодым курсантам правила поведения в казарме, что должно быть в тумбочке, куда и как складывать снятое обмундирование, как заправлять свою койку. Потом началось размещение. В том же порядке, как они стояли в строю, их разместили по койкам. Вначале заселили 121-ое отделение, вслед ему начало заселяться 122-ое, а затем уже и отделение Вадима. Вадим стоял в строю третьим после Близнюка и Криволапова, за ним шли Красиля, Волков, Петров и т.д. Вадиму досталось место в третьем проходе в предпоследнем ряду внизу.

Не успели курсанты немного обжиться на новом месте, как раздалась команда: «Рота, строиться!». Теперь командовал уже старшина роты старшина Ищенко. Ему сразу же начали вторить командиры отделений: «Отделение, выходи на построение!». Молодые курсанты толпясь неумело занимали свои места в строю.
- Рота, разойдись! – зычно командовал старшина.
Строй смешался, сразу же превратившись в толпу.
- Рота, становись!
Снова толпа, медленно превращалась в строй.
- Разойдись!
- Становись!

И так еще несколько раз, пока не научились быстро находить свое место в строю. Каждое отделение старалось занять место поближе к своему проходу, но для всех места не хватало. Пришлось 121-ое отделение сдвинуть к самому входу в спальное помещение.

- Рота, равняйсь!
- Отставить!
- Равняйсь!
- Отставить! По команде «Равняйсь» голову резко повернуть направо, так, чтобы видеть грудь четвертого человека, - давал первые уроки Строевого устава старшина.
- Равняйсь! Смирно!

Строй замер. Старшина деловито прошелся вдоль всего строя, внимательно осматривая стоящих в строю курсантов.

- Вольно! Сейчас потренируемся действиям по командам «Отбой» и «Подъем». По команде «Отбой» нужно быстро прибыть к своей койке, снять и положить на тумбочку или табуретку пилотку и поясной ремень. Снять гимнастерку и аккуратно уложить ее поверх них. Снять сапоги, обернуть голенищи портянками и поставить сапоги под кровать. Снять брюки и сложить их рядом с гимнастеркой. Разобрать постель и лечь в кровать. На все это отводится 40 секунд.

Старшина четкими и отточенными действиями показывал, как нужно заправлять обмундирование на табуретке.

- Сейчас потренируемся. Рота, приготовиться к отбою! Разойдись!

Толпа курсантов ринулась в проходы между рядами коек. Они толкались, шумели, пыхтели, рвали пуговицы на гимнастерках. Из-за того, что строй сдвинули вправо, Вадим перепутал проходы, и очутился  в соседнем проходе, но не на своей койке. Когда уже гимнастерка и сапоги были сняты, он только тогда обратил внимание, что вместо четырех человек в их «кубрике» находится пятеро. Раздумывать было некогда. Быстро сняв брюки, нырнул в постель. За ним тут же, ругаясь на чем свет стоит нырнул хозяин койки Кричевский. Толкаясь локтями, продолжали выяснять отношения уже лежа.

    -     Рота, отбой!  И тишина! Чтобы ни одного звука после команды «Отбой!» я не слышал.

Казарма притихла, только кое-где было слышно сопение носов.

- Рота, подъем!

И вновь зашумела казарма, засуетилась, задергалась, запыхтела.
- Выходи строиться!

Застегиваясь на ходу, курсанты выбегали к месту построения. Кое-кто в целях экономии времени не утруждал себя наматыванием портянок на ноги, а просто вместе с портянками совал ногу в сапог. Но старшину Ищенко  на этом не проведешь. Он за многие годы хорошо изучил все курсантские уловки.

- Рота становись! Равняйсь! Смирно!

Начиная с правого фланга, он прошел вдоль всего строя и заставил всех, стоящих в первой шеренге снять сапог. Оказалось, что только у трех командиров отделений, бывших солдат, портянка была намотана правильно.

- Неправильно намотанная портянка – это подрыв боеготовности подразделения, - вещал старшина. – А если вам придется бежать кросс 5 километров и не будет времени перемотать портянку? Вы сотрете ноги и вы уже не боец. Учитесь, как это нужно делать.

- Младший сержант Овчинников!
- Я.
- Выйти из строя!
- Есть.
- Возьмите табуретку и каждому отделению покажите, как нужно правильно мотать портянки.

Когда показательный урок был проведен, старшина снова скомандовал:

- Приготовиться к отбою! Рота, разойдись!

Снова курсанты мчатся к своим койкам. Но на этот раз Вадим уже очутился у своей койки. Обошлось без происшествий. Старшина прошел по всей казарме, проверяя заправку обмундирования. Остался недоволен.

- Рота, подъем!

Взлетают одеяла, спящие наверху ныряют вниз в проход, прыгая на одной  ноге, надевают брюки, пыхтят мотая портянки, и, схватив гимнастерку, ремень и пилотку, бегут строиться, на ходу одеваясь.

- Плохо, очень медленно! Будем тренироваться.

И  снова команда «Отбой», и снова «Подъем», и так много раз. Затем учились заправлять кровати. О, это целая наука! С первого раза ее не освоишь. Вадим всегда говорил, что завяжи ему глаза и дай заправить кровать курсанту  I-го, II-го и III-го курса, он безошибочно определит, кто заправлял кровать. Как из мягкого ватного матраца, простыни и шерстяного одеяла сделать плиту, словно из бетона. Этому нужно учиться почти 3 года.

Из культурных развлечений в училище были в субботу и воскресенье кино, а в субботу танцы на открытой танцплощадке. Юные воины, впервые переодевшись в военное обмундирование, в первую же субботу отправились на танцы.

Танцы проводились на открытой бетонированной площадке, вокруг которой стояли садовые скамейки. Гремела радиола, и над площадкой крест-накрест были протянуты гирлянды разноцветных лампочек. В училище на танцы приходили девушки и молодые женщины, в основном, из ближайших  домов, где жили семьи офицеров училища. Иногда, когда не было увольнений, старшекурсники приглашали своих девушек из города. Но партнерш для танцев для всех, конечно, явно не хватало. Ребятам приходилось танцевать друг с другом. Старшекурсники редко посещали эти танцы, многие имели знакомых девушек в городе и предпочитали с ним встречаться там. Но те, которые все же приходили сюда, держались уверенно, чувствовали себя хозяевами в отличие от зеленой молодежи. Молодежь же в своей старой поношенной форме и старых кирзовых сапогах явно проигрывала своим старшим товарищам, которые щеголяли в хромовых сапогах и новых формах. Их форма была тщательно отутюжена, настолько, что складки были даже на рукавах и нагрудных карманах, а хромовые сапоги блестели зеркальным глянцем. И  голенища были собраны в гармошку и сдвинуты вниз. Пилотка лихо сдвинута на затылок и, конечно же, расстегнуты две верхние пуговицы на гимнастерке. Они чувствовали себя бывалыми воинами, которым уже море по колено. Вокруг танцплощадки ходили патрули во главе с офицером. На танцплощадке они никого не трогали, но как только курсанты покидали танцплощадку, им тут же делали замечание за  нарушение формы одежды. Новобранцы робко толпились у входа и только самые смелые решались пригласить девушек на танец. Как правило, это были девушки, которых никто не приглашал, и они одиноко стояли в сторонке. Постепенно новички разобрали всех.

Вместе с ребятами на этот танцевальный вечер пришел и Вадим. Вокруг танцплощадки стояло несколько садовых скамеек, на которых свободных мест не было ни одного. Не успевали девушки подняться, как тут же их  места на скамейке занимали ребята. Но, правда, когда они возвращались, им тут же галантные кавалеры уступали места. Но все равно сидеть девушкам практически не приходилось. Их ребята приглашали наперебой.

Вадим посмотрел на свою старенькую изшенную х/б, старые кирзовые сапоги,  и не рискнул выходить на площадку. Стоял он и молча рассматривал публику. Он уже без труда мог различать «городских» ребят от «деревенских», несмотря на то, что они были все одеты сейчас практически одинаково. Различал он их по манере танца. “Городские” танцевали как-то надменно, с вызовом, всем своим видом показывая, что эти танцы для них ничего абсолютно не значат, и что они пришли сюда просто так, от нечего делать. Вадиму, воспитанному в провинции, как-то были ближе «деревенские» ребята. Они казались проще, естественней. Но у таких, как правило, «городские» отбивали девчонок. Почему-то девчонкам больше нравились именно такие.

Вот к танцплощадке подошла девушка в светлом платьице в цветочек. Она тихо стала в сторонке недалеко от Вадима, и тоже  наблюдала за танцующими.  Когда начался очередной танец, к ней подскочил один из разудалых молодцев пригласить ее танцевать, но она покачала головой и танцевать с ним не пошла. Через несколько танцев еще одну попытку сделал очередной кавалер, но и она не увенчалась успехом.

В Вадима, словно черт вселился. Ему вдруг захотелось испытать свою судьбу. С первыми звуками танго, он подошел к незнакомке и молча протянул руку, приглашая на танец. Он уже приготовился получить отказ, но, к его удивлению, девушка шагнула к нему навстречу и они поплыли в танце. Танцевала она хорошо и легко. У молодого человека сразу поднялось настроение. Он сразу забыл про свою старую форму одежды и сношенные сапоги. Не в его правилах было начинать разговор с девушкой на первом же танце. Танго закончилось, и он проводил свою партнершу на ее место. Следующим был вальс. Вадим хорошо танцевал вальсы, но в этих сапогах ему не хотелось выходить на круг. Девушку кто-то пригласил, но она снова отказалась. Она словно ждала только Вадима. Такая уже грешная мысль промелькнула в его голове. Он решил это проверить. Он отошел немного в сторону и стал следить за незнакомкой.  Она еще отказала двум ребятам. Тогда наш герой решил до конца испытать судьбу. Под звуки какого-то медленного танца он снова подошел к девушке в светлом платье. Уже при его приближении, она подалась вперед, принимая его приглашение. Самолюбие молодого курсанта было польщено.

Преодолев смущение, он заговорил первым. Девушка охотно поддерживала разговор. Танцуя, они разговорились. Она рассказала, что зовут ее Вера и что она дочь офицера-преподавателя, и что дом ее  рядом с воротами училища. В этом году она поступила в Библиотечный институт, и уже через несколько дней начнутся занятия.

Они так разболтались, что не заметили, как закончился танец и начался следующий. Теперь они танцевали вместе уже все: и танго, и вальсы, и фокстроты. Во время пауз между танцами Вадим уже не отпускал свою партнершу.

Как гром среди ясного неба, в динамике прозвучал голос дежурного: «Приготовиться к вечерней поверке!». Курсанты поспешили к своим казармам. Вадим едва успел проводить Веру до проходной и договориться о встрече на танцах в следующую субботу.

Но в следующую субботу лил дождь, и естественно, танцев не было. А в следующую субботу был хозяйственный наряд, и Вадиму не удалось даже подойти к танцплощадке. Когда же в сентябре он попал на танцы, Веры  там уже  не было. У нее начались занятия, и теперь были новые друзья, новые партнеры. Засыпая по вечерам, Вадим вспоминал свою новую знакомую. Но постепенно в памяти ее образ стал размываться, и вскоре он и вовсе забыл о ней.


Глава  27  Начало занятий


И вот, наконец, началась учеба. Проведение  занятий началось, как и во всех Вооруженных Силах СССР, с изучения уставов: Устава Внутренней службы, Дисциплинарного и   Строевого. Первый и второй изучали в классах, а последний на плацу. Занятия по воинским дисциплинам проводил командир взвода старший лейтенант Тагунков. Здесь объяснять почти ничего не требовалось, просто зубри наизусть статьи уставов и все. А на плацу до одури отрабатывали строевую стойку, строевой шаг, движение в колонне и а шеренге. Проверку правильности выполнения строевой стойки проверял он следующим образом.  Подойдет он к тебе на расстояние одного шага, вытянет вперед указательный палец правой руки и чуть-чуть коснется гимнастерки на твоей груди и скажет: «Приподнимитесь на носки». Если неправильно занята строевая стойка и вес твой пернесен на пятки, то поднимаясь на носки, обязательно наткнешься на палец.

Одновременно с воинскими дисциплинами стали изучать историю ВКП(б). Занятия проводил подполковник Кузьменко, седой офицер, казавшийся курсантам глубоким стариком. Это впечатление усугубляли его очки-линзы, которые он надевал, когда читал лекции и то, что он иногда засыпал за столом во время занятий. Сидит так классное отделение   после ночного посещения бани (а, как правило, поднимали в баню в 3 утра, чтобы успеть с мытьем и преходами туда и обрано до завтрака), и засыпает сидя. А тут еще заунывным голосом читает лекцию подполковник: «Второй съезд Всероссийской коммунистической партии большевиков состоялся в Лондоне в 1902 году…» , глаза за линзами очков его закрываются и он затихает, уснул. И спит все классное отделение после ночных переходов в баню. В конспектах у них «кривые засыпания», это когда пишешь, пишешь, а потом уснул и ручка сама поехала…

Проходит минут пятнадцать-двадцать и преподаватель, проснувшись, продолжает читать лекцию буквально с того же слова: «На повестке дня стояли следующие вопросы…»

Однажды получилось так, что классное отделение перед ночным посещением бани предыдущую ночь провели в хознаряде на кухню. После двух почти совсем бессонных ночей курсанты буквально валились с ног, поэтому на лекции по истории партии откровенно спали, сидя  за столом, некоторые из них даже положили головы на руки. Подполковник, видя такое дело, читать лекцию дальше не стал и, дождавшись конца отведенного на занятие времени, тихонько подошел  к командиру отделения, разбудил его и сказал: «За пять минут до звонка разбудите отделение» и вышел из класса.

Одним из первых специальных предметов, которые начали изучать первокурсники был СЭС (станционно-эксплуатационная служба). Они, будущие стрелки-радисты, должны были в совершенстве владеть азбукой Морзе, принимать на слух и передавать ключом радиограммы с большой скоростью в условиях помех и плохой слышимости.

До поступления в училище Вадим прекрасно знал всю азбуку Морзе, но ... только глазами. Он привык читать и писать точки и тире, обозначающие буквы, цифры и знаки. Теперь же все было иначе: радиограммы нужно было принимать на слух. А это было уже совсем другое дело. Здесь уже не посчитаешь, сколько тире или точек в знаке, когда идет передача со скоростью 60-80 знаков в минуту. Нужно улавливать мелодию каждого знака, как он звучит. Каждый знак имеет свою мелодию. Например цифра 7 (- -...) звучит как  «дай- дай-за-ку-рить», а цифра 2 (..- - -)     как «я на гор-ку-шла) и т.д.

Преподавал СЭС капитан Деркач. Он всю войну пролетал стрелком-радистом, и ключом владел превосходно. Несколько позже, когда курсанты уже освоили всю азбуку и учились передавать радиограммы ключом, был такой случай. Как-то Шинкарев пожаловался, что не может передавать так быстро, как от него требовали, капитан вспылил:

- Быстро, говоришь! Разве это быстро? Я с такой скоростью не рукой, а задним местом быстрее передам!

И действительно, приподняв края кителя, он ягодицами опустился на ключ, и начал выстукивать точки и тире, да так, что курсанты едва успевали записывать за ним.

Но наука эта не простая, требует большой тренировки. И тренажи проводились ежедневно по пять раз в неделю.

В те годы по распорядку дня военнослужащим полагался полуторачасовой отдых после обеда. После возвращения со столовой в казарме звучала команда «Отбой», и вся рота на час забывалась в послеобеденном сне. После этого раздавалась команда «Подъем». Рота строилась по классным отделениям и  следовали по своим классам, где в течение получаса из динамиков неслись точки и тире, а курсанты записывали их в специальные тетради для тренажей. Эти тетради регулярно собирал и проверял капитан Деркач.

Вадиму совсем не легко давалась эта наука. Очевидно, музыкальный слух у него был не самый лучший. Если у ребят были трудности с заучиванием количества точек и тире в буквах и знаках, то Вадиму сложнее запоминалась мелодия этих знаков. И постоянная привычка торопиться зачастую его подводила. Скорость передачи на ключе нужно было наращивать постепенно, а ему хотелось побыстрее научиться стучать на ключе так, как это уже делали опытные радисты. Но рука еще не привыкла, быстро уставала, знаки срывались, получались неровными, рваными, плохо принимались на слух. Когда он увидел качество своей передачи, записанной на телеграфную ленту, просто ужаснулся. Пришлось упорно работать над собой, чтобы достичь хороших результатов.

Кроме передачи на ключе и приема на слух, курсанты учили таблицы общепринятых международных кодов служебных переговоров по телеграфу, так называемых «Q-кодов» (или русский вариант «Щ-коды»).

К концу первого курса они уже могли неплохо работать на ключе и уверенно принимать радиограммы со скоростью 60 знаков в минуту. В училище были и свои  рекордсмены по приему и передаче на ключе. Они ездили на всесоюзные соревнования, и занимали там призовые места. Один сверхсрочник старший сержант принимал радиограммы со скоростью 440 знаков в минуту, но, правда, с записью на пишущей машинке. Он занял второе место на всесоюзных соревнованиях радистов.

В классном отделении по этому предмету, несмотря на все старания Вадима, были ребята, у которых результаты были лучше. Однако экзамен по СЭС за первый курс Вадим сдал на «отлично».
       

                Глава 28  Присяга

6 ноября произошло долгожданное событие. В этот день накануне 38-ой годовщины Октября молодые курсанты принимали присягу. С этого дня они становились полноправными воинами, теперь им уже могли доверять оружие. Но самое главное, чего они ждали больше всего от этого дня, это разрешение увольнений. До присяги всякие увольнения из части были запрещены.

Накануне 12-ая рота получала оружие.  В училище существовала традиция: в день выпуска старшекурсники передавали свое оружие первому курсу. Но до этого года курсанты училища были вооружены винтовками образца 1893\30 года. Теперь на вооружение училища поступило новое оружие. Когда рота вернулась с занятий, в проходе стояли ящики с новенькими карабинами СКС. Они только что поступили на вооружение, и курсанты получали их одни из первых. Оружие было законсервировано в заводской смазке, и теперь им предстояло удалить эту смазку, вычистить карабины и смазать специальным ружейным маслом. На выполнение этой работы у них ушла вся вторая половина дня. Руководили этой работой командиры взводов. Они показывали, как нужно разбирать карабин, как чистить и смазывать его. Особое внимание они уделяли чистоте ствола.  Старший лейтенант Тагунков предупредил весь первый взвод, что за малейшую царапину в стволе будет наказывать очень строго.

Курсанты чистили свои карабины и носили показывать их взводному. Тот придирчиво их осматривал и все время возвращал. То где-то в уголке ствола осталась смазка, то плохо вычищен затвор, то осталась консервация в отверстии газовой трубки. Только за полчаса до ужина Вадиму удалось добиться разрешения начать смазывать карабин, чтобы поставить его в пирамиду.

Но это было вчера. А сегодня был день присяги. С самого утра роту облачили в новое обмундирование. Потом после завтрака было общее построение на плацу.  Серый холодный день, пронизанный ветром, низкие облака не мешали приподнятому, праздничному настроению молодых ребят. Каждый из них чувствовал свою принадлежность и причастность к одной из самых могущественных армий мира – к Вооруженным Силам Советского Союза.

Весь батальон  с оружием построили повзводно в две шеренги. Командир батальона поздравил курсантом с этим торжественным днем и приказал повзводно приступить к приему присяги. Каждый курсант выходил из строя, и, взяв в  руку текст присяги взволнованным голосом читал: «Я, гражданин Советского Союза, вступая в ряды Вооруженных Сил Советского Союза, принимаю присягу и торжественно клянусь...»

У многих дрожал голос. Все понимали ответственность этого момента и едва сдерживали внутреннее волнение. Улыбок на лицах не было, лица всех без исключения были одухотворенными и светлыми.

Полтора часа длилось это мероприятие,  но одни пролетели незаметно. Вернулись в казарму, протерли и смазали оружие и поставили в пирамиду. Каждый знал номер своего карабина наизусть. Вадим на всю жизнь запомнил номер своего  первого оружия: «НР 1671». Он любил свой новенький карабин с прикладом цвета  темно-красного дерева, вороненым стволом и серебряным штыком. Искренне верил, что если следить хорошо и ухаживать за своим оружием, оно тебя в ответственный момент не подведет.

На следующий день было 7-ое ноября. В этот день на площади Дзержинского в Харькове был парад воинских частей гарнизона и демонстрация трудящихся.  ХВАУС тоже участвовало в этом параде. На  сам парад первокурсников не брали, они только участвовали в оцеплении. К участию на параде нужно долго и основательно готовиться. На это уходят многие месяцы тренировок. Сейчас же их поставили в оцепление. По периметру всей площади – одной из самых больших площадей в Европе на расстоянии полушага друг от друга стояли военнослужащие различных частей в виде живой изгороди, ограждая участников парада от любопытных зрителей.

Вадим впервые участвовал в таком мероприятии. Парады до этого видел он только в кино. Телевизоров тогда у населения было очень мало, поэтому видеть парад по телевизору ему не приходилось. Да и что говорить, он вообще сам телевизор-то  впервые увидел в кино «Запасной игрок», а «вживую» только в конце 1955 года в красном уголке клуба в училище. Но к концу первого курса курсанты в складчину купили телевизор для роты. 

Вадим стоял в оцеплении, и перед его глазами разворачивались все события. Он видел как подходили и выстраивались части гарнизона: Радиотехническая академия имени Маршала Советского Союза Говорова, Высшее военное авиационно-инженерное училище – ХВАИУ,  средние училища: КВАТУ, ХВАУС, Танковое училище, Роганское летное, а далее шли строевые части харьковского гарнизона.

Перед его глазами командующий парадом рапортовал принимающему парад генералу. Он видел, как они объезжали строй и здоровались с участниками парада. Слышал,  как после его приветствия неслось громкое перекатистое «Ура!». И, наконец, прозвучал сигнал «Слушайте все!», и по всей площади в динамиках раздался голос командующего парадом: «Парад, равняйсь! Смирно! К торжественному маршу! Побатальонно, на дистанции одного линейного , первый батальон прямо, остальные напра-во!»

Тысячи человек одновременно повернулись и снова застыли. Над площадью повисла тишина, и только слышно было, как цокают подковки на сапогах бегущих линейных, занимающих свои места.

«Шагом – марш!»

И сразу рассыпалась дробь барабанов. Сотня юных барабанщиков, воспитанников военного дирижерского училища разом грянули в свои барабанчики. Через десяток тактов их подхватили большие барабаны оркестра. Потом грянул и сам оркестр сотнями труб. Нет, наверное, ничего в мире, что могло бы так поднять душу и настроение военного человека как мелодия красивого военного марша в исполнении духового оркестра. Все заботы, все тревоги, все невзгоды улетают разом куда-то прочь. Душа взлетает, и ты в едином порыве вместе со всеми шагаешь в строю, как единое целое.

Мимо Вадима под звуки марша шли «коробки» строев. Он любовался их выправкой, равнением и умением так красиво и слаженно ходить в строю.

И вот идет его училище, 9  ровных «коробок» 20 х 10. Штыки карабинов  -  в одну линию, однообразный поворот головы, идеальное равнение и высоко поднятая нога, словно идет один человек с четырьмястами ног. Молодой курсант любуется ими и завидует им. Только через полгода  на 1-ое Мая он будет ходить в таком же строю.

За его училищем прошли Танковое, Роганское и строевые части. Но ему уже казалось, что так хорошо ходить, как ходят его однополчане, больше никто уже не сможет.

Прошли все колонны, последним прошагал перед трибунами оркестр. Тогда сняли оцепление и началась демонстрация трудящихся. Курсанты собрались под сводами зданий Госпрома, построилось в колонну по четыре и зашагали к родному училищу с чувством хорошо исполненного долга. В столовой был уже готов праздничный обед. А  после обеда было увольнение. Командование роты в этот день решило отпустить только командиров отделений из бывших солдат. У них уже были на руках служебные книжки, в отличие от остальных курсантов, которые пока находились без всяких документов. Паспорта они сдали при поступлении в училище, а служебные книжки выписывались только после принятия присяги. А в увольнение идти без документов было не положено. Вадим и не надеялся в этот раз побывать в городе.

Но вдруг в роту позвонили и сообщили, что к Вадиму приехали родители и ожидают его в вестибюле главного корпуса. Истосковавшийся по дому юноша буквально подскочил на месте от радостного сообщения и, спросив разрешения у командира отделения, помчался в главный корпус. В выходные и праздничные дни вестибюль первого корпуса превращался в помещение для свидания курсантов с посетителями. В большом зале, занимавшем почти половину всего первого этажа, у стен стояли стулья, на которых сидели родители и знакомые курсантов, пришедшие навестить их. Радостный, сияющий от счастья увидеть мать и отца Вадим влетел в вестибюль, едва не сбив с ног дежурного офицера. Какое счастье! Приехали! Отец, правда, навещал его в средине августа, а мать он не видел с конца июля, уже почти 3,5 месяца.

Родители сидели в углу зала с сумками и чемоданом. Он подлетел к ним, как вихрь. Мать обнимала и целовала своего единственного сыночка, отец похлопывал его по плечу, и его добрые глаза светились счастьем. Они нашли, что он за это время возмужал  и окреп, и что военная форма ему к лицу. Правда, им было непривычно смотреть на его короткую стрижку. Вместо густой, слегка вьющейся шевелюры, у него на голове торчал небольшой «ежик». После нескольких стрижек наголо им разрешили носить короткую прическу.

Ему перед родителями хотелось выглядеть настоящим воином, защитником Отечества. Он с жаром рассказывал им, как они вчера принимали присягу, как сегодня он присутствовал на параде, что теперь он имеет свое оружие.

Мать интересовалась, как его кормят, хватает ли ему еды, высыпается ли он, не устает ли сильно. Отца больше интересовали его успехи в учебе. Родители ехали к нему в надежде, что его отпустят на праздники, но сам он не был уверен, что его смогут отпустить в увольнение. Но он все же решил попытаться.

Пришлось идти в казарму. Обратился, как положено по Уставу, к командиру отделения, тот разрешил по этому вопросу обратиться к заместителю командира взвода сержанту Овчинникову. Вместе с ним пошли они к командиру роты. Вадим доложил ему, что приехали родители и хотели бы побыть с сыном эти праздничные дни.

Майор Трахунов сказал, что, если старшина роты не имеет к нему претензий, то он отпустит его. Со старшиной у Вадима на прошлой неделе был конфликт. Он вовремя не убрал старое обмундирование в каптерку, а спрятал под матрац. Но глазастый вездесущий старшина обнаружил  обмундирование и дал хорошую взбучку Вадиму. Он боялся, что сейчас старшина припомнит его нарушение, но последний был в хорошем настроении и простит ему эту провинность.

Робея, Вадим снова стучится в канцелярию роты. Майор Трахунов собственноручно, не прибегая к услугам писаря, выписывает курсанту служебную книжку и записывает в книгу увольняемых. Увольнительную записку выписал  завтра до вечерней поверки, т.е. более чем на сутки. Такие увольнительные давались, в основном, как поощрение за хорошую учебу и дисциплину.

На радостях Вадим выскакивает из канцелярии роты и мчится готовиться к увольнению. Подшивается новый подворотничок, гладится обмундирование, начищаются до блеска пуговицы на гимнастерке и на шинели, до блеска полируются новенькие хромовые сапоги, которые выдали только вчера перед парадом.

, наконец, дежурный по роте строит увольняемых. Старшина роты придирчиво осматривает стоящих в строю, отправляя устранять недостатки за небрежно подшитый подворотничок, или плохо выглаженное обмундирование,  или не очень хорошо вычищенные сапоги. Когда все недостатки были устранены, старшина идет докладывать командиру роты. Тот, выйдя из канцелярии и приняв доклад старшины, в свою очередь, начинает придирчиво осматривать каждого увольняемого. Потом читает длинную лекцию о том, как нужно вести себя в увольнении, кому и как отдавать честь, и когда возвращаться в подразделение.

За его привычку по целому часу беседовать перед строем дали ему кличку «Теща». Это придумали курсанты много лет тому назад, и эта кличка теперь передавалась с одного поколения в другое.

Вадим весь извелся, понимая, как долго приходится родителям его ждать. И, когда все наставления, наконец, иссякли, ротный закончил свое выступление словами:

«А сейчас я проверю как вы будете отдавать честь в увольнении. Напра-во! В колонну по одному на дистанции 2 шага по кругу шагом- марш!».

Они, выстроившись в кольцо,  ходили мимо командира роты, за 2-3 шага переходя на строевой шаг и прикладывая руку к головному убору и резко поворачивая голову. Старались изо всех сил. Ротный по ходу делал замечания. Когда же они сделали вокруг него кругов по десять, он, наконец, остался доволен.

- Старшина, раздайте увольнительные и ведите увольняемых.

Это была самая долгожданная команда. Увольняемых вывели с казармы и строем повели к проходной. Звучит команда «Разойдись!» и он свободен почти на 28 часов. Теперь он может принадлежать самому себе. Это же счастье.

Вместе с родителями они отправляются в гостиницу «Интурист», где они уже сняли номер. Там ждал его шикарный ужин. Родители привезли сыну очень много домашней еды, чего он был лишен все это время. После столовского питания ему теперь нравилось все. Он с удовольствием уплетает за обе щеки все, что ему предлагает мать, а потом довольный нежится на мягком диване, радуясь своему счастью быть рядом со своими родными.

Отец и мать подробно расспрашивают о его учебе, об условиях жизни в казарме, о будущем, что ждет его после окончания училища. За последние месяцы он уже забыл о том, что мечтал учиться на командира  радиовзвода. Теперь, заразившись общим настроением, он стал мечтать о летной работе. С жаром, свойственным юности, Вадим рассказывал родителям, как он будет летать в экипаже командира эскадрильи, сколько есть увлекательного в летной работ. Его мальчишеские выражения типа: «Жизнь летчика, как платье балерины, легка, изящна и также коротка» шокировали мать. Он явно бравировал перед ними.

Так за разговорами вечером они засиделись допоздна. Утро можно было поспать вдоволь, никто тебя не разбудит командой «Подъем!». Впервые за 3,5 месяца ночь он провел не в казарме, а в мягкой постели рядом с родителями. Это было блаженство. Вадим чувствовал себя самым счастливым человеком на свете.

Домой родители уезжали поездом с Южного вокзала во второй половине дня. Перед этим они вместе пообедали в ресторане «Интурист». Для этого Вадиму пришлось переодеться в гражданскую одежду. Отец и мать для этого прихватили с собой его гражданский костюм. Дело в том, что солдатам и курсантам запрещалось посещать рестораны. Он не хотел в первом своем же увольнении иметь неприятности. На каких-то пару часов молодой человек почувствовал себя вновь свободным гражданским человеком. Раньше он никогда не задумывался об этом. Теперь, побывав пару месяцев в армейской шкуре,  он «научился свободу любить».

В вечерних сумерках вокзала поезд увозил самых дорогих ему людей. С грустью он помахал им вслед рукой. Как ему хотелось сейчас ехать вместе с ними в родной Купянск, в родной дом.

Но ностальгическое настроение его покинуло сразу, как только он оказался за пределами вокзала.

Быстро темнело, и город зажигал свои огни. Юноша любил просто бродить  по улицам города, любуясь огнями вывесок и витрин. Если бы его спросили, какая самая отличительная черта деревни от города, он бы не задумываясь, ответил – отсутствие неоновых огней на улицах.

Не торопясь, он прошелся по улице Карла Маркса, свернул на улицу Свердлова, перешел мост и оказался на знакомой до боли Пролетарской площади. В ее углу размещалась городская баня, которую они регулярно посещали каждую неделю, проделывая шестикилометровый путь от училища строем, и преимущественно по ночам.

Мимо него проплывали витрины Центрального универмага, Военторга. Далее, свернув налево, и пройдя мимо Пассажа, он оказался на площади Тевелева. Далее от нее начиналась главная улица города – Сумская, харьковский Бродвей. Он шел по этому Бродвею, чувствуя себя настоящим воином. Четко отдавал честь встречным офицерам, старшинам, а особенно патрулям.

На пару минут задержался у кинотеатра «Комсомольский». Огромная реклама возвещала о том, что скоро на его экраны выйдет новый фильм- кинокомедия «Карнавальная ночь» с Игорем Ильинским и тогда еще никому не известной Людмилой Гурченко. Ежедневно перед началом вечерних сеансов в фойе кинотеатра играл оркестр под управлением Олега Лундстрема. Тогда он только начинал свою карьеру.
Далее мимо памятника Т.Г. Шевченко вышел на площадь имени Дзержинского. Только вчера на этой огромной площади буквально негде было яблоку упасть. А сейчас в это вечернее сумеречное время она была почти пустынна. Кое-где только видны были спешащие пешеходы, да изредка пробегал троллейбус. Еще несколько десятков шагов и он  у Украинского драматического театра имени Леси Украинки. В огромных окнах фотографии артистов и сцен из спектаклей. Из знакомых артистов он узнал только Леонида Быкова в какой-то роли. Дальше идти по улице вверх не хотелось. В каких-то двухстах метрах был Парк культуры и отдыха Горького. Но там сейчас было делать нечего. Когда повернул обратно, то почувствовал, что проголодался. В молочном кафе взял бутылку молока и городскую булочку, и то и другое с аппетитом уплел. В казарму вернулся еще за целый час до поверки. За эти трое последних суток впечатлений осталось целое море.

               Глава 29 Новый год в училище

Новый 1956 год Вадим встречал в училище. Это был его первый новый год в рядах Вооруженных Сил. Курсанты готовились к празднику несколько дней. От прошлого выпуска в каптерке осталась коробка с елочными украшениями. Но этого ребятам показалось мало. Со всех курсантов собрали по 10 рублей на новогодние развлечения. На эти деньги закупили  еще игрушек и небольшие подарки-призы для победителей различных соревнований и конкурсов. Вадим принимал участие в этих закупках. Ему пришла в голову замечательная идея: в качестве призов для победителей спортивных соревнований купить большие шоколадные медали в золотой и серебряной фольге. Купили еще ленту, и, проделав в медалях дырочки, пропустили ее через них. Получился вид настоящей спортивной медали, очень похожей на те, которыми награждают на всесоюзных или мировых первенствах.

31-го декабря елку поставили в казарме в конце прохода. Украсили ее, как могли. Каждый  что-нибудь придумывал и мастерил. Для ребят, уже несколько месяцев не видавших своих родных и близких, елка была какой-то частицей дома, по которому они уже так соскучились. Хотя они уже давно приняли присягу, носили военную форму и считали себя настоящими мужчинами, в душе они оставались все теми же мальчишками. И елка для них была настоящим праздником детства, островком любимого детства.

Курсантам была предоставлена относительная свобода. Вечерняя проверка в этот день не проводилась. Каждый имел право выбрать по своему усмотрению, где находиться в этот вечер: или в клубе, где тоже была большая елка и были танцы, или в казарме, где проводились различные конкурсы и соревнования.

Старшекурсникам в этот вечер предоставили увольнительные до 9 утра. Они могли встретить новый год в кругу семьи или знакомых. Молодежь пока еще такой возможности не имели. Отпустили только тех, у кого родители жили в Харькове. Родители Вадима на новый год к нему не приехали, обещали приехать через неделю ко дню его рождения. Ему уже ничего другого не оставалось, как встречать праздник в училище. Его избрали в новогоднюю комиссию и поручили проводить некоторые конкурсы и спортивные мероприятия. Он проводил соревнования по поднятию тяжестей и подтягиванию на перекладине.

К соревнованиям ребята отнеслись вполне серьезно. Среди них были настоящие спортсмены. Соревнование по поднятию пудовой гири выиграл  красавец и здоровяк из его классного отделения Юрка Моисеев. Больше всех подтянулся на перекладине тоже их курсант Карелов, тоже Юрий. Он имел спортивный разряд по спортивной гимнастике. Победителей наградили большими спортивно-шоколадными медалями под аплодисменты зрителей.

Закончив проведение своих мероприятий, Вадим освободился, и со спокойной душой отправился в клуб. Там посредине зала стояла елка, а вокруг нее танцевали пары. Партнерш, естественно, не хватало, поэтому ребята часто танцевали друг с другом. Знакомых ребят из его роты было мало, в основном, все были в казарме, поэтому Вадим почувствовал себя как-то одиноко в этом большом зале. Но вот в зал буквально ввалилась большая новая группа. В ней были курсанты постарше и несколько девушек, одетых несколько вызывающе и с  ярким макияжем. Они были шумны и веселы, и, возможно, немножко под хмельком. Обычно к таким девушкам Вадим просто не подходил.

В это время ведущий вечер объявил белый танец. Девушки из новой группы быстро разобрали своих кавалеров, а одной кавалера не досталось. Она быстро скользнула глазами по целому строю курсантов, стоящих у стен, и вдруг решительно подошла к Вадиму. Немного робея, он пошел танцевать с этой, на его взгляд  вульгарной девицей. Да, действительно, она слегка была навеселе. С компанией они уже начали провожать старый год. Она нарочито вихляла бедрами и подпевала звучащей из динамиков песне, изменяя слова. В то время модной была песня «Для тебя». Партнерша напевала:

« Для тебя я сделала разрез на юбке,
   Для тебя, для тебя, для тебя …»

Вадим выросший и воспитанный в провинции, как-то не воспринимал такого вольного поведения девушек. Это его как-то коробило. Но тем ни менее, исполняя долг вежливости, он проводил свою даму на место, поблагодарил за приглашение, и на следующий танец пригласил сам. Это был какой-то медленный танец, и они танцевали, близко прижавшись, друг к другу. Партнерша выложила ему обнаженные руки на плечи, и танцевала, не отрывая глаз от глаз партнера. От нее пахло духами и вином. Это все его одновременно и смущало и возбуждало. Она была старше и опытнее его.  Девушка чувствовала его смущение, и ей нравилось дразнить его. По возможности он старался ей подыгрывать, но это у него слабо получалось. Со стороны можно было подумать, что танцует влюбленная пара. А на самом же деле, они только встретились и еще не успели сказать друг другу и нескольких слов. Но в новогоднюю ночь все было возможно. Но танец закончился, и он проводил партнершу на ее место. Зазвучала снова музыка, и кто-то пригласил ее. Вадиму больше не с кем было танцевать. Из всех ребят, с которыми он иногда танцевал, лучше всего было танцевать с Юркой Кареловым. На сегодня тот был в казарме.

Через несколько танцев ему удалось еще раз пригласить незнакомку. Возможно, она уже несколько протрезвела и поэтому вела себя уже не так вульгарно. Они постепенно разговорились. Он поинтересовался, какое она имеет отношение к училищу. Оказалось, что она дочь преподавателя училища. Они недавно переехали в Харьков и вынуждены временно занимать комнатушку в крыле административного корпуса. Весело болтая, они протанцевали несколько танцев подряд. Внезапно компания стала собираться уходить. Когда они уже покидали зал, новая знакомая вдруг вернулась и буквально потащила за руку Вадима за собой. Был легкий морозец, после душного зала на улице дышалось легко и свободно. Курсанты были без шинелей в недавно выданной парадной суконной форме старого образца с пуговицами сзади. Она была теплее, чем х/б гимнастерки и брюки, в ней можно было находиться на улице некоторое время, не замерзая. Девушки накинули на себя шубки и пальто, и компания направилась к административному корпусу училища. Войти в него можно было только с центрального входа, мимо Знамени части и часового. Обычно туда курсантов вызывали только по очень серьезным делам. Вадим с недоумением шел вместе со всеми. Его новая знакомая крепко держала его под руку. Туфельки ее скользили по снегу и льду, а ее спутник был для нее надежной опорой.

Компания миновала центральный вход и направилась к садику со стороны торца здания. Новая знакомая, которую звали Инной, подошла к одному из окон первого этажа и попросила ребят подсадить ее. Приоткрыла незапертое изнутри окно, и, скинув шубку, юркнула внутрь. Через пару минут она появилась снова в окне  и начала передавать стоящим внизу бутылки с вином и кульки с фруктами и конфетами. Спустя уже несколько минут она присоединилась к остальным. По всему чувствовалось, что в этой компании все хорошо знали друг друга. Они и Вадима приняли сразу, как своего.

Бутылки тут же откупорили и стали пить вино по кругу из одного стакана, закусывая конфетами и яблоками. На каждого пришлось по полному стакану вина, по две конфеты и пол-яблока. Вино было теплым, и на морозе пить его было приятно. От него внутри сразу как-то стало тепло и хорошо. Все тревоги и сомнения куда-то удалились, ушли на второй план, голова слегка закружилась. Закончив с этим коротким пиршеством, компания распалась на парочки.  Вадим остался с Инной. Пары разошлись по скамейкам и вскоре начали откровенно целоваться. Вадим с Инессой тоже заняли отдельную скамейку. Он чувствовал себя очень неловко в этой ситуации, не знал о чем говорить, что делать дальше. Он понимал, что нужно что-то делать, но  сердце ему ничего не подсказывало. Они сидели рядом, почти не касаясь друг друга, и о чем-то вяло разговаривали. Он называл ее на «вы», она называла его на «ты». От этого неловкого положения спасло то, что одна пара поднялась и предложила пойти еще потанцевать. Все охотно согласились. От выпитого вина слегка кружилась голова, и было как-то не по себе. Но нужно было держаться и не показывать вида, что ты выпил. За выпивку в училище очень строго наказывали.

В клубе танцы продолжались, и Вадим с Инессой теперь танцевали только вдвоем. Вино еще больше разгорячило девушку, теперь она уже откровенно висла на партнере. Танцуя с ним, она ему шепнула на ухо: «Я тебе нравлюсь?», на что Вадим ответил, стараясь придать своему голосу наибольшую правдивость: «Да, конечно». В ответ на это она недвусмысленно прижалась к нему всем телом.

Подошло время возвращаться в казарму. Курсанты стали дружно покидать клуб. Встречать Новый год положено было в строю. Без пяти двенадцать рота строилась на своем обычном месте. Прослушали бой  Курантов и новогоднее поздравление по радио. Затем их поздравил командир роты, специально приехавший из дому по такому случаю. После этого строй распустили, предупредив, что отбой будет в час ночи. Желающим разрешили уже ложиться спать. Проверять будут по койкам.

В строю курсант держался изо всех сил, стараясь никаким видом не показать, что он выпил. Теперь, когда он вышел из строя, он почувствовал, что его разобрало. В казарме делать было нечего,  телевизор они еще не приобрели, радиола хрипела до смерти заезженными пластинками. Снова идти в клуб уже не хотелось. Он сказал Инессе, что не уверен, сможет ли он еще вернуться после встречи Нового года.

Конечно, его манила, дразнила мысль о необычном новогоднем приключении, но он понимал, что может вляпаться в нехорошую историю. Здравый смысл победил, и он вместе с половиной роты разобрал свою постель и лег спать. Закрыв глаза, он дал волю своим фантазиям.

Он еще не успел толком уснуть, когда почувствовал, что его кто-то тормошит. Вадим открыл глаза, и увидел, что у его кровати стоит Валентин Можаев и сует ему какую-то записку.

- Вот просили передать тебе.
- А кто?
- Девушка, с какой ты танцевал.

Еще не совсем проснувшись,   сел на кровати, развернул записку. В ней впопыхах карандашом был написано: «После отбоя приходи. Запомнил окно? Я тебя жду». И без подписи. Кровь хлынула ему в голову. Лихорадочно закружились мысли. Впервые близость с девушкой была так возможна. Но действия он предпочел фантазиям. И он снова лег спать.

На следующий день к вечеру елку разобрали и выбросили. Казарма вновь зажила своей обычной жизнью.

Через несколько дней у Вадима был день рождения. На этот раз ему не повезло. Его взвод именно в этот день заступал в караул. И день своего совершеннолетия Вадим встретил на посту с оружием в руках.


                Глава  30  Первый караул

Вадиму вспоминался его первый караул. В тот раз ему был доверено охранять овощехранилище, и баню, которые находились внутри территории училища. И кому только пришло в голову организовать там караульный пост? Что там было охранять? Бочки с капустой, огурцами и помидорами или полу-гнилую картошку? Но тогда для молодого курсанта это был самый важный в жизни пост.  Он стоял на нем и чувствовал, что охраняет рубежи своей Родины. Пост был двухсменный, а смена его была вторая. Когда разводящий впервые привел его на пост, над  училищем уже была глубокая ночь. Большие солдатские валенки и  тяжелый овчинный тулуп делали часового неуклюжим и неповоротливым.

В начале смены Вадим внимательно осмотрелся  на своем посту, обошел всю его территорию, изучил самые опасные места и возможные пути подхода к охраняемому объекту.  Было тихо, только январский мороз пощипывал щеки да снег скрипел под тяжелыми валенками.

В голову лезли всякие неприятные мысли. Вспоминались случаи, о которых говорили на комсомольском собрании роты перед первым караулом.  Рассказывали, как ловко снимали часовых диверсанты бесшумно стрелами из лука, лассо из-за укрытия, броском ножа. От этих мыслей начинало чудиться, что кто-то выглядывает из-за склада, или подползает незаметно к посту из-за кустов. Заряженный карабин висел, как положено, на ремне за плечом. Часовой решил потренироваться. Попытался резко сорвать карабин с плеча, чтобы попробовать упредить  нападение диверсанта. Получилось медленно и неуклюже. Ремень карабина был сильно подтянут, и приходилось много времени затрачивать на то, чтобы карабин снять с плеча и привести его к бою. За это время вполне можно было снять часового. Пришлось ослабить ремень и, в нарушение строевого устава, повесить карабин прикладом вверх. Зато теперь можно было одним движением руки сразу перевести его в положение для стрельбы стоя. Это придало молодому курсанту уверенность. Представил себе, что он будет делать, если вдруг раздастся выстрел или заметит крадущегося человека. Попробовал отрепетировать эти варианты. Все получилось здорово. Он невольно залюбовался собой. Сейчас он на посту героически охраняет мирный сон своей страны. Так, занятый своими мыслями, он шагал по посту мимо здания бани. Вдруг что-то шуршащее и воющее рухнуло на него с крыши бани прямо на воротник тулупа. В одно мгновение сердце ушло в пятки, он весь оцепенел, и даже не успел вспомнить ни об оружии, ни о какой-то там защите. И это нечто с мяуканьем и визгом помчалось дальше за угол бани. Вадим от досады даже плюнул. Он проклинал себя за свой испуг, за свою растерянность, за свое самолюбование. А что, если бы это оказалось чем-то более серьезным? Какой он тогда часовой?

Но, как ни странно, это происшествие сняло с него напряженность и подозрительность. Он стал трезвее оценивать обстановку, и до конца смены уже совсем освоился. Это было его первое боевое крещение. Было немного обидно, что караул пришелся на день его рождения, что свои 18 лет должен встречать на посту. Но он настраивал себя на то, что Родина доверила ему свою охрану, и свое совершеннолетие он встречает, как настоящий мужчина, защитник Отечества, с оружием в руках.

Вот с третьим караулом ему не повезло. Вначале все начиналось, как нельзя, лучше. Ему досталась  роль выводного при гауптвахте. Это была самая «сачковая» должность во всем карауле. В его обязанности входило выводить арестованных на прогулку или на работы. В ночное время выводной спокойно спит в комнате отдыха караула, тогда как каждых 2 часа караульных поднимают на смену, а после смены оставляют еще 2 часа бодрствовать, прежде чем им разрешено будет поспать свои 2 часа. А сон для курсанта был  самой большой ценностью в жизни (если еще не считать  еду).

огда взвод  заступил в караул, арестованных на гауптвахте вообще не было. Выводной оставался практически без своей основной работы. По установленному обычаю, выводной в караульном помещении занимается вопросами питания караула. В его обязанности входило получать в столовой бачки с пищей, посуду, хлеб, сахар и масло для всего личного состава караула.

Вадим, не имея теперь прямых обязанностей в составе караула, с удовольствием приступил к своим дополнительным обязанностям. Вечером ему  удалось выпросить в столовой немного дополнительного сахара и белого хлеба, чтобы согреть горячим чаем ребят, приходящих с мороза. Все складывалось отлично. Он почти всю ночь спокойно проспал, только один раз его поднял начальник караула полчаса постоять часовым у караульного помещения.  Но это была мелочь, по сравнению с тем, какую нагрузку несли его товарищи. Он почти совсем не устал за это дежурство. Вот и обед. Сейчас он накормит всех, отвезет  посуду в столовую, а там и смена скоро. Как удачно все сложилось!

Вадим заканчивал кормить обедом последнюю смену, когда в караульное помещение прибыл командир батальона подполковник Климчук. Он проверил записи в документации, спросил обязанности у нескольких караульных, посмотрел оружие и отправился с помощником начальника караула проверять посты. Когда он вернулся, Вадим уже собирал посуду и вытирал   стол. В пустой бак от каши он свалил все остатки с тарелок, недоеденные куски хлеба. Делал все он так, как все делали это и до него. Среди этих остатков были и нетронутые куски черного хлеба. Их постигла та же участь, что и других объедков. В это время взгляд подполковника упал на этот бак. Он резко изменился в лице.

- Товарищ курсант, ваша фамилия?
- Курсант Виноградов.
- Вас  что, никогда не учили, что хлеб всенародное достояние и его нужно беречь? Вызовите сюда начальника караула.

В комнату вошел помощник начальника караула старший сержант Овчинников.

- Почему у вас такое безобразие? Почему хлеб сваливают в помои? После караула наказать виновника самым строгим образом!

Взбешенный комбат покинул караульное помещение. Эта неприятность свалилась на Вадима так неожиданно. Ведь он делал все точно так, как до него это делали всегда его предшественники. Теоретически он, конечно, знал, что хлеб нужно беречь, и что каким трудом он достается колхозникам. А вот как это делать практически, просто не сообразил. Он знал, что, как правило, все помои со столовой шли на корм скота в подсобном хозяйстве. Свиней тоже нужно было чем-то кормить. И что бы он мог сделать с оставшимся хлебом? В хлеборезку его больше бы не приняли … Процедура сдачи остатков хлеба не была вообще предусмотрена.

Когда взвод вернулся в казарму, начальник караула доложил ротному о всех недостатках за время службы. Доложил и о замечании комбата и его приказ наказать виновника. Ротный вызвал Вадима к себе в кабинет и потребовал объяснений. Тот, как на духу, рассказал ему обо всем. Майор пожурил его, но взыскание накладывать не стал. По его мнению, вина курсанта в этом была минимальная. На следующий день ротный зашел в канцелярию командира батальона. Вадим случайно проходил мимо дверей канцелярии и услышал отрывок  разговора на повышенных тонах с упоминанием своей фамилии. «Идите, майор, и выполняйте приказание!» – были последние слова. Ротный, весь красный, вышел из двери.

- Овчинникова ко мне! – бросил он отрывисто дневальному.

Через минуту появился сержант.

-  Сегодня же объявите взыскание Виноградову!
- Не нахожу нужным.
- Разговоры! Выполняйте!

Вадим наблюдал со стороны за этой сценой с тревогой и предчувствием беды. После вечерней поверки помощник командира взвода скомандовал:

- Курсант Виноградов!
- Я.
- Выйти из строя!
- Есть!

Вадим, как положено, вышел из строя на два шага и повернулся лицом к строю.

- За небрежное отношение к народному добру объявляю два наряда вне очереди!
- Есть два наряда вне очереди.
- Становитесь в строй!
- Есть!

Свершилось. Это  было первое и единственное взыскание, полученное курсантом за все время учебы. Случилось это 20 февраля накануне Дня Советской Армии. На следующий день он уже заступал уже дневальным по роте.  Наряд выдался тяжелым и утомительным. Накануне праздника старшина роты особенно тщательно заставлял наряд убирать казарму. Кое-как домучил он этот наряд. Оставался еще один. Чтобы скорее отработать взыскание, сам напросился  завтра патрульным в город на праздник. Хотя ему полагались сутки на отдых между нарядами,  он сознательно пошел на это, чтобы быстрее разделаться со своим взысканием. Наряд оказался, на редкость, легким. Заступали с утра, ночью удалось хорошо выспаться. После завтрака на машинах отвезли патрулей в комендатуру города. Ему досталось патрулирование у театра Оперы и Балета. Там днем для военнослжащих ставили оперу Чайковского «Евгений Онегин». Солдат подвозили на машинах и строем заводили в здание театра. Патрульным нужно было следить за тем, чтобы они не разбегались,  и не бегали за выпивкой. Но, несмотря на их усилия, некоторым все-таки удалось улизнуть из театра и запастись спиртным. Пока они гонялись за одними, другие успели прорваться в гастроном. Пока шел спектакль, было все  тихо. Они просто гуляли у театра, иногда заходили погреться в фойе. Как только закончилось последнее действие, снова началась работа. Несколько «в дупель» пьяных солдат пришлось на машине отправить на гауптвахту в городскую комендатуру.

Когда площадь у театра, наконец, опустела, на этом их служба закончилась. Со своим начальником патруля старшим лейтенантом, слушателем ХВАИУ сходили в кино, после чего вернулись в училище. Итак, Вадим за трое суток рассчитался со своими нарядами вне очереди. Но взыскание было записано ему в карточку. Он в очередной раз на собственной шкуре ощутил всю несправедливость армейской службы.


Глава 31 Прививка и культпоход
         
Так закончился неприятный  для Вадима февраль. В начале марта 4-й батальон облетела новость: 7-го марта, накануне Международного женского дня организуется совместный вечер со студентами Библиотечного института в театре Оперы и балета имени Лысенко. Билеты продавали только в институте и были закуплены для училища. Ни для кого не было секретом, что в Библиотечном институте училось 98% девушек. Поэтом именно этот институт и был выбран для проведения совместного вечера с курсантами.

Для многих курсантов познакомиться со студенткой – было серьезной проблемой и большой мечтой. Как правило, курсанты были родом из глубинки, из деревень и провинциальных городков. Чаще всего их знакомыми становились девушки попроще: из техникумов, ПТУ  или из рабочей среды.  Курсантам доступ в студенческую среду был сильно ограничен. Их пути редко пересекались. Танцплощадки, куда ходили курсанты, студенты практически не посещали. Им хватало своих студенческих вечеров. Да и заниматься им приходилось много, времени на танцы не хватало. Курсантам же редко удавалось прорваться на студенческие вечера. Да и особым успехом они там не пользовались. А в кино или на улице познакомиться со студенткой было сложно. Поэтому ребята возлагали большие надежды на этот вечер. Он проводился в рамках культпохода в театр на оперу Чайковского «Пиковая дама». После спектакля в фойе театра должны были быть танцы. Все билеты, выделенные училищу, были тут же распроданы. Ребята с нетерпением ждали этого вечера.

Но прежде ребят ждало тяжелое испытание. 5-го марта в батальоне проводились весенние, так называемые «комплексные» прививки. Ничего не подозревающие курсанты по отделениям заходили в канцелярию роты и там с натянутой улыбкой подставляли свои спины медсестре из санчасти. Она привычным движением засаживала шприц им под лопатку и вгоняла по 2 кубика какой-то мутноватой жидкости. Ребята бодрились, не подавали вида, им хотелось казаться настоящими мужчинами, которым такой укол сущий пустяк. Да, сам укол был, конечно, пустяк, но вот его последствия были тяжелыми. Прививку проводили после обеда, а уже к вечеру у всех поднялась температура. Место, куда делался укол, опухло, и к нему невозможно было притронуться. Многие просто валились на свои койки, не дожидаясь отбоя. В санчасть брали только тех, у кого температура превышала 39о.

На наряд было просто страшно смотреть. Положенные 4 часа выстоять у тумбочки, никто был не в силах. Вначале дневальному разрешили сидеть, а потом они были вынуждены меняться каждые полчаса. Всю ночь в казарме стоял стон. Даже легкое прикосновение к спине вызывало страшную боль. Спать приходилось на животе или на боку. Казалось, даже прикосновение одеяла приносило боль.

Утром подъем был вялым и слабым. Ни о какой зарядке не могло быть и речи. Все старались двигаться как-то боком, пытаясь локтем прикрыть больное место от случайного прикосновения. От завтрака многие отказались, после высокой температуры есть совершенно не хотелось.

На занятия отделения ползли, как сонные мухи. У многих температура еще не спала. Во время занятий часть курсантов клали головы на руки на столе и дремали, отсиживая положенные часы. Преподаватели входили в их положение и не очень тревожили.

Так, как в тумане, прошел день 6-го марта. На следующий день должен был быть долгожданный вечер в театре. К  утру  высокая температура у всех спала, но к спине по-прежнему дотронуться было невозможно. Эта боль сохранялась еще долго. Прошло уже несколько десятков лет с той весны, но, Вадиму стоит только  промерзнуть , так  до сих пор чувствует боль  в месте укола. А в тот вечер 7-го марта курсантов ждало разочарование. Из той половины билетов, которые были выделены Библиотечному институту,  реализована была только часть.

Действительно, столь возлагаемые на этот вечер надежды курсантов не оправдались. И дело даже не в том, что студенток пришло значительно меньше, чем они ожидали. Все дело было в их отношении к курсантам. Даже при таком мизерном количестве студентов мужского пола в их институте, курсантов они не считали для себя достойными кавалерами.

Вадиму вспомнилось его посещение своей бывшей подруги и соседки Киры Ильвовской, которая училась в этом институте. Она на год раньше его окончила школу, и теперь уже училась на втором курсе Библиотечного института.  В начале зимы, когда он учился еще на первом курсе, решил посетить ее в общежитии. Он явился к ней в новенькой военной форме с явным намереньем поразить ее воображение своим бравым видом будущего офицера. Но ничего не получилось. В этот момент в ее комнате находились еще две ее подруги, студентки ее курса. Встретили его они не очень приветливо. В разговоре с ним  они дали ему явно понять, что он им не ровня ни по  социальному  положении ни по интеллектуальному развитию. Просто они  его считали недалеким солдафоном. Очевидно, такого же взгляда придерживались и остальные студентки этого института, поэтому никто из них даже не стремился познакомиться с кем-то из курсантов. Да и обстановка этому не способствовала. В это время в училище был объявлен карантин, поэтому в увольнение никого не отпускали. Курсантов, купивших билеты на этот вечер, привели строем за 15 минут до начала спектакля. Они едва успели раздеться и занять свои места в зале.

Еще надо сказать, что курсанты вели себя не лучшим образом. Так большинство из них приехали учиться из деревень или небольших городов и поселков, поэтому культурно вести себя в театре они не умели. Тем более, что выбор спектакля для них был не слишком удачным. Далеко не все молодые люди любят и понимают оперу, поэтому многим было просто скучно. И они начали хулиганить. В третьем действии, когда перед старухой должен появиться Герман, оркестр делает паузу, подчеркивая тревожность момента. И в это миг где-то из галерки раздается явно мужской голос, подражающий голосу ребенка: «Мама, я хочу писять». Зал взрывается хохотом, хохочут все, даже в оркестре. Вначале смеются все вместе, потом, когда общий смех затихает, а до кого-то только дошло, и только теперь он начинает смеяться, уже смеются над ним. Практически спектакль был скомкан.  Поставленная цель мероприятия повысить культурный уровень зрителей достигнута не была. Не достигнута была и вторая цель познакомить курсантов со студентками. Ребята надеялись, что хоть после спектакля им удастся  потанцевать и познакомиться с девушками, но в фойе оркестр театра сыграл несколько танцевальных мелодий явно классического репертура, под которые и танцевать-то было непонятно как. На этом мероприятие и завершилось к глубокому разочарованию будущих офицеров. А если еще прибавить к этому болезненное состояние после прививки, то впечатление от этого культпохода осталось самое плачевное.


Глава 32 Виолетта снова

Образ Виолетты оставался в глубине души Вадима, как истинный образ первой любви. Время шло, но этот образ оставался неизменным. Временами казалось, что пройдут годы и все само собой забудется. Однако внезапно все почему-то изменилось. Прошло уже довольно много времени после ее последнего письма, как вдруг в канун нового года на своей кровати в казарме он увидел письмо со знакомым почерком. Это случилось перед самым новым 1956 годом. Вадим уже учился на первом курсе училища, а Виолетта поступила на первый курс Крымского медицинского института. Ее письмо было большим и интересным и, самое главное, с фотографией. Она писала, что после прошлогодней неудачи ей в этом году удалось-таки поступить в институт на факультет педиатрии, и что после окончания института она будет детским врачом. С таким увлечением она писала про Крым, и что ей очень нравится место, где она сейчас учится. Писала она с теплотой и грустью о Виске, о доме, где они часто бывали.  И все письмо ее было таким добрым и теплым, каких она раньше никогда не писала. С фотографии смотрела уже взрослая девушка-студентка, в  которой уже было трудно узнать прежнюю Виолетту. Другая прическа, другой макияж, другой цвет волос. И только смеющиеся, немножко с хитринкой  глаза,  напоминали  ту  юную девушку, которую он запомнил навсегда. Это письмо вызвало в нем снова бурю чувств. Весь вечер ушел у него на ответное письмо. Послал ей свою фотографию, с которой смотрел стриженный почти наголо, с надетой набекрень пилоткой, самодовольный рубаха-курсант. Тогда он уже себе казался возмужавшим настоящим мужчиной-воином.

Писал ей он много и обо всем, вот только о своих возродившихся чувствах пока умалчивал. Письма ее стали приходить регулярно, и каждое новое было все теплее и сердечнее. Он пылал от счастья. Даже не выдержал и поделился своей радостью со своим лучшим другом в сердечных делах – мамой. Это у них повелось с самого детства Вадима.  Он рассказывал матери буквально обо всем. Она сумела так расположить к себе сына, что он мог поделиться с ней самыми сокровенными мыслями и чувствами. И делал это он с удовольствием. Мать никогда не использовала откровенность сына ему во вред. Оно при необходимости могла подсказать ему, как поступить в данном случае, навести на правильную мысль, или, наоборот, отвести от неправильных поступков. От такой душевной близости выигрывали оба. Сыну было с кем поделиться. Он твердо знал, что его откровенность не используют ему во вред. А мать тоже знала каждый душевный порыв сына и могла «держать руку на пульсе», чтобы уберечь при необходимости сына от необдуманных поступков.  Его увлечение Виолеттой она поощряла. Она любила эту хорошенькую воспитанную девочку- соседку, и, казалось совсем была не против видеть ее будущей женой своего единственного сына. Возможно, в своих письмах к подругам в Виску она неосторожно назвала Виолетту своей будущей невесткой. И это сыграло роковую роль в отношениях молодых людей.

Только накануне юноша получил от Виолетты такое чудное письмо. Отвечая на его письмо, в котором он писал, что свой день совершеннолетия ему пришлось встречать на посту в карауле, его нежная подруга писала: «…и вот закрой глаза.  Закрыл? Я  серьезно. Закрой. А теперь представь себе, что в твой день рождения ты стоишь на посту, и кто-то незримый тихонько подходит к тебе сзади, рукой зарывает тебе глаза и тихо шепчет: «Вадимушка, милый, поздравляю тебя с днем рождения», и нежно целует тебя…».

Когда он читал эти слова, голова буквально пошла у него кругом. Такие слова могла писать только влюбленная девушка! Значит, она его любит! И в тот момент, казалось, не было счастливее человека на свете.

Ответил он ей тоже нежным письмом, и готов был писать ей о своих чувствах хоть каждый день. Весь мир преобразился, расцвел яркими красками, жизнь стала легкой и прекрасной, все люди стали добрыми  и красивыми. Это было счастье, счастье влюбленного юноши. С каким нетерпением он ждал письма от нее! Но письмо от нее почему-то задерживалось. Прошел почти месяц пока, наконец, на своей кровати в казарме он увидел долгожданный конверт. И тут грянул гром среди ясного неба. Письмо было сухим и даже жестким. В письме она выговаривала ему, что она не давала ему повода к тому, чтобы в родных местах о ней говорили как о его невесте. Знакомые только и говорили об этом. За это она, мол получила хороший нагоняй от своей матери. Писала, что между ними ничего нет и ничего быть не может.

И разом все краски мира вдруг погасли. Все мечты и все надежды рухнули разом. Он нашел в себе мужество ни оправдываться, ни просить прощения, а просто больше ей не писать.

Глава 33  Однокурсники

Среди ребят, с которыми учился Вадим, было немало неординарных личностей, память о которых сохранилась на всю оставшуюся жизнь. С ними связаны различные случаи или обстоятельства, в которые они попадали вместе. И именно благодаря этим обстоятельствам так хорошо запомнились эти личности.

Одним из таких ребят, о ком сохранились такие яркие воспоминания, был курсант Бердников Николай.  Он учился в одном взводе с Вадимом, но был в другом классном отделении. Был он среднего роста, и ничем бы особенно внешне не отличался от остальных, если бы ни шрам от ожога на левой щеке. Словно кто-то горячим утюгом или куском раскаленного железа приложился к щеке юноши. Он был старше ребят, с которыми учился и обладал какими-то необыкновенными способностями. Огромное большинство курсантов пришли в училище сразу же после школы. Он же, судя по возрасту, чем-то успел уже позаниматься до училища. О себе он никогда никому ничего не рассказывал. Но как-то просочился слух, о том, что до поступления в военное он учился в цирковом училище, откуда его за что-то выгнали. Возможно, эти были слухи не имевшие под собой почвы, если бы не его необыкновенные способности.

Всех поражала его способность без тени улыбки рассказывать самые смешные анекдоты,  от чего слушатели смеялись еще больше. У него было прекрасное  самообладание. Это не раз выручало его в жизни. Вадиму особенно запомнились два случая.

Надо отметить, что пьянство, или даже выпивка, а скорее всего, даже употребление горячительных напитков жесточайше наказывалось в училище. Замеченного в этом деле курсанта вызывали на педсовет, который, как правило, заканчивался исключением из училища. Но чем строже были наказания, тем запретный плод становился слаще. В этом была какая-то юношеская бравада.

Так однажды зимой Вадим вместе с другими курсантами отправился в увольнение. Вместе доехали они до центра, и прежде чем разойтись по своим делам, решили немного согреться. Бердников предложил взять бутылку водки и распить ее в ближайшем кафе. Вадим отправляется с ними, и они втроем зашли в молочное кофе. Для прикрытия каждый из них взял по бутылке молока и булочке. Кафе небольшое, в полуподвале, буфетная стойка да 4 столика. Все посетители были на виду.

  И вот как только водку разлили по первому заходу грамм по сто и собрались поднять стаканы, как дверь распахнулась и в дверях показался командир батальона подполковник Климчук – гроза всего батальона. У Вадима сердце ушло в пятки – погорели. Но Бердников реагирует мгновенно. Шикарным, широким жестом он доливает стаканы молоком, а бутылку ногой отодвигает под соседний столик. Комбат заподозрил что-то неладное. Он подходит к буфетной стойке, берет себе бутылку молока и булочку. Подполковник подходит к их столику и просит разрешения присоединиться к ним. Подчиненные радушно приглашают командира за свой столик. Он наливает молоко себе в стакан, и о чем-то беседуя с ребятами, внимательно наблюдает за ними. Ребята, как ни в чем ни бывало, медленно тянут эту бурду из своих стаканов, закусывая булкой. Тот, кто хоть раз в жизни пробовал такую смесь, поймет меня, какая это гадость!

Но положение их обязывало. Николай сидел как раз напротив комбата, и тот пристальнее всего присматривался к нему. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Наконец, им удалось допить содержимое своих стаканов и наполнить их снова уже чистым молоком.  За все это время шла спокойная мирная беседа за столом. Комбат не спускал глаз с лиц своих подчиненных, пытаясь заметить хоть  какую-то реакцию на выпивку. Ничего их не выдавало, если не считать того, что Вадим и Толик Моисеев раскраснелись то ли после мороза, то ли от волнения. Николай был бледен несколько больше, чем обычно. Но по этому делать выводы было еще нельзя. Командир допил свое молоко, поблагодарил ребят за компанию, напомнил им о том, чтобы не опаздывали из увольнения, и удалился. Пронесло … Ребята облегченно вздохнули. Пронесло, да не совсем.

На следующее утро батальон строился на плацу для развода на занятия. Предстояла подготовка к внеочередному параду 25 декабря в честь 40-летия образования УССР. На трибуне появился комбат. Он говорил о подготовке к параду, порядке, дисциплине и вдруг:

- Курсанты продолжают пьянствовать в увольнении. Командир роты, майор Трахунов, вчера все вовремя вернулись из увольнения?
- Так точно, опозданий не было.
- Вчера я захожу в кафе, а там наших трое курсантов распивают водку.

При  этих словах у Вадима оторвалось все внутри. Все, значит, погорели … - подумал он.

- Так вот, - продолжает комбат, - представляете, увидев меня, они долили в свои стаканы молока, и продолжают пить, как ни в чем ни бывало. Это каким же надо быть алкоголиком, чтобы спокойно пить водку с молоком, да еще и булкой закусывать! Специально за ними наблюдал. Я умею ценить находчивость, выдержку и мужество. Это хорошие качества будущих офицеров. Если бы хоть один из них сморщился или подал вид, я тут же всех троих отправил бы на гауптвахту. Но они устояли под моим взглядом. Поэтому я сейчас не называю их фамилий, они сами  знают, о ком идет речь. Я их запомнил и следить за ними буду внимательно. Если еще хоть один раз будут у них нарушения дисциплины – вылетят из училища, как пробки.

Ребята в строю переглядывались. Фамилии Моисеева и Виноградова можно бы и не называть. Они стояли пунцовыми от волнения, только Бердников был по-прежнему бледен.

Вот теперь, кажется, пронесло, - подумал Вадим, когда комбат сошел с трибуны.

Второй подобный случай, связанный с Бердниковым, произошел почти через год. В Харькове на Сумской, как и во многих старых городах, есть небольшие подвальчики, используемых в качестве закусочных, кафе, небольших столовых. Как-то в такой подвальчик, будучи в увольнении, заскочили Вадим с Николаем. Решили выпить бутылку вина. Буфетчица открывает бутылку, ставит перед ними на стойку. Николай берет два чистых стакана с подноса и начинает их наполнять. В этот момент открывается дверь, и в кафе входит их командир взвода старший лейтенант Тагунков. Он спускается по ступеням, подходит к ним и становится рядом с Николаем. Тот, не поворачивая головы, берет с подноса еще один стакан и наполняет  его. Потом он также молча ставит его перед вошедшим. Командир взвода, буквально опешивший от невиданной наглости, машинально берет стакан. Все молча поднимают, и не слова не говоря, осушают свои стаканы. Взводный так же молча поворачивается и выходит из кафе. И на этот раз находчивость и выдержка Николая спасла ребят.

Удача сопутствовала ему в таких делах. Как-то летом, уже на последнем курсе, он должен был заступать в наряд. После обеда наряду полагался отдых. От самоподготовки они освобождались. Большинство используют предоставленное время, чтобы поспать перед дежурством. Николай же решил за это время сбегать в самоволку. В тире у него была припрятана гражданская одежда. Он выходит из казармы, следует в тир, там тихонько переодевается, ныряет под колючую проволоку, и он уже за оградой училища. Еще 15-20 минут быстрым шагом через Павлово поле, и вот уже   Парк  культуры и отдыха имени Горького. Теперь он   стоит и беседует с группой девушек.

Мимо проходи командир батальона, все тот же подполковник Климчук. Он видит знакомое лицо, но все же сомневается. Это парнишка в гражданской одежде очень похож на его курсанта из  роты Трахунова. Но командир не уверен. Курсантов у него более четырехсот, всех хорошо не запомнишь. Тогда он останавливается недалеко от этой группы, наблюдает за ними, а потом вполголоса обращается к кому-то:

- Товарищ курсант!

Николай повел глазами, словно определяя, откуда раздался этот звук, а потом поворачивается к девушкам и спокойно продолжает беседу. Тогда офицер подходит к ним почти вплотную.

- Товарищ  курсант! – теперь он обращается прямо к Николаю.
- Вы ко мне? Я вас не знаю. Вы, очевидно, с кем-то меня перепутали. – спокойно ответил юноша и снова поворачивается к девушкам.

Сомнения захлестнули комбата. Он был уже почти уверен, что это курсант из его батальона. Не мог же он вести себя так смело. Это ведь неслыханная наглость!  Надо проверить. И он отправляется в училище. Для этого минут двадцать он едет на троллейбусе до Пролетарской площади, садится далее на один трамвай, затем на второй, и почти через час прибывает в училище. За это время, конечно, Николай уже давно вернулся в казарму, разобрал свою кровать и преспокойно отдыхает. И вот в роте появляется разгневанный комбат.

- Смирно! – заорал дневальный на входе.
- Дежурного по роте ко мне!
- Дежурный по роте, на выход!
- Товарищ подполковник, дежурный по роте младший сержант Сыроваткин.
- Кто есть в роте сейчас?
- Наряд и заступиающие.
- Где где кто находится?
-   Наряд убирает туалет, заступающие отдыхают.
-   Проведите к заступающим.

Они входят в спальное помещение, и подходят к койке, где на втором этаже двухэтажной койки спокойно якобы спит Николай, свернувшись калачиком и подложив обе руки под щеку.

Вадим в тот день также заступал в наряд. К этому моменту он уже проснулся и сидел, подшивая свежий подворотничок к своей гимнастерке. И он видит странную картину. Комбат стоит в двух шагах от койки Николая, и, склонив голову, вглядывается в его лицо. Сомнения его не покидают. Наконец, он не выдерживает и подходит к спящему курсанту, смотрит на табличку с фамилией курсанта.

- Курсант Бердников!

В ответ только посапывание. Дежурный по роте тормошит спящего.

- Товарищ курсант!

С широко раскрытыми глазами, будто бы еще не успев отойти ото сна, Николай резко садится на кровати, подносит руку к виску, отдавая честь.

- Здравия желаю, товарищ подполковник! – орет он таким высоким голосом, которого Вадим никогда от него не слышал.
- Здравствуйте. Во-первых, к пустой голове руку не прикладывают, а во-вторых, вы были сейчас в городе?
- Никак нет. В деревне был сейчас у бабушки. Такими пирогами угощала. Жаль разбудили, не успел и попробовать.
- Ладно, отдыхайте.

Когда он удалился, Вадим подошел к Николаю и тот поведал ему эту историю. А через полгода, на выпускном вечере Николай подошел к комбату и сознался, что тогда был именно он.

Кроме выдержки и самообладания Николай обладал еще какими-то сверхъестественными возможностями. К каждому экзамену он учил только 13-й билет. И когда подходила очередь ему тащить билет, он всегда поражал экзаменационную комиссию. Со словами: «Где же тут мой 13-й билет?» он проводил рукой с согнутыми под углом 90 градусов фалангами пальцев правой руки над лежащими на столе билетами. Те, как по команде, поднимались со стола, словно притянутые магнитом, и коснувшись его руки, тут же падали обратно на стол. В этом было что-то магическое. И члены комиссии, как зачарованные, наблюдали за его фокусами. В какой-то момент он останавливал руку и говорил:

- Вот он, мой миленький! Товарищ подполковник, курсант Бердников к ответу готов!

И не дав комиссии опомнится, тут же шел к доске и начинал отвечать по билету. Как это ему удавалось, никто не знал. Возможно, он выбирал не  обязательно 13-й билет. Все остальное было отвлекающим маневром.

Поражало его упорство в достижении цели. В роте был баян, но никто, кроме старшины, играть на нем не умел. Николай поставил себе цель научиться играть на баяне. И теперь все свое свободное время он пиликал на этом несчастном инструменте. Его гнали отовсюду, никому не нравилась эта какофония. Звуки его баяна доносились то из каптерки, то из умывальника, то летом из курилки на улице, то даже с лестничной площадки. И он добился своего. К выпуску он уже прилично играл безо всяких нот.

С таким же рвением он взялся за чечетку. Где только было возможно, он всюду дергался, выбивая  ритмы степа. Стоит бывало у тумбочки дневальным, и если никого из начальства нет, выплясывает все два часа.

Оригинал был он во всем. Чудил, как только мог. Возьмет бывало открытку и начинает писать письмо  другу или девушке с центра. Пишет по спирали, вращая открытку. Ребята с недоумением смотрят с немым вопросом: что ты, мол, делаешь? А он отвечает: «Чтобы мысль не прерывалась, когда читаешь». Или еще. Достал открытку с изображением спящей Венеры и послал ее своей девушке с надписью: «Я хочу всегда видеть тебя такой!». Ребята с нетерпением ждали, что она ответит ему: обидится, или вообще писать больше не станет. Но нет, пришло хорошее письмо от нее, благодарила за открытку.

И еще одной выдающейся личностью в роте был курсант Виктор Сахно. Он тоже был постарше остальных и родом откуда-то из глухой деревни. Был он замкнут, неразговорчив, настоящий такой хозяйственный мужичок. Старшина роты тут же заметил эти его качества, и определил его каптенармусом (кладовщиком личных вещей курсантов). Такая  работа была ему по душе.

Но главной отличительной его особенностью были выдающиеся размеры мужских достоинств. Это его качество доставляло ему немало хлопот. В первую очередь, это насмешки окружающих.  Он стал притчей во всеязыцах. Ребята в этом возрасте, да еще в чисто мужском коллективе, не особенно стесняются в выражениях. Была у них любимая шутка. Возвращается рота с  занятий или обеда, строй распустят у курилки. Лето, жара, все окна в казарме открыты. Окно каптерки на третьем этаже тоже. Вот и орет снизу здоровый недоросль:

-     Сахно! Сахно!

Тот появляется в окне.

- Покажи х… в окно!

И, конечно, хохот окружающих. Шутник доволен больше всех. И, самое интересное, что шутка эта повторялась много раз, до тех пор пока он не стал откликаться. Он уже привык к насмешкам и шуткам, и старался меньше быть со всеми вместе. Ходил в баню с нарядом, чтобы его видело меньше глаз.

В мужском понимании, обладание большими размерами является достоинством мужчины. Возможно, женщины думают по-другому. Но, когда размеры этих достоинств превышают нормальные пределы, начинаются проблемы. С такими проблемами и столкнулся Виктор Сахно. Об этом он поведал Вадиму, когда они ночью оба были во внутреннем наряде по роте. Ночь, тишина, вся  рота спит, не спят только дежурный и дневальный. Хочется спать. В такой обстановке люди как-то тянутся друг к другу. Обстановка располагает к откровенным разговорам. Виктор и раньше замечал, что Вадим никогда не подкалывал, не издевался над ним. Вот и решил он в ту ночь пооткровенничать с ним.

- Ты знаешь, все ребята смеются, подкалывают меня. А сами в то же время втайне завидуют. Я знаю. А ведь напрасно. Ничего хорошего тут нет. Только возникают свои проблемы.

Вадим с интересом слушал собеседника. Его удивило это внезапное откровение товарища. Всем своим видом он показал, что слушает его ему интересно.

«Вырос я в небольшой деревне, - продолжал Виктор. – В деревне, знаешь, все знают все обо всех. Заприметили меня еще с тех пор, когда я бегал без штанов в одной рубашке. И уже тогда матери стали намекать, что я у нее особенный. Подшучивали, что когда я выросту, то стану грозой всех девок в деревне. Время шло, я вырос, стал ходить на гулянки. Девки откровенно побаивались меня. Говорили про себя: «Такой и душу вывернет, до мозгов достанет». Что они имели в виду под словом душа, я еще не понимал. Ни одна не хотела гулять со мной. Все мои ровесники уже успели попробовать, да уже и по несколько раз, а мне так никто и не давал. Как-то зашла к нам бабка Одарка, бойкая такая на язык старушка. Матери в это время не было дома. Стало она меня расспрашивать, что да как. Действительно ли у меня такой. Я смущаюсь, не знаю, что ей отвечать. «Знаешь, тебе нужно попробовать, - говорит она мне. « Девка тебе не подойдет, тебе нужна опытная баба. Она тебя оценит и научит всему. Лучше всего, сходи к Гальке Сорочихе, она живет на краю деревни у самого пруда.  Она вдова, муж у нее погиб в войну, дочке ее лет тринадцать. Она баба здоровая, до мужиков жадная, только они не ходят к ней, побаиваются ее. Если хочешь, я замолвлю за тебя ей словечко». Я тогда отмахнулся от ее совета, но слова ее запали мне в душу. Стал я все чаще думать об этом. Куда не иду по деревне, а ноги все несут меня к Галькиному дому. Раньше и не замечал ее, а теперь все разглядываю. Как-то прохожу мимо, а она в огороде что-то полет нагнувшись. Сверху в одном лифчике, снизу подол подобрала, ноги почти все видны. Видел ее еще раз, как она в пруду купалась. Залез в камыши, подглядывал за ней. Тело у нее крепкое, здоровое. Сиськи, во! Взыграло все во мне. Решился все-таки я: пойду к ней. Вопрос стал теперь: как к ней подойти? Что говорить? Напрямую же не скажешь: так мол и так, хочу с тобой попробовать. Решил действовать через бабку Одарку. Встретил ее как-то в деревне и  попросил намекнуть Гальке. «Не волнуйся, сынок, - говорит она мне.- Обкатает она тебя. Удовольствие свое справишь».
Выбрал я день,  когда школьников куда-то на весь день увезли на автобусе, и дочку Галькину тоже. Для храбрости глотнул стакан самогона и пошел. Прихожу к ней, а она сразу: «Пришел? Чего, раньше-то не приходил? Я уже давно тебя жду. Заходи в дом». Захожу я в дом, топчусь у дверей, а она кровать разбирает. «Правда, говорят, что у тебя такой здоровый?» Я только краснею, мычу что-то в ответ. «Ну, покажи …» Тут я весь и обмяк, весь хмель из головы вылетел. Представь, как молодому парню,  который еще девок не щупал, вот так снять штаны перед бабой? «Да, не стесняйся же, показывай. За этим же пришел». Стал я медленно штаны расстегивать, а она подошла, помогает. Добралась. «О-о-о, это дело, - говорит она. – Тут другой подход нужен. Раздевайся». Сняла она с кровати теплое одеяло, постелила на пол, на коврик, поставила слева и справа по табуретке. «Иди, ложись, - командует она мне». Я послушно иду ложусь. Она подходит стягивает с меня трусы, потом снимает с себя рубашку и предстает передо мной во всей ее женской красе. А тело у нее, действительно, было красивое, аппетитное. В свои тридцать пять, если бы не полнота, вполне могла бы сойти за девушку. Поглядел я на нее, все так и полыхнуло во мне. Сгреб я ее и потащил к себе. «Погоди, - говорит, - я сама».  И сама садится сверху, руками упираясь в табуретки. И так медленно, медленно опускается. Мне не терпится, а она сдерживает меня. Знаешь, когда вот так опускаешься на брусьях, наступает какой-то момент, когда мышцы переключаются. Вот такой момент у нее и наступил. Руки не выдержали, и она так и села с ходу на меня. Как заорет, слышу давится …»

При этих словах, Вадим, слушавший его до этого момента серьезно и со вниманием, не выдержал, и закатился смехом. Особенно, добило его слово «давится». Виктор попытался сделать вид, что обиделся, а потом и сам начал хохотать вместе с Вадимом. Насмеявшись, он продолжил свой рассказ.

«Еле выполз я из-под нее. Больно было обоим. Она поохала, поохала, да и говорит мне: «Приходи завтра, когда дочка в школе будет, все у нас получится». И, действительно, получилось. Потом она мне прохода не давала. Весть обо мне разнеслась по всей деревне. Теперь не только вдовы, но и замужние женщины мне прохода не давали. Но не со всеми получалось. Так вот!»

Так Виктор поделился с Вадимом самым интимным в своей жизни.


Глава  34   Первый курсантский отпуск

Буквально с первых дней пребывания в училище каждый курсант мечтал о доме, об отпуске. Ежедневная жизнь, когда ты занят до предела, когда нет буквально минуты, чтобы побыть одному, когда нельзя никуда отлучиться, не спросив разрешения, когда ты полностью себе не принадлежишь – настолько утомляет морально и угнетает, что хочется из этого вырваться, хотя бы на короткое время. А об отпуске мечтали, как о высшем благе. Почти каждый курсант имел записную книжечку, где запись каждого дня начиналась, например: “прошло 152 дня, осталось 157”.  Все так ждали отпуска и так стремились к нему, что это даже сказывалось на здоровье. Если в течение учебного года в санчасти постоянно находилось 60-70  человек, то к моменту отпуска санчасть пустела. Все оказывались здоровы.

Больше всего ребята скучали по дому. Вадим вспомнил, как один раз родители зимой его “украли” на одну ночь домой. Дело в том, что курсантам запрещалось покидать пределы гарнизона без отпускных документов. Родители приехали навестить его в субботу. В училище выписали ему увольнительную до вечерней поверки в воскресенье. Поехали они в гостиницу,  где его накормили всем домашним,  и родители стали собираться  уезжать домой. И тут возникла идея: а что если и ему с ними поехать домой в Купянск, а завтра вернуться в Харьков. Уж очень ему хотелось хоть на пару часов попасть домой. Поколебавшись немного, так и решили сделать.  Тогда в Купянск ходил маленький автобус, и делал он 3-4 рейса за сутки. Обычно от Харькова до Купянска он шел 3,5 часа, но была зима, снежные заносы, и в пути они пробыли более 6 часов. Порой пассажирам приходилось выходить и толкать автобус,  вытаскивая его из снежных заносов. Домой добрались уже в двенадцатом часу. А утром в 11 он был уже на железнодорожном вокзале, и уже к  шести вечера прибыл в Харьков.  И это только для того, чтобы одну ночь побыть в родительском доме, настолько была у него сильна ностальгия по дому.  Но все-таки,  хоть одну да ночь, он побыл дома, поспал в своей кровати. А теперь впереди его ждал целый месяц дома. Но для  этого нужно было подготовиться и сдать экзамены за первый курс. И не просто сдать, а сдать, как можно лучше. Экзаменов было 5, последним был ФИЗО. По физкультуре они сдавали: военный комплекс №1, упражнение на брусьях, упражнение на перекладине, лазанье по канату с углом и последним был прыжок через “козла”  “Козел” многим давался нелегко. Курсант разгоняется, прыгает, раздвигая ноги и опираясь руками на снаряд, перемахивает через него.  Вадиму “козел”, как и все остальные упражнения, давались легко. Но не у всех это получалось. Вместо того, чтобы перемахнуть через “козла”, неудачники просто с разгона садились  на него. И, казалось, ничто не сможет  заставить их сделать это упражнение. А любой несданный экзамен сокращал отпуск на 10 дней. Только через десять дней можно было повторить попытку. А отпуск – это же святое! И вот какой-то шутник за “козлом” в месте приземления написал крупными буквами на песке: “ОТПУСК”. И это сыграло роль. Даже Шинкаров, который мешком висел на перекладине и плюхался на “козла” с разгона,  на этот раз перемахнул ласточкой через него. Все!…  Экзамены сданы, первый курс закончен успешно. Впереди отпуск! Ура!!!

Осталось провести одну ночь в казарме, а утром получить проездные и отпускной билет, а потом СВОБОДА. Ночь Вадим спал плохо, часто просыпался, но тут же приятные мысли охватывали его, и он сразу же засыпал, предвкушая радости завтрашнего дня. Завтра, уже завтра он будет дома! Едва дождался  он завтрака, после которого ротный стал выдавать отпускникам документы. Последовала еще часовая лекция, как вести себя в отпуске, и только потом их отпустили.

Проездные документы курсантам военных училищ, как и солдатам,  выписали для проезда в общем вагоне  железнодорожного транспорта. Поезд на Купянск уходил вечером, и только ночью он будет дома. Ну, уж нет! На перекладных, на автобусах, на пригородных поездах, Вадим мчится в родной город. И уже в 8 вечера он дома. Целый день в пути, но зато выиграл 2-3 часа,  зато он уже дома… А дома ждут его: сон без команд “ПОДЪЕМ” и “ОТБОЙ”, мамина еда, интересные книги, встречи с друзьями, купание в речке, танцы по вечерам без страха опоздать на вечернюю проверку. Гуляй, хоть до утра! И самое главное – общение с родителями.

Первые дни отпуска Вадим только отсыпался и проводил время с родителями. Затем потянуло его к друзьям, в город на танцы.

Отглажена форма, простые курсантские погоны заменены на парчовые, начищены до блеска хромовые сапоги и в полном блеске он отправляется на танцы в город в парк. Здесь его ждут встречи с друзьями, одноклассниками, знакомыми девчонками, которых он не видел уже целый год.

А путь  до города не близок, почти как до школы, все 6 километров. Но что ему теперь эти расстояния, когда они каждую неделю такой же путь всей ротой проделывали в баню, да еще по ночам. А тем более, когда идешь по родному городу, по которому так скучал, то ни времени, ни усталости совсем не замечаешь. Пытливый глаз юноши тут же замечал изменения, произошедшие за этот год. Вот отремонтировали и выкрасили перила двух мостов через Оскол. Ох, уж эти два моста! По извечной традиции молодежи шли постоянные конфликты из-за девчонок между горожанами и “заосколянами”, жителями поселков сахарного завода, железнодорожного депо и силикатного завода. По неписаному правилу, мост, лежащий ближе к городу, принадлежал горожанам, а второй, через 50 метров от него мост – “заосколянам”. То и дело по вечерам, когда парни из Заосколья возвращались с танцев, на первом мосту их встречала группа городских парней. Начиналось выяснение отношений. Как правило, до драк не доходило, но до унижения – очень часто. “Залетных гостей” заставляли мерить спичкой мост под шутки и улюлюканье толпы. Та же участь ждала и городских парней, когда они возвращались домой из-за реки. Здесь уже “заосколяне” руководили измерением моста. Изменилось ли что-нибудь за время, пока Вадим был в училище? Возможно, что его вечером ждет эта унизительная процедура. Но он просто надеялся, что человека в форме никто трогать не будет. Вот напротив старого углового магазина, как его называли обычно “Шестой” по его номеру,  построили новый с огромными витринными стеклами магазин. Со старым магазином у Вадима тоже связаны воспоминания. Как-то в вначале зимы, когда только-только стала река, отец попросил Вадима по пути из школы купить ему сигарет. Отец был в это время болен и не выходил из дому. А Вадим забыл о просьбе отца. Когда он поздним вечером вернулся домой, отец спросил его о сигаретах. Самолюбие не позволило молодому человеку сознаться в том, что он просто забыл об этой просьбе. В ответ он что-то невразумительное промычал и тихонько без пальто выскочил на улицу и помчался в город. До “Шестого” было не менее 2х километров, но, если напрямую, через реку,  то на полкилометра поближе. Он рискнул через реку. Пронесся через поселок, закончились дворы,  начался луг, впереди белела чуть засыпанная снегом река. Под ноги то и дело попадались кочки, ноги скользили по мерзлой траве, но он не замечал этого. Лед у самого берега был достаточно крепким, даже не потрескивал под ногами. Это придало ему уверенность. Не сбавляя скорости, понесся дальше. На средине реки лед был тоньше, он стал трещать и прогибаться под ногами. Но останавливаться было нельзя, а что ждало его впереди, он не знал, а до противоположного берега было еще метров 50. Сердце стучало, как молот, внимание наряжено было до предела, сильные ноги несли его все дальше. Впереди темнела огромная полынья. Не сбавляя скорости, стал ее огибать. Вдруг  под ним отломилась большая льдина и вместе с ним поплыла к противоположному краю полыньи. Не дожидаясь, когда она ударится в ее берег, он перепрыгнул зияющую темень воды и понесся дальше. Опомнился Вадим только тогда, когда ступил на твердый берег. И только тогда до него дошло, какой опасности он подвергался. От берега реки до “Шестого” рукой подать. Это расстояние он преодолел за одну минуту. Запыхавшийся и разгоряченный Вадим влетел в магазин.  К счастью, очереди у кассы не было. Вот уже заветные две пачки сигарет в кармане, и можно отправляться в обратный путь. На сей раз испытывать судьбу он больше не стал, вернулся домой по дороге. Весь обратный путь он проделал тоже бегом, в общей сложности на все ушло у него менее получаса. Влетел в кухню, быстро сунул сигареты в свой школьный портфель, и, как ни в чем небывало медленно зашел в комнату. Отец встретил его вопросом:

- Ты сигареты купить не забыл?

В ответ Вадим отрицательно покачал головой, вернулся в кухню за портфелем, достал сигареты и вручил их отцу.  Отец поблагодарил его, ничего не сказал, только внимательно посмотрел на сына. Отец все понял, но вида не подал. Ему нравилось, когда сын поступал по-мужски. Ах, если бы он все знал…

Путь Вадима в парк проходил недалеко от его друга Виктора Морозова. “Зайти – или не зайти?”- колебался курсант. “Нет, лучше я потом к нему зайду специально” – решил он сам для себя. Своего друга он не видел уже больше года. Виктор поступил в ХАИ – Харьковский авиационный институт. Они учились в одном городе, но встретиться за весь год им так и не удалось.

А вот мимо  этого дома пройти равнодушно было уже никак нельзя. Здесь жила “Осыка” - Нинель Оситковская. Сердце сладко сжалось при только упоминании этого имени. В памяти сразу возникла картина той ночи после выпускного вечера в школе, ее губы, тепло и упругость ее тела и незабываемое: “Вiдпусти – нэ вiдпущу”. Где она сейчас? Говорили, что она вышла замуж за своего Дубовика. Наверное, она сейчас с мужем где-то в Харькове.




Глава  35 Первая потеря

За сладкими воспоминаниями незаметно пролетела остальная дорога до парка. Опомнился он только тогда, когда услышал звуки музыки на танцплощадке. Музыка уже играла, но танцующих на площадке еще не было. Да и вокруг площадки людей было мало. Вадим с удовольствием прошелся по знакомым аллеям парка, вспоминая школьные годы. На скамейках сидели парочки, но все какие-то молодые, незнакомые. Год назад он знал почти всех, а сейчас подросли новые, молодые. Они тоже с интересом рассматривали человека в курсантской форме.

Вскоре совсем стемнело. Курсант подошел к танцплощадке. Людей стало побольше, появилось много знакомых лиц. Знакомые ребята подходили к Вадиму и не узнавали его в форме, но потом все в один голос говорили, что форма ему очень к лицу. При этом он очень гордился собой.

В толпе увидел Виктора.  Увидев друг друга, они бросились в объятья, встреча их была радостна и долгожданна. Друзья, забыв про танцы, бродили по парку, и, казалось, их разговорам не будет конца.  И все-таки, удовлетворив свою первую жажду общения,  они снова оказались у танцплощадки.  К  ним подошел еще один знакомый – Юрка из Заосколья. Вадим с ним был хорошо знаком по комсомольской работе.  Завязалась общая беседа. В ход пошли анекдоты и забавные случаи из студенческой жизни.  Казалось, что все забыли, для чего они пришли сюда. Вскоре к ним присоединился незнакомый парень в светлой тенниске и модных брюках. Постоял молча рядом с ними несколько минут и удачным анекдотом незаметно вошел в компанию и через четверть часа был уже “своим парнем”.  В молодости это легко получается.

Узнав, что Вадим и Юрий из Заосколья, сам предложил им после танцев подвести их к дому. Сказал, что у него здесь машина. Вадим обрадовался, надо же, так повезло! Обратно не шагать 6 километров, а отвезут тебя, как барина, на машине. От этих мыслей новый знакомый показался ему еще более симпатичным.
 
Наконец, ребята, купив билеты в кассе, зашли на танцплощадку. В это время играл уже оркестр. Вадим  приглашал знакомых девушек, хотя их здесь было не так уж много. После каждого танца ребята собирались снова вместе.  И во время очередного антракта все вышли покурить. Вадим не курил, но вышел с ними за компанию. Новый парень вдруг засуетился:

- Ребята, у меня назначена встреча с девушкой в 11-00. Она поедет с нами. Сейчас я ее встречу, а вы после танцев подходите к воротам. “Москвич” будет стоять метрах в пятидесяти от входа. Синий такой. Если вдруг опоздаю, подождите немного. Да, я не взял часов. Вадим, дай мне свои, а то я боюсь опоздать на встречу.

Вадим, поддавшись этому напору, нехотя снял свои наручные часы “Слава” и сам надел на руку парню.

- Еще, Виктор, дай свой пиджак, а то уже прохладно, может,  придется  долго ее ждать.

Виктор снял пиджак и накинул его на плечи парню. Последний скрылся в темноте аллеи, а ребята вернулись на танцплощадку. Какое-то нехорошее предчувствие закралось в душу Вадима. Слишком уж все красиво получалось. Такой обаятельный и общительный парень, да еще с машиной, а часов своих не имеет. Интерес к танцам сразу же как-то угас. Он едва дождался, когда оркестр сыграет прощальный марш и на площадке погасят свет. Вместе с Виктором и Юрием они направились к выходу. Ни у ворот, ни на улице машины нигде не было. Они надеялись, что их новый знакомый просто опаздывает. Им казалось, что свет фар издали приближающейся машины будет их предметом ожидания. Но очередная машина проезжала мимо, а они все стояли и стояли у ворот закрывшегося парка. Время шло, а вместе с ним таяла надежда. Юркины часы показывали уже начало первого, а машины все не было. Тогда до них уже дошло окончательно, что они стали жертвами мошенника. Впервые Вадим встретился с таким явлением. Обидно было ему до слез. Жаль было не только часов, которые он так любил, но и себя, за то, что дал возможность какому-то авантюристу так дешево себя провести, а еще более жалел он Виктора, который лишился своего, возможно единственного, пиджака.  Можно было только предположить, в каком настроении он возвращался домой. Спал он плохо, снова и снова проигрывая все события прошлого вечера, и переживая неудачу.  Часы эти дались ему нелегко. Стояли она тогда 160 рублей. Сумма для  курсанта немала, если учесть, что государство им платило на первом курсе по 75 рублей, на втором – 100, а на третьем – 150.  Ежемесячно родители  присылали ему перевод на 100 рублей. Но он поставил себе задачу – за первый курс сэкономить 750 рублей для покупки пылесоса “Ракета” родителям в подарок.  И эту задачу он выполнил. Исходя из этого, можно было себе представить, что он жил весьма скромно, не позволяя себе тратить мало-мальски крупные суммы.  На курсантские потребности и редкие увольнения денег хватало, а  роскошничать себе он не позволял. А переживал он оттого, что лишился нужной ему вещи, и восстановить эту потерю он сможет не так скоро. О своей неприятности родителям Вадим решил не говорить,  зная, что они тут же предложат ему деньги на покупку новых часов, а вводить их в лишние расходы ему не хотелось. И так мать тратила на него, на его отпуск деньги, ничего не жалея, из тех небольших средств, которыми они с отцом зарабатывали. 




Глава 36 Интересное  предложение

Несколько последующих дней мысль об этой потере портила ему настроение. Но молодости не свойственно долго помнить о неудачах. А тут судьба, как бы компенсируя эту потерю, предоставила ему интересное предложение. Руководитель подшефной подсобной животноводческой фермы через отца Вадима  передал сыну предложение сделать доску почета лучших работников фермы. За это он обещал хорошо заплатить.  Вадим с удовольствием взялся за дело. Уже на следующий день он был на ферме и фотографировал работников и работниц фермы.  В его распоряжении был старенький фотоаппарат “Любитель-2”. С его помощью он отснял пару пленок, проявил их,  и уже вечером приступил к печати. Нонна Ивановна сидела с сыном до позднего вечера, помогая ему проявлять фотографии, сам же он сидел за увеличителем. На следующий день фотографии были готовы, он аккуратно их наклеил на картон, красивым почерком (почти чертежным) подписал фамилии и отнес директору фермы. Тот пришел в восторг, так быстро и так хорошо была выполнена работа. На радостях он “отвалил” Вадиму 450 рублей!

Курсант был вне себя от радости. Такие деньги! Он не только сможет купить себе новые часы, но денег хватит и на новый фотоаппарат “ФЭД-2”, о котором он столько мечтал. От простого “ФЭДа” он отличался тем, что снималась задняя крышка, облегчая доступ к пленке.

Кроме того, ему посыпались заказы от работников фермы, которых он снимал. Люди заказывали по 2-3-5 фотографий, платя за каждую по 50 копеек. Это принесло ему еще около 50 рублей.

Теперь утрата была забыта, и он мог спокойно наслаждаться отпуском, предвкушая удовольствие покупки нового фотоаппарата по возвращению в Харьков. Дни проходили за днями, он успел уже вдоволь накупаться, позагорать, пообщаться с друзьями. Почему-то старые друзья теперь уже меньше его интересовали. Он начинал скучать по своим однокурсникам. И в один из дней он решил навестить своего друга в Харькове Виталия Близнюка. Отец сказал ему, что рано утром в Харьков пойдет заводская машина, на которой он сможет туда добраться. Машина уходила очень рано – в 4 часа утра, но это устраивало Вадима. Ему хотелось пораньше попасть в город, чтобы побыть с другом, побегать по магазинам и успеть вернуться на рейсовом автобусе. Чтобы не осложнять себе жизнь, решил ехать по гражданке. В светлых брюках и белой рубашке. Уже в 3-45 он стоял у проходной завода. В начале пятого машина выехала из ворот, и в кабине вместе с шофером сидела женщина. Больше места в кабине не было, оставалось только ехать в кузове.  Раздумывать было некогда, он быстро вскочил в кузов, и машина двинулась в путь. Ни тента, ни скамеек в кузове не было. Впереди у самой кабины стояла только металлическая бочка, в которой плескались не то бензин,  не то масло, валялись какие-то троса и помятое ведро. Когда выехали за город, водитель подъехал к скирде соломы, и большую охапку бросил в кузов Вадиму. На этой соломе юноша устроился довольно комфортно. Все было бы неплохо, но чем дальше они ехали на запад, тем  хуже становилась погода. Тучи становились все темнее и темнее, впереди уже блестели молнии.

Не успели они проехать и полдороги, как начался дождь, который перешел в ливень. Ни зонтика, ни плаща у Вадима не было. Водитель бросил ему какой-то старый грязный брезентовый плащ, под которым тот укрылся, распластавшись на соломе. Более ни менее плащ защищал его от дождя, все было бы неплохо, если бы не бочка. Под потоками дождя на верхней ее крышке скапливалась вода, смешиваясь с бензином или маслом, и при первом же ухабе аккуратно сливалась на Вадима. Плащ все больше намокал, пропитываясь смесью воды с бензином. Когда проехали Чугуев и до Харькова оставалось  менее часа езды, дождь стал быстро стихать, а в пригородах Харькова уже выглянуло солнце. Умытый ночным дождем, город просыпался, радуясь наступающему солнечному дню. Не радовался только Вадим. Когда он вылез из-под этого плаща, на него смотреть было страшно. Светлые брюки и рубашка были мокрыми и грязными в пятнах масла. В таком виде нельзя было показываться на улицах города. Едва уговорил водителя сделать крюк, чтобы подъехать к дому друга. В 8 утра он уже звонил в двери Виталия, с ужасом представляя, что не застанет его дома. К счастью, друг оказался на месте. Его заботливая мама тут же сняла с гостя мокрую и грязную одежду, а Виталий предложил ему свои брюки и рубашку. В этом наряде так он и пробегал весь день по городу. А вечером, когда он вернулся в гостеприимный дом, там его ждали уже чистая и выглаженная одежда. От всей души он благодарил друга и его мать за заботу.

Все заканчивается когда-то, а хорошее кончается еще быстрее. Закончился и отпуск Вадима. Нужно было возвращаться в училище. Впереди еще был целый год учебы до следующего отпуска.


                Глава 37 Второй курс

Всех прибывших отпускников собирали в спортивном зале, а для чего Вадим не знал. Когда он вошел в спортзал, там на скамейках, матах и просто на чемоданах сидело уже человек 50 из его роты. Ребята смеялись, шутили, говоря, что им будут “ломать целки”. Вадим смеялся, не придавая этому значение, считая это просто грубой шуткой.

К 18 часам собрались практически все курсанты 12-ой роты. Прозвучала команда “Смирно!” и в зал вошел командир роты в сопровождении огромного роста медсестры. Она была почти на голову выше майора и весом не менее 100 кг. Командир приказал роте построиться и по строевым отделениям подходить к медсестре. Пока рота строилась, женщина на столе разложила свои баночки-скляночки, стеклышки, банку с деревянными палочками с намотанными на них с одного конца ватой.

- Первое отделение в одну шеренгу становись! – прозвучал голос командира отделения.
- Отделение кру-гом!
- Снять штаны! – громко пробасила уже медсестра.

Курсанты в недоумении, поглядывая друг на друга, стали расстегивать бриджи .

- Спустить штаны до колен! – басила дальше медсестра.

Только шеренга выполнила эту команду, как прозвучала новая:
- Опустить трусы, наклониться вперед, руками раздвинуть ягодицы!

С недоумением и страхом молодые ребята стояли в неловких позах, постоянно оглядываясь. Они смущались и краснели, и только грубыми шутками старались скрыть свое смущение. Медсестра же деловито шла позади строя и втыкала каждому в задний проход палочку с ватой. Таким образом она брала мазок для анализа на дизентерию.  Без этого допускать в казарму всех прибывших из отпуска было нельзя.  Так через эту процедуру пропустили всю роту отделение за отделением.

За отпуск немного отвыкшие от казармы и дисциплины, ребята вяло выполняли команды. Но командир роты и старшина расслабиться им не дали. Быстро были “закручены все гайки”, и курсантская жизнь вошла в свое русло.  Теперь курсанты снова считали дни до следующего отпуска, отмечая их в своих дневниках.

Одним из специальных предметов, которые курсанты начали изучать на первом курсе, было авиационное вооружение самолета ТУ-16. Согласно штатного расписания, в экипаже стрелки-радисты управляли задней нижней турельной установкой, оснащенной двумя 23 мм авиационными пушками ГШ-23. Они должны были не только уметь хорошо стрелять из этих пушек, но и уметь их чистить, разбирать и собирать. Учить их этому должны были начальники связи авиаэскадрилий, а для этого курсанты должны были сами в совершенстве знать это оружие, чтобы потом грамотно учить своих будущих подчиненных.
 
На занятиях после прохождения теории будущие начальники связи учились практически разбирать и собирать  пушки. На показательных  занятиях старшекурсники разбирали и собирали пушки под музыку с завязанными глазами за минимально короткое время.

После отпуска на первом же занятии по авиационному вооружению преподаватель дал задание классному отделению, где учился Вадим, вычистить пушки и густо смазать их какой-то новой для них смазкой. До этого они никогда такой операции не делали.  Что-то в этом было не так. Какие-то нехорошие предчувствия  закрались им в души. Вскоре они поняли, что эта новая смазка является консервацией, значит,  занятий на этих пушках больше не будет.

  Поползли слухи, что их факультет расформировывают. Тревога и неуверенность в завтрашнем дне поселились в душах молодых людей. Что с ними дальше будет? И вот, наконец, на построении им зачитали директиву Главкома ВВС, что в ХВАУСе сокращается факультет начальников связи авиаэскадрилий, а вместо него создается факультет, который будет готовить техников по радиосвязному и навигационному оборудованию самолетов ТУ-16. Это был гром среди ясного неба! Их спустили с небес на землю в прямом и переносном смысле. Вместо летного состава – в наземные техники. “Селедка” на погонах! – возмущались они. Дело в том, что тогда летно-подъемный состав носил желтые (золотые) погоны, а технический состав – белые (серебренные). Летный состав всегда считается выше по своему положению, чем технический. Как правило, все командование в авиации назначается из летного состава.  А теперь их ждала участь наземного технического состава.

За время учебы на первом курсе курсанты настолько свыклись  с мыслью, что они будут летать  , что даже только одна мысль о работе техниками на земле была для них унижением.

Сразу же после построения началось брожение. Возмущенные такой несправедливостью, горячие головы тут же сели писать рапорта об отчислении из училища.

Вадим уже забыл о том, что при поступлении в училище он совсем не стремился летать. Теперь же, после года учебы, для него, как и для всех его однокашников, переход на “земной” факультет показался просто трагедией.

Рапортам никто хода не давал, им объявили, что даже рассматривать их не будут, а если кто-то уж очень будет настаивать, то его переведут в солдаты, но в срок службы этот год в училище засчитываться не будет. И огромное количество написавших рапорта на следующий день забрали их. Непреклонным в отделении, где учился Вадим оставался только Юрка Тютин. Он всю жизнь мечтал летать, и его не устраивало будущее, которое ему теперь готовили. Не мытьем, так катаньем он старался добиться отчисления из училища. Быть выгнанным за нарушение воинской дисциплины не хотелось. Так ненароком можно попасть и под трибунал. Тогда он решил добиться отчисления по неуспеваемости. Но и здесь его предупредили, что ему не удастся скрыть свою учебу в ХВАУСе при поступлении в летное училище, а отчисленного за плохую учебу туда его вообще не примут.  Итак в результате все остались на своих местах. “

“Летные” предметы теперь из программы исключили, а включили чисто “технические”. Поначалу курсантам очень не хотелось изучать эти ненавистные предметы, но потом втянулись, понимая, что по окончанию училища они получат прекрасную специальность, а в случае увольнения из армии смогут работать в радиомастерских, телеателье и прочих организациях, где требуются грамотные специалисты, знающие радиотехнику.  В конце концов, не об этом ли мечтал Вадим при поступлении в училище?

Так прошел весь 1956 год и половина следующего. Близился отпуск после второго курса. Он уже написал родителям, что вначале отпуска он собирается посетить деда в Малой Виске. С дедом у них были особые отношения. В последние годы войны и первый год после победы дед ему заменял не только отца, но и даже мать. Он был строг, суров, но справедлив. Он нежно любил внука, хотя это не мешало ему держать его в строгости и наказывать, порой даже физически. Вадим тоже любил деда и относился к нему с большим уважением, хотя и долго дулся на него за его женитьбу, в результате чего он вынужден был уехать из Виски. Но потом, повзрослев, он простил это деду. Иван Иванович всегда верил в то, что из Вадима получится хороший человек. Он считал, что Вадим еще никак не проснется от детства. Дед писал в училище внуку, интересовался его делами. Внук подробно описывал свою армейскую жизнь. Тогда дед решил написать командованию училища. В письме он описал военные традиции семьи,  и попросил сообщить ему, как учится его любимый внук. Командование не пожалело добрых слов о своем воспитаннике и направило благодарственное письмо деду за воспитание такого внука. Дед с удовольствием копию этого письма прислал Вадиму. Многое, как оценивал потом курсант, было сказано авансом в его адрес, но все же было приятно, что дед получил удовольствие, читая это письмо. Ведь он считал, что сыграл немалую роль в воспитании внука. Иван Иванович писал, что очень скучает по внуку, и очень хотел бы его увидеть в военной форме.  Вадим решил уважить просьбу деда.


Глава 38 Снова в отпуск

И вот сдан последний экзамен за второй курс, получены отпускной билет и проездные документы. Поезд Новосибриск – Одесса увозит Вадима в родные места, где он уже не был уже более трех лет. Приехал он в Виску, но жить в доме деда он не стал, уж больно ненавистна была ему эта Катька, как ее называли все родные Вадима. Остановился у своего закадычного друга Павла, с которым связывала его дружба со второго класса. Павел поступил на механический факультет Белорусского политехнического института, закончил уже третий курс и сейчас был дома на каникулах. Родители Павла встретили Вадима радушно и гостеприимно. Друзья после долгой разлуки не могли долго наговориться.

На следующий день Вадим посетил деда. Время выбрал он так, чтобы не встречаться с Катькой, которая была на работе. Иван Иванович уже несколько лет не работал, был на пенсии. Ему уже перевалило за семьдесят, и стоять по несколько часов у операционного стола у него просто не  хватало сил. К тому же, его уже много лет мучил ишиас, а в последние годы боли уже стали непереносимые.  Теперь он постоянно находился дома, по возможности занимался садом, и очень скучал без общения. Шесть десятков лет он привык вести активный образ жизни, и теперь вынужденное безделье угнетало и давило его. Приезд внука был для него большим событием. Он увидел насколько повзрослел и возмужал юноша, ему было приятно, что он становится все больше похожим на их, сисмеевскую породу.

А Вадим заметил, как за это время сдал дед. Гордый, строгий его взгляд как-то померк. Голос прежде властный и твердый, теперь стал тихим и заискивающим. Спина согнулась под тяжестью лет и жизненных невзгод. Он весь поник и как будто стал меньше ростом. Со слухом и тогда у него были нелады, а теперь стало еще хуже. Приходилось буквально кричать ему на ухо.

Незаметно в разговорах и воспоминаниях пролетели 4 часа. Покидал деда он с чувством боли и горечи. В этих чувствах было все: и сочувствие к родному  человеку, столько сделавшему для него, и тоска по прерванному детству в этом гнезде, и ностальгия по прошлому. Он еще тогда не знал, что видел деда в последний раз. Но молодости не свойственно грустить  и долго помнить грустное. Вскоре мысли молодого человека переключились на другое.


                Глава 39  Новая встреча               

К концу дня Вадим сказал Павлу, что хотел бы навестить Виолетту. Друг вызвался его проводить.  По дороге гость рассказал своему товарищу обо всем, что касалось его увлечения Виолеттой, и что потом произошло после ее письма.  Он рассказывал ему какие нежные письма  писала она ему, какую надежду ему подавала.  Тактичный друг попытался ему намекнуть, что его девушка стала уже далеко не той, какую он знал 3 года назад. В тот год, когда она  вернулась в Виску после неудачного поступления в медицинский институт, она встречалась с Виктором Белкиным, и в общем-то вела далеко не безгрешный образ жизни. А Виктора знали все. Уж он-то своего никогда не упустил бы.  Приехал он в Виску из большого города лет пять назад, в то время,  когда еще там был Вадим. Его самодовольный наглый вид раздражал не только учителей, но и одноклассников. На язык он был остер и вел себя нагло с  ребятами и с девчонками. В нем чувствовалась какая-то независимость и необузданная дикая мужская сила. А это нравилось девчонкам, и они к нему буквально липли.

Вадим слушал в пол-уха своего друга, ему просто не хотелось верить в то, что его кумир, его идеал, эта святая девушка, могла серьезно связаться с таким поддонком.  Очевидно, это были просто наговоры, сплетни, ничем не обоснованные.

Так за разговорами они незаметно подошли к ее дому. Вот и знакомый двор, знакомое крыльцо. Сколько раз в своих мечтах и снах Вадим оказывался у этого заветного крыльца. И вот, наконец, это произошло. Друзья постучали. У Вадима бешено забилось сердце, когда за дверью раздались знакомые шаги. Дверь распахнулась и на пороге показалась ОНА. Вадим стоял за спиной Павла, несколько прикрытый дверью, так что она увидела его не сразу.

- Здравствуй, Павел. Хорошо, что ты зашел. Проходи в дом.

И в этот момент она увидела Вадима. Глаза на мгновение вспыхнули тревожно и радостно, но она быстро взяла себя в руки.

- Здравствуй, Вадим! Как я рада, что вы зашли, ребята. У, как ты изменился, Вадим. Знаешь, а тебе форма идет.

Пока девушка говорила, Вадим с жадностью вглядывался в ее лицо, искал знакомые черты, знакомый взгляд, знакомое выражение лица. Все это было, но она изменилась. Изменились прическа, волосы она обрезала и выкрасила совсем в белый цвет. Фигура пополнела и вся она стала какой-то более женственной. Юноша решил взять себя в руки, вести себя сдержано, ничем не выдавать своих чувств, по возможности, дать понять ей, что он обижен на нее за то письмо, прервавшее их переписку надолго.

В дом друзья не пошли, сидели и болтали на лавочке возле дома. Вадим прихватил с собой фотоаппарат, и они фотографировались поодиночке и попарно. В ход пошла авиационная фуражка курсанта. Она шла всем, особенно хорошо смотрелась в фуражке девушка. Скорее всего, ей бы очень пошла военная форма. Невольно он продолжал любоваться ею. Как бы он не обижался на нее, но все-таки это же была она, его любовь и мечта.

Закончив фотографироваться у дома, друзья решили прогуляться в сторону яра, прежде их любимое место для прогулок.  До яра било совсем недалеко, минут пять-семь ходьбы. Несколько минут пути вдоль больничного забора и ты уже на месте. Вешние воды и дождевые потоки веками продолжали свою разрушительную работу, размывая глинистый грунт, промывая глубокий каньон, и все больше удлиняя его. С годами его края становились более пологими, обрастали травой и кустарником, а в месте, где вода низвергалась с двадцатиметровой высоты, краснела на солнце свежая глина. Вешние воды стекали с полей, и собираясь в ручьи, текли к каньону и по дну его несся мощный мутный поток, впадая в реку Высь. Такие пологие каньоны на Украине называют ярами. Вот такой яр и был недалеко от дома Виолетты. Ребята любили эти места. Здесь чудно пахло чабрецом,  на мягкой траве можно было хорошо посидеть, а при необходимости уединиться за одним из его поворотов. Сразу же за яром начиналась редкая для этих мест лесопосадка. Она представляла собой искусственную лесную полосу, шириной метров тридцать, огораживающая колхозный сад. В этой степной местности эта лесопосадка заменяла людям лес. Это место всегда манило людей, а особенно молодежь. Поэтому ничего удивительного не было в том, что молодые люди направились погулять именно сюда.

С момента их встречи Вадим был немногословен, больше все болтали  Павел и Виолетта. Шли они по широкой дорожке, поросшей травой. Ребята шли по краям, девушка в средине. Когда дорожка стала круто спускаться вниз, Павел резво сбежал вниз, а Вадим как-то автоматически предложил девушке руку. Она ее с готовностью приняла. Как только закончился крутой участок, и необходимость в поддержке отпала, ему показалось, что подруга задержала его руку в своей, словно не желая расставаться. Он подумал, что это могло ему только показаться.

Они погуляли по знакомым местам своего детства, посидели на склонах яра. Солнце уже совсем скрылось за горизонтом, и нужно было возвращаться домой.  Уже у самого дома девушка вдруг обратилась к Вадиму.

- Ты когда уезжаешь?
- Завтра утром автобусом до Кировограда, а потом самолетом до Харькова.
- Как жаль..., что так быстро.

Вадим тихо шепнул другу: «Паш, дай нам возможность поговорить наедине.» Тот понимающе кивнул.
 
- Ну ладно, Виолетта, пока. Я на днях как-нибудь забегу к тебе еще. А тебя, Вадим я жду дома.

Павел ушел, и они остались теперь вдвоем. Воцарилось неловкое молчание, которое каждый не знал как нарушить. Первым нарушил его Вадим.

- Ну, как ты живешь?
- Нормально …
- Как с учебой?
- Довольно таки успешно. Постоянно получаю стипендию.
- А на  личном фронте как?
- Да, никак. А ты?
- Хорошо, вот уже закончил II курс. Через год выпуск и назначение.
- Будешь летать?
- Да в составе экипажа командира эскадрильи.
- Это же постоянная опасность.
- Ну и что же? Как у нас говорят, «жизнь летчика, как платье балерины, легка, изящна, и так же коротка».  – парень явно бравировал.
- Это ужасно. А у тебя девушка есть?

В ответ парень как-то неопределенно пожал плечами.

- Ты знаешь, я искренне сожалею, что тогда написала тебе такое резкое письмо. Ты обиделся? Мать меня так отругала в письме, и я сгоряча тебе все и высказала. Когда я перестала получать от тебя письма, я очень пожалела о том, что сделала. Прости меня, если можешь.
- Чего уж там. Может быть ты и права. У тебя ко мне никогда не было настоящих чувств. А о моих чувствах к тебе ты всегда знала.

Стало уже совсем темно, и ночная прохлада постепенно окутывала все вокруг. Молодые люди стояли в полушаге друг от друга. На девушке было легкое белое платье без рукавов, и она начинала ежиться от прохладного ветерка, потирая ладонями свои обнаженные руки и плечи. Вадим приблизился к ней и стал своими ладонями согревать ее руки. Они продолжали беседовать, и постепенно расстояние между ними стало сокращаться. И вот уже полушутя-полусерьезно он обнял ее, просто как бы стараясь защитить от ночной прохлады. Девушка доверчиво прижалась к его груди, а потом подняла голову. Ее губы оказались как раз напротив его губ. И не было никакой возможности удержаться от этого искушения. Он прижался к ним своими губами. Девушка ответила на его поцелуй. Есть ли в мире выше счастье, когда впервые испытываешь такие чувства?!  Особенно, когда на твой поцелуй отвечает такой долгожданный и так давно любимый человек. Память об этом чувстве остается на всю жизнь.

Они целовались долго. Девушка обнимала юношу за шею и, казалось, вкладывала всю душу  в эти поцелуи. Они оба молчали. Говорить не нужно было ни о чем. Более красноречиво обо всем говорили эти поцелуи. Во всяком случае, это тогда так казалось Вадиму. Снова жар-птица счастья взмахнула над ним  своими крыльями и вознесла его на вершину блаженства.

Понятие времени перестало существовать. Влюбленный юноша и девушка отдавались этому чувству, не замечая летящего времени. И, наконец, оторвавшись от ее губ, он спросил:

- Ты будешь ждать меня?
- Мне некого больше ждать.
- Как только приеду домой, сделаю фотографии и вышлю их немедленно тебе вместе с большим-большим письмом, в котором расскажу тебе обо всем, о том, как я люблю тебя, как столько лет мечтал о тебе. А ты мне ответишь?
- Конечно, милый.

О большем он в то время и мечтать не мог. Это было настоящее счастье! С опаской он покосился на светящиеся стрелки часов. Был уже третий час ночи. Нужно было уже прощаться. Как не хотелось отпускать девушку домой, и самому нужно было возвращаться. Автобус на Кировоград уходил в 6-30 утра. Спать-то оставалось всего ничего.

Еще несколько поцелуев и они расстались. Юноша уходил со знакомого двора, чувствуя огромные сильные крылья  за спиной. Его словно несли эти крылья счастья. Не успел он пройти несколько десятков шагов, как увидел знакомую фигуру Павла. Верный друг все это время ждал, пока они отдавались своим чувствам.

- Прости Паша, что я так долго. Нужно было очень многое ей сказать.

Друг ничего не ответил, и всю дорогу до дома они прошли молча. Мать Павла постелила им в беседке во дворе дома, за что ей Вадим было особенно благодарен. В доме было жарко и душно, а здесь хорошо и уютно под теплым одеялом. На столе их поджидало молоко и вишневый пирог. Друзья хорошо перекусили и завалились спать.  Павел вскоре засопел, а к Вадиму сон никак не шел.  Он закрывал глаза и старался снова и снова вызвать в себе то ощущение, которое он почувствовал, когда впервые коснулся губ любимой девушки. И даже воспоминание об этом, как слабая тень действительности, вновь и вновь согревали душу и волновали кровь.  На память пришли стихи Надсона:

“Только утро любви хорошо: хороши
Только первые, робкие речи,
Трепет девственно-чистой, стыдливой души,
Недомолвки и беглые встречи,
Перекрестных намеков и взглядов игра,
То надежда, то ревность слепая;
Незабвенная, полная счастья пора,
На земле - наслаждение рая!..
Поцелуй - первый шаг к охлаждению: мечта
И возможной, и близкою стала;
С поцелуем роняет венец чистота,
И кумир низведен с пьедестала.”

Ну, уж нет, Надсон! Ничуть не низведен. Скорее наоборот. Еще выше поднялся, еще прекрасней стал образ любимой девушки. Насколько целомудренной и чистой была его любовь, что целуя ее, воспаляясь сам до предела, он ни одним жестом, ни одним движением не оскорбил ее девичью чистоту. Руки его не бродили по ее телу, а только нежно прижимали ее за плечи. Губы его касались только ее лица, губ, глаз и открытой шеи. Он был так воспитан, что даже не допускал мысли о том, чтобы разрешить себе какую-либо вольность.  И особенно  с ней! И вовсе не потому, что он не жаждал интимных отношений с женщинами. В  своих юношеских мечтах он даже очень далеко заходил в своих отношениях с девушками и женщинами. Ему уже не  раз снились эротические сны. Нет, настолько чистым и прекрасным был для него созданный им же образ любимой девушки, что он не мог пока даже себе представить, что можно ее грубо оскорбить, добиваясь интимной близости. А может быть это все от того, что он был еще большой ребенок.  Но каким был все-таки прекрасным и волнующим этот первый поцелуй! Да, Виолетту он целовал в первый раз.

Сейчас он вспоминал об этом своем первом поцелуе, лежа рядом со своим другом детства под украинским августовским небом после такого знаменательного  события в своей жизни. И, несмотря на то, что те поцелуи Нинель в последний день школьной жизни были первыми  и такими волнующими, но все равно они не шли ни в какое сравнение с тем, что он ощутил несколько часов назад. Такие чувства могут вызвать только поцелуи любимой девушки.

В ту ночь Вадиму так и не удалось уснуть настолько его потрясло и взволновало  то, что произошло с ним вчера вечером. Он снова и снова перебирал в памяти каждый шаг, каждый жест, каждое слово, прокручивая все события вчерашнего дня.
 Наступил рассвет, Вадим тихонько поднялся, собрался и только тогда разбудил Павла, чтобы попрощаться.

В автобусе по дороге в Кировоград он дремал, придаваясь сладким воспоминаниям.

В ту пору областной город Центральной Украины имел всего лишь грунтовой аэродром, на который садились и взлетали легкомоторные самолеты типа АН-2. Специального рейса Кировоград – Харьков не было. До Харькова можно было добраться только попутным самолетом с пересадкой в Днепропетровске. А до Днепропетровска был рейс из Умани с посадкой в Кировограде. Диспетчер в аэропорту сказал, что самолет из Умани вышел, но сведений о том, сколько пассажиров летят только до Кировограда, и есть ли свободные места в нем, он не имеет. Когда приземлится самолет, тогда все станет известно. Пришлось ждать посадки.

Вадиму повезло. Одна пассажирка вышла, место ее освободилось.  Ему впервые пришлось лететь на АН-2. Кресел, в обычном понимании этого слова, не было, вдоль левого и правого борта самолета были расположены металлические сидения в виде лавок для пассажиров.  Курсант занял освободившееся  место у правого борта.  Вошел экипаж. Командиром корабля оказалась гром-баба, женщина лет сорока, эдак килограмм под 120 весом. Вторым пилотом, штурманом и бортмехаником у нее был щупленький мужичок небольшого роста. Когда они шли от здания аэропорта к самолету, вместе они представляли собой очень живописную картину. Командир шла в широких комбинизонных брюках с подтяжками, шагала широко, раскачиваясь при ходьбе из стороны в сторону. Своим видом она напоминала артиста Бориса Андреева в фильме «Трактористы».  Рядом с ней мелко семенил не то юноша, не то мальчик. Они вошли в самолет, продолжая о чем-то громко спорить. Командир вошла в пилотскую кабину, а второй пилот стал снимать чехлы и заглушки. Замок входного люка не работал, и он вынужден был завязать его проволокой.

Чихнув пару раз, мотор заработал, и самолет порулил на взлетную полосу. Отчаянно взревев, самолет рванулся вперед и побежал по грунтовой полосе.  От этого резкого рывка всех пассажиров бросило в сторону хвоста. Они едва удержались на своих местах, отчаянно вцепившись в сидения. Полоса  была неровной, самолет то и дело качало и подбрасывало на ухабах.  Наконец он оторвался и начал плавно набирать высоту.  Летное поле закончилось, за ним начинались квадраты колхозных полей.  Самолет летел на небольшой высоте, а  время было около полудня.  В этот час   в воздухе наблюдается максимальная болтанка. Самолет то вдруг бросало резко вверх, то вдруг он проваливался куда-то в  воздушную яму. От бросков вверх у пассажиров темнело в глазах, а когда он уходил резко вниз,  желудки подкатывали к самому горлу. Уже через 15 минут полета все стали скучными и зелеными. Многие потянулись  за бумажными пакетами.  Все это продолжалось в течение всего полета, все 2,5 часа, показавшиеся Вадиму вечностью. Он не лучше других чувствовал себя в этом полете. Ему было даже страшно подумать, что через час с небольшим ему снова придется подыматься в воздух, продолжая дальше свой путь до Харькова. На его счастье, его рейс отменили. Очередной рейс на Харьков был только вечером.  Рейс этот выполнял уже самолет Ли-2. Он был больше, удобнее, оборудованный настоящими авиационными креслами для пассажиров. Полет шел на большой высоте, и к тому же ночью, когда уже нет никакой болтанки.

Пока Вадим ждал своего рейса, вымотанный до конца этим полетом и бессонной ночью, улегся там же на траве летного поля на солнышке, обдуваемый ветерком, и хорошо поспал.

До Харькова полет прошел нормально, а всю дорогу на автобусе до Купянска, молодой человек провел в воспоминаниях о самых прекрасных минутах своей жизни. Теперь ему  хотелось поскорее проявить пленку и начать печатать фотографии, чтобы снова увидеть милый образ любимой девушки.

Буквально уже на следующий день пленка была проявлена, и вечером после ужина с мамой они заперлись в комнате печатать фотографии.  Вот появилось первое изображение. Эту фотографию он увеличил, сделал крупно только ее портрет.  Постепенно в лучах красного фонаря на белом листе фотобумаги стали проявляться до боли знакомые черты. Вот появились эти глаза, которые так нежно, как ему казалось, смотрели только на него. Эти губы, которые он так страстно целовал всего два дня назад. Неужели это было все на самом деле? Не приснилось ли ему все это?


Глава  40  Горькое разочарование

И вот только теперь ему пришла в голову мысль, почему он не задержался тогда там, почему он уехал так срочно? Куда он так спешил? Ведь никто его в спину не гнал. Впереди был весь отпуск, Павел только был бы рад с ним провести еще несколько дней. Почему он сразу умчался?  Домой-то он всегда бы успел. Ведь это счастье можно было бы еще продлить.  Почему он не остался, чтобы до конца насладиться своей любовью?

Военная жизнь приучила его четко ставить планы и неукоснительно исполнять их. Он тогда наметил себе: поеду на два дня в Виску, и все. Так и выполнил.  А что в этом хорошего? Слишком уж как-то жить он начал рационально.

Проявленные фотографии одна за другой постепенно перекочевывали из проявителя в  закрепитель, и снова перед глазами, как в кино, проходила их последняя встреча.

Как обычно, печатая фотографии, Вадим работал с увеличителем, а мама проявляла отпечатки. Ей тоже было интересно узнавать знакомые лица друзей сына, которых она тоже не видела более трех лет. А сын тем временем подробно рассказывал ей о своей поездке, о встрече с Виолеттой, о неожиданном повороте в их отношениях.

Она радовалось за сына, что он, наконец, обрел взаимность девушки, которая ему так нравилась. Но в то же время она отнеслась к этому как-то настороженно.

- Ну, а что дальше?
- Как, что дальше? Она обещала ждать меня..
- Чего ждать?
- Я  окончу училище, и мы будем вместе.

Только теперь, произнося эти слова, он впервые серьезно задумался о своей будущей жизни. Как все будет происходить дальше? Да, все свои юношеские годы он стремился только к одному – добиться любви Виолетты. А что дальше делать ему с этой любовью, он себе просто не представлял. Впервые из области чувств и фантазий нужно было строить реальные жизненные планы.

- Так на чем же вы все-таки остановились?
- На том, что она будет меня ждать.
- Как ты себе это представляешь?
- Через год я окончу училище, и мы оформим наши отношения.
- Ты ей сказал об этом?
- Нет, но вот, как только я сделаю фотографии, сразу отправлю ей вместе с подробным письмом, где обо всем и напишу.
- На каком курсе она учится?
- Будет уже на третьем.
      - Значит, ей учиться еще 4 года. Куда тебя направят после училища,  ты не знаешь. Заочных медицинских институтов не бывает. Ей придется либо бросить институт, чтобы жить с тобой, либо вам придется несколько лет жить врозь.  Плохо и первое и второе. Ничего хорошего вас не ждет. В таких условиях даже сильная любовь иногда не выдерживает.

Суровые, но справедливые слова матери опускали сына с небес на землю. В своей любви к Виолетте он не сомневался ни на секунду. Ждать ее он мог бы сколько угодно: и год, и два, и пять. А она? Любила ли она его? Конечно же, да! Ведь не могли же быть такими прекрасными те ее поцелуи, если она его не любила.  Он настойчиво гнал от себя всякие сомнения.

На следующее утро уже сухие и отглянцованные фотографии были уложены в большой конверт. Оставалось только написать письмо. Пользуясь тем, что родители ушли на работу, сразу же после завтрака принялся писать. Писал ей обо всем: как впервые почувствовал, что любит ее, как ревновал ее к Женьке и Игорю Фоминову, как его чувства оскорбляли ее холодные письма. Писал, как возрождалась надежда, когда письма ее становились снова теплыми. И, наконец, их последняя встреча стала для него вершиной счастья.  Писал, что уже скучает по ней и мечтает о новой встрече. Для нее у него нашлось множество самых нежных и ласковых слов. Даже сам он не заметил, как провел за письмом почти четыре часа. Письмо получилось огромным. Вместе с фотографиями пришлось отправлять ценной бандеролью. К концу дня послание было отправлено.

Вадим рассчитывал, что туда письмо будет идти максимум 4 дня, 2 дня ей на ответ, и 4 дня обратно. Через 10 дней он получит ответы на свои вопросы, которые сейчас волновали его больше всего.

Первые 7 дней после отправки письма юноша спокойно наслаждался отпуском.  К его приезду мама приготовила ему две чудные книги: «Три товарища» и «Птичка певчая».  Он погрузился в них, и читал запоем. Родители уходили на работу, когда он еще спал. Просыпался он уже в десятом часу, завтракал и бежал на речку, где купался и загорал до обеда. После обеда ложился с книжкой на диван, и порой даже засыпал.  Вечера проводил вместе с родителями в разговорах и за телевизором.  Телевизионные передачи заканчивались в то время рано – не позже половины двенадцатого. Программа была только одна. Родители ложились спать, им завтра рано было на работу, а ему после дневного отдыха спать не хотелось, и он засиживался за книгой до позна. И каждый вечер, засыпая, пытался вызвать в памяти одну и ту же картину: Виолетта в его объятиях.

Так прошла неделя. Никуда ходить ему не хотелось. Все остальные девчонки перестали дня него существовать. Все его мысли были заняты только одной. Она сразу затмила их всех.

Чем ближе подходило время к намеченному им сроку ее ответа, тем все больше нарастало его нетерпение.  Почту обычно приносили к 12 часам дня. Через неделю к этому времени он стал уже возвращаться с реки, чтобы самому встретить почтальона. Десятый день пришелся на воскресенье, день, когда почту не носили. Наступивший понедельник не принес долгожданного письма. Не было письма и во вторник. Весь отпуск превратился в мучительное ожидание письма.  Ежедневно, после ухода почтальона, наступало разочарование, а потом надежда снова загоралась,  и все ожидание переносилось на завтра. Верилось, что именно завтрашний день принесет ему письмо от любимой.

Потом появились сомнения. А вдруг бандероль пропала?  Она ждет от него весточки, а ее все нет. Сомнения превратились в навязчивую идею. Чтобы избавиться от нее, пришлось на почте делать служебный запрос: получил ли адресат отправленную ему корреспонденцию? На следующий день получили служебную телеграмму: адресат собственноручно получил отправление на 4-й день после его отправки из Купянска.   Значит, с тех пор прошло уже более 10 дней.  Почему же она молчит? Что случилось? Теперь такой долгожданный отпуск стал ему не в радость.

Черви сомнений совсем изгрызли душу. Самые черные мысли лезли в голову. Сколько было сил, он гнал их от себя.  Перелопачивал в памяти каждое свое  слово, каждый ее ответ, каждые ее жест, каждое ее  движение. Теперь вспомнились и слова Павла. Верный друг пытался его предупредить, предостеречь от возможных разочарований. Но влюбленные бывают глухими к словам друзей. Всплыл в памяти ее уклончивый ответ: «Мне больше некого ждать».

Неужели все это был обман? Нежели чувства ее были фальшивыми? Сколько мог сопротивлялся этим сомнениям, гнал эти мысли от себя, пытался оправдать ее. Но каждый новый день в ожидании ответа надежда, как шагреневая кожа, все сокращалась.

Уже прошло двадцать дней с тех пор, как он отправил свое письмо, а  ответа все не было. Острота ожидания стала снижаться, просто наступило какое-то тупое ожидание.  Надежда угасала, и он  внутренне стал готовиться к плохому исходу.

Всего за несколько дней до конца отпуска, почтальон принес голубой конверт со знакомым почерком.  Вскрывал его Вадим спокойно, уже готовый к самому худшему. И ее слова в письме: «… ты извини, я сама не знаю, как это получилось…» не вызвали в нем ни шока, ни сильных переживаний. В нем, казалось, уже все перегорело, все чувства атрофировались. Это известие он воспринял уже вполне спокойно.

Весь отпуск, так хорошо начавшийся, был вконец испорчен.  Его тянуло из дому уже в училище,  к товарищам, чтобы в гуще армейской жизни поскорее забыть свою душевную боль, свое разочарование в жизни. На ее письмо он не ответил, и сделал все, чтобы постараться поскорее забыть ее. На некоторое время, на год или полтора это ему удалось. Но затем воспоминания о первой любви стали снова и снова посещать его. Первая любовь, как радость и проклятие, не могут покинуть человека навсегда.


Глава 41 Последний курс

Весна 1958 года была ранней и дружной. Как только растаял снег, рота приступила к тренировке к своему последнему параду в училище в честь 1-го Мая. На это ушел весь апрель. Выпускники имели уже за плечами опыт 5-ти парадов. Ходили они хорошо и четко, но начальству хотелось добиться совершенства. Занимались они этим в день по 2 часа, а то и больше. Ровненькие «коробки» 20 на 10 печатали шаг, проходя мимо трибуны. Ровные ряди и колонны, линейка штыков и четкий поворот головы – все это словно делал живой единый организм. Проход с максимальным напряжением сил перед трибуной, когда нога взлетает выше пояса, шея затекает от предельного поворота головы вправо, холодок на щеке от касания штыка сзади идущего – все это ради нескольких минут парадного марша. Вот уже трибуна позади, можно немного расслабиться. Снова заход, и все начинается сначала. Разбор, замечания, и снова закрутилась карусель. И так каждый день. Конечно, нагрузка большая, ребята уставали. Но все эти трудности переносились легко, всех согревала мысль о предстоящей в мае стажировке. Уже до смерти надоели за эти три года   учебные классы, занятия, конспекты, семинары, экзамены, муштра. Уже хотелось настоящей  работы на боевой, настоящей, а не учебной материальной части. Скорее бы!
Миновал апрель и наконец-то наступил долгожданный май.

Парад, увольнение, еще впереди один день отдыха, а потом через каких-то несчастных две недели и на стажировку.

Свой последний парад рота отшагала с блеском. Никогда еще они не чувствовали такого подъема. Под гром оркестра рота печатала шаг. Начальник училища, пройдя вместе со знаменным взводом трибуну, поднялся на нее и вместе с  руководством города и области принимал парад. Он остался очень доволен, как шла 12-я рота. По возвращению в расположение части, весь парадный расчет получил благодарность от начальника училища.

Оружие почищено и составлено в пирамиды. Рота отправляется на праздничный обед. После обеда буквально все курсанты собираются в увольнение. В казарме остается только нынешний наряд и те, кто сегодня будут заступать. Уже прошел почти год с тех пор, как рота стала отличной. Начальник училища за это разрешил увольнение для всех желающих, кроме наряда. Ведь до этого существовал порядок, согласно которому разрешено было покидать часть только 25% личного состава. В лучшем случае, из училища можно было выйти не более двух раз в месяц. А, если в наряд попадаешь на выходные, или в училище объявляют карантин, то и того реже. Потом разрешили ходить в увольнение без очереди отличникам боевой и политической подготовки. Это в значительной мере подстегнуло учебу. Появился хороший стимул. Далее было объявлено, что, если строевое отделение, классное отделение, взвод или даже вся рота имеют средний балл успеваемости выше 4.65, то такое подразделение считается отличным, со всеми вытекающими последствиями. Отличное подразделение имеет право на 100% увольнение. И вот тогда началась борьба за успеваемость! Теперь каждый курсант отвечал не только за себя, но и за все подразделение.  Успех каждого становился успехом всего коллектива. Так воспитывалось чувство коллективизма.  Конечно, не все могли учиться на «отлично», но все хотели ходить в увольнение.  Теперь более слабым помогали сильные. Со слабаками свои же  ребята устраивали дополнительные занятия, им объясняли, иногда даже давали списывать. Каждая тройка, не говоря уже о двойке, становилась ЧП для всего коллектива. Теперь нерадивым курсантам не давали бездельничать на самоподготовке свои же ребята. Каждый курсант чувствовал ответственность и старался изо всех сил.  И, конечно, это принесло свои плоды. На доске успеваемости роты, куда еженедельно заносился средний балл каждого подразделения, первым в графе «отлично» появилось 123 классное отделение, а за ним вскоре потянулись и другие. И, наконец, наступил день, когда вся рота стала отличной. Это по итогам за апрель 1957 года было отмечено в приказе по училищу. Для всех курсантов роты это событие стало настоящим праздником, а комбат и командир роты стали на педсовете настоящими именинниками. Тем более, что это произошло после весеннего карантина, когда в увольнение никого не пускали. В первую же субботу в строю увольняемых оказалось 104 курсанта из 112. Ребята почувствовали настоящую победу.

С тех пор такое положение в роте стало привычным. Но одно дело завоевать звание отличника, а другое дело его постоянно удерживать. Жизнь есть жизнь, кто-то ошибается, кто-то ленится, кто-то получает взыскание. Но в этих случаях не только провинившиеся, но и все подразделение лишалось звания отличного. И тогда виновнику достаеься не только от командиров. Однако со временем таких нарушителей становилось все меньше и меньше. Теперь, прощаясь с девушкой в субботу, каждый курсант был почти уверен, что завтра сможет увидеть ее снова.


Глава 42  Майские праздники

Теперь, праздничный день 1-го Мая большинство курсантов спешили отметить в кругу своих друзей и знакомых. Многие имели уже своих девушек, с которыми постоянно встречались. К некоторым ребятам на праздник приехали родители. Тем, у кого была возможность где-то переночевать, увольнялись до 9 утра, а остальным увольнение предоставлялось до 2-х ночи. Это время было выбрано специально с таким расчетом, чтобы курсант мог даже после последнего сеанса кино проводить свою девушку и вернуться вовремя в училище даже пешком. Как правило, этого времени хватало. Но часто в половине второго ночи в субботу по улице Клочковской, ведущей к училищу, можно было услышать топот десятков курсантских сапог. Это ребята спешили из увольнения, когда уже ушел последний трамвай.

Существовало негласное правило «буферного времени», т.е. увольняемый должен был вернуться не ровно к указанному времени, а не менее чем за 15 минут до его наступления. Опоздание из увольнения считалось очень серьезным дисциплинарным проступком. При этом не принимались во внимание никакие уважительные причины. Даже среди своих считалось дурным тоном использование даже часть «буферного времени».

Вадим стоял в строю увольняемых. Увольнительную записку он выписал себе до 9 утра, хотя совсем не собирался ночевать где-то в городе, а просто для того, чтобы не ограничивать себя во времени вечером, когда будет отмечать  этот праздник со своими друзьями. Ведь никто не запрещает ему вернуться и в 11 вечера или в 3 утра, если у него увольнение до 9-ти.

На этот раз пригласил его в свою компанию Сергей Сабина, его бывший одноклассник. Он учился на военном факультете Харьковского фармацевтического института и собирался стать военным провизором.  Специальность очень  редкая в военных кругах. Он носил форму курсанта медицинской службы, но жил не в казарме, а в общежитии института. В общежитии  жили не только курсанты, но и студенты всех факультетов института.

Вадим добрался к ним в то время, когда уже вся компания сидела за столом. В комнате на четверых собралось человек пятнадцать. В этой группе парней было человека 2-3, а остальные были все девушки.

До прихода Вадима в военной форме был только Сергей. Теперь военных в комнате стало вдвое больше. Вадим сразу почувствовал, что здесь все хорошо знают друг друга, а к новичку относятся как-то настороженно и сдержано.

Надо сказать,  что студенты в Харькове не особенно жаловали курсантов. Они считали их недалекими и солдафонами. В этом, конечно, была своя доля правды. Об этом можно было судить хотя бы по тому, с какими знаниями принимали в институт, и с какими оценками принимали в училище. Театры, выставки, галереи курсанты посещали очень редко, чаще всего их увольнение заканчивалось только посещением кинотеатров. Редкие увольнения, длительные карантины не позволяли молодым  ребятам полнее приобщиться даже к общей культуре второй столицы Украины. Безусловно, культурный уровень жизни студентов был выше, чем у курсантов. Поэтому студенты смотрели на курсантов свысока, еще хотя бы  потому, что основная масса курсантов училась в средних военных  учебных заведениях. И очень редко подругами курсантов становились студентки институтов. Чаще всего, ребята встречались с девушками из техникумов, ПТУ или просто работницами заводов и фабрик.

Такое же отношение к себе с первых же минут Вадим почувствовал в этой компании. Постоянные подколки, насмешки не создавали для него комфорта общения. От нападок своих подруг его старалась защитить оказавшаяся рядом сидящая девушка. Она была невысокая, худенькая и с каким-то угловатым лицом. Казалось, она ничем не выделялась из многих таких же, как она. Но в ее облике было что-то такое теплое, домашнее. Ее голос, манера общения подкупал своей нежностью, незащищенностью и каким-то необъяснимым обаянием. От нее просто веяло домашним уютом, теплом, именно тем, чего так недоставало истосковавшимся по дому ребятам, месяцами пребывавшим в чисто мужском коллективе. И ничего удивительного не было в том, что Вадима как-то сразу потянуло к ней. Когда же подвыпившая компания, сдвинув в сторону столы, организовала танцы, Вадим предложил своей новой знакомой потихоньку исчезнуть. Она согласилась.

Они ушли из общежития, и потом долго еще гуляли по ночным улицам Харькова, болтая обо всем. Спутницу звали Тамарой. Она  была на два года старше Вадима, хотя по виду нельзя ей было дать и двадцати. Училась она на третьем курсе, и до окончания института ей оставалось еще 2 года. После института она получит специальность провизора. Это слово для  Вадима было новым, он только в этот вечер узнал, что оно означает.  Для себя это понятие он перевел как «высшее аптекарское». Бродили они по улицам уже несколько часов, а Вадим, робея, даже не решался взять девушку под руку. Им было интересно вместе. Оказалось, что у них очень много общего. Им нравились одни и те же исполнители, одни и те же фильмы, одни и те же книги.

Так они сами не заметили, как время перевалило за полночь. Курсант  проводил девушку до ее дома, где она снимала квартиру у хозяйки. Еще немножко постояли на крыльце и стали прощаться. Он пообещал ей, что завтра к 12-ти часам дня обязательно зайдет за ней, и они сходят вместе на новый кинофильм в кинотеатре «Комсомольский».

Только тогда, когда за ней дверь захлопнулась, молодой человек посмотрел на часы. Стрелки показывали начало второго. Хорошо, что увольнение у него до 9-ти, - подумал Вадим, - иначе пришлось бы мчаться в училище галопом через полгорода. А сейчас можно было не спешить. Если даже не попадет на последний трамвай – ничего страшного. Час-полтора пешком пройтись по городу не составляло для него никакого труда. Это  всего лишь 5-7 километров. Разве это нагрузка? Их уже хорошо натренировали. После введения в армии жуковского «физчаса» к физической подготовке в войсках повернулись лицом. Коснулось это и его училища. Теперь занятия сдвинули на полчаса позже, а время на зарядку увеличили с 25 минут до часа. Теперь в течение этого часа они бегали кроссы и занимались на спортивных снарядах. По понедельникам и четвергам бегали по 5 километров, по средам и субботам по три, а вторник и пятницу работали на снарядах.  Вначале после введения такой системы физической подготовки, казалось, что не хватит сил для такой нагрузки, но потом втянулись, и она уже стала просто необходимой. Даже дома в отпуске, отдохнув  с недельку, Вадим уже бегал по утрам.

Сейчас же он шел, не спеша, вспоминая события прошедшего дня. Утро, подготовка параду. Парад. Эмоциональный подъем от праздника, праздничный обед в училище, компания студентов …  При воспоминании о последнем, настроение падало. «Чего они так взъелись? – спрашивал он себя. – Ведь я им ничего плохого не сделал». Он тут же постарался забыть об этом. А вот воспоминания о новой знакомой снова поднимали настроение. Как хорошо все на этом свете! Учеба идет легко, он давно уже стал круглым отличником, здоровье отменное, о нем он просто не задумывался. Командование его любит и уважает. Вот теперь появилась новая интересная знакомая. Скоро стажировка – новая жизнь, полная чего-то неизведанного и интересного.

Часы на тумбочке дневального показывали 3-15, когда он вошел в помещение казармы, сдал свою увольнительную записку и отправился спать. Приятная усталость после долгого праздничного дня свалила парня сразу. Он уснул, едва коснувшись подушки.

Глава  43   ЧП

Резкая команда «Рота, подъем!» разбудила его внезапно. Ему показалось, что он только что уснул. Быстро взглянул на часы. Было 7 утра. Удивительно. На праздники, как правило, подъем был на час позже, зарядка не проводилась. Курсанты поднимались сами, делали туалет и к завтраку все уже были в строю. Его еще больше удивило то, что он услышал голос ротного командира.  На подъем он приходил крайне редко, а тем более, на праздник. Что же его привело в такую рань?

В это время ротный командовал: «Дежурный, дайте команду на построение». Младший сержант Сыроваткин тут же гаркнул: «Рота, строиться!» Ему тут же завторили голоса командиров отделений: «Отделение, строиться!».
Через несколько минут уже вся рота стояла в строю. Перед строем нервно ходил майор Трахунов, которого  про себя курсанты звали «Теща». Весь его вид показывал, что он был очень недоволен. Что же произошло? Большинство недоумевало. Что случилось? А оказалось вот что.

Проверить порядок в роте и своевременность возвращения курсантов из увольнения командир роты поручил командиру второго  взвода  лейтенанту Вотрину. Выпускник общевойскового училища, он уже третий год носил авиационные погоны, но так до сих пор и не стал авиатором. Казалось, что там в его училище из него выбили все человеческое, сделали его роботом-служакой. Он был ходячим уставом. Его не любили не только в его взводе, но и во всей роте. Похоже было на то, что не любило его и командование, хотя они это хорошо скрывало.

За последние месяцы выпускникам доверяли, и уже давно никто из офицеров не приходил контролировать возвращение курсантов из увольнения. И притупило их бдительность, и позволило несколько расслабиться. Нельзя сказать, что этим постоянно пользовались, но иногда были случаи небольших опозданий  или возвращения слегка в нетрезвом виде. Это предпочитали скрывать от командиров. Дежурные по роте, свои же ребята не  докладывали об этих нарушениях.

И вдруг на этот раз в 1-45, то есть за пятнадцать минут до назначенного времени возвращения из увольнения, открывается дверь, и перед дневальным появляется лейтенант Вотрин. Его появление было, словно снег на голову, для всех. Конечно, его здесь не ждали в это время. Командиры отделений сидели в канцелярии роты. На столах стояли бутылки вина, водки и лежала закуска. Часть курсантов, только что вернувшихся из города бродили по казарме еще с мутными глазами. При виде всего этого лейтенант опешил. Такого он даже представить себе не мог. Он пытался зафиксировать все эти нарушения. В его «черном» списке появились уже десятки фамилий. Пока он разбирался с командирами в канцелярии, наступило 2 часа ночи. Но к этому времени не вернулось из увольнения больше десятка человек. Это уже было ЧП, даже сверх ЧП.

Теперь он уже стоял рядом с дневальным и принимал каждого увольняемого, фиксируя опоздания. Ребята возвращались, как правило, навеселе, все таки был праздник.  Считалось, что основное, это пройти проходную, чтобы там не заметили, а дальше все уже было не страшно.

Прошло еще 15 минут. Вернулись еще не все. Последними с двадцатипятиминутным опозданием явились трое, и все из  взвода Вотрина. Двое едва шли сами, но тащили третьего, который едва передвигал ноги. Это был командир отделения сержант Тимошенко, правая рука командира взвода. Вотрин был в ярости, и ничего лучшего не придумал, как доложить дежурному по училищу об этих массовых нарушениях.

Когда Вадим вернулся в казарму, все эти страсти уже улеглись,  и он ничего необычного не заметил. Поэтому в таком блаженном состоянии он лег спокойно спать, так и не узнав ничего о событиях этой ночи.

Взводный доложил ночью обо всем командиру роты, и тот с самого утра примчался к подъему в казарму. И вот только теперь, стоя в строю, Вадим из речи командира роты начинал узнавать, что происходило в казарме после полуночи. Возмущениям майора не было предела. И  это после того, как рота стала отличной, и числилась одной из самых лучших в училище, на него обрушился такой позор: массовые пьянки, куча опоздавших из увольнения, пьянство командиров с подчиненными в казарме. Курсанты стояли в строю, опустив головы, а командир шагал перед ними, читая нравоучения. А делать это он умел. Его выступления перед строем могли продолжаться в течение часа, а то и более. Не зря его за глаза курсанты звали «Тещей». Как правило, его речь начиналась со слов: «До какой же мы с вами жизни дожили, товарищи курсанты …»  А дальше следовала пространная речь с перечислением всех недостатков. Ноги в строю затекали, ребята переминались с ноги на ногу, но ни вертеться, ни разговаривать в строю было нельзя. А командир все ходил и ходил перед строем, все читал и читал свои «морали».  Такие «тренировки» проводились в неделю по два-три раза. Но, как не странно, они шли на пользу. Во время подготовок к параду, когда приходилось стоять в строю под палящим солнцем по несколько часов, некоторые курсанты из других  рот не выдерживали и падали в обморок. За все 6 парадов, которые прошагала 12-я рота, ни одного случая такого в ней не было.

Наконец,  «лекция»  для всех была закончена. Командир роты оставил курсантов стоять в строю под командованием дежурного по роте, а сержантский состав увел в канцелярию роты для индивидуальной «порки». Она продолжалась еще минут тридцать. Ребята стояли в строю грустные и хмурые. Все праздничное настроение было испорчено. Все, чего они добивались с таким трудом в учебе и дисциплине, рухнуло в одну ночь.

Как ошпаренные, стали выскакивать сержанты из канцелярии роты. Первыми выскочили командиры строевых отделений, за ними командиры классных отделений. Последними вышли помощники командиров взводов. Очевидно, командир роты раздавал «гостинцы» по чинам. Затем общая «экзекуция» продолжилась. Подходило время отправлять роту на завтрак, а командир, казалось, и не собирался это делать.  Отправил роту на завтрак он в последний момент, едва дав ребятам помыть руки. Завтрак был праздничный, но ребятам было не  до праздника.

По возвращению из столовой строй распустили наводить порядок в казарме, а всех нарушителей собрал командир роты в ленинской комнате для индивидуальной беседы. После этого было общее комсомольское собрание. В проходе поставили табуретки, перед ними поставили стол, небольшую трибуну, и собрание началось. Три года партийно-политического воспитания сделали свое дело. Курсанты научились ориентироваться в обстановке. Они уже четко знали где, что и когда нужно говорить. Один за другим поднимались ребята за трибуну и гневно клеймили своих провинившихся товарищей, не забывая и самокритику: я, мол, тоже виноват, что не уберег товарища от непристойного поступка. Провинившиеся каялись и обещали, что до конца учебы никогда этого больше не повторится. Друзья готовы были взять их на поруки, заявляя, что «удержат товарищей от дурных поступков».

На душе у командира потеплело. Коллектив, в основном, здоровый, только было несколько «заблудившихся овечек», которые нарушили дисциплину. Ребята сами их исправят. Ротный выступил последним. Он подвел итоги собрания и разрешил увольнение, но только строго 25%, как это было раньше положено. Теперь никакие отличники в расчет не принимались.

Конечно, в рапорте наверх из списка нарушителей, составленных Вотриным, осталась только небольшая его часть. Но командир отыгрался за такую «пакость» и на командире взвода. За его помощника сержанта Тимошенко ему задержали присвоение звания старшего лейтенанта.

Начали составлять списки увольняемых. Из 123-го классного отделения могли отпустить только 7 человек, по три с каждого строевого отделения и еще одного. Командиры бросили жребий. Достался он второму отделению. Из отделения Вадима отпускали только трех. Так как у Вадима прошлое увольнение было до девяти утра, он в это число не попал.

Жидкий строй счастливчиков построился перед выходом в город. Командир роты лично осмотрел строй. Выгнал несколько человек за недостаточно чистые подворотнички, или плохо начищенные сапоги или пуговицы.

С грустью в глазах проводили оставшиеся в казарме тех, кому улыбнулась удача. Вадиму так хотелось встретиться со своей новой знакомой, но получалось. Сегодня свидание срывалось.  Больше всего его тревожило то, что он оказался обманщиком: пообещал придти и не пришел. Бродя по казарме, он заметил, как в канцелярию роты по одному стали нырять курсанты, и, выйдя оттуда, быстро собираться и покидать казарму. К кому-то приехали родители, кто-то жил в Харькове, кому-то срочно нужно было позвонить домой родителям. Все находили какую-то уважительную причину,  и добрый командир их отпускал. А  Вадим, как назло, никакой уважительной причины придумать не мог. Тогда он решил пойти на хитрость. Через несколько минут от уже стучал дверь канцелярии роты.

- Войдите.
- Товарищ майор, разрешите обратиться.
- Обращайтесь.
- Товарищ майор, мне сегодня очень нужно быть в городе. Не хочу врать, никаких уважительных причин у меня нет. Просто обещал девушке, что приду. Не хотелось оказаться лжецом.

Командир на минутку задумался. По мнению курсантов, он был большим женоненавистником. Очевидно, они его «достали» еще тогда, когда во время войны он командовал учебной женской ротой связисток. Он терпеть не мог, когда курсанты связывались с женщинами или девушками. Но в то же время его подкупила прямота и честность курсанта.

- Вчера присутствовал при этом безобразии?
- Никак нет, я вернулся около трех часов и ничего не  знал до самого утра.
- Так … Праздник где вчера встречал?
- В компании знакомых студентов.
- Выпивал? Только честно. Как на духу.
- Так точно, стакан вина за весь вечер. Но это было еще до 6 часов. Все успело уже выветриться.

Ротный взглянул на курсанта. Тот стоял по стойке смирно и преданными глазами смотрел на командира.

- Скажи старшине, чтобы записал тебя в книгу увольняемых до вечерней поверки. И не опаздывать!

- Благодарю вас, товарищ майор. Разрешите идти?
- Идите.

Через час он был уже у Тамары. Пришлось на ходу придумать какую-то незначительную причину, чтобы оправдать свое опоздание. В этот вечер они вместе сходили в кино, и он там впервые взял ее за руку.  Девушка руку не отняла, и отвечала на его поглаживания и пожатия.


Глава 44 Кросс перед стажировкой

После праздников было несколько рабочих дней, и, наконец, наступили последние выходные дни перед стажировкой. Все курсанты спешили завершить свои дела в городе перед отъездом. И вдруг в воскресенье командир роты решил заполнить пробел в спортивной работе роты. Нужно было сдать нормы по кроссу на 1000 м. Всем хотелось сразу же после завтрака отправиться в город, а теперь нужно было еще бежать этот кросс, потеть, тратить силы. Но приказ есть приказ.

Роздали всем личные знаки. Это такие металлические пластинки с номером войсковой части, роты и личным номером, присвоенному курсанту на весь период обучения. Этот личный знак на финише нужно было бросить в ящик. По истечению определенного времени эти ящики менялись, и по ним можно было определить, кто уложился в норму, а кто нет.

Маршрут кросса пролегал по территории училища. На поворотных пунктах стояли командиры взводов, а на самом дальнем пункте стоял старшина. Они наблюдали за тем, чтобы бегущие не «срезали» дистанцию. Стартовали классными отделениями. Напрягаться никому не хотелось. Бежали строем, в ногу, словно на зарядке. Естественно, никто норму не выполнил. Ротный остался недоволен. Он сказал:

- Ну, так, немножко размялись? Теперь отдохнули и побежали снова. Кто выполнит норму, тот пойдет в увольнение.

Во время следующего забега ребят словно подменили. Теперь все мчались сколько было сил. На этот раз на поворотных точках контролеров почему-то не оказалось, поэтому бегущие срезали углы, как только могли. Ориентировались по Сорокину. У него был первый разряд по бегу. Его обгонять было нельзя – не поверят.

Летит по последней прямой Сорокин. За ним несется толпа. Из кустов вываливаются все новые и новые участники бега, и грохоча сапогами, вся эта масса несется к финишу. В ящик дождем летят личные знаки. Норму второго разряда выполнили 95% роты. Довольные командиры уходят в канцелярию оформлять протокол соревнования. Ребята переводят дыхание и идут готовиться в увольнение.

Вадим отправился к Тамаре. Свидание их было коротким. Она готовилась к сессии, и идти гулять с ним отказалась. Вадим ей сказал, что уезжает на стажировку почти на три месяца, и пообещал писать ей почти ежедневно.


Глава 45 На стажировку!

Назначен день отъезда. 18 мая 12-я  рота должна покинуть училище. На стажировку отправлялись классными отделениями. Руководителем  123-го классного отделения был назначен капитан Каменецкий, инструктор практического обучения цикла РОС (радиооборудование самолетов). Курсанты отделения были немного удивлены этим выбором командования. Капитан был человеком мягким, спокойным, как большинство полных людей. Он практически никогда не имел подчиненных. Как он сумеет справиться с этой оравой выпускников, так хорошо усвоивших за три года учебы все приемы и уловки, как обводить вокруг пальца начальство. Но этот вопрос пусть больше беспокоил командование училище, а ребята были только довольны таким выбором.

Собран нехитрый курсантский скарб, чемоданы погружены на грузовик. После завтрака отделение строем отправляется на вокзал. Билеты уже заказаны, время отъезда определено. Ребята весело шагают по  улицам Харькова, прощаясь с ним почти на два с половиной месяца. На вокзал прибыли за полчаса до отправления поезда. Дружно разобрали свои вещи и погрузились в общий вагон поезда Харьков – Киев. Им предстояло ехать в город Прилуки Черниговской области. Прямого поезда до Прилук не было, и им предстояла пересадка на станции Гребенка.

Как ни старался капитан Каменецкий, разместить всех 28 человек рядом в вагоне ему это не удалось. Курсанты разбрелись по всему вагону. Они знакомились с девушками, болтали с ними, высовывались из открытых окон до пояса. Одним словом, вели себя, как школьники младших классов на экскурсии. Но все это были еще только цветики, ягодки были еще впереди.

Майский день был жарким, в вагоне было душно, хотелось пить. Кипяченая вода в бачке у проводников жажды не утоляла.  Ребята решили сложиться, и на следующей станции купить ящик газировки. Поручили это мероприятие Бердникову и Моисееву. Деньги быстро собрали, и на маленькой станции, где поезд стоит всего минуты три, они быстро соскочили, и к отходу поезда уже грузили в нерабочий тамбур ящик с бутылками. Если бы только знал их старший, что было в этом ящике! Как это удалось им сделать, это остается их тайной. Они заплатили за ящик лимонада, а притащили ящик водки.

Теперь нужно было воспользоваться этим подарком судьбы. Чтобы не привлекать общего внимания, и, самое главное, капитана, вызывали в тамбур по одному. Там Николай выдавал каждому его “норму”. Расчет был прост. Ящик водки – это двадцать бутылок, т.е. 10 литров. Ребят 28. Значит, приблизительно по 350 граммов на нос. Нашли поллитровую банку, сделали на ней отметку, и по этой отметке  отмеряли каждому его норму. И, как ни странно, никто не отказался. А что такое 350 граммов водки молодому человеку без закуски, да еще в жаркий день?

Минут через пятнадцать ящик опустел. Пустые бутылки выбросили в окно, за ними последовал и ящик. И тут началось … Хмель ударил в голову, ребят развезло. При этом каждый вел себя по-разному. Кто-то разморенный дремал тихо в углу, кто-то горланил песни, кого-то потянуло на подвиги, кто-то «качал права» с сержантами. Удивленный и возмущенный капитан метался по вагону, стараясь унять наиболее агрессивных. Он никак не мог понять где же успели ребята «нализаться». К счастью, скоро поезд подошел к станции Гребенка.  Здесь им предстояла пересадка. Следующего поезда нужно было ждать около четырех часов. Старшему едва удалось всех собрать и вывести из вагона. Он  их построил и отправил в небольшой скверик у вокзала. Там в тени деревьев приказал расположиться и без его разрешения не покидать скверика. Но не тут то было. Хмельные и неуправляемые, они разбредались в разные стороны. Кричать, угрожать и требовать от них дисциплины в таком состоянии, было бесполезно.  На капитана страшно было смотреть. Хорошенькое начало …

Однако 4 часа на свежем воздухе сделали свое дело. Молодые организмы быстро справились с алкоголем в крови, и к моменту посадки в поезд уже почти все были в норме. Правда, самочувствие было отвратительным. Голова болела и тошнило. Дальше ехали хмурые и неразговорчивые.


Глава 46  Стажировка в Прилуках

Прибыли в расположение части к вечеру. Капитан Каменецкий ушел к командованию части за указаниями, а курсантов оставил в курилке у казармы.

Солдаты вернулись с ужина, и расположились тут же рядом в курилке. Среди них Оскаленко узнал своего земляка и одноклассника. У  них завязалась дружная беседа. Ее со вниманием слушали и остальные курсанты. От него курсанты узнали о части, куда они прибыли на стажировку. На этом аэродроме стояли два полка самолетов-бомбардировщиков ТУ-16. Один полк состоял из атомононосителей, а другой был центом по переучиванию на дозаправку в воздухе. В этом полку была авиаэскадрилья танкеров-топливозаправщиков. То, что полк был вооружен атомными бомбами, не для кого не было секретом. На рынке можно было подслушать разговор баб-торговок:

- Заходь до мэнэ, я жыву нэ далэко, там, за атомым складом.

Конечно, самой атомной бомбы никто в полку и в глаза не видел. Ими занималась специальная группа, которая служила и жила совсем отдельно, не смешиваясь с остальными в полку.

Предназначенные для дежурства самолеты готовились на своей стоянке, потом их буксировали в сторону ДС (дежурные силы) по специальной рулежке до белой линии. На этой линии менялся наземный экипаж самолета и водитель буксира. Далее самолет увозили в подземное укрытие, где его оснащали всем необходимым, вооружали атомным оружием и ставили на дежурство. Как и что там делали, в полку только догадывались.  Толком об этом никто ничего не знал.

Об этом курсанты успели узнать от земляка Оскаленка, пока ждали своего начальника. Когда он вернулся, то сообщил им следующее: стажироваться они будут в одном полку. Одно строевое отделение направят в ТЭЧ, а второе в эскадрильи. Жить им  придется в отдельных казармах. Так будет до средины стажировки. Потом отделения поменяют местами.

Первое строевое отделение, с котором служил Вадим, отправился в  казарму ТЭЧ, а второе увели в казармы эскадрилий. Казарма ТЭЧ располагалась на втором этаже довольно большого кирпичного здания, и занимала весь этаж.  На первом этаже были какие-то служебные помещения. Помещение казармы было большим, и койки в нем были одноярусные. Свободных кроватей было не много, пришлось недостающие тащить со склада. Курсанты хотели поселиться все вместе, но старшина ТЭЧ не разрешил. Пришлось располагаться на свободных кроватях по всей казарме.

Через несколько дней в полк приехали на стажировку курсанты из других училищ: Даугавпилского, Казанского и Ачинского. Их тоже разместили в казармах вместе с солдатами. Уже к концу мая курсантов в ТЭЧ было больше, чем солдат и офицеров.

Первое знакомство с ТЭЧ. Нужно сказать, что время для  начала стажировки было выбрано не совсем удачно. Оба полка готовились к учениям. 1-го июня полки должны были подняться по тревоге и улететь на бомбометание на полигон Камчатки. Шла напряженная подготовка к учениям. К такому дальнему перелету нужно было подготовить максимальное количество самолетов. И основная  работа легла на плечи ТЭЧ. Приходилось работать по 10-12 часов в день без выходных. И в это трудное время для дивизии «свалились на голову» курсанты. К работе на боевых машинах допустить их сразу было нельзя. Начальники групп не знали, что  могут и умеют  курсанты делать. А «наломать дров» они могли.

Первый выход на аэродром. После утреннего построения полка  личный состав ТЭЧ садится на свой тягач и отправляется на аэродром. От жилого городка до аэродрома было километра четыре. Большой армейский тягач сразу не поместил всех. Пришлось делать два рейса. Приехали на стоянку ТЭЧ, так называемый «пятачок». На стоянке стояло 5  или 6 самолетов, на которых выполнялись работы. Начальник ТЭЧ остался в штабе, построение личного состава и распределение работ проводил начальник группы регламентных работ по самолетам и двигателям капитан Черный. Подразделение строилось по группам. В группе регламентных работ радиосвязного и радионавигационного оборудования по штату было 3 офицера и 4 солдата. И вот капитан Ветров, начальник группы, только за голову взялся, когда ему в группу «свалилось» еще 14 помощников. Такая же была обстановка и в других группах.

Капитан Черный вышел перед строем и начал давать указания. Свою речь он круто пересыпал матом. Харьковским курсантам это сразу резануло уши. Они не привыкли слышать мат от офицеров, а особенно перед строем. Сами, конечно, в повседневных  разговорах не очень следили за чистотой своей речи. Хотя, надо отметить, к выпуску мата стало меньше. На первом курсе то ли для бравады, то ли для самоутверждения, они безбожно сквернословили. Им очень хотелось казаться «крутыми» (хотя еще в то время такое слово не применялось). На третьем же курсе они повзрослели, и им хотелось выглядеть более культурными. Так еще на втором курсе, когда они перешли в другую новую столовую и теперь сидели за столиками с белыми скатертями по шесть человек, заключили между собой соглашение. Они договорились, что за столом матом ругаться не будут. Единственное исключение все-таки заставил сделать Близнюк Виталька: называть плохое мясо «п…тиной». От частого употребления этого слова оно потеряло свой смысл, настолько стало нарицательным, что забыли о истинном смысле его. И это сыграло плохую шутку с Валькой Можаевым. В отпуске, забывшись, он за столом вдруг заявил матери: «Не клади ты мне эту п … ну». За это получил по лбу половником.. В училище мата от офицеров они не слышали никогда, даже на отдыхе и в курилках. Если иногда только старшина Ищенко вызывал в каптерку курсанта «прописочить» и употреблял какое-нибудь бранное словечко, то курсант знал, что при этом наказания не последует.

А здесь, в боевом полку, все было иначе. После построения разошлись по группам. Группа регламентных работ по радио занимала три комнаты в техническом домике.  В них вдоль стен стояли стенды и стеллажи с блоками и контрольно-измерительной аппаратурой. Проверками оборудования в группе занимались офицеры- техники. Солдаты-механики только снимали и ставили оборудование, чистили умформеры и преобразователи. Работы было много. Курсантам хотелось сразу же включиться в работу, но осторожный начальник группы никак не хотел допускать их к оборудованию. Вначале усадил их изучать инструкции по технике безопасности и технологические карточки. Чуть позже разрешил им выполнять работу механиков: чистить коллекторы умформеров и преобразователей. Только через несколько дней им разрешили под присмотром солдат-механиков ставить проверенные блоки оборудования на самолеты. Для них совершенно новым делом стало контровка разъемов и болтов крепления. В училище этому их не учили. Теперь же этому нехитрому мастерству их учили солдаты. Большего пока им доверить не могли.

Почти две недели без отдыха и выходных трудилась ТЭЧ, готовя самолеты к учениям. Все это время трудились с ними курсанты, стараясь изо всех сил. И вот, наконец, все готово. Последний самолет отбуксировали на стоянку эскадрильи.

Утром следующего дня весь городок разбудили сирены. Начинались учения. Личный состав эскадрилий грузился на машины и отправлялся на аэродром. ТЭЧ построили и отправили на аэродром пешком. Сейчас делать им было нечего. Свою работу они уже сделали. Добрались на место и начали наводить порядок в домиках и на стоянке. В это время предполетная подготовка уже закончилась, и аэродром огласился ревом двигателей. Самолеты дружно стали выруливать со своих стоянок. Все курсанты из ТЭЧ высыпали их домиков смотреть, как полк будет взлетать по тревоге. На рулежной полосе по пути к ВПП выстроилась целая вереница бомбардировщиков. Они один за другим уходили в небо. Над аэродромом они собирались в отряды и брали курс на восток. Им предстоял нелегкий беспосадочный перелет до далекой Камчатки с дозаправками в воздухе где-то над Уралом и Енисеем. Вот взлетел последний самолет, и на аэродроме вдруг стало удивительно тихо. Даже стало слышно, как кузнечики стрекочут у самой рулежки, и шелестит под ветром трава.

Курсанты вернулись в свои группы и стали приставать к начальнику группы, чтобы тот разрешил им работать на стендах, проверяя оборудование. С большой неохотой он распределил их по стендам и строго-настрого запретил что-либо крутить в отсутствие офицеров-техников.

Так длилось несколько дней. Офицеры брали отгулы за работу в выходные дни, отпрашивались по своим делам, никому не хотелось заниматься с курсантами. Да и они  сейчас не особенно «рвались в бой». Куда было более приятней сбежать с работы, пройти за аэродром всего полкилометра к речке, и там загорать и купаться с девчонками на пляже. Так в один из дней там собралось почти все классное отделение. Там же и «застукал» их капитан Каменецкий. Дело в том, что по всем воинским уставам купание рядового и сержантского состава срочной службы должно быть организовано с соблюдением всех правил с соблюдением всех мер безопасности. Купание одиночек категорически запрещалось. Это прекрасно знали курсанты, но соблазн был слишком велик, и они наделялись, что никто ничего не узнает. Но все тайное когда-нибудь становится явным. Досталось всем, особенно командирам отделений.

Через несколько дней самолеты вернулись. Учение прошло успешно. Они долетели вовремя, дозаправляясь в пути, и на «отлично» отбомбились. Теперь у ТЭЧ снова появилась работа, притащили самолеты на регламентные  работы. Курсанты по-прежнему чистили умформеры, снимали-ставили блоки, контрили разъемы, т.е. занимались работой солдат. К проверкам и регулировкам их все так же не допускали. Первым прорыв в этом сделал Вадим. А случилось это так. Капитан Ветров уже который день безуспешно пытался найти неисправность в самолетном дальномере СД-1. И в то время, когда он «ковырялся» с ним, к нему подошел Вадим с очередной просьбой допустить его к проверкам оборудования. Тот, раздосадованный своей неудачей, в сердцах ему ответил: «На, вот ищи неисправность!», и ушел. Вадим остался один на один с этой неподдающейся неисправностью. Сделал несколько проверок и замеров. Все в норме, а стрелка вольтметра вместо того, чтобы периодически отклоняться то влево, то вправо, стояла, как вкопанная, где-то посредине. Еще несколько проверок – результат все тот же. Вадим вставил длинную отвертку в шлиц регулировочного потенциометра, и в задумчивости уперся в нее лбом. Стрелка вдруг ожила, дальномер заработал. Он отпустил отвертку – стрелка снова замерла. Нажал – опять заработала. Вот в чем дело! Нет контакта в самом потенциометре. Теоретически обосновать неисправность для курсанта было делом совсем не сложным. Вадим оставил все как было, позвал капитана и предложил ему несколько версий поиска неисправностей. Ветров слушал его рассеянно. Первая версия не подтвердилась, вторая тоже. И вот, наконец, Вадим предполагает, что нет контакта в потенциометре. Нажимает на шлиц и дальномер начинает работать.  Капитан глазам своим не поверил. Попробовал сам – точно. Заменить неисправный потенциометр Вадиму не стоило большого труда. И с этого момента он стал личным помощником начальника группы. Начинает капитан проверять какое-либо оборудование вместе с Вадимом, потом сам уходит: «Вадим, продолжай дальше». Спустя некоторое время ребята уже стали коситься на Вадима. Пришлось ему убеждать начальника, что остальные  ребята могут работать не хуже, чем он. Капитан начал постепенно допускать к работе и остальных. К концу стажировки в ТЭЧ они уже работали в полную силу. Теперь им уже не хотелось расставаться со своими новыми знакомыми. Но прошла уже половина времени, отпущенного на стажировку, нужно было переходить в эскадрильи.


                Глава 47 Курсантские “фокусы”

В одно из воскресений произошло событие, в результате которого их старший, капитан Каменецкий чуть не получил инфаркт. Все дело было в увольнениях. Курсанты привыкли за последний год ходить в увольнение каждые выходные, а здесь их поставили в условия равные со всеми солдатами: только 25% - и не более. Как ребята не просили, командование им не шло на встречу. Тогда они стали применять свои уловки. Несет писарь увольнительную записку младшего сержанта Ковалева на подпись капитану Каменецкому. А в ней написано: «Младший сержант Ковалев Б. А. уволен такого-то числа  до 21 час. 30 мин.» Капитан спокойно подписывает увольнительную, а потом писарь после фамилии сержанта дописывает: «с ним еще 11 человек».  Идут на танцы все вместе. Патруль их останавливает. Увольнительная есть, но патруль  ругается: «Кто так оформляет увольнительные! Вечно у этих курсантов все не так, как у людей!» Пару раз у них прошел такой фокус. Все бы неплохо, но нужно было ходить всем вместе.

Так было и в то воскресенье. Отпустил начальник в город только троих. Вечером за полчаса до поверки решил проверить в казарме ТЭЧ, чем занимаются его подчиненные. К своему удивлению, в казарме он обнаружил только одного Денисова. Тот лежал на своей кровати и читал книгу. На вопрос капитана, где остальные, ответил, что все где-то здесь, в казарме или курилке. Капитан добросовестно обошел всю казарму, проверил каждый уголок, каждую комнату, но ни одного курсанта ему обнаружить не удалось. В недоумении он сел в курилке, наблюдая за дверью в казарму. Наконец, со стороны проходной показался Оскаленко. Отпираться было бесполезно, ясно было, что он был в городе. Получив свою взбучку от начальника, он поднялся в казарму. Спустя несколько минут,  из казармы без гимнастерки спускается Вовка Напрасный. Капитан удивлен: как он его не нашел в казарме. Проходит еще несколько минут. В курилку из казармы выходит еще группа курсантов. Все утверждают, что были в казарме. Капитан уже взбешен, где они были, почему их он не заметил. Проходит пять минут. Из дверей выходят еще двое, потом еще. Все в один голос говорят, что были в казарме. Вконец взбешенный офицер бежит за другую здания казармы и видит такую картину: на связанных простынях в окно второго  этажа несколько человек тащат наверх очередного курсанта. К вечерней поверке были все наместе. Возмущению капитана не было предела. Он «выдал» курсантам по полной программе.


Глава 48  В эскадрильи  Ту-16

На следующий день ребята первого строевого отделения  уже поселились в казарме эскадрилий. Их распределили по 5 человек в каждую эскадрилью, но они жили все вместе в одной казарме. Старшему следить за ними стало намного сложнее.  Полеты были то по эскадрильям, то всем полком вместе, то дневные, то  ночные. Одних поднимали рано утром, другие приходили с полетов поздно ночью.

Вадиму не понравилась служба в эскадрильи. Здесь нет ни работы с приборами, ни поиска неисправностей. Проверяй исправное оборудование – вот и вся работа.  Что-нибудь отказало – тащи в ТЭЧ. Начальник группы оказался хитрый. Во время предварительной подготовки посылает курсантов осматривать, проверять самолеты и записывать замечания. Те добросовестно все проверят, запишут и представят свои замечания начальнику. Он же втайне от первых на эти самолеты посылает других. Потом сравнивает записи и дает «втыки» за пропущенные недостатки и тем и другим. Сам же редко выходил из домика. Больше гонял курсантов.

        Не нравилось Вадиму в эскадрильи еще и потому, что много терялось времени впустую. Например, ночные полеты. Явка на предполетную подготовку к 18-00. С утра с солдатами то политзанятия, то еще какие-нибудь занятия, а курсантам деваться некуда. После обеда у всех отдых. Пришли на полеты, самолеты подготовили. Они улетели, а ты сиди и жди. Летят куда-то под Херсон на полигон бомбить, а ты 3-4 часа гоняй «козла» или плюй в потолок. Прилетели, спросили у экипажей замечания и снова жди. Жди, пока все прилетят, самолеты заправят, и только тогда вместе со всеми ехать в казарму.

Еще не нравилось Вадиму и солдатское питание. В училище кормили их хорошо по  9-ой курсантской норме. А здесь их поставили на 2-ю солдатскую. Масло не давали, сыр тоже. Правда, это все можно было купить здесь же, в солдатском ларьке при столовой. Поэтому курсанты чаще всего спорили между собой на масло. Как-то Бердников заявляет: «Спорим на 27 порций масла, что пройду мимо коменданта в столовую без строя». Ребята от удивления раскрыли рты. Это было что-то немыслимое. Комендант был грозой всего гарнизона. Высокого роста, с громовым голосом, от которого даже приседали в страхе бывалые воины, он спустя уже 13 лет после войны еще носил нашивки о ранениях и контузиях. Во время приема пищи солдатами он стоял  на крыльце солдатской столовой и вылавливал всех, кто шел без строя. При этом он имел привычку заставлять провинившегося лезть себе в карман кителя. Там, свернутые в трубочку, лежали бумажки, на которых было написано: «2 наряда вне очереди», «3 наряда», « 2 суток ареста», «Сутки ареста» и т.д. В этом он видел руку судьбы. Все боялись его, даже наряд, кто не попадал на обед или на завтрак вместе со всеми, старался пристроиться к чужому строю, чтобы зайти в столовую, когда там стоял комендант.  И вдруг Бердников собирается пройти мимо коменданта без строя.

- Зачем это тебе нужно?
- Хочется масла, пройду и все. Спорим?
- Ладно, но пеняй на себя. Отсидишь пару суток на губе, а потом еще всему отделению масло покупать будешь.

Ударили по рукам. Строй стоит, и ждет своей очереди зайти в столовую. Бердников смело «чешет» в столовую мимо коменданта. Комендант с удивлением смотрит с крыльца на него.

- Товарищ курсант, вы куда?
- В буфет, товарищ подполковник.
- Почему без строя?
- Чтобы успеть до завтрака купить сигареты.
- Вы что, не знаете, что в столовую запрещено ходить без строя?
- Знаю.
- Почему нарушаете?
- Виноват.
- Раз виноват, лезь в карман.

Ребята издали наблюдают эту картину. Они видят, как курсант лезет в карман к коменданту и вытаскивает бумажку, свернутую в трубочку. Разворачивает ее, вертит ее с одной, потом с другой стороны. Комендант почти вырывает бумажку из рук курсанта. Теперь он сам уже вертит в недоумении. Она оказалась чистой.

- Ладно, идите назад, в столовую пройдете со строем.

Внешне спокойный Бердников возвращается к своим с видом победителя. А секрет был прост. Земляк нашего героя работал писарем у коменданта и готовил ему эти бумажки. Такую же бумажку, только чистую, он дал курсанту. Когда он лез в карман коменданта, эта бумажка была у него уже в руке. Комендант не изменил своей привычке, и Николай весь месяц на завтрак имел масло. Поистине: «Кто не рискует, тот не пьет шампанское».

Когда Вадим уезжал на стажировку, то пообещал Тамаре, что будет писать ей каждый день. Для этого он купил в киоске “Союзпечати” кучу открыток.  Первые две недели он свято выполнял свое обещание. Но за это время он получил всего две открытки от девушки. Это несколько охладило его пыл, и писать ей стал он реже. Их мало что объединяло, мало было общих интересов. Их чувства, особенно с его стороны, не были достаточно глубокими, поэтому вначале переписка стала ему в тягость, а потом она и совсем заглохла. Вадим наделялся, что все восстановится при встрече. Но теперь он все реже вспоминал о ней.


Глава 49 После стажировки

Лето шло на убыль, а вместе с ним шла к концу и стажировка. Повзрослевшие ребята заканчивали свою стажировку в боевом полку. Они уже многое узнали, и самое главное, научились практически работать на материальной части.  Знания, полученные в училище были настолько глубокими и фундаментальными, что они в теории могли заткнуть за пояс любого специалиста в полку. Теперь эти знания подкрепились практикой, и им все уже казалось по плечу. Оставалось уже совсем немного: вернуться, подготовиться и сдать выпускные экзамены. А там долгожданный выпуск, лейтенантские погоны и … свобода! Свобода от всего, что их держало в рамках все эти три года.

Вернулись они в училище с чувством собственного достоинства. Теперь они выпускники, и море им по колено. Но в училище их быстро поставили на свое место.

123-е классное отделение подходило к третьему учебному корпусу на занятия. К этому времени к корпусу с  разных концов спешили курсанты из разных рот и курсов. Все они шли строями по классным отделениям. Как правило, у входа строй распускался, и в свой класс курсанты двигались самостоятельно. Кто-то успевал перед занятием затянуться раз-другой сигаретой в курилке возле здания. Постоянно перед началом занятий у входа в учебное здание стояла толпа курсантов. Отделение Вадима почти совсем уже подошло к корпусу, как они услышали голос, который нельзя было ни с кем спутать:

- Кто вэдиот отдэлэниэ? Камандыра ка мнэ!

Это был голос командира первого батальона подполковника Сургуладзе. Все в училище его знали как крутого и жестокого командира. Отделение сделало вид, что команды не услышало, только ускорило шаг и через несколько секунд растворилось в толпе у входа в здание. Спустя несколько минут они довольные сидели в классе, радуясь что им удалось провести «Бешенного грузина», как величали первого комбата свои и чужие. Конечно, отделение шло по училищу, не так, как ходят первокурсники, но они ведь уже выпускники, они уже заслужили поблажки. Но радость их была недолгой. Минут через 20 в класс вошли командир роты и Бешенный.

- Встать, смирно! – заорал командир отделения. Курсанты вскочили, улыбки  как рукой сразу стерло с лиц. Они недоумевали. Как их вычислили? Ведь они сразу же растворились в толпе. Это им,  словно детям, прячащимся за портьерой, кажется, что родители их не видят, им казалось, что в толпе они стали незаметными. Но только не для комбата, который сам окончил это училище и уже 15 лет служит в нем.  По одному только их внешнему виду и по выражению лиц можно было сразу определить, что они выпускники. А взглянув на расписание занятий, нетрудно было вычислить, где они занимаются.  И, как на грех, в этот день их самоподготовка в третьем учебном корпусе была только у одного отделения выпускников.

- Командир, вы команду слышали? – без всяких вступлений начал ротный.
- Никак нет, - оправдывался сержант Дроздов. – Я шел впереди строя.
- Кто слышал команду?

Отделение угрюмо молчало, опустив головы. Бешенный не промолвил ни слова, только мрачною тенью стоял за спиной у майора.

- Командир отделения со мной, а остальным продолжать занятия. Отделение, садись! – продолжил ротный.
- В воскресенье 4 часа строевой подготовки. Командовать буду я сам, - на этот раз выступил комбат.

Минут через 10 вернулся сержант. По его виду можно было сразу определить, что ему досталось.

- Ну что? – спрашивали ребята. А он только рукой махнул.

Из командиров его разжаловали, а в воскресенье вместо увольнения провинившихся курсантов вывели на строевую подготовку.

- Ребята, покажем, как ходят третьекурсники. Его «салагам» такое еще и не снилось, - предложил кто-то из отделения. (У Бешенного в батальоне были только первокурсники).
- Будем считать это подготовкой к экзамену по строевой.
- Точно, а то на стажировке мы малость подразучились ходить.

Так и решили. В воскресенье к 10 часам вместе с подполковником Сургуладзе прибыли командир взвода и командир роты. Старший лейтенант Тагунков командовал отделением. Комбат стоял на трибуне и наблюдал за занятиями. Рядом с ним стоял майор Трахунов. Конечно, «Бешенный грузин» ожидал, что отделение будет лениться, «сачковать», плохо выполнять команды, одним словом саботировать занятия. Это давало бы ему моральное право занятие превратить в наказание, и гонять курсантов до изнеможения. Первый час занятий отделение занималось одиночной подготовкой. Курсанты ходили по плацу строевым шагом, громко отдавая себе команды и четко выполняя их.  Шаг четкий, движения отработаны, нога поднята высоко, носок оттянут, подбородок поднят. Выправка идеальная. Придраться не к чему. Комбат невольно залюбовался ими.

- Командир, теперь прохождение развернутым строем, по шеренгам! – дал команду Сургуладзе.

Это было самое тяжелое. В развернутом строю каждый виден, как на ладони. Здесь нельзя сачковать. И очень трудно держать равнение в шеренге, когда в строю 14 человек. Но опыт парадов не прошел даром. Отделение перестроилось в две шеренги, и на дистанции 10 метров двинулись к трибуне.

- Отделение, смирно, равнение направо! – командовал командир отделения.

Вся шеренга, как один человек, с очередным шагом, резко повернула голову направо, приложили руки по швам и перешло на строевой шаг.  Двигались легко и четко. Равнение в шеренге, поворот головы, высоко поднятая нога, четкий однообразный удар ноги – одним словом придраться не к чему. Так же четко прошла и вторая шеренга.

- Еще раз! – гремел голос комбата.

Еще заход. Нога до пояса, носок оттянут, ноги печатают шаг, словно один человек. Ребята уже заразились этим духом. «Покажем ему как надо!» – в мыслях у каждого. Отделение действует, как одно целое. Спина уже мокрая, но молодой задор не оставляет ребят. Вадим взглянул на ротного. По его лицу было видно, что он доволен. Не подвели его ребята.

- Здравствуйте, товарищи курсанты! – гремел голос комбата с трибуны.
- Здравия – желаем, - товарищ – подполковник! – печатая шаг громко ответило отделение.
- Молодцы! Благодарю за  службу!
- Служим – Советскому – Союзу! – рявкнул строй.
- Командир, подведите отделение к трибуне.
Отделение, взмокшее от нагрузки, выстроилось перед трибуной. Суровое лицо комбата посветлело.

- Ведь можете ходить, когда хотите. Молодцы! Откровенно, не ожидал. Трахунов, кто захочет, отпустите в увольнение. Они заслужили.

И тут ребята поняли, что Бешенный был настоящий “свой хваустовец”.  И они сразу простили ему все его строгости. Посветлело лицо и у ротного. Отделение возвращалось в казарму. Теперь уже этот суровый грузин не казался им таким уж бешенным.

Оставшиеся две недели до выпускных экзаменов отделение занималось в полную силу. В учебные часы шили консультации, а во время самоподготовки ребята повторяли еще и еще раз все, что будут спрашивать на экзаменах. Готовились добросовестно, помогая друг другу. Казалось, что уже не осталось ничего, чего они могли бы не знать о своей технике, правилах ее эксплуатации. Кроме технических, были, конечно экзамены по чисто армейским  предметам: уставам, строевой и физической подготовке. На этих экзаменах мало было иметь хорошие знания, нужно было показать методическую подготовку, ведь из них готовили офицеров-воспитателей, которые через пару месяцев будут сами обучать и воспитывать уже своих подчиненных.

Например, на экзамене по строевой подготовке, нужно было не только хорошо знать строевой устав, хорошо самому выполнять команды и приемы с оружием, ходить строевым шагом, но уметь командовать отделением, взводом. На время ответа каждый становился командиром отделения или взвода. Остальные в это время выполняли роль подчиненных.

Вадиму строевая подготовка давалась легко. Он хорошо умел выполнять команды, ловко и четко двигался и выполнял приемы с оружием. Последние полгода все занятия по строевой подготовке, уставам и ФИЗО проводились под командованием курсантов. По очереди каждому курсанту давалась тема занятия, он к ней готовился, писал план-конспект и очередные занятия проводил сам под присмотром командира взвода. Потом проводился разбор занятия. Таким образом, курсанты получали практические навыки проведения занятий.

Как отличник, Вадим один из первых получил право на проведение занятий со своим отделением. Конечно, он волновался, приступая к занятию. Но потом он овладел собой и свое первое занятие провел на четверку. Замечаний от командира и «подчиненных» было мало. Эти навыки, полученные им еще в училище, пригодились ему на всю жизнь. Всю его службу в армии приходилось кого-нибудь учить, с кем-нибудь проводить занятия. И потом уже на гражданке, ему не раз приходилось выступать в роли учителя.


Глава 50  Выпускные экзамены

Подошло время экзаменов. Две недели отводилось на сдачу выпускных экзаменов. На экзамены выносились предметы: ППР (партийно-политическая работа), уставы СА, строевая подготовка, физическая подготовка, РОС (радиооборудование самолетов) и ТЭ (техническая эксплуатация).

Уже вывесили расписание экзаменов. Каждое отделение сдавало по своему графику. Но для всех последним экзаменом был экзамен по физической подготовке. Последним упражнением был прыжок через коня. Для всех экзамены начинались 1-го сентября и заканчивались 15 –го.

Столько было волнений, столько переживаний, сколько готовились к экзаменам, а выпускные экзамены оказались таким будничным делом, словно занятия в течение года.

Отделение, в котором учился Вадим сдавало экзамены хорошо, можно сказать, даже отлично. Во всяком случае, никто из ребят на экзаменах не получил оценку ниже, чем во время учебы. У многих экзаменационная оценка была выше, чем оценка за год.

Во время сдачи экзаменов пытались, конечно, пользоваться шпаргалками, но очень редко. Какие могут быть шпаргалки на экзамене по строевой или физической подготовке? Как можно с помощью шпаргалки устранить неисправность, введенную инструктором в аппаратуру? Конечно, можно что-то подсмотреть на экзаменах по уставам, или заглянуть в шпаргалку, чтобы освежить в памяти тактико-технические данные какой-то аппаратуры, но в основном, на выпускных экзаменах уже нужно все помнить самому.

Лучшим мастером по изготовлению шпаргалок был, конечно, Бердников. Он в училище первым ввел шпаргалки-гармошки  и шпаргалки на резинке.  Один конец шляпной резинки он пришивал внутри рукава, а ко второму прикреплял шпаргалку. Во время подготовки к ответу на экзаменах, он тихонько доставал шпаргалку и удерживая ее пальцами, благополучно с нее списывал. При малейшей опасности он отпускал ее, и она тут же скрывалась в рукаве. В худшем случае, если преподаватель замечал, что он списывает и даже заставлял расстегнуть рукав гимнастерки, там ничего он не обнаруживал. Шпаргалка была уже где-то выше локтя.

Но ребята подготовились к экзаменам хорошо, и пользоваться шпаргалками практически не приходилось. Вадим экзамены сдавал на одни пятерки. Он уверенно шел по первому разряду, т.е. на «красный» диплом. Единственная четверка по математике еще с первого курса портила ему всю картину. Не будь ее, он был бы круглым отличником.  Но на «красный» диплом допускалось иметь две четверки.  В стремлении окончить училище по первому разряду имело под собой еще и материальную основу. Те, кто оканчивал училище по первому разряду, получали при выпуске 3 курсантских оклада (оклад курсанта на третьем курсе 150 рублей). Кто по второму – два оклада, за третий – вообще ничего не платили.

На  экзамене по технической эксплуатации у него получился казус. После ответа на теоретические вопросы ему предстояло практически устранить неисправность в аппаратуре, которую должен был ввести инструктор. Вадим проверил радиостанцию, принял ее у инструктора, потом вышел на некоторое время из класса. За это время инструктор ввел неисправность, вынул предохранитель в блоке питания. По ошибке он вынул не тот предохранитель, предохранитель по цепи смещения. Вадим вошел в класс, включил радиостанцию и начал проверять ее по инструкции. Вдруг из передатчика повалил дым. Он сразу же выключил питание и начал разбираться. Оказалось, что лампы передатчика, лишенные напряжения смещения, начали работать в тяжелом режиме, большие токи в анодных и экранных цепях сожгли резисторы. Вадиму пришлось часа полтора вместе с инструктором менять сгоревшие детали. К счастью, это не повлияло на оценку курсанта.

Курсантам кроме знаний по теории нужно было иметь и хорошую физическую подготовку. На экзамене по физической подготовке учитывалось все: как ты делаешь упражнения на перекладине, на брусьях, лазишь по канату, прыгаешь через коня. Все ладилось у Вадима, кроме одного. После кувырка на брусьях нужно было держать угол в течение 3 секунд. Длинные ноги да еще в кирзовых сапогах тянули вниз, и дольше двух секунд брюшной пресс  держать их отказывался. За это могли бы снизить оценку. Сколько ни качал он свой брюшной пресс, все равно дольше не получалось.

Наступил день  последнего экзамена. Уже выполнены вольные упражнения, упражнения на перекладине. Коня он не  боялся, через него он летал, как птица. Курсанты шутили: это мол прыжок из курсантов в офицеры. А вот брусья …

Вадим четко подошел к снаряду. Ловко поднялся на брусья, мах,  подъем, кувырок и угол.  Он про себя считает: двадцать один, двадцать два, двадцать три, … двадцать четыре … двадцать пять … Угол все держится, прямой, четкий. Ему ни разу в жизни не удавалось это, а в нужный момент сработало. Пять секунд! Четкий соскок. Оценка «отлично». И, наконец, конь. Разгон, прыжок, полет, точное приземление. Оценка «отлично». Теперь все. Экзамены сданы!


Глава 51  Ожидание выпуска

И наступил какой-то непонятный и томительный период ожидания. Материалы результатов экзаменов и представления на присвоение первичного офицерского звания были отправлены в Москву. Министр обороны должен был подписать их лично. Но на это требовалось время. И не так мало – больше двух недель. Чем же будут заниматься курсанты все это время? Теперь их, как три года назад первокурсников, посылали на разные хозяйственные работы. Снова были поездки на ХТЗ на погрузку траков, уборка территории, земляные работы, заготовка овощей. После месяца напряженной подготовки к экзаменам, теперь физическая работа казалась им сущим пустяком. Правда, и отношение к ней уже было другое. Что-что, а «сачковать» за эти три года они научились. Выполняя любую работу, они уже не выкладывались, как тогда неопытные юноши. Со стороны никак нельзя было сказать, что они ничего не делают, они очень хорошо изображали активную работу, но они и половины не делали того, что могли бы сделать. И отношение друг другу у них теперь было другим. Если раньше во время работы неотесанная молодежь грызлась между собой, за то, что кто-то там что-то не так сделал, или дольше всех перекуривал, то теперь они, уже без пяти минут офицеры помогали друг другу, старались беречь своих товарищей.

Когда же на третий день работы на ХТЗ, начальник цеха, наблюдая за их работой предложил такой вариант: «Как только загрузите этот вагон траками – будете свободны». И вагон был загружен до обеда, хотя в прежние дни они едва успевали загрузить его до конца дня. Ребята успели до отъезда еще сходить в кино.

Медленно тянулось время. По опыту прошлых лет они знали, что приказ будет подписан в первых числах октября, и дня через два, когда его привезут из Москвы, будет долгожданный выпуск. Как они ждали этого дня! Как они мечтали о нем! В течение этих дней даже в увольнение не ходили. У них остался только один комплект обмундирования, он весь пообносился. В нем они ходили и на работу и в кино. Стирать и гладить его, не было никакого желания. Чаще всего вечера проводили за телевизором или за беседой, словно предчувствуя, что скоро они расстанутся надолго или даже навсегда.

По училищу пронесся слух:  «Приказ подписан!». Значит завтра будут выдавать документы и офицерское обмундирование. Обмундирование шили на заказ. Уже полгода шла эта работа. Закройщики приезжали в казарму, снимали мерки, потом привозили мереть кителя, шинели, брюки. Это было время, когда переходили на новую форму одежды для офицеров. Шили им синие брюки и зеленые однобортные кителя вместо двубортных. По специальному заказу им делали огромные чемоданы, которые курсанты называли «Прощай Берлин». Они должны были вместить в себя все выданное им при выпуске имущество.

Всю ночь ребята почти не спали. Им не верилось, что они дожили до этого счастливого дня. Увы, к сожалению, дожили не все. Из 120 человек 12-й роты, поступивших на первый курс, к выпуску подошли только 112. Несколько человек исключили по разным причинам. Один погиб. Глупая случайность. Виктор Павлов шел в строю, было скользко, он поскользнулся, упал и ударился о лед затылком. Месяц провалялся в госпитале и умер. И даже из тех, кто сдал выпускные экзамены, офицерскую форму одели не все. Вечером накануне выпуска Бровцын возвращался домой из увольнения, догонял трамвай, упал, и ему колесами отрезало обе ноги. Какое горе для него и для всей его семьи!

Ребят очень опечалило это известие, но все же оно не смогло затмить радости происходящего.

Весь день 4-го октября прошел в хозяйственных заботах. Получали обмундирование, деньги, приводили все в порядок, гладились. Теперь, когда приказ уже подписан, всех интересовало только одно: куда же его направили служить? Командир роты вместе с двумя писарями заполняли предписания, выписывали проездные документы и оформляли отпускные листы. Сколько ребята ни пытали писарей во время коротких перерывов на завтрак и обед, они молчали, как партизаны. У них был короткий ответ: завтра узнаете.

Наиболее нетерпеливые вечером укрепляли курсантские погоны на полушерстяную полевую форму и отправлялись в таком виде гулять по городу. Эта форма по сравнению с  выгоревшими курсантскими х/б казалась им парадной. В тот вечер Вадим никуда не поехал. Ему особенно-то делать нечего было в городе. Пусть все лучшее случится завтра.


                Глава 52  Выпуск

Утро 5-го октября началось, как обычно, с подъема. Дневальный рявкнул: «Рота, подъем!», но сегодня ему не вторили командиры отделений. По привычке курсанты поднимались, отработанными до автоматизма движениями заправляли кровати, приводили все в порядок. Но обычного порядка не получилось. На тумбочках, на кроватях лежало офицерское обмундирование, под кроватями стояли огромные чемоданы.

- Рота, после завтрака приготовиться к передаче оружия! – объявил дневальный.
На завтрак шли вразвалочку, едва придерживаясь строя. Навстречу им попался начальник политотдела училища.

- Рота, смирно, равнение на право! – рявкнул старшина.
- Не вижу выпускников, гордость училища!

И в этот момент роту словно подменили. Строй мгновенно  преобразился. Курсанты выровнялись в рядах, колоннах, перешли на строевой шаг и так «врезали», как не ходили даже на парадах. Офицеры из других батальонов, преподаватели, спешившие на занятия останавливались, посмотреть как идут курсанты, теперь уже офицеры.

- Теперь я вижу выпускников! – прокричал полковник. – Запевай!

Ребята в строю переглянулись: «Споем последний раз!». Мусиенко высоким голосом начал:

« Там, где пехота не пройдет …»

Песню подхватили и пели все, пели с таким настроением, так от души, лучше чем на любом смотре строевой песни.

Строй шел мимо карантина. Новобранцы во все глаза смотрели на строй выпускников, любуясь и завидуя им. Зашли в столовую. Есть особенно не хотелось. До них еще не доходило, что это их последний завтрак в курсантской столовой. По возвращению их ждал командир батальона.

- Через 15 минут разобрать оружие и строиться у казармы!

Это было прощание со своим оружием. Вадим сегодня передаст свой карабин СКС какому-то первокурснику. Он уже привык к нему. Получил его новеньким, еще в заводской смазке. Сколько часов он провел с  ним в обнимку в караулах, на парадах, строевых занятиях, стрельбах, в комнате для чистки оружия. Он его лелеял, берег, чистил и ухаживал за ним, словно за живым существом. За него он получал и «втыки» от взводного. За малейшую грязь или царапину в стволе Тагунков беспощадно наказывал провинившихся.

Первый раз Вадиму влетело от него, когда он из добрых побуждений, пытаясь уберечь ствол карабина от дождя, перевернул карабин вверх прикладом. Это произошло во время первой тревоги с выходом в зону рассредоточения. Проревела сирена за несколько минут до подъема. Ребят, как ветром сдуло с постелей. Прошли считанные минуты и они уже стояли на плацу с карабинами, шинелями в скатку и противогазами. Командир батальона поставил задачу роте: убыть в зону рассредоточения за 15 километров от училища. Только рота вышла из ворот училища, начался дождь. Через несколько минут они уже промокли до нитки. Сухим оставалось только место под скаткой. Было тепло, и дождь им особенно не мешал. Ребята шли и улыбались. Их развеселил забавный случай во время построения.

Дело было в том, что в 12-й роте каждое строевое отделение строилось по росту. На правом фланге стоял самый высокий, а левый фланг замыкал какой-нибудь недомерок «метр с кепкой». В таком же порядке они размещались  и в казарме. И на стыке двух отделений рядом стояли койки самого маленького из первого отделения и самого высокого из второго. Самым маленьким в первом отделении был курсант Зубко, едва перевалившим ростом за полтора метра, а самым высоким во втором отделении был курсант Разумный, ростом около двух метров и весом за 100 килограмм. Спали они рядом в одном проходе на нижних койках. Свое обмундирование, как было положено, они на ночь складывали на табуретке между койками.

По тревоге шустрый Зубко подхватился первым, схватил брюки Разумного 58-го размера, напялил их  на себя, затянув поясом где-то под подмышками, надел один свой сапог 38-го размера, второй Разумного 46-го размера и помчался брать оружие и противогаз. Неторопливый Разумный поднялся и начал одевать уже то, что ему осталось. Он едва просунул ноги в брюки Зубко, но натянуть их так и не удалось, их едва хватало до паха. Еще хуже было с маленьким сапожком. Ногу удалось втиснуть только в голенищу. В таком виде он и поковылял за оружием и на построение. Строй роты уже стоял на плацу, когда этот великан только  доковылял до плаца. По команде «Становись!» Зубко выровнял носки сапог по линии, но в результате один  задник одного сапога оказался сантиметров на двадцать выдвинутым назад. Сзади стоящий курсант ударом сапога выровнял ему каблуки. Зубко ничего не осталось, как развернуть эту «лыжу» в сторону. В этот момент из-за кустов показался Разумный. Он одной рукой поддерживал брюки где-то чуть выше колен, а во второй тащил карабин. Одна нога была одета нормально в свой сапог, а вторая только в голенищу сапога Зубко, в результате чего он хромал. Он ковылял и проклинал Зубко самыми страшными словами. Когда курсанты увидели эту картину, они покатились от смеха. Ротный, стоящий перед строем вначале не понял, почему смеются курсанты, но когда оглянулся, то сразу же сообразил в чем дело. Он тут же послал Зубко разбираться с Разумным. Из-за кустов не все было видно, что там происходило, но только слышались глухие удары и охи Зубко. Это Разумный «помогал» ему переодеваться.

Вадим шел под дождем, как все, и мысленно улыбался, вспоминая эту картину. Дождь усиливался. Жаль, что карабин может поржаветь, особенно ствол. Заткнуть его нельзя, взводный категорически запрещает закрывать ствол тряпками. При выстреле его может сразу же разорвать.

В этот момент строй подошел к крутому косогору и стал спускаться вниз. Ноги скользили по скользкой глине, и строй развалился. Каждый выбирал себе тропинку получше. Тогда Вадим перевернул карабин прикладом вверх. Ни в одном уставе так носить оружие не предусмотрено. Так ружья носят охотники, да и то не все. Намерения у него были самыми  добрыми, но лучше бы он это не делал. Пройдя так несколько шагов, он внезапно поскользнулся, и упал на колено. И в этот момент ствол карабина  сантиметров на десять вошел в мягкую глину, забив пулевое отверстие. Протирать ствол шомполом – значит оставить в нем царапины от песка. Пришлось на привале вымывать эту глину водой, заливая ее в патронник. Взводный только качал головой, глядя на все это, и всем своим видом показывая: «Я потом посмотрю, в каком состоянии у тебя будет оружие». Вадим все же получил от него «втык». При осмотре взводный все-таки нашел какие-то царапины в стволе. И об этом Вадим сейчас мгновенно вспомнил, когда последний раз брал из пирамиды свой карабин.

Через несколько минут уже весь батальон стоял на плацу. 12-ю роту выстроили в одну шеренгу. Теперь она занимала почти весь плац от  стадиона до  столовой. Ребята с нетерпением поглядывали в сторону карантина: скорее бы. Скорее бы разделаться с этим обязательным мероприятием. И вот со стороны стадиона, наконец, появился строй молодых. Новая 12-я рота шла по плацу. Вел  роту их старшина Ищенко.

- Рота, стой! Нале-во! Равнение на средину! Товарищ майор, 12-я рота прибыла для получения боевого оружия!
- Здравствуйте, товарищи!
- Здравия желаем, товарищ майор! – нестройно прогорланила рота.
- Рота, разойдись, повзводно в одну шеренгу становись!

Строй сломался, началось движение. Толкаясь, молодые ребята строились в одну шеренгу. Неужели и мы были такими неуклюжими и неловкими? – подумалось Вадиму. Наконец, они разобрались и выровнялись. Теперь старая и новая роты стояли на расстоянии двух шагов друг от друга. Напротив каждого выпускника стоял молодой курсант. Но их разделяло не два шага, а целых три года.  «А через три года они будут лучше нас, - подумал Вадим. – Теперь им ввели обязательный курс иностранного языка, у них будет обязательное  вождение автомобиля, они с офицерскими погонами получат права. Мы этого не имели».

Перед Вадимом оказался худощавый   большеглазый светлоголовый паренек, приблизительно одного с ним роста. Захотелось поближе узнать его, того, кто станет теперь хозяином его карабина. Но положение выпускника, считай уже офицера, обязывало. Он только тихо спросил:

- Зовут тебя как?
- Виталием, товарищ лейтенант.

Вадим был готов расцеловать этого сообразительного мальчишку. Хотя на нем были еще курсантские погоны и грязное старое обмундирование, этот мальчик впервые назвал его уже лейтенантом. Ничего более приятного он сейчас ему не мог уже сделать.

-   Внимание, роты, ровняйсь! Смирно! – раздалась команда ротного. Две шеренги замерли, стоя друг против друга.
- Передать боевое оружие!

Строй выпускников в едином порыве сделал шаг вперед. Вадим, как и все 111 человек его роты, вскинул карабин, и перевернув его магазином к себе, на вытянутой руке протянул его стоящему перед ним Виталию.

- Боевой незаряженный НР-1671! - как клятву, произнес он в общем хоре  голосов роты.

Виталий принял оружие, а Вадим вернулся на свое место и уже от себя добавил совсем уже не по протоколу:

- Береги его, будешь беречь, он тебя не подведет.

Роту молодых увели в казарму сдавать оружие, а строй выпускников распустили, объявив, что в 11 будет уже построение в офицерской форме.


Глава 53 Превращение “гадких утят”

Наступил долгожданный момент превращения гадких утят в белых лебедей. Пусть не белых, а зеленых, но они себя уже чувствовали настоящими лебедями. Через полчаса в училище вдруг появилось более пятисот офицеров. Молодые не могли на себя налюбоваться, к ротному зеркалу трудно было протолкнуться. Улыбки не покидали их лиц. Неужели дождались?! Неужели все это правда?!

И вот на плацу в последнем общем строю стоит 4-й батальон. Командир батальона зачитывает приказ Министра обороны о присвоении первичного офицерского звания и направлении на дальнейшую службу. Далее по очереди вызывают выпускников и вручают им дипломы об окончании училища и предписания с направлениями к новому месту службы. К этому времени многие успели уже узнать, куда их распределили для дальнейшей службы. Только 18 выпускников 12-ой роты получили направления в конкретные части. У остальных в предписании значилось: «ГУК, Москва». Это означало Главное управление кадров Вооруженных Сил.

Заканчивались 50-ые годы. Армия бурно осваивала ракетную технику. В образующиеся ракетные войска требовалось большое количество специалистов. Выпускников ракетных училищ не хватало, поэтому специалистов по радиотехнике,  электронике брали из других родов войск.

Забегая вперед, нужно сказать, что те, кто попал в ракетные войска, в течение всей службы словно растворились где-то. С теми, кто попал в авиацию, встречались, хотя бы раз где-нибудь в Москве, или в академии, на вокзалах, на курортах. Но те, кто получил тогда направление в ГУК, исчезли из поля зрения навсегда.

Вадим попал в число этих 18-ти. Его направили в Горьковскую область в в/ч 23599 и выдали проездные до станции Навашино.

Вручен последний диплом об окончании училища, и молодой лейтенант становится в строй. Звучат последние напутствия офицеров-воспитателей, и торжественное построение заканчивается. Батальон молодых офицеров торжественным маршем проходит мимо трибуны. Гремит оркестр победным маршем. В строю идут самые счастливейшие люди на земле, во всяком случае, им тогда так казалось. Строй останавливается, и вместо привычной команды: «Вольно, разойдись», звучит по-новому торжественное: «Товарищи офицеры!» Все это ново, интересно, так занимает и  имеет такое большое значение.

Молодые офицеры, сломав строй, направились в казарму. Нужно было еще  сделать массу дел до выпускного вечера. Этот вечер был организован в Театре оперы и балета имени Лысенко. На него ребята пригласили своих девушек. У Вадима не было никого, он на вечер шел сам.

Часть выпускников после построения сразу же уехала в город. Вадим же остался в казарме, до вечера, делать  ему в городе практически  было нечего. Но ему вдруг захотелось испытать полученную свободу. Раньше никто из курсантов не смел покидать территорию училища без увольнительной. Через проходную их бы просто не выпустили. А сейчас – это другое дело. Нужно испытать.  Хотя у Вадима не было никаких дел за проходной, но он все же отправился в ту сторону. На проходной дежурившие там молодые курсанты при виде входящего офицера вытянулись и отдали честь. Вадим спокойно и с достоинством привычно вскинул руку к козырьку. Внешне он был спокоен, но внутри у него все ликовало. Он уже офицер, ему курсанты первыми отдают честь. Беспрепятственно покинул территорию училища, прошел к трамвайной остановке, подошел к памятному месту, где чуть более трех лет тому назад он сказал себе: «Я буду учиться здесь!» Так и получилось, он сдержал свое слово. Зашел в военторг, покрутился там и купил себе зажим для галстука. И, как оказалось потом, совсем не зря.

В офицерской форме ходить было непривычно. За три года он отвык от брюк на выпуск. Постоянная ходьба в сапогах отучила его от ботинок и длинных брюк. Он прошелся еще по улице, и вернулся в училище. На входе ему попался старшина соседней роты. Он, как положено, первым поприветствовал встречного офицера. Это снова доставило Вадиму несколько приятных мгновений. Точно так же, как птица, выращенная в неволе, при виде распахнутой клетки выпорхнет наружу, полетает, полетает, радуясь свободе, а потом сама же возвращается назад. Здесь привычно, безопасно и кормят.  Да, кормят… Время подошло к обеду, но теперь обедать его никто  не приглашал. О своем питании он теперь должен был уже заботиться сам. Пришлось идти в офицерскую  столовую. Раньше их туда никто не пускал. Сегодня все оставшиеся в училище пожаловали туда. Повара и официантки был в панике. Чем кормить такую ораву?

В столовой он застал немало своих однокашников. Кое-как их там покормили. Сразу же после обеда потянуло на сон. Привычный режим давал знать о себе.  Вернулся в казарму, повесил на спинку кровати новенькую офицерскую форму и хорошо вздремнул. Теперь уже команды «Рота, подъем!» уже не будет. Поднявшись, занял очередь к утюгу. Желающих погладиться нашлось немало.


                Глава  54 Выпускной бал

Подошло время отправляться в театр. В программе вечера вначале было  торжественное собрание, затем силами театра давался небольшой концерт. Потом молодые офицеры со своими дамами шли в фойе театра, где были уже накрыты столы. Дальше их по программе ожидали застолье и танцы.

Торжественную часть открыл начальник училища полковник Ушахин. Он поздравил выпускников, пожелал им успехов в дальнейшей службе и не забывать свое родное училище. Ему аплодировали стоя. Курсанты его любили. После него на трибуну поднялся командир батальона подполковник Климчук. Он произнес несколько сухих казенных фраз. В зале раздалось несколько жидких хлопков. Курсанты его не любили, они ненавидели его высокомерие и жестокость. Сейчас они с  радостью демонстрировали ему свою нелюбовь. Очень по-доброму они попрощались со своим «Тещей» майором Трахуновым. Но теплее всех они прощались со своим старшиной роты старшиной Ищенко Петром Павловичем. Его любили, несмотря на его придирки и требовательность. От имени курсантов ему подарили ротный телевизор, который они покупали на свои собранные деньги.

Потом начался концерт. Исполнялись арии из опер и несколько фрагментов из балетов. Было скучно и не интересно. Хотелось, чтобы это все поскорее закончилось и отправиться за столы в фойе.

Все было заранее расписано, кто за каким столом сидит. Столы поставили типа классных, за ними сидело по 6 человек. На столах стояло только то, что было разрешено Министерством культуры для театров: коньяк, вино и шампанское. На столах стояло по бутылке коньяка, бутылка шампанского и по две бутылки вина. Были еще бутерброды, конфеты и фрукты. И все. Шумная компания стала  занимать столики. Начали хлопать пробки шампанского. Не обошлось и без эксцессов. В помещении было очень тепло, шампанское никто не охлаждал, и оно сразу же стреляло, как только снимали проволоку с пробки.  Некоторые ребята имели дело с шампанским первый раз в жизни. За соседним с Вадимом столом медлительный увалень Шинкарев, стал откупоривать бутылку, уперев ее себе в живот. Как только он притронулся к пробке, она тут же выскочила, и угодила в лоб сидящей напротив девушке, к тому же ее окатило с ног до головы пенящимся вином. Все дружно смеялись, но девушке было не до смеха. Ее успокаивали: не каждый день офицеры девушек купают в шампанском.

Оркестр поиграл около часа и удалился. Дальше играла радиола. Кто-то принес с  собой пластинку с входившим тогда в моду рокендролом. В училище танцевать его запрещали, но буквально не было ни одного курсанта, кто не умел бы его танцевать. Но сейчас в этом зале никто никому ничего не запрещал. И они всю свою молодую энергию они вкладывали в этот танец.

Вадим в тот вечер был один. У него не было девушки, которую он мог бы пригласить на выпускной вечер. Последние полгода он встречался с Тамарой, студенткой фармацевтического института. Но их отношения так и не перешли черту простой дружбы. За месяц до выпуска они расстались по обоюдному согласию. И сейчас, на этом вечере танцевать ему было не с кем. Он вышел в туалет.  Хотелось пить. На столах лимонад уже давно был выпит. Молодые офицеры в туалете пили воду из-под крана. Раковина была забита и полна воды с плавающими в ней окурками. Ребята, не привыкшие носить галстуки, наклонялись к крану попить и макали галстуки в эту воду. Уже у многих лейтенантов половина галстуков была мокрой и резко выделялась на фоне другой половины. Вадима спасла заколка, которую он купил накануне. Вскоре ему стало скучно на этом выпускном балу, он вышел из театра, и побрел по ночному Харькову. Он прощался с этим городом. Завтра он уедет отсюда. «Спасибо тебе, милый город. Здесь было много  хорошего и плохого. Но хорошего было  больше. Ты дал мне путевку в жизнь, сделал настоящим мужчиной-воином» – думал Вадим, проходя по до боли знакомым улицам.


Глава 54 Ирина

На следующий день он еще не уехал,решил отметить свой выпуск со своей давней знакомой, школьной подругой Ирой Никулиной. Их связывала давняя дружба. В школьные годы они часто бывали в одной компании. Она  была девушкой его ближайшего соседа Юрки Кравченко. Бывало вечерами, когда молодежь собиралась на веранде у Вадима потанцевать под радиолу, Ирина была постоянной участницей этих вечеринок. Радиолу эту собрали вместе Вадим с Юрием. Они хорошо дружили, и Юрий с Ириной были всегда неразлучной парой.

Во время этих танцев Вадим иногда приглашал ее танцевать. Ему нравилось танцевать с ней. Она была легкой и очень послушной в танце. И вообще, у нее был ровный, мягкий и покладистый характер. Но она была совсем не во вкусе Вадима. Ему тогда нравились светловолосые девушки и, как говорят на Украине, «с перцем». Ира же была темной.  У нее была прекрасная фигура, она отлично плавала. При игре в пятнашки в воде ее практически никому не удавалось запятнать.

Ира училась на год младше Вадима. Вадим уже учился на втором курсе училища, когда Ира поступила в Харьковский индустриальный металлургический институт, и готовилась стать технологом плавильных печей. Вадим никак не мог понять, почему девушке понадобилось поступать в такой, пожалуй, сугубо мужской институт.

В течение учебы он 2-3 раза в год навещал ее в общежитии института. Вообще он относился к ней, как к хорошему товарищу, подруге своих школьных лет. И только весной за полгода до выпуска, когда они виделись последний раз, в нем что-то переменилось по отношению к ней. В то время они уже с Юрой расстались, Юра уехал, и на этом их дружба закончилась. Да там и не было ничего серьезного. Просто в этом возрасте нужно было с кем-то встречаться, вот они и встречались.  Да и Юра был ей не пара. Он учился плохо, в институт и не думал поступать. Поэтому не было ничего удивительного в том, что они расстались.
В ту последнюю их встречу Ира рассказала Вадиму, что ей не везет с парнями, что она по-прежнему одна.

Ира не была дурнушкой, но и красавицей ее назвать было трудно. Она была из такого типа девушек, которые сразу не бросаются в глаза, но узнав их поближе, открываешь настоящее сокровище.

Удивительно, как их взгляды совпадали буквально во всем. С ней можно было находиться часами, и чувствовать себя прекрасно. При ней не нужно было ни рисоваться, ни стремиться казаться лучше, чем ты есть, ни специально подбирать в разговоре слова. Казалось, что они знали друг друга с самого детства, так им  было легко вдвоем. Он мог делиться с ней своими победами и неудачами у девушек, а она могла рассказывать ему все свои девичьи секреты. И самое странное, он не чувствовал к ней никакого влечения, как к женщине. И так было всегда. Во время курсантских отпусков летом они часто купались и загорали на Маслово-озере. Там они бесились, гонялись друг за другом на берегу и в воде. И как-то нечаянно схватив ее в воде за голую ляжку, он при этом ничего не почувствовал.

А вот тогда весной, когда в ее темно-карих, почти черных глазах, он увидел слезинки, когда она рассказывала ему о своей жизни, у него что-то шевельнулось в душе. Впервые он увидел в своей подруге девушку. С тех пор прошло почти полгода. Все это время он не звонил ей, не посещал ее. Но сейчас, уехать из Харькова, не попрощавшись с Ириной, было бы нехорошо. В то время у него не было никого. После разрыва с Виолеттой уже почти полтора года его никто серьезно не интересовал. Ему уже казалось, больше полюбить он уже никогда не сможет, и что жениться ему придется по расчету.

На следующий после выпуска день Вадим отправился в общежитие к Ирине. К счастью, она оказалась дома, сидела за книгами. Его приход застал ее врасплох. Впервые она увидела его в офицерской форме. При виде офицера в парадной форме ее подруги тут же упорхнули из комнаты. Он предложил ей отметить его окончание училища в ресторане. Ей было трудно отказаться от такого предложения,  но она попросила дать ей время на сборы. Сказала ему, чтобы он отвернулся, дал возможность ей переодеться. Он послушно выполнил ее просьбу, но предательская полированная дверца шкафа позволила ему увидеть то, что пыталась скрыть девушка. Освещенная ярким заходящим солнцем, она быстро сбросила с себя халатик, и он увидел ее отражение в беленьких трусиках и лифчике.  Невольно залюбовался ее складной фигуркой,  и опустив голову, продолжал  наблюдать за ней исподтишка.

Собралась она довольно быстро, и они вышли из общежития уже через полчаса. Он выбрал один из лучших ресторанов Харькова – ресторан «Динамо» в Парке культуры и отдыха имени Горького. Галантный кавалер предложил девушке  взять такси, но его спутница отказалась наотрез. Она сказала, что здесь недалеко, и знает короткую дорогу к ресторану. Они отправились в парк пешком.

Был чудный октябрьский вечер сухой золотой осени. Опавшие листья шуршали под ногами, заходящее солнце еще дарило тепло и все вокруг казалось прекрасным. Вадим вел ее под руку и они, весело болтая, вскоре оказались у здания ресторана. День был рабочий, и посетителей в ресторане оказалось немного. Вадим не скупился, заказывал лучшие вина, лучшие блюда, лучшие закуски. За столиком они были только вдвоем, пили, ели, болтали без умолку. Вспоминали Купянск, озеро, веранду, друзей. Играл оркестр, они танцевали вместе все танцы. В тот вечер у Вадима родилось предложение. Он поделился им со своей подругой.

- Ирочка, ты серьезно говорила, что сейчас у тебя нет никого?
- Я же тебе говорила.
- У меня тоже никого нет. Я тебе тоже рассказывал свою историю с Виолеттой.
- Да, конечно, она просто тебя не любила.
- Скорее всего, да. Но у меня, знаешь, есть к тебе предложение. Только постарайся серьезно отнестись к нему.
- Попытаюсь.
- Мне кажется, что мы с тобой идеально подходим друг к другу. Оба уже битые жизнью. Из нас вышла бы чудесная супружеская пара. Без бурных страстей, мы, уважая друг друга, шли бы вместе по жизни.
- Не знаю, что тебе сказать, нужно подумать.
- Подумай, я серьезно.
- Я не предлагаю тебе тут же бежать в ЗАГС. Давай так: если в течение двух лет (как раз ты окончишь институт) никто из нас двоих не встретит свою настоящую любовь, то мы по истечению этого срока автоматически становимся мужем и женой. Как ты думаешь?
- Я даже не знаю. Но, если через два года, то я готова к такому варианту.
- Ну, значит договорились. Сейчас октябрь 1958 года. Значит в октябре 1960 года при совпадении всех указанных обстоятельств мы оформляем наш брак по всем правилам. Договорились?
Девушка утвердительно кивнула головой, а потом спросила, лукаво улыбнувшись.

      -   А как я узнаю женился ты или нет за это время?  Могу я на это рассчитывать?
       -    Я буду регулярно писать тебе. Ты разрешишь?
        -    Да, конечно. Пиши пока на общежитие, хотя скоро хочу снять квартиру. Но за письмами я буду забегать в общежитие.
        -      Но и ты напиши мне, если собирешься замуж, чтобы и я не надеялся.
      -     Договорились.

  Вечер заканчивался. Настроение было чудесным. Его даже не испортила солидная сумма счета из ресторана. Они покидали зал в чудесном расположении духа.  Спустившись с крыльца рестор     ана, они сразу же попадали в ночной парк. Было тихо, абсолютно тихо, так тихо, что было слышно, как падают желтые кленовые листья с деревьев. Они шуршали под ногами при ходьбе. Осенняя светлая грусть овладела их душами. В такое время почему-то себя чувствуешь особенно одиноко. Внезапно он остановился, взял за плечи девушку и повернул к себе и нежно поцеловал в губы. Она не ответила ему на поцелуй.

- Что это значит? – спокойно спросила она.-
-      Это аванс на будущее. Должны же мы скрепить наш договор. Правда?

На этот раз поцелуй получился долгим и страстным. Но это был последний их поцелуй. Больше они не встретились. Каждый пошел по своему пути.  Вскоре Вадим уже уехал, а к назначенному сроку он был уже счастливо женат. Во время одного из отпусков Вадим спросил у матери об Ирине. Мать рассказала ему, что после окончания института она вышла замуж и вместе со своим мужем уехала по распределению на Запорожский металлургический комбинат. Более о ней он ничего не слышал.
На следующий день  Вадим уехал в Купянск. Впереди его ждал первый офицерский отпуск.


     Глава  56   К новому месту службы

Заканчивался отпуск. Это был для Вадима последний курсантский и первый офицерский отпуск. Прошел он как-то серо, незаметно, буднично. Погода стояла неважной. В эти серые осенние дни совсем не хотелось выходить из дому. Отец и мать были на работе, а Вадим целыми днями валялся на диване с книжкой. Друзья все разъехались, кто учиться, кто работать. Общаться практически было не с кем. Все его мысли теперь занимало будущее назначение. К новому месту  он должен был прибыть 12  ноября. На последние дни отпуска пришлись октябрьские праздники. Праздники отметили скромно в своем домашнем кругу. 7-го молодой офицер сходил на демонстрацию в город. Хотелось увидеть своих одноклассников, многих из которых он не видел после выпускного вечера в школе. Да и хотелось себя показать уже в офицерской форме.

Когда он добрался до города, демонстрация уже началась. Колонны демонстрантов с плакатами, знаменами, транспарантами, портретами руководителей партии и правительства толпились на улице Первомайской, дожидаясь своей очереди пройти перед трибунами.

Ехал он в город с одной целью - повидать своих старых друзей, но сейчас он просто растерялся - где их искать? Четыре года назад было все ясно, все еще учились в школе, и найти их было просто, а сейчас жизнь их разбросала в разные концы. Кто учился где-то, кто работал и на демонстрации был со своим коллективом, кто вышел замуж и сидел дома с детьми. За последних 4 года что-то изменилось в этой жизни, облике города и его жителей. Знакомых лиц становилось все меньше.

Колонны демонстрантов стояли на проезжей части улицы, Вадим шел мимо них по тротуару, вглядываясь в лица людей. Во всем городе чувствовался праздник. Праздник был и на фасадах домов, украшенных флагами и портретами, и на улицах города, увешенных транспарантами и призывами, и на одежде демонстрантов, хотя и не очень богатой, но украшенной бантами и красными гвоздиками,  и на лицах людей. То там, то здесь раздавались песни, некоторые плясали под баян или аккордеон.

Молодой человек все шел и шел вдоль этой бесконечной вереницы колонн, но знакомых лиц в толпе он так и не находил. Вот колонна сахарного завода, где работал его отец. Сегодня  его не было на демонстрации,  он дежурил по заводоуправлению. Знакомых лиц здесь было немало, но к ним он отношения никакого не имел. Пройдя мимо этой колонны, он вдруг почувствовал себя чужим в этом родном городе, и от  этой мысли ему стало как-то не по себе. И ноги его сами понесли к родной школе. Вот и колонна школы №1. Мелькают знакомые фигуры учителей, они почти не изменились, но среди учеников ни одного знакомого лица. Школьники с любопытством рассматривали молодого высокого лейтенанта в авиационной форме. Инстинктивно потянулся к десятым классам, в надежде увидеть свою классную руководительницу, но, увы, ее там не было. Конечно, пошел уже четвертый год после их выпуска. За это время сменилось целое поколение старшеклассников и Мария Никитична успела выпустить  еще один класс. Значит, сейчас она должна быть с юными восьмиклассниками. И, действительно, ему удалось ее там разыскать. Она ему очень обрадовалась и представила своим новым подопечным, и при этом добавила: “Это один из моих любимых учеников. И он тоже любит свою школу и не забывает ее посещать”.  При этом она обняла его за талию, и прижалась к его плечу. У него на душе сразу стало так легко и светло, словно вернулись снова детство и школьные годы.

Учительница очень огорчилась, когда узнала, что он уезжает сразу же после праздников. Она надеялась, что он придет к ним на классный час, побеседовать с учениками.

Подошли еще учителя. Больше всех ему обрадовался военрук Водопьянов. Он, безусловно, считал своей заслугой то, что Вадим выбрал военную карьеру. Учителя наперебой его расспрашивали об учебе в училище, о новом назначении, о котором он сам еще ничего не знал.

Вдруг впереди колонна зашевелилась и медленно двинулась вперед. Учителя разошлись по своим классам. Вадим остался с Мариной Никитичной.

Так они вместе прошагали всю демонстрацию. Она ему поведала о судьбах его одноклассников. После школы продолжили учиться только шестеро из двадцати пяти. Виктор Морозов - в авиационном институте в Харькове, Нинель Оситковская в - строительном институте там же, отличница Римма Попова продолжила семейную традицию и пошла учиться  в педагогический институт,  Сергей Сабина поступил в фармацевтический, Светлана Лубянко училась в физкультурном институте, а Вадим закончил училище. Остальные работали, Виктор Мищенко и Николай Шестирко были в армии, Вишневский работал в милиции Сразу же после школы вышли замуж Тамара Прунова и Валя Канивец. О судьбе остальных Мария Никитична ничего не знала. В школу заходили они очень редко, редко кто переписывался.

Домой Вадим возвращался вместе с демонстрантами сахарного завода. На душе было легко и приятно. Хотя он никого не увидел из своих соучеников, но узнал сразу о многих, словно встретился с ними со всеми.

Быстро пробежали последние два  дня отпуска в заботах и сборах в дорогу. Десятого вечером родители провожали его к новому месту назначения. Поезд уходил вечером, он был проходящим, и билет на него заранее взять не было возможности. За час до прихода поезда на станции получали сведения о наличии мест в этом поезде, и только тогда начинали продавать билеты. Желающих уехать всегда было значительно больше, чем свободных мест в поезде, поэтому всегда к этому времени собиралась огромная толпа у билетной кассы. Толпа шумела, галдела, спорила, устанавливала очередь. Воинской кассы на вокзале не было, но все же с помощью военного коменданта удалось оформить воинский билет заранее и к моменту получения сведений только подставить номер вагона.

Поздний осенний вечер. Теплая, но ветреная погода. Вокзал. Зал ожидания. Медленно тянется последний час перед отъездом. Кажется, что все уже сказано, родители дали все необходимые инструкции.  Но обо всем все равно не скажешь. Путь не близок. Предстоит новая жизнь, новый быт. В училище в казарме поднимали и укладывали спать по команде, меняли белье и постели по графику, вовремя кормили в столовой. Теперь  он все должен делать сам, сам обо всем заботиться. Эти мысли тревожили его родителей. А он же уже мысленно мчался к новому месту службы к долгожданной самостоятельной офицерской жизни, где не будет старшины, командиров отделений, хознарядов и мытья полов в казарме.  Юношеское любопытство и нетерпение одолевали его. Впервые молодой человек ехал в Россию. Родился на Украине и всю жизнь, все свои двадцать лет провел здесь, если не считать трехдневной поездки с отцом в Москву, когда ему было двенадцать лет. А теперь он получил назначение в глубинку России, в Горьковскую область, в леса недалеко от старинного русского города Мурома.

Его размышления прервало оживление и шум в зале ожидания. Подходил московский поезд. Времени на посадку было достаточно. Здесь менялась поездная бригада, и поезд стоял двадцать минут. Но все же пассажиры, которым посчастливилось купить билет, поспешили на перрон. Вадим с отцом и матерью подхватили его чемоданы и тюки и тоже двинулись из зала ожидания. Вещей было немало. Все, что выдала ему армия для начала новой офицерской жизни и все, чем  снабдили его родители, приходилось сразу же тащить с собой. Огромный чемодан “прощай Берлин”, который делался специально выпускникам училища, самый большой чемодан, который нашелся в доме, тюк с постельными принадлежностями, большая спортивная сумка и сетка с продуктами. Благо, купейный вагон, в который достался ему билет, был в центре состава и им не пришлось бежать к нему по всему перрону. И еще повезло, что в этот вагон был продан всего один билет. Спокойно зашли в вагон, разместили свои чемоданы и сумки в купе,  и вышли прощаться из вагона. Прощались спокойно, на душе не было такой боли и надрыва, как три года назад, когда его провожали в училище.

Поезд тронулся, и перрон вместе с самыми близкими и родными людьми медленно уплыл в ночь. Вадим еще минут двадцать постоял у  окна, пока не разглядел вдали, среди тысяч мерцающих огоньков огни родного дома, которые тоже вскоре скрылись за поворотом. И только тогда он вернулся в свое купе и начал устраиваться. Еще минут через тридцать поезд покинул пределы Украины. Вместе с ним покинул Украину и молодой лейтенант и покинул ее навсегда.

Он взглянул на часы, еще не было и десяти часов, но его соседи по купе уже спали. Ему ничего не оставалось делать, как самому забраться на вторую полку и  дремать под мерный стук колес. В Москву поезд прибывал в 11 часов утра, поэтому не надо было рано утром подниматься, можно было спокойно выспаться. День был сегодня нелегкий и  хлопотливый и теперь, когда уже все было позади, он уснул сразу же, как только закрыл глаза.
Проснулся он от какого-то непривычного шума. Поезд стоял, за окном бегали и суетились пассажиры. На маленьком рыночке на перроне торговцы спешили продать выбегающим пассажирам свой нехитрый товар. Было уже светло. Лейтенант взглянул на часы. По времени они должны были быть уже в Ельце. Очевидно, это так  и было. Полежал еще немного, пока поезд не тронулся и только тогда пошел умываться. Мимо проплыло здание вокзала. Сверху красовалась надпись “Елец”.Соседи по купе попались хмурыми и неразговорчивыми. Каждый доставал из своей сумки еду и ел сам втихомолку в своем углу. Юноше это было как-то непривычно после казармы, где было все общее. И даже тогда, когда получали посылки из дому с продуктами, все сразу делилось между ребятами. Позавтракал и Вадим. Мать приготовила ему в дорогу столько еды, что ему хватило бы на неделю.

После завтрака вышел в коридор. Рядом с его купе у окна стоял мужчина лет тридцати - тридцати пяти в спортивном костюме. Некоторое время постояли молча, глядя на проплывающие мимо пейзажи. Все больше дорога шла через лес.

Первым разговор начал сосед.

- В отпуск, или на службу?
- На службу, - неохотно ответил Вадим.
Он с недоверием покосился на соседа. Тот  на секунду заглянул в свое купе, порылся в кармане военного кителя с авиационными, капитанскими погонами, достал зажигалку и подошел снова к Вадиму. Закурил. “Это свой”,- подумал лейтенант и стал охотнее участвовать в разговоре.
- Только с училища?
- Да, в октябре.
       -     Куда попал?
- Горьковская область, в/ч 23599. Еду до станции Навашино.
- А-а, ясно.
- Что, бывали там?
Приходилось …
- А что за часть? На какой технике работают?
- Сам увидишь. А учился на какую?
- На бомберы. По радио.
- Там этого нет.
- А что?
- Скоро сам увидишь.
- А гарнизон, какой?
- Гарнизон как гарнизон, есть куда похуже.

На эту тему разговор больше не шел, а Вадиму так хотелось поскорее узнать  хоть что-нибудь, о  своем будущем месте службы, но его собеседник всячески уходил от этого разговора. Они перешли к какой-то нейтральной теме. Вскоре сосед ушел в свое купе, и они до  самой Москвы больше не виделись.

Москва встретила лейтенанта шумом столичных улиц, гудками автомобилей и гомоном пестрой толпы. Она буквально гипнотизировала провинциала своим величием, красками и светом неоновых огней реклам. Вадим первым делом перетащил свой багаж на Казанский вокзал, откуда он должен  был дальше продолжить путь.  Сдал свои вещи в камеру хранения и отправился наверх, на третий этаж в  воинский зал  компостировать свой билет. В очереди у кассы он заметил своего однокашника из 121-го классного отделения Батюшкова Джана. Лейтенанты обрадовались встрече. Оказалось, что они едут в одно и то же место. Им удалось взять билеты в один и тот же вагон, в одно и то же купе. Договорились завтра встретиться за час до отхода поезда здесь же, в воинском зале. Джан отправился домой, а Вадим поехал к своим дальним родственникам на улицу Вахтангова на Арбате. Весь вечер он провел он у них. Утром он только успел заглянуть в один-два магазина радиотоваров, после чего отправился на вокзал.  С Джаном встретились в условленное время, и, спустя полчаса, уже сидели в купе пассажирского поезда Москва - Чебоксары. Если в училище они не были друзьями, хотя хорошо знали друг друга, то теперь под влиянием обстоятельств они сразу подружились.  Они делились воспоминаниями об училище, рассказывали друг другу, как провели свой первый офицерский отпуск.

За разговорами друзья не заметили, как пролетели 6 часов пути. Короткий ноябрьский день близился к концу. За окнами вагона начало темнеть. Поезд подошел к какой-то крупной станции. Вадим выглянул в окно и прочитал на фасаде здания вокзала “Муром”. Сразу же в памяти возникли старинные былины об Илье Муромце и  Добрыне Никитиче. Здесь поезд стоял долго. Менялась поездная бригада. Вадим пожалел, что не вышел на перрон во время стоянки. Как только поезд тронулся, в купе вошла проводница, лейтенантам вернула билеты и сообщила, что следующая станция Навашино. Друзья начали собираться, подтаскивать к выходу свои тюки и чемоданы. В это время поезд громыхал по мосту через реку Оку. Большой мост, широкая река. В темноте трудно было разобрать, что там внизу. Мост закончился, и через несколько минут поезд стал притормаживать. За окнами замелькали огни населенного пункта. Вот поезд остановился. Молодые офицеры вытащили свои пожитки на перрон. Было темно, только у самого входа в небольшое здание вокзала горела лампочка.





Часть третья. Севеаслейка.
               
Глава 57   Новое место службы

- Будьте добры, скажите, пожалуйста, как пройти к авиационному городку, - обратился Вадим к прохожему.
- Это в Севастлейке который, что ли? – удивленно вскинул брови мужчина низкого роста и плохо одетый.
- Не знаю. Мы только прибыли в первый раз.
- Э, ребята, это километров 18 отсюда. Туда пешком не дойдешь. Раз в сутки оттуда ходит военный автобус. Сегодня он уже был. Вам можно доехать Кулебакским автобусом, а там пешочком километра три.
Молодые офицеры переглянулись. Такая перспектива их не устраивала. Они даже не догадывались, что место их дальнейшей службы окажется так далеко от железнодорожной станции. Им сегодня, во что бы то ни стало нужно прибыть в часть. Начинать службу с опоздания был негоже.
- А такси тут есть?
- Какое такси, - махнул рукой мужичок, - может, частника поймаете.
Джан отправился искать машину, а Вадим остался около вещей. Он оглянулся вокруг. Поезд только что ушел. Было темно. Со всех сторон в домах, в основном, одноэтажных, горели огоньки. Было тихо и пустынно. Вскоре Джан вернулся.
- Договорился с одним, довезет нас до места. По полсотни просит.
- Ты что,  это дорого.
- Уговорим по четвертной.
Так и сделали. Спустя несколько минут, лейтенанты погрузили свои вещи в “Победу”, и машина тронулась в путь. Мелькали улицы города, проехали железнодорожный переезд, снова замелькали улицы, так похожие на деревенские. Но вот город закончился, и машина сразу же углубилась в лес. Дорога была вымощена крупным булыжником с ямами и ухабами. Машину качало, бросало из стороны в сторону. Лучи фар то и дело выхватывали из темноты  огромные деревья леса, сквозь который шла дорога.  Прошло пятнадцать, двадцать, тридцать минут пути, а картина за окнами машины не менялась.  В какую-то секунду заметили, что дорога ответвилась вправо. И снова лес, лес, лес. Еще прошло минут двадцать. Наконец, лес начал редеть, и машина выскочила на открытое место.  Где-то ниже и справа замелькали редкие огоньки деревни. Проскочив небольшой мостик, машина повернула направо, и понеслась по улицам деревни. Вадим с интересом смотрел по сторонам. Фары то и дело высвечивали темные деревянные заборы, бревенчатые избы и ворота. Его удивило то, что вокруг были сплошные леса, а в деревне ни на улицах, ни во дворах   было так мало деревьев. Вадиму показалось это диким. Он вырос на Украине, и привык к виду украинских деревень, беленьких хаток в окружении садов и цветов. Здесь же все было по-другому. На какую-то секунду  ему показалось что-то враждебное в этом новом мире. Позже, проанализировав все, он нашел причину, почему здешние жители не украшали свои дома дворы садами.

Испокон веков, люди, попавшие в эти места, вели борьбу с лесом, отвоевывая у него площади для строительства жилья и земледелия. Под топором и огнем лес отступал, обнажая не очень плодородную, в основном, песчаную землю. Люди не испытывали ностальгию по лесной прохладе, тени деревьев. Пройди несколько сот шагов – тут тебе и лес, и прохлада со всеми прелестями.  Плодородные деревья росли здесь плохо, зимы здесь холодные. Да и тень деревьев мешает растить картошку – второй хлеб здешних мест. Вот почему российские деревни в глубинке России почти не имеют деревьев ни на улицах, ни во дворах.


     Глава  58  Севаслейка, учебный центр

Но вот улица закончилась и “Победа” остановилась перед шлагбаумом. Здесь была проходная авиационного гарнизона. Сразу же за проходной виднелся лес, и больше ничего не было видно, ни зданий, ни строений.  Офицеры вышли из машины, расплатились с водителем, вытащили свои вещи и направились к проходной. Дежурный по КПП предложил лейтенантам оставить свои вещи на проходной и дал в провожатые солдата, который отвел их в штаб Центра. По телефону он доложил начальнику отдела кадров Центра подполковнику Шимбареву о прибытии пополнения.

Прибывшие офицеры в сопровождении солдата вышли из ярко освещенного помещения КПП и отправились по бетонной дороге в сторону темного леса. К счастью,  путь оказался недолгим. Как в сказке,  среди леса начали появляться домики, деревянные, одноэтажные. Провожающий привел их к длинному деревянному бараку. Здесь находился штаб Центра. Несмотря на то, что рабочий день уже давно  закончился, в штабе было много офицеров. Работа все еще продолжалась. Помещение штаба с входом в центре здания и длинным коридором было ярко освещено. На дверях висели таблички с названиями отделов. Солдат подвел их к двери, где было написано “Отдел кадров. Подполковник Шимбарев”.Джан постучал в дверь и заглянул внутрь.

- Подождите, - раздался голос изнутри.

Пришлось ждать, и ждать довольно долго. В это время к ним подошел подполковник в летной куртке, надетой поверх военного костюма. Молодые офицеры вытянулись и отдали честь.

- Только из училища?
- Так точно.
- Из какого?
- Харьковское авиационное училище связи.
- Техники, что ли?
- Так точно. Техники по радиооборудованию самолетов.
- Так … А в Клин не хотите? Мне нужен освобожденный комсорг в роту охраны базы.

Слово “Клин” для них тогда ни о чем не говорило. Но они прекрасно понимали, что пойти освобожденным комсоргом, это значит навсегда потерять свою специальность. Для чего же они тогда учились три года? Да еще идти в базу … Служба в базе считалась чем-то более низким, чем служба в полку. Там и платили меньше,  и работы было больше, а продвижения по службе практически никакого. И, конечно, они не согласились. А, может быть, зря … Они  тогда не воспользовались представленным судьбой им шансом.

Лейтенанты тогда не знали, что уже через год-два они будут мечтать о Клине, и готовы будут перебраться туда на любую должность. И, к тому же, однажды попав в систему политработников, к которым относились и освобожденные комсорги, получали гарантию постоянного служебного роста. Техником можно остаться на всю службу, вплоть до демобилизации, старшим лейтенантом или капитаном, в крайнем случае. Те же, кто уходил на политработу, заканчивали службу подполковниками, а то и полковниками.

Об этом Вадим и Джан узнают позже. А пока они посчитали ниже своего достоинства начинать службу в базе. Наконец, начальник отдела кадров освободился и пригласил к себе молодых офицеров.

- Товарищ подполковник, лейтенант Батюшков для прохождения дальнейшей службы прибыл! – доложил Джан.

За ним повторил доклад Вадим.

- Садитесь, давайте ваши документы.
- Так. Техники по радиооборудованию самолетов. Что изучали?
- Связное и радионавигационное оборудование ТУ-16.
- Да. ТУ-16 у нас нет. И  должности по радио тоже нет. Будете служить в первом полку на самолетах МИГ-19 по радиолокационному оборудованию, в ТЭЧ.

Друзья переглянулись. Это же была совсем другая специальность. Вадиму тут же вспомнилась стажировка. Их коллеги из казанского училища, специалисты “локаторщики”,  целыми днями возились со своим капризным, ненадежным оборудованием. Больше всего отказов приходилось на эти прицелы навигации и бомбометания. “Свое” оборудование они в училище изучали досконально в течение двух лет. Где же они теперь будут учить это оборудование и сколько на это потребуется времени? 
Эти мысли промелькнули в головах молодых специалистов, за считанные секунды разговора с начальником отдела кадров.

-      Но мы же не локаторщики, -   попробовал возражать Джан.
- Ничего страшного, у нас в учебном отделе вас переучат, и будете работать отлично. И вообще привыкайте, каждые 2-3 года вам придется осваивать новую технику. Готовьтесь постоянно учиться.Вот вам направления. Поступаете в распоряжение командира 615-го учебного авиационного полка, или войсковой части 22692. Командир полка полковник Омельченко. Завтра вы должны прибыть в его распоряжение. А сейчас я позвоню дежурной по гостинице, она вас разместит на ночь. А потом посмотрим, куда вас жить устроим. Не женаты еще?

- Нет, пока еще.
- Тогда легче. Сейчас я расскажу вам как пройти к гостинице.
- У нас еще вещи на проходной.
- Хорошо, я сейчас дам команду, и дежурная машина отвезет вас к проходной, возьмете свои вещи, а потом к гостинице. Водитель знает.
Спустя несколько минут, друзья уже катили на зеленом “газике” к проходной, где забрали свои чемоданы,  запихали их в машину и поехали к гостинице.  Гостиницей  здесь называли деревянный домик в, так называемом “Демократическом городке”. Женщина средних лет, очень сильно по-деревенски окающая, привела их в комнату, где стояло шесть кроватей, и указала на две из них свободные.  Остальные были смяты, очевидно, на них уже кто-то спал. Но сейчас в комнате никого не было. Комнату наполнял какой-то специфический запах: смесь запаха от жарко натопленной печки, хлорки, с которой постоянно здесь мыли полы, и какого-то необъяснимого запаха, присущего только старым деревянным домам.

Новоселы втащили свои чемоданы и тюки в комнату и сгрузили их около своих кроватей. У дежурной поинтересовались, где еще можно сегодня поесть.

- Торопитесь, военторговская столовая работает только до 19-30.

Накинув шинели, офицеры вышли во двор. Они не успели разглядеть дорогу, по которой вез их сюда “газик”  Дом, где размещалась их гостиница, стоял не у самой дороги, а где-то в глубине группы деревянных щитовых домов, образующих Демократический городок. Почему именно так он назывался, им пока еще было неведомо.  Об этом узнают они позже. А название это он получил в то время, когда впервые в Центр должны были приехать изучать новую технику офицеры из армий стран Народной Демократии. В просторечии их называли “демократами”, отсюда и городок стал называться “Демократическим”. Тогда в спешном порядке возводили этот городок к приезду гостей.  За годы дома эти обветшали, гостиницу построили новую, а в них стали селить семьи офицеров. Один из домиков приспособили для общежития холостяков. Но по-прежнему его называли гостиницей. 
Пропетляв немного между домов и деревьев, ребята вышли на большую улицу. У встречного прохожего спросили,  как пройти к военторговской столовой. Через минуту они уже шли по главной улице городка – Чкаловской. Здесь стояло несколько четырех и пятиэтажных домов. Но столовая размещалась в одноэтажном доме, в котором еще находился  и штаб базы.

Официантки уже убирали столы и с большой неохотой покормили запоздавших посетителей.

После ужина ребята вернулись в свое новое временное жилище. В комнате уже были постояльцы. Они в одних нательных рубашках сидели за столом и играли в карты. Новоселы представились, познакомились. Старожилами оказались такие же молодые лейтенанты, всего на 2-3 дня раньше их прибывшие сюда, в Центр. Это были: Фролов Геннадий, или просто Гешка, оружейник, Павлов Евгений, или просто Жечка, и два неразлучных друга Рудик Плотицын и Жорка Фролов. Последние трое выпускники Тамбовского авиационного радиотехнического училища. Завязался разговор, и весь вечер прошел в училищных воспоминаниях.

Спать легли поздно. Утром всех разбудил будильник. Второпях стали собираться на службу. «Удобства» в этой гостинице оказались во дворе в метрах пятидесяти от дома. В умывальнике висели рукомойники, воду в которые приходилось наливать из стоящих рядом ведер. За ночь печка остыла, и в комнате было ощутимо прохладно. Наскоро побрившись электрическими бритвами, новички собрались было в военторговскую столовую, но ребята их отговорили: “Пошли с нами, в техническую, все равно на довольствии вас поставят с сегодняшнего дня”.

Рядом с двухэтажными кирпичными зданиями казарм стояло одноэтажное, тоже кирпичное, здание технической столовой. Молодые лейтенанты гурьбой ввалились в столовую. В то время существовала система заказов. На два дня вперед офицеры заказывали себе блюда из предложенного меню. Те, у кого заказов не было, получали из кухни дежурные блюда. Джан  и Вадим оказались в их числе. Им пришлось довольствоваться гречневой кашей с котлетой. К чаю еще полагался кусочек масла и сыра. Вадиму понравилось то, как кормят в этой столовой. Готовили здесь хорошо. Заведовала столовой бойкая языкатая молодка, Альбина Пахомова, жена офицера из базы.

После завтрака вместе со своими новыми знакомыми друзья отправились на построение полка у штаба. Штаб первого полка располагался в северной части аэродрома и занимал двухэтажный деревянный домик, с крутыми скрипучими деревянными лестницами внутри, и с какими-то немыслимыми балкончиками и колоннами снаружи. Он скорее напоминал какую-то старинную дачу помещика, чем здание штаба авиационного полка. Во дворе перед штабом толпились офицеры, прибывшие на построение. Среди них стоял полковник среднего роста, в папахе и летной куртке. Ребята с интересом озирались вокруг.

    -    Представьтесь командиру полка, - подсказали им новые знакомые. Молодые лейтенанты стали пробираться через толпу к командиру.
- Товарищ полковник, лейтенант Виноградов для прохождения дальнейшей службы прибыл, - четко доложил Вадим.

За ним повторил рапорт Джан. Они стояли перед командиром рослые, с хорошей военной выправкой, в новенькой офицерской форме. Докладывали громко и четко. Командир невольно залюбовался новым пополнением. Он крепко пожал им  руки.

- Откуда, молодцы?
- Из Харьковского военного авиационного училища связи, - почти хором ответили лейтенанты.
- Куда вас направили в Центре?
- В ТЭЧ, в группу РЛО.
- Подполковника Романова ко мне!

Стоящие офицеры стали передавать команду. Через минуту к ним подошел рослый, уже немолодой офицер в технической форме.

- Слушаю вас, товарищ командир.
- Вот принимай пополнение к Гусеву в группу.

В это время  раздалась команда начальника штаба: “Строиться, полк!”.

- Идите за мной, - скомандовал их новый начальник.
Толпа зашевелилась, и все начали занимать свое место в строю. Вадим и Джан пробирались через группу офицеров, стараясь не потерять из виду начальника ТЭЧ.

Полк строился лицом к штабу в форме буквы “П”, или, как называл начальник штаба, “карэ”. На правом фланге стояло управление полка, в центре эскадрильи, и замыкало строй подразделение ТЭЧ. Сюда, в группу регламентных работ по РЛО, и привел молодых подполковник Романов.

Начальником группы был капитан Гусев Николай Кузьмич. По новым штатам, после группы самолетов и двигателей,  у него была самая многочисленная группа. С вновь прибывшими,  она насчитывала теперь 8 офицеров. Кроме солдат, в группе еще было два сверхсрочника. Теперь они выстроились в колонну по два в затылок своему начальнику.  Строй солдат, прибывших с завтрака на построение, распустили, и они рассыпались по своим подразделениям.

Вадим с интересом наблюдал за всем происходящим, присматриваясь к людям, с которыми ему придется долго служить.  За спинами впереди стоящих плохо было видно и почти ничего не слышно, что делалось перед строем. Только команда начальника штаба вывела его из этого состояния созерцания.

- Вновь прибывшим офицерам выйти из строя!

Из подразделений эскадрилий и ТЭЧ начали выходить молодые лейтенанты. К удивлению Вадима, их вышло человек 15-17. Среди них оказалось немало его однокашников. Батюшков, Денисов, Иванов, Гилин, Напрасный и Мицкевич, из его роты, Кравец и Лысенко из одиннадцатой роты. Много было офицеров из других училищ: техники самолетов, техники по АО, по радио,  РЛО, по вооружению.  Они все выстроились в одну шеренгу перед строем полка. Начальник штаба представил каждого.

- Начальник штаба, теперь отправьте их в казарму на беседу с замполитом, - распорядился командир полка.  – Остальным – в распоряжение командиров подразделений.

Сам он подошел к строю лейтенантов.

- Кто из вас в училище был старшиной или командиром отделения?

Кравец поднял руку. В училище он был помкомвзвода.

-     Постройте всех и строем отправьте в казарму полка.

Кравец вышел из строя и привычным голосом стал командовать. Вадим почувствовал что-то обидное в этом. Теперь, когда они наконец-то получили самостоятельность офицера, ими снова командует бывший сержант, хотя он в такой же форме лейтенанта.

После беседы с замполитом лейтенанты снова прибыли в штаб полка, получили выписки и отправились получать техническое обмундирование, оружие, противогазы. На это ушел весь день. Только на следующий день они попали в свои подразделения. ТЭЧ располагалась в старом, небольшом, но уютном здании ангара. Это здание находилось почти в самом центре аэродрома, недалеко от рулежной полосы. Для технического состава, работающего в ТЭЧ, это было удобно. Через лесок, железную дорогу, 5-7 минут – и в столовой.

Перед зданием ангара на   бетонной   площадке стояло   несколько  истребителей МИГ-19П. Вадиму до сих пор не приходилось видеть вблизи истребители, если не считать аэродромного выхода в училище, когда они ходили в Харькове на военный аэродром. Тогда они буквально “ощупывали” МИГ-17. МИГ-19 он видел впервые. Каким он показался маленьким по сравнению с “его самолетом” ТУ-16. Это было не только его мнение. Еще во время войны летчики бомбардировочной авиации в радиопереговорах называли истребителей “маленькими”.

Группа РЛО размещалась на первом этаже в левой части здания и занимала ее половину.  В просторной комнате с ковровой дорожкой посредине, в самом углу был развернут стенд радиолокационного прицела РП-5. На стенах висели плакаты  и схемы. В группе было уютно и тепло. Кроме офицеров, сверхсрочников и солдат, в штате группы числилась служащая СА Маша Чайка. Она была настоящей хозяйкой в этом доме.  Ее к работе на матчасти привлекали не особенно часто, но зато за порядком в группе она следила отменно. При всем желании, нигде нельзя было найти ни паутины, ни пыли.

По штату в группе числилось 4 солдата, но их почти никогда не было. То они в наряде, то заступают в наряд, то на хозработах, то на кухне, то на уборке снега. На матчасти они почти никогда не работали. Проверки выполняли офицеры, а снять-поставить – было заботой сверхсрочников Мухина и Тимофеева. В этом был свой смысл. Надо учесть, что радиолокационное оборудование на самолете-истребителе всегда считался самым секретным оборудованием. Для работы на таком  оборудовании был необходим специальный допуск, на оформление  которого требовались месяцы. Поэтому в группы такого типа солдат срочной службы  привлекались мало, либо  не привлекались вовсе. Чаще всего там работали только офицеры и сверхсрочники.

Костяк группы составляли старожилы: сам начальник группы капитан Гусев, старший техник группы старший лейтенант Шайхилисламов, механики сверхсрочники Мухин и Тимофеев, а также служащая СА Чайка. За считанные дни группа пополнилась сразу шестью офицерами: Плотицыным, Павловым из Тамбовского училища и Батюшковым, Виноградовым, Кравцом и Мицкевичем из Харьковского училища. Первые изучали радиолокационную технику, остальные были радистами. Им предстояло еще переучивание, прежде чем они будут допущены к “живой” технике. Ребятам, конечно, было обидно. Так досконально изучить свое оборудование в училище, освоить его практическую эксплуатацию на стажировке и … забыть все, чему учили тебя раньше.

Авиационная техника все эти годы так стремительно развивалась, что армейская бюрократическая машина не успевала за ней. Пока разрабатывались и утверждались штаты полка на самолеты ЯК-25, техника в полку успела смениться. Полк получил самолеты МиГ-19. Штаты, наконец-то, утвердили, заказали специалистов в военных учебных заведениях, специалистов подготовили, а, когда специалисты поступили в части, такого количества их уже не требовалось.

В группе  регламентных работ с объемом работы справлялся сам начальник группы со старшим техником и механиками. А тут ему “счастье привалило”. В группу пришло еще 6 офицеров – техников.

Вскоре четверых из них, выпускников Харьковского училища, отправили на переучивание в Учебный отдел Центра. Благо, что это все было в одном и том же гарнизоне.

Учебный отдел располагался в двух длинных одноэтажных зданиях барачного типа. Учебные классы были оборудованы хорошо. Чувствовалось, что этому уделяется большое внимание. Преподавательский корпус был укомплектован лучшими офицерами Центра. Не зря учебный отдел и сам учебный Центр курировал сам Командующий авиацией ПВО страны генерал-полковник Савицкий Евгений Яковлевич. Здесь он был нередким гостем. В  городке у него была своя дача, обнесенная высоким сплошным деревянным забором, которую в народе так и звали: «дача Савицкого». Он здесь проживал каждый раз, посещая Севаслейку.

Наших юных лейтенантов, едва только успевших подняться с училищной скамьи, вновь усадили за учебу. Хотя принцип работы элементов радиоэлектроники для всех типов радиооборудования одинаков, но каждый тип оборудования имеет свои особенности работы и эксплуатации.  Их нужно хорошо изучить и освоить на практике. Кроме всего, радиостанция, автоматический радиокомпас, маркерный, глиссадно-курсовой радиоприемники были отдельными самостоятельными элементами радиооборудования и работали независимо друг от друга. В училище их изучали досконально. Ребята сразу  могли определить любую неисправность, выход из строя любой лампы,
любого резистора или конденсатора.

Здесь же, в радиолокаторе, было столько систем и блоков, и все они были так функционально увязаны, что выход одного из них  приводил к выходу из строя всей системы. И, кроме того, по сложности оборудование, что они изучали в училище, все вместе взятое, составлял не более одной десятой  радиолокационной прицела. Изучить же локатор так досконально, как они изучали в училище, за время переучивания было просто невозможно. Ребята старались как могли, но усваивать все они просто не успевали.  Они внимательно слушали преподавателей по 6 часов в день и по 2-3 часа самостоятельно на самоподготовке разбирали, все, что им «вкачали» в голову за день. Те, кто изучал радиолокацию в училище, заметно преуспевали в учебе. Для бывших связистов новые понятия, как триггер, фантастрон, магнетрон, клистрон давались не сразу. Вадим, окончивший училище с красным дипломом, не привык быть в отстающих. Его угнетало то, что в группе, в которой они учились, были  ребята куда сильнее его. Поэтому он старался изо всех сил.

Перерывы между занятиями ребята больше проводили на крыльце учебного здания. Хотелось подышать свежим воздухом, поболтать с девушками. А их в учебном отделе было немало. В основном, они работали чертежницами, чертили схемы и плакаты для учебного процесса. Вели они себя довольно развязно, уж слишком были избалованы мужским вниманием. Среди них особенно выделялись Аля и Валя. Они в дальнейшем вышли замуж за выпускников того года. Аля вышла за Денисова, а Валя – за Старцева.

После 7-8 часов занятий голова становилась чугунной. Больше заниматься они были просто не в силах. После самоподготовки шли на ужин в столовую. А потом каждый из них был предоставлен сам себе. Но куда деться в таком маленьком и закрытом гарнизоне? И особенно зимой.

Единственным светом в этом темном царстве был клуб офицеров. Он располагался в огромном деревянном здании барачного типа. Зрительный зал был рассчитан на 550-600 человек. За сценой имелись еще помещения  для раздевалок, а также две большие комнаты, где расположилась гарнизонная библиотека.

В клубе ежедневно, кроме понедельника, демонстрировались кинофильмы, работали кружки художественной самодеятельности, проводились репетиции оркестров духового и народных инструментов, работал читальный зал библиотеки. Как правило, после ужина ребята шли в кино. Это «съедало» два часа свободного времени. А куда девать остальное? От безделья  многие резались в карты, пьянствовали. Молодые лейтенанты, соседи Вадима по комнате, шиковали. На столе в графине вместо воды у них постоянно было вино. Но какие тогда вина можно было достать в этом захолустье? Это: «Фруктовое», «Плодоягодное», «Мiцне», «Рислинг» и «Гымза». Все дешевое,  от 95 копеек до 1 рубля 70 копеек за бутылку.  Можно было себе позволить так шиковать.

Так за учебой прошел ноябрь и уже заканчивался декабрь 1958 года. В конце декабря ребят предупредили, что из гостиницы их скоро  выселят. После нового года должны будут приехать слушатели, для которых нужно будет освободить места в гостинице. Им предстояло искать себе углы где-то в деревне.

Ой, как не хотелось, как не хотелось уходить из гостиницы, которая за несколько недель уже стала ему родным домом. Жить было здесь удобно: близко на работу, к столовой, к дому офицеров – все рядом, все под руками. В обеденный перерыв можно даже вздремнуть 30-40 минут. А в деревню не набегаешься.

Конечно, жизнь в общежитии имела свои недостатки. Ребята иногда возвращались домой поз дно, и далеко не всегда трезвые. При этом они шумели и будили спящих. По вечерам в комнате допоздна играли в карты и курили. Конечно, для тех, кто провел 3 года в казарме, это все было просто пустяки. Но так или иначе, они лишались даже и этого не совсем удобного крова. Делать было нечего, нужно было искать себе другое жилье. Начал искать его и Вадим. Его друзья уже успели найти себе углы в деревне, а ему все пока еще не удавалось. Хотелось поближе к гарнизону, но все ближние дома были уже заняты. Плотицын с Жоркой Фроловым устроились вместе, вместе устроились Вовка Напрасный с Семеном Гилиным. Вадиму же хотелось жить одному, но квартиру он никак не мог себе подыскать.

И вот как-то в столовой он обедал за одним столом с техником звена второй эскадрильи Мурылевым. В беседе Вадим случайно посетовал на то, что никак не может найти себе угол в деревне. Мурылев пообещал поговорить со своей тещей, которая имела свой дом в деревне, в центре, недалеко от клуба. Она давно уже овдовела и жила в доме одна. Единственная ее дочь вышла замуж за офицера, и теперь жила в гарнизоне.  В доме было места вполне достаточно.

Через день на построении Мурылев нашел Вадима и сообщил ему адрес, по которому жила его теща. В обеденный перерыв Вадим сбегал в деревню и нашел дом по указанному адресу. Познакомился со старухой Фиактистовой. Дом у нее был старым, но еще достаточно крепким. Комнаты были обставлены просто. В доме было чисто, тепло и уютно. Хозяйка согласилась взять на постой лейтенанта за 100 рублей в месяц со стиркой белья. Выделила она ему для жилья комнатушку, так называемую «светелку». Как в большинстве российских деревень, бревенчатые дома были построены по одному типу. Помимо хозяйственных помещений и кухни, большую часть дома занимала большая комната, часть которой была отгорожена легкими перегородками. Они образовывали маленькие комнатушки, вход в которые закрывали ситцевые занавески. Одну такую комнатушку и предложила хозяйка Вадиму. В ней помещалась только полутора спальная кровать, тумбочка и стул. Шинели, куртки и прочую одежду Вадим планировал повесить на гвоздях на стене в ногах кровати. Старуха строго-настрого предупредила, чтобы он никого домой не водил, и чтобы никаких пьянок в доме не было. Его устраивало практически все. Одно только было плохо – далековато от городка. До столовой идти более двадцати минут.
На следующий день он уже перетащил свои вещи по новому адресу: улица Революции, дом №12. Свой новый адрес он сообщил родителям и друзьям. Теперь по вечерам после ужина он возвращался себе домой. Дома было тихо и скучно. Телевизоров в деревне тогда еще не было ни у кого. Был у старухи в доме большой приемник, но она запрещала его включать – был пост. Теперь после ужина он шел домой, снимал с себя техническую одежду, надевал военную форму и снова шел в гарнизон в кино, к друзьям или в библиотеку. Это было не очень удобно. В деревенском клубе тоже демонстрировались кинофильмы. Размещался клуб в одной из просторных изб. В ней была небольшая сцена, и стояли ряды скамеек. Когда демонстрировался фильм, сцена становилась галеркой, а экран располагался на противоположной от сцены стене. Киноаппарат был один, и после каждой части киномеханик делал перерыв на перезарядку аппарата. Помещение было небольшим, сидеть вблизи экрана не хотелось, все стремились сесть подальше, ближе к галерке. Но это было опасно. Сидящие на галерке во время демонстрации фильма щелкали семечки и шелуху сплевывали на внизу сидящих. Зрители  громко реагировали на происходящее на экране, особенно если там целовались. Ну, а если рвалась пленка, зал взрывался топотом и свистом. Однажды посетив этот клуб, Вадим зарекся туда больше ходить.

В этой деревне была еще одна достопримечательность – это чайная. Это было единственное место, где можно было на разлив выпить пива, водки или вина. В ней постоянно торчали местные пьянчуги. Вели себя они развязно, постоянно сквернословили и задирали офицеров. Начальник гарнизона своим приказом запретил военнослужащим посещать это злачное заведение. За исполнением приказа строго следил комендант гарнизона майор Судак со своими патрулями.

В первый же месяц службы Вадим вместе с Рудиком Плотицыным в одну из суббот решили перед ужином потихоньку забежать в чайную и выпить по кружке пива. Но пива не оказалось, они взяли бутылку вина.  Только они разлили вино по стаканам, как комендант тут как тут.

-      Ваши  фамилии, товарищи лейтенанты.

Делать было нечего, пришлось сдаваться. Уже в понедельник они стояли «на ковре» в кабинете командира полка. Командир в то время отсутствовал, замещал его заместитель подполковник Ратастиков – мужчина комплекции Бориса Андреева с громовым голосом и большим красным лицом.

- Пьянствуете, лейтенанты? – раздался его хриплый громкий бас.

Два лейтенанта втянули головы в плечи.  Постороннему могло бы показаться, что два кролика стоят перед царем зверей.

            -     Приказ начальника гарнизона знаете? Нечего туда ходить, якшаться там со всякой пьянью. Там и морды начистить могут, раздеть, даже убить. Коль выпить хочется, взяли бутылку-другую, мало – взяли третью, но не нажираться же, как свинья.

Лейтенанты переглянулись. Очевидно, подполковник судил по себе. Они-то собирались выпить всего по стакану вина. Отчистил их начальник, и отпустил с Богом. Чудный был человек. Гроза пронеслась мимо, и в чайную Вадим больше не заглядывал.

Шло время. Вадим постепенно привык к своему новому жилью, к хозяйке дома. Старуха Феоктистова была женщиной набожной и богобоязненной. Строго соблюдала посты и аккуратно молилась. Иконы были в каждой комнате ее дома. Иногда по субботам к ней приходили гости. Это были такие же старухи, как и она. Чаще всего происходило это после бани. Хозяйка ставила  огромный, почти ведерный,  самовар. На стол она ставила купленную в сельмаге селедку, варила картошку. Под эти угощения они втроем-вчетвером за вечер выпивали весь самовар. Пили из блюдечек, дуя на обжигающий чай и причмокивая губами. Хозяйка не была скупой, но на такие посиделки Вадима не приглашала.

Один раз она предложила ему в субботу не идти в баню в городок, а помыться в ее баньке, которая стояла в конце двора у самой речушки. Первый раз в жизни (скорее всего, и последний) Вадим мылся в настоящей домашней русской бане “по-черному”. Бревенчатое небольшое сооружение имело крохотный предбанник, в котором человек едва мог повернуться, и саму баньку, в которой стоял котел и небольшая деревянная скамеечка. Для экономии топлива огонь зажигался тут же под котлом. Дым выходил через небольшое отверстие в потолке. От этого все в помещении было черно от сажи и копоти. Отсюда и пошло название “топить по-черному”. Когда вода нагревалась, огонь гасили, закрывали трубу и мылись. В баньке было жарко и сильно пахло дымом. Было темно, свет через крохотное оконце едва проникал в это помещение. Мыться нужно было осторожно, стараясь ничего не касаться, иначе перепачкаешься весь в саже. Вадим этого не знал, и в этой баньке измазался так, что его нужно было снова отмывать, но на этот раз уже от сажи и копоти. Больше пользоваться   такими услугами  хозяйки он больше не решался.

Деревянные бревенчатые дома, безусловно, имеют свои преимущества перед кирпичными и панельными. В них тепло  и как-то легко дышится. Но они  имеют один большой недостаток – они часто горят. Так в Севаслейке пожары случались каждые 30-40 дней. Дом загорается мгновенно, и, как правило, его погасить не удается. Несмотря на все старания, дом сгорает дотла. Хозяевам едва удается хоть что-нибудь спасти из своего имущества. И пожарные больше уделяют внимание соседним домам, чем очагу пожара.

Такое несчастье постигло и друзей Вадима Рудика Плотицына и Жору Фролова. Они квартировали в таком бревенчатом доме. Пожар начался днем, когда они были на службе. Вернувшись вечером домой, они застали вместо дома одно пепелище. Сгорело все, что у них было: вся военная форма, все нехитрое лейтенантское имущество. По счастливой случайности, тумбочку с их документами успели выбросить в окно, когда спасали имущество. Ребята остались в том, в чем были на работе. Офицеры полка, естественно, помогли погорельцам. Они собрали определенную сумму денег, чтобы они могли купить хотя бы самое необходимое. Командование гарнизона пошло им навстречу и даже выделило крохотную комнату в коммунальной квартире на троих, чем вызвало зависть у остальных деревенских квартирантов. Что касается Вадима, то он не хотел бы такой ценой обрести жилье.

Молодым лейтенантам в тех условиях буквально не на что было тратить даже те небольшие деньги, которые они получали. Самые большие затраты их были в субботу: на баню – 2 руля, на кино  – 2 рубля, на танцы – 2 рубля. Если удавалось достать бутылку вина, то это еще 1 – 1,5 рубля.

Ни одной приличной вещи, ни в гарнизоне, ни в сельмаге купить было нельзя. Если что-то и оставалось на прилавке, то нужного размера никогда не было. И вот однажды на почте Вадиму попался на глаза каталог Союзпослторга. Для себя он открыл настоящий Клондайк. Оказалось, что так просто можно купить любую нужную вещь. Для  этого нужно всего только заказать ее по почте и дождаться выполнения заказа. В каталоге был все, что твоей душе угодно. Глаза разбегались. Первым делом он заказал себе лыжи  и лыжные ботинки. Отправил заказ и с замиранием сердца стал ждать извещения о посылке. Спустя три недели пришло извещение. На деревенской почте с удивлением  смотрели на лейтенанта, получавшего такое необычное почтовое отправление. Лыжи оказались отменными, ну а ботинки самыми обыкновенными. Теперь он мог с удовольствием заниматься спортом.  Следующий заказ он сделал на гитару. В каталоге она числилась “концертной”.  Через месяц он уже играл на собственной такой красивой и хорошей гитаре.

Не забыл он и о своем увлечении радио. Союзпосылторг предлагал огромный выбор радиодеталей. Радиолюбитель, всю жизнь испытывающий голод по  радиодеталям, может легко понять состояние Вадима. Накопление радиодеталей превратилось для Вадима настоящим хобби. Он выписывал себе детали, которые нужны ему были сегодня, а также те, которые ему пригодятся завтра для его фантазий. С каждой получки он делал новый заказ. Это так оживило его жизнь. Ожидание посылки и предвкушение удовольствия от получения столь необходимых ему вещей доставляло огромную радость молодому человеку. За полгода жизни в деревне он оформил более десятка заказов. В Посылторге его уже успели заметить, и теперь даже без его просьбы, высылали ему новые издания каталогов и поздравления с каждым празником,  и с приглашением делать новые заказы.

За полтора месяца вновь прибывшие лейтенанты прошли полностью переучивание и теоретически полностью освоили для себя совершенно новый тип оборудования. Теперь им предстояло осваивать это на практике. Переучивание закончилось сдачей зачетов. Вадим  очень волновался перед зачетом, но сдал его хорошо. Теперь все молодые специалисты вернулись в свои группы. В группе капитана Гусева стало многолюдно. Она была  предназначена для выполнения регламентных работ на радиолокационных прицелах через 25, 50 и 100 часов налета самолета. Но получилось так, что перед приездом лейтенантов полк сдал самолеты МИГ-19П и получил с Горьковского завода новые МИГ-19ПМЛ. Самолеты были новые и еще не успели налетать даже и 20 часов, так что до регламентных работ им было еще далеко. Поэтому в ТЭЧ в это время работы практически не было. Иногда только из эскадрилий приносили неисправные блоки на ремонт.  Здесь начиналась буквально драка за эту работу.  Но предпочтение отдавалось “истинным” локационщикам Плотицыну и Павлову. Остальные старались найти себе хоть какую-то работу. Нужно было чем-то себя занять. Вот они и решили вычертить огромную генеральную схему всего прицела и повесить ее на стене, чтобы легче было искать неисправности. Дело в том, что они привыкли в своем радиосвязном оборудовании видеть перед собой, хотя и мелкую, но всю общую схему всего оборудования. Здесь же,  в радиолокационном прицеле схема выполнена была поблочно, и искать неисправность было неудобно, потому что приходилось разворачивать одну схему за другой. С подачи Вадима они решили вычертить общую, пусть даже очень большую, схему всего прицела на всю стену. Для этого потребовалось полтора десятка листов ватмана. Чертили схему разноцветной тушью, чтобы легче было ориентироваться в каналах устройства. Теперь работы хватало всем. Молодежь с энтузиазмом  взялась за новое дело. Николай Кузьмич поощрял работу молодых.

Для занятий спортом молодым офицерам пришлось сразу же приобретать спортивное снаряжение. Если в Севастлейке с лыжами было неплохо, то со спортивными костюмами было просто беда. В военторге были только костюмы крошечных размеров, а в деревенском сельмаге лежал один единственный фланелевый коричневый с начесом огромного размера не то 56, не то 58-го. Делать было нечего, пришлось брать то, что было. Когда он дома примерял его, то зеркало испортило ему все настроение. В вырез воротника можно было просунуть еще одну такую шею горе-спортсмена, а брюки нужно было поднимать до подмышек, чтобы они не складывались в гармошку на коленях.

Не имея ни малейшего представления в закройных делах, вопрос решил так, как Бог на душу положил. Спортивную куртку по спинке вместе с воротником разрезал, и лишнее убрал, после чего сшил на руках аккуратно снова. Получилось не очень красиво, но зато удобно, и спереди незаметно. На брюках лишнее сложил в складку и сделал плотный пояс. Выглядеть они стали приличнее. Тем самым он решил свою проблему с одеждой. Лыжи заказал себе через Посылторг из Москвы.. Это все позволило ему сразу же включиться в спортивную жизнь подразделения.

Вадим теперь сам пристрастился к лыжам. За всю жизнь отношение к этому виду спорта у него складывалось по-разному. В детстве, когда он жил в Кировоградской области, зимою, как правило, снега было мало, и лыжами почти никто не увлекался. Чаще катались на коньках по замерзшей тихой реке Высь. В Купянске он прожил всего две зимы. Приехал в средине первой зимы, и еще не успел обзавестись лыжами, хотя зима 1953-1954 годов была очень снежная на Украине. А во вторую зиму снега было мало. В училище же пришлось заняться лыжной подготовкой. Интересным был его первый опыт. Вывели их сдавать нормы по лыжной подготовке. Лыжня проходила вдоль проселочной дороги. Старт был раздельный, т.е. выпускали очередного лыжника через каждые 30 секунд.

Дошла очередь и до Вадима. Он весьма резво заскользил по лыжне. Но техники не было, и движение осуществлялось только за счет больших усилий. Конечно, он скоро выдохся. На лыжне его обгоняли ребята, и он обгонял кого-то. Точно узнать на каком он был месте было невозможно. В классном отделении были и очень хорошие лыжники, они имели 2-ой и даже 1-й спортивный разряд. Вадиму было далеко до них.

С большим трудом преодолел половину дистанции. Флажок с цифрой 5 обозначал поворот обратно. Прошел половину километра в обратном направлении. В этот момент по дороге мимо проходила бортовая машина. Скорость у нее была небольшая. Полушутя-полусерьезно попытался зацепиться палкой за борт машины. И это удалось. Палка попала в щель между бортами. Машина быстро потащила его вперед. Дорога была неровной, и Вадиму стоило больших усилий удержаться на ногах. Машина буксировала его к финишу. Они обгоняли ребят несущихся по лыжне. Уже далеко остались позади Бочкарев - кандидат в мастера спорта, Карелов - перворазрядник. Скоро уже финиш. Попробовал выдернуть палку - кольцо намертво застряло в щели. Сколько не дергал - ничего не получалось. Бросить палку нельзя - старшина «съест» за нее. Финиш все ближе. Рывок - наконец удалось! Кольцо осталось в машине, но палка свободна. Теперь можно вернуться на лыжню и не слишком уж хамить, пропустить вперед лучших лыжников. Пришлось свернуть за кусты и ждать. Ребят долго не было, он уже стал замерзать. Наконец пронеслись взмыленные спортсмены. Подождал еще немного, пропустил еще ребят и бодрым темпом, чтобы согреться, двинулся к финишу. Пересек финишную черту, даже не успев вспотеть. Там, на финише, трудно было определить, кто занял какое место, старт то был раздельный. К вечеру получили результаты. Оказалось, что Вадим занял первое место, опередив на несколько минут разрядников. На следующий день его вызвал главный спортсмен училища и записал в спортивную команду училища. У парня не хватило мужества сознаться, что он нечестно прошел дистанцию. Уже на следующей неделе состоялась первая тренировка. Всех спортсменов поставили в круг, и они скользили друг за другом, отрабатывая технику ходьбы. Руководитель секции делал по ходу замечания. Больше всех замечаний получал Вадим.

- Как ты идешь?! Работай руками! Ты как корова плетешься. Широкий шаг! Скользи! - каждую минуту следовали реплики.

К его счастью, началась оттепель, и занятия на лыжах прекратились. Несколько раз они побегали кроссы, но к кроссам ему было не привыкать. А затем в марте началась подготовка к первомайскому параду, и все спортивные секции свою работу прекратили. В начале следующей зимы он при возвращении   из увольнения на проходной упал и получил трещину коленной чашечки, месяц похромал, ему было не до тренировок. А там и зима прошла. На третьем курсе о нем уже забыли.

Командование ТЭЧ с удовольствием переложило все наряды на молодых офицеров. Теперь от ТЭЧ ходили только молодые лейтенанты. Но их было так много, что для них это обременительно не было. Больше всего Вадим не любил ходить в наряд дежурным по части. Это целые сутки нужно было находиться в казарме, спать разрешалось только днем. Даже после бессонной ночи в казарме не очень-то поспишь. То старшины орут, то уборка казармы, то прием и выдача оружия. После дежурства возвращаешься домой весь разбитый, словно после тяжелейшей  работы.




                Глава  59  Занятие спортом

В полку хорошо была поставлена спортивная работа. Каждое подразделение  боролось за призовые места по спорту. Полк имел своих чемпионов. Их  результаты были зафиксированы на спортивном стенде части. Наиболее популярными видами спорта в полку были гимнастика, стрельба, легкая атлетика и лыжи. Лыжами увлекалось все население городка от школьников до пенсионеров.  В выходной день буквально всех можно было увидеть на лыжах за водоемом. В каждом подразделении был свой внештатный спорторг. В ТЭЧ таким был Анатолий Фролов – старший техник группы самолетов и двигателей. Он был настоящим энтузиастом своего дела. Сам он был кандидатом в мастера спорта по лыжам. Фролов оказался хорошим методистом. В его руки попал сырой, но вполне податливый материал в лице молодых лейтенантов выпускников училищ. Он их быстро поставил на лыжи. И уже буквально несколько занятий у Вадима выработали неплохую технику скольжения. Хорошо работали руки, лыжи шли с накатом, появилась тактика. Например, подъемы он преодолевал с напряжением, а на спусках отдыхал, разгоняясь палками. Первые прикидки на лыжне показали, что он уже может выполнять норму III разряда на дистанции 10 километров.

После первых же тренировок  здесь, в Севаслейке, Вадим почувствовал, что у него все получается. От раза до раза он все лучше и лучше проходил дистанцию в 10 километров. 

Заметив упорство и желание участвовать в спортивной жизни подразделения, командование ТЭЧ стало предоставлять спортсменам для тренировок время в течение рабочего дня. Молодые лейтенанты с удовольствием пользовались предоставляемой возможностью. С утра они 2-3 часа работали в подразделении, потом уходили на тренировку до обеда. После обеда они уже не выходили на работу. Благо зима в Севаслейке длинная, времени для проведения спортивных соревнований по лыжам вполне достаточно. Уже к началу марта Вадим устойчиво выполнял нормы второго спортивного разряда. Иногда даже при самых благоприятных условиях удавалось показать время первого разряда. Но это нужно было закреплять и суметь показать этот результат на соревнованиях.

Его неожиданно привлекли на соревнования по биатлону, или, как тогда называлось это соревнование «гонка патрулей». До этого Вадиму не приходилось участвовать в таких соревнованиях.
Для облегчения спортсменам выдали не стоящий тогда на вооружении автомат АК-47, а старый боевой, прошедший войну, трудягу-автомат ППШ. Он был легче и удобнее. Участникам соревнования предстояло пробежать на лыжах 10 километров со стрельбой на финише. За каждый промах назначался дополнительный круг в 500 метров. В результат засчиьывадлсь общее время прохождения всей дистанции.

Вся сложность этого вида спорта была в том, что после напряженного бега на дистанции сразу трудно прицельно стрелять. Но в тот раз Вадиму повезло. Соревнования были организованы не достаточно хорошо. Когда Вадим пришел на финиш в тир, там стрельбы еще продолжались. Ему пришлось ждать своей очереди выйти на огневой рубеж. За это время он успел успокоить дыхание и немного отдохнуть. Стрелял он из ППШ впервые. Автомат оказался удобным и прицельным. Все три пули он послал в черное «яблочко». Ему не пришлось делать штрафные круги, поэтому его время оказалось лучшим. Так он впервые участвуя в соревнованиях гонки патрулей, выполнил норму второго спортивного разряда и занял первое место. И здесь помог ему Его Величество Случай.

Частые тренировки пошли ему на пользу. Он стал чувствовать себя намного лучше и сильнее. Пульс снизился до 48 ударов в минуту, а давление стало 110/65. Так проходила первая зима лейтенанта на новом месте. Жилось ему легко и свободно. Служба особенно не донимала, жилищные условия были неплохими. У него было много друзей. Денег на все нужды вполне хватало. Начальство его любило, им были довольны. Что еще нужно человеку в эти годы? Да, конечно же, да. Не зря французы говорят «шерше ля фам».

В ту осень в этот гарнизон прибыло на пополнение большое количество молодых офицеров из разных училищ. Только из одного ХВАУСа их прибыло 11 человек. А еще были из Тамбовского, Вольского, Ачинского, Гомельского и Даугавпилского училищ и из Академии имени Жуковского. Невестам в гарнизоне было раздолье - женихов пруд пруди, выбирай - не хочу. Большинство из вновь прибывших офицеров были холостяками.


                Глава  60  Девушки

Традиционным местом встреч молодежи был клуб офицеров. Каждую неделю по субботам и воскресеньям в клубе были танцы. На танцы ходили буквально все: и холостые и женатые, и старые и молодые. Ходили семьями и поодиночке. Часто мужья отпускали жен в клуб одних.

Для женщин гарнизона каждые танцы были событием. К ним готовились всю неделю. Женщины старались друг перед другом, кто будет  наряднее, кто моднее, кто привлекательней.

И конечно же, девушки не пропускали ни одних танцев. Там впервые Вадим и встретил Тамару. Она была дочерью капитана Першина, техника из ДАРМа. У них в семье было две дочери-погодки: Тамара и Людмила. Они окончили школу в прошлом году и никуда не поступили учиться (а может быть, и не поступали) и  работали в Учебном отделе чертежницами. Тамара была на год старше своей сестры. Красавицей ее назвать было нельзя, но была довольно милой и привлекательной. Больше всего ее портило косоглазие, которое она умело скрывала, постоянно опуская взгляд. Очевидно, этот недостаток отложил свой отпечаток на ее характер. В отличие от своей сестры она была тихой и скромной. Вадиму никогда не нравились слишком разбитные девушки, не зря его идеалом были тургеневские героини. И несмотря на то, что Людмила была красивее своей сестры, Вадима больше тянуло к Тамаре. На танцах младшую приглашали наперебой, а старшая часто стояла по несколько танцев одна, никем не приглашенная.

Молодой офицер несколько раз за вечер пригласил ее танцевать, они разговорились, познакомились и начали встречаться. Пару раз сходили вместе в кино, а на танцах он танцевал чаще всего теперь с ней. Никаких далеких планов относительно ее парень не строил, ему было просто приятно встречаться с девушкой, проводить с ней время.

Сон уходил медленно. Постепенно в сознание проникали шумы из коридора, разговоры в соседней комнате, слышно было, как у дежурной зазвонил телефон. Просыпаться не хотелось, сегодня было воскресенье, можно было дольше поспать, но главное, не пропустить завтрак. Завтрак в технической столовой в воскресенье был до 9-30. Вадим взглянул на будильник, стоящий на столе у его кровати. Было 8-15. Можно было еще поспать. Джан еще сладко спал, вчера он вернулся поздно. Но после того, как Вадим открыл глаза, сон больше не шел. Он уже давно заметил, что если проснуться, но не открывать глаза, то можно еще уснуть. Но стоит только открыть глаза - больше не уснешь.

Юноша вспомнил, что на сегодня договорился с Тамарой о лыжной прогулке, они договорились побродить по лесу на лыжах вдвоем. Тамара обещала показать ему лес.  Встретиться они должны были в 11 часов на водоеме. Нужно еще подготовить лыжи и сбегать на завтрак.

После завтрака подготовка лыж не заняла много времени. Лыжи были хорошо просмолены, и нанести новую мазь, было делом нескольких минут. В начале одиннадцатого он был уже полностью готов. Джан продолжал спать, и все его попытки разбудить, не привели к успеху. Он даже отказался от завтрака. Очевидно, вчерашняя ночь была бурной. Вадиму в комнате оставаться не хотелось, и он решил медленно прогуляться к водоему.

Был пасмурный и довольно теплый январский день. Мороз вряд ли превышал 8-10 градусов. Отличная погода для прогулки! Царапать лыжи по дорогам не хотелось, поэтому он шел пешком и нес лыжи на плече. Путь его шел по заснеженным улицам городка, проезжая часть которых уже аккуратно вычищена. Солдаты уже постарались привести городок в порядок после очередного снегопада. Огромные сосны и березы, украшенные мощными снежными шапками, нависали над небольшими, словно игрушечными домиками. Весь авиационный городок располагался в лесу. Строители сделали все, чтобы во время строительства минимально  повредить лес. Огромные старые сосны стояли вплотную, почти касаясь домиков. Эти шиферные домики строились еще во время войны, и были рассчитаны на 5 лет эксплуатации, но уже прошло более 15 лет, а они все еще стояли, и сносить их пока никто не собирался. Когда строились эти домики, они были рассчитаны на одну семью, в них были две комнаты, кухня и небольшая кладовка. Но в связи с резкой нехваткой жилья, в домиках, как правило, селили по две семьи. Большую комнату, чаще всего, отдавали малосемейным летчикам, а меньшую - техникам. Летом в них было неплохо, но зимой было холодно. Жарко протопленная печь с вечера к утру остывала и в хорошие морозы вода на полу замерзала, а гвозди, вбитые в наружные стены, покрывались инеем. Приходилось топить и утром и вечером. Но снаружи выглядели они красиво. Ежегодно по приказу командования их красили то в желтый, то зеленый, то розовый цвета. Особенно красиво выглядели они зимой среди заснеженного леса.

Путь Вадима к водоему шел мимо домика Воронцова. Это название закрепилось за ним с тех пор, как здесь жил начальник политотдела полковник Воронцов. Сейчас в этом домике располагался особый отдел. Домик этот пользовался дурной славой, и его инстинктивно обходили стороной. Дальше путь шел по Чкаловской улице. Это главная улица городка. На ней располагались уже несколько кирпичных пятиэтажных домов, тут же была  автостоянка, место, откуда отъезжал автобус в Навашино. Здесь же рядом была афиша местного клуба офицеров. На этой улице располагался и штаб местной базы. Под углом эту улицу пересекал Охотничий проезд. Очевидно, это название ему дали  с тех пор, когда городок еще только строился, и было всего несколько домов, а по этому пути шли в лес охотиться офицеры. Охотничий проезд пересекал улицу Пилотов.  Вадим еще не знал, что в угловом доме на Пилотов 23 он меньше чем через год встретит свое счастье, встретит ту единственную, с кем он разделит свою нелегкую военную судьбу.

Конечно, тогда он об этом и не  догадывался, а сейчас шел на свидание с другой, с девушкой, с которой он встречался уже несколько недель.

Городок закончился и перед его взором открылся заснеженный лес, а перед ним замерзший, укрытый глубоким снегом водоем. Следы от лыж пересекали его в разных направлениях. Это место было популярным. В отдаленном городке, где телевизоры имели едва ли десяток семей, а в клубе единственным развлечением было кино 5 раз в неделю и 2 раза в неделю танцы, прогулки на лыжах по лесу были для многих приятным времяпрепровождением. Лыжи здесь имели буквально все: от школьника младших классов до начальника гарнизона. По воскресным дням десятки лыжников бороздили лес за водоемом. Проводились соревнования, солдаты проходили лыжную подготовку. Отлично была подготовлена лыжня на 5 и 10 километров, хорошо накатанная, с четкой разметкой расстояния и поворотов.

Пока он курсировал взад-вперед по водоему, время подошло к одиннадцати. Вскоре появилась знакомая фигура с лыжами в руках. Тамара была в облегающем зеленом лыжном костюме и белой лыжной шапочке. Молодой человек поспешил к ней навстречу.
 
Прошло несколько минут, и наши лыжники скрылись в лесу. Девушка почти всю жизнь провела в этом гарнизоне и прекрасно знала окружающий лес. Они ушли в сторону от людной лыжной трассы и легко скользили по кем-то заботливо протоптанной ранее лыжне. Зимний лес, казалось, с интересом наблюдал за этой парочкой. Белые стволы берез по цвету сливались со снегом, ветви их были сейчас голыми и они словно в оцепенении застыли до весны. Могучие сосны стояли величаво и неподвижно. Зеленые елки зябко кутались в огромные шапки снега. По ходу движения ребят лес постоянно менялся: переходил от светлого березово-осинового к темному сосново-еловому.

Лыжница скользила легко, свободно, и молодой человек едва успевал за девушкой, следую в 3-5 метрах сзади нее. Он любовался ее складной немного плотной фигуркой, которую выгодно подчеркивал облегающий спортивный костюм.

До этого Вадим бывал в лесу, но только по лыжне. Но все его прогулки по лесу были не дальше лыжни, и всю окружающую природу он видел через потные ресницы в состоянии, когда “язык не плече”.

А сейчас лес показался ему совершенно другим. Тихо поскрипывал снег под лыжами. Слегка посвистывал ветер где-то там, в вершинах деревьев, а внизу было тихо и спокойно. Ветер иногда сбрасывал на гостей комья снега из снежных шапок деревьев. Лыжня все виляла и виляла между деревьев, кустов, шла по полянам, пригоркам, рвам. Иногда путь им преграждало упавшее дерево, которое приходилось обходить или подлезать под ним. Километры пути оставались позади, а Тамара все шла и шла вперед без устали. Они иногда перебрасывались небольшими фразами, обменивались замечаниями по увиденному в пути.

Наконец, она остановилась посреди небольшой поляны. Уютное это было место. С одной стороны густые мохнатые елки закрывали сплошной стеной от путников дальнейший лес, а с другой стороны к поляне подступила густая стайка молодых берез. Замыкали поляну кусты рябины, увешенной яркими гроздьями ягод, которых еще не успели склевать снегири.

Девушка остановилась посреди поляны, и легко подпрыгнув вместе с лыжами, повернулась к молодому человеку. Яркий естественный румянец, цвет молодости и жизненных сил светился на ее лице. Такой Вадим ее еще ни разу не видел. Сейчас она ему показалась очень красивой. Он подошел к ней вплотную и обнял за плечи. Она повернулась к нему и положила свои руки на его предплечья. Так они стояли некоторое время в такоф неудобной позе. Парень попытался притянуть девушку к себе, но встретил энергичное сопротивление ее рук. Тогда он поднял голову вверх и огляделся вокруг.

- Красиво-то как здесь ...

Спутница его молча кивнула.

- Ты часто бываешь здесь?
- Почти каждое воскресенье.
- А не блудишь? В смысле ни разу не заблудилась по лесу?
- Не...е. Я знаю лес хорошо. Здесь же я выросла, знаю лес с детства.
- Летом наверное здесь хорошо.
- Да, но комары жизни не дают.
- Комары?
- Да ты не знаешь, какие они тут! Они полосатые и их здесь тучи.
- Вот те на! Такие красивые места, а все портят эти кровососы.
- Только весной да осенью здесь хорошо.  Летом то мошки, то комары. А осенью здесь малина, грибы, ягоды. Красота!

Так они стояли и беседовали довольно долго. Вадим не предпринимал больше попыток установить более близкий контакт, но и выпускать ее из своих рук он тоже не решался. Она не позволяла прижать ее к себе, но и не отстранялась. Без движения они начали уже  мерзнуть. Первой опомнилась Тамара.

- Ладно, хватит, пойдем уже.

Она снова ловко развернулась на лыжах, и пошла по лыжне обратно.  Юноша последовал за ней. Назад шли медленнее, но, тем ни менее, их прогулка по лесу уже длилась около четырех часов. Январский день короткий, и в четвертом часу  уже начинает  темнеть. Краски леса померкли. Вскоре лыжня их привела назад  к водоему. Они сняли лыжи, и Вадим пошел провожать девушку  домой. Возле дома, когда он уже собрался уходить, Тамара его остановила.

- Зайдем ко мне.
- В таком-то виде?
- Ничего страшного, у меня такой же. Зайдем, сегодня у меня день рождения.
- Вот те на! Чего ж ты не раньше сказала? Я, конечно, поздравляю тебя, желаю тебе всего самого наилучшего,  и чего сама пожелаешь. Но как же я   зайду в гости без подарка?
- Ничего, это дело поправимое. Зайдем, там мама приготовила тортик. Попьем чаю с тортом.

В этот момент ее мать выглянула  из дома.

- Чего торчите на крыльце? Заходите в дом. Тома, приглашай гостя.
- Да неудобно как-то, в спортивном костюме, без подарка на день рождения... Право, я не знал...
- Ничего, ничего, заходите!
- Ладно, но с одним условием, что подарок за мной.

Отряхнув с себя снег, и оставив лыжи в коридоре, молодые люди зашли на кухню. Только теперь Вадим вспомнил, что он пропустил обед в столовой, и голод и жажда подступили к нему волной. Мать Тамары поставила на стол какой-то салат и тушеную картошку с мясом.

- Вот только выпить ничего нет, разве только брага…

Вадим не раз уже слышал об этом истинно русском напитке, но ему никогда не приходилось его пробовать.

- Давайте брагу, нам все равно.

Мать поставила  на стол довольно солидный кувшин с брагой. Вадим налил в стакан Тамаре и в алюминиевую кружку себе. Мать пить отказалась, сославшись на сердце.

- Осторожно, она крепкая, - предупредила хозяйка.
- Ерунда, она не крепче шампанского, - сделал вывод молодой человек, попробовав глоток из кружки.

После леса сильно хотелось пить, и брага в кружке показалась ему не крепче кваса Уже после поздравлений и салата жадно выпил вторую кружку браги. Именинница маленькими глоточками отпивала хмельное зелье из своего стакана, а хозяйка только головой качала, глядя, как гость лихо расправляется с брагой.

И вдруг что-то произошло. Вадиму внезапно стало жарко, круг зрения резко сузился, резким стало только то, на что он в это мгновение смотрел, остальное было все, как в тумане. Руки и язык перестали слушаться, движения стали неуверенными, речь сбивчивой. Он вспомнил, что на стене за спиной девушки висела гитара с голубым бантом. Приободрившись, он обратился к девушке:

- Том, дай гитару, проверю свою координацию движений.

Привычным лихим движением забросил ногу на ногу, взял гитару и попробовал сыграть несколько аккордов, но музыка не получалась. Пальцы не слушались, и мелодия никак не получалась. Он отложил гитару в сторону.

-  Да... Пожалуй, я пойду...
- Ты что, в таком виде!

Мать и дочь стали дружно его уговаривать остаться.

- Тебя патруль заберет! Ты по дороге упадешь и замерзнешь до утра.
- Не..е.
- Оставайся, мы постелем тебе в отдельной комнате.
- Не..е.

Хотя движения были нечеткими, и язык заплетался, но мозг работал четко. Инстинкт холостяка подсказывал ему: оставаться нельзя. Утром проснешься, а рядом девушка. Было что между ними или не было - все равно женись! А сейчас этого он боялся больше всего. В его планах вопрос о женитьбе еще не стоял. Он хотел учиться дальше, да и погулять еще хотелось. Что он в училище видел? Держали их как в консервной банке. Если не считать отпусков, то и пяти ночей не наберется, чтобы он не ночевал в казарме.

Сколько не пытались женщины его удержать, он был непреклонен. Тортик так и остался нетронутым, когда лейтенант в лыжном костюме вывалился из дома Першиных. Сделав несколько неуверенных шагов вышел на улицу. Его бросало из стороны в сторону, но он всеже вырулил на середину улицы. Куда идти он помнил четко. Нужно было пройти всю улицу Пилотов, а там уже рукой подать до Демократического городка. Теперь в одном из них было общежитие молодых офицеров. Сейчас это общежитие было домом Вадима.

Дорога виляла, забор, стоящий у края дороги упорно почему-то надвигался на него. Он не стал сопротивляться. Ладно, пусть идет. Когда он коснулся его руками, резко повернулся кругом, к дороге. Но почему-то теперь на него двинулся забор, стоящий на противоположной стороне улицы.  Зная, что встреча с ним неизбежна, он старался идти к нему под большим углом, чтобы все-таки двигаться вперед по улице. Так зигзагами он прошел всю улицу Пилотов, проверил на прочность все заборы. Благо улица была плохо освещена и по дороге ему никто не встретился.

Наконец, добрался до своего дома, поднялся по ступенькам, вошел в коридор и распахнул дверь в свою комнату. За столом сидели ребята и играли в карты. Звук распахнутой двери заставил их повернуть головы.
- Ну, хорош!.. - почти в один голос заметили они.

Вадим дошел до своей постели, и как был в лыжном костюме, рухнул на кровать. Больше он уже ничего не помнил.


Глава  61  “Поньтак”  замполит Тимофеев

Шел 1959 год. Это было начало хрущевской весны. В первую очередь, это отразилось на армии. По решению партии и правительства Вооруженные Силы Советского Союза сокращались на треть. Резали корабли, сокращалась авиация. Считалось, что ракеты заменят все вооружение армии. Неспокойно жилось тогда офицерам. Каждый понимал, что, если сокращают каждого третьего, то именно третьим можешь оказаться ты. Больше всего волновало это тех, кому оставалось дослужить до пенсии 1-2 года. И нередки были случаи, когда именно их и сокращали. В ту пору популярна была карикатура по мотивам картины «Три богатыря»: двое остаются, а один уже по гражданке, уходя, машет им рукой.

Эта всеобщая волна сокращения своим крылом слегка задела и Вадима. В первом полку, где служил Вадим, был замполитом подполковник Тимофеев. Звали его «Поньтаком». Его речь была настолько засорена, что слова-паразиты встречались на каждом шагу. Особенно часто он повторял: «понимаете так», а сокращенно получалось «поньтак». Даже такие известные фамилии, как Соловьев-Седой или Мамин-Сибиряк в его устах звучали как: «Соловьев поньтак Седой» и «Мамин поньтак Сибиряк». И любимым занятием многих на скучных партсобраниях было считать количество «поньтаков» в его выступлениях. За собрание это количество иногда доходило до 100, и то и до 150.
В полку его не любили. А впрочем, редко можно было встретить замполита, которого бы любили. За всю свою армейскую жизнь, Вадим встретил только двух замполитов, порядочных людей. Это в Клину подполковника Черкашина, а на Севере подполковника Соболева. Это были, действительно, прекрасные летчики и чудесные люди. Остальные, а их было за его долгую армейскую службу больше десятка, оказались такими, о которых и вспоминать не хотелось.

И вот впервые Вадим встретился с таким замполитом. А случилось это так. Всю свою военную жизнь Вадим был активным участником общественной жизни подразделения, в котором он служил. Все три года в училище его избирали в комсомольский комитет роты, там он занимался культсектором. Учился он хорошо, и, если бы не четверка по математике на первом курсе, он был бы круглым отличником. Это позволило ему на третьем курсе обратиться к командиру роты майору Трахунову за советом. Он спросил у майора, достоин ли он стать кандидатом в члены КПСС, даст ли он ему командир рекомендацию? Ротный горячо поддержал начинание курсанта, и дал ему рекомендацию в партию. Вторую рекомендацию дал его любимый преподаватель. Третьей, естественно, была рекомендация комсомольской организации. Так в апреле месяце последнего года учебы в училище Вадим стал кандидатом в члены КПСС. Безусловно, это не давало ему никаких преимуществ перед товарищами, а, наоборот, только налагало еще большую ответственность за свою учебу у поведение. Вадим гордился этой честью и с гордостью нес это высокое звание.

В члены партии приняли его уже в полку. Теперь он наравне со всеми участвовал во всех партийных мероприятиях и собраниях. А это пришлось как раз на тот период, когда начались сокращения в армии. И начиналась смута. Те, кто боялся, что его уволят, вел себя не лучшим образом. И подсиживали, и закладывали друг друга. Очень удобно было тогда командованию избавляться от неугодных. Включили в план сокращения – и поезжай домой.

И вот спустя всего три с половиной месяца службы в офицерском звании, накануне праздника Дня Советской Армии, внезапно Вадима вызывает к себе замполит. Шел молодой лейтенант  в штаб и недоумевал: зачем он понадобился замполиту? Техник группы регламентных работ из ТЭЧ, для замполита полка был слишком мелкой сошкой. Для Вадима же замполит был высоким начальством. Не без внутренней робости постучался он в назначенный час в кабинет замполита.

- Товарищ подполковник, лейтенант Виноградов по вашему приказанию прибыл?
- Заходите, пожалуйста. Поньтак, присаживайтесь.

Вадим сел на предложенный стул и нервно стал теребить шапку в руках. Подполковник ходил по кабинету и продолжал беседу.

- Вы, поньтак, политическую обстановку в стране знаете?

Лейтенант  утвердительно кивнул головой.

- Так вот, поньтак, как вы, поньтак, смотрите на то, поньтак, чтобы уволиться? Я, поньтак, сейчас от вас немедленно ответа, поньтак, не требую. Идите, поньтак, подумайте, и потом, поньтак, скажете мне свое решение.

Вадим вышел из кабинета ошарашенный. Это предложение было для него настолько неожиданным, что совсем не вязалось с его жизненными планами. Весь день до конца и всю ночь он не мог ни о чем другом думать, кроме этого. В первую очередь, решил посоветоваться с родителями. Заказал разговор по телефону и добрых 20 минут говорил с отцом. Отец его успокоил: «Не волнуйся, сынок, если предложат – соглашайся. С твоей специальностью не пропадешь. Найдем, чем тебе заниматься».

Через два дня Вадим был снова в кабинете замполита. Докладывал ему:

- Я подумал над вашим предложением, посоветовался с родителями. Когда я шел в училище, то строил свои жизненные планы с расчетом  связать всю свою жизнь с армией. Для этого я учился и выбирал военную карьеру. Но, если Родина мне прикажет уволиться, я, как офицер и как коммунист, выполню ее волю.
- Хорошо, я вас, поньтак, понял. Свое решение мы вам сообщим.  Идите.

Несколько дней молодой офицер провел в неприятном ожидании. Естественно, мысли его были уже не о службе, не о делах группы. Как теперь будет он жить? Ведь все его сознание за последние годы было направлено на службу, ведь он уже до корней волос считал себя военным человеком. Теперь все это рушилось, и летело куда-то в тартарары. Все, чем он гордился и что считал для себя самым важным, самым главным в жизни, теперь не будет иметь никакого смысла.

И на очередное партийное собрание он шел безо всякого рвения и интереса, шел исполнять неприятную обязанность. На собрании шла речь о повышении уровня идеологического воспитания военнослужащих. Доклад делал замполит. Вадим слушал его рассеянно, думая о чем-то своем. И вдруг его внимание привлекла фраза: « … некоторые молодые коммунисты дали себя обмануть идеологам американского империализма, что те, мол, тоже готовы сокращать вооружение. Такие коммунисты, как Виноградов, сразу уже готовы уволиться из Вооруженных Сил. Чувствуется их слабая идеологическая подготовка».

Словно ушат холодной воды вылили на Вадима. Такого поворота событий он не ожидал никак. До сих пор жизненный опыт ему подсказывал, что политработники в армии являются самыми  честными, самыми преданными делу и партии офицерами, одним словом,  коммунистами с большой буквы. Во всяком случае, с теми, с кем ему до сих пор приходилось встречаться в училище, в его глазах были именно таковыми. Здесь же, в полку, он встретил совсем иное. Злые языки говорили, что в авиации  так ведется: плохой техник становится освобожденным комсомольским работником, а плохой летчик – парторгом или замполитом. Собрание продолжалось, но Вадим уже не слушал выступавших. Для себя он решил в конце собрания в качестве справки сообщить коммунистам, как это все было.

Когда же председательствующий закрывал собрание стандартной фразой: «У кого какие будут справки, объявления или замечания?», Вадим поднял руку. Потом встал и сказал: «Товарищи коммунисты! Докладчик упомянул мою фамилию в своем докладе, как плохо идейно подкованного молодого коммуниста. Да, коммунист я молодой, возможно, я что-то не понимаю. Но как я мог поступить, если меня вызвал замполит полка и спросил мое мнение, хочу ли я уволиться. Я ему ответил, что выбрал жизненный путь военного человека, и только начал служить, и что увольняться мне совсем не хотелось бы. Но я человек военный: если мне прикажут, то я выполню приказ. В чем моя вина? Что я сделал неправильно?»

Все присутствующие на собрании дружно повернули головы в его сторону, а затем на президиум, где сидел замполит. Председательствующий развел руками и примирительно заявил: «Справка принимается, собрание считаю закрытым».

И в это время сидящий в президиуме рядом с замполитом заместитель командира полка по летной подготовке подполковник Ротаситков прошептал замполиту так, что услышали его все присутствующие: «Ну и провокатор же ты, хуже попа Гапона», намекая на питерского священнослужителя, обманом вывившего толпы людей на площадь, где ждал их расстрел. С тех пор за Поньтаком закрепилась еще одна кличка «Хуже попа Гапона». К счастью Вадима, кроме замполита, о его увольнении больше никто разговора на заводил.


          Глава   62  В отпуск!!

Молодые офицеры-техники продолжали чертить настенную схему радиолокационного прицела ЦД-30, когда в группу регламентных работ по радиолокационному оборудованию ТЭЧ вернулся с совещания начальник группы капитан Гусев. Все дружно повернули головы в его сторону. Совещание длилось долго, и его результатов ждали с нетерпением. Дело в том, что полк собирался в длительную командировку в Новосибирск получать новые самолеты-истребители Т-3 (Су-9). На этом совещании решалась судьба ТЭЧ, вернее судьба ее личного состава: кто поедет в командировку, а кто останется на месте и будет заниматься ремонтом ангара. Естественно, молодые офицеры рвались в командировку, к новым местам, в большой город. За полгода службы и Вадиму успела надоесть однообразная затхлая жизнь гарнизона и, казалось, Богом забытой деревни. Уехать на несколько месяцев к новым местам, к новым впечатлениям - разве не предел желаний молодого офицера?

- Через пять минут собраться в экранкомнате, - отдал распоряжение начальник.

В указанное время все восемь офицеров и два сверхсрочника сидели в узкой немного тесноватой комнате, оббитой железными листами и металлической сеткой для экранировки электромагнитного излучения, и ждали что скажет им капитан.

Капитан Гусев Николай Кузьмич по своей натуре был сугубо гражданским человеком. В армию он попал после техникума с оборонного завода, где он работал на регулировке радиолокационных станций. Ему сразу присвоили званием лейтенанта, и послали служить в авиацию. Это было то время, когда впервые истребители стали оснащать радиолокационными станциями обнаружения и прицеливания. На самолетах ЯК-25 впервые появилась серийная радиолокационная станция. Самолетостроительные заводы относительно быстро освоили выпуск самолетов нового типа, но строевые части к этому еще не были готовы. Сразу потребовалось огромное количество специалистов нового направления. К массовой подготовке таких специстов не были готовы ни академии, ни военные училища. К примеру, по штатам того времени, на каждый самолет полагалось по одному технику по радиолокационному оборудованию, и, кроме того, в каждой эскадрильи была еще и группа обслуживания РЛО, состоящая из 3 офицеров. А еще группа регламентных работ в ТЭЧ, где по штату положено было 8 офицеров. Итак, если авиационный истребительный полк переходил с простых МИГ-15 на ЯК-25, то только одному полку требовалось более полусотни специалистов по радиолокационному оборудованию. Поэтому, для того, чтобы закрыть эту брешь, военным кадровикам приходилось брать в армию специалистов из гражданки, и далеко не всегда добровольно с их стороны. Приходилось использовать и специалистов родственных специальностей. Так и Вадим со своими однокашниками, в училище изучавший связное и навигационное оборудование самолетов-бомбардировщиков ТУ-16, попал в истребительный полк и переучился на радиолокационное оборудование. Вот так и попал в армию гражданский специалист Николай Кузьмич.

К тому времени, когда Вадим был назначен в группу РЛО, его начальник Гусев имел уже звание капитан. Не прошедший настоящей военной подготовки, хотя и был настоящим мастером своего дела, но оставался сугубо гражданским человеком. От  военного  на  нем была только форма одежды, да и то в ТЭЧ все носили комбинезоны,  надетые  на  зеленые  рубашки с галстуком, и часто даже без  погон.  И  только  фуражка  или зимой шапка напоминали о том, что это все-таки военные люди. И атмосфера в группе царила больше напоминающая гражданскую организацию,  чем  военный коллектив. Николай Кузьмич был настолько доброй душой, что когда ему по службе приходилось отчитывать провинившегося, делать это он совершенно не умел. Впервые от него Вадим услышал выражение: “Зла  не хватает...”  Это  выражение,  как нельзя больше, подходило к его характеру.  И  в  группе,  вопреки  всем  воинским  условностям,  к нему обращались  “Кузьмич”.  Он  был самым старшим в группе по возрасту. В то время,  когда  Вадим  пришел  в ТЭЧ, Гусеву было 35-37 лет. Кроме него, в группе был старший техник группы старший лейтенант Шайхилисламов Мозгуд, или  просто  Миша, которому было лет тридцать. Остальным шести офицерам, выпускникам   Тамбовского  и  Харьковского  училищ  едва  перевалило  за двадцать.

    И  сейчас,  когда  начальник  вошел в комнату, никто даже и не подумал дать команду: “Товарищи офицеры!”, как это и положено у военных. Капитан подошел к столу и сразу приступил к делу.

    -  Через  месяц  полк  перебазируется  в Толмачево под Новосибирском. Поедут  туда  все  три  эскадрильи  и  ТЭЧ.  Там  на месте будем учиться выполнять  регламентные  работы  на  новых  самолетах.  Останутся  здесь Шайхилисламов  и  сверхсрочники  Мухин  и Трофимов. Они будут заниматься ремонтом  группы.  Остальные  поедут.  Батюшков,  Виноградов,  Павлов  и Плотицын  - оформляйтесь в отпуск. До командировки нужно его отгулять, а то потом будет некогда. Завтра оформляйтесь.

Радостное  чувство  захлестнуло  Вадима. И, несмотря на то, что это  было  только начало мая, это еще далеко не традиционное время отпусков, предвкушение  крылатой  свободы,  ожидавшей  тебя  впереди,  предстоящее свидание   с  родителями,  наполняло  душу  радостным  нетерпением.  Все остальное,  о  чем говорил дальше начальник, он слушал в пол-уха. Теперь все его мысли были заполнены предстоящим отпуском.

В конце начальник сказал:
    -  Кто  хочет,  может  сегодня  уже оформляться. Напишите рапорта. Я подпишу,  схожу  к  начальнику  ТЭЧ,  он  подпишет,  и  дуйте в строевой. Финчасть работает до пяти. Получайте отпускные - и вперед!

Вадим   решил   воспользоваться  предоставленной  возможностью. Близость  радостной  свободы  придала  ему  крылья. Уже через пятнадцать минут  с  подписанным  рапортом  он  мчался  в  штаб полка в строевой отдел за выпиской в финчасть.

  Вот и кабинет начальника строевого отдела. Небольшая комнатка в старом  двухэтажном деревянном  здании  штаба  с  балкончиками  и ветхими деревянными  круговыми  лестницами  на  второй  этаж.  За  столом  сидит начальник   -   худощавый   капитан  Зубарев. Взяв  рапорт  у лейтенанта, он обратился к писарю, сидевшему за соседним столом.

-  Сделай  выписку  в  финчасть  и продотдел и выпиши лейтенанту проездные.

  Потом повернулся к лейтенанту.

- Выписки отнеси в базу сам, отпускной командир подпишет сегодня вечером,  завтра  утром  после построения заберешь отпускной и проездные. Проездные куда выписывать?

  Вопрос капитана прозвучал неожиданно. Все всколыхнулось внутри у  молодого  лейтенанта.  Мучительные колебания охватили его душу: может быть туда? Нет... А если напрасно?.. А если это шанс?.. А вдруг ?...

За  спиной  капитана висела карта железных дорог СССР, и взгляд Вадима  скользил  по  ней  вниз от Москвы до Харькова, а далее еще ниже, ниже  и  невольно  остановился  на Крымском полуострове. Сердце забилось учащенно. Все, что было запрятано где-то там, в глубине памяти, чувств и подсознания сейчас стремительно поднялось кверху. Это чувство, эта мысль овладевали  им  все  сильнее. Сейчас нужно только решиться - и он уведет ЕЕ. Здравый  рассудок пытался унять чувства. Нет, после всего, что было, надеяться     на    благополучный    исход    этого    мероприятия    не приходится.  Прошло  два  года,  не было ни одного письма, ни звонка, ни встречи. Но всеже даже при мысли о том, что он сможет снова увидеть ее, у него закружилась голова. И сухим от волнения ртом он выдавил из себя:

  - Эх, была не была! Выписывай до Симферополя.

Итак,  решение  было  принято.  И с этого момента началась полоса везения, которая закончилась таким странным образом. Как  расценивать тот поворот событий? Теперь, спустя много лет с  того  момента, когда уже на все  смотришь по-другому? То, что тогда казалось крахом  всей жизни, теперь можно расценивается, как продолжение все той же полосы  везения.  Возможно,  Всевышний  уберег его от еще    более тяжких бед и разочарований.  Но  обо всем по порядку. Вернемся в той далекий май 1959 года.

  В  оставшееся  до  конца  рабочего  дня время Вадим сбегал в базу, получил  продаттестат и отпускные деньги, и от нечего делать побрел снова в ТЭЧ в свою группу регламентных работ дожидаться ужина. За дела браться уже  не  хотелось,  время  тянулось  страшно  медленно.  Все  мысли были поглощены  предстоящим отпуском. Кое-как досидел до конца работы, вернее до  ужина, чтобы отправиться уже насовсем в деревню, где он снимал угол у хозяйки.

Перед   уходом  позвонил  на  работу  Тамаре,  предложил  вечером встретиться.  Долг  приличия обязывал поставить ее в известность, что он уезжает  в отпуск. С точки зрения окружающих, их отношения были несколько странным.  Встречались  они больше 4-х месяцев, вместе ходили в кино, на танцы,  иногда  гуляли  по лесу или катались на коньках. Но дальше этого дело  у  них  не  шло.  За все это время Вадим даже ни разу не поцеловал девушку.  И  не потому, что он был слишком стеснительный, а потому что в этом  он не чувствовал необходимости. Скорее всего, ему просто было нужно женское  общество,  чтобы  не  быть  одному, скажем проще, ему нужен был эдакий  товарищ  в  юбке, чтобы можно было вместе с ним проводить время. Любил  ли  он ее? Нет, конечно, нет. Он просто встречался с ней от нечего делать.  Это было, возможно,  нечестно по отношению к девушке, но он ничего ей  не  обещал,  ничего  от  нее  не требовал. Трудно сказать, как бы он реагировал,  если бы, например, он увидел ее в объятиях другого. Была бы это  ревность  или  обида? Но ничего такого не происходило, и проверить свои чувства к ней ему возможности не представилось.

  И  только  один  раз  он  почувствовал к девушке нечто большее, чем просто  дружеские  чувства. Было это в конце апреля, в теплый солнечный воскресный  день.  Они  гуляли  вместе  по  весеннему  лесу. Весна стояла ранняя,  снег  уже  давно сошел, деревья были еще голые, но на пригорках уже  зеленела  молодая  травка.  Набродившись по лесу, молодые люди сели отдохнуть  на  сваленном дереве посреди поляны. Близился полдень, и ясное солнце  уже  хорошо  пригревало.  И  от этого солнца, дурманящих запахов пробуждающейся  природы  на  душе  было  как-то легко и приятно. Весенняя природа  будила  в  молодых людях какие-то непонятные чувства, пьянила и кружила голову.

Ветки  упавшего  дерева  образовали  удобное  место,  в  котором устроилась девушка, словно в кресле. Юноша же сел рядом пониже на ствол дерева,  и  нога  девушки касалась его плеча. Во время разговора он резко повернулся  к ней, и как-то само собой получилось так, что его рука легла ей  на  бедро  немного выше колена. Сквозь тонкий капрон он почувствовал тепло  ее  тела,  и горячая кровь бросилась ему в голову. Помимо его воли рука  стала плавно скользить выше. Девушка замерла в немом ожидании. Она не  отталкивал  руку  юноши,  не  поощряла эту невольную ласку, а словно оцепенела  в  ожидании.  Возможно, если бы Вадим к тому времени уже познал женщин,  все  могло  бы  закончиться иначе. Но, ни его воспитание, ни его принципы  не  позволили  ему  зайти  дальше.  Рука наткнулась на плотную широкую  резинку,  держащую  чулок,  и остановилась. Остановились в нем и нахлынувшие чувства.

       - Ты всегда носишь эти резинки?
       - Нет, только иногда.
       -   А   ты  знаешь, мать у меня врач, и она всегда твердит, что эти резинки  очень  вредны.  Нарушается  кровообращение,  а потом появляются узлы на ногах.
       - Хорошо, я тебе обещаю, что больше носить их не буду.
       - Ну, смотри у меня...

       Так  небольшой  инцидент  они  превратили  в шутку. Конечно, эти встречи, эта дружба молодых людей давали повод молодой девушке надеяться на дальнейшее развитие их отношений. Но Вадим об этом никогда даже не  думал . Это было  для него само собой разумеющееся.  И сейчас, когда он звонил Тамаре, назначая свидание, чтобы  сообщить,  что  он  завтра уезжает в отпуск, он о ней даже не задумывался. В отпуске  он летел к своей мечте, к своей первой любви. И, если бы его избранница вдруг согласилась, он готов был жениться на ней без всяких колебаний и раздумий немедленно. Конечно, об этом он ни словом на заикнулся Тамаре. Их свидание прошло как-то вяло и  безлико.  Девушку, естественно, огорчило это известие, тем более, что после  отпуска  намечалась  длительная  командировка. Она сразу сникла, и стала  более неразговорчивей и серьезней, чем обычно. Вместе они сходили в  кино и он  проводил ее до дому. Они попрощались довольно холодно, и он с  легким сердцем помчался домой  в деревню собираться в отпуск.


                Глава 63 Начало полосы везения

Весна 1959 года для Вадима была очень удачной. В апреле ему выпала неожиданная удачная командировка. В то время помещения ТЭЧ освещались обыкновенными лампами накаливания, но уже в моду входили люминесцентные лампы дневного света. И только в штабе Центра уже в коридорах и кабинетах начальства горели белые с желтоватым оттенком лампы. Но достать такие лампы во всей округе было невозможно, за ними нужно было, как минимум, ехать в Москву. Как-то на совещании офицеров ТЭЧ Вадим предложил свои услуги, т.е. готовность съездить за лампами в Москву. Руководство ТЭЧ с удовольствием ухватилось  за эту идею. И самому Вадиму хотелось хоть на короткое время окунуться в столичную жизнь после этой затхлой обстановки гарнизона и деревни. В первую очередь, он  хотел приобрести себе модный гражданский костюм. Из своих школьных одежек он давно вырос и у него, кроме военной одежды ничего не было. Здесь же во всех промтоварных магазинах были такие швейные изделия, что без слез на них и взглянуть нельзя было. И, конечно, он еще мечтал посетить магазин радиотоваров.

И вот Москва раскрыла ему свои объятия.  Он был свободен, был здоров, у него были деньги, и целых четыре дня свободного времени. В первую очередь, он, конечно, занялся делом. К счастью, магазин электротоваров оказался рядом здесь же, на Арбате, недалеко от дома, где Вадим остановился у тети Сони на улице Вахтангова.  Нашлось нужное количество ламп и арматуры к ним. Все закупленное было упаковано и отправлено на Казанский вокзал для отправки багажом в Навашино. У него оставалось впереди еще целых три дня свободного времени.  Теперь можно было заняться поисками костюма. На улице Горького в магазине “Одежда” выбор был настолько огромный, что Вадим растерялся. На помощь ему пришел юркий продавец-консультант. Он посоветовал ему купить молодежный костюм, состоящий из пиджака модного покроя серого, в мелкую клеточку и однотонных серых брюк. Вадима это устроило, тем более,  что покупка обошлась ему дешевле, чем он рассчитывал.

Последний день в Москве Вадим решил отметить в ресторане. Из всех московских ресторанов он знал только один ресторан “Прага”. Семь лет тому назад его туда водил отец, когда его еще мальчишкой возил в Москву.

Теперь молодой лейтенант в военной форме сидит за столиком шикарного московского ресторана. Перед ним меню на шести листах. Он даже растерялся: что выбрать? Вспомнил, что шикарным блюдом считалось поросенок с гречневой кашей, а из вин “Цинандали”, якобы которое больше всех ценил сам Сталин.
Пока он ждал заказ в голову ему пришло воспоминании о его «выходе в свет».

Как-то зимой   в воскресенье  он поехал в Кулебаки и заехал на местный базар. В то время он искал себе лыжный костюм. Костюма, конечно, ни в магазинах, ни на базаре он не нашел. После украинских базаров его поразила убогость этого рынка и то, как бедно одеты люди. Стоял довольно крепкий мороз, а на рваном ватнике, постеленном прямо на снег, сидел полуголый, в расстегнутой до пупа  рубахе, не то нищий, ни то юродивый, с какими-то безумными глазами. К нему подходили люди и предлагали деньги, как правило, по рублю. У кого-то деньги он брал, а у кому-то отказывал, и при этом от человека отшатывался, махал руками и шептал что-то, наподобие “Изыди дьявол”. Неудачник отходил от него очень расстроенный. Возможно, это был своеобразный спектакль, но почему-то люди в это свято верили.

Пообедать тогда Вадим решил в местном ресторане. Во всяком случае, сюда по выходным вечерами ездили гарнизонные холостяки “на дело”. Ресторан находился в бревенчатом двухэтажном здании на втором этаже. Огромный зал был уставлен  столами, покрытыми давно не стиранными скатертями, буфетной стойкой, видимо, еще с дореволюционных времен. В меню были только щи из квашенной капусты, котлеты с макаронами и компот из сухофруктов. Из выпивки была только водка и жигулевское пиво в бутылках. Вот и все прелести районной жизни.

Пока Вадим придавался воспоминаниям в ожидании своего заказа, юркий официант подошел к нему с подносом. К сожалению, выбор его был  неудачным. Поросенок оказался полоской белого мяса, отрезанного где-то в районе ребер, а вино вкуса разбавленного уксуса. К тому же, он чуть не загремел в комендатуру, к счастью его выручил официант, указав вызванным патрулям на другого офицера-дебошира. С тех пор Вадим в рестораны в форме больше не ходил.

И вот теперь снова впереди его ждала Москва. Сборы   были   недолгими.   Уложил  в  чемодан  все  необходимое, приготовил  свою  синюю  парадную  форму  с  белой  рубашкой,  взял свой гражданский  костюм, недавно купленный в Москве. И к 11 часам вечера уже все было готово.

            Из  Навашино  в  Москву  можно  было  уехать  только вечером. Все пассажирские  поезда  шли на Москву в вечернее время или ночью. Из гарнизона  в  Навашино  вечером ходил автобус, который отвозил и привозил пассажиров  из  военного городка. Но ждать следующего вечера с отпускным билетом  в  кармане  у лейтенанта просто не хватит терпения. Нужно было попытаться уехать  хотя  бы  днем,  чтобы уже вечером быть в Москве. Он  решил, что утром сбегает за отпускным билетом и проездными документами, и  - вперед на попутных машинах в Навашино. А  там,  кажется,  днем  проходит  какой-то  поезд,  который прибывает  в  Москву  поздним  вечером.  Это обычно не устраивало многих пассажиров   из   городка,   но сейчас вполне  устраивало  нашего  отпускника. Остановиться он сможет у своих дальних родственников на Арбате. 

Чтобы быстрее прошло время, он пораньше лег спать. Но сон не шел. Мысли одолевали юношу.  Как  же  так  получилось,  что  девушка,  которую  он так любит и боготворит,  не  с  ним?  Разве можно отвергнуть ТАКУЮ любовь? Это можно было бы как-то понять, если бы она его отвергла ради кого-то другого. Но просто сказать “нет” после всего, что было... А что же все-таки было? Был единственный вечер с поцелуями. Разве этого достаточно, чтобы поверить в то, что она его любила? С этими сомнениями он и уснул.

На  утро  он проснулся с радостным чувством. Впереди  был весь отпуск!  Он  поедет  к  НЕЙ!  Валяться в кровати долго не хотелось, нужно было идти на завтрак в столовую, и забрать отпускные документы в строевом отделе.

       И тут началась полоса везения, удача следовала одна за другой.  Как  только он вышел из дома, его обогнал  знакомый  сверхсрочник на мотоцикле. Резко затормозив, мотоцикл остановился, и уже через пять минут Вадим был в столовой. Со столовой сразу отправился в  штаб.  В этот день полк занимался командирской учебой. Офицеры стояли  на  плацу и занимались строевой подготовкой. В штабе было пусто, только,  на  его  счастье,  начальник  строевого  отделения оказался на месте.  Он  готовил  документы к отправке в Москву. От него Вадим узнал, что  через  2 часа в Навашино пойдет машина. Будут отправлять спецпочту. Он попросил прихватить и его. Капитан Зубарев пообещал заехать за ним в деревне.

       Когда зеленый  военный газик подкатил к железнодорожному вокзалу в Навашино, там  уже  стоял  почтово-багажный поезд Чебоксары-Москва. В нем был только один единственный  пассажирский  вагон.  Билетов  на  него  не  продавали, но лейтенанту удалось уговорить проводника за пятерку позволить ему доехать до Москвы.

Почтово-багажный  поезд  шел  медленно, подолгу останавливаясь на каждой станции, брал багаж, сгружал почту. Но все-таки, это было движение вперед, и в Москву он приедет не завтра утром, а уже сегодня вечером. Вагон  был  общего  типа,  пассажиров  в  нем  было всего человек пять-шесть  и  Вадиму досталось целое купе. Постельных принадлежности в нем не выдавались, но на третьей полке лежал свернутый матрац, которым и воспользовался лейтенант.

Первое  время  он  стоял  у  окна, наблюдая за проплывающими мимо пейзажами. Это было начало мая, когда в Подмосковье просыпается природа. Зеленая  травка  уже  давно  радовала  глаз, а листья на деревьях только-только проклюнулись и начали распускаться. От этого еще вчера голые черные леса покрывались  легкой зеленой дымкой. За несколько дней лес превращался из серо-черного   в   светло-зеленый.  Природа  радостно  оживала,  радуясь весеннему  солнцу.  Молодой  офицер  еще  долго  стоял  у  окна, любуясь весенней  природой.  Почти  вся  дорога  от Мурома до Москвы проходит по средне-русским  лесам. В  конце  концов,  пейзаж стал довольно-таки однообразным,  и это занятие ему вскоре наскучило. Он даже пожалел, что не взял  с собой в дорогу книгу. Расстелив матрац, он улегся на него и снова погрузился в свои воспоминания.

Поезд прибыл в Москву в конце дня. Первое, что сделал он, это сразу же направился в агентство Аэрофлота, чтобы приобрести билет в Крым. Агентство было на площади Дзержинского (ныне Лубянка). У касс толпилось очень много народа. К каждому окошечку стояло по 10 -15 человек. К счастью, у кассы для военнослужащих стояло 5-6 офицеров. Когда подошла его очередь, он попросил оформить по воинскому требованию билет до Симферополя на 11 мая. Ему ответили, что все билеты до Симферополя проданы еще неделю назад. Он не успел еще огорчиться, как полоса везения вновь напомнила о себе. Именно в этот момент в кассу зашла молодая женщина в форме Аэрофлота и принесла какую-то бумажку. Кассир прочитала ее и, подняв глаза на лейтенанта, который еще не успел отойти от кассы, сказала:

- Молодой человек, погодите минутку, давайте ваши документы. На 11 мая назначается дополнительный рейс Москва-Симферополь.

Через несколько минут счастливый отпускник с билетам в кармане отправился на улицу Вахтангова, где собирался остановиться на два дня до отлета.

Эти два дня пролетели для него быстро и незаметно. 9-го мая вечером ходил на Красную площадь смотреть праздничный салют в честь Дня Победы. Ему впервые пришлось наблюдать все это великолепие праздничного салюта. Он был просто очарован этим видением. Потом он еще долго бродил по Москве, любуясь ее огнями и улицами.

В воскресенье 10-го вечером сходил в театр Вахтангова на спектакль «Далеко от Москвы». Находясь в столице, он решил воспользоваться всеми благами цивилизации, которых он был лишен в своей деревне. По телефону заказал такси на 4-30 утра в понедельник.

Раннее майское утро. Молодой, полный сил, надежд и энергии лейтенант сбегает по лестнице со второго этажа, и выходит на улицу. У подъезда его дома уже ждет «Победа» с шашечками на борту.  До начала регистрации билетов в аэропорту Внуково оставалось чуть больше часа. Молодой человек начинает беспокоиться, успеет ли он вовремя. Таксист его успокаивает, они приедут во Внуково еще до начала регистрации. И он оказался прав. Ранним утром в понедельник машин на трассе оказалось совсем мало, и стремительная «Победа» мчалась со скоростью 100 -110 километров в час. На ровных участках водитель выжимал из машины и до 140-ка. Приехали какраз вовремя. Регистрация билетов только началась.

Вскоре пассажиров пригласили на посадку. Белый лайнер ИЛ-12, довольно редкий тип самолетов в Аэрофлоте, стоял, блестя на солнце. В его утренние лучи окрасили киль самолета в розовый цвет, и Вадиму в голову пришло сравнение с гриновским кораблем с алыми парусами. На какую-то секунду он почувствовал себя капитаном Греем, плывущим навстречу своей Ассоль. И вот взревели на взлете моторы, и самолет понес навстречу его судьбе.

Рейс Москва-Симферополь имел промежуточную посадку в Харькове. Весь путь до Харькова молодой человек продремал в своем кресле. Часть пассажиров летело только до Харькова, а там самолет пополнился новыми пассажирами. Вышли в аэропорту и ближайшие соседи Вадима, но зато салон заполнили бойкие бабенки лет тридцати – тридцати пяти. Вели себя они шумно и немного развязно. Обилие золотых колец и перстней на руках и несколько вызывающий макияж  выдавали в них работников прилавка. И, действительно, они летели в Симферополь на совещание торговых работников. И это тоже оказалось рукой судьбы, частью продолжающейся полосы везения.

Молодой человек сразу после школы, училища и нескольких месяцев службы еще ничего не знал, и даже не догадывался, как сложно в южных городах найти крышу над головой, особенно в теплое время года. В гостиницах постоянно не было свободных мест, а если что-то освобождалось, то распределялось по величайшему блату. Отправляясь в Симферополь, он представлял себе все в идеале: вот прилетит он в южный город, сразу же устроится в гостиницу, и пойдет искать Виолетту. В жизни же это все оказалось бы  совсем по-другому. Но судьба и здесь ему подстелила соломку.

Бойкие женщины, расположившиеся вокруг лейтенанта, вначале были восприняты им с неприязнью. Но потом на деле они оказались добрыми и милыми. Не успел самолет снова подняться в воздух, как они открыли свои сумки,  и начали выкладывать из них содержимое. Только от одного его вида у нашего путешественника подвело живот.  В Москве рано утром в аэропорту он успел выпить только чашечку кофе с бутербродом, а сейчас уже было время обеда. В самолете, кроме воды и леденцов, больше ничего не предлагали. Как у настоящих торговых работников, у них было все: и буженина, и жареные куры, и ветчина, и колбаса нескольких видов, каких лейтенант в магазинах даже и не видывал, масло и сыры, и еще многое-многое другое. Чтобы не соблазняться увиденным, молодой человек уткнулся в журнал, который нашел  за спинкой впереди стоящего кресла, и сделал вид, что очень увлечен этим чтением. Женщины любезно пригласили его присоединиться к ним, но он вежливо отказался, сказав, что уже поел в Харькове. Но не таковы были украинские женщины, чтобы на веру принять его отказ. Они тут же отрезали большой ломоть батона, чуть ли ни с его четверть, намазали маслом, положили сверху на него, все, что у них было. Получился такой толщины бутерброд, что нельзя было настолько и рот открыть. И самая бойкая из них почти насильно вручила его офицеру. У одной из этих молодок оказалась бутылка хорошего вина, которую они тут же оприходовали. Предложили и ему, но от выпивки он решительно отказался. А вот бутерброд съел с большим удовольствием. Вино женщинам придало еще больше смелости, они раскраснелись, и стали громко обсуждать свои дела. Но вскоре вино, полный желудок и высота полета стали давать о себе знать. Разговоры стали стихать, и бабоньки начали устраиваться поудобнее в своих креслах. Рядом с Вадимом оказалась женщина лет тридцати, миловидная, с пышными украинскими формами, красивым круглым лицом и черными, как смоль, волосами. Когда ее подружки утихомирились, она повернулась к своему соседу.

- Куда летишь, лейтенант, в командировку или в отпуск?
- В отпуск.
- Вот счастливый! А я уже два года в отпуске не была. Женат?
- Пока нет.
- А почему пока?
- Все может быть.
- Девчонки, смотрите, какой красавчик наш лейтенант.  И не женатый. Как же так?
- Кончай, Оксана, не смущай молодого человека.
- Слушай, лейтенант, возьми меня замуж. Будешь,  как сыр в масле кататься. Знаешь, как любить буду. Ничего по дому делать не будешь. Все буду делать сама. Буду поить, кормить и любоваться тобой. У меня хорошая квартира, машина, правда, старенькая, но еще хорошая.
- Как ты, - съязвила, сидящая сзади.
- Но мы купим новую, у меня деньги есть, - продолжала соседка. – Возьми, а?

Лейтенант принял условия игры.

- Слушай, а это дело. Надо подумать. А ты замужем была?
- Была.… Всего два раза. Не держатся мужики  у меня. Сама их выгоняла. Пока я на работе вкалываю, они на готовеньком дома сидят. Потом еще с жиру бесятся, девок домой водят.
-  Это, конечно, никуда не годится. Но ты же со   мной не поедешь, не бросишь свою харьковскую квартиру, и не поедешь в мой  медвежий угол.
- Поеду, миленький, поеду,  куда скажешь, хоть на край света. Да, кстати, как тебя звать?
- Вадим.
- А меня Оксана. А лет тебе сколько?
- Двадцать один.
- Э…А мне уже двадцать девять.
- Было до войны, - опять язвила сидящая сзади подруга.
- Но это ничего, говорят, что летчики рано старятся, догонишь годам к сорока.
- Я не летчик.
- А кто?
- Я техник, работаю на земле.
- Да? А я думала, что все, кто носит авиационную форму, летают. А ты где служишь?
- В  центре России, в Горьковской области.
- А, на кацапщине…
- Ну, так как? Поедешь  со мной? Предупреждаю, квартиры у меня нет, сам снимаю угол в деревне, с работой там трудно.
- Это ничего, квартиру мы купим, а торговые работники и на Северном Полюсе нужны. Ну, так как? Берешь?
- Ладно, считай, уговорила.

Она шутливо прижалась к его плечу, и он так же шутливо обнял ее за плечи. Подруги ее с улыбкой наблюдали за этой парой, так быстро сговорившейся.

Время шло, разговор дальше не клеился. Сидеть в такой позе было не очень удобно, но сменить ее он как-то не решался. Соседка не то дремала, не то делала только вид. Стал дремать и он. Но в это время самолет подошел к Севашу. Кто летал в том районе, тот хорошо знает это гиблое место. Здесь так болтает, что даже бывалые летчики бледнеют, и их начинает мутить. Самолет словно с асфальтовой  дороги свернул на проселочную, ухабистую . Его то резко бросало вверх, и у пассажиров темнело в глазах, то стремительно швыряло вниз, и пассажиры цеплялись за свои кресла, боясь удариться головой о потолок.  Проснулись сразу все,  застегнули привязные ремни, и с отчаяньем в глазах ждали очередной воздушной ямы. Многим стало плохо, и они потянулись за бумажными пакетами. Лейтенант чувствовал себя не лучше других, но вида не показывал. Хуже других переносила болтанку торговая компания. Оксана же держалась молодцом. С каждой воздушной ямой она только охала и цеплялась за рукав офицера. Это продолжалось минут двадцать, которые показались пассажирам целой вечностью.

Как только под крылом самолета оказалась твердая суша, болтанка, как по манию волшебной палочки, сразу же прекратилась. Пассажиры почувствовали себя уверенней.

       Оксана повернулась к своему попутчику. От шутливого прежнего тона не осталось и следа, словно воздушные волны Севаша окончательно смыли его.
- Вадим, а у тебя есть где остановиться?
- Пока нет, но, думаю, остановлюсь в гостинице.
- Ты когда-нибудь бывал в Симферополе?
- Нет.
- Здесь можно неделю спать в вестибюле гостиницы, пока получишь койку. А ты сюда надолго?
- Нет, на несколько дней.
- Знаешь, давай с нами. Мы скажем, что ты тоже на совещание. Нам забронировали места в комнате отдыха пассажиров на железнодорожном вокзале.
- Ну, как же, я же в форме.
- Скажешь, что ты из военторга.

Ему ничего не оставалось, как принять предложение этих милых женщин. Самолет начал снижение и вскоре приземлился на зеленом поле южного аэродрома. Если в Москве молодые листочки на деревьях едва только покидали свои почки, то здесь было почти лето. На кустах и деревьях в некоторых местах листва была даже покрыта пылью.

Торговых работников встречал автобус, и вместе с ними Вадим добрался до железнодорожного вокзала. При оформлении документов администратор скептически покосился на лейтенанта, лжепредставителя неизвестно какого-то военторга. Ему досталась койка в комнате на шестерых. Это его нисколько не смущало. Комнаты отдыха при вокзале имели свое преимущество перед гостиницами: возвращаться в них можно было в любое время, тогда как после 12 часов ночи двери в гостинице закрываются, и войти в нее можно только по разрешению администратора. Как показали дальнейшие события, это очень пригодилось лейтенанту.

Было около четырех часов дня, когда Вадим, сдав чемодан в камеру хранения, вышел в город. У самого здания вокзала стояла будка справочного бюро.  Быстро заполнив бланк с данными Виолетты, он отдал бланк, и в ожидании ответа, отправился в парикмахерскую, чтобы привести себя в надлежащую форму.  Ему сделали модную прическу, побрили и сделали горячий массаж. На вопрос мастера: «Чем освежить?», он ответил: «Самым лучшим».  Парикмахер обильно полил его из пульверизатора «Красной Москвой» – самым лучшим одеколоном того времени.

В справочном бюро его уже ждал готовый ответ. Наконец-то! В нем значилось: «Немировская Виолетта Николаевна, 1937 года рождения, проживает по адресу:  улица Буденного, дом 25, квартира 2.” Любезная старушка объяснила лейтенанту, как проехать туда на городском транспорте. Ехать пришлось на трамвае довольно долго – минут сорок. Еще с полпути начался дождик, который потом перешел в настоящий южный ливень, со шкальным ветром и грозой. Каждые 10-15 секунд сверкала молния, и тут же раздавался раскат грома. Трамвай остановился в центре города на нужной остановке, и лейтенанту пришлось юркнуть под навес здания какого-то учреждения, чтобы переждать дождь. Гроза с ливнем продолжалась. Сквозь завесу дождя он рассмотрел на противоположной стороне улицы Буденного дом с номером 25. «Вот эта улица, вот этот дом» – вспомнились слова песни. Это была заветная цель его путешествия. Сейчас всего несколько десятков метров отделяли его от его цели. Накидка осталась в чемодане, а зонтиков тогда военные не носили. Плюнуть бы на все, да  рвануться бы через дождь. Но тогда предстанешь перед любимой, как мокрая курица. А дождь, как на зло, все не прекращается. Ожидание становится невыносимым. Да прекращайся же ты, проклятый! – мысленно ругал его он.

И, словно услышав его безмолвную мольбу, дождь начал слабеть,  и вскоре уже почти прекратился. Молодой офицер вышел из своего укрытия и  быстро пересек улицу, нырнул под арку, и через мгновение оказался на крыльце подъезда квартиры № 2. С замиранием сердца постучал в стеклянную дверь. На стук вышла миловидная старушка в очках, словно из сказки Пэро.


                Глава 64  Встреча

- Добрый день, молодой человек. Вам кого?
- Виолетта у вас живет?
- Да, а вы кем ей приходитесь?
- Очень старым знакомым.
- Проходите, пожалуйста, только ее сейчас нет, она вышла в магазин на пять минут до дождя, а гроза ее, очевидно, задержала. Проходите в комнату, присаживайтесь на диван. 

Вадим прошел маленький коридорчик, зашел в комнату и сел на диван недалеко у двери. Двери на улицу оставались открытыми. Он вел милую интеллектуальную беседу со старушкой, которая представилась ему Надеждой Львовной.  Она рассказала ему, что Виолетта живет у нее уже два года вместе со своей подружкой Наташей, которую они зовут Татой. Вадим осторожно поинтересовался, как они отдыхают, ходят ли гулять, на танцы, есть ли у них молодые люди.

- Нет, что вы, они такие хорошие скромные девочки. Они только целыми днями занимаются. Вы знаете, как тяжело учиться в медицинском институте! А на днях у них начинается сессия.

Вадим одобрительно кивал головой. В это время на улице послышались шаги. Звук ее шагов он узнал бы из тысячи. Да, это была она. Девушка стала подниматься на крыльцо. Вадим показал жестом Надежде Львовне, чтобы она пока молчала, чтобы сделать девушке сюрприз.

«Надежда Львовна, откуда у нас так хорошо пахнет «Красной Москвой»? – были ее первые слова, которые он услышал от нее после той августовской ночи в Виске. С этими словами Виолетта вошла в комнату, и лейтенант поднялся ей навстречу. Высокий, широкоплечий, в красивой синей парадной форме, украшенной золотыми угольниками, в белой рубашке с темно-синим галстуком – он выглядел прекрасно. Мгновение, она вскинула глаза и сразу узнала его. Он сделал ей шаг навстречу, и она бросилась к нему. Они прижались друг другу, как добрые старые друзья. В его голове  все плохие мысли сразу куда-то улетучились. Ему стало хорошо и приятно. 

Они сели на диван и началась беседа, которая чаще всего началась вопросами  «Ну как ты?.» и ответами «Ничего».

- Ты как здесь очутился?
- Прямо с неба.
- ??
- Два часа назад прилетел. Зашел тебя проведать. Ну и как ты?
- Ничего, учусь, заканчиваю 4-й курс, скоро сессия, а потом практика. А ты как?
- В прошлом году окончил училище. Получил назначение в Горьковскую область. Служу в авиационном полку на истребителях. Вот сейчас в отпуске.
- Ну, как, нравится служба?
- Ты знаешь, да. Новейшая техника, хорошие люди, лесной гарнизон, прекрасные места.
- С кем-нибудь из наших переписываешься?
- Очень редко, только  с Павлом.
- А я практически ни с кем. Знаешь, мои переехали под Киев, теперь в Виску я не езжу. Ты надолго приехал?
- На пару дней.
- Ты в Крыму первый раз?
- Да.
- Как жаль, что у меня начинается сессия. Я бы тебе показала Крым, съездили бы мы с тобой к морю, показала бы тебе Ялту и побережье. Какие там красивые места! Давай тебе хоть Симферополь сейчас покажу. Подожди, я сейчас переоденусь, и мы пойдем.

Она поднялась и ушла в другую комнату. Во время их разговора Надежда Львовна находилась в этой же комнате, и делала вид, что не слушает их разговор. Когда девушка вышла, она спросила у Вадима.

- Вы Вику давно знаете?

Для него непривычно прозвучало ее имя, как будто оно вовсе принадлежало и не ей.

- Да…, уже больше шести лет. Мы учились в одной школе и были соседями.

Они едва успели обменяться двумя-тремя малозначащими фразами, как в дверях появилась Виолетта. Она успела сменить свое повседневное белое платье в мелкий горошек на длинное голубое. На ней были туфли на высоких каблуках.  Вадим смотрел на нее влюбленными глазами. Но в то же время острый мужской глаз успел отметить, что она несколько пополнела с момента их последней встречи. Она обрезала волосы и теперь носила короткую стрижку, которая, по его мнению, шла ей меньше. Волосы были совсем обесцвечены перекисью, и ничего не осталось от того прекрасного цвета спелой пшеницы, и куда-то делись теперь непослушные завитки на висках, которыми он раньше так любовался. Но тем ни менее, это все-таки была она, первая его любов и мечта.

- Надежда Львовна, мы сходим погуляем.
- Хорошо, хорошо,  гуляйте.


Глава 65 Счастье, как, оказывается, оно близко!

Молодые люди вышли в город. Улицы были еще мокрые от дождя. Гроза очистила воздух, и дышалось легко и свободно. Буйная крымская весна полонила весь город. Цвело все, что могло только цвести. Город утопал в цветущей сирени и тюльпанах. У частных домов, ближе к окраине города, цвели сады. Цветущие абрикосы, яблони, вишни делали город каким-то сказочным садом. В центре города цвели кустарники, название которым Вадим даже не знал. После скупой северной весны на Вадима обрушилось все это великолепие южной природы. Ему казалось, что это все происходит с ним во сне. И рядом с ним шла Виолетта, девушка, о которой, казалось, он мечтал всю жизнь. В его душе светился и ликовал праздник.

Дорога шла под уклон. Бурные потоки воды после обильного южного ливня неслись вниз по проезжей части улицы. Тротуар был мокрым, но луж на нем не было.  Но вот бурный поток грязной воды пересек их путь. Попытались найти место, где можно было бы его перейти, но это им не удалось. Тогда лейтенант легко, почти профессионально, поднял девушку на руки, и смело зашагал через бурный поток. Девушка доверчиво обняла его за шею.

- Какой ты сильный стал, - шепнула девушка ему в самое ухо.

Он ничего не ответил, а только крепче прижал ее к себе. Ноша была такой приятной и желанной, что он готов был ее нести через весь город. Да что там  город, через всю жизнь. Поток воды давно уже остался позади, а отпускать свою ношу ему никак не хотелось. Девушка, казалось, тоже не спешила освободиться из его объятий. Не будь на улице прохожих, он так бы и нес ее, не выпуская из своих рук. Но рано или поздно, с ношей ему пришлось расстаться.

Девушка вела его в одно из самых красивых мест города – городской парк. Вечерело. И, несмотря на то, что сегодня был понедельник,  в парке на танцплощадке играл духовой оркестр, и было много отдыхающих. Пока на открытой танцплощадке кружилось всего несколько пар. Рядом с танцплощадкой расположилось летнее кафе. Молодые люди зашли под его навес, взяли бутылку лимонада и мороженное. К сожалению, ничего более существенного в буфете не оказалось.

Они сидели вдвоем за столиком и живо беседовали. Вадим в какой-то момент сумел преодолеть чувство робости перед своим кумиром, даже попытался взглянуть на нее глазами постороннего человека. И сейчас он понял, что между образом, который он создал в своем воображении, и реальной девушкой, существует разница, и даже существенная. Ему уже встречались девушки красивее и интереснее. Но все-таки это была ОНА. Но, тем ни менее, эти мысли позволили ему избавиться от комплекса, и весь вечер он был в ударе.  Он удачно шутил, блистал остроумием, эрудицией, начитанностью, знанием современных фильмов и популярной музыки. Ей с ним было очень интересно. Они сумели как-то настроиться на одну волну, так что он буквально читал ее мысли, мгновенно угадывал ее желания, и произносил их вслух.  Это поражало и даже пугало Виолетту. И вот и сейчас по одному только ее взгляду на танцплощадку, он прочел ее желание потанцевать, и тут же пригласил ее. Они подошли к танцплощадке. К этому времени число танцующих значительно прибавилось. Поднялись на деревянный помост,  и танец за танцем стали танцевать, не замечая никого вокруг.  Звучала музыка и, словно в те давние юные годы, они снова были только вдвоем. Но теперь рядом с ней был не прежний безусый юнец, а уже вполне сформировавшийся зрелый мужчина.

- А ты хорошо танцуешь, - заметила она.
- Богатый опыт, - уклончиво ответил он.

Да, с того времени, когда они танцевали в последний раз, прошло уже более шести лет.  За это время на школьных вечерах, на танцплощадках  Купянска, Харькова и дома офицеров в гарнизоне он стер не одну пару подошв своих башмаков. Танцевать он любил, и делал это неплохо. И даже теперь, когда оркестр заиграл медленный вальс-бастон, который умели правильно танцевать далеко не все танцующие,  он без колебаний вывел свою партнершу в центр танцплощадки. Некоторое время они танцевали одни. Высокий стройный лейтенант в парадной темно-синей форме и девушка в голубом длинном платье  очень хорошо смотрелись вместе. Чувствуя на себе взгляды окружающих, он танцевал с особым старанием. Партнерша чувствовала каждое его движение, и была послушна и  также старательна. Вместе они представляли, словно единое целое. Широкий шаг, два коротких, поворот, снова широкий шаг, два коротких под упоительную музыку из кинофильма «Мост Ватерлоо». Какое наслаждение! Вскоре к ним присоединились еще несколько пар. Когда оркестр закончил играть, все окружающие стали аплодировать этой паре.

Через некоторое время Вадим почувствовал, что партнерша устала. Она не привыкла так долго ходить на высоких каблуках. Он предложил ей покинуть танцплощадку. Они пошли по парку вдоль роскошных кустов сирени и акаций. Хотелось посидеть в каком-нибудь укромном уголке. И такое укромное место вскоре нашлось.  Проходя мимо огромного куста сирени, они в его глубине заметили садовую скамейку. Кто-то заботливо ее спрятал от глаз окружающих. Очевидно, уже не одна влюбленная парочка  воспользовалась ее услугами. Куст стоял немного в стороне от основной аллеи, и  прекрасно защищал сидящих на скамейке от глаз посторонних. Через несколько  мгновений они оказались под сенью куста на этой скамейке. Но она была еще влажной после дождя. Девушка не решалась сесть на нее, опасаясь за свое светлое платье. Не долго думая, он сел на скамейку и усадил девушку к себе на колени. Она не сопротивлялась. Это было сделано так решительно, энергично, чисто по-мужски, что не вызывало у нее никаких сомнений.  Они продолжали вести ранее начатый разговор, словно ничего и не произошло. Но тем ни менее, юноша почувствовал, что сердце начинает бешено стучать от этой близости со столь любимым и желанным человеком.  Она сидела у него на коленях, а он обнимал ее рукой за талию.  Беседовали они на разные темы, нисколько не связанные с их отношениями и чувствами. Время шло, становилось все прохладнее. Она в своем легком платье начинала ежиться от ночной прохлады. Вадим почувствовал это, и сделал попытку снять китель, чтобы накинуть ей на плечи.  “Не надо, так будет теплее”. – С этими словами она сама расстегнула пуговицы на кителе и нырнула под него, прижавшись к молодому человеку всем телом. От этого движения и подобной ласки у парня просто перехватило дыхание. Снова в его объятиях была девушка, о которой он мечтал, о которой он столько думал.  Он прижался к ней лицом, а затем стал нежно целовать ее лоб, глаза, щеки, губы, шею. Она отвечала ему страстно и энергично. Второй раз в жизни Вадим почувствовал себя на вершине счастья, выше которой, казалось, ничего и быть не может. Сколько это продолжалось, сказать было трудно. В такие мгновения время, либо останавливается, либо течет совершенно незаметно.

Потом она внезапно отстранилась, освободилась из его объятий и села прямо, опустив голову в какой-то задумчивости. Вадим каким-то шестым чувством угадал ее состояние.

- У тебя кто-то есть?
Она молча кивнула.
- Кто он? Расскажи мне о нем.

- Его зовут Гена. Он из моей группы. Мы с ним уже второй год. Он сын профессора, который ведет у нас кафедру в институте. В прошлом году, когда я сильно болела, они взяли меня к себе домой и буквально выходили. После сессии мы с ним должны будем ехать вместе на практику, а после возвращения подать заявление в ЗАГС.  Но я еще окончательно не решила. Мы с ним очень разные. Он единственный сын у родителей, и ужасный эгоист. Он никогда и ни в чем мне не уступает. Постоянно придирается ко всяким мелочам, ревнует  без всякого повода. Мы с ним очень часто ссоримся. Вот и на этот раз мы поссорились. Если бы ни это, он этим же вечером был бы у меня.

- Значит это рука судьбы. Ну, и Надежда Львовна, ну и конспиратор! «Они девочки скромные, они не гуляют, только занимаются, никого у них нет».  Да, хозяйка у тебя то, что надо. А если вы ссоритесь  с ним уже сейчас, то что будет потом? Этот эгоизм не искоренить. Надо очень сильно любить человека, чтобы побороть  его в себе. А настоящей любви у него, очевидно, не достаточно. Нормальной семьи не получится. И, если ты сейчас со мной, значит, судьбе так было угодно. Я  твердо в этом уверен. По жизни я фаталист.

-  Ах, да ладно, - промолвила она в глубокой задумчивости и решительно снова нырнула к нему под китель. Снова были объятия поцелуи, ласки. Длилось все это еще очень долго. Но все эти ласки были настолько чисты и целомудренны, что ни разу они не оскорбили ее девичьей чести.  Мать   воспитывала Вадима в глубоком уважении к женщине, к девушке. Она ему внушала, что принижая женщину, ты, в первую очередь, принижаешь себя. И став старше,  в своих отношениях с девушками он не позволял себе заходить слишком далеко. За свою жизнь, а исполнилось ему уже двадцать один год, он не познал еще ни одной женщины. Возможно, это была его ограниченность или еще детский инфантилизм.

Минуты счастья, конечно, могут длиться бесконечно, но влюбленным нужно было и совесть знать. Когда-то  все равно нужно было расставаться. Девушку нужно отпускать домой. Вадим со страхом взглянул на часы. Светящиеся стрелки часов показывали начало второго. Свидание надо было заканчивать. Они поднялись со своей уютной скамейки, окруженной со всех сторон цветущей сиренью, и словно пьяные, побрели по парку на выход. Вокруг не было ни души. Сейчас им никто не мешалю Счастье его было безграничным. Чтобы дать хоть какой-то выход своим чувствам, он подхватил девушку на руки  и несколько сотен метров легко нес по дорожкам парка. Она крепко прижималась к нему, и они целовались под каждым уличным фонарем. На всем их пути к ее дому их видела только одна пожилая пара с чемоданом и сумкой в руках, возвращающаяся пешком, очевидно, с вокзала. Им показалось, что  они внимательно посмотрели на  влюбленных. У Вадима даже промелькнула мысль, что они мол пусть позавидуют  им.

Вот и дом, уже знакомое крыльцо. Но расставаться так не хочется. А время уже позднее. Последние объятия, последний поцелуй, и дверь за ней захлопнулась. Теперь домой, к вокзалу, в свою комнату отдыха для пассажиров. Благо, что пускают туда в любое время суток.

Лейтенант брел по улицам ночного весеннего города, словно пьяный, от запахов весны и, конечно, своих чувств. И все-таки прекрасней и милей, чем его девушка, нет никого на свете!

Занятый своими мыслями и воспоминаниями, лейтенант сам не заметил, как прошагал больше пяти километров до вокзала. Уснул он почти мгновенно, как только коснулся постели. Ничто не омрачало его душу. Как прекрасно устроен мир! Все в жизни так хорошо.


Глава 66  На следующий день

Проснулся он в десятом часу. И первыми мыслями его были: неужели это все было на самом деле? Неужели это был не сон? Нужно было закреплять успех, ковать железо, пока горячо.
На рынке у вокзала купил огромный букет сирени и тюльпанов. Вернее букетов пришлось покупать несколько, чтобы составить такой, какой ему хотелось. В киоске он купил праздничный набор «Белой сирени» и  белого плюшевого мишку, к животу  которого привязал этот набор. Затолкал его он в средину букета, и отправился к Виолетте. В трамвае люди с удивлением смотрели на молодого лейтенанта в парадной форме с таким огромным букетом цветов. Вот и снова знакомое крыльцо, звонок в дверь. Открывает дверь Надежда Львовна и ахает от удивления. Виолетта только-только поднялась и вышла в халатике из своей комнаты, еще не сумевшая совсем отойти  от  сна. При виде такого букета она вся зарделась, а мишка со своей коробкой привел ее в восторг.

- Мне показалось, что сирень пахнет не достаточно, я решил усилить ее запах, - пошутил гость.

Букет был таким большим, что не помещался ни в одну вазу, пришлось ставить его в небольшое ведерко. Мишка обрел свое место на кровати новой хозяйки.

- Ты завтракала?
- Нет еще, но я не  хочу.
- Я тоже нет, но я хочу. Пойдем где-нибудь поедим.
- Ладно, здесь недалеко есть неплохое кафе. Погоди только, я сейчас соберусь.

Когда она начала расстегивать пуговицы на халате, он демонстративно отвернулся, предоставляя девушке свободу действий.

- Тебе что, неприятно смотреть на меня? – шутливо вызывающе спросила она.
- Ну что ты, ты же сама знаешь. Я просто не хочу тебя смущать. С  этими словами он привлек ее к себе. При этом халатик распахнулся и открыл его взору ее восхитительную фигурку в белых лифчике и трусиках.  Кровь резко бросилась ему в голову. Несколько жадных поцелуев, но не больше.
-   Ну, хватит, а то мы сегодня никуда не попадем. Лучше  отвернись, а то ты меня все-таки смущаешь.

Кафе было на соседней улице. Утреннее меню было не богатым, но обслуживали быстро. Во время завтрака она рассказала ему о том, что скоро у нее первый экзамен весенней сессии, и что нужно к нему серьезно готовиться.

- Прекрасно, будешь это делать под моим наблюдением. Будешь заниматься столько, сколько требуется, а я буду тебя охранять и следить за тем, чтобы тебя никто не отвлекал.

После завтрака они вернулись в ее комнату. Она села за учебники, а он, сидя на полу на коврике у кровати, стал листать какие-то старые журналы. Время от времени он замечал, что она задумчиво смотрит куда-то мимо книги. Тогда он шутливо покрикивал не нее.

- Давай не отвлекайся! Занимайся делом!

Проходило минут пятнадцать. Она обращалась к нему.

- Посмотри на меня. Поцелуй меня.

Он подходил к ней, целовал ее, а потом поворачивал ее голову в сторону книги, приговаривая:

- Читай, пока не прочтешь 10 страниц, больше целовать не буду. Понятно?

Ее хватало не 2-3 страницы, после чего она снова отвлекалась.

- Нет уж, сиди рядом, я сам буду тебе читать!

Он отобрал книгу у нее, и стал читать вслух. Латинские термины были незнакомы, и он слегка спотыкался на этих словах. Она его поправляла и пользовалась любым поводом, чтобы отвлечься от занятий. Но он был непреклонен. Изучение материала двигалось медленно. Его строгость и ее увертки носили  шутливый характер. Вдруг она задумалась, улыбка исчезла с ее лица и она промолвила совершенно серьезным тоном.

- Нет, я так не могу.
- Что?
- Я  должна твердо знать, зачем ты приехал.
- Чтобы расписаться с тобой, - без тени сомнений, колебаний, как само собой разумеющееся, ответил он.
- А..а..х!

Помедлив, она положила два пальца правой руки, указательный и средний, на предплечье своей левой руки.

- Какой?
- Конечно этот! – безапелляционно указал Вадим на средний палец.
- А..а..х!
- Угадал? Тогда собирайся.
- Куда?
- Конечно в ЗАГС.
- Сейчас?- А зачем же медлить? Сессия скоро. Паспорт далеко?
- Но там же вначале нужно заявление подать, а потом только через месяц распишут.
- Вот и подадим заявление сейчас, сейчас и распишут. Меня, как военнослужащего, распишут сразу.

Она рассеянно поднялась и стала собираться, словно во сне. Вышла в комнату хозяйки, и Вадим услышал, как она сказала ей:

- Надежда Львовна, вы знаете, куда мы с Вадимом сейчас идем?
- Куда?
- В ЗАГС.
- А..ах. А как же ?..
- Т…сс! Я  потом все расскажу.

Когда они вышли из дому, был уже пятый час. Быстро шагая, они направились к зданию исполкома. ЗАГС находился именно в этом здании вместе с другими городскими службами. У входа их остановил служащий.

- Вам куда?
- Нам в ЗАГС, подать заявление.
- Приходите завтра, у нас ремонт, и поэтому мы  работаем до 4-х часов.

Делать было нечего, пришлось поворачивать оглобли обратно. Попутно узнали, что ЗАГС начинает работать с 9 часов утра. Решили, что завтра к этому времени будут уже на месте.

Когда нервное напряжение спало, они почувствовали какое-то облегчение, и только теперь заговорили о своих планах на будущее.

- Ну, как же мы теперь будем жить? У меня сессия, а потом практика. Когда она закончатся, у тебя отпуск пройдет.
- Значит сразу после практики ко мне. К этому времени я постараюсь найти квартиру.
  - Каникулы  у меня получатся только один месяц в августе, потом мне снова на учебу сюда ехать. Надеюсь,  ты же не хочешь, чтобы я бросила институт?
- Нет, конечно, за это время я узнаю, есть ли медицинский институт в Горьком, и как осуществляется перевод.
- Это не так просто.
- По семейным обстоятельствам должны пойти нам навстречу.
- Мне бы не хотелось уходить из своего института. Здесь все знают меня,  и я всех знаю.
- Но там мы будем совсем близко, сможешь 1-2 раза в месяц приезжать ко мне. Все каникулы будем вместе. А  сюда ведь не наездишься. От отпуска до отпуска будем врозь.
- Хорошо, мы еще подумаем, - сказала невеста примирительно.

Он обнял ее и в знак благодарности чмокнул в щечку. И только теперь до него  начало доходить, что он сейчас идет по городу со своей, возможно, уже завтра женой. Боже, неужели это правда, что Виолетта станет его женой?

Они бродили по городу, озабоченные свалившимся на них событием, и говорили, говорили, говорили. Их эмоциональный и душевный контакт становился все теснее, словно они все больше настраивались на одну и ту же волну. Стоило ей только о чем-нибудь подумать, как он тут же говорил об этом. Ее даже пугала, и в то же время радовала, их такая душевная связь. Он же постоянно твердил ей о том, что они просто созданы друг для друга. Его напор, решительные уверенные действия заставляли ее подчиняться его мужскому характеру. Ей это нравилось, она себя чувствовала с ним, как за каменной стеной. Она невольно сравнивала его со своими друзьями-однокурсниками. Те были сплошной  размазней по сравнению с этим армейским офицером в авиационной форме. Казалось, те не были готовы ни принимать серьезных решений, ни отвечать за свои поступки, а только спорить по пустякам и доказывать свое я.

-     Угадай, что бы мне хотелось, чтобы мы сделали до твоего отъезда?

Он отвлекся своими мыслями, и впервые ее вопрос поставил его в тупик. Мысли заработали лихорадочно быстро. Здесь не должно быть промахов. Нужно поддерживать свой авторитет. Наконец, он поймал нужную волну.

- Мне, кажется, что тебе хотелось бы появиться в институте с обручальным кольцом. Не правда ли? Это само собой разумеется. Завтра  после ЗАГСа мы с тобой пойдем в ювелирный магазин и выберем то, что тебе понравится.
- Слушай, а как ты догадался? Мы же сейчас с тобой говорили совсем о другом.
- Ну, что? Угадал?
- Да, но мне хотелось бы настоящее, не поддельное.
- Купим настоящее, пусть все в институте видят, что ты замужняя дама и жена офицера. Надеюсь, ты это скрывать не будешь?
- Нет, конечно, наоборот, я буду гордиться.

Они бродили по городу, мечтая о будущем. Им так хорошо было сейчас вместе. Будущее казалось им таким безоблачным и прекрасным. Он будет служить на аэродроме, а она будет лечить детишек в больнице. Вечерами они будут собираться в своей уютной квартире, и все будет прекрасно. Он буквально читал все ее мысли, и она соглашалась с ним во всем.

Начинало темнеть, майский день близился к концу. Оба они почувствовали, что хочется есть. После их завтрака в кафе прошло уже более 8 часов. До этого они даже и не вспоминали о еде. Теперь же, когда все волнения улеглись, голод напомнил о себе.

- Зайдем в ресторан, отметим нашу с тобой помолвку.
- Давай, - решительно согласилась она.

Провинциальный ресторан ничем особенным не отличался от своих собратьев по всему Союзу, но был тихим и уютным. Им предложили место за столиком в углу зала. Отсюда хорошо было видно оркестр и всю публику в зале.

- Я  вас попрошу, - обратился лейтенант к официанту, - если можно, не подсаживайте к нам больше никого. У нас сегодня помолвка, и нам  бы хотелось ее отметить наедине.
- Поздравляю вас, все сделаем в лучшем виде. Могу предложить вам наше фирменное блюдо, которое мы готовим для молодоженов.
- Прекрасно, я вам доверяю. Сервируйте стол по вашему усмотрению.
- Что будем пить?

Вадим повернулся к своей невесте с вопросом на лице.

- Сухие вина у вас есть?
-     Да, конечно, большой выбор.
- Тогда что-нибудь из лучших.
- А мне граммов 300 коньячка. Вода и салаты по вашему выбору.
- Будет сделано.

Молодые люди сидели за столиком ресторана, сидели вдвоем, как будущие муж и жена. Он не спускал с нее глаз,  и ему до сих пор не верилось, что это все на самом деле. Заиграл оркестр. Заиграл мелодию популярной тогда песни Рашида Бейбутова «Песня первой любви».  Вадим поднялся и пригласил Виолетту на танец. Они танцевали, плотно прижавшись друг к другу. Она обняла его за шею и доверчиво положила голову ему на грудь. Вокруг весь мир перестал существовать. Они были одни в этом огромном мире. Только она, он и музыка. К микрофону выше солист и запел, подражая Бейбутову:

              «Песня первой любви до сих пор жива,
              О тебе лишь одной в ней слова …»

Слова песни, как никогда, точно передавали его настроение, его мысли. Это был апофеоз любви.

Когда они вернулись к столику, тот был уже накрыт. На столе было вино, салаты, фрукты и другие угощения. Они пили, ели, поднимали тосты за счастье, за здоровье, за будущую семейную жизнь, украдкой целовались. Опять играл оркестр, опять они танцевали, а потом снова возвращались к столику. Ничто не омрачало их настроения. Даже солидный счет не смутил лейтенанта, хотя невеста, увидев цифры на листке, покачала головой. Со студенческой колокольни за один вечер такая сумма была просто астрономическая.

Вышли они на свежий воздух в прекрасном настроении. От выпитого их слегка покачивало, и они хохотали по малейшему поводу. Посидели еще с полчаса на скамейке в сквере. Объятиям и поцелуям не было конца. Но время было позднее, и нужно было идти домой. Они подошли к знакомому крыльцу. Виолетта, смущаясь, и с виноватым видом, вдруг сказала Вадиму:

- Ты извини, я не могу сегодня тебя пригласить ночевать. У меня сейчас нет  чистого постельного белья, да и Надежду Львовну я не предупредила.  Извини.
- Ну, что ты. Ничего. Я пойду к себе.

Еще несколько поцелуев, нежное «Спокойной ночи», и они расстались. Ее слова словно обожгли его. Она так просто сказала об этом.  Да, она вполне естественно восприняла все. Теперь они уже почти муж и жена, и неважно, стоит ли сейчас, или завтра будет поставлен штамп в паспорте. Они должны быть вместе, жить вместе, спать вместе.

Он поймал себя на том, что эта мысль оказалась для него неожиданной. И не потому, что он не желал этого, или не был готов уже сегодня лечь в постель с любимой девушкой. Сколько раз мысленно он уже обладал женщинами, хотел этого, мысленно стремился к этому. Но обладать ЕЮ! Это слишком большое счастье, которое, ему казалось, еще пока ему не доступно. Неужели Виолетта обнаженная будет лежать с ним рядом, отдаваться ему, отвечать на его любовь, на его ласки? Неужели это возможно на самом деле, а не в мечтах?  Ни от коньяка, ни от вина, а от этих мыслей у лейтенанта кружилась голова. Так занятый своими мыслями, он не успел заметить, как добрался до вокзала. Часы на башенке вокзала показывали 12-00. Начинался новый день 13-го мая,  день, который отменил все, что было достигнуто за все предыдущие дни. Полоса везения закончилась.


Глава 67 13 мая. Конец полосе везения

Утром следующего дня Вадим проснулся с приятным радостным чувством: сегодня все свершиться. Сегодня девушка, о которой он столько лет мечтал, станет его законной женой. Он быстро вскочил, побрился, привел свой парадный костюм в порядок и отправился к своей невесте. Надо спешить, а то вдруг передумает.

Встретила она его приветливо, но несколько сдержанно. По ее лицу и настроению можно было понять, что она провела бессонную ночь. Очевидно, это решение давалось ей не так уж легко. Еще полчаса у них ушло на сборы. И вот они у дверей ЗАГСа.

ЗАГС в ту пору в Симферополе размещался в старом двухэтажном здании. В это время там шел ремонт. Посетители, ожидая своей очереди, толкались в большом коридоре, частично заставленном высокими козлами для ремонта потолка, металлическими бидонами с мелом и красками. Всех посетителей принимали только в одном кабинете. Здесь же шла регистрация рождения, смерти, разводов и, естественно, брачующихся. Это один из самых неудачных терминов в русском языке, означающий такое важное и радостное событие.

В соответствии с тем, с чем посетители пришли в это учреждение, настроение у них было разное. Молодые родители, со своим свертком, перевязанным красивой лентой с бантом, радостно ждали своей очереди. Люди все в черном, а женщины еще и в черных платках, сидели угрюмо и отрешенно. Молодожены нервно ерзали на своих местах, постоянно шепотом, переговариваясь друг с другом. Таких пар вместе с Вадимом и Виолеттой было около десятка. Ожидать приходилось долго. Посетители заходили в кабинет и задерживались там надолго. Ожидание было нервным и томительным. Молодежь нервничала. Вадим, чтобы скрасить это тягостное ожидание, постоянно шутил, острил, забавляя Виолетту, не давая ей уйти в свои  мысли.

Наконец, зашла в кабинет первая пара молодоженов. Через минуту вместе с ними вышла мадам с ярко-рыжей копной волос на голове и деловито спросила:

- Кто еще здесь подавать заявление на вступление в брак?

Со своих мест поднялись пары молодоженов.

- Пойдемте со мной.

Она повела их в зал торжеств. Там тоже шел ремонт. Столы были сдвинуты в угол и покрыты пылью. Она деловито смахнула пыль с одного из них и раздала каждой паре бланки заявлений. Стульев не было и приходилось писать  стоя. Вадим достал авторучку и предоставил заполнять бланк своей невесте, сославшись на свой неразборчивый почерк. Она стала заполнять, иногда задавая ему вопросы. Они шутили, придумывая смешные ответы на вопросы бланка.

Когда все графы бланка были заполнены, она, прежде чем подписывать, вопросительно взглянула на лейтенанта: мол, подписывать? Он утвердительно кивнул головой, и после ее подписи решительно поставил свою.

Мадам собрала бланки. Вадим, последним отдавая  бланк, обратился к ней:

- Мы хотели бы оформить наш брак сегодня.

Мадам свысока взглянула на него.

- Это невозможно. Существует порядок. С момента подачи заявления брак оформляется только не  раньше чем через месяц.
- Но у меня заканчивается отпуск, а после отпуска я с женой должен ехать в длительную командировку за границу. Мне нужно еще оформить документы на выезд.
- Пойдемте со мной к заведующей.

Заведующей оказалась  благообразная старушонка лет шестидесяти пяти, с абсолютно белыми, но вьющимися волосами, с таким приятным располагающим лицом. Она пригласила молодежь присесть,  и выслушала их со вниманием. Лейтенант говорил так уверенно, так складно, что даже Виолетта удивилась, на сколько правдоподобно он умеет врать.

- Я вас прекрасно понимаю, молодые люди. Но вы должны понять и нас. У нас существует порядок, нарушать который, мы не имеем права. После подачи заявления дается испытательный срок один месяц, только после истечения которого, брак может быть зарегистрирован. И поверьте мне, это делается не зря. Почти половина из тех, кто подали заявление, не приходят регистрировать брак.
- Но существуют же исключения из правил, - горячился лейтенант.
- Да, существуют. Бывают случаи, когда невеста уже на восьмом месяце беременности. Тогда мы вынуждены  срочно такой брак регистрировать. Надеюсь, что к вам это еще не относится, - улыбнувшись, покосилась на сидящую рядом с ним Виолетту. Та вспыхнула и покачала отрицательно головой.
- Что же нам делать? Я служу далеко отсюда, сейчас в отпуске. Как только отгуляю отпуск, меня сразу же направляют в Германию. А туда нужно ехать с семьей. До конца отпуска мне нужно успеть оформить все документы.
- Да-да…, - задумчиво протянула заведующая. Знаете что, идите сейчас к зампредисполкома Нине Федоровне Хромовой. Она женщина хорошая, возможно, и пойдет вам навстречу. Если она разрешит, то мы оформим ваш брак.
 
Взволнованные молодые люди покидали кабинет заведующей с полной решимостью добиваться своего. Они теперь отправились в исполком. Исполком находился в этом же  здании, только в другом подъезде. В коридоре у кабинета Нины Федоровны сидело несколько человек в ожидании своей очереди.  Заняли очередь и наши будущие молодожены. Ждать пришлось долго, прежде чем секретарь пригласила их в кабинет. По всему чувствовалось, что предыдущий посетитель успел хорошо взвинтить нервы  зампредисполкома. Она сидела красная, злая и не особенно приветливо встретила новых посетителей.

- Что там у вас?

Вадим четко и доходчиво обрисовал их положение согласно придуманной легенде. Хозяйка кабинета слушала его невнимательно. Несколько раз его речь прерывали телефонные звонки. Она подолгу отвечала на них. Речь шла то о каком-то коммунальном строительстве, то о размещении какой-то делегации, то о ремонте школы. Когда же он все-таки закончил свою речь, она отрывисто спросила:

- Так что же вы конкретно хотите?
- Мы хотим сегодня зарегистрировать наш брак.
- Так вначале подавайте заявление.
- Заявление мы уже сегодня подали, а нам нужно уже зарегистрировать брак.
- О регистрации брака в день подачи заявления не может быть и речи. Идите к заведующей, я ей позвоню, и она сама примет решение, через, сколько дней вас зарегистрировать.

С этими словами она что-то записала в своем настольном календаре и отпустила молодых людей.  Так они покинули здание исполкома почти ни с чем. Что опять сейчас бежать к заведующей ЗАГСа? Можно это будет сделать и завтра, все равно не знаешь, когда Нина Федоровна ей позвонит.

- Знаешь, сегодня мы туда уже не пойдем. Это я сделаю завтра сам. Попробую еще поднажать на нее. А что ей теперь терять? Разрешение от начальства она получит.

Виолетта согласилась с ним. Несколько минут они простояли в раздумье. Каждый думал о своем.

- Что же я себе думаю? У меня через три дня экзамен, а я с твоим приездом все забросила. Мне хотя бы сегодня сходить на консультацию.
- Я  свалился тебе, как снег на голову, и только мешаю учиться.
- Ну что ты. Есть в жизни вещи и поважнее экзаменов. Правда? Но если я пойду на консультацию, то там я встречу его. Мы всегда сидели вместе.
- Но ведь вы же поссорились.
- Да, поэтому он эти три дня и не приходил ко мне.
- Знаешь, не говори ему сегодня ничего, не травмируй парня перед экзаменом. Просто постарайся углубить ссору и все. Потом скажешь ему. Хорошо?

Она с благодарностью посмотрела на Вадима. В ответ он подмигнул ей.

- Тогда я сбегаю за конспектами, а ты как будто бы собирался маме позвонить домой. Консультация будет с часу до трех. После трех жди меня возле института. Знаешь где?
- Найду. Ну, пока, счастливо!

Девушка ушла, а он остался. Какое-то дурное предчувствие проникло в сознание на некоторое время и подавило всю силу и волю. Но лейтенант взял себя в руки, и, чтобы не терзаться мыслями и предчувствиями в течение этих двух часов, отправился на переговорный пункт. Нужно было обо всем сообщить родителям. Нужно было рассказать матери о том, что он решил жениться, и что женой его станет именно Виолетта. Он гордился собой, гордился тем, что ему удалось все-таки ее добиться.  Сколько лет он мечтал о ней! И теперь она станет его женой.

В средине рабочего дня на переговорном пункте людей было немного. Заказ приняли сразу, только телефонистка удивилась, когда узнала, что он заказал для переговоров 30 минут. Зная, что разговор будет долгим и серьезным, сразу заказал полчаса.

Мать была на работе. Ее позвали к телефону в кабинет главного врача поликлиники. Сразу же после первых приветствий Вадим довольно подробно и вразумительно рассказал матери о последних событиях, о своем счастье и о их совместных дальнейших планах.

К его удивлению, сообщение его, мягко говоря, не вызвало бурю радости у матери. По ее твердому, но взволнованному голосу он понял, что она переживает, волнуется за него, и не очень-то одобряет его скоропалительный брак. Ее удивило то, что после оформления брака он собирался оставить ее в Симферополе сдавать сессию, а сам ехать домой в отпуск.

- Не должен же я ей мешать сдавать экзамены?
- Ну, а как она потом?
- Приедет ко мне,  как только вернется с практики.
- Это как-то несерьезно.  А ее родители знают?
- Нет, конечно же. Мы только ведь вчера решили.

Мать задавала ему конкретные, жизненно важные вопросы, на которые он отвечал с трудом. Он даже сам почувствовал, что к семейной жизни не был еще готов. Казалось, что единственной целью его всей предыдущей жизни было только добиться «да» от любимой девушки. А что делать дальше с этим «да», он сам еще плохо представлял.

Полчаса пролетели, как одна минута. Разговор закончился. Вадим рассеянно вышел из телефонной кабинки. Ладонь, державшая телефонную трубку и ухо были мокрыми от волнения. Медленно, в раздумии, он направился к месту условленной встречи. Они договорились так: он будет стоять на условленном месте. Виолетта с Геннадием будут идти из института мимо него. Если она скажет ему все, то они подойдут к Вадиму, а если же нет, то они пройдут мимо, а Вадим потом найдет ее уже дома.

Настроение падало катастрофически. При одной только мысли, что  она сейчас с его соперником, ему становилось уже не по себе. Да еще разговор с матерью заставил его снять розовые очки. Все было не так уж прекрасно, как ему казалось еще утром. На самом деле жизнь была суровей и жестче.

Так, занятый своими мыслями, он не заметил, как подошел к условленному месту встречи. Из ворот институтского двора стали появляться стайки студентов. И, наконец, он увидел ее. Она шла, опустив голову и что-то, оправдываясь, говорила идущему рядом с ней  молодому человеку. Он был высоким, худым, черноволосым и в очках. Был он весь каким-то воплощением типичного студента, каким  их любят показывать наши кинематографисты. Шел он бледным, растерянным. Еще издали Вадим понял, что Виолетта рассказала ему обо всем. Они подошли к нему.

- Познакомься, Гена, это Вадим, - буквально она выдавила из себя.
- Вадим, - твердо сказал лейтенант, подавая сопернику руку с чувством человека, владеющего ситуацией.
Геннадий вяло подал руку, и вместо того, чтобы представиться, снял очки и так рассеянно и беспомощно спросил:

- Как же так?

Без очков он казался близоруким и беспомощным. На какое-то мгновение Вадиму даже стало жалко его. Но он подавил в себе это чувство жалости и твердо заявил:

- Ну, что значит «как же так?» Сколько времени ты знаешь Виолетту? Два года – это  максимум. Я  же ее знаю уже 6 лет. Позавчера мы как только увидели друг друга, так сразу и поняли, что нам нужно быть вместе.

- Вика, ну как же так? Я так тебя любил, и мне казалось, что и ты меня любила.
- Ну, это уже все в прошлом, - за нее ответил Вадим. Решение уже принято и обратного пути уже нет. Вы не подходите друг другу, вы часто ссоритесь и не уступаете друг другу. Виолетта, я прав?
- Да, Гена, ты же знаешь, как часто мы ссоримся. И, если бы я сейчас не пришла на занятия, ты бы дулся на меня целый месяц и не подошел бы сам. Ведь так? Да, мальчики, называйте меня так, как кто привык.
- Но ведь вы еще не расписались? Вы ж ведь только подали заявление.
- Ну, и что из этого. Завтра нас уже распишут, добро мы получили от зампредисполкома.
- Значит, что-то еще можно изменить?
- Ничего уже мы менять не будем. Правда, Виола?
- Ой, мальчики, что-то я уже ничего не знаю. Я совсем уже запуталась.

Это был переломный момент. Инициатива стала ускользать из рук Вадима. Он дал втянуть себя в эту дискуссию, кто больше ее любит, кого больше она любит. Закончилось это все тем, что она заявила:

-    Я  уже не могу больше это слушать. Избавьте меня от этого. –

При этом она быстро пошла вперед, оставив соперников выяснять отношения. Они шли сзади нее, не теряя ее из виду, и о чем-то долго спорили. Все это было похоже на какое-то помешательство. Каждый доказывал свою правоту и не хотел уступать сопернику ни пяди завоеванных позиций. Потом они ее все-таки догнали и обратились к ней:

- В конце концов, решать это тебе. Как ты решишь, так тому и быть.
- Ладно, но сейчас решать я ничего не буду. Мне нужно подумать. Подумаю и приму решение. Это решение я сообщу как одному, так и другому. И до принятия решения мне не хотелось бы никого из вас видеть. Согласны на мои условия?
- В общем-то, да. Но мы не в равных условиях. У вас уже подано заявление. Нужно забрать это заявление.

Вадим, соглашаясь на такие условия, еще не вполне сознавал, что это было уже поражение. Они договорились  о том, что завтра Вадим заберет из заявление и уедет. А Геннадий не будет к ней приходить, пока она не сообщит ему свое решение. Казалось, что на  данный момент это компромиссное решение всех устроило.  После этой нервотрепки, этих переживаний и волнений, наступила какая-то разрядка. Стало вдруг так легко, словно с плеч свалилась целая гора. Они вдруг стали беспричинно смеяться, шутить.

Виолетта вдруг вспомнила, что обещала Вадиму показать достопримечательность Симферополя – Пионерский парк. Ей не хотелось, чтобы он уехал, а она так и не выполнила своего обещания.

Отправились они в парк втроем. В то время Пионерский парк был настоящей достопримечательностью города. Среди бушующей зелени парка были искусстно расставлены деревянные фигурки зверей, сказочных героев и животных,  каждая из которых являлась целым произведением искусства. Дорожки парка были посыпаны ярко-желтым песком, который так хорошо оттенял бушующую зелень вокруг.

Вадим постоянно таскал за собой фотоаппарат. Теперь он то и дело фотографировал на фоне этих красивых мест то Виолу, то Гену. Она предложила молодым людям сфотографироваться вместе. Среди огромного количества фотографий, хранящихся в доме у Вадима, до сих пор есть фотографии тех лет. Вот они стоят, обнявшись, два соперника. Они стоят молодые, весело улыбаясь, но никто не догадается по этой фотографии, что у каждого из них было на душе.

Кто-то из этой троицы предложил отметить это событие ужином в ресторане. Все дружно согласились. Для этого потребовалось Виолетте забежать домой, чтобы она переоделась и привела себя в порядок. Вместе они отправились к ней на квартиру. И каково же было удивление хозяйки квартиры, когда они явились втроем, веселые, хохочущие. Утром она провожала Виолетту с Вадимом в ЗАГС, а теперь она вернулась с двумя мужчинами, которые явно претендовали на ее руку и сердце. Она ничего не могла понять.

Девушка отправилась в свою комнату приводить себя в порядок, а молодые люди вышли во двор дома и стали прогуливаться, беседуя друг с другом. Как только она скрылась за дверью, от прежнего веселья не осталось ни следа.  Разговор сразу же приобрел серьезный характер. Первым начал Геннадий.

- Надеюсь, она все тебе рассказала о наших отношениях?
- Разумеется, - ответил твердо Вадим, пытаясь за уверенностью в голосе скрыть свои сомнения.
- Все-все?
- Конечно.
- И то, что мы с ней были близки?

Это был уже удар ниже пояса. Заявляя об этом, он пытался убедить Вадима в своем преимущественном праве на Виолетту. Возможно, он блефовал. Нельзя было отдавать ему этот козырь. Пришлось самому переходить в наступление.

- Думаю, что тебе не показалось, что ты был у нее первым?

Теперь у студента глаза полезли на лоб выше очков. От изумления он даже рот открыл.

- Я  в этом был вполне уверен… А что, разве не так?

В ответ только грустная улыбка.

- Ты был у нее первым?

- К сожалению, нет. - Предполагаю, что Виктор Белкин. Тот своего никогда не упускал. Но для  меня это большого значения не имеет. Думаю, ты, как медик, тоже так к этому относишься?
- Но ты … Ты тоже был с ней?

Вадим в ответ только пожал плечами: это, мол, само собой разумеется. Эта новость буквально сразила студента. По нему было видно, что сказанное сильно его взволновало. Но он не унимался.

- И где же это было у вас и когда?
- Мне не хотелось бы распространяться на эту тему. Но, если для тебя это так важно… В 57-ом, в Виске, у ее дома? А за год до этого она больше года встречалась с Виктором.

Он лгал напропалую, хотя, говоря о Викторе Белкине, возможно, он был недалек от истины. Но ему сейчас не хотелось, чтобы Геннадий чувствовал себя первым мужчиной у Виолетты и имел какие-то преимущества перед ним. Конечно, это было подло с его стороны. Но в этой борьбе все средства были хороши, хотя при ней каждый играл в благородство. Видя, что сказанное слишком задело соперника, он сам уже спросил:

- А у вас как это было?
- Она тогда очень болела воспалением легких, и мы с отцом приняли решение выходить ее у нас дома. Мы долго за ней ухаживали, а потом, когда она поправилась …
- … ты взял с нее плату за лечение. Так?
- Ну, зачем же так? Мне даже показалось, что инициатива происходила с ее стороны.
- Конечно, ей хотелось высказать свою благодарность за все ваши заботы, а ты воспользовался этим.
Вадиму показалось, что Геннадий покраснел и опустил голову.
 -     Ведь так?

В ответ молчание.
 
- Представь себя на ее месте. В чужом доме кричать, сопротивляться… А впрочем, может быть она подумала: одним больше, одним меньше, - уже как-то примирительно добавил Вадим.

Это была уже хорошая моральная оплеуха. Вадим мстил сопернику за то, что он посягнул на самое святое для него – на любовь и близость Виолетты. Сейчас он готов был его уничтожить не только морально, но и физически. Он продолжил.

- Если бы этого у вас не случилось, она бы сейчас не раздумывала. О какой любви можно говорить, если вы сейчас часто ссоритесь и неделями не разговариваете?
- У нее очень  сложный характер.
- А у тебя?
- Не знаю …
- Ты один рос в семье?
- Да …
- Конечно, профессорский сыночек. Все на блюдечке. Все только для тебя. Эгоист до мозга костей.
- Это ее слова?
- Отчасти.
- Как же мне не реагировать, если она заигрывает со всеми.
- Ты что, ее  ревнуешь? Какие у тебя права на нее? Ты что, ей муж?
- Ну, если встречаешься с парнем, то уж будь добра, будь ему верна.
- А ты всегда верен?

Геннадий пожал плечами.

-      Вот и вчера мать с отцом поздно возвращались пешком с вокзала, и они видели, как она целовалась с каким-то офицером.
Вадим улыбнулся, вспомнив ту пожилую пару, которую они встретили вчера.
- Она целовалась со своим будущим мужем.
- Это был ты? Ну, впрочем, теперь ей решать.

Сказанное задело Вадима. Нужно предупредить Виолу. Она вхожа в дом профессора и то, что их видели его родители, может быть для нее неприятной неожиданностью.

Диалог  молодых людей был прерван появлением на крыльце девушки. Они попрощались с хозяйкой и отправились в ресторан. По какой-то случайности они выбрали именно тот же ресторан, в котором только вчера Вадим со своей невестой праздновали свою помолвку. И мало того, они оказались за тем же столиком, за которым они сидели вчера. Каждый из этих двоих сидел на своем месте. Во всем этом Вадим видел доброе предзнаменование.

Когда они читали меню, Виола и Гена скромничали, выбирая недорогие блюда. Вадим, понимая, что рядом с ним студенты, предложил сегодня их быть его гостями. Заказали хороший ужин, коньяк, вино и фрукты. Так же, как и вчера, играл оркестр и пел солист. Молодые люди по очереди приглашали свою даму на танец. Снова оркестр играл «Песню первой любви». Лейтенант нежно прижимал к себе свою партнершу, смотрел ей в глаза, и про себя вместе с солистом повторял слова песни. Теперь эти слова звучали для него по-новому, тоска и боль влюбленного была так созвучна струнам его души. Девушка поощряла его взглядом, словно говорила, что все будет нормально. 

                «Думал я, разлука поможет
                От любви твоей мне уйти …»

звучали слова песни, а он, нагнувшись, шепнул на ухо:

- Это о нас с тобой. В ответ она чувственно сжала его предплечье.
«И не смог я жить в отдалении
  Вновь с надеждой взгляд твой ловлю.
  Ты должна же понять без сомнения,
  Что тебя лишь одну я люблю …» -
продолжал солист.

-  Как это верно сказано, -  снова шептал ей и, не выдержав, поцеловал ее в теплую нежную шею под ушком. Она ответила ему ясным нежным взглядом, который показался Вадиму сильнее поцелуя.

Следующий танец она танцевала с Геннадием. Вадим старался не смотреть на них во время танца. Ему неприятно было видеть ее в объятиях другого. За это время официант принес им вторую бутылку коньяка. С первой они уже справились. Очевидно, напряжение последних дней привели нервную систему Вадима в такое состояние, что сейчас он пил коньяк, но совершенно не пьянел. В другое время от полбутылки коньяка (девушка пила только вино), он был бы совершенно пьян, а сегодня его ничто не брало. Молодые люди принялись за вторую бутылку.

При очередном танце, когда Виолетта танцевала с Геннадием, Вадима пригласила на белый танец пышная блондинка с соседнего столика. Когда танец закончился, Вадим проводил свою соседку к ее столику, галантно усадил ее и вернулся на свое место. Виолетта гневно сверкнула глазами. «Ревнует», - подумал он. Это тоже хороший признак.

Вечер близился к концу, гости постепенно начали покидать зал. Стали собираться и наши герои. Хотя и вторая бутылка коньяка была опустошена, Вадим чувствовал себя так, словно совсем не пил. Теперь это сослужило ему плохую услугу. Виолетта шепнула ему:

- Ну и пьешь же ты …
- Не поверишь, не знаю почему, но сегодня меня совершенно ничего не берет. Очевидно нервы.

Молодые люди вышли на улицу. Был чудный майский вечер в Крыму. Тепло и тихо. Огромные южные звезды на темном небе ярко светили вниз. Они перешли дорогу и оказались в прекрасном сквере. Пройдя немного по нему, они сели на садовую скамью. Девушка села посредине, а молодые люди по краям. Ночная прохлада давала о себе знать. Ребята старались согреть легко одетую девушку. Они прижимались к ней с обеих сторон, предлагая ей по полпиджака. Она охотно соглашалась на их предложения.

Если коньяк на Вадима сегодня почти не подействовал, то для Геннадия эта доза была выше допустимой. Вскоре ему пришлось быстро ретироваться в кусты, чтобы облегчить свою душу и желудок. Вернувшись, он еще долго не мог прити в себя.

Подвыпившая компания вела себя шумно и весело. Молодые люди шутили, смеялись и просто дурачились. Ребята положили головы ей на плечи, и она обняла их обоих. Они стали по очереди целовать ее сначала в щечки, а затем и в губы. В этом всем было что-то неестественное, искусственное, совсем не похожее на жизнь. Это было какой-то игрой, правила которой придумали они сами. Хотя они были подвыпивши, на душе у каждого было тревожно и не спокойно.

Вскоре они поднялись со скамьи и отправились провожать Виолетту домой. Так они и шли втроем по улицам города, тесно прижавшись друг к другу. С обеих сторон они грели девушку своими телами, обнимая ее за талию. Счастливая и веселая она шла между двумя любящими ее парнями. Прохожие с удивлением смотрели на эту необычную троицу. Пока они шли домой, Вадим вдруг вспомнил, что не успел сделать отметку в комендатуре на своем отпускном билете. И еще ему нужно было предупредить девушку о том, что ее видели вместе с ним родители Геннадия. Да, никак утром он завтра уехать еще не мог. Поезд у него еще есть во второй половине дня. Именно на нем он и уедет. А до отъезда нужно еще раз увидеть Виолетту. Прощаясь, он попросил ее о встрече завтра в 11 утра. Договорились встретиться на трамвайной остановке. При расставании каждый из молодых людей подтвердил свое обещание ждать ее окончательного решения.

С центра города до вокзала ходил трамвай седьмого маршрута. Теперь, в ночное время, трамваи ходили редко. До вокзала можно было добраться и пешком минут за сорок. Вадим не стал дожидаться и отправился пешком, стараясь восстановить в памяти все события этого дня. Да, этот день 13-го мая запомниться ему на всю жизнь.  Слишком много событий произошло за этот день. Здесь было все: и момент высшего счастья, и момент потери всего, что было достигнуто. По мере того как постепенно нервное напряжение спадало, действие алкоголя начинало сказываться все сильнее. Мысли стали путаться, начинало мутить. Едва добрался до постели и уснул тут же, без всяких мыслей, без всяких сновидений.

На следующее утро проснулся он легким и свежим. Но тут его словно обожгло воспоминание о событиях вчерашнего дня. Неужели это все было на самом деле? Неужели вчера утром он был с любимой в ЗАГСе, а вечером был с соперником на равных? Как это все могло случиться? Тягостные грустные предчувствия легли темной тенью на его душу.

Но придаваться воспоминаниям было некогда. Нужно было успеть взять билет на поезд, отметиться в комендатуре и в 11 встретиться с Виолеттой. Вскоре билет был уже в кармане, поездка в комендатуру не заняла много времени, и к условленному времени он был на трамвайной остановке. Девушка пришла вовремя. Она была бледной и какой-то сдержанной. Поздоровалась с ним как-то сухо, что болью резануло сердце.

- Ты что-то хотел мне сказать?
- Будем говорить здесь, или пройдем куда-нибудь?
- У меня не так много времени. Нужно готовиться к экзамену, а я всю ночь не спала.
- Принимала решение?

Девушка неопределенно пожала плечами. Они медленно шли по улице в сторону вокзала.

- Что-нибудь уже решила?
- Пока еще нет. Так что ты мне хотел сказать?
- Первое. В ту ночь, когда мы с тобой возвращались после танцев, нас с тобой видели родители Геннадия. Видели, как мы с тобой целовались под каждым фонарем. Они поздно вечером возвращались с вокзала.
- Откуда ты знаешь?
- Гена рассказал.
- Да, конечно, это некрасиво…

Позже, анализируя каждое слово, каждую интонацию ее голоса, он отметил, насколько взволновало ее его сообщение.

- Теперь второе. Ты знаешь, если мы решили с тобой сделать такой шаг, мне кажется, что мы должны были бы сказать друг другу обо всем.
- Что же именно?
- Хотя бы о том, что вы были с ним близки?
- Это он тебе сказал об этом?
- Да …
- А для тебя это очень важно?
- Я не на столько ханжа, чтобы придавать этому такое уж большое значение. Но, к примеру, если бы у меня до тебя была женщина, я бы об этом тебе сказал обязательно. Поэтому я надеялся, что ты должна была бы поступить так же.
- А что же ты ему ответил?
- Я  же прекрасно понимал, что, говоря об этом, он нарочно открывал свои козыри, показывая свое преимущество передо мной на тебя. Но ведь это могло быть и неправдой. Ведь так?
- Так. Но все же, что ты ему ответил?
- Я попытался выбить у него эти козыри.
- Как?!!
- Я спросил у него, уверен ли он в том, что он был у тебя первым …
- А он как реагировал на это?
- Он вначале сомневался, а потом, когда я сказал ему, что у меня есть большая уверенность в том, что Виктор Белкин, с которым ты встречалась в 56-м году, своего не упустил, поверил в это.
- Ну и подлецы же вы все… хуже баб …

Расстроенная,  она опустила голову и шла рядом с ним, погруженная в свои мысли, в каком-то шаге от него, но сейчас уже между ними была пропасть. Вадим понял, что сделал большую глупость, начав сейчас разговор об этом. Нельзя было начинать разговор на эту тему, пока она не приняла окончательного решения.

- Может быть, и ты сказал ему, что у нас с тобой что-то было?

Вадим солгать ей не смог. Он только опустил голову и промолчал. Она резко подошла к нему, стала перед ним, подняла голову и посмотрела в глаза. Он опустил взгляд.

- Сказал?
- Да … Но не мог же я отдать ему это преимущество. Все равно это смогло же случиться …
- А ты обо мне подумал? В каком свете ты меня представил? А о себе ты подумал? Ты подумал о том, какой шлюхой ты представил свою будущую жену?

Только теперь Вадим понял, какие глупейшие ошибки он допустил. Он пытался ее успокаивать, уговаривать, говорил о том, что для него это не имеет никакого значения, говорил о том, что ее любит, несмотря на все. Но она становилась все холоднее и отчужденней. Так за разговорами они дошли до самого вокзала. До отхода его поезда оставалось еще часа три. Он не стал больше ее задерживать, и посадил на трамвай, идущий в город. Прощаясь с ней,  заверил ее, что он ее все так же любит и хочет видеть ее своей женой, несмотря на все, и что только теперь от нее зависит, будут ли они вместе или нет. Спросил, не измелилось ли ее желание сообщить свое решение каждому из них. Она заверила, что когда примет решение, сообщит ему обязательно.

В последний раз  он нежно прижал к себе свою любимую, которая еще вчера, казалось, полностью принадлежала только ему. А сегодня она становилась все дальше и дальше  от него.  Она продолжала удаляться с каждым стуком колес поезда, уносившего его вдаль от города, где он был на вершине счастья, где он познал, хоть на короткий миг счастье ответной любви.

Колеса все стучали, а лейтенант лежал на второй полке вагона и думал, думал, перебирая в памяти события последних дней. Он снова и снова вспоминал каждое ее слово, каждую интонацию ее голоса. Чем больше он анализировал создавшуюся обстановку и свои шансы выигрыша в  этом соперничестве, тем больше он убеждался в том, что он проиграл. Но почему же? Критиковать себя беспристрастно ужасно трудно. Еще труднее признавать свои ошибки. Не зря же говорят, что нет ничего хуже сознания допущенной только что непоправимой ошибки. Где же он прокололся?

Да, он сейчас допустил ряд грубых ошибок, но причину его неудачи нужно искать глубже. Если девушка в первый момент поддалась его внезапному напору, порыву и уступила ему, то потом, очевидно, трезво взвесив все, пришла к выводу, что он ей не пара. Почему же?

Во-первых, она его старше. Пусть не на много, но все-таки старше. Во-вторых, что ее ждет в замужестве? Жизнь по углам в глухих гарнизонах, где и работу-то порой не найти. В-третьих, сейчас ей выйти замуж и еще три года жить врозь. Или нужно бросать институт. В-четвертых, ее жених, если вначале себя повел, как настоящий мужчина, на деле оказался еще мальчишкой, совсем пока не готовым к семейной жизни. Его жизненная позиция и его поступки подтверждали это. И, самое главное, не было настоящей любви. По-настоящему она никогда его не любила. Если бы она его любила, то это первое, второе, третье и четвертое не имело бы никакого значения, все можно было бы преодолеть.

Об этом думал лейтенант в поезде, уносящем его вдаль от Симферополя, города, где жила его первая любовь. А может быть, он не владеет всей информацией? Может, он знает не все, особенно о их взаимоотношениях с Геннадием. Почему же она при первой  встрече с ним после помолвки с Вадимом вдруг засомневалась, и пошла на попятную? А что было бы потом, если бы они все-таки расписались? Вадим бы уехал, а Геннадий остался рядом … Об этом сейчас даже страшно подумать.  Удержал бы ли ее штамп в паспорте?

Так жестко и беспристрастно, взвесив все, твердо пришел к выводу, что, если он и получит письмо от Виолетты, то там будет ему отказ. Как ни горько было  все осознавать, но воспринял он это, как должное, и успокоился.

Мать с тревогой встретила сына. Она готова была ко всему. Домой он мог приехать с молодой женой, но, встретив его одного, спросила: «Ну, как?». В ответ он только махнул рукой: «Потом расскажу».

До глубокой ночи самым подробным образом, все так же беспристрастно, словно глядя на себя со стороны, рассказывал матери о каждом своем шаге, и о всех событиях своей неудачной женитьбы. Рассказав все матери, он успокоился, и на этот раз уже не ждал письма с таким нетерпением, как два года назад. Но письмо все же пришло. Оно было коротким, всего несколько слов. Никакой неожиданности оно ему не принесло. Виолетта писала:    «Я приняла решение. Выбираю Геннадия. Прости. Виолетта». Спасибо, хоть сдержала свое слово, сообщила о своем решении. А что оно будет именно такое, Вадим уже не сомневался.

Было ли это ударом для него? Хотя он и приготовился к такому варианту, но было бы лукавством заявлять, что это известие было для него безразличным. Он попытался забыть обо всем. В мае месяце следующего года он получил от Виолетты открытку. Она по-прежнему продолжала поздравлять его с днем рождения в мае. В конце стояла маленькая подпись: «Виола, Гена и маленький Игорь».

Несколько лет ему удавалось даже не вспоминать о своей первой любви. Но она не умерла, она ушла куда-то вглубь его памяти, его сознания, и там, в глубокой темной пещере мозга затаилась на время.


Глава 68 Нинель

Как-то еще в конце марта, еще до описанных ранее событий, Вадим вернулся домой со службы и у себя на тумбочке у кровати нашел письмо. Адрес был написан незнакомым женским почерком. Это его очень удивило. Свой новый адрес в деревне он успел сообщить только очень ограниченному кругу родных и друзей. К тому же, вместо «Горьковская область» стояло какое-то непонятное «Гороховская», а вместо обратного адреса стояла просто подпись.  С недоумением он вскрыл письмо. Первые строчки буквально ошеломили его. Письмо начиналось: «Вадимка, мой милый!» Это было уже совсем непонятно. Не выдержал и заглянул в конец письма. Подписи не было. Кто бы это мог быть? У  него в то время не было никого, кто мог бы так к нему обращаться. Единственная девушка, которой позволено было бы так обращаться, была Виолетта. Но после их разрыва два года назад, они даже не писали друг другу писем. Однако почерк был совершенно не ее. Далее в письме шло: «С большим трудом мне удалось узнать твой новый адрес. Прошло уже почти 4 года, как мы виделись последний раз. Но в памяти моей до последних мелочей жива та ночь после выпускного бала и рассвет нового дня на берегу реки». Тут, наконец, до Вадима дошло. Да это же Нелька “Осыка”, его школьная подруга Нинель Оситковская! Но почему она вдруг вспомнила о нем? Она ведь вышла замуж за своего Дубовика, и, кажется, родила дочку.

Он читал дальше: «Как я ошиблась в жизни! Я прошла мимо такой большой и настоящей любви...”» Это она обо мне? – подумал Вадим. – О чем это она?

«Я же помню, какими ты глазами смотрел на меня, - продолжал дальше читать.- И, несмотря на то, что ты всегда знал, что я люблю другого, тебя все равно тянуло ко мне. И я всегда невольно искала твой взгляд. Я так привыкла к нему, что он мне стал просто необходим. Я же помню, как ты зашел к нам в спортивный зал во время тренировок и впервые увидел меня в спортивной форме. Как ты меня пожирал глазами. Это я не только видела, но просто даже чувствовала. И я тогда старалась изо всех сил …» Вот этого момента какраз Вадим припомнить и не мог.

«Только с годами я смогла оценить твою бескорыстную  любовь, - писала Нинель. – Мне никогда не забыть твои нежные поцелуи в ту ночь».

Да, подробности той  ночи после выпускного бала он помнил хорошо. Но почему сейчас она вдруг вспомнила об этом?

«Жизнь моя не удалась. После школы я поступила в институт, а через год вышла замуж за человека, которого любила еще с 8-го класса. Через некоторое время я родила дочку. Но семейная жизнь у нас не сложилась. Он оказался совсем не таким, каким я его представляла в своих девичьих мечтах. К тому же, он оказался очень слабым мужчиной».

 Последняя фраза как-то сразу не дошла до него. Он читал ее письмо, написанное быстрым, почти мужским почерком, и воспринимал все прочитанное без сочувствия и сопереживания, как читают бульварный роман. Ее история как-то мало трогала его.
 
«К чему стремилась, то и получила» – как-то даже со злорадством подумал он. Что было в этом злорадстве? Ревность к прошлому?

В конце письма она писала: «Мне бы так хотелось еще хотя бы раз увидеть тебя, поговорить с тобой, как  раньше. Если хочешь, напиши мне. С большой радостью тебе отвечу. Буду знать, что ты не забыл подругу своей юности».

В конце письма не было ни прощанья, ни подписи. Только был указан  купянский адрес матери.

Забавная история, - думал Вадим. Весь вечер это письмо не выходило у него из головы. О нем он продолжал думать и весь следующий день на службе. А вечером сел писать ответ. Письмо получилось теплое, дружеское с нотками тоски по тем уже далеким юношеским годам. Написал, что летом в отпуске будет в Купянске. Возможно, удастся встретиться.

Через три недели пришло от нее письмо. Она писала, что ее очень обрадовало его письмо, что ей очень хочется встретиться с ним. Просила обязательно заранее сообщить время, когда он будет в отпуске.

С ответом он не торопился. Он просто не знал, что ей можно еще написать. Потом наступил май, его неожиданный отпуск заставили забыть о его  школьной подруге. Отпуск начался с поездки в Симферополь. Затем была неудачная попытка жениться и последовавшие за ней разочарование и депрессия.

Прошла уже добрая половина отпуска, прежде чем он вспомнил о Нинель, раньше Оситковскской, а теперь уже Дубовик. Ему захотелось встряхнуться, сбросить с себя это уныние и образ отвергнутого жениха. В первой половине дня он отправился в город с целью навестить мать Нели, узнать о ней. Теперь он уже жалел, что не сообщил подруге, что отправился в отпуск. Ему стало стыдно, что он совсем забыл о своем обещании.

Вот знакомый дом, знакомое крыльцо. В школьные годы Вадим с ней подолгу стоял здесь после школы.  Он легонько постучал в дверь. За дверью послышался знакомый голос: «Мам, я открою». Дверь распахнулась и на пороге появилась молодая женщина. Да, это была она. Только это уже была не та Осыка, а совсем другая женщина. Та же фигура, в общем, те же черты, но что-то в ней все потухло, поблекло. Она стояла, смущенно улыбаясь, запахивая полы своего короткого домашнего халатика. За спиной держала мокрую тряпку. Очевидно, его приход застал ее за мытьем полов. Приход его был совсем не вовремя. Он только смутил молодую женщину.

- Ну, здравствуй. Извини, что не приглашаю. У нас сейчас ремонт.
- Здравствуй, Неля. Извини, я только на минутку. Хотел узнать здесь ли ты.

В этот момент из глубины комнаты появилась маленькая худенькая девочка, лет двух от роду, темная, совсем не похожая на мать. Она молча пошла к матери, прижалась к ее ноге и уставилась на гостя.

- Как ее зовут? – спросил он.
- Эльвира.
- Сколько ей?
- Два с половиной. Ты вечером свободен?
- Да, конечно, я же в отпуске.
- Приходи часам к семи. А сейчас извини, мне совсем  некогда. Нужно успеть убраться и уложить Элю спать.
- Да, да, конечно. Я приду.

Ушел он от нее с каким-то неприятным чувством неудовлетворенности. Что его мучило? С одной стороны, было хорошо, что он застал ее дома. С другой стороны, все увиденное оставило какой-то неприятный осадок. Ребенок, и вся потухшая Осыка. Поговорить им сразу не удалось. Вечером ему предстояло свидание. Как себя с ней вести? Просто, как школьный товарищ? Но ее письма говорили о большем с ее стороны.  Делать вид, что он этого не заметил,  вряд ли удастся. Ответить тем же ей он просто не мог. Она ведь замужем, у нее ребенок. Фальшивить, играть влюбленного ему не хотелось. Но отказаться от этого приключения он уже не мог. Всю дорогу домой и весь остаток дня продолжал думать о предстоящем свидании. Как быть, как себя вести? В конце концов, решил для себя: там видно будет, будет действовать по обстановке.

Солнце клонилось к закату, когда он ровно в семь часов постучал снова в ту же дверь. За дверью раздался голос Нели: «Мама, сама укладывай Элю, я буду поздно». Дверь отворилась, и молодая женщина выпорхнула на крыльцо.

- Пошли, - энергично сказала она и быстро пошла по дорожке от дома. Вадим едва успевал за ней. Он шел в полушаге за ней, внимательно рассматривая ее. Светлое платье, хорошо уложенные волосы, умелый макияж преобразили ее. Сейчас она выглядела даже привлекательней, чем была  в школе, не говоря о том, какой была утром. Шли они быстро, почти не разговаривая друг с другом, она стремилась побыстрее уйти от дома. Очевидно, ей не хотелось, чтобы ее видели с ним. Через два квартала свернула на короткую улицу, которая вела  к реке. Еще несколько десятков метров и они оказались на берегу Оскола. Перед ними раскрылась вся панорама поймы реки и все Заосколье. По крутому берегу, обильно поросшему густой травой и кустарником, сбегала вниз к реке узкая тропинка. Спускаться по ней было трудно, приходилось иногда хвататься за ветки и корни. Но Неля ловко сбегала вниз, куда-то уверенно ведя своего спутника. Вот очередной поворот, и они оказались в уютном местечке.  Здесь на берегу была небольшая  площадка. Густые кусты образовывали как бы естественную беседку вокруг огромного гранитного валуна. Сзади со стороны города и слева и справа кусты надежно прикрывали это место . И только с одной стороны, со стороны реки, эта естественная беседка была открыта. Словно самой природой было создано чудное место для встреч влюбленных.

Неля подошла к камню, оперлась о него спиной. Вадим подошел к ней вплотную. Она медленно сняла с него фуражку и положила на камень. Потом подняла руки и обняла его за шею.

- Ну, здравствуй, моя радость! – прошептала она и губами потянулась к нему.

Он ответил на ее поцелуй. Она явно опережала события. Он не успевал за ходом проявления ее чувств. Вот он снова ощутил вкус ее губ и мгновенно проанализировал свои ощущения. Этот поцелуй не вызвал уже той бури чувств, как 4 года назад. И не вызвал тех ощущений, как от поцелуя Виолетты. Но все-таки это было чертовски приятно.

Молодая женщина, истосковавшаяся по мужской ласке, казалось, вся отдалась этому чувству. Поцелуи ее были страстными и нежными, она всем телом прижималась к нему. Он уже чувствовал, что едва может контролировать свои действия.

- Обними меня так, как в ту ночь, - попросила она.

Она повернулась к нему спиной, и он обвил ее руками, крепко прижав к себе. Как и тогда, она попыталась вырваться. Но он снова крепко держал ее в своих объятиях. И опять было то же «видпусты» – «не видпущу». Они продолжили эту игру. Им обоим было приятно вспомнить ту ночь и те чувства, которые они испытали тогда. Нацеловавшись вдоволь, они немного успокоились  и стали тихо беседовать. В основном, говорила она. Она рассказало подробно о своей жизни. Ослепленная своей любовью к Дубовику, она не задумываясь, выбрала тот же институт. Поступила сразу, и со всей своей неуемной энергией набросилась на учебу и своего любимого. Через некоторое время они поженились, а к концу первого курса она уже родила дочку. Жили на квартире у  хозяйки. Студенческий быт «заел». Постоянное безденежье, болезни  ребенка, ссоры, скандалы убили всю любовь. Через год он перестал ее удовлетворять, а еще через год вообще бросил это дело. Они не развелись, но фактически уже вместе не жили.

Невеселая банальная история студенческих браков. Он ее слушал, и от всей души жалел эту взбалмошную когда-то веселую Осыку, подружку его юности, которой он был когда-то увлечен.

- Послушай, а когда же ты обо мне вспомнила?
- Да я о тебе никогда и не забывала. Просто вдолбила себе в голову, что влюблена в Дубовика, и все. Ты мне и тогда нравился. Я едва могла устоять  пред твоим светлым вихрастым чубом. И не устояла в ночь после выпуска. Ах, если бы можно было время повернуть обратно!
- И что бы тогда?
- Не знаю, может быть я бы повнимательней отнеслась к твоему чувству. У тебя сейчас кто-нибудь есть?

Вадим задумчиво отрицательно покачал головой. Открывать ей свою душу ему не хотелось. Он для себя усвоил твердое правило: нельзя женщине говорить о другой, если даже эта женщина для тебя просто друг. А сейчас Нинель чувствовала себя не только другом. Она претендовала на большее. Да и что он может ей рассказать? Что он так же, как и она, безответно любил, а девушка его отвергла? Вызывать к себе жалость он не привык.

Стало уже совсем темно. Они спустились к реке и еще долго сидели на привязанной лодке, обнявшись, и согревая друг друга. Им хорошо было вместе. Они вспоминали школу, забавные случаи из жизни класса, сплетничали о своих одноклассниках.

- Ты знаешь, когда ты первый раз пришел к нам в класс, ты мне совсем не понравился. Долговязый какой-то, немножко заикался. А потом как пошел, пошел. Вначале думали, что совсем отличником станешь. Потом и комсорг, и радиокружок, и хор, и интермедии с Алампьевым. Все девчонки в классе были влюблены в тебя. А ты на них не обращал внимания. Мне это очень понравилось. А потом вдруг стал встречаться со Светкой Лубянко. Все сразу от тебя отвернулись.

- Но ведь это было недолго. Я быстро понял, что она пустая, кроме своего спорта  ничего не знает.
- А знаешь, как она хвасталась, что заполучила тебя.
- Ну, уж так и заполучила …
- Знаешь, когда я первый раз почувствовала что-то к тебе?
- Когда?
- Помнишь тот школьный вечер после коммунистического субботника в девятом классе?
- Что-то не припомню.
- Тогда ты первый раз пригласил меня танцевать на вальс. В классе ни один мальчишка не умел танцевать вальс. А ты танцевал, как бог. Мы с тобой летали по всему актовому залу, и я чувствовала себя как на крыльях. Тогда первый раз мне захотелось тебя поцеловать.
- Так в чем же дело?
- Тогда я не могла, а сейчас это делаю с удовольствием.

Она прильнула к нем и стала страстно целовать его снова и снова. Расстались они уже довольно поздно. Он проводил ее домой, а сам пешком отправился к себе на Заосколье. Было поздно, и автобусы уже туда не ходили. Вадим шел и думал, как все-таки несправедливо устроен мир. Когда ты любишь, то тебя не любят, а тебя любят – то ты к ним равнодушен. Когда-то поцелуи Нинель были для него счастьем, а теперь это было просто так, приятно и все. Ему приятно было ее общество, ее горячее проявление чувств. Она будила в нем давно забытые чувства, которые тревожили его в школе.  Сейчас, конечно, он был уже не тот юнец, который целовался в первый  раз с девчонкой. Но он не был еще мужчиной в полном смысле этого слова. А сейчас он интуитивно чувствовал, что Нинель может стать его первой женщиной. Даже при мысли об этом ему становилось жарко, голова кружилась. Что это было? Любовь? Нет, конечно. Это была, скорее всего, просто тяга к женщине. Тяга сильная. Он чувствовал, что жизнь подарила ему приключение. И он с головой бросился в этот в омут.

Прощаясь с ней, они договорились встретиться завтра в то же время, здесь, на берегу у этого камня. Засыпая, он представлял себе снова ее в своих объятиях. Предательская память вытащила ему из тайника образ Виолетты. Но это была слишком болезненная тема, и он тут же прогнал эту мысль. И все-таки он был благодарен судьбе, что предоставила ему встречу с Нинель, чтобы скорее забыть свою боль.

Весь следующий день прошел в ожидании вечера и свидания. Что бы он ни делал, мысли его обращались к этой теме. И вот настал вечер. К семи часам он был уже на условленном месте. Вскоре появилась Нинель. Раскрыв объятия, она сразу бросилась к нему. Снова были объятия, поцелуи, разговоры. Это было приятно, этого хотелось снова и снова. Нового этот вечер ничего не принес. Условились встретиться завтра опять.

Казалось бы, что и это свидание не принесет ничего нового. Но тут черт дернул Вадима за язык. Он, краснея, шепнул ей на ухо:

- Слушай, скажи мне прямо, я правильно веду себя с тобой?

Она улыбнулась, по-матерински прижала его к себе и ответила:

- Ты молодчина, ты очень хорошо ведешь себя. Так и нужно вести себя с девушками. Но я ведь уже женщина …

Это был уже удар ниже пояса. То, что она сейчас сказала, ошеломило его.  Это сразу перевернуло все его представления. В своем общении с девушками и женщинами Вадим следовал определенным принципам и нормам поведения. Упрощая свои отношения с женщиной, ты лишаешь себя всего высокого, прекрасного, что могут тебе дать эти отношения. Она говорила, что во всех отношенях между мужчины и женщины  финиш один  и тот же, но пути к нему могут быть разными. Один, более длинный, усеян цветами, стихами и песнями, но зато прекрасный своим апофеозом. И другой, более короткий и серый, без ярких красок, наполненный только чувственными эмоциями.  Во времена ее юности существовали определения этих путей: «с черемухой» и «без черемухи».
Для себя Вадим раз и навсегда выбрал первый путь. Он находил прелесть в возвышенном отношении к любви к девушке, к женщине. Возможно, этот период у него немного затянулся. К этому возрасту его ровесники не только уже утратили невинность, но и были уже профессиональными настоящими любовниками. А он все еще оставался девственником. Наедине с девушкой или женщиной при самых страстных поцелуях он никогда не переходил установленной им же черты. Не позволял себе давать волю рукам, хотя это ему порой очень и хотелось. И эти три вечера, встречаясь с Нинель, он вел себя так же, как и всегда. А теперь ее откровенный ответ перевернул все его понятия.

Прощались они, как всегда. Ничего не изменилось в его поведении, словно не было его вопроса и ее ответа. Только в конце он предложил ей:

- Давай завтра встретимся не в 7, а в 9.
- Как хочешь. Пожалуйста.

Он уже что-то задумал, хотя, что именно он и сам еще не знал. Ему требовалось время, чтобы все обдумать и что-то для себя решить. Буря чувств и эмоций бушевали в его душе. Завтра, уже завтра она может принадлежать ему. Он впервые познает женщину. Возбужденное воображение рисовало все ему в ярких красках. В мозгу уже возник сценарий, как это все будет. Он снова и снова прокручивал его, и он обрастал все новыми и новыми подробностями.

Весь почти часовой путь к дому он даже не заметил. Механически поел, разделся и лег в кровать. Но работа мозга не прекращалась. Постепенно созрел план действий. Утром едет в город, и там договаривается с хозяином лодки, на которой они обычно сидели, что берет лодку напрокат на ночь. Потом на одном из островков реки делает шалаш, уютное гнездышко для двоих. Они туда доберутся ночью на лодке. Будет гореть костер, будет вино, конфеты … И там же это все произойдет. Ему хотелось, чтобы все было красиво и романтично. Теперь его сценарий приобрел уже реальную форму.

Только к утру ему удалось забыться коротким сном. Но уже к 10 часам Вадим  мчался в город. Хозяин лодки, бодрый старичок, балагур и рыбак, охотно согласился за 25 рублей дать лодку лейтенанту на ночь. Он показал Вадиму, где будут оставлены весла и ключ от замка цепи лодки. Одно дело было сделано. По дороге домой в гастрономе купил самого дорогого вина. Им оказалась крымская «Мадера». Прихватил еще с собой коробку зефира в шоколаде.
Теперь нужно было соорудить шалаш. Из дому захватил с собой топорик и вплавь перебрался через узкий проток реки на чудесный островок, весь порытый кустарником и невысокими деревьями. Это место он выбрал не случайно. Никто посторонний ночью не мог к ним подобраться незамеченным. Со стороны Заосколья это место хорошо было укрыто кустарником. А с другой стороны, со стороны города, за широким протоком был крутой берег, место, которое редко кто посещал.

Несколько часов ему потребовалось, чтобы соорудить шалаш в кустах у самого берега. Натаскал веток и травы и устроил шикарное ложе. Приготовил сухие сучья для костра и запрятал подальше вино и конфеты. Все было готово для ночного рандеву.

Встретились они вечером, как всегда, у камня в их беседке на берегу реки. К этому времени уже почти совсем стемнело. После нескольких минут объятий и поцелуев Вадим повел свою подругу к реке. Она послушно следовала за ним.

- Ты не боишься со мной идти? – заботливо спросил он.
- Я с тобой хоть на край света.

Усадив свою спутницу в лодку, сам пошел за веслами и ключом. Громыхнула освободившаяся цепь, и лодка плавно отчалила от берега. Вадим сел за весла, а Нинель уютно устроилась на корме. Он выгнал лодку на средину реки и энергично заработал веслами. Приходилось грести против течения. Здесь в широкой части реки течение было не сильным, и лодка шла быстро.

Молодая женщина сидела напротив всего в двух шагах от него. Жадными глазами он буквально ощупывал ее всю. Стройная фигура, узкая талия, небольшая грудь и красивые ноги. Кровь забурлила в его жилах. Мысли толпились в голове беспорядочно и суетливо. Неужели эта женщина сегодня станет моею? – думал он. - Неужели сегодня произойдет это? Он будет ласкать ее обнаженное тело, сливаться с ней в едином любовном экстазе.

Она о чем-то болтала, но он ее не слушал, занятый своими мыслями. Лодка миновала ныне пустынный городской пляж, и вскоре оказалась за пределами города. Здесь уже начинались острова. Протоки стали уже, течение сильнее. Нужно было внимательнее следить за направлением движения. Берега с двух сторон были покрыты густым кустарником и высокими раскидистыми вербами. Теперь  ночью они казались огромными чудовищами, склонившимися попить из реки.

Вадим задумал подняться на лодке вверх по течению по правому протоку реки, а потом, обогнув Большой остров, спуститься вниз к островку, где он устроил шалаш. Подруга умолкла, любуясь красотой ночной реки. Было темно и тихо, абсолютно тихо, только тишину нарушали скрип уключин и легкий плеск весел. Она тихонько запела:

  «Ой, не свiти, мicяченько,
   Не свiти нiкому,
   Тiльки свiти миленькому,
   Як iде додому …»

Она не обладала хорошим голосом, но сейчас ему приятно было ее слушать. Плыли они уж с полчаса, но время для него летело незаметно. С каждой минутой приближалось то, что он так жаждал.

Прошло еще минут двадцать. Вот уже показался Большой остров. Его было трудно спутать с другими даже ночью. На нем росли самые высокие деревья. Они обогнули остров и вошли в левую протоку. Вадим сложил весла и сел на корму рядом с Нелей. От воды было прохладно, и она жалась к нему, согреваясь о его разгоряченное тело. Лодка сама скользила по течению. Над ними расстилался огромный небесный купол, полный ярких звезд. Было тихо, ничто не нарушало их уединения. Он целовал ее волосы, щеки, шею, а она все время подставляла ему губы. Впервые он дал волю своим рукам. Они плавно заскользили по ее плечам, рукам, талии. Поднялись выше и стали касаться груди. Потом все более настойчиво стали массировать и  ласкать грудь через одежду. Она отвечала ему страстными поцелуями и легким стоном. Это его еще больше возбуждало. Он распалялся все сильнее. Теперь рука уже пробежала по ее бедру и стала ласкать его внутреннюю сторону, поднимаясь все выше. Ее дыхание стало прерывистым, и она издала уже глубокий стон. Его голова кружилась,  и он уже буквально не замечал ничего вокруг себя.

И вдруг этот шум крови в голове, как молния, пронзила мысль: а что же будет потом? Он проведет сегодня с ней ночь. Она станет его любовницей. А что же дальше? На память пришла банальная фраза: «После этого я, как порядочный человек просто буду обязан на ней жениться». Нет, уж нет. Жениться он совсем не планировал. Сделать ее своей любовницей – это пожалуйста, а вот жениться на ней … Нет. Он никак не мог представить себе Нинель своей женой. И, к тому же, у нее ребенок. Да она еще не разведена. И разведется ли? А если она забеременеет? Что делать тогда?

Эти внезапно пришедшие мысли охладили его пыл. Он продолжал ее ласкать, но уже ни того возбуждения, ни страстного желания больше не было. И вот уже показался знакомый островок. Если они сейчас причалят к нему, то обратного пути уже не будет. Это произойдет обязательно. Сейчас его раздирали внутренние противоречия. В нем боролись чувства и разум.

Сердце твердило: зачем же ты все это затевал? Зачем же ты весь день только об этом и мечтал и так стремился достичь ее? Ведь она сейчас уже готова к этому. Она тоже жаждет тебя. Не можешь же ты обмануть ее ожидания. Плюнь на все сомнения. Живем только один раз. Воспользуйся моментом. Другого такого случая может и не быть. Испытай наслаждение.

А разум свое: как завтра ты ей взглянешь в глаза? Что, если она завтра тебе скажет: «Теперь женись на мне»? Что ты ей будешь отвечать? Ведь ты подло поступаешь с женщиной. Она тебе доверяется, а ты не желаешь никаких принимать на себя обязательств. Что, кроме животных чувств ты испытываешь к ней? А что, если она специально заманивает тебя в эту сладкую ловушку? Почему она только через четыре года вдруг вспомнила о тебе? А, если у нее это серьезное чувство, а для тебя только приятное приключение? Ты хочешь поломать ей и без того нелегкую жизнь? Зачем ты подошел к этой черте? У тебя сейчас только два выхода: или идти напропалую, а потом отвечать за все по полной программе, или сейчас остановиться и оказаться слабаком в глазах женщины. Подлец или слабак – другого не дано.

Он выбрал второе. Доводы разума оказались сильнее. Лодка плавно миновала остров с шалашом и стала медленно приближаться к городу. Вадим продолжал целовать и ласкать свою подругу, но рукам больше уже волю не давал. Постепенно успокоилась и она. Лодка миновала острова и вышла на широкую часть реки. Он снова сел за весла и вскоре они оказались у причала. Четырехчасовая лодочная прогулка закончилась. Ничего не произошло. Проводив уставшую и сонную подругу, он сам весь разбитый, словно после тяжелой работы, медленно побрел домой. Мозг продолжал анализировать события этой ночи. Как оценить его поведение? Кем он оказался: трусом или настоящим мужчиной? Приобрел он или потерял? Однозначных ответов на эти вопросы он не находил.

Когда они прощались, на завтра свидание он ей не назначил. И она, то ли забыла, то ли уже не хотела больше с ним встречаться, но об этом ему не напомнила. Вернулся он домой уже к утру и уснул тяжелым сном. Проснулся с чувством неудовлетворенности собой. На душе было неприятно, словно совершил какой-то поганый поступок. В принципе еще ничего не произошло. Вчера он не переступил черту, еще не совершил дурного, но все равно на совести было неспокойно. Не нужно было бы вообще это затевать, или остановиться вовремя. Но он не сделал ни того ни другого. Для себя он решил больше с нею не встречаться. Уйти тихо, по-английски. Так и сделал. Больше с нею он не виделся. Через несколько дней отпуск закончился, и он уехал к себе в часть. Затем была командировка в Новосибирск, из которой он вернулся только через полгода.


Глава 69  Возращение из отупска и командировка

Вадим вернулся в часть  в понедельник 11 июня. Вернее, приехал он еще 10-го вечером, а утором 11-го нужно было предстать пред ясными очами начальства. Вернулся он к себе на квартиру в деревне. После такого бурного, наполненного событиями отпуска, возвращаться в эту глушь было не очень-то приятно. Особенно резанула убогость бытия и окружения. Единственно, что его утешало, это предстоящая встреча с друзьями и работа. Работу свою он любил, на работе ему было всегда интересно, время на работе пролетало незаметно. И это было настоящим критерием оценки работы. Если на работе ты считаешь часы до ее окончания, значит эта работа не интересная, ни она тебе не нужна, ни ты ей не нужен. Если ты увлечен работой, то время летит незаметно. Такую работу легко делать, и она приносит удовлетворение.

Хотя чисто по специальности у Вадима работы было немного, себя он находил в разработке и внедрении рационализаторских предложений. Этим заниматься было особенно интересно. Во-первых, это была творческая работа. В голове вначале возникала идея, потом она облекалась в конкретное предложение, далее шло ее материальное воплощение, затем внедрение. Если ее внедрение давало положительный результат, то автор получал ни с чем не сравнимое  моральное удовлетворение. И, во-вторых, каждое принятое предложение приносило хотя и небольшой, но все-таки дополнительный доход. Если лейтенант после всех вычетов на руки получал 1100-1120 рублей, то «лишние» 15-20 рублей для него были существенными.  На них можно было позволить себе купить что-то незапланированное ранее.

Эта работа настолько увлекла Вадима, что за первый же год службы на новом месте подал и внедрил 11 рационализаторских предложений. Вскоре его имя и портрет висели на доске «Лучшие рационализаторы части».

Уже завтра он должен будет окунуться в  привычный для него мир. Об этом он думал, засыпая в своей кровати в деревенском доме.

Проснулся он от едва слышного воя сирены в гарнизоне. На аэродроме играли тревогу. Судя по тому, что время было ровно 6, это была очередная учебная тревога. Вадим подумал, что, если посыльного не будет, то можно и не ходить. А посыльного, скорее всего, не пришлют, так как знают, что он еще в отпуске.  Так оно и получилось.  Когда он появился в городке, тревога уже закончилась, все вернулись с аэродрома, шли домой и в столовую.  За неявку по тревоге ему все же крепко попало, спасло его только то, что, действительно, посыльного за ним не посылали.

Тут же на построении около штаба объявили, что уже завтра убывает первая группа в командировку в Новосибирск на аэродром Толмачево. Новосибирский авиационный завод имени Чкалова приступил к выпуску истребителя нового поколения Т-3 (в дальнейшем его назовут Су-9). Этот самолет в корне отличался от своих предшественников. Основным его отличием его конструкции было треугольное крыло и прямой трубовидный фюзеляж.  Вооружен он был четырьмя ракетами РС-2УС класса “воздух-воздух”.  Всеобщее увлечение ракетами в конце 50-х и  начале 60-х годов сказалось и на авиации.  На этом самолете пушки не были предусмотрены. Считалось, что к противнику близко подходить перехватчику незачем. Он должен издали обнаружить цель, захватить ее и на большом расстоянии пустить ракеты. Радиолокационная станция должна была сама навести ракеты на цель.

На заводе заканчивались заводские испытания. Вот-вот должны были начаться государственные, а затем и войсковые. Но завод уже приступал к серийному выпуску самолетов. И первым должен был получить новые самолеты полк, в котором служил Вадим. Полк уже 3 месяца готовился к этому.  Летный состав по книгам и схемам в Учебном отделе изучали самолет, а техники, в свою очередь, изучали конструкцию самолета и его оборудования и готовились к его эксплуатации.

В конце июня полк должен был уже получить первые самолеты. Поэтому со средины июня началось перебазирование полка.  Личный состав авиаэскадрилий отправляли по воздуху, а личный состав ТЭЧ добирался самостоятельно поездом. На следующий  день в Толмачево должна была отправляться очередная группа, в состав которой входил и Вадим.  Он едва успел переоформить документы, получить деньги и собрать вещи в командировку.  На какой срок он отправлялся туда, он даже не имел представление.  Его радовало только то, что едут они в большой город,  в центр цивилизации, столицу Сибири. По крайней мере, там не Севастлейка, Богом забытый угол. Он прослужил  в  полку еще не полный год, а уже обстановка этой деревни его тяготила. Но впереди была большая командировка, новые места, новая интересная работа.  Бытовые трудности командировки его не пугали. Кормили бы вовремя да было бы где спать, а остальное неважно. А первое и второе всегда в командировке было обеспечено.

И вот он снова уже в пути. Поезд «Москва-Новосибирск», купейный вагон, купе на четверых, где все свои, и в пути четверо суток.  Можно вдоволь выспаться, поиграть в карты, насмотреться на мелькающий за окном пейзаж. Вадим впервые едет так далеко на восток. Ему интересно все: как меняется пейзаж за окном, какие города и реки они проезжают. На третий день обитатели купе перепутали уже день с ночью. По вечерам и до глубокой ночи засиживались за картами, а днем отсыпались. А к тому же, чем дальше они уезжали на восток, тем раньше вставало солнце и раньше наступал вечер.

Приехали они в Новосибирск на четвертый день во второй половине дня. От Новосибирска до Толмачево было около 30 километров, что очень огорчило Вадима. Ему казалось, что аэродром должен быть намного ближе к городу. Но утешало то, что в город ходила электричка, и добраться можно было туда за полчаса.

Полк разместили в здании по типу школьного с общим коридором и комнатами по обеим сторонам. Летный состав жил в комнате на четыре человека, а технический – по 6-10. Для ТЭЧ выделили несколько комнат. Вадим попал в комнату на шестерых, где собрались почти все молодые лейтенанты. Самым «старым» в комнате был старший лейтенант Шайхилисламов, которому едва исполнилось 30 лет.

Буквально со следующего дня полк начал обстраиваться на новом месте и готовиться к приемке новых самолетов.  Первым делом оборудовали стоянку. Так как  на аэродроме в Толмачеве был еще и гражданский аэропорт международного значения, то стоянку новейших истребителей нужно было надежно охранять. Для этого на выделенной рулежке оборудовали стоянку  эскадрилий.  Выделенный участок обнесли двойной изгородью из колючей проволоки, по углам поставили вышки для часовых и установили пропускной режим для всего личного состава. Стоянку караулу сдавал и принимал под охрану дежурный по стоянке части.

Что же касалось ТЭЧ, то ей пока работы не было. Личный состав занимался оборудование своих помещений, где  они должны были в дальнейшем выполнять регламентные работы, замену двигателей и ремонт.

На ТЭЧ легли почти все наряды полка: дежурный по части, дежурный по стоянке части и патруль. В наряды «гоняли» молодежь. Благо в ТЭЧ ее было немало. Самым неприятным нарядом был наряд дежурным по стоянке части.  Лейтенанты из ТЭЧ, не привыкшие рано вставать на полеты, как это постоянно делал личный состав эскадрилий, с большой неохотой шли на это дежурство. Сказывалась еще и разница во времени. По сравнению с Москвой в Новосибирске солнце вставало на 4 часа раньше. Пока организм не адаптировался к новым условиям, вставать в 5 утра на полеты (а это 1 ночи по Москве) молодым ребятам было трудно, особенно после поздних гулянок.

Так на этом «погорел» друг Вадима Джан Батюшков. Назначили его как-то дежурным по стоянке части.  Явка на полеты была назначена на 6 утра. К назначенному времени весь личный состав эскадрилий собрался у стоянки, а попасть на нее не может. Караул не пускает. Пост не вскрыт. Это должен был сделать дежурный по стоянке части. А он преспокойно спал на своей кровати в комнате рядом с Вадимом. Взбешенный старший инженер части примчался в общежитие и буквально за шиворот выволок нерадивого дежурного.  Пока тот попал в караульное помещение и вскрыл пост, полеты задержались на 40 минут.  За этот проступок старший инженер арестовал Джана на 2 суток.

В ближайшую субботу лейтенант отправился на гарнизонную гауптвахту в Новосибирск. В воскресенье он вернулся,  и на вопросы друзей отвечал как-то непонятно: «Это мероприятие не столько неприятное, сколько дорогое». Ребята недоуменно пожимали плечами, пока он не объяснил.

- Явился я к 6 часам к коменданту гарнизона, - рассказывал Джан, - отдал коменданту записку об арестовании. Определили меня в камеру, где уже сидело еще 6 молодых офицеров.  Только мы расположились, как входит караульный и говорит: «Товарищи офицеры, ужин на вас не заказывали, сегодня пятница, продотдел не работает, на довольствие вас не поставили. Идите ужинать в город». Ну, что тут делать? Где найдешь столовую в городе вечером? Пришлось идти в ресторан. Поужинали там, потом зашли в парк на танцы, и к 12-ти явились на гауптвахту.  Утром снова будит нас караульный – идите завтракать. Снова в город, завтракали в кафе. Вернулись к 11 утра, не успели перекинуться в карты,  как снова гонят на обед. Опять ресторан, и ужин также. А в воскресенье и того хуже – дезинфекция камер. Выгнали нас на целый день, а вечером и срок ареста закончился. Сколько денег просадил на эти рестораны”.

Друзья смеялись и подкалывали Джана. К счастью, старший инженер смягчился и взыскание не записал.
Ожидания Вадима оправдались.  Командировка в большой город, культурный центр, приносила свои плоды. Появилась возможность посещать театры, ходить в кино, и, конечно, на танцы. За это время Вадим успел посетить все театры Новосибирска, даже ему удалось послушать «Травиату» в исполнении артистов Большого театра Москвы, гастролирующих тем летом в Новосибирске.  Лейтенанты разгулялись вовсю.  Для них было особым шиком после ресторана подкатить к Парку культуры на такси, хотя парк от ресторана был на расстоянии одного квартала. Красивых девчонок в городе было, хоть пруд пруди. Они охотно знакомились с офицерами и последние чувствовали себя в городе, как рыба в воде.  Нередко, даже среди рабочей недели, лейтенанты возвращались в общежитие только к утру. При они этом рассказывали такие невероятные истории о своих похождениях, что у слушателей даже уши вянули. Постепенно уже все обитатели комнаты, где жил Вадим, кроме женатого Шайхилисламова, хотя бы по разу не ночевали дома. Теперь была уже очередь за Вадимом. Но за все время он не встретил ни одной девушки или женщины, у которой можно было остаться до утра. То ли он предъявлял к ним слишком высокие требования, то ли сам не был готов к таким переделкам. Но он   не мог  позволить себе уронить свой авторитет мужчины  перед товарищами. Пришлось в одну из суббот ночевать на вокзале, чтобы явиться утром. Ну, а фантазии рассказать очередную небылицу ему было не занимать.

В июле началась интенсивная работа. Большая группа молодых офицеров под руководством техника звена капитана Долгова была направлена на завод для приемки самолетов.  За ее молодежный состав заводчане метко прозвали их «Клуб юных лейтенантов». Каждый день завод представлял на приемку 2-3 самолета. Офицеры осматривали и проверяли все системы самолетов, записывали замечания, заводские их устраняли, и 1-2 раза в неделю летчики перегоняли самолеты в Толмачево. Под руководством заводских летчиков-испыытателей переучился руководящий состав полка. Они быстро освоили новейшую технику. Среди них были опытнейшие пилоты: командир полка Омельченко, его первый заместитель Ротастиков, штурман полка  Сушко, зам. по летной Онищук,  командир эскадрильи Беликов и другие.

Полку была поставлена задача: освоить новую технику,  и начать практическое переучивание летного состава строевых полков Авиации ПВО.  Работать приходилось в сложнейших условиях. Во-первых, работа на чужом аэродроме, где кроме своего авиационного полка, еще целый аэропорт. Каждую летную смены буквально «выбивали» у местных. Во-вторых, техника была еще очень ненадежной. Особенно отказывали двигатели. Как правило, на полеты планировали 10-12 самолетов. Из них на первый вылет удавалось запустить только 5-7, а заканчивали полеты не более 3. Двигателей катастрофически не хватало. К началу августа на стоянке уже было около 60 самолетов, из них исправных не более 20. Остальные дожидались своей очереди на замену двигателя.

И кроме того, наибольшей сложностью в освоении этого типа самолетов было отсутствие спарки, т.е. учебного самолета для двух летчиков. Завод приступил сразу к выпуску боевых самолетов, а о спарках никто вовремя не подумал. А пилотирование на этом самолете, по сравнению с его предшественниками, было очень сложным. В распоряжении обучающих инструкторов была только спарка УТИ МИГ-15, которая никоем образом не соответствовала аэродинамике и технике пилотирования новой машины. Несмотря на это, освоение новой техники шло успешно. Не происходило никаких серьезных летных происшествий. Только один раз у полковника Каснерика, заместителя начальника Центра, в полете сорвало фонарь. Однако летчик сумел  успешно посадить машину. В полк прибывали все новые и новые летчики из строевых частей. Далеко не у всех  у них была достаточная летная подготовка.  Некоторые имели только небольшой налет, да и то на самолетах МИГ-15 или МИГ-17. Поэтому не удивительно, что под руководством опытных пилотов Центра они летали успешно, а после получения полками самолетов, начались серьезные летные происшествия. В  одном только Килпяврском полку до конца 1959 года потеряли 4 самолета. Летные происшествия на этих самолетах были и в других полках. Это заставило командование и МАП (Министерство авиационной промышленности)  форсировать работы по созданию спарки для самолетов Су-9. Такие самолеты появились только спустя 4 года! Именно отсутствие спарок в частях унесло жизней нескольких десятков летчиков. Об этом Вадим узнавал на ежемесячных подведениях итогов, где собирался весь офицерский состав полка.

Вся работа проводилась в обстановке строжайшей секретности. Даже упоминать название самолета было недопустимо. Везде, во всех документах и разговорах разрешалось упоминать только «Изделие 27». Каково же было удивление Вадима, когда в книжном магазине на Красном проспекте в букинистическом (!) отделе в немецком иллюстративном  журнале он увидел силуэт самолета Т-3 с основными тактико-техническими данными.

К этому времени, наконец, в ТЭЧ поставили один самолет. Кроме замены двигателя на нем должны были отрабатывать технологию выполнения регламентных работ. Личный состав  ТЭЧ учился снимать и ставить оборудование, выполнять на нем регламентные работы. Очень скоро почти все оборудование самолета «растащили» на замену отказавших блоков и систем в эскадрильи.  Когда пришло время собирать самолет, многого уже там не досчитались. И самое главное, на него так и не дали новыый двигатель. И тогда было принято беспрецедентное решение: отправить самолет на завод  по земле! Для этого на грузовике построили габаритную модель самолета, имитирующую размах крыльев и высоту киля,  и ночью проехали от аэродрома в Толмачево до завода. И это около 30 километров! По пути им приходилось поднимать провода, висящие над дорогой, проверять дорожный просвет под мостами. А на следующую ночь повезли самолет на своих шасси.  Выехали с наступлением темноты, около 9 вечера, а добрались только к 6 утра.

Наступил сентябрь, время, когда в Сибири начинает интенсивно холодать. В командировку Вадим отправлялся еще летом, поэтому ничего теплого из вещей с собой не брал. Теперь ночами становилось все холодней, местные все уже ходили в шинелях и зимних технических куртках, а Вадим и еще ряд лейтенантов бегали в комбинезонах. Приходилось натягивать на себя, все, что только было у него с собой. Даже пришлось купить в магазине теплое китайское белье знаменитой фирмы «Дружба», правда, нашлось только на 2 размера больше.  А полк все продолжал работать на аэродроме Толмачево, и конца командировки не было видно.


Глава 70   В группе сопровождения

Теперь полку поставили новую задачу: получать самолеты на заводе и перегонять их в боевые полки по Союзу. Было создано несколько групп летного и технического состава, которые выполняли  эту задачу. Стало резко нехватать технического состава для обеспечения полетов полка и обеспечения перегонки. Тогда вспомнили о Вадиме. Если на перегоне специалистов по радиолокационному оборудованию не требовалось, то радисты нужны были в каждой группе. Хотя Вадим числился специалистом по РЛО, но радиооборудование он знал с училища. Поэтому ему предложили участвовать в группе сопровождения перегона очередной восьмерки истребителей по маршруту Новосибирск- Красноводск. Ветер странствий уже насвистывал свою песню, и Вадим сразу же согласился, хотя его решение на тот момент было ошибочным.  Дело в том, что даже в командировке он не оставлял мысли об учебе, о подготовке к поступлению в академию. Рапорта с   ходатайством о разрешении поступать в академию  они с Джаном написали, прослужив лишь полгода в полку. К их удивлению,  в отсутствии начальника ТЭЧ его заместитель подписал рапорта, подписал  и заместитель командира полка, которого тоже не было в то время. И таким образом, лейтенанты получили право на следующий год поступать в высшее военное заведение. Но для этого нужно было до 1 октября сдать все документы. Какраз именно в это время друзья проходили медицинскую комиссию при гарнизонном госпитале Новосибирска. Джан остался, и успел сдать все документы, а Вадим из-за этой командировки опоздал с подачей документов, и лишился возможности поступать в следующем году. Правда, Джан съездил впустую, он не смог поступить.

Но тогда об этом Вадим не думал. Ему представилась возможность побывать в Средней Азии, пересечь ее с востока на запад, увидеть новые места,  новые города, новых людей.

Перелет начался 17 октября. В это время уже в Новосибирске было около 10 градусов мороза, на земле уже лежал снежок, женщины ходили в шубах, а Вадим по-прежнему «щеголял» в легкой технической куртке.

Подняли технический состав в 5 утра. В технической столовой оказалось, что завтрак на них не был заказан. Пришлось идти на аэродром голодными. Группа сопровождения вместе со специалистами эскадрилий готовили восьмерку самолетов к перелету. Когда истребители взлетели, группу сопровождения быстро загрузили на самолет ИЛ-14,  Командующего Авиацией ПВО Генерала армии Савицкого, который для этой цели выделил свой собственный самолет. Борттехник самолета ругался страшно, когда в салон на ковры и мягкие кресла техники начали грузить водила, альвееры, и другое техническое имущество.

Летную группу возглавлял старший инспектор Авиации ПВО полковник Ярославский, крутой вспыльчивый мужик с московским  гонором. Руководителем полетов в группе сопровождения  летел подполковник Онищук Рэм Никитич.  Когда он подъехал к транспортному самолету, они  сразу же взлетели и взяли курс на Семипалатинск. 

Около 12 часов приземлились и началась подготовка к повторному вылету. Семипалатинск встретил их бесснежной ветреной погодой с легким морозцем. Подготовили  и отправили истребители  за 2 часа. Об обеде даже не заикнулись, до столовой нужно было ехать часа полтора, да никто их там не ждал. Обстановка их торопила: нужно было лететь дальше.  Следующим пунктом был Балхаш. На своем ИЛ-14 они «топали» туда добрых 4 часа. Когда они приземлились, оказалось, что летчики и местные техники уже подготовили самолеты.  Оставалось только выпустить их дальше, что незамедлительно было и сделано.

После этого техники забежали в местный буфет. Из  меню там оказалось только какая-то речная жаренная рыба, лепешки и лимонад. Порции рыбы были огромными, почти с полкило каждая, рыба была свежая, малокостистая. День уже клонился к вечеру, а со вчерашнего ужина у них во рту маковой росинки не было, поэтому рыба показалась им такой вкусной, словно они вкуснее ничего за свою жизнь не пробовали. 

Как только Онищук вернулся с СКП, ИЛ-14 запустился, взлетел и взял курс на Ташкент. Полет длился около 6 часов. Оглохшие от рева моторов, измученные  нервным тяжелым днем,  не выспавшиеся и полуголодные,  пассажиры транспортного самолета спускались по трапу на землю Узбекистана. Было уже около 9 часов вечера, над Ташкентом стояла тихая лунная ночь.  После грохота моторов тишина казалась мертвой, ее едва нарушали звон цикад и отдаленные голоса у здания аэропорта. На черном, пыльном и чуть серебристом небе висела огромная луна, казалось, размером  куда больше, чем ее привыкли видеть у себя дома. Огромные пирамидальные тополя стремились то ли проткнуть, то ли поддержать небо. Когда открылся люк, вместе с этой ночью в самолет проникло тепло. Температура даже сейчас ночью была около 25 градусов. Странно было это ощущать после холода Новосибирска. Еще утром было около 10 градусов мороза, а уже вечером такая жара. Не успели техники спуститься с трапа, как тут же стали возвращаться обратно – переодеваться, снимать с себя все теплое обмундирование. Снял и Вадим свое теплое белье.

Еще больше контраст восприятия усилился, когда они подошли к зданию аэровокзала. Вокруг него цвели … розы. И женщины ходили вокруг в легких платьях и без чулок. Вадим впервые в жизни ощутил такую резкую смену климата.

На автобусе наших путников отвезли в какой-то барак, служивший гостиницей в одной из частей ташкенского гарнизона. Едва пожевав в столовой, то, что осталось от солдатского ужина, они мгновенно уснули на солдатских кроватях, чуть коснувшись головой подушки. На следующий день подъем был назначен на 5 утра.

Вадима, как и остальных техников, утром разбудил старший группы технического состава капитан Долгов. Туалет и сборы были недолгими, уже через 20 минут они стояли у дверей столовой. Толстая повариха, килограмм эдак под 120, отчаянно ругалась и утверждала, что никаких заявок на ранний завтрак не поступало. К группе техников подошел полковник Ярославский. Взбешенный таким обслуживанием, он тут же сел на телефон и дозвонился в Москву Командующему. Вадим услышал только последние его слова: «… летим голодные, за безопасность полета не отвечаю!».

Конечно,  голодными они не полетели.  Сели они на автобус, сделали крюк, заехав на ташкенский рынок. Там выпили по крынке ряжанки с ароматным, еще теплым лавашом, и только тогда отправились на аэродром. Там на одной из стоянок стояли их истребители с едва прикрытыми чехлами  фонарями. Как только пришли спецмашины, тут же началась подготовка самолетов к вылету. Через час все было готово, а разрешения на вылет не давали. Техники, раздевшись до пояса, с удовольствием загорали под октябрьскими еще горячими лучами южного солнца. Вылет дали только часам к 11. Как только появился автобус с летчиками, взревели моторы  АПА у первой пары. Летчики стали быстро занимать свои места в кабинах.  Запустилась первая пара, вырулила и пошла на взлет, через 5 минут за ней вторая, за ними третья и четвертая.  К 12-30 все истребители ушли.

Интересны были последствия звонка полковника Ярославского в Москву. Когда истребители улетели, технический состав, собрав свое имущество стал ждать подполковника Онищук, который на СКП выпускал самолеты. Они издали увидели странную пару, идущую в их сторону. Подполковника Онищук  они узнали сразу по выскому росту и характерной хромоте. У него болело колено и он ходил «циркулем», т.е. не сгибая ногу в колене. Шагал он большими широкими шагами. Рядом с ним семенил майор небольшого роста из местной базы. При ходьбе он очень выворачивал в стороны ступни ног. Ему было трудно успевать за  Онищуком. Они подошли к группе технического состава. Майор Животиков пожаловался: «Сейчас вас провожу, а потом отправляюсь на гауптвахту на 16 суток за плохую организацию обеспечения вашего перелета». Вадим недоумевал: почему 16? Почему не 10, не 15? Для себя он решил, что Москва «отмотала» местной базе за плохое обеспечение суток 50. А при дележке майору Животикву досталось именно такое количество.

Следующей точкой был уже Небит-Даг. До конечного пункта Красноводска оставалось менее 200 километров, но истребителям не хватало топлива из-за того, что на высоте 9000-11000 метров постоянно дует встречный ветер со скоростью 400 км/час. Летчики шутили, что если бы на ту высоту  удалось поднять самолет типа АН-2 (скорость около 180 км/час), то он с большей скоростью осносительно земли полетел бы хвостом вперед. Вот из-за этого ветра и приходилось делать еще одну посадку.

Когда группа сопровождения “дотопала” до Небит-Дага, день уже клонился к вечеру. Восьмерка СУ-9 стояла уже на стоянке местного полка.

Вокруг них ходили местные летчики и техники. Они впервые видели самолеты нового поколения. Их полк был вооружен еще МИГ-15. Отношение к этим самолетам у них было разное. Как правило, молодые летчики говорили:  “Скорее бы переучиться на такой самолет!”, а старики ворчали: “Как только получим - надо списываться”. Техники интересовались как работает эта техника.

Закончив работу на аэродроме, технический состав группы сопровождения на местном автобусе отправились в город в гостиницу. Удивительный это город! Город нефтяников. Расположен он на краю пустыни у подножья огромного  плато метров на 100 поднимающегося ровной стеной  западнее города. Город абсолютно новый. Архитекторы, планируя город, не мудрствовали лукаво. На чертеже провели пять прямых линий - улицы города. Пересекли их 5-6-ю линиями - это разбили улицы на кварталы. В центре один квартал не стали  застраивать. Здесь была центральная площадь города, вокруг которой разместились все административные здания города. В одном из углов тоже не застраивали квартал. Там разместили городской парк. А в противоположном углу расположился базар. По каждой улице пустили автобусы, маршрутов №№ 1, 2, 3, 4, 5. У каждого квартала остановка. Вот и вся схема города.

Как только наши путешественники устроились в гостинице, которая была в самом центре рядом с  площадью, Вадим тут же отпросился у старшего технической группы капитана Дологова позвонить домой из центрального переговорного пункта.

Соединение пришлось ждать долго. Слышимость была очень плохой, приходилось кричать, чтобы мама могла понять, откуда он звонит.  Когда она поняла, что он звонит с Небит-Дага, спросила какая это республика. Вадим и сам не знал толком. Посетители переговорного пункта были, очевидно, немало удивлены, когда лейтенант, высунувшись из кабины, спрашивал: “Какая республика?”.

На следующее утро самолеты быстро подготовили,  и они ушли на Красноводск. За ними вскоре вылетел и транспортный Ил-14.

В Красноводске пробыли недолго, только позавтракали, забрали летный состав, и отправились в обратный путь. Среди летного состава был майор Ручин. Он уговорил командира экипажа под любым предлгом сесть на аэродром Янгаджа, что в 30 километрах от Красноводска. Там жил его отец, которого он не видел более 14 лет. Быть рядом и не побывать у отца, нельзя было упустить такую возможность. Командир экипажа нехотя согласился. Ручин пообещал, что пробудет там  2-3 часа не более, и в качестве компенсации привезти канистру “чачи” (виноградной водки). Сославшись на какую-то неисправность, сели на аэродроме Янгаджа. Когда Ручин уехал, было около 11 часов утра. Экипаж и пассажиры с удовольствием грелись и даже загорали под среднеазиатским солнцем даже в октябре. После снежного Новосибирска это было даже приятно.

Пролетели 4 часа, Ручин не появился. Больше всех нервничал командир экипажа. Ему приходилось каждые 2 часа переносить заявку на вылет. Прошло еще 2 часа. Командир экипажа уже “прошелся по потолку”. И только в 6 вечера, наконец, появился красный “Москвич”, откуда вынесли полуживого Ручина, но... с канистрой “чачи”.  Тут же взлетели и взяли курс на Ташкент. По пути в эту десятилитровую канистру с “чачей” всем самолетом опустошили.  Канистру вручили Вадиму, как самому младшему в группе.

В Ташкенте полковник Ярославский взял с собой Вадима с канистрой на рынок, где наполнили ее виноградным соком, чтобы было что пить в полете до Новосибирска. Но сок не “чача” - много не выпьешь. В канистре осталось литоров 8. В Новосибирске было холодно, пить совсем не хотелось, и так эту канистру Вадим притащил с собой даже в Севаслейку, когда вернулся со всех этих командировок. Долго она стояла под столом в его комнате. Сок казался кислым, туда добавил Вадим с полстакана сахара, а друг его Гешка вылил с остававшийся в стакане  спирт. После этого канистра перекочевала за шкаф, где пылилась еще с полгода.

Как-то вечером ребята собрались в комнате у Вадима и Джана. Сидели, играли в карты и посетовали, что нечего выпить. Тут Вадим вспомнил о канистре. “Только соком могу вас угостить”, - предложил он. Ребята согласились на сок. Налили всем почти по полной алюминиевой кружке. И каково их было удивление, когда после этой кружки, всех повело, как от стакана водки. Оказалось, что за это время там уже образовалась виноградная водка, крепостью 30-50 градусов.  Но это все было позже. 


Глава 71 Возращение в Севаслейку.

Короткий ноябрьский день уже близился к концу и группа сопровождения с замиранием сердца ждала: запустятся - не запустятся двигатели самолетов. От этого зависило как скоро они попадут домой.  Самым слабым местом нового истребителя был турбостартер запуска двигателя. До сих пор они работали плохо. Нередко из 20-25 самолетов, вытаскиваемых на полеты, к концу летной смены оставалось 9-10. Остальные не запускались.

Особенно это давало о себе знать зимой. Вот и сейчас на аэродроме Свердловска (ныне Екатеренбург), через который гнали восьмерку истребителей в Севаслейку, ноябрь месяц был уже настоящим зимним на Урале. Самолеты простояли почти сутки, и не было полной уверенности, что они сейчас все запустятся.

Взревел двигатель аэродромного источника питания АПА, раздался щелчок и взвыл турбостартер самолета первой пары, набирая обороты. Все ждали с волнением когда закончится цикл запуска и начнется раскрутка турбины. И вот к высокому звуку турбостартера стал примешиваться низкий звук - это начала набирать обороты турбина. Турбостартер умолк, он сделал свое дело, двигатель запустился. Ну, слава Богу, первый запустился.

АПА быстро, собрав свои кишки-жгуты, переехал ко второму самолету. Снова щелчок открываемой створи, и снова взвыл турбостартер. Теперь его звук уже не был так различимым из-за работающего рядом двигателя первого самолета. Запустился и второй. На душе отлегло. Только теперь бы нормально вырулили и взлетели. Летчики знаками показали техникам убрать колодки. В помощь техникам самолетов бросилось сразу несколько человек из стоящих рядом. Колодки убраны, отмашка, и самолеты покачиваясь с носа на хвост, плавно поплыли к взлетной полосе. Еще минута, включены форсажи и истребители парой стремительно, набирая скорость, рванулись вперед. Еще несколько мгновений и они уже оторвались и быстро скрылись в низких облаках. Вскоре за ними ушли еще три пары. Слава Богу!

Теперь можно уже собирать на машины свое техническое имущество, грузиться на транспортный самолет сопровождения и спокойно лететь домой. Вот только дождаться, когда руководитель перелетов передаст управление дальше по трассе перелета. Через 50 минут их должны будут встречать в Куйбышеве (ныне Самара) на аэродроме Бобровка. Группа сопровождения, в которую входил Вадим, свою задачу выполнила, и путь их теперь лежал прямо домой в Севаслейку. Технический состав быстро собрал все имущество, погрузил его на тягачи, прицепил к ним водила и поехал поближе к СКП за руководителем полетов подполковником Беликовым.

В момент взлета последнедней пары Вадим автоматически взглянул на часы. Было 15-35. Значит, есть еще возможность сегодня же улететь домой. Командировка его заканчивалась. В июне после отпуска он уехал в Новосибирск и вот теперь только, в ноябре возвращается обратно. Уезжал летом, брал с собой только летнее обмундирование, а сейчас была уже глубокая зима. Пришлось в Новосибирске покупать теплое китайское белье, чтобы хоть как-то пережить эти ранние сибирские морозы.

Ждать пришлось недолго, Беликов вышел довольный, потирая руки. Самолеты благополучно ушли на Куйбышев. Вместе с ним вышел экипаж транспортного самолета, было получено разрешение на вылет. Теперь быстро собираться и  можно лететь домой.

Сборы были недолгими, на 10 минут забежали в профилакторий, собрали свои вещи и погрузились на тягач. У самолета их уже ждал экипаж, все было готово к вылету. Хлопнул закрываемый входной люк, и сразу же чихнув, запустился левый двигатель Ли-2. За ним также чихнув для порядка заработал и правый. Самолет плавно поручил к взлетной полосе. Пассажиры, а это группа технического состава сопровождения во главе с руководителем перелетов заместителем командира полка по летной части подполковником Беликовым, начали устраиваться для длительного перелета. До Севастлейки лететь им предстояло минимум 6 часов. К счастью, самолет был оборудован в полярном варианте, т.е. имел увеличенный объем топливных баков и дополнительный обогрев фюзеляжа. Кроме того, передняя часть фюзеляжа отгораживалась теплой фланелевой шторой от остальной грузовой части, образуя, так называемую, жилую или пассажирскую часть. Когда работали печки в полете, здесь было достаточно тепло и даже жарко.

Взревели моторы, пассажиров резко откинуло назад в сторону хвоста, и самолет начал разбег. За иллюминаторами замелькали взлетные огни. Но вот тряска прекратилась, они уже были в воздухе. Внизу под ними проплыло ярко освещенное здание аэровокзала. Потом все потонуло в тумане, они вошли в облака. Прощай Азия! Впереди их ждала Европа.

Самолет набрал высоту, включились печки, и вскоре стало в фюзеляже тепло. Можно было теперь снять с себя громоздкую одежду и расслабиться. Командир группы ушел в пилотскую кабину, а технический состав располагался, кто как мог. Дудкин, Кондаков, Осипов и Челубеев сели расписывать пульку, самое лучшее средство убить время в полете. Вадим с Волгудсковым устроились  на ящиках рядом. Сидеть было неудобно, мест в жилой части было мало, вся грузовая часть и даже часть жилой была заставлена ящиками ЗИПов на полученные самолеты. Вадим приткнулся между двумя ящиками на альвеере, специальном чемодане для прокачки гидросистемы самолета, постелив на него чехол. Теперь он с грустью подумал, что на ужин они не попали, а купить что-нибудь в дорогу, не было ни времени, ни денег. Взлетели они в 17-05,а  на месте будут не раньше одиннадцати вечера, да и то, если не будет встречного ветра. В лучшем случае, поесть удастся только утром в технической столовой. Живот подвело, но он пытался не думать о еде. Весь день на холоде, на ногах. С самого утра готовили самолеты к вылету, а разрешение на перелет дали только к вечеру. Усталость, с мороза в тепло, высота давали о себе знать: клонило ко сну. Привалившись к ящику, он дремал под мерный гул двигателей и возбужденные голоса играющих. Время в полете тянется очень медленно. Казалось, уже прошла целая вечность с момента взлета. Приоткрыв один глаз, посмотрел на часы. Было без пятнадцати семь. Уже скоро два часа в полете. Вдруг он почувствовал, что самолет, сделав крен на левое крыло, лег в вираж. Из пилотской кабины выглянул Беликов и с досадой сообщил, что связи с Куйбышевым нет, и вынуждены возвращаться обратно, в Свердловск. Дудкин от досады даже плюнул в сердцах, остальные выразили свое отношение к этому более красочно и словесно. Настроение упало. Прошло еще около часа обратного пути прежде чем они почувствовали, что самолет снова делает вираж. Вышел борттехник и сказал, что связь с Куйбышевым удалось восстановить, и они снова летят  домой. На этой неразберихе потеряли добрых 2 часа пути.  Настроение немного улучшилось, но наступило состояние какой-то отрешенности. Сон - не сон, бодрствование - не бодрствование, сплошное ожидание. Скорее бы прошло время, а оно, как назло, тянется страшно медленно.

Около полуночи прошли Куйбышев. Это было 12 по Москве, а в Новосибирске в это время было уже 4 часа утра. Организм уже привык к тому часовому поясу, хотелось спать, а спать было нельзя. От жары самолетных печек, от постоянного сигаретного дыма играющих и бессонницы трещала голова, тело затекло и было только одно сильное желание - скорее бы долететь.

Трудно объяснить, почему Вадим так рвался в Севаслейку. Что там ждало его хорошего? Как-никак 4 месяца, проведенных среди цивилизации, рядом с большим городом, столицей Сибири, с его театрами, кинотеатрами, магазинами, ресторанами, танцплощадками, с большим количеством девушек на любой вкус - от рабочих до студенток и аспиранток, предоставляли молодому офицеру больше возможностей, чем могли предоставить гарнизон и деревня. Но видимо человек уж так устроен,  что его тянет к насиженным местам и где-то долго оставаться временно ему надоедает.

Почему же он так рвался к постоянному месту службы? Ему надоело уже мерзнуть, он уезжал в командировку в начале лета, и все свои теплые вещи оставил дома. Хотелось скорее надеть теплую шинель, родную техническую куртку и, наконец-то получить денежное довольствие почти за 2 месяца. Расчетная книжка осталась дома, а без нее денег не давали. Приходилось жить только на командировочные, которые платили по 9 рублей в сутки. Когда он вернется домой, он станет богатым человеком: получит сразу сумму денег - целых 200 рублей. Что же на них он купит? Давно мечтал о портативном магнитофоне-проигрывателе. И именно такой “Яуза-5” он видел в Новосибирске. Можно проигрывать пластинки и здесь же магнитофон с катушками на 250 метров, по 15 минут звучания с каждой стороны. Все удобно сделано в одном корпусе в виде небольшого чемодана.

Так за мечтами о покупке прошло время. Вдруг двигатели снизили обороты и начало закладывать уши - самолет перешел на снижение, значит скоро посадка. Наконец-то!

Самолет заходил на посадку со стороны Выксы - небольшого старинного русского городка. Под крылом проплыли редкие огни спящего города. Потом снова внизу был лес, лес, лес. И внезапно все озарилось ослепительно ярким почти голубым светом. Это включили посадочные прожектора. Как темная черная рыба в светлом потоке самолет плыл в лучах прожекторов. Толчок, точек и самолет затрясло мелкой дрожью - он уже бежал по посадочной полосе. Все... Уже прилетели. Наручные часы Вадима показывали без нескольких минут 2 часа ночи. В воздухе они проболтались почти 7 часов.

На стоянке их ожидал автобус. Хорошо, не нужно будет тащить свое барахло на себе. Вышли из самолета, разминая ноги. Здесь снега еще не было, но земля уже подмерзла. Небо было почти ясное, сквозь тонкие облака слабо мерцали звезды. Спать уже перехотелось. В это время в Новосибирске они уже поднимались на службу.

Перед командировкой Вадим чемодан со своими вещами оставил у хозяйки в деревне, где он снимал угол. За то время, пока они были в командировке, в гарнизоне произошли изменения. Строители сдали большое трехэтажное здание Учебного отдела. Теперь Учебный переехал в новое здание, а штаб Центра разместился в их прежнем здании. Барак же, в котором был штаб Центра, после ремонта превратили в общежитие для холостяков. Верный друг Джан, который вернулся раньше Вадима на две недели, занял комнату для себя и Вадима. Теперь ему было куда вернуться. Все складывалось как нельзя лучше.

Еще не было и трех утра, когда наш путешественник, наконец, добрался до места.  Дверь комнаты №16 была не заперта. От яркого света лампочки под потолком Джан проснулся и сонно пробормотал: “А, это ты, привет” повернулся к стенке и снова уснул.

Вадим быстро пораспихивал свои вещи по полкам в шкафу и с удовольствием растянулся на широкой гостиничной кровати с панцирной сеткой и вскоре уснул.

В 7 часов разбудил его будильник Джана. Тот уже не спал. При всей его любви поспать он не смог еще приспособиться к времени в этом часовом поясе.

Начинался новый день, а это был день 2-го ноября 1959 года. Несколько дней ушло в повседневных заботах и беготне. Страна и вместе с ней родной полк Вадима готовились к празднованию 42-ой годовщины Октября. Шли подведения итогов, работали усиленно руководители художественной самодеятельности. Все подразделения обоих полков, базы, связи готовили номера для праздничного концерта в честь Октября. При этом все делалось в обстановке полной секретности. Шло постоянное соперничество между всеми подразделениями. Командование Центра уделяло большое внимание этому вопросу,  и получить первое место на смотре было для каждого командира высокой честью и предметом гордости. Некоторые подразделения по несколько лет подряд держат первые места то ли по спорту, то ли по художественной самодеятельности, и остальные, завидуя им, делали все возможное, чтобы как-нибудь их все-таки переплюнуть. Для этого привлекались в самодеятельность и офицеры, и члены их семей. На спевку собирались по ленкомнатам, штабам, некоторые номера репетировали даже по домам. Готовились танцы, шились костюмы. Каждый праздник для гарнизонной жизни был большим событием. К нему готовились, его ждали и праздновали по-настоящему.

В этот раз Вадим из-за командировки остался в стороне от общественной жизни. Это его особенно не беспокоило, тем более, что их группу, которая занималась приемкой и перегоном самолетов с заводов предупредили, что сразу же после праздников 9-го ноября они вылетают снова в Новосибирск получать еще восьмерку истребителей. Женатых офицеров это известие повергло в уныние, а Вадиму терять было нечего, он только обрадовался. В Новосибирске, наконец-то, он сможет купить облюбованный им  ранее магнитофон “Яуза-5”. Деньги теперь уже были. За эти дни он получил деньги и приготовился в дорогу - положил их на аккредитив. Контрольные талоны аккредитива спрятал в надежное место: в обложку партийного билета, а билет положил в карман парадного кителя, который теперь весел в шкафу в гостинице. Если бы он только знал, сколько это ему доставит  хлопот в дальнейшем!

Первые дни разница во времени между Москвой и Новосибирском особенно давала о себе знать. По вечерам те, кто недавно вернулся из Сибири, даже не могли ходить в кино. Начало вечерних сеансов было в 20-00, что соответствовало полуночи в Новосибирске. Они просто засыпали в зале. Но зато утром дольше шести часов утра не могли спать даже самые отъявленные сони. Просыпались раньше, хотя будильники заводили на 7- 715.


Глава 72 Октябрьские праздники.
               
И только 5-го ноября Вадим с Джаном вечером выбрались в кино. После окончания сеанса в проходе Вадим заметил очень хорошенькую девушку. Всех гарнизонных и деревенских девчонок он знал хорошо, а это была новенькая. Раньше он ее ни разу не видел. Он спросил о ней у Джана, но и тот видел ее впервые.

Стройная, скорее даже худенькая, невысокого роста, в приталенном пальтишке и берете. Среди гарнизонных и деревенских девиц она сразу же выглядела городской. Ребята медленно двигались по проходу среди выходящих зрителей на выход из клуба, продолжая изучать незнакомку. Вадиму она сразу очень понравилась. Судя по тому, что в кино она была с подругой, молодого человека у нее, очевидно, пока еще не было. Друзья проводили ее глазами и отправились спать, так как для них это время было уже позднее. К новому часовому поясу привыкалось пока медленно.

Празднование Октября шло по заведенному распорядку. 6-го ноября был рабочий день до двух часов, затем обед и сборы на торжественное собрание и праздничный концерт. На собрание шли, как на праздник, офицеры в парадной форме, с  женами и детьми. Приходили пораньше, чтобы успеть занять хорошие места в зале. Уже за полчаса до начала зал был битком набит, все места заняты. Не занимали только первые 4 ряда. Первые два ряда - для начальства, а остальные - для участников художественной самодеятельности.

Сценарий праздничного вечера был отработан до деталей, и выполнялся очень строго. После открытия торжественного собрания оркестр играл гимн Советского Союза, затем на трибуну поднимался начальник политотдела Центра и делал доклад. В президиуме за столами, украшенными кумачом, сидело гарнизонное начальство. У них за спиной торжественный караул охранял Знамя Центра. В центре первого ряда президиума сидел начальник Центра генерал Власенко со своими замами, командиры частей и наиболее отличившиеся офицеры. Приглашали, как правило, одного - двух лучших солдат и одного-двух из гражданских лиц,  работающих в частях.

Доклад длился минут 30-40, затем за трибуну выходил начальник штаба Центра и зачитывал праздничный приказ  о награждениях. Начальник Центра собственноручно вручал награжденным медали, ценные подарки, грамоты. Оркестр оглушительно играл туш, и зрители дружно аплодировали награжденному. Генерал вручал погоны получившим очередное воинское звание к этой дате. Затем шел длинный список с объявлением благодарностей наиболее отличившимся.

Снова звучал гимн, и торжественное собрание закрывалось. После небольшого перерыва начинался праздничный концерт.  Как было принято, первым номером обязательно шел монтаж с объединенным хором, в котором участвовали все хоровые коллективы частей гарнизона. Руководил и дирижировал этим хором начальник оркестра гарнизона капитан Зубарев. Затем шли номера художественной самодеятельности. Певцов сменяли танцевальные номера, пародии, сценки из солдатской жизни. Зрители дружно аплодировали каждому удачному выступлению. Иногда концерт шел в двух, а то и в трех отделениях. В третьем отделении выступал объединенный оркестр. Вместе с народными инструментами играл духовой оркестр. Струнный и духовой оркестры играли классические и народные мелодии. Руководитель оркестра старался изо всех сил. В переполненном зале было жарко и душно, но никто не хотел уходить.

После концерта объявлялся перерыв, сдвигали  стулья и скамьи по сторонам, очищая место для танцев. Народ спешил по домам, чтобы переодеться, привести себя в порядок. Офицеры на танцы, как правило, стремились в военной форме не ходить.

Через час зал начинал снова заполняться. Первой прибегала молодежь, в основном, школьники старших классов, кому  родители разрешали посещать вечера отдыха для взрослых.

На этот раз все шло точно по сценарию. Вадим с Джаном отсидели торжественное собрание, на концерт Джан не остался, а Вадим  решил посмотреть. После концерта он зашел в общежитие переодеться. Джан валялся на кровати в спортивном костюме с книжкой в руках. Едва удалось его уговорить сходить на танцы. Его любимой поговоркой было: “Танцы-манцы - ерунда, пое...ться - это да!” На улицах городка было оживление - народ спешил на вечер отдыха. Вскоре наши друзья вновь оказались в зале клуба офицеров. Вадиму показалось, что за время его отсутствия в командировке ничего здесь не изменилось. Все те же лица, все те же танцы, все та же музыка.  Теперь после большого города все это казалось каким-то убогим и примитивным. Особенно клуб офицеров - большой барак с металлическими балками и фермами на крыше, даже не закрытый потолком. Настроения не было никакого. Вадим протанцевал несколько танцев с давно уже знакомыми девушками, но сегодня не лежала душа даже с кем-то беседовать, кого-нибудь “кадрить”. Появилось желание просто уйти домой и лечь спать.


Глава 73 Первая встреча

И вдруг среди знакомых девчонок в другом конце зала он увидел вчерашнюю незнакомку. На ней было голубое платье с белым воротничком, очень выгодно подчеркивающее ее стройную фигурку. На ее сразу же обратили внимание все местные холостяки. Первым оживился “Котяра” - так девчонки прозвали лейтенанта из связи за его круглое, почти смазливое женское лицо, кошачьи повадки и неуемную любовь к женскому полу. Возле нее крутились не только холостяки, но и молодые женатые мужчины. Вадим пока наблюдал за этим всем со стороны. Но вот зазвучал вальс, и ее прежние партнеры спасовали. Пришла очередь действовать теперь Вадиму. Для этого пришлось пересечь весь зал, чтобы пригласить прекрасную незнакомку. Она охотно согласилась. Танцевала она особенно легко и свободно, прекрасно чувствуя партнера. С такой партнершей танцевать было одно удовольствие. Для себя Вадим выработал такое правило: первый танец с новой партнершей он всегда танцевал молча, чтобы ей не показывать, что навязывается. Если девушка шла с ним танцевать во второй или третий раз, то можно было вступать в разговор. Так первый вальс танцевали они молча, наслаждаясь музыкой и движением. Но вот танец окончился, и он повел ее к месту, где она раньше стояла с подругами, и где теперь толпились молодые люди. Благодаря ее за танец, он сказал:

- Надеюсь, вы разрешите еще раз пригласить вас на танец?
- Конечно, - сказала она, - вот держите. При этом она передала ему свою сумочку и упорхнула танцевать с другим.

В тот вечер Вадим с другими больше не танцевал, ведь она ему оставила залог, и волей или неволей, возвращалась к хранителю свого имущества. Теперь он стал хозяином положения. Некоторые танцы он сам танцевал с ней, а некоторые отпускал с другими. Теперь кавалеры были вынуждены спрашивать у него разрешения пригласить танцевать его даму. Ему это нравилось, и ее это устраивало. Если она видела, что ее идет приглашать молодой человек, с которым ей не хотелось танцевать, она поворачивалась к Вадиму, и они шли танцевать вместе. Во время второго или третьего танца они разговорились, и от нее он узнал, что здесь, в гарнизоне служит ее отец, что живет в Севаслейке она уже очень давно. Последний год не была здесь, ездила поступать в университет, а потом работала в Куйбышеве, где живут ее дедушка и бабушка. Болтала она весело и непринужденно. Из разговоров с ней он узнал, что перед уходом на танцы она выпила немного перцовки. В ее устах это прозвучало как-то смешно: “перцоф..фки”.

Вечер приобрел сразу другую окраску. От прежнего плохого настроения не осталось ни следа. Эта красивая девушка была теперь постоянно рядом с ним. Без всяких преувеличений он мог сказать, что за последний год не встречал более красивой и обаятельной девушки.

Ребята-холостяки теперь косились на него - только появился, и сразу захватил самую красивую партнершу. Вечер близился к концу, и объявили последний танец. К удивлению Вадима, последний танец она пошла танцевать не с ним, а майором Берестневым начальником ТЭЧ соседнего полка.  По ним было видно, что они знали друг друга раньше. Но все же ее сумочка пока оставалась у него. Вадим остался дожидаться ее на месте. Она вернулась, достала из сумочки номерок от гардероба и отдала его Вадиму. Он ушел за ее и своим пальто. Вышли из клуба они вместе, она согласилась, чтобы молодой человек проводил ее домой. По дороге они весело болтали. Он рассказывал ей содержание английской сказки “Кошка, которая гуляла сама по себе”. До ее дома они дошли очень быстро. Этот дом оказался ему очень знакомым. Стоял он на перекрестке Охотничьего проезда и улицы Пилотов. Мимо него он проходил десятки раз и не догадывался, что здесь живут родители этой обаятельной девушки. Теперь он узнал где она живет. Квартира ее находилась в среднем подъезде, вход был со двора. Дом был одноэтажный, деревянный, рассчитанный на 4 семьи.

Так рано расставаться молодым людям не хотелось, и они решили еще немного погулять по гарнизону. Когда пришло время им расставаться, Вадим нежно поцеловал свою новую знакомую. Она ему ответила. Это был настоящий девичий поцелуй, такой нежный, скромный, почти невинный.

Вадим возвращался в свое общежитие холостяков с ощущением этого поцелуя на губах с радостным приподнятым настроением. Джан был дома и на его вопрос: “Ну как?” ответил:

- Прекрасно!

Засыпал наш герой, перебирая в голове все детали этого вечера. Не мог найти для себя ответа только на один вопрос: почему она предпочла именно его из такого большого количества претендентов? Ни красотой, ни ростом, ни особым умением обращаться с девушками он не отличался. В конце концов, для себя он нашел более ни менее приемлемый ответ, что девушка перед вечером слегка выпила, захмелела и просто не сумела разобраться,  кто есть кто. Прощаясь, они договорились завтра, 8-го ноября встретиться на танцах.

Он уже почти засыпал, когда в голову пришла мысль, которая его словно обожгла - ведь 9-го он улетает в командировку надолго. За это время его новую знакомую наверняка приберут к рукам. Вон их сколько желающих! Защемило сердце. Так не хотелось ее терять, она сразу ему пришлась по душе.

На следующий день, когда Вадим проснулся, все происшедшее с ним вчера показалось приятным сном, с каким ему так не хотелось расставаться. Утром вчерашние события казались какими-то нереальными, слишком было все хорошо, так обычно в жизни не бывает.  Но тем ни менее, весь день прошел у него в ожидании вечера. Вечер отдыха на второй праздничный день начинался в 19 часов, и к самому его началу лейтенант был уже в зале. Глазами он постоянно искал свою вчерашнюю знакомую. Но ее пока не было. Постепенно начала вкрадываться в сердце тревога: а вдруг она сегодня не придет? А завтра он улетит, и все ...

Танцующих в зале становилось все больше. Вадиму не хотелось просто слоняться по залу в ожидании подруги. Он один или два танца станцевал со своими бывшими постоянными партнершами, но это не доставило ему никакого удовольствия. Для себя решил: если она не придет еще полчаса - уйду с вечера совсем.  Это намеченное время для него тянулось очень долго. И вот, наконец, в толпе входящих увидел знакомую фигурку. Сердце подпрыгнуло от радости, но он дал себе успокоиться и внешне не подавать виду, что он так увлечен. Спустя некоторое время она появилась среди подруг. Вадим подошел к ней, поздоровался. Глаза ее радостно блеснули, и ему показалось, что она искренне рада их встрече. Сомнения отступили. Сегодня не было “перцофки”, но она все же была с ним. Весело кружились они в танцах. Танец за танцем, танец за танцем они танцевали вместе, и, казалось, им не было никакого дела до всех окружающих. Только иногда Вадим отпускал ее потанцевать с кем-нибудь другим. При  этом ревниво оценивал своего возможного соперника.

Последний танец они были вместе, вместе и ушли из клуба. Снова они бродили по ночному городку, шурша опавшими листьями. Посидели недолго на скамье около теперь уже опустевшего и темного клуба. Теперь поцелуи были чаще, но  такие же нежные и скромные. Но здесь впервые у них случилась размолвка. За прошедший день  Антонина, а так звали его новую   знакомую, очевидно, уже успела навести справки о нем. Ей, конечно же, доложили, что он до командировки встречался  с Тамарой. Об этом она и сказала своему парню, упрекая его в непостоянстве. А молва донесла до нее, что он чуть ли не собирался жениться, а теперь, вернувшись, даже не подходит к ней.

-    Бог с тобой, о какой женитьбе могла идти речь? Я  не только ничего ей не обещал, но мы даже ни разу не целовались. Да, мы встречались, вместе ходили в кино, гуляли. Ну и что? Сразу жениться?

-    Если встречаешься с девушкой, она на что-то надеется, тратит на тебя время. Кроме того, весь уже городок знает, что она встречается с таким-то парнем. А он погулял-погулял с ней – и в кусты. Так не делается. Откуда я знаю, ты сегодня встречаешься со мной, а завтра переметнешься к ней, или еще к кому-нибудь. 
            -  Когда девушка нравится парню, он ни за что не переметнется к другой. А если не нравится, то только ради общественного мнения он не будет продолжать с ней встречаться.
-  Но, чтобы при этом не страдали другие.
-  Какие тут могут быть страдания? Страдания были бы, если бы он обещал жениться, а не женился. А так она могла себе вообразить что угодно. Можешь у нее сама спросить, шла ли у нас хоть когда-нибудь речь о женитьбе. Что за гарнизон! Стоит только раз пройтись с девушкой – все, уже жених!

Девушка потихоньку успокоилась и сменила гнев на милость. Он ее обнял, прижал к себе. Так они сидели на скамейке, пока не почувствовали, что начинают замерзать.

-       Ты знаешь, я завтра должен лететь в командировку в Новосибирск.
               - Надолго?
               - Наверное, на месяц. За это время ты успеешь забыть меня.

Девушка отрицательно покачала головой. За этот ответ он поощрил ее нежным поцелуем.

               - Что тебе привезти из командировки?
               - Я больше всего люблю конфеты «Тузик».
               - Хорошо. Я запомнил. А что еще?
               - Я даже не знаю, сам поскорее возвращайся. Я буду скучать по тебе.
               - И никакой Котяра не уведет тебя?
               - Да ну, что в нем хорошего?  Трепач.
               - Не скажи, девчонки так и липнут к нему.
               - Только не я.

             Они встали со скамейки и потихоньку пошли по направлению к ее дому. Расставаться никак не хотелось. Прощались долго, ведь предстояла разлука почти на месяц.

На следующее утро Вадим прибыл на построение готовый к убытию в Новосибирск. В строевом отделе были выписаны все документы, оставалось ждать только команды на вылет. Но команды не было. То ли не было распоряжения из Москвы, то ли не были готовы самолеты для приемки. В ожидании вылета прошел весь день, а команда так и не поступила. Готовность перенесли на следующее утро. Это обстоятельство больше всех обрадовало Вадима. Еще один вечер он мог провести со своей милой Тонечкой.

С помощью Галки Фроловой, сестры своего друга, он вызвал ее на свидание. Она примчалась, как на крыльях. Он чувствовал, что она искренне рада тому, что он не улетел. Они провели вместе чудный вечер. И снова долго прощались перед долгой разлукой. На следующий день все повторилось сначала. Весь день прождали вылета, а вечером он снова помчался на свидание. И снова был чудесный вечер вдвоем. На этот раз, наученный опытом, он договорился с ней, чтобы ждала его к 7 часам вечера на условленном месте. Если не будет его к назначенному времени, значит улетел. Не улетел он и на следующий день. Так продолжалось всю неделю. Каждый вечер они прощались на целый месяц, а встречались на следующий день. На седьмой раз, когда они были уже почти уверенны, что и сегодня встретятся вечером, он на свидание не пришел. Поступила, наконец, команда на вылет, и он улетел.

    
Глава 74 Домой к любимой

    Декабрьский день близился к концу. Где-то там за густыми облаками солнце клонилось к горизонту. Но все равно, на земле его не было видно. Небо скрывали густые серые облака, от чего сумерки казались еще гуще. Из этой серой пелены облаков вынырнул транспортный самолет ЛИ-2 с голубым номером 05, и произвел посадку на аэродроме Омска. Он привез группу сопровождения. Они догнали четверку истребителей СУ-9, которые 4 часа назад вылетели из аэродрома Толмачево под Новосибирском. Этот путь до Омска они проделали за 45 минут, тогда как транспортному самолету понадобилось для этого 2,5 часа.

Здесь на аэродроме в Омске группе сопровождения предстояло дождаться еще одну четверку истребителей, которые должны будут вылететь из заводского аэродрома Новосибирска,  с тем, чтобы гнать дальше все 8 самолетов до Севаслейки.

Разминая затекшие от долгого пути ноги, технический состав выходил из самолета. Делали это они не торопясь, так как, судя по быстро наступающей темноте, сегодня ожидать четверку уже не придется.

На подошедший тягач грузили чехлы и прочее техническое имущество. Предстояло еще заправить прилетевшие самолеты и зачехлить их на ночь. Завтра, если позволит погода, будет перелет. Следующей точкой у них будет Свердловск (ныне Екатеренбург).

Истребители стояли в одном из карманов аэродрома довольно плохо очищенной от снега. Летчики зарулили сюда, бросили самолеты как попало, едва только зарыв фонари. У встречающих самолеты техников не было специальных водил для буксировки истребителей, поэтому они их оставили в таком же положении, как они остановились после выключения двигателей.

Прилетевшие техники сразу же занялись своим делом. Пока техники самолетов по очереди заправляли баки от огромного топливозаправщика ТЗ-22, техник по авиаоборудованию старший лейтенант Челубеев снимал аккумуляторы для отправки их на зарядную. Потом все вместе, навалившись, ставили самолеты в один ряд, зачехляли их. Работу закончили, когда на аэродроме было совсем темно. На стоянке освещения не было, но благодаря вдалеке хорошо освещенному зданию аэровокзала, белому снегу и отражению света огромного города от облаков, полной темноты не было.

Тягач подвез технический состав к гостинице для перелетных экипажей. В огромной комнате стояло, по крайней мере, около 20 коек. 6 из них уже были заняты экипажем ЛИ-2. Техсостав распределился по койкам. Вадиму досталось место у окна. Мороз был небольшой, и от окна почти не дуло. В комнате было тепло, и даже жарко. «Хорошо, что у окна, можно будет высушить портянки на батарее, утром они будут сухие и теплые» – подумал Вадим. На перелет он выбрал наиболее удобный вид обуви – сапоги. Большие  валенки с галошами он оставил в ЛИ-2.

Измученные длинным рабочим днем и перелетом, техники после ужина сразу стали занимать горизонтальное положение. Через час они почти все уже спали, несмотря на то, что по новосибирскому времени, к которому они привыкли, было всего 9 часов вечера, а здесь, в Омске, и того меньше, всего только 8.

Засыпая Вадим подумал о том, что сегодня 3 декабря. И если завтра они не улетят, то застрянут здесь на несколько дней. Завтра 4 декабря, короткий день накануне праздника Дня Конституции, а  6-го суббота. Как правило, в субботу после праздника перелеты не проводятся. 7-ое - воскресенье. В лучшем случае, если будет погода, удастся улететь только 8-го к обеду.

Так оно и получилось. Почти весь следующий день они готовили к вылету четверку истребителей и ждали самолеты из Новосибирска. Но те не прилетели. К часу дня объявили, что на сегодня перелетам отбой. На улице потеплело, пошел небольшой мокрый снежок, и Челубеев решил аккумуляторы с самолетов не снимать.

Во время обеда объявили неприятную новость: во время праздников столовая работать не будет. Командировочные должны будут перейти «на подножный корм», т.е. питаться за свой счет где придется. Это сообщение привело в уныние весь технический состав. Командировка практически уже закончилась, деньги у многих были на исходе, за месяц командировки они солидно поистратились. А ведь худо-бедно 3 дня нужно будет где-то питаться.

У Вадима деньги были, но ему очень не хотелось их зря расходовать. Рядом был огромный город, который когда-то даже был столицей Сибири.

В Вадиме жила постоянная страсть к познанию нового, ему очень хотелось как можно больше узнать о новых (для себя) городах, увидеть их самостоятельно, побродить по их достопримечательным местам. Ему показалось символическим то, что накануне именно этой командировки он посмотрел фильм «Золотой эшелон». Там все события происходили в Омске зимой. И сейчас была зима, и был Омск. Впереди его ждали 3 дня  отдыха и безделья. В первую очередь, конечно, нужно хорошо выспаться, а потом – в город. Целыми днями валяться на кровати и сидеть в гостинице, он, конечно, не собирался.

Омск ему понравился. С удовольствием бродил по его заснеженным улицам, любуясь его строениями сохранившимися с дореволюционных времен. И, конечно, он не мог отказать себе в посещении театра. По-прежнему театр был для него всегда храмом культуры, совершенно другим миром, сказочным и чудесным. Его тянуло к себе даже не столько содержание спектакля, сколько  сама обстановка театра, атмосфера чего-то возвышенного и прекрасного. Билеты он достал на оперу Леско «Манон». Опера ему не очень понравилась, но возвращался он домой, в гостиницу в приподнятом настроении.

Так прошло 2 дня. На третий день он уже никуда не поехал, остался в гостинице. Вечером голод заставил-таки его отправиться на поиски еды. Здесь, на аэродроме можно было поесть только в ресторане аэропорта.

В сопровождении двух своих друзей Гешки Фролова и Сережки Пузанова  отправился в ресторан. Три доблестных офицера в авиационной форме заняли столик. Им подали меню на 6 страницах, где были перечислены блюда и закуски на русском, английском, немецком и китайском языках. Читая меню, они шутили: как будем выбирать: по правилу правой или левой руки? Это когда правой рукой закрывают колонку цен, а выбирают понравившиеся блюда, или левой закрывают меню, а смотрят только на цены. Пришлось выбирать по правилу левой руки, денег у них было крайне ограниченно. Из самых дешевых блюд были только утиные яйца, по 2 штуки на порцию за 4 рубля. (Для сравнения стоимость технического пайка в сутки составлял 63 копейки).

Официант вежливо улыбался, принимая такой заказ, но вслух ничего не сказал. Еще они позволили себе по стакану чая.

Возвращались домой они уже в пургу. Дул сильный ветер, который почти валил с ног, и в лицо лепил мокрый снег. Постепенно снег становился все  суше и колючей. Они едва дотащились до своей гостиницы. Засыпая, Вадим слышал, как за стеной бушует стихия.

К утру все изменилось. Ветер не утих, но небо очистилось, снег прекратился, и ударил мороз. Сразу 38 градусов. Чтобы противостоять такому холоду местная котельная старалась вовсю. Батареи накалились настолько, что лед на стеклах растаял, и вода потекла по подоконнику на батарею, на портянки Вадима. Проснувшись,  он обнаружил, что они совсем мокрые, а на улице страшный мороз. Выйти с такими ногами на мороз в сапогах, значит сразу же отморозить ноги. Кое-как чем-то обмотал ноги и помчался к транспортному самолету за своими валенками.

Вчерашний снег завалил весь аэродром. Экипаж Ли-2 уже расчищал снег около своего самолета. Вадим ринулся к своему рюкзаку с валенками. «Калоши мне сейчас ни к чему», - подумал Вадим и попытался их снять. Они не поддавались. Тогда он потянул сильнее. И резиновая калоша на таком морозе переломилась, как стеклянная. Пришлось долго поплясать в валенках, пока ноги в них не отогрелись. Но в технической куртке на ватине при морозе под 40 градусов и ветре 15 метров в секунду чувствовал себя словно в  майке. Казалось, что мороз и ветер пробирают тебя насквозь.

Стоянка истребителей была завалена снегом по самые крылья. На фюзеляжах и фонарях красовались огромные шапки снега. Техники очищали самолеты и готовили их к вылету. И тут оказалось, что на одном из самолетов в прошлый раз забыли выключить аккумулятор. За четверо суток он, конечно, разрядился до нуля.

Челубеев быстренько схватил его и потащил на зарядную. Там он попросил механика  дать аккумулятору ток побольше, чтобы зарядить его поскорее.

 Пока готовили самолеты к вылету, на газике подъехал подполковник Беликов, руководитель полетов, и сообщил, что четверка уже вылетела из Новосибирска. Минут через сорок они будут уже здесь.

Не успели еще закончить с подготовкой этих самолетов, как над аэродромом пронеслась первая пара. После пурги аэродром не успели еще полностью очистить. Чистой была только ВПП, рулежки оставались засыпанные снегом. КПМки успели проделать на них небольшие проходы. Рулить, конечно, истребителю по таким рулежкам было нельзя. И вот садится первый. Заканчивается пробег, и он останавливается у самого края ВПП перед рулежной дорожкой. Двигатель выключается. Садится второй. Видя, что на полосе еще не убрали первый самолет, тормозит резко, и «разувает» самолет, т.е. рвет обе покрышки. Выключает двигатель, и по инерции докатывается до первого. Останавливается рядом с первым. Полоса занята, принимать больше никого нельзя. В воздухе на кругу носятся вторая пара  истребителей, ИЛ-18  из Москвы, 2 или 3 пассажирских    ЛИ-2.

Старший техник группы техсостава дает команду Вадиму: «Бери водило и убери их с полосы».  У них в распоряжении никакого транспорта, кроме пожарной машины нет. Вадим цепляет водило к пожарной машине и мчится прямо по ВПП, не спросив ни у кого разрешения. Мчится на бешеной скорости, понимая, что от него сейчас зависит,  сколько времени остальные самолеты будут в воздухе. Если для транспортных самолетов вопрос остатка топлива решающей роли сейчас не играет, то у истребителей топливо на пределе.

Пожарная машина подлетает к только что приземлившимся  истребителям. Летчики уже из них вылезли и топчутся рядом. Вадим отцепляет водило и подводит его к первому самолету. Но, увы, зацепить самолет нечем. От бешеной гонки они растеряли все штыри, которыми водило и тросы крепятся к самолету во время буксировки.

- Давай монтировку, - кричит он водителю. Тот достает из инструмента монтировку, и они быстро цепляют водило к передней стойке. К основным стойкам прицепить троса нечем. Рискуя вырвать переднюю стойку, тащат с помощью пожарной машины самолет на рулежку. Оттащили метров на 20 от полосы и взялись за второй. Со вторым хуже. Резина стесана на обоих основных шасси. Самолет плохо двигается, кажется, что еще немного и передняя стойка шасси вырвется. Наконец, хвост второго самолета уходит с полосы. Руководитель полетов принимает решение сажать вторую пару истребителей. Топливо у них на исходе. Садится первым ведущий. На пробеге у него глохнет двигатель, закончилось топливо. У ведомого двигатель глохнет, как только он касается полосы. По инерции они катятся и останавливаются на месте, где только что стояла первая пара. Теперь нужно Вадиму убирать с полосы и эти. Пока он цеплял водило к второму самолету, к нему на помощь подъехали техники на тягачах и с водилами. Три самолета потащили на стоянку, а одному пришлось менять резину здесь же на месте. Тяжелая это работа, да еще на таком морозе. Морозный ветер обжигал щеки, дубил пальцы рук даже в перчатках и рукавицах, от чего руки переставали слушаться и требовались громадные усилия, чтобы выполнять простую повседневную работу. Казалось, что даже мозг замерзает, и хочется только одного – где-нибудь отогреться. Но об этом нельзя было и подумать. Зимой световой  день короток. Нужно успеть подготовить вновь прилетевшие самолеты, чтобы отправить всю восьмерку дальше.

Техники носились от самолета к самолету, что-то кричали охрипшими от мороза голосами. Летчики торопили их. Разрешение на перелет уже получено, нужно уже вылетать, иначе стемнеет, и вылет им прикроют.

Челубеев мчится на тягаче на зарядную за аккумулятором. И тут солдат механик зарядной сообщает неприятную новость: от большого зарядного тока полопались банки аккумулятора. Аккумулятор вышел из строя, лететь без аккумулятора нельзя. Если, к примеру, в воздухе откажет двигатель, то летчик даже не сможет сообщить об этом на землю. Не полетит один самолет, значит, не полетит пара. И, если даже вместо пары полетит тройка, все равно, нужно будет оставаться всей группе с отставшим самолетом. И когда теперь привезут новый аккумулятор? Так небрежность одного человека нарушает планы целой группы. Если бы техник самолета, когда закрывал кабину, посмотрел, выключено ли все, этого бы не произошло. А теперь нужно было принимать какое-то решение.

С поникшей головой Челубеев возвращается на стоянку и докладывает о случившемся капитану Дудкину, старшему группы. Тот, посоветовавшись с летчиком майором Ручиным, принимает решение: выпустить самолет без аккумулятора. Оба идут на огромный риск.

На место вышедшего из строя аккумулятора положили записку для встречающего самолеты технического состава на аэродроме в Свердловске. Написали так,  мол и так, получилась неувязочка. Вы нас, мол, извините, и не обижайтесь. Пришлось так выйти из положения.

И каково же было удивление встречающих техников, когда в сумерках на зарулившем на стоянку самолете после выключения двигателя погасли  все бортовые огни и все в кабине. Но записка объяснила все. Перелеты не сорвали, но риск был огромный. Через два дня группа возвратилась в  Севаслейку. Вернулся и Вадим, так ждавший этого возвращения, чтобы скорее встретиться со своей любимой Тонечкой.


Глава 75 Встреча Нового года

Новый 1960 год Вадим встречал с Антониной. В то время она работала в клубе офицеров руководителем танцевального коллектива. В штате клуба такой должности не было, поэтому она числилась руководителем оркестра народных инструментов. Несколько лет занятий при театре оперы и балета в Куйбышеве и участие в балетных спектаклях в составе артистов миманса, дали ей возможность получить хорошую подготовку и знания в области хореографии. Во всяком случае, более подготовленных специалистов в этой области в гарнизоне не было. В ее задачу входило организация работы танцевального коллектива и подготовка танцев к каждому праздничному концерту. В танцевальный коллектив, в основном, входили солдаты и девушки – дочери офицеров гарнизона. Иногда участие в танцах принимали и молодые офицеры. Владимир Попов и Валерий Верхоланцев были частыми ее партнерами в танцевальных номерах.

На Новый год она, как работница клуба, должна была быть на новогоднем вечере Снегурочкой.  Тут уж ничего нельзя было поделать. Обычно новогодний вечер отдыха военнослужащих и их семей начинался часов в 8. Молодежь танцевала, играла в игры и викторины вокруг елки.  А к половине двенадцатого почти все разбегались по домам встречать Новый год за столом с фужером шампанского. Зал почти пустел. Оставались только те, кому некуда были идти и, в основном, девушки из деревни, кому до дома было слишком далеко. К часу, к половине второго уже изрядно подогретая публика возвращалась в клуб. Теперь среди молодежи можно было увидеть офицеров постарше и их жен . Они веселились наравне с молодежью.

Отметить Новый год Вадим с Антониной решили  в кругу друзей.  Собраться решили у молодой пары Коротковых. Они уже имели небольшую комнатку в домике на две семьи. Компания состояла из 5 или 6 пар. Хозяева позаботились о закусках, а гости закупили выпивку. Последней оказалось более чем достаточно. Среди большого количества водки  была и 56-ти градусная. С тех пор Вадим больше никогда не видел такой. Вся компания шумно веселилась в клубе до половины двенадцатого. Вадим в нарушение всех правил весь вечер танцевал со Снегурочкой, и только иногда отпускал ее к Деду Морозу, когда это нужно было по сценарию. Костюм Антонина взяла из клубного гардероба. В этом костюме она была великолепна, словно настоящая Снегурочка из царства Берендея.  Сделан костюм был ярко, но примитивно.  Низ голубого длинного платья был оторочен руликом ваты. Вата постоянно цеплялась к брюкам танцующих с ней партнеров. Так у Вадима, который пришел на вечер в синей парадной форме, все брюки внизу были белыми от ваты.

После одиннадцати зал начал постепенно пустеть. Все бежали к своим столам. Вскоре ушла и их компания. Снегурочка не могла покинуть свое рабочее место, а Вадим не хотел уходить без нее. Так и встретили они бой Курантов в клубе офицеров. После поздравления на минуту выключили свет, чтобы дать возможность влюбленным спокойно поцеловаться.

Через некоторое время, когда зал стал снова заполняться веселящейся разгоряченной публикой, Вадим «украл» Снегурочку. Одевшись, они побежали праздновать Новый год в свою компанию. Их шумно встретили, заставили выпить «штрафную». Веселье продолжалось. Все были уже хорошо навеселе, шумно разговаривали, громко звучала музыка. К ним уже несколько раз заходила соседка с просьбой меньше шуметь, т.к. за стеной спал грудной ребенок. Молодежь возмущалась: «Чего это она? Ведь Новый год! Подумаешь, уснет ребенок, если спать захочет».

Вадим за столом сидел рядом с Антониной, и то и дело подливал ей и себе в бокал вначале шампанское, а затем и водку. Они шепотом говорили друг другу тосты и пили, пили, пили. Пили много, но почти совсем не пьянели. Компания же, начавшая раньше с проводов старого года, уже дошла до кондиции. Пары разбрелись по разным углам и уже никого не стесняясь тискались и целовались. А наши молодые все еще сидели за столом и пили. Когда закончилась обыкновенная водка, они стали пить 56-ти градусную, не пьянея и не замечая ее вкуса. Они не замечали ничего вокруг себе. После каждого тоста украдкой целовались. Но окружающим не было дела до них. Каждая пара занималась только собой. По своей наивности Вадим даже не обратил внимания на то, что Воробей со своей подругой на диване пытались заняться любовью. Об этом ему через несколько дней рассказала Антонина.

Что потом произошло, Вадим помнил плохо. Был уже четвертый час ночи, когда ему внезапно  резко захотелось спать. Ему стало ничего не мило. Усталость и сон навалились на него с такой силой, что он не мог ничего поделать с собой. Голова соображала плохо. Он решил для себя так: пусть Антонина пока здесь посидит, а он сходит в общежитие, благо оно всего в двух шагах ходьбы отсюда, часок поспит, а потом вернется свежий, как огурчик. Как он оказался в своей комнате, как он лег спать, он не помнил. На следующий день он обнаружил, что все-таки будильник он завел на 5 часов.

Проснулся он от того, что кто-то грубо дергал его за плечо. Это был Коротков. «Вставай, одевайся, иди, Антонина на тебя обиделась, что ты бросил ее одну», - говорил он сонному Вадиму.

Через несколько минут они были уже в квартире Короткова. Гости все помятые, сонные прощались с хозяевами. Антонина немного поворчала на Вадима, но сильно не обиделась. Он проводил ее домой и отправился досыпать. Проснувшись уже в средине дня, он стал вспоминать то, что было вечером. Ему стало стыдно за свой поступок. Как он мог так поступить?! Бросить девушку одну в такой компании, а самому отправиться спать! Но Антонина его простила, возможно, она сама не очень хорошо помнила события той ночи. Для себя же он сделал хороший урок: в компании с девушкой нельзя столько пить, нужно держать себя в руках и отвечать не только за себя, но и за девушку, с которой пришел. Вечером 1-го января снова в клубе были танцы. Елка все еще стояла, но такого веселья, как прошлой ночью, уже не было.


Глава 76  Роман продолжается

После встречи Нового года роман Вадима с Антониной бурно продолжался. Теперь они буквально дня не могли пробыть друг без друга. Встречались по вечерам после работы.  Антонина работала по-прежнему в клубе офицеров. На этот раз к Дню Советской Армии она вместе с техником самолета из второго полка Владимиром Поповым готовила мексиканский танец. Музыку для него они взяли из недавно вышедшего на экраны фильма «Карнавальная ночь». Для танца приготовили яркие красивые костюмы. Шли интенсивные репетиции.  Вадим немного ревновал ее к Владимиру. Подруга так часто и так много говорила о нем, как он хорошо движется, хорошо танцует. Вадиму казалось, что он и сам не хуже мог бы  это делать.

И вот танец, наконец, готов. На праздничном вечере они успешно выступили. Это был триумф. Публика гарнизона не была избалована  такими яркими номерами. Обычно концерт состоял из обязательного хора, монтажа, песенных групп и вокальных номеров. Иногда включали в него художественное чтение, и уж очень редко, какой-нибудь солдатский танец. А этот зажигательный танец, под такую ритмичную мексиканскую музыку, да еще в ярких костюмах, произвел настоящий фурор. Публика несколько раз вызывала их на бис, а затем на поклон.

Вадим, сидя в партере, с замиранием сердца смотрел, как танцует его любимая девушка. Сердце его наполнялось гордостью: та, которой все любуются, - моя. После концерта они решили увековечить память об этом танце на фотографии. Но для этого нужны были условия. Решили, что в один из рабочих дней Вадим потихоньку убежит с работы, и у нее дома они устроят съемки. Та к и сделали.

К тому времени в полк пришли новые штаты и группу капитана Гусева, в которой служил Вадим, сократили вдвое.  Осталось там только четыре офицера. Под сокращение попал и Вадим. Его перевели в группу обслуживания во вторую эскадрилью. Начальником группы был старший лейтенант Самодуров.  Вадиму еще со стажировки не нравилась служба в эскадрильи в группе обслуживания, он больше люби работать в ТЭЧ. Там все-таки работа в помещении, работа с техникой, с приборами. Поиск неисправностей – всегда это творческая работа. И, к тому же, рабочий день регламентирован, есть свои четкие обязанности. Здесь же, в группе обслуживания почти целый день на воздухе. В день полетов 2 часа активно поработал, а потом, когда они уже начались, буквально не знаешь, куда себя девать. К летчикам, когда они возвращаются с задания, подходит за замечаниями сам начальник группы, а ты, словно здесь и совсем не нужен. 6 часов длятся полеты, потом еще помогаешь ставить самолеты на стоянку, зимой чистишь снег. Такая тупая работа ему была не по душе. Вначале этот перевод в эскадрилью его очень угнетал, а потом он нашел в этом свои преимущества.  Иногда его Самодуров посылал в III зону, откуда самолеты взлетали. Там находилась часть технического состава эскадрильи. Остальные находились во II зоне, где самолеты заправлялись. Там летчики выходили из самолетов и давали свои замечания техническому составу по работе авиационной техники в полете. В  III зоне, в основном, нужны были техники самолетов, которые выпускали эти самолеты. Специалисты других служб практически там были не нужны. Но Самодуров посылал туда Вадима, чтобы он не крутился у него под ногами.

В III  зоне стартовый домик был небольшим и плохо оборудованным. Технический состав ютился в двух небольших комнатках. Одну занимали техники, другую – солдаты-механики. В прокуренном насквозь помещении комнаты техников стоял большой стол и несколько деревянных лавок. Лавки стояли у стола и вдоль стен. За столом постоянно техники, сменяя друг друга, «гоняли козла».  Остальные сидели на лавках у стен, ожидая прибытия самолетов со второй зоны. В морозные дни в домик набивалось столько народа,  что не только сесть, но и приткнуться было негде. Это все очень не нравилось Вадиму. Но вскоре он понял, что в III зоне ему практически делать нечего. Можно уйти на несколько   часов, и о тебе никто даже и не вспомнит. Этим он иногда и пользовался.

И вот в один из таких летных  дней он сам напросился у начальника группы в III зону. Тот с удовольствием его отпустил. А Вадим, забежал в общежитие, переоделся, прихватил с собой фотоаппарат и отправился к Антонине. Жила она вместе с отцом, матерью и младшим братом Василием в деревянном домике по улице Пилотов. Семья занимала небольшую двухкомнатную квартиру. Одна комната служила сразу кухней и столовой, во второй же комнате была спальня. В тот день Антонина дома была одна. Отец был на службе, брат в школе, а мать уехала в районный центр Кулебаки по своим делам на весь день.  И вся квартира теперь была в полном распоряжении молодых.

Вадим начал устанавливать свою осветительную аппаратуру, а она одеваться в свой танцевальный наряд. Когда было все готово, началась съемка. Сделали несколько эффектных кадров в мексиканском наряде, затем Антонина меняла платья, наряды и съемка продолжалась. Так они в течение двух часов отсняли всю пленку.

Обстановка чужой квартиры как-то подавляла Вадима. За все время съемок они обменялись всего двумя-тремя мимолетными поцелуями. У него и в мыслях не было воспользоваться тем, что они были одни в квартире. Ему очень нравилась эта небольшая, такая стройная и аккуратная девушка, почти еще девочка. Он готов был ее на руках носить, ласкать, лелеять, оберегать. Вадим был просто без ума от нее, но ни о чем больше не допускал и мысли.

И вот, пленка, наконец, закончилась. Отснят последний кадр. Нужно возвращаться на полеты. Вадим взглянул на часы. Они и сами не заметили, как вместе провели более трех часов.

Когда Вадим вернулся на аэродром, начальник группы все-таки заметил его отсутствие. Но Вадим как-то безразлично отнесся к его замечанию.  Главное дело было сделано. Но зато и теперь, спустя много лет, в куче семейных фотографий до сих пор хранятся фотографии тех лет, где изображена эта прекрасная юная девушка в мексиканском наряде, ставшая впоследствии его женой.

Все свободное время они проводили вместе. Молодые не пропускали ни одного фильма, ни одних танцев. Особенно танцев. Если ему доставалось дежурство в выходные дни, то для него это было целой трагедией, потому что он пропускал танцы. Но все-таки большую часть времени они проводили на свежем воздухе. Домой к ней он не ходил. Семья держала ее в строгости. Родители считали так: приводить в дом  молодого человека, значит его «привичать». Само это слово там Вадим услышал впервые.  Смысл его он сразу понял. Привичать – значит, принимать, приучать, приручать, одним словом – принимать жениха. Их можно было понять. В условиях гарнизона парню достаточно было пройтись по улице под руку с девушкой – уже разговоры о ней: «они встречаются».  А если он ходит к ней домой – жди свадьбы. Поэтому семья таких разговоров не хотела. И, к тому же, Вадима они не особенно жаловали. На примете у них был другой. Дочери прочили в женихи Геннадия Жукова, сына офицера этого же гарнизона, летчика, уже капитана. Она ему очень нравилась, он пытался за ней ухаживать. Самой же  Антонине Геннадий не нравился. Он был небольшого роста и старше ее. Но ее родители считали, что он очень удачная партия для их дочери. Выйти за летчика замуж, это было престижно. Это значит получить сразу более высокий статус в жизни гарнизона. Это уже гарантированный более высокий оклад,  гарантированная квартира, успешное продвижение мужа по службе, питание мужа в летной столовой, преимущество в определении детей в детский садик и пр. Короче говоря, сразу попадаешь в привилегированный слой общества. Естественно, всем родителям хочется, чтобы их дети в жизни устроивались как можно лучше. Но они не задумывались о том, какому риску подвергают свою жизнь летчики, и за что даются им такие привилегии. И как себя чувствуют жены, когда мужья их на полетах, как они их ждут, и как они волнуются за них. На них ведь страшно смотреть, когда хоронят очередного летчика. А хоронили не так уж редко. Часто  родители, выдавая дочь за летчика, думали: «Не все же бьются. А если разобьется, то все равно, дети будут обеспечены”. Но Антонина так не думала. Она встречалась с Вадимом, потому что он ей нравился. До ее матери доходили слухи, что дочь встречается с техником из первого полка, и она упрекала дочь, что она «опять ходит с этим длинным техником». Но дочь была непреклонна. По-прежнему бегала она с ним на свидания. Им хотелось больше проводить время только вдвоем, чтобы им никто не мешал. И такое место они вскоре нашли. За водоемом, у самого леса была открытая беседка с колоннами и скамейками. Зимой по вечерам на водоем никто не ходил, и здесь можно было хорошо скрываться от посторонних глаз. Они даже про себя прозвали это место: «улица Счастливая, дом номер 1».

К этому времени они уже объяснились в любви, и теперь мечтали о будущей совместной жизни. Но когда это произойдет, они пока себе даже и не представляли. Каждый из них понимал, что им нужно еще учиться. Она только что окончила школу, и сделала неудачную попытку поступить в Горьковский университет на филологический факультет, и сейчас готовилась повторить попытку. Он же, получив в училище  только среднее техническое образование, мечтал о высшем, и готовился к поступлению в академию.

Вадим о своих отношениях с Антониной написал своим родителям. И его отец во время очередной командировки в Москву решил навестить сына, и познакомиться с его девушкой и ее родителями. Произошло это в марте месяце. Отец заехал всего на два дня. За это время он успел осмотреть городок, где служил его сын, и навестить родителей Антонины. Встретили они его очень тепло и гостеприимно. Они долго беседовали,  а потом было застолье. Обе стороны остались очень довольны друг другом. Аркадию Исааковичу очень понравилась Антонина и ее родители. Нужно отметить, что каждый из них, если это было нужно, умел показать себя с самой наилучшей стороны. К концу вечера все родители говорили о молодых, как о будущей супружеской паре. Но они сходились на том, что, как ему, так и ей, еще нужно было учиться и определяться в жизни. Поэтому о времени свадьбы даже и приблизительно не упоминалось. “Пусть погуляют вместе, повстречаются, а там будет видно”, - было их общее мнение.  Провожать Аркадия Исааковича до автобуса на Навашино пошли все вместе. Снова щелкал фотоаппарат, фиксируя на память эту первую историческую встречу. Отец уехал и, судя по письмам матери, остался доволен будущей невестой сына.

Молодые продолжали встречаться, как и прежде. Домой к Антонине Вадим по-прежнему не заходил. Ко дню Советской Армии Антонина подарила Вадиму праздничный парфюмерный набор “Голубой ларец”. Вадим же сбился с ног в поисках подарка ей к 8-му Марта. Ему хотелось подарить ей что-нибудь необыкновенное, чтобы порадовало ее по-настоящему.
Он уже обошел все известные ему магазины во всей округе. Попутно ему удалось купить для матери удобные демисезонные ботинки.  По гарнизону поползли слухи, что Вадим уже для своей девушки покупает такие дорогие подарки. Тут уж мол, свадьбы не миновать. Наконец, в одном сельмаге ему удалось встретить вещь, которая, по его мнению, должна была ей понравиться.

Это был туалетный ларец, искусстно сделанный из органического стекла с откидным зеркалом сверху. Красивый и удобный. И он, действительно не ошибся. Эта вещь ей понравилась очень.  И вот уже много лет она находится в их доме. Зеркало давно отлетело, передняя ручка тоже, а ларец все еще служит для хранения туалетных украшений, вначале матери, потом старшей дочери, а затем и младшей.
Пришла весна, снег стал таять, у водоема стало сыро и неуютно. Тогда они сменили адрес. Теперь они стали встречаться на открытой летней эстраде солдатского клуба.  Сцена летней эстрады была закрыта с трех сторон и над головой была какая никакая, но все таки крыша. Это было удобно во время дождя или весеннего снега. В углу стояла удобная деревянная лестница. На ней уютно устраивалась девушка, а он стоял перед ней, расстегнув шинель, обнимая ее и согревая своим теплом. Они могли часами так стоять, целоваться и даже ни о чем не разговаривая.

С приходом весны вновь начались его командировки. Полк принимал самолеты сразу с двух заводов: Новосибирского имени Чкалова и  летно-испытательного аэродрома московского завода,, которого находился в Луховицах.  Была создана группа для приемки самолетов.  В нее вошел и Вадим. Руководство инженерно-авиационной службы полка пользовалось тем, что Вадим знал оборудование сразу по двум специальностям: по радио и РЛО. Поэтому его посылали одного вместо двух специалистов.

Засидевшись в Севастлейке полгода, Вадим с удовольствием полетел в первую командировку. Они жили и принимали самолеты в Луховицах, небольшом подмосковном  городке километрах в ста от столицы. В субботу и воскресенье можно было свободно ездить на электричке в Москву. А это же так чудесно. Вышел, сел на электричку, и через каких-то два часа ты в Москве. Для любого провинциала Москва является огромным магнитом, который постоянно притягивает к себе. Здесь было все, о чем только может мечтать человек.  И прекрасные товары, которых не достанешь в провинции ни за какие деньги, и театры, и кинотеатры. Свою жажду к театрам Вадим сохранил еще с училища. Когда его на втором курсе избрали в комсомольский комитет роты, то ему поручили культурно-массовый сектор.  Ему приходилось заниматься распространением билетов в театры и концертные залы Харькова. Вадим составлял списки желающих посетить спектакли, заказывал билеты, а потом их распространял. Деньги за билеты и нереализованные билеты сдавал обратно. Таким образом, он всегда имел доступ к билетам в театры. А театров в Харькове было не так уж много: Театр Оперы и Балета имени Лысенко, где все оперы шли на украинском языке, украинский Драматический театр имени Ивана Франко, русский Драматический театр имени Пушкина и Театр Музыкальной комедии.

Большинство ребят из роты не знали украинского языка, поэтому чаще всего они ходили в русский театр имени Пушкина и театр Музыкальной  комедии. Случалось так, что в училище объявлялся карантин, и все увольнения запрещались. Но этот запрет не распространялся на, так называемые, культпоходы в театры. Несмотря на карантин, курсантов, заранее приобревших билеты в театр, отпускали в город. Это стало своеобразной лазейкой. Ребята просто покупали себе увольнения, приобретая самые дешевые билеты. В театр они не шли, а гуляли в увольнении просто по своему усмотрению.

И так Вадим, снабжая всю роту театральными билетами, сам пристрастился к театрам. Теперь он уже не пропускал ни одной новой постановки. Особенно он любил, как и все ребята, оперетту. За последние полтора года учебы он не пропустил ни одной оперетты, ни одной новой премьеры. Иногда доходило до того, что в воскресенье, когда увольнение давалось только до 10 вечера, и, естественно, после спектакля он не успевал к поверке, он все-таки брал дешевый билет в оперетту, чтобы посмотреть хотя бы одно или два действия. Оперетта всегда давала ему чувство праздника души. 

И теперь в каждом большом городе он видел, в первую очередь, культурный центр, где можно посещать театры. Попав в провинцию, он больше всего тяготился отсутствием центров культуры, которыми являются театры. И поэтому ничего не было удивительного в том, что при первом же посещении Москвы из Луховиц, он в тот же вечер отправился в театр. И не важно было, что после спектакля пришлось домой добираться на последней электричке, а потом еще 4 километра топать пешком до общежития. Удовольствие, полученное от посещения театра, вполне компенсировало все неудобства.

Командировочная жизнь вскоре ему наскучила. Дел на аэродроме было не особенно много. Обычно после завтрака шли на аэродром, где в ангаре их ждал подготовленный рабочими к приемке самолет. Они не спеша осматривали его, проверяли работу оборудования, записывали замечания. На этом в этот день их работа заканчивалась. На следующий день они проверяли устранение недостатков и, если следующий самолет  был готов, осматривали его. Но это было так не всегда. Иногда по 2-3 дня самолетов на приемку не предоставляли. В среднем, их работа на аэродроме занимала 3-4 час. Они “дотягивали” время до обеда, а после обеда шли в гостиницу. В Луховицах делать было нечего, а в Москву среди недели не поедешь. Скука и тоска. Он уже успел соскучиться по своей милой девушке, которая тоже с нетерпением ждала его возвращения. К счастью, командировка была не долгой. Через три недели он вернулся. Теперь влюбленные встречались ежедневно и буквально не отходили друг от друга.

Внезапно Антонина начала поговаривать о том, что должна будет уехать в Куйбышев, где жили ее дедушка и бабушка, чтобы готовиться к поступлению в институт. Вадим понимал, что, если он ее сейчас отпустит, то потеряет навсегда. А этого он не мог никак допустить. Нужно было что-то решать. Единственным способом удержать ее здесь могла быть только женитьба.  Но морально к этому он сейчас не был готов. И, насколько он был информирован, родители ее были против того, чтобы их дочь сейчас выходила замуж.
 Передышка была короткой, снова последовала командировка, но, к счастью, на этот раз менее продолжительная. Отсутствовал он всего неделю. И снова встречи, и снова все настойчивее разговоры о том, что она уедет.  Теперь это обстоятельство не давало ему покоя ни дома, ни в командировке. А командрировки не прекращались. 7-10 дней в Луховицах, неделю дома, а затем снова в командировку.
И вот в очередной приезд домой он все-таки решился. Встретились они, как обычно вечером и отправились на свое новое место – на летнюю эстраду. И там в тот вечер они решили, что больше расставаться не будут, что с сегодняшнего дня они становятся мужем и женой. А случилось это 25 апреля 1960 года. И с тех пор они отмечают день своей свадьбы именно в этот день, несмотря на то, что оформили они свой брак неделей позже.

На следующий день Вадим снова улетел в командировку и вернулся только тридцатого апреля. Впереди их ждали два дня первомайских праздников. Эти два дня они собирались провести вместе. Теперь они считали себя уже мужем и женой. Оформить свой брак они смогут только 3-го после праздников. Конечно, родители Антонины были против этого брака. Но решение молодых было непреклонно. Зарегистрировать свой брак они решили тайно. Но так или иначе, вместе они должны быть всю жизнь.

В этот день накануне праздника Вадим купил 3 бутылки шампанского, чтобы им было чем отметить праздники где-нибудь на природе. Вечером они встретились и, как всегда, на торжественном собрании, посвященному 1 Мая,  и праздничном концерте были вместе. Расстались в тот вечер уже довольно поздно, каждый ушел спать к себе домой.


Глава  77 1-ое мая 1960 года
               
  Утром 1-го мая Вадим проснулся, как обычно, в восемь. До торжественного построения и парада оставалось еще более двух часов. Он не спеша поднялся, привел себя в порядок, надел парадную форму и отправился в столовую. Завтрак был праздничным, но кушать особенно не хотелось. Вышел из столовой, взглянул на часы. Еще 40 минут до построения. Решил прогуляться по городку. Городок накануне праздника украсили знаменами на домах, плакатами и транспарантами на главной улице. Всюду навели идеальный порядок. Было как-то тихо и торжественно. Городок замер в ожидании праздника.

И  вдруг эту утреннюю тишину взорвал вой сирен. Это было что-то серьезное. Никто бы не решился перед парадом объявлять учебную тревогу. Вадим взглянул на часы. Было 9-37. Что делать? Бежать к месту сбора в парадной форме, или забежать в общежитие, переодеться и взять тревожный чемодан? Раздумья длились секунды. Выбрал последнее. Сирены продолжали надрывно выть. Быстро влетел в свою комнату в общежитие, на ходу сбрасывая парадную форму, и быстро переоблачился в полевую. Пятиминутный вой сирен еще не прекратился, когда Вадим со своим тревожным чемоданом мчался  к штабу. Через несколько минут у штаба собрался весь полк.  Технический состав отправили готовить самолеты, а летный состав на автобусе уехал надевать высотное снаряжение в летный домик. Группе приемки, в которую входи Вадим, дали команду готовиться к вылету в Луховицы, где уже были приняты несколько самолетов.

Да, это было что-то серьезное. Впервые Вадим испытал чувство настоящего воина, готовящегося к настоящему делу, для которого он был призван. До этого всегда тревоги были учебными или проверочными. И все в них было как-то понарошку.  Главное, нужно было показать вид боеготовности. Были в них и определенные условности, ракеты вешали учебные, условия упрощались. Если бы пришлось вести настоящие боевые действия, то такая боеготовность не выдержала бы никакой критики. Но сегодня все было по-другому. Чувствовалось, что это все настоящее, и люди относились к этому с полной ответственностью.

Группу приемки на автобусе отвезли к транспортному самолету Ли-2. Его экипаж уже заканчивал подготовку самолета к вылету. Ждали только, когда подвезут ракеты. Группе поставили задачу: вместе с 4-мя летчиками убыть на аэродром Луховицы, там подготовить к вылету принятые самолеты, подвесить на них ракеты и посадить летчиков в готовность.

Просочились слухи, что нарушена воздушная граница СССР, по нарушителю стреляли, но сбить не смогли, и он летит вглубь страны. Кто он? Разведчик, или атомный бомбардировщик? Пока это было неизвестно.

Вот подошла к самолету машина с ракетами. Технический состав вместе с экипажем быстро погрузили ящики в самолет. В числе прибывших с ракетами специалистов техпозиции Вадим увидел своего близкого друга Гешку Фролова.  На клочке бумаги быстро написал записку Антонине: “Если удобно, забери в общежитии 3 бутылки шампанского. Что бы ни случилось, помни, мы с тобой уже муж и жена.” Отдал записку Фролову и попросил передать ей сегодня же.

Ракеты загружены, экипаж занял свои рабочие места, пассажиры тоже. Запускаются двигатели. Сейчас самолет вырулит, и они полетят выполнять боевое задание. У Вадима настроение было какое-то приподнятое и торжественное, словно ему лично поручили защищать Родину.

Двигатели прогреты, но самолет стоит на месте. Проходит пять минут, но команды на выруливание нет. Еще долгих пять минут, а самолет все на месте. Вдруг моторы резко умолкли. Экипаж вместе со старшим из пилотов выходит из пилотской кабины : “Отбой! Нарушителя сбили.”

Да, это было 1 мая 1960 года. Ранним утром полковник Пауэрс, летчик Военно-воздушных сил США вылетел из аэродрома в Турции на самолете U-2, высотном самолете-разведчике и на большой высоте пересек  Государственную границу Советского Союза. Его обнаружили радиолокаторы ПВО. Он летел на высоте около 20 000 метров, и его там тогда не могли достать самолеты-перехватчики, стоящие на вооружении.  Самолеты Су-9 только-только поступали на вооружение, но на боевом дежурстве еще не стояли.

Нарушитель спокойно пересек республики Средней Азии и приближался к Уралу. Его задачей была пройти через весь Советский Союз до Норвегии, где и произвести посадку. Попутно разведывательная аппаратура, установленная на самолете, фиксировала все советские радары.

В боевую готовность была приведена вся ПВО страны. В районе Свердловска (ныне Екатеринбурга) была поднята очередная пара истребителей МИГ-19 с ракетами. Но достать они его не смогли. Тогда принимается решение поднять один истребитель Су-9 из севаслейской четверки, которая “застряла” на праздники на промежуточном аэродроме.  Четверку новеньких самолетов перегоняли из Новосибирска в Севаслейку. На перехвать подняли севаслейского летчика майора Ментюкова, перегонявшего самолеты. Никакого вооружения на самолете не было. У летчика даже не было высотного снаряжения. Подняли его в том виде, в каком он перегонял самолет. Истребитель, быстро набирая высоту, понесся вслед нарушителю. Скорость самолета-разведчика на той высоте была около 800 километров в час. Истребителю, чтобы забраться на такую высоту, нужно было разогнаться до скорости 2,1М (более 2 500 км/ч). Скорость сближения у них превышала 1700 км/час. Ментюков по команде с земли включил радиолокатор и увидел на экране впереди себя цель. Доложил: “Цель наблюдаю. Мои действия?”

Земля, как в рот воды набрала. Он повторил свой вопрос. А на земле все решали, что делать дальше. Вооружения на самолете нет, высотного снаряжения тоже. Пока они решали, истребитель на огромной скорости пронесся мимо разведчика. Летчик выключил форсаж и “провалился” до высоты 16 000 м. Наконец, на земле приняли решение навести его снова, и летчику выполнить воздушный таран. Это было явное убийство. Что значит столкновение самолетов на скорости более 1700 километров в час? Если бы это произошло, от них осталась бы только пыль.  Даже при самом благоприятном исходе, малейшая разгерметизация кабины (что вполне вероятно при таране) привела бы к гибели летчика без высотного снаряжения.

Летчик это прекрасно понимал и попросил позаботиться о семье.  Не знаю, думал ли об этом летчик в тот момент, или нет, но, когда ему дали команду на повторный заход и включение форсажа, он доложил, что форсаж не включается. Ему ничего не оставалось другого, как вернуться на свой аэродром. Об этом общественности стало известно только спустя почти сорок лет.

И ничего удивительного не было в том, что такой перехват не состоялся. В то время ни расчеты командных пунктов, ни летчики не были готовы к перехватам малоскоростных высотных целей. Министерство авиационной промышленности получило срочный заказ – создать высотный самолет, который мог бы имитировать американский самолет-разведчик U-2 . Он должен был летать на высоте более 20 000 м. Использовать его должны были в качестве цели для тренировки летного состава в перехватах высотных целей. Так был создан уникальный самолет Як-25РВ. При небольшом облегченном фюзеляже размером с МиГ-15 размах прямого крыла его составлял более 25 метров.  Технический состав тут же его окрестил «летающий шлагбаум». При рулении или буксировке по аэродрому ему едва хватало ширины рулежки. По мнению летчиков, пилотировать его на высоте было чрезвычайно сложно. На высоте 20 000 м и скорости 850 км/час наступали ограничения по двигателям, а на скорости 820 км/час он уже  «сыпался», т.е. терял высоту, поэтому РУДы (ручка управления двигателями) приходилось постоянно двигать  буквально  по миллиметру.

Вскоре эти самолеты появились в Центре. Летный и технический состав быстро их освоил. Командующий авиацией ПВО Маршал авиации Савицкий Е.В. устроил проверку частям авиации ПВО западных округов. По его команде этот самолет в качестве учебной цели пролетел вдоль западной границы СССР от Кольского полуострова до Крыма. И никто его так перехватить и не смог. Этому пришлось учить летный состав и расчеты командных пунктов еще несколько месяцев.

А Пауэрс продолжал лететь дальше. Скоро он уже выйдет из зоны ответственности Уральского округа ПВО. Куда он направится дальше? Может быть прямо на Москву? А по всей стране советские люди, ни о чем не подозревая, празднуют 1 Мая. Тогда Москва принимает решение: сбить нарушителя зенитной ракетой класса “земля-воздух”. На Урале в штабе ПВО творится неразбериха. Авиация и ракетчики не могут найти общего решения. Нет у них никакой согласованности. Производится пуск первой ракеты. Цель введена неправильно. В ее зону попадают наши два истребителя МИГ-19, поднятых ранее. Самолеты сбиты, летчики погибли. Об этом узнает общественность только много лет спустя. А нарушитель все летит. Производится второй пуск. Наконец-то, ракета достигла нарушителя. Самолет развалился, летчик покинул самолет без катапульты. Катапульта была заминирована, и летчик об этом догадывался. Благополучно спустился он на парашюте, где его и тут же взяли.

Но об этом всем Вадим узнает позже. А тогда, утром 1-го мая жизнь преподнесла ему первое испытание, проверку для новой, только что родившейся семьи.

По всем каналам Войскам ПВО дали команду “Отбой”. Команда дошла и до Учебного центра. Тревоге был дан отбой. Все начали приводить в исходное состояние. Парад частей Севаслейского гарнизона в тот день был сорван. Жизнь в гарнизоне постепенно входила в свое обычное русло.

Получилось так, что записку Вадима Гена сумел доставить адресату раньше, чем ее успел перехватить Вадим. Он попытался это сделать, но не успел, ему не хотелось зря беспокоить свою молодую жену. Вскоре за запиской явился и он сам. Домой к Антонине он не ходил. Там был он только один раз, когда ее фотографировал во время полетов. Связь  с ней он поддерживал через Галку Фролову, сестру Гешки. На этот раз ему пришлось ее еще раз побеспокоить.

С Антониной они встретились, как и было условленно заранее, и отправились в лес. Почему они тогда выбрали этот маршрут, Вадиму уже не вспомнить. Путь их лежал мимо гарнизонной свалки.  В семейном альбоме хранится фотография, на которой он стоит, дурачась, с цветком под вывеской “Свалка мусора и нечистот”.    
   
В лесу они выбрали чудесную поляну, вдали от всех и устроили там пикник. Они пили шампанское, закусывали его конфетами, целовались. Казалось, что счастливее их нет никого на свете. Быстро забылись утренние тревоги и волнения. В лесу провели они весь день. Разошлись только к вечеру, чтобы успеть собраться на танцы.  Праздничный танцевальный вечер прошел, как обычно. Следующий день  2-го мая они провели снова вместе. Они условились, что завтра, 3-го мая в 10 часов встретятся у мостика по дороге в деревню и поидут оформлять свой брак в сельсовет. В этой округе только там можно было зарегистрировать брак. Сельсовет выполнял функции ЗАГСа.

Это событие они постарались скрыть ото всех. Не хотелось до поры до времени тревожить ее родителей, чтобы они не помешали им осуществить задуманное.

Ночь со 2-го на 3-е мая Вадим спал плохо. Мысли не давали ему покоя. Он еще и еще раз взвешивал все, правильно ли он поступает.

Да, он любил эту милую и хорошую девушку, как еще никого не любил в своей жизни. И он понимал, что если сейчас он не жениться на ней, то он может ее потерять. Она уедет в свой Куйбышев, и они могут уже больше не встретиться. Были сомнения и другого рода: не слишком ли рано обзаводиться семьей? Жизнь еще не устроена. Нет еще ни квартиры, ни должного образования. Нужно еще учиться и делать карьеру. Да и успел или он еще нагуляться …
А, впрочем, кто ему еще нужен? Ведь все равно, лучше этой милой и такой дорогой Тонечки ему не найти. Да, если бы они  расстались, то забыть о ней он не смог бы никогда.

Мысли беспорядочно путались, и чтобы что-то окончательно решить, он сел за бумагу и стал записывать свои ощущения и мысли. Он  писал:

 “2 мая 1960 г. 0-40. Вот уже прошло 1-ое Мая и наступило 2-ое. Что же, это прошел праздник, можно сказать, последний холостяцкий праздник. Вернее, уже полухолостяцкий. День был совсем необычный: тревога, прощанье, записка, возвращение, “необитаемый остров”, весенний бал.

Да и стоит ли искать кого-то другого? Единственное, что сейчас беспокоит меня, это ссора с ее родителями, то, что они не согласны.

Не рано ли я женюсь? – Не знаю. По-моему – нет. Испугался трудностей? Нужно быть мужчиной. Да, наступает ответственный период в моей жизни. Люблю ли я ее? Да, бесспорно.

Завтра я уже стану женатым человеком. Готов ли я к этому? Эх, пусть Судьба сама решит! А пока – вперед, к ней навстречу.

Прощай холостяцкая жизнь!
А жизнь-то намного сложнее, чем я считал...”
Завтра я окончательно прощусь с холостяцкой жизнью. Что я чувствую? Какую-то внутреннюю тревогу . Что же мне нужно? Лучше, чем Тоня я не найду.»

Когда он положил ручку, ему внезапно в голову пришла новая мысль: а что если она завтра не придет? Все, тогда он послезавтра  уезжает в командировку, и больше к ней и не подойдет. Такого позора он больше не переживет.


Глава 78 Бракосочетание в деревне

Серый хмурый рассвет осветил комнату, где лежал на кровати лейтенант с открытыми глазами, глядя в потолок и о чем-то напряженно думая. Он даже не заметил, как пролетела ночь. Нужно было подниматься. Начиналась новая трудовая неделя. На построение идти не нужно. Он числился в группе приемки и был в распоряжении главного инженера центра полковника Буркина, и выполнял его распоряжения. Полк уже улетел в Красноводск, а лейтенант остался  пока выполнять поручения главного инженера. Просто требовалось после завтрака позвонить полковнику и получить от него указания, чем сегодня заниматься. Скорее всего, просто придется быть с ним на связи.

После завтрака и до 10 часов он буквально не находил себе места. Только одна мысль его сейчас беспокоила: придет или не придет? Для себя он уже все решил. Никаких сомнений больше не может быть, он твердо решил жениться.

В условленном месте он оказался  минут за 10 до назначенного срока. Все мысли были об одном: только бы пришла. Стрелки часов, словно приклеенные, замерли на месте. Время тянулось очень медленно. Наконец, большая стрелка соизволила доползти до цифры 12. Из-за поворота показалась знакомая фигурка. Вздох облегчения вырвался из груди лейтенанта. Сердце радостно подпрыгнуло: пришла! Он еще раз критически оглядел фигурку приближающейся девушки. Это ведь будет моя жена. Теперь уже на всю жизнь. Правильно ли он сделал свой выбор? Ведь не в его правилах что-то потом исправлять в своей жизни.  Готов ли он всю жизнь прожить с этой женщиной? Готов ли он родить и воспитать вместе с ней совместных детей?  Эти внезапно возникшие вопросы посыпались вдруг на него, словно из рога изобилия. Почему они не приходили ему в голову ночью, когда он все взвешивал и решал? Если были  сомнения, нужно было их развеять раньше.  Сейчас уже поздно. Решение уже принято.

Антонина подошла поближе.  Он внимательно посмотрел ей в лицо. Сегодня она была бледнее, чем обычно. Под глазами были легкие тени, которые даже косметикой не удалось скрыть. Очевидно, волнение перед этим решающим шагом в ее жизни сделали и ей эту ночь беспокойной. 

Вадим сделал несколько шагов ей навстречу.

- Привет. Как ты?
- Ничего.
- Паспорт взяла?
- Да. Мать прятала, но я нашла.
- Молодец. Как ночь спала?
- Плохо. А ты как?
- Я тоже почти не спал. Ну, пошли?
- Пошли.

Они прошли по гарнизону до проходной, а потом дальше по деревне до сельсовета. Когда они шли, им казалось, что их никто не видел. Подошли к дому сельсовета. Он располагался в большой деревенской избе, очень бедно обставленной.  Кроме нескольких деревянных столов, стульев да полок и плакатов на стенах, в помещении ничего больше не было. Встретила их молодая женщина, почти их ровесница, также по-местному сильно окающая. Они сказали ей, что хотят зарегистрировать свой брак. Служащая попросила у них паспорта, достала с полки журнал регистрации актов гражданского состояния, обыкновенную амбарную книгу и вписала туда их фамилии. Вадим попросил в графе «Дата вступления в брак» указать 25 апреля, т.е. тот день, когда они для себя решили, что они уже стали мужем и женой. Служащая не соглашалась, т.к. сведения за апрель она уже передала в район.  С большим трудом нашли компромиссное решение: указать дату вступления в брак 25 апреля, а дату регистрации брака 3 мая 1960 года.

Это нестандартное решение выбило служащую из колеи. Она даже не поздравила молодых. Они просто поставили свои подписи в журнале, и вышли на улицу. Теперь они уже муж и жена официально, по всем законам.

К своему удивлению, на пороге сельсовета их встретили друзья Вадима Гешка Фролов и Жечка Павлов с цветными надувными шариками. Ничего другого друзья придумать не могли, цветов в то время в Севастлейке достать было просто невозможно. Вадим никому не рассказывал о своих намерениях. Как они догадались, это одному Богу было известно. Но, так или иначе, это было приятно. Ребята сделали несколько снимков молодых.

Молодожены вернулись в гарнизон, и разошлись по своим делам в разные стороны. Свою первую ночь, уже как муж и жена, они решили провести в лесу. Встретились они вечером и отправились за водоем в небольшой шалаш, который Вадим успел построить до конца дня.

Горел костер, освещая яркими языками пламени молодоженов. В этом было что-то древнее и языческое. Ночь, темные силуэты кустов и деревьев, пламя костра освещает фигуры мужчины и женщины. Они пьют вино, жарят мясо на костре. А потом была сказочная ночь любви. В эту ночь они впервые познали  друг друга. До самого утра им так и не удалось уснуть. Утром сонные, с большими синяками вокруг глаз вернулись в гарнизон. Вадим ушел в общежитие спать, а Антонина пошла домой. Как отнеслись дома к ее отсутствию всю ночь, Вадим так и не узнал.  Но, во всяком случае, ни в этот день, ни в последующие несколько дней, будущая теща пока еще не узнала, что ее дочь уже вышла замуж.

Теперь по вечерам свою законную супругу Вадим вызывал на свидание с помощью той же Галки Фроловой. Так продолжалось несколько дней. Затем Вадим улетел снова в командировку в Луховицы на неделю. Впервые он там себя почувствовал женатым человеком. Это было какое-то новое странное ощущение. Вокруг него на заводе ходили девушки и молодые женщины. Но теперь для него словно существовал запрет на общение с ними. Раньше, когда он был еще холостяком, любая девушка или молодая женщина могла стать объектом его внимания. А теперь, когда он был уже женат, для него должна была существовать во всем мире только одна женщина – его жена. Было немножко жалко расставаться с холостяцкими привилегиями. Хотя он и  раньше почти не замечал этих женщин вокруг, но было как-то обидно, что теперь они совсем должны перестать существовать для него.

Словно учитывая его пожелания, судьба давала ему возможность плавно привыкать к семейной жизни, т.е. переходить от состояния холостяка к состоянию  женатого человека. Он жил по-прежнему в общежитии и ходил на свидание со своей женой по вечерам. Так продолжалось почти две недели, до тех пор, пока в один из вечеров, когда он, как всегда, подошел к забору дома на улице Пилотов, и стал ждать Антонину, на крыльце дома появилась ее мать Мария Яковлевна.

- Ну, чего ты там стоишь, зятек, заходи уж в дом.

Вадим понял, что тайное уже стало явным. Слухи просочились, и родители узнали о случившемся. Смущаясь, он вошел в дом своих новых родственников. Чувствовал себя он крайне неуютно.

Теща пожурила их, но не слишком строго, за то,  что они сделали «не по-людски». Очевидно,  весь заряд пришелся еще раньше на Антонину.  Хозяйка приготовила ужин и пригласила всех к столу. Вадиму запомнилось первое угощение тещи. Это была вареная вермишель, перемешанная с яйцами.

После ужина родители отправились в клуб в кино, оставив молодых дома одних. Перед уходом Мария Яковлевна постелила им в комнате постель. Теперь Вадиму предстояло впервые в постели спать со своей женой. И отправились они в кровать еще задолго до прихода родителей. Как было приятно держать в своих объятиях любимого человека, чувствуя его  рядом, нежно обнимая и прижимая к себе. Но за всю свою жизнь Вадиму никогда не приходилось спать еще с кем-то. Он долго не мог уснуть. Слышал, как родители вернулись из кино, как они тихо разговаривали между собой. Молодая супруга давно уже мирно спала, доверчиво положив голову на плечо мужа. Во сне она постоянно прижималась к нему, а он, стараясь ее не беспокоить, все дальше отодвигался на край кровати к самой стенке. В конце концов, он вскоре оказался на жесткой раме кровати с панцирной сеткой. Так без сна, боясь ее потревожить, он и провел остаток ночи. Утром после завтрака отправился досыпать в свое общежитие. Продолжалось так это еще несколько дней. Чувствовал себя он ужасно неудобно в доме жены. К счастью, он проводил там только ночи, постепенно привыкая к своей новой роли.

Теща потребовала, чтобы грязное белье, которое он прежде отдавал в стирку дежурным по гостинице, теперь приносил для стирки домой. Для нее это было, как само собой разумеющееся, а для него это стало новым источником для смущения.

Но вот это неустойчивое состояние было нарушено новой командировкой Вадима. На сей раз послали его на приемку восьмерки истребителей в Новосибирск на завод имени Чкалова. Принятые самолеты они должны были потом перегнать в Красноводск, где уже там был почти весь полк. Затем по плану они должны были вернуться  в Севаслейку и продолжить приемку самолетов из Луховиц.

Вадим считал, что командировка будет недолгой, что максимум через три  недели он вернется. Молодые супруги расставаясь, еще не знали, что расстаются надолго. Медовый месяц растягивался на все лето.

Перед отлетом все свои вещи из общежития перенес в дом Антонины. В Новосибирск он улетел во второй половине мая. Май в Сибири в то лето был холодным, серым и дождливым. Группа приемка на Чкаловском заводе попала сразу в другие условия. Если в Луховицах они могли не спеша осматривать по одному самолету в день, особенно не напрягаясь, то здесь военпред требовал от них напряженной работы, иногда даже и по две смены кряду. Вадима это устраивало, ему хотелось побыстрее закончить работу и вернуться домой. Он уже очень скучал по своей молодой красавице жене. И в начале июня все самолеты были приняты. Ждали только команду на перелет. И перелет начался.


Глава 79 Красноводск

Самолет подошел к Красноводску на большой высоте. Четыре часа полета были позади. Из иллюминатора правого борта было видно море. Оно хорошо просматривалось среди коричнево-желтых скал и песка побережья. На этом фоне оно казалось темно-синим с зеленоватым оттенком.

Началось снижение. Хорошо стал виден Красноводский залив и город, растянувшийся вдоль залива. День был абсолютно безоблачный, и все прекрасно просматривалось на многие десятки километров вокруг. Только дымка от труб нефтеперегонного завода стелилась над городом.

Для Вадима это был конечный пункт его командировки. Задача, поставленная главным инженером Учебного центра, группой была выполнена.  Они получили в Новосибирске восьмерку самолетов Су-9 и перегнали в Красноводск. Пять часов назад вся восьмерка взлетела из аэродрома Карши, и уже давно сидела в Красноводске. Группа сопровождения на своем Ли-2 только сейчас “дочухала” сюда.

Сегодня же, в субботу, или, в крайнем случае, в понедельник группа вернется назад в Севаслейку, где Вадима ждала молодая жена, с которой он за последние полтора месяца после их женитьбы вместе был не более недели. Медовый месяц растягивался. Он очень скучал по ней, и буквально считал часы, когда он вернется домой. Последняя командировка длилась уже около месяца.

Самолет заходил на посадку со стороны моря. Промелькнула под крылом прибрежная полоса, низко проплыли под колесами шасси невысокие прибрежные горы, и впереди открылось поле аэродрома. Самолет слегка тряхнуло, и он плавно побежал по взлетно-посадочной полосе. Моторы сбавили обороты и самолет зарулил на стоянку, где уже стояли истребители. Шум двигателей наконец-то стих, из пилотской кабины вышел борттехник с чехлами и заглушками и распахнул входной люк. В фюзеляж самолета, скользившего более четырех часов по высотной прохладе, ворвался нестерпимый среднеазиатский зной.

Прилетевшие разминали ноги после длительного сидения на одном месте и нехотя выходили из самолета. Первое впечатление было такое, как будто бы твое лицо или все тело сразу сунули в горячую духовку. Тело мгновенно покрылось потом. Все начали стягивать с себя лишнюю одежду.

Со всех сторон потянулись к самолету севаслейские техники. Это всегда было событие, когда прилетает самолет из родных мест. И неважно, прилетел ли он прямо из дому или перед этим еще месяц где-то кружил в командировке. Многие были уже здесь с конца апреля, т.е. уже два месяца не были дома, и прилетевший самолет из дому нес надежду получить какую-то весточку, узнать какую-нибудь новость из родных мест. Поэтому люди всегда с надеждой тянулись к самолету, прилетевшему из родного аэродрома. А там сейчас шел ремонт взлетно-посадочной полосы и рулежек.

За это время полк, и в том числе родная эскадрилья Вадима, перелетела  в Красноводск, и уже два месяца выполнял боевую задачу по обеспечению практических стрельб  летчиками боевых полков авиации ПВО страны.

Техники подходили к прибывшему самолету в стихийно сложившейся тогда форме одежды: до пояса раздетые, в комбинезонных брюках, закатанных до колена, в парусиновых шлемах с плотными солнцезащитными очками. В этих условиях ничего лучшего придумать было нельзя. Днем столбик термометра поднимался до 40о, а то и выше, ночью же не опускался ниже 30-31оС. В этих условиях рубашка тут же липла к телу, а о том, чтобы надевать майки, и подумать было нельзя. Поэтому носили только комбинезонную куртку, чаще всего в руках, и надевали ее только на полетах, да и то, когда подходили к самолету. Это требовал инженер и техника безопасности. Облегающий парусиновый шлем и темные солнцезащитные очки защищали голову и глаза не только от палящего солнца, но и от песка и мелких камней, которые поднимал в воздух и гнал с большой скоростью постоянно дующий с юга ветер, который здесь называли  “афганец”.

Чтобы можно было хоть как-то работать в этих условиях, люди снимали себя максимальное количество одежды. Южное солнце безжалостно уже опалило их кожу. За это время они уже успели настолько загореть, что казались уже почти неграми. От постоянного ношения шлема и очков на лице появилась белая маска. Лоб и пространство вокруг глаз, которые были защищены шлемом и очками, оставались белые, а все остальное загорало до неузнаваемости.

Вадим по-доброму позавидовал загару своих товарищей. Особенно загорел Джан. Он и так был по своей природе смуглым, а южное солнце сделало его настоящим африканцем. Вадиму же в этом году еще не пришлось загорать. Первая половина мая в Севаслейке была холодной и пасмурной, а месяц, проведенный в командировке в Новосибирске, не располагал к загару ни по времени, ни по погоде.  Когда, выйдя из самолета, он сбросил с себя рубашку и майку, белизна его кожи поразила всех. На фоне загоревших друзей он казался совсем белоснежной.

Друзья истинно радовались его прилету. Но больше всех обрадовался его начальник группы - старший лейтенант Самодуров. А обрадовался он потому, что у него появилась возможность удрать из этого ада, уехать в отпуск. И он возможности этой не упустил. Сколько ни пытался Вадим доказывать ему, что он находится в распоряжении главного инженера центра, но ни он, ни инженер его эскадрильи и слушать его не хотели. Здесь командуем мы - отвечали ему. И Самодуров за несколько часов оформился в отпуск и к вечеру на этом же самолете улетел в Севаслейку, оставив Вадима командовать группой обслуживания.

Вадим к этому не был готов. Такой поворот судьбы был для него настоящим ударом. Он надеялся, что через сутки, максимум через двое попадет в объятия молодой любимой жены. А судьба приподнесла ему вот такой сюрприз. Это было только средина июня, а полк пробудет в командировке, по крайней мере, до осени не менее, а значит вернуться домой раньше этого времени шансов у него мало. Но делать было нечего. Приказ есть приказ, его нужно выполнять. Он только успел написать короткое письмо жене и передать с улетающим бортом.

Полк разместился в Демократическом городке. Точнее сказать, там разместили только офицеров и сверхсрочнослужащих, солдаты жили в казармах рядом с аэродромом.  Демократическим городок  называли потому, что он был специально выстроен для офицеров, прилетающих на стрельбы из Стран Народной Демократии. Этот городок - несколько двухэтажных зданий гостиничного типа, столовая, клуб, магазин и ряд хозяйственных построек, обнесенных невысоким глиняным забором, располагался от города на противоположной стороне аэродрома. Он представлял собой маленький микрорайон среди пустыни в нескольких километрах от аэродрома. Все передвижения по аэродрому, в город и в Демократический городок производились на автобусах и тягачах. Как правило, летный состав возили на автобусах, технический же состав довольствовался тягачами.

На таком же зеленом запыленном автобусе привезли и Вадима в этот городок, и поселили на освободившееся место его начальника. В комнате кроме него жили еще пять офицеров.

Полк продолжал жить по московскому времени, хотя местное время опережало его на два часа. И это давало себя знать. Как на настоящем Юге сумерки были короткими, и ночь наступала почти мгновенно. В 8 часов вечера по московскому времени здесь была уже глубокая ночь.

Для вновь прибывшего сегодняшний день был тяжелый, ранний подъем, подготовка самолетов к вылету, четырехчасовый перелет, снова подготовка самолетов и снова перелет, были утомительными, и поэтому вечером Вадим свалился рано. Его соседи по комнате еще играли в карты, но это ему не мешало, уснул он как убитый. Проснулся через несколько часов. Было жарко и душно. Несмотря на то, что окна были открыты, через густую запыленную сетку движения воздуха практически не было. Вечером, когда он ложился спать, мельком взглянул на термометр. Он показывал ровно 30оС. Сейчас, спустя три часа, прохладнее не стало. Поднялся, подошел к окну. Воздух был неподвижен, сетки не пропускали его совсем. Но и без них было невозможно. Днем тучи мух, роящихся у наружного туалета  и мусорных ящиков, несмотря даже на все сетки, проникали в здание. Липучки, подвешенные на потолке у лампочки, были черны от налепившихся на них мух. Эти подлые твари, как только рассветало, начинали приставать к спящим.

Хотелось пить, подошел к столу, налил из графина воды в стакан. Вода была теплой и тягучей, словно с мылом. Вышел в коридор, прошлепал босыми ногами в умывальник. Вода из крана текла тонкой струйкой и была такой же теплой и невкусной. Своей питьевой воды в Красноводске не было, ее возили танкерами из Баку или гнали по трубам 100 километров из Джебела.

Вернулся в комнату, и прихватив с собой простыню, снова поплелся в умывальник, намочил простыню под краном и, завернувшись в нее, попытался уснуть. Влажная простыня немножко охлаждала тело, что позволило ему снова задремать на какое-то время. Примерно через час проснулся, простыня уже высохла, и при каждом движении хрустела, словно бумажная. Снова пришлось ее мочить, и только к утру удалось забыться в тревожном сне на несколько часов.

Следующий день 12 июня был воскресенье. Когда в комнате все поднялись в 7 часов, солнце было уже высоко, день был ясным и чистым. Кстати говоря, здесь каждый день был ясным и чистым с самого утра.

Молодые офицеры собрались в город после завтрака. Джан предложил Вадиму поехать вместе с ними. Он и Витька Забелин вместе со своими знакомыми девушками собрались кататься на лодке по заливу. Все равно, было делать нечего, и Вадим с удовольствием согласился. Ему хотелось скорее узнать южный город и искупаться в Каспийском море.


Глава 80 Знакомство с городом

Зеленый автобус увез всех желающих в город. От Демократического городка дорога вначале шла по пустыне к аэродрому, потом, огибая его, повернула к ряду невысоких гор к ущелью, и сквозь него выходила к городу. Это ущелье почему-то очень облюбовали кинематографисты. Каждые 3-5 лет здесь можно было увидеть съемочные группы с кинокамерами и осветителями. Последний фильм, который здесь снимали, был “Сорок первый”. Вадим, увлеченный разговором с ребятами, почти не смотрел на дорогу. Ребята наперебой рассказывали ему последние новости.

Автобус, пропетляв по ущелью, вырвался на простор, оставив позади горы. Перед взором Вадима открылась панорама города вместе с заливом. Внизу от  подножья гор и до самого моря лежал город, выжженый южным солнцем и овеянный морскими ветрами. Большие здания, в основном,  были сложены из крупных серых блоков из местного песчаника, здания поменьше - из ракушечника. И до новостроек дошла современная мода - дома начали строить из крупных белых панелей. Но в условиях постоянной пыли они вскоре приобретали такой же безрадостный серый цвет. Деревьев в городе было мало, из пород преобладала белая акация и карагач. Каждое дерево поливали индивидуально, а у гарнизонного дома офицеров на всех деревьях весели бирки с фамилией солдата, который его поливает.

Большинство жителей города ходили в европейской одежде, но на улицах, и особенно в районе базара, можно было встретить людей, одетых в национальную туркменскую одежду, в которой преобладали красный и синий цвета.

Автобус подкатил к гарнизонному дому офицеров. Название это было бы слишком громким для полувросшего в гору одноэтажного здания, скорее напоминающего барак, чем культурное заведение. Рядом с ним были огороженная решетчатым забором танцплощадка и летний кинотеатр. Несмотря на всю его внешнюю непривлекательность, это было излюбленное место для женского населения города. Сюда по выходным собирались местные красавицы в надежде познакомиться с военными. А военные здесь были представлены не только авиацией, но связистами и моряками Каспийской флотилии.

Приехавшие на автобусе молодые офицеры планировали сюда заглянуть вечером, чтобы достойно завершить выходной день. Джан и Виктор Забелин здесь же познакомились с девушками, к которым они сейчас направлялись.

Дальше они поехали городским автобусом. Запыленный, с открытыми всеми окнами и люками автобус ЛАЗ подкатил к остановке. Ходили автобусы здесь редко, и на остановках собиралось много народа. Ребятам удалось втиснуться в этот жаркий, переполненный автобус. Жара подступала отовсюду: и из распахнутых окон, и через верхние стекла, солнце палило, и жар отдавали тесно стоящие в проходе тела пассажиров.

Вадим еще не успел привыкнуть к этой жаре и очень тяжело ее переносил. Постоянно хотелось пить, но много пить было нельзя. Стоило только выпить стакан газировки или перекисшего кваса, как пот тут же струями бежал по груди, шее, спине.

Девушки жили в одном доме недалеко от набережной, где располагалась лодочная станция. Они уже ждали ребят, собравшись у одной из подруг. Попив холодного морса из холодильника, компания пешком направилась к морю.

Хотя солнце по-прежнему жгло, у моря было значительно легче переносить этот зной. Свежий ветерок с моря обдувал кожу, и здесь дышалось легче и свободнее.


Глава 81 Морская прогулка

Лодку напрокат удалось взять без всяких проблем. Один из ребят оставил удостоверение личности офицера и заплатил за 3 часа проката. Веселая компания отчалила от пирса на морскую прогулку. Девушки рядышком сидели на корме, а ребята по очереди гребли.  Лодка уходила все дальше и дальше от берега. Еще до посадки в лодку все переоделись и остались в одних купальных костюмах, подставляя солнцу свои молодые здоровые тела. Все, кроме Вадима, успели уже хорошо загореть, и их бронзовые тела с шоколадным оттенком блестели на солнце, когда они, зачерпнув морской воды за бортом, смачивали свою кожу, чтобы хоть как-нибудь ее охладить. Влажная кожа на ветру давала приятное ощущение прохлады, хотя вода в заливе была куда теплее комнатной, эдак градусов 26-28.

Дошла очередь грести и Вадиму. Он с удовольствием погружал большие упругие весла в зеленоватую воду и, играя мускулами, гнал лодку все дальше от берега. Сидя лицом к девушкам, он невольно разглядывал их. Ничего особенного, простушки. На таких он даже не обратил бы никакого внимания. Невольно он сравнивал их со своей женой-красавицей. Без всякой натяжки можно было сказать, что он женился не только на самой красивой девушке в гарнизоне, но и, пожалуй, во всей округе. Ему и до сих пор не верилось, что эта хрупкая красивая девушка стала его женой. Не зря ему завидовали тогда все холостяки, которые тоже успели положить на нее глаз. Но она отдала предпочтение ему. Где она, что она теперь делает?  Так обидно,  что оставил ее на все лето.

Близился полдень и солнечный зной достиг своего максимума, но здесь он ощущался не так заметно, и Вадим, забыв всякую осторожность, с удовольствием подставлял свое белоснежное тело палящим лучам среднеазиатского солнца.

Чем дальше уходила лодка от берега, тем чище становилась вода в заливе. Если у берега плавали масляные нефтяные пятна, щепки, бутылки и вообще всякий мусор, то здесь вода была чистой и прозрачной. Бросив весла, компания начала купаться, прыгать с лодки.  Как было приятно плавать и резвиться в такой чистой и теплой воде! Для Вадима было непривычно осознавать, что под тобой глубина в несколько десятков метров. Он с детства, купаясь в  реках, привык резко выходить из воды, прыгая с трамплина или берега, чтобы не врезаться в дно. Так он сделал и сейчас, прыгая с лодки. Все его тело приготовилось встретиться с  привычной прохладой воды,  но море встретило его легким приятным теплом и лаской. Очевидно, морская вода и человеческая слеза близки по своему составу, потому что в море можно хорошо нырять с открытыми глазами. Чистая вода нисколько не раздражает глаза, можно долго плавать, рассматривая под собой дно. Прыгая во второй раз, попытался нырнуть как можно глубже, чтобы попытаться достать дна. Сколько он ни пытался, но это ему не удалось, и ему едва хватило воздуха вернуться на поверхность. Но и даже в самой нижней точке дно ему разглядеть не удалось. Вокруг была зеленоватая голубизна, и только вверху светился конус солнечного света.

Молодежь резвилась долго, потом, когда все устали, растянулись на лодке, где кто как мог. В этот момент Вадим почувствовал легкое покалывание при прикосновении на плечах, бедрах и предплечьях рук, но не придал этому значения. Морские купания и игры в воде разбудили только аппетит. С удовольствием компания поглощала все, что захватили с собой девушки и купили ребята в киосках у лодочной станции.

Позагорав еще с полчаса, все дружно ринулись снова в море. Теперь Вадим ощущал не только покалывание, но уже и интенсивное жжение. Горели уже не только прежние места, но и вся спина, ноги, руки, лоб. Пришлось натянуть на себя тенниску.  Из газеты соорудить треуголку на голову. Но это не спасало от солнца руки, ноги и голову. До берега было далеко, а компания еще не собиралась возвращаться обратно.  Девушки заметили состояние новичка и помогли ему соорудить из газеты эту треуголку, а на бедра положили мокрые куски газеты. Это немного облегчило его страдания, но все равно, теперь горело все тело. Этот жар снимала только вода, и весь обратный путь к лодочной станции Вадиму пришлось торчать в воде. Его буквально буксировали за лодкой вплоть до самого берега.

На берегу одежда защитила от палящего солнца, но теперь она липла к обожженному телу и каждое ее прикосновение создавало дополнительные страдания.

Компания отправилась проводить девушек домой, с тем, чтобы вечером встретиться на танцплощадке у Дома офицеров. У Дома нефтяников расстались, ребята отправились поесть шашлыков и попить пива, а девушки собираться на танцы. Но состояние новичка не позволило ему отправиться с ребятами. Пришлось оставить его у девушек. Сердобольные подруги уложили его на диван, намазали все тело кефиром, и так и оставили лежать на животе, пока они приводили себя в порядок.

Прохладный кефир облегчил страдания, и его состояние несколько улучшилось. К 7 часам вечера по местному времени молодые люди поехали к Дому офицеров, где там к ним присоединились Джан и Виктор. Но Вадиму было не до танцев. Все тело горело, и ему показалось, что у него даже поднялась температура. Ребятам он сказал, что возвращается домой в общежитие. Они ему посоветовали добраться до аэродрома на любом военном автобусе. До аэродрома расстояние было более 10 километров. Гражданские автобусы вечером и ночью в аэропорт не ходили, так как все авиарейсы были дневные. Аэропорт, в основном, обслуживал местные авиалинии на легкомоторных самолетах, и только два  раза в неделю сюда прилетал большой самолет ИЛ-18 из Москвы.

Обычно небольшие военные зеленые автобусы довольно часто мотались из города на аэродром и обратно. Но сегодня было воскресенье, и был вечер. А в это время поймать военный автобус было крайне трудно. Еще нужно учесть, что молодой офицер был одет по гражданке и, проезжая мимо, военные водители просто не обращали внимания на его просьбы подвести. Но, на его счастье, один водитель из связи все же согласился подбросить его на аэродром. Высадил он лейтенанта на развилке и повернул к казармам. Теперь Вадим остался один в совершенно незнакомом месте. Куда идти? Где это общежитие?

Вчера, когда он прилетел, его посадили в автобус и отвезли сразу на место. По дороге он не особенно разглядывал этот скучный пустынный пейзаж. Это тогда было ему не к чему, он мысленно мчался уже к молодой жене. Да и сегодня утром тоже был автобус, который вез их в город. Почти весь путь он проболтал с друзьями и за дорогой не следил. Теперь место было совершенно незнакомое, да и ночью все выглядит по-другому.

Перед ним расстилалось огромное поле аэродрома, с одной стороны, которая сейчас была за спиной у Вадима, оно упиралось в гряду невысоких гор, закрывающих аэродром с моря, а с трех других сторон была пустыня, почти совсем ровная, только слегка поднимающаяся там, вдали за аэродромом.

Черная безлунная южная ночь стояла вокруг. Было абсолютно тихо и только далекие звезды молча мерцали вверху.

Аэродром угадывался по кустам огней: слева в районе казарм, впереди в районе служебных помещений, справа - возле КДП и СКП. Далеко впереди, почти у самого горизонта горела группа огней, то ли небольшое селение, то ли радиолокационный пост связистов, у авиаторов называемый “точкой”.

Лейтенант растерялся. Первой мыслью было пойти и спросить у кого-нибудь как ему добраться до общежития. Но как спрашивать? Где живут офицеры, которые работают на новой технике? Во-первых, случайные прохожие могли просто об этом не знать, а, во-вторых, как об этом рассказывать случайному человеку в гражданской одежде? Его положение было просто нелепым. К тому же, обожженное тело приносило едва терпимые страдания. За день на этой жаре и в море он вымотался, голова гудела и соображала плохо. И все же он решился подойти к казармам, и там попытаться узнать у кого-нибудь дорогу к общежитию. У казарменных бараков, наполовину врытых в землю, при свете уличного фонаря на столбе несколько человек играли в бадминтон. Лицо одного из них Вадиму показалось знакомым. По-моему, я вчера видел его на аэродроме, решил он. На его счастье, этот сверхсрочник оказался старшиной из севастлейской базы, который приехал со своим подразделением обслуживать полеты полка. Вадим ему сказал, что только вчера прилетел, а сейчас добирается из города в общежитие, и попросил подсказать, как лучше туда добраться. Тот, неохотно оторвавшись от игры, как-то неопределенно показал в сторону, где вдали светились огоньки, и сказал:

- Там, в Демократическом.

Приставать с подробными вопросами было как-то неудобно, и он с этой минимальной информацией отправился в сторону, которую ему указали. Когда место, освещенное фонарем, осталось позади, наш путник побрел, не разбирая дороги. Дороги в этой песчано-каменистой пустыне  мало, чем отличаются от нее самой, разве только на них чуть поменьше было камней. Теперь путь его лежал к самому аэродрому. Но здесь он уперся в невысокое ограждение, и пришлось его обходить. При этом он старался не упускать из виду ту далекую группу огней.  Обходить пришлось довольно долго, пока не вышел в район стоянок. Истребители местного полка размещались в капонирах, а самолеты его полка стояли на стоянке в линеечку. Он прекрасно знал, что сейчас к ним приближаться нельзя. Часовые его могут задержать, а в худшем случае, еще и подстрелить. Пришлось обходить стороной и стоянки. Обожженное тело горело все больше и, прикосновения одежды делала боль невыносимой. Пришлось снять с себя не только тенниску, но и брюки и нести одежду в руках. Все равно его никто не видел в этой кромешной черноте. Так стало немножко полегче. Взглянул на часы. Светящиеся стрелки наручных часов показывали около 8 часов. Это московское время, значит, с тех пор, как он вышел из автобуса, прошло уже полтора часа.

Дальше путь его шел мимо стоянок авиаэкскадрилий. По-прежнему он старался не упускать из вида тот ориентир - куст далеких огней на пригорке. Мимо проплывали едва различимые в темноте силуэты истребителей Су-9, их общая забота и гордость. Страна впервые осваивала самолеты нового поколения с треугольным крылом и со скоростью более чем в два раза превышавшую скорость звука. Это был уже огромный шаг вперед.

Учебный центр, в котором служил Вадим, первый в Союзе осваивал эти самолеты и первый начал выполнять практические стрельбы по реальным мишеням. Теперь же на самолетах его полка выполняли стрельбы летчики строевых полков Авиации ПВО, перевооружившихся на новую технику.

Мимо проплыли темные здания гражданского аэропорта с мирно спящими рядом двукрылыми винтовыми машинами. Аэродром закончился, а огни ближе не стали. Усталость и мучения прошедшего дня все больше давали о себе знать. Силы были уже почти на исходе. Теперь он уже ясно понимал, что это ему не кажется, что температура у него, действительно, поднялась.

А в ночи дальние огни кажутся намного ближе, чем на самом деле. Итак, шаг, шаг, десять шагов, двадцать шагов, пятьдесят шагов, сто шагов. Шаги отмеряют расстояние, секунды складываются в минуты, минуты собираются в десятки, а путь все не кончается.

Путник обернулся назад. Огни аэродрома собрались в кучу и отдалились, в впереди желанный куст огней все еще никак не приближался. Стали подкрадываться сомнения, туда ли он идет. А если ему дали неправильное направление? А если он не так понял этого старшину из базы? Исправлять ошибку не было бы ни сил ни времени.

Прошло еще с полчаса, огни как будто бы стали ближе, а аэродром все реальнее отдалялся. Измученный лейтенант по-прежнему шел напрямик по пустыне. Под ногами были только песок да мелкие камни и редкая пересохшая верблюжья колючка. От этого ритмичного движения в нем все отупело, наступило безразличие, а он все шагал и шагал.

Наконец огни стали приближаться энергичнее. Только бы это оказался Демократический городок! Только бы скорее принять душ и добраться до постели. В темноте стали проявляться здания. Глиняный забор высотой в человеческий рост показался ему незнакомым. Еще больше усилил его сомнения донесшийся неизвестно откуда крик ишака. Откуда в Демократическом городке может быть ишак? Неужели шел он сюда напрасно? Желание было такое: если это окажется не то, лечь здесь же под забором и лежать до утра, а утром уже разбираться. Медленно стал обходить забор в поисках входа.

И, наконец, знакомые ворота со сломанным шлагбаумом. Какое счастье! Еще днем он обратил внимание на этот шлагбаум, свороченный каким-то неумелым военным водителем. Значит, труды его были не напрасны, он пришел именно туда, куда надо.

Вот уже и знакомое здание общежития. В комнате никого не было. Молодежь еще не вернулась из города, а те, кто постарше играли в карты в соседней комнате. Бросил свои вещи на кровать, взял полотенце и поплелся во двор в душ. Какое наслаждение стоять под теплыми струями воды, которые так прекрасно снимают жар с тела! Хотя вода, разогретая солнцем за день, в огромной цистерне была теплой и словно мыльной, но она так приятно скользила по телу, охлаждая и лаская его.

Сколько он стоял под этими живительными струями воды, он не помнил, но когда почувствовал себя лучше, вышел из душа, но вытираться тело не стал, вытер только голову. Пока дошел до своей комнаты, тело уже было сухим. Плавно положил свое измученное обожженное тело в кровать. За день он настолько устал и вымотался, что даже думать ни о чем не хотелось.

Вскоре он забылся тревожным сном. А утром начиналась новая трудовая неделя. Нужно было браться за дела.


Глава 82  Начало работы

Подъем был тяжелым. Едва только сон прошел, как Вадим сразу же почувствовал все свое обожженное тело. Особенно жгло плечи, предплечья и бедра. Ничего не хотелось: ни подниматься, ни двигаться, ни даже шевелиться. Вот так бы остаться в кровати на весь день, чтобы тебя никто не трогал. Даже и покушать, не вставал бы. Но делать было нечего, служба есть служба. Из крана в умывальнике текла тонкой струйкой желтоватая, теплая и уже, слово с мылом вода. Но в то же время она была настолько жесткой, что мыло в ней совсем не мылилось. Одеваться было совсем просто: на трусы натянул комбинезонные брюки, а сверху куртку. От начальника группы осталось наследство: зеленый выгоревший шлем и темные очки-полумаска. На босую ногу натянул технические тапочки. В этих условиях носить ни майку, ни носки было невозможно.

Полк жил по московскому времени, если подъем был в 6 утра, то по местному времени было уже 8. На завтрак вышли всей комнатой – все 6 человек. Солнце было уже высоко, и воздух успел прогреться градусов до 33. А днем что будет?! Вадим пошел на завтрак вместе со всеми, хотя кушать ему совсем не хотелось. В столовой  выстроилась длинная очередь за квасом. Квас был теплым и мутным. Он даже не успевал закисать. За день техники выпивали 3-4 ведра этого пойла.  На завтрак дали кусочек жесткой баранины с рисом. Есть совсем не хотелось. Он поковырялся в тарелке и отставил ее. Выпил только чай с бутербродом.

Вышли из столовой, и пошли на пятачок. Сюда за техническим составом приходили тягачи, чтобы ехать на стоянку. Машины уже были на месте. Около них ходили водители в зеленых южных шлемах, в военных бриджах и тапочках на босу ногу.

Время 6-45. Посадка на машины. Огромные тягачи с техническим составом по 25-30 человек на машину поэскадрильно отправляются из Демократического городка. Летный состав уехал в автобусе. Сегодня понедельник, общее построение на стоянке самолетов всего личного состава полка. Весь полк: 3 эскадрильи и ТЭЧ находились на одной стоянке. Самолеты стояли на стоянке в  одну линейку на расстоянии 1,5-2 метра друг от друга. Тягачи с техническим составом прибыли на стоянки эскадрилий. Острые языки техников назвали эти стоянки по фамилиям инженеров эскадрилий: “Шешуковка”, “Балаяновка”, “Кустовка”, “Романовка”. Вместе со всеми Вадим едет к своей “Балаяновке”. Руководит инженерно-авиационной службой II эскадрильи инженер-капитан Балаян, недавний выпускник академии имени Жуковского. Красавец мужчина, чудесный характер. Его любили все: и начальство, и подчиненные. Техники про себя шутили: “Такому и отдаться не грех”.

Полк собирался на построение посредине стоянки. Начальник штаба докладывает командиру полка. Командир полка объявляет порядок работы на этой неделе: сегодня, в понедельник предварительная подготовка, вторник – стрельбы, среда – предварительная подготовка, четверг и пятница – снова стрельбы, суббота – парковый день.

Теперь задачи личному составу уточняют командиры  и инженеры эскадрилий. Капитан Балаян был краток: “К  завтрашним стрельбам готовим такие и такие самолеты”.

И началась обыденная работа. Расчехляется самолет, к нему подгоняют АПА, и все службы начинают проверки всех систем. На стоянке нет ни домиков, ни палаток. Только огромные авиационные ящики с инструментом и оборудованием стоят в 15-20 метрах позади самолетов. Укрыться от солнца практически негде. Раскалено все: и бетонка, и самолеты, в кабину которых нужно  подниматься по стремянке. К металлу не притронуться – обожжешься.

Время тянется медленно. Солнце все выше и выше, и палит все сильнее. Технический состав работает без курток, брюки и те завернуты до колен. Но Вадиму приходится работать одетым. Обожженное тело лучше не показывать снова солнцу.

С утра тихо, но часам к 11 поднимается ветер, который к полудню усиливается до сильного, и метет так, что поднимает поземку из песка и мелких камней. Вот для чего нужен этот закрытый шлем и очки-полумаска. В них жарко, пот струится из-под шлема, резинка очков прилипает к голове, под  маску забивается песок, но зато они защищают голову, глаза от песка и солнца.

Постоянно не покидает чувство жажды. Все время хочется пить. Пить что угодно, только чтобы что-то жидкое,  хотя бы чем-то утолить жажду. Некоторые техники берут с собой на стоянку солдатские фляжки с квасом. Его немного кисловатый вкус лучше утоляет жажду, чем просто вода. Но фляжки тоже не надолго хватает.

Вот уже все самолеты подготовлены, сделаны все записи в документацию, а до обеда остается еще часа полтора. А солнце в самом зените, и  от него негде никуда спрятаться. Постоянно ловишь себя на том, что борешься с искушением, желанием сходить в землянку к связистам (это в полукилометре от стоянки) и там купить у них из холодильника бутылку минеральной воды “Арзни”.  Боже, какое это удовольствие! Дрожащей от нетерпения рукой схватить запотевающую бутылку, и  прямо из горлышка пить не отрываясь, газированную,  резкую, чуть-чуть солоноватую воду.  И, еще не успев ее допить, как уже ощущаешь, что струйки пота побежали по спине, груди и животу. Это удовольствие всего на несколько минут. Потом организму требуется еще больше влаги, и жажда становится еще сильнее. Бывалые ребята утром выпивают по два стакана чаю, в течение рабочего дня стараются не пить до обеда, в обед ограничиться супом и компотом, и только вечером позволить себе напиться вдоволь. Так легче переносить жару. Позже один раз Вадим попробовал позволить себе в течение дня пить столько, сколько хотелось. Получилось, что за день он выпил 51 стакан жидкости. При этом он чувствовал себя куда хуже, чем  в дни, когда он ограничивал себя.

Подошло врем обеда. Солдат строем отправляют в казарму, а технический состав садится на тягач. Инженер последним взглядом окидывает стоянку и садиться в кабину. Тягач трогается. Через несколько минут они снова в Демократическом городке.  Техники на ходу сбрасывают с себя комбинезоны и мчатся в душ. Душем является кирпичная коробка 3 метра на 5, на которую приладили автобочку от машины КПМ на 8-10 тонн воды. От нее по трубам идет вода к десятку душевых рассеевателей. Когда открыты все краны, вода течет тонкой струйкой.  Но люди и этому рады. Смыть с себя пот и освежить тело – самое большое удовольствие в этих условиях.  Полотенце берут с собой так, просто по привычке. Практически никто им не пользуется. Пока дойдешь до своей комнаты уже успеешь высохнуть. Накинув на себя тенниску и легкие брюки, отправляются в столовую. Снова очередь за квасом. Один - два стакана выпивают тут же, не отходя от бачка. Еще один берут с собой. Кушать не хочется. Жирный бараний суп или харчо не лезут в горло. Окрошечки бы … На второе тот же рис с люля-кебаб. А вот стакан компота из сухофруктов – это то, что нужно.

В дни, когда нет полетов, рабочий день с 7 до 14 часов. После обеда все свободны. До самого утра можно заниматься чем угодно, идти куда захочешь. Но куда здесь пойдешь? В такую жару не хочется делать ни одного лишнего движения, не говоря уже о том, чтобы куда-то идти. Как правило, после обеда все расползаются по своим комнатам, по кроватям. Послеобеденный отдых. Здание прогрелось. Окна открыты настежь, но через густую сетку ни ветерка. Сетки на окнах нужны для защиты от мух, которых здесь несчетное количество. К туалету, который всего в 20 метрах от общежития, даже трудно подойти. Тучи мух приходиться почти разгребать руками. И, несмотря на сетки и липучки в комнатах, их все же предостаточно. Днем они не особенно надоедают. Но утром, когда рассветает, они начинают приставать к спящим. Измученные жарой и не выспавшиеся люди после обеда валятся в кровати, чтобы хоть на время забыться во сне. Но, стоит только прикоснуться к простыне, она через 10-15 минут становится мокрой от пота. Час-полтора продремав, офицеры выползают из общежития во двор. К этому времени солнце близится уже к закату, и нет уже той палящей жары. Дышать становится немного легче.

В 6 часов вечера ужин. Стало немножко прохладней, и за весь день впервые появился аппетит. Вадим с удовольствием съел кусочек жареной рыбы с картофельным пюре. Даже показалось ему это маловато. Но  здесь и прикупить нечего. Военторговский  магазин работает только до 6. И в нем почти ничего нет. Одни погоны, пуговицы да запыленные банки с огурцами и помидорами. Поесть купить нечего.

После ужина, посидев немного на улице, разбрелись  снова по своим комнатам.  Кто-то читает, кто-то игре  в карты. Иногда, играя в карты, засиживались  до полуночи. Игроки, увлекаясь, азартно спорят и курият безбожно.

Юг есть юг, здесь всегда полно всяких вредных тварей. Один раз утром в своей постели проснуля инженер по радио майор Щекин и обнаружил у себя на груди гадюку. Она мирно свернувшись лежала под простыней. Он не смог даже вымолвить ни слова и только, показывдая себе на грудь глазами, полуоткрытым ртом цедил: “А...а...а” Капитан Гусев не растерялся, и взяв линейку, одним движением смахнул простыню и сбросил гадюку на пол. Тут же ее растоптали. Нередко в комнату заползали скарпионы и пауки - каракурты. У всех появилась привычка перед тем, как лечь в кровать, внимательно ее осматривать.


  Глава 83 На стрельбах

Следующим утром подъем был ранним: полеты со стрельбой. На обычные полеты выезжали за 3 часа до начала, а на полеты со стрельбой – на час раньше. Жаркая душная ночь не принесла настоящего отдыха. Поднимались разбитыми, с плохим настроением. Московское время было 4 утра, хотя по местному было уже 6. Солнце уже было над горизонтом. Нехотя шли на тягачи, и уезжали на аэродром. Но, приехав на аэродром, забывали о жаре, плохом самочувствии и настроении. Сама атмосфера полетов, процесс их проведения заставлял человека собраться, забыть обо всем постороннем и думать только о деле.  В этом всегда есть что-то приподнятое, праздничное. И сколько бы ты лет не служил в авиации, это чувство тебя никогда не покидает. И, несмотря на то, что каждый раз ты делаешь почти одно и то же, каждые полеты приносят что-то новое, каждые полеты по-своему интересны.

Вадим первый  раз участвовал в подготовке к настоящим боевым стрельбам.  Ему все было в новинку, все интересно. Он, забыв о своих болячках, сам прыгал из кабины в кабину, проверяя работу радиолокационных прицелов. И вот уже все 8 самолетов, сегодня участвующих в стрельбах, подготовлены. Сейчас их будут буксировать на старт.  Уже там на них будут подвешивать ракеты. Обычно сигналом для начала буксировки служил взлет спарки на разведку погоды. Значит, до начала полетов остается 1 час 40 минут. За разведчиком погоды взлетит носитель мишеней ТУ-4. Он потащит на себе две крылатые  мишени ЛА-17М, по которым и будут пускать ракеты пилоты. Так рано взлетал этот трудяга-бомбовоз, чтобы до начала полетов успеть набрать нужную высоту. Жаркий разреженный воздух и почти предельная  нагрузка вынуждали его вылетать почти за час до взлета истребителей. Вот он, рыча всеми четырьмя двигателями, потащился на старт, неся под крыльями 2 красные воздушные мишени. Вылет носителя и разведчика всегда был сигналом к началу   движения истребителей на старт. 4 тягача подцепили к первой четверке самолетов, и они дружно один за другим поплыли к месту старта. Тягачи вернутся еще раз и вытащат оставшихся. На старте их уже ждут техники пиропозиции с тележками, на которых уложены  ракеты. Вместе с техниками эскадрильи они подвесят ракеты на пилоны истребителей, проверят сигнализацию подвески, и на этом подготовка закончится. Останется ждать только пилотов. Вот тогда и  закрутится эта карусель, которая и называется стрельбами.

Прошелестела на посадке спарка, вернувшаяся с разведки погоды. Значит, до начала полетов осталось еще 40 минут. Вадим всегда недоумевал: зачем здесь нужна эта разведка погоды. Ведь вокруг, как говорят в авиации, “миллион на миллион”, ни облаков, ни тумана. И каждый день одно и то же. Что там разведывать? Но порядок и традиции в авиации соблюдаются неуклонно.

Томительно тянутся последние минуты до начала. Где-то там, в высотном домике на предполетных указаниях командир уточняет задание, дает последние указания вылетающим пилотам. По каждой мишени работают по две пары. Стреляют поочередно. Если мишень сбивает первый, то зачет получает только он. Если пускают ракеты вся четверка, а сбивает последний, то задание засчитывается всем. Но, а если мишень продолжает лететь, то зачета не получает никто. Им тогда придется все  начинать сначала на следующих полетах.

Поэтому технический состав, зная это, старается первым подсунуть ракеты похуже, постарее. Но зато последнему дают лучший самолет, лучший прицел и лучшие ракеты. Обиднее всего, если по какой-либо причине не сходит мишень с носителя, тогда возвращается вся четверка обратно, а следующую мишень носитель сможет поднять только часа через два.

Но вот, наконец, появился автобус с летчиками. Технический состав быстро занимает свои места. Заревели моторы аэродромных источников питания АПА. Летчики в высотных костюмах не спеша садятся в кабины. Техники со стремянки помогают им подсоединить системы к костюму. У самолетов остаются только механик и техник самолета. Остальной технический состав стоит в сторонке, готовый  в любой момент, если понадобиться, оказать помощь летчику или технику.

Летчики вышли на связь и теперь сидят в кабинах в ожидании команды на запуск. Техники стоят рядом с  ними на стремянке. “Молотят” АПА. Без кондиционера и обдува нестерпимо жарко в кабине, но летчики, занятые делом, не замечают этого, ждут команды на запуск.

С СКП взлетает зеленая ракета, означающая начало полетов, и тут же дается запуск первой паре. Еще сильнее натужено взревели АПА,  и сразу зарычал турбостартер ведущего первой пары, а за ним и второго. Спустя полминуты начала запускается и вторая пара. Полеты начались. Сейчас они взлетят, а за ними минут через двадцать поднимут и следующую четверку. Тогда для технического состава наступит время ожидания. Как они там сработают? Сойдут ли мишени, будут ли управляться, как получится наведение, как будут работать прицелы, сойдут ли ракеты? Сколько вопросов! Нужно, чтобы это все вместе сработало, только тогда будет получен нужный результат. Летчики получат навык практических стрельб, и будут допущены к боевому дежурству. А сейчас технический состав садится на тягачи и уезжает во вторую зону, зону заправки самолетов. Солнце поднимается все выше, все сильнее раскаляется все вокруг. Кажется, что даже воздух становится жидким. Над раскаленной землей он струится в мареве, возникают миражи. Машины, идущие по дороге, уходящей к горизонту, кажутся, что плывут по воде.

Вот первая пара пронеслась над стартом. Все с тревогой всматриваются им под крылья: с ракетами или без них.? Кажется, что у ведомого одна ракета осталась. Что это отказ, или летчик просто ее не пустил? Через минуту вернулась вторая пара. Теперь явно было видно, что у ведомого на пилонах висят все 4 ракеты. Кто-то из техсостава слышал на ИПУ, что мишень сбил третий. Четвертому просто не досталось.

Самолеты подруливают, выключают двигатели. Не спеша из кабины, все взмокшие и взволнованные, вылезают летчики. Они живо и возбужденно обсуждают полет. Для них он все еще продолжается. Технический состав, занимаясь своим делом, ловит каждое слово пилотов. Вадиму, которому положено было по службе опрашивать летчиков о работе прицела, подходит к ним и получает замечания. Он слышит их разговор:

- Там, на высоте, цель хорошо видна по инверсионному следу. Я увидел ее еще раньше, визуально, а потом, смотрю, и на экране прицела появилась метка. Сделал захват и жду, когда войду в зону пуска. Волнуюсь, конечно. Наконец, вошел в зону, нажимаю на гашетку, а ракеты не идут. Я еще сильнее жму, а они не с места. Потом глядь, а я не включил тумблер пуска. Быстро его включаю, смотрю, а я уже на самом краю зоны, вот-вот загорится лампочка “Отворот”. Нажимаю на гашетку,  и они с интервалом в полсекунды сходят одна за другой. Но мне показалось больше, чем полсекунды. При этом меня слегка тряхнуло. Смотрю на них, они управляются хорошо. Начинаю делать отворот, продолжая наблюдать за ними. Одна разорвалась под самым брюхом мишени, а вторая все летит. Она взорвалась, не долетев до нее.

- А я смотрю, ты не выходишь из атаки. По прицелу вижу вас обоих, а атаковать нельзя, пока ты не выйдешь. Когда ты отошел, мне уже пришлось пускать под ракурсом. Пустил залпом. Мне показалось, что они сошли одновременно. Одна хорошо пошла на цель, а вторая, как мне показалось, совсем не управлялась. Так и просвистела мимо цели.

Как происходили события у второй пары, Вадим не слышал. Все четыре летчика сказали, что замечаний по работе прицелов не было.

Где-то там, наверху, над заливом Кара-Бугаз-Гол вторая четверка атаковала вторую мишень. Вадим же, забыв про жару и свои болячки, с интересом участвовал во всех событиях на земле. Для него это было все новым  и занимательным.

Вот и вернулся носитель. Успешно сработала и вторая четверка. Последний пустил все четыре ракеты и удачно подбил мишень. Зачет получили все.

Сейчас все самолеты заправят, подвесят мишени и ракеты, и всеповторится сначала. Конечно, такой повышенный интерес и такое возбуждение было у Вадима потому, что он участвовал впервые в таких настоящих стрельбах. Потом это все стало повседневным и обыденным. Не всегда все получалось гладко. Были дни, когда вместо четырех мишеней удавалось запустить только одну. Были случаи неудачного наведения, отказывали прицелы и ракеты. Иногда не получалось и у летчиков. Но надо отдать должное, что в такой жаре, в такой сухости радиолокационные прицелы на Су-9 работали лучше, чем в Севастлейке. И остальное оборудование тоже.


 Глава 84 Авария и катастрофа

Допускал промахи и технический состав. Во второй  эскадрильи, где служил Вадим, был самолет с бортовым номером 07. Он отличался от таких же своих собратьев тем, что у него экран радиолокационного прицела светился не зеленым, как обычно, цветом, а голубым. И прицел там был хороший. И вот этот самолет отправили на замену двигателя в ТЭЧ. Там во время замены техники что-то не досмотрели, что-то плохо подсоединили. После замены двигателя самолету полагается облет. Нужно проверить работу двигателя в полете по специальной программе.

Во время очередных полетов “семерка” поднимается в воздух. Летчик выполняет полет по программе. Все идет по плану и вдруг … он двигает РУД (ручка управления двигателем), а ручка свободно болтается. Перемещает ее от упора до упора, а обороты двигателя остаются без изменений. Они остались на каком-то среднем уровне для горизонтального полета по маршруту.  Что делать? Как заходить на посадку, если даже выключить двигатель нельзя? Летчик доложил об этом руководителю. Тот принимает решение, выработав топливо,  посадить самолет на запасную полосу. Для этого нужно максимально выработать топливо. И вот минут сорок самолет носится по кругу над аэродромом. Первый заход на посадку. Выпущены шасси, закрылки, тормозные щитки, но самолет упорно не хочет садиться. С  ревом проносится над стартом и уходит на второй круг.

Техсостав, не зная причины, с удивлением наблюдает за происходящим. Второй заход. Летчик еще издали прижимает самолет к земле, заходя на запасную полосу. И как только самолет касается колесами земли, руководитель полетов дает команду летчику: “Убрать шасси!”. Летчик ставит ручку управления шасси на уборку. Шасси складываются и самолет, цепляясь щитками, пилонами за песок, несется по земле, ломая себе все на фюзеляже снизу. В воздухозаборник летят песок и камни, от чего двигатель, наконец, глохнет. Самолет, поднимая смерч пыли и песка, все больше зарывается в землю, по инерции скользит по запасной полосе. С воем к нему несутся пожарная и санитарная машины. Но самолет не загорелся. Летчик сам вышел из кабины. Непривычно было смотреть на распластанную на земле “семерку” с оторванными пилонами, стертым до половины снизу фюзеляжем, разбитым коком радиолокационного прицела и загубленным новым двигателем.

А самолет можно было спасти. Достаточно было при нормальном заходе на ВПП над ближним приводом включить пожарный кран. Он перекрыл бы подачу топлива в двигатель. Дальше летчик спланировал бы на полосу с неработающим двигателем. Конечно, в этом был свой риск. В случае неудачного захода на посадку уйти на второй круг было невозможно. Но руководитель полетов принял такое решение.  К счастью, летчик не пострадал, но самолет ремонту не подлежал. Его списали и  разобрали. А произошло все это потому, что при замене двигателя техник из ТЭЧ старший лейтенант Кондратьев не законтрил  крепление тяги ручки управления двигателем. В полете она и отсоединилась. Это еще раз доказало то, что в авиации не бывает мелочей.

Там же в Красноводске Вадим впервые стал свидетелем авиационной катастрофы. В тот день на севаслейских Су-9 шла предварительная подготовка самолетов к завтрашним полетам, а местный полк стрелял. Они тогда летали на самолетах МИГ-19ПМЛ. Взлет и посадка самолетов происходил на глазах у всего технического состава, выполняющего предварительную подготовку. Стоянка Су-9 была в метрах 300 от взлетной полосы, поэтому каждый взлет и посадка самолетов был отчетливо виден с любой точки стоянки. В это время Вадим вместе с механиками проверяли очередной самолет.

Еще нужно сказать, что на одной из рулежных полос, практически прямо перед их стоянкой метрах в 50 от ВПП  стояла “парашютная” машина. Это грузовик фургон. В ней находились два парашютоподборщика и водитель. Паращютоподборщики убирали с полосы тормозной парашют, который выпускал самолет на посадке, и укладывали его снова в этой машине. Чтобы далеко не бегать, они поставили машину сравнительно близко к ВПП.

Во время взлета очередного истребителя с ракетами, он почему-то уклоняется от направления взлета, сходит с ВПП, и на бешенной скорости врезается в эту парашютную машину. Он практически проходит сквозь нее, буквально размазывая ее по рулежке. Все это мгновенно вспыхивает от разлитого керосина. Огромный столб пламени поднимается к небу, а обломки самолета и машины несутся по рулежке еще метров 500-600. Казалось, что теперь уже горело все: и бетонка, и песок и искареженный металл самолета и машины.

И это все происходит какраз напротив стоянки Су-9. Все, кто был в тот момент на стоянке на какое-то время просто оцепенели от увиденного. Через минуту они уже изо всех ног мчались к месту катастрофы. Вокруг все пылало, даже подойти близко к разбитому фюзеляжу самолета было невозможно. Пожарной машины, как всегда, никогда ее во время на месте не оказалось. Да и что могла сделать одна пожарная машина с таким пожарищем! Люди буквально руками брали песок и гасили огонь на пути к фюзеляжу, который тоже пылал. Когда удалось немного сбить пламя, перед  их глазами предстала страшная картина: искореженная часть фюзеляжа с кабиной лежала на боку. Фонарь был разбит, летчик  в кабине висел на ремнях кресла, весь черный от этого страшного жара. Вытащить его не было никакой возможности. Нижняя часть фюзеляжа продолжала гореть, и в любой момент могла сработать катапульта. По какой-то причине боезапас не стал рваться, иначе к этому месту и подойти было бы нельзя. Очевидно, от удара о машину у самолета отлетели плоскости, в которых и находились снаряды. Они почти  остались на месте, а всю остальную массу отнесло вперед метров на двести.

Водитель и два солдата-парашютоподборщика погибли в одночасье. Едва удалось их останки отыскать в этом месиве самолета и машины. Надо же было на этом огромном пространстве аэродрома встретиться самолету и машине! Стояла бы машина метров на 50 дальше от ВПП,  левее или правее, летчик сумел бы погасить скорость самолета и спасти себя и машину. Ну, выкатился бы, отделался бы мелкими поломками и все.

Вадим еще долго находился под впечатлением всего увиденного. Он был свидетелем своей первой в жизни авиакатастрофы, которую он видел своими глазами так близко.


 Глава 85 Тоска по родным местам

  Шла вторая декада августа. Пик жары миновал, хотя днем воздух прогревался еще почти до 40о в тени, но ночью уже стало легче. Все больше  начинала сказываться континентальность климата. После захода солнца пустыня остывала, и ночью температура опускалась уже ниже плюс 20 градусов. По здешним меркам это было уже холодно. Измученные жарой люди наслаждались вечерней прохладой. Все уже очень тосковали по родной Севаслейке. Они скучали  по прохладе ее лесного гарнизона, зеленью лесов, полей, влажных лугов и болот. Здесь же вокруг был только один песок да раскаленные камни, всегда пейзаж один и тот же, однообразный и унылый.

Как-то вечером в летнем кинотеатре показывали фильм “Ссора в Лукашах”. Действия фильма происходило летом где-то на фоне среднерусской природы. При виде этой буйной зелени лугов, сочных красок утреннего леса на глазах у Вадима  выступили слезы. Стало грустно. Лето проходит. Уже больше трех месяцев он не видел своей молодой жены, с которой успел прожить-то в общей сложности чуть больше недели. Экран погас, и он снова оказался в пустыне, среди песка и жары.

Командировке, казалось, конца не было видно. Прилетавшие из Севаслейки офицеры говорили, что ремонт полосы идет медленно, и ожидать скорого возвращения полка на родную базу не приходится. И, кроме того, на стрельбы прибывали все новые и новые  группы летчиков из боевых полков. Пока они не отстреляются, о доме можно пока и не мечтать. Вадим уже совсем загрустил. Его уже ничего теперь не радовало: ни купание в море на Авазе, ни дешевые арбузы и дыни, ни близость крупного города с его увеселительными заведениями. Его начальник группы как улетел тогда в июне, так больше здесь и не показывался. За это время он успел сходить в отпуск, потом, говорят, лег в госпиталь. Его легко можно было понять. Кому же хотелось возвращаться сюда в это пекло.

Глава 86 Ура! Наконец домой

И вдруг 15 августа прилетел самолет из Севаслейки. На нем неожиданно оказался начальник группы старший лейтенант Самодуров, Вадима  начальник. Вадим даже не поверил своим глазам. С замиранием сердца он тут же подошел к инженеру эскадрильи: “В отпуск мне можно уйти?” Капитан Балаян тут же принял решение: “Передавай дела начальнику, и уже завтра можешь отправляться в Севаслейку”.

От радости у него закружилась голова. Домой! Наконец-то! Неужели когда-то закончится это тяжелое лето, и он сможет отдохнуть от этого изнуряющего зноя. Неужели он сможет когда-нибудь замерзнуть?. Здесь это казалось просто роскошью. Оформление документов не заняло много времени. Стал теперь вопрос: как и на чем добираться домой? Самолет, на котором прилетел его начальник Самодуров, уже улетел, а когда будет следующий, было неизвестно. А сидеть и ждать здесь очередного самолета, не было никакого желания. Хотелось побыстрее вырваться из этого раскаленного ада. В штабе он узнал, что вместе с ним собирается домой его бывший начальник подполковник Романов. Встретившись, они договорились добираться домой вместе до Баку на гражданском самолете, а потом до Москвы поездом.

  Вот и последняя ночь на юге закончилась, и он с таким радостным чувством встретил рассвет, словно это был рассвет новой жизни. Сборы были недолгими, все уложено было еще с вечера. На тэчевском газике его подбросили к аэропорту. Самолет ИЛ-14 уже готовился к вылету. Короткие формальности и пассажиры двинулись к самолету. Быстро заняли свои места, удобно развалившись в креслах. Взревели моторы и самолет, плавно покачиваясь с носа на хвост порулил на старт. За окнами иллюминаторов проплыла до боли знакомая стоянка истребителей, где он провел более двух месяцев, самых  тяжелых месяцев в году. Лайнер вырулил на полосу. Снова натужно взревели моторы и самолет, набирая скорость,  побежал по бетонной полосе. И вот он уже оторвался, и, набирая высоту, направился в сторону моря. Под самым крылом проплыли прибрежные горы и, словно вырвавшись из плена пустыни, самолет вдруг оказался над голубым, с зеленоватым оттенком, простором моря. В этот момент все пассажиры вдруг почувствовали эту свежесть морского воздуха, его легкую прохладу. Это было просто совпадение. В герметическом фюзеляже нельзя было никак почувствовать эту свежесть моря. Просто, самолет, набрав высоту, включил наддув и кондиционирование воздуха. А  за бортом было уже 10 – 15 градусов мороза. В салоне стало свежо и даже непривычно прохладно. Это было так приятно после этой постоянной жары.

Где-то там, внизу проплыла Аваза, пожалуй, единственно приятное место во всей этой округе. Дело в том, что Красноводск стоит на берегу мелководного Красноводского залива. Вода в нем прогревается намного сильнее, чем в открытом море. К тому же, обилие нефтеперерабатывающих заводов и близость большого города, делают воду в этом заливе настолько грязной, что не возникает никакого желания купаться даже в самую сильную жару. А рядом, севернее залива, в каких-то километрах двадцати от центра города, есть чудесный песчаный   пляж под названием Аваза , омываемый непосредственно морскими волнами. Здесь вода прохладнее и исключительно чистая.

Вадим вспоминал свои восторги, когда он впервые попал туда. Это случилось спустя две недели после того, как он прилетел в Красноводск. Его раны на носу и на плечах успели уже зажить, он успел немного загореть, и теперь мог уже довольно долго находиться под палящими лучами южного солнца.

В воскресенье, после завтрака почти все командировочные офицеры и сверхсрочники на тягачах отправились на Авазу. Дорога была длинной и утомительной. На ухабах и ямах машину бросало из стороны в сторону, и Вадим весь зад  себе отбил о жесткие сиденья тягача. Когда же подъехали к морю, все неприятности, связанные с дорогой, тут же забылись. Перед нимиоткрылся бесконечно длинный, тянущийся на десятки километров ровный песчаный пляж. Желтый мелкий песок побережья кое-где изредка прорезали скалистые породы. Море было тихим и чистым. В отличие от Черного, никаких водорослей у прибрежных камней не было. Легкие волны с тихим шумом накатывались на берег, чуть слышно шурша мелкой галькой.  На берегу стояло несколько небольших деревянных строений: крохотный магазинчик, шашлычная и нечто подобие солярия. И это место считалось городским пляжем большого областного города!  Приблизительно в километре от этого места на берегу стояла группа небольших одноэтажных домиков,  огороженных бетонной изгородью. Говорили, что это санаторий для больных туберкулезом. Сухой жаркий климат и близость моря способствуют  быстрому излечению больных.

С каким удовольствием тогда Вадим окунулся в  это чистое и слегка прохладное море. Прохлада, конечно, была относительной. Вода в море была градусов 25-26, но по сравнению с сорокаградусной жарой в море было прохладно. Окунувшись в такую воду, ее температуру через минуту уже перестаешь замечать. Взрослые люди, добравшись до моря, резвились, как дети, по часу не выходя из воды. А, когда выходишь из моря, босой ногой невозможно было наступить на раскаленный песок – сразу же обжигает.

В то воскресенье они почти весь день провели у моря. На обед купили шашлыков да чебуреков. Летчики и офицеры постарше бутылками “глушили” вино. И в этой жаре они быстро пьянели и становились невменяемыми. Только к вечеру удалось всех собрать, чтобы ехать обратно.

Да, Аваза, пожалуй, была единственной отдушиной в этом, казалось, Богом забытом мире. О ней и вспомнил сейчас Вадим, дремая в кресле самолета. Полет был недолгим. Через сорок минут самолет начал снижение, и еще через 10 минут он уже приземлился в аэропорту Баку. Здесь тоже ярко светило солнце, но уже было не так жарко, как  в Красноводске.

Из аэропорта до железнодорожного вокзала добрались на автобусе. Сразу же отправились в билетные кассы. Поезд до Москвы уходил через час. В кассе остались только билеты в мягкий вагон. И перед Вадимом стала дилемма: уехать сейчас, доплатив 100 рублей, или ждать сутки в Баку следующего поезда. У него оставалась заветная сотня на обратный путь и еще какая-то мелочь. Он решил ехать сейчас, вместе с  Романовым. Тот пообещал его кормить в дороге до самого дома. На рынке у вокзала они купили по огромному арбузу в подарок домой. На арбузе Вадима было выцарапано имя “Оля”. В купе арбузы они положили наверх в отсек для чемоданов, а сами с удовольствием растянулись на мягких пружинных матрасах вагона.

Как только поезд тронулся, и проводница собрала билеты, они тот час же уснули и проспали добрых часа три. Проснулись они от резкого толчка и грохота. Поезд резко затормозил, от чего арбуз “Оля” слетел сверху, упал на пол и раскололся. Обидно было, конечно, но не везти же его домой в таком виде. Пришлось тут же его съесть. Пока они наслаждались арбузом, поезд все стоял на одном месте. Прошло уже минут двадцать. Они все выглядывали в окно. Рядом не было видно ни строений, ни полустанков, ни даже светофора. За окном была равнина, покрытая густой травой, и метрах в пятидесяти зеленая роща. А где-то там, у самого горизонта на западе были видны горы с заснеженными вершинами. Вид был чудесный, как на открытке.

Вадим любовался этой красотой. Глаза, отвыкшие от зелени за эти месяцы, не уставали любоваться  изумрудной зеленью и свежестью полей. Прошло еще минут 10, поезд все стоял. Пассажиры стали робко выходить из вагонов. Вышел и Вадим. С каким удовольствием он растянулся на мягкой зеленой траве. Какое все-таки наслаждение, когда тебя окружает не песок и камни, а зеленые кусты, деревья и трава! Пока он валялся на траве, он успел заметить, что несколько пассажиров бегом несутся в рощу, а оттуда возвращаются с кульками чего-то.

Рискнул и он. В роще, которая, очевидно, служила лесозащитной полосой для железнодорожного полотна, к своему удивлению, он обнаружил целый плодовый сад. Там были: груши, инжир, кизил и еще много такого, что он видел в первый раз. С собой Вадим ничего не прихватил, поэтому ему пришлось снять с себя майку, и, завязав ее снизу, наполнить бесплатными дарами природы. Его добычи им хватило почти до самой Москвы. Поезд простоял еще почти час, пока устранили неполадки в тепловозе. После этого они отправились дальше, и дальнейший его путь к дому прошел без всяких приключений. Большую часть пути он проспал на своей полке. Так приятно было спать, укрывшись не только простыней, но и одеялом, как легко было дышать свежим уже прохладным воздухом Средней полосы России. После зноя и жары  Средней Азии он никак не мог надышаться этим прекрасным воздухом родного края.


 Глава 87 Возвращение домой

Наконец произошло свидание с молодой женой. Почему-то она показалась ему совсем другой, не такой, какой была три месяца назад. Она была по-прежнему такой же родной, ласковой и любимой, но в ее внешнем облике, казалось, что-то изменилось. Что именно, он Вадим никак не мог понять. Но он успокаивал себя тем, что, скорее всего, это просто изменилось его представление о ней за это время. А при встрече с оригиналом произошло несовпадение.

Его ждала приятная неожиданность. Тесть, теща и их сын Василий были в отпуске в Куйбышеве. Теперь в распоряжении молодоженов была вся квартира. Их медовый месяц, прерванный командировкой, продолжался.

Вадиму запомнился первый обед, который ему своими белыми ручками приготовила молодая жена. Это был август месяц, а в это время даже в Севаслейке был полно свежих огурцов  и помидоров. Антонина с большой любовью и старанием готовила салат к обеду. Каждый кусочек был аккуратно нарезан и красиво уложен. Оставалось только полить подсолнечным маслом. Кладовочка, которая летом матери служила летней кухней,  имела три полки. На нижней полке стоял керогаз, на котором готовили еду, на второй полке стояли продукты и различная кухонная утварь, а на верхней инструменты и различные приспособления отца. Молодая хозяйка схватила бутылку с маслом. Оно ей показалась темным и мутным. Дальше, у самой стенки стояла почти полная бутылка со светло-желтым, прозрачным маслом. И вот салат готов. Теперь уже все готово к обеду. Молодые садятся за стол. Молодой муж наливает в рюмки привезенное с юга темное и сладкое, как любит супруга, вино. Они чокаются, пьют вино и принимаются за салат. Съев первый кусочек огурца, Вадим почувствовал какой-то неприятный вкус и запах керосина. Он поднял глаза на супругу. Она тоже с недоумением лизала кусочек помидора на вилке. И тут, наконец, до них дошло. Вместо подсолнечного масла она салат полила таким светлым и чистым … машинным маслом. Они дружно расхохотались. И потом в последствии они часто вспоминали этот случай, каким первым обедом накормила мужа молодая супруга.

После обеда они занялись рассматриванием фотографий. Вадим с юга привез целую кучу фотографий тех мест, где ему удалось побывать. В свою очередь, Антонина показала ему свои летние фотографии. Ревниво екнуло сердце. На фотографии везде она была одна. Значит, она позировала неизвестному фотографу, который с любовью (настоящему фотографу без этого нельзя) ловил каждое ее движение, каждую ее позу. Вот она в поле в коротком платьице с зонтиком, вот она босиком вертится в танце, от чего юбочка поднимается и обнажает ее красивые ножки. Явно фотограф был неравнодушен к своему объекту съемки.  Вадим это заметил, но ничего не сказал молодой жене, чтобы не заставлять ее оправдываться. Не хотелось портить ни себе, ни ей настроения. Но в памяти это все осталось.

  Самой приятной новостью для Вадима после его возвращения из Красноводска стало известие  о том, что ему с Антониной выделили квартиру. Об этом постарался его тесть Михаил Федорович. Тестя любили и уважали в Центре. Всегда он считался  лучшим преподавателем в Учебном Центре и лучшим методистом. Весь летающий руководящий состав Авиации ПВО, проходивший переучивание на новую авиационную технику в Севаслейке и учился у него. Никто, кроме него, не мог так грамотно и доходчиво рассказать о работе самолета и двигателя. Его очень ценили в Учебном отделе, поэтому не смогли отказать в его просьбе. И Михаил Федорович, возможно, первый раз в жизни, ходил к командованию просить для себя, а вернее, для дочери и зятя. И ему пошли навстречу. Квартирная комиссия постановила выделить комнату лейтенанту Виноградову в доме по улице Чкаловской рядом со штабом базы и почты. В этом доме когда-то раньше была аптека, и весь дом настолько пропитался характерным аптечным запахом, что даже спустя несколько лет после того, как аптеку перевели в другое помещение, этот запах так и не улетучился. И даже жителей этого дома можно было узнать по характерному запаху, исходящему от их одежды.

Но это не особенно беспокоило молодых. Главное, у них теперь будет свой дом. Они считали, что если в комнате сделать хороший ремонт, то от запахов можно будет избавиться.

Пока квартира была еще занята, они решили отправиться в свое свадебное путешествие. Свой медовый месяц они проведут частично в Купянске у родителей Вадима, а частично в Куйбышеве, где жили дед и бабка Антонины, а также их многочисленная родня.


  Глава 88  Свадебное путешествие. Москва

На первых парах им повезло. До Москвы им не пришлось добираться поездом. В Клин шел транспортный самолет, который и захватил на свой борт молодоженов.

Итак, утром в начале сентября их свадебное путешествие началось. Самолетом Ли-2 они благополучно долетели до Клина. В Клину жила с мужем родная тетка Антонины, сестра отца, Клавдия Федоровна Преснова. Она приветливо встретила молодую чету, угостила обедом. Антонина хвасталась перед ней своим молодым супругом. Долго задерживаться у них они не стали. Дело в том, что ее сын Сашка, мальчишка 2-х или 3-х лет, был совершенно неуправляем. Пока они были у них, он буквально сидел на голове у Вадима. При всем его терпении он так долго выдержать не мог. Даже не остались у них ночевать, а поехали в Москву на электричке.

На ночь они остановились у дальних родственников Вадима. Жили они на улице Вахтангова рядом с театром. С этим театром у Вадима связаны лучшие воспоминания. Еще в 1952 году отец взял с собой его, еще тогда мальчишку, впервые в Москву. В Москве они пробыли 4 или 5 дней. Больше всего ему в Москве тогда понравилось мороженое и театр. Глядя на сына, как он наслаждается мороженым, отец разрешал ему есть столько, сколько ему захочется. От киоска до киоска, от кафе мороженного до лотка, сын уплетал порцию за порцией, и оно ему не надоедало. В один из вечеров они пошли в театр Вахтангова. Шел спектакль “Кому подчиняется время” на военную тематику. Вадим был поражен убранством театра, игрой артистов и самим спектаклем. Прошло уже много лет, а он до сих пор помнит все содержание пьесы. Останавливались они тогда у  двоюродной тетки отца тети Сони. В квартире жили три женщины: бабушка, дочка и внучка. Тетя Соня жила со своей дочкой Галей и внучкой Милой, девочкой на два года моложе Вадима. Жизнь у Гали с мужем не сложилась, и она одна воспитывала дочку. Работала она в какой-то столовой буфетчицей. Занимали они двухкомнатную квартиру в старинном доме на втором этаже. Во всей квартире было одно единственное окно, да и то выходило во двор, в этот каменный мешок внутри многоэтажных зданий.

Семья Вадима общалась с ними редко. В  основном, навещал их Аркадий Исаакович во время командировок в Москву. Вадим всего два раза бывал у них: первый раз в то лето 1952 года, и второй раз по пути к новому месту назначения после училища. Несколько лет назад, когда Вадим еще учился в школе, в Виске летом у них гостили девочки Мила и Валя. Мила дочка тети Гали и Валя, дочка второй дочери тети Сони – Марины. Тетя Марина жила в Москве отдельно от них. Вадим в их доме не бывал ни разу.

Встретили москвичи гостей приветливо, хотя и без особой радости. Но на это молодожены и не рассчитывали. Главное, что у них было сегодня где переночевать. Им предложили 2 раскладушки, и это их вполне удовлетворило. Измученные полетом и дорогой, они уснули, как убитые, едва коснувшись подушки, тем более, что уже был первый час ночи.

С утра им предстояла беготня по магазинам. Они планировали проездом купить мебель и отправить ее контейнером в Севаслейку. Первую половину следующего дня они бегали по магазинам в поисках мебели, которая их бы устроила. Они искали небольшую жилую комнату. Но долго ничего стоящего на глаза им не попадалось.

Молодой супруге нравилась модная модернистская мебель на тонких ножках и  не полированная. Но в магазинах была все тяжеловесная громоздкая и полированная мебель. Наконец, им удалось на Пушкинской улице найти то, что их полностью устроило. Это был, так называемый “дачный” набор немецкой мебели. В него входило: полутораспальная кровать, платяной шкаф, два мягких кресла и одно рабочее, а также тумбочка под зеркало. К этому комплекту они докупили еще матрац (почему-то в этот комплект мебели он не входил), еще такую же тумбочку,  журнальный столик на трех ножках и зеркало.

По телефону на Казанском вокзале заказали контейнер, который через несколько часов доставили на погрузку к магазину. Пока они ждали прибытия контейнера, успели оббегать ближайшие хозяйственные  и посудные магазины. Ни у Вадима,  ни у его молодой супруги не было никакого опыта в покупках хозяйственной утвари. Они просто покупали то, что им нравилось, особенно не разбираясь, стекло ли это или хрусталь, глина или фарфор. Понравились красивые фужеру – берем. Понравились рюмки – берем. Только потом уже дома, они узнали, что приобрели хрусталь. С таким же успехом они могли бы купить и стеклянные.

Когда вернулись к мебельному магазину, увидели, что в контейнер грузят их мебель. Места в контейнере оставалось еще много, даже после того, как погрузили все, хотя мебель и не разбирали. На дно шкафа положили покупки: фужеры и рюмки, а также еще разные мелочи. При них контейнер опечатали, оформили бумаги и уехали. Теперь они были свободны. Можно было отправляться дальше. Вадим письмом на имя тестя отправил документы на контейнер, дал телеграмму в Купянск, что приедут завтра таким-то поездом.

Билеты им достались хорошие в купейном вагоне. Теперь можно было отдыхать и наслаждаться свадебным путешествием. Поезд уходил из Москвы поздним вечером, и до этого времени они успели закупить продукты в дорогу и сувениры в качестве подарков. Набегавшись за день, они уснули, как убитые, и проснлись, когда солнце было уже высоко, и соседи по купе уже завтракали.

После завтрака Антонина снова забралась на вторую полку и вскоре сладко уснула. В те времена поспать-то она очень любила.  Вадиму одному было скучно слоняться по вагону. Было жарко и душно. От нечего делать он вылез на крышу вагона. В те годы железная дорога была электрифицирована только до Ельца, а далее до самого Донецка над вагонами не висел контактный провод. Но от Ельца состав тянул паровоз. Он нещадно дымил и через полчаса молодой супруг вернулся в вагон весь черный, так что супруга его едва узнала.


 Глава 89 Свадебное путешествие. Купянск

Время тянулось медленно. Едва дождались обеда, затем немного отдохнули и стали собираться. Поезд приходил на станцию Заосколье в конце дня. Встречал их на пироне отец Вадима Аркадий Исаакович. С Антониной он был еще знаком во время посещения сына в марте, но теперь он встречал ее уже в качестве жены сына. Антонина немного волновалась, ожидая встречи со свекровью. Но встреча прошла благополучно. Родителям Вадима сразу понравилась эта небольшая, аккуратная и даже красивая молодая женщина, почти еще девочка. Встретили ее приветливо. Стол был уже накрыт. Мать постаралась на славу: приготовила самые любимые кушанья Вадима.

Сели за стол. Отец откупорил бутылку шампанского. Когда наполнили бокалы, Вадим заботливо плотно  заткнул бутылку пробкой. Молодых поздравили, пожелали им счастья и семейного благополучия на долгие годы. И тут Вадим отличился. Для второго тоста он решил наполнить бокалы сам. Взял бутылку, деловито ее встряхнул, и едва только прикоснулся к пробке, как она тут же вылетела, и пенная струя вина ударила в потолок, и, отразившись от него, полилась на абажур. В бутылке едва осталось на дне. Шампанское капало с потолка и абажура. Вадим смущенно улыбался, а все смеялись от души.

Родители предоставили молодым целую комнату, которая раньше служила для матери спальней. Отец до этого спал на диване в столовой, а теперь он перебрался в прихожую, где на раскладушке за занавеской было устроено удобное место для отдыха в теплое время года. Мать же заняла теперь его место в столовой. Молодым было просторно и уютно в родительском доме Вадима. Его родители обожали свою невестку. У них никогда не было девочек, и теперь они отдавали ей всю свою нерастраченную любовь. Вадим это прекрасно понимал и нисколько не ревновал их к своей молодой жене. Наоборот, он даже гордился этим, полагая, что сделал правильный выбор, если она понравилась и его родителям.

Теперь молодая чета могла наслаждаться настоящим отдыхом. Кушать готовила Нонна Ивановна после работы. Им оставалось только разогревать уже готовое. Уютная мамина постель и темные шторы на окне позволяли им спать почти до 11 часов утра. После завтрака они гуляли, а по вечерам ходили в кино или на танцы. Одним словом, отдых был полнейший, был настоящий медовый месяц. Они только любовались и не сводили глаз друг с друга.

Для соседей было целое событие: Вадим женился, привез жену себе из России. “Така гарнэнька, така справна, тилькы така худенька” - говорили соседи. И действительно, по сравнению с девушками и парнями, которые жили по соседству, Антонина казалась чересчур изящной, словно Дюймовочка.

Нонна Ивановна относилась к ней очень трогательно. Она даже просила Вадима не слишком уж усердствовать в их медовый месяц.  У нее, известного в городе врача-гинеколога, было много знакомых, особенно в торговом мире. Женщины-продавщицы универмага с удовольствием выполняли ее заказы. Теперь она заказывала для своей невестки импортное белье 45-го размера, которое в то время не так уж легко было достать, особенно на Украине.

Вечера молодые проводили, как правило, вне дома. Ездили в город в парк, ходили в кино, на танцы. Возвращались поздно, в то время, когда родители уже спали. По возвращению на кухне их ждал любимый ужин Вадима: шарлотка с молоком. Его радовало то, что почти все его любимые блюда нравились и его молодой жене. Чаще всего, вкусы их совпадали.  Единственным исключением, был случай, когда их вкусы разошлись. Когда они искали мебель в Москве, зашли пообедать в кафе. Вадим на первое заказал солянку. Приготовили ее по всем правилам. К тому времени молодые уже успели проголодаться, и поэтому накинулись на нее с аппетитом. Но вдруг во время  еды Антонина замерла, словно во рту у нее оказалось что-то  несъедобное. С отвращением она вынула изо рта ... маслину. Ничего удивительного, она впервые в жизни ела маслины. И они ей не понравились. Не так уж часто в жизни ел их и Вадим, но они ему нравились.

Нонна Ивановна старались привить своей невестке навыки кулинарного искусства. У нее был в этом богатый опыт. Прекрасно она готовила борщи, супы, вторые блюда, пекла торты и пироги. Но молодую супругу кухня мало волновала. Она была еще слишком молодой хозяйкой.

Отдых, конечно, это хорошо, но нужно было и дела делать. В одно из воскресений вместе с Нонной Ивановной они отправились в Харьков. Мать хотела снабдить молодую семью красивой столовой посудой. В Харькове в Пассаже был хороший выбор сравнительно недорогой, но очень красивой посуды. Они остановили свой выбор на тарелках кобальтового цвета. Именно эту посуду мать мечтала подарить своей невестке. Эта посуда понравилась и молодой хозяйке. Несмотря на большую разницу в возрасте, вкусы женщин часто совпадали. Им легко было находить общий язык. Поездка удалась на  славу. Возвращались они довольные, купили все, что планировали, и даже  больше. Кроме посуды приобретали все, что нужно будет иметь в хозяйстве: ложки, вилки, ножи, кувшин, разделочные доски. В общей сложности вещей собралось столько, что везти их за собой не было никакой возможности, тем более, что ехали они еще не домой, а дальше, в Куйбышев. Тогда было решено, что все это хозяйство они отправят малой скоростью багажом в Севаслейку. Пока он будет топать до Навашино, они успеют съездить в Куйбышев.

Для упаковки всех вещей приобрели большой спичечный ящик, в который едва сумели все поместить. Тарелки и все бьющееся перекладывали посудными и мохровыми полотенцами. Ящик оказался довольно тяжелым – более 75 килограммов. Конечно, они рисковали. По своей неопытности они просто не знали, как грузчики обращаются с таким багажом, тем более с таким тяжелым. Как они бросают эти ящики, и что достается им в дороге. Кроме того, их багажу предстояла еще и перегрузка в Москве с вокзала на вокзал. Но, на их счастье, все обошлось сравнительно благополучно. Из всей посуды разбилась только крышка от кастрюльки из органического стекла.


  Глава 90 Свадебное путешествие продолжается

Быстро пролетели 20 дней в родительском доме. Предстояло еще  продолжить им свой путь до Куйбышева. Уезжали со станции Купянск-Узловая. Поздним вечером провожали их мать с отцом. Почему-то Вадим посчитал, что их дорога займет двое суток. Но уже в дороге они узнали, что поезд их довезет всего за 20 часов.  А что же делать с этими съестными запасами, которыми родители снабдили их в дорогу? В вагоне было тепло, и продукты могли испортиться. И они лучше ничего не придумали, как вывесить за окно вагона жареную утку в авоське. И ничего удивительного не было в том, что утром они ее там не обнаружили. Ночью на какой-то станции ее кто-то снял. И даже спасибо не сказал. Но, несмотря на эту потерю, еды им хватило до конца дороги, и даже домой привезли.

Приехали в Куйбышев во второй половине дня. Их никто не встречал. Стареньких бабушку и дедушку Кругловых не хотели беспокоить. Решили добраться самим, тем более, что в большом городе это не проблема. Трамваи, троллейбусы, автобусы ходят каждые 5-10 минут. И ехать до Пензенской, где жили старики, было не так уж долго. От вокзала они ехали на трамвае всего минут 25. Улица Пензенская одна из старых улиц города в его старой части. Она собой представляла город в таком виде, каким он был в начале ХХ века: деревянные рубленные дома, деревянные высокие заборы, огороды, сады. В те времена на улице еще не было асфальта, и улица, поросшая травой, напоминала деревенскую. По такой улице хорошо ходить, когда сухо. Но когда льет дождь, прекрасный чернозем превращается в непролазную грязь, и тогда без резиновых сапог по ней не пройти.
От трамвайной остановки до дома Кругловых  идти было не так уж далеко. Пока они шли, Антонина рассказывала Вадиму о семье Кругловых.

Дед Антонины, Федор Родионович Круглов был выходцем из купеческой семьи. Его отец Родион Круглов был знаменитым купцом в дореволюционной Самаре. Он плавал по Волге и торговал лошадьми. Дела у него шли неплохо. Но тут грянула революция, и все пошло прахом. У Федора до этого было свое крепкое хозяйство, был дом, были лошади. Но ему грозило раскулачивание. Его спасло только то, что он женился на беднячке Тане Семеновой, и, тем самым, перешел в разряд середняков. В начале двадцатых годов от голода и  нищеты в деревне они уехали в город. В городе еще хоть как-то можно было прокормиться. Федор устроился работать на ликероводочном заводе. Мало-помалу семья стала вылезать из нищеты. Вначале купили, а потом перестроили дом на Пензенской. Татьяна рожала много, но из детей в живых осталось только двое: Клавдия и Михаил, отец Антонины. Перед войной Михаил окончил педагогическое училище и преподавал в деревенской школе. Его, как единственного мужчину в педагогическом коллективе, в 19-ти летнем возрасте поставили директором школы. Еще до начала войны он успел жениться на деревенской девушке Марии Томаровской. Родители ее были украинские переселенцы. Теперь в жилах Антонины текла еще украинская и польская кровь. Дед Яков, отец Марии,  был поляком, а бабушка украинкой.

В самом начале 1941 года родилась у Марии и Михаила дочь Антонина. Нагрянувшая война разлучила семью. Михаила призвали в армию, и, как имеющего образование, послали учиться в Вольское военное авиационно-техническое училище. Вышел он оттуда авиационным техником. Служил на Сейме (ныне Дзержинск) в центре по подготовке летчиков. Потом центр перебазировали в Севаслейку.  На его глазах создавался этот центр. Во время войны центр готовил летчиков-истребителей для фронта, а после войны стал центром по переучиванию летного и технического состава на новую технику.

Во время войны семья, конечно, бедствовала. Спасло ее то, что Мария Яковлевна работала на хлебзаводе. Она имела возможность там поесть и какую-то малость принести домой. В основном, питание маленькой дочки составляла, так называемая “тюря” – хлеб размоченный в воде. Ни молока, ни витаминов ребенок, конечно, не видел. Большую часть своей юной жизни Антонина провела у бабушки и дедушки в  этом доме. За то время, пока молодые шли к дому,  Антонина успела поведать об этом  своему супругу.

Дед и бабка встретили их приветливо. В большом просторном доме выделили им  целую большую и светлую комнату – горницу.

Дед Федор, худощавый и бородатый старик, словно сошел с картины  русских художников о мужиках прошлого века. Именно таким и представлял себе Вадим образ мужика из деревни. Старик очень болел. Врачи обнаружили у него рак желудка и практически отказались от него. Тогда он начал лечиться народными средствами: пил сулему, нафталин, настой из чаги. И, к тому же, почти фанатичная вера в Бога еще держали его на этом свете.  Питался он очень скудно: банка простокваши, булка без корки и сырое яйцо – весь его рацион на весь день. И так изо дня в день несколько лет.

Бабушка Таня была очень рада гостям. Она готовила для них простые, но очень вкусные блюда. Щи с мясом из русской печи были намного вкуснее всяких ресторанных. А особенно понравился Вадиму курник, новое для него блюдо.  Это такой домашний пирог с пшеном и курятиной. Готовился он в русской печи и был чудесно душистым и вкусным.

Потчевала бабушка Вадима своим домашним напитком, приготовленным из спирта-денатурата.  Его каким-то особенным способом очищали и пили. При этом никто не травился, хотя всем было известно, что спирт-денатурат – это яд. Его даже подкрашивали какой-то фиолетовой краской, чтобы не путали с питьевыми жидкостями. Он был дешевым и предназначен для технических целей. Но народ нашел ему другое применение. Магазинная водка не всегда была по карману простому труженику, вот народ и приспосабливался, находя применение дешевому денатурату.
\
Вадим вначале с опаской пил первую рюмку бледно-фиолетовой жидкости, а потом каждое утро бабушка Таня подносила ему рюмку  “похмелиться”. И  принимал он это уже, как должное. Хотя похмеляться ему не требовалось, но поводов для этого у него было предостаточно.

Только первый вечер в день приезда молодые провели дома с дедом и бабкой. Уже начиная со следующего дня, стали приходить родственники и звать к себе в гости. В Куйбышеве жили 4 сестры и брат Марии Яковлевны. Это только по материнской линии. А еще были родственники со стороны деда. Более ни менее близких родственников в Куйбышеве проживало 14 семей. Они все знали и любили Тосю (так домашние звали Антонину), и все считали своим долгом пригласить ее в гости с молодым мужем. И кому-то отказать не было никакой возможности. Этим можно было нанести кровную обиду Люди жили скромно, хотя большинство имели свои дома, сады и огороды. Но при этом на угощенья гостей никогда не скупились. В течение последующих десяти дней каждое утро для молодых начиналось одинаково.

  Утром, едва оторвав головы от подушек после вчерашних угощений, они садились за стол. У бабушки Тани завтрак был уже готов. Душистый курник, пироги или щи из русской печи, и обязательно рюмка “для опохмелья”. Голова еще трещит от вчерашнего, а в избу идут уже новые посетители звать на сегодня к себе в гости. К обеду снова в путь-дорогу, и снова знакомства, снова застолье, снова выпивка.

Сентябрь чудный месяц в Куйбышеве. В это время все уже созревает в садах и на огородах. А в этой старой части города, где еще сохранились сады и огороды, люди пользуются всеми благами природы, словно в деревне. Поэтому всегда на столах в домах, куда их приглашали, было обилие домашних разносолов, фруктов, помидоров, огурцов. Было и домашнее вино, был и самогон самого лучшего сорта. Те же, кто побогаче, разорялся на магазинную водку. За столом всегда было многолюдно. Как правило, приглашали соседей и родственников, живущих поблизости. Бывало, что гуляли сегодня в одной половине дома, занимаемой одной из теток Антонины, а завтра во второй половине дома, занимаемой братом. А состав гостей в том и другом случае практически был тот же.

А еще был такой случай. В разгар веселья к хозяевам пришли соседи пригласить к себе на новоселье. Хозяева отказываются, говорят, что у них сегодня у самих гости. Тогда соседи приглашают всех к себе,  хозяев и их гостей. Идут всей гурьбой к соседу. Родственники Антонины уже навеселе, а гости соседей еще только собираются. Семья усаживаются за длинные столы по одну сторону. Новые гости садятся напротив. Получилось так, что Антонина и Вадим  оказались в торце стола и им хорошо было видно всех: родственников и их гостей, сидящих от них слева и гостей хозяина, сидящих справа. Молодые обратили внимание на пожилого мужчину с густыми черными бровями из вновь прибывших, который так осуждающе поглядывал на уже подвыпившую компанию. Но во время веселья, по мере того, как осушались рюмки, правая сторона “догоняла” левую. Во время застолья в поведении левой стороны мало что изменилось, но зато правая сторона не только догнала, но и перегнала ее. И этот чернобровый мужик так развеселился, что сам стал петь частушки не совсем приличного содержания.

Как правило, веселье затягивалось, и молодые едва успевали унести ноги чуть ли не на последнем трамвае. Конечно, хозяева предлагали им остаться у них до утра, но они рвались домой. Завтра их ждал новый поход к следующим родственникам.

По просьбе юной супруги Вадим в гости ходил в форме. В те времена выйти замуж за офицера было пределом желаний буквально для любой провинциальной девушки. Поэтому Антонина не без гордости показывала его своим подругам. Те ей ужасно завидовали. “Ой, Тоська,  какая ты счастливая!”, - в один колос восклицали они.

В один из дней, выкроив пару часов между очередными посещениями, они забежали на завод, где раньше работала Антонина. Оказалось, что ей еще причитались премиальные  за последний месяц работы, которые она не успела получить, уезжая в отпуск. Почти год на проходной весело объявление с просьбой зайти в кассу и получить деньги. Оказалось, что там была еще хорошая сумма – почти 600 рублей (а это почти половина лейтенантской получки). Это очень обрадовало молодых. Но получить их оказалось не так просто. Теперь у Антонины был другой паспорт, и она носила другую фамилию. И только благодаря тому, что в удостоверении личности офицера было указано, что брак заключен с гражданкой Кругловой Антониной Михайловной, им поверили и выдали деньги. Пока они ходили из кабинета в кабинет по заводоуправлению, Антонина рассказывала Вадиму о своей работе на заводе. Конечно, оканчивая 10-й класс, она не мечтала стать фрезеровщицей. Она хотела поступить на литфак Горьковского университета, чтобы стать журналисткой. Но ее мечте не суждено было исполниться. Не добрав полбалла, она не прошла по конкурсу. Домой возвращаться она не решилась, а поехала в Куйбышев к дедушке и бабушке, где она прожила большую часть своей жизни.

Жизнь ее родителей складывалась так, что им приходилось подолгу оставлять дочку у родителей Михаила Федоровича. Даже в младенчестве Антонина бабушку звала мамой, а маму Марусей, как ее все звали окружающие. Во время войны мать работала на хлебзаводе и дочку видела редко, а с бабушкой и дедушкой ребенок проводил все свое время. Они ей стали ближе и роднее, чем собственные родители.

Поэтому, потерпев неудачу во время поступления в университет, она не вернулась домой. Теперь нужно было самой зарабатывать себе на жизнь. И она пошла работать на завод. Во-первых, 4-й ГПЗ (Государственный подшипниковый завод) был близко от дома, а, во-вторых, на производстве можно было тогда заработать неплохие на то время деньги. Ее подучили, и  она стала фрезеровщицей. На фрезерном станке она обрабатывала текстолитовые корпуса подшипников. Работала аккуратно, на совесть, постоянно перевыполняла норму. Ей, семнадцатилетней девчонке, по КЗОТу  положено было работать не более 7 часов, да и только в дневную смену. Но она, желая больше заработать, работала и по 8 часов, а нередко оставалась и на вторую смену. Но зато у нее появились собственные деньги, может быть впервые в жизни. Теперь она могла их тратить на себя, на свои наряды. Могла одеваться, как ей хотелось, и насколько позволяли возможности. С детства она практически была лишена этого. Семья ее жила небогато. Офицер в то время получал немного. После переезда в Севаслейку Мария Яковлевна не работала. Двоих детей нужно было учить и одевать. И, к тому же, ежемесячно Михаил Федорович посылал деньги отцу на строительство нового дома. Старый дом обветшал, бревна сгнили, нужно было его строить заново. Федор Родионович внушал сыну, что это он строит дом для себя, для своей семьи на будущее. Поэтому семье денег едва хватало на еду. А вот на  наряды подрастающей дочке вечно не хватало. Росла она девочкой интересной, симпатичной, но одевалась хуже по сравнению с подругами. Это больно ранило ее самолюбие. В школьной форме она была и на уроках в школе, и на вечерах отдыха в клубе офицеров. На эти вечера девочки, ее подруги ходили нарядные, а у Антонины единственной одеждой для выхода и для учебы была школьная форма. Позже она вспоминала, что на какой-то праздник на танцы в клубе офицеров ее пригласил молодой человек. Она упросила мать дать ей на этот вечер свое платье. И только с разрешения отца ей удалось получить заветное платье.  И  ничего, что платье было длинным  и широким в талии. Широкий пояс исправил все недостатки. Юная леди была вне себя от счастья. Впервые на вечере она была в нарядном платье. Но это все было в прошлом. Теперь она сама для себя могла покупать кое-какие вещи.

На заводе быстро заметили способную добросовестную девушку и стали привлекать ее к общественной жизни.  Хорошо развитая физически, она участвовала в заводских спортивных соревнованиях и добивалась неплохих результатов.

Но мечтой всей ее жизни был балет. В школьные годы, когда она еще жила в Куйбышеве, она посещала хореографическую студию при КТОБ (Куйбышевский театр оперы и балета). Ее учителя прочили ей большое будущее. Она даже участвовала в спектаклях театра в группе артистов миманса.

Когда ей было 9 лет, ее учителя уговорили ее подать заявление в хореографическое училище в городе Молотов (ныне Пермь). Она послала туда документы и свою фотографию. Но там сочли, что фотография не достаточно отражает ее физические данные, и попросили явиться лично. Но отец отказался везти ее туда. Конечно, в 9 лет начинать карьеру балерины поздновато, но при желании и упорстве  можно было еще достичь неплохих результатов. Это огорчило ее учителей, а самой Антонине оставалось только продолжать посещать студию при театре.

          Чуть больше года проработав на заводе, она поехала в отпуск к родителям в Севаслейку. За это время она уже успела соскучиться по отцу с матерью и брату. Вернувшись в родной дом и встретив Вадима, она больше не захотела возвращаться на завод.

А сейчас, бегая по заводоуправлению за очередной визой на документе, она щебетала об этом обо всем молодому супругу. Очевидно, знакомые места вызвали в ней бурю воспоминаний.



 
 Глава 91 Возвращение в Севаслейку

Быстро пролетели оставшиеся дни отпуска, и молодые вернулись в Севаслейку. Их там ждала приятная новость. Вместо планируемой им комнаты в бывшем аптекарском доме, им дали комнату в финском домике по улице Пилотов. Дом планировался и строился в расчете на одну семью, но в условиях острого хронического дефицита жилья в такие домики селили по две семьи. Как правило,  семье с одним ребенком давали большую часть дома (комнату 18 кв. м и кухню 10 кв. м.), а бездетной паре - комнату 9 кв. м и кладовочку, переоборудованную в кухню. За редким исключением, такие домики целиком доставались одной семье. В основном, это были многодетные семьи, летчики или начальствующий состав. Нашим молодым досталась меньшая часть дома по улице Пилотов дом №1. Они были счастливы. И это несмотря на то, что в домике не было никаких удобств. В комнате рядом с дверью стояла маленькая кафельная печурка – единственный источник тепла. Вода была в колонке в 50 метрах от дома, туалет и помойка – во дворе.

Чтобы поддерживать тепло в доме зимой, печку нужно было топить раза  два в день. Печка была небольшой, и держать тепло долго не могла. Да и домик был деревянный, собранный из щитов и снаружи оббитый шиферной плиткой. Внутренний утеплитель между досками давно уже рассыпался. В таких домиках бывает тепло, только пока топится печка. Но молодоженов это не огорчало. Вадим сразу решил переделать печку. Антонину совсем не устраивало то, что в комнату нужно было таскать дрова и выгребать золу из печки. Приглашенный печник сразу же выбросил кафельную печку, и на ее месте сложил печку побольше, да еще так, что она могла топиться из коридора. Теперь в комнату  перестали носить дрова, стало меньше пыли и грязи.  К тому же, она стала дольше держать тепло.

Старые обои их, конечно, не устроили, и они оклеили новыми голубыми рифлеными (“как в вагоне поезда”, - говорил Вадим). По цвету они очень подходили к их новой мебели. А мебель, как будто бы специально была рассчитана для их комнаты. Слева у входа они поставили шкаф, у левой стены кровать, а рядом с ней тумбочку с магнитофоном.  По обе стороны от окна поместились кресла. У правой стены стали этажерка, тумбочка с зеркалом и рабочее кресло. Посредине стал треногий журнальный столик. На окно Антонина повесила красивый тюль и бархатные шторы. И сразу комната приобрела уютный жилой вид.
В маленькой кладовке, площадью в три квадратных метра, оборудованной под кухню, была плита, и еще места хватило поставить небольшой кухонный столик, который Вадим сам соорудил из досок и фанеры. В самом углу была крохотная кладовочка, площадью, не более небольшого шкафа, которую новые хозяева оборудовали под фотолабораторию. В ней едва помещался стул и полка, служившая столом для увеличителя и фотокювет. Теперь молодые могли часто заниматься фотографией. Вадим любил фотографировать свою красавицу жену, и с удовольствием это делал.

Приближалась зима, и нужно было запасаться дровами.  Проще всего дрова можно было выписать на топливном складе базы. Но они были плохие, хотя и стоили дешевле. Плохо горели и давали мало тепла. Большинство офицеров,  всеми правдами-неправдами предпочитали добывать березовые дрова (благо гарнизон находился в лесу). Машина трехметровых березовых дров обходилась в 200 рублей, да еще за доставку трицатник нужно было отдать.

Потом эти дрова нужно было распилить, расколоть и сложить в поленницу. На зиму, как правило, одной машины было маловато, а на две машины денег не хватало. Приходилось экономить. Еду готовили и белье вываривали на керогазе. Благо керосин с аэродрома Вадиму доставался бесплатно.


  Глава 92 Генерал Власенко

Когда Вадим впервые прибыл в Севаслейку, Учебным центром командовал генерал-майор Влесенко. Интересный мужчина, лет 38-40, высокий, голубоглазый, широкоплечий. Один из тех летчиков, которые прошли войну и, став большими начальниками, сохранили бережное отношение  к людям. Он не пил, не курил, занимался физкультурой и следил за своим здоровьем.

О его прошлом рассказывали легенды. За время войны он сбил 24 вражеских самолета, но, тем ни менее Героем Советского Союза он не стал. Рассказывали эту историю так. Было это во время битвы на Курской дуге. Он тогда командовал эскадрильей штурмовиков.  Во время одного из боевых вылетов ему удалось незаметно подойти к немецкому аэродрому и застать немцев врасплох. Они не дали взлететь ни одному немецкому самолету, буквально перепахали весь аэродром, уничтожив на земле около четырех десятков вражеских самолетов. За ранее сбитые, и за эту операцию майора Власенко представили к Золотой Звезде Героя Советского Союза.

Поехали они получать награды в Москву. Завтра в Кремле вручать их должен был сам Михаил Иванович Калинин. А сегодня вечером они решили “обмыть” заранее свои награды в ресторане. Всей компанией они завалились в ресторан “Москва”. Водка, шампанское лились рекой, денег боевые ребята не жалели. Все равно послезавтра снова в бой.

Один из подвыпивших летчиков нечаянно уронил и разбил фужер. Официант его успокоил, не волнуйтесь, мол, это всего 17 рублей. Это фронтовикам показалось такой ничтожной суммой, что они с криками “17 рублей!” стали бить фужеры не только на своем столе, а и по всему залу. Официантам успокоить их не удалось. Пришлось вызвать патрулей.  И эти могучие фронтовые пилоты вышвырнули патрулей через зеркальные стекла витрин ресторана. Тогда вызвали комендантский взвод, который и “повязал” будущих орденоносцев.

Когда же на следующий день об этом узнал Михаил Иванович, он просто вычеркнул их фамилии из списка награжденных и отправил обратно в свои части на фронт. А для них, как говорили в войну, “кому война, а кому мать родная”. Но этот случай сильно повлиял на Власенка. С тех пор, говорят, он в рот не брал спиртного. Продолжал он дальше воевать и двигаться по служебной лестнице, и уже в свои неполных 32 года стал генералом. Прекрасная карьера для военного летчика!

Шли годы, армия пополнялась молодыми, грамотными офицерами, выпускниками академий, высших училищ. На их фоне ускоренное летное образование, полученное в училище во время войны, было явно недостаточным для командира такого уровня. Но он обладал природным чутьем и огромной житейской мудростью. Своими вопросами и неожиданными нестандартными решениями он мог поставить в тупик любого академика.

А как он проводил подведения итогов Центра! Ежемесячно всех офицеров гарнизона собирали в клубе офицеров на подведение итогов. В то время Вадим уже учился в заочном институте, и всякий раз брал с собой учебники, чтобы попытаться что-нибудь почитать во время этого долгого совещания. Но ему это ни  разу не удалось. Генерал так живо, так интересно проводил это собрание, что просто нельзя было оторваться, слушая его.

Начинал он, как правило, за трибуной. Читал 1-2 минуты написанный ему доклад, а затем со словами: “Написали мне всякую тут ерунду”, брал указку, шел  к весящим по всему залу схемам и таблицам, и проводил разбор, больше не заглядывая в доклад. Он ходил от схемы к схеме, анализировал работу частей и отдельных командиров. Командиры полков, базы, связи вскакивали, как мальчишки, когда он их “песочил” перед всеми офицерами. Здесь было все: и шутки, и прибаутки, и серьезный разбор недостатков. 4 часа совещания проходили, как одна минута, словно хороший концерт.

У него была феноменальная память. Он помнил лица, фамилии и проступки всех, с кем приходилось ему иметь дело.  Его все уважали и любили.

Взлетная полоса была на сравнительно небольшом расстоянии от жилого городка. От рева двигателей взлетающих машин спасали только деревья и кустарники, отделяющие городок от аэродрома. Начальник гарнизона зорко следил за тем, чтобы не уничтожались эти зеленые друзья человека. Он заявил, что за срубленное дерево или кустарник наложит взыскание, которое не снимет, пока он будет начальником. Доставалось даже тем, кто резал ветки на метелки или веники в баню.

Жил он со своей семьей в деревянном щитовом домике на берегу водоема. Единственным его преимуществом перед другими офицерами у него было то, что он занимал домик один. Как правило, в таких домиках в гарнизоне жили по две семьи офицеров. И потом, когда уже в гарнизоне начали строить благоустроенные многоэтажные дома со всеми удобствами, он не покинул свой домик с печным отоплением, водой из колонки рядом и туалетом во дворе.

Ежедневно занимался он физкультурой. Во дворе у него была штанга и двухпудовые гири. И каждое утро в любую погоду он ими занимался. Но больше всего он любил колоть дрова. Специально просил, чтобы ему привозили дрова самые сучковатые, узловатые и с корневищами, которые очень трудно колоть. Преодолевать такие трудности ему доставляло большое удовольствие.

Такие занятия поддерживали его в хорошей физической форме. А это его не однажды выручало. Как-то на заходе на посадку на самолете МИГ-19 у него отказал бустер управления элеронами. На ручку управления самолетом создалось усилие в 40 кГ. Это означало, что до момента посадки летчик должен с таким усилием удерживать ручку в нейтральном положении. А не всякому это по силам. Стоило только ослабить парирование усилия, самолет начинал тут же крениться в сторону. А зазеваешься, он уже делает “бочку”, что особенно неприятно на посадке. Так и пришлось ему до самой земли удерживать самолет в таком положении.  Вышел с кабины с онемевшей от усталости рукой. Выручила его недюженая сила в руках, которая дается только тренировкой. Поэтому он всегда твердил, чтобы летный состав физкультурой занимался по-настоящему и жестко требовал это от командиров полков и физруков.

Ходили о нем и забавные легенды. Была у него дочь, симпатичная девушка лет 15-16. Отец держал ее в строгости. В этом возрасте девушки, как правило, уже пытаются залезть на высокие каблуки. Приобрела ей мать такие туфли. Отец же, когда их увидел, взял топор и отрубил по полкаблука.

Он был хозяином во всем. Заботился о своем Центре, о городке, о людях. И, как хороший хозяин, он старался сохранить кадры своего Центра и препятствовал любому переводу офицеров из Центра. Этим многим он загубил карьеру. «Зарубил» он перевод и Михаил Федоровичу, тестю Вадима. Брали его в хорошее место под Москвой, но генерал его не отпустил.

Прошло несколько лет. Сам же он не собирался оставаться до конца своей службы начальником Центра. Пошел на повышение и он. Назначили его Начальником Авиации Московского округа ПВО. Но здесь особенно проявилось отсутствие у него высшего образования. Завистливые подчиненные с академическим образованием стали его подсиживать, подставлять, выпячивая его недостатки. К тому же в это время произошло несколько серьезных авиационных происшествий в округе. Свалили вину на руководство.

И это все вместе повлияло на генерала. Психика его была надломлена. Обиды, полученные им от других, напомнили ему о том, что он не раз сам во время службы обижал других. Наступило раскаянье, он стал писать письма тем, кого, как он считал, обидел в прошлом. Получил такое письмо с просьбой простить его за прошлое и Михаил Федорович.  Но что он мог ему ответить?

Друзья отвернулись. Да и друзей-то у него было немного. Он вел скрытый замкнутый образ жизни. Людей, с кем он раньше служил, и кто его помнил, рядом не было. В штабе относились к нему враждебно. Наступила депрессия. И вскоре пришло известие, что генерал-лейтенант Власенко покончил с собой. Это известие потрясло Вадима. Он очень любил своего первого генерала и сохранил на всю жизнь добрую память о нем.


  Глава 93 Армейские судьбы

Армейская судьба – вещь сложная и непредсказуемая. То она тебя вознесет, когда сам не ожидаешь, то вдруг подставит тебе ножку на самом ровном месте. Примеров тому немало. Вот один из них.

Служил в 60-х годах в Севаслейке летчик майор Серебрянский. Летал он на самолетах ТУ-128. Летал неплохо, но в почете у начальства не был за свои «залеты» с выпивкой. Жил он вместе с женой, детей у них не было. Все шло как-то вкривь да вкось в его жизни до тех пор, пока они не решили взять ребенка из детдома на воспитание. И тут вдруг судьба повернулась к нему лицом. Произошел такой случай.

Как-то в конце апреля, перед самыми майскими праздниками оперативный дежурный получает задание из Москвы: подготовить один самолет ТУ-128 с красными демонстрационными ракетами, и по команде вылететь по маршруту Севаслейка – Чкаловское и обратно. На аэродроме Чкаловское пройти над полосой на высоте 50 метров и вернуться на свою базу. Кому хочется в субботу летать, когда весь полк отдыхает?  Поручают это задание самому нерадивому экипажу – майору Серебрянскому и капитану Кольцову. Кольцова тоже не любили в полку за его чересчур «интеллигентность». Вот на них и свалили такое задание. Ах, если бы они знали, чем это обернется!

А экипажу делать нечего – приказано выполнять, будет выполно. В субботу с утра сидят они в летном домике и ждут разрешения на вылет. А погода на минимуме. Наземный экипаж у самолета, да водитель АПА. И больше никого на аэродроме нет. Все отдыхают по домам. Около 12 часов поступает команда  занять готовность. Экипаж садится в кабину. Команда «Запуск». Запустили, вырулили, взлетели. Сразу же после взлета нырнули в густые облака и так до самого Чкаловского шли по приборам. После дальнего привода дали команду на снижение до высоты 50 метров. Пробили облака. Нижний край облачности был не выше 100 метров. Красавец корабль с четырьмя большими ракетами, выкрашенными в красный цвет, вынырнул из облаков, и величаво проплыл над полосой ревя двигателями, и снова скрылся в облаках. За это короткое время, пока они неслись над полосой, экипаж, конечно, не  успел рассмотреть, что там делается внизу. А внизу за их полетом наблюдали. Никита Сергеевич Хрущев, показывая нашу грозную технику президенту Индонезии Сухарто.

Экипаж снова набрал высоту и вернулся на свой аэродром. Задание было выполнено. Оно было настолько простым, что с ним мог бы справиться курсант старшего курса летного училища.

Летчики вылезли из самолета, и заторопились в баню, была ведь суббота. Техник, чертыхнувшись, стал заправлять баки и чехлить самолет. День уже кончался, все уже сходили в баню и спокойно попивали водочку, а он все еще торчал на аэродроме.

Спустя несколько дней вечером 28-го апреля Вадим был дежурным по части. Раздался звонок. Звонит оперативный дежурный из Москвы. Передает телефонограмму. Вадим записывает: «За выполнение правительственного задания офицер Серебрянский награжден орденом Ленина, офицер Кольцов орденом «Красного знамени», а офицер Лукъянов (техник самолета) орденом «Знак почета». Указанным офицерам прибыть в Москву за получением наград».

Вадим просто опешил. Орден Ленина – очень высокая награда. Ее дают за выдающиеся заслуги пред Родиной. Орден Ленина был в гарнизоне только у одного офицера полковника Березуцкого, да и то, потому что он был Героем Советского Союза.

Эту радостную новость Вадим решил сообщить Серебнянскому лично. Он аккуратно разборчиво переписал эту телефонограмму и отправился в дом  №6 по Охотничьему проезду. Вот пятый этаж. Звонок в дверь. Сонный летчик высовывается в дверь и видит Вадима в форме с повязкой дежурного  по части.

- Тебе чего?
- Выходи, узнаешь.

Оглядываясь, мужчина в одних трусах выходит на лестничную площадку. Вадим дает ему телефонограмму. Тот читает, и до него не сразу доходит содержание написанного. Он читает еще раз. Лицо его расплывается в улыбке. И вдруг он срывается с места и лихо отплясывает лезгинку на площадке.

- С меня причитается.
- Само собой. Позовешь, когда обмывать будешь.
- Обязательно.

На следующее утро майор умчался в Москву за наградой. И уже вечером 30 апреля на торжественном собрании в честь 1-го Мая майор Серебрянский сидел в президиуме рядом с генералом, начальником Центра, у которого  даже у самого не было такой высокой награды. Знало бы командование, оправляя экипаж на такое задание, как обернется дело, тогда бы сам командир полка полетел бы со своим старшим штурманом. Вот, как может повернуться судьба.


 Глава 94 Еще одна катастрофа

Впервые свидетелем авиационной катастрофы Вадим стал летом 1960 года на аэродроме Красноводск. Тогда на его глазах разбился на взлете истребитель МИГ-19, сойдя с ВПП и протаранив парашютную машину с 3-мя солдатами.

Хотя наблюдать и присутствовать при этом был ужасно, но все-таки это как-то близко его не касалось. Самолет был чужой, а летчик незнакомый.

А вот по-настоящему он ощутил весь ужас этого события 31 января 1961 года, когда на самолете его эскадрильи разбился старший летчик управления подполковник Трофимов. Вадим знал его прекрасно.

Произошло это во время дневных полетов. Шла летная смена. Самолеты Су-9 взлетали и садились. Технический состав готовил их на земле. Среди них был и Вадим. В этот момент он находился у самолета, который готовили к очередному вылету во второй зоне. Самолет 07 из его эскадрильи только что вырулил на взлетную полосу, включился форсаж и начался взлет.

Сколько бы ты не служил в авиации, сколько бы ни видел взлетов и посадок, но когда взлетает или садится самолет, невозможно оторвать от него взгляд. Всегда это завораживающее зрелище. Вот и тогда Вадим провожал его взглядом. Он видел как из сопла вырвалось пламя форсажа, и как самолет, рванувшись вперед стал набирать скорость. Еще мгновение и он уже в воздухе. Рев его двигателя разносится по всей округе. Продолжая набирать высоту, убирает шасси. И вдруг раздается хлопок, из сопла виден какой-то неестественно белый дымок, и самолет начинает снижение. В этот момент резко обрывался звук его двигателя. Еще несколько секунд, и самолет скрывается за лесом. Взрыва не последовало. Передать летчик ничего не успел. Вся эта трагедия происходит на глазах десятков людей на аэродроме.

Полеты тут же прекращают. На аэродроме появляется генерал Власенко – начальник Центра. К месту падения самолета готовился вертолет. Вадим, зная, что он отвечает за сохранность секретной аппаратуры опознавания, напрашивается в первую группу поиска. Вертолет поднялся и полетел по курсу взлета, в том направлении, в каком падал самолет Трофимова. Все прильнули к иллюминаторам, стараясь рассмотреть место падения, но внизу был только заснеженный лес. Ни пожара, ни обломков самолета  нигде не было видно. Вертолет начал описывать круги около места предполагаемого падения. Долго ничего не могли найти. Наконец, удалось заметить среди леса что-то напоминающее обломки. Но вокруг был лес, и подходящего места для посадки нигде не было.

Только почти в километре от этой точки удалось отыскать полянку, где вертолет смог опуститься. Не выключая двигателя он завис в метре над землей, дав возможность выгрузится команде поиска во главе с генералом. Они прыгали в глубокий снег, который им местами доходил до пояса. Большинство из команды были одеты в зимнее летное или техническое обмундирование. На ногах у них были унты или валенки. Хуже всех было генералу и доктору. Они были в шинелях, брюках на выпуск и ботинках. Вся группа численностью около 10 человек двинулась к месту падения. Шли цепочкой, один за другим в направлении, указанным вертолетом. Он поднялся и полетел к месту аварии и завис на некоторое время над ним, чтобы группа поиска могла  определить направление движения. Двигались медленно. Тяжелая одежда и глубокий снег затрудняли движение. Приходилось обходить буреломы, кусты, густой ельник, стараясь выдерживать указанное направление.

Подошли к месту. На снегу стали попадаться сломанные ветки, чем дальше, тем толще. Самолет падал полого, ломая под собою лес. Теперь уже им на пути попадались не только ветки, а уже целые верхушки сосен и елей, срезанных, словно бритвой. Дальше уже шли срубленные целые стволы деревьев.

- Трофимов...ов..ов ! – громко позвал доктор.
- Замолчите! – угрюмо оборвал его генерал. – Он не откликнется. Я уже знаю. По запаху чувствую. Керосин на месте катастрофы пахнет по-особому. Я за свою жизнь насмотрелся на них столько, что по запаху уже знаю.

Наконец, вышли к месту падения. Перед ними открылась вся картина трагедии. Самолет от удара об землю разрушился. Носовая часть фюзеляжа по плоскости, включая кабину, отвалилась и лежала в стороне у края поляны, образовавшейся в результате падения самолета. Двигатель со средней частью фюзеляжа улетел дальше всего.  Путь ему преградила огромная сосна, которую он так и не смог свалить. Хвостовая часть фюзеляжа почти не пострадала. Она осталась практически на месте удара самолета о землю.

В кабине наклоненной почти на 120 градусов вправо виднелся летчик. Ударом обломка ствола березы был проломлен фонарь. На неровных краях разбитого остекления  были заметны следы коры. Этот удар пришелся и по голове летчика. Защитный колпак был сильно вмят. Кислородная маска сползла и была вся в крови. Летчик не подавал никаких признаков жизни. Это подтвердил доктор, единственный человек из всей команды, кто решился подойти к летчику. Что послужило причиной его смерти: этот удар по голове, или удар самолета о землю. Ответ на этот вопрос даст только вскрытие.

Почему же он не катапультировался? Высота позволяла ему сделать это. Когда двигатель остановился, он был еще на высоте 1100-1500 м. С этой высоты катапультирование производится вполне успешно. Неужели он пытался посадить самолет? Но куда? На заснеженный лес? Это бессмысленно. На эти вопросы мы уже никогда не получим ответа.

И почему самолет не взорвался и не загорелся при падении? Первое объяснение этому то, что к моменту падения двигатель уже не работал, значит, источника огня уже не было. Самолет падал достаточно полого, гася скорость о деревья, и уже удар о землю был не настолько сильным, чтобы вызвать детонацию топлива.

Осмотрев место катастрофы, вся команда собралась вместе в центре поляны, и тихо стала обмениваться мнениями. Летчиков и инженеров больше всего волновали два вопроса: причина остановки двигателя и пытался ли летчик использовать катапульту. Главный инженер Центра полковник Буркин послал Вадима посмотреть в каком положении находится РУД (ручка управления двигателем). Лейтенант, преодолевая внутренний страх, направился выполнять приказание. Мертвый летчик лежал,  навалившись левым боком на ручку. Чтобы убедиться в каком она находится положении, нужно было бы приподнять мертвое тело. К этому Вадим не был готов. Когда он подошел к кабине, раздался голос генерала:

- Ничего не трогать!

Вадим от всей души мысленно поблагодарил его за это. Уж очень  неприятная была  эта миссия. Он подошел снова к группе и взглянул на часы. Был уже четвертый час. Скоро начнет темнеть. Зимний день короткий. Они далеко от дома, и как будут выбираться отсюда еще не знают. А к ночи мороз крепчает. Теперь он вспомнил, что даже не успел пообедать. Живот уже стало подводить. 

Начало быстро темнеть. Казалось, что мрачный лес надвигается на поляну со всех сторон. Присутствие мертвого летчика усиливало это ощущение. Кто-то собрал сухие ветки и зажег костер. Вся команда собралась вокруг него. Тепло костра не только согревало руки и лица, но как-то спокойней становилось на душе. Вдруг над головой протрещал вертолет. Он привез очередную группу. Через полчаса она добралась до поляны. С ней прибыл командир базы. С собой он привез солдатские термосы с горячим чаем  и коробки с сухарями. Прибыл также начальник связи с радиостанцией. Изрядно замерзшая первая команда с жадностью набросилась на горячий чай и сухари.

Командир базы сообщил, что уже из Москвы вылетела комиссия, и они просили до их прибытия ничего не трогать. Еще он сказал, что выслал бульдозер, который должен пробить дорогу от шоссе до места катастрофы.

Теперь у Вадима появилась надежда, что сегодня можно будет выбраться отсюда, хотя он свою миссию, ради чего добирался сюда так  и не выполнил. Щиток опознавания сегодня, очевидно, снять не удастся. Место катастрофы будут охранять часовые, так что щиток снять можно будет тогда, когда эти обломки доставят на аэродром.

Доктор полковник Логвиненко уговорил генерала извлечь тело летчика из кабины. При свете костра приступили к этой операции. Как обычно, замки привязных ремней заели. Сколько не пытались их расстегнуть, ничего не получалось. Решили резать их ножом. Из всей команды только у одного нашелся перочинный нож. Долго пилили им прочные ремни, пока удалось их разрезать. Как только тело летчика освободилось от ремней, оно вдруг выпрямилось, словно летчик попытался встать. Всю толпу, стоящую вокруг, словно ветром качнуло всторону. Безотчетный древний страх перед мертвецами, глубоко сидящий в каждом человеке, усиливался обстановкой ночи и темного леса. Только доктор, выполнявший эту операцию, остался спокоен. Он объяснил, что в последние секунды жизни мышцы летчика напряглись до предела. Наряженными остались и ноги, но выпрямится телу не давали привозные ремни, а сейчас, когда ремни освободили тело, еще не успевшее окоченеть, ноги разогнулись, и создалось впечатление, что летчик встает. Это объяснение как-то успокоило окружающих.

К полуночи услышали шум двигателя приближающегося бульдозера. Через некоторое время он появился и сам. За ним двигались санитарная машина, автобус и газик генерала. В автобусе приехали солдаты с оружием. Они останутся охранять место катастрофы.

Тело летчика погрузили в санитарную машину, генерал сел в свой газик и взял с собой только командира базы и доктора. Остальные уехали в автобусе. На поляне у костра остался только караул. Завтра утром сюда прибудет московская комиссия. Ей предстоит разобраться в том, почему произошла эта катастрофа. Но, скорее всего, окончательный ответ даст только исследования НИИЭРАТ. Так оно и случилось. Через месяц получили заключение комиссии: остановка двигателя произошла из-за отказа топливного насоса. Насос на заводе-изготовителе собрали с нарушением технологии. Так чья-то небрежность в работе стоила жизни летчику и потере самолета.

Домой Вадим попал только к утру. Несмотря на усталость, он не мог долго уснуть. Перед его глазами стояли картины прошедшего дня.

Хоронили подполковника Трофимова спустя два дня.  Такова бывает судьба у летчика. Вадим с грустной улыбкой вспомнил свою юношескую браваду: “Жизнь летчика, как платье балерины, легка, изящна, и также коротка”. Сейчас  Вадим уже так  не думал.

           Глава 95 Стремление учиться

Надо сказать, что в жизни Вадиму в отношении учебы везло.  В душе у него таилась постоянная неудовлетворенность тем, что он пока не имеет высшего образования. Но ему повезло с его другом и соседом - Джаном Батюшковым. С Джаном он учился в училище в одном взводе. Вместе они приехали в Севаслейку, вместе работали и теперь вместе жили в одной комнате на двоих в общежитии холостяков.

Друг его был родом из Москвы, и ему особенно была не по душе  гарнизонная глушь отдаленного военного городка. Он вырос и учился в столице и стремился к ней всей душой. Для молодого офицера, попавшего в такие условия, наиболее реальным шансом вырваться в большой город было только поступление в военную академию. Джан это очень четко усвоил, и все свои усилия приложил для достижения желанной цели. Надо сказать, что ни в школе, ни в училище он блестящими знаниями не отличался, поэтому ему  пришлось “перелопачивать” большой объем школьных учебников, чтобы достигнуть уровня знаний, при котором возможно поступление в военный ВУЗ. И желательно это было сделать с первого захода, потому что второго захода могло и не быть. Максимум два раза молодым офицерам предоставлялась возможность поступить в академии, да и то далеко не всем. Поэтому Джан, зная это, сидел над учебниками все свое свободное время. А такое поведение для молодых людей весьма заразительно. Вот это стремление Джана дали толчек и Вадиму взяться  за учебу, тем более, что другим-то и заниматься молодым офицерам было нечем. Разве только пьянки да бабы. Но Вадим был не по этой части.

По неписаным правилам, в академии молодых офицеров отпускали минимум после двух лет службы в части. Иногда проходил и больший срок. Поэтому жаждущие учиться офицеры ежегодно писали рапорта с просьбой направить их учиться, и эти рапорта номеровали, для психологического воздействия на начальство. Вот, мол пишу вам рапорт №4, а вы меня все не отпускаете. Так Джан и Вадим, по научению старших товарищей, и прослужив в части еще не более полгода, на всякий случай, написали по рапорту №1, в полной уверенности, что им через год придется писать рапорт №2. Но случилось непредвиденное. В то время начальник ТЭЧ подполковник Романов отсутствовал, а вместо него оставался его заместитель, который с легкостью подписал эти рапорта. Не было и командира полка полковника Омельченко, а его замещал подполковник Ротастиков,  тоже подмахнул эти рапорта. В Центре не стали проверять эти документы и направили рапорта в Москву. Оттуда пришел ответ: разрешить поступать в академию.

Это произошло в начале года, так что времени для подготовки им оставалось менее полгода. За время учебы в училище многое из того, что учили в школе, уже успело повыветриться, да и требования к знаниям при поступлении были значительно выше, чем требования на аттестат зрелости.

Молодые офицеры с головой ушли в книги. Скучные вечера в общежитии в отдаленном гарнизоне, когда из всех развлечений можно только сходить в клуб офицеров в кино, и не более, теперь были заняты делом. Максимум внимания ребята уделили физике и математике.

Джан был фанатиком учебы. Как только они возвращались в общежитие после ужина, он сразу же садился за учебники и до одиннадцати - половины двенадцати вечера не отрывался от них. Но это было в будни. В субботу обычно Джан срывался “расслабиться”. И носило его по таким злачным местам, что даже трудно было себе представить. Таскался по таким низкопробным компаниям, в которые Вадим просто бы не пошел. За неделю накопленная энергия требовала выхода, и эту энергию он растрачивал на кого попало. Обычно это были какие-нибудь пьянки с совершенно незнакомыми людьми. Главное, чтобы там были бабы, а какие – большого значения не имело.

Своим заводным характером он умел увлечь народ, и напоить мужиков так, что они валились с ног и ничего не соображали, а тогда все бабы в компании были в его распоряжении. Сам он пил мало, его главным девизом было: “Был бы запах, а дури хватит”. Своими секретами, как напоить компанию, а самому остаться трезвым, он поделился с Вадимом. Сложно увильнуть от первой рюмки, а потом внимание притупляется и можно “сачковать”, самому не пить, а других только подзадоривать. Если попадается компания, которая следит за тем, чтобы в рюмке ничего не оставалось, тогда можно применить другой прием. Обычно это бывает в компаниях с невысоким интеллектуальным уровнем,  и где пьют из стаканов, чашек или даже кружек. В этом случае говоришь, что привык запивать водку водой. Наливаешь себе полкружки воды и ставишь рядом со стаканом. Поднимаешь свой стакан вместе со всеми, набираешь водку в рот, но не глотаешь ее, а как будто бы запивая водой, отправляешь ее в кружку. Через пару тостов меняешь эту воду в кружке. Пил как будто вместе со всеми, запах есть, а совсем не пьяный.

Занимались они каждый по своему плану. Вадим больше уделял внимание математике и физике, русский он оставлял на более позднее время. Вначале проработал досконально школьные учебники, и уже не было буквально ни одной мало-мальски серьезной задачи, которую он не мог бы  решить. Затем взялся за дополнительную литературу. Сборники задач и упражнений с конкурсных экзаменов МГУ и Баумановского института и др. теперь были его основными учебниками. Достаточно быстро вспомнил все то, что училось перед поступлением в училище.

  Так достаточно регулярно он занимался до майских праздников. Но потом неожиданный отпуск и последовавшая за ним длительная командировка в Новосибирск нарушили его планы. В отпуске, естественно, ему было не до занятий,  но в командировку все же учебники он с собой прихватил. Однако  заниматься в комнате на шестерых, где каждый вечер допоздна играют в карты и курят, было достаточно трудно.  В это время подготовка шла медленно.

Когда командировка уже почти заканчивалась, в конце сентября нужно было предоставить медицинскую справку для личного дела в академию.  В тех условиях такую справку можно было получить только в окружном военном госпитале Новосибирска. А там к своей работе относились достаточно серьезно, и заставили претендентов пройти комиссию по полной форме. Вместе в Вадимом комиссию проходил Джан и Алик Некрасов, техник самолета, который приехал в Севаслейку на два года раньше их. Они довольно успешно прошли комиссию,  и им оставалось только получить заверенные справки. Но именно в этот момент заболел капитан Сарафанов, который постоянно участвовал в группе, которая обслуживала перегонку самолетов из Новосибирска в Красноводск. При обсуждении кандидатуры на его замену выбор пал на Виноградова. И уже на следующий же день он улетел с этой группой. Когда же он вернулся через десять дней обратно, справка оказалась уже не нужной. Он опоздал с предоставлением документов.  Джан и  Алик успели оформить документы и в следующем году поступали  в военные ВУЗы. Джан поступил в Ленинграде, а Алик завалил экзамены в Жуковку и вернулся в свою часть.

По давно заведенной традиции, его ждал огромный, более полуметра, специально сделанный из толстого железа на толстой цепи “академический ромбик”, который надевали на шею неудачнику “академику” по возвращению в родную часть. За Вадимом сохранялось право поступления в академию на следующий  год. Он продолжал готовиться, но, чтобы не терять время, решил уже в этом же году попробовать поступить в гражданский заочный  институт по своей специальности, чтобы как-то подстраховаться в случае провала  при поступлении в Жуковку, куда он собирался подать документы. Это не отменяло его право на поступление в академию.  Бывали случаи, когда в академию поступали офицеры, которые учились заочно на втором или даже на третьем курсе института.

Разрешение поступать в заочный институт Вадим получил  в полку. Учеба в заочном гражданском ВУЗе в то время считалось чем-то не очень серьезным, на что особенно не обращали внимание.  Согласно приказа Министра Обороны, офицерам разрешалось поступать в гражданские заочные высшие учебные заведения по профилю своей деятельности. Вадим выбрал Всесоюзный заочный энергетический институт и факультет “Конструирование и производство радиоэлектронной аппаратуры”.

Вступительные экзамены можно было сдавать в ближайшем высшем учебном заведении. К месту службы Вадима ближе всего был Муромский филиал Всесоюзного заочного машиностроительного института. В этот филиал и взял он направление в своем институте. Экзамены начинались там с 1-го июня. Ему предстояло сдавать: математику письменно, математику устно, физику и русский письменно.  Для поступления на заочное отделение достаточно было набрать 13 баллов для тех, кто работал по избранному профилю своей будущей учебы, и имел стаж работы не менее двух лет.

К моменту сдачи экзаменов Вадим уже был в другом подразделении. После возвращения из отпуска Вадима “сосватал” в авиаэскадрилью управления подполковник Ноллер, старший инженер Центра по радио и РТО.

Вадиму очень не хотелось покидать свою уже ставшей родной вторую эскадрилью первого (615 УИАП) полка. На вопрос Ноллера, что его удерживает, Вадим ответил, что очень привык к камеске майоре Урюжникову и инженере Балаяну. Старший офицер “успокоил” Вадима, сказав, что камеск идет замом командира полка, а Балаян идет преподавателем в Учебный отдел. Вадим согласился на перевод. На новом месте он приобретал определенную самостоятельность, хотя должность его оставалась на том же уровне - техник по РЛО. Во второй аэ он был в подчинении начальника группы Самодурова, а на новом месте уже работал самостоятельно и имел своих подчиненных механиков.

Эскадрилья управления была самостоятельным подразделением, подчиняющимся непостредстенно управлению Центра. В ее состав входили 4 истребителя Су-9, 3 истребителя МиГ-19П, один МиГ-19С, три Ли-2, один ИЛ-14 и один Як-12. Эти самолеты обслуживали летный состав упраления: командования, инспекторов и летчиков НИО (научно-исследовательских отделов), а также прилетающих инспкторов и руководящего состава Авиации ПВО. Нередко на них летал и сам Командующий Е.Я. Савицкий.

Инженерную службу возглавлял капитан Кустов, авиационно оборудование ст. лейтенант Сидоров, радиооборудование ст. лейтенант Жадейко, авиационное вооружение ст. лейтенант Конев. До получения истребителей все радиооборудование обслуживал Жадейко, а теперь для обслуживания радиолокационного оборудования нужен был специалист по этому профилю. Вот и пал выбор на Виноградова.

Командовал аэ майор Стаюхин, летчик, летающий на транспортных самолетах. Кроме него в штате аэ были летчики капитан Лерман и ст. лейтенант Зотин. В состав аэ еще входили техники звеньев, техники самолетов и борттехники. Солдаты-механики жили в отдельной казарме барачного типа.

Транспортные самолеты летали по своему плану, вернее по плану управления Центра. Истребители участвовали в полетах вместе с полками: Су-9 с первым полком ,  а МиГ-19 - со вторым (594 УИАП). Полки делили летные смены по очереди. Техническому составу эскадрильи управления иногда приходилось обслуживать ежедневно полеты то с одним полком, то с другим. Бывало закончатся ночные полеты одного полка в 2 ночиночи, а второй полк летает с утра, в 6 часов явка на полеты. Но и бывало, что целую неделю в полетах аэ управления не участвовала.

Радиолокационное оборудование истребителей работало очень неусточиво. Отказы следовали за отказами. Вадиму приходилось целыми днями ”копаться” в этих неисправностях, носиться с отказавшими блоками то в одну, то в другую ТЭЧ. Если в его бывшей группе РЛО первого полка капитан Гусев встречал его с пониманием, то в другом полку капитан Децюра встречал его недружелюбно и оказывал помощь очень неохотно. И вообще, эскадрилью управления в гарнизоне не любили, считая ее “блатной” из-за близости к начальству. Все малейшие недостатки в обслуживании оборудования при поступлении самолета его эскадрильи в ТЭЧ второго полка тут же докладывались старшему инженеру Центра.

Теперь в подчинении Вадима были 4 солдата-механика. Он теперь отвечал не только за их работу, но и за их дисциплину. Короче говоря, он выполнял обязанности начальника группы, стоя на должности техника. В таких условиях готовиться к поступлению в ВУЗ было, конечно очень трудно.

По приказу МО поступающим предоставлялось 10 дней отпуска для подготовки и сдачи экзаменов. Вадим оказался в эскадрилье управления в подчинении майора Стаюхина, который не столь хорошо относился к будущему студенту.  Жаловаться было бессмысленно. Кроме неприятностей, это бы ничего не дало. Комэска сказал, что будет отпускать  его только на экзамены, а подготовкой мол,  надо было заниматься раньше, и на просьбу Вадима предоставить ему отпуск для сдачи экзаменов ответил коротко: “Я разрешения ему такого не давал”. Разрешение на поступление ему было предоставлено вышестоящим командрованием еще тогда, когда он служил в полку. В эскадрилью управления он попал уже позже.

Вот и приходилось с вечера обслуживать полеты, а утром мчаться на экзамены. Дело в том, что город Муром, который находится во Владимирской области от Горьковской (ныне Нижегородской) области отделяет река Ока, через которую в то время не было автомобильного моста. Зимой машины ходили по замерзшему льду, а летом, когда начинается навигация, наводили понтонный мост, по которому весьма редко ходили машины.  А  межобластными транспортными связями никто не занимлся. Из Навашино в Муром реально можно было попасть только по железной дороге по мосту, через который ни только машин, но даже пешеходов не пропускали. Так вот, чтобы попасть в  Муром, нужно было успеть на утренний рабочий поезд, который отправлялся из Навашино в 7 утра. Но прежде нужно было добраться и до Навашино из Севаслейки на попутных машинах. А это 18 километров. И в результате, чтобы успеть на экзамен к 9 часам утра, нужно было в 4 утра выходить из дому, а подниматься в столь ранний час после ночных полетов было не всегда очень легко. Но молодость есть молодость, ей все трудности по плечу.

               
  Глава 96 Поступление в институт

И вот первый экзамен. Позади сложная и волнительная дорога, но все получилось удачно, всюду успел, а теперь он уже сидит в аудитории среди таких же абитуриентов, и ждет начала экзаменов.

Распахивается дверь и в класс входит энергичный человек невысокого роста и, едва поздоровавшись, идет к доске и пишет варианты экзаменационных  заданий.

Вадим оценивающе смотрит на каждое задание. Задания легкие, с любым из них он мог бы справиться без особых усилий. Нет ли здесь подвоха? Проверил еще раз. Все сходится. Да, уровень требований здесь ниже. Вадим-то готовился к вступительным экзаменам в академию, где требования к знаниям значительно выше.

Сразу же приступил к решению задач. Работа спорилась. Вот уже все задачи решены, проверены все вычисления, а времени остается еще более часа. Одним из первых сдал свои экзаменационные листки и вышел на свежий воздух. Присел у пересохшего фонтана во дворе института. Вскоре начали появляться еще абитуриенты. Искали свои варианты и сверяли полученные решения. Ответы по примерам сходились у многих, а вот задачу все решали по-разному, и получали разные результаты. Это вселяло тревогу. Результат сдачи экзаменов можно было узнать только накануне следующего экзамена, который должен был состояться через 2 дня.

Так с тревогой в душе Вадим отправился в обратный путь. Освободился он уже к часу дня, а обратного поезда нужно было ждать  еще до пяти вечера. Домой добрался только к девяти.

Готовиться к следующему экзамену времени не дали. Снова были полеты, снова работа с утра до вечера. Вечером приходил уставший и с гудящей головой. Тут было уже не до учебы.  Только бы выспаться.

Через 2 дня снова в Муром. Благо на устный экзамен не нужно было приезжать так рано. Добирался на попутных машинах через понтонный мост. От Навашино до моста попутных машин не было, пришлось топать по лугу километров пять.

Когда он добрался до института, экзамен был в полном разгаре. Из аудитории абитуриенты выходили взмокшие с потухшими лицами.

- Ну и жмет!.. – жаловались абитурьенты.

Редко кому удавалось получить тройку. Выгонял безжалостно сразу же, если не решил пример или задачу. На теорию обращал меньше внимания. Вадим вошел в аудиторию с замиранием сердца.

- Можно?
- Проходите, берите билет.

Вадим подошел к столу, на котором лежали разложенные веером билеты, а за ним сидел все тот же преподаватель, который был на письменном экзамене. С другой стороны стола перед ним сидели 5-6 абитуриентов. Он принимал экзамен сразу у всех. Начинает спрашивать одного, беседует с ним, дает ему дополнительные примеры, до тех пор, пока тот не споткнется. Как только нащупал слабинку, дает пример посложнее и переходит к следующему.

- А вы как думаете? – и повторяет тот же вопрос следующему, на котором споткнулся предыдущий. И начинает пытать следующего, пока тот не споткнется. Дальше переходит к  очередному, и так далее. Если первый с примером не справился, просто его прогоняет, и все.

Вадим взял билет и отправился готовиться. Начал с задачи. Задача оказалась не сложной, первый вопрос тоже. Материал знал он хорошо и ответ на вопрос подготовил быстро. А вот второй вопрос  бином Ньютона - был посложнее.  Нужно было повозиться.  На него ушло почти все время, отведенное для подготовки. Круг у стола экзаменатора стал таять. Пришла очередь и Вадиму отправиться на “лобное место”.  Преподаватель только мельком взглянул на билет Вадима и сразу же обратился к задаче.  Задача решена была правильно.

- Теперь решите вот такой пример, - и он продиктовал Вадиму условие примера и «перенес огонь» на следующего. Через 2 минуты пример был решен. Краем глаза уловив, что Вадим уже освободился, преподаватель, изменив традиции, вернулся к нему.

-  Так, а теперь вот такой, - и снова начал “пытать” следующего. Вскоре выгнал его со словами: “ Батенька мой, да у вас алгебра совсем отсутствует”, и снова повернулся к Вадиму.

- Хорошо, хорошо, а теперь решите следующий пример.

           Вадим решил пример быстро в общем виде и занялся вычислениями, но экзаменатор его остановил.

- Вычислять не надо, лучше решите вот такой. – Он уже бросил заниматься с остальными и полностью переключился на Вадима, не отрывая взгляда от его ручки. Абитуриент решал быстро и уверенно, что еще больше раззадоривало экзаменатора. Он уже “завелся”.

- А ну,  вот такой пример!

Вадим спокойно и уверенно решал очередной пример. Подготовка у него была достаточной и то, что предлагал ему преподаватель, было вполне ему по силам. А то, что Вадим был в военной форме, сбивало с толку экзаменатора. В представлении обывателя военные отождествляются с солдафонством и тупостью. А хорошие знания математики военным человеком не укладывались в   понятия гражданского человека из провинциального института.   Военную форму Вадим надевал для того, чтобы легче было в дороге. Военных охотнее брали на попутные машины, можно было проехать и на поезде без билета. Сейчас же ему военная форма играла не в его пользу.

- А теперь не по программе… - не унимался преподаватель.
 
И этот пример был решен.

- Ну, вот последний! – все больше оживлялся он.

Пример был тоже решен.

- Ну, вот еще один! – Решен был и этот.
- Ладно, хватит! – остановил сам себя преподаватель. – Что там у вас за письменную работу? - Он порылся в своих записях.
- “Отлично?!” Похвально, молодой человек. А что там у вас в билете?  Угол, пересеченный рядом параллельных прямых? Да, эта теорема, которая потом сама себя  доказывает, что прямые параллельны.”

Он мельком взглянул на листок Вадима и, увидев доказательство теоремы, бодрым голосом сказал: “Отлично, давайте ваш экзаменнационный лист.”

Очумевший от счастья, абитуриент выскочил из аудитории. Потом он вдруг вспомнил, что очередь не дошла до второго вопроса, на что он больше всего затратил времени при подготовке к ответу. Первым его порывом было вернуться обратно в аудирорию, но он вовремя остановил себя. На улице его знакомые встретили вопросом:

      -     Ну, как?
- Отлично.
- Ну, ты даешь! А по письменному?
- Тоже.

Счастливый и довольный, старший лейтенант возвращался домой. Теперь два дня передышки и экзамен по физике.  Физика была тоже устным предметом. И снова на экзамен пришлось добираться на перекладных. В жаркий июльский день пришлось топать через понтонный мост и пешком подниматься по крутому высокому берегу Оки, на берегу которой и расположен город Муром. Весь взмокший, он появился в институте и, едва отдышавшись, вошел в аудиторию.

Принимал экзамен на вид добродушный старичок-пенсионер, очевидно, подрабатывающий летом на вступительных экзаменах. Вадим взял билет и отправился готовиться. Теорию он знал неплохо, но вот задачи по физике давались ему нелегко. И в билете оказалась задача не из простых. Она была рассчитана на то, что учащийся должен хорошо знать определение величины силы тока, и еще, конечно, на сообразительность. В условиях задачи не было ни одной цифры, а ответ должен был содержать конкретную числовую величину. Успокоившись, молодой офицер хорошо подумал и справился с этой задачей. Пришло время отвечать.  Он подошел к столу экзаменатора и сел на стул перед ним.

- Ну, что там у вас?
- Первый вопрос: “Изопроцессы”.
- Сколько из всего?
- Три.
- Назовите.
- Изотермический, изобарический и изохорический.
- Какой переводной коэффициент?
- 273.

И дальше диалог шел в виде коротких вопросов и таких же точных и коротких ответов. Никаких о)пределений, законов, положений экзаменатор не требовал. Он задавал конкретные вопросы и получал на них исчерпывающие короткие ответы. Такой вид диалога положительно нравился обоим. Они уже давно вышли за рамки вопросов данного билета и теперь путешествовали по всей физике.

- Ну-с, а как задача? – хитро улыбнулся старик.
- За сутки на электроде выделится … граммов серебра.
- Хорошо, но откуда вы это взяли?
- Из определения  единицы силы тока.
- Прекрасно! На этой задаче многие уже “сломали себе шею”. Ну что же, приятно было с вами побеседовать. Давайте ваш экзаменационный лист.

Он взял лист, повертел в руках, что-то пришептывая  и цокая языком, и вывел уже третью “Отл” в  экзаменационном листе.

С чувством хорошо исполненной работы Вадим вышел из аудитории. Бурного прилива радости эта пятерка у него не вызвала.  Он уже начинал привыкать к своим успехам. Теперь оставалось написать сочинение. К нему он практически  не готовился в оставшиеся два дня до экзамена. Все, что он знал по литературе, он уже знал. Больше изменить за это время было практически не возможно. Его больше волновало не содержание сочинения, его тема (он не сомневался в своих знания по литературе), а его русский язык.  В прекрасном сочинении он мог наделать столько ошибок, что его не спасло бы самое распрекрасное содержание. Да особенно изощряться не было смысла. В технический ВУЗ, да еще и заочный, требовалось просто грамотное сочинение. А в оставшиеся дни до экзамена русский язык не выучишь. Поэтому он просто дал себе два дня отдыха перед последним экзаменом.

На последнее испытание  снова нужно было вставать очень рано и на “перекладных” добираться до Мурома. Вначале все шло неплохо. Вместе с женой они пошли на перекресток в Севаслейку.  Довольно быстро добрались на попутной машине до Навашино, но здесь, как на грех, ни одной машины в сторону муромского понтонного моста не было. Накануне прошел довольно сильный дождь, и дорога по лугу к мосту была грязной и вязкой. Время поджимало, и молодые супруги  отправились в Муром пешком. Шли по обочине дороги, обходили лужи, вязли в грязи, но все же это было движение вперед. Наконец, их обогнала бортовая машина,  и водителя  удалось уговорить подвезти их хотя бы до моста. Окончательно измотавшись, и проклиная все на свете, они взобрались в кузов машины, и устроились на деревянной доске, служившей скамейкой на борту. Машину то и дело бросало из стороны в сторону, то вверх, то вниз. Удержаться на месте удавалось только уцепившись за скамейку. Но вот впереди показалась огромная лужа. Грузовик сходу врезался в нее, дернулся и заглох. Водитель безуспешно пытался запустить мотор, но тот упрямо не хотел заводиться. Положение становилось критическим. До начала экзамена оставалось 35  минут, а они еще в двух километрах только от моста и посреди огромной лужи.  А впереди  еще  мост (если он еще не разведенный), да потом еще минут 15 от моста вверх по крутому берегу.

Мотор упрямо не хотел запускаться. Пришлось раззуваться, закатывать брюки и лезть  в жидкую грязь. Супругу перенес на руках на сухое место. Весь дальнейший путь до моста пришлось преодолевать пешком, вернее бегом. Но на их счастье,  почти у самого моста их подобрал какой-то военный газик, который подвез их почти до самого института. Оставалось до начала экзамена еще минут десять. Все это время ушло на приведения себя в порядок после такой дороги: чистили брюки, мыли обувь. Весь взмыленный влетел в аудиторию перед самым преподавателем.

На доске появилось три темы для сочинения. Выбрал одну из самых простых и сразу же приступил к делу. Писал короткими фразами, чтобы меньше делать ошибок. Набрав уже 15 баллов из 20 возможных (при проходных 13), ему достаточно было  получить по сочинению хотя бы тройку. Поэтому, не мудрствуя лукаво, написал простенькое, серенькое сочинение. И результат получил такой, как и ожидал. По русскому языку в экзаменационном листе  стояло “уд.”, но его вполне это устраивало.

В Муроме его экзаменационный лист вместе с письменными работами запечатали в большой конверт и вручили ему, чтобы он сам его отвез или оправил в свой институт.

Вместе с женой они ехали в отпуск на Украину через Москву. В Москве Вадим забежал в свой институт и отдал в секретариат конверт со своими экзаменационными делами.  Поинтересовался проходным баллом. Подтвердили, что проходной балл остался 13. Имея за плечами все 18, он спокойно уехал отдыхать. По возвращению из отпуска, его уже ждали бандероли с заданиями, методическими пособиями и учебниками. Итак, осенью 1961 года Вадим стал студентом Всесоюзного заочного энергетического института – ВЗЭИ.


                Глава 97 Заочная учеба

Заочная учеба – это огромный повседневный труд. Взрослому человеку, решившему получить высшее образование заочно, приходится совмещать работу, семью и учебу. Чтобы знания были достаточно глубокими,  и чтобы успешно и вовремя сдавать зачеты и экзамены, нужно заниматься регулярно и серьезно. На первом курсе нужно было тратить 18-20 часов в неделю, а на старших – до 30 и более. Регулярно выделять время для занятий удавалось не всегда. Работа, а точнее военная служба,  - это не время работы от звонка до звонка. Это далеко не нормированный рабочий день, особенно когда служишь в авиаэскадрильи.  Тут и полеты, то ранние, то ночные, то устранение неисправностей техники по вечерам и даже по ночам. То  дежурства, то собрания, подведение итогов, вечерние построения и т.д. Учиться на службе было практически невозможно.  Хотя Вадим постоянно и брал с собой из дому офицерскую сумку-планшет с учебниками, но далеко не всегда удавалось выделить в течение дня час-полтора, чтобы раскрыть эти книги. Как правило, начальство неодобрительно смотрело на то, что кто-то во время службы сидит за учебниками. Те кто “гоняли козла” в домино целыми днями, пользовались большей благосклонностью начальства, чем те, кто сидел за книгами. Да и свои друзья подшучивали зловредно: “поумнеть решил заочно”.

Тем ни менее, Вадиму удалось найти возможность  решать свои проблемы, сидеть часами за столом и заниматься делом. Политобеспечение полетов требовало ежедневного выпуска “Боевого листка”, т.е. небольшой, размером со стандартный лист, стенгазеты с указанием задач на полеты и ходом  их выполнения. Никто этим не любил заниматься, и всегда делали это “из под палки”. Комэска поручил это занятие “студенту”. И это оказалось для него очень даже кстати. Выпуск “Боевого листка” занимал 10-15 минут, но зато позволял находиться в комнате отдыха личного состава, участвующего в полетах, часами с разложенными письменными принадлежностями, не привлекая гневного внимания начальства. А под эту марку можно было читать учебники, решать задачи, писать контрольные работы.  “Боевой листок” выходил регулярно, за что Вадима не раз отмечали на собраниях и подведениях итогов как активного участника общественной жизни.

Вадим пытался строго придерживаться графика сдачи контрольных работ, предписанным институтом. Но кроме работы и учебы у него же была семья.  Семья пока еще небольшая – он да жена.  Жена была молодой и очень интересной женщиной, которой нужно было уделять внимание. Телевизора у них еще не было, но зато они не пропускали ни одного нового кинофильма в клубе офицеров и ни одних танцев.

И кроме того, они жили в небольшом финском домике без удобств. Вода была в колонке метров за 50 от дома. В обязанности Вадима входило обеспечение хозяйства водой, а зимой еще и дровами. Дрова нужно было заготавливать еще с лета. Обычно привозили одну-две машины шестиметровых сосновых, березовых или осиновых бревен, которые нужно было распилить, расколоть и сложить в поленницы. Жена была хрупким и нежным созданием, которое Вадим очень любил и жалел, поэтому он как мог старался ее оградить от тяжелых работ по дому. Как правило, пилил дрова он сам двуручной пилой, и так  к этому привык, что пилить вдвоем ему было уже неудобно.

Молодая супруга относилась с пониманием к его стремлению получить высшее образование. Это был, пожалуй, реальный единственный способ “выбиться в люди”. Она терпеливо переносила одиночество при живом муже, даже тогда, когда он был дома, и был постоянно занят учебниками. Хотя она тоже время не тратила зря. На кухне, оборудованной из кладовки в этом финском домике, они устроились очень удобно. По вечерам на кухонном столе Антонина занималась кройкой и шитьем. Ведь не зря одним из первых  их приобретений была швейная машинка “Тула”. Супруга с увлечением занималась шитьем по вечерам, когда Вадим с головой уходил в учебники.

Но, когда он уставал, и ему надоедало это занятие, он шел к жене на кухню, и они вместе пополняли свой культурный уровень. Порой до глубокой ночи он читал ей книги вслух, а она продолжала шить. Так в течение первых лет их совместной жизни они прочитали десятки интереснейших книг. И это становилось возможным только благодаря отсутствию телевизора. А телевизоры в ту пору имели далеко не все в городке. Только офицеры постарше, летчики да начальство могли себе позволить купить телевизор. Ведь лейтенант-техник в те времена получал 105-120 рублей на руки, а телевизоры  стояли 290-420 рублей. За офицерское жалование нужно было месяц прожить, одеть жену и что-нибудь купить в дом, отметить какие-либо праздники.

Обычно большие покупки делали в отпуске. Перед отпуском брали в кассе взаимопомощи 100 или 200 рублей, а потом расплачивались за них до следующего отпуска. Так что лейтенант о телевизоре и мечтать не смел. Смотрели телевизор по праздникам у тестя с тещей, да в отпуске у родителей Вадима. Но это имело и свои преимущества. Отсутствие телевизора позволяло им больше общаться, больше проводить время друг с другом, а не рядом с телевизором.

Постоянная нехватка времени для учебы выработала у Вадима привычку под любыми предлогами избегать застолий с выпивкой.  Его друзья и знакомые очень увлекались этими мероприятиями. Для него же пьянка – это потеря вечера сегодня, да еще и на завтра будешь выведен из строя на целый день.  А терять два вечера – слишком непозволительная роскошь.

Заканчивался 1961 год,  близилась первая сессия. Контрольные работы были отправлены вовремя. Некоторые из них уже вернулись зачтенными, а некоторые пришлось посылать заново.

Казус получился с контрольной по физике. Из 10 задач преподаватель зачел 4, и причем без всяких объяснений. Под задачей красной ручкой было написано: “Неверно. Маглаперидзе” – и все. Пришлось все переписывать снова и посылать как новую работу. Вернулась контрольная опять не зачтенная. Теперь “Неверно” стояло у задач, которые раньше были зачтены.  И в третий раз пришлось переписывать работу. На этот раз Вадим пошел на хитрость. Записывал условие задачи, а дальше 2 варианта решения: первый и второй. Маглаперидзе вычеркнул неправильные варианты и, наконец, работу зачел.

С историей КПСС было еще интересней. Для курсовой была предложена довольно сложная тема. Вадим зашел в политотдел, и инструктор по партполитработе подобрал ему брошюру с разработкой этой темы какого-то профессора исторических наук. На брошюре стоял гриф “Для служебного пользования”, так что Вадим был уверен, что доступ к ней был далеко не у всех. Поэтому он спокойно “сдул” это сочинение к себе в тетрадь и отправил контрольную работу. Через месяц получил на нее отзыв. Доцент очень лестно отмечал “глубокие знания предмета”, “правильность понимания исторических процессов” и т.д. В конце отметил ряд недостатков, но работу всеже зачел. Вадим смеялся: послать бы этот отзыв доцента тому профессору…

Но вот подошло время сессии. Заочникам на зимнюю сессию полагалось 10 дней оплачиваемого отпуска из расчета не выше 100 рублей в  месяц. Взять такой отпуск, значит потерять в получку 30-35 рублей, а это себе Вадим позволить не мог.

Обычно иногородние студенты-заочники выезжали на сессию в Муром на весь этот отпуск. В гостинице устроиться было сложно, да и дорого. Институт выделял в полуподвальном помещении одну из аудиторий, где ночью студенты спали прямо на ватных матрасах, положенных на те же учебные столы, на которых занимались днем. Хотя без подушек, одеял и постельного белья, но зато бесплатно.

Вадиму же приходилось  ездить на лабораторные работы, зачеты и экзамены из дому. Это отнимало много времени и сил. Муромский филиал ВЗМИ оправдывал свое название. Несмотря на то, что там уже был факультет электронщиков, машиностроительные дисциплины давали всем по полной программе.  И сопромат, и теоретическую механику, узлы и детали машин электронщики сдавали с механиками наравне.

И вот первый зачет по математике. Вадим приехал на зачет во второй половине дня. Зачет должен был начаться еще с утра, часов с 9, но было уже 16, а преподавателя все еще не было. Заочники нервничали, успеют он или не успеет сегодня принять зачет у всех.  Но вот преподаватель энергичной походкой входит он в аудиторию. Вадим сразу в нем узнал своего экзаменатора на вступительных экзаменах.

- Сколько вас здесь? Человек пятьдесят? Самых сильных 5-6 человек попрошу остаться, все равно больше с первого захода никто не сдаст, а остальных прошу выйти в коридор и подождать за дверью.

Студенты только переглянулись, и никто не двинулся с места. 

- Хорошо, значит все сильные? Ладно, тогда возьмите билеты. – С  этими словами он не поленился пройти по всей аудитории и вручить каждому студенту билет и задачу.
– Если задачу не решите, ни о каком зачете речи и быть не может. Сразу прошу за дверь.

Через полчаса аудитория наполовину опустела. Вадим остался. По его мнению, задачу он решил правильно. Теперь он сидел и наблюдал за сдающими. Из первых пяти преподаватель “прогнал” всех. Подошла очередь и Вадима. Он подошел к столу экзаменатора. Тот, мельком взглянув на листок студента, бросил небрежно:

- Не до конца решил. Нужно сделать дальнейшие преобразования. Да, ладно. Реши вот такую производную из …

Вадиму с горем пополам удалось справиться с ней. Преподаватель поморщился и еще задал несколько вопросов.

- Нет, батенька мой, ступайте, и пока не будете знать высшую математику, так как элементарную, мне на глаза больше не попадайтесь.

Посрамленный и униженный неудачей студент покидал институт. Первый блин оказался комом. После неплохих успехов при поступлении первый незачет стал немалой моральной травмой. Но, как говорил Наполеон:  “Разбитые армии хорошо учатся”. Это заставило его еще серьезней относиться к учебе. И, тем ни менее, он не стал больше испытывать судьбу, и принял решение больше математику в Муроме не сдавать.  С большим трудом ему удалось получить в своем институте прикрепление еще к одному учебно-консультативному пункту в этом регионе от Горьковского политехнического института в городе Выкса. Выска – это  старинный российский городок с  типовыми постройками конца позапрошлого века. За столько лет, прошедших с начала века, казалось, в нем ничего не изменилось. Несколько новых панельных домов на окраинах, асфальтированные улицы, да еще телевизионные антенны на крышах – вот, пожалуй,  и все новинки за три четверти столетия. Выкса славилась своим металлургическим заводом, известным на всю Россию. При этом заводе, на котором работало основное население города, и был открыт учебно-консультативный пункт  института, где учились вечерники и заочники, работающие на этом заводе.

Через две недели  Вадим отправился в Выксу. Добираться туда было несколько проще, чем в Муром, хотя бы потому, что это не было связано с железной дорогой. В Выксу ходили автобусы из Навашино каждые три часа. От Севаслейки до Выскунского поворота было километров 8-10, которые можно было с горем пополам проехать на какой-нибудь попутной машине.

             В тот день в УКП он добрался во второй половине дня. Секретарь предупредила, что преподаватель будет около 7 часов вечера. У нее сегодня лекция для  студентов-вечерников. Пришлось ждать указанного времени.  Преподаватель появилась буквально за несколько минут до начала занятий. Вадим едва успел договориться с ней о том, что она примет у него зачет после лекции. Вместе со всеми студентами он прослушал лекцию, и только после этого она удостоила его вниманием. Зачет принимала она недолго, требования были здесь несколько ниже, чем у того преподавателя в Муроме.  Он решил несколько задач и примеров, ответил на 2 вопроса в билете и получил свое “хор.”  в зачетную книжку.

Вышел из здания, где располагался УКП уже в одиннадцатом часу. Последний автобус на Навашино уходил в 23-30. До его отхода оставалось чуть более часа. Только теперь он вспомнил, что с утра ничего не ел. Перекусить в то время где-нибудь было непросто, а в такое познее время, тем более. Но он вспомнил, что в подвале Дома культуры Металлургов был ресторан. Там можно было что-нибудь перехватить. К своему удовольствию, возле Дома культуры он заметил военный газик из Севаслейки. Это  был газик командира второго полка.  Солдат-водитель сказал, что приехал с заместителем начальника штаба и начальником химической службы. Они были в  ресторане, выпивали с каким-то гражданским мужиком. Встретили  Вадима они радушно, пообещали захватить с собой в Севаслейку. Это было очень кстати, так как от Выксункского поворота в это время пришлось бы добираться пешком. На попутную машину в столь поздний час трудно было рассчитывать. А здесь доставят тебя прямо домой. Вот повезло! Но радовался он преждевременно…

Офицеры были уже хорошо навеселе, громко разговаривали со своим собутыльником. Водка лилась, они по очереди угощали друг друга, пьянели все больше, а время шло. Вадим ерзал на месте, переживал задержку. Заказал себе поесть, выпивать отказался.  От предложенной компанией рюмки только отпил чуть-чуть, просто ради приличия.  Время уже близилось к полуночи, когда уже в третий  раз подошла официантка и предложила рассчитаться. Ресторан уже закрывался. Покинули зал они самыми последними. Вышли на улицу. Мела метель, было ветрено и холодно, но подвыпившие офицерам все было нипочем. Они были без шапок, в расстегнутых кителях и без шинелей. Направились к машине. Мотор работал, водитель дремал за  рулем. Втиснулись в газик, и он побежал по заснеженному ночному городу. В машине продолжался начатый еще в  ресторане спор. Офицеры спорили кто из них нужнее и важнее в полку. Заместитель начальника штаба утверждал, что если в боевых условиях убьют начальника штаба, то он возглавит всю боевую работу на командном пункте. А начальник химической службы твердил, что в современных условиях, если он не сообщит о надвигающемся радиоактивном облаке, то вся работа на КП будет ни к чему. Все погибнут. Спорили они долго, а Вадим, уткнувшись в воротник пальто, дремал в углу и думал: вот вы спорите, а не думаете о том, что сейчас вас в полку нет, и никто  вас и не хватится. А попробовал бы техник самолета, или специалист, такой как Вадим, пропьянствовать так полдня. Сразу бы все заметили. 
   

Глава 98 Учеба продолжается

Остальные зачеты и экзамены первой сессии он сдал без особых приключений. Ко второй летней сессии готовился студент-заочник еще более тщательно. Наиболее сложным предметом для него оказалась теоретическая механика. Теорию освоил он достаточно легко, а вот задачи ему давались с большим трудом. Но так или иначе, контрольные работы были зачтены, и пришло время сдавать зачеты и экзамены. На этот раз ему удалось “выбить” разрешение сдавать экзаменационную сессию в УКП Навашинского филиала Горьковского судостроительного института при местном судостроительном заводе.

В один из выходных дней Вадим отправился сдавать зачет и экзамен по теоретической механике.  У секретаря УКП он узнал, что преподаватель, ведущий этот предмет, давно уже на пенсии, но принимает зачеты и экзамены у отдельных студентов у себя на дому, подрабатывая таким образом, себе на жизнь.  Она дала ему адрес преподавателя, и молодой офицер отправился к нем на дом. 

Указанная квартира оказалась на втором этаже типового пятиэтажного кирпичного дома.  На его звонок вышла миловидная старушка и, узнав, что он к  Федору Пантелеевичу, громко позвала его. На лестничную площадку вышел невысокий старичок,  лет семидесяти пяти, седой, в очках и домашнем халате.

- Молодой человек, вы ко мне?
      -  Да, я к вам по направлению. Разрешите мне попытаться сдать зачет по теоретической механике, - и молодой офицер протянул ему направление. Старик даже не взглянул на него и продолжал расспросы.
-      А вы что, учитесь в институте?  - глядя на его военную форму, - продолжал любопытствовать преподаватель.
- Да, во Всесоюзном заочном энергетическом институте.
- Похвально, мой юный друг, похвально. Надо же, сейчас и офицеры учатся. А вы сейчас прямо с аэродрома?
- Да …
- И теорию вы почитали?
- Да, конечно, я же готовился к зачету. И контрольные работы уже зачтенные,  они у меня с собой.
- Отлично, отлично. Надо же, как хорошо. А зачетная книжка у вас с собой?
  -     Да, конечно. – И Вадим полез в портфель за зачеткой. Разговор продолжался на лестничной площадке с приоткрытой дверью в квартиру хозяина. Подержав с минуту зачетную книжку, старый учитель неожиданно спросил:
- Троечка вас устроит?

На мгновение Вадим опешил. С одной стороны, было обидно, он же все-таки старался, учил, решал задачи, и ему казалось что “удовлетворительно” было маловато за его труды.  Но, с другой стороны,  скажи “нет” – начнет придираться, и тройку не получишь, а то и вообще завалишь экзамен. И, стараясь придать своему голосу небрежно бравый оттенок, ответил:
- Да, безусловно.
- Ручка у вас с собой?

Вадим достал ручку  и  преподаватель  в  графе “Теоретическая механика, часть I” вывел “Уд.”.

Они распрощались. Вадим ехал домой с каким-то осадком на душе и чувством неудовлетворенности.

Примечательно было то, что через полгода на следующей сессии он приехал к Федору Пантелеевичу снова.  На этот раз готовился к этому предмету уже не так тщательно, ожидая, что как и в прошлый раз, без всякого опроса поставят троечку. Но все оказалось иначе.

На этот раз Федор Пантелеевич пригласил его к себе в квартиру, привел в свой кабинет.

- Федор Пантелеевич, я прямо сейчас с аэродрома к вам. Материал весь выучил, контрольные работы сделал. Вот мое направление и зачетная книжка - сразу выпалил Вадим.
- Вот и прекрасно. Сейчас я дам вам билет и задачу, а вы потрудитесь хорошо подготовиться  и ответить на него, пока мы с Анной Петровной сходим и уплатим за квартиру. Располагайтесь здесь за моим столом.

Спустя несколько минут старики ушли, оставив студента дома одного. Первым делом Вадим схватился за свои учебники, которые были в его портфеле. Довольно быстро  подготовил два теоретических вопроса, тщательно проштудировав соответствующие параграфы. Потом приступил к задаче.  Задача давалась трудно.  Он уже почти зашел в тупик, но, скользнув глазами по книжным полкам старого преподавателя, заметил книжку с названием “Решение задач по теоретической механике”. Найти нужный раздел и подобную задачу было уже делом одной минуты.  Теперь задача была решена блестяще. Практически он был уже готов к ответу, но старики еще не вернулись.  От нечего делать пересмотрел еще  раз учебники. В конце параграфа обратил внимание на дополнительную литературу. Поискал глазами по книжным полкам. Нашел сразу двух указанных авторов. Раскрыл книги. Там было слишком много написано по каждому конкретному вопросу,  но пробежал глазами предисловие, и посмотрел оглавление. Мозг работал четко и цепко. И сам не заметил, как все прочитанное осталось в памяти.

Щелкнул входной замок, и старики появились в прихожей. В кабинет заглянул Федор Пантелеевич.

- Ну, как дела, молодой человек?
- Да как будто бы все подготовил.
- Ну-с, давайте посмотрим. Как задача?
- Решил.
                - Прекрасно, мой юный друг. Я  давно уже не видел такого оригинального решения. А как теория?  Что  там у вас в билете?

Вадим начал отвечать. Говорил четко, почти дословно цитируя определения. Возбужденный экзаменатор не давал ему закончить фразу и продолжал ее дальше сам. Студент как-то, между прочим, упомянул рекомендованных авторов. Тут старик совсем оживился.

- Неужели вы и их читали?!
- Я бы слукавил, если бы сказал, что детально их изучал. Так, просто просмотрел несколько нужных мне глав.
- А вы знаете, по этим вопросам лучше обращаться к другим  авторам. У них изложено все более подробно и доступно.

Федор Пантелеевич назвал несколько авторов книг, и Вадим на последней странице конспекта добросовестно  записал их, чем вызвал еще больший восторг экзаменатора.

- Прекрасно, мой юный друг. С превеликим удовольствием поставлю вам сегодня “отлично”. Давайте мне вашу зачетную книжку.

Вадим достал из портфеля свою синюю зачетку и протянул ее старику. Тот внимательно полистал ее.

-      Ба, да у вас за первую часть стоит “уд,”! Кто у вас принимал?
- Да вы же, Федор Пантелеевич.
- Действительно. Подпись моя. А что я у вас спрашивал?
- Мы просто поговорили на лестничной площадке, и вы мне предложили “уд.” и я согласился.
- Ах, как нехорошо! Вы достойны большего. Давайте сделаем пересдачу.
- Нет, спасибо. За первую часть “удовлетворительно”, за вторую “отлично”, в результате будет четверка, что  меня вполне устраивает.
- Ах, как же так! Так нехорошо…с, - все охал старик, провожая студента к двери.

Вадим ехал домой, размышляя о превратностях судьбы. Когда хорошо готовишься – получаешь тройки, а когда “на “халяву” – получаешь пятерку.



   Глава 99  Зачет по английскому

В том же Навашино через две недели ему пришлось сдавать зачет по иностранному языку. Контрольные работы, с горем пополам, он все-таки сдал, подготовил 5000 знаков из газеты “Moscow News” и отправился в Навашино в УКП.

Надо сказать, что в жизни ему с иностранным языком не везло. Вадиму так хотелось хорошо выучить английский язык, но обстоятельства не позволяли никак ему это сделать. Когда он учился еще в маловисковской школе, иностранный язык стали они изучать в пятом классе. Немецкий язык им преподавала Ксения Карповна, старушка лет семидесяти. Полгода они отучили язык, а потом старушка решила уйти на пенсию, и школа осталась без учителя иностранного языка. Тогда молодая учительница украинского языка решила попробовать свои силы. В институте у нее, мол, неплохо было с английским языком. Руководство школы  решило допустить ее к преподаванию в младших классах, но при этом обязало ее поступить заочно в институт иностранных языков.

На первом уроке английского языка, когда учительница прочитала английский текст,  в классе хохот стоял невообразимый. Впервые услышав английское произношение, ребята смеялись до упаду. Так при таком преподавателе со среднеукраинским английским произношением осваивал Вадим иностранный язык до средины девятого класса. Читал он хорошо и много, пополняя свой словарный запас.  Но произношение было у него далеко не на высоте. Когда же он переехал в другую школу, где преподавание иностранного языка было на нужном уровне, и классным руководителем была учительница английского языка, недостатки его произношения стали особенно заметным. В то время еще у населения не было магнитофонов, даже не было в продаже пластинок с уроками иностранного языка. Единственно, где можно было услышать английскую речь, так это на уроках английского и по радио. Но по радио короткие волны принимались слабо, да и разобрать тонкости произношения в быстрой речи диктора было трудно. На экзамены на аттестат зрелости английский не выносился, а четверку за год ему поставили за его упорные труды над переводами и грамматикой. В училище ему тоже не повезло: когда он был уже на втором курсе, на первом курсе ввели иностранный. Так он английский учил больше глазами, чем ушами.

Теперь он ехал в Навашино сдавать зачет. В УКП ему дали адрес преподавателя, который иногда, в виде исключения, принимал студентов на дому.

Навашино – районный центр в Горьковской (ныне Нижегородской) области. Этот город, как большинство средних и малых российских городов, образовался из ближайших деревень. Но от того, что их объединили и назвали городом, они не перестали оставаться деревнями. Правда, в центре построили несколько многоэтажных административных зданий города, которые возвышались над одноэтажными домами жителей вновь образованного административного деления.  Вокруг были те же деревенские дома с их бытом, укладом, сараями, банями, огородами, скотиной и птицей.

Вот в таком же собственном деревенском доме и жил преподаватель иностранного языка, к которому и направили Вадима для сдачи зачета. На его стук в калитку высокого деревянного забора вышла немолодая уже женщина в стареньком выцветшем от солнца и времени ситцевом платье. Она провела офицера во двор и кивком показала на мужчину, раздетого до пояса, в старых брюках, завернутых до колена. Он из шланга поливал свой огород.

- Студент?
- Да.
- Заходи в дом. Подожди, я сейчас.

Вадим вошел в деревенскую избу с традиционным российским убранством: с иконой в красном углу, с фотографиями на стенах, с большим количеством подушек на металлической кровати с шарами по углам спинок. Только огромное количество книг на полках и в книжных шкафах нарушали традиционное убранство дома.

Спустя минут двадцать вошел хозяин, шлепая босыми мокрыми ногами по полу. Для гостя он все же решил надеть майку.

- Ваше направление.

Вадим подал ему листок бумаги с направлением института, и только теперь внимательно посмотрел в лицо хозяина дома. Это был мужчина лет 38-40 невысокого роста, худощавый, скорее даже худой. Все было бы ничего, если бы не его страшное косоглазие. Он читал листок, приблизив его к самому носу и сильно склонив голову вправо.  Было очень неприятно смотреть на него.

- Что будете сдавать?
- 5000 знаков и грамматику.
- Хорошо, читайте.

Вадим начал читать текст из газеты. Через некоторое время преподаватель его остановил.

- Извините, вы какой язык сдаете?
- Английский ..., - рассеянно ответил студент.
- А я что-то никак не пойму.

Вадима еще в УКП предупредили, что этот преподаватель полиглот и принимает английский, немецкий и французский языки.

- Вы перевод сделали?
- Да, конечно.
- Тогда читайте перевод, а я буду следить по английскому тексту.

Начал читать. Читал быстро с тетради по-русски, а преподаватель с его косоглазием едва успевал следить за ним по газете. Иногда он пытался остановить студента, чтобы уточнить какой-нибудь оборот, а потом махнул рукой. Дочитав до конца, Вадим остановился. Прежде чем получить свой зачет, еще пришлось ответить на несколько вопросов по грамматике.

Свалив этот камень с плеч, Вадим все же остался недоволен собой.


  Глава 100  Первый ребенок

Медовый месяц у Вадима с Антониной, растянувшийся на все лето в 1960 году, можно сказать, продолжался еще более двух лет. Они не торопились с  ребенком, им хотелось пожить немного для себя. Ведь они были  еще такими молодыми. Ему в то время едва исполнилось 22, а Антонине 19. К тому же, Вадим очень жалел молодую супругу. Она была ведь еще совсем девочкой хрупкой и тоненькой, и весила всего 42-46 килограммов.

Два года они жили душа в душу, любя и любуясь друг другом. Вместе  ходили в кино, на танцы, катались на коньках, читали книги, принимали гостей, готовили обеды и ужины.

Отец Антонины Михаил Федорович ворчал: “Я так никогда и не дождусь внуков”, а ребята на службе подкалывали Вадима: “Не умеешь сам, давай мы поможем”.

Пришло время и они, наконец, задумались о ребенке. Перестали предохраняться, и все получилось буквально сразу же.
О том, что Антонина беременна, они узнали впервые в Москве во время поездки в отпуск. Юная супруга, желая в лучшем виде предстать перед родителями мужа, решила в Москве покраситьволосы в черный цвет и сделать химическую завивку. Во время этой процедуры от запахов химикатов ей сделалось плохо, и ее вырвало. Прежде с ней такого не бывало. Это был первый признак беременности. Заканчивался тогда второй месяц. В Купянске мать внимательно осмотрела ее и подтвердила, что весной у них появится ребенок. Даже на вскидку определила дату. В последствии эта дата подтвердилась с точностью до 10 дней.

Естественно, молодые супруги первым ждали сына. Даже имя ему было заготовлено заранее – Руслан. Они нисколько не сомневались, что именно так и будет. Только Аркадий Исаакович, всю жизнь мечтавший о дочке, твердил, что будет у него внучка Светлана. Ему никто не верил, и даже альтернативных имен никто не рассматривал.

Надо отдать должное, что первую свою беременность Антонина выходила прекрасно. Интоксикация, выражавшаяся в тошноте и снижении аппетита, длилась не более месяца. Потом был прекрасный аппетит и  хорошее самочувствие. С началом беременности Антонина сменила работу. До этого она работала механиком в группе регламентных работ по радио в ТЭЧ второго полка. Работа это была тяжелой, чаще всего на улице на самолетах и вертолетах.  А тут подвернулась работа на метеостанции оператором на станции аэрозондирования. Работа чистая, в помещении, без физических нагрузок.  Так на этой работе она и подошла к декрету.  Было это уже в самом начале зимы. К этому времени уже появился заметный животик. Ребенок в утробе матери вел себя прекрасно. Иногда поплавает немножко или потянется слегка, вытянув ручку или ножку, от чего живот в этом месте выпирается.  Не любил еще, когда его прижимали. Супруги любили спать вместе, тесно прижавшись друг к другу. Отопление в домах было печное. Топили печку, как правило, с утра, за день, а особенно ночью, печка выстывала, и уже к следующему утру в комнате было ощутимо прохладно. Спали под теплым одеялом, согревая друг друга. Будущая мама прижмется к спине мужа животом, а ребенку это не нравится, начинает брыкаться, да так, что Вадим даже это ощущает.

На семейном совете решили, что рожать Антонина поедет в Купянск под присмотром матери Вадима, врача-гинеколога.  Оставаться в Севаслейке было рискованно. До ближайшего роддома в Кулебаках 18 километров, да и машину не всегда найдешь. И условия там не самые лучшие. Та же деревня.

И вот в средине января Антонина собирается на Украину. Уложены все вещи, приданное для ребенка, которое она готовила последних полгода. Вадим провожает ее до Навашино и сажает в ночной поезд до Москвы. В Москве, исколесив весь город, она покупает прекрасную детскую коляску, одну  из самых лучших, которые только можно было достать. Немецкой фирмы “Цекива”, комбинированная, бело-розовая, она была самой красивой коляской во всем гарнизоне. Коляску дотащила до Казанского вокзала и отправила багажом до Навашино, а сама поехала дальше.

Зима 1962-1963 гг. была необычной. Почти до начала февраля она почти ничем не отличалась от таких же зим прошлых лет. А вот во второй половине февраля на Украине подул сильный юго-восточный ветер с Казахстана. Он нес с собой тучи пыли. Снег таял, земля высыхала, и ветер уносил ее с  пылью. Пыли было настолько много, что даже стали образовываться целые сугробы земли и пыли. Стало тепло, настолько тепло, что люди ходили в демисезонных пальто и без головных уборов. Домой приходили все черные от пыли и грязи. В это же время в Центральном районе установились жестокие морозы. В Севаслейке ночью мороз достигал 35-36 градусов, а днем столбик термометра не поднимался выше –30. Вадим замучился с топкой печки. Топили углем, закрывать трубу рано было нельзя, можно было угореть от угарного газа, а с открытой трубой печка при таком морозе быстро остывала. Приходилось вставать рано, топить печку, после чего отправляться на завтрак в столовую и на службу. Утром протопит, вечером приходит, а в квартире снова холод. На ночь натопит, а к утру опять холодно.

Наступил март, а зима все не отступала. Все также по ночам трещали лютые морозы. Днем на солнышке было чуть теплее, а ночью снова все промерзало. Вадим с нетерпением ждал известий с Украины. По расчетам  матери роды должны были произойти 10-15 марта. Получал письма от Антонины и матери. Мать писала, что будущая мама прекрасно себя чувствует. Одно умиление было за ней наблюдать, как она, сидя в кресле, разговаривала с Русланом: “Ну, что же ты тянешь, давай, появляйся быстрее на свет, я уже так соскучилась по нашему папке. И он тебя тоже очень ждет не дождется”. Поглаживает живот и разговаривает с ним. Жена писала Вадиму, что скучает и ждет его в отпуск. Они договорились, что, как только родится ребенок, Вадим берет отпуск и едет к ним на Украину.

В доме на Украине в невестке души не чаяли. Отец Вадима, всю жизнь  мечтавший о дочери, всю любовь перенес на невестку. Идя на обед домой, с собой прихватывал пирожки с яблоками, с капустой, с ливером. Когда Антонина пыталась отказываться, неизменно следовало: “Это не для тебя, это для Светланы”. Отец по-прежнему был уверен, что на свет появится внучка.  На последних неделях мать, наблюдая за роженицей, пришла тоже к тому же выводу. Но она не хотела расстраивать ее, но для себя определила это однозначно. Кормили ее они вдвоем, как на убой. Хотелось дать ей и ребенку все необходимое. В результате будущая мама поправилась  с 48 килограммов до беременности до 82 перед  самыми родами. Конечно, это сказалось как на самих родах, так и на ребенке.


  Глава 101  Рождение Светланы

О  том, что  Вадим уже стал отцом, он узнал 21 марта, т.е. на следующий день после  родов. Ежедневно он по дороге на работу заходил на почту узнать,  не было ли ему телеграммы.  Так было и в этот день.

Как только он появился на почте, все работники связи в один голос затараторили : “Телеграмма! Вам телеграмма. Поздравляем, у вас дочка!”

Вадим схватил зеленовато-серый бланк. На нем были приклеены полоски телеграфной ленты на которых просто кричала долгожданная весть: “Поздравляем дочкой. Вес 4700, рост 51. Мама и дочка здоровы. Целуем. Мама, папа”.

Даже забыв поблагодарить, Вадим радостный выскочил на улицу. Прилив радости был настолько сильным, что он просто не помещался у него внутри. В порыве эмоций он даже подпрыгнул на месте, сделав оборот на 360 градусов. Смешно было, очевидно, смотреть со стороны на офицера в технической форме, в валенках, как он ни с того ни с сего выделывал такие кренделя на заснеженной дорожке. Забежал на минутку к Кругловым, сообщить им радостную весть и поздравить с внучкой. Потом со всех ног помчался в штаб оформляться в отпуск. В отпуск его отпустили с радостью. Не так уж много найдется желающих добровольно идти в отпуск в марте месяце. К вечеру все документы были оформлены, деньги получены и на вечернем автобусе он отправился в Навашино. Билеты на ночной поезд ему удалось достать довольно легко, и уже утром он был в Москве.

Поезд Москва-Мариуполь с Павелецкого вокзала уходил поздно вечером, так что в распоряжении Вадима был почти весь день. Он метался по  городу в поисках подарка для жены. Хотелось сделать какой-нибудь необычный подарок, чтобы он надолго был интересным и памятным. Долго он прикидывал различные варианты, пока, наконец, не остановился на карманном транзисторном приемнике “Нева-2”. Они тогда входили в моду, и промышленность только-только приступила к их серийному выпуску. По тем временам он считался довольно маленьким, если свободно помещался в нагрудном кармане мужской рубашки.

Больше всего ему понравился приемничек в бело-оранжевом корпусе. В “Детском мире” в гравировочной мастерской  он заказал надпись: “Любимой жене за Светлану”. Приемник работал прекрасно. На длинных волнах брал все московские радиостанции, а на средних по вечерам целую кучу зарубежных.

Питался он от внутреннего маленького  аккумулятора. Его зарядки хватало на 10-12 часов. Молодой отец сам был рад такой покупке и радовался ей, как дитя. Весь день он испытывал приемник в различных условиях: на улице, в магазинах, в транспорте и даже в метро. В метро толща земли почти полностью гасила радиоволны.

Несмотря на то, что уже было 22 марта, в Москве было еще по-прежнему морозно. При посадке в вагон он взглянул на световое табло на  вокзале. Оно показывало: “22:15, -29С”.


В поезде ночь он спал плохо, ворочался с боку на бок. Ему казалось, что поезд идет слишком медленно, что слишком долго стоит на остановках.  Вадим пытался представить себе своего первого ребенка, свою дочь. Еще не видя ее ни разу, он уже любил ее бесконечно. “Неужели я уже отец” - думал он. Это чувство переполняло его. Ему хотелось себе представить ее в возрасте 4-5 лет в кружевном платьице и с бантами. Она непременно должна быть красавицей и очень похожей на мать.

Так в таких мыслях прошел почти весь следующий  день. Домой добрался, когда уже почти совсем стемнело. Встретили его дома отец и мать какие-то взволнованные и измученные. Они поведали ему, как это все происходило. Вадим слушал их и задним числом переживал все заново.

Схватки начались в ночь с 18 на 19 марта. Мать быстро начала собирать Антонину, а отец вызвал скорую помощь из города. Воды отошли еще по дороге, так что пришлось роженицу сразу отправлять на родильный стол. Роды шли трудно. Ребенок был крупный, и никак не хотел появляться на свет. В схватках и потугах прошла вся ночь. К утру и схватки утихли и роженица немного успокоилась и отдохнула. Через несколько часов схватки возобновились. Нонна Ивановна не отходила от нее весь день. День закончился, а ребенок все еще оставался в утробе матери. К ночи будущая мать стала терять силы. Схватки становились все реже и слабее. Возникла тревога за жизнь ребенка.

Еще одна ночь прошла в затухающих потугах. Свекровь все это время не отходила от своей невестки, а свекор уже вторую ночь подряд ходил под окнами роддома и только курил, курил сигареты одну за другой. На утро созвали консилиум, стали решать что делать. Делать ли кесарево сечение или вводить стимуляторы родовой деятельности. Решили пока еще удержаться от вмешательства. Часам к 10 утра подошли на практику студенты акушерского училища, в котором преподавала гинекологию мать Вадима. Они стали принимать деятельное участие в приемке сложных родов. Перебросили простыню через родильный стол, на котором лежала будущая мать, и, нажимая на ее края, чуть ли ни ногами, давили на живот, помогая роженице делать ее нелегкую работу. И только в 14-15, наконец,  ребенок появился на свет. Это была девочка. Имя для нее было известно заранее. Дедушка Аркадий ничего другого и слышать не хотел – только Светлана.

Родители не особенно и возражали. Ребенок был крупным. Для такой хрупкой женщины, как Антонина, даже очень крупным. Весил он 4670 граммов при росте 51 сантиметр. Поэтому и роды были тяжелыми. Длились они почти 36 часов. Измученная мать и ребенок направились в разные помещения отдыхать. Ребенка положили в специальный бокс. Трудные роды нанесли травму и ребенку. На головке у нее была большая гематома, и после появления на свет не проявляла особой резвости. Но, по мнению врачей, серьезных травм у нее не было.

Мать после таких родов проспала почти сутки. Старались ее не беспокоить. Будили только для сцеживания молока. Ребенка ей пока не носили, кормили его из соски.

Вот такие новости поведали Вадиму его родители. Он слушал их, переживая все эти события задним числом. В тот вечер они засиделись допоздна, несмотря на то, что родители были измучены переживаниями и бессонными ночами.

На следующее утро Вадим, купив цветы и яблоки, отправился в роддом. Только благодаря тому, что там работала его мать, его допустили в помещение роддома. Даже разрешили заглянуть в бокс,  где лежала Светлана. Получилось так, что отец увидел своего ребенка раньше чем мать, конечно, если не считать того момента, когда ей поднесли показать только что родившегося ребенка. Туго запеленанная девочка спала. Личико беленькое, нос – кнопочка, губки бантиком и черные бровки. Он невольно залюбовался своей дочуркой.

Постояв несколько минут возле нее, вышел в коридор. В это время из палаты появилась Антонина. Чувствовала она себя уже неплохо, хотя ходила с трудом. Давали знать о себе разрывы, полученные при родах. Вадим едва узнал ее. Два месяца назад он провожал хрупкую женщину, правда уже с заметным животиком. А сейчас перед ним стояла полная женщина с плотными  руками, полным бюстом и широкими бедрами. И это, по мнению Вадима, ее только красило. Это был именно тот тип женщин, который больше всего ему нравился. Произошедшие перемены сыграли в ее пользу.

Супруги нежно приветствовали друг друга. Вначале разговор совсем не клеился, они не знали о чем говорить, так много нужно было сказать друг другу, а о чем говорить в первую очередь они не знали. Вадим похвастался, что уже видел Светлану.

- Ну и как она тебе?
- Прелесть! Личико беленькое, губки бантиком, бровки и реснички черненькие.
- Кормить ее мне не носят, она лежит в боксе, ее решили пока не тревожить. Кормят из соски. Я сцеживаю, а ее кормят из бутылочки. Мне ее тоже показывали, так что я украдкой ее тоже видела.  Знакомая медсестра дежурила вечером и водила меня к ней. Сказали, что скоро уже принесут ее кормить ко мне.

Молодые родители стали обсуждать семейные проблемы. Вадим стал докладывать хозяйке финансовые дела за ее отсутствие. Но к своему удивлению, он заметил, что она вовсе его не слушает. Раньше эти все проблемы ее очень волновали. Но сейчас, казалось, она к этому была абсолютно равнодушна. В конце концов, она даже сказала ему:

- После всего пережитого, эти вопросы меня как-то мало интересуют. Как поступил, так и поступил.

А вот подарку она очень обрадовалась. К сожалению, здесь, на Украине, приемник работал хуже. Он принимал только Киев и Харьков, и даже “Маяк” слышно было плохо. Правда, по вечерам много можно было услышать зарубежных радиостанций на средних волнах.  Вскоре их краткое свидание закончилось.

Теперь Вадим каждый день ездил в роддом, как на работу. Погода стояла отвратительная. Серые хмурые дни с температурой около нуля. Снег медленно таял. На улице было сыро и мерзко. Ходить никуда не хотелось. Вадим после поездки в город целыми днями торчал дома. Валялся на диване с книжкой в руках. Благо, что читать было что. Мамина библиотека была одной из самых больших во всей округе.

Самой же большой радостью было общение по вечерам с родителями. Последние годы не так уж часто приходилось  им быть вместе. Два последних отпуска он приезжал с Антониной, а в ее присутствии такого близкого общения с родителями не получалось. Теперь они часами могли говорить о чем угодно. Родителей интересовало буквально все: как он живет, как он питается, как у него дела по службе, как идет учеба в институте, его духовный мир, что он читает, следит ли за новинками кино, музыки. Очень осторожно родители расспрашивали о его семейных делах: его отношения с Антониной, с тещей и тестем, их финансовые дела, хватает ли им денег на жизнь. Вадим сдержанно отвечал, стараясь несоклько преукрасить свои семейные дела, чтобы не расстраивать родителей. Конечно, лейтенантской зарплаты молодой семье нехватало. Что греха таить, молодой супруге хотелось хорошо одеваться, что-то в дом купить. А где взять деньги? Приходилось экономить на питании. Но тем ни менее, праздники они всег да отмечали. В их доме было на праздники много друзей, особенно холостяков, друзей Вадима. Соседи, что постарше, да и родители Антонины часто спрашивалия: зачем это вам нужно, холостяков поить и копмить?  Но молодая семья считала, что нужно иметь много друзей и с ними проводить праздники.

Так  в  общении с родителями прошли две недели отпуска Вадима.  Наконец ему сообщили, что будут выписывать Антонину со Светланой. Началась подготовка к этому собитию. Аркадий Исаакович у соседей достал детскую кроватку, которую установили тут же в большой комнате между телевизором и буфетом. Молодым супругам уступили диван в большой комнате, где обычжно спал Аркадий Исаакович. Полдня у Вадима ушло на расчистку снега  перед домом. Он расчищал дорожку от калитки до веранды, чтобы завтра по ней торжественно пронести свою дочь.

  Глава 102  Домой из роддома

На следующий день в 11 часов Вадим поехал забирать своих девчонок из роддома. Повез с собой “приданное”, заботливо подготовленное заранее Антониной. В нем было все лучшее, что можно было только достать: пеленки, распашонки, чепчики, подгузники. Будущая мама с такой любовью готовила все это. По дороге купил цветов, бутылку шампанского и коробку конфет для медсестер. Взял такси.

Бежевого цвета “Волга” к назначенному времени подъехала к роддому. Из нее вышел молодой офицер  с букетом цветов, и свертками.  Вышедшая медсестра, взяла пакет и велела подождать. Через некоторое время открылись двери, и появилась Антонина с большим свертком в руках, перевязанным розовой лентой в сопровождении целой группы медсестер. Вадим вручил им цветы, шампанское и конфеты и принял из рук супруги  драгоценный светрок. С ребенком он сел впереди, рядом с шофером,  а Антонина устрилась сзади. Машина тронулась, а Вадим с интересом наблюдал через  откинутый уголок одеяла за таким семпатичным личиком своего первенца. Вела себя она очень спокойно. Даже через несколько минут от покачиваний машины сладко уснула.

Путь от роддома до Заосколья занял не более 15 минут.  На крылце их встречали Нонна Ивановна и Аркадий Исаакович. Был приготовлен праздничный обед и угощения. Внесли Светлану в комнату и положили пока на диван. Антонина только  развязала одеяло, в котором была завернута девочка. На это Светлана даже не  отреагировала, продолжая сладко спать.

Сели за стол, молодых родителей поздравляли, говорили и желали и много хорошего. В течение часа, пока шел обед, ребенок продолжал сладко спать. Уж что-что, а поспать она любила.

Первые дни дома она вела себя образцово-показательно. Шутя ее называли “пособием для начинающей матери”. Покормит ее Антонина, перепеленает и укладывает спать. Засыпает она моментально и просыпается только перед очередным кормлением вся мокрая, даже пар идет от развернутых пеленок.
                Кормили ее, как было установлено в роддоме, каждых 3 часа. Особенно неудобным было кормление в 12 ночи. В 9 вечера покормят ее в очередной раз, и сами валятся спать. В 12 звонит будильник, молодые супруги поднимаются сами, мать начинает будить малышку, а отец стелить “запасной комплект”. Светлана не хочет просыпаться, ее тормошат за носик, умывают личко водичкой, а она выражает недовольство, что ее побыспокоили. Кое-как удается ее растормошить, дают грудь, а она, сделав несколько глотков, тут же засыпает снова. Приходится опять ее будить и почти насильно кормить.  Так продолжалось несколько дней, пока Нонна Ивановна не посоветовала немного “растянуть” кормления, с тем, чтобы кормить малышку последний раз в 11 вечера, чтобы та спокойно спала до 4 утра. Так и сделали. В 11 она хорошо поела, уснула и проспала до ... 5 утра!  И молодые родители выспались. Но проснулась и сразу: “А-а-а-а!”, мол, давай кушать.

А вообще-то, плакала она мало. Начинала она как-то запускаться: “Кхе... кхе...кхе ... ааа!, - и снова,  -кхе... кхе...кхе ... ааа!” И так в течение нескольких минут. Если родители не реагируют, то тогда уже “Ааа!”

На следующее утро она проспала уже до 6 часов утра. Родители могли теперь отдыхать по ночам. Днем были заняты стиркой пеленок, прогулками с ребенком, домашними делами, а по вечерам купанием ребенка.

Время пролетело быстро. Закончился отпуск Вадима. Нужно было возвращаться в часть. По молодости допустили ошибку. Дело в том, что поезд, в котором они могли попасть в Москву, приходил в столицу уже вечером и до их поезда на Навашино всего было не более 4-х часов. Но как же так, быть в Москве и не посетить “Детский мир”, ГУМ, ЦУМ”? Ради этого приходилось даже специально ездить в Москву из Севаслейки. А тут никак нельзя было упустить такую возможность. Вот и принимают они решение ехать с пересадкой  через  Харьков. Поезд из Харькова  в Москву приходит утром, и у них у распоряжении будет почти весь день.

По  наивности, они считали, что в Харькове через комнату матери и ребенка или воинскую кассу билет на Москву они достанут без проблем. Но не тут то было! Приехали они в Харьков часов в 6 вечера, но на вечерние поезда билетов достать не смогли. В воинской кассе было полным полно народа, а комната матери и ребенка билеты не бронировала. Уехали они только в 2 часа ночи. Это все время Антонина просидела в переполненной душной и  жаркой комнате матери и ребенка, а Вадим простоял в очереди в воинской кассе. В вагоне было жарко, а от окна сильно дуло. В конце концов, они простудили ребенка. Приехали в Москву они в полдень и едва только успела Антонина подскочить в “Детский мир” кое-что купить ребенку. Вадим это время просидел с хныкающей дочкой, у которой был заложен насморком носик, и от этого она не могла никак уснуть.

Измученные вконец молодые родители вернулись в Севаслейку и сразу на них обрушились все хлопоты и домашние заботы. Кроме ухода за ребенком, были еще топка печей, стирки, приготовление пищи и прочие домашние дела. Вадим на целый день уходил на аэродом, а Антонине доставались все эти хлопоты. В его обязанности входило утром принести дрова, наносить в бак воды, вынести помои из ведра, долить керосина в керогаз. С маленьким ребенком ежедневные купуания и стирки почти ежедневно без горячей воды. Вот и приходилось постоянно греть воду на керогазе. Благо, что керосин им доставался  бесплатно, Вадим канистрами носил его с аэродрома. Керогаз иногда вспыхивал, и воизбежание пожара приходилось его вместе с баком воды выбрасывать на улицу. Хорошо, что он стоял в коридорчике у самого входа.


  Глава 103  Малышка и ее родители

Перепуганные болезнью малышки родители сразу же вызвали детского врача. Она осмотрев ребенка, успокоила их - это просто легкая простуда, скоро пройдет. И, действительно, через несколько дней простуда прошла и ребенок снова стал “пособием для начинающей матери”.

Набирала вес Светлана, как положено, апетит у нее был отличным, только вот грудь брать не любила, считая, очевидно, что это трудная работа. С соски куда приятнее и легче добывать себе пищу.  К четырем месяцам совсем откзалась от груди. Кормили ее строго по предписанию: в назначенные часы и с нужными добавками. В прикроватной тумбочке много лет  хранился листок с таблицей, которой пользовались молодые родители, выкармливая своего первого ребенка. Развивалась Светлана хорошо, и забот молодым родителям доставляла не много. Спала хорошо, по ночам просыпалась один-два раза.  У Вадима с Антониной был такой уговор: если ребенок проснется до 3 утра, то к нему встает Вадим, а если после - Антонина. Это время было выбрано из расчета, чтобы Вадим перед работой мог хотя бы 4 часа поспать. Чаще всего Светлана просыпалась до 3-х часов. Вадим, сонный, приоткрыв один глаз, поднимался с кровати, подходил к детской кроватке, поднимал одеяло , выдергивал мокрую пеленку, и приподняв дочурку за ноги, подкладывал чистую сухую. Затем возвращался на свое место и все трое спокойно спали до утра. Малышка не любила спать спеленанной. Размотает все пеленки, разбрыкается и тогда уже спит спокойно. Поэтому ей менять пеленки ночью было совсем не сложно. Как-то в средине лета ночью Светланка захныкала. Вадим отрыл глаза, посмотрел на часы - было начало четвертого. “Все, моя смена закончилась, пусть встает Антонина”, - подумал он. Ребенок хнычет все громче, а мать не реагирует. Когда же малышка заорала во все горло, мать медленно поднялась, сонная посидела на кровати, потом уже подошла к детской кроватке, перестелила пеленку ребенку.  В четвертом часу в июле уже совсем светло. Светлые шторы на окнах почти не задерживают солнечный свет, поэтому в комнате светло, как днем. Ребенок уже разгулялся, Антонина, заметив какой-то сор на полу, взяла веник и начала подметать. В результате не спит ребенок, не спит мать, не дают спать и Вадиму. Нет, - сказал он сам себе, - уж лучше я буду дежурить всю ночь, зато все будут спать. Так дальше и было, Вадим постоянно вставал к ребенку по ночам, и все спокойно спали до утра.

В выходные дни мать наряжала ребенка, украшала коляску и отправляла Вадима гулять с дочкой. Отец укадкой совал в каляску очередной учебник по физике или математике и отправялся на прогулку. Вместо того, чтобы гулять по центральным улицам городка, он сворачивал на аэродром и там, толкая животом коляску и в руках держа книгу, часами совмещал два  полезных дела. Супруга сердилась, не для того мол я наряжала коляску и ребенка, чтобы с ней гулять где-то по задворкам. Но для Вадима был дорог каждый час для занятий.


  Глава 104  Телефонные развлечения

Прошедший по экранам Союза в средине шестидесятых годов фильм “Каждый вечер в 11” наделал много шума. И не столько содержанием и игрой замечательных актеров, сколько необычностью ситуации, интересным поворотом событий сюжета. В фильме начальник старый холостяк никак не мог найти  себе спутницу жизни. И однажды в одной компании его буквально заставили позвонить по случайному номеру телефона. При этом каждый из участников называл по одной цифре. Этот составленный всей компанией номер, оказался номером телефона его уже немолодой секретарши, на которую он никогда и внимания не обращал.  Они разговорились, и оказалось, что у них очень много общего в их взглядах, привычках. Теперь у них стало привычкой каждый день в 11 вечера разговаривать друг с другом, не называя имен. Были только “Он” и “Она”.
Они настолько душевно сблизились, что, в конце концов, нашли друг друга, и все закончилось благополучно. Конечно,  в этой сказке для взрослых немалую роль сыграло обаяние замечательных актеров Лазарева и Володиной, играющих главные роли в фильме. Поэтому этот фильм тронул многие души. Люди стали чаще звонить по случайным номерам в надежде на счастливый случай.
Не избежал этого и Вадим. Весной 1965 года его направляют в командировку в Рязань изучать новую технику. Поселился он в гостинице “Москва” в номере на двоих со своим коллегой из Новосибирска. Номер был скромный, но с телефоном. На весь этаж был только один телевизор, да и то в комнате отдыха, где вечно набивалось столько народа, что не только сидеть, но и стоять было негде. В то время шел чемпионат мира по хоккею, и вся мужская половина командировочных просиживала там все вечера. Вадим же вместе со своим соседом (кстати, тоже Вадимом), особенно не увлекались хоккеем. Их интересовали результаты,  а смотреть сам процесс игры они считали пустой тратой времени. Денег у всех было ограниченно, так что куда-то ходить возможности не было. Оставалось только сидеть в своей комнате да читать книги. Вадим в это время учился в заочном институте и использовал это время чтобы “грызть гранит науки”. Но когда усталость брала свое, делать уже ничего не хотелось.

Вот тогда они вспомнили про телефон, и стали развлекаться с его помощью. Телефонные номера в то время в Рязани были пятизначными, начинающиеся с цифр 3,5,7. Они выбирали одну из этих цифр вместе, например “3”, а потом каждый по очереди называл одну цифру. Получалсякакой-то случайный номер. Вначале составляли номер для одного, а затем для другого. Так по очереди они брали трубку и набирали  получившийся номер.
Время было вечернее, и попадавшиеся рабочие телефоны, естественно, не отвечали. Если попадали на квартиру, то пытались завязать разговор. Постепенно даже выработалась своя тактика. Если брал трубку мужчина, то они дурным голосом спрашивали “Алло, это баня?”. Если человек отвечал вежливо, то извинялись и клали трубку. Если на том конце человек возмущался и грубил, номер записывали и уже перед сном (около часу ночи) звонили по нему повторно и предлагали грубияну сходить в туалет.

Целью этих звонков было найти девушку или женщину, с которой можно было бы потрепаться по телефону по вечерам. Этот фильм не выходил у них из головы. Неудачи следовали за неудачами. Взявшие трубку женщины никак не хотели идти на контакт. Приходилось изобретать что-то новое. Ведь не скажешь прямо ей: “Давайте поболтаем по телефону”. Тогда придумали следующее: после ответа задавали вопрос: “Алло, вы щенков еще не продали?”. Тут же следовал вопрос: 

- Каких щенков?
- Ну, как же. В объявлении указан Ваш номер. Это 3-......?
- Да, это номер наш, но мы никаких объявлений не давали.
      -     Как же так? Я сам читал его и записал этот номер телефона.
- А где вы видели это объявление?
- У кинотеатра “Комсомольский”. А у вас действительно нет собаки со щенками?
И так далее. Во всяком случае, такой диалог давал возможность как-то “зацепиться” за разговор. Но далеко это не всегда срабатывало. Чаще всего трубку сразу же бросали. Но ребята были упорными. Эта игра их настолько увлекла, что они целыми вечерами вертели диск телефона. Все поля газет были уже исписаны номерами телефонов, а нужного результата все не было.
В один из вечеров наш Вадим набрал очередной номер 3-27-55 и взглянул на часы. Было без двадцати девять.  Гудок.

- Я слушаю, - молодой приятный женский голос.
- Вы щенков еще не продали?
- Нет здесь никаких щенков. Это детский сад.
- Вот здорово! Это  телефон 3-27-55?
- Да, очевидно, вам неправильно дали номер.
- Может быть... Девушка, а вы что там делаете?
- Сижу жду. Детишек уже всех разобрали, жду когда придет сторож.
- А вы кто, заведующая или воспитательница?
- Нет, что вы, я просто нянечка.
- До 16 лет в нянечки не берут.
- Что вы, мне уже 19.
- Не может быть!
- Да, точно, исполнилось в прошлом месяце.
- Девушка, хотите, я угадаю ваше имя. Вас зовут Лена.
- Нет, не угадали. Меня зовут Наташа.
- А вы давно уже работаете там?
- Сразу после педучилища пошла работать в детский сад и скоро будет уже два года.
-  Ну, а свободное время у вас бывает?
-  Нет... Семья, муж, свекровь...
- Да, это все проза жизни. А в кино-то вы когда-нибудь ходите?
-  Давно уже не была. Ах, простите, пришел сторож, нужно уже закрывать. Я побежала.

В  трубке раздались короткие гудки. Вадим в задумчивости повесил трубку. Таким приятным и душевным был голос Наташи, что он невольно тронул его воображение. Следующего вечера Вадим ждал с нетерпением. Этот номер телефона он уже выучил наизусть. Для себя он усвоил точно: Наташа, оставшись одна в детском саду в ожидании сторожа не прочь поболтать по телефону. Вадим пытался представить себе ее. Воображение рисовало красивую девушку с длинными светлыми волосами, большими голубыми глазами и т.д.

Наконец, он у телефона. Поднята трубка, набираются цифры. Одна, вторая, третья, четвертая, и, наконец, пятая. Гудок.

- Алле, детский сад слушает, - раздался старушечий голос.
- Позовите, пожалуйста, Наташу.
- А какую вам?
- М...м. Ну, ту, что замужем.
- Нет, милый человек. Они обе у нас еще не замужем, хорошие девочки. Сегодня они не работают, будут работать завтра. Они дежурят через день.
      -   А какие они? – Вадим почувствовал, что старушка сама не прочь поболтать по телефону. Решил получить побольше информации.
- Одна среднего роста, светленькая, в очках. Другая повыше, черненькая.
- А как вы думаете, с кем из них я вчера по телефону разговаривал? Она сказала, что она замужем.
- Ну, значит, это светленькая. Она у нас фантазерка. А черненькая слегка заикается.

Вадим поблагодарил старушку и положил трубку. Следующий разговор теперь состоялся уже через сутки.  Этого разговора Вадим ждал уже с нетерпением.
И вот в трубке долгожданный гудок.

- Детский сад. Я слушаю, - в трубке  раздался все тот же приятный голос. Сердце радостно подпрыгнуло.
- Здравствуйте, Наташа. Это ваш позавчерашний собеседник. Вы знаете, после нашего с вами разговора я тогда весь вечер думал о вас и пришел к выводу, что вы меня обманули.
- В чем?
- Вы сказали, что вы замужем. Ведь это же неправда? Я прав?

На другом конце провода раздался вздох.

- Вы правы, я придумала...
- А тоже мне “муж, свекровь” ... фантазерка.
- А как вы догадались?
- По голосу.
      -  Да? Неужели по голосу можно определить кто замужем, а кто нет?
- Можно. Может быть,  это не все могут, но я могу. И почти никогда не ошибаюсь. Например, я могу по голосу определить цвет ваших волос.
- Правда? А какой он у меня?
- Вы светло-русая, почти блондинка.
- ... Да ...
- Угадал?
- Почти да, пожалуй, да.

- Стрижка у вас не короткая, ни длинная. – Это уже Вадим фантазировал. Если бы волосы были длинными, старушка сказала бы об этом.  – Волосы не вьются, вы их слегка подкручиваете (это делают почти все).
- Да, на бигуди.
- Я даже могу определить цвет ваших глаз. Они у вас серые, и, мне кажется, чуть-чуть с зеленцой. - (У большинства людей в России цвет глаз подходит под такое определение).
      -   Погодите, я сейчас. – Слышимость была хорошая, и в трубке раздались удаляющийся стук шлепанок. Очевидно, она пошла смотреть в зеркало. Через минуту она вернулась.
-   Да, серые, только без зеленцы. А как вы это делаете? Вы ясновидец?
- Нет, просто я умею это делать.
- Научите и меня.
- Хорошо, давайте встретимся и я научу вас.
- Не ...е.
- Ну, серьезно, давайте.
- Нет!

Вадим сделал вид, что обиделся и повесил трубку. Он посчитал, что уже достаточно заинтриговал девушку, поэтому решил выждать время. В следующее ее дежурство он не позвонил. Выдерживал паузу, чтобы она была посговорчивей. Позвонил только еще через день.

Она ответила сразу, словно ждала его звонка. Как ни в чем ни бывало, они болтали минут пятнадцать до прихода сторожа. В конце разговора он снова попросил о встрече, но Наташа отказалась снова. Вадима это уже начинало  задевать. Он решил выманить ее все-таки на эту встречу. Но для этого нужно было заинтриговать ее еще сильнее. В руки ему попалась телефонная книга Рязани. В разделе “Детские сады” по номеру телефона он нашел детский сад “Весна”. Там же был указан и его адрес. Сад оказался всего в пятнадцати минутах ходьбы от гостиницы на тихой улице в доме в глубине двора, заросшего густым садом.

Теперь нужно было увидеть Наташу, и убедиться в том, именно ей принадлежит тот голос. Но как заставить заговорить незнакомую девушку случайному прохожему, а самому остаться не узнанным? Ему удалось решить и эту проблему. На его счастье, на этой улице напротив детского сада стояла телефонная будка. Из нее можно было позвонить Наташе перед самым ее выходом из здания, и, когда она выйдет, заговорить с ней, чтобы, действительно убедиться по голосу, что это именно она. Для этого нужно заставить ее произнести несколько фраз. Но как это сделать? Тогда Вадим решил спросить у нее как пройти на соседнюю улицу. А это не так просто. Нужно долго рассказывать,  где повернуть, и как обойти тупик.  За это время голос ее можно узнать и хорошо ее рассмотреть.

И вот в тот вечер Вадим звонит Наташе из телефона-автомата, который рядом с детским садом без пяти девять. Разговор длится у них недолго. Вскоре приходит сторож, и Наташа покидает здание детского сада. Она идет к выходу, и у ворот ее встречает незнакомый мужчина в темных очках и каким-то хриплым голосом спрашивает, как пройти на улицу Урицкого.

Наташа объясняет ему, но незнакомец оказался очень непонятливым и долго переспрашивает одно и то же. 
 
Конечно, этим незнакомцем оказался Вадим. Он уже давно по голосу узнал свою телефонную собеседницу, а теперь старался получше ее разглядеть. Внешне она ничего интересного собой не представляла. Почти безбровое светлое существо, да еще в очках. Роста ниже среднего, фигура стандартная, просто девушка, которую в толпе никто не замечает. Как можно при такой внешности обладать таким милым голосом, и быть такой чудной собеседницей?

Наконец, они разошлись, но в памяти Вадима почти фотографически осталась ее внешность. Он решил продолжать дальше ее интриговать.

В следующем сеансе разговора он ей подбросил еще:

- Наташа, вы знаете, вы сегодня мне приснились.
- Да? А как?
- Мы с вами гуляли по берегу реки, мило беседовали. И такой это был настолько ясный сон, что я так запомнил вас, что мог бы сейчас узнать в любой толпе.
- Не может бать!
- Точно. Хотите, я сейчас подробно опишу вас.
- Хочу.
- Рост у вас 165-167 сантиметров. Светлая короткая стрижка по плечи. На носу немного веснушек. И, простите, вы ... носите очки. У вас близорукость?

На другом конце провода раздался тихий вздох. Девушка была шокирована. Вадим уже сам увлекся этой игрой и продолжал наступление.

- Ну, хотите, мы с вами назначим встречу в людном месте, скажем, на рынке или у кинотеатра, и я вас узнаю.
- Не..е.
- Ну, давайте. Давайте завтра в кассовом зале кинотеатра “Комсомольский” без четверти семь. Сходим вместе в кино. Кстати, там идет новый хороший фильм. Соглашайтесь же!
- Я даже не знаю.
- Нечего думать. Соглашайтесь. Значит, завтра в кассовом зале без четверти семь.
- Ну, ладно.
- Только не обманите. Приходите обязательно.
- Хорошо, я приду, но я просто уверена, что вы не найдете меня. Это просто не может быть. Так не бывает.
- Ну, что же, посмотрим. Только обязательно приходите.

Вадим специально выбрал это место. В кинотеатре было два зала: красный и синий. В нем демонстрировали всегда самые новые фильмы, и поэтому в кассовом зале всегда было много народа. Это хорошо знала и Наташа. Для нее выбор этого места послужил хорошим доводом. В такой толпе даже друга тяжело найти, тем более человека, с которым ни разу не встречался. Поэтому она просто была уверена, что он блефует.

Вечер следующего дня. Вадим пришел в кассовый зал в военной форме минут за пятнадцать до назначенного времени, приобрел билеты  и стал с газетой в руках у окна, внимательно наблюдая за всеми входящими и стоящими в очереди. В зале было довольно многолюдно. Внимательно осмотрев зал, он убедился, что она еще не пришла. Вскоре появилась и она. Скромно стала в очередь, и тихонько, стараясь не вертеть головой, исподтишка наблюдала за залом. Она пыталась вычислить того, кто будет искать ее глазами в толпе. Но поиски ничего не давали. И, как только большая стрелка электронных часов прыгнула  на цифру “9”, старший лейтенант, до этого стоявший у окна и внимательно читавший газету, сложил газету и решительно направился прямо к ней.

-     Наташа, пойдемте, билеты я уже взял.

Девушка не могла скрыть изумление. Она покорно пошла за офицером, до сих пор не понимая, как он мог ее по голосу узнать и вычислить в этой толпе. Эта мысль не давала ей покоя весь сеанс. Она постоянно приставала к Вадиму: ну как, как он ее узнал. Наконец, Вадим не выдержал и спросил хриплым голосом: “Девушка, как мне пройти на улицу Урицкого?”

Тогда она все поняла, и сразу как-то сникла. Ей стало все ясно. Интрига была исчерпана, а все остальное становилось банальным и просто неинтересным.

Разговоры потеряли всякий интерес, стало все скучно, обыденно. Больше их ничто не объединяло. После кино он проводил ее домой и они холодно попрощались. Больше он ей не звонил, и они больше не встречались.


   Глава 105  Новая квартира

Шло время, подрастала Светлана. В маленькой комнате не улице Пилотов им вместе уже становилось тесно. Хотелось улучшить жилплощадь, получить квартиру побольше, а желательно 2 комнаты. Но с этим делом в Севаслейке было туго. Постоянно жилплощади не хватало. Новое жилье строили медленно, очередь на ее получение все росла, да еще к тому же, летному составу в этом отношении полагались льготы, так что шансов на улучшение жилплощади было не так уж много. Если первая квартира Вадиму досталась легко (спасибо тестю, это его стараниями), то теперь «пробивать» квартиру он должен был сам.  Пришлось оббить немало порогов, прежде чем его включили в очередь на улучшение квартиры.  В конце концов, им  с Антониной предложили двухкомнатную квартиру с общей кухней на улице Инженерной. Немного поколебавшись, они согласились на  этот вариант. Как-никак, ведь две комнаты. 

Ну ох уж эти общие кухни! Если бы они только знали что это такое, они бы ни за что бы не ушли из своей маленькой квартирки на улице Пилотов. Но они были еще очень молоды и не знали жизни. А мать Антонины, заняла позицию невмешательств: решайте мол сами, как знаете. А ей то лучше других было известно, как люди живут на общих кухнях. Подсказав вовремя, она бы избавила молодую семью от многих неприятностей и переживаний. Но жизни неведомо сослагательное  наклонение.

Конечно, Антонину и Вадима, обрадовало сообщение, что им была предоставлена двухкомнатная квартира. Как только они получили ключи, яростно взялись за работу – ремонт квартиры. Первым делом,  они  убрали стенку, разделяющую обе комнаты, и заменили ее шторой, чтобы  при необходимости иметь большую комнату.

Жилая площадь, конечно, в этом доме была больше. Кроме двух комнаток метров по 10 каждая, в их распоряжении была еще половина веранды и холодная кладовочка, в которой можно было держать вещи, которые не помещались в комнатах и на кухне. Это были преимущества новой квартиры. Недостатком ее было то, что на две семьи была крохотная кухонка,  на которой едва помещалось два небольших кухонных столика, по 1-2 табуретки. В общем коридоре был умывальник с разбитой раковиной.

Соседями их была семья Агибаловых. Виктор был в звании старшего лейтенанта и служил в связи. Лида работала в штабе базы. У них был сын Миша, на год старше Светланы. Занимали они одну большую комнату (метров 18) в этой квартире. Очень оригинальное было семейство. Виктор отличался взрывным неуправляемым характером, а Лида была само спокойствие и невозмутимость. Виктор часто ревновал ее,  и нередко у них случались драки. Но об этом семья Вадима узнала позже. Самым большим недостатком этого дома была абсолютная слышимость между квартирами. Вадим говорил, что если у соседей лист бумаги упадет со стола, то у них это можно будет услышать. Тонкая деревянная стенка, разделяющая их квартиры, совсем не задерживала звуков. А при таких шумных соседях это очень усложняло их жизнь. К тому же, у Агибаловых был телевизор, который они включали очень громко, и часто засыпали во время передачи, а он мог оставаться включенным всю ночь. Телевизор работал через самодельный стабилизатор, и однажды ночью в стабилизаторе взорвался конденсатор. Взрыв был настолько громким, что от его звука проснулись Вадим и Антонина, а Виктор с Лидой продолжали спать. Эта чрезмерная слышимость отравляла всю жизнь молодой семье, потому что их не покидало постоянное беспокойство за сон маленькой Светланы, которая спала около самой стенки, разделяющей две квартиры. Что они только не делали: и просили по-хорошему соседей не делать телевизор громко, и ругались с ними – все бесполезно.  На один-два вечера о их просьбе помнили, затем снова телевизор орал до полуночи. Хуже всего было, когда соседи дрались. Виктор почему-то любил колотить свою жену головой именно об их стенку, да так, что падали игрушки с полочки над кроватью Светланки.

Небольшим спасением от этих шумов и  звуков был вентилятор. Вадим купил его на деньги, вырученные за сдачу шкурок кроликов. Включался он с самодельного пульта, который Вадим  смастерил из старого будильника. Вечером, когда укладывали Светлану спать, с помощью этого пульта включали вентилятор, стоящий на шкафу. Его ровный шум как-то сглаживал и заглушал отдельные звуки, исходящие из соседней квартиры. Под его гладкий шум можно было и самим уснуть, не прислушиваясь к звукам телевизора из соседней комнаты. Ночью он выключался сам, а утром включался по команде будильника. В этом было какое-то спасение.

Квартира была довольно холодной. Старый дом плохо удерживал тепло. В холодные зимние дни, несмотря на то, что топили печку два раза в сутки, на полу шляпки гвоздей порывались инеем. Это была болезнь всех старых деревянных домов. Тесть с тещей, живущие от молодых всего в 100-150 метров на Охотничьем проезде, были в таком же положении. В жарко натопленной квартире тесть ходил в майке и валенках.

В этой квартире они задержались надолго. Менялись соседи, а им все не удавалось получить квартиру получше. Антонина мечтала о квартире в ДОСе (дом офицерского состава),  в каменном доме с водопроводом, центральным отоплением  и теплым туалетом. Слишком пока невысокое положение занимал Вадим в иерархической лестнице военного городка. Но он упорно продолжал учиться, видя в этом единственную возможность подняться по этой  лестнице.

Были на этой квартире у них и небольшие радости. Впервые они приобрели холодильник «Днепр» и телевизор «Рубин-106». Телевизор оказался на редкость удачным. С большим экраном 59 см (в те времена  это было очень много) он работал безотказно. За все время его эксплуатации (более 15 лет) на нем заменили одну лампу и строчный трансформатор. Потом его увезли на Север, где он проработал еще 5 лет, отдали его детям, а когда они, купив себе новый цветной,  отдали  его в группу ТЭЧ,  где он, возможно,  работает еще и сейчас. Покупка телевизора была большим событием в их жизни. Только по праздникам да иногда в выходные дни они могли смотреть телевизионные передачи у родителей Антонины. Их любимыми передачами были «Голубой огонек» и «КВН».

В те времена в их зоне можно было принимать только одну программу Центрального телевидения. Получали ее  на 11 канале с ретранслятора в Кулебаках с расстояния 12 км. Вадим с жаром взялся за изготовление антенн. В журнале «Радио» он находил все новые и новые конструкции и строил их одну за другой. В конце концов, он остановился на двойной синфазной антенне с экраном. Она обеспечивала очень устойчивый прием хорошего качества. Вокруг одноэтажного дома теперь стояли длинные шесты, верхушки которых венчали различные антенны. Соседи шутили: «У нас как на точке».  В авиации точками называют радиотехнические посты, оборудованные большим количеством премо-передающих устройств. С помощью этой антенны Вадиму удалось принять сигнал на 9 канале из Мурома (расстояние около 30 км), Меленков (50 км) и даже Горького (170 км). Все они, кроме Горького, транслировали первую программу Москвы. Горький же передавал вторую программу. К сожалению, из-за большого расстояния качества приема оставляло желать лучшего.

В эту квартиру Вадим вернулся с дипломом инженера. На этой  квартире они жили, когда Вадим получил повышение и начал работать в НИО. В эту квартиру он возвращался после длительных командировок во Владимировку.


Глава 106  Болезнь

Осенью в 1967 году  Вадим должен был уже защищать диплом. К этому времени он был уже счастливо женат, их дочери было 4 года. Он по-прежнему служил в Севаслейке, в ТЭЧ, в группе капитана Гусева, т.е. в том же месте, где только начал свою службу. Только теперь он уже был старшим техником группы, правой рукой начальника. Два года назад эскадрилью управления расформировали, и Вадима направили снова в ТЭЧ. Все бы было хорошо, но с начала года у него начались боли в животе. Одной из причин могла послужить вода. ТЭЧ отапливалась хорошо, в группе было тепло, даже жарко. Постоянно хотелось пить. Пили воду в туалете прямо из-под крана. А  вода была желтой и  ржавой. Еще одной причиной могло быть и СВЧ облучение, которому он постоянно подвергался во время работы, а  также учеба в институте. Она требовала постоянного напряжения нервной системы, перегрузок и недосыпания.  Появлению этих болей могла послужить одна из этих причин, или они все вместе. Боли появлялись через 2-3 часа после еды и в ночное время. Он несколько раз обращался в местную медсанчасть. Военные врачи заставляли его сдавать анализы, глотать «кишку», но ничего определить не могли. С большим трудом ему удалось добиться, чтобы его направили в госпиталь в Москву. В Москву он рвался еще и потому, что там был его институт. Он надеялся, что ему удастся вырываться на консультации, или на сдачу зачетов или экзаменов.

Итак, в конце марта Вадим появился в военном авиационном госпитале ВАГ-1671 в Тимирязевском районе города Москвы, недалеко от станции Ховрино по Октябрьской железной дороге. Надо отметить, что этот госпиталь расположен в прекрасном парке, и его небольшие корпуса разбросаны по всему парку. Каждое отделение занимало отдельный корпус. Палаты небольшие, удобные, всего на одного-двух человек, хорошо оборудованы. Медицинский персонал прекрасный, уход и лечение на самом высоком уровне. Самое современное оборудование используется для восстановления здоровья авиаторов. И, как ни странно, основной контингент больных являются здоровыми людьми. В этот госпиталь направляют летный состав для переосвидетельствования и допуска к дальнейшей летной работе. Сюда же приезжают летчики, чтобы списаться с летной работы. Это все создает особый моральный климат и обстановку в госпитале, которая поразительно отличается от обстановки в больнице или других госпиталях. Основная масса, так называемых больных, больше заняты тем, как достать бутылку или ущипнуть медсестру, или вообще сорваться в самоволку. Но есть, конечно, и по-настоящему больные люди, которые сюда приезжают именно лечиться. Но таких в госпитале не так уж много, и врачи им уделяют основное внимание. И эта моральная обстановка помогает больным быстро восстановить здоровье. В этих условиях быстрее забываешь о своих болезнях.

В приемном покое, когда Вадим оформлялся в госпиталь, он случайно встретил своего одноклассника по маловисковской школе Бориса Астраханцева. Они не виделись с 1954 года, т.е. уже более 14 лет. Судьба развела их по разным дорогам, но шли они почти параллельно. Оба закончили военные училища, Вадим ХВАУС, а Борис ракетное, оба служили в ПВО, один в авиации, другой в ракетных частях.  Теперь оба оказались в госпитале.

Друзьям было о чем вспомнить и о чем поговорить. Оформили их в одно терапевтическое отделение, но, к сожалению, в разные палаты, к разным врачам.

Уже со следующего дня начались анализы. Рентген показал наличие довольно обширной язвы двенадцатиперстной кишки. К сожалению, это у него было наследственное. Его отец страдал этой же болезнью. Началось интенсивное лечение. И уже на третий или четвертый день ночные боли у него прекратились. Отдых, жесточайшая диета, лекарства и процедуры делали свое дело. Но ему предстояло пробыть в госпитале минимум полтора месяца.

Резкий переход от напряженной, заполненной до предела жизни, службой, домом и учебой к безделью и отдыху сразу ошеломил Вадима. Появилась масса свободного времени. Процедуры, прием пищи, и обязательный послеобеденный сон занимали не так уж много времени. Остальное время просто не было бы куда девать, если бы он не захватил с собой учебники и целую кучу заданий.  Первые дни он с удовольствием придавался отдыху, спал в сутки по 12-15 часов. Этому еще способствовали и лекарства, которыми его пичкали. В основном,  это были успокаивающие лекарства для нервной системы.  Но прошло несколько дней, и сон нормализовался. Теперь, используя свободное время, он с жадностью набросился на учебники. За все шесть лет учебы у него не было такой возможности учиться, как теперь. Все эти годы приходилось по крохам, отрывая время от семьи, работы, буквально выкраивать часы для учебы. Служба отнимала у него массу времени, а еще нужно было уделять время дому,  жене и ребенку. Он постоянно  ощущал нехватку времени. Ему порой хотелось заболеть так, чтобы при этом не болела голова, и можно было заниматься, только бы не ходить на службу.  Ну, скажем, например, сломать ногу, чтобы сидеть дома и только заниматься.

И вот впервые  ему представилась такая возможность. Боли практически исчезли, голова была ясной, а времени было более чем достаточно.

На последнем курсе предметы были достаточно серьезные, поэтому учить их приходилось фундаментально. Но теперь для этого были все условия. Буквально за первую же неделю он сумел подогнать все «хвосты» и энергично двинуться вперед.  Но как бы то ни было, но заниматься все свободное время просто не было сил.  Нужно было и отдыхать. Отдыхал он, проводя время по вечерам у телевизора или в беседах со своим старым другом. Жизнь последнего успела уже основательно потрепать. Он успел побывать и во Вьетнаме, и на Кубе. Борис мог часами рассказывать о своей жизни и службе за границей, а Вадим слушал его с большим интересом. В  хорошую погоду они по вечерам бродили по аллеям парка и вели бесконечные беседы. И о чем бы они ни говорили, их мысли постоянно возвращались к месту их детства – в Малую Виску. А это место на карте было раз и навсегда связано с домом, где он вырос и с Виолеттой, девушкой которую он впервые полюбил.


  Глава 107  Снова мысли о Виолетте

Память о первой любви не умирает никогда. И порой она дает о себе знать все снова и снова. Так и случилось и с Вадимом. Им суждено было встретиться еще раз. Встреча эта была не случайной. Ее подготовил Вадим, на последнем году учебы в институте.

После этих  разговоров с Борисом  он по ночам долго не мог уснуть. Мысленно он возвращался  к тем местам и к событиям тех лет. Воспоминания о первой любви снова выползли из темной пещеры памяти, и теперь все чаще и чаще  будоражили его душу. Образ Виолетты снова тревожил его. И вовсе, не потому что он хотел что-то попытаться изменить в своей жизни. Нет, он был вполне счастлив и доволен своей семейной жизнью, и не представлял своей дальнейшей жизни без любимой красавицы жены и милой дочери. Здесь было что-то другое. Это был какой-то незаполненный вакуум, скорее всего, просто тоска по прошлому. Ему очень хотелось снова увидеть Виолетту, узнать все о ней, узнать  о том, как сложилась ее жизнь. И что греха таить, ему подспудно хотелось испытать хоть долю тех чувств и тех волнений, которые он испытал тога, когда был рядом с ней. Но в этом он даже сам себе не мог признаться. Сколько лет он уже пытался вычеркнуть ее из своей памяти, но сделать это так и не смог.

Теперь мысли о ней все сильнее не давали ему покоя. И в его воспаленном мозгу родился план. Нужно ее разыскать, узнать, где она сейчас. Из Малой Виски ее родители уехали, и врядли кто там мог знать, где теперь  находилась Виолетта после окончания института. Как же ее найти? Сделать запрос в институт,   куда ее направили?  Но постороннему человеку едва ли они дадут такие данные. Пришлось сочинить легенду. По этой легенде, он якобы ищет свою сестру, пропавшую во время войны. И единственным человеком, который может что-то знать о ней, является Немировская Виолетта Николаевна (по мужу Апарович), поэтому он ее разыскивает. Такое письмо он отправил в отдел кадров Крымского государственного медицинского института. Ответ оттуда пришел довольно быстро. Ему сообщали, что Апарович В.Н. вместе с мужем были направлены в распоряжение Ровенского  облздравотдела. Следующий запрос был отправлен в город Ровно. Сердобольные люди охотно откликнулись на его просьбу, и ответили, что она живет в Ровно и работает в педиатрической больнице. Там же сообщили и ее домашний адрес. Теперь оставалось самое сложное: как написать ей так, чтобы муж не смог понять, кто ей пишет, а она сумела догадаться.

Вадим прекрасно понимал, что ее финт тогда, в мае 1959 года, когда она во время очередной ссоры с Геннадием чуть не вышла за Вадима замуж, Геннадий не сможет забыть это никогда. И ко всему, что будет в дальнейшем связано у нее с Вадимом, он будет относиться с подозрением. Поэтому писать от своего имени никак было нельзя.

Вадим воспользовался тем, что письма в отделение госпиталя приносили и раскладывали в почтовой картотеке по первым буквам фамилий. Поэтому каждый имел возможность взять любое письмо. Но, как правило, здесь чужые письма никого не интересовали. Поэтому можно было написать ей письмо под чужим именем, не вызывая подозрений у мужа, и получить ответ на это имя в общем почтовом ящике. Под чьим же именем ему выступить? Выбор пал на их общего друга Павла. Она спокойно сможет ответить ему, не подозревая, что пишет Вадиму, а не Павлу. Теперь оставалось определиться по какому адресу она будет ему отвечать. Адрес госпиталя был: «Москва, К-176, ВАГ-1671, III отделение”. Чтобы не вызывать не нужных подозрений, пришлось его немного изменить: «Москва, К-176, ВАГИ-1671. III отдел».  Теперь это напоминало какой-то институт. Ее же ответ он найдет в ячейке на букву «Ж» (Журавленко). Так и получилось. Он написал ей большое, хорошее письмо. И писал он его так, что, по его мнению, просто невозможно было не догадаться, что это письмо не от Павла, а от него, от Вадима.

Уже к концу месяца его пребывания в госпитале в ячейке с фамилией его друга он обнаружил письмо со знакомым до боли почерком. Произошло это во время прогулки с Борисом. Они зашли проверить почту и он, улучив момент, когда Борис не смотрит, сунул долгожданный конверт в карман больничного халата. Они продолжили свою прогулку. Теперь письмо жгло его карман, и он не мог дождаться момента, когда он останется с ним наедине. Ему последнее время везло. Его сосед, так сильно храпевший по ночам, выписался, и на его место уже два дня никого не клали. Во всей палате Вадим теперь царствовал сам. И вот, наконец, Борис ушел в свою палату, и можно было заняться  письмом.

К сожалению, Виолетта так и не поняла, кто ей писал. Ни его намеки, ни его почерк, ей ничего не сказали. Все она приняла за чистую монету. Она писала, что вышла замуж в 1959 году, через год родила сына, и после окончания института вместе с мужем уехали в город Ровно, где вместе работают в поликлинике. Сын болеет какой-то почти неизлечимой болезнью суставов тазобедренной кости, и что это является для нее самой большой бедой в жизни. Из старых друзей никто ей не пишет, их новых адресов она не знает. Его письмо очень ее обрадовало, и она теперь с удовольствием изливает ему душу. На его вопрос о Вадиме она ответила, что ничего о нем не знает. Последний раз его видела в 1959  году, когда он был в Симферополе, и заходил к ней.

Это называется теперь просто: «заходил к ней»! Эти ее слова покоробили Вадима. А впрочем, что она могла Павлу написать? Что едва не вышла за Вадима замуж, а потом передумала? Это только их личное дело.

К счастью, она не забыла дать свой номер телефона в поликлинике, о чем просил Вадим в своем письме.

Итак, самое главное дело было сделано. Он узнал кое-что о ней, и теперь имеет возможность поговорить с ней по телефону, не вызывая никаких подозрений у мужа.

К этому разговору он готовился долго, все откладывал, подбирая каждое слово, которое он ей скажет. Междугородный телефонный разговор из госпиталя было организовать достаточно сложно. Нужно было ехать на переговорный пункт, а такой возможности у него не было. Прошла неделя, прежде чем такая возможность представилась. Ему удалось уговорить начальника отделения отпустить его на полдня в институт. К этому времени у него накопилось уже несколько выполненных контрольных работ, две курсовые работы и появилась необходимость проконсультироваться с преподавателями. Начальник отделения отпустил его до вечера.

Тот день оказался для него на редкость удачным. Ему удалось не только сдать контрольные работы, получить консультацию, но и сдать зачет по этому предмету. Мало того, он набрался нахальства, и попросил преподавателя принять у него и экзамен, который тут же сдал на четверку.

Теперь у него оставалось время до вечера, чтобы позвонить в Ровно Виолетте. Полутемный зал переговорного пункта на Кировской. Медленно тянется время. В динамике то и дело слышны объявления дежурной телефонистки. Вызывают все города, кроме Ровно. Он нервно меряет шагами зал переговорного пункта из угла в угол. Наконец, раздается объявление, словно команда:
- Ровно, третья кабина.

Сердце подпрыгнуло, и, удерживая себя, словно на вожжах, чтобы не побежать, он прошел в кабину. Схватил трубку в ожидании соединения. Пока слышались в трубке только шорохи и потрескивания. Потом донесся далекий голос.

- Алло, я слушаю.
- Виолетта?
- Да, а кто это?
- Не узнаешь?
- Пока нет.
- А ты попытайся.
- Вадим?.. Неужели ты?
- Я. И письмо тебе было не от Павла, а от меня. Неужели ты забыла мой почерк?
-   То-то я почувствовала, что что-то не то, но не могла даже себе представить… Ну, конспиратор! Как у тебя дела? Ты чего звонишь?
- Долго рассказывать, и не по телефону. Дай мне свой адрес, не домашний, конечно, чтобы я мог тебе написать, и зря не волновать Гену.
- Да, это ты хорошо придумал.
- А что ревнует?
- Не то слово, кошмар.
- А ты, наверное, даешь ему поводы.
- Замнем для  ясности. Напиши мне «до востребования» на Главпочтамт.
- Хорошо, дней через десять жди письма. Как Игорь? Сколько ему теперь? Наверное, уже семь? В этом году в школу пойдет?
- Пока еще нет. Лечим. Из-за этого пришлось отказаться от ординатуры в Африке.
-      А как твои старики? Где они?
- Кряхтят потихоньку. Они теперь в Броварах под Киевом.
- Вот это, да!
- Что?
- В Броварах у меня дядя живет. А какой у них адрес?
- Комиссаржевской 28.
- Буду в Киеве, заскочу к ним.
- Заканчивайте, у вас осталось полминуты.
- А ты-то как?  Женат?
- Да, есть дочка. Напишу подробно в письме.
- Жду письма. Не пропадай навсегда.
- Ладно,  целую. Пока.

В трубке щелкнуло, связь оборвалась.

Всю дорогу до госпиталя Вадим был под впечатлением этого разговора. Он получился совсем не таким, как он планировал. Не все удалось сказать, что хотелось. Мало успел узнать. Но все-таки контакт установлен. Можно писать письмо.

Письмо писал он несколько вечеров подряд. Писал, рвал, снова писал. Оказалось, что не так уж просто его написать. С одной стороны, не хотелось, чтобы письмо оказалось слишком сухим и официальным, а, с другой стороны, не хотелось слишком уж открывать душу. Одно дело при встрече – другое дело в письме. Когда говоришь с человеком, то говорят и глаза, и мимика, и интонации, и паузы, а в письме – одни слова.

Написал в письме подробно о своей жизни, стараясь не затрагивать прошлого, немного бравировал, немного приукрасил свою жизнь. Изобразил себя счастливым, удачливым человеком, достигшим всего чего, что хотел. А подтекстом было: «Вот видишь, от чего ты в жизни отказалась».

Письма от нее он не ждал, написал ей, что адрес у него скоро изменится, а новый  сообщит ей позже.

Дело было сделано. Казалось бы, появилась какая-то законченность в их отношениях. На встречу практически надеяться не приходилось.  Командировок в те края не предвиделось, а специально ехать к ней он не мог себе позволить. Но жизнь все-таки предоставила ему такую возможность. Случилось это через полтора года, в сентябре 1968 года. Но об этом позже.


  Глава 108  Последняя сессия

Наконец, пришло время последней сессии и подготовки к дипломному проекту. Часть зачетов и экзаменов даже за 6-ой курс удалось сдать в Муроме. К этому времени в том в филиале ВЗМИ появилась специальность – 0705 – конструирование и производство радиоаппаратуры, специальность, на которую учился Вадим.  Используя это, Вадим ухитрился сдать даже свой профилирующий предмет. Но, когда на последней сессии он в своем институте предъявил свою зачетку, заведующий кафедрой потребовал пересдать предмет на своей кафедре.

 Хорошенькое дело! Одно дело готовиться к сдаче экзамена и тут же его сдавать, а другое дело сдавать экзамен спустя пару месяцев без подготовки. Но делать было нечего, нужно было пересдавать. Все это происходило в аудитории, где студенты сдавали зачеты и экзамены сразу нескольким преподавателям.  Зав. кафедрой  Марат Рашидович направил  студента к  молодому доценту.

- Подойдите к доценту Добровольскому, пусть он вас поспрашивает. Если вы подтвердите свои знания, я вам перезачту этот предмет.

Доцент Добровольский оказался довольно молодым человеком, лет 27-28. Сидел он в гуще студентов-заочников и по внешнему виду мало чем от них отличался. В аудитории людей было много, и жаркий июньский день давал о себе знать даже здесь в толстых каменных стенах института. Доцент был в белой рубашке с расстегнутым воротом. Слева на его шее красовалось довольно  большое лиловое пятно от засоса.

Студенты подходили и отходили от стола, где он сидел. Подошла очередь и Вадима. Молодой преподаватель несколько высокомерно отнесся к объяснению офицера, почему ему нужно пересдавать предмет.

- Ну что же, посмотрим. Скажите мне какие основные требования к аппаратуре, работающей в тропических условиях?

Студент начал отвечать сразу все, что вспомнил, но, возможно,  не совсем точно.

- А что об этом говориться в IV разделе СЧХ?
- Вы знаете, все, что касается справочных данных, я думаю, справочники будут у меня вегда под рукой и я смогу найти в них то, что мне понадобится.

Такой диалог шел у них еще минут пятнадцать, прежде чем  доцент с видом человека, делающего большое одолжение, обратился к зав. кафедрой.

- Марат Рашидович, Виноградову можно перезачесть предмет.

Вадим поблагодарил доцента и, наклонившись к нему, шепнул на ухо: «Застегните ворот рубашки».  Тот смущаясь поспешно стал застегивать верхние пуговицы.

Заведующий кафедрой размашистым почерком на направлении на сдачу экзамена написал: «Перезачесть».

Несколько позже в тот же день Вадим обратился к декану с просьбой назначить ему руководителя его дипломного проекта. Декан порекомендовал ему одного из своих заместителей. На следующий день Вадим нашел  доцента Крохова и рассказал ему о разговоре с деканом. Тот взял зачетную книжку и внимательно ее изучил.

- Вы уже определились, на какую тему хотите писать диплом?
- Нет еще. Хотел бы с вами вначале посоветоваться.
- Ну что я вам могу посоветовать? Вы сами должны для себе определить. Подумайте и приходите дня через два. Кстати, у вас еще не сдан преддипломный курс.
- А я как раз хотел у вас узнать, что это такое. Я  ни у кого не мог толком добиться объяснения.
- Правильно. Преддипломный зачет сдается, после того как выбрана тема диплома. Это своеобразный коллоквиум перед дипломом, как бы допуск к работе над дипломным проектом.

Два дня ушло на продумывание темы будущего проекта. Нужно сказать, что мозги у Вадима были настоящего конструктора-изобретателя. Он мог напридумывать такого, что целым НИИ не осуществить. Но конкретный дипломный проект требовал конкретной темы и конкретного решения. Обдумывая варианты, он вспомнил как долго и сложно выполнялись проверки систем самолетного радиолокатора. А если эту проверку автоматизировать? Все равно, все параметры системы проверяются на соответствие установленных допусков. Уложился параметр в допуски – все нормально, пошли дальше. Не уложился – сигнал оператору. Тот примет решение или продолжать проверку дальше,  или регулировать  систему. Все параметры в норме – проверка закончена за несколько десятков секунд. И это вместо нескольких часов работы! Да, над этим стоит поработать.  Нужно только определиться,  как это все будет работать. Мозг конструктора начал напряженно трудиться, выдавая предложения. Стали вырисовываться функциональные блоки новой системы, ее состав. Вся система оказалась слишком громоздкой. Это под силу только целому НИИ. А если в дипломе изложить идею системы, ее задачи, а детально разработать только ее часть? Только один блок разработать? Чудесно. Это ему вполне под силу.

И через два дня с готовыми наброскам явился наш студент-дипломник к своему руководителю. Тот слушал возбужденную речь будущего изобретателя почему-то в пол-уха. Казалось, что ему абсолютно все равно над чем будет работать студент.

- Вот и отлично! Дерзайте.
- А как с преддипломным курсом?
- Э..., сегодня у нас среда, значит к пятнице будьте готовы ответить на вопросы: по электротехнике, распространению радиоволн, радиотехнике, электро-вакуумным приборам, приемно-передающим устройствам, электрорадиоматериалам, конструированию и производству радиоаппаратуры и автоматизации производства.

             Вадим только за голову взялся. Да ведь это практически весь материал за последних 3 курса! И повторить его всего за два дня?! Обескураженный, но все же полный энтузиазма, направился  в  библиотеку и там добросовестно взял все учебники по указанным предметам. Едва донес их до стола в читальном зале, аккуратно сложил их двумя стопками на столе. Высоко. Сложил в три стопки. Положил на них вначале руки, потом голову. Задумался и … уснул.  Через некоторое время проснулся, собрал все книги и сдал их обратно.  Он понял, что за два дня, даже при всех его стараниях ему не только не прочитать их, но даже просто их не пролистать. Эти два дня нисколько не смогут прибавить к его знаниям. Поэтому эти два дня он провел … в Хамках на пляже.

Наступила пятница, и в условленное время Вадим был уже в институте сам не зная, что его ждет. Пришел руководитель, и они остались в аудитории один на один. Начался опрос, который длился более четырех часов. Руководитель задавал вопросы, а Вадим отвечал на них, как умел. Если он отвечал на вопрос, преподаватель «копал глубже», и копал до тех пор, пока студент не начинал «плавать». Начали они с основ электротехники и закончили автоматизацией производства, т.е. практически  весь курс института, исключая общеобразовательные дисциплины. И вот, наконец,  экзаменатор задал последний вопрос.

- И, как вы думаете, какую оценку я должен вам поставить за ваши знания?
- Троечку ..- смущенным голосом ответил студент.
- Ну, что вы, вы слишком строги к себе. Мне просто хотелось бы докопаться до глубины ваших знаний. А они не так уж плохи. И, если учесть, что эти предметы вы учили не вчера, то весьма неплохо. Ставлю вам с чистой совестью четверку. И сейчас мы с вами должны будем распрощаться. Я  послезавтра уезжаю в отпуск и вернусь только к концу августа. Вот к этому времени с готовыми материалами диплома милости прошу.

- А если у меня возникнут вопросы?
- Все потом.

И они распрощались. Это было начало июня. Через 5 дней библиотека института закрывалась на летние каникулы почти до сентября. Дольше оставаться в Москве не было смысла. Уплатив за 3 месяца вперед за общежитие (по 5 копеек в день за сутки), Вадим набил полный чемодан книг и справочников из библиотеки и отправился к себе домой на Украину, к родителям, готовить дипломный проект.


   Глава 109 Подготовка дипломного  проекта

Лучших условий, чем в родительском доме, для работы над дипломным проектом трудно было придумать. Утром Вадим просыпался, когда мать и отец уже были на работе. После завтрака сразу же садился за книги и расчеты. Техническая фантазия уносила его все дальше. Работа спорилась и творил он с наслаждением. Все, что он знал, что подсказывал ему его опыт, он вкладывал в этот проект.

Четыре утренних часа пролетали незаметно. Он не поднимал головы, работая так увлеченно,  что просто не замечал времени. Затем он бежал на реку. Час перед обедом купался и загорал на берегу реки Оскол. Много плавал, нырял, стараясь дать своему телу побольше физических нагрузок. Нагуляв хороший аппетит, шел домой, обедал и после обеда спал около часа. Поднявшись, снова садился за расчеты. Так работал еще часа три, пока мать с отцом не возвращались с  работы. Для родителей это было счастливое время. Они снова заполучили своего ребенка, одного, без семьи, да еще на целое лето.

Вечер был временем для общения.  Пока мать готовила ужин или обед на завтра, с сыном они были вместе, как в старые добрые времена. Беседы их были нескончаемые. Они могли говорить обо всем: о политике, о культуре, о жизни, о семье, о роли мужчины и женщины в семье и т.п.

Мать никогда не навязывала Вадиму своих взглядов. Будучи высококультурной и образованной женщиной, она всегда умела направить беседу так, чтобы Вадим мог получать от нее необходимую информацию, и не в виде нравоучений, а в виде беседы, рассказов о жизни, о собственных жизненных примерах. Его мозг, как губка, жадно впитывал так необходимые ему знания о жизни.

К сожалению, с отцом у него такого тесного контакта не было. Хотя он нежно любил этого доброго, тихого, отзывчивого и мягкого человека, но всеже душей он был больше привязан к матери. Беседы с отцом были скупыми и короткими. Казалось, что им просто не о чем было говорить.  С матерью их можно было бы запереть в одиночную камеру на несколько лет. И уже выйдя оттуда, они так и не закончили бы свою беседу. С отцом такого у них не получалось. После ужина каждый занимался своим делом.  Мать занималась  делами по дому, или читала. Отец читал газеты, а Вадим, если было еще желание, продолжал работу над проектом. Но, чаще всего, они сидели вместе у телевизора.

Спать ложился Вадим довольно поздно, уже в первом часу ночи. Перед сном любил почитать какую-нибудь интересную книгу. Мать ему для этого подобрала целую стопку интереснейших книг.

Работа над дипломным проектом спорилась. Фантазия будущего инженера-конструктора уводила его все дальше и дальше и объем диплома увеличивался с каждым днем. Согласно требованиям к дипломному проекту, пояснительная записка не  должна была превышать объем 100-120 страниц. А у Вадима только одни расчеты без вступления, экономической части и техники безопасности уже занимали страниц 180. Посоветоваться ему было не с кем. Все приходилось делать на свой страх и риск.

Точно по составленному графику в начале августа все расчеты были закончены. Еще 10 дней ушло на черновики чертежей. И здесь был перебор. Вместо положенных 5-7 листов получилось 12. Меньше было никак нельзя.

В конце августа уехал в Москву. В Москве ждало его полупустое общежитие. Поднимаясь к себе на 6-ой этаж, почувствовал какую-то непривычную тяжесть. Это несколько озадачило его. Спустя несколько часов решил сходить в баню. Там просто так, для интереса, встал на напольные весы.  О ужас! Он не поверил своим глазам. Весы показывали 86 с лишним килограмм! Такого еще с ним не бывало! Вот к чему привел такой спокойный образ жизни на мамином питании. При поступлении в училище еще в 1955 году он весил 75,7 кг. С тех пор вес его редко превышал 78 кг. А тут на тебе – 86! Реши резко сбросить вес. Знал, что в парилке это можно сделать быстро и легко. Уже через час весы показывали 84 кг. Вот это прогресс! Но выйдя из бани, почувствовал дикую жажду. Внизу в предбаннике продавалось холодное бочковое жигулевское пиво. С жадностью проглотил кружку. Вышел из здания бани. Жажда все не унималась. По пути в общежитие выпил стакан морса. Все еще хотелось пить. У самого общежития еще выпил стакан газировки. Вот те и на! Восстановил почти все, что потерял в парилке.

Теперь, когда пояснительная записка была уже полностью переписана, так называемый «чистый черновик», Вадим приступил к вычерчиванию чертежей на ватмане. В требованиях к дипломному проекту четко не было указано в каком виде должны быть представлены чертежи. Практически все студенты чертили в карандаше, от чего чертежи казались серыми и неяркими. Вадим же прекрасно владел тушью и выполнил чертежи на хорошем финском ватмане черной тушью. От этого чертежи выглядели значительно привлекательней, чем серые карандашные.

Наконец-то, все было готово, и 2-го сентября состоялась встреча с руководителем. При виде объема, навороченного Вадимом, руководитель пришел в ужас.

- Да здесь на пять дипломов хватит!

Он взял на проверку объяснительную записку, чертежи брать не стал. Пообещал  за 7-10 дней проверить.


 Глава 110 Накануне защиты

Это время Вадиму в Москве делать было нечего. Вся работа была на проверке. Домой, в Севастлейку, ехать не было смысла, т.к. жена с дочерью были в это время в Куйбышеве, и наработу могли вызвать.
 
  И вдруг у него мелькнула мысль: а не махнуть ли к дяде Игорю в Киев? Другого времени для того, чтобы навестить дядю, ему больше может и не предоставиться.

Следующее утро он уже встречал в Киеве. Дядя Игорь и тетя Надя с радостью встретили племянника.  Их сыновья были далеко, они скучали по ним и всю свою родительскую любовь перенесли на племянника.

Вадим старался, по возможности, не очень надоедать старикам. После завтрака уезжал в Киев и до самого вечера бродил по городу, где родился и где ему так и не пришлось больше жить. Погода ранней осени стояла прекрасная, и так же светло и радостно было на душе  у Вадима.

Вечерами до поздней ночи шли нескончаемые разговоры с дядей. Поговорить он любил, и рассказать ему было что, а  такой благодарный слушатель не всегда попадался под руку. Вадим с интересом слушал дядю о его жизни, военной службе и невольно сравнивал со своей. Многое изменилось за это время и в армии и в авиации.  Тепло, уютно и приветливо всегда было в доме у них. Вадиму порой казалось, что он случайно попал в островок своего детства.

Быстро пролетели киевские каникулы. Через неделю он был снова в Москве. Проверку объяснительной записки руководитель сумел сделать только за две недели.  Никаких серьезных замечаний он не сделал. Посоветовал однотипные расчеты свести в таблицы, чтобы уменьшить объем. Вадим так и сделал. Но экономическая часть и техника безопасности добавили еще листов 20 и дипломная папка снова «вспухла» до 200 листов. Вадим аккуратно все переписал и снова отдал на проверку. 

Руководитель полистал и направил диплом на отзыв второму заместителю декана доценту Дозорову. Тот обещал написать отзыв через 2 дня. Но не через 2, ни через 4 отзыва так и не было. Вадим пошел к нему в очередной раз с просьбой ускорить этот процесс. Но тот откровенно заявил ему:
   
- Лучше вас никто ваш проект не знает. Напишите отзыв сами. Отметьте в целом положительные стороны и напишите 2-3 небольших замечания. А я подпишу этот отзыв.

Это предложение рецензента поставило Вадима в сложное положение. С одной стороны,  выпячивать недостатки своего проекта совсем не хотелось, но и слишком хвалить себя было нескромно. В принципе он знал, что на подобные рецензии мало кто обращает серьезное внимание. И, с другой стороны, очень будет нехорошо, если в дипломной папке пояснительная записка и рецензия будут написаны одной и той же рукой. Пришлось рецензию печатать на машинке. Для этого Вадиму пришлось впервые осваивать эту несложную технику. Но это было уже в Севастлейке, когда Вадим вернулся из учебного отпуска.

Дело в том, что когда все приготовления к защите диплома были закончены, и он был уже готов защищаться,  сделать это он не мог по той причине, что не набиралась  группа для смачи. Приемная комиссия ради одного дипломника не собирается. А когда соберется группа, этого ему никто сказать не мог. Пришлось возвращаться домой, выходить не службу и ждать вызова из института. Странное состояние было  у нашего студента. Все, уже как будто уже сделано, учеба закончена, но нет завершающего штриха.  Не преодолен последний барьер. Правда, оставались небольшие недоделки.  Нужно было отпечатать рецензию, написать и выучить свой доклад перед экзаменационной комиссией.

Как же тяжело ему давалось его новое дело!  Эту несчастную рецензию, всего с небольшую страничку, он печатал 2 дня. Сколько бумаги он извел, воюя с непослушной машинкой. То забудет реестр перевести, то пробел забудет поставить. Кое-как  в сносном виде рецензия была, наконец, отпечатана. В ней он отметил сильные стороны своего проекта и два сомнительных, спорных недостатка.

Далее приступил к своему докладу. Когда изложил все, о чем ему хотелось сказать, получилась полная ученическая тетрадь на 12 листов.  Чтение доклада заняло 35 минут. Он знал, что больше 10 минут ему говорить не дадут. Пришлось сокращать. С большим трудом, подбирая  более емкие фразы, удалось урезать доклад до 20 минут. Все равно, и это было много. Пришлось уже «резать по живому». Осталось 12 минут. Больше нельзя было выкинуть ни слова.

В последний момент он вспомнил, что не успел в Москве подписать чертежи у своего руководителя. Без этого его не допустили бы к защите. Успокоил себя тем, что на защите будет обязательно руководитель, и в любой момент он сможет это сделать. Но его самонадеянность на этот раз его подвела.

Проше уже почти месяц, как он вернулся из учебного отпуска. Ходил на службу каждый день, и каждый день ждал телеграммы. Наконец, 24 октября получил телеграмму. В ней сообщалось, что защита состоится 27-го в 15 часов. Следующий день ушел на сборы и оформление документов. У него от учебного отпуска оставалась еще неделя, которую теперь он решил использовать для защиты диплома.

Стал вопрос: в чем ехать? Однозначно – ехать в военной форме. Стояла сухая теплая погода затянувшегося «бабьего лета». Несмотря на конец октября столбик термометра днем поднимался выше 15ОС, но ночами было уже довольно прохладно.

Ехать в шинели не хотелось, слишком громоздко и еще не было перехода на зимнюю форму одежды. Без шинели – ночами холодно. Но вопрос решился сам собой. Именно в этот момент впервые выдали офицерам плащи с рукавами и погонами. Они были сделаны из зеленой прорезиненной ткани,  и смотрелся вполне прилично.  Сейчас одежда эта была какраз по сезону. Но этот новый плащ, который так обрадовал Вадима,   сыграл с ним злую шутку.

Уже в день защиты Вадим вдруг узнал, что его руководитель болен и находится в больнице. Без его подписи на чертежах к защите его не допустят. Пришлось мчаться к нему в больницу. День 27 октября был на редкость солнечным и теплым. Вадим в своем прорезиненном плаще от волнения и беготни весь взмок. В больнице со своим руководителем побеседовали в больничном парке на скамейке. Посидели, поговорили около часа. Вадим получил от него последние наставления и напутствия. На прохладном ветру Вадим даже немного продрог. Распростившись с руководителем и пожелав ему скорейшего выздоровления, студент помчался в институт. До защиты оставалось меньше двух часов.

В раздевалке института, когда он снял плащ, все окружающие ахнули. Вся спина и  рукава его кителя были мокрыми и белыми от талька, которым был пересыпан внутри плащ. Пока китель был сухой, тальк благополучно с него стряхивался. Теперь же, влага от пота конденсировалась на плаще и  растворила тальк, который теперь въелся в ткань кителя. Вид  у дипломника был ужасный. Пришлось в туалете мокрой тряпкой буквально смывать этот тальк, от чего китель стал совсем мокрым. Едва теплая батарея совсем не сушила ткань. Такого  поворота событий он не ожидал. Чем он был занят накануне защиты? О чем теперь были его мысли?


   Глава 111 Защита диплома

В этот день защищалось 11 человек. Принимали 2 комиссии. Дипломников разделили на 2 группы: в одной было 5 и в друой 6 человек.  Вадим попал в группу, где было 5 человек.  Тащили жребий, в каком порядке кому защищаться. Нашему герою досталось последним. Стали накалывать свои чертежи на досках. Первым накалывался тот, кто защищался последним, с тем, чтобы каждый защитившийся снимал свои чертежи, а чертежи очередного были уже на месте.

Когда они заканчивали эту работу, в аудиторию заглянул декан факультета, и, увидев Вадима, энергично потребовал, чтобы тот перешел в ту группу, экзаменационную комиссию которой он возглавлял. Все доводы студента, что он уже наколол свои чертежи, и что в этой группе 5 человек, а в той уже 6, а с ним будет 7, на декана не подействовали.. Пришлось снимать чертежи, и идти в другую группу.

Дипломники ждали своей очереди в коридоре. Вадим досушивал свой злополучный китель. Защита шла довольно быстро: 20-25 минут – и готово. Очередной счастливчик выпархивал из аудитории уже инженером.

Наступила очередь Вадима. Чертежи его были с ним. Когда последний защищавшийся в этой группе снял свои чертежи, декан попросил студентов помочь Вадиму укрепить чертежи на досках. Едва хватило места, чтобы расположить все чертежи. После серых карандашных, начерченные тушью выглядели более профессионально и ярко.

Вадим приступил к своему докладу. Хорошо поставленным голосом, четко, по-военному он описывал свой проект.  Уже к этому времени подуставшая комиссия с интересом слушала его. Весь доклад до конца ему сделать не дали.  Начали задавать вопросы. Вопросы больше были не контрольные, не проверочные,  а скорее любопытствующие.

- И это все вы сами придумали и  рассчитали?
- Да, идея моя, но разработана мною только вот эта часть.

Еще последовал ряд подобных вопросов.

    -   Вы с недостатками, отмеченными рецензентом согласны?
- Нет, они спорны. Просчитано, что применение одного  типа транзисторов, хотя и более дорогих, повысит устойчивость работы всей системы и создаст универсальность при ее производстве.

Возгласы удивления. Обычно все защищающиеся безоговорочно соглашаются с замечаниями. Но Вадим воспользовался отсутствием в аудитории доцента Дозорова и “разделал под орех” те замечания, которые якобы он сделал, чем еще больше поднял свой рейтинг.

Еще несколько буквально детских вопросов   задал преподаватель по материаловеденью, подобно таким, какой чистоты применяется германий в транзисторах. Вадим ответил, что транзисторы он не разрабатывал, а применял готовые. Но для изготовления применяются германий чистоты 99,9999%.

- Вопросы еще будут? Нет? Снимайте ваши чертежи и подождите в коридоре.

Комиссия заседала недолго. Не прошло и 15 минут, как всех дипломников пригласили в аудиторию. Теперь вся экзаменационная комиссия собралась вместе и председательствующий декан факультета “Конструирования и производства радиоаппаратуры” начал зачитывать результаты защиты дипломов. Слегка оробевшие и взволнованные дипломники стояли перед экзаменационной комиссией и вслушивались в каждое слово декана.

Вадим защищался последним и его результат зачитали последним. Декан четко и торжественно читал: “Студенту Виноградову, защитившему дипломный проект по теме: “Автоматизированная проверка параметров дальномера РП-5” с оценкой “отлично” присвоить звание “радиоинженер”. Поздравляю вас.”

Пока он жал руку взволнованному офицеру, секретарь экзаменационной комиссии тихо шепнула декану: “Там еще есть приписка”. И декан продолжил: “Экзаменационная комиссия рекомендует радиоинженера Виноградова для поступления в аспирантуру. При условии поступления на наш факультет результаты защиты диплома будут засчитаны как сдача спецпредмета.”

-   Так что считайте, что вы уже одной ногой в аспирантуре, - уже от себя добавил декан.

Да, для Вадима это был настоящий звездный час. Единственный человек в военной форме, он стоял среди таких же студентов и рассеянно и счастливо улыбался. Соседи косились на него с интересом и некоторой завистью. Среди 11 защищавшихся оценка “отлично” за диплом была только у него одного.

- За дипломами и документами зайдете завтра в деканат после 15 часов, - объявила секретарь.

Они выходили из аудитории счастливые, довольные с чувством исполненного долга. Им еще не верилось, что все уже позади, столько лет напряженной учебы сегодня закончились этой такой непродолжительной защитой.

- Виноградов, задержитесь, пожалуйста, - обратился к Вадиму декан. Вадим подошел к нему.
- Хочу предложить вам поступать в аспирантуру к нам уже в этом году. В декабре мы будем проводить этот фарс с так называемым   конкурсом. Мы для вида пригласим на конкурс несколько человек, а примем своего. Участвуйте в этом конкурсе, но мы вас в этом году не примем, но зато на следующий год, как нашего “мученика”, примем обязательно. Мне бы хотелось, чтобы вы учились у меня на кафедре. Мы будем заниматься новым направлением, связанным с микроволнами. Быстренько подготовьте кандидатские минимумы по иностранному языку и истории философии,  и в декабре я вас жду.
- Большое Вам спасибо. Я подумаю. Сейчас ничего ответить вам я не смогу. Вопрос о дальнейшей моей учебе я должен обсудить с семьей и командованием. Но мне искренне хотелось бы продолжить учебу у вас.

Через несколько минут после этого разговора Вадим шел, словно пьяный по длинным коридорам здания МЭИ. Счастье его распирало изнутри. Мало того, что просто все уже закончилось, что защита уже позади. Да какая защита! И еще это приглашение в аспирантуру. Ничего себе, “быстренько подготовьте кандидатские”. Сейчас конец октября, а в декабре экзамены. Да и кто его отпустить учиться в гражданской аспирантуре? И так он отсутствовал в части полгода. И,  к тому же, он просто уже устал учиться. Ведь столько лет непрерывно за учебниками! Сколько же? Итак: десятилетка - это 10, училище - 3, два года подготовки в институт, 6 лет в институте. Итого 21 год непрерывной учебы. Это не шутка. Хочется отдохнуть, пожить для семьи, для себя, наконец.

   Глава 112  Как вырваться отсюда?

Если бы в ту пору проводились бы опросы общественного мнения, то проведя такой опрос офицеров в Севаслейке с вопросом, что они хотят в первую очередь, большинство из них ответили бы: выбраться из этой “дыры”. Почему же им так не нравился этот гарнизон? Ведь он находился в таком чудном природном уголке Средней полосы России в почти девственных лесах, в которых когда-то Илья Муромец сражался с Соловьем Разбойником. По этим лесам шел знаменитый Владимирский тракт, по которому гнали заключенных в Сибирь. Гарнизон был расположен прямо в лесу. Строители, сооружая его, старались как можно меньше уничтожать деревьев. Финские домики, составляющие основной жилой фонд городка, иногда вплотную касались вековых сосен и огромных берез, а на небольших огородах около этих домов росли грибы, настоящие лесные грибы: подберезовики, сыроежки, опята.

Среди этого лесного царства было огромное лысое место, свободное от деревьев, в несколько сотен гектар. Вот на этом месте еще во время войны был построен аэродром, где проходили подготовку летчики-истребители перед отправкой на фронт. После войны этот аэродром  так и остался выполнять функции учебного.  Учебный полк превратился в Учебный центр подготовки летно-технического состава Авиации ПВО на новую авиационную технику. Позже здесь проходили подготовку и летно-технический состав Стран Народной Демократии.

Вдали от крупных населенных пунктов легче было скрыть от посторонних глаз новейшие истребители, которые прямо с авиационных заводов попадали на этот аэродром. Здесь продолжались их испытания, велась научная работа.

Для большинства офицеров служба здесь была интересной и разнообразной. Вопрос боевой готовности стоял не так остро, как в боевых полках, но были свои особенности в работе. И, во всяком случае, в отличие от боевого полка, оставить на ночь неисправным самолет не считалось таким уж большим грехом.

Почему же люди так стремились вырваться отсюда? То, что считалось благом  для дела (удаление от крупных населенных пунктов), оборачивалось злом для жителей городка.

Внешняя красота этих мест оказывалась постоянной сыростью в домах, комарами, мошками, донимавшими людей с мая по август.  Временное жилье, построенное по-быстрому на несколько лет, превратилось в постоянное. Дома строили лет на 5-7, а люди жили в них уже по 20 и более. В финских домиках, рассчитанных на одну семью, ютились по две и более семьи. Домишки рассыхались и ветшали. Зимой в них было холодно, гвозди на полу покрывались инеем, а летом было так сыро, что постельное белье не просыхало. Ни водопровода в домах, ни газа, ни канализации, ни центрального отопления – ничего этого не было.          
Если продуктами снабжали более ни менее сносно, то за одеждой и обувью нужно было ехать в Москву.  Местные магазины были заполнены только изделиями местной промышленности, на которые без слез и смотреть было нельзя. Каждый житель гарнизона весь ассортимент военторга знал наизусть и, если привозили что-нибудь дефицитное, то это распределялось между начальством и “своими” людьми. В деревне, в сельмаге, грубо говоря, кроме керосина, селедки и хлеба ничего не было. До ближайшего города нужно было ехать минимум километров 18-20. Из городка регулярно автобус ходил только в Навашино, да и то только к вечернему поезду.  Рейсовые автобусы Кулебаки-Навашино ходили каждых 3 часа через Севаслейку, но до остановки нужно было еще идти километра 4 из городка.    Такой была связь с внешним миром. Легковых машин у офицеров тогда было очень мало, да и то больше у начальства. Простых смертных они себе в машины не сажали.

Молодым семьям приходилось особенно несладко. Практически для детей нечего купить здесь было нельзя.  Все, буквально все, приходилось добывать в Москве. А в Москву каждый день не наездишься. Да что там каждый день! Считалось удачей, если один раз в сезон удавалось вырваться в Москву. Чаще всего поездка в Москву удавалась при поездке в отпуск через столицу, да еще может быть, разок жена вырвется среди года за покупками. Почему же так редко? Ведь до Москвы всего 6 часов езды? Во-первых, потому, что денег тогда младшим офицерам платили не так уж много.  Если нужна была какая-нибудь крупная покупка, то брали месячный оклад в кассе взаимопомощи, а потом отдавали долг в течение 11 месяцев. Во-вторых, ездить в Москву было очень сложно. Всегда это было связано с большими нервными и физическими перегрузками, недосыпанием, неудобствами. Поезда через Навашино шли на Москву, в основном, по ночам. Предварительной продажи билетов на проходящие поезда не производилось. И всегда, отправляясь в дорогу, никогда  заранее не знаешь, когда ты уедешь: то ли в 11 вечера, то ли в 2, 3 или 5 часов утра. Всю ночь протолкаешься у кассы, и только к утру, возможно, уедешь. А путь не очень долог.  Пару часов поспишь, если удастся, а потом проводники начинают выдергивать из-под тебя постели – скоро Москва. Приезжаешь в столицу весь разбитый, а весь день нужно пробегать за покупками, да еще где-то остановиться на ночь, или добывать билет на обратный путь. 

Семейным жить было еще более ни менее сносно, но холостякам совсем невмоготу. Все развлечения: кино в клубе офицеров 6 раз в неделю и 1-2 раза в неделю танцы. Даже выпивки в гарнизоне не купишь, за водкой беги в сельмаг в деревню. А ближайшие города Кулебаки, Навашино и Выкса мало чем отличались от деревень. Рестораны в них были такими же “чайными”, как и в деревнях, а дома культуры такими же сельскими клубами.

Вот эта неустроенность быта давила морально на людей, все стремились, как можно скорее, вырваться отсюда. Даже старики, видавшие виды за свою жизнь, томились в этой обстановке. 70-ти летний дед Антонины, приехавший к детям и внукам погостить на две недели в Севаслейку, вначале восхищался красотой городка, а затем через 10 дней спросил: «Здесь живут только подневольные, или есть и такие?»

Мечтал вырваться из Севаслейки и Вадим. Существовала поговорка: “Из Севаслейки есть только три основных пути: на пенсию, в академию и на кладбище”. На пенсию ему еще было очень рано, в академию он не стремился после того, как закончил институт, а о кладбище думать не хотелось. Но тем ни менее, существовал четвертый и пятый пути. Четвертый путь – досрочное увольнение из ВС через суд чести офицеров. Некоторые шли даже на это. Пятый путь – перевод в другую часть был самым трудным. Для этого нужно было чтобы: во-первых, тебя захотели туда взять, во-вторых, чтобы тебя отпустили здесь, и, в-третьих, чтобы сверху разрешили этот перевод.

Первое удавалось некоторым. Уровень подготовки специалистов в Центре был очень высоким, он на порядок отличался от уровня инженерно-технического состава строевых частей. К тому же, в Центре каждые 3-4 года осваивали новую авиационную технику. Для этого переучивались на заводах, в КБ,  на летно-испытательных станциях. За плечами человека, прослужившего в Севаслейке 10-15 лет,  был опыт эксплуатации 4-5 видов авиационной техники. Многие же, техники строевых частей, прослужившие всю свою военную жизнь,  осваивали максимум 2 типа самолетов. Поэтому специалистов из Севаслейки в другие части брали очень охотно.

Второе, пожалуй, было самым сложным. Если ты представляешь хотя бы какую-то ценность для своей части, тебя ни за что не отпустят никуда. Даже если, к примеру, старшего лейтенанта, берут на новое место на майорскую должность, все равно для севаслейского начальства это не было аргументом. Оно вело себя, как собака на сене. Никуда не отпускали и на месте не давали возможности для служебного роста.  Сколько талантливых хороших ребят прозябали простыми техниками без всякой надежды, даже к концу строка службы получить хотя бы капитанскую должность.  По-хорошему уйти было чрезвычайно сложно. Любыми правдами-непрвдами добывали себе и своей семье немыслимые справки, о том, что им жить и служить именно в Севаслейке противопоказано. Если человек был, действительно, очень нужен, то эти справки не помогали. Если служака был нерадивый, служил плохо, допускал ошибки и промахи,  таким уйти было проще. Но такому было сложнее найти себе новое место, и, главное, удержаться там. Был случай такой в первом полку. Служил там техником по РЛО лейтенант Дурасов. Это тот случай, когда фамилия вполне оправдывала содержание ее хозяина.  Служил он плохо, к технике его  старались не допускать. В полку не знали как избавиться от него.  И тут этот лейтенант пишет рапорт с просьбой направить его в академию. С какой радостью начальство подписывало ему рапорт! Он уехал и, как ни странно, поступил. Но … через четыре года вернулся в ту же часть инженером полка. Теперь те же проблемы стали на новом уровне. Через несколько лет он все же ушел из Севаслейки, но за это время крови испортил он много как начальству, так и подчиненным.

В свое время не отпустили и тестя Вадима Михаила Федоровича. В то время он служил преподавателем Учебного отдела Центра. Преподавал самолет и двигатель. Единственный человек в отделе с педагогическим образованием, он был прекрасным преподавателем и самым грамотным методистом. У него был просто талант учить людей. Все высшее начальство Авиации ПВО, когда приезжали переучиваться в Учебный центр, предпочитали обучаться только у Михаила Федоровича. Слава об этом преподавателе гремела далеко за пределами Учебного центра. И было не удивительно, что он получил приглашение в НИИЭРАТ. Но кто же отпустить такого специалиста? И генерал Власенко, начальник Центра, естественно, не отпустил его, хотя потом, спустя много лет, прислал ему письмо, в котором просил у него прощения за то, что он так поступил с ним.

И не было буквально ни одного человека, который не стремился бы выбраться из Севаслейки, и не искал бы удобного повода или случая. Искал и Вадим.

Третье было тоже делом не простым. Если даже тебя и брали куда-то на новое место, и, предположим, даже тебя отпускали из Севаслейки, то такой перевод не всегда утверждало начальство сверху. Связано это было либо с пропиской в Москве или ближнем Подмосковье, либо с распрями между ВВС и ПВО. Те, кто имел квартиру (или было где жить лет 5-7 в Москве или Подмосковье), рано или поздно, но все-таки перебирались поближе к Красной площади. Для остальных это порой становилось непреодолимым препятствием. Сложно, а скорее даже невозможно было перевестись в части ВВС. Как правило, такой перевод старались сделать по семейным обстоятельствам. Привлекались мощные силы, добывались грозные медицинские справки, но, когда дело доходило до кадровиков, личное дело возвращалось, и, зачастую, даже без объяснения причин. А причина была одна: ПВО и ВВС жили, как кот с собакой.  ПВО не отпускал в ВВС и все.

Первая попытка с переводом в ВВС в НИИЭРАТ у Вадима сорвалась. Следующие попытки с переводом он отложил до окончания института. Тогда ему учиться оставалось еще полтора года. Внезапная болезнь помогла подготовить почву для перевода. Самое трудное в этом деле было – сорваться со старого места. А что может убедить начальство, что ты не можешь работать на старом месте? Это только серьезное медицинское заключение. Работа у Вадима была вредной, связанной с высокочастотным облучением. А язва двенадцатиперстной кишки давала ему право требовать перевода с этой работы. Поэтому он после окончания лечения в госпитале оформил себе нестроевую (формулировка: “Не годен к строевой службе в мирное время и ограниченно годен в военное”). С таким заключением долго держать его на прежней должности не могли.

Еще в госпитале он познакомился с людьми, которые подсказали ему куда можно обратиться в поисках нового места службы поближе к Москве. Одним из вариантов был Ногинск, центр связи Ракетных войск ПВО. Это все-таки был бы перевод внутри ПВО. Но этот вариант сам по себе отпал со временем. Первый и второй пункты его жизненного планы были выполнены. В госпитале Вадим получил “нестроевую” и успешно защитил диплом. Первое обеспечивало ему возможность вырваться из полка, а второе – получить более высокую должность.

В полку возможности для дальнейшего роста у него не было. Все вакантные должности были заняты, и движения никакого не предполагалось. А расти дальше было крайне необходимо. Старшим лейтенантом он ходил уже два срока, т.е. более 6 лет.
Вадим узнал, что в НИО (научно-исследовательских отделах Центра) появились вакантные должности. На следующий день после возвращения из Москвы после защиты диплома он отправился к начальнику отдела кадров Центра. Тот подтвердил ему эту информацию. В НИО-2 открылись две вакантные должности: помощника начальника отдела и должность инженера-исследователя радиотехнического оборудования самолетов. Первая должность капитанская, чисто секретарская, а вторая – майорская, именно то, что требовалось Вадиму. НИО-2 специализировался на дальних  перехватчиках, стоящих тогда на вооружении Авиации ПВО. Это были самолеты ЯК-28П и ТУ-128. Оборудование этих самолетов Вадим знал прекрасно. Он работал на них в течение нескольких лет. Выполнял на них регламентные работы и устранял неисправности. Остальное радиооборудование он знал еще из училища.

Начальник отдела кадров повел нового претендента к начальнику НИО полковнику Шубу. Тот внимательно выслушал Вадима, ознакомился с его документами и уже был склонен взять его на должность инженера-иссдователя. Теперь все зависело от главного инженера Центра подполковника Гребенского: отпустит ли он Виноградова из полка или нет. Полковник Шуб вместе с начальником отдела кадров пошли к нему. Зашли они вместе, а потом пригласили Вадима. Вадим зашел в кабинет инженера. По  всему было видно, что тот спешил куда-то. Он разговаривал с посетителями, уже держась за  ручку двери.

- Почему вы уходите из полка? – спросил он, обращаясь к Вадиму.
- Я закончил институт, и появилась возможность для роста. Скорее … необходимость.
- Ну и что? Весной у нас освободится должность начальника группы обслуживания.
- Во-первых, это должность старшего лейтенанта, а я уже два строка выходил, а, во-вторых, у меня нестроевая.

Главный инженер удивленно поднял брови и посмотрел на начальника отдела кадров. Тот утвердительно кивнул головой.
- Заготовьте приказ начальника Центра сегодня же, - распорядился полковник Шуб, обращаясь к начальнику отдела кадров, и далее к Вадиму:
- Хорошо, идите, завтра выписка из приказа будет в полку. Сдавайте должность, рассчитывайтесь и 1 ноября полетите в командировку во Владимировку.


 Глава 113  Перевод в НИО

Вадим выскочил из кабинета, как ошпаренный. Все решилось так быстро и так удачно для него. Он пришел только с тем, чтобы поинтересоваться есть ли вакантная должность, а вышел уже с новым назначением, да не на какую-нибудь, а на майорскую должность!

На радостях помчался сообщить радостную новость жене. По дороге его буквально распирало от счастья, он летел домой, как на крыльях.  Ему просто было необходимо поделиться с кем-то своей радостью. Антонина радостно восприняла новое назначение мужа, но ее обеспокоило то, что через 3 дня он должен будет лететь в командировку, минимум на месяц.

Последующие два дня у него ушло на сдачу дел. Он бегал с “побегушкой” по различным инстанциям. Дело облегчалось тем, что он оставался в том же гарнизоне, и ему не нужно было рассчитываться с клубом, библиотеками и т.п. Просто в соответствующих службах базы перекладывали его карточку из одной части в другую. Сложнее было с пистолетом и химическим снаряжением. Их пришлось сдавать на склад. Потом другое имущество он получит в управлении Центра.

31 октября он по появился на новом месте службы. НИО-2 в то время руководил подполковник Наливаев Анатолий Иванович. Начальник отдела был одним из тех командиров, которых Вадим не только уважал, но даже любил, и уважение к нему пронес через всю жизнь. Это был удивительный человек. Но об этом Вадим узнает позже.

Кроме него в отделе был его заместитель майор Фирсов Юрий Николаевич, штурман-исследователь майор Сорокин, инженер-исследователь авиавооружения майор Мальков Аркадий. Должность помощника начальника отдела занимал майор Смирнов Б. Г.

Отдел размещался в самом конце коридора деревянного барака штаба Центра. Комната была небольшой, и в ней едва помещалось 5 столов, почти вплотную стоящих друг к другу. Вадиму выделили рабочий стол между столами Сорокина и Малькова. На нем он должен был “творить” научную работу.

Начальник вкратце ознакомил его с задачами отдела. В то время проходили войсковые  испытания  самолета дальнего перехватчика ТУ-128 на аэродроме Владимировка, в степях между Волгоградом и Астраханью. Это был летный полигон летно-исследовательского института, который находился в Чкаловском под Москвой. Здесь проходили летные испытания всей авиационной техники, поступающей на вооружение. В основном,  испытывали вооружение самолетов. Здесь же на полигоне проходили реальные стрельбы и пуски ракет класса “воздух-воздух”. Во время государственных испытаний на самолете ТУ-128 не было испытано вооружение. Поэтому решением Государственной комиссии эти испытания были перенесены на войсковые. Теперь этим вопросом занимался летный институт и научно-исследовательский отдел Центра.

Вообще-то, самолет ТУ-128 был уникальным перехватчиком. Ни до него, ни после в авиации ПВО ничего подобного не было. Это был своеобразный эксперимент. Самолет был уникальным хотя бы потому, что он был вовсе не похож на истребитель. Это был скорее всего корабль. Он даже отличался не только своими формами, но и системой управления самолетом.

  С самого раннего летного возраста летчиков-истребителей учат управлять самолетом с помощью ручки управления. Здесь же летчик управлял самолетом с помощью штурвала, как на бомбардировщиках или транспортных самолетах. И теперь летчикам, которые будут переучиваться на эту  авиационную технику, придется привыкать к совершенно новому для них управлению самолетом. А это было для них не всегда легко. Задумывался самолет как дальний перехватчик для прикрытия северных рубежей нашей Родины. Обладал он мощным радиолокационным прицелом и четырьмя ракетами класса “воздух-воздух” способными поражать воздушные цели на больших расстояниях и больших высотах. А как именно он мог это делать предстояло определить на войсковых испытаниях, которые были совмещены с государственными.

Предстояло выполнить несколько десятков пусков ракет, чтобы определить работу взрывателей при подлете к цели, т.е. расстояние, на котором происходит подрыв ракеты в момент ее прохода около цели.  Теоретически все было просчитано, на земле можно было только смоделировать эти условия, но подтвердить все это нужно было практически. При подходе к цели срабатывал взрыватель и происходил имитационный взрыв. Вместо осколков ракета снабжалась натриевым составом, который при взрыве создавал желтое облачко, хорошо было заметное с земли. Этот момент на земле фиксировали три теодолитные станции, снабженные мощной оптикой. По их данным и определялось точное расстояние подрыва ракеты у цели. Но для того, чтобы это можно было увидеть на расстоянии 10-15 километров, нужно было, чтобы небо было чистым, т.е. были простые метеоусловия. Но даже в условиях прикаспийских степей абсолютно ясных дней было не так уж много в году. Но это еще не все. Чтобы полеты на стрельбу состоялись, нужно было совпадение еще нескольких факторов.

Во-первых, нужно было, чтобы все 4 самолета, участвующи в испытаниях, были исправны и готовы к работе. Во-вторых, нужно, чтобы все экипажи были подготовлены, летчики здоровы и проинструктированы, в-третьих, нужно, чтобы теодолитные станции были готовы к работе, в-четвертых, чтобы институт выделил им летную смену, и не был занят полигон, в-пятых, чтобы были в наличии и готовы к работе воздушные мишени, в-шестых, чтобы везде была оформлена необходимая документация. И это только основные факторы, а сколько еще второстепенных… Таких, например, как неисправна пожарная машина, или сейчас нет топлива или масла, или сильный боковой ветер. Достаточно было одному из них не сработать, как в этот день полеты на стрельбу срывались. Поэтому испытания, запланированные на 4 месяца, растянулись на полтора года.

К тому времени, когда Вадим пришел в НИО, испытания длились уже 3 месяца и был проведен всего один летный день со стрельбой. Ему предстояло включиться в эту работу совместно с работниками института и участвовать в ней, анализируя работу радиолокационного прицела и авиавооружения. Если работу радиолокационной станции он знал практически досконально, то КЗА (контрольно-записывающую аппаратуру) и анализ работы прицела по данным ее записей ему еще только предстояло освоить. Но это было еще у него впереди.

И вот 1 ноября он на борту самолета АН-12, который берет курс на Владимировку. Он летит уже в качестве инженера-исследователя. Кроме него на борту самолета летит еще человек 30 летного и технического состава 1-ой  эскадрильи полка, где еще вчера он служил. Теперь его бывшие коллеги - техники полка относились к нему с некоторым предубеждением, он теперь был “штабной”. Он отличался от них не только формой, они были в технической форме одежды, но и положением. И Вадим чувствовал себя в новой роли несколько неуверенно. От одних он уже ушел, а к новым еще не пристал. Хотя у него теперь было уже высшее образование, но в душе он пока оставался все тем же техником.

АН-12 был выполнен в грузовом варианте. В грузовом отсеке вместе с оборудованием разместился технический состав. Летный состав и штабные работники расположились в гермоотсеке. Вадим по привычке занял место среди техников.

Вылетели в первой половине дня. Так как грузовой отсек самолета был не герметичен, шли на высоте 3500 метров. Когда они вылетали, на земле было чуть выше нуля, а на этой высоте мороз был уже достаточно ощутимый. Через час в отсеке стало довольно холодно. Техники грелись, кто как мог. Тащили на себя все теплое техническое обмундирование, заворачивались в самолетные чехлы. Вадиму было хуже других. Теперь ему, как штабному работнику, техническое обмундирование было не положено. Летел он в шинели, а она не особенно-то грела. Он стал уже совсем замерзать, когда из гермоотсека появился борттехник и стал всех буквально загонять в гермоотсек. Дело в том, что при подходе к Волгограду самолету изменили эшелон, дали набор высоты до 7000 м. На такой высоте летать с пассажирами в негерметичной кабине не положено. Пришлось всех буквально втиснуть в гермоостек. И можно было себе представить: гермоотсек, рассчитанный на 8-10 человек, был уже почти полон, а тут пришлось еще туда поместить человек 30. Обстановка была не лучше, чем в автобусе в часы пик. Вадима прижали к борту у иллюминатора. Он стоял на одной ноге. Вторую поставить было некуда.

Самолет шел в облаках, и его здорово болтало. Вверху, под самым потолком надрывно выла система наддува. Вадим боролся с неприятным  чувством дурноты. Его тошнило, но ему было стыдно показать это окружающим.

Внезапно бортрадист экипажа обратился к пассажирам, нет ли среди них техника по радио. Отказала радиостанция РСБ-70. Из всех присутствующих только Вадим учил ее в училище 13 лет назад, но с тех пор больше с нею дела не имел. С трудом ему удалось протолкнуться в кабину экипажа. Там он вместе  с радистом занялись ремонтом радиостанции. Занятый этой работой, он сразу же забыл о своей дурноте. Пока они выясняли причину неисправности, самолет подошел к Владимировке. Началось снижение и пришлось вернуться на свое место. Вскоре самолет приземлился на аэродроме летно-испытательного института.


   Глава 114  Владимировка

Еще не успели остановиться винты АН-12, как к самолету подъехал газик и автобус. Из газика вышел капитан и два солдата с автоматами. Это были представители режима, отвечающие за охрану объекта.

У каждого пассажира они проверяли документы и наличие справки-допуска к  работе с секретными документами. Все пассажиры, кроме Вадима, здесь были уже по несколько раз, и поэтому проверка у них прошла благополучно. К Вадиму тоже претензий не предъявили, а только спросили, имеет ли он пропуск на территорию. У Вадима пока такого пропуска еще не было.

Когда же дело дошло до проверки документов у экипажа, то оказалось, что у бортмеханика вместо допуска по форме 2, имеется допуск только по форме 3. Поднялся скандал. Режимщики заявили, что не выпустят его из самолета. Долго их уговаривали командир экипажа и старший группы. Сошлись, наконец на том, что в автобусе его вывезут за пределы территории, а что будет потом – это уже проблемы экипажа.

Вадим понял, что с режимом секретности дело здесь поставлено достаточно серьезно. Ему рассказывали случай с подполковником Пастуховым, старшим инженером по самолету и двигателю Центра, который после работы на лестничной площадке в гостинице начал давать указания техническому составу. При этом он вынул из кармана записную книжку. Проходящий мимо капитан особист потребовал у него эту книжку. На следующий день Пастухов не обнаружил на проходной пропуска в своей ячейке. Пропуск его был аннулирован навсегда. Ему нечего не оставалось, как вернуться назад в Севаслейку. Через неделю пришла бумага из Москвы, и он получил строгое взыскание.

Уже совсем стемнело, когда вновь прибывшие сели в автобус, который вывез из за пределы территории института. Жилой городок был расположен в 2-2.5 километрах от проходной института. Их связывала бетонная дорога, по которой в утренние часы сплошным потоком  двигались машины, автобусы и пешеходы, спешащие на работу. Сейчас был вечер, и дорога была почти пустынной. Автобус въехал в городок, который по старинке называли Владимировкой, в честь деревни с тем же названием. Сама же деревушка ютилась на окраине этого чисто военного города с официальным названием Ахтубинск по названию одного из рукавов Волги – Ахтубы.

Автобус подъехал к гостинице. Три одинаковых трехэтажных дома стояли в конце главной улицы города. Они служили гостиницами и носили название трех  русских рек: “Урал”, “Волга” и “Дон”. Прибывшие направились в “Волгу”. Здесь, как правило, селили военных. В “Дону” и “Урале” жили заводские доработчики и представители других научно-исследовательских институтов, прибывающих сюда в командировку. Основная масса вновь прибывших сразу же отправилась в свои номера. Они здесь жили уже давно, только на время покидая Ахтубинск для переоформления документов дома. Из вновь прибывших только майор Смирнов Б.Г. и Вадим были новенькими. Администратор долго их оформляла, выискивая свободные места в гостинице. Им достались разные номера. Вадима поселили в номер на четверых. Здесь жили постоянно представители основного института из Чкаловской под Москвой,  годами ведя такой образ жизни. Семьи их жили в Москве, и они даже не помышляли о том, чтобы покинуть Москву и переселиться сюда, где их мужья и отцы служили долгие годы.

В полутемной комнате, скорее похожей на купе пассажирского поезда, стояли 4 кровати, 4 тумбочки, стол с четырьмя стульями и шифоньер. В углу у входа была еще раковина. На стульях весела куча одежды, а комната была настолько узкой, что, идя мимо стола, было трудно протиснуться  на свое место. Места под кроватями и все пространство на шифоньере было заставлено чемоданами, коробками, ящиками. Шифоньер тоже до отказа был набит одеждой постоянных жильцов. Вадиму досталась кровать в углу комнаты у шифоньера. Постоянный владелец ее был в отпуске, но всех своих вещей он не забрал. Гостиница же не могла допустить, чтобы кровать пустовала.

Наскоро разместившись, Вадим решил поближе ознакомиться с окружающей обстановкой. К  тому же, ему очень хотелось есть. Он только утром еще дома успел легко позавтракать. Время обеда его застало в полете, а сейчас уже было 6 часов вечера. Пробежавшись по всем трем этажам гостиницы, он понял, что ни о каком буфете здесь и речи идти не может. Заглянул к своему коллеге Борису Григорьевичу, или просто БГ, как его называли коллеги в отделе. Он числился помощьником начальника отдела, и здесь для Вадима был непосредственным начальником. БГ здесь был уже не первый раз, и Вадим решил узнать у него, где в это время можно здесь перекусить.

БГ сидел на своей кровати в одних трусах, и услышав вопрос Вадима, сам вспомнил, что тоже ничего не ел с самого утра.

- Перекусить сейчас можно только в кафе в Доме офицеров. В это время все уже магазины закрыты, а столовых здесь нет. Все работающие питаются либо в столовой на территории института, либо дома. Пожалуй, я тоже с тобой схожу в кафе.

И он начал одеваться. Вадим невольно залюбовался сильными мышцами его тела. БГ был сторонником статической системы накачки мышц. Поклонники этой системы считают, что постоянная нагрузка сильнее динамической. Подняв гирю, они застывают с ней в различных положениях на несколько минут, а иногда и десятки минут. От этого мышцы быстро  растут. Их идеалами являются атланты, держащие небо или балконы на фасадах старинных домов. БГ был тоже «качал» мышцы по такой системе.

-  Хорошо, через 15 минут я жду вас внизу в фойе, сказал Вадим и сам пошел одеваться.

В общем-то, Вадим недолюбливал БГ. Но, как правило, коллег не выбирают. Если на службе, отношения с ним были нормальные, то в личном плане общаться с ним было неприятно. В силу своего характера, Вадим старался в первую очередь замечать в людях только хорошее.  БГ же, в свою очередь, видел в людях только плохое, и даже в их добрых помыслах, он усматривал зло. Вадиму неприятно было слушать всякие гадости о людях, которых он уважал и любил.

Офицеры вышли из гостиницы и направились по главной улице в сторону площади. Осенний вечер ноябрьского дня был серым и хмурым. В воздухе весела водяная пыль, под ногами было сыро и грязно. На площади перед Домом офицеров вообще была сплошная жидкая грязь, чуть ли ни по щиколотку.

В огромном здании Дома офицеров было тепло, светло и уютно. В большом зале буфета было много офицеров. За одним из столиков седел седой полковник  огромного роста с приятным открытым лицом с двумя подполковниками помоложе. На столе у них стояли уже пустые бутылки из-под сухого вина.

Надо сказать, что в то время в таких чисто военных городках, каким являлся Ахтубинск, крепкие напитки в открытую не продавались. Водку и коньяк чаще всего возили с собой из Москвы или доставали из-под полы, переплачивая чуть ли ни вдвое.

Полковник, увидев майора Смирнова, подозвал к своему столику. Вадим подошел вместе с ним. Борис Григорьевич представил Вадима сидящим за столиком.

- Берите стулья, подсаживайтесь к нам, -  широким жестом пригласил полковник.

В буфете вновь прибывшие взяли по какой-то закуске и по бутылке сухого вина и подсели за столик к полковнику. Позже Вадим узнает, что этого полковника Есипова тоже зовут «БГ» (только он Гаврилович), и он является руководителем всех этих испытаний, представителем Главного штаба Авиации ПВО. Про себя теперь его все звали «Большой БГ». Он сразу понравился Вадиму. В нем ничего не было “солдафонского”.  Это был настоящий военный ученый, которому военная форма нужна только потому, что он занимается военными вопросами. Больше всего Вадима подкупало то, что ко всем он обращался по имени-отчеству и считал не подчиненными, а своими коллегами, несмотря на различия в должностях, в званиях и в возрасте. Это особенно нравилось Вадиму, хотя бы потому, что у него на погонах блестели всего по три маленькие звездочки старшего лейтенанта. Хотя теперь он был уже на майорской должности.

Однако в его присутствии Вадим несколько робел. Ему не так часто приходилось бывать в обществе старших офицеров. Полковник пододвинулся ближе к Вадиму и стал расспрашивать его делах, службе, семье.

- Зовут-то тебя как? – обратился большой БГ к Вадиму.
- Вадимом…
- Что закончил?
- Московский институт радиотехники, электроники и автоматики.
- Заочно?
- Так точно.
- Небось на одни тройки?
- Как раз наоборот. Защитил диплом на отлично и даже рекомендован в аспирантуру.
- Угу… А на какой технике работал?
- Практически на всех. От МИГ-17 до ТУ-128 на радиотехническом и радиолокационном оборудовании. Своими руками настраивал и  ремонтировал.
-   Это, конечно, хорошо, но для нашей работы этого мало. Нужно уметь анализировать работу всего вооружения по материалам КЗА и готовить летчиков к стрельбам.
- Ничего, думаю, что освою и это.

Вадим никак не мог понять, почему полковник проникся к нему с такой симпатией. Возможно, молодой офицер напоминал старому полковнику сына. Вадим по возрасту вполне мог быть его сыном. И это отношение между ними сохранилось не только за столом. В дальнейшем на работе большой БГ оказывал благосклонное внимание молодому инженеру-исследователю. Будучи руководителем всей этой работы со стороны главного штаба, он порой старался не замечать некоторых мелких промахов, которые иногда по неопытности допускал Вадим.

Уходя из кафе наш герой немного посетовал, что в первый же вечер потратил так много денег, но эта встреча с полковником оказалась для него полезной.

На улице по-прежнему было сыро и грязно, но возвращаться в свою комнату тоже не хотелось. Но больше идти было некуда. Сегодня был понедельник, и даже кино в доме офицеров не было.

В комнате все жильцы были уже наместе. Никто даже не повернул головы, когда Вадим вошел в комнату, не говоря уже о том, что    бы сделать попытку познакомиться. Они уже жили здесь по несколько лет, и им, очевидно, уже надоел этот калейдоскоп лиц, постоянно сменяющих друг друга. Не успел Вадим раздеться, как в дверь постучали, и в комнату вошла старушка с большим мешком за плечами.

        -      Осетра нужно?
- Почем?
- По рубль десять.
- Дорого!
- А почем возьмете?
- По рублю отдашь?
- Ладно.
- А сколько там?
- 13 килограмм.
- Хорошо, давай.

Один из постояльцев вынул деньги и расплатился со старухой. Вынул осетра из мешка. Огромный осетр, длинной метра полтора был разрублен на две части, и то едва помещался в мешке. Когда старуха ушла, офицер охотничьим ножом разрезал каждую половинку еще пополам, уложил все в целлофановый пакет и повесил за окно. На завтра он должен был улетать в Москву. Эта покупка была ему какраз кстати. Вадиму тоже хотелось бы приобрести осетрины домой, но до конца командировки был почти месяц. А где ее хранить?

После перелета и вина сон пришел к нему, как только он коснулся подушки.
 
Несколько дней ушло на оформление пропуска. Пока представители режима проверяли его всю подноготную, сам Вадим изнывал от скуки и безделья. Заняться было абсолютно нечем. Со всеми достопримечательностями Ахутубинска можно было познакомиться за час-полтора. К тому же, погода не располагала для прогулок. Он целыми днями валялся на кровати одетым, пытаясь хоть чем-то скоротать время. Читать особенно было нечего. Книгу из дому он не захватил. Под руку попадались старые газеты и рваные журналы. В библиотеке дома офицеров книг на руки приезжим не выдавали, пользоваться ими можно было только в читальном зале. А читальный зал открывался только в 6 часов вечера. Томительным и неприятным было ожидание. Все его коллеги работали где-то там за высоким забором института, а он слонялся без дела в гостинице.

Наконец, на четвертый день был пропуск оформлен, и Вадим получил право попасть на территорию института.

До проходной добирались на рейсовом автобусе. От проходной к месту работы нужно было идти довольно далеко. Помещение, которое им выделили, состояло из 3-х комнат: одной огромной, почти как целый конференц-зал, и двух маленьких. Одну из них использовали как комнату для руководителя, а вторую заняла служба КЗА. Там они хранили и проявляли свои пленки. В большой комнате работали все штабисты. Технический состав располагался в домике у стоянки самолетов.

Вадиму выделили стол в большой комнате. Перед работниками НИО стояла задача проведения анализа  работы бортовой радиолокационной станции и вооружения по материалам контрольно-записывающей аппаратуры. А ее на самолете было немало. Один самописец записывал работу радиолокатора, два других работу системы вооружения, один киноаппарат фиксировал изображение экрана радиолокационного прицела, а второй снимал приборную доску самолета в момент пуска ракет.

Атака мишени и пуск ракет, продолжающиеся в реальном времени считанные минуты, приносила десятки метров лент самописцев и метры фотопленки. К тому же, в воздух поднималось все четыре самолета, 3 из них, как минимум, производили пуски. Все полетные материалы поступали инженерам-исследователям для анализа. По этим материалам они восстанавливали всю картину пуска и давали оценку работы экипажей и материальной части.

Инженеры-исследователи вместе с руководителем полетов разрабатывали задания летным экипажам и штурманам наведения. Дело в том, что мишень «живет» ограниченное время. Сравнительно небольшие ее  размеры не позволяют обеспечить ее большим запасом топлива. На взлет, набор высоты и работу в боевой зоне уходит не более 20 минут. За это время нужно успеть вывести перехватчики в зону ожидания,  а затем последовательно навести их на цель. Первые два должны осуществить пуски ракет с  имитационными боевыми головками, а третьих должен «добить» цель боевыми ракетами. Четвертый в случае промаха последнего подстраховывает его боевыми ракетами. Время для работы крайне ограничено. Поэтому задание приходилось рассчитывать буквально до секунды.

До этого Вадиму не приходилось заниматься подобной работой. Он прекрасно знал радиолокационный прицел, знал как он работает, мог его ремонтировать, но сейчас для его новой должности этих знаний было не достаточно. Чтобы хорошо уметь делать свое дело, ему нужно было в совершенстве знать методы дешифровки материалов КЗА, работу вооружения, летные возможности самолета, инструкцию летчику, особенности наведения и работу в местных условиях. Теперь ему предстояло все это изучить и, по возможности, в самые короткие сроки. К счастью, учиться ему было у кого. Здесь собрались лучшие специалисты Центра. К тому же, их работу курировали представители летно-испытательного института.

Новоиспеченный инженер-исследователь, соскучившись по настоящей работе, с жадностью взялся за изучение КЗА. В его распоряжении были материалы прошлых, пока еще единственных стрельб. Рулоны фотобумаги самописцев, кучи фотопленок теперь ему служили учебным материалом. Все это было для него чем-то чуждым и пока не понятным. Но постепенно, шаг за шагом, он осваивал это трудное дело. Приходилось часто консультироваться  со специалистами по КЗА, вооружению, штурманами наведения, летчиками,  Тем не менее, приобретая по крупицам эти ценные знания и соединяя их с уже полученными, он осваивал работу инженера-исследователя по своей специальности. Но, все-таки, этого было недостаточно. Чтобы четко анализировать работу всего комплекса, нужно было хорошо знать и работу системы вооружения. Пришлось браться и за его изучение. В этом деле ему помогли технические описания и частые беседы со своим другом Аркадием Мальковым, инженером-исследователем по авиавооружению.

Круг знаний его быстро расширялся. Мозг, тренированный долгими годами постоянной учебы, привычно впитывал новые знания. Ему было все интересно. Новая работа ему нравилась. Это была по-настоящему творческая работа. Теперь он ловил себя на мысли о том, что даже в нерабочее время он думает о работе. Раньше этого он за собой не замечал. Работая в ТЭЧ, в конце дня он закрывал лабораторию, и до следующего утра о работе и не вспоминал. Сейчас же мозг его был занят даже в то время, когда он отдыхал или просто гулял по городу.

Плохая погода стояла весь ноябрь. За весь месяц не было ни одних стрельб. Благодаря этому Вадим успел быстро освоиться на новом месте и приобрести необходимые знания для работы инженера-исследователя. И не только по своей основной специальности. Случилось так, что он невольно стал руководителем или организатором всей этой группы. Официально числился руководителем исследовательской группы БГ, но он редко бывал во Владимировке, а инженеры-исследователи по самолету и двигателю и по авиавооружению на себя эту заботу не брали. Волей-неволей ему пришлось стать связующим звеном всех служб. Так  как основной работой летного экипажа в полете на стрельбу является работа с радиолокационным прицелом, вся ответственность за подготовку задания легла на инженера-исследователя по радиолокационному оборудованию. Ему пришлось взять на себя составление заданий летному экипажу. А этому в институте придавали очень большое значение. Насколько грамотным будет составлено задание, настолько успешно оно может быть выполнено. И в этом летном задании основной раздел был Вадима. В конце концов, он стал единственным исполнителем этой работы. Чтобы грамотно и правильно составить это задание, нужно было знать буквально все: летные характеристики самолета, варианты его заправки, варианты подвески вооружения, маршрут полета и характеристику полигона, характеристики мишени, особенности наведения и многое, многое другое.

Полетное задание заполнялось от руки в нескольких экземплярах. Не допускалось никаких помарок и исправлений. Утверждал задание подполковник Зарубин, представитель института, курирующий эту работу. А он был придирчив и строг. Заметив малейшую неточность, он заставлял все переделывать заново.

Перед новыми стрельбами приходилось разрабатывать очередное задание. После этого нужно было инструктировать летный состав, прокладывать маршрут и разрабатывать весь сценарий стрельб со штурманами наведения, давать задание вооружейникам на варианты подвески ракет. Всю эту работу он взвалил на себя. Он даже удивлялся, кто и как до него делал эту работу?

Рабочее время пробегало незаметно. Вечером же, возвращаясь в гостинцу, он не знал куда себя девать. Как правило, его бывшие коллеги, техники из полка вечерами собирались в одной из комнат, резались в карты и пьянствовали. Летный состав жил более культурно, но они жили в другой гостинице на Ардагане. Вадим отошел от первых, но не пристал ко вторым. Он получился как бы в изоляции. Единственным коллегой в таком же положении был БГ. Но общество его Вадима не устраивало.

И в это время в голову ему пришла мысль о дальнейшей учебе. На память пришли слова руководителя диплома, декана факультета, когда тот предлагал ему учиться в аспирантуре. Вадим понимал, что разрешения учиться в аспирантуре гражданского вуза ему не дадут. Но теперь, ему уже научному работнику, могли бы разрешить учиться в военной адъюнктуре. У всезнающего БГ он выяснил, что для поступления в адъюнктуру нужно сдать кандидатские минимумы по иностранному языку и истории философии.

Ему повезло. По чистой случайности в читальном зале кто-то оставил листок с перечнем вопросов по истории философии, необходимых для сдачи кандидатского минимума.

               
   Глава 115   Снова учеба

Теперь жизнь Вадима приобрела новый смысл. Он с жадностью набросился на книги по философии. Раньше он считал философию очень  скучной наукой, а теперь он открыл в ней много интересного. Начинающий ученый не только читал, но и достаточно подробно конспектировал прочитанное. Сказывался студенческий опыт. Изучая каждый предмет, он добросовестно конспектировал все. Это не раз его выручало. Экзаменаторы, взяв в руки его конспект, часто ставили зачет, не о чем его даже не спрашивая.

Скучные вечера безделья ушли в прошлое. Вернувшись с работы, после ужина, он сразу отправлялся в читальный зал и находился там до самого его закрытия. А зал закрывался уже в одиннадцатом часу. Буквально поглощал он книгу за книгой по философии. Теперь мысли философов прошлого становились словно его мыслями. Конфуций, Кант, Платон, Фома Аквинский делились с ним своими взглядами на жизнь, общество и развитие событий. Вадиму уже порой казалось, что именно так и он думает.
Конечно, в библиотеке военного городка можно было найти не все нужные книги по философии. Но часто, изучая произведения философов в  книгах, которые ему удалось достать, он встречал ссылки на других авторов. И ему становилось интересно самому их прочесть и разобраться в их мыслях, согласиться или не согласиться с критикой их взглядов. Он по возможности брал книги указанных авторов и углублялся в их изучение. А в них он часто встречал ссылки на других авторов. И, казалось, этому не будет конца. Общие тетради заполнялись одна за другой. Работал он над философией с увлечением.

Забегая вперед, нужно сказать, что использовать эти знания по прямому назначению ему так и не пришлось. Жизнь сложилась так, что после Севаслейки научной работой ему заниматься больше не пришлось. И в адъюнктуру он не поступал. И тем ни менее, он благодарен судьбе  за то, что она дала возможность  ему пополнить свой внутренний мир, расширить кругозор. И, к тому же, его конспекты пригодились много лет спустя его дочери, когда она училась в институте.

А сейчас, вдали от дома, имея столько свободного времени, он нашел для него полезное применение. Он чувствовал, что ему нужно работать над собой. Внезапный скачок в его служебном положении требовал соответствующего содержания. Как-никак, он стал теперь научным работником. А кем он был на самом деле? Все тем же техником полка. Правда, теперь за спиной у него был диплом о высшем образовании. Но знания, приобретенные в институте, были специфическими и достаточно узкими. В его представлении научный работник должен быть всесторонне образован, иметь широкий кругозор не только в области своей специальности. Он должен разбираться в вопросах культуры, литературы и искусства. Тем более, что в жизни он встречал такие примеры. Было это на предпоследнем курсе учебы в институте. Его послали изучать новую технику на завод в Рязань. В группе среди двадцати человек были два офицера, которые сильно отличались от остальных. Это преподаватель из Даугавпилского училища и старший инженер по РТО новосибирской армии ПВО. До сих пор Вадиму не приходилось встречать офицеров столь широко образованных в вопросах культуры и искусства. Они прекрасно знали архитектуру, живопись, літературу, особенно поэзию.  Спокойно цитировали Шекспира, Гете, Пушкна, Грибоедова, Маяковского, Есенина, Ахматову. Идя рядом с ними, Вадим только рот открывал от удивления.

Часто по дороге из гостиницы на завод (а идти туда было минут 20), они между собой затевали словесную дуэль цитатами из стихов известных поэтов.

Подполковник готовил и сдавал кандидатский минимум по иностранному языку. Он превосходно владел английским. Покупал и читал в оригинале Шекспира, Дикенса, Конандойля. Кандидатский минимум сдавал он в Рязани. И сдал его он блестяще. По его рассказам это было так. Принимала комиссия из трех человек. Сдавали минимум сразу впятером. Экзаменаторы раздали билеты, и пока кандидаты готовились, болтали тихонько о своих делах.

Подполковник глазами быстро пробежав по заданию, понял, что технический текст попался достаточно сложный,  поэтому решил “выехать” на своем беглом разговорном. К столу он вышел первым и начал свой ответ на английском языке с вопроса к экзаменующим: “Как вам понравился нашумевший только что вышедший на экраны фильм “Каждый вечер в 11”?”. Они высказали свое мнение, и завязался долгий непринужденный разговор. Так они проболтали минут 15, а когда опомнились, то решили, наконец, вернуться к заданию. Спросили его насчет перевода текста. Он так небрежно, своими словами на английском передал основное содержание текста, не вдаваясь в технические подробности. Такой поворот их вполне удовлетворил, и они постави ему “отлично”.

Вадим по-доброму завидовал ему, и невольно старался подражать. В его представлении именно таким должен быть научный работник. Поэтому сейчас, освободившись от  груза заочной учебы в институте, он старался изо всех сил пополнять свой культурный уровень. И, конечно, расти он должен был профессионально.


Глава 116  Работа в отделе

Вернулся  он из первой  командировки в новом качестве в самом начале декабря. В очередном отпуске в этом году он еще не был, а отгулять отпуск до конца года был обязан, поэтому в командировку его снова пока не послали, оставили поработать в отделе некоторое время, с тем, чтобы в конце декабря отправить отдыхать.

В это время отдел работал над “Пособием экипажу дальнего перехватчика ТУ-128 по боевому применению”. Книга носила не столько инструктивный, сколько описательный характер действий экипажа в  тех или иных ситуациях. Это было что-то среднее между инструкцией летчику и техническим описанием. Рукопись книги была уже почти готова, только отсутствовал раздел Вадима. Ему срочно пришлось его писать.

Инженер-исследователь с жаром взялся за новое дело. Опыта в этом у него не было никакого. До сих пор ему приходилось иметь дело только с техническими описаниями и инструкциями по эксплуатации. Здесь же стиль изложения был иной. Когда свой первый опус Вадим показал начальнику отдела Наливаеву, на лице у него появилась гримаса, словно он проглотил горькое семечко от лимона. Потом послал к подполковнику Релееву, заместителю начальника соседнего отдела НИО-1. Юрий Николаевич считался мастером слога. Никто, кроме него, не мог так четко, ясно и кратко изложить мысль на бумаге. Взглянув на “творение” Вадима он закурил, немного подумал и взялся за ручку. В двух предложениях он изложил все, что Вадим пытался представить на целой странице. Молодой научный работник понял, что и здесь ему еще нужно учиться. И он учился, и кое-чего достиг. Через 2 года его научные статьи печатались уже в журналах “Авиация и космонавтика” и “Вестник ПВО”.

В тот год  в отпуск он никуда не поехал, провел это время с семьей в Севаслейке. После отпуска в феврале он снова уехал в командировку. Испытания ТУ-128 продолжались. Длились они еще 1,5 года. И почти все это время Вадим был там. 28 дней в командировке 2-3 дня дома, и снова в дорогу. В общей сложности он провел в командировках более 250 дней. От этого, конечно, страдала семья. Скучала жена и дочь. Они его почти не видели.

Закончились испытания ТУ-128. Некоторое время Вадим работал в отделе. Затем начались войсковые испытания самолета СУ-15 в Бежецке. Испытания проводил отдел НИО-1. Пришлось временно подменять там инженера-исследователя Каменева. Снова были командировки.


  Глава 117   Наливаев

Работой отдела НИО-2 по прежнему руководил подполковник Наливаев Анатолий Иванович. Удивительный он был человек. Родом из простой крестьянской семьи где-то из Ставропольского края. Окончил он Одесское военно-морское училище летчиков и прошел путь от рядового летчика до командира авиаэскадрильи. После окончания Монинской Академии был направлен в Севаслейку. Здесь заметили его отличные летные данные, исключительную грамотность и абсолютную аккуратность в ведении летной документации, и предложили ему возглавить научно-исследовательский отдел дальних перехватчиков, так называемый НИО-2. Отдел  занимался исследованием летных характеристик  наиболее тяжелых перехватчиков, таких как ЯК-28П и ТУ-128, участием в войсковых испытаниях и написанием пособий для летного состава.

Отдел был создан недавно после реорганизации всего НИО. Бывший отдел разделили на 4 самостоятельных отдела. В НИО-2 набрали новую команду.  Никто из этой команды ранее научной работой не занимался. Начальнику отдела предстояло из строевых летчиков, штурманов, инженеров сделать исследователей. Они должны были не только уметь ставить научные вопросы, находить возможность получения на них ответов, уметь систематизировать  полученные данные, грамотно анализировать их, делать нужные выводы, но и грамотно составлять отчеты о проделанной  работе. Пожалуй, последнее для них было самым сложным.

Первым, с чего начал Анатолий Иванович, это было обучение своих подчиненных штабной культуре. Сам он во всем был предельно точен и аккуратен. И этого он требовал он от  подчиненных. К примеру: он никогда не оторвет клочок бумаги от листа, если ему нужен кусочек бумаги для записки, а возьмет ножницы и аккуратно отрежет. Даже черновики и наброски он писал своим аккуратным, почти каллиграфическим почерком с расстановкой всех знаков препинания. Поразительно, как у простого крестьянского  паренька выработался такой чудный почерк, такая врожденная грамотность и аккуратность в оформлении документов. Эти же качества он старался привить своим подчиненным.

Запомнился такой случай. Как-то во время перерыва майор Фирсов, что-то рассказывая о домашних заготовках,  говорит:

- Вчера жена варила варенье из грыжовника.
- Что-что? – вмешался Анатолий Иванович, хотя казалось, что он совсем не слушал, а занимался своим делом. – Как ты сказал? Из чего варила?
- Из грыжовника…
- Неси сюда орографический словарь.

Фирсов несет словарь, долго роется в нем.

- Нет здесь такого слова.
- Теперь ищи на букву “К”.
- Как?
- Говорю тебе, ищи.

 Фирсов ищет в словаре.

- Странно … крыжовник.
- А теперь возьми лист бумаги и напиши это слово 100 раз.
- Ну, Анатолий Иванович …
- Я сказал тебе, возьми и напиши.
- Да я и так запомнил.
- Я сказал тебе.

Фирсов берет бумагу и пишет. Закончив, передает бумагу начальнику. Тот, помогая себе карандашом, дотошно пересчитывает слова.

- Здесь только 99 слов. Допиши еще одно.

В других условиях это можно было бы посчитать придиркой, но в этом случае начальник учил своих подчиненных аккуратности и точности исполнения. Или так бывало. Принесешь ему рапорт на отпуск, а он внимательно прочтет его (не дай Бог, вкрадется орфографическая ошибка), затем возьмет линейку.

- Слева должно быть какое поле?
- Два с половиной сантиметра.
- А у тебя сколько?
- М…мм.
- У тебя два и один.

Перепиши.Переписываешь. Несешь снова. Снова линейка в руках.

- Правое поле сколько должно быть?
- Два сантиметра.
- А здесь сколько?
- Один и восемь. Перепиши.

Снова переписываешь, и до тех пор, пока поданный ему документ не будет исполнен по всем правилам.

И надо отметить, что никто на него за это не обижался. Все понимали, что начальник требует, то что положено.

А как он умел разыгрывать! Вадим вспоминал.

Был одно время в отделе помощником майор К. Старый холостяк, в возрасте под 40 лет. Отличался беспредельной скупостью и жадностью к деньгам. Злые языки говорили, что деньги взаймы он давал под проценты. Тогда в офицерской среде это казалось чудовищным. Деньги он копил и покупал облигации 3%-го займа. Ежемесячно проводились тиражи. Облигаций у него было много, и время от времени он выигрывал какие-то небольшие суммы. С собой, конечно, облигации он не носил, но все их номера были аккуратно переписаны в записной книжке. Ее он никому не давал, и хранил, как зеницу ока. Но однажды он все-таки забыл ее на своем столе. А какраз в это время принесли почту, и в одной из газет были опубликованы результаты очередного тиража 3%-го займа. Газеты этой он еще не видел. Анатолий Иванович берет его записную книжку и своим аккуратным почерком, подражая почерку майора, вписывает номера облигаций с самыми крупными выигрышами этого триража, а затем кладет ее на место. Газету с тиражом кладут майору К. на стол так, чтобы он заметил тираж.

Появляется майор в отделе. Замечает газету. Закрывшись от всех, достает свою заветную книжицу, и начинает сверять номера. Все сидят и делают вид, что ничего не замечают. Вдруг он вздрагивает. Начинает сверять каждую цифру. Руки подрагивают, шея краснеет от возбуждения. Проверяет дальше. Снова вздрагивает. И опять проверяет. Все совпадает. Он уже едва может совладать с собой.

- Анатолий Иванович, я схожу в Учебный отдел.
- Хорошо, только недолго.
- Полчаса, не больше.

Он уходит, а   все прилипают к окну. Конечно, ни в какой Учебный отдел он не пошел, а помчался домой искать облигации. Когда он уходил, до обеденного перерыва оставался целый час. Этот час прошел, а он в отдел так и не появился. По дороге домой всем отделом зашли к нему на квартиру. Вся квартира была перевернута вверх дном. Он искал облигации.

- Вы представляете, меня ограбили. И взяли именно те облигации, которые только что выиграли, - встретил он офицеров этими словами. – А почему вы здесь?..
- Мы уже услышали, что тебя ограбили.

Потом ему рассказали, что его разыграли, что вписали ему номера облигаций. Он, конечно, обиделся, долго со всеми не разговаривал.

Или еще случай. Были тогда всем отделом в командировке в Ташкенте. На улице осень, но в бараке военной гостиницы жарко. Окна открыты настежь. Вечер. После трудового дня все лежим по койкам, кто читает, кто просто дремлет. За окном надрывается кот. Орет, угрожая сопернику. Майор Каменев не выдерживает:

-     Надоел этот кот, орет не своим голосом.
- Да?.. – спрашивает Анатолий Иванович, оторвавшись от газеты. – Я не слышал.

  Сказано это было таким тоном, что все поняли и тут же включились в игру. Не понял только Каменев. Несколько минут за окном тишина. Вдруг кот снова начинает орать.

- Слышите? Он снова орет.

Анатолий Иванович делает удивленные глаза и с вопросительным взглядом оборачивается ко все. Все пожимают плечами, мол,  ничего не слышат. Снова несколько минут тишина. И опять вопль кота.

- Ну слышите? Орет же!

Опять удивленные глаза. Майор начинает нервничать. Идет к окну, всматривается в темноту ночи. Но разве разглядишь в темноте южной ночи какого-то серого кота в кустах. За окном тишина.

- Ну, ведь был же кот. Орал.

Все пожимают плачами. Анатолий Иванович подзывает штурмана Сорокина и говорит громким шепотом, но так, чтобы услышал Каменев. Мол, позвони в санчасть,  скажи, что со здоровьем у человека не в порядке. Потом подходит  к майору и тоном родителя, успокаивающего ребенка, говорит.

- Успокойся, был кот, орал кот. Может, и сейчас еще орет. Главное, ты не волнуйся. Приляг, с тобой ребята посидят, отвлекут. Думай о чем-нибудь хорошем.

Майор уже разволновался не на шутку. Уже готов поверить в то, что у него начались слуховые галлюцинации. Возвращается Сорокин, и громко шепчет на ухо Анатолию Ивановичу: “Сейчас доктор придет, ищет двух санитаров”. Но он тут не выдерживает и заливается хохотом. Хохочем все. Поняв, что его разыграли, смеется и сам Каменев.

И вот еще один случай. Большинство из офицеров жили в домиках, где ни центрального отопления, ни горячей воды не было. Мыться ходили в гарнизонную баню. Пятница был женский день, а суббота – мужской. Рабочий день в субботу тогда был до 2 часов дня. После этого идешь домой, берешь чемоданчик с бельем, мочалкой и мылом, и отправляешься в баню, которая недалеко от штаба. Чтобы сэкономить время на том, чтобы не ходить домой и обратно, Аркадий Мальков с утра еще прихватил свой банный чемоданчик на работу. И даже похвастался этим перед нами, мол, как я вас? Как  только он куда-то вышел, Анатолий Иванович говорит: “Выньте из чемоданчика все содержимое, а положите туда противогаз”. Так и сделали.

Заканчивается работа. Все идут по домам, а Аркадий прямехонько в баню. Раздевается догола, лезет в чемодан за мылом и мочалкой, а там … противогаз. Приходится снова одеваться. Выходит из раздевалки, а тут все его ждут с содержимым чемоданчика – “С легким паром!”

Такие невинные розыгрыши немножко украшали серую жизнь будней отдела. А каким рассказчиком был Анатолий Иванович! Его можно было слушать часами, не отрываясь. Сколько он знал забавных и поучительных историй! Одну из них он поведал после своего возвращения из госпиталя. В то время все летчики после 35 лет проходили ежегодную медицинскую комиссию на пригодность к летной работе. Анатолий Иванович проходил комиссию в Москве, в госпитале ВАГ-1671. После своего возвращения он рассказал о своей встрече с удивительным человеком, разведчиком, который в Германии пробыл со средины тридцатых годов до Победы. Эта история запомнилась Вадиму в следующем виде. Анатолий Иванович рассказывал ее так:

“Как-то в один из дней поступил в госпиталь полковник Иванов. Говорили, что он служил в Главном Политическом Управлении Вооруженных Сил. Вы сами знаете, как в армии относятся к политработникам. Мол, все служат, а эти только болтают. Поэтому мы все с каким-то пренебрежением смотрели на него. Мест в неврологическом отделении не было, и его пока поместили в наше терапевтическое. От отдельной палаты он отказался, и его поместили в нашу. В ней какраз освободилась четвертая койка. С пренебрежением мы относились к нему еще и потому, что он был в таком нервном истощении, что руки у него тряслись, больше десяти минут он говорить не мог. После нескольких минут  разговора губы у него начинали дрожать, он закрывал глаза и отдыхал 10-15 минут в таком положении. Мы думали, где уж так можно было истрепать нервы на политической работе? Позже, когда он нам рассказал о своей жизни, нам стало стыдно за свои мысли.

  А произошло это на второй или третий день после того, как он поселился у нас в палате. Мы в это время занимались каждый своим делом: кто читал, кто писал письма, кто слушал радио, надев наушники. И вдруг полковник обратился ко всем нам:
- Хотите, я расскажу вам о своей жизни? Думаю, что вам будет это интересно.
Мы отложив наши дела, подсели к нему и стали слушать. Не скажу, что сразу у нас его предложение вызвало большой интерес. Но чем больше он говорил, тем внимательнее мы его слушали. Закрыв глаза и откинувшись на подушку, он повел свой рассказ.

“Началось это давно, еще задолго до войны. Я со своими родителями в то время жил в одном из поволжских городов. С детства меня окружали дети немецких переселенцев. Тогда мне казалось, что их было больше, чем нас, русских. В нашем общении, в наших играх немецкий язык для меня стал таким же родным, как и свой. Окончив школу, я поступил в институт на инженерный факультет. Однажды, когда я уже учился на втором курсе, меня вызвали к декану факультета.  У него в кабинете за его столом сидел мужчина, лет сорока, такой седой и представительный. Я сразу обратил внимание на его взгляд. Он был каким-то особенно внимательным, и я бы сказал, пронзительным. Декан стоял рядом, и всем своим видом показывал, что гость его является важной птицей. Сидящий за столом внимательно рассмотрел меня и предложил сесть. Декан, сославшись на неотложные дела, сразу же покинул нас. Гость подробно расспросил меня о моем детстве, родителях, учебе, привычках, наклонностях. Я никак не мог понять, к чему он клонит, чем вызван его интерес к моей персоне. Закончив расспрашивать, он предложил мне изучать немецкий язык не по институтской программе, а на каких-то особых курсах. Я отказывался, считая, что знания языка у меня вполне достаточные для учебы и для будущей работы. Но  он был настойчив, и я, в конце концов, согласился. В то время я только мог догадываться, с кем имею дело.

Через неделю в актовом зале одного из военкоматов я в составе группы из 10 человек штудировал немецкий. Преподаватель особое внимание обращал на чистоту произношения. Даже мы учили оттенки произношения берлинского, боварского, швабского и южногерманского произношения слов. Вначале мы занимались один раз в неделю 4 часа. Затем занятий стало больше. Появились новые предметы: география Германии, история, литература. Я чувствовал, что эти занятия начинают мешать моей учебе в институте. И когда до окончания учебы уже оставалось чуть меньше года, меня снова вызвали в деканат. Там за столом декана сидел уже знакомый мне человек. Встретил он меня приветливо,  словно старого знакомого,  хотя с тех пор я его больше не видел. Я набросился на него со своими претензиями.

- Вы понимаете, - говорил я, - все эти   второстепенные дела мешают мне учиться.
-  Второстепенные?...
-  Да, конечно, второстепенные. Ведь главное для меня учеба. Страна ждет, что из меня выйдет хороший инженер.
-  Страна страной.  А для чего  ты учишься?
-   Как для чего? Для того, чтобы получить хорошие знания для работы, получить диплом.
-  Диплом?.. – вскинув глаза, как-то загадочно посмотрел на меня, а потом достал из своей папки какие-то документы среди них были “корочки” и протянул мне.   
-   Этот?

Я взял в руки эти твердые корочки. Развернул их. Это был диплом об окончании института, выписанный на мое имя. Все подписи и печати были в порядке. От неожиданности я даже не знал, что ему ответить. Но молчание прервал он сам.

-  Как видишь, тебе уже больше нет необходимости посещать институт и учиться для диплома. Теперь он уже у тебя есть. С сегодняшнего дня ты переходишь в наше распоряжение, и будешь учиться по другой программе.

-  А если я откажусь?..

Он взглянул на меня так, что у меня дальше спрашивать пропала всякая охота.

И началась учеба. Из нас готовили профессиональных разведчиков. Мы изучали все, что нам для этого требовалось. Нас учили водить все виды транспорта, включая танки и легкомоторные самолеты. Нас учили стрелять изо всех видов оружия. Стрелять в темноте, стрелять на звук. Радиодело, фотодело, шифровальное дело, язык жестов, вплоть до языка глухонемых.

Но больше всего уделяли внимания изучению Германии, ее истории, географии, ее городов и земель. Мы должны были чуть ли не по мусорному ящику на улице определить в каком городе он находится. Фотоснимки, кинофильмы, картины, гравюры – все использовалось для изучения местности.

И, конечно, физическая подготовка. Мы бегали кроссы, лазили по стенам, прыгали через огонь, прыгали с парашютом.

Как-то раз во время учебы меня вызвали в медпункт. Сказали, что сделают очередную прививку. Как  только сделали мне укол, я тут же потерял сознание. Когда я пришел в себя, то на лбу у меня оказалась повязка. Мне сказали, что я потерял сознание и упал, а при этом разбил себе лоб. Через несколько дней, когда сняли повязку, на лбу оказался очень характерный шрам в виде уголка.”
При этом рассказчик показал пальцем себе на лоб. Там, действительно, над левой бровью у него был заметен шрам в виде буквы “Г”. За годы, он, конечно, растянулся, побледнел и теперь был едва заметен. Чувствовалось, что полковник уже устал, и ему требовался отдых. Мы покинули палату, дав ему поспать, чтобы потом с большим интересом дослушать его историю. Но получилось так, что только на следующий день он смог продолжить свой рассказ.

Утром после завтрака и всех процедур мы снова собрались в палате, чтобы послушать полковника. Откинувшись на подушку и закрыв глаза, он продолжил:

“Готовили нас основательно. Много внимания обращали на все мелочи. Считалось, что для разведчика не может быть мелочей.  Чаще всего они “горят” именно из-за них.

Часто во время подготовки использовались ролевые игры. Одному из курсантов давалась легенда. Он в течение нескольких дней “вживался” в эту роль, а мы потом всей группой пытались его “расколоть”. Именно знание мелочей помогали нам выживать в реальных условиях. Когда общую подготовку мы закончили, меня с напарником направили в Ленинград. Там нам предстояло пройти курс, который официально назывался “Искусство обращения с женщиной”. Да, это, действительно, искусство!  Какие мы в этом деле часто бываем профаны! Преподавала нам старушка лет семидесяти, бывшая графиня. Она учила нас всему: походке, манере разговаривать, умению делать комплименты, умению держаться за столом, произносить тосты и т.п. Учила нас как на себя обратить внимание женщины, как дать ей понять, что ты ею интересуешься. А потом началось самое главное: практическая отработка навыков интимной близости. Да, да, именно отработка практических навыков. Боже мой! До чего же мы, мужики, невежды в этом деле! Ведь это целое искусство. И тот, кто владеет этим искусством, добивается в  жизни очень многого. Забегая вперед, скажу, что в дальнейшей моей жизни и работе этот опыт мне очень  пригодился. Как это не звучит банально, но с помощью жен  начальников можно продвинуться очень далеко по службе. Но для этого нужно уметь им угождать. Нас готовили так: если ты уже хоть раз завоевал женщину, то она останется твоей навсегда. Другие мужчины перестанут для нее существовать.

Почти три месяца ушло на эту подготовку. Когда же я вернулся, мне вручили очередную легенду, и я стал ее  разрабатывать. По этой теме был богатый материал. Согласно этой легенды, я был отпрыск одной из старинных  немецких фамилий, потомственный граф. Мои родители несколько лет назад погибли в автомобильной катастрофе. В живых осталась только старая бабушка, с которой я не встречался последние 10 лет. С детства родители выбрали для меня духовное поприще. Я в составе группы из 10 человек несколько лет учился в Ватикане, у самого папы. Но почему-то, достигнув совершеннолетия, я отошел от церкви и стал служащим в магистратуре. Материал, действительно, был богатым. Здесь были план и снимки поместья,  воспоминания бабушки о моем детстве, воспоминания моих школьных друзей обо мне. Особенно мне запомнилось, что в саду возле дома была старая груша, с которой в детстве я упал и подвихнул себе ногу, после чего долго хромал. В воспоминаниях бабушки не было сказано, какую именно ногу, левую или правую,  я подвихнул. Мысленно я представил, что правую. И таких мелочей было много.

Но все-таки, к этой легенде я относился, как к очередной учебной. Однако для меня она стала основной.

Летом 1936 года произошла моя заброска.  Я в составе группы туристов был направлен в Италию. Несколько дней мы бродили по Риму, любуясь его достопримечательностями. Потом ко мне подходит наш руководитель группы и вручает мне билет на поезд, идущий на север Италии. Остальные инструкции я должен был получить на месте. Еду на вокзал, сажусь в свой вагон. Купе на двоих, но пока я еду один. Поезд отправляется, а я все один. И только на соседней станции открывается дверь и входит мужчина. Я застываю, словно вкопанный. Смотрю на него, словно на свое отражение в зеркале. Передо мной молодой человек – моя копия, даже шрам в виде буквы “Г” над левой бровью (вот, оказывается, откуда он у меня).  Нам предстояло проехать вместе 6 часов. За это время я должен был получить от него последние инструкции и вникнуть в мелкие подробности его последних лет жизни. Через 6 часов я должен был стать им.

Оказывается, что после возвращения из Ватикана он связался с коммунистами и перестал служить церкви. Вот тогда и возникла идея заменить его подготовленным разведчиком. Мой двойник должен был вернуться в Рим и с группой туристов вернуться в СССР. Я же должен был отправиться в Германию.  Нужно было начинать жить уже по настоящему, согласно этой легенды. Никаких связей мне не давали. Поставили одну единственную задачу: вживаться и карабкаться по служебной лестнице как можно выше. Когда я понадоблюсь, меня найдут. Вскоре мне пришлось встретиться с бабушкой. Я очень боялся этой встречи. Но глаза старухи не заметили подмены. А вот с этой грушей я чуть не прокололся. Упал я не на правый, а на левый бок, и хромал я на левую ногу. Бабушка это хорошо помнила. Пришлось прикинуться, что я просто забыл. Но больше всего я боялся встретиться с остальными 9-ю ребятами, с которыми я 6 лет учился в Ватикане. Они бы сразу вычислили меня. Поэтому, избегая встречи с ними, я переехал в другой город. В это время в Германии поднимал голову фашизм. По улицам маршировали молодцы в коричневых рубашках со свастикой на рукаве. И я примкнул к этому движению, понимая, что за ним будущее Германии. Одним из первых я вступил в отряды “СС”. Не верьте никому, кто будет вам говорить, что во время войны сумел внедриться в “СС”. Это просто невозможно было сделать. В абвер – армейскую разведку – это еще возможно было, но в “СС” – никогда. Здесь настолько была отлажена система проверок и контроля, что и недели такой резидент не продержался бы.

Вот один из примеров, как иногда для проверки расставляли языковые ловушки. Как-то у нас  появился один офицер, которого начали подозревать, что он английский шпион. Говорил он на чистейшем боварском диалекте, без всякого акцента. Казалось бы, и подкопаться не к чему. Но вот устраивается проверка. На моторной лодке группа молодых офицеров с девушками в выходной день отправляются по Шпрее. В месте, где в Шпрею впадает речушка, название которой в переводе из немецкого звучит приблизительно так: “Анна падает в Шпрею”, один из офицеров небрежно бросает “Сморите, вон Анна падает в Шпрею”. Для каждого немца это название настолько нарицательное, как для нас Кама, Ока, Печора и т.д. Для того, для кого этот язык не родной, он воспринимает название реки, как действие. И действительно, наш подозреваемый встрепенулся, стал вглядываться, ища глазами эту “Анну”. Значит, он не коренной немец, за которого он себя выдавал. Стали его глубже проверять и раскрыли. Оказалось, что это точно был английский разведчик.

Пригодились мне и ленинградские уроки. Молодые  офицеры любили устраивать следующие игры: в одной комнате 5-6 офицеров с девушками устраивали любовные игры. По команде начинался половой акт. Кто кончал  первым, тот получал по голой заднице столько раз ремнем, на сколько минут позже кончал последний.  Мне, например, ни разу не доставалось ремнем. Я умел всегда себя контролировать.

Что и говорить, приходилось использовать жен своих начальников для продвижения по службе. Рос я бістро по служебной лестнице. Ведь задача у меня стояла такая: вживаться и расти. Чем выше я поднимусь, тем к более ценной информации я буду иметь допуск. Но тревожило меня больше всего отсутствие связи. В Европе уже полыхала война, немцы откровенно готовились к нападению на СССР, а обо мне словно забыли. И только уже перед самой войной мне дали связника. Продвинулся я по службе довольно высоко. И уже после войны, когда мне Михаил Иванович Калинин вручал в Кремле государственные награды, проходящий мимо Вячеслав Михайлович Молотов вдруг обратился ко мне: “А я вас помню, когда осенью 1940 года я был в Берлине, вы стояли в  личной охране Гитлера”. Да, это было так. Но личная охрана, это всего лишь один эпизод моей военной карьеры. Мне удавалось добывать очень ценные сведения, которые, надеюсь, хорошо использовались при разработке операций на поле боя.

Но работал я водиночку.  Все наши резиденты были настолько глубоко законспирированы, что мы практически ничего не знали друг о друге. Была в наших кругах (я имею в виду круги высшего командования “СС”) одна мадам. Ну такая стерва, что мне не раз хотелось  ее шлепнуть. Она переспала буквально со всем руководством и со всеми подчиненными. И делала это так нагло, и так самоуверенно, словно “крышей” у нее был сам Гебельс или Гимлер. И можете себе представить,  уже после войны я встречаю ее в Москве в нашем управлении. Оказывается, она тоже была резидентом в Берлине в то время. Мы встретились с ней, как родные. Вечером зашли в кафе, посидели, выпили, вспомнили о военных годах. Она замужем, у них ребенок. Она попыталась меня предупредить, чтобы я не сболтнул лишнего о ее прошлом. Но я же понимаю, что это была ее работа. Работают, кто как умеет, и кто чем может. А тайну, мы, разведчики, хранить умеем.

Тяжело было, конечно, осознавать как трудно приходилось нашей стране, особенно в первые военные годы. Мы же досконально знали все: и о потерях, и о завоеванных землях, и о сотнях тысяч пленных наших солдат. Но как себя можешь чувствовать в стане врагов, когда даже слова не можешь вымолвить по-русски. И только один раз я сорвался. А было это так.

Уже в 1944 году немцам удалось схватить одного из руководителей французского Сопротивления. Мария руководила большим отрядом, и отряд доставлял много неприятностей немцам. Она была дочерью русского белого офицера, эмигрировавшего во Францию в начале 20-х годов. Русское ее сердце не выдержало. Боль за свою родину превысила ненависть к большевикам. Она стала на защиту своей России. Ее отряд успешно провел несколько серьезных операций в тылу врага. Около года безуспешно немцы гонялись за легендарной Марией. Но всеже нашелся предатель, и ее выдали гестапо. На одном из ее допросов  присутствовал и я. Измученная, избитая,, но не сломленная, она гордо и дерзко держалась на допросе. Когда эта пытка закончилась, меня попросили сопроводить ее в камеру. Путь был длинным по какому-то подземелью.
Мы шли с ней вдвоем, она впереди, я сзади с пистолетом. В какой-то момент она со вздохом прошептала по-русски: «Боже, когда это все кончится?..»

И тут я не выдержал. Я прекрасно понимал, что помочь ей я ничем не смогу, не выдав себя. Мне было ее смертельно жаль, но выдавать себя я не имел права. Но и оставаться безучастным к ее страданиям было выше моих сил. Тогда я приблизился к ней и шепнул по-русски: «Мария, спасти вас сейчас не сможет никто и ничто, а прекратить ваши страдания сможет только смерть. Сейчас, когда мы будем проходить мимо часового, вы броситесь на него, якобы пытаясь завладеть оружием, и он вас пристрелит. Этим вы  избежите дальнейших пыток». Она повернула ко мне лицо и взглянула мне в глаза. Я никогда не забуду ее взгляда. Она сжала мне руку и шепнула: «Благодарю вас, родной...».

И не успел я опомниться, как она тут же бросилась на часового, словно пыталась отнять у него автомат. Он оттолкнул ее и выпустил целую очередь. Она воспользовалась моим советом.

Потом уже после войны я написал книгу о ней. Кажется, по этой книге был написан сценарий и даже снят фильм. Но лично я его не видел.

Война заканчивалась. Наши были уже на подступах к Берлину, союзники рвались к Эльбе. Я запросил Центр о дальнейшей моей судьбе. Мне ответили так: если попадешь к нашим, то открывайся, а если попадешь к союзникам – продолжай свою легенду. К счастью, наши взяли тот городок, где я находился. Рано утром раздалась беспорядочная стрельба и в комнату, где я один сидел за столом, ворвалась группа автоматчиков. Старшина заорал: «Хальт! Хенде хох!». Я поднялся, поднял руки и стою улыбаюсь, не могу сдержать себя от счастья. Наши! Наконец-то! «Он еще и улыбается»  - заорал старшина и влепил мне пощечину. Тогда я на чистом русском языке гаркнул: «Отставить, старшина! Смирно!» Это подействовало. От изумления солдаты открыли рты. «В дивизии есть у вас особист? Доложи, что номер такой-то вышел на связь». Они выполнили мою команду, вели меня в штаб дивизии, а старшина шел сзади и все ворчал: «Еще посмотрим какой ты русский». Но я был так счастлив, что не обижался на него. Полдня они меня продержали в землянке одного, пока сам генерал, командир дивизии вместе с особистом пришли ко мне. Генерал пожал мне руку и поздравил с возвращением. Особист сообщил, что Центр приказал мне вернуться в Москву. Генерал помог мне устроиться на ближайший рейс Ли-2 до Москвы. И вот представьте себе такую картину. Летит самолет, в салоне практически все военные, большинство из них раненные. Все в защитной военной форме. А я в своей черной эссесовской. Другой  одежды у меня просто не было. Тогда я был в звании штурм-банфюрера. Снял с себя я своей единственный погон, запрятал в карман подальше свои награды. Представляете, как на меня смотрели мои попутчики?

Прилетел я в Москву. Правда, встретили меня на машине нашего управления. Не пришлось мне по Москве шагать фашистом. Долго беседовал я со своим шефом. Я даже не знал, что пока я там поднимался по служебной лестнице, здесь параллельно шла моя карьера. Звание в звание, должность в должность. А выслуги у меня  оказалось
больше, чем я прожил. Год в тылу врага идет за 7 лет. Тогда в 1945 году мне было 33 года, а выслуги в два раза больше. И ордена шли параллельно. Там Железный крест, здесь орден Красной Звезды. Там Крест с дубовыми листьями, здесь орден Красного Знамени. Правда, там Креста с золотыми листьями я не получил, но здесь звание Героя Советского Союза вручил мне сам Михаил Иванович Калинин.

И самое интересное, что на наши закрытые праздники шеф заставляет надевать все полученные ордена. Может быть оно и правильно. Но глядеть странно, когда с орденом Ленина соседствует немецкий крест. Их не зря дают.

Выделили мне квартиру в Москве, выдали кучу денег, дали два месяца отдохнуть. Больше на задания не посылали. Работал я в управлении. Готовил разведчиков. По свежей памяти написал книгу. Но издать ее не разрешили. Посчитали, что еще рано. Очень многое о методах выживания является секретным. Так и пылится моя рукопись  где-то в архивах».

Рассказчик, наконец, умолк. Мы сидели, словно  завороженные в молчании. Нас потрясла эта история полковника. Нам стало стыдно, что мы так подумали о нем вначале.

«Потом я перебрался в Главное Политическое управление Вооруженных Сил. Был основным консультантом по экономике Германии. Читал лекции в академии. Иногда приглашают в институт иностранных языков. Там читаю лекции. Последнее время начало подводить здоровье. Очевидно, сказывается напряжение прошлых лет.  Вот и сюда попал ...».

Полковник лежал в кровати с закрытыми глазами. На вид ему можно было дать все 60, а ему ведь было только 45.

Вот такую историю нам поведал Анатолий Иванович о своей встрече в госпитале.


  Глава 118 Запланированная встреча

Прошел уже почти год, как Вадим служил на новом месте. Еще в феврале у него на погонах появилась четвертая звездочка. Теперь он уже беыл не старший техник-лейтенант, а инженер-капитан, что больше соответствовало его служебному положению. Свою язву он уже почти не ощущал, но чтобы закрепить результат, полученный в госпитале, рашил в отпуске подлечиться в санатории. Чтобы укрепить свое здоровье, до конца залечить свою язву, он попросил своего военного врача подыскать ему специализированную путевку   на курорт, где бы он смог это хорошо сделать. Такая возможность представилась ему в сентябре. Доктор достал ему путевку на курорт в Турускавеце. Курорт этот славился прекрасной водой – нафтусей, которой лечили почки от камней и песка, а также желудокишечные болезни. Кроме того, там был азикирит, земляная смола, которой хорошо лечили расстройства  органов движения и внутренних органов. Да, это было именно то, что ему было нужно. Трускавец находился в Западной Украине, недалеко от Львова. А где-то там рядом был город Ровно… Не воспользоваться такой возможностью было бы грешно. Память о первой любви вспыхнула в нем с новой силой. Как она? Как сложилась у нее судьба? Да и хотелось просто ее увидеть. Это желание стало выше всех доводов разума.

Вот уже уложены чемоданы в дорогу, прихвачено все необходимое для отдыха и лечения. И среди этого всего – заветная записная книжка с адресом и телефоном поликлиники, где работает Виолетта.

План был такой: на обратном пути он рассчитывал заехать в Киев к дяде Игорю. Из Трускавца до Киева можно ехать поездом, а можно и автобусом от Львова. Автобус Львов-Киев идет через Ровно. А там можно будет сделать остановку. Вот так Вадим выбрал второй вариант. Но для этого нужно было предварительно договориться с Виолеттой о встрече. Позвонил ей он уже из Трускавца через несколько дней после приезда. Разговор был коротким. Просто сообщил ей о том, что напишет ей до востребования на главпочтамт, и чтобы она через пару дней забрала письмо. В письме указал день, когда он на обратном пути приедет в Ровно, и просил о свидании. Домой к ним заходить он не хотел, чтобы понапрасну не травмировать Геннадия. Хотелось встретиться с ней с глазу на глаз. А где и как – пусть решает сама.

Через неделю получил от нее письмо. Она писала, что очень рада и ждет эту встречу, что будет его ждать в скверике у своего дома в четыре часа дня. К этому времени пусть он походит перед окнами их дома.

Когда он читал ее письмо, чем-то обыденным, прозаическим вдруг повеяло от него. Все было как-то пошло и  так банально.

Время на курорте тянулось довольно скучно. Сентябрь в Карпатах – не самое лучшее время для отдыха. Частые затяжные дожди, болезненная пожилая публика – все это не создавало условий для хорошего настроения. Согревали душу только мысли о предстоящей встрече.

Последний день его на курорте пришелся на субботу. Прощальный вечер в  ресторане с новыми знакомыми и короткая ночь перед отъездом. Нужно было вставать рано, т.к. автобус уходил из Львова в шесть утра, а до Львова еще нужно было добираться минут сорок местным автобусом.

И даже в те несколько часов, которые оставались для сна, ему не удалось заснуть. Предстоящая встреча волновала и будоражила его. Прошло более 9 лет после их неудачной попытки вступить в брак. С тех пор они не виделись и не писали друг другу. Что он скажет ей при встрече?

А что, если вдруг она скажет, что тогда ошиблась, что по-настоящему любит именно его, и что хотела бы все исправить? Что тогда делать? Что ей ответить? Готов ли он изменить все в своей жизни? Нет, конечно, нет. Мечты мечтами, а жизнь жизнью. У него теперь семья, он любит свою жену и дочку. Сколько пережито за это время и хорошего, и плохого! Это нельзя ни вычеркнуть из жизни, ни забыть об этом. Да, он любил Виолетту, и, что греха таить, пожалуй, любит и сейчас, но что-то менять в своей жизни он не собирается.

Он поймал себя на мысли, что ему все эти годы хотелось хоть одни сутки, хоть одну ночь провести с ней. Отлюбить, отвести душу, удовлетворить свое ненасытное неразделенное чувство безответной любви. И тогда бы все стало на свои места. А если она представит ему такую возможность? Нет, конечно, нет. Это глупо. Размечтался…

Ему, пожалуй, нужна не женщина Виолетта, чужая жена, а ее образ, созданный им же самим. А этот образ сейчас так далек от реальности.

Эти мысли не давали ему уснуть в последнюю ночь в Трускавце. Они не покидали его, и тогда, когда он трясся в пыльном автобусе по дорогам Западной Украины, направляясь в Ровно. Путь в 180 с лишним километров автобус проделал за 8 часов. Были и остановки в пути в районных центрах. Прибыл в Ровно он с опозданием, так что времени едва только хватило, чтобы отвезти свой чемодан на железнодорожный вокзал в камеру хранения и добраться до места встречи. Он без труда нашел нужную улицу, нужный дом и скверик напротив дома.  Оставалось несколько минут до назначенного часа.

Погода продолжала портиться. Когда он выезжал из Львова, небо было ясным и безоблачным. По мере того, как он приближался к Ровно, небо все больше хмурилось, и сейчас с минуты на минуту был уже готов начаться дождь. Как назло, зонтик остался в чемодане в камере хранения. Да и как-то неудобно было идти на свидание с зонтиком. А зря.

Вадим ходил по площади перед ее домом, с нетерпением поглядывая на часы. Стрелки словно замерли, только темные тучи бежали по небу. Наконец, большая стрелка часов доползла до цифры 12. Конечно, она может опоздать минут на 10-15, это вполне допустимо. Прошло еще минут пять.

Женская фигура появилась внезапно под аркой дома. По светлым волосам он сразу же узнал ее. Сердце радостно вздрогнуло. Она подошла к нему быстрой походкой, и просто, словно последний раз они виделись только вчера, небрежно бросила:

- Здравствуй, я на пару часов сорвалась из дому, сказала, что пойду к подруге. Пойдем.

Она деловито вяла его подруку и увела с площади от окон своего дома.  Это произошло так быстро и неожиданно, что он даже не успел ее рассмотреть как следует. Теперь она шла рядом с ним, как в мае того далекого 1959 года, уверенно опираясь на его руку. Он косил глазом, пытаясь ее рассмотреть получше. В голове была неразбериха. Как долго он готовился к этой встрече, но все равно, так и не смог заранее для себя что-то определить. О чем он будет ей говорить, какую позицию будет занимать? Решил,  что заранее ничего решать не будет, будет действовать по обстановке. Затаенная мечта о тайном свидании где-то в укромном месте рухнула. Пару часов беседы где-то на улице или в парке – вот все, на что он мог рассчитывать.

- Ты надолго?
      - Нет, проездом. Вечером поездом на Киев. Заеду к дяде Игорю.
- Мне мама рассказывала, что ты к ним к ним заезжал в прошлом году. Спасибо за игрушку для Игорька. Он с этой машиной до сих пор  не расстается.
- Ну, вот и отлично.

А было это прошлым летом. Закончив работу дома над дипломом, Вадим поехал в Москву показать своему руководителю, а тот сказал, что для проверки ему потребуется дней десять. Ждать и ничего не делать, оставаясь в Москве, не имело никакого смысла. У родителей он был все лето, в Севаслейке могли его вызвать на работу. Да и делать там было нечего. Жена с дочерью были в это времф у ее родителей в Куйбышеве. И ему просто ничего не оставалось делать, как навестить своего дядю Игоря, которого он не видел уже много лет. А жил дядя в Броварах под Киевом.

Вадим любил навещать эту семью. Он чувствовал себя там так легко и свободно, словно возвращался в свое далекое детство. Гостеприимные люди, они всегда были рады своему единственному племяннику. Здесь было все знакомо до боли: и климат, и еда, и разговор с милыми, знакомыми с детства интонациями. Он словно попадал в обстановку своего детства. Встретили его прекрасно. Они не знали, куда его посадить, чем его накормить.

Спустя несколько дней Вадим отправился навестить родителей Виолетты, которые жили где-то совсем рядом. Их адрес дала ему Виолетта по телефону. Нужный дом нашел легко, он находился всего в двух кварталах от дома дяди.

Дверь открыла ему все такая же сухощавая болезненная старушка, мать Виолетты. Из комнаты выглянул все такой же сухощавый старичок Николай Захарович. Они с трудом узнали в этом молодом мужчине своего бывшего соседа, которого они не видели больше десяти лет. Встретили они его радушно, пригласили к столу, угостили вареньями из своего сада. Вадим еще из Москвы прихватил с собой подарок для их внука – большую красную пожарную машину. Импортная игрушка выглядела прекрасно. Она гудела и зажигала фары. Он провел весь вечер у них. Они вспоминали Малую Виску, общих знакомых. О Виолетте он расспрашивал очень осторожно. Похоже было на то, что она не рассказала им о своей попытке выйти за него замуж. О зяте говорили они мало и с большой неприязнью. Живут они с Виолеттой не очень хорошо, постоянные ссоры, обиды. И  самая их большая боль и забота – это внук. Его болезнь извела и  мать, и всех остальных. Они говорили о нем с такой горечью и болью, что Вадиму искренне стало жаль их всех. А все же,  тайная мысль его не покидала: может быть, если бы она вышла замуж за него, этого  бы не случилось.

И вот теперь его посещение и машину для Игорька Виолетта не забыла, и вспомнила о них в первые же минуты их встречи.

- Что же ты молчишь? Рассказывай.
- Особенно рассказывать-то нечего. Я  довольно подробно тебе все написал в письме.
- Ты все там же служишь?
- Да, но теперь после окончания института работаю в научно-исследовательском отделе.
- И все в той же глухомани?
- В общем-то, да, но это далеко не самое глухое место. Есть места куда похуже. Как-никак, а до Москвы всего 6 часов езды. А теперь с командировками в Москве бываю почти каждый месяц.
- В каком ты звании сейчас?
- Капитан. Капитан-инженер на майорской должности.
- А ты знаешь, я же тоже старший лейтенант запаса медицинской службы.
- Да, я знаю, вы, медики, народ тоже военнообязанный.

Погода испортилась окончательно. Из моросящего, дождь перешел в настоящий. Ни у нее, ни у него зонтиков не было. Им не оставалось ничего  другого, как нырнуть под крышу открытого летнего кафе в сквере. В этом кафе, кроме них, посетителей больше никого не было. Зевающая скучная буфетчица быстро сообразила, что им от нее ничего не нужно, отвернулась от них и занялась своими делами.

Теперь они сидели за столом летнего кафе и беседовали спокойно, словно никогда не было бурных страстей, сомнений и переживаний. Сидели рядом просто двое взрослых, хорошо знакомых человека и беседовали, как будто бы расстались только вчера.

- Взять что-нибудь?
- Нет, не надо. А ты, если хочешь, закажи себе что-нибудь. Я ничего не хочу. Мы только недавно пообедали.
- Я тоже ничего не хочу.

Разговор был каким-то пустым, поверхностным и был совершенно не таким, каким он его себе представлял.

- Как дела у Игоря?
- Да все так же. Не хочется об этом говорить. Намучились с ним. Мальчик едва передвигается.
- Прости. Я не хотел причинить тебе боль.
- Да, что уж там. Как ты, как жена, дочка? Фотографию показал бы.
- Одну минутку.

Вадим достал из кармана удостоверение личности и из-за обложки вынул фотографию красивой женщины с трехлетней девочкой. Это была лучшая фотография жены, которую он постоянно носил с собой. Виолетта взяла фотографию и долго и внимательно изучала ее.  Вадим же внимательно следил за выражением ее лица, глаз и невольно сравнивал их.
Да, жена была красивее, ближе и роднее. Чтобы ему это понять, должно было пройти много времени. Его первая любовь изменилась за это время еще больше. Ничего в помине не осталось от той тоненькой хрупкой девочки, которая в далеком 1953 году пришла поздравлять Вадима с днем рождения. Сейчас перед ним сидела женщина средних лет с вполне средне-украинской фигурой, полными руками, полной открытой грудью и широкими бедрами. Волосы, собранные сзади в пучок, были давно не крашены. Их светлые концы резко отличались от более темных, росших от самых корней. И только глаза, правда, немного уставшие, оставались все теми же, и такой же слегка лукавой и задорной была улыбка. Улыбка той прежней, такой знакомой и любимой Виолетты. Что же в ней было такое, что так до сих пор влекло его к ней?

Он не успел ответить себе на свой вопрос. Она вернула ему фотографию.
-      Да, она красивая … И дочка прелесть. Сколько ей сейчас?
- Уже шестой год. Большая.
- Наверное, души в отце не чает?
- Да, мы с ней друзья. А ты откуда знаешь?
- Да это по тебе видно.
      - Странно …
- А  ну, дай, я еще раз взгляну на фото.
Он подал ей фотографию, которую еще не успел спрятать в карман.
- А ты знаешь, у нас с ней есть что-то общее.
- И не что-то, а многое. И улыбка, и поворот головы.
- Ты что, серьезно? Не потому ли ты женился на ней?
- Все может быть …
- Ты не шутишь? У тебя до сих пор это не прошло?
Вадим отрицательно в задумчивости покачал головой.
- Нет, правда, серьезно?
- А ты как думаешь, почему я здесь?

Виолетта в задумчивости умолкла. Потом уже каким-то другим, душевным, почти материнским тоном продолжила:

- Знаешь, ты не жалей. Все, что ни делается, все к лучшему. Из меня получилась неважная жена. Ленивая, сварливая. Тебе-то я могу сказать, и неверная … Хорошего мало. Тебе другая нужна. И ты, кажется, нашел.
- Ты просто наговариваешь на себя.
- Нет, правда. А знаешь, я рада нашей встрече, рада, что не забыл, что хранишь в памяти наши юные годы, что помнишь обо мне. Что любишь меня. Неужели правда, что прошло столько лет, я доставила тебе столько страданий, а ты все равно продолжаешь меня любить?
Он  в задумчивости утвердительно кивнул головой.
- Бедненький …

  Она рукой провела по его щеке, а он прижал щекой ее руку к своему плечу. На какое-то время установилось молчание, и только было слышно, как шумит дождь вокруг летнего кафе.

- - А ведь тогда Геннадий не выполнил вашего соглашения. Уже на следующий день он примчался ко мне. Мы все взвесили, все обсудили, и пришли к выводу, что правильнее будет мне остаться с ним. У нас с ним много общего, и самое главное, он был рядом, а ты далеко. Он не оставил бы меня в покое, даже если бы мы с тобой расписались. Жалею ли я о своем решении? Пожалуй, нет, но ты знаешь, когда мы с ним ругаемся, а это бывает довольно часто, я ухожу в другую комнату и мысленно уношусь в тот далекий наш с тобою май. Как было все тогда чудесно, словно во сне! Я  успокаиваюсь, отхожу душей. Это моя палочка-выручалочка.
-
При этих словах он взял ее руку и нежно прижал к своим губам. Ее слова были бальзамом для его истерзанной безответной неразделенной любовью души. Начинало темнеть, дождь прекратился. Два часа, отпущенные им судьбою, заканчивались. Она заторопилась домой.

- Ты знаешь, я пойду. Не надо провожать меня. Мне хочется немного побыть одной, прежде чем я войду в свой дом. Спасибо, что навестил. Дай я тебя поцелую.

Она подошла к нему вплотную, обеими руками обняла его за шею и крепко поцеловала в губы. В этом поцелуе не было ни огня, ни страсти. Скорее это был поцелуй благодарности за память о их юности.

- Постой секунду, я чуть не забыл.

Вадим быстро достал из кармана небольшую коробочку с флакончиком розового масла, специально купленный им для нее в Ужгороде.

- Это тебе на память.

И она ушла.   С тех пор прошло много лет. Память о первой любви осталась, но теперь  она уже не тревожит так, как прежде. Годы идут … Однако жизнь подарила им еще одну встречу, но это оказалось уже совсем в другой жизни.


  Глава 119   В гостях у дяди Игоря

Вадиму вспоминался тот приезд в Киев к дяде Игорю. В то время у него гостил его старший сын Евгений с семьей. Он только что вернулся из длительной командировки на Кубу. Двоюродные братья не виделись долго - почти 13 лет. С момента их последней встречи они успели окончить школу, военные училища, стать офицерами и дослужиться до звания капитан.
Всей семьей они встретили Вадима очень радушно. Было роскошное застолье, приготовленное золотыми руками тети Нади, домашнее вино из фруктов собственного сада и несколько экзотических напитков из-за океана. Все было настолько вкусно, что не возможно было отказаться хотя бы от одного из кушаний. Дядя Игорь и тетя Надя всегда умели так угощать, что выходишь из-за стола не только с  чувством  насыщения, но даже с болью в желудке. И домашнее вино было настолько чудным, что сколько бы его не пил, ничуть не захмелеешь, а только становится весело, легко на душе, развязывается язык и все люди становятся такими милыми и добрыми.
И когда трапеза уже близилась к концу, Ира, жена Женьки, вдруг с улыбкой заявила:

              - Ты расскажи Вадиму, как ты мне изменил на Кубе.
Вадим опешил. Она так спокойно и даже с улыбкой говорила о таких вещах. И о ком, о ком – о Женьке. Об этом застенчивом, почти как ребенке  мужчине, который, кажется, не только изменить жене не сможет, а даже подойти к другой женщине будет стесняться. У Вадима это совсем не укладывалось в голове. Здесь было что-то не так. Очевидно, они так шутили.

              - Я не понял, - вмешался Вадим, - В каком смысле?
              - В самом прямом. Расскажи, расскажи, - настаивала Ира.
              -    Да все уже слышали, я потом ему расскажу все по порядку.
-   Ну ладно, только со всеми картинками, - согласилась супруга.

Надо отдать должное, в этой семье умели рассказывать обо всем обстоятельно, по порядку со всеми подробностями, это называлось по-сисмеевски. Это пошло от деда Ивана Ивановича, и семья дяди Игоря сохранила эту традицию.
Когда они вышли из-за стола, Женька повел Вадима показывать свою новую “Волгу”, которую он приобрел после командировки. За ними увязалась Аленка, младшая его дочь. Ей только исполнилось 2 года и она была забавным чудным малышом. Она настолько загорела под кубинским солнцем, что казалась совсем негретянком. Сейчас она никак не хотела укладываться спать после обеда и пользовалась любым случаем, чтобы только как-нибудь увильнуть от этого мероприятия. Мать хотела ее утащить домой насильно, но она вырывалась и орала.

-     Не трогай ты ее, мы сейчас поедем покатаемся, она уснет в машине.
-     Смотри, Жень, ты же выпил, а будешь за рулем.
-    Да уже все выветрилось, и сколько я там выпил.

Они подошли к сараю. Там под чехлами стояла новенькая “Волга” серого цвета. Братья обошли ее вокруг, похлопывая по бортам и кузову, причмокивая губами.

           -  Хороша вещь, не без зависти похвалил покупку брата Вадим.
-      Не будь командировки, я и мечтать бы о такой не смог. Много ли накупишь с капитанской получки.

Женька выгнал машину во двор, заботливо протер стекла и зеркала заднего вида и пригласил брата в машину. Первой забралась на переднее сидение Аленка. Вадим взял ее к себе на руки, и она доверчиво прижалась к нему. Они выехали со двора, и, попетляв немного по улицам городка выехали на трассу Киев-Минск. Это было воскресенье, вторая половина дня, на трассе машин было мало. Женка вел машину спокойно, сильно не гнал. На ровной дороге машину слегка покачивало, от чего Аленка вскоре сладко уснула, привалившись к груди Вадима.

-      Ты обещал мне рассказать о Кубе. Как ты там оказался?      




  Глава 120  Рассказ Женьки о Кубе
   
И Женька начал свой рассказ, по-сисмеевски, подробно, последовательно, не прыгая с одного на другое, ничего не пропуская, поведал свою историю кузену. Его рассказ был настолько ярким и необычным, что Вадим запомнил его почти слово в слово.
“Было это в январе 1962 года, - начал он свой рассказ. – Я тогда служил в Бабушкино под Москвой. Это  почти сама Москва. В то время я был заместителем начальника штаба ракетного дивизиона. В одно из воскресений утром прибегает ко мне домой посыльный: “Товарищ капитан, вам пакет из штаба”. Вскрываю пакет. Там предписание: сегодня к 12-00 явится по такому-то адресу в Москве с вещами. Что же, приказ есть приказ. Сборы офицерские недолги: пару белья в чемодан, бритвенные и туалетные принадлежности, книжку в дорогу да бутерброд с собой. И, конечно, документы. Приезжаю по адресу. Это один из районных военкоматов Москвы. Народа полно: офицеры, сержанты, солдаты. Как всегда, неразбериха полная. Никто ничего не знает зачем собрали. Встретил своих однокашников. Оценили обстановку. Можно пока суд да дело, посидеть в кафе. Зашли на полчасика, а просидели до 15-00. Вернулись какраз вовремя. Там какой-то полковник начал строить всех прибывших. Отдельно построил солдат, сержантов, младших и старших офицеров. Солдат разбил на отделения, назначил командиров из сержантов. Младших офицеров назначил командирами взводов, старших офицеров командирами батарей. Штабных выделил отдельно. Когда разобрался с личным составом, приказал вещи грузить на грузовики. Потом мы построились в колонну по 4 и маршем двинулись по Москве. Все гадали: куда идем? Вскоре поняли, что идем по направлению к Белорусскому вокзалу. Значит в Германию. Обрадовались. А тем более, смотрим, на путях стоит поезд “Москва- Берлин”. Да не тут то было. Обошли мы вокруг него и направились к товарняку с “телячьими” вагонами. Быстро погрузились, и через час поезд тронулся. Куда едем? Никто не знает. Едем сутки, поезд останавливается только по ночам, да и то на каких-то тридесятых путях, что даже невозможно прочитать название станции. Кормят из солдатской кухни, спим на матрасах без постельных принадлежностей.

На третьи сутки ночью прибыли в Калининград. Загнали наш состав на территорию грузового порта и ворота закрыли. В помещении бывшей школы разместили весь личный состав. Живем сутки, живем двое – никто ничего не говорит. Наконец, на третий день поступает команда: “Командирам подать ростовки личного состава”. Это значит, дать списки личного состава с указанием размеров одежды,      обуви и головных уборов. Данные быстро собрали. Уже к следующей ночи привезли гражданскую одежду. Все новенькое, как с иголочки: рубашки, костюмы, туфли, галстуки, даже шляпы. Переоделись, никого уже не узнать. Солдата от командира батареи отличить можно только по возрасту. Свои вещи сложили в чемоданы, подписали бирки и сдали на склад. Позже их отправят по домам.
Следующей ночью была погрузка и посадка на теплоход “Академик Павлов”. Все закончили к утру и на рассвете отшвартовались. Капитану дали команду: “Курс на Ла-Манш, а порт назначения узнаете, вскрыв конверт по команде по радио”. 

Утром в 10 часов, когда мы уже вышли из Финского залива в Балтику, “Маяк” передал сообщение: “Сегодня теплоход “Академик Павлов” с группой сельскохозяйственных специалистов взял курс на Остров Свободы для оказания помощи кубинским братьям в уборке сахарного тростника”. В это же время поступила команда по радио вскрыть конверт. Там был указан порт назначения Гавана. Мы хохотали всем кораблем. Это мы-то, “сельскохозяйственные специалисты”! В трюмах корабля полно ракет и прочей военной техники.

До Кубы шли больше недели. Ветер был попутный и вместо расчетного времени  в 23 часа пришли на внешний рейд к обеду. Несмотря на то, что был январь месяц, солнце палило так жарко, словно в июле. В каютах и трюмах было жарко и душно. Как только стали на якорь, буквально весь личный состав оказался на верхней палубе. Дул легкий теплый ветерок и дышалось так легко, и на душе было так приятно. Позади неделя бесконечного пути в океане, теперь так приятно увидеть землю, да какую землю! После российской зимы впереди ожидало нас настоящее лето с пляжами, пальмами, бурной тропической зеленью. Думать о том, для чего мы сюда прибыли пока не хотелось.

Кое-кто из ребят достал какую-то рыболовную снасть и пытался ловить рыбу на колбасу. Но, очевидно, местные рыбы нашу российскую колбасу не считали за добычу и не хотели ее брать. Болельщики толпились у рыбаков за спиной, помогая им советами.

Вдруг от пирса отделился катер и понесся в сторону нашего корабля. На мостике стоял человек в зеленой кубинской форме и с мегафоном в руках. Мы ожидали услышать испанскую речь. Но до нас донеслось:

- ... твою мать, уберите людей с палубы! – это были первые слова, которые мы услышали в Западном полушарии. Пришлось возвращаться в свои душные каюты и там    коротать время до темноты.

 Так мы проторчали на внешнем рейде, пока совсем не стемнело. Потом нас поставили к причалу грузового порта, и началась разгрузка. Личный состав сажали в огромные школьные автобусы и отправляли в глубь острова. Ракеты и оборудование разгружали без нас. Почти до самого утра мы ехали куда-то. Темная южная ночь скрывала все, за окнами автобуса ничего не было видно.

Когда на востоке поднялась заря, мы прибыли к конечному пункту назначения. Это была ровная площадка между небольшим лесом и маисовым полем. Отныне это будет нашим местом дислокации. Здесь мы должны будем разбить жилой городок и оборудовать стартовые площадки для ракет. Разминая ноги после длительного сидения в автобусе, мы с интересом рассматривали окружающий нас мир. Здесь было все не такое, к чему мы привыкли в России. И земля, и растительность,  и даже  небо, казалось, были здесь совсем другими. Но долго любоваться природой нам не дали. Прибыли грузовики с оборудованием и началось обустройство лагеря. Выгружали палатки, кровати, матрасы, столы, тумбочки, стулья и прочее армейское хозяйство. Каждое подразделение оборудовало себе жилье, но по общему плану. К концу дня разбили лагерь, протянули связь и наметили места под площадки для установки ракет. С наступлением темноты, измученные тяжелым трудом, а еще больше сменой часовых поясов, рухнули на свои кровати в палатках и уснули замертво. По московскому времени было уже 9 часов утра, а мы еще не ложились.
 
Семь часов сна пролетели незаметно и команда “Подъем!” прозвучала внезапно. Едва мы успели протереть глаза, уже звучала следующая команда “Приготовиться к построению на зарядку!” Через 5 минут весь личный состав во главе с командиром был построен на площадке перед палаточным городком на зарядку.

Казалось, что наши руководители, собирая нас на Кубу, предусмотрел все. Но оказалось, что не все. Снабдили нас и галстуками и шляпами, которые нам на фиг не нужны были, а сэкономили на солдатском белье. На солдатах было все тоже старое застиранное белье: голубые майки и синие трусы. Кроме нас, очевидно,  никто в мире уже их не носит. 
Американские частные легкомоторные самолеты тогда летали свободно над Кубой, как у себя дома. И  в тот день с самого утра они кружили у нас над головами. Средства ПВО тогда ничего не могли им противопоставить. И, конечно, по нашим солдатским трусам и майкам они нас вычислили моментально. На следующий день уже в американских газетах появилась сенсация: «Советские войска на Кубе!».

Позже наши МИГ-17 завалили парочку таких нахалов, тогда они перестали нас дониматью

Со следующего дня мы занялись бетонированием площадок под ракетные установки. Работа шла у нас полным ходом, когда вдруг к нам приехал сам Фидель. С командиром он обошел весь наш лагерь, довольно потирая руки. В конце посещения спросил у командира сколько времени ему потребуется для полного развертывания. Тот ответил, что не более двух недель.

Работали мы, как проклятые, по 16 часов в сутки. Нужно было уложиться в указанный срок. И закончили работу за 10 дней. Доложили Фиделю. Он снова приехал, осмотрел все и остался доволен. На  радостях подарил командиру свой личный «Форд», а сам сел на командирский «газик» и укатил в Гавану. Потом были с этим “газикоам” проблемы. Подарок подарком, а «газик» числится на балансе части. Прямо к Фиделю не обратишься, пришлось действовать через посла. Только через месяц «газик» вернулся в часть.

Развернулись мы, организовали дежурство и стали жить и служить в новых условиях. Когда новизна всего прошедшего с нами прошла, начались обычные армейские будни. Жили мы по-прежнему в палатках на отшибе, практически, не общаясь с местным населением.
 
Больше всего нас тяготило то, что мы ничего не знали о своих семьях. Первые 8 месяцев пребывания на Кубе нам не разрешали ни писать, ни звонить домой. И семьи наши ничего не знали о нас. Но получку женам доставляли регулярно.

Несколько раз были в Гаване. Но по одному нас туда не пускали. Только группой и только днем. Вот тогда и начались у нас проблемы. Некоторые наши мужики в отсутствии женщин с ума сходили. Они уже им стали сниться по ночам. И в любой компании разговоры были только о женщинах.

От кубинских водителей (а нас обслуживал местный автобатальон), мы узнали, что после революции дома свиданий на Кубе были закрыты. Но, как и везде, они действовали нелегально в ночных ресторанах, кафе, барах. А как попасть ночью в Гавану? Но вот такой случай представился. У одного из наших офицеров был день рождения. Пришелся он на воскресенье. Мы уговорили нашего начальника штаба поехать в город после обеда отметить это событие. С большим трудом удалось его уговорить. Повез нас водитель-кубинец на открытом «Додже». От бара до бара, от кафе до кафе мы разъезжали по городу до самого конца дня. Наш начальник штаба был человеком очень строгим, но выпить не дурак. Мы воспользовались этим, и каждый постарался “накачать” начальника как можно больше. И это у нас получилось. Кончилось тем, что он уснул на своем сидении мертвецким сном. Водитель подогнал машину к одному из ночных ресторанов и спрятал ее там, в кустах,  вместе с начальником штаба.

Мы вошли в ресторан. Нужно сказать, что обстановка в ресторанах у них совсем не такая, как у нас. У нас считается, что чем больше и ярче горят люстры в ресторане, тем дороже и шикарней ресторан. У них же совсем по-другому. В зале полумрак, интимная обстановка, на столиках горят свечи, а только подсвечена стойка бара в углу ресторана. А между столиками ходят девочки – закачаешься. На любой вкус: от негритянки, метиски, креолки до белой через все градации. А фигурки! С ума можно сойти. И почему-то все они не носят лифчиков – тугие соски так и выпирают через тонкое платье.

Мы знали, что в тот момент, когда они проходят мимо тебя, достаточно взять ее за руку и сказать что-то наподобие “бамбос”, что по-испански якобы обозначает “пошли”, и она твоя. Плата за ее услуги около 6 песо.

Знать то я это знал. А как это сделать? Сели мы за столики, заказали себе по бутылке кубинского рома, “Ron” называется. Для храбрости. А закуски почти никакой нет.Медленно пью я этот ром, а совсем не хмелею. И смелости не прибавляется. Заприметил я одну дивчину, креолку. Она несколько  раз мимо меня прошмыгнула, а я так и не смог выдавить из себя этот “бамбос”. Продолжаю пить. В бутылке уже меньше половины осталось, а я все никак не осмелюсь. Наконец, переломил себя, взял за ее руку и приглашаю. Она тут же оживилась и кричит через весь зал своим подружкам: “Я пошла, меня русский приглашает”. Мы так и опешили. Как она догадалась, что мы русские, мы  ведь себя там на Кубе выдавали за чехов. Для посторонних мы всегда должны быть чехами. А она тут же сразу нас вычислила.

Сказав это, она через весь зал пошла в угол зала к небольшой двери и вошла в нее. Я под взглядами всего зала, как побитый пес, тащусь за ней. Уже весь хмель и все сексуальные желания пропали. Вхожу в дверь. Маленький коридорчик, выходящий во двор ресторана. Там на улице огромная луна освещает небольшой дворик. Моя красавица остановилась у входных дверей, прислонившись спиной к косяку. Дверь узкая, пройти, не задев ее, невозможно. Пытаюсь протиснуться. Мне бы ее поцеловать, ущипнуть или хоть как-то высказать свое расположение к ней. А я растерялся. Как медведь, проталкиваюсь в дверь. В этот момент она видно, чтобы поднять мой мужской авторитет, рукой прижимается к моему члену и восклицает: “О-ооо!”. Затем хихикнув убегает куда-то вглубь двора. Я следую за ней. Там у забора стоит длинный такой деревянный барак со входом посредине. Она входит в него, я за ней. Длинный коридор и двери, двери до самого конца. Поперек коридора, загораживая проход, стоит стол. За ним сидит старуха, которая без всякого грима могла бы играть роль Бабы Яги. Моя мадмуазель прошла мимо нее и шмыгнула в какую-то 10 или 12 дверь, я даже не успел заметить в какую именно. Подхожу к старухе. Она жестом останавливает меня. Показывает 10 пальцев. Сообразил, что требует 10 песо. Это много. Начинаю торговаться. Показываю 5. Она мотает головой и уже показывает 8. Я показываю 6. Сторговались. Плачу деньги.

Старуха показывает мне жестами, чтобы я разделся. Снимаю пиджак. Она подходит к шкафчику, такие, как у нас в банях, открывает его, и я вешаю пиджак. Она требует, чтобы я раздевался дальше. Снимаю рубашку. Требует дальше. Снимаю брюки. А она твердит свое. На мне уже только одни трусы. Требует – снимай! Снимаю. Весь хмель уже совсем прошел. В мыслях только одно: сейчас возьмет и позвонит в комендатуру и заберут меня в таком виде. Уже и не до траханья.  Представь себе эту картину:перед старой каргой стоит голый офицер в пустом коридоре. А бабка подталкивает меня сзади, иди мол, тебя уже ждут. Шлепаю  босыми ногами по полу, верчу головой, стараясь угадать, где моя красавица. Смотрю: выглядывает. Уже переоделась. На ней легкий прозрачный пеньюар. Набросила на меня купальную простыню и провожает к уже наполненной ванне. Лезу в ванну. Она помогает мне мыться, за одно проверяя с чем дело будет иметь. Как-то щекотно и непривычно. После мытья дает снова купальную простыню и провожает в спальню, а сам включает биде. За полупрозрачной стенкой мне видно, как она делает себе нижний туалет.  Вхожу в спальню. Кровать 2 х 2, зеркала по бокам и на потолке, всякие приспособления, о назначении которых только догадываюсь. Мне это не понравилось. Когда она пришла, я выключил свет и все было, как в Европе.”

Женька умолк. Аленка по-прежнему спала у Вадима на руках. Машину покачивало. От Киева за это время уже успели проехать километров 60, пока Женька рассказывал свои похождения. Он развернулся и они поехали обратно. Воцарилось долгое молчание. Вадим “переваривал” все услышанное. Женька так ярко и подробно рассказал обо всем, что Вадиму казалось, что он сам там побывал.

Уже подъезжая к Киеву, Женька заговорил снова.

« Через 8 месяцев после нашего прибытия, нам разрешили переписку, а еще через полгода разрешили привезти семьи. Там же, на Кубе родилась у нас Аленка.»

- А как Ира узнала?
- О чем?
- Ну, о твоих похождениях.
- Я сам ей рассказал.
- И как она реагировала?
-   Смеялась и все.
-   Ну, ты даешь. Зачем?
- Я не хочу  ничего от нее скрывать. К тому же она мне доверяет. И как она отреагировала?
- А теперь меня все время подкалывает.
- И не ревнует?
- По-моему, нет. А, возможно, срывает это.
- Ну и как все закончилось?
«Закончилось все неприятно. Когда начался этот, так называемый, “Карибский кризис”, мы день и ночь сидели в боевой готовности. А, когда   Хрущев пообещал, что уберет ракеты с Кубы, за нашим командиром (а он в то время исполнял обязанности командующего ракетными войсками СССР на Кубе) Генсек ООН прислал самолет, и вызвал его в Нью-Йорк. Тут-то ему пришлось нелегко. Его спрашивают: “Вы намерены демонтировать и вывезти ракеты с Кубы?”. Он отвечает: “Как только получу указания своего правительства – буду выполнять”. “Сколько времени вам потребуется на это?”. Отвечает: “Две недели”. С этим его и  отпустили. Он прекрасно понимал ответственность за свои слова и, конечно, очень переживал. Через несколько дней поступила команда: “Демонтировать установки и уничтожить площадки”. Ракеты убрали быстро, а площадки пришлось “клевать” с помощью крана. Приехал Фидель. Близко не подходил, смотрел издали. Потом плюнул с досады и уехал. Собрались за 10 дней.»

Женька умолк и до самого Киева они не проронили больше ни слова. Женька молчал, думая о чем-то своем, а Вадим  “прокручивал” в голове все услышанное.  На следующий день он уже вернулся к себе домой, очередной отпуск его закончился.


   Глава 121  Смерть  отца

Через 2 недели после возвращения Вадима из отпуска у него умер отец. Это свалилось на Вадима, как снег на голову. В обеденный перерыв он пришел со службы домой, и в ручке входной двери увидел свернутую телеграмму. Кровь сразу бросилась ему в голову, и он дрожащими руками развернул листок. Первые слова телеграммы сразу запрыгали у него перед глазами. Он читал дальше: «Папа умер 13 октября. Похороны в Киеве 15. Мама».

Так с телеграммой в руках Вадим зашел в дом. Антонина сразу по его виду поняла, что что-то случилось. Он молча протянул ей телеграмму. Они сели в комнате на кровати, одновременно служившей им и диваном. Некоторое время сидели не говоря ни слова, переживая случившееся. Сразу возникло много вопросов, на которые не было ответов. Почему в Киеве? Что случилось?

Надо ехать на похороны. А где взять денги? Должностной оклад капитана в НИО составлял 135 рублей, да еще за звание 70, «пайковые» 20, минус налоги, взнос в кассу взаимопомощи, партвзносы -  итого около 150 рублей на жизнь семьи на месяц. Питался он дома. Денег едва-едва хватало дожить до получки. А получка только послезавтра. Занять практически не у кого. С тяжелым сердцем, так и не притронувшись к еде, капитан поплелся на службу.  Его начальник подполковник Наливаев, увидев его состояние, спросил, в чем дело. Вадим рассказал о телеграмме. Анатолий Иванович сразу вынул из кармана 100 рублей и сказал: «Отдашь, когда сумеешь, а сейчас пиши рапорт на краткосрочный отпуск и поезжай».
 
И уже вечерним автобусом Вадим выехал в Навашино. Кое-как ему удалось взять билет в плацкартный вагон на ночной поезд до Москвы. Он лежал на второй полке вагона, и уснуть никак не мог. В голове роились мысли связанные с отцом. Впервые за   10 лет после женитьбы Вадиму удалось достать семейную путевку в Евпаторию. Поэтому заехать к родителям не получилось, хотя время отпуска еще оставалось.  Родители пережили это тяжело.

Но именно в этом году в марте месяце Вадим встретился с отцом в Москве. Словно судьба устроила им эту последнюю встречу. В то время Вадим ездил в Бежецк, где проходили войсковые испытания истребителя Су-15. Он участвовал там, как инженер-испытатель радиотехнического оборудования. Командировки были частыми. 28-30 дней в командировке – 2-3 дня дома. И вот  его возвращение из очередной командировки совпало с командировкой отца в Москву. Впервые в жизни им удалось встретиться вне дома. В распоряжении у них было несколько часов, их поезда уходили поздним вечером.  На улице было ветрено и сыро, поэтому они зашли поужинать в кафе на Неглинке, где и скоротали это время за беседой. Когда Вадим приезжал в отпуск домой, как-то так получалось, что все его общение проходило с матерью. Отец больше слушал и молчал.

Сейчас же они были только вдвоем, беседовали два взрослых мужчины. Отец расспрашивал сына о его службе, о доме, жене и о Светлане, по которой он больше всего соскучился. Вадиму стало стыдно за то, что, имея возможность посетить родителей, он лишил их возможности пообщаться с внучкой, проехал мимо и не заехал к ним. Отец ни словом не упрекнул его, но горечь в его словах дала понять Вадиму, что они с матерью очень переживали из-за этого. Вадим расспрашивал о матери, о ее здоровье. Он уже тоже очень скучал, потому что уже более года не видел родителей.

За беседой быстро пролетело время, и им нужно было отправляться на свои вокзалы: Вадиму на Казанский, отцу – на Павелецкий. В метро они сели в один вагон на Кольцевой. Вадим вышел на Комсомольской площади, обняв и поцеловав отца на прощанье, отец поехал дальше до Павелецкой. Вадим стоял и смотрел, как закрылись автоматические двери вагона метро, отделив его навсегда от родного человека. Он тогда еще, конечно, не знал, что это навсегда. Живым больше отца он не видел.

Сейчас, лежа в вагоне поезда, он до подробностей вспоминал эту встречу. Горькие слезы подкатили к горлу. Перед глазами стояло дорогое лицо отца за стеклом дверей вагона метро. Как отец его любил, и как он так незаслуженно мало общался с ним. Горькое чувство вины овладело им. Все. Теперь он уже никогда не увидит его живым, никогда не сможет задать ему вопросы о его прошлой жизни, о войне, о его жизни в лагере. Сколько же ему пришлось пережить в этой жизни! А сын так мало разговаривал с ним, так мало знал о нем. Теперь уже этого не исправить. От этих мыслей становилось еще горше. Слезы буквально катились по его щекам, и он отвернулся к стене, чтобы случайно попутчики не увидели плачущего капитана.

Так за всю ночь уснуть ему не удалось. Поезд прибыл в Москву ранним утром, и Вадим сразу направился в Агентство Аэрофлота за билетом до Киева. Уже через несколько часов капитан был в Борисполе. Сразу же поехал в Бровары, к дяде Игорю. Именно там должна была быть мать, или, в крайнем случае, в больнице, где умер отец. На телеграмме значилось место отправления Бровары. Туда он и отправился.

Встретила его тетя Надя. Дядя Игорь с мамой были в Киеве, решали вопросы о похоронах. Надежда Прокопьевна накормила Вадима завтраком, попутно рассказывая  о том, что случилось. Отец приехал в командировку в Главк пищевой промышленности 12 октября. Остановился в Киеве у своей знакомой еще с довоенных лет. Вечером после ужина он зашел в туалет. Там ему стало плохо, он упал. Женщина вызвала «скорую», та приехали и сразу вызвали инфарктную группу. Увезли его в больницу. Телеграммой сообщили Нонне Ивановне. Та приехала в Киев ранним утром, но поехала не сразу в больницу, а заехала к брату в Бровары, так как, во-первых, не знала, в какой именно больнице он находится, и, во-вторых, знала, что ранним утром к нему все равно не пустят. Приехала в больницу только к обеду и… не застала его уже в живых. Она зашла в палату и увидела только уже свернутую постель. Умер он в 11-15 от обширного инфаркта. Именно в этот момент остановились его наручные часы. Всю оставшуюся жизнь Нонна Ивановна корила себя за то, что не поехала сразу к нему. Приехав буквально на час – полтора раньше, еще бы увидела бы его живым. Соседи по палате говорили, что он вел себя недисциплинированно. Больному с инфарктом полагается лежать неподвижно, а он брался руками за верхнюю спинку кровати и подтягивался. Обо всем об этом Вадиму поведала тетя Надя за завтраком. Вадим поел с удовольствием, так как только сейчас вспомнил, что не ел с прошлого утра. После завтрака тетя уложила его поспать, хотя бы пару часов, прекрасно зная, что с момента получения телеграммы вряд ли он мог уснуть. И на удивление, обстановка почти родного дома, близкого человека создали такую уютную обстановку, что Вадим сразу уснул и проспал почти 2 часа. К моменту его пробуждения вернулись мама и дядя Игорь. Вадим взглянул на мать. На ее лице он не увидел ни слез, ни сильных страданий. Оно словно окаменело. Мужественная женщина! Сколько ей в жизни пришлось пережить! Держалась она очень стойко. Потом, возможно,  придут и слезы и отчаянье, но сейчас держалась она достойно.

  Все вопросы с похоронами им удалось решить. Заботы на себя взял Главк. Хоронить Аркадия Исааковича будут в Киеве на новом  Лесном кладбище. Это совпало с желанием покойного. Всю жизнь он говорил, что хотел быть похоронен в Киеве. Так он любил этот город. Похороны назначили на 15 октября. К 11 часам нужно было прибыть к моргу больницы. Оттуда и двинется процессия на кладбище.

На следующее утро они всей семьей отправились в Киев. У ворот больницы уже стояла открытая грузовая машина и микроавтобус с оркестром и рабочими, выделенными руководством главка для похорон. Ровно в 11 открылись двери морга, и гроб с телом покойного вынесли и установили на открытой машине. Родственники все сели на лавки у бортов машины и процессия тронулась. Предварительно Нонна Ивановна дала Вадиму бутылочку с нашатырным спиртом, на тот случай, если кому-то станет плохо. Ехали быстро по улицам Киева почти через весь город к новому Лесному кладбищу. Гроб был открытым, и во время движения тело покойного слегка качалось в такт движения машины. Набегающий ветер шевелил седые, но еще до сих пор вьющиеся волосы. Вадим не отрываясь смотрел на дорогое лицо отца, и слезы то ли от ветра, то ли от нахлынувших чувств наворачивались ему на глаза. Лицо покойного было спокойным, смерть не изменила его черты, казалось, что человек только недавно уснул, и пройдет время, и он откроет глаза и с удивлением посмотрит вокруг – где это я? Несколько раз Вадим перводил взгляд на лицо матери, сидящей напротив. Оно было спокойно, но только смертельная  бледность и бескровные губы отражали ее состояние. Вадиму порой казалось, что ей стало плохо, и он доставал бутылочку с нашатырным спиртом и показывал матери, но та отрицательно качала головой.

Наконец, машины остановились буквально в сосновом лесу. Кладбище только-только открылась,  и там было едва ли больше двух десятков свежих могил. Почва была сухая и песчаная, яма могилы была уже вырыта. Какой она показалась Вадиму мелкой и маленькой. Почему-то в памяти возникла яма могилы бабушки. Ему тогда казалось, что   она была глубиной, чуть ли не в два человеческих роста. А здесь чуть больше метра. И как в нее войдет гроб?

Рабочие поставили две табуретки у могилы, сняли гроб с машины и поставили на них. Оркестр стал рядом. Он был крохотным, всего 3 музыканта: скрипка, флейта и барабан. Но играл он чудесно. Не траурные марши, ни реквием, а что-то очень мелодичное и печальное, от чего при его звуках сжималось сердце. Наступила минута прощания. Первыми подошли к гробу Надежда Прокопьевна и Игорь Иванович, за ними подошел Вадим. Последний раз он посмотрел на дорогое лицо и поцеловал отца в лоб. Губы коснулись чего-то непривычно холодного, и какой-то непроизвольный страх пробежал по телу сына. Последней подошла Нонна Ивановна. Она стала на колени, положила голову на грудь покойного и на некоторое время замерла. Губы шевелились что-то говоря, но за звуками оркестра ничего не  было слышно. Она прощалась с мужем, с которым прожила более 35 лет. Теперь она осталась вдовой. Потом она поднялась с колен, поцеловала его в лоб, отвернулась и словно окаменела. В глазах ее не было слез, только показала Вадиму, чтобы тот ей дал понюхать бутылочку с нашатырным спиртом, которую он постоянно держал в руках.

Рабочие подошли к гробу, накрыли его крышкой, и стали забивать гвозди. Ничего печальнее этих звуков в жизни Вадим не слышал. И еще звуки ударов первых комьев земли, брошенных на крышку уже опущенного в могилу гроба. Это страшные звуки.  При этих звуках идет прощание со всем земным.

Гроб сняли с табуреток и, откуда-то вдруг взявшиеся могильщики с помощью широких пожарных шлангов опустили его в могилу. Все присутствующие бросили горсти земли на крышку гроба, после чего могильщики быстро зарыли яму, насыпали небольшой холмик и установили табличку с номером и фамилией покойного. Оркестранты быстро собрали инструменты, сели в свой автобус и отчалили. Вадим расплатился с могильщиками и оставшиеся родственники  отправились к машине, бросив прощальный взгляд на печальный холмик. И это было все, что осталось от отца, мужа и шурина. Вадим договорился с дядей Игорем, что они как следует оборудуют могилу  через год в следующий приезд Вадима.

Вернулись в Бровары на этой же машине. Вадим договорился с водителем, чтобы тот их подбросил до дома. Войдя в дом, тетя Надя потребовала, чтобы все сейчас же вымыли руки. Потом были скромные поминки.

Этим же вечером поездом Киев-Павлодар Вадим с матерью уехали в Купянск. Какой пустынным и почему-то чужим показался Вадиму родной дом. Все здесь напоминало ему об отце. Здесь все делалось его руками. Отец не любил подбеливать или подкрашивать стены, окна и двери. Он предпочитал наносить краску на стены и окна заново, поэтому квартира всегда казалась только что отремонтированной. И делал это он почти ежегодно.

Мать попросила Вадима разобраться с документами Аркадия Исааковича, потому что она просто была не в состоянии это сделать сама. Вадим с утра следующего дня занимался этими документами, ходил в заводоуправление сахарного завода, пенсионный отдел, ЗАГС. На сберкнижке отца числилось всего 20 рублей. Это все, что ему удалось скопить за всю жизнь. Все остальные ненужные документы он просто сжег на костре во дворе.

Нонна Ивановна разрешила сыну взять из гардероба  отца все, что он пожелает. Но Вадим внешне с отцом были слишком разные. Отец был на голову ниже Вадима и значительно шире его в плечах. Ничего из его одежды Вадиму не подошло. Он аккуратно собрал все вещи отца и сложил в отдельный чемодан, чтобы они лишний раз не напоминали матери о нем. На память себе Вадим взял только наручные часы отца с остановившимися стрелками в час его смерти. На следующий день вечером Вадим убыл к себе домой. Мать не провожала его, простились они дома.

Нонна Ивановна продолжала работать, но рано или поздно должен был стать вопрос о том, чтобы ее забрать к себе.  Поедет ли она к ним в Севаслейку или нет – это одно, но помочь им вырваться из Севаслейки она смогла бы. Нонна Ивановна тяжело болела диабетом,  и ей необходимо было быть под постоянным контролем врача-эндокринолога. А  эта врачебная специальность довольно редкая. Как правило, врачи-эндокринологи работают в крупных городах в поликлиниках. Если бы удалось добыть справку о том, что мать нуждается в уходе и ей нужно находиться под постоянным наблюдением эндокринолога – тогда можно уже с такой справкой что-то предпринимать.  Мать решила помочь детям. Для этого ей пришлось уволиться с работы, уйти на пенсию. Ей положили пенсию 66 рублей! Это человеку с  двумя высшими образованьями, который всю жизнь работал не на одной, а даже на двух или трех работах и с непрерывным стажем более 35 лет!


Глава 122  Командировка и перевод в Клин

Когда работа над “Пособием” была закончена, Вадим предложил руководству несколько новых тем. Две из них утвердили, и он стал самостоятельно работать над ними. Работал с увлечением, часто оставаясь после работы на 2-3 часа. Так одна из его научных тем привела его в Клин.

Это произошло в сентябре 1970 года. Темой его научной работы было исследование реальной разрешающей способности самолетных радиолокаторов. Все исследования, которые он мог выполнить в Севаслейке, он   уже сделал.  Оставалось  провести   работу на   самолетах-перехватчиках ЯК-28П, которые были  в третьем полку Центра, базирующемся на аэродроме в Клину под Москвой.

Этот полк в Центре был на особом положении. Клин находился всего в полутора часах езды на электричке от Москвы, что по севаслейским меркам было совсем рядом. Завистливые севаслейцы выговаривали клинчанам: “Вы там колбасу на Красной площади жрете”. В этой фразе сконцентрировано было все: и близость Москвы, и возможность достать дефицит. Для многих перевестись в этот полк было мечтой всей жизни.

В начале сентября, проводив дочку в первый раз в первый класс, Вадим отправился в Клин. До этого в Клину он был дважды, но как-то все больше проездом в Москву.

В третьем полку встретили его не особенно приветливо. ЯКи,  практически, не летали, тем более на перехват. Нормально работал только один прицел на перехватчике. Специалисты по РЛО только переучились на новую технику, и опыта работы у них не было никакого.

Целую неделю Вадим ходил в полк в отдел боевой подготовки в надежде включить в плановую таблицу полетов свое исследовательское задание. Но тщетно. На перехват планировали только один исправный самолет, да и то руководству полка, которому было не до исследовательских работ.

Вначале Вадиму это даже нравилось. Можно было хорошо утром выспаться в уютной гостинице, сходить в штаб на час-полтора, а потом быть    свободным до следующего утра. Куда хочешь можешь идти, можешь чем угодно заниматься – никто тебя не контролирует, никому практически ты не нужен. После напряженной работы в НИО это был просто отпуск. За десять дней пребывания в Клину успел два раза съездить в Москву, купить для дочери хорошие школьные принадлежности.

Но вскоре это стало ему надоедать. Дело-то никак не двигалось. Для чего же он приехал сюда? Гулять то хорошо, но дело делать все равно нужно.

Прошелся на стоянку, поговорил с начальником группы старшим лейтенантом Печеновым. Удивила дремучая безграмотность специалистов по РЛО, как в эскадрилье, так и в ТЭЧ.  Попросил открыть самолет, подключить источники электропитания и гидравлики, чтобы самому убедиться в причине неисправности радиолокатора.  Отнеслись к этому в эскадрилье недоверчиво, но всеже просьбу его выполнили.  Неисправность оказалась пустяковой – дело было просто в регулировке.  Через 10 минут радиолокатор был исправный.  Устранять такие неисправности для Вадима было делом несложным. Ведь он несколько лет подряд занимался в ТЭЧ настройкой и ремонтом прицелов, когда еще был в полку. Он знал наизусть все главные параметры системы. Начальник группы оживился и попросил его посмотреть еще один самолет.  Здесь неисправность была посложнее, но через полчаса справились и с ней. На следующий летный день на перехват планировали уже три исправных самолета. Командир полка вызвал к себе в кабинет Виноградова и попросил помочь специалистам полка восстановить неисправные самолеты. Вадим согласился, но, в свою очередь, попросил командира включать в летные задания исследовательские полеты по его программе.  Командир заверил, что это теперь будет делаться регулярно.  Прощаясь, Вадим полушутя-полусерьезно сказал: “А вы возьмите меня к себе, у вас всегда будут исправны прицелы”. Командир живо уцепился за эту мысль.

      -      Начальником группы – хоть завтра!
- Нет, это для меня с понижением.
- А какая там у тебя должность?
- Майорская. Инженером полка по РЛО – пойду.
        -    Да, но у нас сейчас по штату инженер по радио и РЛО один. Как только придут новые штаты и введут должность инженера по РЛО, а это должны обязательно ввести, я буду иметь тебя в  виду. Ты мне позванивай, напоминай о себе.

 Эта мысль окрылила Вадима. Нужно было оправдать свой имидж специалиста высокого класса. Теперь целыми днями вместе с начальником группы торчал у самолетов, приводя прицелы в порядок. Еще через неделю все 8 самолетов летали на перехват. Регулярно планировались  исследовательские задания, и к концу командировки все работы успешно были выполнены. Командир полка написал благодарственное письмо начальнику НИО за работу Виноградова. Вернулся он в Севаслейку с триумфом, окрыленный надеждой. Поделился своими мыслями с супругой. Отнеслась она вначале к этому с недоверием. Слишком уж сложно было организовать перевод из Севаслейки. Да и теперь для них этот вопрос стоял не так уж остро. Материальное положение семьи с переводом Вадима в НИО улучшилось. Они только успели переехать на новую квартиру. Почти два месяца   ремонтировали и буквально вылизывали свое новое жилище. После квартиры с общей кухней теперь все это казалось таким благом, что они не могли нарадоваться. Можно было ходить свободно по всей квартире буквально в одном белье без оглядки, что тебя могут увидеть соседи. Радовались новой квартире, и сейчас не хотелось думать о каком-то переводе, где придется снова жить без квартиры. К тому же, частые командировки Вадима позволяли жене заказывать в Москве все необходимое для семьи.

Спустя несколько месяцев Вадим позвонил  командиру полка в Клин. Возможно, он попал ему не под настроение, но тот ответил  ему довольно резко: “Штаты еще не пришли”. Надежда на перевод как-то померкла и отдалилась. Время шло. И вдруг в начале марта раздался звонок. Звонил командир полка полковник Поташов:

- Штаты пришли, я сделал все от меня зависящее, теперь дело за тобой.

Вадим поблагодарил его и рассеянно повесил трубку.  От этой новости кровь ударила в голову. Мысли завертелись. Сразу стало не до текущей работы.

Поговорил со своим начальством. Они входили в его положение, не советовали ему возвращаться снова к эксплуатации. И, конечно, им не хотелось его отпускать. Вадим был на хорошем счету, работал с огоньком, с интересом.

К тому времени у него было уже несколько научных работ и статей в общесоюзных научно-популярных журналах, таких как “Авиация и космонавтика”, “Вестник ПВО”, готовился к поступлению в адъюнктуру. И вдруг решил бросить науку и вернуться к работе на материальной части. Теперь все зависело от начальника НИО полковника Шуба и главного инженера Центра
Гребенского. Полковник Шуб Абрам Саломонович оказался, на редкость, порядочным человеком. Он внимательно выслушал Вадима, нехотя, но все же отпустил, подписав ему рапорт о переводе.

В тот момент, когда решалась судьба Виноградова, главный инженер Гребенской Павел Иванович был предельно занят и буквально автоматически поставил свою визу на рапорте Вадима. И это была все та же полоса везения. Это обстоятельство сыграло свою роль. Менее чем через полгода, когда главный инженер приехал с инспекцией в Клин, он вдруг вспомнил причины, по которым Вадим 4 года назад уходил из полка. И тогда задал ему довольно неприятный вопрос:

- Послушайте, Виноградов, а в связи с чем вы в 67-ом году ушли из полка?
- В связи с переходом в НИО, - начал выкручиваться капитан, - я  окончил институт и меня взяли в НИО.
- А почему вас отпустили с эксплуатации? Кажется, у вас была нестроевая?
- Да, в апреле в госпитале я получил нестроевую. Это было связано с постоянным облучением СВЧ. Сейчас же я чувствую себя превосходно, и даже забыл про эту язву.
- Поезжайте в госпиталь и снимите эту нестроевую. Если бы я тогда вспомнил об этом, я тогда бы не подписал ваш рапорт.
- Да эта нестроевая действительна только на год, ее ежегодно нужно подтверждать, - подал спасительную мысль кто-то из окружения Гребенского.
  -     Ладно, я сам лично буду следить за вашей службой.        Посмотрим…
- Надеюсь, что вы не пожалеете, что подписали мне рапорт, - промямлил обрадованный капитан.

В тот же день Гребенской имел беседу с командиром полка и, услышав лестные отзывы о новом инженере по РЛО, успокоился и больше к этому вопросу не возвращался. Как Вадиму повезло, что в тот решающий момент Гребенской был так занят. И действительно, Вадим сдержал свое слово. Через 9 лет Гребенской сам предложил Вадиму повышение, взяв его в свой штат. Но Вадим отказался, уже был приказ о переводе его на Север.

Так как перевод осуществлялся внутри Центра, утверждение Москвы не требовалось, процесс оформления документов занял небольшое время. Приказом по Центру он был освобожден от должности инженера–исследователя НИО и назначен  инженером полка по РЛО в клинский полк.

Полковник  Шуб поставил ему задачу: довести до конца начатую научно-исследовательскую тему “Облако”, написать отчет,  и только тогда он его отпустит. 

В обычных условиях при нормальной работе для завершения этой темы потребовалось бы 2,5-3 месяца. Но желание поскорее перебраться в Клин  было таково, что Вадим завершил работу менее чем за месяц. Но для  этого приходилось работать по 10 и более часов. Мозговая перегрузка была такой, что ночами он не мог подолгу уснуть. Но тем ни менее, к концу апреля отчет был сдан, и по материалам этой  работы была написана статья, которая была опубликована в июньском номере журнала “Авиация и космонавтика”. Статья называлась “Гидрометеоры и перехват”.

Закончив с научной работой, Вадим получил “бегунок” и стал собирать подписи ответственных лиц, рассчитываясь с имуществом, которое за ним числилось.

И вот формальности все окончены. С этим гарнизоном он уже рассчитался. Проводить его собрались почти все офицеры обоих отделов НИО-1 и НИО-2. Застолье было обильным, но с оттенком грусти. В тот вечер Вадим услышал очень много хороших слов в свой адрес, и много хороших пожеланий. В какой-то момент у него даже промелькнула мысль: не зря ли я это все затеял, может быть мое место именно здесь? Здесь такой хороший коллектив, такая интересная работа. Все новое: новая техника, исследования, командировки, научные институты, академии, настоящая творческая работа. А там каждый день одно и то же. Одним словом, эксплуатация… Если бы в Клину да в НИО… Но это журавель в небе... Сейчас нужно крепко держать в руках синицу.

Друзья подарили Вадиму  на память приемник “ВЭФ-201”, на боковой стенке корпуса которого оставили свои подписи, которые гравер обвел и затер бронзовой краской. Прошло уже много лет с тех пор, а приемник продолжает работать и подписи бывших коллег напоминают Вадиму о друзьях и сослуживцах. Некоторых из них уже нет в живых, но память о них он хранит.

Но тогда об этом они не думали. Друзья провожали его, весь вечер пили,  звучали тосты, пожелания. Прощальный вечер затянулся надолго. Все остались довольны.  На следующий день Вадим отправился в Клин.


Часть четвертая. Клин.

  Глава 123  Москва, Рязань

На новое место службы он вышел в самом начале мая. Сославшись на то, что уже более 2,5 лет не занимался непосредственно эксплуатацией, попросил его направить на завод, чтобы освежить в памяти свои знания материальной части, и узнать что нового  сделано на этой технике за время его отсутствия. Такая возможность ему предоставлялась с 10 мая. На заводе собиралась группа, изучающая регулировки  радиолокационных прицелов, а именно это и нужно было тогда новому инженеру полка.

Побыв в Клину несколько дней, и еще даже не приступив к исполнению своих обязанностей, уехал в командировку на переучивание в Рязань.

В том году все начало мая было ясным, теплым и солнечным. Природа активно оживала после зимней спячки. На душе было так же светло и безмятежно. Все шло отлично. Ему удалось осуществить почти невозможное – вырваться из Севаслейки, и при этом не только не потерять, но даже выиграв в окладе десятку,  получить бесплатное питание в столовой. А это по деньгам для семьи тоже немало. Впереди его ждала новая жизнь, новое место, хорошая работа.

На заводе нужно было появиться 10-го. Оставаться в Клину на праздники не было никакого смысла, поэтому еще 8-го вечером он выехал в Москву, ночь провел в гостинице, а утро 9-го гулял по праздничной столице. В том году парада на Красной площади не было, но зато в сквере у Большого театра было полным полно ветеранов и просто зевак. Вадим бродил среди них, всматриваясь в эти уже старые, но такие просветленные лица этих  стариков и старух,  увешенных потемневшими от времени орденами и медалями, с выцветшими на  солнце орденскими лентами. Но это были настоящие реликвии. И сами старики и старухи были уже тоже реликвиями.  Многие из них были в каких-то нелепых военных формах; смесь формы тех военных лет и современной формы с гражданской одеждой. У некоторых в руках были небольшие транспаранты с номерами уже давно не существующих полков и бригад. На скамейке недалеко у фонтана одиноко сидела пожилая женщина с табличкой в руках “435 Клинский бомбардировочный полк”. Вадим  с интересом наблюдал за ней, пытаясь представить себе, какой она была в те далекие военные годы. Сколько ей было тогда? 18 или 20? После победы прошло уже 25 лет. Значит, ей теперь около пятидесяти.

За все время, пока Вадим гулял по скверу, к ней так никто и не подошел. Среди ветеранов крутилось много любопытной молодежи с фотоаппаратами. Были здесь и иностранцы. С интересом офицер наблюдал встречу ветеранов эскадрильи “Нормандия-Неман”. На эту встречу приехало несколько французов. Все они собрались вокруг своего последнего командира - генерала Захарова, который явился на встречу в военной форме со всеми орденами и медалями, которые буквально укрыли весь его генеральский мундир. Больше всего поражало истинное радушие, с каким они встречали друг друга. Лица сразу же светлели и молодели, словно глаза вдруг переставали замечать седину, морщины и немощь тел, а память тут же восстанавливала образы тех еще юных, бодрых, красивых людей, которыми они были тогда, в те уже далекие военные годы.

Вскоре Вадим почувствовал себя таким чужим, одиноким и ненужным в этой толпе стариков, которые искали и не всегда находили таких же как они, у которых было только прошлое, которым они только теперь и жили. Тогда он  отправился бродить по праздничной Москвы. Вечер решил провести в театре. Приличный билет удалось достать только на спектакль театра Советской Армии “Давным-давно”. Этот легкий водевиль прекрасно подходил к праздничному настроению. В главной роли Шурочки Азаровой была неизменная Лариса Голубкина. После фильма “Гусарская баллада” непривычно было как-то видеть в роли поручика Ржевкого не Юрия Яковлева. Но все же спектакль Вадиму очень понравился. Охваченный каким-то порывом, он после спектакля помчался к ближайшему цветочному киоску, купил букет цветов и направился к служебному выходу театра.

Из дверей то и дело выходили артисты и служители театра, а той, кого он так ждал и для кого он бегал за букетом,  все не было. Он уже начал беспокоиться, не пропустил ли он ее, пока бегал за букетом. Но вот показалась и она. У Вадима было представление, что столь любимую актрису должны встречать толпы поклонников, но в этот праздничный  вечер он оказался в одиночестве. Несколько смущенный, он вручил ей букет, промямлил что-то невразумительное и попросил автограф. Она, польщенная вниманием хотя бы одного поклонника,   с удовольствием расписалась на театральной программке. Он принял программу и поцеловал ей руку. Для него, жителя провинции, встреча с такой знаменитой актрисой было большим событием. После в своих бумагах он долго хранил эту театральную программу с ее автографом. На следующий день он уехал в Рязань.

За последние 4 года, с тех пор, как он был последний раз в Рязани, мало что изменилось в самом городе, на заводе, где учился, и в технике, которую завод выпускал. Все, что он учил когда-то, быстро восстанавливалось в памяти, и учеба для него не представляла никакой сложности.  Он иногда даже прогуливал занятия, чтобы позагорать, покупаться на пляже реки Оки. Досрочно за неделю до окончания занятий он сдал зачет и уехал в Севаслейку к семье. После командировки вернулся в Клин и приступил к службе.


  Глава 124  Инженерный отдел

В то время руководил инженерно-авиационной службой подполковник Диденко Виктор Иванович, человек весьма своеобразный и со сложной судьбой. Темноволосый,  очень высокий и худощавый, при ходьбе он  слегка сутулился и немножко косолапил. В нем как-то странно сочиталась угрюмость внешнего вида, внешняя суровость и в чем-то порой детская наивность, жесткая  требовательность к подчиненным и отцовская любовь  к самому младшему из инженеров полка старшему инженер-лейтенанту Астфьеву Феликсу Михайловичу. Старший инженер был вспыльчивым и непредсказуемым. Его побаивались не только подчиненные, но, казалось, и сам командир полка.  Ему было лет около 45, и со своей женой Симой они жили только  вдвоем, детей у них не было. Спустя несколько лет они возьмут на воспитание маленькую девочку. Но а сейчас свои нерастраченные отцовские чувства Виктор Иванович отдавал Феликсу. Никаких компаний он не посещал, занимался спортом. Говорят,  что у него был раньше микроинфаркт, после чего он сразу же бросил пить и курить и интенсивно занялся лыжами. Зимой он вставал рано, и уже до начала работы успевал  пробежать 15-20 километров. За зиму он истирал 2-3 пары лыж. Это увлечение помогло ему восстановить здоровье.   Приемная дочь выросла, вышла замуж и родила ему внуков.

Инженером по самолетам и двигателям был майор Капылюшный. Красавиц мужчина с прекрасным голосом, душа любой компании. И не удивительно, что он пользовался большим успехом у женщин. Как прекрасный специалист, он долго не задержался в Клину. Поговоривали, что в Москве у него была “мохнатая рука”. Вскоре его перевели в Москву в главный штаб ПВО.  Вместо него из Севастлейки приехал майор Игонин.

Инженерную службу по авиационному оборудованию возглавлял майор Кукушкин Владимир Ефимович. Вадим с ним начинал службу в ТЭЧ еще в 1958 году, когда он только прибыл из училища, а Владимир Ефимович уже тогда был начальником группы регламентных работ. После Диденко и Сухотина он был самым старшим во всей группе инженеров. Это сказывалось на всем: и на отношении к работе, и во взаимоотношениях с коллегами. Откровенно говоря, его немного побаивались и недолюбливали за его язвительный язык и умение переложить свою вину на другого.

Инженером по авиационному вооружению был капитан Хачатуров, армянин с вполне русским именем - Иван Татосович. По своей авиационной специальности его служба была наиболее близко связана со службой Вадима. Чаще всего им приходилось работать вместе. Вместе на стрельбах, вместе в командировках,  вместе разбирать неисправности и анализировать работу всей системы вооружения самолета. Поэтому немудрено, что Вадим с Татосовичем, как между собой инженеры звали Хачатурова, сблизились не только по работе.  Тем более, что они оба “холостяковали” в Клину. Семья Вадима по-прежнему оставалась в Севаслейке, ждали пока в Клину им дадут квартиру,  а вторая  жена Хачатурова Мира была в Армении.

Инженером по радио в клинском полку был майор Николай Иванович Сухотин. Сухощавай, небольшого роста,  он выглядел значительно моложе своих лет. В его темных волосах не было ни одного седого волоска, хотя ему давно уже перевалило за сорок. В отличие от остальных, он даже успел повоевать в Отечественную войну.  Очень осторожный человек, в то же время претендующий на всезнайку. Однажды инженеры его разыграли, заговорив о “нофелет” (телефон наоборот). Николай Иванович тут же заявил, что он что-то читал об этом. С Вадимом у них складывались особые отношения. До прихода Вадима в клинский полк Николай Иванович возглавлял всю радио и радиолокационную службу. С появлением Вадима радиолокационный прицел и система опознавания отошли к нему. Сухотин в какой-то мере ревновал Вадима, хотя радиолокационное оборудование знал слабо. Вадим же, зная хорошо еще с училища радиосвязное и радионавигационное оборудование, старался иногда помогать  своему коллеге.  Но все его попытки Николай Иванович воспринимал настороженно, в результате чего Вадим вскоре оставил эту затею.

Самым младшим в семье инженеров был Феликс Михайлович Астафьев. После высшего военного училища его направили сразу в Клин, где он и буквально начал свою военную службу.  Дело в том, что все инженеры, перед тем, как получить высшее образование проходили военные училища, где их “ставили на путь истинный”, который так необходим каждому военному человеку. Феликс же прямо со школьной скамьи попал в высшее инженерное училище. “Солдатской каши” хлебать ему не пришлось,  и поэтому часто в самых простых случаях воинской службы он  допускал ляпсусы. Он обладал громовым голосом и полным отсустствием музыкального слуха. В компаниях (а инженеры собиральсь часто) всегда пели. Капылюшный и Лариса Астафьева - жена Феликса, пели прекрасно, им чудно высоким сильным голосом вторил Николай Иванович Сухотин. Феликс же не мог удержать себя, и сташно басил невпопад, заглушая всех. Его постоянно одергивали, но долго молча сидеть он не мог.

Кроме указанных инженеров, в отделе был еще «министр без портфеля» - начальник тренажера. Никакого тренажора в Клину не было, но должность была и был человек – капитан Василий Фирсов.  Он постоянно находился в инженерном отделе и был на побегушках у старшего инженера.

Но об этом всем Вадим узнает позже. Сейчас же он после возращения с командировки с головой ушел в работу. Для него работа эта была новой. Если технику он знал прекрасно, то чисто инженерную работу ему приходилось для себя открывать заново.  Знание техники - это только одна небольшая часть требований, которые предъявляются инженеру полка. Кроме этого нужно хорошо знать технолгическую документацию, все документы, регламентирующие инженерно-авиационную службу. В обязанности инженера входит также проведение занятий с летным и техническим составом, а также работа с подчиненными. Теперь у него в подчинении было 10 офицеров 3 прапорщика и 20 солдат. Он отвечал за их профессиональную подготовку, умение готовить и обслуживать самолетное радиотехническое оборудование. На каждые полеты назначался дежурный инженер, который обеспечивал руководство всем инженерно-техническим составом во время полетов.  Этому тоже нужно было учиться.

Сейчас эти все проблемы сразу навалились на Вадима. Благо быт его не отвлекал. Жить устроился он в новой гостинице, питался в технической столовой, поэтому мог всецело отдаваться работе. Можно было на работе оставаться столько, сколько нужно было. Сидеть за бумагами в инженерном отделе так не хотелось, больше тянуло к работе на материальной части. Он с удовольствием, закатав рукава, брался за ремонт радиолокационных прицелов, помогая своим подчиненным. Даже не думая об этом, но именно из-за этого,он рост  в глазах своих починенных. Два начальника группы Плотицын и Смирнов были знакомы ему с Севаслейки, с третьим - Печоновым  познакомился еще осенью, когда был в Клину в командировке и помогал вводить в строй прицелы ЯК-28п. Четвертый начальник группы регламентных работ капитан Шишов не понравился ему сразу. Большой гонор и минимум знаний. Кроме того, он надеялся, что именно его назначать инженером полка по радиотехническому оборудованию. А получилось, что прислали Вадима. Отсутствие высшего образования у Шишова и почти предельный возраст играли не в его пользу. Для себя Вадим решил сразу: при первой же возможности заменить Шишова более компетентным специалистом.

Со всеми этими проблемами новый инженер справился довольно быстро. “Доставали” его только доработки. По каждому серьезному отказу авиационной техники заводы принимали меры. Что-то изменялось, что-то улучшалось, что-то переносилось на другое место.  По каждому такому изменению выпускался бюллетень. Какие-то работы должны были выполняться специалистами полка, какие-то специалистами заводов, которых в частях называли просто “доработчиками”. По этим бюллетеням присылались детали, которые в части поступали с большим опозданием. И кроме всего, доработкам подлежали не все самолеты, а только определенных серий. Учет этих бюллетеней, деталей к ним и выполненных работ был запущен настолько, что Вадим долгое время никак не мог найти все концы. А приезжающее с Севаслейки начальство “драло семь шкур” за эти доработки.

И кроме всего, у каждого инженера был свой класс, который нужно было оборудовать так, чтобы можно было проводить занятия как с летчиками, так и с техниками.

Одним словом, забот хватало. С одной стороны, отсутствие рядом семьи развязывало Вадиму руки, давая возможность отдавать работе столько времени, сколько требовалось, но, с другой стороны, постоянные думы о семье, тоска по жене и дочери осложняли ему жизнь. Особенно тяжело было по субботам и воскресеньям, когда нельзя было занять себя работой.  Все друзья и знакомые были дома со своими семьями, а ему же просто некуда было деваться.

Спасением было только то, что один-два раза в месяц его отпускали к семье. В Севаслейку часто ходили самолеты транспортного полка, и Вадиму иногда удавалось в пятницу вечером или в субботу утром улететь на выходные домой. Обратно чаще всего возвращаться приходлось поездом в ночь с воскресенья на понедельник.

Как только Вадим прибыл в полк, в беседе с командиром полка полковиком Поташевом он заявил, что будет ждать новый дом. В это время начал строиться новый 55-й дом, строители возводили цокольный этаж. Теперь каждый день, проходя мимо строительства, для себя Вадим  отмечал как подростает новый дом. Это наполняло его душу радостным предчувствием. Но к концу осени деньги, выделенные на дом, закончились и строительство временно заморозили.  До нового года стройка стояла.

Наступила зима, пришлось из новой гостиницы перебраться в старую, где ему и его другу и подчиненному Смирнову Стаху выделели комнату. Так в этой комнате он и прожил до лета 1972 года, когда Светлана закончила 2-ой класс,  и они с Антониной приехали жить к нему в Клин и вместе ждать новый дом.



  Глава 125  Лето 1972 года

Строители постарались на совесть. Уже в апреле дом был полностью готов. Не решенным оставался вопрос с газом. Долго не могли утвердить документы на газголдерную систему, обеспечивающую дом  газом, который призвозили специальной машиной и сливали  в   цистерну, закопанную во дворе. Так за решением этого вопроса прошло лето и половина осени. Надо отметить, что лето 1972 года было особенным, оно запомнилось всем необыкновенной жарой, когда горели леса не только в Подмосковье,  но и во всем Центральном районе. Даже на Кольском полуострове было так жарко, что купались люди во всех озерах, которых там было бесчисленное множество. За это лето дом,  ожидая жильцов, высох наславу.

                Для полка это лето было жарким не только по погоде. Выполняя задачи учебного полка, личный состав обеспечивал налетом курсы командиров полков. Группа старших офицеров из летных полков перед назначением на должности командиров полков и их заместителей проходили подготовку в Учебном центре. Теоритическую подготовку они проходили в Севаслейке в Учебном отделе, а практику в клинском полку. Группа из 18 человек должна была выполнить специальную программу. Сроки для выполнения этой задачи были довольно жесткими, поэтому полку приходилось много работать. Полеты шли буквально через день. Даже в субботу приходилось делать парковые дни. Шла напряженная работа. К тому же, с конца мая установилась хорошая погода. Ни облачка на небе, ни капли дождя. Первую часть программы (полеты днем в простых метеоусловиях)  выполнили быстро и успешно. Следующую часть программы (днем в сложных метеоусловиях) выполнять не удавалось. Какие там сложные! На небе ни облачка, видимость “миллион на миллион”.  Пришлось приступать сразу к третьей части (ночью в простых метеоусловиях). Теперь над Клином через ночь гудели истребители. Вскоре и эта часть программы была  выполнена. Что делать? Ждать когда появятся облака. А ждать их было неоткуда. Над всей Европейской территорией Союза стоял огромнейший антициклон и разрушаться он не собирался. Жара с каждым днем все наростала. Днем уже столбик термотра доходил до отметки +360С, ночью в комнатах было до +290С. Пересыхало все. Уровень воды в водоеме понизился настолько, что даже в центре его  глубина доходила только до груди. Глубинные насосы водокачки трижды приходилось  опускать, чтобы обеспечить необходимый забор воды.

Чтобы выполнять задачу дальше, командир принимает соломоново решение: метеоусловия считать сложными. И снова начались полеты. Но вскоре они действительно стали сложными из за дыма горящих в округе лесов.  В лесах горели торфянники. А тушить их  очень сложно. Загоревшись сверху, огонь уходит вглубь, иногда достигая глубины до 4 метров. Сверху торфянник кажется прочным, только синий дымок струится, а внизу уже выгорело все. И стоит только ступить на этом место,  можно провалиться вглубь в этот жар и пепел. Так, проваливаясь, гибли люди и техника. Трактора и машины в считанные секунды уходили в эту горящую бездну.  Лесные пожары приняли уровень национального бедствия. Выгорали целые села на краю лесов, когда не удавалось остановить огонь.

Решением Командующего Московским округом полеты клинскому полку запретили. Весь личный состав розбили на команды и посадили в готовность. По звонку команда прибывала на приданный вертолет и вылетала на очередное место возгорания.

Так в этих хлопотах и тревогах прошел июль. Вадим целыми днями пропадал на аэродроме, а Антонина со Светланой наслаждались отдыхом. Жили они в гостинице, питались в столовой,  им по дому практически делать было нечего, поэтому целыми днями валялись на пляже, загорали. Благо у воды было не так жарко.

Наступил август. Изменений в погоде он не принес. По-прежнему было сухо и жарко, все так же горели леса. В это же время строители сдали новое здание штаба полка. Огромное трехэтажное здание с пристройкой, с актовым и спортивным залами, со светлыми большими классами и кабинетами радовало  глаз. Но в то же время, оно прибавило забот инженерам. Особенно досталось Вадиму. Раньше класс у них с Сухотиным был общим, а теперь каждый получил по классу в собственное распоряжение. Вадиму предстояло создавать заново всю учебную базу.

В течение августа состоялся переезд со старого здания штаба в клубе офицеров в новое здание. Теперь в страом здании освободились помещения. Этим решили воспользоваться Вадим и его коллега Игонин, чтобы перевести свои домашние вещи из Севастлейки.

В один из летных дней августа по согласованию с Бушуевым - командиром транспортного полка, был назначен полет в Севаслейку по УТП (учебно-тренировочный полет). В задание командиру экипажа был включено - перевозка груза из Севаслейки в Клин. За день до этого Вадим с Антониной тоже на одном из транспорных бортов улетели в Севаслейку готовить вещи к перевозке. В это время во всей огруге пылали лесные пожары. Самолет подходил к Севаслейке со стороны Выксы, со стороны лесов. Дым от лесных пожарищ поднимался до высоты 2-3 километров. Когда самолет начал снижение, он погрузился в густую пелену дыма. С высоты 400-500 метров стали просматриваться крупные очаги пожаров. Чем ниже спускался самолет, тем непригляднее картина открывалась перед пассажирами. Ченые обгорелые остовы деревьев, догорающий бурелом на земле, давно уже сгоревшие мох и трава. То там, то здесь видны были очаги огня. Создавалось впечатление, что смолет садился на территорию, где только что прошли бои. Лесной пожар настолько близко подошел к гарнизону, что командование Центра побоялось, что не удастся отстоять пиротехническую позицию, где хранились учебные и боевые ракеты, и которая находилась в  километре от аэродрома в лесу. Поэтому все ракеты были вывезены на тележках на рулежки и стоянки самолетов. Удручающее, гнетущее впечатление оставил городок на вновь прибывших. Некогда зеленый, весь утопающий в зелени и с постоянно влажным воздухом (кругом леса и болота), теперь городок был весь черный от гари и дыма.

Весь вечер и полночи ушло на упаковку вещей и сборы. На следующее утро Вадим помчался звонить диспетчеру, чтобы убедиться, что самолет за их вещами, действительно, запланирован. Вместе со своим коллегой Игониным они попросили в базе грузовой автомобиль. К обеду все вещи были погружены и к 16 часам отправлены на аэродром. Самолет пришел в начале пятого. Экипаж не спешил обратно. Они поехали поужинать, а наши переселенцы с помощью нескольких солдат грузили вещи в самолет.

Обратно вылетели когда уже почти начало темнеть. Приземлились в Клину, когда было уже совсем темно. Экипаж уговорил их  забирать свои вещи  утром, чтобы не “ковыряться” сейчас в темноте. Так и сделали. И каково же их было удивление, когда в 8 часов утра они подошли к стоянке самолетов, а борт с их вещами начал выруливать на взлет. Помчались к диспетчеру. Оказалось, что на утренние полеты назначенный разведчик по какой-то причине не смог вылететь, и пришлось посылать на разведку погоды их борт.  Так их домашние вещи (холодильники, телевизоры, стиральные машины) сделали еще один полет, но уже без своих хозяев.

Вещи сгрузили в один из освободившихся классов старого штаба. Теперь про себя они называли это место “штаб-квартирой”.

Шла вторая половина августа, а жара все не унималась. И только в двадцатых числах прошел какой-то слабый робкий дождик. В течение часа капли дождя вообще не долетали до земли, рассеевались или высыхали в воздухе. Пересохшие земля и воздух жадно впитывали влагу. Спустя несколько дней вновь прошФедшие дожди немного напоили землю. Нормальная погода стабилизировалась только к средине сентября.


  Глава 126  Светлана школьница

А в сентябре Светлана пошла в школу, в третий класс. Класс встретил новенькую не очень дружелюбно. В классе уже сложились своих группировки, к которым примкнуть новенькой было не очень легко. Были у учительницы и свои любимчики. Так Алла Виноградова,  дочь учительницы физкультуры в этой же школе, пользовалась особым расположением у учительницы. Она числилась круглой отличницей, и пятерки ставили ей не всегда вполне заслужено. К Светлане отношение было совсем иное, хотя первые два класса севастлейской школы она окончила на круглые пятерки и с “Похвальной грамотой”. Ей всячески  старались доказать, что здесь не деревенскоя школа. Но Светлана усидчивостью и упорством постепенно брала свое. Вскоре она подтвердила свое звание отличныцы.

Но беда подошла совсем не оттуда, откуда ее можно было ждать.  На ее курточке  сломалась молния, и в один из холодных дней октября она возвращалась из школы незастегнутой. На следующий день она почувствовала недомогание и сильню головную боль. Ее уложили в постель. Жили  они тогда еще в гостинице и занимали одноместный номер. Вадим с Антониной спали на кровати, а Светлана рядом на раскладушке. Вечером, укладываясь спать, Вадим положил руку на лоб дочери. Он пылал. Дали ей какую-то таблетку и решили пока ничего не предпринимать до утра. Уснули. И снится Вадиму сон. Как будто он вместе со Светланой идут по берегу не то реки, не то озера. Вода очень грязная. И вдруг Светлана падает в воду. Но там не глубоко. Она мочит ноги и подол платья. Вадим вытаскивает ее из воды. И в этот момент он просыпается от стона дочери. Светлана жалуется на сильную головную боль. Время около двенадцати ночи. Обеспокоенные родители вынуждены вызвать скорую помощь. Приехавшая медсестра сделала больной укол амидопирина. Боль исчезла буквально сразу. Родители даже шутили: приехала и “отремонтировала” нашу куклу. Но через два часа боль возобновилась с новой силой. Пришлось вызывать скорую снова. На этот раз приехавший врач заподозрил что-то неладное, и с подозрением на менингит забрал больную в инфикционное отделение городской больницы. Вместе с ней в больницу поехали и родители. На их счастье, по больнице дежурил опытный врач, который  подтвердил подозрение врача скорой помощи, и тут же приступил к лечению. Даже не спросив согласия родителей, сделал девочке пункцию спиного мозга, чем сразу ослабил давление на мозг. Сама по себе операция - взятие пункции спинного мозга, небезопасна. Одно неверное движение и человек может остаться навсегда калекой. Но риск этот оправдан, так как последствия минингита могут быть ужасными. Переболевшие минингитом чаще всего на всю жизнь остаются дурачками.

Эти ужасные вещи Антонина с Вадимом узнали, сидя  в приемном покое, пока врач занимался со Светланой. Когда он, наконец, появился, успокаивать родителей  не стал, сказал, что положение очень серьезное, обещать  ничего не может, но осталяет ребенка в больнице, а вместе с ней и мать.

Через полчаса Вадим со свертком вещей жены и дочери в четвертом часу ночи брел домой. Весь этот путь от ЦРБ (центральная районная больница) до городка расстоянием в 5 километров Вадим брел, не разбирая дороги, погруженный в свои мысли. Он даже не заметил, как оказался в гостинице в своем номере. Каким пустыннм и мрачным он показался ему! Какие тяжелые мысли и предчувствия мучили его. Но все же надежда на благополучный исход не покидала его. И надежды его оправдались!

На их счастье, меры были приняты сразу и вовремя оказался нужный врач на месте. Буквально через несколько дней Светлана пошла на поправку. Три недели она вместе с мамой провела в маленьком  душном боксе с огромными батареями отопления почти во всю стену и с окном, выходящим во двор больницы, где у самого окна стоял клен. На их глазах этот клен начал желтеть, пожелтел совсем и постепенно облетел. В конце октября их выписали.

Вся семья была бесконечно  благодана доктору, который спас их  ребенка. К счастью, болезнь обошлась без осложнений. Теперь Светлане пришлось догонять своих одноклассников.


Глава 127  Новоселье

Закончился октябрь, близились октябрьские праздники. Все с нетерпением ждали, что к праздникам сдадут новый дом. Но увы, праздники прошли, а дом так и не заселили. Только  16 ноября, наконец, произошло радостное событие - выдача ордеров. Семье Вадима досталась двухкомнатная квартира в последнем подъезде на пятом этаже под номером 60. С каким воодушевлением они все восприняли это событие! В этот же день, вернее вечер, когда они получили ключи, начали сразу таскать свои вещи из “штаб-квартиры”. Не менее 20 раз они поднимались и опускались с пятого этажа, не замечая усталости. Теперь впервые у  них была отдельная квартира со всеми удобствами. Им еще самим не верилось, что у них будет собственный балкон и ванна. Антонина говорила, что теперь каждый день она будет принимать ванну перед сном. После стольких лет жизни без удобств, когда мыться можно было только раз в неделю в бане, а ванну принять вообще негде было, эти удобства  казались им теперь сказочным чудом. И ничего, что на пятый этаж горячая вода поступала нерегулярно, и что пока не было газа. Это все казалось мелочами по сравнению с тем, что у них была теперь собственная квартира. Пока еще все вещи были свалены в центре квартиры и новоселы только планировали куда что поставить. И в это же время их новый сосед по площаке - Феликс Астафьев в этот же день устроил новоселье. Он пришел за ними и буквально силой утащил к себе. Отказаться не было пникакой возможности. В качестве подарка к новоселью Антонина выбрала эстамп, выполненный из соломки, с изображением памятника Шопену. Он ей самой очень нравился. Так пришлось остаток вечера вместо того, чтобы заниматься обустройством своей квартиры, гулять на новоселье у соседей.

Свое новоселье они отметили недели через две. Пригласили всех инженеров с женами. Исключение сделал даже Виктор Иванович Диденко. Как правило, в гости он ни к кому не ходил. Собралась компания человек 18-20. Новоселы постарались: приготовили прекрасные закуски и угощения, выпивки было вдоволь. Вот только с посудой оказался казус. Естественно, такого количества рюмок и фужеров у них в доме не оказалось. Вадим съездил в прокат и взял нужное количество клинских рюмок. По виду они напоминали фужеры, только без ножек. Удобная форма очень скрыдывала объем. Это и сыграло с гостями злую шутку. Но об этом чуть позже.
 
В большей комнате накрыли столы. Для этого пришлось принести несколько столов из учебного класса. Красивыми скатертями покрыли их и начали ставить приборы и закуски. Стол ломился от закусок. Антонина приготовила свое коронное блюдо - пельмени по-домашнему. Изготовили их несколько сотен, маленьких, упругих красиво слепленных. Гости их восприняли на “ура”. Тосты произносились один за другим, водка и вино под хорошую закуску лелись рекой. Гости веселились не замечая времени. В соседней комнате танцевали под магнитофон. Виктор Иванович, страстный любитель танго, принес им в подарок большую катушку с аргентинскими танго. Высокий,  немного сутулый, явно большой для такой комнаты, он вышагивал под звуки танго почти со всеми дамами. В квартите было жарко, балкон был распахнут. Курящие мужчины выходили на балкон покурить. Уже в двендцатом часу Антонина пошла проводить подругу и спустилась вниз с пятого этажа. И вдруг она увидела, как на их балконе  Виктор Иванович сидит на перилах и раскачивается. Одно неверное движение и он может полететь вниз. Как на крыльях,  Антонина взлетела на   5-й этаж и увела шефа танцевать.

Гости долго не расходились, а потом как-то, почти по-английски, не прощаясь исчезали куда-то. На следующее утро соседка Лариса Астафьева пришла к ним с претензией, что они так напоили Виктора Ивановича, что тот забрел к ним и улегся спать до утра на ковре. Хозяева недоумевали: почему гости так опьянели? Закуски было много, закуска хорошая, даже осталась. Ответ на свой вопрос они получили, когда мыли посуду. Случайно Вадим решил измерить объем клинской рюмки. В ней оказалось 180 (!) граммов, хотя на вид в ней не было и ста.  А эти рюмки наливали по полной, и тосты шли один за другим. Вот почему все гости и перепились. И с тех пор Виктор Иванович больше ни к кому в гости не ходил.

Инженеры жили дружной компанией, вместе гуляли праздники, вместе отмечали дни рождения. И большим другом инженеров был замполит полка подполковник Черкашин. Прекрасный летчик, замечательный человек, он почему-то больше всего тянулся к инженерам, а не летчикам. Как правило, летчики считают себя высшей кастой, и редко в бытовых отношениях смешиваются с инженерно-техническим составом. А здесь все было наоборот. Он считал, что жизнь летчика во многом зависит от людей, обслуживающих технику, и поэтому им нужно уделять больше внимания и забот.

Жил он один, занимая одну комнату. Жена его работала в Москве, в Кремлевской больнице. Почему-то его больше всего тянуло к семье Виноградовых. Ему ничего не стояло в третьем часу ночи заявиться к ним домой с вопросом: “У вас есть что-нибудь выпить?” И потом просидев с ними часа два,   увести к себе домой, чтобы угостить каким-нибудь хорошим коньяком или редким вином. И это было совсем не потому, что он любил выпить, это он просто так выражал свои симпатии к людям. Вадим с Антониной очень ценили его дуржеское расположение и радовались каждой такой встрече, хотя после такой ночи днем работать было нелегко.

К сожалению, его летная карьера не имела перспектив. После неудачного катапультирования на тринажере он повредил плечевой сустав правой руки. И рука стала сохнуть. Что он только не делал: и ежедневные уражнения с гантелями, и массажи, и втирания. Ничего не помогало. Жена ему устроила прием у какой-то кремлевской знаменитости. Старый врач не стал “темнить”. Он ему сказал, что исправить положение нельзя, рука будет сохнуть. Остановить этот процесс нельзя, но можно замедлить. Для этого нужно часа два в день работать с тяжелыми гантелями. И он каждое утро этим и занимался. Конечно, это даваило на его психику, к тому же, постоянное одиночество заставляло его находить утешение в кругу людей близких по духу. Среди летчиков он таких не нашел, а к инженерам привязался. С ним было всегда интересно, он знал много интересных поучительных историй, и мог прекрасно их рассказывать. Но иногда и Вадим мог рассазать ему смешное или интересное из своего опыта. Так он  замполиту рассказал о летчике Маризове, который служил в Севаслейке.

         
Глава 128  Маризов

Кто служил в авиации, тот знает, что в любой части, в любом подразделении есть офицеры или прапорщики, с которыми постоянно происходят какие-то истории, о которых все говорят и очень долго  их помнят. Так было и во втором полку в Севаслейке. Служил там летчик капитан Маризов. Казалось бы, ничем он не отличался от остальных, если не считать, что он был абсолютно рыжим. И еще тем, что с ним постоянно что-то случалось смешное и грустное. И не всегда по его вине. То самолет его выкатится за пределы ВПП из-за отказа тормозов, то в воздухе слетит у него фонарь, то вместо стрельбы из фотопулемета сбросит подвесные баки. Постоянно он был притчей во всеязыцах. А ему хоть бы что. Любимая его поговорка: «Что я рыжий?»

А однажды с  ним произошел вообще невероятный случай. Он только что вернулся из очередного отпуска. По летным законам, в таком случае перед началом регулярных полетов ему полагался контрольный полет с инструктором на спарке, самостоятельный вылет днем, а затем в сумерках, а затем уже полеты по программе ночью. В таком порядке и включили его вылеты в плановую таблицу полетов. В эту летную смену полк летал с переходом с дня на ночь. Контрольный полет днем Маризов сделал. А вот самостоятельный полет в дневных условиях не получился. То ли самолет его оказался неисправным, то ли отдали его кому-то из начальства (и такие случаи бывали). Но так или иначе, самостоятельно ни днем ни в сумерках он не вылетел. По Наставлению, и ночной полет он  не имел право выполнять. Но на это закрыли глаза, и выпустили его ночью. А ночь, как  на грех, оказалась темной и безлунной. Вылетел он на МИГ-19 около полуночи. Не успел набрать высоту, как вдруг заорет по радио: «Звезды сверху, звезды снизу! Катапультируюсь!». И все. Больше ни звука. Тишина. Это значит, что летчик в воздухе потерял пространственную ориентировку. Не доверяя приборам, он побоялся разбиться, и сиганул из самолета.


Что делать? Где его теперь искать? Везде по взлетному курсу сплошной лес, и темень непроглядная. И на КП не успели засечь его метку, пока она не пропала с экранов. По времени с момента взлета и до его доклада определили, что он успел удалиться от аэродрома на расстояние 16-20 километров. Курс взлета он не успел еще изменить. В этом районе его нужно будет и искать.

Полеты, естественно, сразу прекратили, но и поиск отложили до утра. С рассветом несколько групп поиска направились в лес. А лес в тех местах труднопроходимый из-за бурелома и болот. Часа через два нашли место падения самолета – огромная яма в земле, уже полностью затянутая тиной вместе с порушенной землей. Самолет полностью ушел в землю, на поверхности не видно ни хвостового оперения, ни даже обломков. Он словно целиком нырнул в болото. Поискали в округе катапультное кресло, в надежде, что летчик успел-таки катапультироваться, но тщетно. Пришли к выводу, что летчик погиб и вместе с самолетом, ушел под землю. Чтобы в этом убедиться, нужно было достать самолет из-под земли. Но это оказалось не так-то просто. Лопатами его не выкопаешь, землю надо рыть экскаватором и еще и воду откачивать. А для того, чтобы подогнать эту тяжелую технику, нужно было еще и дорогу проложить в лесу к месту падения, а это добрых 6-7 километров по такому лесу. Тут уже без бульдозера не обойдешься. На все это требовалось время. О случившемся доложили на верх,  и замполит с двумя летчиками пошли к жене с печальным известием. По сложившейся традиции, стали собирать деньги на венки, заказали гроб.

А в ту ночь события развивались следующим образом. Потеряв пространственную ориентировку, Маризов, как его и учили, сбросил фонарь, рванул ручки катапультирования на себя и в штатном режиме катапультировался, успев заметить высоту на высотомере: 1100 метров. Про себя он отметил, что высота достаточная. Кресло отделилось и парашют открылся штатно. Маризов оглянулся. Вокруг была темная ночь, ярко светили звезды и только где-то на северо-востоке горели огни аэродрома. Для себя он отметил направление, куда следует идти после приземления. Ветра не было, спуск шел практически вертикально. Внизу была темная масса леса, и только чуть в стороне было немного светлее, очевидно там была поляна. Очень не хотелось приземлятся на деревья, поэтому, потянув за стропы, он скорректировал место приземления. Но увы, это оказалось не поляной, а небольшим лесным озером. Вместо приземления, получилось приводнение. Маризов с головой ушел под воду, парашют плавно накрыл его сверху. Судорожными движениями он попытался вынырнуть, но купол парашюта, намокая окутывал его сверху, не давая всплыть. И вот в этот момент под ногами он нащупал какую-то корягу. Он попытался на нее встать, это ему удалось и позволило поднять голову выше поверхности воды. Но голова по-прежнему оставалась накрытая мокрой тканью парашюта. Дышать становилось все тяжелее. Сердце так колотилось, что, казалось, вырвется из груди. Тогда он вспомнил про нож. Ему удалось его достать, и он прорезал узкую щель в парашютной ткани и раздвинул ее. Легкие сразу наполнились влажным ночным свежим воздухом. Через эту щель попытался осмотреться. Вокруг была непроглядная тьма, и к какому берегу двигаться было не ясно, да и сойти с этой коряги было страшно, тем более, что намокший парашют все сильнее тянул его ко дну. Стянуть его с себя не было никакой возможности. Оставалось только ждать рассвета. Вода была не очень холодной, несколько часов можно было продержаться в этом положении, тем более, что июльские ночи довольно короткие.

А в это время лесник вместе с внуком отправились на рыбалку к этому лесному озеру, где очень хорошо ловились караси. Небо уже начинало сереть, когда они подошли к озеру. Над водой поднимался предрассветный туман, с каждой минутой становясь все гуще. Рыбаки приготовили свои снасти и закинули удочки. Из-за горизонта поднимающееся солнце начало разгонять туман. И тут старик заметил в центре озера какую-то белую фигуру, поднимающуюся из воды. Фигура шевелилась. В первую очередь ему пришло в голову, что это водяной, рассказы о которых широко распостранены в этих местах. Онемев от страха, старик только успел внуку показать пальцем на фигуру среди озера и тут же отключился. Внук оказался менее пугливым, воспитанный в советской школе с более материалистическими взглядами. Он не верил в приметы, и какую бы то ни было чертовщину. Пока дед приходил в себя, внуку  после нескольких неудачных попыток удалось закинуть удочку и зацепить крючком за ткань парашюта. Он стал тянуть его к себе. Ткань подалась, хотя и не охотно, стала тянуться за леской. Пришедший в себя лесник помог внуку тянуть парашют. Вместе с парашютом они вытащили уже вконец окоченевшего летчика. Рыбаки, забыв о рыбалке, потащили мокрого Маризова в лесную сторожку. Дед тут же помог ему раздеться, налил целый стакан самогона и отправил на еще не успевшую остыть печку. После всех волнений и крепкого напитка, наш герой тут же уснул. И так он проспал почти до вечера. К этому времени дед с внуком успели наловить рыбы, приготовили знатную уху и нажарили карасей. Едва очнувшемуся ото сна Маризову налили еще стакан самогона, который он тут же влил в себя со словами: «Спасибо за спасение!». Они хорошо поели, при этом не забывая опустошать стаканы с самогоном. После этих возлияний Маризов снова отключился, и так проспал до утра. Это уже пошли вторые сутки после его катапультирования. Утром дед предложил гостю опохмелиться. И снова понеслась… И только на следующее утро, это шли уже третьи сутки после его исчезновения, Маризов подумал о том, что нужно сообщить командованию о случившемся. И тут только он обнаружил телефон в сторожек лесника. Этот телефон был подключен к сельсовету небольшой деревни Туртапка, которая относилась к Выксунскому району Горьковской области. Прямую связь Выксы с Кулебаками, через которую шла телефонная связь с гарнизоном Севаслейка, не имела. Связаться можно было только через Горький. Для того, чтобы связаться со своим домом, Маризову потребовалось больше часа. Качество связи было соответствующее. Телефон взяла жена Маризова. Муж что-то ей начал объяснять невразумительное, и она бросила трубку со словами: «Как вы можете меня разыгрывать, у меня  муж погиб!». Услышав это, Маризов окончательно пришел в себя, сразу протрезвев. Тогда он позвонил на КП. Дежурный телефонист что-то промычал и тут же отключился. Не разобрал его слова и дежурный по части. Тогда он позвонил другу, и только тот, наконец понял, что Маризов живой. И завертелась карусель. Через несколько часов привезли на газике нашего героя в гарнизон. И что же он увидел? Возле его дома стоял гроб с его портретом, и стояли уже готовые венки. К концу дня ожидалось, что успеют извлечь самолет и тело летчика. Похороны были назначены на следующий день.

После этих событий его  с летной работы  списали, и он стал штурманом наведения на КП.

 
 Глава 129  Татьяна

В средних классах Светлана была вполне самостоятельным ребенком. Практически она не доставляла  никаких хлопот родителям. Училась она вполне самостоятельно, в школьный дневник можно было не заглядывать – там были только одни пятерки. Пятерки были и по музыке в музыкальной школе. Эти обстоятельства и позволили Вадиму и Антонине задуматься о втором ребенке.

Как-то в воскресенье, отдыхая и валяясь поверх одеяла на кровати, Антонина, выложив ноги на висящий рядом с кроватью ковер, вдруг сказала: «А не плохо было с колясочкой по городку погулять. Светлана подросла, можно подумать и о сыне». Так и порешили. Весной 1976 года Антонина забеременела. Родители ждали сына. В отличие от первой беременности, в первые месяцы была сильная интоксикация. Бедную женщину постоянно тошнило, аппетит пропал совсем. Супруги считали, что это подтверждает, что, действительно, у них будет мальчик. Да и ребенок в утробе матери вел себя по-другому. Если Светлана «плавала», как настоящая рыбка,  а этот ребенок вел себе беспокойно. Разница в характерах отличалась уже с тех пор.

Последние месяцы Антонина ходила хорошо. Единственное неудобство доставлял тяжелеющий с каждым днем живот. Остальное ее не беспокоило, чувствовала она себя прекрасно. Уроки первой беременности были учтены, шел постоянный контроль за набором веса. В декрет ушла за 3 месяца до родов и стала готовить приданное для будущего ребенка.

Если с  комплектами для новорожденного и прочими мелочами было в те времена не так уж плохо, то купить хорошую импортную детскую коляску было настоящей проблемой.

В один из осенних дней Вадим взял на службе отгул, и ранним утром супруги отправились в Москву за коляской.

Около ГУМа таксисты предлагали желающим за 10 рублей отвезти к магазину, где сегодня наверняка будут продавать импортные коляски. Другого ничего не оставалось, и им пришлось воспользоваться услугами таксиста. Через четверть часа они уже были около магазина «Смена» на Ленинградском проспекте. Там стояла уже огромная очередь, а товар только привезли и начали выгружать. Заняли очередь и стали ждать. К продаже приступили часов в 12. Очередь двигалась очень медленно. Покупатели долго копались, выбирая товар. Подошел обеденный перерыв в магазине, а их очередь была еще далеко. После перерыва часть покупателей ушло, их не устраивало то, что осталось. Немножко продвинулись вперед. Антонине трудно было выстоять на ногах весь день, приходилось искать место, где можно было бы посидеть: на подоконниках, на батареях. За окнами начинало темнеть, заканчивался короткий осенний день, а очередь их все еще не подходила. Только к семи вечера они подошли к прилавку. Остался очень ограниченный выбор расцветок. Им еще раньше приглянулась коляска желтовато-табачного цвета. В  этой серии она оказалась последней, но она была разукомплектована: не хватало кнопок для крепления обшивки к каркасу. Антонина очень расстроилась, но Вадим ее успокоил, сказав, что в ТЭЧ изготовить такие кнопки совсем не проблема. Решили-таки взять эту бракованную, но зато нужного цвета. Так возвращались они домой с коляской, день был потрачен не зря. По дороге они еще прихватили горшки для цветов «кактусятники», как они их называли, которые теперь так удобно ехали на новенькой коляске.

По расчетам врача-гинеколога, наблюдавшего за Антониной, роды должны были состояться в средине декабря. Но вот уже прошло 15 декабря, а событие это все еще не наступило.

Накануне в субботу 18 декабря супруги были в гостях у Соломатиных. Они там даже танцевали медленные танцы. Усталые, но довольные поздним вечером они возвратились домой. В воскресенье утром Антонина затеяла стирку. Она что-то решила прокипятить в баке. На газовую плиту был установлен двухведерный бак, и хозяйка приступила к вывариванию белья. Вадим был дома и сидел у телевизора. В этот день страна шумно отмечала 70-тилетие Леонида Ильича Брежнева. По телевизору шла праздничная программа.

Несмотря на то, что Вадим запрещал Антонине поднимать что-либо тяжелое, она часто забывала об этом. Так и на этот раз, закончив кипячение, она не стала звать Вадима, а сама решила снять бак с водой с плиты. В тот момент, когда она подняла бак, вдруг почувствовала резкие боли внутри. Она поняла, что это начались предродовые схватки. Боль появлялась, усиливалась, а затем на некоторое время отпускала. Супруга попросила Вадима засечь время между схватками. Если это время начнет сокращаться,   значит, пора вызывать «скорую». Около шести вечера время между схватками стало сокращаться, и тогда Вадим  позвонил по «03». Через 13 минут машина уже стояла у подъезда. Осторожно спустили роженицу с пятого этажа, и машина помчалась к роддому. Воды отошли уже по дороге. В приемном отделении ее осмотрела медсестра и скомандовала: «Быстро в душ и на стол!» Шейка матки была уже раскрыта, роды уже начались.

Вадиму вручили вещи роженицы и отправили домой. Добрался он домой часам к 7. Его возвращения ждала взволнованная и немного напуганная Светлана. Встретила его немым вопросом: «Ну, как?» Отец успокоил ее, сказав, что все в порядке, что этот процесс не такой уж скорый, что нужно ждать. Каждые 10 минут дочка подходила к отцу и просила позвонить, узнать как там дела. Но он все откладывал. В начале девятого, он все-таки сдался, и позвонил в роддом. Ответили ему тут же: «Поздравляем, у вас дочка, 3700, мать и дочка здоровы».

Ни с чем не сравнимая волна радости захлестнула отца. Позже, вспоминая это мгновение, он даже не мог вспомнить, поблагодарил ли он медсестру за это радостное сообщение или нет. Светлана прыгала от радости и хлопала в ладоши.

Тут же Вадим стал звонить друзьям и сообщать свою радостную весть. Он едва успел позвонить двум-трем, как начали звонить и поздравлять другие. Приятная новость распространялась очень быстро. Инженеры полка, да и не только инженеры, жили в полку одной дружной семьей. Радости и горе каждого были общими для всех.

На следующий день вместе со старшей дочкой отец отправился в роддом. Там был карантин, и к роженицам никого не пускали, только принимали передачи. Пришлось прыгать под окнами роддома, чтобы обратить на себя внимание. Наконец, их заметили, и в окне третьего этажа появилась Антонина. Разговаривали знаками. Кое-как поняли друг друга.  Из разговора поняли, что у них там все хорошо. Девочка похожа на отца. Хорошенькая. Антонина скучает, скорее хочет домой.

Было холодно, дул сильный холодный ветер. Пока общались, они здорово промерзли. На следующий день Светлана зачихала, появился насморк. Простыла девочка. Они очень переживали. Через несколько дней нужно было забирать из роддома Антонину с малышкой, а они дома развели такую инфекцию. Пришлось срочно шить марлевые повязки на лицо, чтобы предохранить младенца от инфекции.

Родители ждали сына, даже имя ему было заготовлено – Руслан. Но на всякий случай родители готовили имя и для девочки – Татьяна. Никаких других вариантов в голову не приходило. В то время это имя было довольно редким, и оно им нравилось. Они тогда не знали, что именно так думали многие молодые родители. Когда Татьяна выросла, у нее оказалось очень много тезок. В классе было несколько Татьян, и даже в институте в общежитии она жила с девочкой по имени Татьяна. Их даже так и различали Татьяна-беленькая и Татьяна-черненькая.

Из роддома Вадим забрал своих девочек на пятый день. Туда заранее был доставлен комплект для новорожденного. Отправились они туда вместе со Светланой на машине Кукушкина - коллеги Вадима. Зеленый «Москвич» доставил их к роддому в 11 утра. Все было сделано, как положено: медсестрам конфеты и шампанское, супруге – цветы.

Счастливый отец с драгоценным свертком садится в машину впереди. Позади устроились мать со старшей дочкой. На улице холодно. Личико ребенка закрыто уголком одеяла. Но в машине тепло. Уголок сдвинулся, и Вадим увидел устремленный глазок дочери, как ему тогда показалось, с некоторой хитрецой рассматривавшей его. Мол, маму я уже видела, а какой у меня папка? Но, очевидно, осталась довольна, и вскоре уснула.

На свежем воздухе  уснула хорошо и не проснулась даже тогда, когда дома освободили ее от одеяла и положили в заранее приготовленную кроватку с накрахмаленными простынкой и наволочкой.

Оставшиеся несколько дней до нового года пробежали незаметно. За это время родители успели  сделать, так называемые, «крестины». Поздравить родителей с новорожденной пришли буквально все друзья. Большая комната едва поместила 18 человек. Пили, закусывали, поздравляли родителей, желали новорожденной счастья, здоровья, расти большой и талантливой. А малышка спокойно спала в соседней комнате и ничего не слышала. Подходили к ней на цыпочках, разглядывали, чмокали губами и откровенно любовались.

Все остальные дни шли строго по графику: кормление по часам, сон, вечернее купание. Купаться она любила с детства. Она просто блаженствовала, когда ее опускали в ванночку с теплой водой, и губкой поливали ее тельце.

Как обычно, на новый год ставили елку. В маленькой комнате елка сверкала десятками разноцветных мигающих огней, которые отражались в зеркальных игрушках и блестящих гирляндах. Когда коляску с малышкой ввезли в комнату, где стояла елка, внимание ребенка привлекли огоньки на елке. Она с интересом стала их разглядывать. И такое у  нее было личико, словно она все прекрасно понимала. Каких-то одиннадцать дней от роду, а уже с таким интересом реагирует на окружающее.

Светлана сразу же полюбила свою маленькую сестренку. С большим удовольствием она все свободное время от уроков и музыки посвящала ей. Ей нравилось ее пеленать, гулять с ней, катая коляску по городку.

Развивалась Татьяна вполне нормально, даже с некоторым опережением. Уже с детства она была торопышкой. Словно чувствуя, что она родилась поздним ребенком (матери исполнилось 35, а отцу 38), торопилась все успеть в жизни. Все у нее было рано: рано: подняла головку, рано появился первый зубик, рано села, рано стала подниматься на ножки.

В письме к матери в апреле 1977 года Вадим писал:  «Тата, или, как мы ее зовем Тяпа, развивается хорошо. От груди отказалась окончательно. Кормим ее смесями. От этого ей ничуть не хуже. На четвертом месяце начали прикармливать специально приготовленными овощными пюре «Бебимикс», яблочным пюре из свежих яблок. Кроме того, в детской кухне берем для нее кефир и творожок. Ест все с удовольствием. Резвый, подвижный ребенок. Пытается уже садиться сама. Хорошо сидит, когда ее поддерживаешь, но помня о том, что это девочка, мы не торопимся ее садить. Ножки крепкие, стоит  твердо, упруго. С утра «поет», когда в хорошем настроении, издает средний звук между «а-а», «и-и» и писком. Можно уже с ней  разговаривать. Хорошо нас узнает, чужых побаивается. Но вообще, к сожалению, нервная система у нее мамина. Света в меня, а Тата – в маму. Разделили детей».

Как только научилась подниматься на ножки и топать в своей кроватке, держась за поручни, усадить или уложить ее не было никакой возможности. Теперь она тащила к себе в кроватку все, до чего только могла дотянуться.  Так получилось и на этот раз, в результате чего получила первую свою травму. Виноват в этом, конечно, был отец. Еще задолго до ее рождения рядом с тем местом, где теперь стояла кроватка Тани, он повесил ночник в виде старинного фонарика. До розетки было далеко, а подходящего провода под руками не оказалось, вот он и удлинил его телефонным проводом. Лампочка в фонарике была слабенькой, никто провод не трогал, и служил себе спокойно фонарик несколько лет. Когда поставили кроватку, фонарик помогал родителям вставать по ночам к ребенку. А вот теперь ребенок дотянулся до провода.

Случилось это 30 августа. В то время Вадим был в командировке в Севаслейке. Взлетно-посадочную полосу аэродрома  в Клину ремонтировали, и весь полк был перебазирован на другой аэродром. Там они «торчали» все лето. Раз в две недели на субботу и воскресенье привозили домой повидать семьи. За две недели ребенок успевал забыть отца. И так обидно было, когда отец появлялся  в доме, спешил к ребенку, а тот его пугался, словно чужого. 


  Глава 130  Несчастья все сразу

  В  тот день в инженерном отделе, где сидел Вадим, раздался звонок. Он взял трубку. В шорохе помех он услышал далекий голос жены. Она разыскивала его. Сразу понял, что что-то случилось. Антонина звонила ему очень редко, а тут еще в рабочее время… Она сообщила ему, что Татьяна вытащила провод из ночника, намотала его себе на шею. Концы провода замкнулись и он начал гореть. Ребенок получил ожоги. Сердце у Вадима упало. Нужно было срочно добираться домой. На работе его отпустили, но ни самолета ни вертолета в Клин, или  в район Москвы сегодня не планировалось. Оставался единственный путь – поездом. Но он вспомнил, что сегодня 30 августа. Из Навашино уехать в обычные дни очень не  просто, а в конце августа – совершенно невозможно. Но делать что-то нужно было. Решил действовать нахально. Билетов, конечно, не было. Пришлось уговаривать проводников. Но они не шли на это ни в какую. Удалось как-то проскользнуть в купейный вагон. Одно купе было приоткрыто. Там были заняты все 4 места. Люди спокойно спали. Заметив проводника, Вадим нырнул в купе и пристроился скраюшку в ногах у какой-то спящей женщины. Дверь купе прикрыл. Так полночи он и провел «зайцем» в этом купе. Проводник так и не узнал об этом. Ранним утром поезд пришел в Москву. Вадим вышел из другого вагона. Уже в первой половине дня он был дома. Домочадцы рассказали ему, как все произошло. Первой услышала плачь Танюшки Светлана. Она вошла в комнату и увидела такую картину. Ребенок сидит в кроватке, опутанный проводом. Провод искрит и горит. Светлана закричала. Вбежала мать. Действовала она инстинктивно, поддаваясь импульсу, но в то же время, абсолютно правильно. Она дернула провод, вырвав  вилку с проводом из розетки. Провод перестал гореть. Единственно, что она сделала неправильно, это то, что она стала резко срывать провод с тела ребенка. При  этом оплавленная изоляция прилипла к шее ребенка. Ребенок получил травму в виде ожогов. Потом мать вызвала врача, и тот смазал чем-то воспаленную и красную полосу через всю шею. Соседка Лариса Астафьева принесла чудодейственную облепиховую мазь от ожогов в виде аэрозоли. Услышав это, Вадим задним числом переживал  эти события. Конечно, досталось ему от жены. Но больше, чем он сам себя казнил за это, наказать его уже было трудно. Мазь действовала точно чудотворно. Уже буквально через несколько дней ожог зажил. Но полоска от того ожога осталась на всю жизнь.

Но беда, как всегда, не ходит одна. Не успел Вадим опомниться от этого происшествия, как раздался звонок. Звонила Вера, квартирантка матери в Купянске. Сообщила, что мать находится в тяжелейшем состоянии. Нужно срочно ехать, так как может уже и не застать ее в живых. А как ехать, когда его и домой только отпустили? Начальство все в Севаслейке, документы там. А терять времени нельзя. С большим трудом дозвонился до старшего инженера Соломатина. Тот вошел в его положение и дал команду капитану Свирскому, начальнику строевого отделения, который со своим отделением оставался в Клину, выписать отпускной билет Вадиму. Вечером 1-го сентября Вадим выехал в Купянск. Выехал через Харьков, чтобы пораньше добраться домой. Из Харьков на автобусе приехал в Клин. Из города позвонил Вере узнать, где находится больница, в которой была мать. Вера сказала, что ехать туда не нужно, что Нонна Ивановна умерла, и тело ее привезут в морг в Клину.
 тело ее привезут в Купянск.
И вот он сидит один в родительском доме, в комнате, где последнее время жила мать, и тяжелые мысли одолевают его. Сюда, в эту квартиру он приехал в январе 1954 года учеником 9-го класса. Жили они тогда с отцом до весны. Весной приехала мать. В этой квартире он закончил школу, отсюда ушел в училище. Сюда он каждый год приезжал в отпуск к родителям вначале сам, а затем уже с женой, потом и с дочкой. Здесь всегда ему были рады, встречали радушно и готовы были на все, чтобы только ему и его семье было хорошо и удобно. А теперь его  уже никто не встречает. Вначале ушел отец. Это было в 1970 году в октябре. Именно в том году в отпуск он не приехал домой. В мае месяце ему дали отпуск и он вместе с Антониной и Светланой по путевке одтыхали в Евпатории. Хотя у них оставалась неделя отпуска, заезжать в Купянск они не стали, о чем он потом жалел практически всю жизнь.
 
Нельзя сказать, что родители Вадима жили очень дружно. Каждый из них таил недовольство друг другом. У каждого из них были претензии друг к другу. Отцу, конечно, было нелегко с крутым характером матери. Мать его постоянно корила за нередкие выпивки, постоянно была недовольна им. Часто говорила Вадиму: “Мне было бы легче жить одной.” Но как она потом жалела и говорила уже совсем другое: “Я бы все отдала, лишь бы Аркадий был живой”. Прожили они вместе 35 лет.

Вадим вернулся в родной дом, куда уже больше не придет  мать. Вадим теперь остался сиротой. Конечно,  остаться сиротой в 39 лет, это не то, что остаться в детстве. Но все равно, сколько бы тебе не было лет, потеря родителей всегда тяжела.  И самое главное потому, что больше НИКОГДА не услышишь их голоса, не сможешь их ни о чем спросить, не услышишь их совета. Пусть ты не всегда нуждаешься в них физически, но они ВСЕГДА нужны тебе морально.

Как же мать жила эти последние 7 лет без отца? Сказать об этом трудно.  Она всячески скрывала свою болезнь. А болела она диабетом. Это у нее было наследственное от ее отца Ивана Ивановича. У него тоже был диабет, но в более легкой форме. А болезнь у нее все прогрессировала. Она уже не могла обходиться без уколов инсулина, и после укола ей необходимо было поесть. Это, естественно, создавало сложности в ее жизни. И самое главное, болезнь подтачивала ее организм: слабели ноги, ухудшалось зрение, усиливалась глухота. Первые два года она еще продолжала работать, это как-то ее поддерживало морально. Потом ушла на пенсию ... и осталась совсем одна. За столько лет работы и работы на двух, а иногда и на трех ставках ей начислили пенсию 66 рублей! Что можно было купить на эти деньги? Но она никогда не жаловалась, и мало того,  умудрялась сыну и невестке к их приезду в отпуск делать какие-то подарки. Иногда даже очень дорогие. Например, в один из их приездов она дала деньги на приобретение обручальных колец. Антонина и Вадим в Москве купили себе золотые кольца весом 9,5 и 10,5 граммов. Тогда были в моде широкие тяжелые кольца.

Где она брала деньги? Когда денег не хватало, она продавала книги. В их доме была огромная, по тем меркам, библиотека - около 5000 книг. Книги собирались десятилетиями. По наследству от Ивана Ивановича остался ряд очень редких изданий еще девятнадцатого века. Академические издания Пушкина, Лермонтова и Жуковского были жемчужиной книжной коллекции семьи. Нонна Ивановна всю жизнь собирала хорошие книги. Нужно отметить, что в то время достать хорошую книгу было очень трудно. Благодаря ее знакомствам с продавщицами книжных магазинов это ей удавалось. В свое время в 1941 году в киевской квартире пропала большая библиотека, когда она с маленьким Вадимом вынуждена была покинуть Киев.

И сейчас, когда она осталась в квартире одна, она не знала что делать с этими книгами. Не раз предлагала Вадиму забрать всю библиотеку, или хотя бы ее часть, но он отказывался. Отказывался он не потому, что не любил книги, а потому, что ему просто некуда было их забрать. Его  семья постоянно жила в таких тесных армейских квартирах, в которых  найти место, чтобы поставить детскую кроватку было уже проблемой. А где-то разместить несколько тысяч книг - вообще неразрешимая проблема. Хранить же их в сараях или подвалах  он не мог себе позволить. Вот поэтому мать считала, что книги, которые она собирала, для Вадима не имеют большой ценности, и продавала  знакомым.

Летом 1974 года мать перенесла инсульт. После него ей стало хуже, стала плохо слушаться правая рука. Даже почерк изменился. Ей стало сложно обслуживать себя. Тогда осенью Вадим решил забрать ее к себе. Это решение им далось очень нелегко. Антонина и Вадим понимали, что они просто обязаны забрать мать к себе, хотя знали, что их жизнь от этого очень усложнится. Жить в маленькой двухкомнатной квартире с дочкой-школьницей и больной матерью будет ох как нелегко. Мать понимала, что своим присутствием в их квартире она доставляет семье Вадима большие неудобства и еще, что она будет оторвана от привычной обстановки, людей, с которыми она прожила последние два десятка лет. Но делать было нечего, надеяться, что в будущем ей станет лучше, не приходилось. Ее здоровье с каждым годом ухудшалось. Скоро она даже не сможет вставать с постели, и ей некому будет  даже стакан воды подать.

Вадим поехал за ней в конце октября. Квартиру решили пока просто закрыть, поручив соседям приглядывать за ней. Взяли с собой только самое необходимое на первое время, рассчитывая, что потом Вадим съездит и заберет  все остальное. Дорогу в поезде Нонна Ивановна перенесла неплохо, но самыми трудными участками  пути были дорога от вагона на Павелецком вокзале до такси, и от такси до вагона электрички, идущей до Клина. Старая женщина передвигалась с большим трудом,  ноги болели и быстро уставали. Чтобы сократить второй участок пути, Вадим погнал такси до Останкино: там от машины до вагона самый короткий путь. Обессилившую от боли и усталости мать он буквально на руках втащил в вагон электрички. От электрички до дома тоже ехали на такси. Подняться на пятый этаж для гостьи было также тяжелым испытанием. И, наконец, она уже оказалась дома. Невестка и внучка встретили ее ласково и приветливо. Был чудесный вечер с шампанским, с шутками и разговорами до полуночи. Прекрасное настроение матери улетучилось, как только стали укладываться спать. Комнату Светланы уступили Нонне Ивановне. Светлану разместили на раскладушке в комнате родителей рядом с их кроватью. Прохода практически не оставалось.

И началась их совместная жизнь, хотя по правде сказать, жизнью-то и назвать было бы трудно, скорее существование. Ночью мать часто вставала в туалет, быстро шлепая тапками по коридору, у нее было недержание. Ночами спала она плохо, а днем валилась и засыпала. Это создавало определенные трудности в жизни семьи. Приходилось ходить на цыпочках, чтобы не будить ее, Светлане пришлось делать уроки на кухне, которая была настолько маленькой, что практически там не могли находиться два человека. А нужно было готовить еду для всей семьи. Мать чувствовала, какие она неудобства создала, поэтому очень переживала. Она понимала, что своим присутствием она лишила Светлану ее комнаты. И вскоре она запросилась обратно  в Купянск. Вадим вначале и слышать не хотел об этом, но приходя с работы домой, он заставал своих женщин в плохом настроении. Обе жаловались на неудобства и недовольство друг другом.  Потом под давлением обстоятельств Вадим вынужден был согласиться отвезти обратно мать в Купянск. С каким тяжелым сердцем он это делал! Он прекрасно понимал, что лишает мать всякой заботы, а если просто говорить напрямик, считай, выгоняет ее из дому, путь даже с ее согласия.

  Сумрачным днем поздней осени они ехали в поезде Москва-Донецк в купейном вагоне одни в купе. Всю дорогу они практически молчали, каждый думал о своем, каждый переживал это событие по-своему.

Вадим оставил больную и почти беспомощною мать в родном доме, и с болью в сердце вернулся в Клин. Писал ей письма часто, спрашивал о здоровье, старался подбодрить, но все равно, при мыслях о матери на душе всегда становилось скверно, чувство вины не покидало его.

Вскоре мать нашла хоть какой-то вход. Она пустила в свою квартиру квартирантов - бездетную семью Веру и Алексея с условием, что они будут ей помогать по хозяйству и,  по возможности, ухаживать за ней. С жильем на территории сахарного завода было очень трудно. Новое жилье не строилось совсем, а вновь прибывшим работникам жить было негде, поэтому квартиранты были очень рады такой возможности приобрести крышу над головой, практически со всей мебелью. А Нонну Ивановну это тоже устраивало. Теперь две хозяйки разделили обязанности по дому, Вера ходила по магазинам, добывала продукты, а Нонна Ивановна готовила. Вера убирала во всей квартире. Алексей работал на мясокомбинате, и проблем с мясными продуктами у них не было.

Когда мать написала Вадиму об этом, его вначале это встревожило, как в родном доме появились чужые люди. Потом выселить их не будет никакой возможности, так как квартира принадлежит заводу, а Вера работала на этом заводе. Но потом, подумав, он немного успокоился. Теперь за матерью, какой-никакой, уход все-таки был. Не только стакан воды подать, но и накормить ее будет кому, сходить за лекарствами, сходить на почту и т.д. Короче, он свою заботу о матери переложил на чужих людей, тем самым в какой-то степени успокоив свою совесть.

Так продолжалось несколько лет. И вот теперь вернулся Вадим в родную квартиру, где уже не было матери. Вера рассказала ему, что матери две недели назад стало заметно хуже, ее пришлось положить в больницу. И как на грех, в ее «родной» больнице шел ремонт. Пришлось отвезти ее в сельскую больницу в деревню Лебединку в 18 километрах от Купянска. Кто там ухаживал за ней, и как с ней там обращались? Два дня назад позвонили Вере и сказали, что Нонне Ивановне стало значительно хуже, она в коме. Тогда Вера и позвонила Вадиму. Вадим уже живой мать так и не застал. Умерла мать 2 сентября 1977 года, почти на 7 лет пережив отца.
    Могила Нонны Ивановны в Купянске
В тот день, когда Вадим узнал о смерти матери, он позвонил Антонине в Клин. На следующий день она вместе с маленькой Татьяной приехала в Купянск. И первые ее слова, обращенные к Вадиму были: «Не переживай, ты не сирота, у тебя есть мы».

Организовать похороны помогла больница, где долгое время работала Нонна Ивановна. Тело ее из сельской больницы перевезли в морг районной больницы. Хоронили ее оттуда. Был жаркий день начала осени, столбик термометра подползал к 30 градусам. Вадим с женой и дочкой стояли рядом в каком-то остолбенении, когда тело матери вынесли и положили в гроб. Работники больницы очень опасались, что в такую жаркую погоду при не очень низкой температуре в морге тело долго не выдержит. Но все обошлось. Вадим смотрел на родное лицо матери, и странно, никаких чувств при этом он не испытывал. В нем что-то замкнулось, он ничего не чувствовал: ни горя, ни сожаления, ни горечи утрат. Какое-то почти ледяное спокойствие. Возможно, его нервная система просто  так защищалась. Как они добрались до кладбища, в памяти Вадима не сохранилось. Осталось только воспоминание, как они стояли на кладбище у гроба, прощаясь с матерью. Татьянка была на руках у Антонины, она не плакала, а как-то внимательными глазенками смотрела на все происходящее, словно понимая важность этого момента. Гроб закрыли, забили крышку и опустили в могилу. Брошены горсти земли, могилу закопали, поставили табличку. На следующий год Вадим организовал установку памятника с фотографией Нонны Ивановны.

Осиротевшая семья вернулась в родную квартиру, которая теперь уже принадлежала Вере. Она теперь тоже осталась одна. Пару лет назад Алексей погиб, упав с вагона на торчащий железный штырь. Новая хозяйка квартиры предложила забрать из квартиры все, что они захотят. В основном, этим занялась Антонина. В первую очередь Вадима интересовали книги. Он отобрал из них самое ценное. Все равно, не было никакой возможности забрать их все. Антонина занималась вещами, кое-что подарила соседкам, кое-что взяла на память. Пытались продать часть мебели, но за нее давали такие смешные  цены, что и связываться не было никакого смысла. Оставшееся время Вадим занимался беготней по учреждениям, оформляя документы в ЗАГСе, в пенсионном отделе. Собранные вещи и книги они упаковали в ящики и отправили малой скоростью в Клин, а сами, попрощавшись навсегда с родным домом, вернулись к себе в свою квартиру.

Как ни странно, Вадим в то время не чувствовал всю тяжесть утраты, скорее у него наступило какое-то облегчение. Отпало постоянное чувство тревоги и душевной боли за состояние матери, постоянное чувство вины, угрызения совести, не покидавшее его с тех пор, когда он вернул ее обратно в Купянск. Это состояние длилось несколько лет. Затем это чувство сменилось светлой грустью об ушедшем навсегда родном человеке.

Когда-то, еще в детстве мама читала Вадиму стихотворение Веры Инбер «Ночь идет на мягких лапах». С тех пор запомнилось ему из всего стихотворения два четверостишья:

«Заглянул в родную гавань и уплыл опять.
Мальчик создан, чтобы плавать, мама — чтобы ждать.
Вновь пройдет годов немало... Голова в снегу;
Сердце скажет: «Я устало, больше не могу».

Успокоится навеки, и уже тогда
Весть помчится через реки, через города.
И, бледнея, как бумага, смутный, как печать,
Мальчик будет горько плакать, мама — будет спать».

Эти слова стихотворения так врезались ему в память, что даже спустя много-много лет, сам став уже седым стариком, каждый раз, вспоминая эти строки, вытирает навернувшиеся на глаза слезы.


                Глава 131 Мельников.


Жилищное строительство в городке велось вяло. Один раз в два-три года строился новый дом. Очереди на получение жилья были огромными. В  основном, жилой фонд в гарнизоне был старый. Большинство зданий были еще довоенной постройки. Некоторые дома, частично разрушенные во время войны, были восстановлены, и, несмотря на то, что с войны прошло уже немало лет, их стены носили следы еще былых разрушений. Благоустройством городка никто не занимался, потому что не было настоящего хозяина. В гарнизоне размещалось несколько частей: авиационный учебный истребительный полк, авиационный транспортный полк, авиационно-техническая база первого разряда, батальон связи, летающая лаборатория и строительный батальон.

Если истребительный полк, база и связь входили в подчинение Севаслейского Центра, то транспортный полк и летающая лаборатория подчинялись непосредственно штабу Авиации ПВО.

По традиции начальником гарнизона назначался командир истребительного полка. Если указания начальника гарнизона, касающиеся порядка в городке, база и связь выполняли формально, без всякого усердия, то транспортный полк буквально игнорировал эти указания. Начальника гарнизона полковника Поташова это особенно не волновало, он занимался своим полком. К концу 1972 года в полку сменилось командование.  Прежний командир полка полковник Поташев ушел на пенсию. Вместо него прислали полковника Мельникова, который прежде командовал истребительным полком в Кюрдамире. По своему характеру он резко отличался от своего предшественника.   У него был крепкий, волевой характер и неистребимое желание летать.  О нем говорили, что он готов летать в любую погоду и на чем угодно, хоть на метле. Этим своим желанием  он вскоре заразил всех летчиков полка. Если при Поташеве летали очень осторожно, рисковать  он не любил, то теперь при Мельникове летали даже тогда, когда летать было нельзя. К тому же, он был настоящий хозяин.  Поташев числился формально хозяином гарнизона, реально всеми делами аэродрома и городка занимался командир базы полковник Каминский. Старый хозяйственник, сменивший за свою службу уже не одного начальника гарнизона,  он в руках имел все средства, чтобы вершить все дела в хозяйстве гарнизона.  Он привык к тому, что почти 16 лет он был полным хозяином всего того, что не могло подниматься в воздух. Полушутя-полусерьезно он раньше говорил Поташову, указывая на водонапорную башню: “Вот ведишь, все то, что выше - это твое, а все, что ниже - это мое”.

Поташев особенно не возражал, лишь бы база обеспечивала полеты всем необходимым. А Каминский чувствовал себя в гарнизоне, как рыба в воде. Уверенность ему придавало то, что у него было много покровителей в штабе Авиации ПВО, небезвозмездно оказывающие ему это покровительство. Они “паслись” у Каминского, получая спирт, бензин, продукты, летное обмундирование и прочее. Потошев особенно не возражал, каждый из них делал свое дело.   Но с Мельниковым этот номер ему не прошел.  Новый командир привык быть полным хозяином в своем гарнизоне, и никак не мог терпеть какие-то претензии на его власть. С первых же дней между двумя полковниками установились сложные взаимоотношения.   

    Но Мельников не был бы Мельниковым, если бы не добился своего. Как-то в присутствии одного из заместителей Начальника Центра он вызвал к себе “на ковер” полковника Каминского и поставил его на свое  место. Внутреннему возмущению обиженного полковника не было предела. Буквально в первый же месяц своего командования новый начальник гарнизона  взялся за наведение порядка в городке.  За последние годы жилой массив оброс гаражами, сараями, сарайчиками, пристройками и всем, что могла себе  позволить фантазия жителей, когда их действия никем не контролировались.  У гаражей и сараев  высились целые свалки строительного мусора, заржавелые останки разбитых автомобилей, горы гниющих прошлогодних овощей, неиспользованных за зиму, тряпок, коробок и пр.  Это положение нужно было исправлять. И новый начальник гарнизона рьяно взялся за это дело. День его начинался с раннего  утра. Чаще всего  он пешком обходил городок, замечая все неполадки, и уже к началу рабочего дня ему было о чем говорить на совещании командиров частей гарнизона.  За это жители городка в шутку говорили: «Мороз-воевода обходит владенья свои». Внимательно изучив обстановку, Мельников принял решение. На совещании командиров частей, а затем на построении всего полка, приказал снести все гаражи и сараи, которые находились в жилой зоне. Для гаражей и сараев он выделил участок земли на окраине городка вдоль дороги, ведущей к лесу.  Гаражи предложил он строить в одну линию, строго определенного размера, а напротив них через дорогу сараи, тоже однотипные, чтобы все было по-военному, строго и однообразно.
                Какую бурю негодования это решение командира вызвало у жителей городка, особенно тех, кто не относился к истребительному полку.  Если для офицеров и прапорщиков истребительного полка Мельников был прямым начальником, им деваться было некуда, то их собратья из соседних частей поначалу пытались просто игнорировать эти указания. И кроме того, в городке жило много пенсионеров, которые уже не имели никакого отношения к воинским частям, и приказ начальника гарнизона касался их постольку поскольку.  Но вскоре все поняли, что рано или поздно сделать это придется, так как все равно их не оставят в покое.
               
И началось    массовое строительство… Теперь все свободное время, даже в ущерб своему отдыху перед полетами, офицеры и прапорщики проводили на строительстве гаражей и сараев. В городок то и дело въезжали машины то с кирпичом, то с досками, то с бетонными плитами. Стройматериал в большинстве случаев был просто «левый».  Покупали его по дешевке  за «султыгу». Султыгой называли 30% водно-спиртовую смесь, применяемую для охлаждения колес истребителей.  Это доступное «добро» было у офицеров и прапорщиков истребительного полка, транспортный полк располагал чистым спиртом, который ценился выше. Те и другие таскали с аэродрома целыми  канистрами. За пару бутылок «султыги» можно было приобрести полмашины  кирпича. Как правило, официально выписывали  2-3 сотни «половняка», т.е. битого или отбракованного кирпича. Но во время погрузки в машину за бутылку дармовой выпивки наваливали еще пару сотен вполне кондиционных кирпичей. Вторая бутылка шла при выезде из КПП. Таким же образом доставали цемент, доски и плиты.

Когда же ряды гаражей и сараев на старых местах заметно поредели, за ними потянулись и наиболее устойчивые противники нововведения. Но были и упрямые, которые не хотели переезжать. Тогда Мельников предупредил, что прикажет солдатам снять крыши, а остальное сделают соседи.  Надо отметить, что мародерство широко практиковалось. Если сосед не мог себе позволить залезть в закрытый соседний гараж или сарай, то стоило его только открыть  и оставить,  как хозяин уже мог не досчитаться многого. Постепенно этот, по словам Мельникова, «гадючник» был снесен.  Солдаты на машины погрузили  все остатки, вывезли весь мусор, землю заровняли  и весной следующего года на этом месте посадили березки. И тогда все жители удивились: насколько   красивым и ухоженным оказался их городок.  Прошло уже много лет с той поры. Шумят высокие березы на месте, где стояли развалюхи-сараи. Между ними стоят новые красивые дома. И уже заметно постаревшие те, кто когда-то проклинал Мельникова, вспоминают его с благодарностью. И все, как один, считают, что ни до него, ни после не было такого хозяина в гарнизоне, который для него столько сделал.
      
Конечно, постоянная конфронтация между командиром базы и начальником гарнизона не могла  не перерасти в конфликт.  И случилось вот что.  В один из дней поздней осени Мельников, как всегда, утром объезжал городок, проверяя, что сделано перед приездом командующего.  Возле летной столовой на небольшой площади у памятника Ленина солдаты убирали опавшие листья. Газик остановился, и из него вышел начальник гарнизона. В это же время подъехал газик командира базы. Из него вышел полковник Каминский.  Мельников начал давать ему какие-то указания. Тот возражал, что-то доказывал. Мельников настаивал и стоял на своем.  Со словами: «Я вам приказываю», он стал садиться в газик.  Каминский в сердцах ногой врезал ему по заднице. Мельников выскочил из машины, и два полковник схватились за грудки. Папахи полетели на землю. Растерявшиеся солдаты их подняли и стояли в недоумении, не зная, что делать, чью сторону им принять.  О случившемся командующий узнал, и   в тот же день оба полковника уже стояли у него «на ковре».  Этот инцидент  стоил Мельникову отставки присвоения звания «Заслуженный летчик СССР», а Каминского отправили на пенсию, благо по возрасту он уже давно ее заслужил. Мельникова это особо не расстроило. Полк продолжать летать и летать много, и, конечно больше всех летал сам командир. И в летном деле он быстро навел порядок. Теперь летчики стали летать намного больше, уровень их подготовки поднялся. Вскоре полк стал занимать первое место по налету в Центре. И когда 29 декабря 1974 года командир узнал, что в братском севаслейском полку налет полка на 30 минут больше, чем у них, то приказал срочно подготовить на облет несколько самолетов. Дело в том, что накануне нового учебного года, и во время подведения итогов за год полеты не дают планировать, а облет самолетов для поддержании боевой готовности полка никто не запрещал проводить. Так и сделали. Облетали 2 самолета, и в результате у клинского полка стал налет на 1,5 часа больше. Первое место полку обеспечено было снова.

Командир он был строгий, резкий, но справедливый. Вызовет бывало офицера к себе в кабинет за какую-либо провинность, и как начнет “драть”,  да так, что бедняге уже кажется, что меньше, чем тюрьмой и не пахнет. И когда офицер осознает  свою вину и мысленно уже покается, командир спрашивает: “Ну, так ты понял?” Виновник кивает головой или говорит: “Так точно”. “Тогда иди!” – и отпускает даже без всякого взыскания. Человек вылетает от него, как после бани, очищенный и счастливый с твердым желанием теперь быть только отличником боевой и политической подготовки. За все время новый командир очень редко кого наказывал, но “драл” многих.

Подчиненные о нем говорили словами Лермонтова: “Полковник наш рожден был хватом, слуга царю, отец солдатам”. Но в слове “хват” они усматривали другое значение.  Большим «хватом» там была его жена. Сам же полковник иногда ходил в заштопанных брюках. Зато жена его щеголяла в самых дорогих нарядах и считала долгом каждой модной портнихи в городке бесплатно шить ей наряды.

Весною 1975 года руководство города приняло решение на 9-е мая в честь дня Победы провести праздник строевой песни. Всем частям гарнизона были разосланы приглашения на этот праздник и условия его проведения. Полковник Мельников объявил об этом на построении полка. Было решено создать роту из офицеров, прапорщиков и солдат, которая будет участвовать в этом празднике. От нее требовалось пройти строевым шагом с песней перед трибунами в центре города. Отбор участников командир производил лично не по голосам, а по внешнему виду. Он отбирал, по его словам, “гвардейцев”, т.е. высокого роста и хорошо сложенных, чтобы его рота выглядела лучше всех. В эту роту попал и Вадим. И начались тренировке. Песенную роту гоняли почти ежедневно по нескольку часов, добиваясь слаженности подразделения и четкой строевой песни. Песню выбрали несколько легкомысленную из кинофильма “Иван Васильевич меняет профессию” - “Кап-кап-кап из глаз Маруси ...”, но звучала она весело и задорно.

Командовать этой ротой поручил своему заместителю по летной подготовке подполковнику Фомину Анатолию Ивановичу. Надо сказать, что Анатолий Иванович был нескольк эксцентричным человеком и часто попадал в смешные  и куръезные ситуации, и как правило, на праздники. Как-то раз он остался за командира перед каким-то праздником. По сложившейся традиции, на все государственные праздники проводилось посторение всех частей гарнизона и прохождение торжественным маршем по центральной улице городка. Чтобы не ударить в грязь лицом во время праздника, Анатолий Иванович решил потренироваться ходить строевым шагом и громко произносить команды. Для этого лучшего времени и места он не нашел, как в воскресенье после обеда на аэродроме. Представьте себе такую картину. Воскресенье, на всем аэродроме всего несколько солдат у домика ближнего СКП и больше никого. И вдруг на рулежке появляется высокий подполковник, ходит стоевым шагом и орет: “Парад смирно! К торжественному маршу! Первая рота прямо, остальные на пра-во”. Закончилось это тем, что солдаты вызвали дежурного доктора из медсанчасти, и тот почти силой увез упирающегося подполковника домой.

Или вот еще. На какой-то праздник  пошил он себе новый парадный мундидр. Весь вечер накануне торжественного собрания офицеров  в клубе прилаживал свои ордена и медали. Сделал все, а  ... погоны забыл пришить. На собрание он опоздал, вошел в зал, когда все уже стояли и звучал Гимн Советского Союза. Он тихонько пробрался на эстраду, где находился президиум собрания и, выйдя из-за портьеры, стал рядом с командиром. В зале появвись улыбки и даже раздался смех. У всех на виду в президиуме собрания стоял подполковник со всеми орденами и медалями, но без погон. Командир скосил глаза на него и тихо шепнул: “Брысь домой, пришей погоны!” Анатолий Иванович быстро ретировался.

И на этом празднике строевой песни он тоже “отчудил”. Но об этом чуть позже. Праздник удался на славу. Казалось, весь город собрался на улице Гагарина, где возле кинотеатра “Мир” были установлены трибуны, на которых присутствовало все руководство города. Там же были все командиры частей гарнизона. Одна за другой перед трибунами проходили роты, четко чеканя шаг и исполняя строевые песни. Рота полка Вадима шла третьей. Подходя к трибуне, перешли на строевой шаг и запевала высоким красивым голосом запел: 

   «Зеленою весной под старою сосной
                Ванюша с Марусей прощается.
                Кольчугою звенит и нежно говорит:
               “Не  плачь Маруся, красавица»

          И рота дружно подхватила: 

  «Маруся молчит и слезы льет,
               Как гусли, душа ее   поет.
   Кап-кап-кап, из ясных глаз Маруси
    Падают слезы на копье..»

       Пели хорошо, дружно, задорно. Судя по реакции зрителей, песня всем понравилась. Взволнованные, гордые с чувством хорошо выполненной работы они миновали трибуну. Можно было не сомневаться, первое место им обеспечено. Теперь можно расслабиться, и рота перешла на походный шаг, продолжая движение по улице Гагарина в сторону Ленинградского шоссе. Высокий длинноногий подполковник Фомин продолжал идти впереди роты строевым шагом. Первая шеренга попыталась выдерживать дистанцию за ним, как и положено, два шага, но затем они поняли, что им за ним не угнаться и махнули рукой. По мере  движения дистанция между командиром и ротой все увеличилась. Вот она уже десять шагов, пятнадцать, двадцать ... пятьдесят.  Толпа народа, стоящая на тротуарах, начинает смеяться. По средине улицы “чешет” строевым шагом увлеченный  подполковник, а его подразделение далеко где-то сзади. Он заметил это только тогда, когда расстояние между ними увеличилось метров до ста. Тогда под смех зрителей он юркнул в толпу.

Первое место им всеже не досталось. Первое место получила рота строителей, которая шла в форме военных лет в плащ-накидках с автоматами и пела “Священная война”. Пели они хуже, но жюри посчитало, что их песня ближе к теме проводимого праздника, чем Мельников был очень огорчен.

С подчиненными офицерами отношения складывались у Мельникова ровно. Несмотря на его внешнюю строгость, его побаивались, но любили. У него не было ни любимчиков, ни явных недоброжелателей. Единственным исключением были его отношения с Кирсановым. Кирсанов был из той семерки молодых летчиков, которых отобрал в свое время Командующий Авиацией ПВО Евгений Яковлевич Савицкий. Обычно молодые летчики после окончания летного училища приходили в боевые полки, и только через год-два получали III класс, потом еще 2-3 года уходило на то, чтобы достичь  уровня II класса, и где-то уже к 30 годам получали I класс. Савицкий же поставил задачу клинскому полку: подготовить 7 летчиков, выпускников Армавирского летного училища до уровня I класса за один год. Целый год полк «пахал» на них, но задачу выполнил. Молодые летчики уже участвовали в воздушном параде 1967 года в  Москве в честь пятидесятилетия Советского государства. За этот парад они были награждены орденами Красной Звезды.

Свою летную карьеру эта семерка делала быстро. Но какой-то рок преследовал их. К моменту, когда писались эти строки, в живых оставался только один Кирсанов, но и то его летная карьера в полку окончилась печально. Остальные погибли, и, как правило, трагически.

Первым погиб красивый парень, шутник-весельчак, любимец женщин Левченко. Особенно девушки и молодые женщины просто не сводили с него глаз. Эта катастрофа запомнилась Вадиму на всю жизнь. Она было одной из первых, происшедших на его глазах, и несмотря на то, что прошло уже много лет, эту трагедию помнит он во всех подробностях.

А случилось вот что. Летний солнечный день клонился к вечеру, шли полеты во вторую смену. Первый полк (на аэродроме Севаслейка базировалось два учебных истребительных авиационных полка: 615-й и 594-й с номерами войсковых частей 22692 и 32994 соответственно; очевидно, по номерам войсковых частей 615-й считался первый, а 594-й – вторым) летал на самолетах СУ-9. В третьей зоне (зоне вылета) старший лейтенант Левченко занял свое место в кабине, включил рацию, доложил о готовности, и стал ждать разрешения на запуск. Рядом на стремянке стоял техник самолета лейтенант Букатич, готовый помочь летчику произвести запуск. Разрешения пока не давалось. Стоял чудный летний день и, казалось, ничто не предвещало беды. Молодые парни весело болтали, смеялись, Левченко рассказывал технику очередной анекдот про попа. Его рассказ прервала команда руководителя полетов на запуск. Веселье отброшено, началась серьезная работа. Запуск прошел успешно. Техник спустился вниз, убрал стремянку и по команде летчика убрал колодки из-под колес шасси. Весело махнув ему рукой, молодой летчик вырулил на полосу. По команде «Взлет разрешаю» двигатель резко набирает обороты, включается форсаж и самолет стремительно начинает разбег.

Сколько бы ты не служил в авиации, и какую бы должность не занимал, но, находясь на аэродроме, ты будешь обязательно провожать глазами каждый взлетающий и садящийся самолет. Иначе ты не авиатор. Так было и в этот раз. Вадим был на стоянке, шел ремонт радиолокационного прицела. По привычке при звуке включившегося форсажа оторвал глаза от аппаратуры и посмотрел на полосу. На его глазах самолет, набирая скорость, вдруг  начал резко уклоняться влево. Истребитель несло все быстрее и быстрее,  и он все круче и круче уходил в сторону. Вот он оторвался от земли и с резким креном влево  врезался в землю и развалился. Все, кто находился в это время на аэродроме, на какое-то время оцепенели от увиденного, а затем дружно, как по команде, бросились к месту падения самолета. Пред ними предстала такая картина. Самолет чудом не взорвался, но был полностью разрушен. Переднюю часть фюзеляжа до плоскостей месте с кабиной оторвало и бросило вперед. Остальная часть: крыло с двигателем и хвостовым опереньем лежала немного в стороне. Левая часть треугольной плоскости глубоко врезалась в землю по пилоны. Оторванные шасси валялись рядом. Дальше всего почему-то оказалось тело летчика. Он был внешне цел, даже нигде не было видно крови, и еще дышал, но был без сознания. Как ему удалось освободиться от привязных ремней, и как он покинул кабину, так и осталось загадкой. Его быстро погрузили в примчавшийся медицинский уазик и увезли в санчасть. Через пару часов он, не приходя в сознание, скончался. Как рассказывал потом доктор, у него от удара полностью были повреждены все внутренние органы.

Хоронили его всем гарнизоном. Родители стояли черные от горя. Женщины и девушки плакали навзрыд, вытирая слезы платками. На жен  летчиков вообще было страшно смотреть. Очень тяжело переживала смерть своего товарища оставшаяся шестерка молодых летчиков.

Что же произошло? А причиной этой трагедии послужила банальная беспечность рабочего на заводе. При установке гидроусилителя руля поворота в киле самолета с разъемов трубопроводов гидросистемы снимают заглушки. Это такая алюминиевая навинчивающаяся пробка, предохраняющая от попадания грязи и посторонних предметов в гидросистему. При установке гидроусилителя положено снимать эти заглушки с трубопроводов и самого гидроусилителя, а затем сдавать их на склад по окончанию работы. Но рабочий одну из этих пробок уронил, доставать не стал. Тесный люк, в котором установлен гидроусилитель, он закрыл. Во время полетов забытая заглушка носилась в этом зарытом пространстве, дожидаясь своего часа. 
 
И этот час наступил. Когда летчик, выруливая на полосу, начал устанавливать нос самолета вдоль полосы, дал левую ногу вперед. Тяга гидроусилителя повернула руль поворота влево. Летчик поставил педали нейтрально, но тяга гидроусилителя назад вернуться не смогла, заглушка попала между нею и полом люка и наглухо заклинила ее. Руль поворота остался в положении поворота влево. На малой скорости влияние руля поворота незначительно, но чем выше скорость, тем сильнее самолет уклоняло влево. Летчик пытался парировать это отклонение педалями, но руль поворота не поворачивается. Поэтому истребитель,  едва оторвавшись от полосы, резко клонитвя влево и  врезается в землю.

Конечно, конкретную причину этой катастрофы установили намного позже, но для всего городка потеря такого молодого перспективного летчика была большой утратой. Они еще тогда не знали, что это была только «первая ласточка». Хотя эта оставшаяся шестерка в последствии служила в различных частях, но за 9 лет с 1968 по 1977 год из них разбилось четверо, и один умер от болезни. Оставался в живых один Кирсанов.


   Глава 132  Катастрофа века

В начале 1977-го года по решению Центра из командиров авиаэскадрильи Кирсанова назначили сразу первым заместителем командира полка, вопреки мнению руководства полка. Мельников, любивший сам много летать, под любыми предлогами пытался переложить руководство полетами на своих замов. А так как руководить полетами допущены были только он и его заместитель по летной подготовке полковник Фомин, то после назначения Кирсанова на должность первого зама, он постарался как можно скорее ввести его в строй, чтобы «сбагрить» на него руководство полетами, а самому больше летать. Так к моменту описываемых событий Мельников постажировал Кирсанова 2 или 3 раза во время дневных полетов и один раз ночью.

И в этот роковой день 7 декабря 1977 года Кирсанов впервые руководил ночными полетами самостоятельно. Это был один из первых летных дней нового учебного года. (С некоторых пор новый учебный год в авиации начинался не с 1-го января, а с 1-го декабря). Руководство полка только что вернулось со сборов командного состава в  Севаслейке, где их чествовали за 15 лет безаварийности. Все были так горды и довольны собой. Полк был на хорошем счету, занял первое место среди трех полков Центра по налету и выполненным задачам. Казалось, что так будет всегда. Дела у полка идут прекрасно:  техника работает отлично, летчики хорошо подготовлены. Начинается новый учебный год, нужно наращивать успехи, значит, много летать, летать  и летать. А летать иногда приходилось,   нарушая установленные летные законы, особенно, если это касалось погоды. Как правило, если нижний край облачности был ниже 200 метров, полеты на боевых машинах не производились. Но это по правилам. А в жизни было не всегда так. Характерный пример. Во время командировки в Севаслейку, когда на аэродроме в Клину еще велись ремонтные работы, шли полеты клинского полка. Во время разведки погоды (в воздухе на спарке был полковник Фомин, а руководил разведкой погоды полковник Мельников) Фомин докладывает: «Нижний край 180». Мельников переспрашивает: «Не понял, повторите». Фомин тут же: «210». Полеты состоялись, хотя нижний край облаков не превышал 180, а то и меньше. 

И это пренебрежение к погодным  условиям и командирская напористость сыграли роковую роль в тот декабрьский день. День был облачным, темнело рано, светлого времени было мало, поэтому полеты планировали на вторую половину дня с плавным переходом на ночные.

Во время разведки погоды выяснилось, что погода буквально «на пределе». Сырые снежные облака буквально висели над головой. Разведчик погоды  докладывает обстановку в районе полетов, метеоролог капитан Мицура предупреждает о сложной погодной обстановке, но Мельников вопреки всему принимает решение на полеты. Возможно, на его решение еще повлияло присутствие на полетах главного штурмана Авиации ПВО генерал-майора Кадышева. Тому нужно было обязательно до конца года подтвердить класс.

Время 15 часов. Начинается первый разлет. Серебристые машины: утонченные  сигароподобные СУ-15ТМ и короткие с широко расставленными плоскостями МИГ-23П одна за другой уходят в небо. Едва оторвавшись от земли, уходят сразу в серые облака. Проходит 40-50 минут, и они в едва начинающихся сумерках благополучно возвращаются на аэродром. 

  Техники готовят самолеты к повторному вылету, поглядывая на небо. В авиации, очевидно, как ни в одном другом виде войск, каждый метеоролог. Без всяких приборов многие могут определять состояние облачности, ее нижний край, и состоятся или не состоятся сегодня полеты. От этого зависит многое, и в первую очередь, когда вернешься домой. Бывали нередко случаи, когда назначались ночные полеты, людей после утреннего построения отпускали домой отдыхать, а вечером полеты отбивали, и все благополучно уходили домой. И так бывало по нескольку дней подряд. Взбешенные  руководители пытались усадить людей на занятия в 18-19 часов. Ну какие тут занятия в это время?.. Поэтому техники пытались сами определить: отобьют полеты сегодня или не отобьют.

Но полеты не отбили. Как положено, перед ночным вылетом, особенно в сложных метеоусловиях, проводится доразведка погоды. Как правило, опытные пилоты на спарке вылетают раньше остальных, проводят доразведку погоды в районе полетов, докладывают обстановку,  а потом выполняют свое задание. Руководитель полетов по результатам разведки принимает решение выпускать боевые истребители или только продолжать полеты на спарках. На дорозведку погоды вылетает полковник Мельников с майором Тупиком на МиГ-23У. Вместо того, чтобы выяснить обстановку в районе аэродрома, они сразу уходят в зону выполнять свое задание.  А погода в это время продолжает ухудшаться.  Кирсанов, не получив никакой тревожной информации, и зная болезненное отношение командира к вопросам о погоде, не рискует запросить результаты доразведки, и выпускает в воздух еще три боевых истребителя на СУ-15ТМ. В воздух поднимаются генерал Кадышев, полковник Фомин и майор Тищенко.

В этот день Вадим задействован на полетах не был.  С утра он работал в штабе, готовил задание на очередной парковый день, затем сходил в ТЭЧ проверить работу в группе регламентных работ, а после обеда дома отдохнул пару часов. По звуку взлетавших самолетов он определил, что полеты все-таки начались, хотя он сомневался: состоятся ли ночные вылеты. Но второй разлет начался. Тогда он решил сходить на ИПУ, и узнать,  как работают радиолокационные прицелы по его службе. По пути зашел в штаб, там задержался  недолго. Когда он вышел из здания штаба, на улице было уже совсем темно. По дороге к ИПУ его поразила какая-то неестественная тишина. Ее никак не могло быть во время полетов. Обычно, в любой момент слышится какой-то шум: то звук запущенного двигателя, то звук рулящего или взлетающего самолета, то даже звук двигателей автомашин, обслуживающих полеты. Но в этот момент стояла полнейшая тишина, нарушаемая только скрипом снега под ногами Вадима. Первой мыслью его была: полеты отбили по погоде. И правда, даже на земле было видно, что погода ни к черту. На аэродроме было даже светло от отраженного от облаков света городских улиц, настолько низко плыли серые облака. Но в этом случае хотя бы была  заметна суета технического состава, стремящегося поскорее убрать самолеты на свои места, сновали бы спецмашины, заправляющие самолеты воздухом, кислородом, маслом, гидросмесью. Но было все тихо, аэродром словно вымер. Даже нигде не видно было людей. Все замерло, словно перед грозой. 

Молчанием встретил Вадима первый этаж ИПУ. Ни техники, ни механики, обычно оживленно переговаривающиеся между собой, или шумно играющие в домино, не проронили ни звука. Он взбежал на второй этаж. На инженерном пункте управления необычно было много народа. В дни полетов кроме дежурного инженера, заместителя командира полка по ИАС и ответственного от ОБАТО иногда сюда заходил только доктор, да инженеры по специальностям недолго сюда заглядывали. Сейчас же здесь находилось человек 15. В зале было тихо, присутствующие переговаривались между собой шепотом, словно в помещении был покойник. Это было настолько странно, что сразу вызвало у Вадима подозрение. В этот момент вспыхнули посадочные прожектора, и в их лучах мелькнула на посадке спарка МИГ-23У.  Через минуту раздался в динамике голос Мельникова: «Можешь сажать остальных». И совсем не по Наставлению ответил Кирсанов: «Некого больше уже сажать».   Спарка подрулила к заправке, из нее вылезли командир и майор Тупик. У обоих лица были красные и вспотевшие. Нелегко им далась эта посадка. Через несколько минут к ИПУ на газике подъехал руководитель полетов с метеорологом. Опять вспыхнули прожектора, и на полосу плавно опустился транспортный самолет. Дежурный  руководитель полетов по радио запросил экипаж: «Какой нижний край?» И в ответ прозвучал главный обвинительный факт, используемый при расследовании этой катастрофы: «80 метров…».

Что же случилось?

 Взлетевшие истребители, выполнив задание, стали заходить на посадку. Первым на посадку зашел генерал Кадышев. По привычке, не используя РСБН (радиолокационная система ближнего навигации) заходит по радиокомпасу. В то время система РСБН на самолетах СУ-15ТМ практически не использовалась, а если и использовали ее, то только в, так называемом, директорном, а не в автоматическом режиме, т.е. самолетом управлял не автопилот, а летчик, руководствуясь показаниями стрелки прибора. Метод автоматизированной посадки нужно было специально осваивать, но летчики старой формации, к которым принадлежали и генерал Кадышев, полковник Фомин и майор Тищенко новую систему не любили, не умели ей пользоваться, и предпочитали заходить на посадку по радиокомпасу, а контроль высоты осуществлять визуально.

Облачность сплошная и низкая, летчик снижается резко, недостаточно контролируя направление, все внимание уделяя визуальному поиску земли. И в результате почти в километре левее полосы сталкивается с землей. Скользящий удар, шасси остаются в снегу, самолет вновь взмывает в воздух, и, пролетев еще метров 800,  снова ударяется о землю. Отваливается  радиопрозрачный конус, самолет по инерции несется дальше и    врезается в кирпичный дом между первым и вторым этажами. Вспыхивает пожар. Самолет уже успел погасить скорость, поэтому дом не разрушен, но передняя часть фюзеляжа вместе с кабиной смята до плоскостей. Летчик погибает мгновенно.

Этот дом был крайним в ряду десятка  пятиэтажек, входящих в состав микрорайона, стоящего отдельно в стороне от города, специально выстроенного  вдоль Дмитровского шоссе для работников совхоза. Именно  в него и врезался самолет Кадышева.  Будь у него скорость побольше, снес бы этот дом, как карточный. Но, к счастью его жителей, этого не произошло. Недалеко от дома оказался работающий трактор с длинным металлическим тросом. Когда самолет загорелся, чтобы не дать вспыхнуть дому, жители набросили этот трос на хвост горящего самолета, и с помощью трактора оттащили обломки самолета на безопасное расстояние. Старуха, жительница второго этажа рассказывала: «Выхожу я из комнаты на кухню, гляжу, на дом несется какой-то черт. Едва успела отскочить в коридор, как он врезался в дом чуть пониже кухонного окна. Хорошо, хоть не в кухню».

Это произошло в 19.37. На СКП даже никто ничего не понял. Дежурный руководитель системы посадки даже не заметил исчезнувшего с экранов самолета. Вспыхнувшее зарево пожара вдалеке почему-то приняли з  возможный пожар бензовоза на Дмитровском шоссе.

Следующим заходил на посадку полковник Фомин. Выдерживая строго направление по радиокомпасу на дальний привод,  он тоже искал глазами землю. Земля возникла под облаками сразу, и он уже ничего не успел сделать. Удар о землю пришелся в 100-150 метрах от ближнего привода прямо на дорогу, ведущую к скотному двору совхоза. Сила удара была настолько большой, что самолет взорвался и разлетелся на куски.  Один двигатель оказался на расстоянии 1000, а второй на 1100 метров от места падения. Осколками самолета буквально снесло антенну ближнего привода. Летчик погиб мгновенно. Это произошло в 19.40. Кроме того, упавший самолет унес с собой еще одну жизнь. Некоторое время назад скотник, оклемавшись от пьяного сна на соломе в скотном дворе, собрался домой. Вышел на улицу, прошел метров 50, и только тогда заметил, что он без шапки. Вернулся назад, нашел свою шапку и побрел по дороге домой. И в этот момент, когда он подходил к траверсе ВПП в нескольких метрах от него рухнул на землю самолет Фомина. Оторвавшийся ракетный пилон, по форме напоминающий корпус крейсера и весом около полутоны, буквально прошил насквозь несчастного человека. Погиб он мгновенно. Вот какая судьба! Задержись он на несколько минут на скотном дворе, или не вернись за шапкой – остался бы жив. 

В воздухе оставалось еще два самолета. Как только сорвало антенну радиостанции ближнего привода, заходящий на посадку Тищенко доложил: «Не работает ближний». Вскоре рухнул на землю и он. Самолет упал в стороне от аэродрома, в лесу. Упал как-то плоско, словно наткнувшись на какую-то преграду, или мгновенно потерявши скорость. Было 19.44. За семь минут полк потерял трех летчиков и три самолета.  15 лет без аварий и 7 минут!

Что же послужило причиной этой страшной катастрофы?

Главную роль в этой трагедии, конечно, сыграла погода. Низкая облачность, как доложил экипаж транспортного самолета с нижним краем около 80 метров, никак не позволяла летать в таких условиях истребителям. И еще: неправильные действия командира полка по принятию решения на полеты, синоптика, который не сумел убедить командира в том, что погода условия не позволяют летать в этих условиях, неумение летчиков пользоваться автоматикой РСБН на самолетах СУ-15ТМ, бездействие дежурного руководителя системы посадки, не следящего за высотой и скоростью снижения самолетов на посадке. Это объективные причины. Еще, конечно, были и субъективные. К ним можно отнести сложность отношений Кирсанова с командиром, которые не позволили руководителю полетов сказать свое веское слово, даже наперекор мнению командира. В конце концов, руководитель полетов отвечает за безопасность полетов. Присутствие большого московского начальника, которому нужно было обязательно в этот день слетать, чтобы подтвердить класс.  Все эти факторы сложились вместе и привели к такому печальному исходу.  Но почему же тогда благополучно приземлилась спарка МИГ-23У? Во-первых, ее вели два летчика, причем опытных летчика,  один из них следил за направлением посадки, а второй за высотой. Во-вторых, этот самолет был оборудован более новой системой РСБН-6, позволяющей заходить на посадку в автоматическом режиме. И даже при этом посадка им далась нелегко. Во время расследования катастрофы прослушивали запись переговоров экипажа на бортовом магнитофоне. Там стоял такой мат, летчики рвали ручку управления самолетом  друг у друга. Условия посадки были очень сложными.

И опять таки, об этом всем Вадим узнает позже. А сейчас Вадим стоял в группе летчиков и инженеров около ИПУ с весть о случившемся обрастала новыми подробностями, как снежный ком.  Кирсанов рассказывал, что первое зарево  он принял за пожар бензовоза на Дмитровском шоссе, пока не позвонили  из микрорайона, где упал самолет Кадышева. В это же время позвонил штурман системы посадки и сообщил, что самолет Кадышева пропал с экрана.  Тогда Кирсанов дал разрешение на посадку Фомину. Через пару минут позвонили с ближнего привода и сообщили, что упал самолет и снес антенну радиостанции. Тут же прозвучал доклад Тищенко «Не работает ближний». Это были его последние слова.

Собравшиеся стояли потрясенные услышанным. У всех в головах крутился один вопрос: что могло послужить причиной таких несчастий? Отказ техники? Сразу на трех… маловероятно. Топливо?... Возможность ошибки летчиков тогда даже никто и не допускал. Первым опомнился заместитель командира по ИАС подполковник Марков.

- Всю документацию с разбившихся самолетов ко мне в кабинет! Инженеры – в штаб!

Через полчаса все инженеры сидели в инженерном отделе и листали документацию этих самолетов. Они, как никто другой, прекрасно понимали, что при расследовании причин катастрофы комиссия изо всех сил будет пытаться свалить вину на технику. При этом будут учитывать все: и не вовремя проведенные регламентные работы, и не вовремя замененные агрегаты, агрегаты с просроченными сроками службы, и выполненные, но не записанные работы по замене масла, АМГ и пр., пр.

И конечно,  как всегда, в документации было много недостатков. Особенно много не хватало записей о смене агрегатов. Агрегат заменили, а записать забывали. Или переставили с одного самолета на другой, а не записали. Таких недочетов было много. Инженеры корили себя за недостаточный контроль за документацией. И что могли – исправляли. Они понимали, что уже завтра нагрянут комиссии из Москвы, арестуют документацию,  и тогда уже что-либо исправить будет невозможно. Этой работой они пытались отвлечь себя от ужасных мыслей по поводу происшедшего. В голове не укладывалось, что такое могло вообще случиться, что погибли такие летчики и столько сразу. Пока истинной причины катастрофы еще никто не знал, все терялись в догадках. Логика подсказывала, что отказать техника одновременно на трех самолетах не могла. Если топливо, то почему только на посадке? Они пока еще не допускали мысли, что произошло это из-за погодных условий, слишком уж они верили в профессионализм летчиков.

Вадиму вспомнились его ужасные переживания шестнадцатилетней давности, когда он был еще молодым техником и начинал свою службу в авиационной эскадрилье. Тогда произошла катастрофа СУ-9, пилотируемого подполковником Трофимовым по причине отказа двигателя на взлете. Накануне Вадим со своими механиками проводил  ремонт радиолокационного прицела на этом самолете. Дело в том, что прицел находится в передней части фюзеляжа во входном сопле реактивного двигателя в выдвигаемом конусе. В полете в зависимости от режимов работы двигателя конус может выдвигаться или убираться.  На земле он находится в убранном состоянии. Во время ремонта прицела, снимается радиопрозрачный колпак, и станция выкатывается на тележку. И вот в ночь после катастрофы, когда Вадим пытался заснуть, ему вдруг в голову пришла безумная мысль: а вдруг во время ремонта они оставили в контейнере станции отбортовку кабелей? Тогда конус был в убранном состоянии, а если во время полета конус вышел, и отбортовка попала в двигатель? И это стало причиной остановки двигателя… От этой мысли ему стало сразу жарко и сон мгновенно отлетел. Несколько дней эта мысль ему не давала покоя. Он ходил сам не свой. Своими мыслями он поделился с техником группы регламентных работ старшим лейтенантом Кондратьевым. Тот рассмеялся и успокоил Вадима. Никакой посторонний предмет из конуса попасть в двигатель просто никак не может. Вадим  полностью успокоился только тогда, когда комиссией НИИЭРАТ было установлено, что причиной остановки двигателя  стало разрушение лопатки компрессора из-за вибрации, вызванной отсутствием уплотнительной шайбы под гайку крепления лопатки. Просто рабочий, собиравший компрессор, забыл поставить эту шайбу. Тогда Вадим в очередной раз убедился, что мелочей в авиации не бывает.

Наконец, документация была вся собрана, сумки с ней опечатаны и закрыты в кабинете главного инженера. Был уже третий час ночи, когда инженеры отправились по домам. Конечно, уснуть сразу не удалось, а утром построение у штаба было назначено, как всегда, в 8-45.

Утро 8-го декабря было солнечным и морозным. Куда и делась та вчерашняя непогода, ставшая основной виновницей этой страшной трагедии. Уже при подходе к штабу Вадим заметил, что возле здания штаба полка много московских машин. «Слетелись, как на падаль» - зло подумал он. Кроме московского начальства здесь уже были начальник Центра генерал Резниченко со своими заместителями. «И когда только успели?».

Построил полк начальник штаба и доложил заместителю начальника Центра полковнику Буханцову. Тот даже не поздоровавшись с личным составом сразу начал:

- Командир полка полковник Мельников от командования полком отстранен. Временно командовать полком поручено мне.

 Далее шли команды, распоряжения. Обстановка нагнеталась до такой степени, что Вадиму казалось, что сейчас полк повернут направо и отправят прямо в Сибирь, на каторгу.

Своими прямыми обязанностями в этот день никто не занимался. Всем нашлось какое-то дело. Вадиму поручили снять кроки в месте падения самолета Фомина. Кроками называют  нанесение на планшет в масштабе места происшествия и деталей изучаемого объекта. В данном случае нужно было нанести на бумагу место падения самолета и разброс его обломков.

На улице стоял приличный мороз, но Вадим был одет хорошо, в зимнюю техническую куртку, шапку и меховые варежки. Снега около ближнего привода было много, так что ему пришлось надеть солдатские кирзовые сапоги и на них лыжи. В таком наряде, с планшетом  и карандашом в руках он колесил по всему месту происшествия. И перед ним открылась ясная картина вчерашней трагедии.

Вот место удара самолета о землю. Практически прямо о дорогу. По срубленной вершине стоящего рядом дерева можно было определить приблизительно угол снижения самолета. Получалось где-то около 15 градусов. В кабине на разбитой приборной доске авиагоризонт застыл на уровне -18. А чуть правее метрах в сорока окровавленный  ракетный пилон, убивший колхозного скотника. Вот в снегу застряли отвалившиеся шасси. По ходу метрах в 500-ах от места падения искореженная передняя часть фюзеляжа с кабиной. От нее отлетевшие метров на 200-ти в стороны плоскости. Дальше всего оказались двигатели, один улетел на 1000 м, второй на 1100. Все это Вадим находил, измерял, зарисовывал и наносил на планшет.

Когда он находился у самого дальнего двигателя, заметил, что к месту падения подъехало несколько газиков и из них вышло несколько папах. Одна папаха отделилась от группы, и ее хозяин стал махать Вадиму, чтобы тот подошел поближе. Выполняя приказание, Вадим быстро заскользил к прибывшим. Подъехав поближе, он узнал в махавшем начальника Центра, другие стояли к нему спиной и были ему незнакомы. Он хотел представиться, но генерал указал ему на небольшого роста генерала, стоящего к нему спиной. Когда тот повернулся, Вадим обмер: на погонах сверкали огромные маршальские звезды. Таких звезд вблизи Вадиму видеть еще не приходилось. Самое большое, он видел три генеральские звезды генерал-полковника Бобкова, который иногда летал у них в полку. «Маршал!!!» - мелькнуло у него в голове, но он тут же собрался и представился:

- Товарищ Маршал Авиации, майор Виноградов.
- Чем занимаешься?
- Снимаю кроки места падения самолета полковника Фомина.
- Покажи.
- Вот точка падения, вот фюзеляж, вот хвост, вот один двигатель, а вот второй.
- А что, у СУ-15-го два двигателя?

Этот вопрос ошарашил не только Вадима, но и всех стоящих рядом полковников. Вопрос был настолько наивным, открывавший полную авиационную безграмотность, словно у пятиклассника с удивлением спросили: «А что в русском языке 32 буквы?». И этот вопрос задал Главный инспектор Министра Обороны по авиации! Вадим кое-как ответил на этот вопрос и пошел продолжать заниматься своим делом.


Вся группа папах направилась к  разбитой кабине. Тело летчика еще вчера убрали. Группа остановилась, и стали рассматривать кабину. Среди присутствующих был и командир соседнего транспортного полка полковник Бушуев со своим неразлучным песиком, который часто находился у него на руках. Но в данный момент он его отпустил на землю. Побегав вокруг, он нашел какой какой-то маленький фрагмент тела летчика и тут же его с удовольствием слопал. Хозяин подскочил к нему, стал бить его по мордочке, пытаясь отобрать. Всем стало как не по себе. Кто-то сказал:

- Да оставь ты собаку, она-то тут при чем. Ей-то все равно, что есть…

Комиссии работали две недели. Их выводы были объективными и строгими. Виновников они определили. Полковника Мельникова сняли с должности командира полка. Службу он закончил на должности инспектора. На его место назначили полковника Банникова. Кирсанова из армии уволили. Он продолжил летать, окончив школу летчиков-испытателей. Синоптика капитана Мицуру уволили из армии. Слава клинского полка угасла. Через  два с половиной года полк расформировали.


  Глава 133  Конец клинского полка

Высшее командование подготовило “подарок” клинскому учебному истребительному полку ко дню Советской армии. Директива о расформировании полка была подписана 22 февраля 1980 года. Согласно нее полк должен был перестать существовать с 1 мая.

Многих офицеров полка это известие потрясло до глубины души. Хотя разговоры о том, что полк “разгонят” ходили постоянно, но серьезно  никто к ним не относился. Месяц проходил за месяцем, год за годом, а полк существовал, летал и выполнял свое предназначение.

Но все же это свершилось. Судьбы двух эскадрилий решались автоматически. Первая эскадрилья еще в сентябре прошлого года переучилась на самолеты МИГ-25П и была направлена в Красноводск, якобы временно. Теперь по директиве она оставалась там постоянно. Вторую эскадрилью на самолетах МИГ-23М полностью переводили в Севаслейку. Третью эскадрилью расформировывали, самолеты ее раздавали по частям, а технический состав частично переводился в Севаслейку.

Технический состав полка был очень грамотным и имел большой опыт эксплуатации самолетов-истребителей нескольких поколений. В основном, это были техники самолетов в пенсионном или околопенсионном возрасте. Для них вопрос о переводе в другие части не стоял, их просто готовили к увольнению.

Сложнее  обстояло дело с летным составом и офицерами управления. Часть летного состава, которые имели достаточную выслугу, списалось с летной работы и тоже готовились к увольнению. А часть молодых летчиков, которые не хотели покидать Клин, перешли в транспортный полк, переучились, и теперь летали на больших самолетах.

Офицеры управления, к которым относился Вадим, устраивались, кто как мог. Когда это случилось, многие из них мечтали получить “свободный диплом”, т.е. получить возможность самому искать себе новое место службы. Мечтал об этом и Вадим. Ему казалось, что только он сумеет “оторваться” от Центра, везде его примут с распростертыми объятиями. И основания так думать у него для этого были. Во-первых, он имел огромный практический опыт работы на большом количестве новейших самолетов-истребителей, поступивших или еще только поступающих на вооружение Авиации ПВО. И большинство этих самолетов он обслуживал своими руками, значит знал досконально. Во-вторых, он имел четырехлетний опыт работы в научно-исследовательских отделах Центра, где он научился грамотно оформлять документы. За это время у него появилось несколько статьей в военных научных журналах. В-третьих, он имел восьмилетний опыт работы инженером полка. Это делало его позицию достаточно весомой и диапазон, где мог он себя применить, был довольно широким: от инженера полка до научного работника академии или научно-исследовательского института.

Учитывая свои “плюсы”, он забыл о своем “минусе”. Он не учел, что к тому времени ему уже исполнилось 42 года. По сути дела, ему до пенсии по выслуге лет оставалось менее полгода.

Первую попытку устроиться на новое место он сделал в летающую лабораторию, которая располагалась здесь же, в Клину. Курировал ее работу  хороший знакомый Вадима - главный инженер по радио и РТО Авиации ПВО полковник Зайцев. Но в беседе с ним, тот ему сказал, что не может взять его на вакантную должность в лабораторию, потому что уже обещал это место племяннику бывшего Главкома ПВО Маршала Судца. С таким соперником Вадиму нечего было и тягаться.

Вторую попытку он сделал с помощью того же полковника Зайцева, попытавшись устроиться в Научно-исследовательский институт эксплуатации и  ремонта авиационной техники - НИИЭРАТ. Этот институт относился к ВВС и был «голубой» мечтой для каждого инженерно-техинического работника, не только всех ВВС, но и всего ПВО. Во-первых, он располагался в Люберцах, а это уже почти Москва, и, во-вторых, там было гарантировано продвижение по службе до полковника включительно.

Впервые Вадим едва не попал туда еще в 1966 году, когда был на предпоследнем курсе института. В то время в Севаслейке в ТЭЧ, где служил Вадим, представитель НИИЭРАТ проводил какую-то исследовательскую работу. По долгу службы Вадим ему очень активно помогал. Прощаясь, полковник очень благодарил Вадима за активное участие. Тогда Вадим обратился к нему с просьбой посодействовать его переводу в НИИЭРАТ. Полковник пообещал, и записал данные Вадима на коробке от спичек, чем только огорчил последнего.  Но прошло несколько месяцев, и начальник строевого отдела капитан Наумов вызвал Вадима ознакомиться с документом. Это был запрос из НИИЭРАТ с просьбой выслать личное дело старшего лейтенанта Виноградова для рассмотрения вопроса о переводе его в институт на должность заместителя начальника лаборатории, на майорскую должность. Но вверху на этом документе стояла жирная резолюция командира полка: “ОТКАЗТЬ”. Это очень огорчило нашего героя. Ведь такая возможность может быть представлена в жизни только один раз. А начстрой Иван Наумов (свинья такая) даже не удосужился раньше сказать ему об этом. Возможно, зная об этом запросе, он попытался бы уговорить командира дать ему возможность получить эту должность. С той поры он затаил злобу на начстроя и командира, который даже не вызвал его для беседы, получив такой документ.

Но позже, через год, уже в госпитале, случайно познакомившись в бильярдной с начальником управления кадрами Авиации ПВО генерал-майором Новиковым, из беседы с ним узнал, что ни при каких условиях его бы не отпустили в ВВС. В те времена ВВС и ПВО жили как кот с собакой.

А теперь ему такая возможность предоставлялась снова, но уже на другом уровне. Главный инженер направил в институт письмо с просьбой рассмотреть вопрос о переводе инженера Виноградова в институт.

Прибыл он на беседу к начальнику отдела кадров института. У них в ту пору было целых 18 вакантных должностей. Наибольшую трудность в подборе кадров составлял квартирный вопрос. Институту стало трудно обеспечивать своих офицеров жильем. Для прописки в Москву требовался приказ Министра Обороны, а он не очень охотно подписывал такие приказы. Набирать офицеров-москвичей было трудно. Те, кто имел квартиры в Москве, неохотно соглашался ездить в Люберцы, они искали себе места в самой Москве поближе и потеплее. Вот и приходилось кадровикам лавировать - искать тех, кому квартира не нужна. Вадима такой вариант устраивал, хотя бы на первое время. Можно было год-два поездить из Клина или, на худший случай, снимать в Люберцах квартиру или угол. Этим он устраивал и начальника отдела кадров. Вадиму, как разборчивой невесте, он приглашал представителей различных отделов и лабораторий, которые предлагали ему работу. Он с ними подробно беседовал, но с выбором пока не торопился. Наконец, нашлось как будто бы дело по душе. Все данные Вадима вполне устраивали нового работодателя. Обе стороны остались довольны результатами переговоров. Но, уже прощаясь, начальник отдела кадров вдруг задал вопрос о возрасте претендента. Получив ответ, он как-то сник и скомкал дальнейший разговор. Сказал, что свое решение сообщит полковнику Зайцеву.

Через несколько дней Зайцев сам позвонил Вадиму и сказал, что в институте крайне сожалеют, что им все подходит, но они не могут взять сорокадвухлетнего майора на должность младшего научного сотрудника. А старшего без младшего не дают. Сорвался и этот вариант.

Следующей была попытка устроиться в Калининскую академию ПВО. Но не получилось и здесь. Начальник отдела кадров сказал, что двумя неделями раньше вопрос решился бы положительно. Возможно, это была только отговорка. Круг сужался. Реальным оставалось место в Севаслейке на должности начальника группы обслуживания.

Обидно было возвращаться в Севаслейку, да еще с понижением, майору на должность старшего лейтенанта, инженеру полка на должность начальника группы.  И вдвойне обидно, что 8 лет назад он отказался вернуться в Севаслейку на должность старшего инженера Центра по радио и РТО, подполковничью должность. Ему предложили эту должность в то время, когда он только что перебрался в Клин, получил новую квартиру и впервые почувствовал, что служит в хорошем месте, вблизи цивилизации, в двух часах езды от Москвы. Тогда такой вариант его не устраивал. А теперь тем более.

Но Ангелы-хранители не покинули нашего героя. В образе этих ангелов-хранителей выступили подполковник Демин - заместитель командира полка и старший инженер по радио и РТО 10-й Отдельной армии ПВО. Случай их свел в отдельном номере гостиницы в Бесавце под Петрозаводском. Один оказался там, когда перегонял туда самолеты, а второй приехал инспектировать работу своих подчиненных. Вечером, уже лежа в кроватях, они завели разговор о судьбе клинского полка. Демин подробно рассказал о судьбе офицеров управления полка. Старший инженер, естественно, поинтересовался судьбой инженеров полка. Демин рассказал, что все устроились более или менее.
- А инженер полка по РЛО?
- Вот ему-то места  и не нашлось, идет с понижением на должность начальника группы в Севаслейку.
- Нормальный мужик?
- Очень грамотный и деловой.
- Серьезно?
- А на каких типах он работал?
- Да практически на всех.
- А сейчас какие типы у вас были?
- Су-15ТМ и МИГ-23М.
- Как раз то, что надо.
- А что надо?
- У меня из Килп-Явра в Москву ушел инженер по РЛО, и я пока на его место никого не могу подобрать. Так говоришь, грамотный?
- Да, классный мужик. Как занятия с летчиками проводит! Когда едем на зачеты в Центр, знаем, что по РЛО беспокоиться нечего, сдадим лучше всех.
- Слушай, давай его к нам.  Вернешься в Клин, скажи ему, что если захочет, то пусть высылает свое личное дело в Архангельск в штаб армии. Кадровики знают куда. Думаю, ваш Центр возражать не будет, раз места инженера ему не нашлось.
- Без запроса?
- Можно и без запроса. Я скажу своим кадровикам.

На этом их беседа на эту тему и закончилась. Демин вернулся в Клин и при встрече с Вадимом передал содержание разговора с армейским полковником. Вначале Вадим опешил, а потом у него загорелись глаза. На Север! Он практически ничего не знал о службе на Севере, разве что из рассказов своего коллеги Ковалева, который не так давно прибыл к ним из аэродрома Африканда, что на Кольском полуострове. Понаслышке он знал, что там идет год за полтора, платят полуторные оклады. Для него стало целым открытием, что там еще платят северные надбавки за выслугу лет на Севере, которые постепенно через 2-2,5 года достигают 240 рублей (при окладе инженера полка 135 рублей). В результате на третьем году службы техник самолета на Севере получает больше, чем командир полка в Средней полосе. Вот это возможность!

Да еще хорошо решается и  квартирный вопрос. Для убывающих на Север предоставляется возможность “забронировать” свою квартиру. Пока он будет там служить, здесь будет ждать его квартира, будет сразу куда вернуться после демобилизации.

Супругу долго уговаривать не пришлось. Будущее рисовало прекрасные перспективы. Можно будет хорошо поправить свои финансовые дела, тем более, что их старшая дочь Светлана только что закончила школу и собиралась поступать в Институт Культуры на библиотечный факультет. Естественно, расходов прибавится. На семейном совете приняли решение - соглашаться на это предложение.

Вадим начал оформлять документы для перевода. Но здесь возник вопрос о его медицинском заключении. В свое время еще в 1967 году он получил “нестроевую” из-за своей язвы двенадцатиперстной кишки. Это ему нужно было тогда для того, чтобы “оторваться” от полка, чтобы получить возможность двигаться дальше по служебной лестнице. Тогда это ему удалось, но сейчас это стало камнем преткновения. Для оформления документов на Север ему необходима была справка о том, что по состоянию здоровья он может служить в районах Крайнего Севера и Заполярья.  Такую справку при наличии заключения о “нестроевой” ему бы никто не дал.

На помощь пришел начальник строевого отдела капитан Свирский. Так как это заключение было просто подшито в его личное дело и больше о нем нигде, кроме описи не упоминалось, то он тихонько изъял его из папки, отдал Вадиму, а сам переписал опись. Так была преодолена возникшая преграда, и через несколько дней его личное дело секретной почтой ушло в Архангельск.

А в это время в Клину шла напряженная работа. Полк готовился к сдаче самолетов, помещений, документов. Часть офицеров уже успели уехать к своим новым местам службы. Трудно было командованию части в этих условиях поддерживать порядок и дисциплину. Обязательным было ежедневное утреннее построение полка у штаба. Давались указания, планировалась работа на день. Для многих офицеров на этом рабочий день уже и заканчивался. Люди откровенно с построения шли домой заниматься своими делами.

Для инженерного отдела полка работы тоже было немного. В основном, самолетами занимались в подразделениях. Весь технический состав был заинтересован поскорее подготовить, и сдать материальную часть, чтобы освободиться от этих забот. поэтому их не нужно было ни подгонять, ни контролировать. Только иногда, когда возникали сложные вопросы, приходилось вмешиваться инженерам и оказывать помощь. Иногда инженерам приходилось заниматься и организационными вопросами.

Первая эскадрилья до сих пор еще считалась в составе полка, хотя уже полгода находилась в Красноводске. Для контроля за работой технического состава туда направлялся один из инженеров полка. В это время там находился инженер по вооружению майор Шушуйкин. Подошло время его подменить. Но в это тревожное время кого-то посылать туда, когда не решен вопрос о дальнейшей службе, было достаточно жестоко.  Тогда старший инженер полка майор Муренко пошел на хитрость. Он вызвал к себе Виноградова и отдал распоряжение отправиться в Красноводск, якобы для получения всех необходимых данных о состоянии самолетов и работе технического состава. Получить эти данные по телефону было очень сложно из-за отдаленности и плохой связи. Эта командировка предполагала, что майор Шушуйкин вернется, а Виноградов останется с эскадрильей там. Для Вадима это был не самый лучший вариант. Его дальнейшая судьба еще не была решена окончательно. Из Красноводска же что-нибудь предпринимать было практически невозможно.

Но ему повезло и здесь. Буквально на следующий день в Красноводск шел транспортный самолет  с представителем штаба Авиации ПВО. По счастливой случайности, этот полковник из штаба должен был заниматься именно теми же вопросами, которыми Муренко поручил заняться Вадиму в Красноводске. Пассажиров на борту было немного, полет был долгий и Вадим успел познакомиться  с полковником. Они разговорились, Вадим рассказал о цели своей командировки, и полковник предложил ему работать вместе. Они оказались очень полезны друг другу. По требованию полковника все необходимые сведения выдавались немедленно и в полном объеме. Не будь его, Вадиму пришлось бы самому долго и упорно выбирать эти данные по формулярам, паспортам и рабочим тетрадям. Пока Вадим работал над этими документами, полковник наслаждался ранней весной на Юге. Их командировка была в начале марта, когда еще в Москве и Клину лежал зимний снег и морозы достигали 15 градусов.  А здесь было тепло, люди уже давно ходили в костюмах, днем на солнышке было уже за 20 градусов тепла.

Странное было это ощущение, когда среди зимы вдруг на пару дней попадаешь в весну. К этому переходу привыкаешь быстро, он кажется приятным и желательным. Менее приятным происходит обратный процесс, когда под крылом самолета после тепла и зелени постепенно начинают появляться островки снега и льда, которые потом все сгущаются и затем покрывают всю землю. За несколько часов вновь наступает зима. Но тем ни менее, в том году Вадим дважды встречал весну.

Совместная работа с полковником позволила им выполнить задачу  всего за два дня и вернуться в Москву   этим же самолетом. Муренко только рот открыл от удивления, когда через три дня увидел снова Вадима в Клину со всеми необходимыми данными.

Это было, конечно, не очень хорошо со стороны Вадима по отношению к своему коллеге и товарищу Шушуйкину, но ему нужно было решать свой жизненно важный вопрос, тогда как Шушуйкин свой вопрос уже решил в Красноводске.

В апреле майору Виноградову пришлось еще побывать в Севаслейке. Нужно было в течение недели решить несколько организационных вопросов инженерной службы перед окончательной сдачей материальной части. Эта командировка была в то время, когда его личное дело уже ушло в Архангельск, в штаб армии.  Каждые 2-3 дня он туда звонил и интересовался, как идут дела.

В очередной раз он позвонил в отделение кадров и получил ответ: “Приказом № ... от ... апреля назначен инженером полка по РЛО в килпьяврский истребительный полк.”

Это было радостное известие. Наконец-то, его судьба решилась и далеко не самым худшим способом. Как беда не ходит одна, так и удача тоже ходит в компании. Не зря в народе говорят :”Разом густо, разом - пусто”. И именно в этот же день Вадима встретил представитель клинской летающей лаборатории, куда раньше он так стремился, и передал ему, что племянник Судца отказался от этой должности, и место теперь свободно. Можно проситься на эту должность, и его с удовольствием возьмут. На что Вадим в сердцах ответил:

- Поздно... Поезд ушел.

Хотелось сказать что-то покрепче, но пожалел уши своего собеседника.

Итак, оставалось только ждать, когда это все закончится, и тогда можно будет отправляться на Север к новому месту службы.

Через несколько дней ему позвонил московский полковник Зайцев и сообщил, что направил распоряжение, чтобы КРАС (контрольно-ремонтная автомобильная станция) отправить в Килп-Явр, т.е. туда, куда должен ехать Вадим. Это было очень кстати. В него можно будет загрузить целую кучу вещей, которые ему пригодятся на Севере.

КРАС - это автомобиль с металлическим фургоном на базе ЗИЛ-131. В нем размещается оборудование и контрольно-измерительная аппаратура для проверки самолетных радиолокаторов. Часть этого оборудования является секретной и, естественно, весь КРАС тоже, поэтому он хорошо охраняется. В довольно большом кузове автомобиля остается достаточно места, которое Вадим планировал заполнить своими вещами. К тому времени полк уже сдал свою автомобильную технику, и теперь среди оставшихся самолетов одиноко стоял этот КРАС. Его, как и самолеты охранял караул. И в дальнейшем по пути следования на Север он будет под надежной охраной, поэтому за сохранность своих вещей Вадиму беспокоиться не приходилось.

Закончился апрель, и наступило 1 мая, т.е. срок ликвидации полка, указанный в директиве. Но еще несколько самолетов продолжали стоять на стоянке полка. Командование никак не могло решить, куда их направить. Пока были самолеты - существовала инженерно-авиационная служба. И только к концу мая, когда улетел последний самолет, стали разъезжаться инженеры и техники по своим новым местам службы.

Со штаба армии поступила команда: предоставить майору Виноградову очередной отпуск, после которого уже явиться к  месту назначения.  Отпуск оформили со 2-го июня, а 4-го июля он должен был уже быть на Севере.  Было немножко обидно уходить в отпуск на 30 суток, тогда как менее чем через 2,5 месяца он получал право на 45-ти суточный отпуск, так как прослужил уже 25 календарных лет. Но он себя успокаивал тем, что лучше 30 суток в июне, чем 45 суток в декабре. Весь этот отпуск он провел с семьей в Клину. Уезжать никуда не хотелось, так как предстояла довольно долгая разлука. Семья пока не собиралась ехать с ним. Старшая дочь Светлана в том году оканчивала школу, и собиралась поступать в Институт Культуры в Химках на Библиотечный факультет. Младшей Татьяне шел только четвертый год, и не хотелось тащить малышку в еще неустроенный быт. По их предварительному плану Вадим хотел дослужить еще год-два не более. А это время можно было там прожить и без семьи.

Полк перестал существовать, самолеты улетели, и на стоянке остался только КРАС. Его переставили на стоянку транспортного полка. База слишком поздно заказала платформу, и в ее ожидании КРАС был на попечении Вадима. Он один-два раза в неделю его наведывал, прогревал и катался по аэродрому. Часто это он делал с Татьяной. Ей очень нравилось, что у них есть “своя” машина. За два дня до конца отпуска подогнал его к дому и сараю, заполнил нужными на Севере вещами и сдал караулу под охрану. Теперь он с ним уже встретится только в Килп-Явре.





Часть пятая.  На Севере

Глава  134  На Север к новому месту службы

Настал день отъезда. Билет был куплен заранее на фирменный поезд “Арктика” Москва- Мурманск. Так далеко на Север военная судьба его еще не заносила. Самой северной точкой, где ему пришлось побывать, был Ленинград. Теперь он ехал за Полярный Круг. Несмотря на то, что это была середина лета, он на всякий случай под крышку чемодана положил белье (рубашку и кальсоны). Чем черт не шутит, все-таки на Север едет.

Поезд уходил поздно ночью. В вагоне было много моряков и жен военных. Их сразу можно было отличить по внешности, по поведению, по одежде. И как-то сразу бросалась в глаза какая-то дружеская обстановка, более теплое и участливое отношение между людьми. Даже совершенно незнакомые люди как-то сразу сближались, как будто давно уже знали друг друга.  Позже Вадим смог ни раз убедиться в том, что отдаленность сближает людей, они начинают относиться другу бережнее, сердечнее, внимательнее. Пока разместились, пока поговорили, уснули довольно поздно. Ночь прошла быстро, но Вадим проснулся по привычке в восьмом часу.

Поезд шел уже по Ленинграду. Ему захотелось постоять ногами на твердой земле, еще раз поклониться этому чудному городу, который буквально очаровал его с первого же раза 5 лет назад, когда он почти 1,5 месяца был в командировке в самое лучшее для Ленинграда время: август-сентябрь.

Поезд стоял здесь минут 15. За это время он вышел из вагона, побродил по перрону, подышал утренним воздухом этого прекрасного города, пожалуй, самого красивого города из тех, которые ему довелось повидать. До сих пор он считал самым красивым городом свою родину Киев, но теперь пальму первенства он вынужден был отдать городу на Неве.

Поезд двинулся дальше, унося Вадима все дальше и дальше от Москвы. Во второй половине дня остановились в Петрозаводске. Солнцем и отличной погодой, яркими красками зелени встретила Карелия нашего героя. И еще огромным обилием печатной продукции прямо на Привокзальной площади. Карельский полиграфический комбинат  снабжал всю страну прекрасно изданными книгами. Прямо на перроне и на Привокзальной площади стояли книжные развалы с чудными книгами, о которых можно было только мечтать. В другое время можно было здесь закупить целую библиотеку, но сейчас ему это было просто не с руки.

За Петрозаводском далее на Север лежали леса и озера Карелии. Чудные картины открывались за окнами вагона. Высоченные березы, сосны, ели по берегам сказочных карельских озер с кристально чистой водой, отражавших всю голубизну неба, на дне которых на любой глубине можно разглядеть каждый камушек. Можно было без конца любоваться этой красотой.

Незаметно прошел день, большую часть которого Вадим провел у окна. Наступил вечер. Если эти сумерки можно было назвать вечером. Лето было в самой макушке и за Полярным Кругом бушевал полярный день, а здесь, в Карелии, были прекрасные и загадочные белые ночи, когда всю ночь можно читать, не зажигая света. Солнце ненадолго скрылось за горизонтом, а вокруг было светло, просто как в пасмурный день.

Глаза устали от постоянного мелькания за окном, Вадим прилег на свою вторую полку, и чтобы их успокоить, прикрыл глаза. Он и сам не заметил, как уснул. Уже сквозь сон он услышал, как поезд остановился в Кеми.

Ранним утром пришли в Кандалакшу. Дальше начинался Кольский полуостров. Не успел он подняться с постели, как снова прилип к окну. Сырой утренний туман по колено укрывал хвойный лес, так близко подступивший к железной дороге. Краски были скуднее и проще. Только неизменный спутник железных дорог иван-чай верно сопровождал поезд от Подмосковья до самого Мурманска. Чем дальше поезд шел на Север, тем все настойчивее появлялось ощущение, что небо снижается, как будто бы где-то там, далеко за горизонтом, оно совсем сольется с землей.

Поезд здесь останавливался чаще, даже на небольших станциях. За Оленегорском начинались невысокие горы Хибины. Несмотря на то, что уже шел июль месяц, то здесь, то там на северных склонах гор поблескивали островки льда или снега. Север есть север. Не всегда даже к августу солнце успевает растопить весь лед. А в начале сентября может пролетать уже новый снежок. Но об этом Вадим узнает позже, а сейчас его удивляет этот снег в средине лета.


Поезд подошел к Мурманску к 11 часам утра. Солнце светило вовсю. Был яркий солнечный день, на небе не было ни одного облачка. Чистый город с домами, раскрашенными разноцветными красками показался Вадиму совершенно не северным, а скорее каким-то причерноморским городом. У вокзала и на улицах цвела сирень. Та же сирень, которая в Подмосковье отцветает уже в мае, здесь только начинала цвести в июле. Она не была такой пышной, но все же это была сирень за Полярным Кругомю

Термометр на Привокзальной площади показывал +23о. Вадим мысленно улыбнулся, вспомнив про белье в чемодане.

Из расписания автобусов на автовокзале узнал, что автобус на Килп-Явр отправится через полтора часа, взял на него билет, сдал вещи в камеру хранения и отправился гулять по городу. Город ему определенно понравился сразу. Он был каким-то открытым и приветливым. Недалеко от вокзала был огромный универмаг “Волна”, вполне современный и ничуть не уступающий лучшим московским. Побродил по его залам, обращая внимание на экзотику северных товаров. Рога, шкуры северных оленей, изделия из их меха, пимы - обувь местных лопарей, изделия из моржовой кости. Все это было для него ново и непривычно. Заглянул в продовольственный отдел. Цены не очень отличались от московских. Например: яйца, в Москве - 1р. 20 коп., здесь - 1р. 30 коп.; вареная колбаса в Москве 2р. 20 коп., здесь 2р. 30 коп.; куры в Москве 2р. 65 коп., здесь - 2р. 80 коп. Молоко чуть дороже, а овощи - по тем же ценам, что и в Москве. Вот те на! За что же здесь платят северные надбавки и полуторные оклады?

Побывал у памятника Алеши. Внушительную многометровую фигуру солдата-освободителя можно было увидеть с любой точки города и даже за многие километры от Мурманска. Где-то внизу плескался залив. По нему в разных направлениях сновали катера, а у берегов, причалов и доков стояли рыбачьи и торговые суда.

Полтора часа пролетели быстро, и нужно было ехать дальше, к новому месту службы - в Килп-Явр. Автобус подали вовремя, пассажиры загрузили свои вещи и заняли свои места. Вадим тоже сел на свое место у окна, полный впечатлений об этом прекрасном городе. Автобус отправился по расписанию. Вначале он долго шел по улицам города, то карабкаясь круто вверх, то спускаясь вниз. Потом окончательно поднялся на самую гору, где город закончился и начал плавно спускаться вниз к Коле, городу, имя которого дало название Кольскому полуострову. Кола старинный, но весьма небольшой город, расположенный у самого залива. От него идет единственный мост через залив на его западную часть. Мост узкий с односторонним движением, которое регулируется светофорами. Машины, трактора и автобусы часто подолгу дожидаются своей очереди, чтобы переехать по этому мосту на другую сторону. Остановился и его автобус. Вадим смотрел на залив. Был отлив и огромный участок берега, еще несколько часов назад бывший морским дном, сейчас оголился. По этой территории с важным видом ходили птицы, что-то там высматривая среди камней. Вадиму впервые пришлось видеть работу отливов и приливов. Ни в Черном, ни в Каспийском морях, отливы-приливы так не ощущаются, а здесь, недалеко от Ледовитого океана, они вполне заметно влияют на уровень воды даже в заливе.

Переехав мост, автобус еще долго тащился по дороге вдоль залива по западной его части, прежде чем повернуть в сторону норвежской границы. За это время Вадим издали любовался Мурманском. Отсюда он был виден, как на ладони. И особенно поражало большое количество судов, стоящих у его причалов. Прошел уже добрый час пути, прежде чем автобус покинул территорию залива и повернул на запад. Дальше дорога шла вдоль сопок, поросших небольшими  березами и полярными елями. Здесь природа уже значительно отличалась от природы Средней полосы. Кустарники, невысокие деревья, трава, камни, валуны, озера - вот, пожалуй, и все, чем природа украшает северную землю. Дорога шла на Видяеево - военно-морскую базу Северного флота. Навстречу все чаще попадались военные машины с морскими опознавательными знаками и водителями в морской форме.

Даже на автовокзале Вадим почувствовал, что попал в приграничную зону. В большинство поселков Мурманской области билет на автобус можно было приобрести только по специальному пропуску или командировочному предписанию. В основном, здесь жили военнослужащие и те, кто с ними был связан.

Чем дальше автобус уходил от Мурманска, тем беднее становилась природа вокруг. Только многочисленные озера радовали глаз. Восторги, вызванные прекрасными видами северного города, постепенно улетучились. Автобус был в пути уже почти 2,5 часа, а дорога все еще не кончалась. За это время в пути были две короткие остановки у крохотных населенных пунктов. И вот, наконец, автобус свернул с основной дороги в сторону и затрясся по выбоинам и ухабам. Еще минут десять и появилась проходная со шлагбаумом, которую никто не охранял. Но незадолго до этого автобусу попалась навстречу траурная колонна машин. Это была похоронная процессия. Как позже узнал Вадим, это хоронили летчика, который умер от болезни. К счастью, за все время, которое пробудет Вадим на Севере, ему больше не придется хоронить летчиков. За проходной в сотне метров начинался аэродром. Автобус ехал мимо рулежек и стоянок самолетов, оборудованных большими бетонными капонирами. Еще поворот, и по извилистой песчаной дороге порулил между деревянными и каменными бараками служебных помещений  местной  базы, солдатскими казармами, автопарком и солдатской столовой. Резко бросились в глаза убогость и запустение.

      Дома ранее выкрашенные какой-то бежево-кирпичной краской, за зиму   ветрами и снегом ободрались и стояли пегие и жалкие. Между огромными валунами в 2-3 человеческих роста, разбросанными по всему  городку, дорога вела к остановке автобуса, которая располагалась между пекарней и котельной. Слезы невольно навернулись на глаза, когда он вспомнил свой чистенький, ухоженный и аккуратный городок в Клину. Как он резко контрастировал с этим! Но вот, наконец, автобус  остановился. Пассажиры  стали  медленно  покидать его, вытаскивая свои вещи из  салона и багажных люков. Вытащил свои чемоданы и Вадим. Огляделся вокруг. Навстречу ему вниз по   единственной вымощенной бетонными плитами дорожке от летно-технической столовой спускался заместитель командира полка по ИАС подполковник Кобыльник - непосредственный теперь начальник Вадима. Он специально вышел его встретить. Алексея Николаевича Вадим знал еще по Севаслейке. Близкими друзьями они не были, но знали друг друга очень неплохо. Девять лет назад судьба забросила Вадима в Клин, с тех пор они не виделись, а за это время Кобыльник перебрался на Север. Теперь они снова встретились. А здесь, так далеко от Москвы, такие знакомые считаются почти родными. Было очень приятно, что начальник проявил такую заботу о нем. Хозяин повел гостя к себе домой, где его встретила Римма - жена Алексея Николаевича. Он ее тоже хорошо знал по прежним временам. Вместе они пообедали,  а  потом  Алексей Николаевич заспешил на службу, посоветовав Вадиму немного передохнуть, а потом зайти в учебное здание, где начальник авиации корпуса будет осматривать учебные классы.  А жить Вадим будет в профилактории, пока не освободится предназначенная ему квартира его предшественника. Вещи можно пока оставить у него на квартире.

После ухода хозяина Вадим немного еще поболтал с Риммой. Она подробно расспрашивала его о супруге, о детях. Во время разговора он, оглядываясь по сторонам, обратил внимание на пыльные  и грязные стекла окон. Римма перехватила его взгляд.

  - Не удивляйся, здесь бывают такие ветры с песком и пылью, что убирай - не убирай, мой - не мой, все равно очень скоро станут снова грязными. Алексей Николаевич наглухо забил окна, зашпаклевал их и закрасил. И, несмотря на это, окна даже внутри становятся все равно пыльными. Поживешь - сам увидишь.

-  Ну,  пожалуй,  я пойду. Там будут все инженеры, хочу сразу со всеми познакомиться.
      -  Хорошо,  я  тоже  сейчас иду на работу, я покажу тебе где учебный корпус.

        Они  вышли  из  большого пятиэтажного дома, где жили Кобыльники и прошли  к  небольшому  П-образному  одноэтажному  дому, бывшей школе, где теперь  размещался  учебный  корпус.  Убогость чувствовалась во всем: и в ветхости  старого  здания,  и  в забитых и заложенных кирпичом окнах, и в ободранной краске наружных стен здания, и ветхости деревянного крылечка у входа.

Вадим  вошел  в  здание,  прошел  маленький  коридор и очутился в помещении  бывшего  вестибюля  школы,  ныне  это  был уже учебный класс с летным  тренажером.  В  помещении  находилось  около  десятка  незнакомых офицеров.  Среди  них  он  увидел знакомое лицо Алексея Николаевича, и еще одно  лицо майора невысокого роста показалось ему знакомым. Где-то раньше он его видел. Все внимание было приковано к полковнику маленького роста с удивительно  неприятным голосом, который с деловым видом ходил по учебным классам и делал замечания. Вадим понял, что это и есть начальник авиации корпуса  полковник  Ковалевский.  Несколько  лет назад он был начальником килповрского гарнизона и командиром полка. Поэтому ему ничего объяснять не требовалось,  он все сам знал прекрасно. По поведению всех присутствующих офицеров  чувствовалось,  что  для  них  это  была  важная  персона.  Все подобострастно  заглядывали ему в рот, ловили каждое его слово, каждое его замечание.

           Алексей   Николаевич   знаком   показал   Вадиму,   чтобы  тот представился начальнику. Вадим спокойно и свободно подошел к полковнику и представился:

        -  Товарищ  полковник,  майор  Виноградов  прибыл для прохождения дальнейшей службы в должности инженера полка по РЛО.

           Полковник  с ног до головы осмотрел майора и пренебрежительным тоном спросил:

        -  Откуда прибыл?
        -  Из Клина.
        -  Это там у вас полк разогнали?
        -  Так точно.
        -  На каких самолетах работал?
        -  На СУ-15 и МИГ-23М.
        - Давай,  скорее входи в курс дела и принимайся за службу. Здесь тебе не Клин.

Во  время  этого  разговора  Вадим  держался  спокойно  и немного независимо.   За  свою  службу  ему  пришлось  повидать  такого  большого начальства,  что этот полковник не представлял для него большой величины. Держался  он независимо потому, что ему от этого начальства ничего уже не нужно  было.  Служить он собирался максимум год, а от силы, два. Повышения по  службе  он  уже  не  ждал, квартира ему не была нужна. Службу свою он знал, а лебезить перед начальством и подхалимничать он не привык. Поэтому и держался спокойно.

         В это время вошел худощавый подполковник с бледным усталым лицом. Майор, стоявший рядом с Вадимом подсказал: “Представься командиру полка”. Не  привлекая  внимания  большого  начальника Вадим подошел  к командиру и представился.  В  отличие  от  полковника, командир подполковник Гавриков поздоровался с ним за руку, поздравил с прибытием, поинтересовался как он устроился. Все это делалось шепотом, чтобы не отвлекать начальство.


Глава 135 На новом месте службы

        Затем Вадим вместе со всеми отправился за полковником осматривать учебные  классы. Рядом с ним постоянно вертелся тот невысокий майор, лицо которого  ему  с самого начала показалось знакомым. Позже он вспомнил, где он его  видел.  Майор  Недоля,  так  звали нового знакомого, некоторое время служил  в  Клину  в  летающей  лаборатории.  Очевидно,  раньше  они там и встречались.

Когда  начальник  с  командиром  полка  уехали,  в учебном корпусе остались  только одни инженеры полка. Подполковник Кобыльик представил инженерному отделу нового инженера по РЛО и познакомил его с инженерами полка.

       Инженером  полка  по  самолетам и двигателям был капитан Емельянов “Валерка”,  как  его  между собой звали инженеры. Молодой, круглолицый, с приятной,  немного  женской  внешностью и с таким же приятным голосом. Он был   бывший   “двугодичник”.  После  Новосибирского  машиностроительного института остался в Вооруженных Силах и быстро сделал карьеру от техника самолета до инженера полка по самолетам и двигателям.

         Инженером  полка  по  авиаоборудованию  был  уже знакомый майор Недоля Валерий Павлович.  Как  большинство  людей  невысокого  роста, он был завистливым и злобным человечком, готовым в любой момент “укусить” даже самого близкого человека.  Но  об этих его качествах Вадим узнает намного позже. А сейчас Недоля  улыбался,  мило  разговаривал  и вспоминал общих знакомых. Но уже настораживало то, что обо всех он говорил только плохо.

         Инженер  полка  по  радио был майор Щептев Валерий Петрович, для своих  просто “Петрович” (чтобы не путать с Валерием Емельяновым). Он был настоящим  северянином.  Почти  вся  его  служба  прошла  на  Севере.  До Килп-Явра  он  долго  служил  в  Талагах  под  Архангельском.  Спокойный, добродушный,   часто  улыбающийся  человек.  При  первой  же  встрече  он сразу же производил приятное впечатление.

  Ближайшим  коллегой Вадима по работе на матчасти был инженер по авиавооружению   майор   Форостяный.  Высокий,  худощавый,  энергичный  и подвижный,   немного   взбалмошный,  заядлый  охотник  и  рыбак,  он  был добросовестным работником и хорошим товарищем. Из всего инженерного отдела у него единственного была машина - уже не новый “Москвич”.

        Завершал   эту   галерею   инженеров   инженер  по  электронной автоматике  капитан  Коробков. Высокий, худой, немного замкнутый, заядлый радиолюбитель,  он  как-то  не  вписывался в этот коллектив. До Севера он служил  в  Хотилово  под Ярославлем, и там, по слухам, были у него какие-то неприятности, связанные с выпивками.
         Знакомясь  с  инженерами, Вадим про себя отмети, что он является самым  старым  из  них. Если не считать Кобыльника, который был на 2 года моложе  Вадима, самому старшему из инженеров едва перевалило 35, а Вадиму уже  шел  43-й  год. Позже товарищи его в шутку прозовут “дедушка русской авиации”.

  За  время  обхода  учебного  корпуса  успел  побывать в классах инженеров  полка.  Классы  были  достаточно  убогими,  но в этих условиях чувствовалось,  что  труд  в  них  был вложен немалый. Вадим надеялся, что то оборудование  учебного  класса, которое сейчас уже едет в КРАСе, и которое он  прихватил  с собой после разгона полка, поможет ему сделать его класс самым современным.

         После  учебного  всей  группой  отправились  в  штаб полка. Штаб находился   в  деревянном  бараке,  в  100-150  метрах  от  которого  уже начиналась   стоянка  первой  эскадрильи.  В  штабе  полка  была  комната инженерного  отдела,  где  Вадиму  показали  его рабочий стол, который до этого  занимал  его  предшественник  майор  Борисов. И  еще долго Вадим в Килп-Явре будет “новым Борисовым”.

Инженеры  расселись  по  своим  местам,  и  потекла  неторопливая беседа.  Без  назойливости,  тактично и осторожно они расспрашивали вновь прибывшего  майора о нем самом, о его семье, о службе там, далеко от них, под  самой Москвой. Вадим с удовольствием рассказывал им обо всем. Они, в свою  очередь,  рассказывали  о  себе, о своей службе, о случаях из своего опыта.

         Во  время  их  беседы  где-то  надрывно взвыла сирена  по всему городку, и    по  громкой  связи  раздалась  команда:  “Дежурному  экипажу  - готовность     N1”.    Вадим   вздрогнул,   и   как   каждый   нормальный авиатор,  приготовился    куда-то   бежать,   что-то   делать   по   этой команде.  Но  его  собеседники   даже   ухом   не  повели.  Даже и тогда, когда  спустя  2 минуты взлетел  дежурный  истребитель  из  ДС  (дежурных средств),  они  никак  не  отреагировали   на  это. Только через минуту в дверь  заглянул  подполковник Кобыльник и объявил: “Я на ИПУ. Позвоните в базу, чтобы к моменту посадки топливозаправщик был на месте”.

         Если  для  Вадима это было все так необычно и непривычно, то для всех остальных это была повседневная жизнь.

         В клинском учебном полку тревоги проводились раз в месяц, да и то, как правило, в самом его конце перед подведением итогов за месяц. В большинстве случаев тревога заканчивалась сбором личного состава и подготовкой самолетов к вылету. Летные экипажи занимали готовность в кабинах, выходили на связь, и на этом все заканчивалось. Если командир давал запуск одному-двум экипажам, то это уже было событием. Но, как правило, до выруливания дело не доходило.

А здесь вылет экипажа из ДС был таким простым и обыденным делом. Граница с Норвегией (активным членом НАТО) была всего в 7 минутах подлетного времени, поэтому радары неусыпно следили за воздушными объектами в Норвегии. Это могли быть легкомоторные самолеты фермеров, которые вдруг решили осмотреть свои пастбища недалеко от границы. И по любому случаю, когда летающий объект приближался к границе со стороны сопредельного государства, приводился в готовность дежурный экипаж или поднимался дежурный истребитель в воздух, чтобы предупредить возможное нарушение границы. А чаще всего покоя не давали “Орионы”. Это самолеты-разведчики НАТО, типа нашего ИЛ-18, специально предназначенные для слежения за подводными лодками. Летают они в нейтральных водах у самой кромки границы территориальных вод Союза. На малой высоте у самой границы “бреет” четырехмоторная махина, и ничего с ней не сделаешь - она в нейтральных водах. Она пока ничего не нарушает. Но это пока, до поры до времени.

Но больше всего докучали высотные разведчики SR-71. Его даже и самолетом-то не назовешь. Это скорее ракета с крылышками. Летает он на высоте  30  километров  со  скоростью  до 3000 километров в час. Начинен сплошной  электронной  аппаратурой  для  ведения  электронной  разведки. Способен  подслушивать  даже телефонные разговоры. Трудно с ним бороться. Высота  и  скорость  огромные.  Ежедневно  в  8  утра  поднимается  он с аэродрома  в  Англии,  и через Северное и Баренцево моря “чешет” прямо к Новой  Земле,  затем,  набирая  предельную высоту и скорость,  несется в сторону Кольского    полуострова.    Затем    плавно    разворачивается  у самой границы  территориальных  вод  и уходит домой. Каждый день одно и то же. Вчера, сегодня  прошел  по  границе, не нарушая ее, а где гарантия, что завтра  он  ее  не нарушит? Не успеешь опомниться, как на такой скорости ворвется  на  сотню-другую  километров  вглубь  нашей территории, и пока  поднимешь  истребитель, он успеет произвести разведку. Поэтому приходится каждый раз поднимать ему навстречу дежурный экипаж.

       Об  этом  обо  всем и еще о многом другом Вадим узнал в первой же беседе со своими будущими коллегами. Он сразу понял, что здесь настоящая служба.  Если  раньше  ему приходилось “играть в войну”, имитируя боевую готовность, то здесь ему придется делать все по-настоящему, реально.

       Беседа затянулась, уже успел сесть дежурный истребитель, вернулся с  ИПУ  Алексей Николаевич, а они все никак не расходились. Рабочий день уже  давно  закончился,  но  они не спешили домой. Инженеры все питались дома,  брали  паек  продуктами,  и  в  столовую  никто  не  ходил.  Пайка практически  хватало  почти  на  всю семью. Приходилось докупать только мясо,  хлеб, молоко. А северный дополнительный паек очень любили дети. В нем  была  сгущенка,  печенье, сыр, сахар. В столовой питалось не так уж много   офицеров   и   прапорщиков.  В  основном,  это  были  холостяки. “Соломенными”   холостяками   становились   летом многие офицеры, которые всеми  правдами-неправдами  на  лето  отправляли  семьи  на  Юг  или  в Среднюю  полосу.  Летом  в городке оставались одни мужики, и кормить их было  некому,  и поэтому все шли в столовую. Столовая работала до половины восьмого, а время было уже восьмой час, поэтому Кобыльник напомнил, что мол  “соловья  байками не кормят” и Вадим может остаться без ужина, если не поспешит в столовую, и предложил подбросить его к столовой на машине.

       После ужина Вадим отравился в профилакторий, куда его поселили до освобождения  квартиры. Профилакторий находился на первом этаже большого пятиэтажного  дома и занимал три двухкомнатных квартиры. Предназначен он был  для  отдыха перелетных экипажей, и частично выполнял роль гостиницы. Сейчас  в нем никто не жил. Вадима поселили в одной из квартир с санузлом и  кухней.  В комнатах стояло по несколько кроватей с тумбочками, стол и большой  платяной  шкаф.  Сейчас  Вадим  становился полным хозяином этой квартиры. Он перетащил свои чемоданы от Кобыльника, разложил их содержимое, и выбрал самую лучшую, на его взгляд, кровать у окна.

  За  день  он  устал,  и  не  столько  физически,  сколько от новых впечатлений.  Прилег  на  кровать  в спортивном костюме, но почему-то не лежалось.  В  окно  ярко  светило  солнце.  Взглянул  на  часы.  Шел уже одиннадцатый час, но вечером еще и не пахло. Оделся и вышел побродить по окрестностям,  чтобы лучше рассмотреть поселок Килп-Явр.

       Поселок  и  аэродром  Килп-Явр  получили свое название от озера с таким  же  названием.  Это  озеро  тянется  с  севера  на юг, в длину на десятки  километров  от  фиордов  побережья  Баренцевого  моря  в  глубь полуострова  в  скалистом  ущелье невысоких сопок. Порой оно то сужается до нескольких  метров,  то  местами расширяется на сотни метров. Вода в нем чистая  и  холодная.  В  озере  водится  сиг,  форель,  корюшка и другая пресноводная  рыба.  В районе поселка сопки расходятся в разные стороны, образуя  ровную  долину  шириной  4-5  километров и длиной около десятка километров.  На  дне  этой  долины  и  был  построен  еще во время войны аэродром,  практически  со  всех сторон защищенный сопками. Рядом с этим аэродромом  и  возник  поселок, где раньше жили только авиаторы, а позже благодаря  протянутой  железнодорожной ветке, моряки устроили здесь свою перевалочную базу, разместив свои казармы и склады.

       Сам поселок разместился в восточной части долины, прилепившись на западных  склонах сопок, образующих как бы чашу вокруг долины. В поселке нет ни одной ровной улицы. Они либо поднимаются вверх от аэродрома, либо спускаются  вниз к Больничному озеру. Это небольшое озеро внутри поселка прозвали  так  потому,  что  на  его  берегу  стоит поселковая больница. Несколько  пяти- и четырехэтажных домов и несколько двухэтажных каменных и  деревянных  образуют улицы с непривычными для посторонних названиями: улица  Небольсина,  улица  Сафонова.  Свои названия они получили в честь героев-летчиков,   храбро  сражавшихся здесь во  время  Отечественной  войны. Деревянные  дома  стопились у Больничного озера, образуя так называемый “Шанхай”.

В  городке  есть летно-техническая столовая, двухэтажный магазин, школа,   детский  садик,  больница,  почта  и  санчасть.  Остальное  все служебные  помещения и жилые дома. Особой гордостью городка является Дом офицеров,  именно  дом, а не клуб. Прекрасное, даже слишком шикарное для такого  городка  здание  с  колоннами, большим и малым зрительным залом, библиотекой  с  огромным  читальным залом, бильярдной, кафе, помещениями для  работы  кружков.  Такой  дом культуры мог стать украшением хорошего районного  центра.  Говорят,  что  на него “вбухали” все деньги, которые предназначались   для   строительства   объектов   культуры   всех  трех авиационных городков: Африканды, Мончегорска и Килп-Явра.

       Весь  городок  выглядел  грязно.  Солдаты убирали только проезжую часть   улиц,   а   возле   домов  и  заборов  валялись  обрывки  бумаг, полиэтиленовые  пакеты,  бутылки,  консервные банки.  После вылизанного, ухоженного  военного  городка  в  Клину  здесь  все  казалось  убогим  и запущенным.  Радовала  глаз  только  природа  вокруг  городка. С востока поднимались  сопки,  покрытые  лесом.  На  юге возвышалась самая высокая сопка  в  округе, так называемая “310”. Очевидно, это название она получила за свою высоту над уровнем моря. На западе лежал аэродром у самого берега озера, за которым крутой   стеной   поднимались  сопки.  Зеркальная  гладь  озер,  буйная невысокая    трава   с   какими-то   странными   густыми, не облетающими одуванчиками,  могучая  уверенность  огромных гранитных валунов, зеленый бархат  рощицы  невысоких берез на фоне синего неба с разрезанным сопками горизонтом - все это создавало неповторимую красоту северной природы.

       Нагулявшись,  Вадим  вернулся к себе. Был уже первый час ночи, но солнечные  зайчики  на  стене  над  его  кроватью  не  исчезали, а только перемещались вглубь комнаты. Уткнувшись в подушку, он вскоре заснул. Так закончился его первый день на Севере.

Глава  136  Квартира

Несколько недель Вадим жил в профилактории, затем, когда освободилась квартира его предшественника, он приступил к ее ремонту. Первым делом он отштукатурил потолки. Между плитами образовались довольно заметные щели, поэтому пришлось замазывать их алебастром, а потом уже белить все.. Обои на стенах в обеих комнатах он сменил тоже. На кухне обои наклеил новые и покрыл лаком. Получилось не очень красиво, зато удобно. Квартира приобрела свежий вид. Пригласил Римму Кобыльник посмотреть и, возможно, посоветовать что-то по благоустройству квартиры. Вначале она отказывалась.

- Как-то неудобно одной в квартиру временного холостяка заходить...
- А ты что думаешь, что я буду тебя сразу там насиловать?
- А ты думаешь, что я буду сопротивляться? - отшутилась женщина.

Его работы по дому она одобрила и посоветовала в КЭЧ взять новую мебель, хотя бы самое необходимое: кровать, стол, диван и стулья. Он так и сделал, но предварительно покрасил пол во всей квартире. Здесь его ждала неудача. Краску приобрел он какую-то левую, и она не сохла очень долго, почти две недели пришлось ему ждать, когда можно будет уже зайти в квартиру. Благо она располагалась в этом же подъезде на четвертом этаже.

К октябрю ремонтные работы были закончены, мебель завезена, и он приступил к благоустройству своего жилья. Жена с детьми обещала приехать к нему на октябрьские праздники. В первых числах ноября Вадим встречал семью в Мурманске. Было уже довольно прохладно, и им после Клина показалось совсем холодно. Несколько часов до автобуса они побродили по Мурманску, главным образом, посещая магазины. Мурманск жене понравился. Время в дороге домой на автобусе они почти не заметили, весело болтая, делясь новостями. Когда они поднялись на четвертый этаж, и Вадим открыл свою квартиру, их ждала неожиданность. С потолка лилась вода, между плитами через щели, которые Вадим так тщательно замазывал. Она теперь лилась стеклянными струями. На полу стояли лужи воды, и она уходила через щели в полу дальше на третий этаж. Возмущенные соседи снизу примчались выяснять что случилось. Но  он им только предложили помочь подставлять под струи воды свою тару. А получилось вот что. Сосед сверху за  какой-то надобностью лазил по трубам отопления. У батареи труба сломалась, и горячая вода хлынула в квартиру и дальше по этажам. Он попытался тряпкой перекрыть воду, но не тут то было. Горячая вода под давлением рвалась наружу.  Послал жену за слесарем. Но вечером, да еще в субботу, где найдешь этого слесаря? Только где-то через полтора часа удалось устранить эту неприятность. А все старания Вадима по благоустройству квартиры пошли коту под хвост. Вот таким образом он встретил семью.

К моменту их приезда на Севере уже начиналась полярная ночь, солнце уже не показывалось из-за горизонта, да еще и частые пасмурные дни сокращали светлое время суток до четырех часов.  В этих условиях постоянно хотелось спать. Этим его девочки и пользовались. Утром в 8 часов их будил голос оперативного дежурного по громкой связи. Вадим поднимался, делал зарядку или пробежку, собирался и шел на завтрак, а затем на построение. Его домочадцы продолжали спать. Поднимались часам к одиннадцати. Вадим после обеда в столовой приходил домой, и они с женой прикладывались отдохнуть после обеда. По распорядку дня обеденный перерыв был 2 часа с 13-ти  до 15-ти. Но все старались пообедать в столовой уже до официального начала обеденного пререрыва, так что на послеобеденный отдых времени было достаточно. Подремав часик, Вадим шел снова на службу, а жена с девочками продолжали спать. Возвращался он после ужина в столовой. К этому времени все были уже на ногах. Вечер проходил в общении и за просмотром телепередач. В то время Мурманск транслировал только одну первую московскую программу. К 12 часам телевиденье прекращало работу, и все отправлялись спать. А с утра все повторялось сначала. Первую неделю они спали по 16 часов в сутки. Вот так действует полярная ночь. Больше всего девочкам нравились заготовки Вадима. Банки с вареньем, которое Вадим готовил всю осень, быстро таяли. Но погостили они у него недолго, чераз 3 недели вернулись в Клин.


       Глава  137  Лето 1980 года

Лето 1980 года на Кольском полуострове было сухим и даже жарким для тех мест, поэтому грибов все лето и осень практически не было. Но зато ягоды удались на славу. Черника, голубика, брусника и морошка были повсюду.  Вадим первый раз в жизни видел такое обилие ягод. От технической столовой до ТЭЧ можно было идти по дороге вокруг, или напрямую через сопку. Когда позволяло время, Вадим выбирал второй путь.  От хоккейной «коробки», что приютилась внизу у подножья сопки, на которой ютились дома, дорога шла вверх на небольшую сопку. Ее пологая северная сторона поросла травой и мелким кустарником. Но стоило только перевалить через ее пологую вершину, как сразу попадаешь в довольно густой лес невысоких берез и елей,  покрывающих южную и западную сторону сопки. В этом месте земля сплошь покрыта зарослями черники и брусники. Рядом с дорожкой ягоды, конечно, уже давно собрали. Но стоит отойти от дорожки метров на 20-30, как на кустиках то здесь, то там на глаза попадаются черные, с голубым налетом ягоды черники, или яркие красные ягоды брусники. Когда на одном кустике 3-5 ягод, это место ягодным не считается. Другое дело, когда выходишь на поляну, особенно после первого ночного заморозка,  а такие не Севере уже случаются во второй половине августа, то  перед тобой появляется сплошное черное пятно. Ночной морозец собьет листья с черники, а на веточках остаются только ягодки, да не одна-две на кустике, то  сразу штук по двадцать. Вот тогда и собирай их, сколько душе твоей угодно.

Многие заготовители пользуются, так называемым, «комбайном». Это небольшая металлическая коробочка, размером чуть поменьше буханки хлеба,  с ручкой сверху и дном из продольно расположенных  прочных проволочек, словно гребень. Они образуют что-то подобие ковша экскаватора. Задняя стенка глухая, а передняя на шарнирах. Она открывается, когда что-то в нее попадает, и закрывается при обратном перемещении. Расстояние между проволочками выбрано таким, что они пропускают стебли растений, но задерживают ягоды. Если таким «комбайном» провести по кусту черники или брусники, то все ягоды останутся в кузове. Обратно высыпаться они не могут, им не дает сделать это самозакрывающаяся дверка. Но, к сожалению, вместе с ягодами в кузовок попадают  листья, веточки и различный мусор. Зато таким «комбайном» за час можно свободно собрать ведро ягод.

Вадим тем же  летом приобрел себе такой «комбайн». Но ему не нравилось добывать ягоду таким способом. Слишком много работы с ними потом. На это  уходит куда больше времени, чем просто на сбор ягод.

Ему больше нравилось не спеша ходить с бидончиком и собирать ягодку к ягодке. Прошагаешь так по сопкам и лесам километров 10-15, устанешь, но зато дома никаких хлопот – ягоды чистые, что хочешь с ними делай: хоть крути в банки, хоть вари варенье. Но такая возможность не всегда предоставляется. Лето на Севере короткое, того и гляди, завтра полетят «белые мухи». А Вадим решил к приезду семьи заготовить побольше ягод и  наварить варенья из черники и брусники. Пришлось пользоваться «комбайном». Но потом нужно было перебирать эти ягоды… Но инженерная мысль подсказала ему выход. Квартира его была полупустой. В его распоряжении были ворсистые дорожки, привезенные из дому.  Из одной из них Вадим с помощью книг соорудил наклонный желоб. Если в его верхнюю часть сыпать ягоды с листьями и прочим мусором, то круглые ягодки будут свободно катиться по желобу вниз, а листья и мусор останутся на ворсистой поверхности дорожки. Так дело пошло быстрее.

  И вот уже на антресолях стояло несколько трехлитровых банок черники сваренной в варенье и просто перетертой с сахаром. А вот с брусникой было похуже. Собирать ее сложнее, ягода мелкая и уж очень близко растет у самой земли. Даже «комбайн» здесь плохой помощник. В одно из воскресений вместе со своими коллегами инженерами Емельяновым и Щептевым решили отправиться на противоположную сторону озера Килп-Явр за брусникой. Нужно отметить, что озеро в районе аэродрома и поселка вытянуто на десятки километров в длину, а ширина его колеблется от нескольких десятков  до несколько сотен метров, поэтому оно скорее напоминает стоящую реку. И глубина у него тоже разная. В районе аэродрома только в одном месте его можно перейти вброд. А так в иных местах глубина достигает несколько десятков метров. Летчики говорили, что в тихую погоду на дне озера с высоты можно разглядеть самолеты, сбитые еще во время войны.

К броду повел их заядлый охотник и рыбак Валерка Щептев. Только он знал точно место переправы. Но и то переправляться нужно было в высоких болотных сапогах с отворотами.

Ранним осенним утром эта троица отправилась за ягодами. Было это в конце сентября. Стояли на редкость ясные и тихие дни. Днем невысокое северное солнце еще ощутимо пригревало, но ночи были уже холодными.

Заморозки сбили уже всю листву с берез и рябин. Вода в озере была хрустально чистой и холодной. Когда они подошли к броду, у Вадима пропало все желание лезть в воду. Петрович, так между собой звали ребята Щептева, в отличие от второго Валерки Емельянова, вошел в воду первым. За ним двинулся Емельянов. Замыкал  шествие Вадим.

Чистая вода искажала действительность. Камни, лежащие на дне, казались почти рядом, и  от этого глубина казалась совсем небольшой, значительно меньше, чем на самом деле. В этом месте ширина озера была метров 15. На поверхности течение почти не ощущалось, но на глубине оно было ощутимым. Ноги, обутые в широкие резиновые сапоги, то и дело сносило в сторону, от чего двигаться становилось все сложнее. Чем ближе к средине переправы, тем дно опускалось все ниже. Казалось, что еще несколько шагов и вода начнет заливаться через край сапог. На дне камни были скользкие, и стоило только потерять равновесие, как неминуемо ждало купание в этой холодной купели. Но, наконец, дно стало подниматься, и через несколько минут вся компания оказалась на том берегу.

Если берег со стороны аэродрома был пологим, то здесь он круто поднимался вверх к вершине плато высотой метров 50. Весь подъем к вершине плато был просто усеян большими кочками метра по полтора в диаметре и высотой с полметра. Каждая эта кочка, словно ковром, была покрыта брусникой. Ягод было так много, что все кочки, казалось, сложены из красной и зеленой мозаики.

Три инженера склонились над кочками. Ягоды выбирали руками. Через полчаса согнутая спина устала, пришлось опуститься на колено. Благо было сухо и на мягком ягеле, словно на толстом ковре, можно было не бояться застудить колено. Но и в таком положении ноги и спина тоже уставали. Пришлось опуститься на оба колена. И в таком положении долго оставаться было тоже трудно. Пришлось сесть рядом с кочкой. Уже один трехлитровый бидон отправлен в рюкзак, а кочка кажется почти не тронутой. И сидеть перед ней вскоре стало трудно. Валерка Емельянов уже полулежал перед своей кочкой, собирая ягоды. Его примеру последовал и Вадим.

Так до обеда они успели собрать по 4 бидона ягод. Но нужно было возвращаться обратно. Перед уходом Вадим решил подняться выше, взглянуть, что собой представляет это плато за озером. Когда он вскарабкался наверх, перд ним предстала равнина, тянущаяся на сотни метров на запад. Где-то там вдалеке виднелись бесконечные сопки, уходящие до самого горизонта. Этот участок был совершенно ровный, как стол. Но больше всего, что поразило Вадима, это были грибы. Там, за озером, со стороны аэродрома, грибов практически не было совсем. Здесь же, на безлесной равнине, сплошь покрытой ягелем, они стояли, как солдаты в строю. И сколько видел глаз, до самого дальнего края плато, их было несметное количество. В основном, это были подосиновики и моховики. Ночные заморозки, конечно, их уже испортили, они уже ни на что не годились. Ах, почему же они не пришли сюда раньше?..

Прошло уже много лет, но перед глазами Вадима до сих пор стоит эта картина. Но Север щедрый на подарки. На следующий год осенью он дал возможность насладиться и  грибным изобилием.


Глава 138  Северные грибы

Случилось так, что лето 1981 года Вадим провел в Клину с одной авиаэскадрильей своего полка. Молодые летчики «ловили ночь». Для дальнейшего совершенствования своего летного мастерства летчикам нужны были полеты ночью. А, как известно, на Севере летом ночей не бывает. Вот они и отправились за ночью в Среднюю полосу на освободившийся после расформирования истребительного полка аэродром в Клину. Успешно отлетав там все лето, в августе вернулись обратно. Вадим же попросил 2 недели в счет отпуска. Светлана в том году сдавала вступительные экзамены  в институт.

Возвращался он к себе на Север уже в начале сентября. Поезд Москва-Мурманск в районе Оленегорска идет медленно. До Мурманска еще ехать часа три. Вадим стоит в тамбуре купейного вагона и смотрит на проплывающий мимо пейзаж. А пейзаж довольно однообразный. Вдоль дороги сплошной стеной стоят невысокие ели, осины, березы. Чем дальше на север, тем больше становиться елей, все  реже березы, все реже лес. От окна поезда до ближайших деревьев рукой подать. И вдруг он замечает под деревьями на расстоянии всего 10-15 метров – грибы. Да сколько их! Здесь, в этой глухомани, их никто не собирает. До ближайшей станции километров 30-40. Да и кто станет в такую даль за ними тащиться? Он поражен. И дальше все та же картина. Вот это богатство! Так они до самого Мурманска стояли у него перед глазами.
 
По возвращению в часть Вадим сразу же включился в работу. Своим коллегам он с восторгом рассказывал о том, что видел из окна поезда. Но все они, как один, почему-то изображали позу недоумения на лице и молча пожимали плечами. Вадим никак не мог понять такую их реакцию. Сам он с нетерпение ждал выходных дней, чтобы отправиться за грибами. Он надеялся, что грибов здесь будет не меньше, чем под Оленегорском.

Свободное время выдалось только в субботу. Этот день начала сентября выдался хмурым и пасмурным, какие бывают только на Севере. Серые тучи плыли низко, цепляя своей нижней бахромой невысокие сопки Кольского полуострова и кропя землю мельчайшим дождем, скорее похожим на водяную пыль. Ветер гнал эти тучи откуда-то со стороны Белого моря, от чего становилось еще более неуютно.

Вадим решил все-таки не откладывать свой поход за грибами, понимая, что больше свободного времени у него может и не быть. Надев комбинезон, натянув яловые сапоги и закутавшись в плащ-накидку, вышел из дому. По пути в сарайчике прихватил большую корзину. Пройдя метров 400 по городку, и миновав Больничное озеро, оказался в мелколесье ближайшей  сопки. Следуя к ее вершине, внимательно стал вглядываться в опавшую листву. Не успел он сделать и 20 шагов по лесу, как ему уже попался первый гриб. Подосиновик! Гриб оказался большим, толстым и с совершенно чистым внутри. Вот это удача! Как только отправил его в корзину, тут же увидел в нескольких шагах следующий гриб, очень похожий на белый. Пока он шел к нему, на глаза попались еще два. Срезая гриб, старался не упустить из виду остальные. Стал рассматривать свою находку. Раньше ему еще никогда не встречались такие. По свое форме он очень напоминал белый, но на срезе был желтовато-зеленый. Позже он узнал, что это маховики.  За этими тремя в корзину последовали четвертый и пятый. Вадим бросался к очередному грибу, словно боясь его потерять, не обращая внимания на мокрые от дождя кусты. Вскоре влагой покрылись не только его накидка и сапоги, но и брюки. Но, увлеченный, он этого не замечал.

Чем дальше он углублялся в лес, тем больше ему попадалось грибов. За полчаса корзина была уже полна. Что делать? Азарт грибника не позволял ему остановиться на этом. Тогда он, не долго думая, снял с себя плащ-накидку и расстелил ее на поляне. Высыпал на нее все грибы, перебрал их, отложив слишком крупные и старые.  Хорошие сложил обратно в корзину. Их оказалось снова больше половины корзины. С такими темпами дополнить ее можно минут за 15. Тогда он снова высыпал их на накидку и с пустой корзиной стал описывать круги вокруг этой поляны. Каждый круг за 20-30 минут – и полна корзина. Собранные грибы высыпал на накидку. Их становилось все больше, но азарт его не покидал, хотя весь комбинезон его был уже совсем мокрым. Но он по-прежнему этого не замечал.

Когда сыплющаяся с неба морось перешла в настоящий дождь, он, наконец, опомнился.  Тем более, что на накидке была уже довольно большая гора грибов. Ему едва удалось свести края накидки. Этот огромный узел, весом больше пуда, да еще полную корзину он потащил домой. Только тогда он почувствовал, что он весь мокрый, устал и замерз. Дотащил все это хозяйство домой, и теперь  только понял, какую работу,  и какую заботу он себе приобрел.

             В почти пустой квартире было прохладно. В сентябре еще не топили, и в квартире было не выше 10 градусов. А как сушить грибы в таких условиях?

С помощью «цыганской» иглы и лески нанизал все маленькие грибы, отдельно шляпки и ножки. Среди всей этой кучи собранных грибов не оказалось ни одного червивого. Позже он понял, что здесь, в условиях вечной мерзлоты, червей просто не бывает.

Больше 10 ниток, длиной около четырех метров, с нанизанными на них  грибами к вечеру уже весело под потолком. Но оставалось еще 4-5 ведер грибов. Что с ними делать? Тогда он отправился в магазин, купил несколько килограммов комбижира, стал жарить грибы и складывать их в банки. На переработку всей этой массы грибов у него ушла почти вся следующая неделя. Вот тогда он понял реакцию своих коллег, когда он с таким восторгом рассказывал им о грибах под Оленегорском. Сушенных и жаренных грибов хватило всей семье до следующей осени.

Позже уже, вернувшись с Севера, Вадим больше не ходил за грибами. Там, на Севере, грибы собирают, а здесь, в Подмосковье за ними охотятся.


Глава 139  Северная зима

Север есть Север.  Не только красота короткого лета и чудной осени сопровождает человека, живущего годами в этих краях. Бывают суровые зимы, метели и штормы, длящиеся по нескольку дней и даже … зимние грозы.

Первая зима, которую Вадим встречал по прибытию в Заполярье, начиналась тихо и спокойно. Солнце скрылось за горизонт еще в начале ноября, наступили сумерки в дневное время и долгая, долгая полярная ночь. 

В это время на только что построенном здании во второй зоне (зоне заправки) построили новое здание ИПУ (инженерный пункт управления). Здание было, можно сказать, полутораэтажное. На первом этаже располагались комнаты отдыха летного и технического состава, комната высотного снаряжения летчиков. В центре здания на втором этаже была всего одна комната, с трех сторон стены которой состояли из сплошного стекла для хорошего обзора всей территории аэродрома. Это и был ИПУ. Комната была широкой и просторной. Оборудовать его поручили Вадиму. Когда он в первый раз зашел  туда, там стояли только 3 стола. На них должен был быть оборудован пульт управления инженерной службой, удобный для работы. До этого ИПУ ютился в каком-то старинном деревянном небольшом здании, скорее похожем на голубятню. Тогда в самом помещение ИПУ могли поместиться не более 3 человек. Приемник радиостанции работал без подавителя шумов, и за летную смену дежурный инженер так уставал от постоянного шума, что к концу смены у него раскалывалась голова.

Все эти недостатки старого ИПУ предстояло устранить Вадиму. По его чертежам строились новые пульты, оснащались приборами, телефонами, световыми и звуковыми сигнализаторами. Он притащил сюда радиостанцию, которую привез с собой из Клина, она работала с подавителем шумов, поэтому в динамиках звучал только радиообмен летчиков с руководителем полетов. С помощью связистов была оборудована громкоговорящая связь со всеми зонами. Всем этим Вадим занимался почти весь ноябрь. Погода в это время стояла тихая. Облачность была низкой, полеты не производились. Целыми сутками шел тихий мелкий снег, он покрывал землю и все окружающие непрерывным ровным слоем. Уборочная машина КПМ целыми сутками чистила взлетно-посадочную полосу и рулежки. Пока она обойдет полный круг, ее след уже снег засыпает снова. И так сутки за сутками почти целый месяц. За этим наблюдал Вадим во время оборудования ИПУ.


Глава 140  Зимняя гроза

А вот с зимней грозой он встретился впервые в январе 1981 года. Это был субботний день 24 января. В этот день у его жены Антонины был день рождения. Вечером он по телефону поздравил ее, и только налил себе бокал вина, чтобы выпить за ее здоровье, как раздался звонок. Вадим взял трубку. Звонил Кобыльник: «У тебя в дежурном звене на двух самолетах отказали локаторы. Давай, займись их восстановлением».  Хорошенькое дело, в субботу вечером организовать эту работу! Он позвонил начальнику группы ремонта капитану Тихончеву, и сообщил «приятную» новость. Тот, чертыхаясь, вызвал своих помощников двух прапорщиков Андрикевича и Василенко. Через полчаса они все были уже в дежурном звене. Да, два локатора вышли из строя. Отказ был типовым, поиск его не составляя труда, но … Для того, чтобы добраться до отказавшего блока, нужно было: во-первых, снять с самолета подвесной бак, во-вторых опустить лафет с пушками. Чтобы снять подвесной бак, нужно было из него скачать керосин. Для этого нужен специальный пустой топливозаправщик, а он находился уже в автопарке. Чтобы прибыл автозаправщик, нужно было найти его водителя, а он был в солдатском клубе в кино. За ним пошли. Через час появился топливозаправщик, но… на нем не оказалось скачивающего шланга. Шланг остался в первой эскадрильи. Чтобы его добыть, нужно было вскрыть пост первой эскадрильи, так как там уже был выставлен караул. Это мог сделать только дежурный по стоянке части. Позвонили дежурному по части (там должен был находиться дежурный по стоянке). Но его там не оказалось, он в столовой не питался, поэтому на ужин пошел домой. Телефона дома у него не было, пришлось звонить оперативному дежурному, чтобы тот по громкой связи вызвал дежурного по стоянке. Наконец, дежурный прибыл в караул, и они вскрыли стоянку первой эскадрильи. Шланг был доставлен. Топливо скачали, лафет опустили, блок заменили, локатор заработал, Летчик проверил его работу. На втором самолете такую же проделали работу. Теперь уже все было в порядке. Когда Вадим взглянул на часы, стрелки показывали начало третьего ночи. Они не стали дожидаться дежурного автобуса и пошли пешком домой.  Пока они шли по рулежке вдруг Вадим вдалеке заметил какую-то яркую вспышку. Вначале он подумал, что это электросварка. Но какая может быть сварка в ночь с субботы на воскресенье да еще в 3 часа ночи? Это его удивило.  Через некоторое время вспышка повторилась, на этот раз более сильная, и спустя несколько секунд донеслись раскаты грома. Зимняя гроза! Вот это да! Он ни разу даже не слышал, что такое возможно. Позже он узнал, что зимняя гроза предвестник сильной бури. Но пока было все тихо. Вернулся домой, на столе стоял нетронутый бокал вина. Он с удовольствием его опустошил, пожелав доброй ночи супруге, и завалился спать, благо завтра было воскресенье, на службу подниматься утром не было нужды. Так проспал он часов до одиннадцати. Проснулся и услышал, как за стеной ревет ветер. Выглянул в окно, за ним ничего не было видно, только сплошной летящий почти горизонтально снег. На обед в столовую он не пошел, приготовил себе поесть из имеющихся дома запасов. А вот в кино решил сходить. К семи вечера буря не утихла. В Дом офицеров он шел против ветра,  едва передвигаясь, наклонившись вперед почти под 45 градусов. Сухой снег  несся навстречу с огромной скоростью, почти не задерживаясь на одежде, больно ударяя по лицу. Приходилось чаще всего идти спиной вперед. Едва добрался до Дома офицеров. Зато после кино, он почти летел домой, попутный ветер сам нес его,  он только успевал «рулить».

Ночью ветер и буря так и не стихли. Утром в 8-00 по громкой связи раздалось: «Доброе утро, сегодня 26 января, московское время 8 часов. Вариант ОДИН! Повторяю. Вариант ОДИН! Помещений не покидать! Ждите дальнейших указаний» Вот это да! Буря не стихала, значит можно или еще поспать, или заняться своими делами. А дел у Вадима дома было предостаточно. Пользуясь тем, что он был один, мог теперь заниматься радиолюбительством в любое свободное время по своему желанию. Никто его не будет «пилить» за разбросанные детали на столе.

Используя свободное время, сделал генеральную уборку в квартире, постирал постельное белье, от души позанимался радиотехникой. На обед в столовую снова не пошел, приготовил дома себе покушать. После обеда опять поспал. Так прошел весь день понедельника. Буря так и не унималась и ночью, и казалось, она ревела еще сильней. На следующий день все повторилось. Погода нисколько не изменилась. Это уже начало Вадиму надоедать, да и домашние запасы  подходили к концу, а выходить из дому за хлебом в такую погоду не хотелось, да и едва ли в магазин привезли свежий хлеб. Так прошел и этот день.

Новый день среды начинался все также. Но к 11 часам ветер и снег внезапно прекратились. Наступил полный штиль при ясном небе. К этому времени уже солнце начинало появляться на горизонте, и день становился все светлее. Люди стали выбираться из домов. Там, где входные двери подъездов были завалены снегом, соседи уже выбравшиеся наружу, помогали откапывать входы в дома. Все вокруг было буквально завалено многометровым  слоем снега. Местами ветер нанес сугробы выше человеческого роста.


По громкой связи объявили построение полка у штаба. Полк собрался на пятачке у штаба, который  едва успели очистить дежурные. Командир полка поставил задачу личному составу полка очистить стоянки и территорию дежурных сил от снега в кратчайший срок. Взлетно-посадочную полосу и рулежки очистит база своими средствами.

Эскадрильи начали чистку своей территории, а управление полка направили чистить снег у дежурных сил.  Вадим отправился к «своему» капониру №116, где располагалась его группа ремонта радиолокационных прицелов.  Кем-то еще до него было принято очень правильное решение. Один из  капониров выделили для группы ремонта радиолокационных прицелов. Радиолокационная техника отказывала часто, ремонтировать ее приходилось постоянно. Для этого нужно были соответствующие условия: стационарное электропитание для самого самолета и освещения, необходимые для  ремонта, приборы и инструмент. В каждом капонире это обеспечить было невозможно, поэтому выделили один, оборудовали его по всем правилам. И теперь каждый отказавший самолет доставляли в этот капонир, и там производили ремонт его радиолокационного  прицел. Когда Вадим подошел к капониру № 116, он был поражен количеством снега у капонира и вокруг него. От верхней точки капонира над воротами высотой 6 метров до самой рулежки, а это расстояние около 20 метров, ветром намело сплошной сугроб, да такой плотный, что по нему можно было, ходить, как по песку. Едва откопали боковой вход в капонир, чтобы достать инструмент. И началась чистка!.. Чистили до конца дня среды, чистили весь четверг, чистили в пятницу и субботу. И только в воскресенье к обеду удалось восстановить все на аэродроме. Вот теперь Вадим узнал, что означает зимняя гроза.

Инженерам полка было поручено ежедневно производить контроль подготовки самолетов в ДС. По очереди они по утрам вместе с  заступающими на дежурство летчиками и группой технического состава отъезжали на автобусе от летно-технической столовой на аэродром для подготовки самолетов. В один из дней контроль подготовки осуществлял Вадим. Когда он вышел из дома, снег валил так, что в двух шагах ничего не было видно. Едва нашел стоящий у столовой автобус. До ДС расстояние было не более километра, но ехали туда боле получаса. Один из летчиков шел впереди автобуса на расстоянии 2-3 метров и показывал водителю куда ехать. Вот такие бывают метели на Севере.

Удивительно красивым зрелищем являются Полярные сияния в тех краях. Их иногда называют сполохами. Как-то Вадим дежурил по полку 23 февраля. Ночью он вышел из штаба проверить порядок в солдатской казарме. Идти до казармы было минут пять. А мороз градусов под 30, но тихо и небо чистое. А над головой играют сполохи. Да какие красивые! Цветные. Появляются вначале в виде белесого тумана, затем становятся ярче, появляются цветные узоры, которые переливаются всеми цветами радуги. Оторвать взгляд невозможно. У Вадима уже  и уши отмерзли, а он все не может никак уйти от этого зрелища.


Глава 141  Без света

А вот дежурство в ночь с 31 декабря на 1 января 1984 года Вадим запомнил на всю жизнь. (Командир любил на праздники посылать дежурными по полку старших офицеров). И такое дежурство досталось на этот раз Вадиму.

Вначале все шло, как положено. После встречи Нового года, уложив солдат спать, Вадим забежал домой, поздравить семью с праздником. В квартире было тепло и светло. Празднично накрытый стол ломился от вин и закусок. Антонина даже сказала: «Вот так чудесно, всегда бы так! Что еще лучшего желать?» И сглазила. Утром 1-го января часов в 11 водитель строительного батальона на КРАЗе решил проведать своего земляка на «точке» (это в сопках в километрах 4-х от городка). Поехал, и с управлением машины не справился, врезался в высоковольтный столб и свалил его. Мгновенно весь городок погрузился во тьму. А это январь, полярная ночь. Аэродромные службы мгновенно перешли на автономное питание от дизелей, в вот городок остался без света. Тут же прекратилась подача холодной воды, и перестали работать насосы в котельной, обеспечивающие подачу воды в отопительную систему. Городок начал замерзать. Усилиями базы столб к вечеру удалось восстановить, но подключить подачу электроэнергии могли только электрики из «Колэнерго». Но это были праздники. Праздники были 2-го и 3-го января. Городок по-прежнему оставался без электроэнергии. Тепла не было, воды не было, света не было. Газ был привозной, его, обогреваясь, сожгли буквально за первый же день.

  4-го января, когда появились электрики в конторе «Колэнерго», они заявили, что без проверки лабораторией электрохозяйства городка, они подключать систему не будут. При этом должен был быть представитель от городка – электрик не менее 5-го разряда. Раз такового не оказалось, нужно посылать человека на недельные курсы. Так прошел еще один день, пока решался этот вопрос. Возмущенные женщины послали телеграмму-молнию в ЦК: «Замерзаем, гибнут дети!». В тот же день Командующий 10-й отдельной армией ПВО был   уже  в городке. С его помощью все эти вопросы стали решаться быстрее. Как они решались, история не сохранила, но только 8-го января подключили электроэнергию. Но тепла по-прежнему не было. В котельной вышел из строя насос, качающий воду в системы отопления. В обычных условиях нужно было давать заявку в Архангельск, и через неделю насос доставили бы. Но Командующий, который ежедневно докладывал в ЦК о ходе работ, ускорил этот процесс, послав свой самолет за этим насосом. Уже на следующий день, наконец, теплая вода пошла в отопительную систему. Но… 10 январских морозных дней (слава Богу, морозы были не очень сильные 8-10 градусов) заморозили батареи в большинстве домов. Пришлось срочно их менять. Батарей не хватало, снова полетел самолет в Архангельск. К концу недели удалось восстановить хотя бы по одному стояку в каждой квартире. А вообще все последствия этого происшествия удалось ликвидировать только к средине лета.

Семья Вадима в это время спасалась с помощью титана. Борисов, предшественник Вадима, оборудовал титан керосиновой горелкой. Поэтому Вадиму оставалось только носить керосин с аэродрома. Воду для титана носили ведрами из полыньи в озере. Вечером все одетые в теплые спортивные костюмы втискивались в маленькую ванную, где полыхал огонь в титане, и там наслаждались его теплом. После этого мчались в постели. Свет  обеспечивали керосиновые лампы. Питались в сухомятку. Вот такие бывают дела на Севере. Север есть север.



Глава 142  Полосы жизни. Полоса удачи

Полоса удачи сопутствовала Вадиму и летом 1981 года. Тогда все для него складывалось, как нельзя, лучшим образом.  Он уже год служил в Килп-Явре, а семья пока еще оставалась в Клину. За это время ему только дважды удалось повидаться с семьей.   На октябрьские праздники жена с детьми приезжала к нему на пару недель, и перед новым годом была командировка в Севаслейку. Тогда на обратном пути он побыл дома почти неделю, и новогодний праздник встретил вместе с семьей. И с тех пор уже полгода он не был в Клину. Но вот ему представилась такая возможность надолго отправиться домой.

В тот год в полк прибыли молодые летчики, выпускники летных училищ. Вообще-то говоря, посылать молодых на Север просто безумие. О чем  думало начальство там, наверху, никак нельзя сказать. Дело в том, что подготовка молодого летчика  идет по специальной программе.  Вначале он выполняет летные упражнения в простых метеоусловиях днем, затем ночью, далее в сложных условиях днем, а только затем уже в сложных ночью. Это все хорошо для Средней полосы, где круглый год ночь регулярно сменяет день. А где брать ночь летом  или день зимой на Севере?  Там же по несколько месяцев летом солнце не заходит вообще, а зимой  не появляется из-за горизонта. Как тут готовить летчиков? В Средней полосе подготовка летчика к боевым действиям занимает 2-3 года, а здесь, на Севере она растягивается на 5-6 лет. И  к этому времени летчики уже становятся неперспективными.

В том году молодых  летчиков в простых условиях днем подготовили достаточно быстро, уже в мае, а ночи нужно было ждать до конца августа. Для продолжения подготовки  нужно было искать аэродром где-то в Средней полосе. Но кому интересно делить с кем-то аэродром и летные смены, когда нужно своих летчиков готовить? Тогда вспомнили про аэродром в Клину, где только что был расформирован истребительный полк, а на аэродроме остался только транспортный полк, которому практически аэродром-то и нужен только для взлета и посадки прилетающих и улетающих экипажей. Учебными полетами на самом аэродроме он почти не занимался. А на аэродроме еще осталась вся инфраструктура, которая может обеспечить полеты северян. Вот и пришла в полк директива: перебазировать на 2 месяца эскадрилью МИГ-23М на аэродром в Клин для полготовки молодых летчиков в ночных условиях.

Тогда стал вопрос: кто из инженеров поедет с эскадрильей? Для старшего инженера полка подполковника Кобыльника этот вопрос не стоял: старшим группы от инженерной службы поедет, конечно, Виноградов. Как-никак, он там свой, да и семья у него еще в Клину. И началась подготовка к командировке.

Вадиму даже не верилось, что такое может произойти. В Клин? Домой! Но перед этим еще предстояло подготовить к стрельбам в Астрахани 2-ю эскадрилью. В начале июня 8 самолетов должны были перебазироваться на  аэродром в Астрахани,  там сходу отстреляться по воздушной мишени и вернуться обратно. Началась подготовка самолетов. Вадим сам лично проверил работу каждого прицела, провел занятие с летчиками.

В назначенный срок по тревоге подняли 2-ю эскадрилью и она убыла. Сопровождение техническим составом не было предусмотрено. Вадим с замиранием сердца ждал их возвращения, словно от результатов их работы зависело, поедет он в Клин или нет. Если для клинского полка стрельбы были чем-то сверхординарным, то для боевого полка это была повседневная жизнь. Вернулись самолеты из комндировки и доложили, что все прошло штатно, отказов не было. Все,  как обычно, словно обычные полеты. Для Вадима это было в диковинку.

Через неделю эскадрилья перебазировалась в Клин. Вначале технический состав прибыл эшелоном, а затем прилетели и летчики на 8 самолетах. Старшим этой группы был назнчен штурман полка подполковник Антонов.

Технический состав и солдат разместили в бывшей гостинице - деревянном бараке, который сейчас не использовался. Стоянку самолетов отвели на месте стоянки клинского истребительного полка.

 Транспортный полк (хозяин на аэродроме) выделил им 3 летные смены в неделю. Летали они вечером с переходом на ночь. Именно за ночью для молодых летчиков и прибыли они на этот аэродром.

10 молодых летчиков успешно двигались по программе. Вадиму с Антоновым работалось очень хорошо. Все вопросы решались оперативно, плановую таблицу выполняли полностью и даже с перевыполнением за счет быстрой подготовки самолетов к повторному вылету. Так приятно служилось Вадиму в этот период, как ни за всю службу. Он снова работал на своем аэродроме и жил дома со своей семьей. И, к тому же, шли северные командировочные.

Молодые летчики и техники “дорвались” до Клина. В свободное от полетов время они уезжали в город, ходили на танцы, в рестораны, знакомились с девушками. Некоторые отцы семейств, которые были постарше, тоже не брезгали такими мероприятиями.

Работа на аэродроме шла успешно. Летчики быстро двигались по программе, техника работала хорошо. Предпосылок к летным происшествиям не было. Все отказы техники устранялись оперативно. Командование в Килпах было довольно работой этой группы. Но больше всех это нравилось Вадиму.

В это время Светлана готовилась к поступлению в Институт Культуры на  Библиотечный факультет. Экзамены должны были начаться с 1-го августа. К этому времени командировка эскадрильи заканчивалась, они должны были возвращаться на аэродром базирования. Тогда Вадим попросил командование представить ему 2 недели  в счет очередного отпуска. Ему разрешили. Эскадрилья улетела домой, а он остался в Клину на время сдачи вступительных экзаменов. К сожалению, Светлане не удалось поступить тогда с первого раза. Она не добрала 0,5 балла. Там вообще была такая система, что их группу иногородних должны были “срезать” полностью, и был удивлены, что хоть один абитуриент набрал такое количество баллов.

Время, отведенное Вадиму заканчивалось, и ему необходимо было возвращаться к месту постоянной службы. Но тут получилась заминка. Дело в том, что при перебазировании на аэродром в Клину, летчики летели со своими личными пистолетами. По прибытию в Клин они сдали их в оружейную комнату транспортного полка. За время командировки летный состав менялся, и к концу оказалось, что у 6 летчиков были “не свои” пистолеты. Выдавать их начальник штаба транспортного полка отказался. Пистолеты должны получать только их “хозяева”. Командованию килпяврского полка предстояла делема: посылать в командировку летчиков за своими пистолетами, или доверить кому-то получить их по специальной доверенности. Этим “кто-то” оказался Вадим. Он свои услуги предложил старшему клинской группы подполковнику Антонову. Из полка пришла телеграмма Вадиму: “Ждать получения доверенности, высланной по секретной почте”.

Вадим стал ждать. Время шло, краткосрочный отпуск уже давно закончился. Работы никакой не было. Он сидел дома и ждал почту. Все бы ничего, да вот деньги закончились. Получить командировочные и денежное довольствие он мог только в Килп-Явре. Пришлось как-то перебиваться, Он уже сдал все пустые бутылки, просил в долг у знакомых. Когда пришла доверенность, поступила новая команда: вести оружие только самолетом. А самолеты в Кипп-Явр из Клина ходят не каждый день. Пришлось еще две недели сидеть в Клину, пока не пошел на Север транспортный самолет.


Глава 143  В отпуск в декабре

В 1981 году отпуск Вадиму достался только в декабре.  Семья у него по-прежнему жила еще в Клину,  и он продолжал «холостяковать» в Килп-Явре. Злые языки уже начинали поговаривать о том,  не разошелся ли он с женой, и почему ему в таком случае холостяку предоставили двухкомнатную квартиру. Об этом у него был даже неприятный разговор с Кобыльником. Но Вадим уверил его, что в семье у него полный порядок, и они скоро приедут к нему.

Отпуск его начинался с 1 декабря. Вадим заранее приготовился к нему. Домой решил он захватить все свои запасы. За это время под шкафом у него накопилось много банок рыбных консервов, тушенки и сгущенки, которые выдавались ему на доппаек.  Все это богатство он уложил в большой чемодан, который в результате оказался неприподъемным . Вечером 1 декабря он потащил этот чемодан на «вечернюю лошадь». Так в Килп-Явре называли вечерний автобус, который уходил в Мурманск  в 6 часов вечера, в отличие от «утренней лошади» в 8 утра. В это время желающих уехать в Мурманск было немного, и автобус был почти пустой, так что он расположился в автобусе вполне комфортно.   Вадим планировал уехать домой на скором поезде  Мурманск-Москва, который уходил из Мурманска ежедневно в 21-00. Автобус приходил в Мурманск за полтора часа до отхода поезда, что было вполне удобно.  Этого времени было достаточно, чтобы купить билет и оформить багаж.  До Мурманска добрался он без приключений, но на вокзале его ждала неприятная новость. По зимнему расписанию теперь с 1 декабря скорые поезда на Москву будут ходить только по четным числам. Значит, следующий поезд будет только через сутки.  У Вадима был выбор: либо возвращаться домой, либо попытаться улететь самолетом. Домой вернуться ему все равно было нечем, автобус на Килп-Явр будет только утром. Поэтому он выбрал второе. Пришлось тащить свой тяжеленный  чемодан на автобус до аэропорта Мурмаши. Еще по пути к аэропорту Вадим понял, что погода стоит такая, что его ждут проблемы с  отлетом. Над заливом плыли низкие облака, и с них сыпался мелкий снег. Опытным взглядом авиатора определил видимость не более  500 метров. А это довольно жесткий минимум для большинства самолетов. Опасения его подтвердились в аэропорту. По метеоусловиям    Мурманск не принимал рейсы ниоткуда.  Метеоусловия еще позволяли взлетать, но своих самолетов у них в данный момент не было, поэтому в зале ожидания собралось уже  человек 150, желающих улететь в Москву, в Ленинград,  Архангельск и еще неизвестно куда. Ни на один рейс билеты еще не продавали. Сдав свой огромный чемодан в камеру хранения, Вадим занял  место в зале ожидания. Было уже около 10 часов вечера, время тянулось очень медленно, ожидание было томительным. От нечего делать стал рассматривать сидящих в зале ожидания пассажиров. Большинство из них были в военной форме. Преобладал черный цвет, морская форма. Это было неудивительно, рядом была крупные военно-морские базы в Североморске, Полярном и Видяево. Кроме того, в районе Мурманска было много войсковых частей различного назначения, и все они связь с «большой землей» осуществляли через железнодорожный узел и аэропорт Мурманска «Мурмаши».

Слева от Вадима сидел молодой капитан второго ранга, а справа капитан в форме морской авиации. Постепенно между офицерами завязался разговор. Вадиму было очень интересно поговорить с офицерами других родов войск. Как-то  так получалось, что ему приходилось постоянно иметь дело со «своими», т.е. со служащими в авиации ПВО.  Они постоянно «варились в своем котле». Только редко, чаще всего на курорте, можно было встретить еще и представителей ракетчиков, но тоже из своего ведомства, т.е. ПВО.  А тут представилась возможность поговорить с представителями других ведомств. Вначале разговор зашел о погоде, то, что больше всего их сейчас волновало, затем постепенно перешел о службе. Капитан второго ранга оказался подводником из Видяево. Заговорили о традициях. Моряк сетовал о «закостенелости» традиций на флоте. Он говорил, что еще Петр Первый установил, что в каждом экипаже в штате должен быть плотник. Так эта традиция до сих пор и не меняется. На подводной лодке не найдешь даже отвертки с деревянной ручкой, а в штате плотник есть. При этих его словах  Вадим улыбнулся, он вспомнил рассказ своего тестя Михаила Федоровича. Он рассказывал, что во время отпуска, он утром заскочил в пивной ларек налить бидончик пивка домой. А пошел туда он в форме. По дороге встретил знакомого дьячка из ближайшей церкви. Было жарко, как всегда бывает жарко летом в Самаре, но тот был в своей черной сутане. Они разговорились, и дьячок пожаловался, мол, вам в авиации хорошо, каждые 5-7 лет меняется форма, а у нас как в IX веке установили форму, так до сих пор и не меняют. А преподобный не разрешает в цивильной одежде ходить даже не во время службы.

Дальше разговор перешел к соседу слева. Оба были авиаторы, общего у них было больше. Тем более, что сосед служил на самолетах ТУ-16.  Это для Вадима был «родной» самолет.  Он его изучал в училище и проходил стажировку в полку в Прилуках. Капитан говорил, что самолеты старые, запчастей не хватает, летают редко. Действительно, с момента стажировки уже прошло около 25 лет.

Так за разговорами подошла полночь. В зале ожидания к  этому времени скопилось около двухсот пассажиров, ожидающих вылета в разные направления.

 Вдруг по громкой связи объявили, что только что вылетел самолет из Ленинграда. Желающие улететь в  Ленинград могут подойти к такой-то кассе. Мгновенно все бросились к этой кассе, и неважно было, человек летел ли в Москву, в Архангельск, Пермь, Новосибирск, всем вдруг захотелось побыстрее вырваться из этого Крайнего Севера на «большую землю». Рванулся к кассе и Вадим. Уж из Лениграда до Москвы будет легче добраться, чем отсюда, думал он. У многих билеты были уже на руках, и им предстояло только их переоформить, у Вадима же билета еще не было, поэтому он оказался в очереди  в числе последних. Очередь двигалась очень медленно, уже объявил посадку прибывшего самолета из Ленинграда, а  впереди до кассы оставалось еще человек 20. Объявили регистрацию пассажиров, а затем и посадку в самолет, а Вадим все еще стоял в очереди.  Но руководство аэропорта, видимо, решило избавиться от всех пассажиров сразу, и поэтому задержало отправку самолета, пока не будут проданы все билеты. Так Вадиму досталось одно из последних мест на этот рейс. Он сбегал в камеру хранения за своим двухпудовым чемоданом и потащил его к месту регистрации. Там только махнули рукой, некогда, мол,  уже сдавать в багаж, тащи сам в самолет. Вадим вышел на летное поле и поволок чемодан к самолету, который стоял метрах  в 200 от здания аэропорта. По-прежнему сильный  ветер гнал сухой снег почти горизонтально. Весь взмокший от пота он поднялся по  трапу одним из последних. Тут же бортпроводница захлопнула за ним входной люк, и тот же час  запустились двигатели. Чемодан пришлось оставить почти у самого входа, а потом уже идти искать свободное место. Он шел по проходу между сидениями, когда самолет уже рулил на взлетную полосу. Усевшись в кресло, расстегнул шинель и посмотрел на часы.  Было уже начало третьего. Мерно гудели двигатели, за окнами иллюминаторов было темно,  самолет шел в сплошных облаках. Постепенно усталость дала о себе знать, и он вскоре уснул. Проснулся в момент, когда самолет выпускал шасси. По привычке первым делом взглянул на часы. Было уже около четырех утра. Он проспал почти весь полет.

На аэродроме Пулково автобус к трапу не подали, поэтому бортпроводница сама повела пассажиров к зданию аэропорта. Все пассажиры шли налегке, а Вадим со своим чемоданом плелся позади всех. Вошли в здание аэропорта. Все пассажиры этого рейса помчались к кассе для транзитных пассажиров. Оказалось, что она открывается только в 8 часов, значит,  им ждать ее открытия придется больше трех часов. Вадим доплелся до ближайшей открытой кассы спросить, как оформить билет до Москвы. Кассирша подумала пару секунд, потом позвонила куда-то по телефону и спросила у Вадима: «Рейс через сорок минут вас устроит?». Это было замечательно, его устраивало это полностью. Он согласился, и сразу же, получив билет, поторопился на регистрацию. В 6 часов утра он был уже в Шереметьево. На этот раз его тяжелый чемодан ему помог.  Пока его спутники топтались у транзитной кассы, он уже был в Москве. В декабре месяце в это время еще темно, но Вадиму после Севера это почему-то удивило, ему казалось, что здесь, в Средней полосе солнце, которого он не видел почти два месяца, должно было уже, взойти.

Вернулся он из отпуска в начале января, и тут его ждал приятный сюрприз: снова командировка в Клин с   эскадрильей, но на этот раз молодые летчики прилетят за “днем”, так как на Севере еще стояла полярная ночь. И снова был перелет, снова были полеты в Клину. И опять Вадим жил дома с семьей и получал северные командировочные, как и все остальные. На этот раз эскадрилья пробыла в Клину до марта.


Глава 144  Кошки: Снежана и другие

В один из дней, когда уже вся семья собралась на Севере, Антонина, подметая пол, открыла наружную дверь квартиры. На пороге стояло чудо - маленький белый пушистый комочек, белый котенок полупушистой породы. Он с каким-то доверием посмотрел на откуда-то появившуюся женщину и уверенно переступил порог.

-  Ты чей? Откуда ты взялся ? - последовал вопрос. Котенок, словно поняв вопрос, ответил так нежно: “Мяу”.
-   Ну заходи, раз уж пришел.

В это время раздался вопрос младшей дочери: “Мама, ты с кем там разговариваешь?” и в коридор выбежала четырехлетняя Татьяна.

-    Ой, какая прелесть! Чей это он?
-  Не знаю, дочка. Очевидно соседей. Сейчас покормим его и отнесем.
-    Не надо относить, пусть у нас останется!

Немного подумав, мать согласилась. Пусть дочка поиграет, а потом можно будет и отнести. Котенок был совершенно не против. Его покормили молоком, и он с удовольствием стал играть с девочкой. Та привязала к нитке бумажку и водила ею ему перед носом. Котенок  прыгал и ловил бумажку. Эта игра им нравилось обоим. Наигравшись вдоволь, он с блаженством свернулся на диване и стал дремать. Сразу он почувствовал себя, как дома.
      
     В это время вернулся домой Вадим.

  -      Это кто еще у нас? - был первый его вопрос.
-  Да вот приблудился чей-то котенок. Ты знаешь, как открыла я деверь, а он стоит на пороге, и так смело шагнул в квартиру, словно к себе домой. Пусть Татьяна поиграет с ним, потом я поищу его хозяев.

-   Мама, не надо его отдавать. Пусть останется у нас, - из соседней комнаты раздался голос дочери.
-   Ладно, мы подумаем.

В этот день Вадим уезжал в Мурманск в госпиталь на комиссию. Через две недели он вернулся и застал котенка в квартире. Он уже немного подрос и совсем освоился. С Татьяной они стали неразлучные друзья. Целыми днями они могли играть не уставая. Мать радовалась, что у ребенка появилось интересное занятие. Когда девочка уходила гулять, котенок, которого теперь уже назвали Снежаной за белую шубку, с нетерпением ждал ее возвращения. Когда еще только девочка поднималась на четвертый этаж  по лестнице, Снежана уже ее чуяла. Она забиралась на спинку стула, стоящего у двери и ждала появления своей подружки.  Как только Татьяна входила в комнату, она тут же, распростер все четыре лапы, как самолет, бросалась к ней - на мол лови меня. Та ловила ее и начиналась игра.

Они были почти неразлучны весь день. Вечером, когда ребенка нужно было укладывать спать, Снежана тут же отправлялась в ее комнату и пряталась там под кроватью, чтобы ее оттуда не выгнали, иначе она не даст Татьяне уснуть. Приходилось ее насильно извлекать из ее укрытия.

Но самое интересное было, когда утром нужно было будить Татьяну. Поспать она любила, иногда могла проспать до 10 или даже до 11 утра, особенно зимой. И тогда, чтобы ее разбудить, отправляли к ней Снежану. Та сразу бросалась к ней на кровать. Татьяна спала на кресло-кровати. Снежана вначале лезет прямо к ней  в лицо  Но Татьяна закрывается одеялом с головой. Снежана ходит по краям кресла у изголовья и лапкой трогает ее голову через одеяло. Татьяна ворочается и отмахивается от кошки. Тогда та ныряет к ней под одеяло и начинается там возня, пока Татьяна не проснется окончательно.

Шло время, Снежана выросла и превратилась в красивую пушистую кошку. По-прежнему они были дружны с Татьяной. Снежана кроме радости доставляла и некоторые неприятности в доме. Ей необходимо было точить свои когти. Это она делала на диване и на парадной шинели Вадима. В результате угол дивана был весь исцарапан и полы шинели  были все в полосах. Снежана часто любила сидеть на подоконнике, глядя в окно, При  этом она умудрялась сбрасывать оттуда горшки с цветами. В результате было разбито несколько очень дорогих горшков, которые они привезли с собой еще из Клина.

Ей еще и не исполнилось года, когда она забеременела. Через три месяца пришло время ей котиться. Когда начались роды, ей было больно, она искала помощи у людей. Антонина ее успокаивала и относила на кухню, где ей приготовила в коробке уютное место. Вадим пришел домой на обед, Снежана выскочила из своей коробки, и, подняв глаза на него, как человек, пожаловалась  протяжным “Мяяя..у”. К вечеру у нее появились 3 чудных котенка. Соседи просто уговорили Виноградовых оставить  их всех. Они их разберут, когда те подрастут. Котята были настолько красивые, тоже белые и пушистые, что не было сомнения, что хозяева им найдутся.

Котята подрастали и начались их игры. Играли они днем и ночью. Они носились по всей квартире, производя сильный шум. Невольно вспоминался анекдот “Да, не топай, не топай, ты, скотина!”. Особенно ночью их беготня не давала спать. Они носились из кухни в коридор и обратно. Приходилось устраивать им барьеры на ходу, чтобы не давать им разгонятся.

Когда они подросли окончательно, соседи их разобрали. Считается, что северных кошек нельзя увозить в Среднюю полосу, что они там быстро гибнут. И когда пришло время уезжать из Севера, пришлось оставить там Снежану. На следующий год, когда Татьяна поехала во время  каникул на Север погостить у Светланы, она видела Снежану в подвале их дома. Она была уже грязной и полудикой. На зов Татьяны она не подошла. Так печально закончилась ее судьба. Но память о ней семья сохранила на всю жизнь. И Татьяна потом даже дочку назвала Снежаной.

          Вспоминая о Снежане, невольно приходит на память и другие кошки, которые были в жизни Вадима. Когда он учился в училище, у родителей была кошка Муська. Ничего особенного, обыкновенная серая кошка. Но интересна она была дружбой с соседской собакой Тобкой. Почему Тобка, а не Тобик? Когда соседка брала в дом щенка, была уверена, что это мальчик. Поэтому назвали Тобик, а потом уже, когда щенок подрос, оказался он девочкой. Чтобы не менять имя, назвали ее Тобкой. Удивительная у них была дружба с Муськой! Спали они вместе, плотно прижавшись друг к другу. Ели тоже вместе, но только на глазах у людей. Если поблизости людей не было, соблюдался приоритет Тобки. Мать наблюдала такую картину: поставит им миску с едой, и пока она на веранде, едят они спокойно из одной миски. А только мать скроется за стеклянной дверью, Тобка молча прекращает есть и пристально смотрит на Муську. Та прекращает есть и  ждет, пока насытится Тобка, и только тогда ест сама. Но самое удивительное у них было отношение к потомству. “Гуляли” они всегда почти в одно и то же время, и потомство появлялось тоже почти одновременно, но только Муська на пару дней котилась раньше. Это, как правило, одна делала под крыльцом. Тобка всегда была рядом. Как только появляется первый  котенок, Тобка тут же хватает его и куда-то уносит, потом отправляется за следующим. И так пока всех не ликвидирует, не успокоится. Очевидно,  так она убирала “лишние рты”. Моим родителям не приходилось  топить или уничтожать лишних котят. Этим занималась Тобка. Бедная кошка с полными молочными железами ходит, мяучит, ищет своих детей. Через пару дней щенится Тобка. За щенками Тобки всегда была целая очередь соседей, поэтому всегда оставляли их всех. Чаще всего, на свет появлялось 4 щенка, очень похжих на свою мать. Так как они с Муськой спали вместе, щенки ползли и к кошке. И в результате, всех щенков они выкармливали вдвоем. Но самое интересное начиналось тогда, когда щенки подрастали, и матери начинали “делить” детей. Обычно за Тобкой увязывались 3 щенка, а Муське доставался один. Она начинала его обучать своим кошачьим методам охоты. Муська заметит бумажку или листок, прыгнет на него, быстро схватит лапами, показывает “сынку”, как надо ловить добычу. А щенок, как правило, толстенький, неуклюжий, хорошо откормленный двумя мамами, лениво поднимется подойдет  к “добыче”, понюхает и ляжет рядом. Кошка не довольна результатом, заставляет его делать это снова и снова. Иногда ему даже достается и затрещена кошачьей лапкой с выпущенными коготками.

Так продолжалось несколько лет, каждый год повторялось одно и тоже до тех пор, пока Муська не догадалась окотиться на чердаке. Там, конечно, ее Тобка не достала. Ничего не подозревающие родители не отреагировали на появление потомства у Муськи до тех пор, пока они не выросли. Как-то мать принесла с базара печенку и положила ее, как всегда,  на веранде, а сама пошла мыть  руки. И вдруг с чердака свалилась “дикая дивизия” - 5 подросших уже котят, совершенно диких. Они схватили эту печенку и утащили ее на чердак.
Все лето они терроризировали всех соседей дикими набегами. Потом они куда-то пропали. На следующее лето, когда Вадим приехал в отпуск, их уже не было.
 
Тобка жила долго, больше 12 лет. Потом заболела, у нее появилась какая-то опухоль в районе молочных желез. С неделю она мучилась, родители чем могли помогали ей, а потом она ушла умирать куда-то. Ее так и не нашли.

А вот еще забавный случай Вадим наблюдал в электричке Новосибирск-Толмачево в 1959 году. Поздний вечер, в вагоне малолюдно. У окна дремлет  подвыпивший мужик в фуфайке, и что-то держит за пазухой. Поезд въезжает на длинный железнодорожный мост через Обь. Через открытые  окна льется грохот поезда, идущего по мосту. Вдруг мужик поднимается, достает из-за пазухи кота и сует его  в узкое открытое окно. Кот орет не своим голосом, яростно цепляется передними лапами за верхнюю раму  окна, а  задними за нижнюю. Мужик толкает его, кот выгибается дугой, и страшно орет. Мужик переворачивает его, теперь голова  кота оказывается внизу. Задними лапами   уже цепляется за верхнюю часть рамы окна, а передними за нижнюю.

Пассажиры возмущены.

- Мужик, что ты делаешь! Изверг ты такой!

А тут и мост закончился, грохот прекратился. Мужик снова вернул кота к себе  за пазуху и стал дальше дремать.

В Килп-Явре был в истребительном полку  инженер по самолетам и двигателям майор Бова. Когда он выпьет, он начинает “тренировать” кота, растягивать его. Берет за передние лапы одной рукой, за задние -  другой, и растягивает. Насколько показалось Вадиму, этот “растянутый” кот  через полгода был в полтора раза длиннее обычного.


Глава 145  Полосы жизни. Полоса неудач

Кроме светлых полос, в жизни Вадима били и темные полосы, полосы неудач. Одной из таких  полос невезения была полоса лета 1984 года.

А начиналось все совсем неплохо. По плану командования у Вадима в том году отпуск был назначен на средину июня. Попасть в отпуск в такое время мечтает каждый северянин. Вот уже подошел июнь, но Вадим об  отпуске пока не заикался, «тянул» время, чтобы  попасть на вторую половину лета, когда будут уже все: фрукты, ягоды и свежие овощи. Младшая  дочь его Татьяна уже закончила учебу в 1-ом классе и целыми днями гуляла возле дома. Погода стояла неважной: было сыро, температура редко поднималась выше плюс 5 градусов. Все подруги Татьяны уже уехали с Севера на лето. Пора было отправляться в отпуск и Вадиму. Он написал рапорт на отпуск, но старший инженер, его прямой начальник, почему-то тянул с ответом.

В конце июня стало известно, что полку в августе  предстоят практические стрельбы на полигоне в Красноводске. Таким мероприятиям, как правило, предшествовала большая напряженная работа всего технического  состава полка, но наибольшая тяжесть этой работы ложилась на оружейников и специалистов по радиолокационным прицелам, службу последних и возглавлял Вадим. До стрельб оставалось около двух месяцев, а, если сейчас Вадим уйдет в отпуск дней на 50, то вернется перед самым отъездом в командировку.  Кто же возглавит работу по подготовке к такому важному мероприятию? Но, с другой стороны, если не уйти сейчас, то с отпуском можно вообще «пролететь», уже летом в отпуск с семьей не попадешь, там начнется школа и вообще, лето закончится. А семью нужно вывозить с Севера. Каждый день, когда он появлялся дома, его встречали глаза жены и дочери с немым вопросом: «Ну, как с отпуском?»

Можно было, конечно, перепоручить эту работу своему заместителю капитану Тихончеву – начальнику группы ремонта радиолокационных прицелов. Но все равно, весь спрос за подготовку будет с Вадима. Эта делема мучила его несколько дней. В конце концов, впервые за всю службу долг перед семьей перевесил служебный долг. Пришлось своего начальника Емельянова «брать за горло». С большой неохотой тот сходил к командиру полка с рапортом на отпуск Вадима. Командир, скрепя сердце, подписал рапорт. Вадим уезжал в отпуск с чувством вины и неудовлетворенности собой. Душу грызли сомнения: правильно ли он поступил, пренебрегая служебным долгом?
 
Но как только он вместе с семьей заняли отдельное купе в скором поезде Мурманск-Москва, все  его тревоги улеглись. Это все еще шла светлая полоса в его жизни. Продолжалась она и весь отпуск. Он вместе с семьей прекрасно отдохнул в Клину, накупался, позагорал и в прекрасном расположении духа вернулся к себе на Север. Не следующий день он уже был на службе.

К этому времени подготовка к стрельбам уже закончилась, до отлета оставалась одна неделя. Всю работу провели без него. Об этом не забыли ни командир, ни подчиненные. Вечером того же дня командир вызвал его к себе и поставил задачу: убыть в Красноводск  «своим ходом» на рекогносцировку, т.е. там на месте выяснить все условия для размещения  техники, оборудования и личного состава, а также определить, что еще нужно «прихватить» с собой.

В этот момент и закончилась светлая полоса. Задача была предельно ясна, но как ее выполнить?  Шла последняя неделя августа, время, когда вся страна перед началом учебного года находится на колесах. Все едут, кто домой, кто на учебу. Аэрофлот и железная дорога работают с полным напряжением. Поток пассажиров достигает максимума. Билетов, практически, никуда достать не возможно. Приехавшую с ним семью известие о командировке не обрадовало, но и не особенно опечалило. Они за его службу привыкли к его командировкам и восприняли это, как должное. Сборы были недолгими. Все, что ему понадобится в ближайшие 2-3 недели, было уложено в чемодан, и на «вечерней лошади»  Вадим убыл в командировку.

В автобусе пассажиров было мало, в ту сторону (на Юг) почти никто не ехал. А вот из Мурманска автобус был переполнен возвращающимися отпусками. Наш командировочный удобно расположился на переднем сидении, почти рядом с водителем. Ему прекрасно была видна вся дорога, по которой они ехали.  Как только они проехали первую проходную, и дорога углубилась в лес, дорогу автобусу перебежал  заяц. Раньше Вадим слышал, что это является плохой приметой. Но в приметы он практически не верил. За всю жизнь он не получил точного подтверждения сбывшихся примет. Ни черная кошка, перебежавшая дорогу, ни встретившаяся баба с пустыми ведрами не приносили ему неудачи. Единственно только,  стоило ему чем-то похвастаться, как это тут же оборачивалось для него противоположным. Пожалуй, только в эту примету он и верил. А тут заяц. В примету он не поверил, но случай он этот запомнил. Потом ему он вспоминался не раз.

Из автобуса вышел он в Коле, пересел на другой автобус, идущий в аэропорт Мурманска «Мурмаши». Было  поздно, и кассы Аэрофлота  в городе уже закрылись, он надеялся взять билет до Москвы прямо в аэропорту.  Он планировал взять билет до Красноводска с пересадкой в Москве. По его расчетам завтра к вечеру он должен был быть уже в Красноводске. Но не тут-то было. В его жизни началась темная полоса. Билетов в сторону Москвы в кассе Аэрофлота не оказалось ни на сегодня, ни на завтра. И на послезавтра ничего не обещали. Делать было нечего, продолжать путь нужно было поездом. Пришлось добираться до железнодорожного вокзала снова автобусом. На это ушло около часа. На фирменный поезд Мурманск-Москва, который отходил в 21-00, он опоздал. Если бы он сразу планировал ехать поездом, то он мог бы успеть. Но сейчас уже было около полуночи.  Через полчаса в Москву шел дополнительный пассажирский поезд, который вместо 36-ти в пути был более 43-х часов. Делать было нечего, пришлось соглашаться. Другого выбора у него не было. Вместо двух часов полета «тащиться» на поезде около двух суток. Что же, не беда,  двое суток в купейном вагоне это почти отдых. Служба-то все равно идет. Но это были только мечты.

Этот дополнительный поезд № 69, очевидно, делал свой последний рейс. Такого состояния вагонов Вадиму видеть еще не приходилось. Ему достался билет в пятом купейном вагоне. Обслуживал этот вагон один пьяный студент, или «полупроводник», т.к. в его веденьи было два вагона.  Половина стекол в вагоне была выбита, ряд дверей в купе не закрывались, а просто стояли в проходе рядом с купе. Из всех постельных принадлежностей в вагоне были только матрацы. Ни света, ни воды, ни горячей, ни холодной в вагоне не было. К тому же, вагон не отапливался, хотя ночью на улице было не более 4-х градусов тепла. Единственный уцелевший термометр в вагоне показывал вдвое большую температуру – целых 8 градусов «жары». В разбитых окнах свистел ветер, выстуживая последнее тепло.

Кроме Вадима в вагон перед отправлением  вошел еще капитан с черными петлицами и эмблемами артиллериста. Офицеры решили поселиться вместе в одном купе, в котором двери еще закрывались,  и было стекло в окне, хотя и треснувшее. Так как матрасов было неограниченное количество, спутники положили на  жесткие деревянные полки по два матраса, а одним решили укрываться. Переодевшись в спортивные костюмы, залезли под матрасы, стараясь согреться. Так прошла первая ночь в поезде.

Утром начались проблемы. Ни воды, ни чая, ни света, ни самого студента в вагоне не оказалось.  Чтобы умыться, пришлось идти через 3 вагона в мягкий вагон. Позавтракали всухомятку бутербродами, прихваченными из дому.  Побриться так и не удалось. Нигде, даже в мягком вагоне, розетки с током для электрической бритвы не обнаружили.

Обедать пришлось в вагоне-ресторане. Из первого была только солянка, а на второе отбивная из осетрины. И все по баснословным ценам. Осетрина Вадиму показалась какой-то подозрительно несвежей. И его сомнения оправдались. К вечеру оба офицера уже маялись животами, и всю ночь сменяли в туалете друг друга. К тому же, ночь была такой холодной, что спать, практически,  не пришлось.

На следующее утро растительность на лицах наших путников еще больше подросла. Измученные бессонной ночью, с болями в животе, небритые, они во второй половине дня прибыли в Москву. Вадим первым делом помчался в кассу Аэрофлота узнать, как с рейсами на Красноводск. Но, увы, не только в Красноводск, но даже до Баку на ближайшие 10 дней билеты все были проданы.  Оставался только один вариант – ехать поездом до Баку.

Там же, на Ленинградском вокзале он привел себя в порядок: умылся, побрился, и только после этого отправился на Курский вокзал за билетом до Баку. Но и  здесь его ждало разочарование. Билетов до Баку на поезд, который отправлялся в 19-00 не было,  даже в общем вагоне. Ему посоветовала кассир попробовать взять билет на завтра сегодня в момент отправления этого поезда. В этот момент снимается «бронь» на билеты. Он так и сделал. В 18-50 он стоял уже возле кассы. Кассир набрала необходимые данные на своем  терминале, и как только стрелка на электронных часах прыгнула на цифру 12, она ввела данные в компьютер. Машина сработала и выдала единственный оставшийся билет в купейный вагон. Это был маленький просвет в темной полосе неудач всей его поездки.

Итак, до отправления поезда оставалось ровно сутки. Торчать эти сутки в Москве не было никакого смысла. Хорошо, что он захватил с собой ключи от клинской квартиры, у него будет возможность хорошо выспаться и отдохнуть дома. К вечеру следующего дня он был уже на Курском вокзале. На этот раз, словно по контрасту с мурманским поездом, поезд Москва-Баку состоял из новеньких немецких вагонов, которые едва больше месяца бегали по русским дорогам.

Несмотря на то, что место у него было 36-е, т.е. последнее, условия в купе были превосходными: мягкие полки, никель, зеркала, чистое хрустящее белье, занавески, ковровые дорожки и превосходное обслуживание. Поездка в таком вагоне просто отдых. Все было прекрасно, но Вадима тревожил дальнейший путь, как он будет добираться до Красноводска. Существовало два пути: по воздуху на самолете Баку-Красноводск и паромом по морю. Он решил лететь самолетом.

Поезд прибыл в Баку в 8 часов утра, это уже шли пятые сутки с момента его отъезда из части. Баку встретил его жарким солнечным днем. После прохладного Севера ему показалось особенно жарко в этом городе.  Агентство Аэрофлота было всего в двух кварталах от железнодорожного вокзала и располагалось в небольшом душном полуподвальном помещении. У каждой кассы стояла очередь человек по 30. Заняв очередь, он посмотрел на часы. Было 8-35, это по Москве. Местное время на час вперед, значит 9-35.  В помещении было жарко и душно. Очередь двигалась очень медленно. Несколько раз объявлялся технический перерыв из-за сбоев в работе компьютера. До обеденного перерыва Вадим так и не успел подойти к окошку кассы. Про себя он решил: если не удастся достать билет на самолет на сегодня, билет он возьмет на любое число, а там, в аэропорту постарается втиснуться на первый же рейс до Красноводска. С билетом это сделать будет легче.

Как часто бывает на юге, обеденный перерыв давно закончился, а кассы все еще не открывались. Только в четвертом часу ему удалось добраться до окошка. Билетов до Красноводска не было не только на сегодня, но и на завтра. Пришлось взять билет на второй рейс на послезавтра. Он  оставался верен своему плану. До аэропорта автобус ходил от железнодорожного вокзала. На весь этот путь ушло около часа.  В аэропорту в ожидании вылета толпилось много народа. Когда была объявлена регистрация билетов на Красноводск, к терминалу явилось народа раза в два больше положенного. Очевидно, желающих прорваться не на свой рейс было немало. Они совали дежурному в нос какие-то документы, удостоверения, телеграммы. Но дежурный был непреклонен: пропускал пассажиров только этого рейса. Среди желающих улететь пораньше были и Герои Советского Союза, но и для них не нашлось места на этом рейсе. Даже командир этого экипажа пытался уговорить дежурного взять в самолет его жену и маленького ребенка, но и ему было отказано. Тогда Вадим понял, что улететь ему ни сегодня, ни завтра так и не удастся. Оставался второй вариант – добираться по морю на пароме.

Морской железнодорожный паром берет 24 железнодорожных вагона, штук 200 легковых автомобиля и 700 пассажиров. Путь через море от Баку до Красноводска занимает 12 часов.  Уходит он, как правило, около полуночи, и уже в средине дня швартуется в Красноводске.

Когда наш путник добрался до морского порта, то и здесь его ждало разочарование. Здесь в ожидании отправки скопилось машин 700, и около 2000 пассажиров. Оказывается, из-за шторма уже трое суток паромы не ходили. Все они скопились на внешнем рейде в ожидании, когда утихнет море, чтобы можно было подойти к причалу.

Билеты на все эти рейсы были уже давно распроданы, значит остается ждать, когда они подойдут к причалу, разгрузятся, загрузятся,  сходят в Красноводск и вернуться обратно. На это может уйти еще, по крайней мере,  не менее двух суток.

«Вот так рекогносцировщик,- грустно подумал про себя Вадим, - я уже в пути шестые сутки, а до места еще не добрался. Нужно об этом поставить в известность своих». Зашел на почту и дал телеграмму в часть: «Застрял в Баку. Билет на самолет только на 31 августа, паромы не ходят из-за шторма». Как показали дальнейшие события, это было очень правильное решение с его стороны.

Итак, наш путник оказался в чужом городе без крыши над головой и даже без надежды на то, что в скором будущем можно будет выбраться отсюда.

О том, чтобы получить место в гостинице, можно было и не думать. Все места в гостиницах были давно заняты. Рухнула даже надежда получить на ночь раскладушку в холле гостиницы.  Перед ним стоящий в очереди какой-то грузин предлагал дежурной 50 рублей за раскладушку, но та швырнула ему деньги обратно (раскладушка на ночь стоила 70 коп.) Теперь ему оставалось только одно: ночевать под открытым небом. Для этого выбрал он скамейку на набережной у моря. Хорошо погода благоприятствовала этому. Стоял жаркий и сухой конец августа. На небе ни облачка. К вечеру жара несколько спала, стало немного легче. Легкий ветерок с моря делал обстановку на набережной вполне комфортной. Хорошо, хоть чемодан сдал в камеру хранения на морском вокзале, с собой у него был только дипломат.

  Усталость и тревоги дня сделали свое дело. Как только командированный майор устроился на садовой скамейке и закрыл глаза, то тут же уснул. Проснулся уже через час. Открыл глаза. Все тело на жесткой скамейке затекло и болело от деревянных реек. Над ним расстилался купол южного звездного неба. Вдали на башне поочередно высвечивалось время и температура: 23-26; +31; 23-26; +31; 23-27…

Больше спать не хотелось. Лег на спину, подложив руки под голову, рассматривал звезды. Здесь они казались крупнее и ярче, чем в Подмосковье. Подошел милицейский патруль, проверил документы. Спросили, почему майор проводит ночь на скамейке в порту, как бомж. Он рассказал обстановку, они предложили переночевать в КПЗ, но он отказался. Наверняка, там душно и жарко. Они ушли, предупредив, что здесь не безопасно, могут ограбить.

Время тянулось медленно. Очень хотелось пить. Он помнил, что в двух кварталах от порта на улице есть автомат газированной воды. Отправился туда. По дороге к автомату он увидел что-то для себя непривычное.  Прямо на тротуаре была свалена гора арбузов и дынь. Рядом стоял стол с весами, а на раскладушке дремал хозяин этого богатства. Редкие прохожие проходил мимо, но он не обращал на них никакого внимания. Впереди Вадима шел какой-то мужчина лет сорока. Он подошел к спящему хозяину и слегка потрепал его по спине.

- Ара, арбузик можно?
- Выбырай, - не поднимая головы, бурчит хозяин.

Мужчина долго роется в горе арбузов, и, наконец, выбрав один, подходит к столу.
- Вот, выбрал.
- Палажы на весы. Палажыл? Сколько?
- Чуть больше восьми килограмм.
- 4 рубля.
- У меня пятерка.
- Возьми сдачу в коробке под весами.

Покупатель берет сдачу, арбуз и уходит. Все происходит так, что хозяин не поднимает головы, лежит,  уткнувшись лицом в подушку. Вадим подходит к нему.

- А мне можно?
- Выбырай!

И все повторяется снова. Вадим купил себе арбуз поменьше на 3 рубля и вернулся на свою скамейку. Из дипломата достал свой вечный спутник перочинный нож, ложку и подвинул поближе к себе мусорную урну.

Устроившись поудобнее, снял ножом верхнюю часть арбуза – «крышку». Арбуз  оказался спелым и сочным. Запустил ложку в ярко-красную мякоть арбуза и с наслаждением стал есть его влажные сладкие куски, слегка наклонившись вперед, чтобы капли сока не падали на брюки. Он так и не смог остановиться до тех пор, пока ложка не стала скрести уже зелень со дна. Насладившись этим даром южной земли, снова попробовал уснуть. Сон был тревожным, он то проваливался куда-то в черную бездну, то просыпался от неудобного ложа и каких-то не то комаров, не то мошек, которые постоянно лезли в лицо и за воротник.

Поднялось солнце, начинался новый день. Что он ему готовил? Как его пережить? Все тело, как избитое,  ныло. И уже с утра хотелось пить. Только сейчас вспомнил, что после завтрака в вагоне за весь день он так ничего и не ел, если не считать ночного арбуза. Первым делом он отправился в порт узнать,  не причалил ли паром, и заодно там позавтракать в привокзальном буфете. Но как только он взглянул там на цены, тут же его весь аппетит пропал. Если в обычном буфете или столовой   чай стоял 3 коп., а кофе 5 коп, то здесь кофе продавали за 70 коп. А если учесть, что командировочные платили по 2 руб. 60 коп в сутки, то такие завтраки были ему не по карману. Пришлось обойтись бутылкой кефира и булкой, купленной в ближайшем продуктовом магазине.

Несколько часов провел на скамейке в парке возле морского вокзала. Солнце поднималось все выше и становилось все жарче.  Вот, наконец, подошел на разгрузку первый паром «Туркменистан». Только после того, как он разгрузится,  и его загрузят снова, он освободит  место для следующего.  И только, когда он вернется, начнут продавать на него билеты. А очередь там записана уже человек 300.

Паром долго швартовался, выравнивал уровни с тем, чтобы 24 вагона, находящиеся на его борту,  смогли благополучно отправиться на берег и двигаться дальше.  После того, как юркий маневровый тепловозик вывез из чрева парома последнюю шестерку вагонов, на берег стали выезжать легковые автомобили. Вся разгрузка заняла около 6 часов. За это время Вадим несколько раз ходил в город и возвращался обратно. Наблюдая  за разгрузкой и дальнейшей погрузкой, Вадим прикидывал,  сколько времени ему придется еще провести здесь в ожидании отправки на тот берег. По его расчетам выходило, что еще не менее трех суток.

Когда началась погрузка, его внимание привлекли люди в авиационной форме, которые грузли технику на паром. Он подошел к ним, они разговорились. Оказалось, что это «свои», истребительный полк из Васильково под Киевом направляется стрелять в Красноводск. Вадим так обрадовался встрече с ними. Он попросил их разрешения переправиться с ними через море.  Они с удовольствием разрешили. В их товарных вагонах, оборудованных под теплушки, были спальные места. Сами  же они ночь будут спать в забронированных ими заранее каютах. Наш бедный командировочный  обрадовался этой теплушке,  наверное, больше, чем гостиничному комфортабельному номеру.

Здесь стояли солдатские кровати с матрасами, подушками и даже  с постельными принадлежностями.  Правда в трюме было душно и жарко, но всеже это была удача. Ему не придется еще долго ждать, на первом же пароме он отправится в Красноводск.

Погрузка закончилась уже глубокой ночью, и  паром отчалил. И только тогда Вадим вышел из своего укрытия. На палубе почти никого не было. Все пассажиры после нелегкого трудового дня отдыхали в своих каютах. Легкий ветерок приятно обдувал тело. Он обошел всю верхнюю палубу, постоял на корме, любуясь видом удаляющегося ночного Баку, а затем отправился к себе в трюм спать. Хотя духота и жара была здесь по-прежнему, но здесь была удобная кровать, а не скамейка в парке. Раздевшись до трусов,  он лег и сразу же уснул после двух дней и бессонной ночи.

К грузовому порту в Красноводске паром подошел к средине следующего дня. Здесь было еще жарче, чем в Баку, пожалуй, около 40 градусов. Пока шла разгрузка, Вадим решил искупаться здесь же у причала. Он окунулся в морскую воду с ощущением, что он дома окунулся в собственную ванну. Температура воды была около 30 градусов. Вадим не стал дожидаться окончания разгрузки, а на городском автобусе отправился в аэропорт, конечный пункт своего путешествия. Когда он подъезжал к зданию аэропорта, на взлетно-посадочную полосу садились первые истребители его полка.

-  Вот так рекогнистировка, - подумал Вадим.  До места он добирался ровно неделю.

Конечно, командиру полка  такое выполнение его задания, естественно, не понравилось. Уже по возвращению  к себе на базу Вадим услышал на аэродроме по громкой связи о том, что командир его вызывает к себе в кабинет. Через 15 минут он постучал в кабинет подполковника Кучко. Тот с недовольным видом разрешил Вадиму войти. Вадим доложил о прибытие по приказанию.

- Ты знаешь, когда у меня есть сомнения, я плохо сплю. А у меня сейчас есть сомнения. Как  ты добирался до Красноводска неделю, Я думаю, что ты эту неделю провел в Клину.
- Никак нет, товарищ командир. Во-первых, в Клину мне делать  было нечего, я только что вернулся с семьей из Клина. Во-вторых, я получил задание 28-го августа. В тот же день вечером убыл в Мурманск. Билет на автобус имеется. Билетов на самолет не было, в тот же вечер 28-го я убыл поездом в Москву. Билет на пассажирский (не скорый) прилагается, 29-го и 30-го  я был в пути, 31-го прибыл в Москву. На самолет до Красноводска билетов на ближайшие 10 дней не было. Он ходит туда 2 раза в неделю. Билет до Баку на поезд удалось достать только на следующий день. 1-го сентября вечером я выехал в Баку. Днем 2-го прибыл туда и сразу попытался взять билет на самолет. Но билеты на ближайшие 2 дня были уже проданы. Поехал в морской порт.  Паромы до Красноводска не ходили из-за шторма уже 3 дня. Они стояли на внешнем рейде в Баку в ожидании разгрузки. Билеты на них были давно проданы. В ночь со 2-го на 3-е сентября ночевал на скамейке в Приморском парке. 3-го дал телеграмму в часть. В тот же день встретил ребят с Васильковского полка. Они грузились на пришедший паром. С ними в ночь с  3-го на 4-ое убыл паромом в Красноводск. 4-го прибыл на место в момент посадки наших самолетов. Билеты и телеграмма находятся в строевом отделе.
- Ну что же, убедил. А то я подумал, что ты прогулял эти дни в Клину,  или в Москве. Иди, теперь я буду спать спокойно.

Вадим вышел от командира с неприятным чувством, что как будто его попытались уличить в нечестных поступках. Так закончилась одна из «темных» полос в его жизни, полоса неудач.


Глава  146  Взыскания и командиры

За все 30 лет службы Вадим имел всего три взыскания. Первое свое взыскание – два наряда вне очереди - Вадим получил еще в училище на первом году службы за то, что, будучи выводным в карауле, выбрасывал в помойку вместе с объедками еще и нетронутые куски хлеба. Это было просто еще по детскому недоумию.

Второе свое взыскание – выговор – он получил уже старшим лейтенантом, когда только что перешел из полка в управление центра на должность инженера-исследователя. Это случилось буквально в первые же месяцы его службы во время его второго дежурства по управлению. Дежурство по управлению одно из самых неприятных видов службы. Дежурный находится между двумя кабинетами: начальника центра и начальника штаба центра. На столе у него пять телефонов, и еще один под столом «вертушка» для связи с водителем дежурной машины. Звонки раздаются постоянно и вызовы то в один, то в другой кабинет, а иногда в два одновременно.  Дежурство тяжелое и хлопотное, особенно когда получаешь задание одновременно от начальника центра и начальника штаба. Каждый требует немедленного исполнения. Вот и приходится крутиться.

Тот день  его дежурства прошел, на редкость, спокойно, и ночь выдалась относительно спокойной.  Было 6 утра, оставалось всего два часа до смены. Вдруг в дежурку вваливается капитан Тельцов, преподаватель  учебного отдела, весь измазанный и в грязных сапогах, и просит дежурную машину, чтобы вытащить его автомобиль, застрявший на краю аэродрома. 

Вадим знал, что дежурную машину без разрешения начальника штаба давать никому нельзя, но пожалел офицера, предупредив его при этом, чтобы долго ее не задерживал. Он был уверен, что к началу рабочего дня в 8-30 машина будет уже на месте.

Время шло, стрелка часов приближалась уже к восьми, а звонка  от водителя дежурной машины о его возвращении все не было. Вадим уже начал беспокоиться. Вот уже пошел девятый час. А звонка все нет. Хлопнула входная дверь, в дежурку вошел начальник штаба полковник Бодндарев, угрюмая личность, с вечно недовольным лицом и грозным видом. Вадим доложил ему, как положено по Уставу, и вместо приветствия получил вопрос: «Где дежурная машина?»

Вадим, смутившись, рассказал, что дал капитану Тельцову вытащить его машину.

- Почему вы отправили дежурную машину без разрешения?
- Виноват, я подумал, что до построения она вернется.
- Вы “думали”! А в инструкции дежурному что написано? Как только машина вернется, доложите мне.
- Есть!

Начальник штаба скрылся за дверью своего кабинета. Вадима всего трясло. До этого, служа в полку, ему редко приходилось иметь дело с большим начальством. И что греха таить, большие звезды на пагонах внушали ему робость. Он, старший лейтенант, перед полковником чувствовал себя, как заяц перед львом.  Настроение было испорчено вконец. Прибывавшие офицеры стали собираться на утреннее построение. А машины все не было. Вышел из своего кабинета начальник штаба.

- Где машина?
- Еще не прибыла.
- Что за разгильдяйство! Получите взыскание.

Прошло построение, офицеры штаба разошлись по своим кабинетам. К этому времени Вадим вызвал из гаража запасную машину. Вошел Бондарев, Вадим поднялся и отдал честь, доложил о том, что вызвал запасную машину.

- Когда приедет дежурная машина, мне доложите. И Тельцова ко мне.
- Есть!

  Дежурная машина вернулась только в начале десятого. К этому времени Вадим уже сменился, но ждал ее возвращения. Оказывается, водитель дежурной машины, вытащив машину Тельцова, поехал на заправку и там проторчал все это время. Вместе с Тельцовым Вадим зашел в кабинет начальника штаба. Минут десять полковник «распекал» офицеров и объявил Вадиму выговор, а Тельцову строгий выговор. Так Вадим получил свое второе взыскание.

Третье, и последнее, свое взыскание Вадим получил уже будучи майором, инженером полка, на этот раз за своих подчиненных и  подлости офицера базы. А случилось вот что.

Иногда блоки радиолокационных прицелов истребителей отправлялись на доработки на заводы-изготовители. Так как это оборудование было секретным, то блоки сдавали на техсклад базы для отправки секретной почтой. Однако старший лейтенант Иванов блок сдал на склад, а документы о его сдаче не забрал. Начальник группы капитан Смирнов не проконтролировал работу подчиненного.  Прошло много времени. Эти самолеты начали передавать в другие части и стали сдавать запасные блоки к ним. И тут оказалось, что за эскадрильей числится еще один блок дальномера, которого нет в наличии. А блок-то секретный!  А это грозит огромными неприятностями для виновника и полка в целом. Что делать? Решили, что капитан Смирнов съездит на рембазу, и там за канистру спирта добудет разобранный и списанный блок, чтобы его сдать на склад и рассчитаться за все оборудование. Полковник Мельников вызвал к себе майора Виноградова, и они долго обсуждали этот вариант выхода из положения. Тогда командир сказал Вадиму: «Ну, ладно. Под твою ответственность». Так и сделали. Смирнов привез злополучный блок,  и попытался сдать его на слад. А тут возник начальник техотдела базы майор Колотов. Он доложил, что блок был сдан, но не забрали документы и, естественно, уличил капитана Смирнова в подлоге, тем самым подставив офицеров полка. Но так как реально потери секретного оборудования не было, дело не вышло за пределы гарнизона. Но офицеры получили взыскания: капитан Смирнов получил служебное несоответствие, Вадим выговор, а сам виновник старший лейтенант Иванов получил просто замечание.

Службу Вадим нес добросовестно, поэтому начальство его любило и относилось к нему благосклонно, пожалуй, за исключением последних двух командиров полка. За время службы у Вадима было 9 командиров полков. Отношения к ним разделились ровно на 3 группы. Первая группа – это командиры, которых в бою он бы прикрыл своим телом, третья группа – те, которым в первом же бою попытался пустить пулю в спину, а вторая – «ни то ни се». К первой группе относились его первый командир полковник Омельченко, и два последних клинских командира полка полковники Мельников и Банников.

Когда он впервые попал в севаслейский учебный истребительный полк, командовал им полковник Омельченко. Это один из тех старых командиров, которые еще прошли войну, имели сбитые самолеты врага. Он был прекрасным летчиком, участвовал во многих испытаниях новой авиационной техники, начиная с МиГ-9. В то время, когда Вадим пришел в полк, только-только успели сдать истребители Як-25, и приступили к освоению МиГ-19. Вадим, будучи техником группы регламентных работ по радиолокационным прицелам, по службе мало встречался с командиром полка, разве только на построениях полка да при дежурстве по части. Но по отзывам офицеров знал, что «батя» строгий, но справедливый командир, никогда никого зря не наказывал, всячески заботился об офицерах своего полка.

Полковнику Пошашову Вадим обязан был своим переводом в Клин, за что он ему очень благодарен. Но Поташов был не самым лучшим командиром. Когда Вадим пришел в полк, командиру оставалось несколько месяцев до пенсии, и он в летной работе очень осторожничал. При малейшем ухудшении погоды полеты тут же прекращались. При его командовании летный состав почти утратил навыки полетов в сложных метеоусловиях. К офицерам он относился ровно, стараясь всю воспитательную работу переложить на командиров подразделений. При Поташове Вадим служил недолго, поэтому определенного мнения о нем, как о командире, у него не сложилось.

Самым ярким событием в полку и городке было прибытие командира полка Мельникова. Он был крайней противоположностью Поташову. Любил он очень  летать сам, и  настойчиво заставлял летать летный состав,  даже когда это делать было нельзя. За короткое время летный состав восстановил навыки полетов в сложных условиях, и вскоре полк начал занимать первое место в Центре среди братских полков по налету и подготовке летного состава. И, к тому же, он был хорошим хозяином. Его усилия не прошли даром, вскоре городок стал одним из самых уютных и красивых авиагородков Подмосковья. Прошло уже много лет с тех пор, но жители городка добрым словом вспоминают настоящего хозяина гарнизона, и даже те, кто тогда так яро сопротивлялся его нововведениям. По натуре Мельников был грубоват, речь его часто пестрила далеко не литературными выражениями, он умел нагонять страх на подчиненных, но за все время его командования он никого серьезно не наказал. Подчиненные его любили и побаивались.

Вадиму приходилось часто напрямую общаться с командиром. Одно время он был секретарем первичной партийной организации управления полка и председателем суда младших офицеров, поэтому по партийным и судебным вопросам он завязан был прямо на командира. Надо отдать Мельникову должное, при всей крутости его характера, его можно было убедить в своей правоте. И, если он видел, что доводы собеседника логические и правильные, мог изменить свое ранее принятое решение. В этом отношении  с ним было легко общаться.

У Вадима с командиром сложились вполне доверительные отношения. Особенно это проявилось в случае с разбирательством дела капитана Хачатурова. Иван Татосович Хачатуров был инженером по авиавооружению. Стройный армянин, с красивым лицом, немного флегматичный, он был, как настоящий южный человек, весьма неравнодушен к женщинам. Женат он был дважды. Первая его жена была русской. У нее не сложились отношения с его родителями, и они расстались. Второй женой его стала армянка Мира. Спокойная, добрая женщина. К моменту описываемых событий родила ему сына, будучи в Армении. К ее приезду Иван Татосович решил купить детскую коляску. Для этого он в выходной день он отправился в Москву. А в этот же день Вадим был ответственный по полку. И вот во второй половине дня дома у Вадима раздается телефонный звонок. Звонит оперативный дежурный и сообщает, что в Москве капитан Хачатуров попал в комендатуру. Необходимо старшему офицеру забрать его оттуда. Вадим докладывает об этом своему непосредственному начальнику подполковнику Диденко и собирается ехать за провинившимся, но Виктор Иванович решает ехать за ним сам.

На следующий день Вадим узнает о случившимся. Иван Татосович отправился в Москву в гражданской одежде. Побегав по магазинам, и нигде не найдя коляски, забрел в валютный магазин «Березка» тогда на улице Горького, ныне на Тверской. В ювелирном отделе стояло несколько женщин, нагнувшись над витринами, рассматривая кольца и серьги.  Округлые филейные части прелестниц возбудили южную кровь, и он ничего лучшего не придумал, как прижавшись  к одной сзади, кончить ей на плащ. Охрана магазина, зорко наблюдавшая за покупателями, заметила непорядок и задержала нарушителя. А когда они обнаружили у него удостоверение офицера, позвонили в комендатуру Москвы, куда его и забрал патруль. Через несколько дней пришла бумага от Командующего Московским округом с требованием разобраться и наказать виновника.

Естественно, о случившемся узнал только узкий круг лиц в полку. Если в нынешние времена такой случай может показаться не таким уж необычным событием, то в те годы это было чрезвычайным происшествием. Но такую информацию нельзя было сделать достоянием всего гарнизона. Нужно было уберечь его семью от разговоров и сплетен, которые неминуемо дойдут до ушей его супруги, а это может печально закончиться для всей семьи.  Командир вызвал к себе в кабинет Виноградова, чтобы обсудить этот вопрос. Командир должен был реагировать на приказ Командующего округом, спустить на тормозах этот проступок было нельзя, наказать виновника должен был суд офицерской чести, и по партийной линии должен был получить взыскание. Устав суда офицерской чести требовал рассмотрения проступка офицера на общем собрании офицеров и Устав КПСС предполагал рассмотрение личного дела коммуниста на общем собрании партийной организации. Но допустить это было нельзя, нельзя было закрыть рот нескольким десяткам человек, тем более, когда шла речь о таком пикантном случае. Посовещавшись с командиром, Вадим принимает решение провести закрытое заседание суда младших офицеров только в присутствии членов суда, взяв с них слово не разглашать данную информацию, и, также будучи секретарем партийной организации управления полка, рассмотреть личное дело коммуниста  только на заседании партийного бюро, чтобы ограничить круг осведомленных лиц. Хотя это было нарушение как одного ,так и другого Уставов. Командир одобрил решение Виноградова. Так было и сделано. Суд младших офицеров вынес решение: объявить строгий выговор Хачатурову, а по партийной линии бюро решило объявило ему выговор без занесения в личное дело. Однако с первым решением командование Центра не согласилось. Капитана Хачатурова понизили в должности и назначили его начальником группы авиавооружения в Севаслейке. Но семья у него сохранилась.

Информация по гарнизону все-таки просочилась, и офицеры, и коммунисты обвиняли Виноградова в нарушениях Уставов, хотя и очень уважали его, избирая его на эту должность в  третий  раз. С самого начала Вадим вместе с членами суда выбрал следующую тактику при проведении суда младших  офицеров. Чаще всего рассматривались дела по проступкам, связанных с пьянкой и появлением на службе в нетрезвом виде. Члены суда и все выступавшие гневно осуждали виновника, резко его критиковали, а … суд выносил мягкое наказание, чаще всего ограничиваясь просто порицанием. Это устраивало всех: и командира и подчиненных. Командир видел, что офицерский коллектив здоровый и правильно реагирует на нарушения дисциплины, а подчиненные радовались, что им это легко сошло.  За все время, пока Вадим был председателем суда младших офицеров, не было случая, чтобы командир не утвердил решение суда. В этом они с Мельниковым были единомышленники.

После трагических событий декабря 1977 года на смену Мельникову пришел полковник Банников. Если о Мельникове грубо можно было сказать «солдафон», то Банников был «интеллигент». Школу он закончил с золотой медалью и Монинскую академию тоже с золотом. Это не так часто можно встретить среди летчиков. Грамотный, вдумчивый, с мягким покладистым характером, умеющий хорошо слушать  собеседника и принимать правильные решения после того, когда тот убедит его в своей правоте. С ним работать было легко. В нем не было нисколько начальственного барства. Вот такой факт. После расформирования полка, когда была сдана уже вся авиатехника,  командир приказал очистить  стоянку и рощу за ней  от всякого металлолома. За многие годы в рощу вытаскивали все ненужное: от списанных подвесных баков, до тормозных колодок, сломанных водил и снятых агрегатов, отработавших свой срок. Металлолома набралось много. Солдаты, прапорщики и офицеры таскали его на стоянку и складывали в кучу. Командир таскал все это железо вместе со всеми наравне.  Он обладал феноменальной памятью, знал по имени-отчеству каждого офицера полка.

Когда в июле 1980 года Вадим прибыл для прохождения дальнейшей службы в авиагарнизон Килп-Явр, 941 иап командовал подполковник Гавриков. Под его командованием ему служить пришлось недолго. Вскоре Гавриков перевелся в штаб корпуса. На смену ему пришел его заместитель подполковник Кучко.

Вначале у Вадима с ним складывались хорошие отношения. В то время он был секретарем первичной партийной организации управления, внештатным метрологом, председателем торговой инспекции (в те годы дефицита), словом «уважаемым человеком». Он мог к командиру заходить в кабинет без доклада. Но «черная кошка» пробежала между ними, когда он «ляпнул» не то, что нужно. После очередного торжественного собрания в доме офицеров, посвященного какому-то государственному  празднику, Кучко поставил патрулей никого не выпускать из здания  Дома офицеров после торжественной части, чтобы все остались на концерт художественной самодеятельности. И тогда черт дернул  Вадима  за язык, в разговоре с командиром  сказал: «Конечно, когда народ удерживаете с помощью вооруженных солдат…»  Тот возмутился,  и с тех пор у  Вадима служба пошла наперекосяк.

Внезапно командир  отправил его в госпиталь. Очевидно, он думал, что его там спишут по здоровью. Но через 2 недели Вадим вернулся с диагнозом «годен».  На замену командир его  не мог включить по возрасту. Потом он на него попытался списать предпосылку к летному происшествию. В тот день Вадим был старшим инженером полетов. Вдруг на 11-й минуте после взлета на боевом истребителе МИГ-23М загорелась лампочка аварийного остатка топлива. Летчик благополучно посадил самолет. Расследование показало, что самолет просто не был  заправлен. А получилось это так. Во время заправки самолета после очередного вылета  на ЦЗС временно отключилось электропитание насосов ЦЗС. Техник самолета, определяющий окончание заправки по автоматическому прекращению подачи топлива в самолет, решил, что самолет уже  заправлен, и отравил его в полет. Летчик не проконтролировал заправку. Вадима, как старшего инженера полетов, Кучко решил тоже привлечь как виновника к этой предпосылке. Но в корпусе, проведя расследование, определили, что в этой обстановке  старший инженер полетов никак не мог это ни предвидеть, ни проконтролировать. На этот раз Вадиму все обошлось.

Во второй раз, когда Вадим был старшим инженером полетов, погиб солдат подборщик тормозных парашютов. Получилось так. Был морозный день, было очень холодно. Для того чтобы подборщики могли где-то греться, им выделили машину - пустой ТЗ.  Двигатель машины, в кабине которой они грелись, постоянно работал, и от выхлопные газы с морозным паром, целым облаком закрывая видимость на рулежке. Там солдат в это время складывал тормозной парашют, а водитель тягача, ехавший по этой же рулежке, не увидел его из-за этого морозного облака, и сбил солдата насмерть. Было заведено уголовное дело. Командир включил в число виновников и Вадима, но его спасло то, что он, как и положено, перед полетами проинструктировал весь обслуживающий состав полетов о мерах безопасности. На следствии это подтвердили все опрашиваемые свидетели. Для Вадима обошлось это только дачей показаний и объяснением всех обстоятельств.

В следующий раз Кучко попробовал свалить вину за гибель заместителя командира по ИАС подполковника Алексея Николаевича Кобыльника. Это было в начале мая во время командировки на стрельбы на полигон в Астрахани. В выходной день большинство офицеров собрались на рыбалку на Волгу. Вадим же вместе со всеми не поехал, а отправился в город. В то время на экранах страны шел нашумевший фильм «АББА», и Вадим, пользуясь случаем, решил посмотреть его, потому что до Килп-Явра этот фильм доберется нескоро. А накануне вечером Алексей Николаевич дал команду Вадиму принести в его номер в гостинице канистру со спиртом, хранившуюся у Вадима. Но как мог Вадим не выполнить команду своего прямого начальника? Хотя делать это было не нужно. Дело в том, что старший инженер был слаб на выпивку. И в отсутствии контроля весь вечер накануне выходного дня  оставался наедине с целой канистрой спирта.

На следующее утро офицеры отправились на Волгу, с ними поехал и Алексей Николаевич. Приехали, расположились, начали рыбачить, готовить шашлыки и, конечно, выпивать. В этом деле Алексей Николаевич преуспел больше всех. Несколько раз он попытался искупаться в Волге. Но это же было начало мая, вода в реке была не выше 8-10 градусов. Несколько раз его попытки пресекали офицеры, но тогда он отошел выше по течению метров за 50 от места, где располагались рыбаки, и все-таки зашел в воду. Офицеры, занятые рыбалкой, этого не заметили, и только тогда, когда мимо них проплыло безжизненное тело их начальника, они всполошились. Ни лодки, ни плота, никаких подручных средств у них не было, а лезть в холодную воду с быстрым течением они не рискнули. И только через полчаса гражданская спасательная служба вытащила тело Кобыльника, и отправила его в морг. Вскрытие показало, что от холодной воды у него остановилось сердце. Но при этом в желудке у него обнаружили около литра  спиртосодержащей жидкости. Это было зафиксировано официально. Как ни старались военные изменить Заключение экспертизы, им это не удалось. Из-за этого семья не получила ничего, ни пенсии, ни пособия.

В докладе руководству корпуса об этом чрезвычайном происшествии Кучко попытался свалить вину на Виноградова,  за то, что он мол там был самый старший из офицеров после Кобыльника. Но руководство корпуса только рукой махнуло. Во-первых, он с ним там не был, и, во-вторых, если тот приказал ему доставить канистру в номер, мог ли он не выполнить его указание?

За время службы в Севаслейке в НИО у Вадима появилось много знакомых летчиков из числа инспекторов Авиации ПВО. И это однажды сказалось. Уже когда он служил в Килп-Явре, в 1983 году полк стрелял в Астрахани. На эти стрельбы прилетел  полковник Шишкин, с которым Вадим служил еще в НИО в Севаслейке.  Встречающий его  командир полка подполковник Кучко, подошел к спарке, на которой прилетел инспектор. Вадим в это время был поблизости. Шишкин, увидев старого знакомого, прошел мимо командира, подошедшего к нему с рапортом, бросился к Вадиму с объятиями .У командира глаза на лоб полезли. Подобное еще повторилось в Килп-Явре, когда прилетел  туда генерал Будников. Для Вадима он оставался все тем же «Толиком», с которым он служил еще в НИО. Когда у Вадима спросил начальник НИО, кого, по его мнению, поставить начальником отдела  НИО-1 на замену погибшего в катастрофе подполковника Скрябина, Вадим без колебаний сказал – только Будникова. Возможно, его мнение сказало свою роль. Хотя это утверждать с полной уверенностью он не мог. Мог ли после этих случаев самолюбивый “бяларус” относиться к Вадиму без пристрастия?

  Через пару месяцев, даже не поставив в известность Вадима, командир приказал начальнику строевого отделения направить Вадима документы на увольнение. Но «Бог шельму метит». Этот «бяларус» был хорошая сволочь. Пожалуй, не найти во всем городке Килп-Явр человека, который отозвался бы о нем хорошо. И он жизнью был наказан. Из Килп-Явра он перевелся инспектором в Астрахань. И там при рулении вдоль стоянки не справился с управлением и «снес носы» четырем истребителям, после чего был уволен с выплатой огромной суммы. И уехал он к себе в Белоруссию (поближе к Чернобылю).

Прибывший на его смену из Севаслейки подполковник Кузнецов не стал лучше своего предшественника. Первым делом он собрал жен летчиков и провел с ними беседу, цель которой стало пропаганда «белой кости» летчиков. До этого в городке все летчики и техники, прапорщики и гражданские жили дружно, не было различий по чинам и роду деятельности. Очевидно, отдаленность как-то сплачивала людей, и, конечно, неплохой достаток в семьях, благодаря северным окладам и надбавкам делал меньше различие в материальном положении между летчиками и остальным наземным составом. Иные техники, прослужившие довольно долго на Севере, получали больше, чем вновь прибывшие летчики даже в чине майора. С квартирами тоже особых проблем не было. Как правило, прибывшие по замене занимали квартиры своих предшественников.

Новый командир все поставил с ног на голову. «Жены летчиков, вы должны меньше общаться с женами техников, они, как и их мужья, ниже по общественному положению. Вы должны это помнить сами и внушать своим мужьям». Эту севаслейскую заразу он перенес и в этот гарнизон. Конечно, не все жены летчиков восприняли его слова как руководство к действию, но нашлись некоторые недалекие женщины, которым слова Кузнецова очень пришлись им по вкусу. И началась смута в городке. Доходило до того, что в очереди в магазине летчицы заявляли: «Мне положено без очереди, я жена летчика!»

Свое негативное отношение к Виноградову Кучко сумел передать новому командиру. Но никаких поблажек Вадим от него и не ждал. Документы на его увольнение к этому времени уже ушли, поэтому от нового командира ему ничего не было нужно. Так как документы ходили довольно долго, ему приходилось продолжать выполнять свои служебные обязанности. И он старался  их исполнять с особой тщательностью «чтобы комар носа не подточил», понимая, что если кому-то небольшое нарушение может сойти, то ему этот номер не пройдет. К счастью, от всех своих общественных обязанностей он к тому времени  уже освободился, и поэтому прямых контактов с командиром у него не было. Таким образом,, по классификации Вадима Кучко и Кузнецов вошли в третью группу.

Так почему же одних командиров любят, да так, что в бою готовы защитить своим телом, а других ненавидят до такой степени, что готовы убить при первой же возможности? Какими же качествами должен обладать командир, чтобы его любили подчиненные? Сами принципы построения воинской службы и армейской дисциплины предполагают строгость командира. Он должен уметь отдавать приказы и требовать их беспрекословного выполнения. При этом не все приказы могут доставлять удовольствие подчиненным, чаще всего бывает наоборот. Отсюда может возникать негативное отношение к командиру. Если тебя заставляют делать то, что тебе никак не хочется, и ты не можешь отказаться, ты будешь относиться к этому человеку негативно. И, если ты все-таки не исполнишь то, что тебе приказали, этот человек вправе тебя наказать. Так как же добиться того, чтобы приказы командира выполнялись без отрицательного отношения к нему?  Во-первых, приказы должны быть разумными и понятными для подчиненных. Для этого командир должен быть умным, и обладать хорошим житейским опытом. Во-вторых, отдавая приказы, командир должен с уважением относиться к своим подчиненным, уважая каждого человека, как личность. Не приемлема поговорка  в  отношениях командира с подчиненными “Я начальник - ты дурак, ты начальник - я дурак”. Командир должен уметь слушать подчиненного, и если последний не прав, уметь спокойно убедить его, и объяснить человеку в чем именно он не прав. И, если подчиненный сумеет доказать  свою правоту, уметь уступить, и изменить первоначально принятое решение, а не упрямо стоять на своем. Такого командира подчиненные будут любить и уважать. И, конечно, командир должен быть справедливым. Наказывая подчиненного, должен его выслушать, выяснить причины, приведшие к тому, что человек совершил какой-то проступок, узнать его отношение к этому, и какое наказание, по его мнению,  он сам  заслуживает. И только тогда уже принимать решение. Мельников говорил: “Когда тебя выдерут за дело - даже приятно!” И наказания его были легче, чем сам себе человек определял. За это его любили и уважали.


                Глава   147  Госпиталь.

  За время службы на Севере Вадиму пришлось четыре раза побывать в госпитале в Мурманске. Первый раз после серьезного конфликта с командиром, последний приказал ему убыть в госпиталь для проверки состояния здоровья. К этому времени Вадиму уже исполнилось 45 лет, он был одним из самых старых офицеров в полку. Это возраст, при котором старших офицеров уже отправляют в запас. Очевидно, командир имел именно это в виду. В случае, если в госпитале обнаружат у него отклонения в здоровье, он с легким сердцем сможет послать его документы на увольнение.

Вадим чувствовал себя вполне здоровым, за здоровьем он постоянно следил. Даже здесь, на Севере, ежедневно по утрам  бегал по 2-3 км. Но все же какие-то сомнения у него были, когда он отправился в госпиталь. В течение двух недель он прошел полное обследование. Проверке здесь подвергалось все: и зрение, и слух, и работа сердца, и состояние позвоночника. Рентген, флюорография,  анализы крови, мочи, кала – все эти мероприятия были расписаны на все время его нахождения в госпитале. В результате комиссия не нашла серьезных возрастных отклонений в его здоровье и вынесла решение: «Годен к военной службе  без ограничений». С этим заключением он вернулся в свою часть. Командир ознакомился с заключением врачебной комиссии и никаких решений не принял. Заключение подшили в личное дело Вадима,  и он продолжил свою службу.

Второй раз в госпиталь Вадим попал случайно. Весной 1984 года в гарнизоне Килп-Явр свирепствовала эпидемия вирусного гепатита. В день она косила по 15-18 человек. Санитарная машина не успевала  отвозить заболевших в госпиталь в Мурманск. Проявлялось это так: заболевший чувствовал недомогание, как при простуде или гриппе, у него поднималась температура, желтели белки глаз, моча становилась темной, а кал светлым. В гарнизоне были приняты  бесприцендентные меры санитарии. Везде стояли рукомойники с хлоркой. Воду в столовой хлорировали настолько, что невозможно было ни чай пить, ни есть первое. Заболевших тут же изолировали от остальных. Но коварство вирусного гепатита заключалось в том, что инфицированный являлся   переносчиком болезни еще до проявления этих внешних признаков, а при  появлении этих признаков уже не опасен для окружающих.

 Болезнь косила людей по какому-то своему собственному плану. В одной семье заболевали только дети, а болезнь не передавалась родителям, в другой -заболевали родители, а дети оставались не инфицированными.  В подъезде, где жила семья Вадима, этажом ниже заболели оба родителя, их увезли в госпиталь, а детей забрали к себе соседи. Заболела и Светлана. Она тогда работала в лаборатории ГСМ местной базы и имела контакты с солдатами подразделения. Там, очевидно, и заразилась. Увезли ее в госпиталь. В госпитале был объявлен карантин,  и посещение больных запрещалось. Родители очень волновались за нее. Иногда дочке удавалось позвонить из госпиталя домой. Говорила, что чувствует  себя неплохо, лечение идет успешно.
 
А в это время по выходным Вадим увлекался домашней выпечкой. Любимым блюдом в семье был пирог с рыбой. И как-то вечером хозяин дома взялся за приготовление пирога. Он любил экспериментировать. На этот раз он решил сделать пирог с рыбными консервами. На дополнительный паёк выдавались банки со ставридой в масле. Их скопилось уже довольно много под шкафом. Вот их и решил он их использовать в качестве начинки. Содержание нескольких банок он аккуратно поместил в пирог, а в банках еще осталось на вид очень аппетитное приятно пахнущее масло. Мякишем хлеба он вымокал это масло и с аппетитом его съел. К вечеру он почувствовал какой-то дискомфорт в животе, а к утру поднялась температура. Антонина утром заметила, что белки глаз у него пожелтели. Кал и моча пока цвета не изменили. Он побрел в санчасть, там его тут же изолировали в отдельную палату с признаками гепатита, и с первой же машиной  отправили в госпиталь  в Мурманск.  Старый врач внимательно осмотрел его, и как-то усомнился, не все признаки указывали на начало болезни. Тело Вадима нигде не пожелтело.  Тут же взяли у него  анализы и положили его под капельницу. Пока он лежал, к нему подошла Светлана. У нее все внешние  признаки болезни уже прошли, чувствовала себя она неплохо, но лечение еще продолжалось. Она была рада встретиться с отцом, хотя даже по такому поводу.

Во время их беседы в палату прямо ворвался их старый доктор и буквально  вырвал иглу капельницы  из вены Вадима.

- Вон отсюда, убирайтесь немедленно! Никакого гепатита у вас нет! Это простая закупорка желчных путей, вызванная обильным употреблением растительных жиров. Чтобы через полчаса вашего духа здесь не было, пока действительно вы не заразились!

Вадим с удовольствием унес оттуда ноги. Надо же было такому случиться, что именно во время эпидемии у него проявились такие же признаки болезни. Через 2 недели выписали уже и Светлану.

В третий раз в госпиталь Вадим попал уже по более неприятному поводу. В марте 1985 года во время полетов он шел пешком со стоянки на ИПУ. Его обогнал тягач с техниками, следующим в том же направлении. Он махнул рукой, тягач остановился, и Вадим ловко забрался в кузов. Тягач был КРАЗ с высоким кузовом, покрытый тентом. Когда он остановился возле ИПУ, Вадим начал вылезать из него. Одет Вадим был в теплое зимнее техническое обмундирование, что делало его довольно неуклюжим, поэтому слезать было неудобно. Борт был высоким, и чтобы слезть с него, Вадим ухватился за ремешок тента, чтобы удержать равновесие, когда переносил ногу через высокий борт. Тент оказался уже старым, нитки успели перегнить, и ремешок  оборвался. Вадим полетел вниз почти с двухметровой высоты. Теплая меховая куртка смягчила удар, но приземлился   он неудачно, на руки. Особой боли он не почувствовал, в горячке поднялся, отряхнулся и пошел на ИПУ. Там он почувствовал, что кисть левой руки как-то уж свободно болтается. Пришла боль и в правую руку. Врач, дежуривший на полетах, осмотрел его и определил перелом кости у запястья левой руки. Тут же он вызвал санитарную машину и в том, в чем он был одет, срочно отправил его в госпиталь, сделав обезболивающий укол. Лекарство подействовало, боли он не ощущал и весь путь до Мурманска прошел у него, как в тумане. В приемном покое, приняв у него документы,   отправили переодеваться и в душ. А как снимать с себя одежду, когда одна рука сломана, а другая болит при любом движении? С большим трудом ему удалось это сделать. Кое-как он принял душ и отправился в травматологию. Дежурный врач тут же его осмотрел и сразу направил на рентген. Рентген показал «типовой перелом» обеих костей у запястья левой руки и трещины костей в том же месте на правой руке. Тут же ему на руки наложили гипс. И вот теперь он с двумя неподвижными «клешнями» был помещен в палату. В запястьях обе руки не сгибались, он только мог едва шевелить пальцами рук. Это было очень неудобно. Есть приходилось, схватив  пальцами ложку или вилку и низко наклонять голову над тарелкой. Особенно тяжело приходилось при пользовании туалетной бумагой. Руки не слушались, хоть плачь. Через несколько дней началось чесаться тело под гипсом, да так, что просто невыносимо. Выручила  длинная металлическая пилочка для ногтей. Ее можно было засунуть между телом и гипсом и почесать зудящее место.

Кроме него в палате было еще 4 офицера. Все они были моряками. У двоих был «типовой» перелом лодыжки ноги, у одного такой же перелом руки, как у Вадима. А вот четвертому досталось посерьезнее. Он попал в автомобильную аварию. По его рассказам, его буквально «выпиливали» из искалеченной машины. Сейчас он висел на растяжках. У него были множественные переломы рук, ног, позвоночника. Казалось бы, в этом состоянии человек должен быть не только физически, но и морально раздавлен. Так или иначе, ему грозила инвалидность, вернуться на службу ему едва ли удастся. Но он был в прекрасном расположении духа, шутил, рассказывал анекдоты. Он был буквально душей всей этой компании.

На очередном обходе Вадим спросил у лечащего врача, долго ли ему придется здесь находиться. Тот ответил, что больше месяца.  Если бы это случилось где-то на юге, выздоровление шло бы быстрее. Доктор только что вернулся из Ташкента, где они были на практике в военном госпитале, куда привозили раненных бойцов из Афганистана. Практика там была огромная, не то что в Мурманске в военном госпитале. Вот там, на юге, переломы срастались через 20 дней, в Средней полосе за месяц, а здесь на севере, только за 40 дней. Вот такая статистика. Солнце, фрукты там делали свое дело.

Провалялся в госпитале Вадим меньше месяца, ему удалось отпроситься под обещание, что будет под контролем полкового врача, и через две недели снова приедет на осмотр. А он уже через неделю вышел на службу, и еще дней десять ходил с руками в гипсе. Гипс сняли еще  через неделю в санчасти, и в госпиталь он больше и  не поехал.

В четвертый, и последний раз, в госпиталь Вадим попал перед самым концом службы уже тогда, когда документы на его увольнение были отправлены в корпус. Это был октябрь месяц 1985 года. В это время в Заполярье предзимье, когда не поймешь то ли это еще осень, то ли это уже зима. Небо постоянно закрыто густыми низкими облаками, солнца уже давно не видно, и оно упорно старается все ниже опускаться за горизонт. Температура постоянно держится где-то в районе нуля. То ночью подмерзнет, то днем слегка растает. Иногда в воздухе кружатся снежинки, но настоящего снега еще нет.

И вот в эту ненастную пору Вадим отправляется в госпиталь на списание. Ничем результаты и выводы медицинской комиссии повлиять на его судьбу уже не могли, но таков был порядок: перед увольнением офицер должен был пройти эту комиссию. С одной стороны, ему самому было интересно узнать состояние своего организма, пройти углубленную диспансеризацию, потому что там, на гражданке, где и когда он сможет этим заниматься. И с другой стороны, эти две недели, проведенные в госпитале, не нужно было ходить на службу в этих неприятных погодных условиях.

В госпитале положили его в палату на двоих, но второго пациента в палате пока не было. Вадим этим не особенно тяготился, он любил одиночество, а ему не так часто удавалось побыть одному.

И начались госпитальные будни. После завтрака он отправлялся на очередные процедуры и обследования, подолгу сидел в очередях у кабинетов врачей. Это все занимало время до обеда. После обеда был часовой сон, после чего до самого ужина было свободное время. После ужина разрешалось в небольшом зале смотреть телевизор. Пару раз сходив туда, но не нашел там для себя ничего интересного. Первое время он читал захваченную из дома книгу, но потом и это ему надоело . Послеобеденный сон и отсутствие активных движений на свежем воздухе привели к ночной бессоннице. Теперь он подолгу не мог уснуть. И эти часы приходили воспоминания. В  повседневной жизни ему некогда было придаваться воспоминаниям, а теперь свободного времени было более чем достаточно, и пережитые годы вновь проходили перед его мысленным взором, как бы заново. Курсантские годы он вспоминал часто, но сейчас почему-то чаще припоминались лейтенантские годы, возможно, потому, что они были насыщены яркими событиями и встречами с интересными людьми. Вспомнились встречи с большими начальниками. Тогда для него, лейтенанта, техника группы обслуживания радиолокационного оборудования эскадрильи управления Центра самым большим начальником являлся начальник Центра генерал-майор Власенко. Видел он его только на ежемесячных подведениях итогов в клубе, да на торжественных собраниях, посвященным государственным праздникам. А тогда, после перехода в эскадрилью управления видел генерала на полетах. Он летал на самолете его эскадрильи. И сама эскадрилья была предназначена для полетов руководства Центра  и прилетающего московского начальства. Генерал летал редко, и никогда не летал вместе с полками. У него был свой персональный самолет МиГ-19п с бортовым номером 05, на котором кроме него не мог летать никто, за исключением высокого московского начальства в лице Командующего авиацией ПВО генерал-полковника Савицкого Е.Я. и его заместителей. Генерал  летал сам, поэтому на перехват он не ходил, и его бортовой прицел РП-5 Вадим превратил для себя в летающий ЗИП. Как только на одном из самолетов выйдет из строя какой-нибудь блок, Вадим тут же тащит на его замену блок из генеральского самолета. А восстанавливать отказавшие блоки он не торопился. Но это положение длилось до поры до времени.

В один из дней предварительной подготовки инженер эскадрильи поставил задачу подготовить на завтра самолет 05 к полетам генерала на перехват. Тут-то Вадим и закрутился. На восстановление прицела ушел весь рабочий день и даже весь вечер. Домой вернулся он уже  ночью.

На следующий день генерал, изменив своим привычкам, летал вместе со вторым полком. Для подтверждения класса ему нужны были зачетные перехваты воздушных целей. А в качестве цели нужны были другие самолеты.  За цель для него полетел инспектор Центра подполковник Беликов. Когда самолеты вернулись во вторую зону, (зону заправки и подготовки к повторному вылету), Вадим с замиранием сердца подошел к самолету генерала. Тот только что вылез из кабины и делал запись в полетном листе. Вадим подошел к нему.

- Товарищ генерал, есть замечания по работе прицела?
- Послушай, сынок, - при этом генерал, обняв, взял его за плечи и отвел в сторонку, - когда я сделал захват цели, на коллиматором прицеле у меня появилась электронная “птица”. Что означают риски по ее краям?

Генерал, как и все летающие большие начальники, кроме инструкции летчику по технике пилотирования, знания устройства самолета и двигателя, остальное оборудования знал посредственно.

Они отошли в сторонку, и присели на корточки. Вадим, чертя палочкой на песке, стал объяснять начальнику работу прицела при перехвате. Все это происходило на глазах у нескольких  десятков офицеров и солдат. Вадим чувствовал себя неудобно от такое внимание генерала. Теперь встречаться с ним он стал чаще. Генералу нужны были зачетные перехваты для подтверждения класса, а перехваты по тем или иным причинам не всегда получались. Подтверждением зачетного перехвата являлась фотопленка кинопулемета,  снимающего изображение на прицеле в момент стрельбы из пушек или пулеметов (в данном случае имитации стрельбы). Если пленки были неудачными (незачетными, не были выполнены условия  прицельной стрельбы), тогда из фотолаборатории звонили Вадиму.  Он же на стоянке, подключив аппаратуру, имитировал на земле удачную воздушную атаку.

Первый раз, когда он на стоянке проделывал это, он не учел то, что фотопулемет фиксирует не только изображение электронной “птицы” на прицеле, но и то, что находится впереди самолета. В воздухе должна была быть видна воздушная цель, которая реально , чаще всего, из-за удаления плохо или совсем не видна. А здесь на пленке были четко видны машины, стоящие  перед самолетом на расстоянии 20 метров.

И еще раз Вадим был удостоен внимания генерала. Это случилось много лет спустя. Генерал-лейтенант Власенко был уже командующим авиации ПВО Московского округа. Он прилетел на разбор аварии самолета Су-15 в Бежецк, где проходили его войсковые испытания. А Вадим в то время подменял инженера-исследователя НИО-1 майора Каменева на время его отпуска. Заметив в группе офицеров майора Виноградова, генерал сказал прибывшим с ним членам московской комиссии:

- Обратитесь к этому майору, лучше него никто не сможет расшифровать и проанализировать материалы контрольно-записывающей аппаратуры при разборе причин аварии самолета.

Полковники, члены комиссии, с недоверием посмотрели в сторону Вадима. Он, конечно, был польщен вниманием генерала и той высокой оценкой, которую он ему дал. Вадим был благодарен ему за то, что спустя столько лет он его не забыл. Но это был “не его цех”, здесь нужны были специалисты по самолету  и двигателю, а он специализировался на радиотехническом оборудовании.

Но к тому времени у Вадима были уже “контакты” с начальством повыше. Тогда еще в эскадрильи управления ему пришлось обслуживать полеты Командующего авиацией ПВО генерал-полковника Савицкого Е.Я.

Как-то в субботу (а во время шестидневки суббота была коротким днем)  из Центра позвонили и сообщили, что прилетает Командующий и будет летать на перехват. Нужно было подготовить для его полетов два самолета. А это было так некстати. Значит, вовремя домой не уйдешь, проторчишь здесь, на аэродроме до вечера, и даже в баню не попадешь. Но делать было нечего, пришлось готовить два самолета. Инженер эскадрильи отпустил всех, оставив только двух техников участвующих самолетов, Вадима и солдат-механиков.

Вытащили самолеты на старт, и стали ждать прилета Командующего. А погода была отвратная: низкие серые облака плыли, казалось, над самой головой, морось ухудшала видимость так, что и половины ВПП не было видно. При такой погоде не только на боевых самолетах, но даже не спарках не начинают полеты. Они понимали, что торчат здесь они зря.

И вот из облаков вынырнул ИЛ-14, самолет Командующего. Пробежав по полосе, свернул на рулежку и зарулил во вторую зону. Встречал его генерал Власенко на “Волге” и командир базы на газике. Со своего места техники видели, что машины поехали не в гарнизон, а подъехали к высотному домику. Значит, все-таки Командующий собирался летать и пошел переодеваться в летное обмундирование. Вскоре машины направились к самолетам, стоящих в зоне выпуска. Техники побежали к самолетам, а механики стали подсоединять АПА. 

Генералы вышли из машины, и Вадим услышал обрывки их разговора.

- Товарищ Командующий, нижний край облаков чуть более 100 метров и видимость не  более 500. При такой погоде я даже на спарках не разрешаю летать. - Это говорил Власенко, идя рядом с Командующим, который молча упрямо шел к самолету на ходу одевая шлемофон. Руководитель полетов подполковник Беликов вскочил в газик и помчался на СКП. Савицкий полез в кабину самолета, и техник начал помогать ему пристегивать парашют и подключать кислородную маску. Включился аэродромный источник питания АПА. Летчик вместе с техником стали включать все оборудование в кабине. Вдруг техник обернулся и стал махать Вадиму, чтобы тот подошел к ним. Вадим с замиранием сердца подбежал к самолету. Техник уступил ему место на стремянке.

- Покажи мне, как включать прицел, - приказал Савицкий.

Вадим, перегнувшись через борт, стал включать оборудование. Генерал слегка ударил его по руке.

- Я сам, ты только рассказывай.

Вадим стал рассказывать, как включать прицел, что при этом будет, и куда нужно смотреть.

- Да, это слишком сложно, сегодня, пожалуй, на перехват я не полечу, схожу в зону. Скажи, чтобы убрали второй самолет.

Повеселевший лейтенант с облегчением отошел от самолета. Передал команду технику, и тот с радостью побежал за водилом, чтобы убрать самолет на стоянку. Вадим зашел в стартовый домик и услышал в динамике голос Савицкого:

- Я “Дракон” разрешите запуск. (Евгений Яковлевич еще с войны не признавал друих позывных).
- Запуск запрещаю. Погода ниже минимума - это уже был голос руководителя полетов.
- Понял, запускаю.

Взревел мотор АПА, и начался запуск. Через некоторое время снова ожил динамик:

- Я “Дракон”, разрешите вырулить.
- “Дракон”, выруливание запрещаю!
- Понял, выруливаю.

И через некоторое время снова.

- “Дракон”, разрешите взлет.
- “Дракон” взлет ЗАПРЕЩАЮ! Взлет ЗАПРЕЩАЮ!
- Понял, взлетаю.

Взревели двигатели, и самолет понесся по ВПП. Не пробежав и половины, оторвался и сразу же скрылся в облаках. Руководителю полетов ничего другого не оставалось, как руководить дальнейшим полетом Командующего. Через 40 минут самолет произвел посадку. К Савицкому подошел Власенко.

- Товарищ Командующий, видимость-то не более 500 метров!
- А ты думаешь, я дальше вижу!
- А если бы что случилось, с нас бы головы сняли.
- Не бзди, генерал, ничего не случится. Я человек везучий. А теперь, послушай, чтобы все пленки с записями сегодняшних переговоров завтра к моему отлету были у меня. Ты понял? Все!

Больше в тот день он не летал. В следующий раз в Севаслейку прилетел уже в звании Маршала авиации. Теперь он больше любил, когда к нему обращались “Товарищ маршал”. На боевых самолетах он больше уже не летал. Врачи ему запретили летать по здоровью.

С начальниками из главного штаба авиации ПВО в те годы у Вадима были тоже “контакты”. Подполковник Сазонов, инспектор авиации ПВО, возглавлял тогда группу перегона  8 самолетов Су-9 из аэродрома Толмачево под Новосибирском в Красноводск. В группе сопровождения перелета был и Вадим в качестве техника по радио.

Группа технического состава сопровождения вылетела тогда из Толмачево ранним утром, техники не успев даже сходить на завтрак. Через три часа их самолет Ил-14 приземлился в Омске. Летчики с нетерпением ждали их прилета, чтобы после подготовки к повторному вылету  лететь дальше. Как только технический состав вылез из самолета, сразу же приступил к подготовке самолетов. Экипаж транспортного самолета преспокойно уехал на обед, а о группе техсостава никто не позаботился. Как только взлетел последний истребитель, за группой техсостава приехал тягач, чтобы вести их к транспортному самолету. Их торопили, чтобы успеть еще до конца светлого времени выпустить истребители с аэродрома на Балхаше. 

Через пару часов приземлилась группа сопровождения на аэродроме “Пушистый” в казахстанских степях под Семипалатинском. Это был аэродром дальней авиации. Здесь стояли бомбардировщики Ту-16. Посадку на этом аэродроме  произвели потому, что один из самолетов предыдущей группы сел здесь на вынужденную посадку из-за помпажа двигателя в полете. Здесь уже находилась группа ТЭЧ, которая осуществляла замену двигателя. Прилетевшая группа привезла им недостающее оборудование.

Когда Вадим с группой  техсостава подошел к расстыкованному истребителю, стоящему между двумя бомбардировщиками, их встретили знакомые ребята из группы ТЭЧ, которые “загорали” здесь уже вторую неделю. Они рассказали им, что в этих казахстанских степях бывают такие сильные ветры, что просто валят с ног. Такой ветер подхватил хвост расстыкованного истребителя, не закрепленного тросами, и бросил его на крыло стоящего рядом Ту-16, повредив ему элерон. На истребителе был поврежден стабилизатор. Их группа привезла новый стабилизатор ему  на замену.   

Надежды группы пообедать здесь  не оправдались. Все жилые и служебные здания и службы на этом аэродроме были в 10 километрах от ВПП и стоянки самолетов. Связь между ними и аэродромом осуществлялась по железной дороге мотовозом, который ходил по строго определенному расписанию.  Пришлось дальше лететь голодными. По прошлому разу они помнили, что в Балхаше, где уже сели истребители, была хорошая столовая, где готовили такую вкусную жаренную речную рыбу, что при воспоминании, о которой сразу текли слюнки. Но и здесь им не повезло. Пока они еще были в воздухе, сообщили по радио, что их самолеты в Балхаше подготовили и выпустили местные техники, и теперь их дальнейший путь  лежал на аэродром Чирчик под Ташкентом. А это еще добрых два часа полета.

На аэродроме Чирчик никто их не ждал. Подъехавший на газике командир местной базы сообщил, что мест в гостинице нет, и ужин на них никто не заказывал. Тогда командир экипажа принял решение перелететь на гражданский аэродром Ташкента, где уже сидели их боевые самолеты. Сажали группу сопровождения в Чирчике, очевидно, рассчитывая, что здесь найдутся места в гостинице, потому что кроме этой у Ташкента авиационных частей ПВО не было, и разместить группу  техстостава было негде. Но и здесь им места не нашлось.

Пока ждали разрешения на перелет, с интересом рассматривали этот аэродром. А он был особенным. Расположен он на южном склоне невысокой горы, и ВПП имеет довольно значительный уклон. Поэтому самолеты взлетают с него со стороны горы, а садятся с противоположной. Это удобно при взлете и посадке, так как уклон помогает разогнаться при взлете и хорошо гасит скорость при посадке. А руководить такими полетами сложно.

Взлетели и взяли курс на Ташкент, благо лететь-то было всего минут пятнадцать. Летели на высоте 150 - 200 метров. К этому времени от голода их животы так подвело, что казалось, что они прилипли к позвоночнику. Пока летели над городом, ребята не отходили от иллюминаторов. А внизу, как на зло, на центральной площади Ташкента бушевала ярмарка. Дым от готовящихся шашлыков и плова поднимался вверх, и бедным нашим голодающим казалось, что их запах они чувствуют уже здась, в салоне самолета.

Приземлились и зарулили на стоянку, где уже стояли истребители,  с едва прикрытыми чехлами фонарями. Экипаж Ил-14 преспокойно уехал в гостиницу для перелетных экипажей, предоставив техсоставу решать свои проблемы с жильем самостоятельно. Подъехавший подполковник Сазонов сообщил, что ему удалось через Москву договориться с местным командиром батальона связи, что их разместят в казарме. Они были и этому рады.

Запыленный грязный зеленый армейский автобус отвез их куда-то на окраину города. Это был еще старый Ташкент, еще не разрушенный тем известным всему миру землетрясением апреля 1966 года. Здесь на окраине было много одноэтажных глинобитных домиков, где жили узбеки, казалось, еще в восемнадцатом веке. Казарма связистов оказалась большим деревянным бараком. Им отвели в ней уголок, где было несколько свободных кроватей. Побросав наскоро свои вещи, наши путники поспешили на остановку автобуса с целью добраться до центра города, где они видели ярмарку.

Путь до центра занял около получаса. На часах было уже 6 часов вечера, когда они добрались до ярмарки. Голодные глаза ребят просто разбежались от обилия всего, что было представлено на ярмарке. Но в первую очередь они искали, где можно утолить их лютый голод. Заняли очередь за шашлыками. Пока стояли, смотрели как ловкий узбек в национальном костюме нанизывает большие куски баранины, лука и помидоров на шампура и помещает их на большой мангал, на котором одновременно жарились шашлыков штук пятнадцать сразу. Уже подрумяненное мясо он посыпал смесью соли и красного перца, как им показалось, в пропорции 50 на 50. Вначале решили взять по два шашлыка, но пока стояли в очереди, аппетит  разыгрался, и уже захотелось по три. В конце концов. платили деньги уже за четыре. Стал вопрос: что будем пить? Из всех предложенных вин оказалось только вино “Узвбекистон”. Взяли по бутылке на двоих. Вино оказалось сладким и тягучим, как ликер, а от шашлыков горело все во рту. После огненных шашлыков и жирного плова очень хотелось пить. но был уже вечер, и к этому времени все автоматы газированной воды опустели. Вина были только сладкие, ими утолить жажду было невозможно. Оставался только чай. А чай можно было выпить только в чайхане. Чайхана была здесь же среди ярмарки. Деревянный помост  метров 10 на 10, окруженный невысокими перилами в одной половине был устлан коврами, на которых стояли низенькие столики, около которых лежали подушки. В другой его половине стояли обыкновенные столики с четырьмя табуретками вокруг.  За столиками на подушках сидели узбеки в национальных костюмах, и из пиал пили чай. За столами в другой половине сидели люди в европейских костюмах. Ребята решали, в какую половину “приземлиться”? Хотелось ощутить всю национальную экзотику, но они были в военной форме, а это накладывало свои обязательства, поэтому заняли место за столом. На столе уже стояла пиала, наполненная наколотым сахаром-рафинадом.  Вскоре подошедший официант-узбек и принес им по чайнику, напоминающему заварочный, зеленого чая и по пиале. Очень хотелось пить, но чай был страшно горячий, очевидно чайники были только что с плиты. Несмотря на вечер, даже в этот осенний день было еще жарко, по крайней мере, не менее 25 градусов. При этой температуре чай не хотел остывать. Обжигаясь, они едва выпили по половине чайника. За каждый чайник пришлось уплатить по рублю. Вадим удивился: такая огромная порция плова стояла 60 копеек, а чай целый рубль. Очевидно, узбеки высоко ценят свой зеленый чай. Еще немного побродив по ярмарке, наши путешественники отправились спать в казарму. Завтра им  предстоял ранний подъем на подготовку самолетов.

Утром, наскоро позавтракав в солдатской столовой, отправились на аэродром готовить самолеты к дальнейшему перелету. Они недоумевали, зачем так рано их поднимали? Самолеты были уже готовы, а времени было  только 8 часов. По опыту знали, что раньше 11 утра разрешение на перелет все равно не дадут. 

Пока ждали разрешения, обратили внимание, что иногда в динамиках по аэродрому раздавались крики птиц. При этих звуках вороны разлетались врассыпную. Позже они узнали, что это защита аэродрома от птиц. Была осень, в садах и лесах созрели грецкие орехи. Вороны, не в силах разгрызть твердую скорлупу ореха, поэтом они приспособились бросать орехи с высоты на бетонные плиты аэродрома. При падении орехи разбивались, и вороны преспокойно лакомились их ядрами. Это для аэродрома стало бедствием. Скорлупа могла попасть в двигатели взлетающих и рулящих самолетов, да и сами птицы могли попасть в двигатель. Что только не делали: и гоняли птиц выстрелами, и машинами КПМ каждый час подметали рулежки и ВПП, но ничего не помогало. Это длилось до тех пор, пока орнитологи не предложили записать на пленку голос вороны, подающий сигнал опасности. Для этого поймали ворону, привязали ее за ногу, и к ней подносили кошку. Ворона орала, а звуки ее голоса записали на пленку. В первый же раз, когда пустили эту запись в динамиках по аэродрому, ворон как ветром сдуло. Теперь эту запись регулярно крутят по всему аэродрому. Вопрос защиты аэродрома был решен.

Сейчас, лежа в постели госпиталя, Вадим с улыбкой вспомнил, как этот ташкентский опыт он решил перенести в Кипл-Явр. Здесь безопасности полетов угрожали не вороны, а чайки. Здесь, на Севере, они были значительно больше, чем в Средней полосе, величиной почти с курицу. Весной, когда полоса растает, а вокруг еще лежит снег, они целыми стаями садятся греться на ВПП. Правда,  при взлете первого самолета они разлетаются. Но все равно, существует опасность попадания птицы в двигатель.ра

Вадим рассказал командиру полка о ташкентском опыте борьбы с птицами, и командир тут же вызвал начальника связи и приказал ему установить динамики вдоль полосы, поймать чайку,  записать ее крик предупреждения об опасности и транслировать эти звуки при появлении птиц на ВПП. Ушло несколько недель на то, чтобы установить динамики, провести к ним проводку, а затем поймать чайку. А это было не так просто. Чайки очень дружный народ, и всегда спешат на помощь оказавшейся в беде. Когда Вадим в первый раз знакомился с аэродромом, забрел к самому озеру за стоянкой первой эскадрильи. Там на огромной деревянной катушке от кабеля чайка устроила себе гнездо. Вадим решил  только посмотреть  яйца чаек  без всякого злого умысла. Но чайки не дали ему подойти. Вначале хозяйка гнезда стала пикировать на него, стараясь клюнуть в голову. Вадим отбивался от нее фуражкой. По мере того, как он приближался к гнезду, к его защитнице присоединялись новые птицы. Так они и не дали ему подойти к гнезду. Со всех сторон они нападали на нарушителя их спокойствия. И это тогда не насторожило Вадима.

Когда же все приготовления на аэродроме были закончены, на СКП перед полетами собралось все руководство полка посмотреть результаты труда начальника связи. И, конечно, там был и сам автор этой идеи, предвкушая результат.  Стая птиц уже сидела на плитах ВПП. Командир дал команду включить запись крика чайки. И что тут было! Вместо того, чтобы разлетаться во все стороны при звуке опасности, они со всей округи устремились на этот звук. Вскоре их была уже огромная стая, и к ним продолжали подлетать все новые и новые. Казалось, что они летят сюда даже с побережья Баренцового моря.

- Выключай! - заорал командир и повернулся к Вадиму. Все уставились на него, а он только пожал плечами и  развел руки в стороны. Видимо, нельзя слепо переносить чужой опыт в таких вещах без консультации со специалистами. А начальник связи полгода не разговаривал с Вадимом.

Дальше память Вадима перенесла его снова в те уже далекие годы в солнечный Ташкент. Был уже двенадцатый час, когда на стояку подъехал автобус с летчиками. Они пошли занимать готовность в кабинах самолетов. Вдруг к Вадиму подошел подполковник Сазонов и отвел его в сторону.

- Сейчас я сяду в кабину и доложу, что у меня отказал АРК (радиокомпас). Семерка боевых пусть летит, группа сопровождения тоже, а ты с техником самолета останешься. Только ничего не трогай. Я доложу в Москву, что для восстановления тебе потребуется два дня. Эти два дня погуляйте по городу. Полечу через два дня один, а за вами потом вернется Ил-14. Ты меня понял?
- Понял, - неуверенно ответил лейтенант. Ему было как-то не по себе от этого предложения начальника. Но что он мог ему возразить? Все вышло так, как сказал Сазонов. Он вылез из кабины, а остальные самолеты ушли на Небит-Даг.

Вадим об этом доложил своему старшему технической группы капитану Долгих. Тот только развел руками. Сазонов уехал звонить в Москву, группа сопровождения улетела, а они с техником оставшегося самолета старшим лейтенантом Волгуцковым остались. Они отправились в казарму связистов. Казарма  и весь городок связистов был своеобразным оазисом среди этих глиняных дувалов и заборов. Здесь было много зеленых насаждений, все дорожки были посыпаны светлым песком, и на всем лежал отпечаток аккуратности и порядка.

До понедельника у них  было два свободных дня.  Сазонов собирался лететь только  на следующей неделе. Казалось бы, как все хорошо складывалось, полная свобода в столице Узбекистана, знакомься с новым для тебя городом, набирайся новых впечатлений.  Но вот беда: закончились деньги. Оставшиеся деньги Вадим «просадил» тогда на ярмарке. Да и было их у него не много. С июня, а прошло уже 4 месяца, он не получал денежного довольствия, жил только на командировочные, а их то платили по одному рублю 30 копеек в сутки. Особенно не разгуляешься. Но душу согревала мысль  о том , что по  возвращению в Севаслейку получит сразу большую сумму и будет «богатым» человеком. А пока питались они с Волгуцковым в солдаткой столовой и жили в казарме, что обходилось им совсем бесплатно. За эти два дня Вадим немного побродил по Ташкенту, а его напарник просто провалялся на кровати в казарме.

С утра в понедельник они уже были на аэродроме, готовили самолет к вылету. Они очень переживали, не отказало бы что-нибудь на самом деле. Ведь в отсутствии специалистов других служб, что они будут делать? Но все обошлось. Самолет был исправным. К 11 часам подъехал Сазонов и благополучно улетел на Небит-Даг, где его эти дни ожидала семерка ранее улетевших самолетов.  Вечером дежурный по казарме сообщил, что звонили им из Москвы, и предупредили, чтобы они были на аэродроме завтра к 10 утра к моменту прилета за ними Ил-14.  Уже в самолете Вадим подошел к Сазонову и спросил, как работал радиокомпас. Тот с ним пооткровенничал:

- Радиокомпас работал нормально, но представляешь, лечу один, и вдруг чувствую, что появился дым в кабине. А кругом пустыня на сотни километров вокруг. Включил наддув кабины и стараюсь держаться поближе к железной дороге Ташкент-Небит-Даг. А вдруг придется катапультироваться…  Но, слава Богу, все обошлось, долетел благополучно.

Все эти воспоминания приходили к Вадиму по ночам, когда он долго не мог уснуть. Они были такими яркими, словно это было только вчера. Как быстро пролетели эти годы службы… Тогда, в 1955 году, когда он только поступил в училище,  1980-й год, когда у него будет уже 25 лет выслуги, казался таким далеким. А сейчас уже шел 1985-й. За спиной 30  календарных лет службы. Все пролетело, как один день.

На этом его воспоминания о прежней службе в годы лейтенантской молодости закончились. Через несколько дней он выписался из госпиталя с диагнозом: “По увольнению в запас ограниченно годен в военное время”, хотя серьезных отклонений в его здоровье не нашли, но с такой формулировкой выписывали всех увольняемых в запас.


     Глава  148  Окончание службы

Все когда-то заканчивается. Закончилась и военная служба Вадима. Поздней осенью 1985 года от начальника строевого отдела он узнал, что приказа об увольнении  Вадима еще не поступало. В том году в отпуске он  еще не был, поэтому ему предстояло отгулять отпуск перед увольнением. В конце  октября ему предложили путевку в санаторий Сухими. Он с радостью согласился. В памяти его остались прекрасные воспоминания об отпуске в Сухими в 1976 году. Тогда   ему случайно досталась «горящая» путевка из-за отказа летчика ехать на курорт. О такой путевке  инженерно-технический состав и мечтать не мог, особенно в летнее время. А то было в самом конце июля. Хорошая погода, теплое море, субтропический климат, все условия для прекрасного отдыха, что можно было еще желать.

Но теперь путевка была уже в ноябре. Глядя с высот Крайнего Севера Сухуми теперь казался далеким Югом, поэтому представлялось, что все там осталось по-прежнему: все то же теплое море, пальмы, магнолии, цветущие кусты, обстановка безмятежного отдыха. Поэтому Вадим с удовольствием согласился. На обратном пути он решил еще заглянуть и в Киев.

В строевом отделе оформил проездные документы на сложный путь: туда: Мурманск-Москва, Москва-Сухими; обратно: Сухуми-Киев, Киев-Москва, Москва-Мурманск. Девушка в строевом отделе заверила его, что доплата за усложнение маршрута ему обойдется порядка 16 рублей. Это пустяки, подумал Вадим.

Поехал в Мурманск в агентство Аэрофлота за билетами. Путевка начиналась с 4-го ноября, но билетов до Москвы на этот день не было. Билеты остались только на 1-ое ноября, а на  рейс Москва-Сухиум достались на 4-ое. Вадим решил, что полетит до Москвы 1-го, заедет домой в Клин на пару дней, а потом 4-го полетит дальше.

Добрался он до Москвы, а затем до Клина без всяких приключений. Дома он проветрил квартиру, готовил себе поесть и отдыхал вволю. Рейс его из Москвы в Сухуми 4-го ноября был в 19-00. Сразу после обеда он пошел на остановку автобуса. Его внимание привлек довольно густой туман, который с самого утра так и не рассеялся, но  Вадим успокаивал себя тем, что, возможно, он только в Клину, а во Внуково его не будет.

Всю дорогу до Москвы  Вадим с тревогой поглядывал в окно электрички. Туман сопровождал его до самой Москвы, и здесь он казался еще гуще. Не рассеялся туман и во Внуково. Рейсы на все направления задерживались уже с самого утра. В помещении аэровокзала скопилось уже около 10 тысяч пассажиров. На табло напротив каждого рейса светилась надпись «Рейс задерживается». По громкой связи объявили, что рейс  на Сухуми задерживается на 4 часа. «Ладно, - подумал Вадим, - это не так страшно, подождем».  Свой чемодан он сдал в камеру хранения, а самому ему удалось занять одно кресло в зале ожидания, что оказалось просто везением. Не только сидячих мест не хватало в зале, но и стоячих становилось все меньше. Пассажиры все прибывали, а из-за тумана самолеты не прилетали и не вылетали. Народу становилось все больше. Наступил вечер, а затем и ночь. Рейсы не отменяли, а только откладывали на 4-6 часов. К своему неудовольствию Вадим узнал, что его рейс на Сухуми по порядку только третий.  Два рейса с самого утра так и не отправили. Некоторые пассажиры сдавали билеты, отказываясь лететь самолетами, поэтому появилась призрачная надежда, что рейсы «уплотнят» и он, возможно, полетит, если не первым, то хотя бы вторым рейсом.

Ночь прошла в полудреме в кресле.  Пассажиры все пребывали. Кормили ожидающих каждых 6 часов недоваренной курицей с салатом из свежей капусты и стаканом «Пепси». Наступивший поздний ноябрьский  рассвет ничего нового не принес. Рейсы все откладывали, не отменяя. К средине дня появился какой-то просвет: в Шереметьево туман немного приподнялся.  Пассажиров какого-то рейса посадили в автобус  и повезли на вылет в Шереметьево. Потом ближе к концу дня вышел из регламентных работ один самолет. На нем отправили еще один рейс.  И это-то всего за день!

  Ежедневно из Внуково уходят более 50 рейсов. А пассажиры все продолжали прибывать. Это заканчивался  день 5 ноября, т.е. уже двое суток из-за тумана аэропорт стоял.

День весь прошел в полусне-поубодрствовании в кресле в зале ожидания.  Наступила следующая ночь. По телевизору Беляев объявил, что такое явление погоды   в России наблюдается впервые. Туман стоит от Архангельска до Ростова и от Урала до Карпат.  Туман неподвижный, надежды  на скорое его рассевание пока нет. Прибыли передвижные железнодорожные кассы, стали предлагать брать билеты на поезда. И, действительно, какой был смысл  ждать несколько суток, например, киевского рейса, когда поездом ехать 10-12 часов? По громкой связи объявляли, что авиабилеты можно будет сдать в любом агентстве Аэрофлота в течение месяца. Некоторые пассажиры так и сделали. Вадим же пока оставался ждать, тем более, что в течение дня несколько рейсов все-таки отправили через Шереметьево и Домодедово. Но на Сухуми пока движения не было. Голова раскалывалась от недосыпания и пустого препровождения. Что бы хоть чем-то себя занять, он купил в книжном киоске ученическую тетрадь в клеточку, написал на обложке «То, чему никогда не сбыться»  и стал фантазировать архитектуру и планировку дома своей мечты. Он так увлекся, что не заметил как прошел целый день.

К вечеру 6-го ноября ничего не изменилось, только продолжали прибывать новые пассажиры очередных рейсов, купивших заранее билеты.  Сейчас уже во Внуково  ждали своих рейсов около 20 000 пассажиров. Дождавшись 9 вечера, Вадим не выдержал. Он решил поехать в Москву, ночь нормально провести в гостинице ЦДСА, а утром уже решить, сдавать билет или продолжать ждать. Здесь же, в железнодорожной кассе купил билет до Сухуми на вечер 7-го ноября, а билет на самолет решил сдать утром. Место в гостинице ему досталось, и за несколько ночей он прекрасно выспался. 

Ранним утром он отправился снова во Внуково. Казалось, что здесь все осталось по-прежнему. Выстояв в очереди, сдал свой авиабилет. Как  только получил за него деньги, по громкой связи объявили регистрацию  на сухумский рейс. Вначале он упрекнул себя за спешку, а затем успокоился, ведь это только на первый рейс, а его рейс третий. Забрал чемодан из камеры хранения и отвез его на Курский вокзал.  Пока он занимался этим, в Москве прошла праздничная демонстрация в честь 68-й годовщины  Октября.  Сама демонстрация уже закончилась, и на улицах еще валялись обрывки плакатов, лопнувшие воздушные шарики и прочий праздничный мусор. Машины деловито наводили порядок.  За все свои мучения, Вадим решил себя побаловать хорошим обедом в ресторане «Славянский базар». Уж очень ему за эти сутки, проведенные во Внуково,  надоели курица с капустой и «Пепси». С тех пор он ненавидит это сочетание продуктов. Обед получился замечательный. Оставшееся время он побродил по праздничной вечерней Москве. Поезд его на Сухуми отходил в 19 часов. И когда он садился в свой вагон, соседний вагон был едва различим во все том же густом тумане. Ну и хорошо, - подумал Вадим, - правильное решение я принял. И действительно, до самого Ростова его сопровождал этот туман.

Радужные его надежды не оправдались. Осень есть осень, как на севере, так и на юге.  Море было холодным, постоянно штормило, солнца из-за постоянно весящих почти над головой облаков не было видно совсем. И даже вечнозеленые деревья и кусты как-то поблекли. С части деревьев сыпались желтые листья. Было сыро и неуютно. Почти каждый день шли дожди.  Прошлый рез его поселили в многоэтажном корпусе санатория в комнате на четверых, а этот раз пришлось довольствоваться комнатой на двоих в одноэтажном домике у самого моря. Соседа пока не было. Утешением только был крытый бассейн с подогретой морской водой. Ежедневно там Вадим проводил по часу – полтора, плавая и ныряя. Публика была какой-то серой и скучной. В отличие от первого раза танцы проводились не ежедневно, а всего два раза в неделю. Он посетил их в начале отдыха, а потом перестал туда ходить. Все свободное время проводил за книгой, сидя на кровати и укрывшись одеялом,  так как было сыро и прохладно. Единственным доступным удовольствием стали мандарины. К этому времени они обильно поспели в садах частников  и колхозах Абхазии. По существующим в то время законам, вывозить мандарины за пределы республики не разрешалось, пока не будет выполнен план государственных поставок. Поэтому частники приносили на продажу мандарины к воротам санатория и продавали их по 60 копеек за килограмм. Вадим сразу взял на 3 рубля - целую сетку спелых плодов и, сидя за книгой,  лакомился целыми днями сочными цитрусовыми.  Дни проходили скучно и однообразно. Из 22-х  оставшихся по путевке дней 18 были дождливыми. Продлять путевку он не захотел, и за неделю до ее окончания, взял билет до Киева.

Киев встретил его прохладным ветреным декабрьским утром. До Броваров добрался вначале на метро, а затем на автобусе. Радушно встретили его дядя Игорь и тетя Надя. Тепло и уютно было у них в доме, и на душе у Вадима. Тетя Надя делала все, чтобы накормить Вадима самыми лучшими домашними блюдами. Она, как никто, умела приготовить вкуснейшую  рыбу под маринадом из самых дешевых видов минтая или пикши, а летом холодный борщ. Она его готовила как-то по-своему. Сколько ни пытался Вадим сам приготовить такой же борщ по ее рецепту, у него так не получалось.  Еще она варила картошку, а затем заливала ее топленым салом со шкварками. В дальнейшем в семье Вадима это блюдо получило название «картошка по-киевски».

Дядя Игорь вел  с племянником долгие и интересные беседы.  Слушать его можно было до бесконечности. Он прожил большую и интересную жизнь и умел рассказывать о ней подробно и увлекательно. В Вадиме нашел он прекрасного слушателя и постарался этим воспользоваться.  Вадим сидел в кресле в большой и уютной комнате перед телевизором, у которого был выключен звук, и внимательно слушал старика, изредка поглядывая на экран. Так они за беседой засиживались иногда до полуночи, пока их не «разгоняла»  по кроватям тетя Надя. Несколько дней, проведенных у них, пролетело незаметно.

Вернулся домой Вадим уже в средине декабря.  Так как документы на его увольнение еще не пришли, ему предложили уйти в отпуск уже за следующий  1986 год. Приступать к работе не было смысла, поэтому он согласился.  Тут его ждала неприятность. Начальник строевого отдела сообщил ему, что приехал проверять часть финансовый ревизор, и «наколол» неправильную доплату Вадима за удлинение и разрыв проездных документов на обратном маршруте Сухуми – Киев – Москва - Мурманск. Девушка в строевом отделе насчитала ему доплату в 16 рублей, в то время как нужно было доплатить 240 рублей.  Это уже была серьезная сумма. Но начстрой намекнул ему, что бутылка спирта устранит эту неприятность. Так и сделали. В акте о проверке этот факт учтен не был.

В свой следующий отпуск Вадим никуда не поехал, решил провести отпуск с семьей, тем более, что предстояла довольно долгая разлука. Он один вернется в Клин, получит паспорт и устроится на работу, а семью заберет только после того, как Татьяна окончит учебу во втором классе. Но это будет уже только весной.

Зимняя погода не располагала к прогулкам, стояли морозные дни со снегом и ветром. Большую часть времени проводил дома, помогая жене стряпать на кухне, читая книги, и смотря телевизор.

Документы на увольнение пришли перед самым Новым годом. А это означало, что в отпуск за следующий год он не имел право уходить. Но раз он был оформлен, значит, его выходное пособие будет уменьшено на месячный оклад. А это уже серьезная сумма. При увольнении последняя запись в партийном билете была 705 рублей 53 коп. Терять такие деньги было жалко. Но выручил и на этот раз начстрой Быков. За бутылку коньяка дата получения документов была указана уже январем 1986 года, что означало, что в отпуске Вадим был законно, и свое выходное пособие получит полностью. В отпускном билете последний день отпуска был  указан 18 марта.

Проститься с полком Вадим решил накануне праздника  Дня Советской Армии 22 февраля. Праздничное торжественное собрание, как всегда, проходило в Доме офицеров. Вечером офицеры и прапорщики полка  в парадной форме с нарядно одетыми женами и детьми собирались в этом очаге культуры гарнизона. К  указанному времени зал был заполнен до отказа.

На этот вечер семья Вадима пришла в полном составе. Глава семейства со Светланой были в синей парадной форме, Антонина нарядно одета. Для Татьяны это был тоже торжественный вечер. Ее в этот день принимали в пионеры.  Она была в белой кофточке и синей юбке. Сели они в первых рядах кресел, чтобы удобнее было выходить на сцену.

Вначале после Гимна и вноса Знамени части начальник политотдела читал доклад, затем начальник штаба зачитывал приказы о награждении офицеров и присвоении очередных воинских званий. После этого был зачитан приказ об увольнении в запас Виноградова с поощрением и вручением памятного подарка. На выделенные частью деньги и собранные коллегами (остальное добавил Вадим сам) ему подарили магнитофон с колонками. Для вручения подарка Вадима вызвали на сцену. Его поздравили, поблагодарили за службу и предоставили слово.

Вадим вышел на трибуну и посмотрел в зал. Зал был практически полон, все офицеры и прапорщики полка были здесь. На него сразу устремилось несколько сотен глаз. В центре в четвертом ряду он увидел настороженные и внимательные глаза жены и старшей дочери. Несколько секунд он промолчал и тогда начал слегка охрипшим от волнения голосом.

  - Дорогие товарищи! В жизни каждого офицера наступает момент, когда он должен покинуть свой полк и вообще военную службу. Как бы мы ни мечтали о «заслуженном отдыхе», сам процесс расставания со службой, которой посвятил большую часть своей жизни, конечно, болезненный. Естественно, волнует надвигающаяся неизвестность.

30 лет в строю, конечно, срок немалый. И я горд тем, что за эти годы Вооруженные Силы Советского Союза уберегли нашу страну от нападения врагов. Войска ПВО зорко стояли на защите воздушных рубежей нашей Родины. И в этом есть и мой, пусть даже самый маленький, вклад в общее дело.

Я благодарен командованию и всем сослуживцам за совместную службу, за подарок и доброе отношение ко мне.

Хочу заверить вас,  что я ухожу пока только в запас, и, если Родина позовет, я снова готов стать в ряды ее защитников.

Желаю вам мирного неба над головой, здоровья, успехов в службе, безаварийной летной работы и надежной работы материальной части. До свидания , товарищи!

Он сошел с трибуны под долго не умолкающие аплодисменты. За эти 5,5 лет, что он прослужил в этом гарнизоне, его знали многие офицеры, прапорщики и даже члены их семей. Он одно время возглавлял торговую комиссию, поэтому ему приходилось часто встречаться и с женами сослуживцев. Поэтому аплодисменты были не формальными, а так называемые, «от души». Во всяком случае, Вадиму тогда так казалось.

На этом торжественная часть гарнизонного собрания закончилась. Теперь настал черед волноваться младшей дочери Татьяне. В этот торжественный день лучших учеников их класса принимали в пионеры. Взволнованных ребят вывели на сцену. Начальник политотдела подполковник Шишков произнес речь о важности и роли пионерской организации в воспитании молодежи в коммунистических идеалах. Он подчеркнул, что в пионеры принимают только лучших учеников. При этом ребята на сцене стояли гордые и счастливые. Затем он поручил молодым летчикам повязать красные галстуки на шеях юных пионеров. Молодые летчики в синей парадной форме поднялись на сцену, и не очень умело, стали повязывать галстуки. При этом ребята едва дышали от волнения. Когда эта процедура была закончилась, вновь принятые пионеры снова выстроились в шеренгу на сцене. Подполковник Шишков торжественно произнес:

-  Пионеры, за дело Коммунистической партии Советского Союза, будьте готовы!

Ребята, вскинув руки в пионерском салюте, и пока еще не очень дружно, ответили: «Всегда готовы!»

Татьяна вернулась в зал к родителям, постоянно поглядывая на свой новенький красный галстук. Закончилось это мероприятие концертом местной самодеятельности.

На следующее утро 23-го февраля Вадим проснулся, как всегда, в 8-00, когда оперативный дежурный по громкой связи объявил торжественное построение полка в честь Дня Советской армии. Но на это построение Вадиму идти уже было не нужно, он уже «выпал из обоймы». Раньше такие построения в праздничные дни были для него неприятной обязанностью, он бы с удовольствием поспал бы еще часок-другой. Теперь же  перспектива еще  понежиться в кровати  его не радовала. Впервые он себя почувствовал «отрезанным ломтем». и за столько лет он оказался никому не нужным, кроме своей семьи.

Он смотрел через окно на офицеров в парадной форме, спешивших на построение. Теперь для него это все было в прошлом. Нужно перестраиваться и готовиться к гражданской жизни.

Антонине потребовалось несколько дней, чтобы собрать Вадима в дорогу. Уезжал он не на день-два в командировку, и даже не на неделю, а на добрых три месяца. Нужно было снабдить его всем необходимым для холостяцкой жизни на это время. Хотя ему так жить было не привыкать. По приезду в Килп-Явр он холостяковал почти два года.

Так незаметно пролетели последние дни февраля.  Вадим уже собрался уезжать, но его девочки попросили остаться, и встретить с ними 8-ое марта. Конечно, глава семейства не смог им отказать. Неожиданно 5-го марта подул теплый ветер с северо-запада (со стороны Гольфстима),  и температура поднялась до +5 градусов. Такая оттепель на Севере бывает очень редко. За время долгой зимы трасса Мурманск – Видяево, по которой ездили из Килп-Явра в Мурманск, покрылась толстым укатанным слоем снега, практически превратившегося в лед. Во время этой оттепели снег на дороге стал рыхлым, и под огромными колесами армейских грузовиков образовалась глубокая колея. Буквально на следующий день ударил крепкий мороз, и этот снег на дороге замерз. Образовавшаяся колея глубиной около полуметра и стала непреодолимым препятствием для автомобилей с низким клирингом. По такой дороге могли проехать только армейские УРАЛы, КАМАЗы да КРАЗы. Автобусное сообщение с Мурманском было прервано. Ни легковые машины, ни УАЗики пробиться не могли. Городок оказался практически отрезанным от «большой земли». Кое-как пробивалась  только почтовая машина, да и то потому, что была на базе ГАЗ-66. Прибывающие в городок люди вынуждены были селиться в гостинице в Мурманске в ожидании восстановления автобусного сообщения. В эту передрягу попал и Вадим. После праздника он готов был уже 9-го уехать в Клин, но не тут-то было. В Мурманск добраться было нечем. Был, конечно, еще один выход: по железной дороге пешком 5 километров дойти до станции Пяйве, откуда на местном поезде доехать до Мурманска. Но это было не реально с его большим чемоданом.

Пришлось ждать, но чего? Каждый день он звонил диспетчеру в надежде, что к ним залетит какой-нибудь транспортный борт, чтобы на нем улететь куда угодно, лишь бы на «большую землю». Так прошло 10–е марта, затем и 11-е. 12-го марта, наконец , диспетчер ответил, что к ним идет борт из Комсомольска на Амуре и везет двигатель на самолет СУ-27. Вадим сломя голову помчался к диспетчеру в надежде встретиться с командиром экипажа, чтобы упросить взять его с собой. После этой оттепели было очень скользко, и по дороге к диспетчеру Вадим  два раза упал, больно ушибив колено. Вошел  он к диспетчеру, когда командир экипажа был  уже там. Самолет АН-12 был заводским, принадлежащий МАП (министерству авиационной промышленности) и после разгрузки собирался дальше лететь в Домодедово. Это очень устраивало Вадима, это практически домой, потому, что он готов был лететь куда угодно, хоть в Архангельск, хоть в Петрозаводск, лишь бы вырваться отсюда. Командир с удовольствием согласился его захватить, тем более, что он был у него единственным пассажиром. На радостях Вадим помчался домой за чемоданом. Из дома позвонил в инженерный отдел и попросил инженерный газик подбросить его к самолету. К концу разгрузки он был уже у самолета. Оставалось только дождаться заправщика, и можно было лететь в Москву.  Вадим посмотрел на часы. Было начало одиннадцатого. Он прикидывал, что к вечеру будет уже дома. Но заправщика долго не было.   Вернулся штурман    и доложил, что здесь  его заправлять не будут, т.к. это гражданский самолет. Тогда командир принимает решение перелететь в Мурмаши на граждански аэродром Мурманска, где его там уже  обязательно заправят.

Запросив разрешение у диспетчера, командир порулил на ВПП. Вадим сидел у иллюминатора в гермокабине и смотрел на проплывающую до боли знакомую картину стоянок, капониров. За пять с половиной лет это место стало ему родным.

Теперь он покидал его уже навсегда. Самолет поднялся в воздух, сделав круг над аэродромом,  и взял курс на Мурмаши. Вадим бросил прощальный  взгляд на аэродром, заснеженное озеро Килп-Явр, на городок, где оставалась его семья. Что-то защемило в груди и невольно на глаза навернулись слезы. Самолет шел на небольшой высоте, и под крылом проплывали низкие сопки, покрытые снегом и мелколесьем. Через 15 минут самолет приземлился уже в аэропорту Мурмаши. Но и тут его ждала неудача. У Аэрофлота с МАП не было договора о взаимных поставках авиационного топлива. Чтобы заправить самолет, нужно было получить телеграмму с завода о гарантии   оплаты заправки. День уже клонился к вечеру, а в Комсомольске на Амуре была уже ночь, рабочий день давно закончился. Нужно было ждать, когда там наступит утро, и на заводе приступят к работе. Ждали в самолете, экипаж дремал в своей кабине, а Вадим одиноко сидел в гермоотсеке, не зная чем заняться. Но все-таки дождались, пришла телеграмма, подошел заправщик, заправил топливом самолет, и они полетели. Полет до Домодедово занял 3,5 часа.

  Около одиннадцати вечера Вадим вышел из самолета, горячо поблагодарив экипаж, так удачно его доставившего почти домой. Самолет никто не встречал, и Вадиму пришлось тащить свой нелегкий чемодан до аэровокзала, наверное, с полкилометра. На электричке добрался до Павелецкого вокзала, а затем на метро до Ленинградского.

Время было уже около полуночи. Можно было, конечно, на ночной электричке доехать до Клина, но в 2 часа ночи, чем добираться до дома? Пришлось ночь коротать в зале ожидания Ленинградского вокзала.  И только там он вспомнил, что последний раз ел еще дома.   В буфете ничего стоящего не нашлось, пришлось обойтись кофе с бутербродом. Чемодан сдал в камеру хранения, и уже налегке дремал на скамейке в зале ожидания. И наступило 13 марта, день, когда он вернулся домой.  Была утренняя электричка, затем автобус, и в 10 часов утра он вошел в свою квартиру в Клину. Для него начиналась  гражданская жизнь. Как она сложится? Но об этом как-нибудь в другой раз.





    Глава  149  Вместо эпилога. Последняя встреча.

Прошло много лет. Отпуск Вадиму в 2005 году пришелся на лето. Это было особенно приятно, потому что он уже почти 2 года не отдыхал. Он решил посвятить 10 дней отпуска поездке в Киев к сватам и на свою родину.  После свадьбы старшей дочери он в Киеве был только один раз, да и то проездом. А с тех пор прошло уже более 12 лет. Стоял июнь месяц – самое прекрасное время на Украине. Его радовало все: и предстоящий отдых, и свидание с дорогими и близкими людьми, и хорошая погода. Настроение было прекрасное. Поезд из Москвы уходил вечером. К этому времени дневная жара сменялась вечерней прохладой.  Удобное место в купейном вагоне и хорошие попутчики делали начало отпуска особенно приятным. Вечер за разговорами в вагоне пролетел быстро, и только после пересечения границы все легли спать.

Проснулся он утром, когда поезд шел уже по территории Украины. Небо было закрыто сплошными облаками, день обещал быть не таким жарким. Но к моменту, когда поезд подходил к Днепру, облака разошлись, и солнце ярко засияло. Из окна поезда Вадим с приподнятым чувством смотрел на величественный город, поднимавшийся на правом берегу Днепра.

Киев встретил его шумом Привокзальной площади и до боли знакомым с детства украинским гомоном. Вадим более 50 лет уже жил в России, на Украине бывал редко и очень редко слышал украинскую речь. Вадим мог безошибочно по акценту определить украинца, хотя тот и говорил правильно на русском языке. Особое построение фраз, мягкое звучание голоса, глухие согласные «г» и «х» выдавали украинца, даже прожившего в России много лет. Он узнавал своих земляков на рынке по этим признакам, и иногда пользовался этим. Узнав цену товара, он обращался к продавцу (а чаще всего это были женщины): «А вы звидиля будытэ?». Продавец, услышав родную речь, с энтузиазмом  вступал с разговор, и даже охотно уступал цену, выбирая земляку лучший товар.

Невольно вспомнился случай, кода он работал в Клину на заводе «Химлаборприбор». В апреле 1989 года его послали в командировку во Львов на завод «Биоприбор».

Командировка пришлась на пасхальную неделю. Приехал он во Львов на следующий день после праздника, а в Западной Украине этот праздник отмечали целую неделю. Попытался он устроится в одной из центральных гостиниц. Вадим обратился к администратору со словами:

- Добрый день. Могу ли я у вас остановиться на несколько дней? Я приехал в командировку на завод «Биоприбор».

На что получил грубый ответ:

- Мист нэма!

 Это же повторялось еще в нескольких гостиницах. Тогда Вадим решил изменить тактику. К очередному администратору он обратился уже на украинском языке:

- Добрый дэнь. Будь ласка, чы нэ можу я у вас зупинытысь на дви – три добы? Я прыбув у видрядження до заводу «Биопрыбор»?
- Будь ласка, визьмить анкэту. У нас е вильный одномисный номер. Будытэ брать?

Вопрос с поселением был решен таким образом. Вадим даже упрекнул себя, почему он раньше не додумался это сделать. Во времена перестройки на Украине не любили «москалей», особенно на западе.

Сваты Людмила Васильевна и Виталий Федорович встретили Вадима очень приветливо и уступили ему одну из комнат. Летом они чаще всего были на даче в 30 километрах от Киева. В городской квартире жили Лена, их дочь, с мужем Александром и детьми Андреем и Екатериной. Дети были уже взрослые, их целыми днями не было дома, Лена и Саша работали с утра до вечера, так что квартира была в полном распоряжении Вадима. Но и Вадим в квартире не сидел. Утром он просыпался, когда хозяева уже были на работе. На кухне ждал его завтрак, заботливо приготовленный Леной. Потом он собирался и целыми днями бродил по Киеву. После свадьбы Сергея и Светланы Вадим только раз был в Киеве проездом, было это в декабре в сумрачный темный день. Тогда ему не удалось вдоволь налюбоваться родным городом. Сейчас же в расцвете лета столица Украины предстала перед ним во всей красе. За время его последнего посещения Киев изменился. Появились новостройки, которые далеко не всегда украшали древний город. Чаще всего он посещал старую часть города: Крещатик, Подол, свою родную улицу Басейную, Крытый рынок, Владимирскую горку схылы Днепра, Гидропарк, Труханов остров.  Эти с детства родные и дорогие места вселяли какую-то надежду, уверенность, душевное спокойствие. Он очень хорошо себя чувствовал здесь, словно вернулся в далекое детство. Иногда он ездил в Гидропарк  на пляж позагорать на днепровском песочке и покупаться в Днепре. Погода стояла жаркая, и вода в Днепре была, на редкость, теплая. Это были рабочие дни, и на пляже, как правило, было народа не много. Валяясь часами на горячем песке, он искоса поглядывал на молодых женщин, загорающих на пляже в топлексе.  Вечером возвращался домой, и вместе с Сашей и Леной  они ужинали, проводя время за приятными разговорами. Так прошло несколько дней.

В один из вечеров Вадим возвращался домой мимо междугородной автобусной станции. Преграждая ему дорогу, выехал автобус «Киев – Кировоград». В душе его что-то ёкнуло. Кировоград… Это же всего 55 километров от Малой Виски. А что если?... Эти мысли вихрем пронеслись у него в голове. Но в тот день он прошел мимо автостанции.  Ночью он долго не мог уснуть. Мысль о Малой Виске не давала ему покоя. Место, где прошло его детство, самые счастливые годы. Сколько же лет он не был там? Последний раз он был в Малой Виске осенью 1958 года, когда после окончания училища посетил деда. Это же 47 лет прошо! Почти полвека!

На следующий день он зашел на автостанцию узнать, как ходят автобусы на Кировоград. Оказалось, что очень удобно. Из Киева они отправляются в 23 часа и прибывают в Кировоград в 8 утра. Обратно точно так же. Это значит, что можно вечером уехать, утром быть в Кировограде, там на местном автобусе  съездить в Малую Виску, вечером вернуться в Кировоград, а утром следующего дня быть уже в Киеве. Решение созрело. Вечером он предупредил родственников, что отлучится на сутки в родные места, и уже в 23 часа сидел в автобусе «Икарус». Рейс был ночным, автобус полумягким, и Вадим рассчитывал за дорогу хорошо выспаться. Но не тут-то было. Ему не повезло. Место в автобусе ему досталось у прохода, и к тому же, сосед, сидящий у окна, оказался довольно тучным настолько, что занимал  не только свое место, но и часть места Вадима. Да еще и храпел на весь автобус. На остановках, а их было больше десятка, пассажиры ходили по проходу, часто задевая Вадима. Одним словом, поспать ему так и не удалось.

На рассвете он уже не спал, а смотрел через окна автобуса на окружающий пейзаж.  Путь их проходил по степной Украине. И куда не кинешь взгляд, вокруг были поля, сплошь засеянные подсолнечником. Почти двухметровые красавцы с оранжевыми головами стояли сплошной стеной от самой дороги до горизонта. Иногда поля прерывались небольшими селами. Наш путешественник любовался аккуратными домиками, утопающими в садах, и, в обязательном порядке, с цветами у дома со стороны улицы.  Все это было таким родным и знакомым с детства.

Автобус прибыл в Кировоград минут на пятнадцать раньше расписания. Вадим с тяжелой головой после бессонной ночи поплелся в кассу узнавать, чем можно добраться до Малой Виски. Оказалось, что через 20 минут уходит большое маршрутное такси на Краснополку через Малую Виску. Взяв в кассе билет и выпив чашку кофе в привокзальном буфете, он через несколько минут уже сидел в такси. Мысли о скорой встрече с родными местами  его настолько возбуждали, что сон сразу пропал, и он даже не заметил, как прошли полтора часа пути до Малой Виски.

Вот уже показались первые строения, сердце радостно встрепенулось. Наконец-то! Водитель остановил машину, объявив: «Малая Виска». Место было для Вадима совершенно незнакомое, и он попросил водителя подбросить его поближе к центру мистечка. Но водитель отказался, сказав, что это ему не по пути. Выйдя из машины, Вадим попытался сориентироваться, где он находится. По его представлениям, это было где-то между бывшим Спиртзаводом и Жилкопом. Жилкопом называли улицу, застроенную одноэтажными кирпичными домами барачного типа. Дома эти принадлежали государству, квартиры в них давали работникам заводов и служащим. Основная масса населения районного центра жили в собственных домах. В одном из домов Жилкопа жил когда-то его друг Игорь Фоминов. Но улицы этой он не нашел, ничего похожего рядом не оказалось. Это была южная окраина селения, а ему нужно было какраз на северную окраину к его родному дому. Выдерживая направление в сторону центра, Вадим пошел по совершенно новой для него незнакомой улице. Слева и справа вдоль улицы тянулись одноэтажные домики из силикатного кирпича под шиферными крышами, утопающие в садах, и самое удивительное, увитые настоящей виноградной лозой. В те времена, когда здесь жил Вадим, о винограде и понятия не имели. В лучшем случае, был дикий виноград, используемый, как декоративное растение. Им украшали заборы и крылечки своих домов.  У большинства домов стояли машины или у домов ютились аккуратные металлические гаражи. Дорога уводила его все дальше и дальше к центру, а окружающий пейзаж все не менялся. По его расчетам, он прошел уже более двух километров. Здорово же за это время разрослась Малая Виска!

Постепенно он начал узнавать эти места. Слева когда-то здесь был парк с танцплощадкой, где, как сейчас говорят,  «тусовались» ребята и девчата всего мистечка. Здесь разыгрывались свои драмы и трагедии. Но сейчас все это было застроено такими же однотипными домиками. Иногда среди них попадались какие-то мелкие учреждения.  Дальше здесь был когда-то ипподром, где проводились по осени скачки. За ипподромом жила  одноклассница Вадима Валька Гонец, к которой какое-то время Вадим был не равнодушен.

Но теперь здесь был рынок с крытыми прилавками и хозяйственными домиками. Путешественник зашел на рынок в надежде купить что-нибудь поесть: настоящего украинского: домашнего калача, или крынку ряженки, или что-нибудь в этом роде. Но,  увы, на рынке было все, как и везде, такое же, как и в России.

По его расчетом дорогу вскоре должна была пересекать речка Высь, на берегу которой стояла его родная школа №3. Да, вот и речка. Вадим  пошел по ее берегу в сторону школы. Но что это? Прекрасный ранее парк, спускавшийся от школы к  реке, был заброшен, зарос травой и бурьяном почти в рост человека. Да и в самом здании теперь была уже не школа, а Дом детского творчества. Очевидно, школу построили новую. Оно и понятно. В двадцатых годах прошлого столетия экспроприированный помещичий двухэтажный дом  был слегка перестроен, его приспособили под школу, Конечно, это здание не соответствовало нынешним требованиям. Но это была ЕГО родная школа. Сколько радостей и горестей  здесь было пережито! Теперь это все в прошлом. Больно было смотреть, как здание ветшало и приходило в запустение. С тяжелым сердцем он покидал двор родной школы.

Дальше свой путь Вадим продолжил по улице, по которой столько лет  бегал в школу. Здесь раньше был мост через реку. Теперь же была насыпь с трубами внизу для протока вод реки.  Вот и центр мистечка. Слева на углу была сберкасса, в этом же доме жила его одноклассница Слюсаренко. В центре по-прежнему был парк белых акаций с летним кафе, где отец Вадима часто любил попить пивка. Дальше слева была аптека, постоянным потомственным аптекарем которой был Астраханцев, добрый друг Ивана Ивановича.  Сын его Борис учился в одном классе с Вадимом. Напротив аптеки был когда-то магазин  «Культовары» - заветное место, где можно было купить книги, учебники, тетради, игрушки, и самое главное – радиодетали.  Теперь здесь стоял большой двухэтажный Универмаг.

За универмагом шла узенькая улочка, ведущая к его дому, название которой он уже забыл. На этой улице жил Мишка по прозвищу «Кацап», от которого Вадиму в детстве часто доставалось. За перекрестком улицы дальше не было. Дальше все было уже застроено домами. Пришлось свернуть влево, пройти мимо дома Депиной, вечного врага Ивана Ивановича, на улицу Горького, на которой стоял их дом.  Слева должен был быть двор больницы. Но все теперь выглядело по-другому. Куда исчез парк, окружающий больницу, дом врача и все служебные и бытовые постройки? Но сейчас Вадиму было не до него.  К больнице он вернется на обратном пути. Справа когда-то была ветлечебница с большим двором, постройками, сараями, амбарами и домом ветврача Николая Захаровича Немировского, отца Виолетты. Сейчас все было по-другому. Все перестроено, теперь весь двор был застроен небольшими домишками.  На одном из домиков, правда, была вывеска «Ветеринарная аптека». Традиции сохранялись.

Но Вадима тянуло дальше, к родному дому. Еще несколько десятков шагов. Сердце тревожно сжалось. И что же? Дом по-прежнему стоял на своем месте. Он был несколько перестроен, но это был он, дом его детства. Но сейчас он был необитаем. Заброшены были и дом и двор. Чувствовалось, что здесь давно уже никто не живет. С северной стороны дома,  где когда-то был старинный сад с кленами и осокорями, чужой забор подошел к самому дому. С восточной стороны, где был чудесный парк  с аллеей сирени, жасмина, старой грушей  и единственной во всей округе огромной сосной, теперь был   пустырь, заросший травой и  бурьяном. Где же те 99 плодовых деревьев, которые они с дедом так любовно выращивали? Нет ни веранды, ни колодца у дома. Того знаменитого колодца, в котором был чудесная вода, за которой приходили соседи для самоваров в праздники. Время сделало свое дело. 

Окна дома были частично забиты жестью. На окне, где когда-то была кухня, жесть была немного  оторвана. Вадим не удержался, отогнул жесть сильнее и влез в окно. Он попал в  родной дом. Здесь прошли самые счастливые годы его жизни. Здесь были еще живы его мать и отец, дедушка. Сюда приходили его друзья. Здесь он встретил свою первую любовь. Комок подкатил к его горлу и на глазах навернулись слезы при виде всего, что открылось перед ним. Кухня была перестроена. Новые жильцы убрали русскую печь. Полы во всем доме местами прогнили, и проваливались под ногами. Приходилось ступать по ним осторожно. В комнате дедушки зачем-то пробили еще одну дверь в другую прихожую. Комнату Вадима расширили за счет пристройки с угла. Обои во многих местах отвалились, проводка свисала с потолка. Вадим глазами искал хоть что-то, что осталось от его прежней жизни. Но кроме стен  ничего не находил. Отряхнув с ног пыль родных пенатов, он вылез обратно через окно. У самого дома со стороны улицы стояло огромное абрикосовое дерево, буквально усеянное сочными плодами. Раньше здесь его не было. На земле валялись десятки ярко-оранжевых спелых плодов.  Вначале он подбирал в траве наиболее чистые из них, а потом, не стесняясь, стал рвать их с дерева и лакомиться  этими плодами, выросшими на земле его родного двора. Он понимал, что они здесь никому не нужны. В каждом дворе такого добра было полным полно.

Дальше свои стопы Вадим направил к старому кладбищу, где были похоронены его дедушка и бабушка. Если раньше слева перед его домом через улицу было колхозное поле, то теперь это все было застроено такими же типовыми домиками из силикатного кирпича  под таким же серым шифером. Солнце было почти в зените и светило со всей своей южной силой, Вадиму было жарко, хотелось пить, но он этого почти не замечал, поглощенный своими мыслями и воспоминаниями. Он шел дальше по улице. За их домом была когда-то инфекционная больница, дальше был дом, где жила его одноклассница Галка Секмедын, девочка со смуглой кожей, черными, как уголь, глазами. Злые языки в деревне говорили, что мать ее родила от цыгана. Вадиму она не нравилась за строптивый  характер и острый язычок.

Вадиму память подсказала один эпизод, связанный с ней. В девятом классе в октябре их класс послали на уборку сахарной свеклы. День выдался серыми прохладным. На грузовой машине их отвезли довольно далеко, километров за 15 на делянку. Поле было огромное. Ряды свеклы уходили буквально до горизонта. Ребят разделили на звенья по парам, выделив каждой паре по два ряда свеклы. Один должен  был выкапывать или вырывать свеклу, другой носить в бурты. Вадим попал в пару с Галкой. Руководство колхоза заверило, что вечером их домой отвезут на колхозном автобусе.

Вначале ребята работали дружно. Звенья соревновались друг с другом. То одна пара уходила вперед, то другая. Но вскоре ребята устали. Работа была тяжелой и однообразной, к тому же, погода портилась, начинал моросить дождик, дул холодный ветер. На резиновые сапоги налипала грязь,  и таскать их и свеклу становилось все тяжелее. День клонился к вечеру, а автобуса все не было. В конце делянки на пшеничном поле стояла огромная скирда соломы. Поле было уже давно убано, а солому еще не успели увезти.

Кто-то из ребят предложил спрятаться от дождя и ветра в скирде. Эту идею дружно подхватили все. Через минуту ребята уже копались в соломе. Рядом с почти четырехметровой  скирдой было много осыпавшейся соломы. В ней ребята и стали строить себе «гнезда». Так как за время работы звенья как-то спаровались, то и «гнезда» стали себе делать по этому принципу. Вадим строил «гнездо» вместе с Галкой. Вырыв в соломе довольно глубокую нору, они забрались в нее. Стало как-то теплее. На Вадиме был довольно  большой и широкий ватник, на Галке только легкая курточка. Ей особенно доставалось от дождя и ветра. Они улеглись в своем укрытии. Оба были в свитерах и плотных брюках. Вадим распахнул полы своего ватника, и Галка легла к нему спиной. Ватника хватило, чтобы укрыть их обоих. Тогда Галка сняла свою намокшую курточку и накинула на ноги. Обоим стало намного теплее. Хотя дождик моросил сверху и отдельные капли все же достигали  их, но зато солома хорошо скрывала  их от ветра.

Вскоре у скирды уже никого  не былов видно. Все зарылись в солому. Они только опасались, что их не найдут, когда приедет автобус. Но по шуму, разговорам, визгу и писку, которых было предостаточно, найти их не представляло труда. Ребят забавляло новое интересное положение, в котором они оказались. В каждом гнездышке были мальчик и девочка. Многим это было впервые, когда они были вдвоем так близко. Конечно, ничего серьезного между ними быть не могло. Они были не так воспитаны. Вопросы нравственности в то время были на высоте. Да и традиции отношений между парубком и дивчиной на Украине были еще живы. С давних времен даже жених с невестой в ожидании свадьбы могли месяцами спать вместе, но парень не смел прикоснуться к девушке.

Возившиеся рядом соседи обрушили часть соломы на вход в их «гнездо». От этого стало еще теплее. Через редкий слой соломы воздух проникал хорошо, дышалось легко и свободно. Время шло, а автобуса все не было, Уже совсем стемнело. Возвращаться домой пешком в такую даль ночью, да еще в такую погоду, и точно не зная дороги, не было никакого смысла. Все решил ждать автобуса до упора. То там, то здесь раздавался смех и визг девчонок. Они парами укрылись в укромных местах, и это обстоятельство возбуждало и дразнило их.

  Но вскоре постепенно смех и крики прекратились, ребята за день устали и, пригревшись, стали засыпать. Тепло и сладкая дрема окутала и нашу парочку, постепенно они уснули тоже.

А в это время в селе родители сходили с ума. Уже ночь на дворе, а дети не вернулись с поля. Они бегали друг другу и в контору колхоза, но узнать им ничего так и не удалось. Сказали, что еще вечером машина за ними ушла, а куда точно сторож не знал.  А случилось вот что: на полдороге к месту их работы машина поломалась, и всю ночь водитель пытался ее починить.

За ночь дождевые облака ушли, и наступил солнечный рассвет. В своих «гнездах» в скирде соломы ребята стали просыпаться. То там, то здесь стали раздаваться голоса, кто-то уже вылез и топтался у скирды, разминая затекшее тело от неудобного положения  во сне. Проснулся и Вадим. Всю ночь он лежал в одной и той же позе, и сейчас чувствовал, что все члены его телала, затекли. Хотелось встать и размяться, но Галя еще спала, не хотелось ее тревожить. Она во сне повернулась к нему лицом, и практически оказалась в его объятиях. Девушка плотно придвинулась к Вадиму, и он, чувствуя тепло ее тела, через два толстых свитера, ощущал плотные мячики ее грудей. Волосы ее растрепались и теперь щекотали лицо парня. Но он не решался освободить руку, чтобы отвести их с лица, боясь потревожить девушку. Стало совсем светло. Солнечный свет проникал через редкий слой соломы, освещая молодых людей. Вадим искоса наблюдал за спящей девушкой. Она во сне раскраснелась, и как-то забавно по-детски шевелила  губами. В этот момент ему страстно захотелось ее поцеловать. Но только он потянулся к ней губами, как глаза ее открылись, и она в испуге резко отпрянула от него. Она не сразу поняла,   где она находится, и кто и что с ней. Когда до нее дошло, в глазах ее мелькнул какой-то злой огонек, и она резко повернулась к нему спиной.

Вокруг слышались голоса, ребята дружно покидали места ночной спячки, вылезали из своих «гнезд», топтались вокруг скирды, ёжась от утренней прохлады. Вскоре подошел колхозный автобус с родителями и председателем колхоза. Родители бросились к своим чадам. Председатель оправдывался перед ними, ссылаясь на непредвиденные обстоятельства. И уже в ту осень учеников с занятий больше не срывали. А Вадим с тех пор как-то по-другому стал смотреть на Галину, хотя их прежние отношения не изменились.

За этими воспоминаниями Вадим не заметил, как подошел к кладбищу. Старое деревенское кладбище заросло травой и бурьяном, могилы обветшали и осыпались, и только у края, как монумент, возвышалось ухоженное надгробье какого-то местного крутого. Видно было, что здесь уже давно никого не хоронили. За это время, очевидно,  было устроено где-то новое кладбище. По старой памяти Вадим попытался найти могилу деда. Это сделать было довольно трудно. Никаких ориентиров почти не сохранилось. К сожалению, он не помнил, кто был соседями у могилы деда. На могиле Ивана Ивановича Вадим не был ни разу. Он знал по рассказам матери, что его похоронили рядом с могилой бабушки. Только приблизительно знал место, где должна была быть ее могила. Там же должна была быть и могила дедушки.  Несколько раз прошел по этому месту. Могилы без крестов и памятников почти уже сравнялись с землей. По всему кладбищу паслись козы. Только кое-где еще торчали покосившиеся черные от времени кресты. “Да, - подумал Вадим, - забыли мы нашего дедушку. Никто не навещает его могилу, никто не ухаживает за ней “. Мать его, Нонна Ивановна, со дня похорон ни разу сюда не ездиила, дядя Игорь тоже могилу не навещал, не говоря уже о внуках. Всем было некогда, все были заняты своими заботами».

Внезапно его внимание привлек железный покосившийся крест с железной  пластиной, на которой едва можно было что-то разобрать. Солнце было почти в зените,  и освещало пластину так, что трудно было прочесть надпись. С большим трудом ему удалось разобрать: «Сисьмеев Иван Иванович 1886-1964 г.» Так вот то, что  он искал. Могильный холмик почти сравнялась с землей, густо зарос травой, и только покосившийся крест указывал на то, что именно здесь лежит прах человека, который при жизни столько сделал добра людям и самому Вадиму.  Ему стало стыдно за себя и за людей. Он сел на рядом стоящий холмик,  и попытался мысленно поговорить со своим дорогим дедушкой.  Вадим просил у него прощения за то, что совсем не бывал на его могиле. Рассказывал ему о матери своей, об отце, которых уже не было в живых, о своей жизни, о своих детях и внуках. Так беседуя с ним, до него вдруг дошло, что ведь рядом же лежит и бабушка. О ней он совсем забыл. Ее помнил он плохо. Умерла она, когда ему едва исполнилось 6 лет. Дедушка в его жизни существовал долго, с ним было связано очень многое.  Последний раз Вадим видел деда, когда Вадиму было уже 21 год. Вадим попросил еще раз прощения у старика, за то, что он так негативно отнесся к нему в последние годы его жизни. Это было связано с поздней женитьбой деда. Поддавшись настроению родителей, которые очень отрицательно отнеслись к поступку Ивана Ивановича, и практически порвали с ним отношения, Вадим принял их сторону. А ведь дед именно Вадиму в жизни сделал так много. Он несколько лет был для него и отцом и матерью.

Около часа Вадим провел на кладбище. Конечно, за такой короткий срок его пребывания в Малой Виске он ничего не смог бы сделать с могилами, если бы даже очень захотел. Нужны были бы инструменты и материалы. А где их взять?

Уходил он с кладбища с тяжелым сердцем. Дальнейший свой путь он направил к больнице, с которой у него было связано все раннее детство. Он шел по знакомым местам и не узнавал ничего. Теперь в бывшем здании больницы был какой-то склад медицинских товаров, все хозяйственные постройки вокруг больницы исчезли. Сам дом врача не узнать. Его перестроили и, похоже, что там уже жило несколько семей. Весь двор зарос высоким бурьяном в рост человека. Все говорило о ветхости и запустении.

Вадим шел дальше вниз по улице Горького. По-прежнему, улица была вымощена брусчаткой, а по обочинам между дорогой и заборами домов шла дорожка с двух сторон обсаженная вишнями. Спелые ягоды свисали с веток и даже задевали прохожих. Никто их не рвал.

Вадиму хотелось навестить дом своего  друга детства Павла Журавленко. Путь туда он нашел бы с закрытыми глазами. Сколько раз он бегал туда!  Но теперь  на бывшую улицу Молотова,  где стоял дом Журавленков, пройти было нельзя. На том месте, где была улица, стояли дома. Близко подойти к дому ему не удалось. Вадим заметил в одном из дворов мужчину, копающегося в огороде. Он спросил, не знает ли он, кто живет теперь в доме, где жили когда-то Журавленки. Тот ответил отрицательно.  У него осталась последняя надежда узнать хотя бы о ком-то из своих одноклассников. Тогда он спросил, не знает ли он о людях, которые жили в доме Шпаков.

- Шпакы? Там дома хтось  е. Пройдить чэрэз мий город, там в кынци е лаз. Там и спытаетэ.

Вадим прошел через огород, ловко лавирую между грядок, и перелез через невысокий забор. Во дворе у крана с водой возилась какая-то старуха. Вадим подошел к ней с целью расспросить о судьбе своей старой верной подруге детства Нине Шпак. Пожилая женщина, подняв глаза на незнакомца, и вдруг, всплеснула руками,  с криком: «Вадим! Жывый!»  и бросилась к нему.

- Нинка! - пронеслось в голове Вадима. Он шагнул к ней навстречу. Они обнялись. Да,  эта старуха была когда-то юная подруга детства Нинка Шпак. Вадим забыл, что и ему уже самому под семьдесят. Но мысленно он никак не мог смириться с тем, что он сейчас  увидел.

- Я тэбэ зразу узнала. Божэ ж мий, мэни ж казалы, що ты загынув в авиакатострофи. А ты жывый! Якэ щастя!

Вадиму отшучивался «Ну раз похоронили, значит, буду жить еще долго». Ему было стыдно признаться, что он ее сразу не узнал. И только теперь он узнавал в этой пожилой женщине черты той прежней Нинки.

Она потащила его в дом, усадила на диван, и начался долгий разговор с вопросами и ответами. Нина говорила все время   по-украински. Вадим прекрасно понимал ее, пытался говорить с ней тоже по-украински, но это давалось ему с трудом. За долгие годы в России без практики языка ему теперь приходилось подбирать слова. К тому же, за эти годы украинский язык частично изменился, в нем появилось больше русских слов и, по выражению Нины, теперь они говорили на каком-то «суржике».

Нина расспрашивала его о его жизни. Последний раз виделись они во время приезда его осенью 1958 года в Малую Виску. Вадим был чем-то расстроен, и при встрече с ней как-то небрежно что-то ответил ей невпопад, чем сильно ее обидел. Причину ее обиды узнал он позже.

Нина рассказывала о своей жизни. После школы ей пришлось поработать пару лет. Учиться в институт отправили старшую сестру. Двоих учить семья не потянула бы. Через 2 года она поступила в Кировоградский педагогический институт. На последнем курсе вышла замуж. Тут  она призналась, что всю жизнь любила Вадима, и вышла замуж за того, кто был тоже авиатором и чем-то был похож на Вадима. Прожили они дружно около сорока лет. У них двое сыновей, которые уже стали взрослыми и имеют своих детей. Несколько лет назад муж заболел,  и два года она не отходила от его постели. Он так и умер у нее на руках. Сейчас она вдовствует уже два года. Все эти годы она работала в школах Малой Виски учительницей математики.

Вадима, конечно, удивило ее признание. Шутя, он говорил ей: «Ну, ты бы тогда хотя бы как-то намекнула, что ли. Была такой недотрогой, таким строгим комсомольским вожаком, что  к тебе не подступись. Я   тогда может быть бы и подумал». Конечно,  это была только шутка. В то время он был так увлечен Виолеттой, что на Нину не обращал никакого внимания. Поэтому ему стало понятно, почему она обиделась при их последней встрече за его наплевательское отношение к ней.

Нина на скорую руку приготовила ужин и достала заветную бутылочку вина, которую хранила для важных событий. От коньяка, привезенного Вадимом, она отказалась. После ужина они долго сидели на диване, вспоминая юные годы и рассказывая о своей жизни. Нина говорила по-украински, Вадим – по-русски. Они понимали друг друга прекрасно.

Подруга рассказывала о своей жизни, о судьбе их одноклассников. Многие из них так и остались жить и работать в Малой Виске, некоторые уехали, но по-прежнему продолжали поддерживать связь между собой. О многих Нина знала. К сожалению, несколько человек  уже не было в живых. И только 2-3 человека исчезли бесследно. Виктор Белкин сидел в тюрьме. Это Вадим предвидел заранее. Наглый авантюристический характер «городского» парня не мог не привести к этому результату. Вадим особенно не любил Белкина за то, что он встречался с Виолеттой, когда Вадим уже уехал из Малой Виски. Зная Виктора, понимал, что тот своего не упустит. Конечно, в нем говорила ревность.

Вадим рассказал ей о своем неудачном сватовстве к Виолетте в 1959 году. Нина упрекнула его: «Тебе нужно было ехать жениться не в Симферополь, а в Малую Виску». Вадим только развел руками. Конечно, он тогда не знал о чувствах Нины, да и никогда он даже не представлял ее кандидатом в свои жены. Нина была старше его почти на 2 года, и относился  он к ней только как к хорошей подруге. Он встретил в другом месте ту,  единственную, с которой прожил много лет, которую любил по-настоящему, и которая родила ему двух прекрасных дочерей.

 На некоторое время восцарилось молчание, а затем Вадим спросил:

- Послушай, Ниночка. Я вижу в красном углу у тебя иконы, в разговоре ты  часто упоминаешь имя Господа и крестишься. Ты стала верующей? Это ты та, самая активная комсомолка, комсомольский вожак, который так рьяно боролся с “религиозными забобонами” . Попробывал бы кто-нибудь из комсомольцев тогда сходить в церьковь, или, не дай Бог, обвенчаться. Сейчас же был бы вызван на собрание и исключен из комсомола. И, думаю,  даже уверен, что ты была членом партии и довольно активным.

Нина задумалась, а затем ответила:

- Да, Вадим, все это было так. Но наступил у меня в жизни очень тяжелый период. У меня буквально земля уходила из под ног. Я билась, как рыба об лед, и ничего не помогало. Тогда меня моя подруга букквально силой затащила в церковь. “Помолись, - говорила она, - Господь услышит твои молитвый и поможет тебе. Ничего, что ты не крещеная, путь к Нему открыт для всех”. И я пошла. Зашла в церковь, робко перекрестилась и стала перед иконой Божьей Матери. Молитв я не знала, просто рассказала Ей о своих бедах и попросила помощи и заступничества. И можешь мне не поверить, буквально на следующий день стало все меняться в лучшую сторону. Пошла на поправку мать, мне предложили хорошую работу. И с тех пор я стала ходить в церковь, а через полгода приняла крещение. С тех пор я стала верующей и истинно верю в Бога. И Он мне помогает. Вот Он услышал мои молитвы и прислал тебя ко мне.  А сам то ты как?

Вадим долго молчал, потом начал говорить.

- У меня все не так просто. К вере я пришел довольно  позно, когда началась эта перестройка, и когда я ушел из армии. И совсем не потому, что в угоду моде я круто изменил свои убеждения. Да, в молодости мы были явными противниками религиозных убеждений, и как могли, боролиась с ними. Но даже тогда я никогда не был сторонником разрушения церквей и преследования людей за их веру в Бога. И я был членом КПСС, активным ее членом. Вот именно тогда, освободившись от ее давлеющего внимания, я почувстовал настоящую свободу совести. Не было у меня тяжелого периода в жизни, подтолкнувшего меня к вере. Это пришло ко мне само собой. Постепенно без всякого толчка я пришел к вере в Бога. Я верю в Бога, но я не крещеный. я не стал православным хрестьянином. Сейчас я объясню почему.

Во-первых, когда я начал молиться,  откуда-то из памяти выплыли молитвы, хотя я точно знаю, что за всю предшествующую сознательную жизнь их я не учил. Значит, они пришли ко мне из детства. В годы окупации я  жил с дедушкой и бабушкой, которые были верующими и постоянно молились. Очевидно, они и меня обучили этим молитвам. Иначе откуда они в моей памяти?  Возможно, они и окрестили меня тайно. Открыто сделать это они не могли, так как отец у меня был еврей, да еще и коммунист. Истинно желая мне добра. они могли определить меня под защиту Господа. Вот теперь я и не знаю, крещеный я или нет. Никто мне сказать об этом уже не сможет. А если крещеный, повторно креститься не положено.

Во-вторых, у меня особое отношение к религии. В свое время я готовился к поступлению в адьюнктуру. Для поступления нужно было сдать минимумы по иностранному языку и истории философии.  Там есть большой раздел об истории религии. С большим интересом я изучал его. Ознакомился с возникновением различных религий от язычества до нынешних. И у меня открылись глаза. Теперь я не могу просто верить в те представления о Боге, в каком виде их сейчас преподносит современная церковь. На мой взгляд, эти представления очень сильно устарели, что является главным препятствием почему современные люди не очень охотно идут к вере. Архаичный церковно-славянский язык молитв трудно понимаемый и тяжело запоминаемый. Церковные догмы и обряды часто кажутся надуманными и нарочитыми. Современные люди, воспитанные в духе материализма, привыкли все подвергать сомнению, что нельзя проверить “на ощупь”.

Ты не задумывалась над тем, почему в Америке почти все религиозные люди? Я считаю потому, что протестанты, а это одна из ветверей христианства, приблизили церковь к народу. Проповеди и молитвы идут на современном языке понятным и доступным простому народу. Они даже некоторые молитвы исполняют под джаз. Именно в отсутствии шиокой доступности церковного языка для простого народа, на мой взгляд, является самым главным недостатком современной православной церкви.

И еще с некоторыми вещами я не согласен. В Писании сказано: “Когда идешь молиться, притвори за собой дверь”. И это я  считаю правильным, ты в тишине наедине с Богом общаешься с Ним. А в церкви, где всегда полным полно народа, как можно сосредоточиться для истинной молитвы?

Часто богослужения превращаются в настоящие шоу, когда больше заботятся о том, как красивее, как красочнее преподнести служение, чем о его содержании. Я редко бываю в церкви, но когда бываю там, то меня поражает формальное отношение к службе церковных чиновников, иначе я их никак не называю. Порой мне даже кажется, что эти, с  позволения сказать, “богослужители” сами не верят в Бога. Когда не так давно принимала крещение моя старшая дочь Светлана, меня поразило насколько заучено, формально, без души, они делают свое дело. Глаза в окно, молитва скороговоркой, заученные движения руками, а мысли где-то далеко о чем-то чисто земном. С тех пор я твердо решил, что принимать крещение я не буду, хотя я истинно верю в Бога. Именно в Бога, а не в церковь и ее служителей. Я ежедневно молюсь, когда встаю и молюсь перед сном. Больше молюсь о близких, чем о себе, и для себя прошу больше духовного, чем материального.

Теперь о моем отношении к компартии. Я 30 лет был членом партии, и за это время у меня сформировалось вполне определенное мнение и отношение к ней

В первую очередь, я разделяю два понятия: коммунистическая и партия. По моему мнению, идея коммунизма является одним из самых выдающихся открытий последних двух веков. В ней заложены лучшие гумманистические идеалы и стремления человечества. Но, к сожалению, для современного состояния развития общества эта идея оказалась утопической. Общество еще не доросло до такого уровня развития, чтобы можно было осуществлять в жизнь идеи коммунизма.

Коммунизм своими лозунгами провозглашает  Свободу, Равенство и Братство. Рассмотрим каждый из них в отдельности.

Свобода. Начнем с того, что абсолютная свобода невозможна. Кто-то из древних мыслителей сказал, что человек может быть свободен только в том случае, если он на земле останется один. Если их будет двое, они уже будут  зависеть друг от друга. Нельзя быть свободным от общества, от условий обитания и даже от земного притяжения. В чем же тогда свобода? Говорят, что в изъявлении своих взглядов и предпочтений. А если эти взгляды и предпочтения не будут совпадать с идеями общества, будут отличны от них?  Как общество будет относиться к этому?  Так или иначе, во все века свободомыслие приследовалось, о чем судествует огромное множество примеров. При любом строе оппозиция всегда преследовалась. Неужели при коммунизме общество будет терпеть выступления, порочащие существующий строй, толерантно относитьс к оппозиции? Нет, конечно нет. Общество должно уметь защищать свои идеалы, значит всегда на опозицию будет оказываться давление в зависимости от уровня развития общества, моральное или даже физическое. Так какая же это свобода? Свобода мыслить и делится своими взглядами на кухне? Это мы уже проходили. В эпоху провозглашения открытости и плюрализма существовал анекдот: теперь говорили, как собаке на призязи разрешили лаять, сколько угодно, а ... миску отодвинули. Вот так и со свободомыслием. “Плюй против ветра. На полотенце”.

  Теперь равенство. Идея, конечно, прекрасная. Во всем обществе люди все равны. Но так не бывает. Обществу наужно развиваться, двигаться, что-то производить, выполнять какие-то общие работы. Каждый не может быть сам по себе, значит, нужны организаторы,  руководителели. Они должны направлять общее движение, а это  значит подганять отстающих, заставлять делать тех, кто не хочет двигаться вместе со всеми. Такие организаторы избираются или назначаются обществом. А это уже не равенство. Это уже власть. А власть это насилие моральное или физическое. Ладно, идеологи коммунизма говорят, что равенство это равный доступ к общественным благам. Все равно, кто-то в обществе будет “равнее”, хотя бы те же организаторы. Это по типу как в семье приготовили торт, а отец отрезал себе половину, а остальное наказал делить между оставшимися членами семьи поровну и по справедливости.

Братство. Даже в одной семье дети между собой не всегда относятся друг к другу по-братски. Что же говорить тогда об обществе в целом? Ведь откуда пошла поговока: “Чеорвек человеку - волк”. Коммунизм проповедует лозунг: “Человек человеку друг, товарищ и брат”. Это же какое нужно иметь сознание, чтобы ко всем членам общества относиться по хрестианскому учению: “Возлюби ближнего, как самого себя”. Что имелось в виду под словом “ближний”? Насколько далеко оно распространялось? Любить все человечество, каждого члена общества нальзя. На это способен только Господь. Хорошо, по-товарищески относиться к людям можно, да и то только тогда, когда будут как-то уравнены материальное положение  людей. Я в этом убедился лично на Севере. Там материальное положение людей было значительно выше, чем в Средней полосе. И отношение между людьми было лучше. Человек по своей природе собственник, эгоист и завистник. Культурные люди борятся с этими пороками, скрывают  их, но они сидят в каждом из нас. И чем успешнее все общество борется с ними, тем выше уровень развития общества. Так или иначе, “бытие определяет сознание”. Когда мы достигнем такого уровня жизни каждого члена общества, когда любой его член  будет иметь все, хотя бы необходимое, будет меньше зависти, значит, люди будут лучше относиться друг к другу и можно будет говорить о товарищиских отношениях. И, конечно, общество не должно допускать существенного различия в материальном положении между ее челенами.

Поэтому я сделал вывод, что пока говорить о коммунистическом обществе на данном уровне развития общеста еще рано.

Конечно, за 80 лет существования советской власти кое-что в сознании людей изменилось. Среди членов партии были настоящие коммунисты, хотя их было не так много. Надо признать, что в партию принимали все-таки лучших. Лучших работников, лучших общественников, которые считали общественное выше личного. Но почему же, как только эти люди продвигались все выше по партийной карьере, они все больше обюрокрачивались? Неужели власть так могла портить людей? Откуда появлялось партийное чванство, желание управлять судьбами людей, диктовать свою волю под видом воли партии? Почему райкомы партии должны были указывать колхозам что сеять и когда? А закрытые распределители? А вмешательство в личную жизнь?! Существовал даже анекдот. Вызвали коммуниста на заседание парткома по жалобе жены, что он с ней не живет. Он оправдывается, мол я уже импотент. А партийный бос ему заяляет: “Ты в первую очередь коммунист, а потом уже импотент”.

Что ни говори, настоящих коммунистов было мало. Очень многие членство в партии использовали для себя для роста карьеры. Офицер, не член партии,  практически не мог  расчитывать на продвижение по служебной лестнице. Большинство вступали в партию только по этой причине.  И самым ярким показателем явилось то, что как только запретили коммунистическую партию в России в начале девяностых годов прошлого столетия, из нее, как крыси с тонущего корабля, побежали миллионы ее членов. Так в споре с нынешними апологетами коммунизма, восхваляющими преимущество социалистическог строя перед капиталистическим, я привожу пример немцев ГДР и ФРГ.  Хотя немцы в ГДР жили намного лучше, чем мы, но как только разрушили Берлинскую стену, десятки тысяч восточных немцев бежали в ФРГ. Они проголосовали ногами. Вот также проголосвоали ногами миллионы российских коммунистов, покинувших партию.

Партия не должна быть “руководящей и направляющей силой”. И не должна быть единственной. Членство в партии должно быть исключительно добровольным, и не давать никаких преимуществ перед остальными членами общества. И постоянно действующей ей быть не обязательно, чтобы проводить постоянные и регулярные съезды, собрания, заседания комитетов, бюро. И самое гланое, не должно быть партийсной бюрократии с обязательными протоколами, планами работ и т.п. Партии должны создваться для выдвижения своих членов в руководящие органы местного уровня и страны.

- Вот к такому выводу я пришел после 30 лет членства в КПСС, -  сказал Вадим, изложив свои взгляды.

 Когда Нина рассказала, что она со многими  переписывается, а иногда даже перезванивается по телфефону, Вадима особенно заинтересовали Павел Журавленко и, конечно, Виолетта. Адреса и телефоны их у Нины были. Вадим аккуратно записал их в свою записную книжку.

В процессе разговора сама по себе возникла идея попробовать собрать всех одноклассников, тем более, что в следующем году исполняется 50  лет после окончания школы. За эту идею Нина ухватилась обеими руками. Они стали обсуждать, как и когда это можно будет сделать. Организатором этой акции стала Нина. Решили, что на следующий год в начале июля они соберутся здесь у Нины. Для этого нужно будет в течение года оповестить всех, кого смогут найти.

Так за разговорами они засиделись допоздна, и опомнились только тогда, когда настенные часы пробили 2 часа. Нина сообщила Вадиму приятную новость: из Малой Виски ходит маршрутное такси прямо до Киева. Ему не придется ехать в Кировоград. Такси уходит по утрам в 6 часов с центра мистечка. Так что спать Вадиму оставалось не более трех часов. Хозяйка постелила Вадиму в зале на диване, а сама ушла спать в свою маленькую спальню. Подъем назначили на 5 утра. Измученный прошлой бессонной ночью, Вадим уснул сразу же. Разбудила его Нина. Завтрак был уже готов. Вадим умылся, побрился и после завтрака был готов снова в путь. Нина проводила его до остановки такси. Пассажиров оказалось не так много, так что место для нашего путешественника нашлось. Он тепло попрощался с Ниной, поблагодарил ее за гостеприимство, пообещал писать и звонить регулярно. К полудню он был уже в Киеве. В пустой квартире сватов он проспал почти до вечера, компенсируя прошлые бессонные ночи. Через несколько дней он уже уехал домой.

Еще с зимы следующего года Нина начала активную работу по оповещению одноклассников о предстоящей встрече в июле месяце. Эту работу она начала заранее, чтобы они могли спланировать отпуска на это время. Если с теми, кто жил в Малой Виске, было попроще, то вот тех, кто уехал за ее пределы , и даже за пределы Украины  - было сложнее. Она писала письма, звонила по телефонам, договаривалась о встрече. Большинство с энтузиазмом приняли это предложение. Буквально всем хотелось встретить своих одноклассников, посмотреть друг на друга после того, как полвека тому назад последний  раз вышли из ворот школы. Как они изменились, как сложилась их судьбы, кто чего достиг в этой жизни. Из 28 учеников, окончивших 10-й класс Маловисковской школы №3 в 1955 году, удалось разыскать и оповестить 20.  18 дали согласие на встречу. К сожалению Вадима, не смог приехать его лучший друг Павел Журавленко. У него жена сильно болела,  и он не мог ее оставить даже на несколько дней. Дала согласие приехать и Виолетта. Об этом Вадим узнал от Нины из ее письма, после того как он ей позвонил. Порывшись в своей записной книжке, Вадим нашел ее телефонный номер, который дала ему Нина на прошлой встрече. Позвонил ей с работы. Вот набран длинный междугородный номер. Длинная пауза, нарушаемая только шумами и потрескиваниями на линии. И вдруг голос:

 Дытяча поликлиныка.
- Будь ласка, поклычтэ Виолетту Мыколаевну.
- Зараз.
- Виолетта Мыколаевна, вас до тэлэфону.
Шаги по коридору. В трубке:
- Я слухаю.
- Здравствуй Виолетта.
- Здравствуйте, а кто это?
- По голосу не узнаешь ?
- Пока нет...
- Вспоминай.
Молченье
- Давай поиграем в КВН. Симферополь. Май 1959 года.
- Ну и…
- Не вспоминаешь?
- Пока нет.
- Перед самой сессией. Что происходило?
- Что-то не припомню.Э
- А огромный букет сирени и тюльпанов с духами “Белая сирень” и белым плюшевым мишкой внутри?
- Этот мишка у меня до сих пор. А откуда он? Не вспомню.
-  Вспоминай, вспоминай!
Снова молчанье.
- А с кем ты ходила в ЗАГС? С кем подавала заявление о браке?
- Ммм. Вадим? Ты?
- Ну, наконец-то. А я думал, что ты уже все забыла. Обидно как-то…
- Не обижайся, столько времени прошло. Как ты?
- Долго рассказывать. Кратко: отслужил, закончил службу на Севере, вернулся в Клин, работаю, две взрослые дочери, двое трое внуков.
- А здоровье как?
- В общем-то, ничего. Как говорят, в соответствии с возрастом. А как ты?
- Я работаю в детской поликлинике. С Геннадием я разошлась, живем отдельно. Игорь живет с отцом. Со здоровьем у него плохо, почти совсем ослеп. Он женат, у него дочка.
- Значит, ты уже  бабушка? А как у тебя со здоровьем?
- До прошлого года было неплохо, даже в волейбол играла иногда, а теперь боли в левой ноге, при ходьбе ногу немного приволакиваю.
- Эх, эх, старость – не радость. Ты приглашение от Нины получила?
- Получила.
- Приедешь?
- Скорее всего, да, как с отпуском утрясу. А ты?
- Я обязательно. Хочу увидеть всех наших. Приезжай. Дай мне свой адрес. Я тебе напишу подробн
ое письмо. Хочешь?
- Конечно. И я тебе напишу.

Виолетта дала ему свой адрес, они попрощались, пообещав написать друг другу. Вадим в задумчивости положил трубку. Он с таким нетерпением ждал этого разговора, а когда он состоялся, был разочарован. Особенно его задело то, что она едва вспомнила о нем, и события мая 1959 года совсем вылетели у нее из памяти. И  удивляться здесь нечему, прошло столько лет, было замужество, ребенок, заботы, работа. А тот мимолетный порыв стерся из памяти, тем более, что об этом хотелось забыть. А для него те события так много значили.

Через несколько дней он собрался и написал ей большое подробное письмо о своей жизни, о поездке в Малую Виску, уговаривал ее обязательно приехать на эту встречу выпускников. Через месяц получил от нее ответ. Письмо было довольно кратким, написанным, как всегда, ее небрежным почерком. В конце вместо подписи стояло какое-то безликое «Я». Она писала, что по-прежнему работает детским врачом, отца и мать уже давно похоронила. Два года уже  как ушла от Геннадия. Сын Игорь живет с отцом в их прежней квартире. У нее теперь однокомнатная квартира на окраине Ровно. В прошлом году в отпуск летала на Кубу. На встречу выпускников обещала приехать. Письмо было каким-то сухим и казенным. А что он еще хотел? Если в его памяти еще жили воспоминания о любви к этой женщине, то, что он мог требовать от нее? Она его никогда не любила, и если и были какие-то мгновенные проблески чувств с ее стороны, то они было кратковременные и просто ответом на его напористые действия. И все же, решения своего  о поездке в Малую Виску на встречу выпускников не изменил. В глубине души, даже не признаваясь себе в этом, он собирался ехать туда именно чтобы встретиться с ней.

Подготовка к встрече выпускников  продолжалась весной. Нина рассылала приглашения, звонила по телефонам, договаривалась о встрече. Встречу назначили на субботу 3 июля. Обо всем этом она информировала Вадима в письмах и редких телефонных звонках.

Вадим заранее приобрел билет до Киева и на поезд Киев-Одесса. По телефону договорился с Виолеттой, что она тоже возьмет билет на этот поезд, и что они встретятся в 11 часов утра в кассовом зале Киевского вокзала. Далее они до Малой Виски поедут вместе. Предупредил ее о том, что поезд к месту назначения прибывает около полуночи. Дорога до дома Нины не близкая, освещения почти никакого, ночи темные, поэтому обуваться нужно попроще. С собой он захватит, на всякий случай, фонарик. Решили они приехать за день до назначенной встречи, чтобы помочь Нине все организовать.

Примерно за неделю до указанного срока Вадим получил телеграмму от Нины с приглашением прибыть на встречу выпускников. На почте и соседи недоумевали: каких выпускников? Какого года? Никто из окружающих даже представить себе не мог, что можно встречаться с одноклассниками через 50 лет после окончания школы. Антонина встретила эту новость с недоверием, но все-таки отпустила мужа, и собрала его должным образом на все случаи.

И вот 1 июля Вадим отправился в путь. Поезд до Киева уходил из Москвы вечером. День был жарким, и даже вечер не принес прохлады, когда Вадим садился в поезд. В вагоне было душно и жарко. Только когда поехали, включились кондиционеры, и стало легче дышать.

Проснулся он утром и сразу посмотрел в окно – какая погода на Украине. Небо было закрыто сплошными облаками. Хорошо, подумал он, не будет так жарко, как в Москве. Когда поезд остановился и Вадим вышел из вагона, то сразу окунулся во влажную духоту. Было около 30 градусов и очень влажно. Но его это не сильно волновало. До назначенной встречи оставалось чуть больше часа. Поезд Виолетты из Ровно приходил около 7 утра, значит,  она уже приехала и где-то это время должна была находиться. Он потолкался по вокзалу, выпил кофе в буфете, и выбрал удобное место на втором этаже, откуда хорошо просматривался весь кассовый зал. Время, казалось, остановилось. Стрелки на часах будто замерли. Вадим сверху буквально изучал каждую женщину, заходившую в зал и стоящую внизу. Никого похожего на Виолетту он не видел. Какая она теперь? Глаза искали такую, какой он видел ее последний раз в Ровно. Может эта? Нет, эта высокая и чернявая. А эта? Нет, эта слишком молодая.  А может эта? Старушка, так похожая на его нынешнюю соседку Милку Шевцову. Ну, уж нет!

Время шло, а Виолетта не появлялась. Как жаль, что у них с собой нет мобильных телефонов! Вадим взглянул на часы. Было уже 11.15. Ну,  на сколько можно опаздывать? Ну, еще 5 минут. Женщины входили и выходили, но никого похожего на его спутницу он не видел. Эта старушка продолжала крутиться в зале, очевидно, тоже кого-то ожидала. Прошло еще 10 минут. Никто больше так и не появился. Вадим еще подождал до 11.40 и решил, что ждать больше бесполезно. Скорее всего, ее что-то задержало. Решил, что будет встречать ее при посадке в поезд.

Их поезд уходил в 16-15. Впереди было еще почти 4 часа. Это время Вадим решил потратить, чтобы еще раз побродить по Киеву. Он доехал до Крещатика и прошелся по нему от Крытого рынка до площади Незалежности. Погода была неважная, временами принимался дождик, а зонтик остался в чемодане, поэтому приходилось прятаться под густыми кронами деревьев на Крещатике. Настроение, конечно, было испорчено несостоявшейся встречей, на которую он возлагал такие надежды. В магазины заходить не хотелось.  Он  посидел в летнем кафе за порцией мороженного, а затем отправился на вокзал.  На вокзале в зале ожидания пассажиров перед выходом на посадку, занял хороший «наблюдательный пункт», чтобы увидеть, как Виолетта будет идти на посадку.  До отхода поезда оставалось чуть более часа. Пассажиры входили и выходили, но Виолетты так и не было. Опять крутилась здесь эта старушка, которую он видел в кассовом зале 4 часа назад. Время шло, а Виолетта не появлялась. Вот уже осталось 15 минут до отхода поезда, а ее все не было. Объявили посадку, пассажиры потянулись к поезду. Вадим взглянул в окно. Тучи ушли, и ярко светило солнце. Делать было нечего, нужно было идти на посадку. Почти до самого отправления поезда Вадим с надеждой высматривал опаздывающих пассажиров. Но встреча так и не состоялась. Он зашел в вагон. Вагон, стоявший несколько часов на солнце, раскалился добела. Было очень жарко и душно. Не помогали даже настежь открытые окна. После небольшого дождя при ярком солнце воздух был влажным и душным.  Поезда внутреннего сообщения по Украине были не такими «шикарными», как поезда Киев-Москва. Вагон был старый, полки купейного вагона были жесткими, ни занавесок, ни ковриков в купе не было. К счастью, в купе оказались четверо мужчин, поэтому можно было не стесняться. Пот катил с них градом, Рубашки и майки были мокрыми. Вскоре  все  они разделись до пояса, а некоторые до трусов. Июльский день был долгим, солнце сопровождало их поезд почти до 9 вечера. Жара несколько спала только после захода солнца. Вадим подумал, что, может даже и хорошо, что они не встретились. Хорош был бы он в таком виде перед Виолеттой.

За окном быстро стемнело, и наступила темная безлунная южная ночь. Поезд прибыл в Малую Виску около 12 ночи. Вадим вышел из вагона в кромешнюю темноту. Где-то там, у небольшого здания  вокзала горела слабая лампочка. Он готовился идти дому Нины пешком, и даже достал электрический фонарик. Но в этот момент раздался в ночи голос:

- Вадим! – это его встречала Нина. Они с сыном приехали его встречать на машине. До дома добрался Вадим с комфортом. Там его ждал поздний ужин, и опять долгие разговоры. В доме было прохладно, что особенно приятно  было после жаркого дня. Уснул он быстро, и спал сладко, словно в своем доме.

Утром его разбудила Нина. Завтрак был уже готов. Он только успел умыться и побриться. Все эти «удобства» были во дворе. Летом это было неплохо, а как зимой?  За завтраком Нина призналась, что Виолетта приехала этим же поездом, но вечером она специально об этом не сказала Вадиму. Остановилась она у подруги Дины. К обеду она придет сюда. Вадима как-то резануло ее это сообщение. Значит, все-таки Виолетта приехала в этом же поезде. Как же он ее не встретил? Может быть, не узнал. Нина не хотела, чтобы они встретились вчера. Она была в своем репертуаре.

До обеда Вадим помогал Нине по хозяйству, они готовились к завтрашней встрече выпускников, носили столы в зал, устанавливали скамейки и стулья, обсуждали меню будущего застолья.

  Время подошло к обеду. Вадим был в зале, когда услышал шаги и голоса на крыльце. И вот в дом вошли двое. Высокую темноволосую Дину он узнал сразу, а с ней рядом была  … та же старушка, которая намозолила ему глаза в Киеве. Виолетта! Боже мой, он не узнал ее! Только теперь, приглядевшись, он стал узнавать знакомые черты. Ему стало стыдно и обидно за себя и за нее. Скрывая неудобство и смущаясь, он подошел к ней поздоровался, и что-то невнятно пробормотав о причинах, почему он ее не встретил. Она довольно холодно и с укоризной  посмотрела на него. В присутствии других они не могли оставаться самими собой.

В этот день Вадим с Ниной запланировали сходить на кладбище на могилу деда, чтобы приветси ее в порядок. После обеда Нина приготовила небольшую тачку, сложили на нее инструмент, и  отправились на кладбище. Путь был не близким, Нога у Нины болела, они шли медленно, Вадим сам вез тачку. На кладбище они выровняли холмики могил дедушки и бабушки, из соседнего оврага привезли куски дерна, и заново обложили могилы. Нина посеяла какие-то цветы. Она так деятельно принимала участие в этой работе, словно была тоже внучкой Ивана Ивановича. Ее мать всю свою сознательную жизнь проработала рядом с Иваном Ивановичем, и в какой-то момент он буквально вытащил ее с того света, когда она безнадежно заболела. Чувство благодарности передалось и Нине, она считала себя его внучкой, пусть даже названной.

Закончив работать, они вернулись из кладбища. Виолетта и Дина были еще в доме.  Вадим предложил Виолетте сходить к местам их детства, где стояли их дома. Через полчаса они шли по улице Горького вместе, подруга доверчиво оперялась на руку Вадима. Шли они медленно, Виолетта уже давно жаловалась на боли в пояснице и левой ноге. Шли и разговаривали о чем-то постороннем.  Все, что Вадим планировал сказать ей при встрече, казалось ему сейчас совершенно ненужным и бессмысленным. По мере того, как они подходили к местам, где раньше стояли их дома, разговор их оживился. Их фразы теперь начинались: «А помнишь…  Здесь стояла дикая груша, на которую мы лазили за спелыми терпкими плодами, здесь был овражек, где почему-то всегда на дне была вода, и мы мыли обувь перед тем, как идти домой. Здесь была коновязь, к которой привязывали животных, приводимых на лечение в ветлечебницу. А здесь был дом, где ты жила   Теперь его уже нет». А дальше был дом Вадима. Они подошли к нему и некоторое время стояли молча. Воспоминания роем кружились в их головах. Сколько связано с этим домом! Вадим подвел свою спутницу к окну, через которое он в прошлом году попал в дом, и предложил ей проникнуть туда тем же способом. С трудом им это удалось. Они очутились внутри дома, прошлись по комнатам, осторожно ступая по прогнившим доскам пола. Вадим нашел какой-то ящик и усадил Виолетту в комнате, где они  прощались 52 года назад, когда Вадим уезжал из Малой Виски. Сам он устроился рядом. Они вспоминали о том вечере. В полутьме дома (окна почти все были забиты), на миг Вадиму вернулось прежнее чувство влюбленности. Рядом с ним была Виолетта, такая близкая и доступная. Он попросил ее рассказать о ее жизни с момента, как они расстались в Симферополе.

Она рассказала ему, что после его отъезда они с Геннадием имели серьезный разговор. Он настойчиво предлагал ей пожениться сразу же после практики. И он настоял на своем. Свадьбу сделали в профессорском доме скромную. Ко мне его родители относились как-то холодно, возможно, им Геннадий рассказал о встрече с тобой. Через месяц я забеременела, и весной следующего года родила сына Игоря. Жили мы с Геной сложно. Он очень любил меня, но его любовь проявлялась в беспочвенной ревности, которая портила нам жизнь. Он ревновал меня чуть ли ни к каждому прохожему.

Вадим улыбнулся и пошутил:

-  А ты, наверное, давала ему поводы для этого?
- Ты знаешь, как сказать. Я внешне была не из последнего десятка. На меня, естественно, мужчины обращали внимание. Были и увлечения, не без этого, но серьезных поводов для ревности я ему не давала.

- После института нас направили работать в Ровно. Геннадий работал хирургом, а я педиатром. Большие проблемы нам доставлял Игорь. Уже в раннем возрасте у него развилась очень редкая болезнь костной ткани. К кому мы только не обращались, куда мы его только не возили. Все светила только разводили руками. Была у нас возможность по выгодному контракту поехать поработать в Африку, но из-за болезни сына нам пришлось отказаться. Так мы с ним и продолжали работать здесь же в Ровно. Наши супружеские отношения все больше ухудшались. У Геннадия появилась любовница,  существование которой он даже не скрывал. Я подала на развод и настояла на разделе квартиры. Игорь остался с отцом в двухкомнатной квартире, а я перешла в однокомнатную в другом районе города. Два года назад Геннадий умер. Работаю теперь я в «Детском доме», который недалеко от моего дома, врачом-педиатром. В прошлом году ездила по туристической путевке на Кубу. До прошлого года активно играла в волейбол, а вот теперь болит нога в суставе у шейки бедра. Видишь, как я хожу.

- Бедная ты моя! А ведь твоя  жизнь могла сложиться совсем по-другому. Ладно, не будем говорить о том, что могло бы случиться. Кто знает, может быть, было бы еще хуже…

А ведь я, как только тогда вернулся из отпуска, сразу загремел в командировку до ноября месяца в Новосибирск. Представляешь, если бы мы тогда оформили брак, ты бы не смогла приехать ко мне на каникулы, а потом начался в сентябре новый семестр. И до зимних каникул мы с тобой бы не увиделись. Я бы с ума сходил, зная, что Геннадий будет постоянно рядом с тобой. В его порядочность я не особенно верил.

- А в мою? – лукаво усмехнувшись, спросила Виолетта.
- Ну, о присутствующих не говорят. Да и где бы мы с тобой жили? Я в то время сам снимал угол в деревне. Эти неудобства и неустроенность могли бы погубить самую крепкую любовь. И конечно, было бы проблемой твой перевод в Горьковский мединститут. Да и захотела бы ты переводиться на последних курсах? Ведь все равно мы были бы не рядом, а только ближе. До Горького было 150 километров. Каждый день не наездишься, и не каждую неделю, и даже месяц. С твоей работой, может быть, вопрос  как-то бы решился, но жить по гарнизонам, годами ждать квартиру. Это все было бы для тебя серьезнейшим испытанием. Я это уже понял потом,  а тогда, в Симферополе, ослепленный любовью, я мечтал только об одном – получить тебя. Но не получилось. Может быть, и к лучшему для нас обоих. Что Бог ни делает – все к лучшему.  Тогда, конечно, для меня твой отказ стал трагедией. Но уже по пути домой я чувствовал, что это произойдет. Отпуск был скомкан. Долгое время я не обращал внимания ни на кого, хотя в Новосибирске холостяку было, где развернуться. По возвращению в Севаслейку я встретил Антонину. Она дочь офицера, служащего в этом же гарнизоне. Она чем-то даже была похожа на тебя. Та же комплекция, тот же рост, та же лукавая улыбка. Она сразу как-то «зацепила» меня. Полгода мы с ней встречались, и в мае поженились. Отец ее помог нам получить квартирку. Снова были продолжительные командировки. Квартира была без удобств: туалет во дворе, вода в колонке в 50 метрах от дома, отопление печное дровами. Но ей было это не в новинку, она выросла в таких условиях. Три года мы жили «для себя», а только потом уже у нас появилась первая дочь Светлана. В академию поступить мне не удалось. Я начал учиться заочно в Московском институте радиотехники, электроники и автоматики. Окончил его в 1967 году и сразу перешел работать в научно-исследовательские отделы в том же центре. Через пару лет перевелся под Москву в Клин.  В Клину у нас родилась вторая дочка Татьяна. В 1980 году наш полк расформировали, и я попал на Север под Мурманск, где и закончил службу. Вернулся в Клин, работал на заводе по своей специальности инженером-конструктором, потом, когда началась эта перестройка, работал в коммерческих структурах. Работаю и сейчас. Старшая дочь замужем, живет в нашем городке, у нее сын и дочь, наши внуки Роман и Настя. Младшая дочь Татьяна замужем тоже, после института с мужем учится в Ньюйорском университете в аспирантуре. В апреле родила дочку Снежану. Вот тебе вкратце вся моя жизнь.
- Ну, и как ты жил с Антониной?
- Как тебе сказать. По-разному, как бывает в каждой семье, бывали и ссоры и неприятности. Но, во всяком случае, ни разу не собирали чемоданы и не уходили из дому. Она своевольна, ревнива с довольно крутым и вспыльчивым характером. При всем при этом она любит меня. Отсюда и такая ревность. Приходилось приспосабливаться. Я понял, что в семейной жизни главное терпение.
- С твоим мягким характером ты с любой уживешься…
- Не знаю, настолько ли он мягкий, хорошо, что тебе не пришлось испытать его. Ты знаешь, все эти годы я постоянно помнил о тебе, мне очень хотелось тебя увидеть. После того, как прошла горечь после твоего отказа, твой образ снова стал преследовать меня. Мне казалось, что Есенин писал о тебе и обо мне:
“Не бродить, не мять в кустах багряных лебеды,
И не искаьб следа
Со снопом твоих овсяных
Отоснилась ты мне навсегда”.

- Но я все искал... Я даже начал писать повесть, а затем роман о нас,  о наше любви, нет, првильнее о моей любви к тебе. Я захватил несколько страничек, где говорится о наших встречах. Потом почитаешь. Дома я отдам их тебе. И если хочешь узнать правду, то вся эта затея со встречей выпускников была только для того,  чтобы я смог снова встретиться с тобой. Мне удалось убедить Нину, и она организовала эту встречу. Это было сделано только ради тебя. Если бы ты не согласилась приехать, мне бы эта встреча была ни к чему. Хотя для Нины она много значила. И не только потому, что ей очень хотелось всех увидеть, она хотела снова встретиться со мной. Да, да. В прошлый мой приезд она призналась, что всю жизнь тайно любила меня. И вышла замуж за человека, по ее словам, тожа авіатора, и как будто бы похожего на меня. И она жутко ревновала меня к тебе. Она знала, что я всю жизнь был влюблен в тебя. Вот поэтому она в ночь нешего приезда не сказала мне, что ты приехала этим же поездом, и не поселила тебя у себя, хотя места там хватило бы еще на четверых. И только потому, что я был там, ей не хотелось нас видеть вместе. И я хорош гусь. Я не узнал тебя в Киеве. Я прекрасно наблюдал за тобой в кассовом зале и зале ожидания, но я не знал, что это ты. Я так корю себя за это, и буквально сгораю от стыда. Прости меня, если можешь.

Некоторое время Вадим помолчал, а потом в задумчивости продолжил.

- Вот как в жизни получается. Если любишь сам - к тебе равнодушны. Любят тебя - ты равнодушен. Спасибо Нине, она мне помогла понять тебя. Мне было никак не понятно, почему ты не отвечала на мою любовь, ведь я так любил тебя. Теперь я понял, ее признание не вызвало во мне никаких ответных чувств. Ты никогда не любила меня, ни тогда летом 1957 года, ни  даже тогда, когда мы подавали заявление  в ЗАГС...

При этих его словах, Виолетта мягко положила свою руку на его плечо.

- Не надо, Вадим, сейчас об этом. Прошлого не вернуть. Я и сама не знаю что я тогда чувствовала. Одно скажу, равнодушной к тебе я никогда не была. И я благодарна тебе за эту нашу встречу, хотя она ничего в нашей жизни не изменит.

Они уже довольно долго сидели в этом заброшенном доме. Пора было уже возвращаться. Вылезли они на улицу через то же окно на кухне и отправились к дому Нины.

На следующий день был назначен сбор выпускников. С утра Нина поручила Вадиму жарить кабачки. Для этого вынесли табуретку на улицу, поставили на нее электроплитку и устроили там рабочее место. Греясь на теплом утреннем солнышке, он жарил кабачки и лакомился плодами огромной шелковицы,  которая своими ветвями почти касалась дома. Ему достаточно было только протянуть руку за сочными темно-фиолетовыми ягодами. Этот вкус он помнил еще с детства. Мальчишками они буквально не слезали с этих деревьев, набивая себе рты сорванными сочными плодами. С тех пор ему больше не приходилось пробовать эти ягоды. Он их ел их и вспоминал свое босоногое детство.
 
К 12 часам начали приходить первые приглашенные. Приходили по одному, парами, иногда группами. Большинство их них жили здесь же в Малой Виске, поэтому им не стоило большого труда прибыть на эту встречу. Другое дело тем, кто приехал издалека. А приехали из: Кировограда, Одессы, Ростова, Николаева, Ровно, Санкт-Петербурга. Всего должно было быть 18 человек. Несколько выпускников не удалось разыскать. А некоторых уже не было в живых. Ада Мусияка, самая красивая девочка в классе, дочь учительницы русского языка, Валя Бабич, девочка, к которой в свое время Вадим был неравнодушен, Юля Ершова, Вилька Веселовский, самый первый друг детства Вадима, больше никогда не придут к ним на встречу. Виктор Белкин сидел в тюрьме.  Настоящий друг его юности Павел Журавленко не смог приехать из-за болезни жены. Виктор Забудько обещал приехать, но не приехал. Видимо не смог.

К 13-ти часам собрались все. Был жаркий солнечный день. В дом идти не хотелось, стояли во дворе в тени дома и высоких густых деревьев, собираясь группами, и шумно встречали каждого вновь прибывшего. Трудно было, а скорее просто невозможно, узнать в этих стариках когда-то полвека назад молодых парней и девчонок, окончивших школу. Те же, кто жил здесь, иногда встречались, виделись, старели на глазах друг друга. Для них все изменения внешности происходили незаметно. Для тех, кто уехал давно, эти изменения были разительными. Особенно для Вадима. Ему  приходилось буквально зановознакомиться с каждым. В памяти остались только имена и фамилии его бывших соучеников. И вот на крыльцо вышла Нина.

- Внимание! У меня есть предложение. Давайте сходим к нашей родной школе, а уж потом вернемся и сядем за стол.

Все дружно поддержали это предложение. И вот группа ровесников, семидесятилетних стариков, вышла со двора на улицу и направилась к школе. Прохожие с интересом наблюдали эту процессию. Редко можно было увидеть большую толпу людей одного возраста. Шли группами, парами, иногда по одному. Вадим шел вместе с Ниной и Виолеттой. Шли медленно, у некоторых болели ноги, и они передвигались с трудом. Подошли к школе. Конечно, ее теперь было не узнать. Здание было отдано Дому детского творчества. За зданием никто не следил, оно постепенно ветшало. Краска, и штукатурка местами осыпалась, стали видны  старые кирпичи. Кое-где, особенно в окнах второго этажа, недоставало стекол. Но прибывшие не замечали этого. Это была их школа, их алма матер, которая их вывела в жизнь. Пока все рассматривали здание, Нина сходила к заведующей Дома детского творчества и попросила разрешение зайти внутрь. Оказавшись в здании, ноги всех сразу понесли к их родному классу. Все здесь, конечно, было по-другому. Помещение бывшего класса было почти пустым, за исключением нескольких стендов у стен с образцами работ учеников и ряда стульев. Все толпились у входа. Нина взяла инициативу на себя.

- Давайте пусть каждый станет на то место, где стояла его парта. – предложила она.  Все задвигались, зашумели, стали толкаться, спорить,  кто с кем сидел. Несколько «парт» остались пустыми, на некоторых было только по одному «ученику» . Вадим стоял в нерешительности  рядом с Ниной. Он-то с ними учился только до пятого класса, значит, «законного» места у него здесь не было. Выручил его Василий Пильченко.

- Иди сюда, Забудько нет, а ты когда-то сидел со мной. Вадим с радостью принял его предложение. Нина вышла к «доске».
- Давайте вспомним наших учителей. Как жаль, что наша первая учительница Паша Кузьмовна не дожила буквально нескольких месяцев до нашей встречи. Вот бы она порадовалась. Называйте наших учителей, кто кого помнит.
 - Синепольский – директор школы, учитель истории! – первым выкрикнул Василий. Видимо, он ему здорово запомнился. Тогда Василия за шалости часто вызывали к директору.
- Мусияка Лидия Ивановна, учитель русского языка. Это уже Вадим вставил свое слово. Далее все бывшие ученики вспоминали имена и отчества своих учителей, кого помнили, называли их фамилии. Кто забыл, тому тут же кто-то подсказывал.  Так они вспомнили всех, и у них как бы перед глазами прошел весь корпус учителей. Каждый по-своему вспоминал того или иного учителя. Кого-то они любили, кого-то нет, но сейчас они были благодарны им всем за их  тот нелегкий труд, который позволил им «выйти в люди».

Незаметно пробежал час, им нужно было покидать помещение. Во дворе школы Вадим начал фотографировать всех на фоне школы, вначале весь класс, а затем группами. Нину с Виолеттой он снял отдельно.

Затем вся процессия двинулась к дому Нины. По дороге зашли в магазин. Мужики пошли в винный отдел, а женщины в бакалею и овощи-фрукты. Уже с покупками дошли до дома. Снова остановились в нерешительности во дворе. Наконец, Нина пригласила всех к столу. Заходили как-то робко, стесняясь, рассаживались за накрытым столом. Богатым стол не был. В основном, все было домашнего приготовления, за исключением сухой колбасы и ветчины, привезенных Вадимом, да каких-то морепродуктов из Питера, привезенных Пильченко. А также были овощи и фрукты со своих огородов, селедка и несколько жареных карасей. Не обошлось без традиционного украинского сала. Выпивка была представлена бутылкой шампанского, бутылкой коньяка, было несколько только что купленных бутылок местной водки, и, конечно, в центре стола красовался бутыль самогона. Когда все расселись, Нина взяла слово.

- Давайте первый тост выпьем за нашу встречу. Вы молодцы, что откликнулись на это приглашение. Надо сказать, что идею этой встречи в прошлом году подал Вадим, появившийся в Малой Виске почти через полвека. 

Все взглянули на Вадима с благодарностью.

- Если идея моя, то ее осуществление полностью принадлежит Нине. Только благодаря ее энергии и настойчивости мы все здесь, за что мы все ей очень благодарны, - сказал Вадим.

Все дружно зааплодировали. Потом все выпили, и наступила тишина, только было слышно стук вилок и ножей. Затем Нина снова взяла слово.

- У меня есть предложение. Пусть каждый встанет и кратко расскажет свой жизненный путь, что он достиг в этой жизни. Начнем по списку в классном журнале. По списку первым был Астраханцев Борис, но на встрече он не присутствовал. Его не удалось разыскать. Второй была Бабич Валя. Увы, ее уже не было среди живых. Виктор Белкин отсутствовала тоже по уважительной причине. Четвертым был Бровченко Павел. Он поднялся и начал свой рассказ. Способности его проявились в мире музыки. Он писал песни, руководил народным хором. Хор под его управлением занял первое место на всеукраинском смотре народных хоров. Имя его было известно в музыкальном мире. В свое время Вадим был очень дружен с Павлом. Еще характерно то, что  отец  Павла в свое время очень дружил с дядей Игорем.

Следующим по списку был Вадим. Поднявшись, он, в первую очередь, извинился перед собравшимися, что будет говорить по русски. До этого все разговоры шли по-украински. Все, о чем они говорили, он прекрасно понимал, а говорить приходилось, подбирая слова. Очень долго он уже не жил на Украине.

- Друзья, уехал я из Малой Виски в январе 1954 года, еще в 9-м классе. Школу я закончил в городе Купянске Харьковской области. После школы сразу поступил в Харьковское военно-авиационное училище связи, которое окончил в 1958 году и получил направление в авиационный центр в Горьковской области. Служил там и учился заочно в Московском институте радиотехники, электроники и автоматики. После получения диплома инженера радиоконструктора работал в научно-исследовательских отделах центра. В последствии перевелся под Москву в Клин на должность инженера полка. После расформирования полка в 1980 году служил на Севере под Мурманском. Демобилизовался в 1986 году и вернулся в Клин. Работал по специальности інженером-конструктором на заводе «Химлаборприбор». Затем в перестройку ушел работать в коммерческие структуры. Работаю  и сейчас. В 1959 году сделал предложение одной из сидящих здесь дам, но получил «гарбуза».

При этих словах все засмеялись и взоры свои с укором устремились на Нину. Она сделала вид, что именно о ней шла речь. Виолетта даже ухом не повела.

- Хотел утопиться, но потом передумал и через год  женился, - продолжал Вадим в том же шутливом тоне. У нас две дочери Светлана и Татьяна и трое внуков. Живем по-прежнему в Клину. Пока задоров, чего и вам желаю.

Дальше выступали все по очереди. Вадим вначале слушал внимательно, потом внимание его рассеялось, и он углубился в свои мысли. В основном, все его соученики «звезд с неба не хватали». Судьбы многих сложились как-то стандартно. Большинство учиться дальше не пошли. В лучшем случае, становились учителями или агрономами. Несколько ребят стали офицерами. Девушки выходили замуж за местных парней, работали в колхозе или на местных производствах. Были ли они счастливы, довольны ли были своей судьбой? Возможно, да. По крайней мере, никто сегодня не жаловался.

Третий тост, как всегда, предложили за тех, кого уже с ними нет. Выпили молча, не чокаясь. За тем были тосты за учителей, за «прекрасных дам», за сильную половину человечества здесь присутствующую, снова за школу и т.д.  Вадим сидел рядом с Виолеттой, и за столом ухаживал за ней. Пила она только сухое вино, Вадим же позволил себе выпить первую рюмку коньяку, а затем пил тоже сухое вино. Некоторые женщины вообще не пили спиртное, наливали себе компот. Мужчины же предпочитали крепкие напитки, в основном, популярностью пользовался самогон. Скорее всего, пили то, к чему больше привыкли.

Вскоре от выпитого компания разгорячилась. Откуда-то Василий достал баян и начались песни. Украинские песни, задушевные и мелодичные.  На Украине их любят и умеют петь. Раньше пели больше. Любая группа, возвращаясь вечером с полей, обязательно пела. Сейчас же поют только в компаниях за столом, да и то не всегда. Вадим в очередной раз пожалел, что у него нет хорошего голоса, он тихо подпевал, не всегда зная слова. В общем хоре голосов выделялся голос Нины. Он звучал красиво и громко, пела она самозабвенно, вся отдаваясь этому занятию.

Когда устали петь, начались разговоры в группах. Стал слышен смех, подколки и анекдоты, воспоминания забавных случаев из школьной жизни. Чаще всего они начинались: «А помнишь…»

- Вадим, а помнишь , как мы с тобой целовались? – это вдруг возникла Люся Кудря.
- Да, что ты, Люсенька, я до десятого класса еще ни с одной девчонкой не целовался.
 - Это ты просто забыл.
- Нет, ты просто с кем-то меня спутала.
- Вадим, а как мы с тобой ночевали в скирде соломы? Ты так нежно меня обнимал, что я чуть не отдалась тебе. – это уже подала голос Галка Секмедын.
- Что ж ты, Галочка, мне тогда не сказала, я то был бы совсем не против. – шуткой ответил Вадим. Все дружно засмеялись, оценив его ответ.
- А меня как ты лапал, когда мы купались? - Из своего угла подала голос Соня Кудря.
- Что ты Сонечка, мы  тогда просто играли в салочки, и я нечаянно схватил тебя в воде за ногу.
- Не скажи, повыше. . – Ну, и что ты там нашел?
- Тогда ничего, а  сейчас  может быть что-нибудь и нашел бы.

Опять под общий хохот присутствующие оценили его шутку. Шутки продолжались, мужчины продолжали «добирать до кондиции», женщины увлеклись своими разговорами. Кое-как удалось привлечь внимание всех, чтобы поблагодарить хозяйку, и выпить за нее тост.  Потом все выпили «на посошок» и компания начала расходиться, а некоторые расползаться.

В этот день уезжала ночным поездом Виолетта. Ее поезд уходил в 2 часа ночи. Вадим взялся ее проводить. Но тут вмешалась Нина, она сказала, что в 12 часов ночи сын отвезет их на вокзал. Позже ему нельзя, ему рано утром нужно будет куда-то далеко ехать. Согласились на этом.

Поздним вечером к дому подошла Виолетта с сумкой, готовая к отъезду. Стали ждать машину. Борис приехал в начале двенадцатого. Вместе с ними провожать Виолетту поехала и Нина, несмотря на уговоры  Вадима. Приехали они на вокзал, Виолетта с Вадимом пошли в здание вокзала, а Нина с сыном остались в машине. В зале ожидания, едва освещенного одной единственной лампочкой, было пусто. И вокруг в кромешной темноте не было ни души. Свет горел только в комнате дежурного по станции. Поезда ждать оставалось немногим более двух часов.

Вадим попал в затруднительное положение. С одной стороны, как бросить женщину одну в этой темноте? А с другой стороны, в машине его ждут Нина с Борисом.  Задерживать их он тоже не мог. Борису нужно было рано вставать перед дальней поездкой.  Сам Вадим мог бы вернулся и пешком. Не поехала бы Нина, он уговорил бы Бориса уехать, а с Ниной этот номер не удался. Она ни за что не соглашалась. Как тут быть? Виолетта успокаивала его, говорила, что ничего с ней не случится, она спокойно дождется своего поезда. Все равно здесь никого нет. Уговаривала его ехать с Ниной и Борисом. Скрипя сердце, пришлось согласиться с ней. Наступила минута прощанья. Оба они понимали, что прощаются уже навсегда.  Встретиться в этой жизни им больше не придется. Они стояли на перроне вокзала в полной темноте, только при свете звезд. Вадим держал ее за плечи, и долго не мог найти нужных слов. Затем он сказал:

Прости, что так вышло. Не поехала бы Нина, я уговорил бы Бориса не дожидаться меня. А так он не соглашается при матери.  А держать их тоже не могу. Мне так неудобно, что я тебя бросаю одну этой темной ночью…

- Не беспокойся, все в порядке. Я в зале ожидания спокойно дождусь поезда. Посижу, почитаю, у меня интересная книга.
- Прощай, теперь, скорее всего, навсегда. Вряд ли нам удастся еще встретиться. Спасибо тебе, за то, что ты была в моей жизни. Я очень благодарен тебе за ту радость, которую ты мне дарила. Прости меня за все, что было не так. Дай Бог тебе здоровья, и прожить еще много лет. Привет Игорю.

При этих словах он приблизил к ней  свое лицо и поцеловал в губы. Она вяло ответила ему. Это  не был поцелуй страсти, поцелуй влюбленных, скорее, поцелуй прощания, почти такой, каким целуют покойников. Вадим резко отстранился от нее и пошел к машине не оглядываясь.

Домой ехали молча, Вадим не проронил ни одного слова, мысли его были заняты другим. На душе скребли кошки. Было так неприятно, словно он предал друга. Он проклинал себя за свою мягкотелость, за то, что не настоял на том,  чтобы Нина с Борисом уехали сразу же. Чувство собственной вины  не покидало его ни на минуту.  Вяло поблагодарил Бориса и отправился спать, отказавшись от ужина. Нина чувствовала свою вину и не особенно приставала к нему. Долго не мог уснуть, только к рассвету удалось забыться коротким сном.

Дальнейший путь его лежал через Кировоград, Харьков в Купянск. На обратном пути он решил  посетить могилу матери. До Кировограда добирался автобусом. До автовокзала его проводили Нина и Павел. Утром Павел  забежал к ним, и буквально затащил его к себе на пару часов.

Был жаркий июльский день, они стояли в ожидании автобуса в тени огромных деревьев. Время тянулось медленно, говорить как-то было не о чем. Все уже было сказано. Когда подали автобус, Вадим тепло попрощался с друзьями, поблагодарил их за прием, за организованную встречу. Обещал писать.

В Кировоград приехал он к полудню. Из переговорного пункта позвонил домой, и с автостанции сразу направился на железнодорожный вокзал.  Вадим рассчитывал, что поезд на Харьков будет в конце дня, но оказалось , что ближайший поезд  будет только в 11 часов вечера. Ждать ему придется  около 7 часов. В город ехать не хотелось, он устроился на скамейке  в парке у вокзала,  и решил восстановить в памяти все, что он пережил  за эти дни. Начал он с неудавшейся встречи с Виолеттой в Киеве.

Как же так, - думал он, почему он не узнал Виолетту? Почему память сохранила только образ юной девочки, которую он впервые встретил много лет назад? Хотя видел он ее и позже. Надо отдать должное, когда они встретились в 1959 году, она уже не была той стройной девочкой, а имела вполне нормальные женские формы. Так почему же глаза искали в этой уже немолодой женщине ту, и образ той, которой он сохранил на всю жизнь в своей памяти? Искал и не находил. Что случилось? Сердце ему говорило: это же она, это же твоя Виолетта, та, о которой ты мечтал всю жизнь, вот она сейчас рядом с тобой.  А глаза и разум ее нанешнюю не воспринимали. Перед тобой была уже немолодая и некрасивая женщина, почти старуха. Неужели мы, мужчины, можем любить только молодых и красивых? А если бы она осталась стройной и красивой, ты бы к ней по-другому относился? Что же тогда такое любовь?

Для себя Вадим нашел такое определение любви: это влюбленность, страсть и родство душ.

Влюбленность. Да, это было, он с первой же встречи, он сразу по уши был влюблен в эту красивую, тонкую и нежную девочку. Почему это произошло?  Она резко отличалась от девочек, которые его окружали, с которыми он рос. Она приехала из столицы, а это откладывало отпечаток на ее поведение. Была она лучше воспитана, культурнее, умела чудесно  танцевать, была прекрасной собеседницей не только с ровесниками, но и со взрослыми. Светлые, слегка вьющиеся волосы (а Вадим всегда любил блондинок), голубые глаза на очень милом личике не оставляли Вадиму никаких шансов. Так куда же теперь делась эта влюбленность?

Страсть. Страсти у него никогда не было. Даже в минуты, когда Вадиму казалось, что он был на вершине счастья, держа в объятиях и целуя Виолетту, он не думал о ней, как о женщине в плотском понимании этого слова. Он никогда  не желал ее, как женщину, никогда не представлял ее в постели с собой, даже тогда, когда они подали заявление в ЗАГС,  и чувствовали себя уже без пяти минут мужем и женой. И только потому, что в ту ночь у Виолетты не было смены чистого посетльного  белья, они не оказались в одной постели. Чувства его были как-то выше всего земного и обыденного. Поистине можно сказать словами из неаполитанской песни: «Буду любить я образ твой нежный, не для любви ты создана». Никогда он не интересовался только ее телом. Она нравилась ему ВСЯ. Так почему же сейчас ее уже некрасивое тело тебя  оттолкнуло?
Родство душ. Родство душ возникает не сразу. Нужно несколько лет прожить с человеком, чтобы возникло это чувство.  В редчайших случаях бывает, когда впервые  встречаются люди и чувствуют это сразу. Встретишь такого человека и сразу чувствуешь, что он близок тебе по духу настолько, как будто бы знаешь его уже много лет. У вас одинаковые взгляды на разные вещи, одинаковые вкусы, одинаковые темпераменты, привычки. С таким легко и комфортно, и даже не хочется расставаться. Если мужчина встретит такую женщину, он может считать, что нашел свою половину. Родство душ у Вадима с Виолеттой еще не возникло, возможно, это случилось бы позже, если бы они были вместе. Это уже начинало проявляться в то короткие время, когда они были вдвоем. Выражалось это в том, что они уже без слов начинали понимать друг друга, читать мысли друг друга на расстоянии. Особенно удивлялась этому Виолетта. Стоило ей о чем-то подумать, как Вадим тут же говорил ей об этом.

 Так что же это все-таки было: любовь или какое-то наваждение? Что тревожило Вадима всю жизнь при одном только упоминании ее имени? Любовь? В полном смысле – нет. Оно не подходило ни под одно определение Вадима. Он всю жизнь стремился к образу «Прекрасной дамы», вернее «Прекрасной девушки» созданный им же на материале конкретного человека, в данном случае, милой соседки Виолетты. Так почему же этот образ разрушился при встрече с живым нынешним человеком? Не потому ли, что он совсем не был похож на воображаемый?

Теперь он почувствовал, что что-то светлое, прекрасное ушло из его души. Он через всю жизнь пронес это чувство, этот желанный образ, а теперь все как-то померкло, стало тусклым и обыденным. Может быть, напрасно они встретились теперь?  Не нужно было это делать. Дважды нельзя войти в одну и ту же реку. Он как будто бы своими руками погасил этот светлый огонек, который грел его душу на протяжении многих лет.

Но все же он благодарен ей, за те светлые чувства, которые она будила в нем, за то, что «прошла по краюшку его судьбы», несмотря на горькие страдания и разочарования. Может быть и хорошо, что все так случилось. Если бы все получилось, о чем мечтал Вадим, возможно, это светлое чувство в его душе уже давно бы погасло в буднях повседневной жизни. «Любовная лодка разбилась бы о быт».  Прав был Маяковский.





























                О г л а в л е н и е
От автора                1

Часть первая. Родители, детство, школа.

Глава       1   Родители. Отец        2       
Глава         2  Родители. Род Сисмеевых                8
Глава       3  Возвращение отца                35
Глава       4  Вадим школьник                51      
Глава       5  Друзья и первые увлечения      55       
Глава       6  Начало творчества                58
Глава       7  Новый дом   66
Глава       8   Дедушка Иван Иванович                77
Глава       9   Павел Журавленко     83       
Глава       10   Комсомольские годы                90               
Глава       11   В агитбригаде                95
Глава       12  Трудовое воспитание                102                Глава       13  Пионерский лагерь Черноморка                109
Глава       14  Первая встреча   126               
Глава       15  В Купякск, в новую школу                137      
Глава       16   Первые девушки                159      
Глава       17   Десятый класс                164   
Глава       18  Выбор жизненного пути                167    
Глава       19  Лето перед поступлением в училище             174

  Часть вторая. Военное училище ХВАУС.
   
Глава      20   Путь в новую жизнь                180   
Глава    21   В училище                190      
Глава    22   Поступление                205      
Глава    23  “Белый” карантин                222         
Глава    24  Работа перед учебой                228   
Глава    25  Приятные воспоминания             239               
Глава    26  Перед учебой                246      
Глава     27  Начало занятий                256   
Глава     28  Присяга                260   
Глава     29  Новый год в училище                270    
Глава     30  Первый караул                276      
Глава     31  Прививка и культпоход                282      
Глава     32  Виолетта снова   286      
Глава     33   Однокурсники                288      
Глава     34  Первый курсантский отпуск                300       
Глава     35  Первая потеря                306       
Глава     36  Интересное предложение                309       
Глава     37  Второй курс                311
Глава     38  Снова в отпуск                316
Глава     39  Новая встреча                317
Глава     40  Горькое разочарование                327
Глава     41  Последний курс                332
Глава     42  Майские прездники 334
Глава     43  ЧП                338
Глава     44  Кросс перед стажировкой              345
Глава     45  На стажировку!                346   
Глава     46  Стажировка в Прилуках                348
Глава     47   Курсантские “фокусы”                355
Глава     48   В эскадрильи Ту-16                356
Глава     49   После стажировки                359
Глава     50    Выпускные экзамены                365
Глава     51    Ожидание выпуска                367
Глава     52    Выпуск              370
Глава     53    Превращение “гадких утят”                376
Глава     54    Выпускной бал                379
Глава     55    Ирина                381
Глава     56    К новому месту службы                386

                Часть третья. Севаслейка.

Глава    57   Новое место службы                394
Глава    58   Севаслейка, учебный центр  396   
Глава     59   Занятие спортом    419
Глава     60   Девушки         421
Глава     61  «Поньтак» замполит Тимофеев                431
Глава       62   В отпуск!                436      
Глава       63   Начало полосы везения                443      
Глава       64  Встреча                456    
Глава       65  Счасите, как, оказывается оно близко        459      
Глава       66  На следующий день                465      
Глава       67  13 мая. Конец полосе везения                473   
Глава       68   Нинель                495   
Глава       69   Возращение из отпуска и командировка          510   
Глава       70   В группе сопровождения                519
Глава       71   Возвращение в Севаслейку                526      
Глава       72   Октябрьские праздники                534      
Глава       73   Первая встреча                537         
Глава       74  Домой к любимой                543   
Глава       75  Встреча Нового года                551               
Глава       76  Роман продолжается                554   
Глава       77  1 мая 1960 года                564    
Глава       78   Бракосочетание в деревне                572    
Глава       79   Красноводск                578    
Глава       80   Знакомство с городом                583      
Глава       81   Морская прогулка                585      
Глава       82   Начало работы                593      
Глава       83   На стрельбах                598      
Глава       84   Авария и катастрофа                603      
Глава       85   Тоска по родным местам           606      
Глава       86    Ура! Наконец домой                607      
Глава       87    Возвращение домой                612
Глава       88    Свадебное  путешествие. Москва      615
Глава       89   Свадебное  путешествие. Купянск                618
Глава       90   Свадебное путешествие продолжается          621 
Глава       91   Возвращение в Севаслейку        630
Глава       92   Генерал Власенко 632
Глава       93   Армейские судьбы      636
Глава     94   Еще одна катастрофа      639
Глава     95   Стремление учиться      645
Глава     96   Поступление в институт                653 
Глава     97   Заочная учеба                661
Глава     98    Учеба продолжается      669 
Глава     99    Зачет по английскому      674
Глава    100    Первый ребенок 677
лава      101    Рождение Светланы      681
Глава    102    Домой из роддома      687
Глава    103    Малышка и ее родители 690
Глава    104   Телеофонные развлечения      692
Глава    105    Новая квартира 701
Глава    106    Болезнь      705
Глава    107    Снова мысли о Виолетте      709
Глава     08    Последняя сессия 715
Глава    109    Подготовка дипломного проекта 720
Глава    110    Накануне защиты 723
Глава    111    Защита диплома 727
Глава    112    Как вырваться отсюда? 731
Глава    113    Перевод в НИО 739
Глава    114    Владимировка      744
Глава    115    Снова учеба      756
Глава    116    Работа в отделе                759      
Глава    117    Наливаев                760   
Глава    118    Запланированная встреча                781
Глава    119    В гостях у дяди Игоря 791
Глава    120    Рассказ Женьки о Кубе 794
Глава    121    Смерть отца 805
Глава    122    Командировка и перевод в  Клин 812

                Часть четвертая. Клин.

Глава    123    Москва, Рязань     819
Глава    124    Инженерный отдел     822
Глава    125    Лето 1972 года     828
Глава    126    Светлана школьница     832
Глава    127    Новоселье 834
Глава    128    Маризов 838
Глава    129    Татьяна     842
Глава    130     Несчастья все сразу     849
Глава    131     Мельников     858
Глава    132     Катастрофа века 870
Глава    133     Конец клинского полка     883

                Часть пятая.  На Севере.

Глава   134  На Север к новому месту службы 895
Глава   135  На новом месте службы 904
Глава   136  Квартира 911
Глава   137  Лето 1980 года 914
Глава   138  Северные грибы 918
Глава    139  Северная зима 921
Глава    140   Зимняя гроза 923
Глава    141   Без света 927             Глава    142  Полосы жизни. Полоса удачи 929
Глава    143   В отпуск в декабре   933
Глава    144   Кошки: Снежана и другие 938
Глава    145   Полосы жизни Полоса неудач 944
Глава    146   Взыскания и командиры 957
Глава    147  Госпиталь 971
Глава    148  Окончание службы 992
Глава    149  Вместо эпилога. Последняя встреча               1005
Оглавление                1055


                г. Клин  2002-2015 гг.