21 октября 1989, Городок
Наутро проснулся совершенно разбитый: тридцать восемь и пять, горло заложило. Хорошо, что выходной и в школу идти не нужно.
Мама хлопотала возле меня, поила настойками, ставила горчичники, причитала о бестолковом сыне, который умудрился промокнуть до нитки и вываляться в грязи. А я, восторженно-обреченный, лежал в скомканной постели, изучал узоры настенного ковра и перебирал вчерашний вечер.
В горячей голове рождались эфемерные картины и бесстыдные сцены, средоточием которых была девочка во мраке заброшенного сарая.
Я приближал, разглядывал грешную руку, своевольную, которая не побоялась дотронуться этими самыми пальцами.
Я сжимал смелые пальцы, даже касался их губами, чувствуя незримые Анины флюиды, хранящиеся меж папиллярных узоров.
Мне представлялось, что я влюбился, но это чувство, преломленное призмой выведенной Формулы, представало в ином свете, от чего противно чесалось меж лопатками.
Дотянулся к полке, выбрал третий том «Большой медицинской энциклопедии», нашел и вычитал, что у меня по всем симптомам парафилия, психическое расстройство, а еще: задержка в развитии, комплекс неполноценности и недостаток серого вещества в мозгу. Одним словом – урод! Как теперь жить? Утешало лишь отсутствие компонента насилия при желании удовлетворить патологическую страсть, тем более ничего удовлетворять я не собирался.
Отшвырнул энциклопедию, достал дневник. Поставил дату, описал допущенный грех, подбирая слова, лишенные эмоций (чтобы лишний раз не мучить сердце). Затем добавил диагноз из медицинской энциклопедии. Внизу, красным карандашом, заглавными сантиметровыми буквами вывел: «НИКОГДА!».
Теперь – главное: прекратить ЛЮБЫЕ отношения с Аней. Кроме школьных. Изображать доброжелательное равнодушие. Между нами ничего не произошло. Ведь допущенное однажды может быть случайностью: рука случайно скользнула, случайно дотронулась. Тем более, она, вероятно, забыла, или даже внимания не обратила. Это я тут размечтался…
Изморенный, провалился в липкий сон.
Под вечер разбудила мама.
– Как здоровье? Температура не упала? – присела на краешек дивана, приложила к моему лбу холодную руку.
– Вроде лучше. Горло болит, – вынырнул из липкого сна. – Дай попить.
Откинул одеяло – вспотел весь. Мама протянула кружку с компотом.
– Осторожно, сразу не глотай – прогревай во рту.
– Что-то случилось? – Взял кружку. Чувствовал – не просто так разбудила.
– Девочка к тебе пришла. Говорит – ученица, зовут Аня. Я сказала, что ты заболел и спишь, но ей передать что-то нужно, – рассказывала мама, наблюдая, как я мелкими глотками цежу компот.
Колючий комок застрял в горле! Поперхнулся, закашлялся, расплескивая розовую жидкость. Протянул маме кружку, чтобы окончательно не пролить. Та подхватила полотенце, вымакала сначала залитую грудь, потом одеяло.
– Видно, не очень хочешь с нею встречаться. Ладно, скажу, что спишь – в другой раз придет, – насмешливо покачала головой.
– Нет! Пусть заходит!
– Не прибрано у тебя. Хоть поднимись – неудобно девушку лежа встречать.
– Она не девушка – ученица.
– Тем более – неудобно.
– Не на свидание же… – принялся оправдываться, но видно мама чувствовала, улыбнулась. Ничего не сказала, вышла.
Поднялся (аж в голове закружилось!), пристелил постель, надел спортивки, футболку. Сел, откинулся на спинку дивана. Непринужденнее – вот так, хорошо. Сердце покалывало сладкими иголочками: ПРИШЛА!
Не нужно нам встречаться. Узнаю: зачем пришла – пусть уходит…
…хорошо, что пришла…
Эх, пропаду!
Оглядел келью – вправду бардак: на столе книги навалены, тетрадки, рулоны хронологических таблиц. Рюкзак среди комнаты! – вскочил, зафутболил ногой под стол, опять присел.
Дверь приоткрылась, заглянула мама, потом зашла Аня. Маленькая, смущенная. Прижимает черный пакет, в котором, как догадался, мой свитер.
– Принимай гостей, – улыбнулась мама, пропустила Аню в комнату. Прикрыла за ней двери.
– Здравствуйте, – робко поздоровалась девочка.
Осталась у дверей, переступала с ноги на ногу. Вся в голубом: свитер, юбка, колготки и даже голубые ленточки в косах – под цвет глаз.
– Привет! – непринужденно ответил, но голос выдался хриплым, словно у мальчишки на первом свидании.
Собраться! Как там у Карнеги?..
Все теории напрочь заклинило!
– Проходи, садись, – дрожащей рукой-предательницей указал на стул.
Девочка несмело прошла, присела на краешек, положила пакет на колени, но затем, будто вспомнив, переложила на стол.
– Я вам свитер принесла. Тот… – всё так же смущенно сказала. – Спасибо! Я в нем нисколечко не замерзла.
– Не стоило заботиться, потом бы отдала.
– Нет! Я будто чувствовала, что вы заболели. У вас температура. Бедненький. Вы из-за меня заболели! Теперь я должна вас лечить, – защебетала Аня, теребя край юбки.
– Ничего ты не должна! – возразил я, понимая, что пропадаю.
– Должна!
– С чего ты взяла. Просто…
– … и вы можете у меня попросить, всё что хотите! – закончила признание, не обращая внимание на отговорки. Видно, заранее придумала.
Подняла глаза, уставилась на меня немигающей синевой. Чувствовал (о, как я чувствовал!), что нелегко ей дается этот взгляд, в котором детская привязанность уступала место нарождавшейся девичьей жертвенности. Не отводила, прожигала.
Вот я и влип! – подумал, стараясь выдержать её глаза.
НЕЛЬЗЯ! Пусть уходит!
– Я с вашим свитером спала, потому, что он вами пахнет, – прервала гляделки Аня, залилась румянцем, опустила глаза.
Еще один шаг к невозможной пропасти!
Ошалелый Гном судорожно пытался найти выход из ловушки, зато Демон торжествовал, даже Пьеро обрадовался, растворял млеющее сердце в сладкой истоме.
Однако Гном победил:
– Пойми, Аня, – хрипло и беспристрастно (как мне казалось) начал я, стараясь подобрать нужные (лживые! лицемерные!) слова. – Я проводил тебя домой, потому что это… ну, мой долг. Потому, что я организатор дискотеки и отвечаю за посетителей. За всех. Как учитель. Вернее – пионервожатый. Я отвечаю за ВСЕХ пионеров. Ты пионерка?
Аня расстроено кивнула. Не ожидала такого ответа на признание.
– Вот! Скоро станешь комсомолкой. Я провёл бы домой ЛЮБОГО школьника, который задержался допоздна, если бы у неё, у него… не было с кем идти вечером. Любого, будь то ученик или ученица. Для меня все одинаковы. Все дороги. Всех люблю.
Девочка опустила плечи, сжалась.
Бедный Пьеро уже рыдал от моей несусветной лжи.
– Спасибо, что принесла свитер, – сказал теплее. – Ты мне ничего не должна – даже не думай. Это мой долг. Дружеские отношения между учителем и учеником, можно сказать. Ты очень хорошая девочка. Мне очень приятно было тебя нести …
– Мне тоже.
– Ну, вот…
– Мы будем дружить? – Аня уставилась на меня.
– Мы уже дружим.
– Я не о том. О настоящей дружбе.
– Как?
– Будем встречаться, делится новостями… Как в пионеркой песенке, помните: нужным быть кому-то в трудную минуту…
– Конечно! Я всегда готов прийти тебе на помощь. Любому ученику... – начал я, замечая, как этот глупый бред огорчает девочку: не может взять в толк, как я могу быть таким непонимающим, после сказанного ею, сокровенного.
– Я хочу с вами дружить ПО НАСТОЯЩЕМУ, – обреченно выдохнула Аня.
Нет силы дальше её мучить – сердце разрывалось!
– Я не могу, – безысходно ответил, с нежностью вбирая взглядом маленькую фигурку. – Пойми, Анечка, НЕ-МО-ГУ!
– Почему?!!
– Потому, что НЕЛЬЗЯ!
– Почему – нельзя?
– Если парень в двадцать лет, да еще учитель, дружит с восьмиклассницей – так нельзя. Это плохо.
– Кому плохо?
– Тебе. Я могу причинить тебе психическую травму.
– Чего?!
– Ну… я порой могу вести себя по-взрослому…
– Ведите!
– Нельзя! В прошлый вечер, когда нес тебя к дому…
– Я еще хочу, чтобы шел дождь, как вчера, и чтобы вы меня несли.
– Но это – нельзя. Это запрещено…
– Кем?
– Школой, – ляпнул первое, что пришло на ум. Сам ответа не знал. – Родителями. Всеми взрослыми. Законами. Обществом, наконец. Нельзя – потому что – нельзя! Табу – называется. На уроках истории учили.
– Знаю. Это, когда обутым нельзя в священную пещеру заходить. Но причем тут пещера, и какое дело им всем до меня, до моей личной жизни? – зло сказала Аня.
– Табу – это НЕЛЬЗЯ. Без объяснения причин. Потому, что так нужно. Кому-то… Ты должна становиться гражданином, патриотом, хорошо учиться. В общем, так заведено – ИМ до всего есть дело. А личной жизни у тебя быть не может, потому, что ты еще маленькая.
– Я что – не человек?!
– Человек, но маленький. Ты еще не понимаешь…
– Я всё понимаю! Не надо меня считать дурочкой! Пионеры-герои в мои годы подвиги совершали, жизнь для родины не жалели – вы сами рассказывали.
– Подвиги совершать можно, и жизнью жертвовать – тоже, а дружить ПО НАСТОЯЩЕМУ – нельзя. Такие законы.
– Глупые законы, – сказала девочка, глянула на меня с вызовом. – И вы глупый, если им верите.
Соскочила со стула, примостилась возле меня на диван, взяла мою руку своими ледяными.
– Ой, какой горячий! Вам лечиться надо, – защебетала. – Моя бабушка рецепты разные народные знала, а я всё в тетрадку записывала, про травки, как заваривать. Я завтра приду к вам после уроков, возьму тетрадку.
– Не нужно завтра! А что маме скажешь?
– Мама понимает. Я ей говорила, как вы меня вчера спасали. Она ничего плохого не ответила, только удивилась очень, что именно вы. Она вас знает – вы раньше к ней часто ходили.
– Я? К ней ходил?!
– Ну да! К ней в библиотеку. Городскую. Она там заведующей.
– Как маму зовут?
– Аля… Алевтина Федоровна.
– Да, знаю… Ты её дочка? Вот же история!
– Что-то не так?
– Наоборот…