Лето 1992. Городок
В Городок пришел июль. Ближе к полудню реальность дрожала, обращалась миражом, гнала в тень. Совсем уж невыносимое пекло я проводил подальше от жареного асфальта, в лесу, в компании пионеров, которые, согласно новым указаниям, пионерами не считались.
Название нам было без разницы. Мы создали самодельный пионерский лагерь, в котором процветал культ моей, немного смущающейся от такого внимания, личности.
Мы уходили подальше в лесную чащу, щедро наполненную яркими красками, приправленную ароматом зреющих ягод и шорохами невидимой живности. Особо удачные походы случались после коротких пугливых гроз, засевающих окрестные леса грибами. Мы на карачках их собирали, отщипывая ножки повыше, чтобы не повредить грибницу, а потом несли домой: ребята в связанных рубашках, а девочки в подолах платьишек, отчего те подолы ничего не прикрывали.
В засушливые дни мы просто купались, бродили лесом или играли в обожаемые детворой жмурки-угадайки, заменившие мне в ту пору равнодушную, вечно отсутствующую «невесту».
Кроме пионеров был еще Клуб одиноких сердец, в котором я состоял почетным членом. Несколько раз ездил к ним в гости. Принимали всегда благосклонно, однако чувствовал я себя не то чтобы лишним, но… если к ним в очередной раз не приеду, то ничего особенного не произойдет.
В Клубе и без меня жизнь била ключом, наматывалась клубком и щекотала нервы. Как раз в ту пору плелись интриги вокруг персоны Сержанта Пеперра, обвиненного обойденными вниманием старшеклассниками в нездоровых предпочтениях Оксаны и Таисы, с подключением руководства школы и родителей предпочтенных. Не до меня им было.
Кроме пионеров и Клуба еще оставалась Майя, которая в середине июля, после экзаменов и ремонта студенческого общежития, приехала на каникулы. Она на отлично окончила первый курс, потому заслуженно гордилась и при каждом удобном случае упрекала меня, бестолкового.
Майя ставила в пример Юрку, который возле автостанции открыл киоск и торговал ширпотребом. Не сам торговал – эксплуатировал дальнюю родственницу. Я подтрунивал над Юркой: придут НАШИ, раскулачат, отберут наспикулированное. Юрка в ответ лишь зубоскалил и показывал членский билет «Прихильника Народного Руху України»: не раскулачат, мол, теперь при власти мои, лишь бы отстегивал.
Евиным детям в ЭТОЙ стране началось раздолье. Каждый зарабатывал как мог: ставил киоски, воровал, растаскивал заводское и совхозное, перепродавал, мотался в Польщу, даже в далекую Турцию. Особенно преуспевали властьимущие, посаженные киевскими панами на кормление по захолустьях. В Городке появились невиданные иностранные автомобили, в которых по разбитым улицам перемещались новые хозяева жизни, презрительно сигналя нерасторопному быдлу. Внешний мир погрузился в монотонную беспросветность. Хорошо, что были книги и мои пионеры, и даже Майя – хоть какая-то отдушина.
Наступил август девяносто второго, из садов запахло яблоками. Наш с Майей роман вяло продолжался. И хоть она постоянно находилась в Городке, встречались мы лишь вечерами в выходные: ходили на дискотеку или гуляли у реки, обговаривали очень важные для будущего экономиста киевские события.
В безысходности замерла наша интимная жизнь. После зимнего грехопадения Майя пресекала любые мои попытки, которые выходили за рамки приличия (по её разумению). Порою, совсем уж разуверившись в бестолковых встречах, я в который раз подумывал прекратить глупый роман, но повода не находил.
Так бы всё и тянулось, не случись событие, которое круто изменило наши отношения на ближайшие месяцы.
9 августа 1992. Городок
Отрезвление пришло утром, начавшимся для меня после обеда, когда проснулся. Проявилось неясной тревогиой и гадливым послевкусием еще неосознанного.
Краем глаза зацепился за босоножек, который лежал на прикроватной тумбочке. Проступило тошнотворное, мучившее: вчера Майя обиделась, ушла, а я… изменил ей со Светкой.
А если Майя знает?! – укололо страшной догадкой.
Вряд ли, – подсказал Гном. – Светка не расскажет, посторонние не видели.
Немного успокоился, но всё равно тошно. По любому нужно звонить Майе, просить о встрече, извиниться. Босоножек занести, в конце концов.
Не умываясь, побрел в прихожую, к телефону. Забрал аппарат в келью, прикрыл двери.
Как на краю пропасти – страшно и жутко, но придется звонить.
Вспомнил, что вчера решил оборвать наш глупый роман. Сейчас был прекрасный повод.
Нет! Не хочу расставаться виноватым. Может, потом, когда Майя сама допустит что-либо непрощаемое. А так – не хочу.
Кашлянул, проглотил комок, набрал номер. Длинные гудки гудели не долго. Щелкнуло.
– Альо! – прозвенел в трубке детский голосок.
– Это квартира Гутаревых? – спросил после некоторой паузы, сомневаясь в правильности соединения.
– Да – ответил тот же голос.
– Майю можно?
Догадался, что это младшая Майина сестричка – Марийка. Майя о ней говорила и фотографии показывала, но мы с девочкой еще не встречались.
Почувствовал, как под сердцем шевельнулась Хранительница.
– А вы кто? – спросила девочка.
– Знакомый. Зовут Эльдар. Она знает.
– Я тоже знаю. Вы Майин настоящий жених, – Марийкин голосок потеплел. – Сейчас позову, подождите.
В трубке стукнуло, затопало – побежала звать Майю.
Не проходило чувство узнавания. Где мы с Марийкой раньше встречались? Не припомню. Не встречались мы наяву. И Змея проявилась... Как тогда, на дискотеке, в августе девяносто первого, когда впервые Майю увидел. И когда фотографии Марийкины рассматривал прошлой зимой, также щемило. Только сейчас острее – будто сердце укололо тревожной иголочкой.
Пару минут слушал в трубке шорохи чужой квартиры, в которую ворвался непрошенным телефонным гостем.
– Альо! – отозвалась трубка Марийкиным голоском, на этот раз не таким задорным. Причину понял сразу. – Альо! Майя сказала, что её нет дома. Но вы не говорите ей, что я сказала, что она сказала.
– Хорошо, не скажу. Майя на меня обиделась?
– Да… наверное. Такая злая стала, когда услышала, что вы звоните. Вы сильно грустите?
– У меня её босоножек. Она потеряла. Нужно отдать…
– Как Золушка?
– Что?
– Ну, потеряла. А вы ищите, как принц? Будто в сказке, – сказала девочка. – А мои туфельки еще никто не находил.
– А ты теряла?
– Не теряла. Только игрушки. Но меня никто не искал, чтобы отдать.
– Еще найдут. Подрастай...
– Подождите! – остановила Марийка. – Я скажу Майе, что принц хочет отдать ей туфельку.
– Не надо. Потом отдам. А тебе спасибо, что хотела помочь.
– Пожалуйста. Нас в детском саду учили помогать… А вы не переживайте. Я попрошу Майю, и вы помиритесь. Даже поженитесь.
– Ты откуда знаешь?
– Не знаю, но знаю.
– Спасибо. До свидания.
– Вы звоните. Майя скоро пересердиться... – сказала на прощанье Марийка.
Еще что-то хотела прощебетать, но я положил трубку. На душе мерзко. Единственное, что согревало сердце – разговор с чудной девчушкой, которую наяву никогда не видел.
И Змея? К чему она проявилась?
Майя скоро не пересердилась. Больше ей не звонил, она мне тоже. Майин босоножек поставил на книжную полку, как напоминание.
Особых перемен после ссоры в моей жизни не произошло. Всё так же бродил с пионерами лесами, но больше сидел в келье, читал или бренчал на гитаре.
Горечь разлуки и чувство вины немного притупились, однако я не переставал гадать о причине Майиной обиды.
Ничего выгадать не смог.