И тут я увидел Аню!
Она стояла в компании бывших одноклассниц у противоположной стенки, о чем-то переговаривалась, кивала на сцену. В белой футболке, в короткой джинсовой юбке, маленькая, тонконогая; такая же, какой помнил.
Меня не замечала.
Первым проявилось желанием сбежать неузнанным. Я ужасно не хотел с нею встречаться. Четыре года прошло после позорного отречения, а я так же боялся встречи, боялся, что она спросит, а я не смогу ответить, что упрекнет, а я не смогу оправдаться. Однако сердце щемило.
Все эти годы я думал о ней, вспоминал, терзался чувством вины, просил прощения бессонными ночами, вызывал Анин образ из сумрака. Я мечтал, как встречу её, подбирал покаянные слова, которые произнесу. Но, в то же время, боялся.
До сей поры удавалось её избегать. После восьмого класса Аня уехала в Киев к родственникам, приезжала лишь на каникулы. Зная о том, я всячески воздерживался посещать места, где мы могли встретиться. За четыре года мы лишь дважды случайно пересеклись на улице (в ужасе, в смятении кивнули друг другу, после чего я неделю не мог заснуть). А еще я чувствовал Анины глаза из темного зала на новогоднем концерте в Доме культуры, в девяносто втором (возможно, мне казалось, потому что обернуться не решился).
И вот, насмешливые мойры опять перехлестнули ниточки наших судеб. Я еще надеялся, что останусь неузнанным, вжал голову в плечи, полуобернулся. Однако было поздно: скорее почувствовал, чем увидел (не смотрел в её сторону!), как Аня меня заметила, испуганно дернула головкой, моргнула, а затем, будто решившись, начала пробираться в мою сторону, обходя парочки, которые потянулись в центр площадки с первыми аккордами о художнике, что рисует дождь.
Дальше притворяться было глупо. Обернулся, вымученно скривил улыбку, помахал рукой. Аня улыбнулась в ответ (не вымученно – радостно).
Единственное спасение – если она обо всём забыла, как о детских причудах, – трусливо залепетал Гном.
Лишь бы забыла! – согласился я. Совсем взрослая. Сколько ей сейчас? Должно быть – семнадцать. Как Майе в то лето.
– Здравствуйте, Эльдар Валентинович!
Я кивнул, стараясь изобразить добродушное (испуганное!) снисхождение. Вот же как – по имени-отчеству. Обижается.
Девушка подступила совсем близко, потянулась ко мне, чтобы пересилить дребезжание ненастроенного звука.
– Можно вас пригласить на танец?
Я еще не знал, что ответить, давился подступившим комом, а голова-предательница уже кивала, соглашалась, как и млеющий от счастья Пьеро, довольный Демон, даже – неверующий Гном.
Я еще стоял соляным столпом, не верил, не решался, а теплая маленькая рука уже нашла мою ладонь, стиснула, потянула в гущу танцующих пар.
Я бережно охопил её за талию – тоненькую, податливую. Я уловил её фиалковый запах. Мы принялись топать и легонько колыхаться под не-помню-какую мелодию (всё равно какую!) на расстоянии ладони (моей – не Аниной), потому, что боялся притянуть её ближе, чтобы не умереть сладкой преждевременной смертью. Потому, что я уже умер от нежности, понимая, что кроме Ани никто мне не нужен: никакая Майя! никакие сотни майй, зин, свет, мирось, химичек!..
– Вот я вас и поймала! – сказала Аня, потянулась к моему уху, почти вжалась левой грудкой. Уловил легонький хмельной запах (у молодежи на дискотеке – дело обычное).
– Я не прятался.
– Прятались. Не хотели с моими новый год встречать. Я там была.
– С какими – твоими?
– С одноклассниками. Они вас два раза приглашали. Помните?
Я хорошо помнил. Потому и не пошел, что боялся. Но откуда она знает?
– Это я их просила, чтобы они вас пригласили. А вы испугались, да?
К счастью танец закончился, отвечать не пришлось. Я взял Аню за руку, повел в дальний угол танцплощадки, на скамейку.
Я не знал, как она собирается провести вечер, но точно знал, что её не отпущу. Пусть извиняют друзья-подружки. Я очень долго её ждал, чтобы отпустить.
Покойный Дед говорил, что Аня – не моя Лилит. Но он мог ошибаться. А если не ошибался – что на тех Лилит свет клином сошелся?! Если и есть что-то реальное в этом мире, в этот миг – лишь её ладошка в моей руке.
Сама судьба подсказывала ответ на мучивший вопрос. Да что подсказывала – отвечала! Я её люблю. Всегда любил. А Майю не люблю, и не любил никогда. Так, привязался от пустоты, чтобы забыть Аню, заменить. Не удалось. И теперь не нужно обманываться.
Я сегодня ей скажу, что не сказал тогда, что собирался сказать четыре года. Тем более – она сама подошла. Я ей не безразличен. Это судьба…
– А где ваша невеста?
Поток сладчайших грез, как воздушный шарик, опустили к земле. Вот уж! нет ничего тайного. Да еще в Городке.
– Какая?
– Сами знаете.
Донесли. Впрочем, особой тайны в этом нет. Но если она знает, значит – интересовалась.
– Мы просто встречаемся… – принялся оправдываться.
– Брешите-брешите! – перебила Аня. – Наверное, уже жениться собрались?
– Еще не собрался.
– Ладно. Мне всё равно, – равнодушно сказала девушка.
Вот как – ей всё равно… Пьеро обиженно шмыгнул носом, утер кулачком брызнувшую слезу. Если ей всё равно, то…
А на что я рассчитывал? Она уже не та наивная девочка-восьмиклассница: глаза взрослые, волосы подкрашены, городская, уверенная. И как теперь сказать задуманное? И зачем говорить? И зачем было подходить! А я тут размечтался…
– Домой меня проведёте, или боитесь? – Аня смело посмотрела в глаза.
Ну! это слишком!
– Да.
– И невеста не заругает? Она в Городке?
– В Крыму. Не называй её невестой. Я еще ничего не решил.
– Мне без разницы. Пошли!
Аня поднялась. Не оглядываясь, принялась пробираться к выходу, лавируя меж танцующих пар. Не сомневалась, что пойду за ней.
А вот и не пойду! Что я – марионетка?! Майка вертит – как хочет, эта пытается. Не пойду – и всё!
Уйдет же! – захныкал Пьеро.
Сама приглашает… – подначивал Демон.
Не иди! Будь мужчиной! – пытался остановить Гном.
Но я Гнома не слушал. Сорвался, как ужаленный. Кинулся в гущу слипшихся пар, протиснулся к воротам.
Догнал Аню уже на аллейке. Девушка шла, не оглядывалась.
– Не хотели идти? – спросила, когда поравнялся.
– Да нет…
– «Да» или «нет»? – Аня улыбнулась, повернула ко мне голубое в лунном свечении лицо. В сумраке она казалась старше.
Стянул плечами, не зная, как объяснить.
– Это нерациональное словосочетание, которое трудно перевести на иностранный, – сказала Аня. – Я, между прочим, будущий филолог. Поступила в университет этим летом.
– Поздравляю.
– Не с чем. Я столько готовилась, что уже радости не чувствую. Ладно. Вы не хотели за мной идти? Как понять ваше «да нет»?
– Это косвенно сказанное «нет». Я не не хотел… То есть, – я хотел… «Да» в этом случае идет не как одобрение, а как задумчивость.
– И о чем вы задумались?
– Куда мы идем таким быстрым шагом.
– Сейчас узнаете.
Аня подступила, решительно взяла меня за руку, молча повела за собой. Я покорно шел – изумленный, онемевший, безвольный.
Вернулось былое умиление. Я опять решил сказать задуманное, стал лихорадочно вспоминать заготовленные слова. Слова тасовались, непослушно расползались, обращались вокруг главного. А потому остальных слов не нужно. Я просто скажу, что её люблю. Чтобы она выходила за меня замуж. Вот!
От окончательного решения полегчало. Прошли центральные улицы, свернули в Анин переулок. Фонари исчезли. На небе стояла полная Луна, которая освещала ладную фигурку девушки чуть впереди, прытко увлекавшую за собой.
Я старался угадать, что меня ждет по окончанию нашего стремительного тандема. Я не слушал похотливого Демона, который подсказывал непристойности. Я слушал Пьеро: Аня согласиться, кинется ко мне в объятия, смущенно пролепечет, как долго ждала этого признания; мы сольемся в поцелуе, я буду щекотливо шептать ей на ушко нежные слова. А потом, возможно… (но это – не главное! – настоял Пьеро, показал Демону язык). Лучше о том не думать…
Мы сыграем скромную свадьбу.
А дальше? – настороженно спросил неверующий Гном.
Затем я перееду в Киев, пойду к Игорьку, попрошусь в помощники. Бог с ней, с историей! Это ради Майи я ничего не хочу менять, а ради Ани… Нет, пожалуй, историю оставим. Я лучше переведусь на стационар, добьюсь отдельную комнату в студенческом общежитии (Игорек поможет), где мы будем жить с Аней. Вечерами пойду работать. Главное – мы вместе…
Хмель испарился вместе со страхом. Рассуждая о желанном, уже неотвратимом, я обратился Эльдаром Решительным, с ясной головой и твердым намерением. Оставалось подыскать подходящее место для такого важного мероприятия. Я еще НИКОГДА НИКОМУ не делал предложения. Я сделаю его сегодня.
Сейчас!
Вот здесь, поблизости НАШЕГО сарая!
Резко остановился, боясь передумать. Удержал влекущую руку. Аня по инерции дернулась, остановилась. Притянул, развернул к себе лицом, дивясь своей решимости.
– Я давно хотел сказать… Я хочу тебе сказать…
– Не нужно, – Аня приложила палец к губам, будто нас могли подслушать.
Обернулся – пусто в переулке. Только безразличная Луна на небе да силуэты замерших в безветрии кустов отцветшей сирени.
– Идите за мной, – шепотом сказала девушка. – Только ничего не говорите. Я прошу.
Аня отпустила мою руку, двинулась к сараю. Перескочила хлипкие жерди, заменявшие забор. Остановилась, оглянулась через плечо. Ждала.
Двинулся за ней. Уже совсем ничего не понимал, заколдованный пережитым невниманием. Если это свидание – то зачем такая мистика, глупый ритуал? Что она собирается делать? Убить меня в том сарае? Пусть. Если даже не пожелала выслушать, то теперь всё равно.
Аня юркнула в проем разрушенной стены. Шагнул следом, как в преисподнюю. Всё тот же лунный сумрак; запах трухлого дерева, гнилой соломы, но не влажной (как давней осенью), а пыльно-прелой, пересушенной. Неуютный запах. Хорошее место закончить свою бестолковую жизнь, да еще от руки решительной Герды.
Девушка обернулась ко мне, посмотрела смутными, закланными глазами, отражавшими полную Луну, которая пробивалась сквозь рухнувшую крышу. Недобро глянула, вымученно.
Она – не Аня… – испуганно шепнул Гном, щедрым маревом навевая образы ведьм и ведьмочек из прочитанного.
Уже пальцы правой руки сложились троеперстием, двинулась ко лбу, но Аня оказалась Аней. Будто решившись, девушка шагнула ко мне, легонько толкнула в грудь ладошками, припечатала спиной к бревенчатой стене.
– Ты чего?.. – вяло воспротивился, еще не до конца разубежденный, что она не ведьма, не пытается меня угробить.
– Молчите! – зашипела Аня. Решительно присела, блеснула голыми коленками.
Что она собралась делать?!
Девушка протянула голубые руки к поясу моих джинсов, нашарила пуговицу, принялась расстегивать.
– Зачем? – спросил в ужасе, догадавшись, что произойдет.
– Я так хочу! – зло ответила Аня.
– Я не хочу! Так, ну… нельзя!
– Молчите!..
Конец августа 1993, Городок
После Ани о Майе думать не хотел. Из моего куцего количества женщин, она оставалась в одиночестве и выбора не предоставляла. Точнее, выбор был между «жениться» или «не жениться», который придется сделать в конце лета.
Почему – «придется», и почему – «до конца лета», – я не знал. Потому, что так нужно, – подсказывал Гном. Однако на вопрос: кому? – он не отвечал, отмалчивался. Молчала и Змея-советчица (тоже мне советчица!).
Зато мама настаивала, по любому поводу пеняла бестолковостью, которую толковая Майя сумеет обуздать, наполнить смыслом и, наконец-то, заставит меня ходить по земле, а не парить в облаках книжных вымыслов или, хуже того, носиться со школьниками по лесам да проводить никому ненужные (даже опасные!) пионерские парады.
Мама права. Мне уже двадцать четыре, зимой будет двадцать пять. В этом возрасте иные правили империями, создали шедевры, которые обессмертили их имена, или меняли бренные оболочки на славу ПОСТУПКА и возвращались Домой. А я – рефлексирующий, запуганный Пьеро, который ничего не достиг, не создал, кроме пары сотен ненапечатанных стихов.
Стихи со временем превратятся в труху, а мои высокие побуждения пожухнут очередной неудавшейся жизнью, каких миллионы.
Зачем это? К чему? Вся моя жизнь – набор бессмысленных, в большинстве своем, порочных приключений. И память о них, а не о «моей» девушке. И почему она моя, и зачем она мне?
Куда ведет насмешливая судьба, какой фундамент закладываем, что на нем возводить собирается? Великая бессмысленность существования. Разве что, если верить деду да книгам, в этой маете есть какой-то неведомый Смысл.
Время шло. Кончался август. Приближалась пора увядания суетливого зеленого буйства, такая любимая и воспетая рифмами. Но мне было не до умиравших красот. Майя позвонила семнадцатого, сообщила, что приедет двадцать третьего, ждет в гости. При этом сказала, что желает услышать моё решение.
После Майиного звонка стало еще хуже – отступать некуда. Нужно придумывать, что говорить, когда к ней пойду.
Сердечный Пьеро боязливо нашептывал: возможно случиться чудо, и Майя найдет кого на том курорте, как Зина нашла. Потом приедет, виновато скажет, чтобы не встревал в её личную жизнь. Я притворюсь, изображу смертельную обиду и отпущу со спокойным сердцем. Вот бы славно было! Только, не с моим счастьем.
А может по любому к не идти, отлучиться из Городка, набрехать о делах – авось само собой проясниться.
Не проясниться. Я знал.
Когда уже окончательно запутался, а времени совсем не осталось, достал дедов Инструмент из укромного места. Опять перебрал, как два года назад, но теперь не боязно – обреченно.
Теперь я понимал, как своевременно меня бросила Зина. Страшно представить, что наш с Юркой бизнес удался, я не расстался с Зиной, и вялотекущий роман длился бы до бесконечности. Но еще страшнее, если бы мы поженились. Юркина заведомо проигрышная авантюра с сигаретами всё поставила на места. Тогда жизнь опротивела, принялся Формулу любви искать, а оказалось – шло к лучшему. Так надо было неведомому сценаристу моей жизни.
Ведь не ушла бы Зина – уехал бы в Киев, восстановился на стационаре в университете, не пошел работать в школу, не встретил бы Аню.
С Аней тоже странно вышло. Кто бы мог подумать, что влюблюсь в девчонку-школьницу, наплевав на разнообразные медицинские энциклопедии? Это лишь у меня, особо испорченного, такое могло произойти, или другие подобное чувствуют, но помалкивают?
И затем, не помешай нам Физичка дойти до сарая – ВСЁ могло случиться (не столь пикантно, конечно, как неделю назад, но…). Хорошо, что не случилось – теперь я понимал. Неизвестно, куда бы завело меня то романтическое приключение, и где бы сейчас я находился (возможно, в тюрьме?).
Аня… Я пока не мог до конца понять её роли в этой подцензурной пьесе, только чувствовал, что роль та намного важнее, чем наш скоротечный роман и моё позорное отречение. И даже недавний грех, который добавил сомнений, стал необходимым штрихом. К чему он?
Опять же – Алевтина Федоровна. Зачем проявилась из прошлого? По задумке каких насмешливых мойр позволила осуществить детские стыдные фантазии, превратившие меня в безвольную куклу, которая с гибельным восторгом катилась в пучину греха, не имея силы разорвать порочный круг.
Хорошо, что в пьесе оказалась предусмотрена роль Завклуба, который так вовремя зашел поздравить коллегу. Страшно представить, если бы он пришел чуть позже. Или вообще не пришел. До какого размера намотался бы липкий клубок отношений с АФ, в какую бы сеть обратился, в какие сумрачные глубины увлек?
А моё желание поступить в духовную семинарию? Не отговори дед – пел бы сейчас псалмы, о Майе не думал, потому что её не знал.
И Химичка – совсем уж героиня третьего плана. А не зайди тогда мама, в новогоднюю ночь девяностого – обратилась бы одним из главных персонажей на многие годы. Потому что, случись у нас ЭТО – вряд ли б её оттолкнул, да и она не отстала. Пришлось бы жениться. Спасибо маме – отвела. Берегла для Майи? Теперь, вот, нахваливает да подталкивает меня к неотвратимому решению.
Однако самый главный в этом представлении (кроме меня, разумеется) – Юрка. Вот кто надоумил, кто познакомил. Сейчас отговаривает, но сдается мне, что во всех его отговорках больше куража и самолюбования, чем участия в судьбе друга. Сам же пророчил, еще в девяносто первом, что станет Майя моей женой.
Такой получается спектакль с горящим троллейбусом на заднике. Попеременно в нем на сцену выходили ещё Мирося, Светка, дядька, бывший десантник Демаков, даже Майина сестричка – щебетливая Марийка, которую в живую никогда не видел (зато вспомнил перед мнимой смертью – тоже загадка!). Все они выходили, играли предусмотренные сцены, читали монологи, заслонялись новой массовкой, прятались в гримерку – кто насовсем, кто на время, чтобы еще проявиться, чему-то меня научить, к чему-то подтолкнуть.
В своей стройной системе я пока не находил места Изначальным Анабеллам и Школьным нимфам. Однако чувствовал, что они для чего-то нужны, как и множество прочих эпизодических персонажей, почти забытых, сохраненных разве что в дневниках. Придет время – проясниться. Ничего не происходит случайно – я уже не сомневался.
Сразу полегчало. Я нашел выход из запутанного лабиринта, нащупал спасительную нить, которая была мне по душе.
Даже собрался выпить по такому поводу. Не сам – с Гомером.
Достал в кладовке бутылку кагора, еще советского, настоящего, из маминых запасов. Мама заругает, но если и вправду меня чувствует – поймет (опять мистическая ерунда в голову лезет).
С завтрашнего дня решил: отброшу оккультные бредни и стану Эльдаром Трезвомыслящим. Во мне нет ни гномов, ни демонов, ни, тем более, – змей. Я сам могу принимать решения! Я – Человек разумный.
Протер фужер, налил вина, поставил на проигрыватель «Полет валькирий».
– За успех задуманного! – подмигнув Гомеру. Привстал на стул, чокнулся о гипсовый нос.
Гомер едва заметно подмигнул, отрицательно мотнул головой. Не одобрил моего решения.
КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ
21.01.2013 - 28.08.2015
Киев