– Леонид Матвеевич, а вы когда-нибудь приезжали к Николаю сюда, в этот дом? – спросила Марша Леонида Кабудина.
– Да нет, как-то не случилось. Он часто бывал в Ленинграде, мы обязательно встречались. В Таллине я у него жил, правда, недолго, дня четыре или пять – командировка, плюс выходные. Николай меня в гостиницу заселиться не отпустил. Хотел каждую минуту использовать, пока я приехал. У него была большая квартира, ну, относительно большая. Гостиная, спальня, кабинет, просторная кухня, терраса вместо балкона. Для одного человека это очень хорошо. А по меркам нашей страны, так просто замечательно. Дом двухэтажный, на четыре семьи, находился не в самом Таллине – в пригороде. Я сейчас название точно не вспомню, мудрено как-то звучало по-эстонски, но от города совсем близко. До остановки автобуса метров пятьсот, а у него «Жигули» были, так и вообще удобно. Николаю там нравилось жить – природа, тишина.
– А вы не знаете, почему он решил пристраивать к дому флигель, хотел сюда вернуться?
– Нет, на эту тему мы не говорили.
Марша предложила гостю еще чаю. Леонид согласился, но тут же засмущался:
– Марша, вы сегодня устали. День тяжелый, много новых людей, такой стол накрыли, все с кладбищем организовали. А в довесок я со своим ночным поездом.
– Леонид Матвеевич, не говорите так! Я счастлива, что все получилось, приехали друзья и знакомые Николая Генриховича, было столько гостей! У меня словно груз какой-то с души свалился. На самом деле хорошо, что вы остались дольше всех и мы сможем хоть немного поговорить. Я ведь про вас кое-что знала из дневника Николая Генриховича, не удивляйтесь, это так, сейчас записи покажу. Марша принесла дневник.
– Вот, почитайте, мне кажется, вам будет интересно и важно. Я пока уберу некоторые продукты и посуду помою. А вода закипит – сразу чай сделаю.
Марша отнесла в холодильник оставшиеся салаты, шницели, рыбу. Она не чувствовала усталости, хотя вся беготня началась еще накануне. В организации поминок Николая Генриховича Вульфа ей очень помог Женька. И все остальные, конечно, но Женька особенно. Собралось человек двадцать пять. Накануне прибыли на двух машинах однокурсники из Москвы. Их как-то разместили в доме и в Женькиной квартире на ночлег. Поминальный день приходился на четверг. Виктория Эдуардовна приехала в субботу, надеясь остаться до следующего воскресенья. Но неожиданно ее планы поменялись – сын прилетал на каникулы из Англии раньше, чем обещал, в пятницу будет в Москве. Они договорилась встретиться в аэропорту и потом до Питера ехать поездом вместе. В автомобиле друга и однокурсника Николая Вульфа, Владимира Тихоновича Ушакова, нашлось свободное место, и Виктория Эдуардовна отправилась в Москву в новой компании, пообещав Марше обязательно что-нибудь разведать о Николае Генриховиче.
Когда Марша вернулась в комнату, она заметила, что Леонид Кабудин взволнован. Он держался, но голос выдавал эмоции:
– Марша, я не знал всего этого. Его настоящего отношения ко мне, глубину личной трагедии. Я видел женский портрет в кабинете, когда приезжал в Таллин. Но спросить о ней не мог. Ведь, несмотря на нашу дружбу, Николай для меня навсегда остался учителем. Первым учителем в моей профессии.
– Леонид Матвеевич, а как сложилась ваша жизнь? Я после прочтения дневника часто думала о вас.
– Да все хорошо. Поступил в ЛИСИ на архитектурный факультет, пять лет учился в институте, потом стажировался в Москве, вернулся. Проработал в «Ленгражданпроекте» больше двадцати лет, не так давно с друзьями создали проектное архитектурное бюро. Вот, кстати, моя визитка. Тут все телефоны, включая домашний. Может, пригодится, мы ведь, как оказалось, земляки! Вас, с таким именем, я обязательно запомню.
Марша вынесла из кабинета Вульфа деревянный ученический пенал с тоненькими перышками для работы тушью, когда-то эта вещица очень ее растрогала.
– Возьмите, пожалуйста, на память о Николае Генриховиче!
– Спасибо, Марша, этот предмет известен мне. Кто-то из детишек нашей школы отдал Николаю свой пенал для ручек, чтобы он мог носить их с работы домой. Николай не бездельничал, рисовал и дома. Я часто видел, как он его из портфеля вынимал или клал в портфель. Это хорошая память о нем.
Они выпили чаю с пирогами, Леонид больше не отвлекался на разговоры, дочитывал дневник. Поезд отходил в три часа ночи. Марша вызвала такси, непременно хотела поехать на вокзал, проводить. Леонид согласился с условием, что таксист подождет и отвезет ее домой. На вокзале Леонид пожал ей руку, потом помедлил и произнес:
– Марша, мне хочется сказать Вам много теплых слов. Спасибо за эту встречу! Надеюсь, мы еще увидимся. Приедете в Питер, обязательно звоните. Я вас познакомлю со своими товарищами, покажу, где мы работаем и над чем. Ваши друзья, Антон, Евгений, мне очень понравились, жалко, что мы не успели посмотреть здание театра вживую. Но фото и проект впечатлили. Желаю вам всем удачи! Приезжайте коллективом, мы вас устроим, культурную программу продумаем. Я столько хлопот лишних доставил, но для меня открытием был дневник Николая. Жалко, читал второпях.
– Я сделаю копию дневника. Передам с оказией или по почте пошлю. Всего Вам доброго! Звоните, приезжайте!
Поезд медленно отходил от перрона. Леонид стоял рядом с проводницей в тамбуре и смотрел на Маршу. Проводница что-то спросила у него, он покачал головой и засмеялся. Потом махал ей до тех пор, пока они еще могли видеть друг друга.
Марше было грустно. Она вернулась к такси. Водитель ждал, не обманул, хотя уже получил от Леонида Кабудина всю оговоренную сумму за проезд в оба конца. В машине Маршу клонило в сон, она отключалась на доли секунды и держалась из последних сил. Водитель подъехал к самой калитке. Пробегая вдоль торца дома по узкому проходу к крыльцу, Марша с ужасом заметила сначала тень, а потом выходившего из темноты сада человека.
– Кто здесь? – тревожно вскрикнула она, сонное состояние моментально прошло.
– Хозяйка, не бойтесь, я – Матиас Лук!
Марша шагнула к нему, обняла.
– Ну что ты, деточка!
– Я вас так ждала!
Уже светало, солнце постепенно озаряло все густым летним огнем. Матиас и Марша сидели за столом и говорили, говорили... Марша одолела уже четвертую чашку кофе. Она перемежала кофе небольшими порциями привезенного Матиасом коньяка. Матиас подливал себе водку в маленькую хрустальную стопку. Выпивали не часто, не чокаясь, и только за Николая. Матиас не объяснил, почему приехал позднее других. Марша не стала его пытать, чувствовала, что все само складывалось каким-то совершенно определенным образом. Она спрашивала гостя о том, что ее интересовало в прошлом Николая. Матиас рассказывал.
– Такого друга у меня не было и не будет...
– Матиас, я вас очень прошу пожить здесь. Вы – единственный человек, кто может нам помочь раскрыть судьбу этой семьи.
– Поживу, на могилку схожу завтра, уже сегодня, если точнее.
Марша устроила Матиаса в гостевой комнате. Сама легла в гостиной, не раздеваясь, как уже случалось однажды, вдоль раздвинутого стола на диване и сразу уснула. Ее разбудил телефон. Марша взглянула на часы, было двенадцать. Солнце светило в окно как прожектор. Бархин кричал из трубки, что волнуется, ждет ее звонка, уже чего только не передумал. Вот не выдержал, сам позвонил. Женька не давал Марше вставить ни слова, наконец, успокоился и примирительным тоном сказал:
– Хотел мчаться к тебе!
– Жень, Матиас Лук приехал ночью, друг Николая Генриховича по Таллину. Легли уже утром, да мы еще выпивали с ним, вот я и уснула крепко.
– Он что, у тебя поселился?
– Ну да, конечно! Мы много говорили, надеюсь, еще получится. Расскажу при встрече.
Марша прошла в кухню, из окна был виден сад. Матиас сидел на чурбачке, курил и разговаривал с котом.
Марша встала под прохладный душ, самочувствие улучшилось. Она вышла в сад. Было уже жарко.
– Тамикуль, смотрю, жирок накопил, – улыбаясь и щурясь от солнца, сказал Матиас. Говорил он по-русски очень хорошо, практически без акцента.
Марша заметила, что у него не хватает двух верхних зубов. Сейчас при дневном свете он показался ей немного другим, каким-то простым и добродушным. Она смогла лучше рассмотреть его. Волосы довольно длинные, седые и взлохмаченные. Одежда обычная, советского времени, но выстиранная и отглаженная. На фоне всего этого несколько чужеродно выглядели новые, с блеском, кожаные коричневые ботинки, может быть, слишком основательные для лета. Марша спросила:
– А вы давно проснулись?
– Не так давно, но на могилке уже побывал. Путь запомнил, когда год назад приезжал. Хороший памятник сделали, я бы мог потрудиться, да в голову не пришло, не предложил. Но у вас достойно получилось, не тривиально.
– Да мы пока сообразили, что к годовщине надо успеть, а времени совсем мало, Антон все московские связи подключал. Чтобы такой камень достать. Пошли поэтому по пути строгости и минимализма. Но главное успели! Так получается, вы совсем и не отдохнули, давайте скорее пить кофе и завтракать.
Матиас не стал отказываться от еды, но выпивать не предлагал. Марша была рада, что сохранилось много всего вкусного со вчерашнего дня. На завтрак решили ограничиться бутербродами и пирогами.
– Хороший дом у Николая, душевный. Как тут спокойно, тихо! А ведь это он для меня флигель строил! Хотел, чтобы я к нему в гости приезжал. Здесь летом тепло, хорошо в саду. Я все время на работу ссылался, мол, некогда отдыхать, заказов много, тогда он пообещал построить мастерскую. И построил. Но не получилось у меня здесь трудиться. Я навещал его потом несколько раз, когда он тут насовсем осел, но работать было уже не над чем, все развалилось в стране, да и в жизни.
– А почему все-таки Николай Генрихович уехал из Таллина, там у него хорошее жилье было...
– Ну, он всегда мечтал, когда выйдет на пенсию, вернуться в родительский дом. Сначала его работа в Таллине держала. Потом обстановка в стране стала меняться. Отношение к русским у нас там, мягко сказать, не слишком хорошее. Пока он трудился, находился в своей среде, все было замечательно. А когда в проектной конторе пошли пертурбации, его с руководства начали двигать, чтобы местного поставить, решил уехать. Он несколько лет здесь жил, писал книги, в Москве и Ленинграде бывал с лекциями. А до пенсии ведь так и не дотянул. Пусто без него, невозможная потеря для меня.
Матиас непроизвольно вытер глаза, будто бы смахивая невидимые слезы.
– Может быть, вы что-то возьмете из вещей Николая Генриховича на память?
– Что взять-то? Кепка у него была хорошая, бейсболка с надписью «Rock». Привез кто-то из-за границы. Он ее не носил, не любил, а мне нравилась, модная. Я ее даже у него выпрашивал, а он отшучивался и не отдавал, такой юморист. Вот чего не отдавал? Ведь он со мной всем делился, последнее не жалел.
– А если ему неудобно перед тем, кто подарок привез? Боялся обидеть того человека, вдруг на вас увидели бы?
– Возможно... Николай крайне деликатным был. Таким в наше время трудно, особенно людьми руководить. А он умел. Сначала группой командовал, отделом, потом назначили главным архитектором большого института. Он не только профессионал, каких мало, но и человек настоящий, не карьерист.
– Давайте я бейсболку посмотрю в кладовой.
Марша долго отсутствовала, вынесла куртку, шарф и клетчатую кепку.
– Бейсболку не нашла, а это вам не подойдет?
– Почему не подойдет, возьму, знакомые мне вещи, добротные, сам поношу еще. Вот осень настанет и поношу. Я ведь теперь холостякую, Мария прогнала меня за ненадобностью, – Матиас по-доброму засмеялся, – но не буду скрывать, она заботится обо мне, ботинки вот новые купила, когда узнала, что я еду к Николаю на годовщину. Добрая она, красивая, молодая еще, жизнь я ей загубил, как она считает.
Марша тоже засмеялась, ощущая легкость и непринужденность от присутствия Матиаса. Это удивительно редкое чувство, когда рядом с каким-то человеком ты понимаешь, что в данный момент являешься самой собой, не притворяясь и не лукавишь. Матиас был, и одновременно как будто его не было. Он не мешал, не смущал, не становился излишне разговорчивым, не ввергал собеседника в постоянный транс своим чувством юмора. Он говорил медленно, негромко, шутил естественно. Марша переговаривалась с ним и одновременно мыла посуду, а он взял полотенце и начал вытирать тарелки, тщательно, до скрипа.
В середине дня Матиас отпросился пройтись по городу. Марша не стала навязываться в сопровождающие, предполагая, что, скорее всего, у них с Николаем Вульфом были свои любимые места, которые он захотел посетить один.
Марша позвонила Ольге Викторовне, пригласила ее зайти, сообщив о приезде Матиаса. Ольга Викторовна пришла после работы, ближе к вечеру. Гость к этому времени все еще не вернулся.
Они решили заранее подготовиться к ужину и начали сервировать стол.
– Марша, ты бы мне рассказала вкратце, что смогла выведать от Матиаса. Не хочу попасть в неловкое положение и спрашивать о том, о чем вы уже говорили.
– Да, конечно, Ольга Викторовна! Первое, что мне хотелось узнать – при каких обстоятельствах он познакомился с Николаем. Оказалось, все получилось случайно. Матиас работал скульптором в художественных производственных мастерских. Николая, когда он приехал в Таллин, поселили в так называемое общежитие при Союзе художников, где уже проживал Матиас. Общежитие представляло собой трехкомнатную квартиру. Две комнаты побольше – их занимали Николай и Матиас, а третья поменьше – резервная для командировочных. Вот так они и подружились. Матиас – человек легкий, веселый, с юмором, пришелся кстати Николаю в тот трудный жизненный период. Они ощущали себя братьями. Роднее друг друга у них никого не было. Матиас несколько раз женился, но Николай для него оставался главным родственником и самым близким человеком. Через год Николай получил жилье в пригороде. А у Матиаса образовалась семья, но на отношения друзей это не повлияло. Зарплаты были хорошие, они купили автомобили, ездили друг к другу, виделись часто. Случались совместные творческие проекты. Матиас всегда привлекал Николая в соавторы при создании памятников – ведь, как правило, скульптор работает над самой статуей, а общую композицию, площадку перед постаментом, пьедестал, благоустройство проектирует архитектор. Матиас безоговорочно доверял вкусу Николая. А Николай настолько ценил их дружбу и талант Матиаса, что специально для него придумал и построил этот флигель. Причем, как оказалось, он перепланировал и спальную зону, выделив для друга гостевую комнату рядом со своей спальней, и предусмотрел дополнительный санузел, который мы теперь собираемся использовать как рабочий. Вот именно поэтому, для прокладки и правильной службы инженерных коммуникаций в душевой, ему пришлось приподнять пол в этой части дома. Надо сказать, что перепад пола в этом месте мне всегда не давал покоя. Я полагала, он был задуман изначально из-за подъема рельефа, чтобы площадка выхода во двор не врезалась в землю.
– А ты узнавала, что за конкурс был на высотное здание, из-за которого Николай, уехал тогда из Ленинграда?
– Да, конечно, это проект двадцатипятиэтажной гостиницы в Таллине. Да, вот такая игра судьбы. Но тем легче было Николаю Генриховичу проявить себя. Матиас рассказывал, что он его специально заставлял цитировать СНиПы, которые впервые появились в 1955 году, а сам проверял по тексту. На этот проект объявили всесоюзный конкурс. Эстонские власти решили представить свой авторский коллектив, набирали по всей республике лучших специалистов, но руководителя из тактических соображений хотели взять московского. Они обратились к Олтаржевскому, который был одним из авторов высотной гостиницы «Украина», с просьбой поспособствовать в привлечении хорошего архитектора. Олтаржевский, естественно, предложил Николая. Получилось взаимовыгодное сотрудничество. У Николая выявились проблемы с трудовыми книжками, вернее, проблемы были с тем, что в новой трудовой книжке у него не записано место работы по основной специальности, а в старой книжке увольнение по статье и почти год без работы, а это – тунеядство. Его в конкурсную бригаду не могли принять на руководящую должность, взяли рядовым архитектором, но фактически с первых дней основным автором проекта считался он.
– И что, гостиница была представлена в такой стилистике, как и «Украина»?
– Нет, в пятьдесят пятом году вышло постановление ЦК КПСС об устранении излишеств в строительстве и архитектуре. Высотка «Украина» уже возводилась во время принятия этого постановления. Ведь по времени она была самой последней из московских высоток. А здания, проекты которых разрабатывали после принятия постановления ЦК, разрабатывались уже с учетом новых веяний. Поэтому здание таллинской гостиницы получилось достаточно лаконичным. Николай был рад такому повороту событий. Он хотел работать в новом стиле, заниматься современной архитектурой и забыть навсегда про сталинский ампир. Группа Вульфа победила в конкурсе. Они начали готовить рабочий проект и делали его три года, за это время в стране сменился лидер. Иначе – Генеральный секретарь. Были события как-то связаны между собой или нет, никто не знает. Но здание гостиницы так и не начали строить. И только в конце семидесятых годов, в преддверии Олимпиады, в Таллине появился двадцативосьмиэтажный отель «Олимпия». В проектировании этого объекта Вульф уже не принимал участия. Тем не менее, на своем конкурсном детище Николай заработал известность в архитектурной среде. Можно сказать, творческая судьба и карьера сложились удачно, у него было несколько знаковых построек и много всякой интересной работы. Матиас говорит, что они прекрасно и весело жили тогда, вращались в кругу творческой интеллигенции, собирались с друзьями, устраивали музыкальные вечера, участвовали в архитектурных конкурсах.
Дверь отворилась, вошел Матиас.
– Здравствуйте, – негромко поздоровался он с Ольгой Викторовной. Они познакомились.
За ужином вскрылось, что Матиас слегка выпил где-то в рюмочной. Он виновато сам сообщил об этом:
– Как-то, в мой последний приезд, мы с Николаем ходили в кинотеатр, даже название фильма помню – «Паспорт», когда вышли после картины, начался такой ливень, просто водопад, а у нас нет зонтов. Вот мы спрятались в забегаловке неподалеку, переждать дождь, да и подзадержались там, взяли по рюмочке водки, на закуску давали крабовые палочки. Хорошо было, душевно.
– Не хотите тогда повторить, за знакомство? – осторожно спросила Марша, не понимая, как себя вести. Она не могла разобраться, стоит ли Матиасу выпивать или у него проблемы. Ей почему-то показалось, что именно этот факт послужил причиной его расставания с женой Марией.
Матиас к ее предложению отнесся без особой радости, но согласился. Он сам разлил в хрустальные стопочки всем поровну, по половинке. Сначала ели, перекидываясь отдельными фразами. Потом Ольга Викторовна задала несколько вопросов Матиасу. Он отвечал медленно, односложно. Сам как-то сник, погрустнел. Марша, заметив это, спросила, не хочется ли ему отдохнуть, прилечь. Матиас кивнул и, извинившись, прошел в свою комнату.
– Марша, может, мы не совсем правильно себя ведем? Расспрашиваем, лезем в душу. А кто мы такие, в общем-то? Ведь это его жизнь, его и Николая.
– Я сама не пойму, что произошло, то ли прогулка по городу так его расстроила или, может быть, просто устал, потому что спал мало, вчера он очень легко шел на контакт.
Ольга Викторовна побыла еще около часа, они обменялись впечатлениями о том, как прошел предыдущий день, помогла Марше прибрать посуду и заторопилась домой.
Спустя некоторое время приехал Женька Бархин, Марша рассказала ему о произошедшем. Бархин тоже не мог понять причину такой смены настроения гостя. Матиас больше так и не вышел из своей комнаты. Где-то около двенадцати часов Марша легла и быстро уснула. Проснувшись утром, она поняла, что Матиас уехал. На столе в кухне лежала записка: «Спасибо, деточка, за память о Николае! Матиас Лук». Ниже был написан номер телефона.
Продолжение (глава 41) http://www.proza.ru/2013/05/10/1036