27.08. 2015 Сказки для бабушек
КОРОЛЕВЫ
Но теперь, перед разделом королевства, стало не ясно,
кого он любит больше.
Части так выравнены, что при самом внимательном разборе нельзя
сказать, какая лучше...
В. Шекспир. «Король Лир». Перевод Б. Пастернака
Пенсионеры Николай Васильевич и Софья Ивановна Королевы последние лет восемь-десять вели праведную жизнь типичных московских пенсионеров. Зиму вместе с эрдельтерьером Кингом коротали в небольшой трехкомнатной квартирке, неподалеку от метро «Проспект Мира», которую лет тридцать назад Софья Ивановна получила от одного ныне не существующего завода, где работала главным бухгалтером. Вначале в трех комнатах теснились все семейство Королевых: Николай Васильевич с Софьей Ивановной, три их дочери и старуха-теща. Потом дочки выросли и разлетелись из родительского гнезда. В лихую пору тотальной приватизации Софья Ивановна, поддавшись примеру большинства москвичей, после суточных томлений в очередях приватизировала квартиру, сделав супруга, себя и мать собственниками шестидесяти с лишком квадратных метров жилья в центре столицы. Когда старуха-мать умерла, ее доля недвижимости перешла Софье Ивановне, сделав ее достаточно состоятельной дамой. Впрочем, последнее обстоятельство на реальной жизни пенсионеров никак не сказалось, разве что счета и налоги за разные услуги и недвижимость стали заметно ощутимее. Но Королевы на судьбу не сетовали, жили вполне себе покойно и счастливо, посетив зимой по старой привычке пару раз любимый Малый театр и, по необходимости, не менее шести раз - районную поликлинику. В программу зимних развлечений также входил обязательный поход в гости и ответный визит старинных друзей-приятелей, а по выходным заранее предвкушался прием одной из трех дочерей с внуками. Потомством Бог не обидел чету пенсионеров, подарив им трех дочерей и целую стайку почти взрослых, младшая девочка пошла в пятый класс, внуков и внучек.
С приходом весны в подстывшей пенсионерской крови уже не бродила любовная блажь, но возрождалась былая страсть к перемене мест, и они с нетерпением ждали, когда сойдет снег, чтобы перебраться на дачу. Собственно, дачей их небольшой домик на шести сотках в садово-дачном кооперативе за Можайском назвать можно было чисто условно - просто сарайчик, перегороженный на две части, одна из которых служила кухней с плитой, столом и умывальником, а во второй пенсионеры спали и смотрели телевизор, принимавший не менее четырех главных информационных каналов страны. Еще лет пятнадцать назад Николай Васильевич, крепко затянув семейный финансовый пояс, облагородил сарайчик, обив его снаружи и изнутри дефицитными по тем временам дощечками «вагонки», установил печку и подведя водопровод на кухню. Вода в садовом товариществе подавалась с перерывами с мая по октябрь и содержала добрую половину элементов таблицы Менделеева, но изобретательный пенсионер приспособил хитромудрую фильтрационную систему, успешно поглощавшую тяжелые металлы и прочую дрянь из дачного водопровода. Софья Ивановна строго следила за порядком в домике, регулярно стирала ситцевые занавески, а большой оранжевый абажур над журнальным столиком придавал особый уют жилой комнате в теплые сентябрьские вечера.
Летний сезон проходил в заботах по огороду, обихаживанию четырех яблонь и нескольких кустов смородины, которые охотно окучивал и обирал сам хозяин. Не менее стариков дачу любил эрдельтерьер Кинг, считавший ее раем земным по сравнению с душной и грязной Москвой. Заметим, что собачье чутье, как правило, оказывается весьма чутким индикатором всей нашей жизни... Да и то сказать: как это приятно в ясное утро не бежать в городской суете, а, пройдясь по лесу, хранящему ночную прохладу, принести несколько подберезовиков или лисичек, затопить печку, выпить чашку крепкого кофе, посетовать, что дочери с внуками уже недели две, как не приезжали... Да, что тут поделать: девочки - люди взрослые, у всех своя жизнь, семьи, друзья, любовники; школа и университет у внуков и внучек.
Старшая дочь стариков, Вера Николаевна, работала врачом-анестезиологом в знаменитой далеко за пределами окружной автодороги Боткинской больнице. Она еще в институте вышла замуж за своего однокурсника и с тех пор жила с ним, родив двух дочерей-красавиц, одна из которых Маша оканчивала медицинскую академию, а младшая Ирочка еще училась в школе. С мужем Веры, высоким, худым человеком с извечной насмешливой улыбкой, отношения у Николая Васильевича не заладились сразу после свадьбы. Тогда Николай Васильевич был еще крепким, жизнерадостным говоруном, любившим веселую компанию, рыбалку и не пропускавшим ни одной футбольной телетрансляции. С зятем-молчуном ему говорить было не о чем – тот вечно дежурил или сидел в библиотеке, готовясь защитить кандидатскую. До открытых ссор дело не доходило, слишком уж полярными оказались интересы и вкусы двух мужиков. Потом зять защитил не только кандидатскую, но и докторскую диссертации, стал уважаемым профессором, заведующим кафедрой одного из столичных вузов. Семья старшей дочери жила безбедно в прекрасной квартире в одном из престижных районов Москвы. Собственно, Вера Николаевна ходила на работу не ради скромной врачебной зарплаты, а, как она сама говорила, «чтобы не заржаветь». Подруги-коллеги, молодые ординаторы, умение лихо управлять собственным лиловым «Пежо», наконец, осознание собственной самостоятельности придавали этой красивой высокой женщине особую привлекательность и некий шарм современной деловой бизнес-вумен, хотя на самом деле таковой она никогда не была, поскольку обстоятельства жизни не требовали от нее подобного подвижничества. Родителей Вера любила, заезжала навестить их с дочками, но всегда без мужа. В гости к ней старики выбирались редко, перебрасывались несколькими фразами с зятем, если он оказывался дома, недолго сидели за столом, а потом, не глядя друг на друга, молчаливые и сумрачные, ехали на метро домой...
Вторая дочь Королевых, Надежда, предпочитала вести благополучную жизнь домашней хозяйки и матери трех дочек, которыми ее одарил супруг – преуспевающий московский адвокат, имевший обширную клиентуру среди представителей шоу-бизнеса. При желании Надежда легко нашла бы подруг среди самых ярких звезд отечественной эстрады и сериалов, но, в отличие от старшей сестры, не любила светской жизни и шумных попсовых тусовок. Вечно занятая домашними хлопотами, с родителями она встречалась реже сестры, но их встречи проходили тепло, а зять завоевал сердце тещи и тестя щедрыми подарками – современной кухонной утварью, духами и французским коньяком на дни рождения и под Новый год.
Если мать и старших сестер звали Софья, Вера, Надежда, то не сложно предположить, что младшую девочку в семье нарекли Любовью. С годами она полностью оправдала свое имя, еще на школьной скамье затеяв роман с женатым парнем, а сходив три раза замуж, родила двух сыновей от разных отцов, которые не являлись ее супругами. По сей причине сохранив во всех брака девичью - нет, упаси Бог, не честь, - фамилию, она сделала своих сыновей наследниками гордой фамилии Королевых. Последним обстоятельством дед, всю жизнь тщетно мечтавший о сыне, чрезвычайно гордился и, выгуливая Кинга, надоедал нескончаемыми рассказами о проделках внуков соседям и знакомым собачникам.
Несмотря на буйный темперамент и любовь к любви, Надежда прекрасно обходилась без мужей и великолепно смотрелась в строгой прокурорской форме с майорскими погонами на плечах. Для Николая Васильевича было праздником, когда он шел провожать младшую дочь до автомобиля. Он по-отцовски восторженно любовался гордой осанкой, темно-каштановой короткой прической, прекрасной фигурой дочери, особую пикантность которой прибавляла гендерная противоположность наряда.
***
Как-то в марте, промучившись ночь без сна, Николай Васильевич поднялся с постели разбитым, в прескверном настроении. Сунув ноги в тапочки, он пошел совершать традиционный утренний туалет. Обильно намазал щеки мыльной пеной, взялся за бритву и только тогда взглянул в зеркало. Оттуда смотрел старый человек, с мешками под глазами, обвисшими брылями, густой сетью морщин на лбу и бородавкой на правой щеке, напоминавшей мелкую еловую шишку. Бородавка особенно расстроила пенсионера Королева, и в голову ему пришла странная мысль о конечности бытия, о том, что жизненный локомотив все набирает ход, приближаясь к конечной станции «Пятницкое кладбище». Мысль, конечно, не оригинальная, но оптимизма Николаю Васильевичу она отнюдь не прибавила, так что он не замедлил поделиться своими философскими размышлениями с супругой. Софья Ивановна после недолгой паузы ответствовала мудро и в то же время вполне реально:
- Не расстраивайся по пустякам, Коля, все там будем. У Бога все живые... Но, надо что-то решить с квартирой, кому мы ее оставим. Мне соседка говорила, если дети получат ее по наследству, то им придется платить большие налоги... Лучше составить дарственную еще при жизни, это бесплатно и хлопот особых не займет. Тогда все будет в порядке. Давай девочкам сделаем такой подарок.
Спорить с авторитетом соседки Тамары было делом бесполезным, к тому же хозяйкой квартиры, как говорили раньше – ответственной квартиросъемщицей, всегда считалась Софья Ивановна, поэтому, пребывавший в меланхолии Николай Васильевич, согласился с супругой, выговорив лишь одно непременное условие – он не будет стоять в бесконечных очередях в конторах, ведающих подобными вопросами. Но в основном он был согласен с женой: зачем детям доставлять лишнюю головную боль?! Раздать доли, да и дело с концом. Софья Ивановна с готовностью взвалила все хлопоты на свои плечи, и уже через две недели они, пригласив дочерей, оформили все необходимые для процедуры дарения документы.
- Как камень с души свалился, - рассказывал Николай Васильевич о квартирных перипетиях старому товарищу Сергею Юрьевичу Гусарову, сорок лет отработавшему врачом на «скорой помощи». Подобная профессионально-медицинская аномалия не могла не сказаться на характере, сделав из Гусарова законченного циника и скептика.
- Полно тебе королирствовать. Лучше бы оформил завещание на Софью, а она на тебя. А когда помрете, наследники быстро найдутся. Зря ты это затеял...
Но Николай Васильевич только отмахивался от своего скептического приятеля, тем более что о смерти, о том, что будет после него, Николай Васильевич думать и говорить не любил, предпочитая вспоминать молодость, своих приятелей и, с еще большим удовольствием, приятельниц.
***
Супруги с особым нетерпением дожидались первого тепла, рассчитывая ранее обычного выехать на дачу, чтобы высадить новую рассаду и поставить теплицу. Но лето в тот год выдалось страшное. Стояла не виданная прежде жара, дым от лесных пожарищ заволок столицу и пригороды. Ночи не приносили облегчения в душные, пышущие зноем многоэтажные каменные улья. Старухи утверждали, что так воздает Господь за грехи наши. Но не всегда надо слушать стариков, ибо сказано, что каждому он воздает лишь по силам...
Синоптики с завидным постоянством обещали желанную прохладу, но, несмотря на все благие пожелания, африканский антициклон никак не желал покидать среднерусскую равнину. Зато покинул Москву, зажравшийся на столичных хлебах хамоватый мэр, улетевший в те дни на отдых в альпийские владения своей супруги, где воздух был чист и свеж.
Супруги же Королевы в свою очередь считали, что им крепко повезло с их можайской вотчиной, куда не смогла добраться вездесущая торфяная гарь. Но палило нещадно, металлическая ручка на входной двери раскалилась под солнечными лучами, словно батарея центрального отопления, весь маленький домишко источал жар, и, несмотря на докучливых комаров и мух, старики привыкли спать на раскладушках, выставленных под большим, развесистым кленом, когда-то посаженным Николаем Васильевичем подле окна.
Королев, несмотря на зной, чувствовал себя неплохо, однако Софья Ивановна переносила жару с трудом. Она не могла сидеть на грядках, с трудом готовила обед мужу, почти ничего не ела сама, только много и жадно пила самодельный квас из холодильника. Иногда она щупала пульс и измеряла давление хитрым электронным прибором - тонометром, умудрявшимся при каждом измерении (даже через пять минут) показывать противоположно разные параметры сердечной гемодинамики. Домашние средства и привычные таблетки не снимали боли за грудиной, сердце то бешено колотилось, то неожиданно замирало на несколько секунд. Испуганный Николай Васильевич вызывал «скорую помощь» из Можайска, приехавшие врачи делали какие-то уколы, и Софья ненадолго засыпала, но, проснувшись, вновь ощущала сердцебиение и боли.
В середине августа после очередного приступа ее забрали в районную больницу. Старик поехал вместе с ней в тряской машине. Софья Ивановна лежала на клеенчатых носилках и молчала. В приемном покое они долго ждали врача, и Николай Васильевич пытался утешить свою подругу, говорил, что все пройдет, несколько дней она побудет под присмотром врачей, потом их заберут дочери, они поедут домой и будут опять жить вместе - долго и счастливо.
Софья Ивановна ничего не отвечала, только гладила его руку, но из ее глаз отчего-то текли слезы. Пришедший молодой врач выставил старика за дверь, сказав, что больной нужен покой, чтобы он приходил завтра. Николай Васильевич еще ждал за дверью, пока ему не вынесли небрежно свернутую одежду жены. Он вышел на жаркую улицу и стал пихать сверток в пакет, который захватил с собой, но, вдруг ощутив знакомый запах жениных духов, разрыдался на глазах удивленных прохожих.
Вернувшись на дачу, он позвонил дочкам и рассказал о нагрянувшей беде. Те уговорили его сидеть на даче и сами следующим утром слетелись в Можайске. Но было уже поздно, в ночь на Преображение, знаменитый яблочный спас, Софьи Ивановны не стало.
В тот день природа, словно опомнившись от собственного безумства, разразилась грозой, подул ветер, столбик градусника резко пошел вниз. Спустя три дня, по православному обычаю, Софью Ивановну Королеву погребли на Пятницком кладбище.
***
Николай Васильевич прожил с женой более сорока лет, и не все эти годы складывались из одних только медовых месяцев. Всякое бывало в их жизни. Правда, основной порок русских мужиков не затронул Королева, зато в молодости он был, как говорят, усердный ходок, не пропускавший ни одной юбки. Причем ему было совершенно не важно, на ком красовалась эта деталь дамского туалета. С одинаковым восторгом Королев обнимал и симпатичную медсестру, и секретаршу-машинистку, и дурно пахнущую дворничиху в заплеванном подъезде многоэтажки. Но с годами он перебесился и последние лет тридцать уже не стремился к новым победам на любовном фронте. Софья Ивановна, привыкшая в молодости по ночам высматривать в окно, когда в свете фонарей покажется фигура доморощенного Дон-Жуана, наконец, вздохнула спокойно. С тех пор их семейная лодка, миновав опасные любовные рифы, мирно закачалась в тихой лагуне московской квартиры и можайской дачи.
На похоронах Николай Васильевич как будто окаменел, ни слезинки не выпало из его глаз, стоял прямо, опираясь на суковатую палку, недолго посидел на поминках и его отвезли домой. А на следующее утро в мозгах у Николая Васильевича что-то хрустнуло. Он целыми днями бесцельно кружил по квартире, заглядывал на кухню, вернувшись с прогулки с эрдельтерьером Кингом, нетерпеливо отпирал дверь, рассчитывая увидеть Софью Ивановну. Но ее нигде не было, и он снова начинал бесцельно бродить по квартире, подметая пол мелкими старческими шажками. Кинг печально наблюдал за хозяином, стараясь при случае лизнуть его руку или лицо.
С наступлением марта в душе Николая Васильевича отчего-то родилась смутная надежда, что жена ждет его на их любимой даче. Ему стало боязно, как ей трудно приходится одной жить на их шести сотках садово-дачного участка. Не в силах более дожидаться, когда сойдет снег, в одно утро старик собрал небольшой рюкзак, сумку на колесиках и, пристегнув собаку на поводок, отправился на вокзал, чтобы ехать на дачу. Он так торопился, что даже позабыл сообщить дочерям о своих планах и надеждах.
С платформы к дачному участку вела тропинка через лес, еще укутанный снежным покровом. Но тропа оказалась плотно утрамбована дачниками, и Королев смог, хоть и с трудом ( в снегу вязли колесики нелепой сумки-тележки), добраться до своего участка. Время шло к полудню. От черной земли, тающего снега шел пар, а кое-где от зимней спячки уже вытянулись первые зеленые стебельки травы. Николай Васильевич открыл калитку, нетерпеливо поспешил к дому, бросив сумку и отпустив собачий поводок. Но, подбежав к дому, старик остановился, тяжело дыша от возбуждения и разочарования: дверь была заперта на большой висячий замок, повешенный им еще осенью. Его Софьи не было в их уютном деревянном домике.
Спешить больше было некуда. Он медленно отпер дверь, перенес вещи, затопил печку. Постепенно в доме становилось теплее и Николай Васильевич, казалось, начал приходить в себя. Он понял, что Софьи на даче нет и быть не может, что надо как-то научиться жить одному.
Спустя два или три дня на машине приехал старший внук. Дочери, озадаченные пропажей отца, принялись его разыскивать, почти сразу решив, что выживший из ума старик, скорее всего, подался на дачу, не предупредив их. Что поделать? Старость не радость...
Все лето дочери и внуки по очереди приезжали на дачу, привозили продукты, собачьи лакомства для Кинга. Однажды Вера, обняв отца, мягко сказала:
- Папа, мы решили твою квартиру продать, чтобы тебе там одному не мыкаться... Тяжело в магазин ходить, с собакой гулять, готовить. Мы будем волноваться. Лучше ты до осени поживи здесь на свежем воздухе, а в сентябре мы заберем тебя к себе. Поживешь месячишко у меня, потом у Веры и Любы.
Николай Васильевич, казалось, обрадовался дочкиному предложению и радостно кивнул головой, стараясь скрыть слезы, неведомо почему появившиеся на глазах. Лето прошло в почти привычных дачных хлопотах и заботах о постаревшем Кинге. Казалось, старик успокоился, когда дочери приезжали навестить его, Николай Васильевич угощал их свежими ягодами и зеленью, Кинг радостно вилял хвостом, но вскоре гости уезжали и они оставались вдвоем, старик и его собака. Кто знает, о чем думал в ясные летние вечера старый человек, сидя на скамейке около дома?
В Москву Королев больше не наведывался и дочерним гостеприимством воспользоваться не успел. Однажды ясным сентябрьским утром Николай Васильевич вышел на крыльцо и глубоко вдохнул свежий осенний воздух. Где-то далеко в небе курлыкали журавли. Королев закинул голову, пытаясь разглядеть большой клин птиц, величественно-медленно взмахивающих крыльями далеко в небесной тверди. Вдруг Николаю Васильевичу показалось, что оттуда на него смотрят голубые глаза его Софьи, он сделал шаг вперед, стараясь лучше увидеть их, но голова неожиданно начала отчаянно кружиться, унося в стремительной карусели дом, деревья, эрдельтерьера Кинга, стаю журавлей, его самого...
Он неловко повернулся, пытаясь устоять на ногах, но упал лицом вниз в еще теплую землю, уже покрытую золотыми листьями большого клена, растущего возле дома.
Кинг подбежал к неподвижному телу хозяина, ткнулся носом в его потемневшее лицо и, задрав голову дико, не по-собачьи, по-волчьи, завыл, вытянув шею. Потом он покружился и лег подле хозяина.
***
На следующее утро соседи, приехавшие на дачу, обнаружили мертвые тела старика и собаки. Они тут же позвонили в полицию и дочерям Королева. Приехавший наряд констатировал смерть старика по естественным причинам, вызвали «скорую», чтобы отвезти тело в судмедэкспертизу для вскрытия. Собаку соседи закопали в дальнем углу участка, возле туалета.
Старший внук, получая справку о смерти деда, необходимую для организации его похорон, поинтересовался у регистратора в экспертизе:
- Отчего дед помер?
- Инсульт... Обычное дело в таком возрасте, - отвечала видавшая разное регистраторша морга. - Хорошая смерть, быстро помер, - вздохнув, добавила она...
На следующий лето на садовый участок Королевых приехали новые владельцы, купившие участок у дочерей Николая Васильевича. Ни Вере, Надежде и Любви, никому из внуков и внучек, шесть жалких соток за Можайском оказались не нужны.