Из сб. «Рассказы о темном»
1
Один человек, по фамилии Гомзарь Севка, или Всеволод Федорович Гомзарь, лет тридцати, служил в дорожной автоинспекции, считал себя вполне порядочным и серьезным человеком, за пустой болтовней замечен не был. И к нему уважительно относились не только коллеги.
А уж поборы на дорогах делал.
Так рачительный хозяин грушу в своем саду трясет и все плоды, до кривых даже, подбирает и в дело пускает.
Без мзды не представлял себе работы. Уж кому, как ни ему знать, на каких машинах ездят наши граждане, как и где некоторые добывают права. Надо же им как-то дать понять, что нельзя носиться на неисправном автомобиле, и правила вождения одни на всех все-таки.
«А им хоть кол на голове. Если у них лишние бабки, и не жалко с ними расставаться – мерси». Иной раз за смену набирал в размере двухмесячной зарплаты. Вот так.И совесть его, представьте, была с ним заодно, и, самое смешное, никто никогда на него не жаловался. Умел Гомзарь работать с людьми, умел.
Он ни разу не был замечен пьяным, не опаздывал, не отказывался от сверхработы. Ценили его и уважали начальники и коллеги. И водители на дороге предпочитали лучше с ним дела иметь, чем с честными дураками, из-за которых денег теряешь во много раз больше, не считая времени, нервов и много - много чего еще приходится испытывать и терять.
Накопив достаточную для женитьбы сумму, стал семейным человеком. Купил квартиру прекрасную, все такое же в уютный уголок. Нашел и жену. Что удивительно, на дороге – тормознул как-то раз «Карину», видя женщину за рулем. Говорят же некоторые: курица не птица, баба – не шофер. Тут он ошибся. И поймался на строгие серые глаза.
Жена была под стать ему. Красивая, гордая, надменная. С виду такая холодная и неприступная, как Эверест. Словечка зря и в простоте не скажет. Но с мужем, который ее понял, она была совершенно другой.
Гомзарь что, будет всем рассказывать, каким он играм и забавам предается с огненной и раскованной женушкой?
Ценил и любил он свою Оксану и ничего не жалел для нее, хотя она сама неплохо зарабатывала, будучи бухгалтером в одной торговой компании, широко раскинувшейся по городу и его окрестностям.
Гарнитур дорогой подарит из драгоценных камней, или туфельки ценные - в три зарплаты, а то еще одну шубу норковую, другого цвета или фасона набросит на пышное и тугое тело. Мог и путевочку куда-нибудь в Гонконг или на остров Ханнань поправить здоровьице. А уж в дом нес. Не муж, а клад.
Много денег – большие и расходы. Большие расходы требовали новых денег. Поэтому Гомзарь работал на дорогах все строже и строже. Все колесом, всё связано, как говорится.
Как-то раз осенью под вечер он сидел в «засаде» с напарником, сержантом по фамилии Бурда Станислав Власович, - то есть спрятались за кустами с прибором для определения скорости. Недалеко был предупреждающий знак - скорость не более 40 и все тут. А место такое, что прямо хочется жимануть, как следует.
Бурда Станислав Власович, проще Славка, неженатый еще, вобщем нормальный парень, но порою и некстати грубоватым бывал - не имел он в обхождении таких хитростей, как извините да будьте любезны, пожалуйста там и все такое. Рубил, что называется, сильно и с плеча, а так очень даже неплохой парень, на лету всю премудрость работы схватывал.
Вдруг сержант Бурда, стоявший с прибором на обочине, сливаясь с кустами ильма, оживился:
- Всеволод Федорович, товарищ лейтенант, наш мчится. Наш – печенкой чую - наш... Несется, как ласточка, сбавим сейчас ваш полет.Это вам не небеса, это вам дорога, елы-палы!
Гомзарь вышел из машины, где он звонил своей девочке – как он женушку называл. Действительно, на них мчался "Мерс", красивая большая машина цвета асфальта, причем не снижая скорости. Казалось, все, мимо.
Гомзарь аж зубами скрипнул.
Но все-таки «Мерс» остановился. В машине пахло коньяком и марихуаной, две яркие крашеные блондинки в легком не по сезону одеянии сидели раскованно по бокам полного и явно расслабленного мужчины с лицом, как принято говорить это у милиционеров – кавказской национальности. Но точнее будет – не кавказской, а такого восточного типа, куда можно запихать не менее ста народов и народностей Востока и Азии от берегов Тихого океана до Атлантического.
За рулем невзрачный человек с темным лицом, гнев и раздражение читались в прищуренных глазах, но ни единый мускул не выдал этого. «Магрибинец» - почему-то мелькнуло у Гомзаря. Почему магрибинец? Что за магрибинец? Какое-то притягательное и туманное слово, обозначает жителя Магриба – то есть западной части Африки. Об этом Гомзарь и слыхать не слыхивал. Но кто знает, что иногда может всплыть из глубин подсознания и почему?
Хотя, признаться, в детстве Гомзарь любил сказки про Аладдина и его волшебную лампу, и где творил чудеса некий недобрый волшебник-магрибинец. И сейчас сказочный магрибинец, казалось, воплотился в водителя серого «мерса».
После недолгих объяснений, уточнений с фактами и таких выражений «магрибинца», как « Извини, господин капитан", "Виноват, господин капитан", "Извини, начальник, пойми как мужчина", "Понято, командир, видишь, с нами такие женщины, что себя забываешь, не только дорогу» и " Заплатим - что за вопросы! Если есть за что платить», была предложена некая сумма, которая Гомзарю, да и Бурде тоже, показалась насмешкой. Бурда даже сказал жестко и раздельно, чуть ли не по буквам:
- Вы что, не понимаете ничего? Вы на дороге, правила никто не имеет права... За нарушения извольте! По закону будете отвечать! И останетесь без прав!
И добавил,что придется сделать досмотр машины, основания есть более чем веские.
Тип за рулем распахнул глаза до размеров колес и тихо запричитал:
-Зачем досмотр, какой досмотр? Зачем такие шутки шутить? Зачем проверять, господин капитан, ты бы сразу сказал, сколько мы должны. Мы признаем свою вину – задумались, знаки перестали замечать в какой-то момент. За это мы ответим. Мы же культурные и цивилизованные люди. Разве одни цивилизованные люди не договорятся с другими культурными тоже людьми? Мы понимаем. Сколько стоит наше нарушение, господин капитан?
Сумма, названная Севкой, заставила Бурду произнести что-то вроде:
- Серьезное нарушение, господа. Товарищ лейтенант, может помощь вызвать?
- Зачем помощь? Не надо ничего. Сами разберемся. Добавляю еще. Исправимся, слово мое – никогда больше не встретимся. Понимаем – за все надо платить. За все надо платить, - «магрибинец» говорил тихо, а глаза снова с прищуром темным, будто в пропасть смотришь.
Темное худощавое лицо в глубоких морщинах было неподвижным. Странно, что остальные трое вообще молчали, словно их и не было.
«Мерс отъехал», как говорится, почти на четвереньках, ползком и с глубоким почтением, а в карман было положено каждым в размере месячной или даже больше зарплаты.
- Мне этот, за рулем, совсем не понравился. Обкуренные какие-то.А второй почти отрубленный сидел, в ноль закосевший, и девки тоже.
- Не мы, так другие поймают их, Слава. Но и они их отпустят. Сам понимаешь.У них все схвачено и проплачено, куплено и перекуплено. Но и закон, он и в Африке, сам знаешь.
Гомзарь думал, что водитель – какой-то незаметный такой человечек, а вот глаза и рот - словно с чужого лица. Непростой, очень непростой. Слава Богу, не поднимали кипешь. Правильно сказал – за все надо платить. Еще бы… Да если бы дернуть их. Все основания есть. Всех, правда сейчас не надергаешь. Ну да Бог с ними.
Но об этом случае они уже через несколько часов забыли. На дороге столько всяких происшествий, что и говорить.
2
Жена Гомзаря останавливала взгляды других мужчин своей яркой внешностью и манерами, и он любил с нею пройтись по торговым рядам, не жалея средств, ублажал свою «девочку».
Кстати, они вообще любили бродить по магазинам, совершать экскурсии на всякие торговые выставки-продажи и распродажи… Это такой праздник, такое наслаждение - ходить, разглядывать, останавливаться здесь, там, трогать, ощупывать, примерять, прикидывать – надо или не надо? Поторговаться, если дают… И КУПИТЬ!
Какие там музеи... Какие театры... Базары, торговые центры, рынки - вот где такое видишь, что музеи тускнеют, вот где бывают такие спектакли и сцены, какие не снились самым продвинутым режиссерам!
Как-то вначале зимы они вдвоем вот так бродили, не спеша, по большому и дорогому торговому центру, как два облака в свободном полете, щедро проливая денежный дождь в одном месте, в другом…
Чего только не везли сюда со всех концов земли новые купцы, надеясь изумить и заставить раскошелиться…
Весело и с чувством бродили они. Гомзарь просил Оксану тратить, не беспокоясь… Пока за рулем эти дураки с купленными правами, пока те, что ни бум-бум в машинах и в правилах вождения их, будут на дорогах, нищета не грозит Гомзарю… Его провести – невозможно.
Он желает им только одного, чтобы никогда не иссякали их счета, платежные карточки, карманы, кошельки и сумки.
Вдруг Гомзаря как будто кто-то толкнул. Не понял сначала. Даже подумал, что его и в самом деле толкнул какой-нибудь торопыга… Но, оглянувшись, никого не увидел. Покрутил головой, но чувство - будто зовет его к себе кто-то или что-то, не исчезало, понять ничего не может.
Медленно обводил лавки и подходы к ним профессиональными глазами, обращая внимание на самую малую мелочь… С лица на лицо переводил взгляд… Все что-то магнитит, сил устоять нет.
И р-раз! Попал! Лавчонка, обыкновенная, полутемная, набита блузками, штанами, пиджаками, рубашками, шапками, даже носками и прочим разноцветным тряпьем… Из тех лавок, куда можно зайти голым, а выйти одетым, если ты без особого полета желаний.
Хозяин, совершенно неприметный сухощавый человечек, стоял неподвижно, лишь глаза и рот были словно с чужого лица – при не приметном теле слишком и ярко выразительны.
Гомзарь будто запнулся... В голове что-то закрутилось, но ничего не выскочило... Будто откуда-то его знаю. А может, и встречались, сколько за день машин остановишь? Нет, ничего не припомнилось Всеволоду.
А лавка поражала разнообразием и какой-то хаотичностью. Ну ладно, значит, хозяину так хочется. Вот он стоит, делает вид, что видал и обслужил сегодня тысячи таких, как Гомзарь с женой.
На полочках среди всяких туфель с прихотливыми каблуками и модными носами стояли несколько пар дамских стильных сапог.
- Натуральное, все натуральное… Хочешь? – лебезил хозяин восточного типа.
В самом дальнем уголке как бы даже неприметно, наособняк, отдельно стояла еще она пара сапог. И влекло к этим сапогам женским, и манило с такою силою, что невозможно было не подойти к ним.
Гомзарь едва увидел, сразу оценил и их действительно натуральную тонкую и мягкую кожу, и фасон-модель, очень благородного вида, и цвет, и, словом, все целиком.
И так ему захотелось эти неописуемо красивые и горделивые сапоги подарить жене. Они удивительно подходили друг к другу.
- Тебе вон те сапожки – как? – как бы невзначай спросил Гомзарь… Он знал, что в лоб медведей только бьют… Надо подкрадываться исподволь. Хозяин может цену заломить, едва почует интерес.
Жена не поняла сначала, затем довольно равнодушно глянула:
- Которые, Сева? Те? Ничего… Есть в них что-то…
И хотя сапоги ей сразу понравились, но она тоже включилась в игру мужа, так как хозяин следил за ними, пытаясь прочесть по лицам даже спрятанное.
- Вообще-то, Сева, они мне не очень… Дайте посмотреть, пожалуйста…
Продавец уловил сверкнувшее желание в глазах Гомзаря и действовал, как могут только очень, очень умные и опытные продавцы, как говорится, подкованные на все четыре…
Он не бросился, спотыкаясь, угождать, расхваливать, толкать в руки нагло и назойливо, безудержно врать о товаре…
Нет, он был само достоинство и глубина. И если бы Гомзарь с женой были бы бдительные и внимательные покупатели, а не убивающие время еще одним походом по магазинам, они бы непременно почувствовали внутренний огонь, загоревшийся в глазах у продавца помимо его воли, которые он слегка полузакрыл, чтобы не спугнуть.
Видно, не с проста он это, так ведь?
Молча достал зовущую парочку сапог. Ногтем провел по необыкновенно красивой коже с давленным рисунком, вывернул голенища, чтобы убедились и в чудной выделке, и мягкости кожи, и ласковом теплом нутре сапога. Пощипал мех, молча и поджег пушинки, чтобы все унюхали запах горелой шерсти… Сгибал и разгибал без страха подошву, показал все швы… И все это так отстраненно как-то, мол, профессионал показывает все настоящему покупателю, который оценит и фасон и цвет, и колодку и модель, и каблук – в меру тонкий и в меру высокий, и носок, чуть задранный вверх от гордости за настоящую, так сказать, кровь и породу.
И какое-то высокомерие так и проглядывало во всем облике сапожек.
Гомзарь был заворожен действиями хозяина, буквально увлечен всей этой магией. - Оксаночка… Это же не сапоги, это шедевр, как раз для тебя, – пробормотал он. - Примерь, а?
Неожиданно Оксанка вдруг заупрямилась… Не хочу, говорит. Что-то вдруг ей не понравилось, в чем дело, не поймет. И чем больше упрашивал муж, тем больше сопротивлялась она.
- Сева, они мне не очень... Не знаю, в чем тут дело… Признаюсь, что одеть можно и с шубой, и с пальто, и с костюмами… Но…
- Да ты, примерь, Оксаночка. Ты просто примерь, а там будет видно... Совсем не помешают они тебе в твоем гардеробе.
Надела. На ногах сидят - глаз не отвести.
- Оксанка, да как на тебя шили, влитые… Елки, какие ноги у тебя дивные!
Продавец откашлялся и тоже восхищенно глухим низким голосом:
- Ножки у вас, извините, как точеные… Хоть на подиум… Редко на ком так бы сидели… Чудо!
Оксане все это слушать лестно, она сама видела, что нога стала будто длиннее, стройнее, изящнее.
Гомзарь вокруг топчется и языком прищелкивает:
- Оксана, это искусство… Как они хороши! А как ты в них!
- Да за такими ножками пойдешь в любую даль! – не то пошутил, не то признался продавец.
Жена ногу и так и эдак поставит, повернется кругом, с зеркала оценит вид… не жмут и не давят, будто рождена с сапогами. Не к чему придраться.
И на тебе, не хочет брать. Не нравится ей, понимаешь ли, их выражение.
- Какое выражение? Оксана, ты о чем?
- Ты посмотри, какое у них выражение… Нехорошее… Да, красивые, и с ума сойти, как великолепны на ноге, но уж нехорошо как смотрят, Севочка. Видишь, эти вмятинки как лицо? Посмотри, посмотри – усмехаются.
Гомзарь расхохотался… Проходящий мимо парень весело бросил, оглядываясь, чуть не сворачивая шею:
- Сапожки у вас – вы словно козочка в них – цок-цок… Настоящая женщина… Ах, как хороша!
Гомзарь обнял жену:
- Берем? Мой подарок… Так мне хочется, чтобы все попадали, глядя на тебя… ты достойна!
Поцеловал, погладил, пожал… Уговорил… Любящий муж, знаете ли…
Как-то отстраненно спросил о цене и широко раскрыл глаза, когда хозяин, согнувшись с высоты своего места, шепнул ее на ухо Гомзарю и добавил тем же шепотком: сапожки-то чудо! За все надо платить… Затем повел глазами, почти спрятал их и сложил руки на животе. Даже отвернулся от покупателей. Совсем не заинтересованный в продаже человек и все тут! Гомзарь не стал торговаться.
Заплатили, завернули, пошли дальше.
Правда, пока еще гуляли-ходили, Гомзарь по непонятной причине их трижды уронил, и один раз чуть не потерял сумочку с драгоценными сапогами.
Дома Оксана перемерила сапожки со всем, чем можно, муж глаз не отводит, любуется, и все закончилось любовным пылом в этих самых сапожках.
Прошло около месяца. Оксана почему-то уклоняется их носить. Все какие-то причины находит.
Как-то пригласил их в гости на день рождения друг и коллега Гомзаря Леша Кидахно. Леша был постарше в звании и должности, но они прекрасно ладили и работали.
Гомзарь собираясь, кричит жене из другой комнаты:
- Оксана, а как сапоги? Не жмут? А почему ты не носишь их? Это же мой подарок, девочка моя, надень, непременно. Пусть Кидахно от зависти лопнет!… Он своей все покупает с китайской барахолки. Представляешь? А сам мзду не меньше меня собирает, а даже побольше… Ленке же его и похвалиться нечем.
Оксана вытащила сапоги, надела. Гомзарь вокруг бегает, любуется. Ну что за диво! Ноги меняются на глазах… За такими ногами бежал бы куда угодно.
Не успела Оксана пройти по комнатам, как каблук раз и подогнулся. Жена рухнула на колени, чуть руку не сломала, пытаясь удержаться. Оказывается, каблук попал между паркетинами. Странно… Паркет добрый был, год назад постелили. Иголку между не просунешь.
Утешил жену, поднял, оглядел место. Удивился. Но ЭТО ЕГО НЕ НАСТОРОЖИЛО.
Помог одеться жене и как два голубка на улицу вылетели и пошли, молодые, красивые, гордые от сознания, что у них, все есть, как у настоящих людей.
Прошли от дому метров двести, жена вдруг заскользила по снегу, как по льду, и упала, да как нелепо – ноги вверх. Ужасно прямо. Барахтается, а подняться не может. Не успела встать, как на тебе – еще раз. Оксана смущена до крайности, ноги в разные стороны скользят, будто коньки у неумехи. Гомзарь жену, знай, поднимает, а она тут же падает, как корова на льду. Норковую шубу всю извозила. Просто постоять и одной минуты не может. То лбом приложится, то затылком, то на бок с неловко подвернутой рукой, то всем телом с размаху… То на колени до крови…
Не то, что идти, даже подняться не давали окаянные сапоги. Не могут понять в чем дело. Гомзарь место оглядел – такое же как и везде. Он – то не скользит, а вот Оксаночка... В чем дело – дальше этого места и сдвинуться не могут? Сапоги будто взбесились. Просто ужас, а не сапоги. Жена вся в снегу, растрепанная, красная, шуба грязная, колготки рваные, настроение - сами понимаете какое.
Одни сапоги в этой битве еще лучше сидели на ноге. Закачаешься…
Оксана и так ногу и эдак ставит, да будто ходить впервые начала.
Эти проклятые сапоги только и мечтали, чтобы их хозяйка разбила себе нос или лоб или сломала что-нибудь, по меньшей мере. И пока с коленей кровь не полилась, Оксана не могла стать. Будто они, эти странные сапожки, только и желали этого.
И Гомзарь и его жена все поняли!
- Слушай, Сева. Сними их. Домой меня понесешь на руках. Я их не надену. Ты разве не видишь? Я тебе говорила, чувствовала… Тебе понятно теперь, что это за сапоги? Их желание – минимум - покалечить, вывихнуть шею, переломать обе ноги… Максимум - вообще до смерти убить.
Кое кто из прохожих ухмылялся, когда Гомзарь свою жену на руках нес. Считали, вероятно, что пьяную бабу мужик тащит домой. О гостях и думать нечего. Лоб, нос, колени – разбиты, все тело в синяках, как после драки хорошей.
- Да лучше босиком ходить буду, а их – никогда!
После этого и разговору не было носить эти распрекрасные сапоги. А они и не горевали, судя по их виду. В своей манере носы задраны!
Выбросить сапоги - было жалко потраченных денег. Решили отнести назад, где купили.
У Гомзаря что-то вертится неопределенное в голове по поводу этих сапог и владельца лавчонки, но толком понять пока не может.
- Неси их назад и скажи, что это убийцы, а не сапоги, - возмущалась Оксана.
Гомзарь сумрачно бродил по торговым рядам, напрасно стараясь отыскать ту лавку. Странно… Никакого намека. Он хорошо помнил вывеску – «Дары Востока». Ну я тебе покажу дары… Ты мне ответишь… А потом другое - да хозяин при чем? Он же мне продал ОЧЕНЬ ХОРОШЕЕ ИЗДЕЛИЕ. А внутреннюю суть и сам не знал, похоже. Хотя кто знает?
Обошел торговый комплекс несколько раз… Нет… Не нашел он яркой вывески и лавки. Сходил в администрацию, но там только брови вверх поднимали. Удивленно сказали, что в их торговом комплексе никогда не было лавки с таким названием.
Так ни с чем вернулся назад.
- Зачем ты их принес? Продал бы их задешево хоть кому. Ты посмотри, какая в них садистская изощренность скрыта.
- А давай их подарим кому-нибудь?
- Только не моим друзьям. Нет, Сева.
- Слушай, у нашего Ситкина, помнишь, он хрипит при разговоре, у его жены, которая работает в нашем управлении, скоро день рождения.. Сволочь он редкая, и жена такая же - на ср.. козе не подъедешь. Помнишь, еще про тебя сказала на нашей свадьбе, что ты толстая. А сама-то фура неповоротливая. Мне не жалко такого добра для них.
- Да? Так и сказала? Ах ты... Но, Сева, ты понимаешь, что не простые сапоги даришь? Это же орудие убийства.
- А если их действие было направлено только на тебя? Может, на этом конец их козням. В смысле – тебе их нельзя носить? Ну-ну, я не хотел обидеть… Я к тому, что тебе позавидовали и нехорошо подумали. Сглазили, помнишь, парень какой-то проходил и сказал еще – ах, какая женщина, мне б такую? Слуш-шай... Подожди-подожди... Кого он мне напомнил, этот хозяин лавочки? Стоп! Неужели?
Гомзарь вдруг явственно увидел осеннюю дорогу и серый Мерс, темное морщинистое лицо, прищур глаз, выразительный рот, запах марихуаны, почти спящие пассажиры...Всплыло непонятное «За все платить надо, понимаем. За все надо платить». Магрибинец! Но при чем здесь сапоги? Какая здесь связь? Не понять ничего.Торговец как-то похож был на этого магрибинца… Да нет же…
Кое- как утешил жену, но она была рада - избавилась от убийц: другое на ум не идет. Толстая... Ага. Посмотрим...
Считайте, совершенно новые сапоги, один раз надеванные ровно на пятнадцать минут, были подарены жене Ситкина, которая ходила и земли под собой не чуяла – такой у нее постоянно был видок.
Посмотрим, как ты будешь ходить, когда эти сапожки наденешь, думала Оксана. Меня не переедешь, действительно фура!
Правда, чувство облачной тревоги не покидало.
Обрадовалась жена Ситкина подарку – сапоги – заглядение, нога в них – красоты изумляющей - длинная, стройная, не нога, а шедевр!
И в самый раз – как вы размер угадали? Вот это удивляло Гомзаря. По сведениям, у ситкинской жены обувь была на три-четыре размера больше, чем у Оксаны. Да и ноги - толстые, как балясины на перилах дачи. Это во-первых, во-вторых, у нее большие пальцы были с такими наростами, что любые туфли через самое короткое время можно было выбрасывать – рвались. Будто зубы на пальцах росли.
А эти сапоги оказались в самый раз. И ноги преобразились – глаз не отвести. Где шишки? Где утолщения? И по голенищу подходят. Сапоги сидели на ногах Ситкиной как литые. Даже фигура преобразилась. Ну и чудеса с этими сапогами. Ситкина задрала нос еще выше, будто с сапогами приобрела графское звание.
3
Прошло недели две…
Как-то утром Ситкин опоздал на службу. Пришел расстроенный, и прохрипел, что жена в больницу попала - перелом правой ноги и двух ребер. И упала где? Прямо на работе в управлении, едва пришла утром. Неловко нога подвернулась на скользких плитах…Говорили же начальству, говорили и не раз, что очень скользкие новые полированные плиты. Да начальству хоть бы что, все твердят, что дареному коню в зубы не смотрят.
Все ахали, сочувствовали, лишь Гомзарь молчал. Он понял все. Но Оксане ничего не сказал. Хотя при чем здесь Гомзарь с женой? Тут что-то иное, непонятное даже.
Потом Ситкин обмолвился, когда уже супруга была выписана, что сапоги, которые были забыты на работе в шкафу, кто-то украл… Ну кто бы мог, возмущались все. В милиции – воры? А то в милиции не люди работают, – хрипел Ситкин. - Попробуй, узнай кто.
- Я думаю, это будет совсем не трудно, – негромко сказал Гомзарь.
Но на его слова не обратили внимание.
Спустя дней двадцать, как раз перед Новым годом, пришел Ситкин из управления и сообщил новость: подают в суд на коммунальное хозяйство. Коллега жены, в одном кабинете сидят, Лещева Лидия Яковлевна сломала себе шею на улице – поскользнулась – улицы-то не чистят! Лещиха ( так между собой) была бабой скандальной, и сюда устроил ее муж - из администрации.
- Вот эта Лещева и украла сапоги, ты понял хоть что-то? Ты выяснил, что у нее на ногах было? – засмеялся Гомзарь. Ситкин внимательно и долго смотрел на него. Потом кивнул и прохрипел:
- Точно, Севка… Она, она и украла… эти чертовы сапожки. Точно, Севка, она, я выясню... Но свое и получила.
Гомзарь понял, что война продолжалась. Никто не докажет, что улица виновата или службы. Шея-то сломана. Осталось выяснить, какие на ней были сапоги. Ситкин выяснил очень легко. Шептался с Гомзарем о чем-то.
Лещеву в больницу привезли в сапогах, которые теперь именовались в узком кругу посвященных - «убийцы». Эти сапоги очень понравились в травмопункте всем женщинам. Такие изумительные сапоги, и главное, хочется, хочется их надеть на свою ногу. Их легко запомнили. Хоть Лидия Яковлевна и скрывала тайну появления у нее сапог: все что-то про знакомую челночницу старательно объясняла, которая сапоги якобы из Турции привезла.
Путь сапог было не сложно проследить. Каждый пострадавший догадывался, в чем причина его несчастий и, никому ничего не объясняя, избавлялся от сапог немедленно.
Лещева продала сапоги в Юридический институт какой-то своей подруге,Юле Ханько, красавице, вроде кандидату наук, доценту и преподавательнице, заодно иногда замначальника приемной комиссии. Та их взяла, причем после секундных размышлений. за цену вдвое больше, чем Гомзарь покупал на рынке. Сапоги такими были, что думать не давали. Просто потом Лещева обмолвилась, что ее подруга якобы в дорогом бутике купила новые сапоги, не сапоги, а загляденье, и, надо же, в тот же день в них попала под машину. Едва спасли. И попала весьма странно. Она переходила улицу как положено, как вдруг непонятно с чего, упала и, не смотря на все усилия, подняться не могла, она болталась на проезжей части, уже машины двинулись на свой свет, а ее носило и возило по дороге… Пока какой-то болван не наехал.
И за что пострадала Юлечка? Неужели за небольшие подношения? Все так делают.
Едва пострадавшая в больнице пришла в себя, первое, что она сказала пришедшей навестить юной беременной невестке с сыном – немедленно продать сапоги. Тоже догадалась!?
Но всем было жалко просто закинуть их куда подальше.
Казалось, наконец, след этих коварных сапог был потерян.
Но не те это были сапоги, чтобы жить тихо, кисло и скучно… Их таинственная задача выполнялась на миру.
Как-то Гомзарь пришел на службу и видит – невероятно! Эти самые сапоги оживленно примеряла завотделом Пугач Лолита Емельяновна, Лолочка- пышнотелая красавица с румяными щечками и веселыми знойными глазами. Ну, говорили, что она любовница аж САМОГО, а рядом, прислонилась к стенке грустная Сметанкина Раиса Ивановна, главбух, которую прозывали не иначе как « Ничем помочь не могу». Сметанкина со странным выражением лица все повторяла торопливо:
- Купила, а они вот оказались малы. - А у самой левая рука прячется в широком рукаве – гипс на ней!
- Что с рукой, Раиса Ивановна? - поинтересовался Гомзарь, ни на минуту не сомневаясь в причине несчастья. Раиса Ивановна зло вдруг буркнула:
-И что вы все интересуетесь? Скажи-доложи вам,Севочка… Пыль стирала дома со шкафа. Мужа такого, как вы, нет.
«Угу, - подумал Гомзарь. - все ясно», и смотрел на ноги Лолиты Емельяновны, которая была на все сто с лишним килограммов весом, ее ноги были ножками лишь для Самого. Но теперь, в изумительно красивых сапогах - не ноги, а чудо природы! Представляете? Она вытянула изящную, красивую, приятно-полную, гладкую, но такую стройную ножку в чудном сапожке.
- Девочки, Сева, ну как? Ой, прямо не знаю… Таких сапог никогда не видела – красота! Да и мой... Скажет, у тебя уже шкаф ломится, а ты еще одни… Куда? А я как одену их, он и упадет…Да и начальству на глаза не стыдно показаться, да?
При этих последних словах некоторые слегка усмехнулись, зная, к кому сейчас побежит показаться на глаза...
- Прямо самой нравится... Красота какая! Беру-беру, Раисочка Ивановна.
Сапоги с самым невинным видом буквально очаровывали ничего не подозревающую женщину.
Через неделю Лолиту Емельяновну навещали в больнице - непонятно, как упала с лестницы на втором этаже, и катилась, считая ступени и пролеты ребрами.
И что такого сделала Лолочка? Господи, подумаешь, любовница САМОГО. Да что она - первая любовница? И муж помалкивает, и все его устраивает - он-то обязан жене должностью и окладом. САМ все устроил, Лолочка не очень-то и просила. За это не судят даже!
И Лолита Емельяновна уже предлагала девочкам из других отделов, пришедших навестить ее, совершенно изумительные сапоги. Объявление на доске висело в коридоре недолго. Кто-то купил. И этот кто-то скоро объявлялся.
4
Одно было непонятно… Что это? Или кто-то настолько злой и крайне не добрый к женщинам шил сапоги, желая им миллион несчастий, и эти самые сапоги переняли низкую душонку того, кто шил? Или они были кем-то заговорены? Сапожник, может быть, вообще ни при чем?
Но от факта, что сапоги были не простые, никуда не денешься.
Разве мало вещей, служащих людям гораздо более осмысленно, чем можно было бы ждать от них?
А что поражало? Почему они подходили всем?
Вот вам и вещь неодушевленная.
И Гомзарь не сомневался, что с продолжением злых дел сапог еще не раз столкнется.
* * *
Хабаровск. 2008-2009 г.