1-е место по результатам читательского голосования
Автор - Сэра - Елена Лозовая http://proza.ru/avtor/lozovaya
ВОСКРЕСНЫЙ СОН СБЫВАЕТСЯ ДО ОБЕДА
22 510 зн.
Весть о ликвидации рынка и строительстве на этом месте торгово-развлекательного центра пронеслась по рядам, как искра по прошлогодней стерне. Местный люд реагировал по-разному: кто-то тяжело вздыхал, кое-кто истерично всхлипывал, но большинство гневливо крыло власти на не нормативно- федеративном и не только. Наиболее активная часть арендаторов собралась у строительной бытовки, в которой ютилась администрация - требовать своё право на труд и запланированную прибыль. Аренда торговых мест была оплачена до конца года, а на дворе осыпался липовым цветом июнь.
К народу вышел плотный лысый дядька. Словно белым флагом, помахал постановлением о сносе рынка, поклялся здоровьем мамы, что будет умолять власть предоставить пострадавшим арендаторам льготные места в будущем торговом центре (когда построят) и призвал народ разойтись. По-хорошему. Тут же, перекрывая недовольный ропот, из радиорубки грянул хит последней недели:
«Она сказала мне: «Прости, если можешь»,
Грустнея день ото дня.
«Тебя люблю я, но всё же,
Дорога манит меня…»*
Запахло кипящим растительным маслом и жареным тестом – заработала палатка под вывеской «Пирожки, пончики, чебуреки горячие». День входил в свои права и требовал обычной дани. Пошумев, народ стал расходиться по своим местам, унося с собою раздражение и обеспокоенность в завтрашнем дне.
Цепляйкина Люба - блондинка лет тридцати пяти среднего роста и приятной для большинства сильной половины человечества упитанности, покинула стихийный митинг в полном расстройстве. Несколько лет она благополучно работала реализатором, а пару недель назад - черт попутал, не иначе! – решила поработать на себя и вложила в товар все свои накопления. И вот - на тебе. Рынок закрывают.
Слухи о закрытии рынка блуждали по торговым рядам несколько лет, но Любка им не верила. Рынок будто гигантский осьминог распластался вокруг автовокзала, перекрывая все входы и выходы так, что каждый пассажир волей-неволей становился потенциальным покупателем. Здесь кормились не только торговцы. Свой гоголь-моголь имели множество людей: от больших чиновников до мелких воришек. Выходит – ошиблась. Теперь нужно искать новую точку, склад, опять оплатить аренду, а товар-то - сезонный! Летние платья, юбки, блузки и шорты для пляжного отдыха.
Кляня администрацию, власть, а больше всего себя, Любка подошла к своему прилавку, за которым её ожидала Наташка. Они несколько лет делили расходы по аренде, снимая одно место на двоих. Наташка свой товар раскладывала по левой части прилавка, а Любка по правой. Так же – поровну, девушки занавешивали стены перегородок, которые отделяли их отсек от десятка других.
- Бесполезняк, - мрачно сообщила Любка подруге. – Никаких денег нам не вернут. Велено собирать манатки и в течение месяца освободить помещение.
- А я ничего другого и не ожидала, - отозвалась Наташа, - рынок полулегальный, официальных договоров ни у кого нет.
Любка пожала плечами:
- А что сейчас легальное? Вот не зря мне всю ночь кошмары снились, - сказа она, усаживаясь на раскладной стульчик. - Вроде, мою я полы, но не тряпкой, а куском сырого мяса. Прикидываешь? А вода такая черная и вязкая, как кисель. Бррр! Как вспомню - тошно становится.
Наталья на секунду сморщила носик, но тут сказала убежденно:
- Ерунда! Воскресный сон - до обеда. Будем считать, что всё плохое уже случилось. А за товар не переживай – вот-вот начнется жара – мигом все разберут! - и счастливо улыбнулась, вызвав у Любани ещё большее раздражение. Она пытливо уставилась на подругу.
- А что ты лыбишься, я не поняла? Никак новую точку в тихушку от меня присмотрела?
- Ничего я не присмотрела! Просто день сегодня особенный!
И не в силах больше сдерживается, выпалила:
- Я, Любочка, замуж выхожу! За мною вчера вечером Аркаша прилетел.
Любка ахнула:
- Это тот рыжий босяк, что три года назад торговал здесь джинсами, а потом умотал на свою историческую? Кто бы мог подумать. А ты-то! Ты-то. Я же говорю – тихушница. Ни словом, ни намёком…
- Да я и сама ни в чем не была уверена. Он позвонил несколько недель тому назад, а вчера, представляешь, прилетел! Смотри, - Наталья вытянула перед собой правую руку, демонстрируя прелестное колечко с небольшим бриллиантом. - Я уже и так перед тобой рукой верчу и этак, а ты ноль внимания…
Любка вгляделась в кольцо:
- Это что же - настоящий брюлик?
Наташка важно кивнула, и Любка уважительно покачала головой:
- Голливудственно! Слушай, неужели и, правда, за бугор свалишь? А что ты там будешь делать со своей рязанской физиономией?
- В Израиле, - вскинулась Наталья, - как и в любой другой стране, живут люди разных национальностей.
Любка всплеснула руками, изображая изумление:
- Да что ты говоришь!? Что-то я не слышала, чтобы кто-нибудь из наших туда подался. Слушай, ну была у вас любовь-морковь, но он свалил и тебя с собой не позвал. Три года ни гу-гу ни мур-мур, не считая нескольких открыток, что он прислал тебе за все это время, – и вдруг такая пламенная любовь. Подозрительно. Вывезет и продаст тебя, идиотку, арабам…
- Как ты можешь, – обиделась Наталья. - Аркаша – продаст. Он - такой… сказал, что за мной вернется - и вернулся!
- Твой Аркаша с вареного яйца цыпленка высидит! Кто тут самопальные джинсы за турецкие впаривал?
- А сама-то ты знаешь, кто и где шьет твои польские кофточки?
- Ну, не знаю, - не сдавалась Любка. – Я так считаю: где родился – там и сгодился! Он ведь, помнится, с маменькой туда уехал? С бабками, сестрами? Представляю, как они тебе обрадуются. Им-то начхать на твое миленькое личико и ямочки на щеках. Будут тебя чихвостить то в хвост, то в гриву, а ты блымать своими коровьими глазами. Ты же по-ихнему не сечешь!
- В курсе его родня! И никто не против нашей свадьбы! А ты злишься, словно с цепи сорвалась!
– Ещё скажи, что я завидую!
Наталья опустила глаза, мол, я не хотела говорить, но так оно и есть.
- Мне это нравится! – воскликнула Любка. – Я – завидую! Чему? А то я замужем не была! Я в твои двадцать восемь уже успела развестись и по второму разу замуж выскочить. Дочь в школу отправила. Я просто беспокоюсь, а ты… - добавила укоризненно.
Наташа мягко улыбнулась и сказала примирительно:
- Ну, прости! Он ещё раньше хотел за мной приехать, но не смог - пришлось воинскую службу проходить. Мы всю ночь проговорили, как будто эти года ещё раз прожили. Он всех помнит, обо всех спрашивал. О тебе тоже. Вспоминали, как провожали его здесь, на рынке, тогда – три года назад. Помнишь, как Николаша наклюкался и не хотел мужику джинсы продавать. Тот деньги суёт, а Николаша ему: «Уйди, старуха, я в печали!»
Любка кивнула. Действительно, что-то такое было.
Наташку словно прорвало: все говорила и говорила. Но Люба не слушала. Она вспомнила себя перед первым замужеством – такую же восторженную. Своего первого – кобелину. Мысль плавно перетекла на дочь от первого брака - Катюшку, которую отправила на лето к матери в деревню и не видела уже больше месяца. И второго мужа вспомнила. Два года как расстались, а душа тянет, болит. Казалось, специально по её заказу слеплен. Красивый. Умный. Веселый. А как закрыли их НИИ – сломался. Работу найти не сумел, на рынок идти отказался. Не к лицу человеку с высшим образованием вместе с пэтэушницей шмотьем торговать! А вон их тут сколько – образованных: и музыканты, и аспиранты, и профессора. Та же Наташка – инженер в недавнем времени. И ничего – торгуют. Спиться, конечно, легче. Благородней.
Вспомнила и поняла, что, и правда - завидует. Нет, не за колечко, хотя Любке кроме обручальных никто никаких колец сроду не дарил; и не за Израиль, хотя сейчас многие только и мечтают, как бы свалить отсюда за бугор да куда подальше. Вот этой невыносимой восторженности завидует.
Любка тряхнула головой, прогоняя прочь воспоминания, и, резко прервав излияния подруги, потребовала:
- Обещай, что пока не распишитесь – никакого Израиля!
- Обещаю! – с готовностью откликнулась Наташа. - Тем более, Аркаша сам предложил здесь, в Москве расписаться. Будет свадьба, платье, фата и все такое! Салатики….
- Девоньки! Гляньте-ка, чего у меня есть.
Перед ними, заискивающе улыбаясь, стоял сморщенный старик лет восьмидесяти. Он протянул худые в коричневых пятнах руки и на свободном кусочке прилавка стал пристраивать связанный в подобие котомки носовой платок. Любка и Наташка, как завороженные - кто же не знает как притягательно уродство, – смотрели, как корявые, скрюченные артритом пальцы судорожно пытаются развязать тугой узел. Наконец платок был развернут, и перед девушками, словно привет из пещеры Али Бабы, засверкала горка украшений.
- А ну, красавицы, налетайте! Пятьсот восемьдесят пятая проба. Ничего плохого не подумайте, это после бабки моей осталось, - пояснил старик. - Мне эти цацки, сами понимаете, без надобности, а передать некому: ни детей, ни внуков. Купите, я не дорого отдаю.
Сокровище при ближайшем рассмотрении оказалось кучкой штампованных изделий советского образца. Разнокалиберные, незатейливо украшенные колечки и массивные перстни с крупными разноцветными каменьями.
- Бабкины, говоришь, - подозрительно хмыкнула Люба. - А что ж они у тебя все разных размеров?
- Так Анюта моя, земля ей пухом, и не носила их никогда. Она у меня крупной была женщиной, в теле. На пальцы ничего не налезало. Но колечки страсть как любила. Вот и собирала, как некоторые граждане марки собирают. Бывало, вытащит и всё перебирает, любуется…
- А вы продаете… не жалко? – спросила Наталья.
- Так, переезжаю я. В дом ветеранов. Квартиру государству сдаю. Деньги на книжку можно положить, а побрякушки… куда их? Берите, девоньки, я ведь не дорого отдаю.
- Не до цацек нам сейчас, - отмахнулась Любаня. - Закрывают нас: рынок сносят. Самим деньги позарез нужны. Так что, дедуля, дуй со своим добром в скупку.
- Да был я там, - устало сказал старик, опять завязывая в узелок платок с украшениями. – Сказали, что могут принять только как лом. За копейки.
- А вы в несколько ломбардов обратитесь, - сочувственно посоветовала Наталья. – Только сразу всё не выкладывайте, разнесите по нескольким точкам. Всё равно ведь не выкупите…
Старик, услышав в голосе девушки участливые нотки, опять воспрянул духом. Вытащил из хозяйственной сумки тупоносые лакированные туфли темно-коричневого цвета на толстом каблуке и бухнул на прилавок.
- Ну, хоть туфли купите! Югославские. Хорошие. Ненадёванные. Они моей Нюточке в свое время по талонам достались. Вишь, какое дело: государства нет, а туфли – вот они. В лучшем виде! Гляньте, какая кожа! Настоящая. Теперь таких не найти. Берите! Будете в них на танцы с женихами ходить! А, девоньки?
Девушки обреченно переглянусь: навязчивость старика начинала раздражать.
- Какие танцы? - Любаня тыльной стороной ладони отодвинула туфли подальше от себя. - Тут, блин, так за целый день ноги оттопчешь, что не до танцев!
- Ну, не на танцы, так в кино, - настаивал старик, опять пододвигая туфли поближе к девушкам. - Или… куда-то же вас кавалеры водят?
- А как же! – хмыкнула Любка, - конечно, водят! У койку!
- К-куда? – оторопел старик.
Любаня выпятила губы, словно для поцелуя, выдвинула вперед груди, готовые выкатиться из выреза блузки как созревшие дыньки колхозницы и произнесла с картинной томностью:
- Да всё туда же!
- Ооо, - с жалостью протянул старик. - И что же у вас за жизнь? Небось, плохо вам, барышни?
- А это когда как. Бывает, что очень даже хорошо!
- Это она шутит, - поспешила успокоить изумленного старика Наташа. – Но мы действительно не носим обувь на высоких каблуках.
Но Любка уже завелась и продолжила напирать:
- А ты женись на мне, раз такой жалостливый. Что такому красавчику в богадельне делать? Женись и пропиши, а я и накормлю и спинку потру. Я - девушка заботливая. Барином заживешь! Так как, сговорились?
Старик отшатнулся, махнул рукой, словно открещиваясь и, подхватив туфли, пошаркал дальше по проходу.
- Куда же ты? – Любка театрально протянула руки вслед и хихикнула:
- Ишь, как драпанул!
- Ну и шуточки у тебя, Любаня! Бедняга чуть в обморок от страха не хлопнулся.
Люба ухмыльнулась:
- Иначе, он до вечера не ушел! - и вдруг увидела, как к сумке старика пристраивается парнишка из свиты Балу – местного Аль Капоне. Балу, якобы контролируя порядок на рынке, каждый день собирал с продавцов «местовые» и покровительствовал местным воришкам беспризорникам.
- Смотри, Наташка, сейчас оберёт старого дурака! – воскликнула Любка, выскочила из-за прилавка и, подбоченясь, завопила что есть силы, - это ты кого потаскухой назвал, пень трухлявый? Эй, как тебя там? Дед! обернись, я к тебе обращаюсь!
- Ты с ума сошла? - испуганно зашептала Наташа.
Дед медленно обернулся, недоуменно уставился на раскрасневшуюся Любку. Прошептал растеряно: «Да ты что, дочка?»
Любаня краем глаза отметила, что вор отпрянул от старика, и продолжила орать: «Ну, чего глаза вылупил-то? Думаешь, если я на твою фальшивку не клюнула, так меня оскорблять можно? Пожилой человек, а подделками торгуешь!»
- Я? – воскликнул старик дребезжащим голосом.
- Замолчи, идиотка! - продолжала шептать Наталья, не отрывая взгляд от вора. – Ой, кажется, в нашу сторону направляется…
- Ты! – не обращая внимания на подругу, припечатала Любаня. – Давай, вали отсюда, пока я милицию не позвала!
На её крик стали оглядываться посетители рынка. Раздались смешки, презрительные оклики. Старик, съежился, прижал к груди свою сумку, будто защищаясь, и заторопился прочь.
- Как я его, а! - победно вскричала Любаня, когда воришка, не сказав ни слова, прошмыгнул мимо их прилавка.
Наталья с сомнением покачала головой:
- Как сказать. Ты не видела, с какой злостью он на нас сверкнул. Чуть дырку не прожег! И что тебя на геройства потянуло? Забыла, как у Светки весь товар в хлам порезали. А сейчас они вообще будут как укушенные: такая территория из-под контроля уходит.
Но Любаня ещё не отошла от пережитого возбуждения и чувствовала себя так, словно не воришку вокруг пальца обвела, а судьбу перехитрила.
– Пускай себе зыркает, – беспечно махнула рукой. - Были у козла рога, да все стерлися! Всё. Кончилась их власть. Накрылась медным тазом, как и наши денежки. Эх,- воскликнула залихватски, - пройтись, что ли по ряду! Может, кто ручку позолотит!
Широко распахнула руки и, по-цыгански тряся плечами, заголосила:
«Прощай, цыганка Сэра! Были твои губы сладкими, как вино!»*
- Давай, Любаня, жги! Ай, молодца! – понеслось со всех сторон.
Балу подошел незаметно. Прислонился боком к прилавку, опершись локтем о столешницу. Небрежно спросил:
- И что за самодеятельность вы тут устроили?
Любка резко обернулась и, выровняв дыхание, сладко улыбнулась:
- Вот, песнями покупателей завлекаю! Народу сегодня с гулькин нос. Дай, думаю – запою, может, кто и заглянет!
- А вот я другое слышал: балаган устроила, к покупателям пристаешь.
- Я к покупателям? Это ты про деда, который нам левое рыжвье пытался впарить? Прикидываешь, бабки моей покойной колечки, говорит, а они все разных размеров. Такую пургу тут развел, да и ещё обозвал, гад!
Балу сочувственно покивал головой. Взглядом выхватил Натальино кольцо, которое та нервно крутила на пальце:
- У него купила? Покажи!
Девушка убрала руку за спину:
- Это моё!
- Я сказал: покажи.
Казалось, он был абсолютно спокоен. Лишь сузившие глаза и еле заметное подергивание ноздрей выдавало раздражение.
Наталья отрицательно покачала головой.
Побледневшая (от недавней эйфории и следа не осталось) Любка затараторила:
- Ты это… ей, правда, жених кольцо подарил. Она замуж выходит!
Балу осклабился:
- Замуж, говоришь, - и, выдержав паузу, добавил:
- Да кто её возьмёт с одним-то глазом? - захохотал довольно, точно сам придумал эту фразу из анекдота. И вдруг, с силой стукнув кулаком по прилавку, рявкнул:
- Кольцо сюда, я сказал.
- Ну, не заметила я твоего щупачка! - отчаянно крикнула Любаня.
Рэкетир, казалось, просто махнул в её сторону рукой, а Любаня вдруг выпучила глаза и начала осаживаться…
- Ааааа, - заголосила Степановна, торговавшая за прилавком напротив.
- Сволочь! Какая же ты сволочь! - воскликнула Наталья. Стащила с пальца кольцо, швырнула рэкетиру в лицо и бросилась к подруге.
- Люба! Любочка!
Любаня сидела на корточках, судорожно хватая воздух.
А колечко отскочило от щеки Балу и заскользило вниз по одежде. Он попытался схватить ускользающую добычу то одной, то другой рукой, но в кулаках оставался только воздух. Колечко, тихонько звякнув об асфальт, покатилось под ноги девушкам.
Те ничего не заметили. Любка таращилась куда-то в небо, Наташа, согнувшись, пыталась приподнять подругу. Балу в раздражении уставился на обтянутую джинсами попку девушки, обнажившуюся полоску поясницы и пнул её под зад. Наташа вскрикнула и свалилась на асфальт рядом с подругой.
- Убили, убили! - надрывалась Степановна над стопками чулочно-носочных изделий и поясов для похудания.
- Наших бьют! – понеслось по рядам. Расталкивая торопившихся прочь покупателей, к месту событий помчались разъяренные торговцы.
Балу замахнулся, но его руку перехватил рыжий крепыш с коротко стриженой бородкой и тёмно-синей кепке, перевернутой козырьком назад.
- Аркаша! – сквозь слёзы просияла Наталья и тут же, зажмурившись от страха, ткнулась носом в Любкино плечо подруги.
- Аркашка, - удивленно вытаращилась Любка, будто это не ей час назад Наташа говорила о его приезде. Да, это был Аркашка, но окрепший, возмужалый. Как будто стал выше ростом, раздался в плечах.
С первых же мгновений схватки стало ясно, что Балу придется не просто. Да и схватки, как таковой, не случилось. Что Аркаша проделал с Балу, Любка не поняла, лишь увидела, как в воздухе, точно крылья мельницы мелькнули ноги рэкетира и тут же его голова оказалась на асфальте у их с Наташкой ног. Все произошло в течение тех нескольких мгновений, пока над торговыми рядами протяжно неслась единственная гласная в общеизвестном слове, что сорвалось с губ Балу в момент отрыва от земли, а оборвалось одновременно с приземлением – «…ять!»
«Убью, гада! – крикнул Аркадий, вновь подхватывая поверженного противника за грудки.
- Ээээ, друг, тормозни, - остановил его подоспевший к месту событий Санек-Кепочка, - хватит с него.
- Аркаша, не надо, - в один голос крикнули Любка с Наташей.
– Не тронь говно, чтоб не воняло, - сказала Степановна. Она успела вытащиться из-за прилавка и помогла девушкам встать.
Аркаша толкнул Балу обратно на асфальт и отряхнул руки, словно от пыли освободился.
Народу прибавлялось и, вскоре, собралось около десятка людей, среди которых были и те, кто работал здесь со дня открытия рынка: Мерабыч, торгующий кожаными куртками, братья-близнецы Рамиль и Ренат – продавцы обуви, старый Аркашин дружок – Николаша (когда-то именно с ним Аркадий делил прилавок).
Балу не спеша поднялся на ноги. Прищурившись, медленно обвел глазами присутствующих:
- Что, падлы, осмелели?
- Ты о чем, дорогой? - спросил Мерабыч. – Ээээ, на ровный дорога спотыкался. Зачем так быстро бежаль, руками туда-сюда махаль, под ноги не смотрель?
Народ одобрительно загудел, в задних рядах кто-то захихикал.
- Конец вам, - глухо пообещал рэкетир, сплюнул и, не оглядываясь, ушел.
Аркадия обступили кольцом.
- Аркаша! Дружище! Ты, черт рыжий!
Каждому непременно хотелось прикоснуться к бывшему коллеге: похлопать по плечу, пожать руку.
Аркадий отвечал на пожатия, похлопывания и объятия, но время от времени с тревогой посматривал на Наталью – девушка выглядела неестественно бледной, видно сказывалось пережитое волнение. Она отвечала на его взгляды слабой улыбкой. Наконец, он подошел к девушкам и сказал обеим:
- Собирайтесь. Мы уходим.
- Нет, я это так не оставлю, – заявила Любка. - Я в администрацию пойду! Я… Деньги за оплаченную аренду не отдают, так пусть порядок наводят! Поставили козла капусту охранять…
- А как же товар? Склад… Надо бы… забрать… - растеряно лепетала Наталья и вдруг заревела в голос:
- Моё кольцо! У Балу осталось моё кольцо!
- А это - что? – Аркаша протянул Наташе невесть как оказавшееся у него колечко. Та взяла осторожно, будто оно хрустальное, прислонила к груди и, вдруг, повалилась без чувств.
-Ой, - охнула Степановна, - наверно, этот идол ей чегой-то отбил!
- Скорую! - закричала Любка, – кто-нибудь!
И тут новый истошный крик разметал всех по сторонам:
«Пожаааар!»
Нет на рынке ничего страшнее пожара.
В несколько минут торговую площадь заволокло удушливым дымом. Горели склады. Мужчины бросились к месту возгорания, в надежде спасти хоть что-нибудь… Аркаша подхватил под руки сомлевшую Наталью и стал проталкиваться к выходу…
Любаня судорожно срывала с вешалок вещи и запихивала в сумки. «Воскресный сон до обеда, воскресный сон…», - твердила она сквозь слезы.
***
Вечером, завершая ужин, Егор Иванович, замер с открытым ртом, услышав местные новости.
«Сегодня около полудня в ***ном районе Москвы на вещевом рынке произошел пожар. Есть пострадавшие. В больницы города госпитализированы восемь человек с ожогами разной степени тяжести. Еще несколько пострадавших от госпитализации отказались, им оказана первая медицинская помощь. Сотрудниками московского МВД задержано пятнадцать человек для выяснения обстоятельств инцидента, - продолжала дикторша. - По предварительным данным пожар связан с решением о ликвидации рынка. Ведется следствие…»
Егор Иванович вспомнил нахальную блондинку, которая утром глумилась над ним на рынке. «Очень правильно, что ликвидируют, - одобрил он решение властей. - Развели, гадюшник, понимаешь!»
Подошел к телевизору и переключил на другую программу.
На экране пел солидный мужчина в черном костюме и до зеркального блеска начищенных ботинках. Со страдальческой гримасой он протягивал руку вслед удаляющейся девушке в красном платье и причитал:
«… Сэра, что же так жестоко нас развела судьба?
Сэра, ах, как одиноко стало мне без тебя!»*
Старик немного послушал и совсем выключил телевизор. Вернулся за стол. Аккуратно откусил кусочек от бутерброда с баночной ветчиной, прожевал и отхлебнул чайку из тонкого стакана в мельхиоровом подстаканнике. «А с золотишком, Нюточка, я все-таки продешевил. Ну да сколько мне осталось?» - сказал, потянувшись взглядом к поблекшей черно-белой фотографии в деревянной рамке. На мгновение замер, словно прислушиваясь. Потом согласно кивнул: «И тут, Нюта, ты права. От судьбы не отвертеться. Чему быть – того не миновать».
*Песня «Сэра» – Валерий Меладзе (1995 год)
P.S. – Чему быть – того не миновать.
© Copyright: Конкурс Копирайта -К2, 2015
Свидетельство о публикации №215082100042
Обсуждение здесь http://proza.ru/comments.html?2015/08/21/42