6. Елена Лозовая. Воскресный сон сбывается до обед

Архив Конкурсов Копирайта К2
1-е место по результатам читательского голосования




Автор -  Сэра - Елена Лозовая http://proza.ru/avtor/lozovaya

ВОСКРЕСНЫЙ СОН СБЫВАЕТСЯ ДО ОБЕДА

22 510 зн.



Весть о ликвидации рынка  и строительстве на этом месте торгово-развлекательного центра пронеслась по рядам, как искра по прошлогодней стерне. Местный люд реагировал по-разному: кто-то тяжело вздыхал, кое-кто  истерично всхлипывал, но большинство гневливо крыло  власти на не нормативно- федеративном  и не только. Наиболее активная часть  арендаторов собралась у строительной бытовки, в которой ютилась администрация - требовать своё право на труд и запланированную прибыль. Аренда торговых мест была оплачена до конца года, а на дворе осыпался липовым цветом июнь. 

   К  народу вышел  плотный лысый дядька.  Словно белым флагом, помахал постановлением о сносе рынка,    поклялся  здоровьем мамы, что будет умолять  власть предоставить пострадавшим арендаторам льготные места в будущем  торговом центре (когда построят) и  призвал народ   разойтись. По-хорошему.  Тут же, перекрывая недовольный ропот,  из радиорубки  грянул  хит последней недели:

«Она сказала мне: «Прости, если можешь»,
Грустнея день ото дня.
«Тебя люблю я, но всё же,
Дорога манит меня…»*

Запахло кипящим растительным маслом и жареным тестом – заработала палатка  под вывеской «Пирожки, пончики, чебуреки горячие». День входил в свои права  и требовал  обычной  дани. Пошумев, народ стал расходиться по своим местам, унося с собою раздражение и обеспокоенность в завтрашнем дне. 

  Цепляйкина Люба - блондинка  лет тридцати пяти среднего роста и приятной  для  большинства сильной половины человечества упитанности, покинула стихийный митинг в полном расстройстве. Несколько лет она благополучно работала реализатором, а  пару недель назад - черт попутал, не иначе! – решила поработать на себя и вложила  в товар все свои накопления. И вот - на тебе. Рынок закрывают.

  Слухи о закрытии рынка блуждали по торговым рядам несколько лет, но Любка  им не верила. Рынок будто  гигантский осьминог распластался  вокруг автовокзала, перекрывая все входы и  выходы так, что каждый пассажир волей-неволей становился потенциальным покупателем. Здесь кормились не только торговцы. Свой гоголь-моголь имели множество людей: от больших чиновников до мелких воришек. Выходит – ошиблась.  Теперь нужно  искать новую точку,  склад, опять оплатить аренду, а товар-то  - сезонный! Летние платья, юбки, блузки и шорты для пляжного отдыха.

  Кляня администрацию, власть, а больше всего себя, Любка подошла к своему прилавку, за которым  её ожидала Наташка. Они несколько лет делили  расходы по аренде, снимая одно место на двоих. Наташка свой товар  раскладывала по левой части прилавка, а Любка  по правой. Так же – поровну, девушки занавешивали стены перегородок, которые отделяли их  отсек от  десятка других.   

-  Бесполезняк, -  мрачно сообщила Любка  подруге. – Никаких денег нам не вернут. Велено собирать  манатки и в течение месяца освободить помещение.

-  А я ничего другого и не ожидала, - отозвалась Наташа, - рынок полулегальный, официальных договоров ни у кого нет.

Любка пожала плечами:

-  А что сейчас легальное? Вот не зря мне  всю ночь  кошмары снились, - сказа она, усаживаясь на раскладной стульчик. - Вроде,  мою  я полы, но не тряпкой, а куском  сырого  мяса. Прикидываешь?  А вода такая черная и вязкая, как кисель. Бррр! Как вспомню  -  тошно становится.

Наталья на секунду сморщила носик, но тут сказала убежденно:

-  Ерунда! Воскресный сон  -  до обеда.  Будем считать, что всё плохое уже случилось. А за товар не переживай – вот-вот начнется жара – мигом все разберут! -  и счастливо улыбнулась, вызвав у Любани ещё большее раздражение. Она пытливо уставилась на подругу. 

- А что ты  лыбишься, я не поняла? Никак новую точку в тихушку от меня присмотрела?

- Ничего я не присмотрела! Просто день сегодня  особенный!

И не в силах больше сдерживается, выпалила:

-   Я, Любочка, замуж выхожу!  За мною вчера  вечером Аркаша прилетел.

  Любка  ахнула:

- Это тот рыжий босяк, что три года назад  торговал  здесь джинсами, а потом умотал на свою историческую?  Кто бы мог подумать.  А ты-то! Ты-то.  Я же говорю – тихушница. Ни словом, ни намёком…

-  Да я и сама  ни в чем  не была уверена. Он  позвонил несколько недель  тому назад, а вчера, представляешь, прилетел! Смотри, - Наталья вытянула перед собой правую руку, демонстрируя    прелестное  колечко с  небольшим  бриллиантом. -  Я уже и так  перед тобой рукой верчу и этак,  а ты  ноль внимания…   

Любка вгляделась  в  кольцо:

- Это что же -  настоящий брюлик?

Наташка важно кивнула, и  Любка  уважительно покачала головой: 

- Голливудственно!  Слушай,  неужели и, правда, за бугор свалишь? А  что ты  там  будешь  делать  со своей рязанской  физиономией?

- В Израиле, - вскинулась Наталья, - как и в любой другой стране, живут люди разных национальностей.

Любка всплеснула руками, изображая изумление:

-   Да что ты говоришь!?  Что-то я не слышала, чтобы кто-нибудь из наших туда подался.  Слушай, ну была у вас любовь-морковь, но он свалил и  тебя с собой не позвал. Три года  ни гу-гу ни мур-мур, не считая нескольких открыток, что он прислал тебе за все это время,   –  и вдруг  такая пламенная любовь.  Подозрительно. Вывезет и  продаст тебя, идиотку, арабам…

  - Как ты можешь, – обиделась  Наталья. -  Аркаша – продаст.  Он - такой…  сказал, что за мной вернется - и вернулся!

-   Твой Аркаша  с вареного яйца  цыпленка высидит! Кто  тут самопальные джинсы за турецкие впаривал?

-  А сама-то ты знаешь,  кто и где шьет твои польские кофточки?

-  Ну, не знаю, - не сдавалась Любка. – Я так считаю: где родился – там и сгодился! Он ведь,  помнится, с маменькой туда уехал? С бабками, сестрами? Представляю, как они  тебе обрадуются.  Им-то начхать на твое миленькое личико и ямочки на щеках. Будут  тебя чихвостить то  в хвост, то в гриву, а ты  блымать своими коровьими глазами. Ты же по-ихнему не сечешь!

-  В курсе его родня! И никто  не  против нашей свадьбы! А ты  злишься, словно с цепи  сорвалась!

   – Ещё скажи, что я завидую!

Наталья опустила глаза, мол, я не хотела говорить, но так оно и есть.

- Мне это нравится! – воскликнула Любка. –  Я – завидую! Чему? А то я замужем не была!  Я в твои двадцать  восемь уже успела развестись и по второму разу замуж выскочить. Дочь в школу отправила.  Я   просто беспокоюсь, а ты… - добавила укоризненно.

Наташа  мягко улыбнулась  и сказала примирительно:

-   Ну, прости! Он ещё раньше хотел за мной приехать, но не смог - пришлось  воинскую службу  проходить.  Мы всю ночь проговорили, как будто эти года ещё раз прожили. Он всех помнит, обо всех спрашивал. О тебе тоже. Вспоминали, как провожали его  здесь, на рынке, тогда – три года назад. Помнишь,  как Николаша  наклюкался и не хотел мужику джинсы продавать. Тот деньги суёт, а Николаша ему: «Уйди, старуха, я в печали!»

Любка  кивнула.  Действительно, что-то такое было.

Наташку словно прорвало: все говорила и говорила. Но Люба не слушала. Она вспомнила себя перед первым замужеством – такую же восторженную. Своего первого – кобелину. Мысль плавно перетекла на дочь от первого брака -  Катюшку, которую отправила на лето к матери  в деревню и  не видела уже больше месяца. И второго мужа вспомнила.  Два года как расстались, а душа тянет, болит. Казалось,  специально по её заказу слеплен. Красивый. Умный. Веселый. А как закрыли их НИИ – сломался. Работу найти не сумел, на рынок идти отказался. Не к лицу  человеку с высшим образованием вместе с пэтэушницей  шмотьем торговать! А вон их  тут сколько – образованных:   и музыканты,  и аспиранты, и профессора.  Та же Наташка –  инженер в недавнем времени.  И ничего – торгуют. Спиться, конечно, легче. Благородней.

Вспомнила и поняла, что, и правда - завидует.  Нет, не за колечко, хотя  Любке кроме обручальных  никто никаких колец  сроду не дарил; и  не за Израиль, хотя сейчас многие только и мечтают, как бы свалить  отсюда за бугор да куда подальше. Вот этой невыносимой восторженности завидует.

Любка тряхнула головой, прогоняя прочь воспоминания, и, резко прервав излияния подруги, потребовала:

- Обещай, что пока не распишитесь – никакого Израиля!

- Обещаю! – с готовностью  откликнулась Наташа. -  Тем более,  Аркаша  сам предложил здесь, в Москве расписаться. Будет свадьба, платье, фата и все такое! Салатики….

- Девоньки! Гляньте-ка,  чего у меня есть.

Перед ними, заискивающе улыбаясь, стоял  сморщенный старик лет восьмидесяти. Он протянул  худые  в коричневых пятнах руки  и  на свободном кусочке  прилавка стал пристраивать связанный в  подобие котомки носовой платок.  Любка и Наташка, как завороженные  - кто же не знает как притягательно уродство, – смотрели, как корявые, скрюченные артритом пальцы судорожно  пытаются развязать тугой узел. Наконец платок был развернут, и перед девушками, словно привет  из пещеры Али Бабы, засверкала горка украшений.

  -  А ну, красавицы, налетайте! Пятьсот восемьдесят пятая проба. Ничего плохого не подумайте, это после бабки моей осталось, - пояснил старик. - Мне эти цацки, сами понимаете, без надобности, а  передать некому: ни детей, ни внуков. Купите,  я не дорого отдаю.

Сокровище при ближайшем рассмотрении  оказалось кучкой штампованных изделий советского образца. Разнокалиберные, незатейливо украшенные   колечки  и массивные перстни с крупными разноцветными каменьями.

- Бабкины, говоришь, - подозрительно хмыкнула  Люба. -  А что ж они у тебя все разных размеров?

-  Так  Анюта моя, земля ей пухом, и  не носила их  никогда. Она   у меня крупной  была женщиной,  в теле. На пальцы ничего не налезало. Но колечки страсть как любила. Вот и собирала, как некоторые граждане  марки собирают.  Бывало, вытащит и всё перебирает, любуется…

- А вы продаете… не жалко? – спросила Наталья.

- Так, переезжаю я. В дом ветеранов. Квартиру государству  сдаю.  Деньги на книжку можно положить, а побрякушки… куда их? Берите,  девоньки, я ведь не дорого отдаю.

-  Не до цацек нам сейчас, -  отмахнулась  Любаня. -  Закрывают нас: рынок сносят. Самим деньги   позарез нужны. Так что, дедуля,  дуй со своим добром в скупку.

-  Да был я там, - устало  сказал старик,  опять  завязывая   в узелок платок с украшениями. – Сказали, что  могут  принять только как лом. За копейки.

- А вы в несколько ломбардов обратитесь,  - сочувственно посоветовала  Наталья. – Только сразу всё  не выкладывайте, разнесите по нескольким точкам. Всё равно ведь не выкупите…

Старик,  услышав в голосе девушки участливые нотки, опять воспрянул духом.  Вытащил   из   хозяйственной сумки  тупоносые  лакированные туфли  темно-коричневого цвета  на  толстом каблуке и бухнул на прилавок.

-  Ну,  хоть туфли купите! Югославские. Хорошие.  Ненадёванные. Они  моей Нюточке  в свое время по талонам достались.  Вишь, какое дело: государства нет, а туфли – вот они. В лучшем виде!  Гляньте, какая кожа! Настоящая.  Теперь таких не найти. Берите! Будете в них на  танцы с женихами ходить! А, девоньки?

Девушки обреченно переглянусь:  навязчивость старика начинала раздражать.

- Какие танцы?  -    Любаня  тыльной стороной  ладони  отодвинула туфли подальше от себя. -   Тут, блин, так за целый день  ноги оттопчешь, что не до танцев!

-  Ну, не на танцы, так в кино, - настаивал  старик,  опять пододвигая туфли поближе к девушкам. -   Или…   куда-то  же  вас кавалеры водят?

-  А как же! – хмыкнула  Любка,  - конечно,  водят! У койку!

- К-куда? – оторопел старик.

Любаня выпятила губы, словно для поцелуя, выдвинула вперед груди,  готовые выкатиться  из  выреза блузки как  созревшие  дыньки колхозницы и произнесла с картинной томностью:

- Да всё туда же! 

- Ооо,  -   с жалостью протянул старик. -  И что же у вас за жизнь? Небось, плохо вам, барышни?

-  А это когда как. Бывает, что очень даже хорошо!

-  Это она шутит, -  поспешила успокоить изумленного старика Наташа. – Но мы  действительно  не носим обувь  на высоких каблуках.

Но Любка уже завелась и продолжила напирать:

- А ты женись на мне, раз такой жалостливый. Что такому красавчику в богадельне делать? Женись и пропиши, а  я и  накормлю и спинку потру. Я  - девушка заботливая. Барином заживешь! Так  как, сговорились?

  Старик отшатнулся, махнул рукой, словно открещиваясь и, подхватив  туфли, пошаркал дальше по проходу.

- Куда же ты? –  Любка театрально протянула руки вслед и хихикнула:

- Ишь, как драпанул!

- Ну  и шуточки у тебя, Любаня! Бедняга чуть в обморок  от страха не хлопнулся.

Люба  ухмыльнулась:

- Иначе, он до вечера не ушел! - и вдруг увидела, как к сумке старика пристраивается  парнишка  из свиты  Балу – местного Аль Капоне.  Балу, якобы контролируя порядок на рынке, каждый день собирал с продавцов «местовые» и покровительствовал  местным  воришкам беспризорникам.

- Смотри, Наташка, сейчас оберёт старого дурака! – воскликнула Любка, выскочила из-за прилавка и, подбоченясь, завопила что есть силы,  - это ты кого потаскухой назвал, пень трухлявый?  Эй,  как тебя там? Дед!  обернись,  я к тебе обращаюсь!

- Ты с ума сошла?  - испуганно зашептала Наташа. 

Дед медленно обернулся, недоуменно уставился на раскрасневшуюся Любку. Прошептал растеряно: «Да ты что, дочка?»

Любаня  краем глаза отметила, что вор  отпрянул от  старика, и  продолжила орать: «Ну, чего глаза вылупил-то?  Думаешь, если я на твою фальшивку не клюнула, так  меня оскорблять  можно? Пожилой человек, а подделками торгуешь!»

- Я? –  воскликнул  старик дребезжащим голосом.

- Замолчи, идиотка! -  продолжала шептать Наталья, не отрывая взгляд от вора. – Ой, кажется,  в нашу сторону направляется…

- Ты! – не обращая внимания на подругу, припечатала Любаня. – Давай, вали отсюда, пока я милицию не позвала!

  На её крик  стали оглядываться посетители рынка. Раздались смешки, презрительные оклики. Старик, съежился,  прижал к груди  свою сумку, будто защищаясь, и  заторопился прочь. 

-  Как я его, а! -  победно вскричала Любаня, когда воришка,  не сказав ни слова,  прошмыгнул мимо их прилавка.

Наталья с сомнением  покачала головой:

- Как сказать. Ты не видела, с какой злостью он на нас сверкнул. Чуть дырку не прожег! И что тебя на геройства потянуло? Забыла, как у Светки  весь товар в хлам порезали. А сейчас они вообще будут как укушенные: такая территория из-под контроля уходит.

   Но  Любаня ещё не отошла от пережитого возбуждения и чувствовала себя так, словно не воришку вокруг пальца обвела, а судьбу перехитрила.

  – Пускай себе зыркает, – беспечно махнула рукой. -  Были у козла рога, да все стерлися! Всё. Кончилась их власть. Накрылась медным тазом, как и наши денежки. Эх,- воскликнула залихватски, - пройтись, что ли по ряду! Может, кто ручку позолотит!

    Широко распахнула руки и, по-цыгански тряся плечами, заголосила:

   «Прощай, цыганка Сэра!  Были твои губы сладкими, как вино!»*

- Давай, Любаня, жги!  Ай, молодца! – понеслось со всех сторон.

Балу  подошел незаметно. Прислонился боком к прилавку,  опершись локтем  о столешницу.  Небрежно спросил:

- И что за самодеятельность вы тут устроили?

Любка резко обернулась и, выровняв дыхание, сладко улыбнулась:

- Вот, песнями покупателей завлекаю! Народу сегодня с гулькин нос.   Дай, думаю – запою, может,  кто и  заглянет!

- А вот я другое слышал:  балаган устроила, к покупателям пристаешь.

   -  Я к покупателям? Это ты про деда, который нам левое рыжвье пытался впарить? Прикидываешь, бабки моей покойной колечки, говорит, а они все разных размеров. Такую пургу тут развел, да и ещё обозвал, гад!

  Балу сочувственно покивал головой. Взглядом  выхватил  Натальино кольцо, которое та нервно крутила на пальце:

  - У него купила? Покажи!

Девушка убрала руку за спину:

- Это моё!

- Я сказал: покажи.

Казалось, он  был  абсолютно спокоен.  Лишь  сузившие глаза и еле заметное подергивание ноздрей выдавало раздражение.

Наталья отрицательно покачала головой.

Побледневшая (от недавней эйфории и следа не осталось) Любка   затараторила:

-   Ты это…  ей, правда, жених кольцо подарил. Она замуж выходит!

Балу осклабился:

   -  Замуж, говоришь, - и, выдержав паузу, добавил:

  -  Да кто её  возьмёт с одним-то глазом?   -   захохотал довольно, точно сам придумал эту фразу из  анекдота. И вдруг,  с силой стукнув кулаком по прилавку, рявкнул:

- Кольцо сюда, я сказал.

- Ну, не заметила я твоего щупачка!  -  отчаянно крикнула Любаня. 

Рэкетир, казалось, просто махнул в её сторону рукой, а Любаня вдруг выпучила глаза и начала осаживаться…

- Ааааа, -  заголосила  Степановна, торговавшая за прилавком напротив. 

- Сволочь!  Какая же ты сволочь! -   воскликнула Наталья. Стащила с пальца кольцо, швырнула  рэкетиру в лицо и  бросилась к  подруге.

- Люба! Любочка!

Любаня сидела на корточках,  судорожно хватая воздух.

А колечко отскочило от щеки Балу и заскользило вниз по одежде. Он попытался схватить ускользающую добычу то одной, то другой рукой, но в кулаках оставался только воздух.  Колечко,  тихонько звякнув об асфальт, покатилось под ноги девушкам.

Те ничего не заметили. Любка таращилась куда-то в небо, Наташа, согнувшись, пыталась приподнять подругу.  Балу в  раздражении  уставился на обтянутую джинсами попку девушки, обнажившуюся полоску поясницы и пнул  её  под зад. Наташа   вскрикнула и свалилась на асфальт рядом с подругой.

- Убили, убили! -  надрывалась  Степановна над  стопками чулочно-носочных изделий  и  поясов  для похудания.

- Наших бьют! – понеслось по рядам.  Расталкивая торопившихся прочь покупателей,  к месту событий помчались   разъяренные торговцы.

Балу замахнулся, но его руку  перехватил рыжий  крепыш с коротко стриженой бородкой и  тёмно-синей кепке, перевернутой козырьком назад.

  -  Аркаша! –   сквозь слёзы просияла Наталья и тут же, зажмурившись  от страха,  ткнулась носом в Любкино плечо подруги.

-  Аркашка, - удивленно вытаращилась Любка, будто  это не ей час назад Наташа говорила о его приезде. Да, это был Аркашка, но окрепший, возмужалый.  Как будто стал выше ростом, раздался в плечах.

   С первых же мгновений схватки  стало  ясно, что  Балу  придется не просто.  Да и схватки, как таковой, не случилось.  Что Аркаша проделал с Балу,  Любка  не поняла, лишь увидела, как  в воздухе, точно крылья мельницы мелькнули ноги рэкетира и тут же его  голова оказалась на асфальте у их с Наташкой ног. Все произошло в  течение  тех нескольких  мгновений, пока  над торговыми рядами  протяжно неслась  единственная гласная в общеизвестном слове, что сорвалось с губ Балу  в момент отрыва от земли, а оборвалось  одновременно с приземлением – «…ять!»

 «Убью, гада! –  крикнул Аркадий,  вновь подхватывая  поверженного противника за грудки.

- Ээээ, друг, тормозни, - остановил его подоспевший к месту событий Санек-Кепочка,   -  хватит с него.

- Аркаша, не надо, -  в один голос крикнули Любка с Наташей.

  – Не тронь  говно, чтоб не воняло,  - сказала Степановна.  Она успела вытащиться из-за прилавка и помогла девушкам встать.

Аркаша толкнул Балу обратно на асфальт  и отряхнул руки, словно от пыли освободился.

Народу прибавлялось  и, вскоре, собралось около десятка людей, среди которых были и те, кто работал здесь со дня открытия рынка:  Мерабыч,  торгующий  кожаными  куртками,  братья-близнецы Рамиль и  Ренат – продавцы обуви, старый Аркашин дружок – Николаша (когда-то именно с ним Аркадий делил прилавок).

Балу не спеша поднялся на ноги.  Прищурившись, медленно обвел глазами присутствующих:

-  Что, падлы, осмелели?

- Ты о чем, дорогой? - спросил Мерабыч. – Ээээ, на ровный дорога спотыкался. Зачем так  быстро бежаль, руками туда-сюда махаль, под ноги не смотрель?

Народ одобрительно загудел, в задних рядах кто-то  захихикал.

  - Конец вам, -  глухо  пообещал рэкетир, сплюнул  и, не оглядываясь,  ушел.

Аркадия обступили кольцом.

- Аркаша! Дружище! Ты, черт рыжий!

Каждому непременно хотелось прикоснуться  к бывшему  коллеге: похлопать по плечу, пожать руку.

  Аркадий отвечал на пожатия, похлопывания и объятия, но время от времени с тревогой посматривал на  Наталью – девушка выглядела неестественно бледной, видно сказывалось пережитое волнение. Она отвечала на его взгляды слабой улыбкой.  Наконец, он подошел  к девушкам и сказал обеим:

-  Собирайтесь.   Мы уходим.

- Нет, я  это так не  оставлю, –  заявила  Любка. -  Я в администрацию пойду! Я… Деньги  за оплаченную аренду не отдают, так пусть порядок наводят! Поставили козла капусту охранять…

- А как же товар?   Склад… Надо бы…  забрать… -   растеряно лепетала Наталья и вдруг  заревела в голос:

- Моё кольцо! У Балу осталось моё кольцо!

- А это -  что? – Аркаша протянул Наташе невесть  как оказавшееся у него колечко. Та взяла осторожно, будто оно хрустальное, прислонила к груди и, вдруг, повалилась без чувств.

-Ой, - охнула Степановна, - наверно, этот идол ей чегой-то  отбил!

- Скорую!  - закричала Любка, –  кто-нибудь!

И тут  новый истошный крик  разметал всех  по сторонам:

«Пожаааар!»

Нет на рынке ничего страшнее пожара.

  В несколько минут торговую площадь заволокло удушливым дымом. Горели склады.  Мужчины бросились  к месту возгорания,  в надежде спасти хоть что-нибудь…     Аркаша подхватил под руки сомлевшую Наталью и   стал  проталкиваться к выходу…

 Любаня  судорожно срывала с вешалок вещи и запихивала в сумки.  «Воскресный сон до обеда,  воскресный сон…», - твердила она сквозь слезы.

 ***

Вечером, завершая ужин, Егор Иванович, замер с  открытым ртом, услышав местные новости.

«Сегодня около полудня  в ***ном районе Москвы  на вещевом  рынке произошел пожар. Есть пострадавшие. В больницы города госпитализированы  восемь  человек с ожогами разной степени тяжести. Еще несколько пострадавших  от госпитализации отказались, им оказана первая медицинская помощь. Сотрудниками  московского МВД задержано  пятнадцать  человек для выяснения обстоятельств   инцидента, - продолжала дикторша. -  По предварительным данным пожар связан с решением о ликвидации  рынка.  Ведется следствие…»

Егор Иванович  вспомнил нахальную блондинку, которая  утром глумилась над ним на рынке.   «Очень  правильно, что ликвидируют, - одобрил он  решение властей.  - Развели, гадюшник, понимаешь!»   

Подошел к  телевизору и переключил  на  другую программу.

На экране пел солидный мужчина в черном костюме и до зеркального блеска начищенных ботинках. Со страдальческой гримасой он протягивал руку вслед удаляющейся девушке в красном  платье и  причитал:

«… Сэра, что же так жестоко нас развела судьба?

Сэра, ах, как одиноко стало мне без тебя!»*

Старик немного послушал и совсем выключил телевизор.  Вернулся за стол.  Аккуратно откусил кусочек от бутерброда с баночной ветчиной, прожевал и  отхлебнул чайку из тонкого стакана в мельхиоровом подстаканнике.  «А с золотишком, Нюточка,  я все-таки продешевил. Ну да сколько мне осталось?» - сказал, потянувшись взглядом к поблекшей черно-белой фотографии в деревянной рамке.  На мгновение замер, словно прислушиваясь. Потом согласно кивнул: «И тут, Нюта, ты права.  От судьбы не отвертеться. Чему быть – того не миновать».


 *Песня «Сэра» – Валерий Меладзе (1995 год)

P.S. – Чему быть – того не миновать.






© Copyright: Конкурс Копирайта -К2, 2015
Свидетельство о публикации №215082100042 


Обсуждение здесь http://proza.ru/comments.html?2015/08/21/42